– Есть прекрасный жемчужный ожерелий! Смотри, господина, каждый жемчужна – белый, как молоко! – мой отец нахваливал товар, а я едва сдерживала смех, слушая, как он коверкает эльфийскую речь. – Такого нигде не найдете, это вама любой скажет! Лучший ювелира среди гномов – это вы ко мне, господина, ко мне!
– Ты лучший, что ли?
– Сама лучший, господина! Ювелира Багз! Багз и сына – лучшие мастера во всем королевстве!
Покупатель был эльфом, и папаша старался напоказ, выдавая иногда такие перлы, что я кусала губы, чтобы не засмеяться, а смех так и лез наружу, проклятый.
– Ожерелье мне нравится, – сказал покупатель задумчиво, – и вот это тоже нравится. Я возьму оба – и из жемчуга, и из топазов.
Когда он достал бархатный кошелек и высыпал на прилавок горсть золотых, мы с папашей переглянулись. Смеяться сразу расхотелось, а что касается папаши, он едва не забыл про гномий акцент:
– Если желаете, господин мой… у нас иметь еще кое-что, что мы держима для особых покупатель.
– Что-то лучше этого? – спросил эльф, и в голосе его чувствовался явный интерес.
– Горазда, горазда лучше, господина! – сказал папаша таинственно и кивнул мне: – Сына, принеси две шкатулка.
Я выскользнула из лавки и пробежала по коридору до тайника. Оглянувшись на всякий случай (хотя, кто сможет проникнуть в наш дом?! Ведь мы с папашей сами делали замки!) я простучала по кирпичной кладке, и один кирпич тут же уехал в сторону. Запустив руку в тайник, я достала те самые шкатулки, о которых говорил отец. Что ж, если покупатель решил раскошелиться, то сегодня у нас будут телячьи отбивные на ужин!
Быстрой ногой я вернулась в лавку и с поклоном передала отцу шкатулки. Папаша не любил, когда я вертелась поблизости, если приходили покупатели, но тут я не смогла заставить себя уйти. Ведь в этих шкатулках лежали броши, которые сделала я, и мне страшно хотелось посмотреть, как покупатель отреагирует, увидев их.
– Только для вас, господина, только для особых покупателей, – сказал отец, пододвигая светильники, чтобы показать товар во всей красе. – Это мой лучший работ. Я вижу – вы ценителя, вы понять и почувствовать.
Он нажал на крохотные выступы на шкатулках, сработала хитрая потайная пружина, и крышки медленно поднялись.
Я осталась, чтобы посмотреть на покупателя, когда он увидит броши, а вместо этого уставилась на них самих, как будто увидела в первый раз.
Две розы – алая и белая, вырезанные так тонко, что походили на настоящие цветы. Белая – из прозрачного лунного камня, красная – из граната. На их лепестках, словно капли росы, блестела бриллиантовая крошка, рассыпая сполохи искр. Казалось, что повеяло нежным ароматом цветов, и стало свежо, как от только что выпавшей росы.
С трудом оторвавшись от созерцания украшений, я посмотрела на покупателя.
Эльф откинул капюшон, наклонившись над прилавком, чтобы лучше рассмотреть броши, и я почувствовала болезненный укол в сердце – он был удивительно красив. Эльфы сами по себе дивный народ, и у них невозможно встретить не то что урода, даже просто – некрасивого, но этот походил на драгоценную жемчужину среди обломков перламутра.
Черты лица точеные, словно вырезанные самым острым и тонким резцом по редкому белому мрамору. Глаза миндалевидные, опушенные черными ресницами, прозрачные, как изумруды – я готова была поклясться, что при дневном свете они приобретут зеленый цвет, но сейчас, при светильниках, казались золотистыми. Прямые брови – волосок к волоску, будто он только что причесывал их щеточкой из свиной щетины, как эльфийские модницы. Прямой нос с высокой переносицей – без единого изъяна, ровный, как по линейке. Идеальный овал лица, твердый подбородок с ямочкой, высокие скулы, четкий абрис губ, и в довершенье ко всему – целая грива роскошных, пышных, светлых волос. Они лились с макушки, из капюшона, падали на плечи эльфу, на прилавок, и распространяли аромат мускуса и толченого янтаря. И цветом они напоминали янтарь – золотисто-рыжие. Наверное, на солнце они утратят красноватый отлив и покажутся настоящим золотым потоком.
