Моя плоть сладка

1

Через пять часов после вылета из Лондона огромный британский воздушный лайнер, достигший Средиземного моря, повернул на юго-запад. Он пролетел сквозь кружевные летние облачка и взял курс вдоль скалистых берегов острова. Грегори Фолл увидел из иллюминатора, как тень самолета, подобно тени громадной черной птицы, скользила по средневековым крышам старинного испанского города. А еще через несколько минут самолет, дребезжа, приземлился и начал подруливать к аэропорту Сен-Бонэт.

Около здания таможни выстроились испанские полицейские в лакированных шляпах и со старомодными ружьями в руках. Но ружья служили только для декорации, а таможенный досмотр был пустой формальностью: большую часть доходов острова Мальорка, крупнейшего из Балеарских островов, составляли доходы от туризма. Чемоданы Фолла даже не открыли, и его вместе с другими пассажирами вежливо направили к ожидавшему автобусу.

Припекаемый яркими лучами полуденного солнца, Фолл помедлил немного, отыскивая глазами встречающего. «Черт бы его побрал! подумал он. – Этот фрилансер[1] должен был ожидать меня здесь с машиной». Но никакой машины он не видел. Водитель же автобуса нетерпеливо нажимал на клаксон, торопясь поскорее доехать до Пальмы и разгрузить багаж.

Фолл неохотно взобрался в автобус, следя, как два островитянина устанавливали на заднем сиденье его киноаппаратуру. Камеру он взял с собой и поставил ее между ног, как преданную бобаку. «Может быть, – думал он, – этот чертов фрилансер ожидает меня в городе, у конечной остановки автобуса? Может быть, у парня нет денег чтобы нанять машину? Так часто бывает. Нью-йоркское агентство очень неохотно выдает авансы парням, живущим на этих „райских” островах, так как вместо статьи у них в руках может оказаться бутылка».

Фолл никогда раньше не бывал в испаноговорящих странах и не знал испанского. Он понимал, что без переводчика окажется в беспомощном положении. И ради чего он сюда приехал? «Ради чего ты будешь здесь потеть? – упрекал он себя, откинувшись на спинку сиденья автобуса, который грохотал по дороге в город. – Ты согласился на эту поездку вместо отпуска. Получится из тебя тут писатель или нет – редакции не касается. Реклама „Удешевленной Ривьеры” – вот чего хочет редакция. Фотографии хорошеньких девушек в купальниках на фоне боя быков и старинных соборов. В конце концов, писатель тут совершенно не требуется».

Он закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока автобус не остановился перед огромным зданием горчичного цвета, выделявшимся своими размерами на пыльной, раскаленной солнечными лучами площади. На здании красовалась вывеска: «Иберия. Испанская авиакомпания». Здесь же была конечная автобусная станция.

«Фрилансер ожидает меня тут», – решил Фолл.

Он подошел к конторке, разыскивая свой багаж, и спросил у клерка, нет ли для него каких-нибудь сообщений. Клерк ответил отрицательно.

Фолл стоял на автобусной станции, тупо разглядывая скучные фрески, украшавшие стены здания, и ожидал, когда его позовут. Но никто его не вызывал. Его раздражение возросло, когда он вместе с другими пассажирами вышел на площадь под палящие лучи солнца.

Там он увидел выстроившихся в два ряда неряшливо одетых мужчин. У каждого на голове – кепи с названием отеля. Они двинулись вперед, окидывая Фолла быстрыми, оценивающими взглядами. Перед ними стоял высокий молодой человек, блондин с рыжеватым отливом, со свирепым лицом и проницательными глазами. Тореадор? Нет, не с такими рыжеватыми волосами. Житель испанского Марокко? Нет, не в таком дорогом твидовом пиджаке. Американский турист? Его чемоданы, щедро заклеенные ярлыками многих отелей различных стран, слишком потрепаны. Словом, его вид не сулил им выгодной работенки, поэтому они, эти гостиничные агенты, повернулись к нему спиной.

Довоенного выпуска такси марки «рено» с дребезжащим мотором остановилось возле незнакомца. Фолл положил свой багаж на заднее сиденье.

– В контору Кука, – попросил он. – О’кей?

– Да, сеньор.

«Пускай теперь фрилансер поищет меня, – решил Фолл. – Я сам найду место, где остановиться. Теперь пусть он беспокоится».

Но у Кука все оказалось не так просто. Примерно дюжина измученных туристов стояла в очереди у справочного бюро, медленно продвигаясь вперед.

Когда очередь дошла до Фолла, клерк покачал головой.

– Все отели первого и второго разряда заполнены, сэр. Постараюсь, если хотите, найти для вас номер в каком-нибудь третьеразрядном отеле.

– Мне бы хотелось что-нибудь с видом на море.

– Абсолютно исключено. Боюсь, что только в старом городе. Сейчас я позвоню.

Клерк устал, и у него было еще много работы. Одной рукой держа телефонную трубку и пытаясь соединиться с каким-нибудь отелем, другой рукой он заполнял автобусные билеты на завтра. Он поговорил с кем-то на быстром испанском языке и положил трубку. Затем написал записку и передал ее Фоллу.

– Отель «Националь», – сказал он. – Это лучшее, что я вам могу сейчас предложить. Следующий.

Фолл положил записку в кармам пиджака, забрал свой багаж и камеру и вышел на улицу.

На тротуаре стояла девушка, вглядываясь в конец улицы, очевидно, ожидая машину. Он встал рядом с ней, поставив багаж на тротуар. Она улыбнулась ему, и его плохое настроение как рукой сняло. Это уже лучше. Незаметно, делая вид, что он тоже ищет машину, Фолл внимательно разглядывал девушку. «Лет двадцати с небольшим», – отметил он. Темные волосы, коротко острижена, загорелая. На ней были белая блузка, юбка из твида и босоножки на высоких каблуках. Через руку перекинуто коричневого цвета замшевое пальто, какие обычно носят француженки. «Вероятно, американка», – решил Фолл.

– Вы ищете машину? Вам куда?

Фолл убедился, что его предположение правильно. Она американка.

– В отель «Националь». Нам по пути?

– Да, – сказала она. – Может быть, мы поместимся в одной машине?

Довольный таким предложением, Фолл начал с большим рвением махать рукой проезжавшим мимо машинам. «Пожалуй, это куда лучше, чем если бы я встретил фрилансера, который начал бы засыпать меня вопросами о жизни в Нью-Йорке. И первый шаг сделала она сама, следовательно, дальше все пойдет очень легко».

Он махнул рукой и свистнул. Какое-то музейное чудовище вывернуло из-за угла, и Фолл погрузил в него свои вещи. Такси влилось в поток других машин и направилось вверх по довольно крутому склону, затем миновало улицу, на которой располагалось множество сувенирных лавок и кафе со столиками на тротуарах, пустыми в этот жаркий полуденный час.

Фолл с удовольствием разглядывал длинные загорелые ножки, вытянувшиеся рядом с ним. «У нее, безусловно, не рядовая внешность, она почти красива». Обычно он старался не соединять работу с девушками: работа сама по себе, удовольствия – сами по себе. Но сейчас другое дело. Он в четырех тысячах миль от Нью-Йорка, на острове, находящемся между Европой и Африкой. Когда он еще в Нью-Йорке думал об этой поездке, его воображение всегда рисовало ему какую-нибудь девушку. Но он совсем не ожидал, что это произойдет так скоро.

– Вы приехали сюда в отпуск? – спросил он.

Она отвернулась от окна, в которое пристально смотрела. При этом вопросе, как заметил Фолл, под густым слоем загара на лице девушки появилось выражение некоторого напряжения. «Глаза у нее, бесспорно, голубые, но в них светится озабоченность».

– Я живу здесь, – ответила она, – то есть я хотела сказать, жила здесь и больше здесь не останусь.

– Кажется, тут довольно многолюдно, – заметил Фолл.

– Да, очень много английских и французских туристов.

Машина выехала на маленькую площадь, и Фолл увидел на ней небольшое здание с декоративной башенкой для часов. Часы напоминали иллюстрацию из книги детских сказок, и Фолл отметил про себя, что этот фон нужно будет использовать для предстоящей работы. Когда он снова взглянул на девушку, она сидела с закрытыми глазами, откинув голову на спинку сиденья. Очевидно, она очень устала.

Он бросил взгляд на чемоданчик, стоявший около ее ног. На нем был ярлык авиалинии Париж – Пальма. Фолл подумал: «Интересно, как ее зовут? На ярлыке нет никакой фамилии».

Вдруг он осознал, что это всего лишь совместное путешествие в такси, нужно действовать быстрее. Надо найти какой-то способ завязать знакомство. Предложить ей выпить? Узнать ее адрес? Ведь пока он свяжется со своим фрилансером, может пройти довольно много времени.

Такси проехало по сказочной площади и, свернув сначала на соседнюю улицу, выехало на другую площадь, несколько больших размеров, чем первая. Потом скорость заметно уменьшилась, и машина буквально вползла на маленькую улочку, вдоль которой тянулись дома с высокими балконами, увитыми диким виноградом, редко видевшими солнце. Такси затормозило. Фолл вытянул шею. Здесь определенно нет никакого отеля.

Одна из дверей дома, около которого они остановились, была чуть больше остальных. Вывеска над ней оповещала: «Отель „Националь”». «Это какая-то мышеловка, а не отель», – подумал Фолл.

– Это отель «Националь»? – удивился он.

Девушка открыла глаза.

– Да, – в замешательстве ответила она, словно собираясь сказать ему еще что-то.

Шофер такси открыл дверцу, и багаж Фолла оказался на тротуаре.

– А что, другого места нельзя найти? – спросил Фолл с тайной надеждой в голосе. – Мне здесь что-то не нравится.

– Здесь чисто, – объяснила она, – и вообще хорошо. Послушайте… Вы не возражаете… оплатить такси?

– О, конечно, конечно! Я как раз собирался это сделать.

– Знаете… знаете, я еще не разменяла свой чек, у меня совсем нет песет.

Взглянув на нее, на ее изящную одежду, чемоданчик с наклейкой воздушной линии, Фолл поверил ей. И он мог бы без труда помочь ей. В Лондоне ему выдали десять тысяч песет.

– Я могу разменять ваш чек, – предложил он. – У меня целая пачка местных денег.

– Я… по правде говоря, я… э… у меня вообще нет никакого чека.

Фолл удивился.

– Понимаю, – довольно глупо пробормотал он.

– Я вам отдам свою долю за такси завтра. Я оставлю деньги в вашем отеле.

«Это сумасшествие», – подумал он. Плата за такси, как и за все остальное, с точки зрения американских стандартов, здесь баснословно дешевая. А у него было достаточно денег. Он достал бумажник и протянул ей банкноту в пятьсот песет.

– Возьмите, – сказал он. – Отдадите, когда сможете.

– Нет, это слишком много.

– Но у вас совсем нет денег, а у меня их целая куча.

– Тогда дайте мне лучше сто песет, – быстро проговорила она. – О, это ужасно занимать деньги у совершенно незнакомого человека, но знаете, меня должны были встретить и не встретили.

– То же самое случилось и со мной, – улыбнулся Фолл.

Он нашел банкноту в сто песет и передал ей. «В конце концов, это долг всего в три доллара, – подумал он. – Сущие пустяки».

– Как насчет того, чтобы выпить немного? – спросил он, оживившись. – Меня тоже должны были встретить и тоже не встретили. Давайте будем, утешать друг друга.

Она положила деньги в сумочку.

– Я… я не могу, – пробормотала она. – Мне надо разыскать своих друзей. Но скажите, как ваше имя, чтобы я могла прислать вам деньги?

– Фолл. Грегори Фолл.

Ему очень хотелось сказать, где он работает. Он был уверен, что она американка и название журнала, в котором он сотрудничает, несомненно, произвело бы соответствующий эффект. Но он решил не прибегать к такому дешевому методу. И кроме того, когда говоришь, где ты работаешь, ты лично что-то теряешь, ты уже становишься не просто человеком, а частью какой-то организации, и на тебя переходит слава той организации. А Фолл был гордым, он считал, что добьется успеха и без этого.

– Мое имя Изабель Кеннер, – сказала она, – Я постараюсь вернуть вам деньги завтра же. И я просто не знаю, как мне благодарить вас, мистер Фолл.

– Может быть, вы разрешите мне угостить вас завтра?

– Боюсь, что нет. Я надеюсь, что завтра же мне удастся уехать из Пальмы.

– Понимаю, – сказал он отрывисто, и к нему вернулось его скверное настроение. Обычно его знакомство с девушками происходило более успешно, их всегда привлекали его сильное тело, немного скучающий взгляд и… его банковский счет. Он не терпел отказов. Поэтому он быстро подхватил свою фотокамеру и вышел на узкую улицу.

– До свиданья, – сказал он. И, не дожидаясь ее ответа, повернулся спиной к машине.

– Сэр?

Мужчина в серой хлопчатобумажной форме открыл перед ним дверь и нагнулся, чтобы взять багаж Фолла. Выпрямившись, он собрался перекинуть через плечо и фотокамеру.

– Нет, это я возьму сам, – остановил его Фолл, – Носильщикам нельзя, доверять такую дорогостоящую аппаратуру.

Служащий пожал плечами и повел Фолла в отель. Серая форма, в которую он был одет, была вся в заплатах, полиняла и износилась. Фолл вспомнил, что Испания очень бедная страна. «А эта американская девушка сказала, что она живет здесь. Даже ста песет ей хватит надолго. Может быть, она нарочно подсела ко мне в машину?» И когда он поднялся уже до половины мраморной лестницы, его вдруг поразило странное совпадение. Он остановился и достал из кармана телеграмму из нью-йоркской конторы: «Фрилансер Чарльз Кеннер встретит аэропорту тчк Предполагается Кеннер будет писать текст к вашим фотографиям тчк Если не подойдет пожалуйста сообщите».

Кеннер. И фамилия девушки тоже Кеннер. А что, обручальное кольцо у нее было? Он не помнил. Но если это простое совпадение, то это ситуация для романов.

К зданию автобусной станции в городе подкатил мопед. Соскочивший с него молодой человек быстро вбежал в контору станции. Три клерка пристроились около весов выпить кофе. Молодой человек подошел к столику и спросил:

– Эй, лондонский самолет прибыл?

– Да, сэр.

– А из Парижа?

– Да, сэр.

Клерки обменялись понимающими взглядами. Совершенно ясно: молодой человек – американец. Блондин, короткая стрижка, кожаная тужурка, брюки из грубой бумажной ткани и сандалеты на веревочной подошве. Это не турист, а здешний житель. А к постоянным жителям-иностранцам они относятся без особой симпатии. Молодой человек попросил список пассажиров. Список ему дали.

Молодой человек посмотрел на часы. Был шестой час. Почему Фолл не подождал его? Куда он делся? Черт возьми, довольно паршивое начало в этом столь важном для него деле. За последний год это первый его шанс получить настоящую работу. А он заставил известного фотографа проплутать по городу. Вероятно, Фолл лопается от ярости, и это вполне понятно.

Клерк говорил:

– Да, сеньор Фолл прибыл на самолете часа в четыре. Нет, он не сказал, в каком отеле собирается оста-навиться. Парижский самолет? Да, прибыл. Как фамилия? Миссис Кеннер? Да, на борту была пассажирка по имени миссис Кеннер. Самолет прибыл в три сорок пять.

Молодой человек быстро выбежал из здания станции, даже не поблагодарив клерка. Со злостью он дернул акселератор мопеда. Мотор завелся. С минуту молодой человек осматривал огромную, раскинувшуюся перед ним площадь, как будто решал очень важную проблему. И, очевидно, приняв какое-то решение, он снял тормоз и двинулся в путь.

Звали молодого человека Чарльз, или Чак, Кеннер. В зависимости от доверчивости слушателя он располагал тремя вариантами биографии. Вариант, который он любил больше всего, гласил: он был европейским корреспондентом журнала «Тайм энд Лайф». Второй вариант: он был фрилансером, работавшим для «Тайм энд Лайф». И наконец, третий вариант: он был фрилансером, работавшим время от времени для различных американских журналов. Последнее было почти правдой. За свое двухлетнее пребывание в Европе он собрал материал для шести журнальных статей. Писали эти статьи другие, поэтому его оплата была мизерной. Но он уверял, что лиха беда начало.

Чаку Кеннеру было двадцать восемь лет. Два года он прослужил в оккупационных частях в Германии. Европа ему понравилась, и потому после демобилизации он снова вернулся сюда. В течение года он пытался писать. Потом женился на американке, которая училась во Франции, получая государственную стипендию. Они давно прожили все ее деньги, и теперь жена стала ему в тягость.

Ему очень хотелось остаться в Европе. А для этого часто приходилось делать вещи, о которых он не любил вспоминать и еще меньше рассказывать кому бы то ни было. Но необходимо было решаться на любые поступки, лишь бы продержаться. И он верил: наступит и его час, и у него будет шанс устроиться в жизни. И этот долгожданный шанс появился. Наконец-то ему лично предложили написать текст журнальной статьи, а также помочь этому знаменитому фотографу, которою прислали сюда. И теперь он прохлопал так удачно подвернувшийся ему заработок. И прохлопал из-за кучи других досадных событий. Это очень плохо. Прямо-таки непростительно. Но он все устроит. Нечего рвать на себе волосы от отчаяния. Прежде всего надо найти Изабель и выяснить, в чем там у нее дело. Почему она вернулась на Мальорку? Почему?

Он со злостью нажал сигнал мопеда, подъезжая к толпе прохожих. Его машина чуть не проехала некоторым из них по пяткам. Чак Кеннер даже не заметил этого. Его широкое юное лицо нахмурилось. В такой переплет он теперь попадет, и все из-за нее!

А что касается Фолла, пусть он подождет. В конце концов, через полицию всегда можно найти иностранца. Как только любой турист зарегистрируется в отеле, полиции это будет сразу известно. Сегодня же вечером он сумеет найти Фолла. А пока нужно уладить эту чертовщину с Изабель, решил он. И почему только она не выполнила его поручения, эта сука?

Когда такси тронулось, оставив на тротуаре повернувшегося спиной к машине незнакомца, повесившего через плечо огромную серую неуклюжую коробку, Изабель закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья, еще раз пытаясь побороть в себе страх. «Нечего впадать в панику» – уговаривала она себя. – Я не могу участвовать в этой грязной истории. Мне надо найти Чака».

Такси пересекло центральную площадь старого города. В послеполуденных лучах солнца ярко сверкали серебряные брызги маленьких фонтанчиков, расположенных посреди площади. Под фонтанами, облокотясь на палки, сидели трое мужчин. Один из них был слепой, другой – немой, а третий, бывший официант из кафе, их сопровождал. Изабель хорошо знала их, так же как и всех других людей, встретившихся ей на площади: старого священника, который вежливо приподнял шляпу, когда мимо него проезжало такси, молодого продавца лотерейных билетов, который с трудом волочил свою ногу-деревяшку, пробираясь между столиками кафе.

Два дня назад Изабель Кеннер проходила по этой площади, как она тогда думала, в последний раз. Она возвращалась домой и без сожаления брела по ней, зная, что никогда больше она не будет сидеть под марокканскими арками за столиками кафе, наблюдая, как тягостно долго тянутся скучные дни безделья, в то время как Чак и его друзья заняты какой-то лихорадочной таинственной деятельностью.

«И вот я снова здесь. Вернулась».

Изабель Кеннер было двадцать шесть лет. Когда ей минуло двадцать четыре года, врач-психиатр предупредил ее по поводу слишком часто меняющихся любовных интриг. Нельзя с такой страстью относиться к вопросам секса. Но ее обуревала необычайная жажда любви. Очевидно, она хотела возместить теперь отсутствие родительской ласки. Родители бросили ее. Они развелись, когда ей было всего три года, и через пять лет после этого отец умер. Мать Изабель, еще молодая, очень красивая женщина, решила, что подрастающая дочь может помешать некоторым ее планам, а ее присутствие неблагоприятно отразится на толпе поклонников, которой была окружена мамаша. Поэтому Изабель училась в пансионах, а летние каникулы проводила в лагерях. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, стало ясно, что она обещает стать очень хорошенькой. В это время ее мать вторично вышла замуж и уехала в Гонолулу. Сейчас Изабель даже не знала адреса матери.

В двадцать четыре года Изабель окончила колледж, получив стипендию на год вперед для изучения истории искусства в Европе. Родственники не провожали ее, когда она покидала Нью-Йорк. Насколько Изабель было известно, у нее вообще не имелось родственников. Но такой хорошенькой девушке нечего беспокоиться о компании. Через шесть месяцев она встретила в Париже Чака Кеннера и в то же лето вышла за него замуж.

Все началось очень весело, как катание на карусели. Но карусель стала постепенно замедлять ход. Изабель обнаружила большое сходство в привычках Чака и ее матери. Например, привычка лгать. Оказалось, что у Чака нет той работы, о которой он ей говорил. Стипендию она получила заранее, и пока они жили на нее. Потом уехали в Испанию: Чак заявил, что там дешевая жизнь. Ему хорошо были известны некоторые вещи: черный рынок, спекуляция валютой, бесшабашные попойки в компании довольно легкомысленных людей. А вот с работой совсем другое дело: Чак хотел писать статьи для журналов. Он сказал, что у него есть несколько зацепок. Что-нибудь да выиграет. Ведь за углом нас всегда поджидает счастье.

А между тем деньги у них подходили к концу. Как в свое время для матери, так теперь и для Чака она стала камнем на шее. Они начали ссориться. Переехали на Мальорку, где жизнь дешевле. Но все же недостаточно дешева. Непрерывные ссоры продолжались. Она заявила Чаку, что хорошенькая девушка не должна вымаливать любовь у мужа. Есть и другие мужчины, которые с радостью будут с ней добры.

Но, говоря эти слова, она думала совсем не так. Она беспокоилась: почему она не может ни в ком возбудить любовь к себе? Сначала ее мать, теперь Чак. И она вспомнила предупреждение психиатра. Нужно быть осторожнее с любовными интрижками. Нельзя мешать секс с любовной привязанностью. Не то чтобы Чак возражал против ее измен. Нет, напротив, иногда ей казалось, что Чаку даже хотелось, чтобы она была ему неверна. Все бы стало значительно проще.

Они ссорились. Хотели разъехаться. Но для раздельной жизни у них не было денег. Да и для совместной тоже не очень много. Изабель, подавив гордость, написал матери по ее последнему адресу. Письмо пришло обратно: адресат выбыл.

У Чака тоже не было денег. Ни денег, ни друзей, ни семьи. Он упорно отказывался вернуться в Штаты и поискать работу там. Изабель приходила просто в отчаяние. В тех условиях, в которых они жили, Европа была для, них нищенским домом, даже хуже – тюрьмой. Но денег для отъезда в Штаты не было.

Потом Чак что-то узнал. Если только она согласится поехать в Париж, там у него есть один знакомый в авиакомпании. Он устроит Изабель проезд до Америки. Чак показал письмо от этого друга. Она сможет вернуться домой и, если захочет, получит развод. Чак не возражает расстаться с ней. Она тоже. Изабель успокаивала себя, что она еще молода, все еще хороша собой, она как-нибудь выкрутится. И впервые в своей жизни она начала работать. Правда, единственное, что она смогла найти, это делать наброски туристов на пляже по пятьдесят центов с человека. Конечно, это только одной ступенькой выше нищенства, но, черт возьми, она начала работать! Она хочет выбраться из этой жизни!

Когда она заработала достаточно денег для оплаты проезда до Парижа, она упаковала в чемодан платья, которые не успела распродать, а Чак одолжил у Барнея Кохилла мопед, чтобы отвезти ее в аэропорт. По дороге Чак сказал ей, что она должна будет сделать, приехав в Париж. Он уже написал туда, и его друг ждет ее.

– Во всяком случае, – сказал он, – отправляю тебя домой. Ты должна быть мне благодарна за это.

Теперь она вспомнила об этом разговоре. Да, действительно, Чак не лгал – «во всяком случае, он отправлял ее домой». Но, будучи Чаком, он не сказал ей всей правды. В этой поездке было «но», всегда и во всем у Чака бывает это «но»… Вчера в Париже она встретилась с тем человеком, который назвался другом Чака. Он ожидал ее на аэровокзале. Она очень удивилась, когда оказалось, что это был не американец. Он передал ей конверт с билетом на самолет и маленький сверток, как он сказал, подарок для его матери, который та заберет у нее в нью-йоркском аэропорту. Он улыбнулся, пожал Изабель руку, надел шляпу и быстро исчез, не дав возможности Изабель поблагодарить его.

Она распечатала конверт. В нем был билет первого класса Пан-Американской авиакомпании Париж – Нью-Йорк и две десятидолларовые банкноты. Она с благодарностью улыбнулась. Она была готова расцеловать этого доброго самаритянина, этого предусмотрительного пожилого француза с печальной улыбкой. Он даже дал ей двадцать долларов. Она положила десятки в сумочку и собиралась уже выбросить конверт, как вдруг увидела вложенное в него письмо, напечатанное на машинке и без подписи. В нем говорилось:

Изабель немедленно пошла в дамскую комнату, развязала сверток и взглянула на посылку. Она выглядела совсем невинно. Красный пластмассовый несессерчик стоимостью не больше десяти долларов. Так, футлярчик, в котором женщины хранят предметы туалета и косметику. В течение примерно двадцати минут она пыталась отгадать, что же тут может быть контрабандного, но ничего не нашла. Никакого секрета. Все нормально. Если бы таинственный друг Чака не предупредил ее, она бы не задумываясь отвезла его. Но она слишком хорошо знала Чака и его друзей. Что бы ни было в этой коробочке, это было очень ценное и опасное. Если ее поймают – могут посадить в тюрьму. Возможно, это наркотики. Всю ночь она провела на аэровокзале, не сомкнув глаз, не зная, как ей поступить. Ей хотелось вернуться в Штаты. В сумочке у нее лежал бесплатный билет. Она могла воспользоваться этим билетом и доставить посылку. Но она испугалась. Очень испугалась. Вдруг что-нибудь случится? Знакомые Чака – ужасные люди. Могут произойти большие неприятности. Кроме того, в письме говорится, что в свертке ценности. Она не могла просто оставить его в уборной и сесть в самолет без него.

Утром Изабель израсходовала двадцать долларов на то, чтобы купить билет обратно до Мальорки. Она не знала, куда ей еще поехать. Двадцати долларов как раз хватило на билет и на то, чтобы послать Чаку телеграмму. Положив сверток в чемоданчик, она села на дневной самолет, вылетающий на Мальорку. Она знала, испанские таможенные власти никогда не утруждают себя осмотром багажа туристов. Она отдаст этот ценный сверток Чаку. Он заварил это дело – пусть сам его и расхлебывает. Но пока она была без гроша. У нее даже не было мелочи, чтобы оплатить такси. И тут у конторы Кука она увидела этого красивого американца. «Вот до чего я дошла, – печально подумала Изабель. – У первого попавшегося туриста выпрашиваю пару баксов. Ну и жизнь! Чудесная, восхитительная жизнь».

Такси уже ехало по Пазео Саргрера. Справа море. Голубые волны ласково, медленно омывали берег. У пристани стояло несколько яхт и рыбачьих лодок. Из клуба «Наутико» неслись звуки танцевальной музыки. Несколько уже устаревших испанских кораблей раскачивались у причала. Они были похожи на картинные кораблики, реквизит из папье-маше для какой-нибудь экстравагантной музыкальной комедии. Пальмовые деревья, растущие вдоль берега, раскачивались от ветра, как балерины. За пальмами виднелись отели. Их огромные, выкрашенные яркими красками террасы возвышались над морем, словно причудливые торты, сделанные рукой искусного кондитера. Но такси свернуло с этой роскошной улицы и стало забираться в гору мимо пустырей, кое-где застроенных многоэтажными железобетонными зданиями, мимо маленьких вилл, дешевых и безобразных на вид, обветшалых, развалившихся, катящихся вниз, как и их хозяева.

Такси остановилось около небольшой виллы, выкрашенной желтой краской. Это была четырехугольная коробка, с одной стороны которой поднимался по скалам сад, а с другой – огромная стена, увитая диким виноградом. На арке ворот вывеска: «Пансион „Мэгги”. Все удобства». В саду, под полосатым зонтом, сидела пожилая пара немцев-туристов. Их стаканы с виши давно нагрелись. Около ворот возилась пекинская собачка. На вилле царила тишина. Соломенные шторы были опущены на всех окнах.

Изабель Кеннер поставила на тротуар свой чемоданчик и ждала, пока шофер отсчитает сдачу со ста песет, полученных ею от незнакомца. Такси уехало. Когда она перешагнула через пекинскую собачку, немцы взглянули на нее с интересом утомленных скукой постояльцев пансиона. Изабель кивнула им. Мужчина ответил, его жена отвернулась. Мужчина наблюдал, как Изабель прошла по дорожке, поставила чемоданчик около входной двери и позвонила. На пороге показалась женщина в красной хлопчатобумажной юбке, блузку ей заменяла белая косынка, завязанная на талии. Блондинка, отлично загоревшая, была очень хорошенькой и выглядела как девушка из кордебалета.

– Изабель! Что случилось? Самолет не полетел?

Потом, увидев лицо Изабель, она подошла к ней и положила ей на плечо свою пухлую ручку.

– Что случилось, милочка?

– Где Чак?

– Он получил какую-то телеграмму или еще что-то? Барней знает что. Эй, Барней!

На втором этаже открылось окно, и из него высунулся мужчина средних лет с огромным острым носом и тусклыми черными волосами, старательно зачесанными к темени, чтобы скрыть начинавшуюся лысину. Увидев девушку с чемоданчиком в руках, он быстро отскочил от окна.

– Подожди минутку, – сказал он.

Снова опустилась штора в окне, и на лестнице послышались его торопливые шаги. Изабель и блондинка вошли в холл. Мужчина спустился с лестницы – высокий, тяжелый, неряшливый, в белых, не слишком чистых брюках и желтой рубашке. Его босые ноги были грязными. Он грубо схватил руку Изабель своей волосатой рукой.

– Что случилось? – прошептал он. – Ты застала друга Чака в Париже?

– Да.

– Ну, и что же случилось?

– Ах, значит, и ты в этом участвуешь? – спросила она. – Хотя я должна была догадаться сама.

– Это не имеет значения, – сказал он. – Ты получила билет?

– Да. Но нужно быть сумасшедшим, чтобы подумать, что я соглашусь на бесплатный проезд в Штаты, подвергая себя риску попасть в тюрьму. Вот почему я вернулась. Я хочу отдать Чаку этот сверток.

От этих слов Барней Кохилл на какое-то мгновение застыл, словно его неожиданно ударили. Затем он почесал щеку, а после этого его рука в нерешительности застыла на шее сзади. В маленьких глазках сверкали злоба и страх.

– В чем дело? О чем это вы говорите? – обиделась блондинка.

Барни даже не взглянул на нее. Он пристально смотрел на Изабель Кеннер.

– А, иди ты, Мэгги, – пробормотал он.

Блондинка рассердилась. Она передернула плечами, как бы говоря, что вовсе и не собирается уходить. Но Барней Кохилл не обращал на нее внимания. Он не сводил глаз с Изабель.

– Так, значит он еще у тебя?

– Да. А что я должна была с ним сделать? Выбросить?

– Ты, чертова дура!

– Где Чак? – спросила Изабель. – Я хочу отдать ему и уехать отсюда.

– Мэгги, где Чак? – прохрипел Барней.

Блондинка снова пожала плечами.

– Он взял твой мопед и отправился искать того фотографа.

– Ах, да, – вспомнил Барней. – Он получил заказ от одной редакции, Изабель, вскоре после твоего отъезда, и поехал встретить фотографа.

Изабель покачала головой.

– Переставь врать. Какой заказ? За последний год Чак не написал ни одной статьи.

– Но это факт, – сказал Барней. – Он только вчера получил телеграмму, уже после того как ты уехала.

– Это правда, милочка, – подтвердила Мэгги. – Сюда приезжает один знаменитый фотограф. Даже я о нем слышала. Его имя Фолл. Джордж Фолл.

– Не Джордж, а Грегори. Грегори Фолл, – раздраженно произнес Барней. – Он известный в своем деле мастер. Его фотографии знамениты. У него целый альбом военных фотографий с Дальнего Востока.

«Где Чак? – с беспокойством думала Изабель. – Что они хотят скрыть от меня на сей раз? Какое очередное мошенничество задумал Чак?»

– Я послала Чаку телеграмму, – сказала она. – Послала сегодня утром. Он знал, что я приеду, и удрал. Разве это не так? Разве это не правда?

– Нет, – возразил Барней. – Сегодня он не получал никакой телеграммы. Не получал ведь, Мэгги?

– Подожди, – Мэгги прикусила свои пухлые губы. – Да, он получил сегодня какую-то телеграмму. Я видела, как он бросил ее у ворот.

