– Я что-то не так сделала? – тихо всхлипывает за моей спиной Ольга. Она уже одернула юбку, торопливо зачесала волосы в хвост, вот только глядеть на неё мне все равно не охота.
Так и хочется ляпнуть что-то вроде: «Ты родилась, Оль, этого было достаточно».
Вот зачем было открывать свой рот, а? Знает же, что на болтовню во время и перед сексом у меня острейшая аллергия. Да и после – тоже.
Меня и так-то бесит это идиотское наваждение, эти дебильные проблемы с хотеньем хоть кого-то кроме одной зеленоглазой мегеры. А тут еще и Олечка с её болтовней.
Вот и пускай теперь за оргазмом ползет к супругу. Ах, он у неё не очень? Под шариком жира на пузе не прощупать кубиков пресса? Ну, так это не мои проблемы, не я за этого увальня замуж выходил.
– Антон… – на моем плече сжимаются наманикюренные пальчики. Вот вроде маникюр стервозный, а сама Ольга, когда я к ней поворачиваюсь – чудом не ревет. Глазенки красные, вот-вот польются слезы.
– Езжай к мужу, пусть он тебя сегодня обрабатывает, – холодно откликаюсь я, и да – слезы из глаз Ольги все-таки бегут. Наверное, мне должно быть стыдно. Меня же все это соплепускание раздражает все сильней.
Её хочется взять за шиворот и встряхнуть, чтобы не ныла.
Боже, как можно быть такой жалкой и навязчивой?
Ирина – стоя в одних трусах посреди ресторана, выглядела истинной королевой, а эта… Боже, дались мне эти трусы Хмельницкой…
Хотя красивые же были трусы. На красивой заднице. Что удивительного в том, что они оставили в моей памяти такой неизгладимый след?
– Это из-за неё, да? – вскрикивает моя, кажется, теперь уже насовсем бывшая любовница. – Из-за Хмельницкой?
Интересно, а что она имеет в виду? Очень ли очевидно по мне, что я хочу затрахать бухгалтершу до полусмерти, дать ей чуть-чуть передохнуть, а потом добить уже окончательно?
Или может, просто со стороны я кажусь слишком злым из-за всего произошедшего в ресторане? Тоже может быть. В конце концов, именно эта гремучая смесь злобы и похоти сейчас бурлит в моей крови.
– Антон, – Ольга жмется ко мне грудью, – мне плевать, что эта стерва там устроила, понимаешь? Я же знаю, что ты лучший…
Второй вариант. Самый неприятный для самооценки.
– Лучше тебе это не договаривать, – выдыхаю я, отворачиваясь от неё, – твоя машина подъезжает. Адьес, бэйба. Лети домой. В семейное гнездо.
Меньше всего я хочу, чтобы кто-то сейчас припоминал это.
Как я стоял на коленях.
Как погибал, зачарованный яркими, зелеными глазами Хмельницкой.
Как понял в ту секунду, что смертельно хочу эту дрянь. Что все что угодно сделаю, лишь бы заполучить её себе.
Да-да, я отдаю себе отчет, что это несколько странно, проникаться подобными желаниями к женщине, над которой я очень жестко подшутил. Тем веселее. Не люблю простых задач, если честно.
Одно только бесит самым лютым образом— в раздетом виде Ирину видело слишком много народу. Это что мне теперь – половину мужского персонала в фирме менять? Не очень-то это круто по отношению к корпоративному духу. Но тут либо менять, либо убивать…
К воротам во двор тем временем действительно подруливает серый Рено с шашечками такси.
Карета подана, Золушка, вали домой!
И Ольга с минуту стоит за моей спиной и тихонько хнычет, поскуливает как побитая собака. Я не веду и бровью. Приговор для неё обжалованию не подлежит. Не хочу я её. Вот не хочу, и все.
У меня, в конце концов, ясно обозначилась цель. Длинноногая наглая горячая цель, которую очень приятно будет скрутить в бараний рог.