Я смотрела на эту природную красоту жадно, пытаясь насытиться ей, запоминала каждую черточку, каждый изгиб удивительного лица, а мои мысли уже полетели, представляя будущую работу – статуэтка «Охотник на привале». Слоновая кость и золото. Слоновая кость и золото! У меня руки зачесались тут же схватить напильник и засесть за станок.
В это время эльф очнулся и поднял голову, встретившись со мной взглядом.
– Чего это твой мальчишка так на меня уставился? – спросил он недовольно.
– Сына! – шикнул отец, и я брызнула прочь, как мышонок. – Извиняйте, господина… Мы – люди маленькие, знатных господ не видели…
И хотя задумка новой поделки влекла меня, как песня волшебных птиц сирен, я не смогла уйти – притаилась за дверью, глядя в щелочку на эльфа.
– С чего ты взял, что я знатный? – проворчал он, набрасывая капюшон. – Я возьму и эти две броши тоже. Сколько ты просишь?
Он купил их не торгуясь, и когда ушел, папаша запер лавку и пустился в пляс, переваливаясь с ноги на ногу, как пьяный медведь, если медведи могут быть пьяными.
– Эрмель! Сто золотых! – он потрясал кошельком над головой. – Хвала Длиннобородому, который привел нас в этот город!
– Хвала, что он привел этого покупателя в нашу лавку, – засмеялась я, выглядывая из-за двери.
По половицам тут же стукнуло, и папаша бросился поднимать покатившиеся жемчужины. Он насчитал шесть и поругал меня:
– Я же сказал тебе, чтобы не смеялась открыто!
– Но тут никого кроме нас нет, пап.
– А если бы был? – он строго посмотрел на меня из-под косматых бровей. – Даже не знаю, благодарить ли ту фею за такой дар или проклинать.
– Проклинать?! Да мы как сыр в масле катаемся благодаря ей! – изумилась я.
– Эрмель, – отец вздохнул и вдруг погладил меня по голове.
Он был не слишком щедр на ласку, мой папаша. И если уж решил приласкать, то значит, неспроста. Я прижалась к нему и в сотый, если не в тысячный раз пообещала, что буду осторожнее.
– Ну все, все, – папаша растрогался, но постарался не подать виду и с притворным гневом оттолкнул меня. – Мужчины не нежничают, так что веди себя, как положено гному!
– Слушаюсь, батя! – я натянула на голову поплотнее вязаный колпак и засеменила следом за отцом, который пошел прятать деньги в тайник. – Дай золотой, – попросила я. – Куплю сегодня телятины, отпразднуем удачную сделку.
Отец положил в мою протянутую руку две монеты.
– Зачем две, пап?
– Купи и себе что-нибудь, Эрм, – сказал папаша, старательно упаковывая монеты в тряпку, чтобы не звенели, и пряча за кирпичную кладку. – Карамелек там, шоколадок… Что захочется.
– Мужчины не едят сладостей, – сказала я, подражая его тону и снова чуть не засмеялась, но вовремя зажала рот ладонью.
– Мама была бы недовольна, если бы узнала, что я с тобой сотворил, – вздохнул отец.
Нет, сегодня и вправду был удивительный вечер. Обычно мы не вспоминали о покойной матери, избегая грустить о том, кого уже не вернешь, но сейчас папаша, как видно, особо расчувствовался. Я обняла его, утешая, и подергала за седую бороду:
– Ты же это делаешь ради моей пользы, пап. Мама была бы счастлива. Да она и так счастлива – смотрит на нас и говорит: «Какой у меня заботливый муж! Какая милая доченька!»
– Все, топай за мясом, – папаша еще раз погладил меня по голове и со стуком вернул на место кирпич, закрывавший тайник, показывая, что нежностей больше не будет.
– Скоро вернусь! – крикнула я уже на бегу.