– Почему ты не рассказала обо всем мне? – вдруг закричал Барней. – Оказывается, он все знал и промолчал, негодяй! Он знал, что она надула нас, ничего не сказал мне и убежал на свидание с этим Фоллом!

Фолл? В конце концов, может быть, Барней говорит правду? Она ведь видела сегодня иностранца: блондин с красивым лицом и бумажником, туго набитым песетами. На плече у него была длинная серая коробка. Конечно же, это футляр для камеры.

– Я советую тебе подождать его здесь, – сказал Барней. – то знает, где сейчас Чак. Может, он уже встретился с этим парнем.

Он повернулся к Мэгги и взглядом приказал ей убраться вон. Она снова пожала плечами и пошла через холл. Барней подождал, пока она не удалилась за пределы слышимости. Тогда он наклонился к Изабель и зловеще прошептал:

– Сверток! Немедленно отдай его мне!

– Нет. Я отдам его Чаку, Только Чаку.

– Но я несу за него такую же ответственность, как и Чак, – рассердился Барней. – Ну, давай его сюда!

– Нет.

– Тогда подожди у меня в конторе, я пойду поищу Чака.

Она видела, как у него на лице выступила испарина. Это на него не похоже – испугаться до такой степени.

– Нет, – решительно ответила Изабель. – Я сама найду Чака, не беспокойся. Я отдам ему эту проклятую вещь, и тогда – помоги мне, Боже! – я надеюсь никогда больше не видеть никого из вас!

– Давай я уберу его в сейф, – шипел Барней. – Это сумасшествие – таскать его так с собой по городу. Что если ты его потеряешь?

– Разве я не привезла его сюда в целости из Парижа?

Кохилл замолчал в нерешительности. Затем с кошачьим проворством он наклонился и схватил ее чемоданчик.

– Это здесь? – прошептал он. – Я заберу его для безопасности.

– Пожалуйста, – ответила она.

Он снова поставил чемоданчик на пол и приоткрыл его. На пол вывалились белая юбка и маленькая красная пластмассовая коробочка. Барней, не обратив никакого внимания на эти вещи, перешагнул через них. Его волосатая мясистая рука вцепилась в плечо Изабель и подтолкнула ее в маленькую комнату, которую он использовал как кабинет.

– Ну, отдавай, – потребовал он.

– Мое белье, мой чемодан… – отчаянии бормотала Изабель, увлекаемая Барнеем в его кабинет.

Он поднял свой волосатый кулак и со всего размаху ударил. На лице девушки вспыхнуло красное пятно. Еще раз. Она упала на пол около кучи старых пыльных журналов. Когда она подняла голову, то увидела, что он роется в ее сумочке. Он вытряхнул оттуда губную помаду, сигареты, мелочь и отшвырнул сумочку. Затем, тяжело дыша и почти касаясь ее лица своим потным лицом, с силой поставил ее на ноги и начал обшаривать. Сначала бедра, потом разорвал ворот блузки.

– Они на тебе? – хрипел он. – Ты запрятала их где-нибудь на себе?

Откинув назад голову, Изабель изо всех сил старалась побороть в себе ужас.

– Оставь меня, – шептала она. – Пожалуйста, оставь.

– Отдай мне их!

– На мне ничего нет!

Его руки шарили по ее животу, но это были не ласковые, а обыскивающие, жадные руки, и не похоть была тому причиной.

– Мэгги! – закричала Изабель. – Мэгги!

– Заткнись! Я для тебя же стараюсь, – молил он ее. – Отдай мне их, куколка ты моя!

– Мэгги, Мэгги! На помощь!

Кто-то постучал в окно. Барней стремительно обернулся. К стеклу прижалось похотливое лицо немца-туриста.

– Что случилось? – спросил он по-немецки.

– А, иди ты отсюда! – прорычал Барней, опуская штору перед, любопытными глазами.

Раздался стук в дверь. Барней прыгнул, чтобы запереть ее, но не успел он вставить ключ в скважину, как дверь распахнулась и на пороге появилась мисс Эмми Дэвид.

– Ради бога, что здесь происходит? – воскликнула она.

Мисс Эмми Дэвид приближалась к шестидесятилетнему возрасту. По ее словам, она была француженка, но в ее жилах, также текла греческая и английская кровь. На самом же деле мисс Дэвид была просто мулатка. Всю свою жизнь она прожила в пансионах, подобных пансиону Мэгги. Эта очень полная женщина любила яркие красивые вещи. Сейчас она скучала. Низко склонившись к Изабель, она многозначительно спросила:.

– Он хотел вас?.. Я имею в виду мистера Кохилла.

– Это не ваше дело! – заорал на нее Барней.

– Я знаю. Извините меня. Но почему миссис Кеннер так кричит? Я просто подумала, может быть?..

– Пустите меня, – взмолилась Изабель.

Используя полную фигуру мисс Дэвид в качестве прикрытия, она пыталась ускользнуть от Барнея. Он почти изловчился схватить ее, но монументальная мисс Дэвид оказалась надежной защитой, и Изабель удалось выскочить в коридор. Из холла бежала Мэгги.

– Что случилось, детка?

– О, все в порядке. – Изабель нагнулась, чтобы собрать разбросанные вещи. Красная коробочка все еще была там. Она положила ее в чемодан, а сверху пыталась запихнуть юбку из твида, чулки и несколько книг. Мисс Дэвид опустилась рядом с ней на колени.

– О, дорогая, у вас такой беспорядок! Разрешите мне. – Ее смуглые руки двигались с неимоверной быстротой. Она уложила юбку, аккуратно свернув ее, и так же аккуратно уложила остальные вещи. – Ох, уж эти мужчины! – восклицала она при этом. – Бедная миссис Кеннер!

Мэгги смотрела то на склоненные спины двух женщин, то на Барнея, буквально лопавшегося от ярости.

– Что случилось? – пыталась она выяснить. В ее красивых глазах явно светились беспокойство и страх.

– Ничего, – хлопнул дверью Барней.

Мэгги помогла Изабель встать на ноги.

– Что он сделал? – спросила она. – Он оскорбил тебя?

– Нет. – Изабель закрыла глаза. Стоя в темноте холла, она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание. «Я должна немедленно уйти отсюда, – твердила она себе. – Немедленно, а то я упаду».

– Что нужно Барнею? – настаивала Мэгги.

Изабель Кеннер открыла глаза и увидела перед собой красивое лицо Мэгги, ее пухлые чувственные губы, раскрывшиеся в вопросе. «А что, Мэгги тоже участвует в этом? – подумала Изабель. – Нет, это невозможно». Казалось невероятным, чтобы Мэгги думала о чем-нибудь еще, кроме как об очередном любовнике, делах бара и о портнихах. Но ведь она живет с Барнеем вот уже больше года. Никто не сможет остаться невинным, прожив такой долгий срок с этим негодяем. Никто. Кроме, разве, девушки с интеллектом десятилетнего ребенка. А именно такой и была Мэгги. Изабель это достаточно хорошо знала.

– Они все о чем-то шепчутся потихоньку, Барней и Чак, – сказала Мэгги. – Что происходит, Изабель, скажи мне?

Мисс Эмми Дэвид закончила укладывать чемодан Изабель.

– Ваш друг, мистер Кохилл, пытался…

– Что пытался? – спросила Мэгги.

– Спросите бедняжку миссис Кеннер, – скромно потупив глазки, ответила мисс Дэвид.

– Он что, приволокнулся за тобой? И это все? – В горле Мэгги заклокотал смех.

– Это совсем не смешно, – сказала мисс Дэвид, закрывая чемодан и поднимаясь с пола. – Вот, пожалуйста, миссис Кеннер, дорогая. Может быть, позвать вам такси?

Изабель взяла в руки чемодан.

– Да, пожалуйста, – сказала она. – А моя сумочка в конторе Барнея. Ты принесешь мне ее, Мэгги?

– Конечно, детка.

Мэгги быстро вернулась с сумочкой в руках и передала ее Изабель. Барней не показывался. На губах мисс Дэвид блуждала неодобрительная улыбка. Она поправила на своей монументальной груди широкую шелковую блузку. Затем на довольно маленьких ножках двинулась к двери и крикнула: «Такси! Такси!»

Мэгги пошла проводить Изабель, в одной руке у которой был чемодан, а в другой сумочка.

– Ну, теперь мы одни, детка. Скажи мне, что нужно Барнею?

– Ничего, – сказала Изабель. – Ничего.

Она сжала пухленькие пальчики Мэгги и поспешила по дорожке, не обращая внимания на горячие похотливые взгляды немца-туриста. За воротами ее ожидала мисс Дэвид, разодетая в пестрые шелка, с фальшивыми драгоценностями, сверкавшими в ярких солнечных лучах, и распространявшая вокруг себя крепкий аромат пачулей.

– Вы такая счастливая, что уезжаете отсюда, моя дорогая, – шептала она. – Ужасные люди! Просто ужасные! Я знаю. О, если бы у меня были деньги, я немедленно улетела бы отсюда. Да, да. Ужасный человек этот Кохилл. Ужасный!

У ворот остановилось такси. Изабель – голова ее кружилась, она была на грани обморока – села в машину.

– Благодарю вас, мисс Дэвид, – сказала она старой мулатке.

– О, мне было очень приятно помочь вам. Очень приятно.

Еще раз сверкнули на солнце яркие шелка и фальшивые драгоценности, и мисс Эмми Дэвид вернулась в дом. Такси тронулось. «Я никогда больше не вернусь в этот дом, – торжественно обещала себе Изабель. – Все кончено с этими людьми, все кончено с этим грязным делом. Я отдам Чаку этот проклятый несессерчик, и все. С этой минуты я сама позабочусь о себе. Только сама».

2

Грегори Фолл вошел в вестибюль отеля «Националь», все еще держа в руках телеграмму и недоумевая по поводу совпадения в именах. Одетый в серое носильщик поставил его багаж около конторки портье.

На стене за конторкой висели огромные цветные фотографии достопримечательностей острова. Под фотографиями сидела молодая женщина в черном кружевном платье. Она улыбнулась Фоллу и прочитала записку, которую он ей подал.

– Ах, да, вас послали из конторы Кука. Будьте любезны, заполните эту анкету.

Вопросы анкеты были напечатаны на английском, французском и испанском языках. Это для полиции. Заполнив столь знакомые ему графы относительно его возраста, имени и номера паспорта, он украдкой бросил взгляд на холл. Четыре мягких кресла и две пальмы в горшках. Обстановка малообещающая. Сзади виднелась столовая с дюжиной столов, покрытых белыми льняными скатертями. На каждом столе одинокий цветок, совершенно высохший в горячем сухом воздухе. Все выглядело безрадостно и скучно. Паршивенький четырёхразрядный отелишко.

Молодая женщина сняла с доски, висевшей сзади на стене, ключ, привязанный к огромному деревянному, величиной с севильский апельсин, шару. Она подала его носильщику Фолла, сказав при этом на ломаном английском языке:

– Ванны нет.

– Что? – не понял Фолл.

– Я говорю, в номере нет ванны, – более резко повторила женщина. – Комната очень хорошая, но без ванны.

– Что ж, хорошо.

По мраморной лестнице он поднялся вслед за носильщиком на второй этаж. Даже лифта не было. Комната душная и грязная. Фолл поднял штору, вышел на маленький балкончик и взглянул на крыши домов напротив. На одной из крыш какая-то женщина поливала цветы, на другой мальчишка возился в голубятне. Улица была невероятно узкая, Фоллу казалось, что он может перепрыгнуть через нее. Он снова опустил штору и вошел в комнату.

Он устал, чертовски устал. Вот уже в течение четырех месяцев он путешествует по заданию журнала: Америка, Индокитай, Германия, Франция. Ни в одном городе он не прожил целую неделю. Нигде даже не распаковал полностью свои вещи. А теперь одиночество путешествия и Постоянные заботы о выполнении заказа в срок временно остались позади. Он открыл чемодан, достал полную бутылку шотландского виски, распечатал ее и налил себе двойную порцию. Потом снял пиджак, развязал галстук и лег на кровать со стаканом в руке. «Ничего, все будет в порядке. В конце концов, я могу позволить себе выпить один-другой стаканчик», – успокаивал он себя.

Нельзя сказать, что вино мешало его работе. Он никогда не пил накануне съемочных дней. Но несколько лет тому назад он обнаружил, что вино способно залечивать мелкие раны, от которых он страдал, может быть, в гораздо большей степени, чем это могло показаться посторонним. Он вообще очень легко сердился и был чрезвычайно чувствителен к оскорблениям. Работая, он сдерживал себя. Но потом, во время отдыха, из-за безобразного поведения, в которое выливались неумеренные попойки, он наживал себе больше врагов, чем друзей. А вскоре прибавилось еще одно беспокойство. Он понял, что периодические попойки становятся для него необходимостью. Они успокаивали его.

И сейчас он приближался к такому периоду запоя. Он чувствовал все признаки: усталость от путешествия, отдаленность от дома, и сегодня у него получился очень неудачный день, полный раздражающих мелочей. Искушение выпить было слишком велико. Он налил третий стаканчик шотландского.

«В конце концов, – думал он, – у меня есть все основания для раздражения. Фрилансер не явился, девушка ловко меня обчистила, к тому же я оказался в этой паршивенькой комнатенке, в которой никогда бы не позволил себе остановиться, будь я в Штатах. Но это все не имеет никакого значения. Так ведь? В каждой работе есть свои неприятные моменты. Да, между прочим, фамилия этой девушки Кеннер. Так ведь? Возможно, она жена того самого фрилансера? Вот будет смеху-то! И что это я, дурак, не обратил внимания, есть ли у нее обручальное кольцо?»

Он поставил на пол пустой стакан и развалился на кровати. Виски было замечательным и здорово его подогрело. Но достаточно. Сегодня вечером он не хочет быть таким, как в прошлый раз. Это случилось три месяца назад: он поскандалил в баре, и ему пришлось выложить три сотни баксов, чтобы утром откупиться от тюрьмы в Сайгоне. Он подошел к умывальнику, освежился и надел чистую рубашку. Потом запихнул «лейку» в боковой карман, чтобы ее не было видно, и спустился вниз уже в более веселом настроении.

Он не будет себя слишком изнурять. Это довольно легкий заказ. Пальма – красивое местечко, а на свете так много хорошеньких девчонок. Улыбаясь, он шел по узким многолюдным улицам.

Чарльз Кеннер, пригнувшись вперед, как жокей перед стартом, гнал свой мопед по извилистым и пыльным улицам. Он резко затормозил перед пансионом Мэгги. Немцы-туристы с интересом взглянули на него, а затем снова углубились в свое домино. Они его уже видели.

Мэгги в столовой давала Розалии указания относительно обеда. Чак подкрался к ней сзади и обхватил рукой полоску голого тела между юбкой и нагрудной косыночкой. Потом, чисто механически, рука начала скользить по ягодицам.

– Угадай, кто?

– Эй, Чак, – улыбнулась она ему.

Розалия окинула их сердитым взглядом, потом захватила целую горсть вилок и ножей и начала раскладывать их на столах. На ее широком крестьянском лице легко можно было прочитать выражение крайнего неодобрения. Но Чак его не замечал. Его руки гладили бедра Мэгги, и он улыбался, глядя на ее сочные губы, ожидавшие его поцелуя.

– Что нового? – спросил он.

– Она вернулась, – сказала Мэгги. – Изабель вернулась.

– Когда?

– Она была здесь минут десять назад. Ушла искать тебя.

Сказав это, Мэгги притянула Чака к себе и запустила руки под его рубашку. Но того больше не интересовали ласки. Он резко задвинул молнию на рубашке, заставил ее быстро убрать руки.

– Перестань, слышишь? – сказал он. – Барней может увидеть.

– А, Барней… Черт с ним. Почему Изабель вернулась – вот что я хотела бы знать. Ты ведь, кажется, обещал отделаться от нее окончательно.

– Это неважно. Куда она поехала отсюда?

– Искать тебя.

– Ты это уже говорила, – буркнул он. – А вот куда?

– Откуда я знаю? – рассердилась Мэгги.

– Барней видел ее?

– Да. Он из-за чего-то страшно бесился, Чак. Кричал, что ты ему не рассказал чего-то.

– А где Барней сейчас?

– Хм, кого это интересует?

– Меня. Скажи ему, что я здесь, слышишь, Мэгги?

– Успеется, – улыбнулась Мэгги. Она прижалась к нему своим крепким телом, но он вырвался.

– Где Барней? Барней, где ты?

Дверь с другой стороны холла открылась с подозрительной поспешностью, и на пороге показался Барней Кохилл. Он смотрел в столовую, мимо Чака. Потом, ткнув пальцем в сторону Мэгги, сказал:

– Иди отсюда, козочка. Пойди помоги Розалии на кухне. У нас тут с Чаком дело.

– Сделай это, сделай то, – надула губки Мэгги. – Все время только и получаю от тебя одни приказания.

Но тем не менее она послушалась. Барней, все еще глядя поверх плеч Чака, внимательно следил, как удалялась Мэгги, нарочито раскачивая своими крепкими крутыми бедрами. Когда кухонная дверь за ней закрылась, он покачал головой, потом подошел к Чаку, положил свою волосатую татуированную руку ему на плечо и подтолкнул его к себе в комнату.

Там он запер за собой дверь и сказал:

– Ты попал в беду, мой мальчик. В большую беду. Тебя ожидают крупные неприятности.

– Да что я, сам не знаю? – нервно пробормотал Чак. – Куда она пошла?

– Искать тебя, Чак.

– Почему ты не задержал ее здесь? – рассердился Чак.

Барней Кохилл сел за письменный стол и уперся локтями в каретку старой пишущей машинки. На столе валялось несколько французских романов в красивых блестящих переплетах. Одним из занятий Барнея был перевод их на немецкий язык для различных фирм. Он тупо посмотрел на яркие обложки и покачал головой.

– Я пытался, – зло проговорил он, – но ничего не вышло. И сверток у нее. Она привезла его сюда из Парижа.

– Нет, не может быть! – воскликнул Чак. – Ради всего святого, зачем она это сделала?

– Вряд ли связной, передавший ей сверток, оставил ей свой обратный адрес. Ты не мог догадаться об этом сам? Ты, гениальный мальчик?

Чак Кеннер в замешательстве разглядывал свои ботинки.

– Но откуда я мог знать…

– Но именно ты сказал, что она может это сделать, – проворчал Барней. – Ты обещал мне, что все будет в порядке. Мне нужно было бы сначала проверить твою голову, нормальна ли она. Ты – Чаклед Кеннер[2]. Вот ты кто.

– Перестань, слышишь?

– Я-то перестану! А вот ты, если бы не был таким набитым дураком, заранее бы знал, что она может выкинуть, если не согласится выполнить условия. Ты должен был предвидеть, что она примчится сюда, к тебе.

– Но…

– А что еще, по-твоему, она могла сделать, Чак? Бросить сверток в сортир? Счастье, что она не обратилась к копам.

– Что же мне теперь делать, Барней? В случае, если она отдаст мне сверток?

– Они его заберут сами, – сказал Барней. – Пусть это тебя не беспокоит. Я позвоню им.

– Значит, в конце концов все будет о’кей? – с надеждой пролепетал Чак.

Барней улыбнулся, но очень быстро улыбка сбежала с его лица.

– О’кей? О, конечно. Если только они не решат, что мы хотим украсть его.

– Но ты ведь им скажешь, что мы не собираемся этого делать?

– Конечно, скажу. Они могут мне поверить, да. Но только после этого не будут иметь со мной никаких дел. И это ты меня подвел! Ты и твоя дура-жена.

– Поверь, мне очень жаль, Барней Я никогда не думал…

– Конечно, ты никогда не думал. А тех людей нельзя дурачить. С ними нельзя шутить. Они просто не поймут твои шутки.

– Я знаю, но я…

– Убирайся! Немедленно найди свою суку жену и приведи ее сюда. Ну, быстро!

– О’кей. – Чак Кеннер пытался улыбнуться. – Ты только не кипятись так. Я все устрою.

– Давай, сынок. А эту свою целомудренную, невинную женушку припугни как следует, чтобы она держала свой не в меру честный ротик на замке.

– Она будет молчать, – мрачно проговорил Чак.

– Да, так будет лучше для нее. И еще одна вещь, Чаклед, держи свои руки подальше от Мзггиных юбок.

Чак Кеннер отступил немного, пытаясь изобразить на своем лице удивление.

– Мэггиных? Ты что, с ума, что ли, сошел?

– Может быть, – сказал Барней. – Но помни одно, Чаклед: я поручился за тебя и за твою жену перед теми людьми в Париже. Но теперь я вижу, что совершил ошибку. Будь я злым человеком, я бы признался им в своей ошибке. И это было бы очень плохо для тебя. Понял? А насчет Мэгги – ты тоже попомни мои слова, когда в следующий раз придешь в мой отель. Слышишь?

– Но ты все это выдумал, Барней! Мэгги, конечно, аппетитная штучка, но я никогда не рассчитывал, что у нас с ней может быть… Нет, я никогда не думал о ней так.

Казалось, Барней не слышал его. Он встал, направился к двери, отпер ее и кивнул головой.

– Ну, давай, иди, – сказал он, – принеси сверток как можно скорее. Я сейчас позвоню в Париж.

3

Сиеста закончилась. Магазины в Пальме снова открылись. Жители города лениво бродили по улицам, нагуливая аппетит. Хромые и слепые продавцы лотерейных билетов надрывали голоса, настойчиво упрашивая прохожих купить билеты. В киосках торговали слабыми напитками. Призывники расположенного на острове гарнизона толпами шатались среди прохожих. Это были юные мальчики, одетые в плохо сидящие на них формы, без гроша в кармане. Каждый вечер они проводили долгие часы, бесцельно разгуливая по городу и мечтая о доме.

На авеню, которой было присвоено имя генерала Франко, но которую жители по-прежнему называли Эль Борн, в изящных кафе продавались напитки, кофе и различные блюда из морских рыб. Тротуары были сплошь уставлены столиками. Маленькие трамвайчики, дребезжа и скрипя, доставляли с приморской окраины Торрено все новых и новых посетителей кафе. Мужчин-туристов в спортивных рубашках и с фотоаппаратами через плечо. Женщин в ярких платьях и цветных соломенных шляпках. У гомосексуалистов своя форма: сандалеты, узкие джинсы и шелковые рубашки. Щебечущими группками передвигались они от кафе к кафе, останавливаясь посплетничать и похихикать по адресу таких же молодых людей.

Красное солнце опускалось за фасад огромного древнего собора. Часы пробили семь раз. Для весны стояла очень жаркая погода.

Изабель Кеннер с чемоданчиком в руке шла по авеню Эль Борн. Вот уже почти два часа бродила она по улицам и уже дважды прошла Эль Бори. Чак рано или поздно должен прийти сюда. Он всегда бывает здесь в часы аперитива. Чак – постоянный посетитель кафе.

Изабель чувствовала себя отвратительно. Нервная, опустошенная, она потеряла всякую способность нормально мыслить. Она не спала с момента отъезда из Парижа и целый день ничего не ела. Она подумала, не сесть ли ей за один из столиков и не выпить ли коньяку. От денег Фолла осталось еще немного мелочи. Изабель выбрала бар «Лирико» – самый испанский и притом самый дешевый бар. Мраморные и железные столики охотно заполнялись вагоновожатыми, водителями такси и мелкими служащими. Туристы обычно сюда не заходили. Они предпочитали более, роскошные кафе на противоположной стороне авеню, с полосатыми навесами, просторными верандами, холодными и дорогими напитками.

Улыбаясь, к ней склонился официант. Он знал ее.

– Коньяк, – попросила девушка и снова закрыла глаза Она зажала чемоданчик между колен и в сотый раз со вчерашнего дня подумала, что же это может быть спрятано в красном несессерчике? «Вероятно, там есть фальшивое дно, – подумала она. – Вероятно, так. Если сейчас полиция схватит меня, они посадят меня в тюрьму. Надо отделаться от этой коробочки, что бы в ней ни было. В любой момент, пока она у меня, может произойти неприятность, беда».

Звук поставленного на столик блюдца заставил ее открыть глаза. Она уплатила официанту последними оставшимися у нее от займа у иностранца деньгами. От коньяка потекли слезы, но все же это было хоть дешевое, но спиртное. Она с благодарностью проглотила его, ожидая некоторого подъема настроения. Ей необходим был подъем. «Мне еще очень много нужно сделать. И в первую очередь – найти Чака». Она внимательно разглядывала прохожих. «Никогда его нет под рукой, когда он нужен», – думала она.

Прогуливаясь вдоль Эль Борн менее чем в ста ярдах от места, где сидела Изабель, Грегори Фолл упорно вел героическую внутреннюю борьбу с самим собой. Он ходил до тех пор, пока от трех стаканчиков шотландского осталось только воспоминание. Сейчас он томился. Его охватило настроение, хорошо знакомое любому иностранному корреспонденту, находящемуся в чужом городе: он был один в новом городе, у него нет сопровождающего, и ему предстоит долгий вечер, который нужно как-то убить. И трудно придумать какой-нибудь способ убить время без участия коньяка. Поэтому он все еще шел и шел. Шел до тех пор, пока не устал.

Проходя мимо длинной вереницы столиков, заполненных выпивающими, он бросил взгляд на другую сторону улицы. Еще больше столиков, еще больше людей за ними, еще больше официантов, наливающих напитки. Фолл решил, что в Европе прямо-таки невозможно избежать спиртного. Здесь целый день вино льется рекой.

Вдруг он остановился, забыв о вине. Он прищурил глаза, чтобы убедиться. «Да, это она. Совершенно верно. И она одна за столиком, а около нее пустая рюмка из-под коньяка». На его лице мгновенно вспыхнула улыбка. «Вот второй шанс. Или она не жена фрилансера – и тогда есть надежда на приятный вечер, или она жена фрилансера – и тогда она отведет меня к мужу». Он пересек улицу, лавируя между машинами. Он заметил удивление на ее лице, когда она увидела его.

– Хэлло! Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

На сей раз никакой попытки убежать. Она даже, кажется, обрадовалась, увидев его. Придвинула стул и улыбнулась ему.

– Садитесь, – пригласила она. – Знаете, только после того как мы расстались, я узнала, что у нас с вами есть нечто общее.

– А именно? – спросил Фолл, вытягивая под столом свои длинные ноги.

– Вы Грегори Фолл, фотограф?

– Да, – кивнул он.

Он чувствует, что его улыбка исчезает. Так, значит, она все-таки жена фрилансера. Жаль. Это исключает возможность приятно провести вечер: музыка, мягкий свет, хороший ужин и вино. Но все равно! «Пожалуй, хорошенькая жена сделает компанию фрилансера более приятной».

– Оказывается, мой муж должен написать для вас статью? – поинтересовалась Изабель. – Только я никак не могу его найти.

– Я тоже.

Оба засмеялись.

– Значит, сегодня днем мы с вами ожидали одного и того же парня? – спросил Фолл. – Интересно, что с ним случилось?

Подошел официант и взглянул на них с немым вопросом. Фолл повернулся к Изабель.

– Коньяк, – сказала она.

Фолл бросил официанту:

– Два коньяка.

Повернувшись снова к девушке, он обнаружил, что она куда-то исчезла. Потом он увидел, что она стояла на краю тротуара и энергично махала кому-то рукой. Разбитый мопед с трудом пробирался между автомобилями. Его водитель, блондин, повернулся и тоже махал рукой. Затем, нарушая все правила уличного движения, въехал на тротуар, и мотор, беспомощно кашлянув в последний раз, затих.

– Эй, Изабель! – крикнул он.

– Эй, Чак!

Блондин хлопнул себя по бедру кожаными перчатками. Потом обратился к Фоллу:

– Кто вы?

– Мое имя Фолл. Грегори Фолл. А вы Чак Кеннер?

На лице Кеннера расплылась широкая приветливая улыбка.

– Фолл? Я вас искал повсюду. Какое счастье, что я вас все-таки нашел!

– Чак, – перебила его Изабель. – Мне нужно поговорить с тобой.

Но Чак Кеннер не слушал ее.

– Потом, Изабель, потом.

Он сел между ними и бросил на стол перчатки. Потом наклонился вперед, положив руки на колени и слегка растопырив при этом локти.

– Ваша телеграмма немного опоздала, – начал объяснять он Фоллу. – И все перепуталось. Я ездил в аэропорт, затем проехал на конечную автобусную остановку в городе, но вы оттуда уже ушли. С тех пор я мотаюсь по всем отелям, разыскивая вас.

– А ты получил мою телеграмму? – спросила Изабель сердито.

– Она тоже пришла слишком поздно, – сказал Чак. – Ну вот, мы и собрались все трое. Надеюсь, вы простите меня, мистер Фолл. Я заказал вам номер в отеле «Средиземноморский». Все в порядке. Получится отличная статья.

– Да, остров действительно очень красивый, – безразличным тоном заметил Фолл, вглядываясь в напряженное лицо Изабель Кеннер.

– И как все дешево! А это очень важно. Нет? «Удешевленная Ривьера» – так, кажется, должна называться статья? Мне сообщили об этом из вашей редакции. У вас есть сигареты?

– Почти нет, – удивился Фолл. – А почему вы спрашиваете?

– Вот, смотрите.

Белокурая голова Чака Кеннера завертелась, как радарная антенна. Он кого-то искал. Затем, щелкнув пальцами, произнес: «Посст».

Чистильщик сапог в черных брюках и жилете быстро пробежал между столиками и встал перед Чаком на одно колено.

– Хэлло, Джонни! – произнес он. – Хотите почистить ботинки?

– Нет. У меня есть покупатель «Кемел».

Чистильщик открыл свой ящик.

Сколько пачек?

– Они получают из Танжера, – объяснил Чак. – Контрабанда. Четырнадцать центов лачка. Дешевле, чем в Штатах. Сколько вы возьмете?

– Три пачки.

Чистильщик достал три пачки, и Чак расплатился с ним в песетах. Затем чистильщик посмотрел на Изабель.

– Хотите «Шанель», леди? Французские духи. Всего один доллар за флакон.

– Вода, чистая вода. Разбей эти пузырьки, Чамп, – загоготал Чак.

Чистильщик улыбнулся.

– Может быть, нужен гуталин, Джонни?

– Это незаконно, Чамп, незаконно, – продолжал гоготать Чак. – У тебя нет разрешения на торговлю гуталином.

Чистильщик подхватил свой ящик и удалился.

– Вот видите? – спросил Чак Фолла. – Все здесь очень дешево. Даже импортные товары.

– Чак!

Он ответил, не глядя на нее:

– Потом, Изабель, потом. Сначала нужно заказать стаканчик для мужчин. Не возражаете?

– Нет, спасибо, я уже выпил, – ответил нетерпеливо Фолл. – Почему вы не хотите поговорить с вашей женой? Я подожду.

– О’кей!

Чак положил руку на колено Изабель. Фолл почувствовал легкий укол ревности, увидев, как рука блондина касалась ее обнаженной ноги. Но вдруг совершенно неожиданно девушка наклонилась и начала плакать. Взгляд, которым Чак окинул ее, выражал совершенно неприкрытую ненависть.

Фолл встал.

– Увидимся позже – бросил он.

– Нет, подождите, пожалуйста.

Чак рывком поднял свою жену со стула.

– Пошли, Изабель. Мы сейчас вернемся, мистер Фолл. Прошу вас, подождите, пожалуйста, – в отчаянии просил он.

Фолл снова сел и смотрел, как блондин поспешно тащил за собой жену сквозь толпу гуляющих испанцев. Ему не раз приходилось встречаться с такими парнями, как Кеннер. «Бездельник, типичный интернациональный бездельник. И почему это такие красивые девушки, как Изабель, влюбляются в подобное ничтожество? С этим приходится сталкиваться ежедневно. И вот они женаты. И совершенно очевидно, несчастливо».

«Лучше оставить этот коньяк, – уговаривал себя Фолл, – и отойти от них в сторонку. – Но, взглянув на пустую рюмку девушки, он глубоко вздохнул. – Черт бы ее побрал, хорошенькая девчонка! А если учесть, что у нее с мужем взаимная ненависть?.. Заманчиво? А?» Давно уже он не проводил время с такой красивой девушкой. «Да, весьма заманчиво. Но…, может сулить некоторые неприятности».

Пальцы Чака впились в нее, в ушах звучал его сердитый голос. Она знала, почему он сердится: она унизила его перед незнакомым человеком, на которого Чак хотел произвести наилучшее впечатление.

– Что случилось? – допрашивал он, с силой волоча ее за собой по Эль Борн. – Почему ты не сделала то, что тебе велели?

– Контрабанда? Рисковать получить десять лет тюрьмы? Ты этого хотел?

– А, заткнись ты, – грубо оборвал он ее. – Никакого риска не было. Все прошло бы как по маслу.

– О, да! – истерически рассмеялась Изабель. – Как по маслу! Но все кончено, Чак. Кончено! Я ухожу от тебя.