Хмельницкая будет смотреть мне в рот. И работать своим ртом мне во благо она тоже будет. Отработает каждое свое оскорбление, каждый миг, когда смела ломаться. Я представляю это – и хочу этого, ужасно хочу.
– До понедельника, да? – пищит Ольга. Она, что, все еще надеется, что я её остановлю? Боже, я как-то хреново прорабатываю образ черствого мудака, надо проработать эту линию, чтобы была четче.
– Привет мужу, – ухмыляюсь я.
Ольга встряхивает обиженно волосами и цокает каблучками в сторону машины. Ну наконец-то, отчалила. Я уж думал, придется красную ковровую дорожку ей расстилать.
Вообще – надо было доверять чутью. Ведь не собирался же пялить именно Ольгу сегодня. Собирался же взять кого-то из новеньких, еще не тронутых девочек из службы обзвона клиентов.
Кто знал, что меня так заклинит на главной стервозине из моей бухгалтерии? Скажи об этом мне кто-нибудь утром – я бы поржал. А вот сейчас – мне уже как-то и не до смеха. Сейчас мне нужна линия поведения, да такая, чтобы Ирина сразу ощутила свое место и перестала кочевряжиться.
Ольга наконец-то исчезает, и я остаюсь уже наедине с собой.
С мыслями. С собственной досадой, которую никуда не получается деть.
Где-то там сейчас Смальков уже, скорее всего, залез в трусы к моей Хмельницкой… Чем больше я об этом думаю, тем больше хочу все-таки убить этого мудака. Ведь я ясно все обозначил еще в начале вечера. Я её хочу, и она будет моя. Что было непонятно? Или Геныч как всегда включил принципы? Чужие бабы – это же интереснее, так он говорит!
Ладно. Об этом я подумаю утром. Если у меня получится хотя бы чуть-чуть поспать. Что-то мне подсказывает, что уснуть мне будет непросто. Мне и в принципе-то сложно это сделать быстро, слишком много задач вечно шевелится в голове.
Иногда уснуть помогает водка или виски, но в ходе рабочей недели бухать было нельзя, в конце концов.
А сегодня – будет еще хуже, я прям чувствую. Хмельницкая нихреново так встряхнула мой мир, приведя его в смятение. На одно надеюсь – когда проснусь завтра утром, меня уже попустит. И Хмельницкую я буду хотеть поиметь уже только из принципа, и не из чего больше.
Смотрю на машину госпожи главной бухгалтерши и размышляю, что с ней делать.
Я не думал над тем, что делать с тачкой дальше. Мне важно было лишить её возможности сбежать от меня, правда, в этом плане я предусмотрел не все. Иуду-Смалькова я даже не мог предположить.
Еще Игнат – мог построить мне препоны, мы с ним, бывало, схлестывались из-за баб, но Геныч оказался слишком внезапен.
Вряд ли Хмельницкая прям сейчас рванет писать заявление об угоне, думаю – Смальков нашел для неё занятие поинтереснее. Гнида…
Так, стоп, Верещагин, кровавую баню ты спланируешь утром, когда проспишься.
Машину надо будет вернуть. По крайней мере, когда я собирался поиметь в ней Ольгу – я предполагал именно эту перспективу. Почленовредительствовать, что ли? Зеркало отломать-там или выцарапать ей что-нибудь? Член на дверце машины, например.
Хотя нет. Подобные трюки как-то мелковаты. Хватит с меня испорченного телефона. Есть мысли поинтереснее.
Я нашариваю в кармане ключи от мерседеса, зажимаю кнопку выключения сигнализации и шагаю к подъезду. Утром решу, что делать дальше.
Так, стоп!
Сигнализация не откликнулась.
Я помню, что нажимал эту кнопку, когда планировал нахлобучить в машине Хмельницкой, но был ли отклик? Батарейки, что ли, в пульте сели?
Да нет, лампочка сигнала мигает.
Значит, что-то где-то не закрыто? И кто накосячил? Ольга или Виталик?