– Кого это трогает? Только скажи мне, пожалуйста, что случилось?

– Твой парижский друг дал мне письмо, в котором предупреждал, чтобы я не потеряла его посылку. Но я обнаружила это письмо только после того, как он ушел.

Это я предупредил его, чтобы он ничего не говорил тебе заранее. Так было бы легче.

– Легче?! – Сверкая от гнева глазами, она вдруг остановилась. – Легче? А что, между прочим, находится в этом свертке?

– И ты не знаешь? Ты их не нашла?

– Что нашла?

– Бриллианты, Изабель! Бриллианты стоимостью в триста тысяч баксов. Вот что в твоем свертке! А теперь давай-ка мне его сюда.

– Он в чемодане.

– Где???

– Там, около столика.

– Ты бросила его на пол вместе со своими лохмотьями?

– Ну, это уж твоя забота. Давай вернемся, и я тебе его отдам. А потом иди ко всем чертям, Чак. Я не желаю больше тебя видеть.

– Ты с ума сошла, – уговаривал он ее. – Ты должна была сделать все, что тебе сказали. Все занижаются этим в наши дни. Это давало бесплатный проезд домой.

– Но не мне.

– Ну что ты собираешься теперь делать? Ты пропала. Пожалуйста, не дожидайся от меня денег. У меня их нет.

– Возвращайся к своему фотографу, – сердито проговорила она. – Наконец-то у тебя появился шанс в жизни. Пиши свою статью. Только смотри, чтобы не узнали твое прошлое.

– Заткнись, – он сжал кулаки, собираясь ударить ее. – Отдай мне сверток!

– Хорошо.

Теперь, когда она, наконец, увидела его и когда все было кончено, у нее больше не было зла против него. Ей только хотелось как можно скорее уйти. Нетвердой походкой она вернулась в кафе и наклонилась за чемоданом. Фолл тотчас же встал и помог ей поднять его.

– Куда вы собираетесь? – спросил он ее.

Изабель взглянула на него и удивилась выражению его лица. Как будто он был ее мужем. «Словно только он сожалеет, что я ухожу», – подумала она.

Но стоящий позади нее Чак ответил, как обычно, ложью.

– Изабель устала. Она хочет пойти полежать немного.

Она открыла чемодан. Вынула оттуда юбку. Коробочки не было.

Тогда она встала на колени на пыльном тротуаре и принялась лихорадочно выбрасывать из чемодана белье, блузки… Прохожие с любопытством смотрели на нее. Но коробочки там не было.

– Что?! – кричал Чак. – Где сверток?

Он увидел ужас в ее глазах.

– Это… это было в красном несессерчике… Я положила его под юбку. Он пропал…

– А, черт, – закричал Чак. Он схватил ее за плечо и грубо оттолкнул в сторону. Затем, опустившись на колени, начал выбрасывать прямо на тротуар все, что было в чемодане.

Но красного несессерчика там не было. Чак побледнел. Он посмотрел сначала на Изабель, потом на Фолла.

– Что вы потеряли? – спросил Фолл.

– Кто-нибудь дотрагивался до этого чемодана, пока мы уходили?

На лице Фолла появилось жесткое выражение, глаза сверкнули холодным блеском.

– Если вы имеете в виду меня, то нет.

– Нет, нет, конечно нет, – трусливо поспешил ответить Чак и затем зло обратился к Изабель: – Что ты с ним сделала, ты, глупая сука? Давай рассказывай, что случилось?

Изабель плакала. Фолл с трудом удерживался, чтобы не ударить Чака Кеннера.

– Я… Барней открывал чемодан у себя в отеле. Но я положила коробочку обратно. Я хорошо это помню.

– Ты уверена?

– Да. По-моему, все так и было.

– Значит, Барней его забрал, – пробормотал Чак Кеннер. – Этот сукин сын хочет меня надуть.

Он взглянул сначала на Фолла, потом на девушку.

– Я сверну шею этому негодяю, – злобно прошипел он.

Сидящие за соседними столиками посетители стали обращать на них внимание. Фолл, не глядя на Чака, Кеннера, нагнулся и начал подбирать вещи Изабель и укладывать их в чемодан. Он услышал, как затрещал мотор мопеда, а затем раздался голос Чака:

– Послушайте, Фолл, это очень важно, то, что она потеряла. Я вернусь через полчаса. Вы подождете меня?

Фолл не ответил. Его глаза встретились с глазами девушки, помогавшей ему укладывать вещи в чемодан.

– Вы подождете? – повторил Чак.

– Уходите, – рассердился Фолл. – Убирайтесь отсюда!

Чак Кеннер, не снимая рук с ручек мопеда, подождал с минуту. А история-то поворачивается не особенно благоприятно. Этот знаменитый фотограф уже пришел в ярость от Чака. А он знал, что будет еще хуже, если Фоллу станут известны и остальные его делишки. Он оттолкнулся от тротуара и, набирая скорость, помчался по Эль Борн. И прежде чем он вспомнил об Изабель, он уже повернул на Рамбла. «Все кончено. Наконец-то я от нее отделался. Ее счастье, что я не свернул ей шею».

Фолл и девушка даже не взглянули вслед удаляющемуся Чаку. Фолл закрыл чемодан и поставил его под стол, потом помог девушке встать на ноги.

– Мне надо скорее уйти, – произнесла она нерешительно. – Я не хочу, чтобы Чак застал меня здесь, когда вернется.

– Садитесь, – сказал Фолл. – Вам нужно выпить. Официант, два коньяка.

Она позволила ему усадить себя. Фолл посмотрел на вырез ее блузки, на длинную изящную линию шеи.

– Почему вы не уйдете от него? – спросил он.

– Я уже ушла. Но у меня нет денег, а потому я вынуждена остаться в Пальме. И до тех пор пока я буду в городе, в любую минуту я могу встретиться лицом к лицу с Чаком.

У Фолла даже замерло сердце от мысли, которая только что пришла ему в голову. А почему бы и нет? Если она примет его предложение, он с удовольствием возьмет ее к себе на работу. Ему страшно не понравился Чак.

– Послушайте, – решительно проговорил Фолл, – мне здесь нужен помощник. Кто-нибудь, кто ездил бы со мной по всему острову. Насколько я мог понять, Чак весьма неподходящая для этой цели кандидатура. Прежде всего он, кажется, очень занят какими-то другими делами. А как насчет вас? Я вам хорошо заплачу. У вас будет совершенно самостоятельный заработок.

– Но я не писательница.

– А мне и не требуется писатель для тех коротких фотоновелл, которые я собираюсь снять. Мне нужен кто-нибудь, кто сможет мне все показать, кто сможет просто изложить на бумаге все, что мы здесь сделаем. А у нас там есть люди, которые напишут отличную статью. Ведь даже если бы со мной работал Чак, его статья никогда бы не пошла в журнале. Ее бы использовали как материал для настоящей статьи. Вот и все.

Он увидел, как в глазах Изабель сначала родилась, а потом медленно угасла надежда.

– Мне очень нужна работа, – прошептала она. – Очень нужна. Но вы не знаете Чака. Ему до безумия хочется самому получить эту работу. Он убьет меня.

– Ну, в конце концов, хозяин, – твердо сказал Фолл. – И пять минут назад я уволил Чака. А теперь подумайте хорошенько, прежде чем ответить. Хотите поступить ко мне на работу, или мне придется обратиться к кому-нибудь еще?

Он не был уверен, что она слышала его слова, так как в это время авеню наполнилась оглушительным шумом. Все прохожие остановились, чтобы посмотреть. Кто-то за спиной Фолла проговорил возбужденно:

– Это процессия. Это репетиция процессии.

Они шли вверх по авеню. Двое мужчин отбивали на барабанах марш. За ними следовали двое всадников, на которых были черные сапоги, черные брюки и белые брыжи. Затем в меркнущем свете дня двигались в два ряда фигуры в наброшенных на голову капюшонах, с незажженными свечами в руках. Белые капюшоны, сделанные в виде конуса, с черными отверстиями для глаз и рта. А за ними шествовала деревянная статуя Святой Девы с протянутой для благословения рукой. При ее приближении все испанцы кланялись ей и осеняли себя крестным знамением. Замыкал процессию оркестр, громко игравший мелодии, обычно сопровождавшие бой быков. Барабаны, тромбоны и другие духовые инструменты буквально оглушали.

Фолл автоматически схватил «лейку» и сделал четыре, хороших снимка. Затем, так же автоматически, он встал со стула, зашел вперед процессии и сделал еще несколько снимков. Потом он увидел Изабель Кеннер. Она сидела, обхватив голову руками, и горько плакала. Фолл забыл о параде, забыл о снимках, забыл о своих планах с нежной музыкой, мягким светом и приятным вечером.

– Не плачьте, – успокаивал он, – расскажите мне все. Может быть, я сумею вам помочь.

Музыка уже замирала вдали. Посетители кафе снова вернулись к своим столикам. Испанские солдаты бежали вдогонку за процессией, очевидно, рассудив, что любое зрелище лучше той невыносимой скуки, которая ожидала их и в этот вечер.

Изабель Кеннер подняла на Фолла темные глаза, наполненные слезами. Сделав глубокий вдох, она попыталась остановить рыдания.

– Да, я должна рассказать кому-нибудь обо всем, – с трудом проговорила она. – У меня такие неприятности…

– Расскажите мне. Вероятно, не все так уж плохо, как вы думаете.

Она попыталась улыбнуться сквозь слезы. Потом вдруг засмеялась, как показалось Фоллу, немного истерически.

– Перестаньте, – резко произнес он. – Ну, перестаньте же!.

– Я не могу… – говорила она продолжая смеяться. – Я не могу… Я только что потеряла бриллианты стоимостью триста тысяч долларов.

– Что?

– Да. И что хуже всего – это не мои бриллианты.

4

Париж. Вечер. Весна. На Елисейских полях в наступающих сумерках автомобили начали включать фары.

Вот осветилась ярким пучком света Триумфальная арка.

В одном из зданий на боковой улице, не более чем в десяти минутах ходьбы от больших модных салонов и ресторанов-люкс, маленький человечек включил настольную лампу и уселся за пыльным столом. Медленно разворачивал он свою покупку: булка, чесночная колбаса и немного сыра. Он сидел в пальто, потому что ему было холодно. Ему всегда было холодно.

Он осмотрел письменный стол. Никаких сообщений. Он отлучался на час. Никаких посетителей он не ожидал. На стеклянной двери, ведущей в его контору, матовыми буквами было написано на четырех языках – испанском, английском, французском и немецком – «Разменная, экспорт-импорт, Морис Ле План».

Но никто никогда не заходил в этот узенький чуланчик менять деньги. И вообще никто никогда сюда не заходил. И хотя слова «экспорт-импорт» приближались к – истине, никакого импорта, собственно, не было.

Директор и единственный служащий этой никому не известной фирмы развернул газету и углубился в изучение результатов последнего футбольного матча между Дижоном и Лионом.

Он съел половину булки и колбасы. Это был хилый, хрупкий человечек. По французскому паспорту, который лежал у него в кармане, ему было сорок лет, волосы седые, глаза карие, особых примет не имеется.

Его имя, согласно тому же паспорту, Морис Лe План, французский гражданин по рождению. Но две последние записи, не соответствовали действительности. Его настоящее имя? Он сам с трудом помнил его. Он жил в стольких странах, под столькими, фамилиями… Сам он считал, что родился в Вене и был незаконнорожденным сыном австрийского кавалерийского офицера и венгерской портнихи. Одно время у него была даже фотография его отца. Во всяком случае, это была фотография человека в форме офицера австрийского кавалерийского полка. Но абсолютной уверенности в том, что это его отец, у него не было. Сначала он жил у приемных родителей, затем оказался в сиротском доме. А потом? Он мог бы назвать несколько тюрем. В семи различных странах. Он мог бы написать целую книгу о тюрьмах. Но… предпочел изменить имя.

Имя Ле План он взял после освобождения Европы. Он прочитал в газете, как какой-то государственный деятель заявил, что сейчас, когда Германия уже не представляет никакой угрозы, Европа должна выработать план. План. Ему понравилось, как звучит это слово. План. И он решил окрестить себя этим именем. Ле План. Отличная фамилия! Как насчет имени? Морис звучит очень по-французски. Морис Шевалье. Морис Ле План.

Имя Ле План отлично прижилось к нему. На бирже он нашел эту интересную работу. Правда, как всегда, он действовал только в качестве посредника между покупателем и продавцом. А в этой работе всегда много неприятностей. Всегда одна сторона немного страдает: или покупатель, или продавец.

И на своем жизненном опыте человек, известный под именем Морис Ле План, убедился, что виноватым всегда оказывается посредник. И посредник же всегда расплачивается. Правда, в том деле, к которому Ле План примкнул сейчас, все обстояло несколько иначе. Эта прибыльная экспортная торговля была организована гораздо лучше.

Но в настоящий момент он думал не о делах. Только вчера он оформил очередной контракт, а пока еще не было необходимости подготавливать следующий. Он думал о своей любовнице, которая сейчас в своей уютной квартирке на бульваре Пуасонье готовит форель по-каннски. Его любимое блюдо. К сожалению, ему не придется отведать этот деликатес. Ее патрон совершенно неожиданно явился из Марселя. Патрон, оплачивающий квартиру.

Поэтому Морис Ле План ограничится булкой и чесночной колбасой, которые он и съедал в одиночестве в своей конторе. Он терпеливый человек. Посредник всегда должен довольствоваться тем, что Бог пошлет. Вот так-то.

Он перевернул страницу, на которой были изложены результаты футбольного матча, и поискал свой гороскоп. Он родился под знаком Тельца, и его гороскоп гласил: «В ближайшие дни будь осторожен в выборе друзей. Если в рискованном деле наметится неуверенность, действуй быстро, чтобы избежать серьезных неприятностей».

Он улыбнулся и перевернул страницу. Гороскоп на прошлой неделе обещал ему большое состояние. А теперь – «будь осторожен в выборе друзей». Разве не на этой основе держится его бизнес? Вчера он сделал хороший выбор, и на этой неделе ему больше ничего не придется выбирать. Поэтому гороскоп не имеет никакого смысла.

Раздался телефонный звонок. Громкий, как сигнал тревоги, в этой тихой комнате.

Он взглянул на телефон, не снимая трубки. На его лице появилось выражение страха и ненависти. Этот звонок не предвещал ничего хорошего. Он облизнул губы и снял с рычага своего врага. Металлическая трубка пронизала его холодом.

– Алло, – спокойно произнес он.

Он услышал, как где-то на междугородных станциях переругивались телефонистки: «Зачем вы разъединили? Говорит Барселона. Говорит Пальма-де-Мальорка. Одну минуточку».

Морис Ле План привалился к столу, замерзая в своем зимнем пальто. Он слышал, как бьется его сердце. Голос говорил по-английски:

– Это жених?

– Да, я жених, – ответил Морис Ле План. – Кто говорит?

– Нора, – назвался мужской голос.

– Да?

– Я решил, что мне лучше связаться с вами как можно скорее, – продолжал голос. – Невеста не поехала в путешествие. Вместо этого она вернулась сюда.

Морис Ле План судорожно сжал трубку, уставившись испуганными глазами на темное пятно на стене конторы. Он думал: «Это в первый раз».

Но во всем когда-то должен быть первый раз, даже в таких вещах, которых ты больше всего боишься. И вот, наконец, это случилось. Случилось без всякого предупреждения. Но страх постепенно проходил. Как ни странно, Ле План вдруг совершенно успокоился. Он считал, что знал, каким должен быть его следующий шаг в этом деле.

– Сколько вы хотите? – спросил он.

Но он ошибся. Ужасно ошибся. Голос там, далеко, звучал оскорбленно. Он был шокирован.

– Слушайте, вы меня неправильно поняли. Никакого надувательства с нашей стороны нет. Отнюдь нет! Просто она струсила. Она испугалась. Честное слово.

Морис Ле План судорожно глотнул воздух. Каким же идиотом он был, посеяв в голове Кохилла мысль о возможности вымогательства. Перед его мысленным взором встала эта голова с тусклыми черными волосами, с лысиной в виде тонзуры, с острым орлиным носом и хитрыми глазками. Теперь, когда он подал Кохиллу эту мысль, тот непременно ею воспользуется.

– О! – Ле План старался говорить спокойно. – Так, значит, подарок все еще у нее?

– Конечно, у нее. Вот почему я вам и звоню. Я не хочу, чтобы вы там волновались. Мы собираемся просто вернуть этот подарок вам, чтобы не было никаких неприятностей.

– Это очень мудро с вашей стороны, – сказал Морис Ле План.

– Но каким образом мы можем вернуть вам этот подарок? Сейчас у нас туговато с деньгами. Может быть, прислать в Париж ее мужа, если она оплатит проезд?

– Нет, – решительно заявил Ле План. – В этом нет необходимости. Я сам приеду за подарком.

– Но…

– Я вылетаю ближайшим рейсом. Понимаете?

– Послушайте, мне очень жаль, что так получилось. Но это не моя вина.

– Конечно, – сказал Ле План. – Я понимаю. Вылетаю завтра же утром с первым самолетом. Ясно? Приезжайте в аэропорт встретить меня. И захватите с собой подарок, Нора. Я не хочу видеться больше ни с кем из ваших друзей. Только с вами. Ясно?

Да. Я буду там один.

– Я телеграфирую вам номер рейса.

– О’кей!

– До свидания, Нора. Благодарю за звонок.

– До свидания, жених. Увидимся.

Ле План положил трубку на рычаг. В стекле, лежащем на письменном столе, он видел отражение своего лица. Оно было похоже на мокрую белую бумагу. Он нащупал в кармане коробку с галльскими сигаретами. Коробка оказалась пустой. Он сдавил ее в кулаке, превратив в маленький шарик. Да, мир снова повернулся к нему темной стороной. Посредник должен платить. Правда, на сей раз это не был выкуп. Спасибо и на этом. Подарок все же у невесты, и невеста хочет выйти из игры.

Да, он совершил ошибку. «Будь осторожен в выборе друзей». Вчерашний выбор оказался плохим. Он вручил состояние в руки ненадежного курьера, который не доставит его в Нью-Йорк. Перевозка задержится. Амстердамская контора будет беспокоиться. Мориса Ле Плана-начнут упрекать. Но он посредник, а посредник обязан все перенести и уцелеть. В конце концов, катастрофа не полная. Его хозяева еще не знают, что что-то случилось. Он может вылететь в Пальму завтра и к вечеру вернуться со свертком: Хозяину он будет рапортовать только об осечке. Осечка с доставкой. Конечно, это не понравится его хозяевам. Но лучше рапортовать об этом, чем о чем-нибудь другом. Например, о пропаже. С пропажами дело имеет Фрейтаг. При этом имени Мориса Ле Плана охватила дрожь. Он никогда не встречал Фрейтага и даже никогда не разговаривал с ним по телефону: Фрейтаг появлялся только тогда, когда посредник совершал ошибку в выборе курьера. Фрейтаг – это темная сторона жизни.

Ле План достал телефонную книгу и позвонил в авиакомпанию. Он шел на нарушение правил. Он не сообщил своевременно о происшедшей заминке с доставкой. Но посредник должен заботиться о своей шкуре. Если ему повезет, он еще может спасти себя.

Телефонный диск вращался слишком медленно. «Если повезет», – подумал Ле План. Он вспомнил гороскоп и перечитал его еще раз: «Действуй быстро, чтобы избежать серьезных неприятностей». Больше он уже не улыбался по поводу этого предсказания. Внезапно оно превратилось в жуткую правду.

Минхер Вильгельм Гроот не принадлежал к числу людей, читающих гороскопы. Он предпочитал финансовые страницы газеты. Он как раз просматривал курсы амстердамских бумаг, когда экономка пригласила его к обеду. Гроот всегда обедал в одно и то же время. В восемь часов вечера. Он никогда не обедал ни в клубе, ни в одном из амстердамских ресторанов. Иногда ой завтракал где-нибудь в публичном месте с членами правления какой-либо компании, которой он оказал честь быть ее председателем. Но это бывало не слишком часто.

Минхера Гроота не интересовал мир как таковой. Его интересовали только цифры, акции, рынки. Он ничего не знал о тюрьмах. Он никогда не слышал о человеке по имени Ле План.

И как раз сегодня вечером к нему пришел его коллега, и его провели в библиотеку. Экономка сказала, что дело срочное. Минхер Гроот неохотно отложил в сторону газету и предупредил экономку, чтобы она повременила подавать его любимый суп.

Его коллега, засунув руки в карманы, нервно ходил взад и вперед по библиотеке. Едва минхер Гроот успел закрыть за собой дверь, как он начал говорить. Он сообщил, что Амстердамский синдикат продал необработанные бриллианты на сумму в триста тысяч долларов двум покупателям из Соединенных. Штатов. Покупатели заплатили наличными клубу бриллиантовых дельцов и попросили доставить покупку в Штаты в недельный срок.

– Ну и что же тут необычного? – спросил минхер Гроот.

– До синдиката дошли тревожные сообщения, – сказал коллега. – Они хотели бы получить в связи с этим совет самого минхера Гроота.

Минхер Гроот нахмурился. Он не любил эту сторону дела. Его синдикат работает уже несколько лет. Главная его задача – поставлять бриллианты на американский рынок. Все было прекрасно организовано, и торговля протекала успешно. Американские покупатели в Лондоне, Париже, Амстердаме и Антверпене должны были платить наличными, и покупки доставлялись им прямо в Нью-Йорк. Это избавляло их от таможенных сборов в Штатах в размере десяти процентов, от уплаты налогов на предметы роскоши в размере двадцати процентов, и, конечно, они не обязаны были вносить эти покупки в свои приходные книги. Синдикат минхера Гроота задавал только два вопроса: когда и куда должна быть доставлена покупка. Затем синдикат начинал работать: находил обыкновенного пассажира, который за бесплатный проезд до Соединенных Штатов плюс еще несколько долларов соглашался доставить сверток. Посылка обычно находилась или лично при пассажире, или в его багаже. Синдикат никогда не прибегал к помощи контрабандистов-профессионалов. Свертки доставляли различные люди: студенты, нуждавшиеся в бесплатном проезде домой, иммигранты, туристы, слишком растратившиеся в Париже, некоторые служащие авиакомпании, которые хотели немного, но быстро заработать. Курьеры всегда менялись. Американскому казначейству редко удавалось поймать их.

Синдикат минхера Гроота был единственным и очень крупным. Сумма его ежегодных сделок достигала нескольких миллионов долларов. У него на службе состояло несколько очень хороших посредников и отличные контролеры-организаторы. Поэтому минхер Гроот был недоволен, когда его перед самым обедом потревожили по вопросам работы синдиката.

– Покупка не была отправлена, – объяснил Грооту его коллега. – Фрейтаг проверил. Он считает, что посредник не передал сверток курьеру.

Густые брови минхера Гроота высоко поднялись. Задумчиво почесывал он левое ухо. Это действительно довольно неприятное заявление.

Обычно с минхером Гроотом имели дело крупные американские покупатели. Они платили наличными. Кроме того, они вносили небольшую сумму за доставку, в зависимости от размеров их покупки. В данном случае, подсчитал минхер Гроот, оплата составила что-то около двух тысяч долларов. Если покупка доставлялась – покупатель терял эти деньги. Если не доставлялась – синдикат минхера Гроота лишался трехсот тысяч долларов. Причем покупатель мор еще потребовать с него и оплату перевозки.

Минхер Гроот сказал:

– Люди Фрейтага получили за доставку две тысячи американских долларов. Это его дело – предотвратить подобную оплошность.

– Конечно, Вильгельм, вот почему я и пришел к вам за советом. Фрейтаг спрашивает, какой политики следует придерживаться?

Минхер Гроот нахмурился. Он не любил иметь дело с людьми, подобными Фрейтагу. Синдикат, конечно, не выгадывал на контрабанде. Они отдавали оплату за доставку специальной организации, которая вербовала курьеров. Эту организацию возглавлял Фрейтаг. И Фрейтаг должен отрабатывать деньги. Члены синдиката – не контрабандисты. Они – торговцы бриллиантами, их задача – максимально удовлетворять потребности своих американских покупателей за наличный расчет. И это все.

– Политики? – переспросил он. – Что значит политики?

– У нас никогда раньше не было случая, чтобы покупка пропала таким образом. По всей вероятности, бриллианты украдены.

– О, это уже неоднократно пытались сделать, – сказал Гроот, – Да, да, неоднократно пытались, – повторил он. – Но вор обязательно предложит нам эти бриллианты. Мы дадим ему пять процентов стоимости, и он будет вынужден согласиться на эти условия. Скажите Фрейтагу, что я разрешаю в данном случае заплатить от пяти до семи процентов.

– Но Фрейтаг считает, что в данном случае посредник просто украл их и собирается продать где-то в другом месте, Вильгельм.

Брови минхера Гроота снова высоко поднялись. Но он ничего не сказал.

– И Фрейтаг ожидает приказаний, – продолжил коллега. – Если уж люди из нашей организации начнут воровать, то я не представляю, кому же тогда можно будет доверять.

Минхер Гроот подошел к письменному столу. Он взглянул на красивый набор ручек и карандашей, на стоявшую в сафьяновой рамке фотографию Греты и двух их детей, которые ежедневно, постоянно наблюдают с фотографии за работой мужа и отца, наслаждаясь счастливой, беззаботной жизнью. Он был бизнесменом. Подобные методы продажи синдикат практиковал вот уже много лет. Он не говорил своим коллегам, что и раньше уже не раз встречались подобные попытки со стороны курьеров завладеть товаром. Такие попытки были. И есть единственный способ пресечь их. За что Фрейтаг и получает свое жалованье. Недопущение подобных попыток входило в обязанности Фрейтага.

Да, минхер Гроот был прежде всего деловым человеком. И он не хотел утруждать себя мыслями об этих досадных перебоях в работе. Как глупо со стороны его коллеги обращаться к нему за советом по этому доводу.

– Посредники находятся в ведении Фрейтага, – недовольно произнес он.

– Да, Вильгельм, но предположим, этот посредник действительно украл посылку? Предположим, сейчас он уже где-нибудь продает ее? И вот Фрейтаг просит ваших указаний на этот случай.

Минхер Гроот кашлянул, потом посмотрел на Грету и на малышей.

– Нужно вернуть посылку, – сказал он.

– А как быть с человеком, укравшим ее? Мы ведь против насилия, Вильгельм. Вы обещали мне, что насилие никогда не будет применено.

– Да, да, – согласился минхер. Гроот. – Но сейчас – иной случай. Это, так сказать, наше внутреннее дело. Бывало, что курьеры пытались украсть. Но курьеры – обыкновенные люди, не знающие всей нашей организации. Другое дело – посредник.

– Ну и что же нужно сделать? Что мне передать Фрейтагу?

Огромные белые руки минхера Гроота протянулись к сафьяновой рамке. Он закрыл лица Греты и малышей.

– Я хочу, чтобы бриллианты вернулись, – сказал он. – Передайте Фрейтагу, он поймет.

5

Пекинская собачка, горячо любимая немцами-туристами, взглянула на ворота и во весь дух припустилась на крыльцо пансиона Мзгги, повизгивая от страха. Собачка хорошо знала этого человека. Он вкатил мопед на тротуар и прислонил его к изгороди. Когда он вошел в сад, там никого не было видно. Под полосатым зонтом рой мух облепил грязную посуду. Немцы-туристы были наверху, переваривали свой обед.

Кеннер вошел в дом. В холле было темно. Из кухни не доносилось никаких звуков! На какой-то момент у него мелькнула мысль, что Барней и Мэрги, захватив добычу, удрали. От страха у него пересохло в горле, и прерывающимся голосом он крикнул:

– Барней! Барней!

Сверху послышался голос:

– Зайди в мою контору!

Чак Кеннер пересек холл и со злостью пхнул ногой едва державшуюся на петлях дверь. На столе Барнея Кохилла стояла бутылка манзаниллы, а среди ярких разноцветных обложек французских романов валялся маленький липкий стаканчик. Чак слышал шаги спускающегося с лестницы Барнея. Он повернулся к двери, готовый к схватке.

Барней Кохилл оделся для выхода в город. Две полоски пластыря на его подбородке свидетельствовали о недавнем бритье под хмельком. На нем были чистая белая рубашка и несколько помятый бумажный костюм, а на обычно босых ногах красовались теннисные туфли. Входя в контору, он неловко завязывал красный с желтым галстук.

– Ты куда-то уходишь? – спросил Чак – Может быть, навсегда уходишь?

Кохилл даже не взглянул на него. Он повернул оконную раму, используя стекло в качестве зеркала, и пригладил галстук на своей толстой шее.

– Давай их сюда, – сказал Чак. – Ну-ка, Барней, давай выкладывай их.

Барней перестал смотреться в импровизированное зеркало и стоял, сложив руки на животе.

– Ну, принес их? – спросил он спокойно. – Отдала она их тебе?

– Нет, но она сказала мне, что, когда была здесь, ты обыскивал ее чемодан. Так что кончай валять дурака, ты отлично знаешь, что ты сам их взял.

Барней с силой сжал зубы, синие вены на шее вздулись. Но говорил он спокойно.

– Что представляет из себя посылка? Во что она была упакована?

– В красный несессерчик. Но перестань же валять дурака, Барней. Это не тема для розыгрыша.

– Красный несессерчик… – повторил Кохилл. – Полчаса назад я позвонил в Париж. Мой связной будет здесь завтра утром, чтобы забрать посылку. Я обещал привезти ему ее в аэропорт.

Он повернулся к бутылке манзаниллы и налил полный стаканчик светлой жидкости, будто это было обыкновенное пиво. Чак размахнулся и выбил стаканчик из его рук.

– К черту! – кричал Чак. – Тебе не удастся меня обмануть! Брось трепаться! Ты сцапал этот несессерчик, ты, паршивый сукин сын! А сейчас ты хочешь припугнуть меня связным!

Кохилл откинулся на спинку стула, его маленькие глазки буквально просверливали насквозь белокурого парня.

– Значит, она сказала тебе, что потеряла его, – медленно проговорил он. – И ты отпустил ее… Ты упустил ее с таким огромным богатством…

– Ты не вертись, Барней, – продолжал кричать Чак. – А за каким чертом ты приоделся? Я уже больше недели не видел тебя в рубашке. Куда это ты собрался пойти, когда я вошел? Ты собирался удрать! Вот что ты собирался сделать!

– Удрать? – В глазах Кохилла появился смех. Но только на какое-то мгновение. – Я собирался пойти в город, чтобы напиться там до бесчувствия. Потому что, сынок, я только что разговаривал с Парижем! Мой связной прилетает завтра. Понимаешь? Завтра!

Кеннер в нерешительности уставился на него.

– Так что же мы будем делать?

– Я скажу тебе что, – выкрикнул Кохилл. – Мы сейчас пойдем с тобой и не вернемся до тех пор, пока не найдем этот проклятый несессерчик. Вот что мы с тобой сделаем. Где сейчас эта сука? Где она?

– Она осталась в «Лирико» на Эль Борн. Она была там с этим фотографом Грегори Фоллом, я говорил тебе о нем.

– К черту фотографа! Тоже мне, вбил в свою деревянную башку! Если мы сегодня же вечером не найдем этот сверток, ты уже больше не напишешь ни одной строчки. Понял? Вот о тебе напишут. В полицейской газете! Ну, пошли!

Спрятавшаяся в холле собачка пулей выкатилась на улицу на своих коротких ножках. Но Чак Кеннер на сей раз даже не заметил ее. Он торопился вслед за обливающейся потом тушей Барнея Кохилла. Чак Кеннер был испуган не меньше пекинской собачки. Он вспомнил, что ему рассказывали о Барнее. Нет, он не был уверен в том, что это правда. Но в одном он не сомневался: он никогда раньше не видел Барнея в таком бешенстве.

«Несессерчик взял Барней Кохилл, только ему одному было известно, что в нем находится, – думала Изабель. – Может быть, именно поэтому он не особенно кричал, когда я в конце концов ушла от них. А то, что он обыскивал меня, это самый обыкновенный трюк, просто блеф, этим он лишь хотел подчеркнуть, что он не крал. Да, это предположение не лишено смысла. Ведь я действительно не теряла несессерчик после того, как ушла из пансиона. Я ни на минуту не выпускала из виду чемоданчик. За исключением одного раза… – Она взглянула на суровое лицо мужчины, сидевшего напротив нее. – Но нет, это даже смешно. Это Грегори Фолл. Он так же знаменит, как и журнал, в которой он работает. И кроме того, он ничего не знал об этой штуке до тех пор, пока я не рассказала ему обо всем несколько минут назад».

– Вот и вся моя история, – закончила она. – Грязная история, не правда ли?

– Вы поступили правильно, когда привезли эту посылку сюда, в Пальму, – сказал Фолл. – Пускай Чак о ней беспокоится. Это его затея.

– Его и Барнея. Если ее действительно захватил Барней, они сейчас, вероятно, дерутся не на жизнь, а на смерть. Чак ненавидит Барнея, хотя оба делают вид, что они большие друзья.

Фолл смотрел мимо нее на поток автомобилей, медленно продвигающихся по Эль Бори. Если эти типы не найдут несессерчик, они вернутся сюда. И тогда заварится история, которая в результате закончится в полицейском управлении иностранного государства, история, которой ему во что бы то ни стало надо избежать. Он снова взглянул на девушку. Он был один-одинешенек в этой стране, а она такая хорошенькая. Кроме того, она рассказала ему всю историю. И поскольку ему теперь все известно, он, волей-неволей, оказался вовлеченным в это дело. Разве не так?

– Послушайте, – предложил Фолл, – почему бы нам не пойти с вами куда-нибудь пообедать? Нечего сидеть здесь в ожидании новых неприятностей.

Изабель Кеннер улыбнулась. Она никак не могла решить, как ей поступить. Неужели она становится такой же, как Мэгги? Как тысячи девушек, живущих здесь? В полдень потерять одного мужчину, а уже к ужину найти другого? Ведь она совсем не знает этого человека, однако рассказала ему сугубо личную историю, разрешила ему дать ей взаймы денег, угощать вином. Он требует расплаты. Он ведь не святой. «И все же он обращается со мной по-человечески, – успокаивала она себя. – Он очень добрый. Ну что же, поскольку я слабая и поскольку мне сейчас нужно, чтобы кто-то поддержал меня…»

– Ну, хорошо, – согласилась она. – Я знаю одно место в Торрено. Огромная терраса с видом на море, а на другой стороне залива возвышается освещенный прожектором старинный собор. И маловероятно, что они заявятся туда, этот ресторан не принадлежит к числу тех, которые они обычно посещают.

Она видела, как Фолл улыбнулся, достал бумажник и позвал официанта.

– А если Чак и заявится туда, я сам с ним расправлюсь, – улыбнулся он.

Позднее, сидя на террасе за второй бутылкой какого-то особого вина, выбранного ею, Фолл внимательно и спокойно выслушал подробный рассказ девушки о ее жизни. Обычная история, какая случается при несчастливых браках, с безобразными сценами и неприязнью друг к другу.

«Но это ее версия, – предостерегал себя Фолл. – Вероятно, даже у такого негодяя, как Чак Кеннер, найдутся какие-нибудь мотивы в оправдание». Фолл никогда не был женат. Его длительные деловые поездки, пылкий темперамент и легкий успех, который он имел у определенных девушек, – все это заставляло его с подозрением относиться к прелестным незнакомкам. Ему трудно было поверить в полную правдивость рассказа Изабель. Он медленно потягивал вино и слушал ее. И чем больше он пил, тем легче становилось у него на душе, настроение его все больше повышалось. И когда он уже здорово напился, то от подозрений перешел к восторгам. Он снова улыбнулся ей. Но поскольку он все же ничего о ней не знал, Фолл старался найти какое-то мудрое решение.

Старший официант, марокканец, был жителем этого острова. Он разговаривал на шести языках. Он заметил, что на пальце Изабель нет обручального кольца. Значит, это любовники. А любовники швыряют много денег. Кроме того, он видел бумажник джентльмена, поэтому он подошел к ним, освещенным мягким светом, разливающимся от разноцветных фонариков на террасе, и показал толстую бутылку очень крепкого вина.

– Это ликер, сэр. Особый испанский ликер. Называется «Колизей». Попробуйте его. Очень хороший.

– Хотите? – спросила Изабель.

Фолл посмотрел на возвышавшийся на другой стороне залива готический купол собора, залитый светом прожекторов.

– Выпейте вы, – сказал он.

– Я не хочу пить одна, – нежно проговорила девушка. – Я совсем пьяная. Может быть, уже пора уходить?

– Почему?

Его сердитый тон несколько Удивил старшего официанта. «В конце концов, может быть, это муж и жена?» – подумал он.

– Но… Вы не чувствуете опьянения, Грег?

– Разве у меня вид пьяного?

– Нет, о, нет! Но мы ведь так давно пьем. И кроме того, мне нужно найти где-нибудь себе ночлег.

Сердитое выражение лица Грега сменилось веселым.

– Найдем вам где-нибудь местечко, – сказал он и кивнул старшему официанту. – Принесите два стакана, а бутылку оставьте здесь.

Ликер оказался сладким и очень крепким. Фолл пил его как виски.

– Мы с вами пили и болтали целый вечер, но вы так и не ответили на один мой вопрос. Хотите работать вместе со мной?

– А как насчет Чака?

– Забудьте о Чаке. Если вы поступите ко мне на работу, вам с сегодняшнего дня пойдет зарплата. Я все оплачу. Может быть, в этом клоповнике, где я остановился, найдется комнатка и для вас.

«Что это? Только маскировка? – Она улыбнулась, глядя на него невидящими глазами. Она думала только о своей слабости. – Да, он очень красив. В какой-то небрежной, суровой манере. Через две-три недели он покинет Мальорку, вероятно, уедет в Штаты и забудет обо мне, как только поднимется на борт самолета…»

Но сейчас она в стесненных обстоятельствах. В ее кошельке не было и тридцати песет.

– Да, – согласилась она. – Я с удовольствием приму ваше предложение о работе. Просто не знаю, как мне вас благодарить.

– Вот и отлично. Давайте допивайте ваше вино и пошли. Уже много времени.

Он слегка покачивался, когда проходил между столиками.

«Да, уже поздно, – подумала она. – Больше одиннадцати часов. Интересно, где сейчас Чак и Барней? Нашли они несессер или все еще ищут?»

От ночного воздуха она вздрогнула, хотя было очень тепло.

Фолл дожидался, пока она выйдет из дамской комнаты, стоя под ярким фонарем, висящим над входной дверью. Лицо бесстрастное, коротко остриженные волосы переливались золотом. И Изабель поняла, что несмотря на то что она провела с ним целый вечер, он совершенно чужой для нее человек. Ее снова охватила дрожь.

Старший официант сообщил, что такси уже ждет их, и через несколько минут они мчались по побережью от Торрено к городу.

– Это всего лишь на одну ночь, – говорил Фолл. – Завтра я достану машину, и мы отправимся в путешествие по острову. Сначала я хочу все осмотреть, а потом уж снимать. И эта поездка будет моим отпуском. Я хочу здесь отдохнуть и как следует повеселиться.

Изабель посмотрела на чемодан, стоявший у ее ног, и улыбнулась в темноте машины.

– Я уже упаковалась, – сказала она.

– Вот и отлично!

Такси проехало по залитой лунным светом плаца Майор. Кафе уже закрылось, улицы, выходящие на площадь, опустели. Где-то в темноте мяукали кошки. Такси медленно и осторожно въехало на узкую улицу.

– Отель «Националь», сеньор.

– Может быть, нам задержать машину? – спросила Изабель, выходя из такси. – На случай, если не найдется комнаты.

– Вы займете мою, а для меня они поставят кушетку.

Она взглянула на него. Это не тот мужчина, которого можно обмануть, сославшись на головную боль. Но все-таки она не будет спать с ним сегодня. Она не потаскушка. «Я хочу сегодня остаться одна и все обдумать», – решила она.

Такси уехало. Фолл шагнул по направлению к двери отеля.

– Где-то здесь должен быть звонок, – сказал он, ощупывая стену.

Две крепких руки обхватили Изабель сзади. Оглянувшись через плечо, она увидела лицо Чака.

– Пошли, – шептал он. – Давай пойдем.

– Эй, минуточку! – повернулся к ним Фолл.

Огромный мужчина, одетый в светлый бумажный костюм, преградил ему дорогу.

– Это не твое дело, – произнес мужчина. – Мой друг пришел за своей женой.

Тем временем Чак тащил Изабель к мопеду, стоявшему под аркой на площади.

– Нет! – кричала она. – Нет!

Фоллу показалось, что огромный мужчина запрыгал и затанцевал. Но это было только действие выпитого им вина. Человек стоял на месте. Фолл выбросил левый кулак, но человек ловко увернулся.

– Поди прочь, – прошептал он. – Не ввязывайся в неприятности, Джакки.

И тут Фолла охватила черная злоба. Он начал медленно наступать на толстяка и в темноте размахнулся в том направлении, откуда доносилось его дыхание. Он услышал, как толстяк застонал от боли, и увидел, что тот прислонился к стене, оставляя свободным проход к площади. Фолл побежал. Кеннер прижал Изабель к стене, заслонив ее, как щитом, своим мопедом. Фолл схватил за ручки мопед и отбросил его в сторону словно игрушку. Но в Кеннере он встретил достойного противника. Его кулак с силой опустился на левое ухо Фолла, так что даже зубы заныли. Фолл тряхнул головой, и вдруг дикая злоба начала в нем утихать. Он успокаивался. Фолл оттащил Изабель, не обращая внимания на крики, и увидел Кеннера с высоко поднятыми кулаками. Теперь на Фолла нападали с двух сторон. Коренастый блондин бросился в атаку, высматривая у Фолла незащищенное место, чтобы поразить его. Но Фолл твердо и спокойно стоял на ногах, отражая мелкие выпады блондина градом стремительных ударов. Кеннер упал. Потом Фолл услышал, как он поднялся и что-то сказал толстяку, и они оба набросились на Фолла.

Увидев Кеннера с вытянутыми руками, старающегося нанести удар, Фолл немного отступил в сторону и, когда Чак поравнялся с ним, крепко обхватил его. Дикая радость захлестнула Фолла. Это тебе не драка на ставку в баре, для этой драки есть особые причины.

– Иди сюда, сукин ты сын! – услышал Фолл собственный крик, – Иди сюда, получи сполна!

В домах на площади начали открываться окна. В ночном воздухе затрещали быстрые испанские слова. Свет из окон осветил место драки, и Фолл увидел, как толстяк подкрадывается к нему с камнем в руке. Кеннер снова начал прыгать впереди, стараясь нанести удар. Но Фолл прислушивался только к тому, что происходило сзади. Когда дыхание толстяка стало ощущаться совсем близко, Фолл быстро повернулся и ударил толстяка в уже переломанный когда-то нос. Толстяк пошатнулся и с глупым видом уселся на тротуарную плиту.

Испугавшийся Кеннер отступил немного назад и взмолился:

– Перестаньте, Фолл, прекратите хоть на одну минуту. Мы хотим получить то, что принадлежит нам. Вы слышите?

– Давай выходи, – рычал Фолл. – Выходи и защищайся!

– Отдай мне посылку, Изабель. Скажи нам, где ты ее спрятала?

– У меня ее нет, – кричала Изабель. – Перестань драться! Вы все перестаньте! Немедленно перестаньте!

– Мы не уйдем отсюда без посылки, – раздался голос толстяка. Он все еще сидел на тротуаре, голос у него охрип, а руки были мокрые от крови, обильно текшей из перебитого носа.

– У меня ее нет! Я повторяю вам: у меня ее нет! – продолжала кричать Изабель.

Вдруг испанские голоса зазвучали громче. Фолл поднял руку, но тут перед его налитыми яростью глазами возникло смуглое лицо. Затем человек со смуглым лицом слегка откачнулся в сторону, и в тот же момент дубинка полицейского больно ударила Фолла по руке. Рука сразу онемела. Полицейский снова замахнулся, но на сей раз Фоллу удалось отпрыгнуть. Послышались сердито задаваемые вопросы на быстром испанском языке.

Фолл смущенно слушал, как Изабель, Чак Кеннер и толстяк, окружив полицейского, одновременно что-то ему говорили. Фолл опустил кулаки и потер онемевшую руку. Итак, еще одна драка, еще одна тюремная камера. Опять случилось то, чего он так боялся, давая клятвенное обещание не повторять подобного. Но ведь на него напали! Что ему оставалось делать?

Полицейский энергично жестикулировал. Чак Кеннер протянул ему пачку сигарет, к которой все одновременно потянулись. Полицейский засмеялся. Странный звук в тишине ночи. Фолл увидел, как Кеннер и толстяк завели мотор. Полицейский что-то крикнул Фоллу, поманив его к себе.

– Он хочет, чтобы вы пожали друг другу руки, – объяснила Изабель. – Сделайте это, а то не оберетесь неприятностей.

Толстяк, рука которого была еще в крови, выдавил из себя улыбку. Чак Кеннер с перекошенным от ненависти лицом последовал его примеру: слабо улыбнулся, протянул Фоллу руку и сквозь сжатые зубы тихо прошептал:

– Мы еще вернемся, Фолл. Нам нужна эта вещь, и вы это отлично знаете. Скажите ей, чтобы она отдала.

– Она нам нужна сегодня же вечером, – добавил толстяк. – В противном случае Изабель ожидают большие неприятности. Понятно?

– У меня ее нет, – повторила Изабель. – Честное слово, Барней, у меня ее нет.

Испанский полицейский казался удовлетворенным: иностранцы помирились между собой. У него не было никакого желания тащить их в префектуру в такое время ночи, тем более что его дежурство скоро кончалось. Кроме того, туристов нельзя обижать. Так гласят правила.

– А теперь все расходитесь, – скомандовал он по-испански. – Все по домам, и чтобы было тихо.

Все пожали ему руку. Двое на мопеде поехали через площадь. Высокий сердитый джентльмен и девушка пошли вдоль улицы. Полицейский взглянул на зрителей, высунувшихся из окон домов.

– Не надо этих колонистов пускать в Европу. Они не умеют себя вести.

Его соотечественники громко засмеялись. Окна закрылись. Довольный своей остротой, полицейский отправился в свой участок.

– Они не уехали, – сказала Изабель Кеннер Фоллу, подходя к отелю «Националь». – Они вернутся через несколько минут, ведь теперь им известно, где я нахожусь.

– Пусть вернутся, – ответил Фолл.

– Нет, вы ничего не понимаете. Они ушли потому, что здесь был полицейский. Но раз я сказала, что этой вещи у меня нет, они вернутся и поднимут скандал. Мне надоели эти ссоры с Чаком, я хочу уехать.

– Сейчас?

– Да. А почему бы и нет? Я знаю гараж, где мы можем нанять машину. Если вы заплатите хозяину лишних сто песет, он не будет возражать, что его разбудили среди ночи.

– Куда мы поедем в такое позднее время? – спросил Фолл.

– В пятнадцати милях отсюда есть замечательное курортное местечко. Там два отеля. Я уверена, мы найдем там комнату. Если нам удастся уехать сейчас, Чак больше не будет нас беспокоить.

– Но уже почти полночь. Почему мы должны позволить им выпроводить нас из города?

– Просто так будет лучше, вот и все, – произнесла она с легким раздражением. – У меня действительно нет этих проклятых бриллиантов. И я не желаю провести всю ночь в споре с двумя маньяками. Кроме того, у меня здесь нет комнаты. Если я сейчас зарегистрируюсь в отеле с вами, Чак придет с полицейским и заберет меня домой. В Испании муж – хозяин.

Фолл позвонил в дверь и подождал. Он слышал, как портье спускался вниз по лестнице. Фолл знал, она права. Лучше всего уехать, пока не произошло крупных неприятностей. А ведь он дал себе слово всячески их избегать. Но так ли? «Конечно, – думал он, – я могу предложить ей уехать одной. Дать ей денег и сказать, чтобы она уезжала на все четыре стороны».

В это время портье зажег в холле свет, и Фолл увидел в стекле двери отражение лица Изабель. И понял, что он не хочет, чтобы она ушла одна. Помогать ей – значит нажить неприятности, но не помогать – еще хуже.

– Ну что же, хорошо, – сказал он. – Я только возьму из этой лачуги свой чемодан. Но давайте поторопимся, Ваши друзья могут вернуться в любую минуту.

6

Стюардесса-француженка была очень хорошенькой. Когда она наклонилась к кому-то, сидящему с другой стороны прохода, ее ягодицы аппетитно обрисовались под изящной синей форменной юбкой. Ее словно выточенное бедро находилось всего лишь в нескольких дюймах от лица Ле Плана. Рассеянно рассматривал он это бедро, рассеянно думал: остаются ли эти девушки в Пальме на ночь после каждого полета? Правда, ему это совершенно безразлично. Если он сегодня проведет ночь в Пальме, вряд ли у него будет время для любовных забав.

Стюардесса выпрямилась и слегка покачнулась, так как самолет нырнул в небольшую яму. Улыбаясь и показывая при этом свои очаровательные белые зубки, она ожидала, пока Ле План прочитает бюллетень капитана: «Приземление в 9.05 по местному времени. Погода в Пальме солнечная. Температура +74° по Фаренгейту, Летим по расписанию»

– Благодарю вас, – сказал Ле План, возвращая бюллетень.

Улыбающееся лицо удалилось. Он нащупал в кармане рубашки пачку сигарет. Горло у него было таким же сухим, как и синеватый дымок, который он вдыхал. Через десять минут он узнает, что они затеяли. Через десять минут он встретится с Кохиллом, и… Или Кохилл вручит ему посылку – и тогда его рассказ окажется правдивым, или… или… Кохилл – вор. Ле План глубоко затянулся и сморщил длинные брови в беспокойной складке. Перед отъездом он внимательно изучил все имеющиеся у них сведения о Кохилле. Досье Кохилла гласило: два года за подлог в Мехико-Сити; выселение из Англии после шестимесячного пребывания там; обвинение в уклонении от уплаты налогов, все еще числящихся за ним в Вашингтоне. Да, такой парень, как Кохилл, может отважиться и на воровство.

Он поднял глаза. Стюардесса снова смотрела на него. Она указала на сигнальные огоньки впереди. Ле План в ответ улыбнулся. Он нагнулся и стал неумело отстегивать пристяжной ремень. Приземление через пять минут. Через пять минут он все узнает.

В самолете было прохладно и приятно. Но габардиновый костюм так и жег его и от пота буквально прилипал к телу. Ладони и седеющие волосы были влажными. Нервным движением он пытался запихнуть окурок в уже переполненную пепельницу. Через пять минут он все узнает.

Самолет качнуло, и испанец, сидящий в соседнем кресле, перекрестился. Ле План кисло ухмыльнулся. Есть вещи куда похуже, чем авиационная катастрофа. Гораздо страшнее, чем неожиданная катастрофа.

Моторы выключили. Как раз около окна Ле Плана медленно крутилось огромное шасси. Впереди показалась красная пыльная посадочная площадка. Ле План никогда не был религиозным человеком. Ни разу в своей жизни он не перекрестился. Но сейчас ему очень хотелось знать хотя бы одну молитву. Ему хотелось, чтобы Провидение успокоило его. Кохилл будет его ожидать, Кохилл будет улыбаться, Кохилл вручит ему посылку. Потому что, если нет… – послышался дребезжащий звук, когда шасси коснулось посадочной площадки, вибрация хвоста прекратилась. – потому что, если посылка не ожидает его сейчас в аэропорту, значит, Ле План нарушил правила организации… – пилот переключил мотор, снижая скорость… – если синдикат узнает, что Морис Ле План уехал из Парижа… – самолет сделал разворот и начал подруливать к остановке… – тогда синдикат подумает, что Ле План украл посылку… – самолет остановился, дверца открылась, и пассажиры встали, готовые к выходу.

Ле План, серый габардиновый костюм которого от ветра замирающих моторов плотно облегал его худое тело, торопливо шел по грунтовой дорожке, стремясь опередить на таможне других пассажиров. Когда человек ожидает решения вопроса, касающегося его жизни или смерти, он становится нетерпеливым и грубым. Ле План буквально проложил локтями путь к таможенному барьеру и, не в состоянии скрыть свою нервозность, наблюдал, как испанский чиновник изучал его паспорт. Затем, чиновник вернул ему документы и отсалютовал. Одетый в форму молодой испанец небрежно запустил руку в чемоданчик Ле Плана, осматривая его незамысловатый багаж, взятый в расчете на однодневную поездку.

Ле План предъявил сигареты. Руки его были влажными от волнения. Он засунул в рот сигарету, забыл прикурить ее, потом быстрым движением затянул молнию на футляре с туалетными принадлежностями и вышел из таможни торопливой походкой.

У барьера ожидало пять или шесть человек. Ле План увидел толстого мужчину в костюме из саржи, в теннисных туфлях, надетых на босу ногу, и в грязной панаме, прикрывающей лысину. На сломанном носе белела длинная полоска пластыря.

Барней Кохилл вышел вперед. Они пожали друг другу руки. Затем Кохилл поспешил взять из рук Ле Плана чемоданчик.

– Как прошел полет? – вежливо поинтересовался он.

Но Морис Ле План не ответил. Он просто не в состоянии был что-либо произнести. Никакого свертка у Кохилла он не заметил. Но, может быть, он вынул бриллианты из несессерчика? Нет, нечего льстить себя пустой надеждой.

– У меня здесь машина, – сказал Кохилл. – Поедем в город?

– Нет… нет… Зайдем лучше в бар, здесь. Я возвращаюсь в Париж следующим рейсом.

– Ну что ж, тогда о’кей. Пожалуйста, проходите сюда.

Он пошел вперед. Морис Ле План плелся за ним. Он уже увидел ответ в глазах Кохилла. В них были страх и желание всячески умилостивить Ле Плана.

Бар был маленький и тихий. Пилот и штурман завтракали в другом конце бара. Завтрак состоял из кофе и сладких сухариков – обычный завтрак для жителей острова. Они быстро переговаривались с барменом на одном из диалектов испанского.

– Что вы желаете? – спросил Барней Кохилл, бросая панаму на стойку бара.

– Кофе.

Пока Кохилл заказывал, Морис Ле План закурил, наконец, сигарету, которая все еще торчала у него во рту. Теперь он чувствовал себя увереннее. Он все понял. Недаром он посредник. Наступило время торговаться. Нужно соблюдать максимальное спокойствие.

– Может быть, заказать стаканчик чего-нибудь к кофе? – спросил Кохилл. – Например, коньяк?

– Это отнюдь не визит вежливости, – сказал Ле План.

– О! – Кохилл в смятении взглянул на своего гостя. Лицо Ле Плана абсолютно ничего не выражало, оно напоминало Кохиллу лица продавцов лотерейных билетов у входа в парижское метро. Лицо, механически глядящее на прохожих, механически предлагающее купить их товар. Но что они при этом думали – на лице невозможно было прочитать. Да это и не нужно.

– Где посылка, Нора?

– Я хочу вам все объяснить, – начал Кохилл, почесывая свою красную толстую шею – Вчера вечером, когда я звонил вам, вернулась невеста. Она привезла с собой подарок. Но потом получилась неувязка. Она вдруг стала говорить, что потеряла его.

Он остановился, чтобы перевести дух, наблюдая за Ле Планом. Но Ле План ничего не произнес. Он положил дымящуюся сигарету рядом с блюдцем и отхлебнул черного кофе.

– Я хочу, чтобы вы правильно поняли, – продолжал Кохилл. – Я здесь совершенно ни при чем. Даю вам честное слово, жених, я был абсолютно уверен, что сегодня утром принесу вам подарок. Я до полуночи разыскивал эту девчонку. Я не мог уснуть. Никогда в моей жизни…

– Значит, подарок у нее, – перебил его Ле План. – И теперь она заявляет, что потеряла его. Конечно, она его не потеряла.

– Да, я тоже так думаю. Как она могла его потерять? Невозможно быть такой беспечной, чтобы потерять сверток в триста тысяч долларов. Она клянется, что никто у нее его не крал. Но уверяю Вас, жених, я не верю ей. Не беспокойтесь.

«В ближайшие дни будь осторожен в выборе друзей», – печально вспомнил Ле План предсказание гороскопа. Какой смысл таился за словами этой жирной свиньи? Ле План полагал, что он отгадал этот смысл: Кохилл боялся репрессий. Если дело повернется плохо, он хотел Кеннера и его жену сделать козлами отпущения. Он хотел сыграть роль посредника: я, мол, здесь ни при чем. «Но я не собираюсь умирать за тебя, мой толстомордый дружок, – мрачно думал Ле План. – Если ты на это надеешься, то жестоко ошибаешься. Вообще-то я мирный человек, но, когда надо, могу постоять за себя».

– Ну и что же вы предлагаете? – спросил он.

– Конечно, вы не сможете взять посылку и улететь следующим рейсом. Это исключено. Но не беспокойтесь – я вам ее привезу.

«Гороскоп говорит: „Если в рискованном деле наметится неуверенность, действуй быстро, чтобы избежать серьезных неприятностей. Я должен его предупредить. Это не детская игра. Это может оказаться очень опасным». Ле План сказал:

– Моя организация всегда стремится избегать каких бы то ни было неприятностей. Но если они возникают, у нас есть специальные люди, в чью обязанность входит ликвидация этих неприятностей. Вам ясна моя мысль?

– Да, конечно, мне все ясно. Послушайте, я хочу, чтобы вы поняли одно: все это дело не имеет ко мне никакого отношения, понимаете? Никакого!

Ле План взглянул на покрывшееся испариной жирное лицо своего врага и улыбнулся.

– Конечно. Да, я верю вам. Но, к сожалению, у нас мало времени… В подобных случаях у нас действует определенная стандартная процедура…

– Процедура? – Барней-Кохилл почесал свой жирный нос. – Что значит – процедура?

– Кажется, у вас, американцев, есть такое выражение – «крайний срок». Так вот, если товар не доставлен в срок в Нью-Йорк, мы обязаны выплачивать компенсацию. Время уже идет. Я могу послать другого курьера самое позднее завтра и хочу, чтобы вы это ясно поняли.

– Да, конечно, все ясно. Я обещаю вам сегодня же доставить посылку, Ле План встал и аккуратно потушил сигарету. Затем из смятой пачки достал новую.

– Вот и отлично, – сказал он. – А что вы собираетесь предпринять?

– Давайте поедем в город. Я поручил двоим разыскать эту стерву. Вы не беспокойтесь, они, вероятно, уже нашли ее. Мы сейчас нагоним на нее страху!

Ле План вздохнул и посмотрел на теннисные туфли Кохилла, надетые на босу ногу. «„Если в рискованном деле наметится неуверенность…“ Да, произошло худшее, – подумал он. – Сейчас он потребует выкуп, а его у меня нет. Посредник всегда расплачивается».

– Ну, пойдемте же, – поторопил его Кохилл.

«Да, но посредник иногда расплачивается той же монетой». Огромная черная тень от самолета, поднимающегося в воздух, распласталась на дорожке. «Как раз на нашем пути», – отметил Ле План.

7

Чак Кеннер прижал телефонную трубку к своей белокурой голове, растянувшись на полу спальни в ожидании, пока клерк проверит список постояльцев отеля. С самого утра Чак висел на телефоне, и вроде бы на сей раз счастье улыбнулось ему.

– Мистер Фолл? Да, кажется, у нас остановился такой джентльмен. Одну минуточку. Да, совершенно верно, он приехал вчера ночью.

– А леди была с ним? Миссис Кеннер?

– Нет. Только мистер и миссис Фолл: Больше никого.

На лицо Кеннера в этот момент страшно было взглянуть. Но голос оставался спокойным.

– Это отель «Соль де Самбра»? В Кэмп де Маре?

– Да, сэр.

Какая-то тень прошмыгнула между Кеннером и окном. Чей-то голос произнес:

– В Полленсе йроверены все отели и пансионаты. Их там нет.

– Я нашел их, – сказал Чак. – Они устроились в Кэмп де Маре.

– О, как я рада, что эта телефонная охота окончена, – снова произнес голос.

Чак повернул голову к владелице этого голоса и сел на полу. Он посмотрел на нее, не скрывая выражения злобы, которую сейчас чувствовал.

На Мэгги был легкий «голубой халатик фасона «бэби». Он прекрасно гармонировал с ее загаром и белокурыми волосами. Нагнувшись, она предоставила возможность Чаку заглянуть за вырез халатика так глубоко, что он мог увидеть, где кончался загар и начинались белые бедра.

– Ну, что мы теперь будем делать? – спросила она.

– Мы все доложим Барнею, а потом поедем туда и выбьем эту штуку из нее. Вот что мы сделаем.

– Но не ты, – возразила Мэгги. – Нет, любимый. Пускай Барней занимается этим. Он создан для того, чтобы бить. А ты оставайся здесь и побереги свои силы… для меня.

Чак улегся на спину и уставился в потолок. Голову его заполнили беспорядочные мысли, он напряженно думал, пытаясь найти какой-то выход: «Фолл спит с Изабель. Это значит, она ему все обо мне рассказала. Следовательно, он не примет меня на работу, и я никогда не получу заказ на статью. А Барней сейчас в аэропорту пытается всячески заговорить этого типа из Парижа. Они должны с минуты на минуту приехать сюда».

Мэгги нагнулась еще больше и легла ему на грудь, нежно лаская его белокурые волосы. Мягкими губами она водила по носу Чака вверх и вниз. Потом перешла К уху.

– Поди прочь!

– Что случилось, милый?

– Барней сейчас вернется.

– Барней… Барней… – капризно проговорила она. – Только и слышишь, что Барней. Да когда этот неряха будет возвращаться, мы услышим его за два квартала. И вообще, к черту Барнея!

Она тоже повернулась на спину и легла рядом с Чаком, закинув руки за голову. Голубой халатик расстегнулся и соскочил с ее пышного тела, открыв восхитительные бедра. Мэгги подняла одну ногу, задумчиво рассматривая пальчики.

– Знаешь, милый, мне очень не нравится, когда ты такой.

– Мммм… – промычал он.

«По словам Барнея, этот парижский тип не остановится ни перед чем, чтобы вернуть эту штуку. Ну что ж, страдать должна одна Изабель». Чак решил, что Фолл очень скоро убедится, что Изабель может принести одни только неприятности. Он улыбнулся.

– Вот так-то лучше, милый. Ты гораздо красивее, когда улыбаешься.

«Да, Фолл ее больше не увидит. Барней и тот тип из Парижа позаботятся об этом. А потом я пойду к Фоллу и извинюсь. В конце концов, именно меня намечали в авторы статьи. И я должен воспользоваться этим долгожданным шансом».

– Чак, – приставала Мэгги, – ну покажи мне, как ты меня любишь!

– Иди ты отсюда!

– Ну покажи, Чак!

Она повернулась и обняла его за шею. Он хотел оттолкнуть ее, но она решила, что он просто играет с ней. Некоторое время они просто возились на полу. Потом Чак скрутил ей руки за спину.

– Эй, Чак, мне больно!

– Я этого и добивался!

– Перестань! – кричала она со слезами в голосе.

Он продолжал сжимать ей руки. Она снова открыла рот, чтобы закричать, но не закричала, а в испуге посмотрела на что-то поверх плеча Чака. Он повернул голову.

В дверях, стоял Барней. Его маленькие глазки злобно отмечали все детали сцены. Чак на коленях на полу. Мэгги лежит на спине в расстегнутом халатике.

– Время забав истекло, – прорычал Барней. – Мэгги, оденься.

Он не пошевелился, когда Мэгги проскользнула мимо него в коридор. Потом повернулся к маленькому человечку в сером костюме, стоявшему за ним.

– Это Чак Кеннер, – сказал он ему. – Тот самый парень, который гарантировал, что невеста выполнит задание. Может быть, вы хотите с ним поговорить?

– Где ваша жена? – спросил маленький человечек.

– В Кэмп де Маре, небольшом курортном местечке примерно в часе езды от города. Я нашел ее там, Варней. Она там с Фоллом.

Свирепую мину Барнея как рукой сняло. Где-то в складках жирного живота что-то заклокотало, это клокотание постепенно разлилось по всему телу и, наконец, превратилось в безудержный хохот. Он откинул назад голову, и от его смеха буквально задрожали стекла в окнах.

– Поделом тебе, Чаклед! Поделом тебе!

В Кэмп де Маре ранние купальщики уже возвращались с пляжа. Их голоса звонко раздавались в чистом утреннем воздухе. Грегори Фолл, испытывая неприятное состояние, которое обычно бывает между сном и пробуждением, открыл глаза. Ему казалось, что разговаривали в его комнате. Он сел на кровати. От резкого движения острая боль пронзила переносицу. Фолл уставился в открытую балконную дверь, через которую доносились беспечные голоса купающихся. Потом снова лег. Его охватила дрожь, а вскоре подступила и тошнота. Начались муки похмелья.

В комнате он был один. Фолл вспомнил, что оставил автомобиль на дороге, а ключи от него – внизу у портье. Вчера вечером, когда они при лунном свете мчались по извилистым дорогам побережья, он был в состоянии безобразнейшего опьянения. Но никаких несчастных случаев, к счастью, не произошло. Они зарегистрировались как мистер и миссис Фолл, и им дали смежные комнаты. Он не помнил, как он очутился в постели. Но он был один. Никаких признаков присутствия в комнате Изабель. Он понял, что вчера ничего не произошло, вероятно, он сразу же свалился.