Обхожу вокруг мерседеса, проверяя двери. Любуюсь этим стильным красавцем – что-что, а вкус на тачки у Ирины точно имеется. Правда уж больно претенциозная хрень. С характером. Впрочем, ей подходит… Норовистой сучке норовистый мерин на пять сотен лошадей под капотом.
Двери закрыты.
Странное дело, все-таки. Почему же тогда не включилась сигнализация?
Багажник? Но какого хрена, я ж ничего не пихал в багажник, даже не открывал его.
Касаюсь кнопки открытия, чуть подталкиваю крышку багажника вверх.
Так и есть – открыто.
Я не особо интересуюсь содержимым багажника Хмельницкой – честно, мне до лампочки, что там может быть. Ничего же интересного, так? Херня какая-нибудь. Если как у моей сестрицы Леночки – так там и сапоги запасные найдутся, и куртка, и обязательно пустая канистра из-под бензина. Наполнять её нам не велит особый женский боженька – «ну у меня же там за-а-амшевые сапоги, пропахнут же».
Именно поэтому я не хотел заглядывать к Ирине в багажник, предполагая, что там нет ничего, что могло бы заинтересовать мое внимание.
Ага, сейчас!
Я только на одну секунду опускаю глаза, перед тем как захлопнуть багажник, и тут же чуть не давлюсь воздухом. Меньше всего я ожидал увидеть на дне багажника именно это…
Там лежит кляп. Обычный такой черный сексшоповский кляп. Шарик, обтянутый кожей, на кожаном же ремне со стальными кнопками. Рядом с расстегнутой подозрительно объемной сумкой.
У меня складывается одно такое нехилое подозрение, что Хмельницкая решила поиметь мой шаблон по максимуму. Не церемонясь.
Кляп? У неё? То есть она не только не старая дева с сорока котами, но еще и из этих? Из извращенок? Я ж не маленький. Я же знаю о существовании и фетишистов, и садистов с мазохистами, и прочих… Кому скучно трахаться классическим образом.
Хо-хо!
Я зачем-то оглядываюсь, будто кому-то есть дело до того, что конкретно меня заинтересовало. Нет, никого нет, никто не подглядывает, и Хмельницкая не выскакивает из кустов, чтобы упасть на колени и умолять меня не продолжать досмотр.
Я ныряю ладонью в сумку – пальцы касаются гладкой кожи, задевают тугую шнуровку.
Та-а-ак, и что это у нас в «черном ящике», уважаемые знатоки?
Корсет. Кожаный, и настолько проституционный корсет, что стоит мне только представить его на Хмельницкой – и возвращается, казалось, уже сгинувшая на сегодня безвозвратно эрекция.
Черт возьми, я много видел блядского бельишка, но вот такого как-то не случалось…
Я запускаю руку в сумку еще раз. Как в мешок Деда Мороза ныряю, ей богу.
Какие-то кожаные полоски, сцепленные узкими металлическими кольцами, кошачья маска, ошейник на толстом кожаном ремне…
На дне болтается еще что-то, что-то плотно упакованное в отдельные пакеты, но это уже меня занимает меньше. Все самое главное я уже увидел.
И рассматриваю это все богатство сейчас с огромным удовольствием.
Странное дело, у меня вроде не день рожденья сегодня. И до нового года полгода еще.
Значит, госпожа главный бухгалтер предпочитает пожестче? Чтобы выгуливали на поводке, стегали по голой заднице ремнем и затыкали её стервозный рот кляпом? Я представляю. Я очень хорошо это представляю!
Одна проблема – теперь я хочу увидеть это воочию. Ирину – вот в этом. Во всем. На четвереньках. Шикарная же картинка рисуется!
Впрочем, сожалеть мне не о чем – я еще все это увижу. С таким-то козырем, как её так тщательно оберегаемая тайна, в руках, я точно не упущу возможности загнать Хмельницкую в угол. Она не посмеет отказать мне снова!
Боже, я в тебя, конечно, не верю, но спасибо.
Лучшего подарка ты мне подарить просто не мог.