Потом он встал и вышел на балкон. Он был босиком, в одних брюках. От первых лучей солнца его снова передернуло. С балкона он хорошо видел овальный залив, небольшой песчаный пляж и медленно разбивающиеся о берег волны спокойного темно-голубого Средиземного моря. Сощурив глаза от яркого солнца, Фолл собрался уже вернуться в комнату, как вдруг обнаружил на балконе еще одну дверь, которая тоже была открыта. Он подошел к ней. Его тень упала в комнату.

Изабель Кеннер лежала в постели, обхватив руками подушку. Простыня сбилась в нотах. Она была голая. Он любовался изящной линией ее спины, мягкими округлостями бедер й длинными загорелыми ногами, выделявшимися на белых простынях. Ему не часто приходилось, пробудившись, любоваться подобной картиной. Обычно воспоминание о своих пробуждениях вызывало у него отвращение. Но эта спящая девушка показалась ему еще более юной, красивой и желанной. Он медленно направился к ее кровати. Наклонился и поцеловал аппетитную ямочку у нее на шее. Она проснулась. Повернула к нему голову, и он увидел в ее глазах удивление и страх. И моментально понял, что «что-то» не произошло в прошлую ночь, не было ничего, чего бы она могла стыдиться. Она улыбнулась ему и позволила поцеловать себя в губы. Она молчала. Его большое, крепкое, сильное тело скользнуло к ней на кровать и прижалось к ней, руки ласкали груди, опускаясь все ниже и ниже, к бедрам. На какое-то мгновение, пока им полностью не овладел порыв страсти, у него промелькнуло сомнение. До сих пор он ничем не связал себя с ней, ничего ей не обещал. Он даже не задумывался, что им руководило: любовь или простое физическое влечение. Но он знал, что после этого он не сможет остаться в стороне от грозящих ей неприятностей.

Он почувствовал, как она слегка отодвинулась от него, как будто поняв его мысли. И это хотя и робкое, но все же сопротивление ускорило его решение. Он схватил ее, ощутив в своем теле необычайную силу, прижимая ее голые бедра к своим, не обращая внимание на ее чуть слышные протесты, на ее испуг. Молча, забыв обо всех опасностях, он овладел ею. Потом, тихо лежа около нее, он слышал, как часы пробили девять раз.

Девять. Маленький американский будильник, подарок леди, с которой она встретилась в Танжере, разбудил мисс Эмми Дэвид. И сразу приятные мысли охватили ее. Какая же она старая дура, что так долго спала в то время, как ее ожидают такие интересные вещи. Она быстро встала с кровати. Да и эта старуха Розалия того и гляди придет убирать комнату. Это одно из неудобств проживания в заведениях, подобных пансиону Мэгги. Сервис здесь отвратительный. Мисс Дэвид надела зеленое кимоно – боже мой, как она торговалась, когда несколько лет назад покупала его на очередной распродаже в магазине «Самаритэн» в Париже, – и торопливо наложила толстый слой кольдкрема на свое лицо слонихи. Потом заперла дверь. Она даже не выпила свою обычную чашку настойки ромашки, так была возбуждена. Прежде всего она достала из потайного места шарф. Это очень красивый маленький шарфик, красный с белым, искусственный шелк, конечно, но он очень хорошо подойдет к некоторым ее вещам. Миссис Кеннер никогда не заметит его пропажи. Бедняжка, она так была расстроена вчера после того, как этот ужасный мистер Кохилл хотел ее изнасиловать. Ах, что за скотина этот мистер Кохилл! И затем самое главное. О, это безусловно красивая вещь.

Красная пластмассовая шкатулочка с маленькими баночками для кольдкрема, румян, пудры, маленьким зеркальцем и пилочкой для ногтей. Чудесная вещица.

Сначала ей показалось это очень гадким поступком. Действительно, это довольно ценная вещь, чтобы ее украсть. Но потом, когда она убирала обратно в чемодан платья бедняжки миссис Кеннер там, в холле, – в тот момент миссис Кеннер была так расстроена, что с нее можно было даже снять платье, и она бы этого не заметила, – ну… тогда это уже не показалось ей так гадко. И все получилось так легко, несмотря на то что эта противная скотина Кохилл был рядом. Она просто засунула несессерчик за пазуху. Он ведь красный, а это такой красивый цвет. «О, это моя слабость, – подумала мисс Эмми Дэвид, улыбаясь про себя, – Меня всегда так тянет к ярким вещам. Кроме того, он, вероятно, не такой уж дорогой, и миссис Кеннер никогда не хватится его». Но он почему-то тяжелый. Мисс Дэвид уселась около туалетного стола и начала рассматривать со всех сторон этот несессерчик. Ее старческие глаза просверливали коробочку буквально насквозь.

Мисс Дэвид приходилось жить во многих странах. И она узнала много полезных вещей относительно всяких коробочек и чемоданчиков с потайным дном. Ее пальцы нажимали абсолютно на все, на что можно было нажать или что можно было вытянуть. Нет, никакого замка, никакой потайной пружинки. Она поднесла несессерчик к уху и потрясла его. Ничего подозрительного. Но все-таки, почему он такой тяжелый? Она поставила его на стол и снова начала внимательно рассматривать. Крышка. Да, пожалуй, крышка слишком толста для такой коробочки. Мисс Дэвид взяла пилочку для ногтей и принялась отковыривать планку от крышки. Она была плотно приклеена, но в конце концов поддалась. Оказалось, что там есть еще одна крышка, а внутри – небольшое отделение. В этом отделении – четыре сверточка, завернутые в бумагу и перетянутые резинкой. Она вынула их. На каждом свертке напечатано по одному имени: Эл, Мэйбл, Джо, Гарри. Вероятно, миссис Кеннер приготовила подарки для своих родственников и хотела контрабандным путем ввезти их в Соединенные Штаты.

Небольшое облачко промелькнуло на лице мисс Дэвид. Если это контрабанда, то миссис Кеннер непременно хватится этой коробочки. О, боже, вот беда-то! И все-гаки очень интересно посмотреть, что там. Она открыла первый пакетик. Боже мой, какая масса бриллиантов! Может быть, они фальшивые? Она протянула свои морщинистые руки ближе к свету. Нет, они определенно выглядят как настоящие.

Она открыла другой пакетик. Как много бриллиантов! Вопрос о том, настоящие ли они, даже смешон!

Вот интересный предмет для контрабанды. Мисс Дэвид никогда не была в Америке, но она слышала, что там все очень дорого. Вероятно, миссис Кеннер именно это имела в виду, когда собиралась отвезти туда так много бриллиантов.

Мысль о миссис Кеннер на несколько минут испугала ее. Ведь мисс Дэвид не была воровкой. Отнюдь нет. У нее есть только слабость к некоторым вещам. По правде говоря, ведь и за это зеленое кимоно деньги так и не были заплачены. Дело ограничилось тем, что она долго торговалась с продавщицей, а потом, когда та отвернулась, ловко засунула его в Хозяйственную сумку и ушла. В то время у мисс Дэвид было очень мало денег. Нужно как-то устраиваться. А как трудно было удержаться от того, чтобы приобрести такую красивую, яркую вещь! Конечно, после того как она сломала несессерчик, вряд ли его можно вернуть миссис Кеннер. Это значило признаться, что она его ковыряла. О, нет, только не это!

Поэтому мисс Дэвид быстро сбросила с себя кимоно и с трудом напялила зеленый парчовый костюм. Правда, в нем было немного жарко, но в таких случаях всегда лучше быть хорошо одетой. Она спрятала красный несессерчик в постели, ссыпала все бриллианты в бумажный кулечек, в котором еще оставалась пара леденцов, положила этот кулечек в сумку и ушла.

Где-то на плаца Майор был маленький магазинчик сеньора Рибаса, ювелира, который когда-то починил ее брошку. Он такой милый человек, такой вежливый, как все испанцы, но только, конечно, определенного круга. Мисс Дэвид быстро подошла к магазинчику и остановилась у витрины, во-первых, полюбоваться, по крайней мере, сотней швейцарских часов и, во-вторых, для того, чтобы убедиться, что в магазинчике нет других покупателей. Потом храбро вплыла в магазин, распространяя запах пачулей в этом полутемном пыльном заведении. Достала из сумочки кулечек и положила на прилавок.

Сеньор Рибас услышал стук входной двери. Турист? Он посмотрел из конторы в маленькое потайное окошечко, и на его лице появилась презрительная гримаса при виде этой старой полоумной мулатки. Она когда-то приносила ему какую-то дешевенькую брошку и в течение четырех дней бесстыдно торговалась с ним из-за стоимости ремонта. Сама брошка не стоила всех этих разговоров. Но все же лучше отделаться от неё поскорее, пока не пришел другой покупатель. Подобные типы могут только подпортить торговлю. Таких старух лучше всего запирать в монастырях.

Приветливо улыбаясь, он вышел из-за занавеса. Мисо Дэвид произнесла по-французски:

– Доброе утро, сеньор. Я опять к вам.

Сеньор Рибас молча наблюдал, как она развернула кулечек и достала оттуда несколько маленьких камней.

– Вот, я хотела бы… Знаете… Эти маленькие камешки я нашла в одном из своих сундуков. Они когда-то были пришиты к бальному туалету моей кузины. Вы знаете, ведь моя кузина была титулованная особа, она…

Ривас не слушал ее. Он взял с прилавка два камешка, достал лупу, вставил ее в правый глаз и внимательно осмотрел первый камень. «Хммм…» Он осмотрел второй камень. Затем вытащил из глаза лупу и посмотрел на кулечек.

– Да, – сказал он. – Хорошенькие камешки. И у вас их много?

Он видел, как она вцепилась в кулек.

– О, да, довольно много. Как вы думаете, я смогу что-нибудь получить за них?

– А что, все остальные такие же, как эти два?

– Да, конечно. Некоторые еще крупнее. Они восхитительны, не правда ли? Моя кузина…

– И вы нашли их у себя в сундуке?

– Да. Понимаете, она оставила мне по завещанию несколько сундуков. Но я просто забыла о них. А сейчас, вы знаете, мой чек в Париже несколько задержался, и я подумала…

– Да, – прервал ее Рибас. – Но мне нужно осмотреть их более внимательно. Вы меня извините? Мои линзы там,в мастерской.

Он снова скрылся за занавеской. Меньший из двух находившихся у него в руке камней стоил по крайней мере сто тысяч песет. А более крупный еще больше. Он снова взглянул в секретное окошечко. Эта старая дура что-то начала нервничать. Сеньор Рибас поднял телефонную трубку и тихим голосом попросил соединить его с полицией.

«Почему он так долго там задержался? – Мисс Дэвид показалось, что он вообще очень странно вел себя, когда рассматривал камни. – Это бриллианты, сомнений нет. G, боже, а что если миссис Кеннер украла их? Что если всех ювелиров в Пальме предупредили, чтобы они более внимательно приглядывались к женщинам, продающим бриллианты? Почему он там так долго возится?»

Мисс Дэвид потихоньку отошла от прилавка, все еще держа в руках кулечек. Потом на цыпочках подкралась к занавеске.

Он разговаривал по телефону. Она резко повернулась. Как-то в Милане в одном магазине сыщик заподозрил ее, а она имела глупость побежать и упала. Нет, бежать не следует. Надо просто быстро уйти. Она попятилась назад и нащупала ручку двери. Открыла ее, выскользнула и осторожно закрыла ее за собой. Потом побежала. У нее не было денег на такси, поэтому она впрыгнула в первый попавшийся трамвай. Но он шел в обратном направлении, к морю. А, не беда. Воры не прыгают в трамваи, в этом она была уверена, здесь ее искать не будут. Начало болеть сердце. Ох, как все это неприятно!

Через четыре квартала она сошла с трамвая. Потом с быстротой, на которую только были способны ее ноги, пошла в пансион Мэгги. А что если ювелир знает ее адрес? Нет, она уверена, он не знает. Но все же при ее комплекции – правда, об этом она не любила думать, а тем более говорить, – при ее комплекции в Испании ее нетрудно будет найти.

Уже совершенно задыхаясь, она добралась, наконец, до пансиона. Она отлично понимала: ни один ювелир не будет звонить в полицию, чтобы удостовериться, настоящие ли это бриллианты. Бриллианты действительно были настоящие. И миссис Кеннер спрятала их в своей красной шкатулке. А почему спрятала? Неужели тут таится какое-то преступление? Кто бы мог подумать! Она кажется такой милой девушкой.

«О, боже, у меня в этом бумажном кулечке целое состояние. Состояние!» И она вдруг от всего сердца пожалела, что вообще вчера встретилась с миссис Кеннер.

Быстро поднялась она наверх. И ужас клубком подкатил к ее горлу: она увидела, что она наделала, – она не заперла дверь, красный несессерчик в постели, а эта Мэгги уже заканчивает уборку в комнате мистера Кеннера и сейчас перейдет к ней.

Маленькая пекинская собачка Мин Чу помчалась за мисс Дэвид наверх. Но на сей раз у мисс Дэвид не было времени заниматься с ней. Она стремительно влетела в комнату и заперла за собой дверь.

Мэгги, выйдя из комнаты Кеннера, остановилась в удивлении. Что случилось с мисс Дэвид? Собачка, обидевшись на то, что ее не пустили в комнату, как это обычно бывало, начала скулить, бегать взад и вперед и царапаться в дверь комнаты мисс Дэвид.

Мисс Дэвид тем временем сразу подбежала к кровати. О, ну почему эта противная Мин Чу так разлаялась?! Она сейчас всех соберет наверх. Наконец мисс Дэвид нашла красный несессерчик. Вот он, под одеялом.

Дрожа от стража, она схватила его, и в это время кто-то постучался к ней в дверь. Собачка еще лаяла. Послышался голос Мэгги:

– Мисс Дэвид, мисс Дэвид!

Не было времени перепрятывать эту проклятую безделушку. Надо поскорее отделаться от нее. Мисс Дэвид с выпученными от страха глазами быстро открыла окно и вышвырнула красный несессерчик в сад, а бумажный кулечек с бриллиантами спрятала на своей пышной груди. Потом, стараясь казаться максимально спокойной, открыла дверь.

На вилле, соседней с пансионом Мэгги, отдыхала одна молодая шведка с больной матерью. Девушка была страстной любительницей солнечных ванн и, лежа на балконе совершенно голой, часто загорала. Чтобы защититься от любопытных глаз соседей, она натягивала парусину. Иногда зеленая парусина колыхалась от легкого бриза, дувшего с моря.

Однажды герр Соломон, немецкий турист, отдыхавший в пансионе Мэгги, обнаружил, что если в это время выйти в сад, то можно увидеть очень интересные вещи. К счастью, фрау Соломон обычно утренние часы проводила в хлопотах: она выискивала и подкупала изделия из мальоркского стекла для своей коллекции. Герр Соломон раз и навсегда заявил, что хождение по магазинам – отнюдь не мужское дело. Он предпочитает в эти часы совершать прогулку.

В этот день он прогуливался, как всегда, у самой ограды сада, взывая к небесам, чтобы они скорее послали желанный бриз. И вдруг посередине клумбы он увидел какой-то предмет. Он остановился посмотреть. Боже мой, какие же неаккуратные в латинских странах! Что за люди! Он подобрал сломанный несессерчик, белила вылились из флакончика прямо на тюльпаны. Герр Соломон поднял его и аккуратно вставил обратно в несессерчик. И почему дама решила выбросить такой великолепный набор косметических средств? Вероятно, это сделала какая-то пьяная. Но почему? Он с надеждой посмотрел на зеленую парусину. Увы! Никакого бриза. Эту вещь мосла выбросить та шведская девушка. Но нет. Это слишком далеко. Сегодня он ее совсем не видел, только на самое короткое мгновение утром. А сейчас стало уже очень жарко. Макушка его лысой головы покрылась потом. Пожалуй, он отнесет сейчас эту сломанную коробочку герру Кохиллу. Герр Кохилл разговаривает по-немецки, он когда-то жил в стране, где уважают порядок. Он будет, шокирован такой неаккуратностью. Да, герр Саломон пойдет и поговорит с герром Кохиллом.

Герр Соломой с сожалением покинул сад и направился к входной двери пансиона. Потом вежливо постучал в дверь комнаты герра Кохилла.

– Ну, что там еще? – крикнул Кохилл.

Fepp Соломон открыл дверь и вошел. В конторе находилось три человека: герр Кохилл, герр Кеннер и какой-то незнакомец в сером костюме.

– Мне сейчас некогда разговаривать с вами, – довольно грубо крикнул ему герр Кохилл.

– Что это за штучка? – спросил герр Соломон на ломаном английском языке. – Почему эта штучка валялась в грязи, в саду?

Герр Кохилл казался весьма озадаченным.

– Где вы ее взяла? – спросил он тоном, сразу ставшим вежливым, и извинился за то, что так закричал на него сначала.

Герр Соломон был буквально сражен необычайной вежливостью герра Кохилла.

Герр Соломон все объяснил.

8

Когда герр Соломон вышел из комнаты, Кохилл мрачно заявил:

– Любой мог его туда выбросить. В том числе и Изабель. Кто может сказать? Но одно мы теперь знаем совершенно твердо: тот, кто выбросил этот несессерчик, взял бриллианты.

– Да, это могла быть и Изабель, – сказал Чак Кеннер. – Ведь была же она здесь вчера. – Он злобно усмехнулся. – Вероятно, это снимает с тебя подозрения, Барней? Ты слишком умен, чтобы оставить коробку там, где ее могут найти. Если это не своеобразный трюк.

Кохилл сначала посмотрел на него, а потом повернулся к Ле Плану и спросил:

– Ну, куда мы сейчас поедем?

Ле План достал из помятой пачки последнюю сигарету. Для него герр Соломон был всего лишь еще одним актером в этой маленькой драме, которую поставил Кохилл, чтобы отвести от себя подозрения. Лe Плану надоел этот спектакль.

– Может быть, вы скажете – куда? Лично я не знаю!

Кохилл пожал плечами.

– Я думаю, что бриллианты украла Изабель. Все указывает именно на нее.

Ле План медленно выдыхал голубой дымок сигареты. Значит, так. Кохилл хочет остаться с ним наедине в такси и где-нибудь в пустынном месте предъявить свои условия.

– Ну что же, отлично, – сказал Ле План. – Поехали.

– Вы хотите, чтобы я поехал с вами? – удивился Кохилл. – Я думаю, что один вы лучше справитесь с этим делом.

«Боже правый, что же все-таки нужно этой свинье? – подумал Ле План. – Сначала он собирался поехать, а потом изменил решение. Почему он так старается отправить меня в это нелепое путешествие? Ведь сверток-то у него. Почему бы сразу не признаться в этом?»

– Сейчас я вам вызову машину, – продолжал Кохилл. – Я абсолютно уверен, что вам удастся ее уговорить. Я буду ждать вас здесь.

– Отлично, – кивнул головой Ле План.

Он сел и вытер пот со лба. Кохилл отправился за машиной. Белокурый молодой человек, Кеннер, подошел к балконной двери и, печально глядя – на залитый солнцем сад, тихо проговорил:

– Я здесь ни при чем. Я хочу, чтобы вы поняли это. Я не имею никакого отношения к этому делу.

Он повернулся к Ле Плану, и тот увидел в глазах Кеннера страх.

– Ваша жена совершила величайшую ошибку, – сказал Ле План. – Моя организация очень жестоко поступает с людьми, которые ее обманывают.

– Да, могу себе представить.

– На вашем месте я бы предупредил ее об этом.

– Она не будет меня слушать, она ушла от меня.

– Да? – Ле План убрал носовой платок. – Нет ли у вас случайно пачки сигарет?

– Есть. Сейчас я вам принесу. Так вы думаете, что ваши ребята могут с ней что-нибудь сделать?

– Да.

Чак кивнул.

– Ну, что ж, она заслужила это. Заслужила. Сейчас я вам принесу сигареты.

Позднее, проезжая в такси мимо красивых отелей Тор-рено, Ле План вспомнил вдруг о том безразличии, с которым Чак говорил о своей жене. «Может быть, они не хотят получать с нас выкупа? – подумал посредник. – Может быть, они хотят продать весь сверток, а девушку использовать в качестве козла отпущения? Они так уверены, что я ее убью».

Ле План опустил стекло, и прохладный бриз приятно обдувал его вспотевшие голову и шею.

Кохилл, конечно, проиграет, если он надумал захватить все бриллианты, вместо того чтобы получить выкуп. Ведь ему придется столкнуться с огромными трудностями, когда он попытается сбыть этот товар на рынке. Люди, подобные Кохиллу, часто совершали такие ошибки. «А пока, – мрачно думал Ле План, – а пока…»

Такси выехало за город и осторожно двигалось по извилистой дороге. Шофер при каждом зигзаге напряженно наклонялся к рулю. Одно неосторожное движение – и машина полетит с тысячефутовой высоты вниз на зеленые оливы. Морис Ле План не любил подобные дороги, он вообще не любил опасность в любой ее форме. Он оглянулся. На таком серпантине он легко может увидеть погоню, если Кохилл решится на это. В данной ситуации все возможно. И вдруг на одном из зигзагов внизу он увидел взбирающееся в гору такси. Но тут машина Ле Плана начала спускаться вниз, и он потерял из виду преследователя. Это, вероятно, Кохилл. Вот опять такси Ле Плана поднялось наверх, и опять он увидел второе такси. Ну что ж, посмотрим, посмотрим.

Через пятнадцать минут, когда они проезжали мимо яолей, буквально усеянных цветущим маком, шофер замедлил скорость возле указателя «Кэмп де Мар. Отель „Соль де Самбра”. 2 мили».

К отелю вела очень узкая, покрытая гравием дорога. Две мили, согласно дорожному знаку. Ну, что же, отлично. Ле План снова оглянулся назад. Второе такси медленно поворачивало на узкую дорогу, ведущую к отелю «Соль де Самбра». От волнения брови Ле Плана соединились в одну линию. Сколько времени Кохилл будет продолжать эту комедию? Сколько еще трюков хочет он выкинуть? «У меня нет на это времени», – решил Ле План.

Он наклонился к шоферу.

– После следующего поворота остановитесь у края дороги и подождите меня.

Удивленный шофер начал возражать, но Ле План нетерпеливо оборвал его!

– Скорее.

Шофер повиновался. Такси затормозило, завершив крутой поворот. Преследующая машина сделала поворот несколькими секундами позже. Она промчалась на всей скорости, и Ле План не смог разглядеть пассажира.

Как он и предполагал, второе такси тоже замедлило ход и остановилось в нескольких ярдах впереди. Ле План с улыбкой вышел из машины и закурил, поджидая под палящими лучами солнца бесстыдного Кохилла с его фальшивыми извинениями.

Но из остановившейся впереди машины вышел не Барней Кохилл.

Ле План увидел высокого и, как ему показалось, совершенно лысого человека. Но когда тот подошел ближе, Ле План понял, что у него просто бритая голова. Это был широкоплечий мужчина с короткими, сильными руками, лет сорока с небольшим. Он шел быстрой походкой, наступая с пяток на пальцы, как борец на утренней прогулке. На нем были светлый костюм европейского покроя, белая рубашка и дешевый американский стильный галстук. Когда он открывал рот, как он сделал сейчас, в его нижней челюсти сверкало четыре металлических зуба.

Ле План никогда раньше не видел его, но тот, по всей видимости, знал Ле Плана. Он протянул свою огромную квадратную лапу и пожал потные пальцы Ле Плана. Казалось, его глаза были способны смотреть, не прищуриваясь и не моргая, на самое яркое солнце. Он спросил:

– Вы Морис Ле План?

– Да. Но боюсь, что я…

Ле План не закончил фразу. Он вдруг заметил, что одна половина лица его собеседника была парализована. Левый глаз слегка закатился, а левый уголок рта чуть опустился вниз. Это придавало его лицу чрезвычайно странное выражение. Как будто на лицо надета маска. И тут с внезапным ужасом Ле План вспомнил, как однажды один из членов организации рассказывал ему: «Половина его лица мертва. Когда он смеется, у вас к горлу подступает тошнота».

Ле Плану не нужно было слышать следующих слов незнакомца. Он все уже знал.

– Я – Гельмут Фрейтаг, – представился мужчина. – Мы с вами коллеги.

9

Оба такси остановились менее чем в ста ярдах от террасы отеля «Соль де Самбра». Фрейтаг взял Ле Плана под руку, и они пошли вниз по дороге, направляясь к отелю. Шоферы такси сошлись, чтобы покурить.

На террасе, выходящей на море, двое гостей заканчивали завтрак. Грегори Фолл в шортах и спортивной рубашке допивал четвертую чашку кофе, поглядывая на пляж внизу.

– Хотите сейчас начать работать? – спросила Изабель.

– Нет. Зачем портить так прекрасно начавшийся день?

Девушка смущенно улыбнулась, Для нее он не так уж хорошо начался. Под утро ей приснился сон, в нем она увидела себя так ясно, словно на иллюстрации к детективному роману из воскресного приложения. В этом сне Барней и Чак, улыбаясь, смотрели, как какой-то пожилой француз медленно поднимал над нею нож, намереваясь убить ее. Но потом вдруг этот француз поцеловал ее в шею. А когда она проснулась, оказалось, что целовал ее Грегори. Она прильнула к нему, как утопающая, отдаваясь ему со страстным отчаянием, с жаждой освобождения.

А после наступила обычная стыдливость. «О, боже! – подумала она. – Я, кажется, влюбилась в него. Повторяется старая история. Почему я всегда вопросы секса смешиваю с любовью? Сегодня утром мне нужно было быть трезвой, а я поступила словно пьяная, которая вечно потом сожалеет о том, что произошло. Мне нужно уйти от него. Или хотя бы некоторое время побыть одной».

– Послушайте, – обратилась она к Фоллу, – мне хочется пойти искупаться. Я пойду пока переоденусь. Может быть, мы встретимся здесь с вами через полчаса?

– О’кей. У меня что-то нет сейчас желания плавать. Я лучше посижу на солнце. А вы идите, а после купания найдете меня здесь.

Изабель очень обрадовалась этому и встала, приветливо улыбнувшись ему. Она пошла вдоль террасы, увитой диким виноградом, и поднялась по ступенькам в отель. Когда она уже достигла верхней ступеньки, двое мужчин, шедших к отелю по дороге от шоссе, вдруг спрятались за автобус. Они ожидали, пока она войдет в отель.

Грегори Фолл заметил этих двоих. Не ускользнуло от него и то, что они спрятались от девушки. Может, это просто совпадение? Но кто знает!

У него была причина отослать ее одну. Он хотел подумать обо всем, что она ему рассказала. Нужно все как-то проверить и выяснить, не была ли девушка, к которой он почувствовал такое влечение, лгуньей и воровкой.

Он видел, как двое мужчин вышли из-за автобуса и вошли вслед за Изабель в отель.

Фолл быстро взбежал по каменным ступенькам. Те двое стояли в вестибюле: высокий мужчина и низкий. Оба в серых костюмах. Они подождали, пока Изабель взяла свой ключ и начала подниматься по лестнице на второй этаж. После этого они подошли к конторке портье.

«Они меня не знают, – подумал Фолл. – Они никогда меня раньше не видели и вряд ли заметят сейчас». Он Прошел и остановился около лестницы, чтобы послушать их разговор с портье.

– Скажите, леди, которая только что вошла, миссис Фолл?

Портье кивнул.

– Она здесь со своим мужем? – спросил мужчина.

– Да.

– Он ведь американец, не так ли?

Портье заглянул в книгу.

– Да, – ответил он. – Из Нью-Йорка. А почему вас это интересует?

– Да так просто. Кажется, это наш знакомый, – произнес низенький мужчина.

– Вы говорите обо мне?

Оба повернулись с подозрительной поспешностью. На лицах появился испуг.

– Это мистер Фолл, – сказал портье.

Двое мужчин неловко переглянулись. Затем маленький торопливо проговорил:

– Извините, сэр. Боюсь, что мы ошиблись. Вероятно, мы знали другого джентльмена по имени Фолл.

Быстро, как солдаты на параде, они повернулись и отмаршировали из отеля.

Грегори Фолл пошел за ними. «Черт бы их побрал, – думал он, – все это подозрительно». Они категорически отрицали свое знакомство с ним и не захотели даже разговаривать. Без того чтобы завязать драку, вряд ли ему удастся заставить их сказать правду. А драка – это как раз то, чего ему больше всего сейчас не хочется. Подальше от драки. Он видел, как они прошли через ресторан, расположенный на террасе, и спустились к пляжу. Может быть, это контрабандисты бриллиантами? Надо будет все выяснить.

Фрейтаг своей огромной ручищей схватил Ле Плана, ведя его по ресторану, а затем по деревянным ступенькам, спускающимся на пляж.

– Как нехорошо получилось, – сказал Фрейтаг – Кто он?

– Американский фотограф. Она здесь с ним.

– Кто? Невеста?

– Да.

– А дело оказывается еще более сложным. Я думал, что только вы ее соучастник, а теперь выясняется, что вас трое.

– Нет! Вы понимаете… Вы должны понять, что я здесь совершенно ни при чем, – жалобно лепетал Ле План, сознавая, что он, как попугай, повторял слова Кохилла и Кеннера.

– А уж это я сам решу, – заявил Фрейтаг, – для этого я сюда и приехал.

Ле План, стараясь шагать в ногу с этим огромным человеком, заискивающе заглядывал ему в лицо. Но вскоре он понял, что идет со стороны парализованной части лица Фрейтага. По опустившемуся уголку рта и по остекленевшему, уставившемуся в одну точку глазу трудно было прочитать мысли Фрейтага.

– Вы очень нервничаете сегодня все утро, Морис, – сказал Фрейтаг. – Я все время слежу за вами. Я летел вместе с вами на одном самолете от Парижа до Пальмы. Я сидел сзади вас.

– Но я могу объяснить…

– Надеюсь на это. Я потребую от вас некоторых объяснений. Особенно относительно того, что вы делали с тех пор, как прибыли на этот остров. В аэропорту вас встретил друг этой женщины. Потом вы один поехали сюда, чтобы присоединиться к ней.

– Нет, нет, вы ошибаетесь. Я совсем не собирался присоединяться к ней…

– Идемте сюда, – приказал Фрейтаг. В их ботинки забился песок, когда они проходили по песчаному пляжу между рядами загорающих. Рука Фрейтага направила Ле Плана в сторону покрытых травой дюн.

– Все было не так, как вы думаете, – начал снова Ле План. – Началось с того, что невеста не доставила посылку. Она взяла ее, но вместо того чтобы доставить в место назначения, привезла сюда.

– Ив этом случае вашей обязанностью было немедленно поставить в известность организацию.

– Да, но… Понимаете, я думал, что мне удастся вернуть посылку, если я буду действовать быстро. Невеста совсем не собиралась похищать ее. Она привезла сверток сюда, потому что не знала, каким образом связаться со мной.

– Вот, идите сюда.

Дюны были очень горячие, а песок затруднял движение. Покрытые скудной растительностью бугры становились все более высокими, вдвое выше человеческого роста. Фрейтаг стремительно двигался вперед. Все меньше и меньше встречалось людей. Наконец в раскаленной тишине, окруженные холмами мягкого песка, они подошли к глубокой впадине. Фрейтаг сел на дно этой впадины,вытянул ноги и повернул к Ле Плану парализованную часть лица.

Ле План уже больше не потел. Он высох от ужаса. Захватив горсть раскаленного песка, он медленно выпускал его сквозь растопыренные пальцы. У Ле Плана никогда не было револьвера. Но сейчас он впервые в жизни пожалел об этом. «Если бы у меня было оружие, я бы его сейчас убил. Я бы всадил ему пулю в голову. Ведь это Фрейтаг. Тот самый Фрейтаг, который убил Шредера, когда тот сообщил все полиции. Он убил курьера в Роттердаме, Додэ говорил мне об этом. И почему мы пришли сюда? В этих песчаных дюнах – как в пустыне. Никто не придет сюда, если я закричу. Он мне не верит».

– Значит, вы приехали сюда, чтобы забрать посылку, – сказал Фрейтаг. – Вы приехали один, ни с кем не посоветовавшись, и вы хотели заставить эту девушку вернуть вам посылку. Так?

– Да.

– После этого вы собирались вернуться в Париж и найти другого курьера? А организации вы бы только сообщили, что произошла маленькая задержка в отправлении. Так?

– Да, да, именно так я и хотел сделать. Я знаю, что это не разрешается, но мне было стыдно… мой выбор оказался неудачным… я надеялся предотвратить дальнейшие неприятности.

Профиль Фрейтага не дрогнул. Неподвижный глаз смотрел, не моргая, в горячее голубое небо, искривленный гримасой рот выражал недоверие. Ле План вспомнил гороскоп: может быть, наступил момент действовать быстро? Он прикинул на глаз силы врага. Да, это очень сильный, мощный человек. Бывший офицер CС, отлично изучивший все приемы рукопашной борьбы. Кроме того, у Фрейтага, вероятно, есть револьвер. Ле План робко взглянул на его двубортный серый пиджак. Револьвер спрятан там? Или, может быть, это нож? В таком тихом месте лучше действовать ножом.

– В этом деле имеет значение только сам товар, – сказал Фрейтаг. – Только товар. Вы нарушили правила. Я буду говорить прямо, Морис: если мы не найдем товар, вся ответственность ляжет на вас.

– Да, да, конечно. Но я хочу доказать вам, что я ни в чем не виноват. Я вовсе не хотел украсть посылку. Наоборот!

Фрейтаг повернул лицо, и на мгновение Морис Ле План увидел слабое подобие смеха в непаралвзованном глазу Гельмута.

Ну что ж, Морис, испытайте судьбу. Я дам вам этот шанс.

– Я сделал то, что считал лучшим. Вы должны мне поверить.

– Хорошо. Я читал ваш предварительный доклад относительно этой отправки. Человек, который встретил вас, Кохилл, – это он рекомендовал невесту?

– Да. Он и раньше работал на нас. Его предложения всегда оказывались вполне удовлетворительными.

Но он именно тот человек, который стоит за всем этим делом с кражей. Поэтому нет никаких сомнений, что на сей раз они украли посылку.

«Откуда он все это знает? – подумал Ле План. – И вообще, что известно этой уродине?»

– Да, – произнес Ле План вслух. – Пожалуй, они ее украли.

– А теперь расскажите мне все. Все, Морис. Ради себя самого, я рекомендую вам говорить только правду.

Ле План нагнулся, уставившись взглядом в горячий песок. Он рассказал все. Наступил момент говорить только правду. Правда – его единственная надежда. Когда он закончил рассказ, парализованное лицо кивнуло, как бы в подтверждение того, что слова Ле Плана его убедили.

– Сначала мы все узнаем относительно того американца, который приехал сюда с миссис Кеннер. Меня он очень беспокоит.

– Это фотограф одного из американских журналов, – сказал Ле План. – Абсолютно посторонний человек.

– Или агент Казначейства Соединенных Штатов.

«„Будь осторожен в выборе друзей”. Боже мой, я об этом и не подумал! – мелькнуло в голове Ле Плана. – „Агент Казначейства”». Он взглянул на неподвижное лицо своего визави с большим уважением. Тот встал и начал отряхивать песок с пиджака.

– А теперь давайте вернемся в отель, – сказал Фрейтаг, – нам нужно кое-что сделать. Предупреждаю вас, Морис: не пытайтесь убежать, потому что мы все равно вас найдем.

– О, конечно, я знаю. Я и не собирался…

– Очень хорошо. Ну, Морис, сегодня утром вам повезло. Я вам поверил. Но смотрите, не делайте ничего, что могло бы поколебать мое к вам доверие.

Они возвращались по горячим песчаным дюнам. Ле План шел быстрой походкой человека, только что услышавшего об отсрочке смертного приговора. Они прошли мимо покрытых полосатой – голубой с белым – материей купальных кабин и мимо маленькой палатки, где гости отеля в купальных костюмах пили аперитивы. Почерневший от солнца старик-испанец шнырял между столиками, предлагая туристам только что пойманную рыбу. В нескольких ярдах от палатки сыновья старика чинили морской велосипед, который они давали напрокат иностранцам.

Дойдя до навеса палатки, Фрейтаг остановился и повернул свое изуродованное лицо в сторону отеля, наверх. Ле План, моргая от яркого солнца, посмотрел туда же.

Отель «Соль де Самбра» представлял собой прямоугольное трехэтажное здание, белое, как пена на волнах. Он стоял у самой дороги, ведущей к пляжу, и его длинные террасы и бар доходили до каменного пирса на берегу моря.

Ле План посмотрел на террасу. Для него она находилась на слишком далеком расстоянии, чтобы он мог различить лица людей, сидящих на ней. Но он понял, что у Гельмута Фрейтага глаза как бинокль. Фрейтаг протянул свою огромную лапу и схватил Ле Плана за рукав.

– Они на террасе. Девушка с мужчиной. Может быть, это американец? Я не могу разглядеть точно.

– Я не знаю, Для меня это слишком далеко.

– Пошли, – сказал Фрейтаг. – Давайте пойдем по пляжу и будем разговаривать. Поднимемся по ступенькам там, сзади ресторана. Так они нас не заметят.

Ле План тупо кивнул головой. Он должен был идти вдвое быстрее своей обычной походки, чтобы поспевать за длинными шагами Фрейтага. Теперь он видел на террасе девушку, но не был уверен, что это Изабель Кеннер. Она стояла у перил террасы.

Фрейтаг взбежал по лестнице, перепрыгивая сразу через три ступеньки. Лестница вела в находящийся на открытом воздухе ресторан, откуда можно было пройти на террасу. Решетчатая перегородка, сплошь увитая диким виноградом, отделяла ресторан от террасы. Посередине решетки была арка, украшенная красными розами. Ле План подбежал к решетке и увидел на террасе Изабель Кеннер – она стояла к нему спиной и разговаривала с Фоллом.

– Подождите здесь, – приказал Фрейтаг.

Он смело прошел через украшенную розами арку на террасу. Там он подошел к бару и прислонился к стойке. Он был менее чем в десяти футах от Изабель Кеннер и Фолла. Укрытый от них решеткой, Морис Ле План дрожащей рукой закурил сигарету. Он видел, как Изабель Кеннер положила на стол свою пляжную сумочку. Затем в кармашек сумочки она убрала ключ от комнаты с прикрепленным к нему деревянным номерком. Потом, помахав своему собеседнику, направилась к увитой диким виноградником решетке, за которой прятался Ле План.

Ле План, заметавшись в поисках выхода, увидел, как мальчик, видимо, помогавший на кухне, прошел между столиками по террасе и вошел в кухню отеля. Он проследовал за мальчиком и спрятался в дверях, наблюдая, как Изабель начала спускаться по ступенькам, ведущим на пляж.

«А она красива, – подумал Ле План. – Она может носить открытый купальный костюм и не выглядеть в нем глупо».

Когда она удалилась, он вышел из своего укрытия. В нескольких шагах от него оказался Фрейтаг.

– Она оставила ключ от своей комнаты в сумочке на его столе, – прошептал Фрейтаг. – Пойдите украдите его и осмотрите ее комнату.

– Украсть?. Что?.. – заикался Ле План.

Правая сторона Фрейтага улыбнулась.

– Да. Возьмите ключ и обыщите ее комнату. Не исключена возможность, что она спрятала посылку где-нибудь у себя в номере. Я отвлеку внимание американца, а вы тем временем возьмите ключ.

«Он это серьезно? – думал Ле План. – Это просто ужасно. Но может быть, на самом деле он более глуп, чем кажется на вид? Как может Фрейтаг думать, что Изабель Кеннер беспечно оставит целое состояние в номере, в отеле!»

Ле План почувствовал тошноту. Как мог он пойти на такой опасный и довольно глупый риск? Но Фрейтаг ожидал. Он спросил:

– Ну, что случилось? Зачем терять время? Или ваша история была не совсем правдивой?

Да, это испытание, и испытание правдивости Ле Плана. Усталым движением Ле План кивнул и потом вместе с Фрейтагом вышел на террасу. Фрейтаг направился прямо к столику американца. Ле План следовал за ним.

Фрейтаг остановился около Фолла и сказал на ломаном английском языке:

– Извините, пожалуйста. Мне очень жаль, что приходится снова беспокоить вас.

Фолл взглянул на них. Ле План увидел его ясный взгляд, короткие, с рыжеватым отливом волосы, остриженные по-солдатски.

– Да?

– Утром мы ошиблись, я и мой друг. Вы понимаете, мы думали, что вы тот человек, которого мы знаем, потому что мы увидели, вашу жену. Поверьте, что ваша жена – абсолютная копня жены нашего друга может быть, она родственница той леди, которую мы знаем.

– Но я не знаю… – начал Фойл…

– Жена нашего приятеля – австрийка, бывшая фон Хиллер. А ваша жена австрийка?

– Нет. Она американка.

Фолл смотрел на них с подозрением.

– Ах, так! Значит, мы ошиблись. – Фрейтаг улыбнулся американцу. – Скажите, вон та линия на горизонте, это что – Африка? – спросил он, указывая вдаль рукой.

Ле План увидел, что американец взглянул в направлении, указанном Фрейтагам. Ну, теперь быстро. Ле План протянул через стол руку и быстро вытащил ключ из пляжной сумочки девушки.

– Я ничего не вижу, – сказал Фолл.

– Разве? Ну, это не так уж важно. – Парализованное лицо Фрейтага изобразило извинительную улыбку. Затем, кивнув по-военному головой, он ушел.

– Ну, взяли?

– Да, – едва проговорил Ле План.

– Хорошо. А теперь идите наверх. Мне тоже надо торопиться. Я должен кое-что сделать.

Фрейтаг вернулся через арку в ресторан, и Ле План увидел, как он спустился по ступенькам на пляж. Он пошел за девушкой. «Боже, помоги ей!» – подумал Ле План.

Все еще нервничая от только что совершенной кражи, он направился к главному входу в отель, крепко зажав в руке украденный ключ.

Внизу, на пляже, Фрейтаг побежал. Для такого грузного мужчины он бежал довольно быстро. Он миновал купальные кабины, бар, схватил за плечо старика-испанца и попросил у него напрокат плавки. Он торопил старика и ругался. И старик, в ответ на грубость, дал ему плавки слишком маленького размера. Потом, не торопясь, нашел ему купальную кабину и, когда немец заперся в ней, плюнул на дверь. «Все иностранцы дураки, а немцы всех хуже, они просто звери».

Через несколько минут на пляже появилась огромная белая фигура Фрейтага. На его бедрах едва держались серые плавки, которые были ему малы по крайней мере на три размера. Он побежал к воде и остановился, прикрыв рукой глаза от солнца.

Изабель Кеннер входила в воду. Волна уже, доходила до линии ее желтого бюстгальтера. Потом она нырнула и начала сильно работать руками. Фрейтаг следил за ней. Девушка была хорошим пловцом. Она направлялась в залив.

Фрейтаг вошел: в воду походкой робота. Он тоже нырнул к поплыл.

На втором этаже отеля Морис Ле План наблюдал, как молоденькая горничная с половой щеткой и ведром в руках вошла в комнату, находящуюся в дальнем Конце коридора. Его рассудок бурно протестовал против этого нового унижения. Зачем подвергать себя опасности быть пойманным: в чьей-нибудь комнате? Он посредник, а не мелкий преступник. Но он вспомнил ужасное лицо Фрейтага и снова услышал его голос, спокойно прозвучавший в тишине дюн: «Я вам поверил. Но смотрите, не делайте ничего, что могло бы поколебать мое к вам доверие». Ле План достал из кармана ключ и вставил в дверь комнаты Изабель Кеннер.

Постель все еще не была убрана. Значит, горничная может войти в любую минуту. Нужно торопиться. Обливаясь потом, Ле План начал обыск. Ящики письменного стола, гардероб, чемодан. Ничего. Как раз напротив кровати находилась дверь. Он подумал, что это чуланчик, и попробовал открыть ее. Дверь открылась. Оказывается, она вела в другую комнату. Значит, она спала с этим американцем. Он вошел в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь. У стены стояла вся аппаратура фотографа. Ле План открыл одну из коробок. Три «лейки», экспонометр и другие принадлежности для фотографии. Надо будет сказать Фрейтагу, что, если этот человек из Казначейства, он здорово замаскировался. Сейчас он установит это точка. Он открыл портфель Фолла. Там были железнодорожные билеты и корешки чековой книжки. Все – на имя Грегори Фолла, выплаты произведены отделением банка, субсидирующего его журнал «Все совершенно ясно, – подумал Ле План. – Фрейтаг на неверном пути». Он закрыл молнию на портфеле и положил его обратно в чемодан.

Вдруг Ле. План услышал, как в дверь вставили ключ. Он взглянул на дверь, ведущую в соседнюю комнату, но балконная дверь была ближе. Он выбежал на балкон.

На балкон выходили, двери двух комнат: комнаты девушки и комнаты Фолла. Ле План слышал, как кто-то вошел в комнату американца. Нужно стоять очень тихо. Пока еще никто его не увидел. Если проскользнуть обратно в комнату Изабель, ему, может быть, еще удастся удрать незамеченным.

Осторожно двинулся он к двери в комнату Изабель. Из комнаты Фолла раздался кашель. Кашлял мужчина, вероятно, сам Фолл.

Ле План вспомнил, что внутренняя дверь комнаты Изабель не заперта. Поэтому рискованно пытаться убежать через эту комнату. Если Фолл что-нибудь услышит, он войдет через эту дверь и отрежет ему путь. Нужно придумать что-нибудь другое.

Глаза Ле Плана лихорадочно искали другой возможный выход. Футах в двенадцати от себя он увидел низенький парапет другого балкона. Узенький каменный выступ соединял оба балкона. Если быть осторожным, можно найти точку опоры для ног. Но это очень опасно. Выступ не более трех дюймов ширины, и он может крошиться.

Фолл снова кашлянул в комнате. Осторожно Ле План взобрался на парапет балкона, затем, прижавшись к стене, переставляя ноги как канатоходец, он отправился в свое ужасное путешествие.

10

Менее чем в пятидесяти футах от берега плавно раскачивалась на ленивых волнах маленькая шлюпка. На носу, лицом вниз и опустив руки в воду, лежал юный Мадрильено, наследник южно-американского оловянного короля. За рулем сидела, надув губки, его последняя любовница – андалузская танцовщица, страшно не любившая солнца.

Юный наследник оловянного короля внимательно вглядывался в чистую воду, выискивая рыб. Потом, услышав ритмичные гребки пловца, лениво повернулся на бок, С удовольствием любовался он иностранкой. Она была отличным пловцом, а на ее купальник пошло скандально малое количество материи, это один из костюмов, которые теперь носят в Европе, он называется «бикини» н состоит из маленьких трех носовых платков, сложенных по диагонали. Улыбаясь, наблюдал он за ней, сравнивая ее стройное тело с пышными формами своей любовницы. Когда иностранка проплыла, направляясь в открытое море, молодой испанец повернулся и посмотрел на мощные пухлые ноги своей подруги, – Ты слишком много ешь, – заметил он.

Она прищурила свои темные глаза, внимательно смотря в сторону берега. Она наблюдала за мужчиной-пловцом. Он двигался как автомат, четко отбрасывая тяжелые удары, как будто учился грести веслами, У него были широкие плечи и мощные руки. Андалузская танцовщица повернулась к своему худенькому любовнику.

– А ты такой тощий, кожа да кости, – огрызнулась она. – Вон посмотри: вот это мужчина!

Фрейтаг не слышал их разговора. Он ритмично греб, не выпуская из виду плывшую впереди девушку. В такое жаркое время дня и на таком расстоянии от берега пловцов больше не было. Никто ничего не услышит в тихих морских водах.

Его бритая голова снова опустилась под воду. С каждым гребком голова высовывалась, и рот с силой заглатывал очередную порцию воздуха. Жаль, что она оказалась хорошим пловцом. Нелегко догнать такую. Но Фрейтаг сильный, он догонял.

Изабель Кеннер видела мужчину, но не обращала на него никакого внимания. Он был далеко позади. Просто он плыл в том же направлении. Она размеренно гребла, удаляясь от берега. Она вспомнила о последних неделях, которые провела, болтаясь по пляжам, подобным этому, с блокнотом и карандашом в руках, с тоской ожидая, когда какой-нибудь турист закажет ей за пятьдесят центов свой портрет. Нужно было сделать сотни таких портретов, чтобы набрать денег для поездки в Париж. Если бы все было хорошо, если бы Чак сказал ей правду, она бы сейчас была уже дома. Она вообразила себя в Нью-Йорке. Поздняя весна. Сейчас там не так жарко, как здесь. Плывя, она закрыла глаза, тоскуя по дому. Но какой смысл думать об этом?

Все еще направляясь вглубь моря, она оглянулась назад. Этот парень начинает ее догонять. Его гребки участились. Изабель улыбнулась. Она была лучшим пловцом, чем большинство мужчин. Если она захочет, он не сможет ее догнать, в этом она уверена. Девушка опять начала думать о событиях вчерашней ночи и сегодняшнего утра. Если бы она только не потеряла этот проклятый несессер, если бы она только могла отдать его Чаку и проститься с ним! Но до тех пор, пока этот вопрос не выяснен…

И все же есть и хорошие стороны. Например, Грегори Фолл. И он даст ей работу. Может быть, они ужасно хорошо платят, эти люди из журнала. Может быть, за месяц она сможет заработать на билет на пароход и уехать домой? Но это, наверное, невозможно. Она спросит об этом у Грега за ленчем.

Теперь тот парень находился на расстоянии меньше чем тридцать футов. Ей уже хорошо была видна его бритая голова, широкие белые плечи. Пожалуй, надо его проучить. Она ускорила гребки и увидела, что расстояние между ними увеличилось.

Грег. Когда она закрывала глаза, то видела его сердитое лицо. Интересно, на что он сердится? Какие у него неприятности? Оказывается, в Европе у всех неприятности. Может быть, это вино? Он вчера страшно обиделся, когда она спросила его, не пьян ли он. У него ужасный характер, это сразу видно. А как он дрался вчера! Видимо, она нравится ему. Да, он влюбился в нее!

А, будь проклят этот человек! Опять он догоняет. Но, слава богу, она его здорово опередила. Девушка повернулась на спину, чтобы посмотреть на берег. Берег был уже далеко, и люди на нем казались очень маленькими черными точками. Теперь ей гораздо ближе до рукава залива. Она посмотрела в ту сторону и снова начала плыть, видя перед собой, скалистый берег, линию деревьев и дикие растения около воды. «Если мне придется ступить здесь на берег, как бы не порезать ногу, – думала она. – Нет, уж лучше проделать обратный путь по морю».

Изабель повернулась и направилась к берегу. Ее преследователь остановился. Она весело подумала: «А я поняла тебя. Теперь ты сделаешь вид, будто продолжаешь плыть в море. Минут пять ты будешь плыть. Но ведь и ты устал. А сильный мужчина».

Теперь она хорошо видела его лицо. Какое оно странное! Вода скатывалась с бритого черепа. «Ну, сейчас я проплыву мимо него», – подумала Изабель.

Она опустила голову в воду и сделала сильный гребок. Но вдруг зацепилась за что-то. Железные пальцы схватили ее. Рассердившись, она стала вырываться и услышала, как он боролся с водой, пытаясь удержать ее. – Черт возьми, что вы собираетесь делать? Пустите! Он отпустил ее. Она увидела его волосатую руку, ударявшую но воде, когда он плыл рядом с ней, его лицо, улыбавшееся одной половинкой. «Что-то неладное с его лицом, – подумала она. – Он просто омерзителен».

– Вы невеста? – спросил он.

– Что?

Она допустила слишком большую паузу. Он увидел эффект от своего вопроса. Теперь он был уверен» что не ошибся.

– Никто не услышит нас здесь, – сказал он. – Это очень удобное место для разговора.

– Я… Я думаю, что вы ошиблись, – тихо прошептала Изабель, снова увеличивая темп.

– Подождите, я не желаю гоняться за вами. Вы отличный пловец, мадам. Мне просто нужно кое-что вам сказать.

Какой смысл отрицать? Она по крайней мере в пятнадцати минутах от берега, а он такой решительный.

Она перестала плыть, стараясь держаться от бритой головы на расстоянии примерно в десять футов.

– Я не могу терять даром время, – продолжал мужчина. – Я занятой человек. Если вы обещаете мне доставить посылку до наступления сегодняшней ночи, я гарантирую вам пять процентов рыночной стоимости этого товара.

– Но у меня ее нет, – в отчаянии пробормотала Изабель.

– Пять процентов в американских долларах – это пятнадцать тысяч. Это очень щедро. Особенно если учесть, что я и Ле Плану обещал такую же сумму.

Он внимательно наблюдал за ней.

– Ле План согласился, – продолжал он. – И он надеется, что вы тоже согласитесь.

– Послушайте, я не знаю, о ком вы говорите, мистер…

– Мое имя не имеет никакого значения. Ле План знает меня.

– Но я не знаю никакого Ле Плана, – протестовала она.

– Ну, не валяйте дурака. Вы встретились с ним в Париже.

– Вы имеете в виду друга Чака?

– Да. Теперь вы понимаете, о когда я говорю, мадам, и он собирается принята наши условия. А как вы?

– Поймите, я не знаю, о чем вы говорите, – воскликнула Изабель. – Я знаю только одно: я привезла сюда этот несессер, и кто-то его украл. Если вы хотите его получить, советую вам обратиться к Барнею Кохиллу. Только он имел возможность украсть его.

– Так, значит, Кохилл ваш партнер? Почему вы сразу не сказали мне об этом?

– Но он совсем не мой партнер!

– Перестаньте лгать, мадам. Это может кончиться для вас печально. Вы воровка, и мы по-своему поступаем с ворами.

Бритая голова приблизилась к ней. Наполовину улыбающееся лицо повернулось к берегу.

– Здесь тихо и безлюдно, – сказал он. – А с пловцом всегда могут приключиться неприятности. Например, судорога. Конечно, я приму все меры, чтобы спасти вас… Но мне это может не удаться. А пятнадцать тысяч долларов – это огромная сумма.

«Он сильный, – думала девушка, – но не очень хороший пловец. Если я пробуду в воде дольше, я слишком ослабну и не смогу использовать свое умение плавать. Он это знает и поэтому старается измотать меня».

Она быстро повернулась и увидела справа от себя скалистый берег, линию деревьев. Опустив низко голову, с мрачной решимостью считая гребки, она начала такой спринт, какой никогда не показывала ни на одном соревновании в колледже. Если бы только ей удалось выиграть тридцать или сорок ярдов, она бы смогла спрятаться за деревьями прежде, чем он достигнет берега. Шум ее собственного кроля заглушил все остальные звуки. Она даже не знала, преследует ли он ее. Она плыла не оглядываясь, не рискуя нарушить темп. Она плыла так, как никогда не мечтала плавать, до предела напрягая свои усилия. Остановилась она только тогда, когда ее пальцы коснулись скал и она была на глубине не более трех футов.

Скалы были очень острые, и ее это пугало. Она уже оцарапала одну ногу о подводные камни. Теперь, когда она находилась на суше, она решилась оглянуться. Он плыл изо всех сил, шлепая по воде руками, даже не настоящим кролем, а просто стараясь возместить отсутствие опыта сильными, частыми гребками. Да, она выиграла расстояние, выиграла больше, чем ожидала.

Она побежала к деревьям, но споткнулась о камни, которые сплошь покрывали острые, как бритвы, ракушки. Из колена потекла кровь. Сверху палило полуденное солнце. На далеком берегу люди двигались, как мухи. Она вдруг вспомнила о своей наготе. На ней было только маленькое «бикини». Ноги уже кровоточили. Когда она вбежала в гущу деревьев, ее нежную кожу начали царапать колючие ветки и травы. Но страх заглушал боль. Она бросилась в самую чащу густо раскинутых средиземноморских сосен. Даже здесь, в густой чаще, она прислушивалась к полуденному стрекоту кузнечиков, к мягкому плеску волн внизу.

Наконец послышался звук плескания в мелкой воде. Затем раздалось тяжелое прерывистое дыхание, когда он взбирался на скалы. Хрустнули под его тяжестью ломкие травы. Она чуть подняла голову, внимательно прислушалась.

Он был теперь на расстоянии не более десяти футов. Сквозь ветви она видела его широкие белые мускулистые плечи, паучьи руки. Из волосатой ляжки текла кровь. Его парализованное лицо вертелось, как флюгер, разыскивая ее. Он пошел вверх по дорожке и скрылся из виду. Она слышала, как он делал небольшие круги. Он искал ее.

«Где она? – спрашивал себя Фрейтаг. – Где»? На суше преимущество было на его стороне. Он бегал быстрее ее. Внимательно всматривался он в густой кустарник. Все тихо. «Но она должна быть где-то здесь, – думал он. – Если она здесь, я ее обязательно найду. Отсюда только один выход к пляжу и в отель – по этой тропинке. Если она не пробежала этим путем, значит, она все еще здесь, в этих деревьях. И я ее найду».

11

Войдя в комнату, Грегори Фолл увидел, что постель все еще не убрана. Он запер за собой дверь, так как не хотел, чтобы горничная застала его переодевающимся. Он снял шорты и рубашку и стоял совсем голый на теплом паркетном полу. Потом подошел к умывальнику и ополоснулся прохладной водой. Вытирая лицо, он все время думал о двух незнакомцах. Почему они подошли к нему и рассказали липовую историю о том, что Изабель похожа на какую-то их знакомую? Что они хотели этим прикрыть? И разговаривали ли они с Изабель? Может быть, это ее идея снять его подозрения?

«Нужно все выяснить, – подумал он. – Необходимо. Глупо влюбляться в девушку, которую ты совсем не знаешь. Глупо прыгать в воду с закрытыми глазами. Откуда эти типы узнали, что мы в Кэмп де Маре? Откуда они могли узнать? Если только им не сказала сама Изабель. Лучше всего встретиться с Чаком Кеннером, – решил Фолл, – Поеду-ка я в Пальму и поговорю с ним. Он ненавидит ее и может рассказать мне всю правду».

Он побрился и подошел к гардеробу. Надевая брюки, он вдруг обратил внимание, что Дверь, ведущая в соседнюю комнату, прикрыта неплотно. «Но я уверен, что утром она была прикрыта, – подумал он. – Кто ее открывал? Может быть, Изабель приходила сюда, пока я был на террасе?»

Он вошел в ее комнату. Беспорядок. Но еще больший, чем у него. Все перерыто, как будто кто-то что-то искал. И вдруг на – балконе он услышал какой-то непонятный звук. Осторожно ступая босыми ногами, он вышел на балкон.

Никого! Вот интересно!

Снова послышался тот же звук. Тихий царапающий звук. Фолл взглянул наверх. С правой стороны на выступе, идущем от его балкона к соседнему, стоял человек. Маленький человек, тот самый, который спрашивал у портье об Изабель.

Повернув лицо к стене, раскинув руки с растопыренными пальцами, будто он был распят на кресте, Морис Ле План застыл, как муха на двери. Он услышал, как кто-то босыми ногами тихо ходил по балкону, немного ниже, слева. Но он не мог повернуть голову. Если он ее повернет, то может упасть.

Он был уже посередине между двумя балконами. Теперь до второго балкона оставалось примерно пять футов. Если бы его не заметили, он бы благополучно добрался до него.

Снова послышались шаги босых ног. Но никто его не звал. Значит, кто бы ни был тот человек на балконе, он не видел Ле Плана. Есть еще шанс.

Ле План на мгновение закрыл глаза, стараясь совладать с собой. Руки его дрожали, что не раз уже случалось с ним за последние двадцать четыре часа. Глупый гороскоп из французской газеты снова пришел на память: «Если в рискованном деле наметится неуверенность…» Дрожь с рук перешла на ноги. Солнце, отражающееся на белоснежной стене, буквально ослепило его.

Он услышал, как человек на балконе снова пошевелился. Может быть, он уходил в комнату? Может быть, все в порядке? Ле План решил сосчитать до десяти и потом продолжать путь. Он медленно считал: раз, два, три… четыре, пять… «Я – посредник, – думал он. – Да, сейчас я, как никогда раньше, нахожусь посередине, достаточно высоко над землей, чтобы мне грозила смерть, и в то же время – на полпути к спасению».

«Будь осторожен в выборе друзей…»

Шесть, семь… «Что, он уже ушел в комнату? Можно мне двигаться дальше?» Восемь… «В пяти футах от меня другой балкон. Если я доберусь до него, я спасен». Девять… «Вероятно, он ушел. Ничего не слышно». Десять. Ле План правой ногой пошарил по выступу. Затем, приставил к ней левую ногу, продвинувшись таким образом еще на один дюйм. Осторожно нащупывая стену, продвинулась и правая рука. И снова правая нога нащупывает выступ…

Еще одно продвижение. Почему-то на этом месте, на выступе, оказался толстый слой песка и обкрошившегося мела. Этот мусор зашуршал под правой ногой. Потом Ле План медленно переставил левую ногу. Снова зашуршал мусор.

Чей-то голос произнес!

– Эй, вы, что вы там делаете?

Это Американец. Ле План понял это, не оглядываясь. Значит, он увидел его. Ле План решил сыграть ва-банк и проиграл.

– Эй, вы там! Я с вами разговариваю!

До парапета следующего балкона осталось три с половиной фута. Внизу… Ле План не смотрел вниз. Он боялся высоты, боялся со времен давно забытого детства. Он снова продвинул ногу на дюйм, не обращая внимания на окрики человека с балкона.

– Хотите я вам помогу? Осторожнее, это очень опасно!

Ле План снова приставил левую ногу и продвинулся еще немного. Он стоял выпрямившись, раскинув руки. Опять под ногами какой-то мусор. Он может оказаться роковым.

Впервые он взглянул вниз. С высоты третьего этажа. О, боже! Выступ здесь немного попорчен, он может обломиться. Двор внизу вымощен булыжником. Ле План почувствовал, что вновь задрожал, и закрыл глаза. Больше он не будет смотреть вниз.

– Вы там не пройдете, – раздался голос американца. – Вернитесь. Дальше выступ немного обкрошился.

Всего три фута до спасения. Три фута по выступу, который может раскрошиться окончательно. До спасения еще три перехода, а чтобы вернуться назад – не меньше двадцати.

«Действуй быстро!» – говорит гороскоп.

Человек по имени Морис Ле План достиг высшей степени нервного напряжения. Он продвинул вперед правую ногу и услышал, как под ногой раскрошилась известка.

Теперь двигалась левая нога. Все в порядке? Кажется, да. И тут он нарушил свое обещание и посмотрел вниз. Посмотрел и застыл от ужаса. Он увидел падающие куски известки. Услышал звук разбившихся о булыжник обломков. Его правая нога ступила на место, ширина которого была значительно уже его ботинка. Он не может продвигаться дальше.

Ле План прижался к стене.

– Возвращайтесь обратно, – вновь послышался настойчивый голос американца. – Осторожнее! Возвращайтесь обратно.

Но он не мог. Красные искорки прыгали в его плотно закрытых глазах. Тело расслабилось. «Я должен двигаться. Я должен двигаться», – в отчаянии повторял он про себя. Он передвинул левую ногу каблуком вперед, прикоснувшись к каблуку правой.

И вдруг правая нога соскользнула. Серый габардиновый пиджак раздулся в воздухе. С широко раскинутыми руками Ле План перевернулся как колесо, открыл глаза, глядя на кружащееся перед ним видение – конец жизни.

Грегори Фолл, перегнувшись через перила балкона, видел, как он со свистом пролетел вниз. Услышал, как мягкое живое тело шлепнулось о мертвые камни. Он лежал, скорчившись, с неестественно вывернутыми конечностями, как разбитый манекен с витрины. По вымощенному булыжником двору бежали два служащих отеля. Внезапно они остановились, не добежав нескольких шагов до тела. Они взглянули вверх на взволнованное лицо Фолла.

– Мертвый? – крикнул Фолл, хотя уже заранее знал ответ.

Один из подбежавших дотронулся до облаченного в серый габардин плеча. Рука безжизненно повисла. Лицо невозможно было, узнать. Сплошная кровь, глаза и кровь…

– Умер, – сказал человек.

Внизу в маленькой церковке Кэмп де Мар пономарь отбивал полдень.

Полдень.

12

Полдень, Звон медленно разливался по широким просторам залива. С силой прижимаясь к сосновым иглам, лежа в чаще, Изабель слышала отдаленный перезвон. Она не решалась приподнять голову. Лежала, плотно прижавшись к земле.

По шее ползли, время от времени меняя курс, останавливаясь, доводящие до отчаяния муравьи. Вот один медленно пополз в ухо. Она знала, что где-то поблизости находится этот огромный мужчина. Он прислушивается к малейшему шороху. Он терпелив. Он не двигается вот уже в течение нескольких минут. Но страх, оставшийся у нее с детства, страх перед, муравьями, залезающими в уши, заставил ее слегка пошевелиться. Она стиснула зубы, освободив одну руку, и нащупала муравья. Ее движение в абсолютной полуденной тишине произвело небольшой шум. Ее преследователь выполз.

Еще плотнее уткнувшись лицом в землю, она краешком глаза увидела его толстую волосатую ляжку, прижавшуюся к ближайшей сосне. Одно мгновение ей казалось, что он вот-вот наступит на нее. Но он прокрался мимо. Она слышала, как он снова вышел на тропинку и там остановился.

Фрейтаг был озадачен. Он теряет драгоценное время. Он весь покрылся мелкими ранами, занимаясь бесполезными поисками в гуще деревьев. Но он все еще не нашел ее. Он посмотрел вдоль тропинки. Может быть, он ошибается, думая, что она спряталась здесь? Более вероятно, что она помчалась к отелю, к людям, к безопасности. Ну что же, если даже она вернулась обратно в отель, ей не удастся скрыться от него. Отсюда есть только один выход. Они ведь находились на маленьком полуострове.

Повернувшись, он побежал вниз по тропинке к дальнему пляжу.

Изабель ожидала, все еще не решаясь пошевелиться, до тех пор, пока его шаги не смолкли. Затем она с трудом выползла из своего укрытия. Бюстгальтер ее съехал, обнажив упругие белые груди. Ноги и руки были сплошь покрыты царапинами. Она вышла на тропинку и, пройдя несколько шагов, выглянула из-за песчаного буруна. Мужчина был уже далеко. Она легкой походкой побежала к пляжу.

Полдень. Колокола готической башни собора отбивали двенадцать раз. Их эхо разносилось по тихим, окруженным высокими стенами дворам старого города и дальше, до вилл Торрено.

В комнате Мэгги, развалившись на кровати, Чак и Мэгги почти не слышали перезвона. Мэгги, надув губки, лежала на своем мягком животе. Чак шлепнул ее по голой загорелой спине…

– Еще не все кончено, – говорил он. – Все вы, девушки, одинаковые, не верите в нас. Я все устрою. Нужно только время.

– Время! Одного времени недостаточно, – возразила Мэгги. – Барней теперь следит за тобой. Нам никогда не удастся удрать отсюда.

– Но ведь я не брал эти бриллианты! Это у Изабель сейчас большие неприятности. Подожди, тот парень из Парижа разделается с ней, и тогда уж ей не придется больше ни с кем разыгрывать из себя воркующую голубку, Только подожди.

– Подожди да подожди. Только и слышишь, что подожди.

– Но послушай, Мэгги. Ведь ничего не изменилось. Этот парень сейчас в Кэмп де Маре. Изабель занята с ним. И я должен воспользоваться моментом. Я поеду и повидаюсь с Фоллом. Возьму мопед на часик-другой и съезжу туда. В конце концов я получу эту работу.

– Может быть.

– Ничего не может быть! Эту работу предложили мне, и проклятый фотограф не имеет никакого права увольнять меня.

– Откуда ты это знаешь?

– Знаю, и все, – проворчал Чак.

Мэгги быстро выпрыгнула из кровати.

– Вставай, – прошептала она. – Быстро вставай! Барней поднимается по лестнице.

Да, действительно, это был Барней. Едва Чак Кеннер успел проскользнуть в свою комнату, как в коридоре раздались шаги Барнея. Чак слышал, как он остановился около какой-то открытой двери и спросил:

– Все в порядке, мисс Дэвид? Чувствуете себя хорошо?

– Да, да. Я немного соснула. Я чувствую себя хорошо. Благодарю вас.

Барней Кохилл закрыл дверь в комнату мисс Дэвид.

Он не хотел, чтобы старая карга подслушивала его разговор с Мэгги. Это известный ее трюк – лежать с открытой Дверью. И дверь в комнату Мэгги тоже распахнута. Он зашел к ней и захлопнул дверь.

Мисс Дэвид видела, как Барней закрыл ее дверь. Такие подлые люди, как мистер Кохилл, всегда замечают, когда их подслушивают. Сами подлые и в других вечно подозревают подлость. Но сейчас это не имеет никакого значения. Она знает, где находится миссис Кеннер. В Кэмп де Маре. Да, она отлично знает Кэмп де Мар. Как-то она ездила туда с миссис Форсайт, в машине миссис Форсайт. Насколько она помнит, это не так далеко.

«О, какая же я глупая, – размышляла она. – Я ведь обещала, что никогда больше не возьму ничего, что не принадлежит мне. Сейчас можно сделать только одно. Нет смысла стыдиться чего-нибудь или изображать гордость. Мне нужно немедленно поехать в Кэмп де Мар, отдать миссис Кеннер ее бриллианты и сказать, что они попали ко мне по ошибке. Она будет так рада, когда я верну их, что не станет поднимать никакого шума».

Мисс Дэвид встала и покрыла свои серые щеки толстым слоем румян. «Какая я белая, как полотно, – подумала она гордо. – Я ужасно боюсь и поэтому побледнела. Конечно, очень приятно иметь белый цвет лица, но не такой ценой».

Мисс Дэвид положила бумажный кулечек в свою старую хозяйственную сумку и спустилась вниз.

В холле она встретила Розалию, девушку, выполнявшую всю работу в пансионе. Она спросила ее, когда идет автобус в Кэмп де Мар.

– Откуда я знаю! – огрызнулась Розалия. – Я там не живу. Пойдите на площадь Рамбла и спросите в конторе автобусной станции. Их автобусы ходят туда.

Фу, какая глупая девка! Какой смысл спрашивать таких о чем-либо? Они только задержат. А нужно торопиться.

На площади Рамбла мисс Дэвид пришлось с большим трудом проталкиваться сквозь огромную толпу. Тут были и сельские жительницы с детьми, одетые в черные платья, и горожане в своих лучших праздничных нарядах. Происходила одна из религиозных церемоний, до которых так охочи испанцы, хотя мисс Дэвид никогда не могла понять, почему все они имеют такой мрачный вид в Эти праздники. А мужчины к тому же надевают белые капюшоны, как куклуксклановцы в кинокартинах.

У автобусной остановки никого не было. Прошло минут десять, прежде чем мисс Дэвид удалось достучаться в окошечко станции. К окошечку подбежал какой-то клерк и сказал, что автобус в Кэмп де Мар ушел только что. Но мисс Дзвид отлично знала их, этих испанцев. Они всегда говорят: или только что ушел, или сейчас отправится. Она вновь поспешила на площадь, с – трудом пробираясь сквозь толпу ребятишек, затеявших какую-то игру на ступеньках конторы, и побежала по улице впереди длинной колонны мужчин в капюшонах, чьи руки были посыпаны пеплом. «Пепел – это епитимья, – подумала она. – А моя епитимья – это поездка в Кэмп де Мар».

Автобус все еще стоял на остановке, и никаких признаков отправления не наблюдалось. Эти бездельники шоферы, конечно, никуда не уедут, раз есть возможность поглазеть на процессию. Мисс Дэвид ворвалась в автобус и заняла лучшее место, смахнув на пол узел какой-то женщины. Никто против этого не возразил, так как все пассажиры вышли из автобуса. На одном из сидений лежал маленький хорошенький чемоданчик, совершенно беспризорный, и на какое-то мгновение мисс Дэвид почувствовала знакомое ей искушение.

Но нет! Раз и навсегда нет! Эти бриллианты преподали ей достаточно ясный урок. «Боже мой! – думала мисс Дэвид, – Ведь меня могут посадить в тюрьму за то, что я сделала. Пусть это послужит мне уроком. Нет, я верну ей все бриллианты, все до единого камешка, и пусть миссис Кеннер будет мне благодарна за такую мою честность. Я даже верну ей ее шарфик. Вероятно, несессер кто-нибудь подобрал. Но, надеюсь, она не очень расстроится по этому поводу».

Да, но не хватает двух бриллиантов… Ну что ж, она даст миссис Кеннер адрес ювелира, у которого они остались, и миссис Кеннер может отлично туда сходить и забрать их сама.

Совершенно неожиданно звуки церковных гимнов, распеваемых длинной вереницей молящихся, заглушили звуки городского духового оркестра, доносившиеся с площади, где происходили бои быков. Потом раздался еще какой-то низкий звук. «Это часы на соборе», – подумала мисс Дэвид. Они отбивали половину первого.

– Когда, наконец, отправится этот автобус? – сердито спросила она стоявшего в стороне шофера.

– Сейчас отправится, – спокойно произнес тот, не делая никакой попытки двинуться с места.

– Сколько ей примерно лет? – спросил человек в штатском.

Ответ сеньора Рибаса утонул в звуках соборного колокола, находящегося совсем рядом с магазинчиком ювелира. Динг-донг. Машинально сеньор Рибас посмотрел на длинный ряд часов – семь штук, – висящих на стене его мастерской. Двенадцать, тринадцать… Третьи часы отстают на одну минуту.

– Около шестидесяти лет, – ответил сеньор Рибас. – Главное, что она была цветная.

– Черная?

– Нет, не африканка. Цвет кофе с молоком. Довольно эксцентричная женщина, сплошь увешана фальшивыми драгоценностями. С замашками леди, но неряшливо одетая и в туфлях со стоптанными каблуками.

Человек в штатском облизнул карандаш кончиком своего розового языка.

– И вы не знаете, как ее зовут?

Сеньор Рибас страшно волновался. Никогда не знаешь, как себя вести с этими полицейскими. Хочешь проявить себя честным гражданином, патриотом – а они подозревают тебя в чем-то. Думают, что ты делаешь это из каких-то тайных побуждений. Такое отношение может отбить всякую охоту к честным поступкам, решил сеньор Рибас.

– Нет, – сказал он, – Как я вам уже говорил, она когда-то приносила мне брошку. Так, какой-то мелкий ремонт. Я посмотрел все книги и не нашел никаких следов этого заказа.

– Вероятно, так же, как и не нашел их налоговый инспектор, – мрачно заметил одетый в штатское. Он что-то долго записывал в свой блокнотик.

Сеньор Рибас засунул указательный палец за воротник и немного ослабил узел галстука. Никогда не знаешь, как вести себя с полицией!

– А вы уверены, что мешочек был полон настоящих бриллиантов?

– Нет, нет! Я совсем не уверен. Я их все не проверял. Проверил только те два, которые отдал вам.

– Так, может быть, лишь эти два и были настоящие? Может быть, она хотела вас обмануть?

– Полагаю, что это вполне возможно.

– Что же вы заставляете меня попусту тратить с вами время? – рассердился человек в штатском. – Я не из тех, которые могут потратить на вас весь день, потому что вы что-то «полагаете».

Рибас начал снова терпеливо и медленно повторять, словно разговаривал с ребенком:

– О нет, я так не думаю, сеньор офицер. Я взял эти два камня без выбора из целой горсти, которую она мне предложила.

– А сколько их было в горсти?

– Ну, по крайней мере дюжина.

– Отлично. Так бы и сказали с самого начала, – Полицейский снова заглянул в свой блокнотик. – Значит, так: мулатка, седая, пожилая, много фальшивых драгоценностей, по-испански говорит с акцентом, вероятно, француженка Три месяца тому назад была здесь по поводу ремонта брошки. Это все?

– Да, это все, что я могу припомнить.

– Хорошо. – Одетый в штатское положил бриллианты в карман жилета. Потом затянул свой блокнотик резинкой. – В пятнадцать часов явитесь в префектуру. Там у моего начальника подпишете письменные показания. До свидания.

Человек в штатском вышел. Дверь за ним медленно закрылась, и маленький колокольчик тихо звякнул.

Лавочка ювелира находилась недалеко от Управления полиции. Одетый в штатское сел за стол и написал краткий рапорт. Затем убрал бриллианты в несгораемый шкаф и получил за них расписку. Потом спустился вниз к лейтенанту, ведающему постовыми полицейскими.

– У меня есть описание для всех постовых, – сказал он.

. Лейтенант дал ему большой кусок мела и указал на дойку.

– Напишите.

Одетый в штатское написал: «Женщина, мулатка, цвет кожи – кофе с молоком, волосы седые, носит фальшивые драгоценности, говорит с акцентом. Подозревается в воровстве. О всех женщинах, к которым подходит хоть часть указанных примет, необходимо немедленно сообщать Муданзасу. Очень важно и срочно!»

Одетый в штатское отступил немного и посмотрел на доску. Почерк был четкий. Над доской, в тяжелой раме, генералиссимус Франко милостиво улыбался своему полицейскому. Рыхлые старческие черты генералиссимуса были искусно отретушированы умелым фотографом.

Одетый в штатское передал дежурному свой рапорт и пошел выпить чашечку кофе.

А тем временем объект розысков одетого в штатское, зажав в руках мешочек с богатством, покачивался в пригородном автобусе, направлявшемся мимо отеля «Средиземноморский». В это утро автобус был наполовину пуст. Большинство островитян осталось в Пальме до конца религиозных процессий. Половину пассажиров составляли солдаты, устроившиеся спать на задних сиденьях. Они не обращали на мисс Дэвид никакого внимания, и она, бесконечно репетируя предстоящие объяснения, бормотала теперь вслух: «Произошла крупная ошибка, миссис Кеннер: Величайшая ошибка! Я хотела вернуть вам их раньше, но служанка, когда убиралась в моей комнате, к несчастью, сломала несессерчик».

Как это? Подойдет? Нет, лучше начать все сначала.

Она рассеянно выглянула из окна автобуса, и очередной поток извинений замер у нее на губах. Юный мистер Кеннер гнался за ней. Она отлично видела его: он ехал на своем мопеде и держался буквально на расстоянии двух-трех ярдов от автобуса.

Мисс Дэвид низко наклонила голову, как будто почувствовала приступ тошноты, и, уставившись в грязный пол автобуса, внимательно прислушивалась к шуму мотора мопеда, который громко тарахтел на подъеме, обгоняя автобус. Неужели мистер Кеннер хочет попросить шофера остановить автобус? Неужели он заставит ее сойти?

Но нет, шум мотора все более и более удалялся. Она выглянула из окна и увидела, как мопед мчался теперь впереди автобуса. Копна белокурых волос Кеннера сверкала в ярких солнечных лучах.

Может быть, он поехал в Кэмп де Мар к своей жене? Может быть… О да, действительно, она вспомнила. Он что-то говорил об этом сегодня утром.

Чак не видел ее. А если бы и увидел, то не обратил бы на нее никакого внимания. У него свои заботы. И их много. Даже Мэгги почему-то вдруг на него рассердилась. Вглядываясь в белую раскаленную ленту дороги, он старался разрешить все трудные проблемы, вставшие на его пути.

Взять хотя бы Фолла. Вероятно, Фолл обиделся на него за вчерашний вечер. Не надо было поддаваться Барнею и соваться в драку с Фоллом. Но Чак надеялся, что еще можно все устроить. Фолл влюблен в Изабель. О’кей! Он скажет американцу, что это его мало трогает, но предупредит, что она замешана в каких-то темных делах. «„Да, Грегори Фолл, в очень темных! Мне известно кое-что, что вам, Грег, не известно! Слушайте, Грег, я ее муж и не схожу по ней с ума. Понимаете? Или хочу, чтобы какой-нибудь парень был замешан в ее темных делишках. Фолл должен будет выслушать меня. Конечно же, он выслушает. Особенно если рядом не будет Изабель. Этот парень из Парижа, пожалуй, задержит ее сегодня на весь день. Может быть, и это обстоятельство мне удастся использовать? Я скажу: „Грег, вы видите этого парня в сером костюме, который вьется около нее? Так вот, Грег, этот парень – контрабандист. Он и Изабель… Это сущая правда, дружище. Я вас не разыгрываю”».

Во всяком случае, следует попробовать. Чак взглянул на часы и несколько поубавил скорость на повороте. Еще не поздно. Пожалуй, Чаку удастся поговорить с Фоллом до ланча.

13

Мэгги и Барней снова ругались. В пансионе об этом все уже знали. Розалия сказала Мануэлю, а Мануэль – немцам-туристам. Немцы-туриста, за неимением других занятий, рассказали всем остальным жителям пансиона.

– Ах ты, потаскуха! – кричал Барней. – Ты думаешь, я буду это спокойно терпеть? Да?

– Уйди от меня! – На ней все еще был ее пикантный халатик.

– Перестань валять дурака! – орал Барней. – Что вы тут делали сегодня утром, когда я был в аэропорту?

– Ничего!

– Паршивая врунья! – Он замахнулся на нее, но она подползла к самой стене, и он не мог дотянуться до нее через кровать. Тогда он прыгнул на постель, одной рукой сжал ей горло, а другой молбтил ее по бедрам.

– Уйди от меня! Я сейчас закричу!

– Что ты делала с Кеннером? Ты спала с ним? Да? Спала?

Мэгги вырвалась и перебежала в другой угол комнаты. Потом, зажав в руке будильник, повернулась к нему.

– Поставь часы на место! – закричал Барней. – Ты сломаешь их. Часы стоят денег. Поставь их на место!

– Тогда уходи отсюда. Я не хочу, чтобы ты бил меня так же, как бил своих испанских шлюшек.

– Шлюшек? А как ты думаешь, кто ты такая?

Мзгги приподняла будильник, целясь в него. Ее белокурые волосы растрепались, губная помада размазалась.

– А кто такой, чтобы так говорить? – визжала она. – Мистер Непорочность! Ты думаешь, я забыла, в каком виде ты фотографировал нас с Дорой тогда в Париже? Такие маленькие фотографии, Барней! Ты думаешь, я не знаю, что ты потом продал их?

– Продал? Ты с ума сошла, золото мое. Я никогда…

– Их продавали потом около конторы «Америкен экспресс», на улице Скрибы. Джонни Трэнхолм купил весь комплект. Тебе об этом ничего не известно? Да? Делаешь такие делишки, а потом еще называешь меня потаскухой!

– Ну, знаешь, тогда произошла ошибка, – начал Барней. – Я никогда не собирался…

– Никогда не собирался? Так же, как никогда не собирался украсть эти бриллианты! Ты думаешь, я не знаю, что сегодня утром в саду нашли этот несессер? Ты думаешь, что мне ничего не известно об этих бриллиантах?

– Тебе все рассказал Чак? Твой дружок Чак?

Он бросился на нее, но навстречу ему полетел будильник. Мэгги промахнулась, часы ударились о стенку, и стекло разбилось. Барней развернулся, сильным ударом свалил Мэгги на пол и начал бить ее ногами.

– Вставай! – кричал он. – Вставай! Ты еще счастлива, что я…

– Кто счастлив? Я? Счастлива, что путаюсь с таким прелестным мальчиком, как ты? Это ты украл бриллианты! И собирался убежать и свалить все на меня. Я знаю тебя!

Барней изо всей силы ударил ее ладонью по лицу.

– Заткнись!

Кто-то стучал в дверь.

– Встань и вытри лицо, – прошипел Барней. Он подошел к двери и со злостью ткнул ее ногой. – Кто там еще? – раздраженно спросил он.

– Полиция, – ответили по-испански.

Вошел человек, одетый в штатское. Он без комментариев взглянул на блондинку в пикантном халатике и на следы супружеской сцены. Затем вынул из кармана свой блокнотик.

– У вас здесь живет черная женщина?

– Нет.

– Вы хозяин этого заведения?

– Нет, она, – ответил Барней. – Но я веду здесь все дела.

– Вы уверены, что у вас не проживает черная женщина? Старая женщина, с седыми волосами, кожа цвета кофе с молоком, носит фальшивые драгоценности…

– О, это мисс Дэвид, – сказала Мэгги. – Это, наверное, она.

– Повторите, пожалуйста, ее имя.

Мэгги повторила. Одетый в штатское спросил:

– Она сейчас дома? Я хочу видеть ее комнату.

– Но почему? Это просто старая полоумная женщина, – запротестовал Барней.

– Она подозревается в краже бриллиантов. Она пыталась продать сегодня утром целый мешочек бриллиантов.

– Что-о-о?!

– Бриллиантов, – повторил одетый в штатское. – Но где ее комната? Она сама дома?

Лицо Барнея представляло собой гротесковую маску ужаса и удивления.

– Я сейчас все узнаю, – пробормотал он. – Все вам узнаю. Мэгги, проводи, пожалуйста, начальника в комнату мисс Дэвид.

Он выбежал в коридор и быстро спустился по лестнице.

– Кто-нибудь видел мисс Дэвид? – спросил он, врываясь в кухню.

– Нет, – сказал Мануэль.

– Она уехала в Кэмп де Мар, – объявила Розалия.

– Когда?

– Недавно. Она спрашивала меня, когда идет автобус на Кэмп де Мар. Я посоветовала ей пойти на площадь Рамбла и узнать. Она так и сделала.

– Ладно. Никому об этом не говори. Не отвечай ни на один вопрос. Поняла? – сердито крикнул Барней и побежал наверх.

Надо предупредить Ле Плана до того, как туда приедет полиция. Ле План сейчас в Кэмп де Маре. Он может ее перехватить, как только она там появится. Надо, немедленно позвонить по телефону.

Он вбежал в свою спальню и схватил трубку.

– Кэмп де Мар, – попросил он, – отель «Соль де Самбра», и поскорее, пожалуйста.

Он сгорал от нетерпения, пока его соединяли. Каким образом он может связаться с Ле Планом? Пожалуй, лучше всего поговорить с Изабель Кеннер. А она все расскажет Ле Плану. Это известие полностью ее оправдывает.

– Хэлло, пожалуйста, соедините меня с миссис Фолл.

– Одну минуточку.

Барней положил трубку на стол и бросился закрывать дверь, чтобы одетый в штатское не мог услышать его разговор. Когда он снова взял трубку, клерк сообщил ему:

– Из комнаты миссис Фолл никто не отвечает. Будут какие-нибудь поручения?

– Да, – быстро проговорил Барней. – Очень срочное поручение. Попросите, чтобы она позвонила мне.

После того как он продиктовал, куда она должна позвонить, Барней вышел в коридор. Одетый в штатское выходил из комнаты мисс Дэвид. Мэгги была с ним. «Нужно действовать быстро, очень быстро, – думал Барней. – Сейчас позвонит Изабель Кеннер, и я ей все скажу».

– Кто-нибудь знает, куда ушла эта женщина? – спросил полицейский.

– Нет.

В это время герр Соломон высунул из двери свою маленькую голову.

– Вы ищете мисс Дэвид? – произнес он на ломаном испанском языке.

– Да, сеньор.

– Она уехала в местечко под названием Кэмп де Мар. Это маленький курорт. Когда я прогуливался по – саду, она спросила меня, не знаю ли я расписание автобусов.

– Благодарю вас, сеньор, – сказал полицейский. Он сердито взглянул на Барнея Кохилл а. – Значит, никто не знает, куда от уехала? Интересно, что ей там понадобилось? Это очень маленькое местечко, там всего два отеля. Это даже не деревня.

– Я не знаю, – нервно ответил Барней. – Я не знаю.

Одетый в штатское заявил!

– Вы поедете со мной, сеньор Кохилл, Вы укажетемне на эту женщину.

Барней с отчаянием подумал о телефонном звонке. Если он сейчас уедет, никто не сможет предупредить Лe Плана.

– А Мэгги не сможет поехать? – спросил он. – Я сегодня очень занят здесь.

– Нет, я предпочитаю, чтобы поехали вы. – Одетый в штатское говорил особым тоном полицейского, в котором слышался приказ. – Меня здесь ожидает машина. Мы поедем сейчас же.

– Но можно мне… – начал Кохилл, – поговорить с моей женой?

– Очень сожалею, но…

Полицейский холодно взглянул на Барнея. Затем повернулся к Мэгги и произнес таким же холодным тоном:

– Предупреждаю, чтобы никто не звонил в Кэмп де Мар. Если эту женщину предупредят о нашем приезде, я буду рассматривать это как доказательство вашего соучастия в преступлении. Понятно?

– Да.

– Тогда поехали, сеньор. Это отнимет у нас немного времени.

14

Гельмут Фрейтаг пересек гриву холма, расположенного среди горячих молчаливых дюн, окружавших пляж. На мгновение он остановился, озираясь кругом, как кот, высматривающий птичку. Потом снова побежал, подтягивая узкие короткие плавки на потный живот. Добежав до воды, он еще раз остановился и затем медленно пошел, вглядываясь в парочки и семейные группы, разбросанные на песке. Затем подбежал к тому месту пляжа, где в ряд выстроились купальные кабины.

Старик-испанец подал ему подносик с напитками и ключ от кабины. Фрейтаг молча взял его. Через несколько минут он вышел из кабины и так же молча отдал старику плавки. Снова одетый в жаркий городской костюм, он медленно поднимался по лестнице, ведущей на террасы и в ресторан.

Официант, одетый в черное, в длинном белом, развевающемся от морского бриза фартуке, преградил ему дорогу.

– Пожалуйста, подождите, – попросил он. – Несчастный случай.

Во дворе, за рестораном, тщательно скрывая свои действия от гостей, находившихся на террасе, трое рабочих с кухни и дежурный портье осторожно подняли носилки. На носилках лежала какая-то огромная масса, покрытая серым одеялом. Когда четверо входили в кухонную дверь, Фрейтагу удалось кое-что увидеть. Грубо оттолкнув официанта, пытавшегося задержать его, он прошел вперед.

– Подождите, пожалуйста, сеньор!

Фрейтаг быстро шел между столиками. Он вошел в дверь. Ботинок и Часть брюк не были полностью прикрыты одеялом. Все возможно. Но надо убедиться.

Медленно продвигались четверо по кухне, среди кипящих и благоухающих испанских блюд. На сером одеяле проступали темные мокрые пятна. Женщина, мывшая в углу кухни посуду, приостановилась, набожно осенив себя крестом дрожащими пальцами. Четверо начали спускаться вниз, в подвал. Они поставили носилки на стол. Все молчали. Наверху дорогу Фрейтагу преградил более энергичный, чем официант, служащий. Он рубил мясо и держал в руках короткий топорик мясника. Немец взглянул сначала на топорик, потом на испанца, не понимавшего ни одного слова ни на одном из иностранных языков. Немец нетерпеливо ожидал, когда покажется какое-нибудь начальство.

Наконец начальство появилось. Толстый, с огромным животом и золотыми зубами управляющий. Рядом с управляющим Фрейтаг увидел Фолла. Кулаки немца невольно сжались.

Фолл что-то объяснял управляющему.

– …я пытался остановить его, кричал, чтобы он вернулся назад, но он меня не слушай. Вероятно, я помешал ему украсть что-нибудь, и он убежал.

– Но почему убегать по выступу? – недоумевал управляющий. – Нужно быть просто сумасшедшим, чтобы ступить на него. Это же довольно старое здание, и надо было сообразить, что выступ – ненадежная опора.

– Я знаю.

– Я не могу нести за него ответственность, – продолжал управляющий. – Он не наш гость и не принадлежит к числу персонала отеля.

Они спустились вниз, в подвал. Фрейтаг кивнул мяснику и поспешил за ними, как будто он тоже является официальным лицом. Но он не дошел до самого низа лестницы, а остался на середине, в тени, заглядывая на стол. Управляющий приподнял одеяло и издал звук, словно его сейчас вырвет.

– Кто может сказать, кто он такой? – прошептал управляющий. – Лицо его разбито.

Фолл предложил:

– Проверьте его карманы.

Фрейтагу нечего было ждать. Он быстро взбежал по лестнице и выскочил из кухни. Во дворе он внимательно осмотрел все балконы второго этажа. Который из них? На булыжном покрытии двора он заметил раскрошившуюся известку. Немец поднял глаза и увидел обвалившуюся часть выступа. Теперь уже он никогда не узнает, кем был человек, называвшийся Ле Планом, – предателем или невольной жертвой. Но это теперь неважно. Мертвый Ле План интересовал его не больше, чем эти куски осыпавшейся известки.

Вероятно, скоро здесь пройдет американец. Фрейтаг повернулся, прошел через ресторан и остановился на террасе, в баре.

– Что-нибудь выпить, сеньор? – спросил его бармен.

– Стакан минеральной воды.

Когда Грегори Фолл вышел из подвала, управляющий попросил его о двух одолжениях. Прежде всего, управляющий будет чрезвычайно благодарен Фоллу, если тот в своих беседах с другими гостями отеля ни словом не обмолвится об этом неприятном происшествии. Кроме того, он будет премного обязан Фоллу, если тот в течение дня будет находиться вблизи отеля на случай, если возникнут некоторые формальности, когда приедет полиция из Андрэтса.

Фолл поспешно обещал выполнить обе просьбы, ему хотелось поскорее отделаться от него. Он не испытывал ни малейшего желания весь день-провести вблизи отеля, особенно если в нем умер человек. Нет, только не в этом случае! Этот человек приехал сюда за бриллиантами. Он приехал к Изабель. А Изабель не было нигде поблизости, так же как не было и спутника покойного.

Фолл решил, что это можно объяснить только двумя причинами: или спутник покойного разыскал Изабель и, значит, девушка находится в опасности, или Изабель – воровка.

Если она действительно украла бриллианты, то нужно быть абсолютной дурой, чтобы оставаться здесь. Фолл не видел ее с тех пор, как она ушла купаться. Она обещала вернуться через час. Но ее нет. «Если она убежала, – решил Фолл, – значит, она воровка».

Он вышел на террасу ресторана. Ее там не было. Перегнувшись через перила террасы, он посмотрел на лежащих на пляже. Никаких признаков девушки в желтом купальнике. Он направился на открытую террасу. И там нет Изабель. Но зато там был кто-то другой. Один. Ожидал. Спутник покойного. Фолл почувствовал мрачное удовлетворение. Время блефа прошло. Сейчас он заставит этого человека ответить ему.

– Я хочу с вами поговорить, – сказал он.

– Да? – Незнакомец неохотно отвесил легкий поклон. – Да, мистер Фолл? Чем могу вам служить?

– Ваш друг умер. Вам это известно?

– Мой друг? – На парализованном лице появилась полуулыбка. – Я думаю, здесь произошла какая-то ошибка.

– Никакой ошибки, – заявил Фолл. – Ваш друг – человек, с которым вы приехали сегодня утром, – умер. Он упал с выступа стены. Кажется, он что-то искал в комнате миссис Кеннер.

– Миссис Кеннер?

– Давайте сядем, – вежливо проговорил Фолл. Он указал на стол около перил. – Или, может быть, вы хотите, чтобы я позвал управляющего?

– Я вас не понимаю.

– Думаю, что отлично понимаете. Садитесь, я плачу за выпивку.

Изабель Кеннер шла по мягкому песку вдоль пляжа. Остановившись на минуту, она взглянула наверх, на открытую террасу. Она увидел, как двое мужчин прошли вдоль террасы и сели за стол около перил. Один из них был Грег. Второй – тот, который преследовал ее в море.

Девушка не помахала им рукой. Она резко повернулась и побежала назад, к купальным кабинам. Испуганная, дрожащая, она спряталась за ними.

Этот человек занимается контрабандой бриллиантами. Но почему же он разговаривает с Грегом? На какой-то момент у нее промелькнула ужасная мысль, что Грег тоже является членом этой шайки. Но, подумав, она отогнала эту мысль. В таком случае слишком странным кажется его вчерашнее поведение. Но с другой стороны, если они считали, что она украла несессерчик, что может быть лучше, чем одному из них втереться к ней в доверие, сделаться ее другом? Это ужасно и невероятно. Но в то же время может оказаться правдой. Она ведь совсем не знала Грегори Фолла. Он действительно может быть членом этой шайки.

Ее пробирала дрожь. Хотелось побыть одной, спрятаться куда-нибудь. Она чувствовала, как слезы подступили к горлу.

15

Фрейтаг внимательно рассматривал свои руки. Он сплел пальцы и правым указательным ритмично покачивал, как в известной детской игре. Он сказал:

– Я уверен, что вы ошибаетесь, мистер Фолл. Я приехал сюда отдыхать К сожалению, с этим человеком сегодня утром произошло несчастье. Но я приехал сюда не с ним. За воротами отеля меня ждет такси, вы можете спросить у шофера, он подтвердит, что я приехал сюда один. Поэтому предупреждаю вас, будет очень неблагоразумно с вашей стороны поднимать шум.

– Бросьте вилять, – решительно произнес Фолл. – Так вы никогда не получите свои бриллианты.

Фрейтаг разжал пальцы и положил руки на стол, ладонями вниз, уставившись в белые волосатые тыльные стороны кистей. Он сделал глубокий вздох и осторожно проговорил:

– Ах, так, я начинаю понимать. У вас с миссис Кеннер, так сказать, деловое сотрудничество. Это несколько усложняет дело.

– Почему? Вы с ней уже разговаривали?

Фрейтаг кивнул.

– Да, мы с ней плавали вместе.

– И что она вам сказала?

– Пять процентов. Вот что я ей предложил. Больше вы не получите. Это наша максимальная ставка.

– И она приняла?

– Думаю, что примет. Ей следует посоветовать принять эти условия. – После небольшой паузы он снова сделал глубокий вдох. – В подобных случаях часто бывают замешаны два лица. Один обещает, но не может выполнить свое обещание без согласия второго лица. Если в данном случае мы имеем дело с двумя лицами, я хочу предупредить вас, что мы не заплатим ни цента больше. Вам ясно?

– Да, – медленно проговорил Фолл. Теперь он абсолютно уверен: к сожалению, она воровка, сомнений быть не могло.

– Вы должны ей передать, что я больше не могу ждать, – добавил Фрейтаг.

– А она обещала отдать вам бриллианты?

– Нет. Но она отдаст. Я предупреждаю, мистер Фолл, что ей будет очень трудно продать эти бриллианты. Наша организация связана с большинством крупных бриллиантовых фирм Европы. Мы не любим тех, кто обворовывает нас. У нее возникнут большие неприятности. Мы даже можем заявить о пропаже бриллиантов.

– Тогда почему же вы хотите что-то заплатить, чтобы получить их’обратно? – спросил Фолл.

– Нам необходимо получить эту посылку не позже понедельника. Если она не будет доставлена в срок, придется платить неустойку.

– А какую сумму в долларах составят пять процентов?

– Пятнадцать тысяч долларов. Вы должны согласиться, это очень щедрая плата. Почему бы не принять наши условия?

В голосе Фолла послышались резкие, жесткие нотки.

– Давайте установим факты более точно. Я не имею ни малейшего отношения к этим бриллиантам.

– О, мистер Фолл, нет никакой необходимости лгать мне. Как я уже говорил, я не таю против вас никакой злобы. Я готов заплатить пять процентов любому из вас, кто передаст в мои руки этот несессер.

– Вам придется очень долго ждать, – сказал Фолл, – У меня его нет, И у нее тоже. Она потеряла его. Вы на неверном пути.

Фрейтаг улыбнулся, потом вдруг резко убрал улыбку.

– Никто не теряет бриллианты на такую крупную сумму. Если вы верите этому, мой друг, значит, вы дурак. Девушка вам солгала.

Он увидел сомнение в глазах молодого человека. Да, этот американец не был ее партнером. Он ужасный простофиля. Американец просто ее любовник.

Фрейтаг поднялся и снова поклонился Фоллу.

– Вы позволите, если у вас нет больше никаких вопросов? – И добавил: – И если вы увидите миссис Кеннер, скажите ей, пожалуйста, что я готов совершить сделку.

Фолл молчал. Высокий человек повернулся и пошел по залитой солнцем террасе через ресторан и затем, спустившись по каменным ступенькам, скрылся в отеле.

В холле царили тишина и полумрак. На стене висела доска с фамилиями гостей отеля, а на маленьких столиках были разбросаны разные иностранные журналы, собиравшие на своих обложках густые слои пыли. Фрейтаг уселся в одно из кресел, взял старый журнал «Лайф». Он перевертывал страницы, не читая, сосредоточив свой мысли на следующем ходе игры, которую он собирался выиграть.

Молодой клерк аккуратно выписывал кому-то счет, сверяя число телефонных разговоров по книге. Наконец он подчеркнул линию и начал выводить итог. И, как всегда с ним бывало, только он дошел до половины подсчетов, как его занятия прервал громкий голос иностранца. Он вздохнул, отложил ручку и с профессиональной улыбкой взглянул на посетителя.

– Да, сэр?

У конторки стоял белокурый американец в кожаной куртке, какие обычно носят мотоциклисты. Он слросил:

– Не знаете, где я могу найти мистера Фолла?

– Мистер Фолл? – Клерк взял книгу и пальцем провел вниз по листу, отыскивая имя Фолла. – Да, у нас остановился мистер Фолл.

– Это я знаю, – раздраженно бросил блондин. – Я спрашиваю вас, где он сейчас? В своей комнате? Или где-нибудь еще?

– Я полагаю, он сейчас завтракает, – вежливо ответил клерк. – В комнате его нет.

– Где находится ресторан?

– На террасе, сэр. Пройдите через эту дверь и налево. Большинство наших гостей в хорошую погоду кушают на террасе.

– Хорошо, – сказал американец.

Он прошел по холлу. Взглянув в окно, клерк увидел ярко-голубой мопед, стоявший у входа в отель.

– Извините, меня, сэр, – обратился он. – Это ваша «Веспа»?

– Да.

– Не будете ли вы так добры убрать ее от входа? У нас есть специальная стоянка для машин, там, за оградой.

– Я к вам только на минуту, – грубо ответил американец.

– Извините, меня, сэр, но таковы правила.

Американец раздраженно вздохнул. Высокий мужчина, сидевший в одном из кресел с журналом в руке, произнес:

– Если вы поставите ваш мопед на той стороне дороги, я могу за ним присмотреть.

– О, благодарю вас, – воскликнул блондин.

– Не за что. – Гельмут Фрейтаг улыбнулся. – Я тут ожидаю кое-кого и пробуду здесь еще около получаса.

– Великолепно!

– А как ваше имя? – между прочим спросил Фрейтаг. – В случае, если мой друг придет и нужно будет уйти, я пошлю за вами мальчика.

– О, я думаю, что в этом не будет необходимости. Но на всякий случай, мое имя Кеннер.

– Кеннер? Очень хорошо. Благодарю вас.

Высокий мужчина улыбнулся и снова углубился в просмотр журнала «Лайф». Чак Кеннер быстро сбежал по ступеням, похлопывая по бедрам перчатками. Клерк проследил, как он переставил мопед на другую сторону дороги. Ему явно не понравился этот молодой американец.

Клерк видел, как Кеннер, поставив свой мопед, вдруг сначала остановился как вкопанный, а потом стремительно вбежал в холл.

– Где у вас туалет? – пробормотал он.

Клерк указал ему, и Кеннер быстро побежал туда.

Клерк и высокий мужчина в кресле с интересом посмотрели ему вслед. Затем мужчина перевел свой взгляд на входную дверь. Он встал и тоже быстро пересек холл, как будто увидел привидение. Оба спрятались в туалете.

Что случилось? Что произошло на улице? Клерк отложил в сторону ручку и, расправив плечи, поднялся на ноги. Но ничего необычного он не увидел. Просто по ступенькам поднималась какая-то женщина. Хорошенькая женщина в желтом бикини, одна из гостей отеля. Клерк заступил на дежурство только сегодня утром, поэтому он не регистрировал ее и не знал ее имени.

Когда она подошла ближе, клерк увидел, что ее руки и ноги покрывали ссадины и царапины. Она сказала:

– Я миссис Фолл. Боюсь, что я потеряла ключи от своей комнаты. Вы можете распорядиться, чтобы мне открыли дверь?

Ага. Клерк заглянул в кабинет управляющего. Как раз этого управляющий и дожидался. Ключ от двери в комнату этой дамы нашли у разбившегося незнакомца. Управляющий уже успел отругать клерка за то, что тот недосмотрел, как какой-то посторонний человек украл у него с доски ключ. Клерк был возмущен. А вот теперь явилось доказательство его невиновности. И он снова забыл о том, что двое иностранцев только что почему-то спрятались в туалет при виде этой женщины.

– Одну минутку, мадам.

Клерк поспешил в кабинет управляющего. На быстром испанском он объяснил ему, кто эта женщина и что она ему сказала. Управляющий похлопал себя по огромному животу и вышел из кабинета, улыбаясь золотозубой улыбкой.

– Извините, пожалуйста, мадам. Вы не помните, где именно вы могли потерять ваш ключ?

– Я… я… я… не помню, – пробормотала Изабель Женнер. Как она могла сказать, что оставила сумочку с ключом Грегу Фоллу и что сейчас совсем не хочет видеть этого Фолла? Что ее совершенно измучили мысли о том, кто же в конце концов этот Грегори Фолл? Поэтому она объяснила неловко:

– Думаю, что оставила его в своей комнате. Или, может быть, на пляже.

– На пляже? – Управляющий взглянул на клерка. – Вы уверены, мадам, что не оставили его на доске, когда пошли на, пляж? – О, абсолютно уверена. Я отлично помню, что, когда я была на террасе, ключ был со мной.

– Ага, – управляющий опять взглянул на клерка и произнес по-испански: – Вероятно, она потеряла его на террасе, а тот человек потом поднял.

– Вероятно, сэр.

– Эти иностранцы такие беспечные, – сказал управляющий. – Прошу извинить меня, Хуан.

– О, все в порядке, сэр.

– Где же мой ключ? – спросила Изабель, не понимая их быстрой испанской речи. – Откройте, пожалуйста, мою комнату. Я посмотрю, может быть, он там.

Управляющий улыбнулся и вынул из кармана ключ, который он обнаружил в кармане покойного.

– Мадам, ваш ключ найден.

Она взяла ключ, поблагодарила и пошла наверх. Клерк полюбовался ее стройными загорелыми ножками и, улыбаясь, снова принялся за работу. Он был отомщен. Хозяин извинился перед ним.

Клерк заметил, что как только девушка удалилась, оба иностранца, озираясь по сторонам, вышли из туалета. Убедившись, что девушки в холле нет, молодой блондин еще раз вышел к своему мопеду. Немец с бритой головой снова уселся в кресло и взял в руки тот же журнал.

«Чуть было не попался, – подумал Чак, – Меньше всего мне бы хотелось встретиться именно с Изабель, черт бы ее побрал. Но в том, что я ее увидел, есть и положительный момент: значит, Фолл сейчас один. И именно сейчас нужно с ним поговорить».

Он быстро вбежал на террасу ресторана. Никаких признаков Грегори Фолла. Он прошел по ресторану и вышел на открытую террасу. Фолл сидел за столом один. Отлично! Чак направился к нему с заискивающей улыбкой.

Фрейтаг захлопнул журнал, так и не прочитав в нем ни одной строчки. Очень интересно, почему это муж миссис Кеннер спрятался от нее в туалет? Делая вид, что он моет руки, Фрейтаг наблюдал, как Чак Кеннер, стояв дверях уборной, не спускал глаз с девушки, пока та разговаривала с управляющим и затем поднималась наверх. Только после этого Кеннер отважился выйти из туалета. «Как хорошо, что этот американец вовремя ее заметил, – подумал Фрейтаг. – Тем самым он предупредил и меня. Мне не следует встречаться с этой маленькой красоткой до тех пор, пока я не буду совершенно готов… А потом…» Инстинктивно он дотронулся локтем до стального дула, лежащего в кобуре, прикрепленной к его поясу. Он предполагал, что ему придется воспользоваться им при разговоре с Ле Планом. Но сейчас, когда речь идет о женщине, он вряд ли прибегнет к услугам оружия: особое наслаждение получаешь, действуя голыми руками. Это и тише, и доставляет больше удовольствия.

Но пока еще слишком рано. Может быть, небесполезно взглянуть на Фолла, беседующего с мужем этой красотки. Хотя бы для того, чтобы быть уверенным, что они не помешают ему.

Фрейтаг отложил в сторону журнал и вышел из отеля.

Еще более обеспокоенная, Изабель Кеннер пошла в свою комнату. Каким образом управляющий нашел ее ключ? Она отлично помнила, что положила его в свою сумочку, лежавшую на столе Грега, и, по-видимому, Грег так никуда и не выходил с террасы за это время. Правда, утром, перед тем как она ушла от него, он был в шортах, а теперь, когда он разговаривал с этим немцем, на нем были брюки и рубашка. Это все объясняет. Вероятно, ключ выпал из сумочки, когда он поднимался наверх» Она отперла дверь. Все было убрано. Она бросилась на аккуратно застеленную кровать и дала волю слезам. Только сегодня утром, на этой постели, она была счастлива. А теперь человек, который, как она надеялась, должен был вырвать ее из этой кошмарной истории, разговаривает на террасе с контрабандистом.

«Но может быть, я не права? В конце концов, если Грег видел мой заплыв с этим человеком, он мог подумать худшее. Нельзя приводить к слишком поспешным заключениям. И я почему-то верю Грегу. Я верю ему, кто бы он ни был».

Краем покрывала она вытерла слезы. «Нужно взять себя в руки, – решила она. – Нужно отбросить страх. Мне необходима помощь. Этот злодей с перекошенным лицом, он не шутил, он говорил об убийстве. Нужно все рассказать Грегу. Он единственный, кто в состоянии помочь мне».

Она попробует отсюда посмотреть, там ли еще Грег. Она вспомнила, что с балкона, если немного перегнуться, можно увидеть часть ресторана и террасы.

Изабель вышла на балкон, перегнулась через перила и посмотрела.

И тут новая волна беспокойства подступила к ее сердцу. Грег был там. Он все еще сидел за столом, но теперь разговаривал с ее мужем. Он и Чак беседовали очень оживленно.

16

Грегори Фолл, увидев на террасе Чака Кеннера, насторожился, как боксер перед схваткой. Прошлой ночью они здорово подрались. С тех пор прошло всего несколько часов, но за это время Грег уже успел переспать с его женой. Оснований для драки было более чем достаточно. Но к его величайшему удивлению, Чак Кеннер довольно миролюбиво подсел к нему за столик. В его маленьких глазках не было и признака гнева. Он сказал:

– Я рад, что застал вас одного, мистер Фолл. Я приехал специально для того, чтобы поговорить с вами. Надеюсь, что вы не очень-то обиделись на меня за вчерашний вечер?

– Нет. – Совершенно непроизвольно Фолл улыбнулся. Трудно поверить, чтобы обманутый муж мог так начинать беседу.

Чак Кеннер, в свою очередь, тоже улыбнулся, потом вытащил из кармана пачку американских сигарет и предложил Фоллу.

– Вот и великолепно, – произнес он, – потому что, вы знаете, я чувствую себя в какой-то степени ответственным за вас. Предполагалось, что я буду заботиться о вас в Пальме, а вместо этого я причинил вам столько неприятностей.

– Не стоит об этом говорить, – сказал Фолл, а про себя подумал: «Чего этот парень добивается? Хочет меня смягчить? А зачем?»

– Изабель здесь нет? – спросил Кеннер, оглядываясь по сторонам.

– Я не видел ее все утро, – уклончиво ответил Фолл.

– Не видели? – переспросил Чак. – И не знаете, где она сейчас?

– Часа два тому назад она ушла купаться и до сих пор не вернулась.

– Еще бы! – На лице Чака появилось откровенно презрительное выражение.

Фолл почувствовал, что его неприязнь к Чаку усилилась.

– Что вы имеете в виду, Кеннер?

– Сейчас я вам все объясню. Вы случайно не видели сегодня здесь одного парня где-нибудь поблизости от отеля? Небольшого роста, в сером габардиновом костюме.

Фолл сердито взглянул прямо в лицо Чаку. Что ему известно? О чем он говорит?

– Это не слишком-то подробное описание, – сказал он. – Любой может подойти.

– Возможно. Но это описание подходит человеку по имени Ле План, сегодня утром он прилетел из Парижа для переговоров с Изабель.

Фолл уставился в свой пустой стакан. На дне его он видел картину: падающий мужчина, беспорядочно размахивающий руками и ногами, в сером костюме, волосы седые, лицо неузнаваемое.

– Ле План замешан в деле с бриллиантами, – продолжал Чак Кеннер. – Он хочет выкупить свой сверток у моей жены.

– Но у нее его нет, – возразил Фолл. – Она уверяет, что не крала его.

– Вы так думаете? Ну, я-то ее отлично знаю. Не забывайте, что я ее муж. Это маленькая мисс Маффет. О, друг мой, я могу рассказать вам о ней массу хорошеньких историй. Конечно же, она украла их, эта вороватая стерва, и привезла их сюда. Я готов побиться на что угодно: сейчас она обрабатывает это дельце с Ле Планом.

Фолл вспомнил окровавленное лицо.

– Не думаю, чтобы она когда-нибудь могла иметь какие бы то ни было дела c Ле Планом, – медленно проговорил он и увидел неожиданный триумф в глазах Чака Кеннера.

– А, – воскликнул тот, – значит, вы все-таки встретились с Ле Планом?

– Да, сегодня утром я видел одного человека, подходящего под ваше описание.

– Значит, это был Ле План. Слушайте, Фолл, нам с вами надо договориться. Да, я хотел отделаться от жены, хотел отправить ее в Соединенные Штаты, да она сама этого хотела. И я услышал об этой возможности. Конечно, риск был. Но я подумал, ведь это всего лишь контрабанду, не воровство. И тут я допустил большую ошибку. Я должен был знать, что, как только этой стерве попадет в руки целое состояние в бриллиантах, она захочет сделать именно то, что она и сделала: убежать сними. А теперь, в результате, бриллиантовый синдикат гоняется с оружием за всеми нами. За мной, за моим другом Барнеем, который рекомендовал ее, займутся и вами, если вы не будете вести себя осторожно.

Фолл рассматривал остатки вина в своем стакане. «Почему я должен верить этому негодяю? – подумал он. – Для чего он мне все это говорит?»

Чак решил попробовать другой подход. Он посмотрел на Фолла маленькими злыми глазками.

– Знаете, я имею полное право набить вам морду, – сказал он неожиданно. – Вы с Изабель зарегистрировались как муж и жена. Но ведь она моя жена, и вы отлично это знаете.

Фолл ничего не ответил.

– Вы не слишком-то умны, – продолжал Чак. – Думаете, что выиграете драку. Так ведь думаете? Да?

Суровое лицо Фолла расплылось в улыбке.

– Ну, что ж, предположим, я действительно думаю именно так.

– Но вы ошибаетесь, – заявил Чак. – Я просто хотел вас пощупать. Я вовсе не сержусь на вас. Я отлично знаю Изабель. Понимаете? Это уже не раз случалось и раньше. Вы ее пожалели: хорошенькая девушка попала в беду, да еще замужем за таким ничтожеством. Вы ведь думали, что я ничтожество? Да? Сопляк, который не может ее содержать и хочет всеми способами от нее отделаться, Тай: ведь она говорила вам обо мне? Так?

– Ну, что-то вроде этого, – сказал Фолл.

– Конечно так, я знаю. И вам захотелось с ней переспать. Я вас не упрекаю за это. Вам было жаль ее. Это понятно. Она предложила вам уехать из Пальмы, чтобы мы вас больше не беспокоили. Так ведь было?

Он все время внимательно следил за выражением лица Фолла. Подобно гадалке, он по поведению Фолла догадался, насколько правильны его предположения. Все шло отлично, он знал, что могла рассказать Изабель этому парню. А что ей оставалось говорить?

– Да, все было почти так, как вы говорите, – согласился Фолл.

– О’кей! Вот все, что мне нужно было знать, – сказал Чак Кеннер. – А теперь я выведу вас из заблуждения в отношении Изабель. Она считает, что ей удастся вывернуться из этого дела с красным несессерчиком и его содержимым. Она надеется, что синдикат будет преследовать меня и Барнея. Она думает, что до тех пор, пока она будет с вами, пока она спит в одной постели с вами, с влиятельным представителем американской прессы, она будет в полной безопасности. Понимаете? Вы отлично знаете, что только совершенно лишенный рассудка человек может затевать ссору, е сотрудником такого крупного, известного журнала, как ваш. Разве только синдикат захочет предать все это огласке, но это может повредить им самим. Понимаете обстановку?

«Все это вполне возможно, – думал Фолл, – и объясняет ее поведение, слишком уж быстро она уступила мне.

И все-таки пока у меня нет достаточно веских доказательств, я не могу верить этому сладкоречивому парню, занимающемуся весьма сомнительными делами».

– Зачем вы мне все это говорите? – спросил он. – Чего вы добиваетесь, Кеннер? Вы так беспокоитесь о парне, который, по вашему мнению, спит с вашей женой?

– Пожалуйста, спите с ней сколько хотите, меня это абсолютно не трогает, – грубо ответил Кеннер. – Но только не отнимайте этот первый в моей жизни шанс получить настоящую работу.

Ах, работа, вот в чем дело! Кеннер все еще надеется получить эту работу.

– А если вас арестуют как соучастника, – продолжал Кеннер, – не пройдет и дня, как ваша редакция вытащит вас из тюрьмы, но вас могут отсюда отозвать. Вам на это наплевать, для меня же это большое несчастье. Я целый год ждал момента, когда смогу начать работать с вами. Я жил мечтой об этом. И сейчас я помогаю вам не потому, что вы мне нравитесь, а потому, что мне нужна работа. Ясно?

Да, это ясно. Это слишком ясно. Неважно, с какими темными личностями и в каких темных махинациях участвовал Кеннер, но у него все еще живы мальчишеские мечты стать когда-нибудь знаменитым журналистом.

Фолл улыбнулся про себя. В подобные минуты в нем одерживал верх профессионал. Ему необходимо сделать хорошую статью. Он нанял для помощи Изабель Кеннер. Если же она окажется тем, что она о себе рассказывала, – просто девушкой в беде, – он поймет ее. Но если она действительно украла бриллианты, завтра она будет уже за сотни миль от Кэмп де Мара, а ему требуется переводчик, и тогда он может использовать Чака Кеннера.

– Хорошо, – сказал он. – Если то, что вы рассказали, правда, я покончу все дела с вашей женой. Позвоните мне завтра. Если она действительно украла бриллианты, она должна будет понести наказание. И тогда я поверю вам, и мы начнем вместе работать.

Он внимательно следил за лицом Чака Кеннера, – пока говорил. На какой-то момент, ему показалось, выражение сомнения появилось в его маленьких, холодных глазках.

– А почему не начать сегодня же? – нерешительно спросил Кеннер.

– Сегодня у меня выходной день. Ну, до завтра.

Выражение сомнения усилилось, Чаку Кеннеру не удалось скрыть свое разочарование.

– Что ж… – начал он, но так и не придумал конца фразы.

– Увидимся завтра, – повторил Фолл. – А пока идите.

Печально поднялся Чак Кеннер, похлопывая перчатками по бедрам.

– Ну что ж, завтра утром я вам позвоню.

– О’кей!

Фолл смотрел, как уходил Чак через увитую красными розами арку, направляясь к главному входу. Многое из того, что он говорил, конечно, ложь. Многое… Но все же…

Он подозвал официанта. «Нужно все точно выяснить, – думал он. – Насколько можно судить, исходя из всего услышанного, виновность Изабель Кеннер доказана не больше, чем виновность всех остальных».

– Да, сэр? – спросил официант.

– Еще перно. И покрепче.

Он посмотрел вслед официанту. «Зачем это я заказал? Если я хочу все серьезно обдумать, мне нельзя больше пить. Нет, нельзя. Надо хорошенько подумать. Нужно найти Изабель и выяснить у нее, наконец, правду. И я это сделаю. А после напьюсь».

Официант передал бармену, чтобы тот сделал для американца напиток покрепче. Бармен заметил, что этот человек уже четвертый раз заказывает крепкое вино в это утро.

– Значит, он просит покрепче, – проворчал бармен, – а какое, он думает, я давал ему до сих пор? Самое крепкое.

Официант пожал плечами.

– Ну, сделай еще крепче, – посоветовал он, – Тогда американец уйдет спать, и мы спокойно проведем сиесту.

Гельмут Фрейтаг, стоявший у бара, не понял ни одного слова из их разговора. Он выпил свою минеральную воду и, выйдя из бара, прошел через ресторан. Девушка все еще не пришла на ланч. Он решил, что сейчас ему уже все известно и больше выяснять нечего. Он еще раз проанализировал все факты и пришел к определенному заключению: девушка – воровка. Никакого выкупа он ей не даст.

Он почувствовал нервное возбуждение. Возбуждение перед действиями.

Чак Кеннер нерешительной походкой двигался через холл. Он не убедил Фолла полностью, хотя некоторые сомнения ему удалось заронить. Во всяком случае, он получил обещание, что, если Изабель уедет, Чака примут на работу. Кто знает, может быть, Изабель исчезнет, решил Чак и сразу повеселел. Он вспомнил, что сказал тот парень из Парижа: «Наша организация очень жестоко поступает с людьми, которые хотят нас обмануть».

«Ну что ж, – подумал Чак, – надеюсь, что так будет и на сей раз».

Он вывел мопед на пыльную дорогу и поехал в сторону Пальмы. На перекрестке он замедлил ход, чтобы пропустить местный автобус. Тут же стояло древнее такси, на котором желающие могли доехать до отеля «Соль де Самбра». Автобус остановился, и пассажиры начали выходить, но Чак не взглянул на них и продолжал свой путь к Пальме.

Из автобуса вышло двое пассажиров. Один из них – официант отеля, работавший в вечернюю смену. Другая-мисс Эмми Дэвид. Шофер такси кивнул официанту, и тот сел на переднее сиденье.

– Вы можете подбросить и меня? – спросила мисс Дэвид, крепко прижимая к своей пышной, груди бумажный кулечек.

– Проезд пять песет.

– О, боже! Это слишком дорого!

– Такова такса.

– Ну, хорошо. Но это форменный дневной грабеж.

Шофер подмигнул официанту, потом, нахмурившись, повернулся к старухе.

– Может быть, вы все-таки пройдетесь пешочком? – спросил он. – Я не люблю, когда меня оскорбляют.

– О, извините, пожалуйста. Но все стало так дорого.

Она уселась на заднее сиденье.

Шофер включил мотор и спросил официанта:

– Вы слышали, у вас в отеле сегодня разбился какой-то мужчина.

– Кто?

– Какой-то иностранец. Говорят, он был пьян и хотел пройтись по крыше.

– Хозяин, вероятно, был очень доволен? А? – усмехнулся официант.

– Я видел, как минут десять назад к вам приехали полицейские из Андрэтса. Четверо.

– Значит, четыре бесплатных ланча, – вздохнул официант. – Полицейские не любят работать на пустой желудок.

17

Один из гостей принес на террасу ресторана маленький портативный патефон, и его жена разыскала в ящике для пластинок «фламенко». Нежные звуки гитары, наигрывавшей мелодичный аккомпанемент, вдруг нарушил резкий голос певца, слишком громко прозвучавший, в полуденной жаре.

Думы Изабель Кеннер, все еще стоявшей на балконе, были прерваны этим резким, громким голосом. Она перегнулась через перила.

Грегори Фолл сидел один. Ее муж ушел от него. Пока она смотрела на Грега, официант принес ему вино.

Неужели он пьяный? И почему он начал пить с самого утра? Потому что разговаривал с этим немцем и Чаком? Потому что они что-то рассказали о ней? В конце концов, почему он должен ей верить? Она совсем чужая для него. Просто женщина, с которой он переспал. Женщина, которая среди ночи сбежала от своего мужа. Почему бы ему не поверить всему, что они о ней рассказывают? Но она не допустит, чтобы последнее слово было за ними. Нет. Теперь ее очередь говорить с ним. Ее очередь.

Изабель поспешила в комнату. Где-то в чемодане у нее был кровоостанавливающий карандаш. Нужно одеться и замазать все эти раны. Грег подождет, он никуда не уйдет. Он, вероятно, совсем пьяный. Изабель намочила платок, села на край кровати и начала стирать запекшуюся кровь с многочисленных царапин и ран»

Мисс Дэвид заплатила шоферу такси пять песет, вышла из машины и поплелась по пыльной дороге к отелю. Руки тряслись от усиливающегося волнения. Теперь, когда она была уже здесь, когда всего лишь несколько минут отделяли ее от разговора с миссис Кеннер, она вдруг почувствовала страх, жуткий страх. В конце концов, откуда она знает, что из себя представляет миссис Кеннер? Возможно, она вовсе и не занимается контрабандой бриллиантов, а это у нее свои.

Поддавшись панике, мисс Дэвид совсем уже было решила вернуться в Пальму и там забыть обо всем, что случилось. Но в руках она держала этот бумажный кулечек, а ни один человек на свете не решился бы просто так выбросить кулечек с таким огромным состоянием. Потом у нее промелькнула мысль отдать этот сверток дежурному клерку, чтобы он передал его по назначению.

Но они все воры, эти дежурные клерки. Что если он украдет несколько бриллиантов? Нет, она должна вручить этот сверток лично.

Все еще дрожа от волнения, мисс Дэвид прошаркала по ступенькам в своей ужасной, надетой набок желтой шляпе, вся увешанная фальшивыми драгоценностями, сверкавшими в ярких солнечных лучах. Она вошла в холл, и, слава богу, там, кроме дежурного клерка, никого не было.

– У вас в отеле есть миссис Кеннер? Я хочу сказать, у вас остановилась миссис Кеннер?

Клерк посмотрел книгу.

– Нет, мадам.

О, боже! Мисс Дэвид чуть не заплакала. Весь этот путь проделан впустую. А затраты? Ах, да, вспомнила она, Мэгги говорила, что миссис Кеннер была здесь с мистером Фоллом.

– А мистер Фолл остановился у вас?

– Да, мадам.

– Могу я его видеть?

– Кого? Мистера Фолла или миссис Фолл?

– Что? – «Боже мой! Хотя что можно ожидать от женщин, у которых так много бриллиантов», – подумала мисс Дэвид. – А как она выглядит, миссис Фолл? Молодая, темноволосая, очень хорошенькая леди?

– Да, – сказал клерк, – это действительно миссис Фолл. В настоящий момент она в своей комнате, номер двести четыре.

– О, благодарю вас! Благодарю вас!

«Если эта девушка живет в грехе, она не может слишком высокомерно обойтись со мной, – подумала мисс Дэвид. – Конечно, не может». Теперь страх у нее поубавился, и она, громыхая стекляшками бус, начала подниматься по лестнице.

Гельмут Фрейтаг видел, как она вошла. Он слышал, как она сначала спрашивала миссис Кеннер, а потом миссис Фолл. Он подумал: кто эта мулатка? Она может быть и портнихой, и подругой миссис Кеннер, кем угодно. Он был очень рад, что эта старуха не пришла немного позже, тогда бы она застала его в комнате миссис Кеннер.

Потом не должно быть никаких визитов. Его встреча с Изабель Кеннер должна проходить без свидетелей. Пускай сейчас все идут к ней. Это ее последние визитеры.

Изабель Кеннер смазала все раны и сняла желтый бюстгальтер купальника. Кто-то постучал в дверь. С минуту она постояла в нерешительности, полуобнаженная. Это, конечно, Грег! Он пришел поговорить со мной.

– Одну минуточку, – крикнула она и подбежала к зеркалу. Какое ужасное лицо! Она выхватила из чемодана легкий полосатый халатик, наспех завязала пояс, стащила с себя мокрые трусы, провела расческой по темным волосам и, все еще держа расческу в руках, открыла дверь. – Но это был не Грег. Это была та странная старуха – как ее имя, она забыла, – которая живет в пансионе Мэгги. Что могло привести ее сюда? Нужно как можно скорее отделаться от нее.

– Миссис Кеннер, как я рада, что снова вижу вас. Вы не возражаете, если я зайду к вам на минуту?

– Я… Я как раз одеваюсь, чтобы спуститься вниз к ланчу. Я и так уже опоздала немного.

– О, я ненадолго. Нет, нет, я вас не задержу. – Улыбаясь, в съехавшей набок желтой шляпке, с нанизанными на пальцы фальшивыми драгоценностями, мисс Дэвид вошла в комнату. Вместе с ней появился так знакомый Изабель запах – запах пачулей, такой неуместный в чистом летнем воздухе. – Я приехала к вам на автобусе, миссис Кеннер. Надеюсь, вы не очень рассердитесь на то, что я вам сейчас скажу.

– Что именно? – Изабель у зеркала накладывала губную помаду, на нижнюю губу. Потом она повернулась, плотно сжав губы и убирал губной карандаш. Она хорошо знала мисс Дэвид, эту старую бездельницу, выискивающую всяческие способы убить время. Вероятно, она собиралась рассказать какую-нибудь сплетню и вообще ерунду, которую у нее нет никакой охоты слушать.

– Знаете, – продолжала мисс Дэвид, – мне ужасно стыдно признаваться в таком деле. Но я надеюсь, вы не очень на меня рассердитесь. Вы обещаете мне?

– Что обещать?

Мисс Дэвид, застенчиво улыбнувшись, порылась в своем широком зеленом шелковом пыльнике, который она обычно носила в летнее время.

– Вот, пожалуйста, – сказала она. – Это принадлежит вам, не правда ли?

Это был маленький шарфик, так, пустячок стоимостью четыреста песет. Изабель даже не помнила, ее ли это-вещь. Но нельзя обижать пожилых людей.

– О, благодарю вас, – произнесла она. – Я как раз думала, куда я его дела.

– Я… Я… Я нашла его, – бормотала мисс Дэвид. Она села на стул у окна, потом вдруг встала и начала ходить по комнате. – Я нашла еще кое-что и надеюсь, что вы будете очень рады получить это. Вещь эта, насколько я понимаю, очень ценная. Вы не будете на меня сердиться, мисс Кеннер?

– Сердиться? Наоборот, я очень вам признательна, – сказала Изабель. – Я имею в виду шарфик.

– Да, но несессерчик сломался.

– НЕСЕССЕРЧИК???

– Да, я думаю, что он сломался. Вы знаете, вчера вы были очень расстроены и потеряли его. Я нашла его в холле. Он там валялся, а замок был сломан. Вы ушли, и я не знала, кому я могу его отдать.

– Ну и где же он сейчас? Где???

– Не беспокойтесь, дорогая, подождите. Я вам сейчас все расскажу. Я взяла его к себе в комнату, чтобы сохранить. Вы же знаете, этим испанским слугам нельзя доверять, даже самому мистеру Кохиллу в этом случае я не посмела довериться.

– Пожалуйста, ближе к делу, – крикнула Изабель. – Что вы с ним сделали?

– Ну, я открыла его, дорогая. Ведь замок был сломан. И крышка тоже. А внутри лежали маленькие пакетики, маленькие подарки для ваших друзей.

– А где они теперь? – продолжала кричать Изабель. – Скажите скорее, скажите скорее!

– О, миссис Кеннер, пожалуйста, не выходите из себя, я действовала из самых лучших побуждений. Несессер был сломан, поэтому я не принесла его сюда. Но вот здесь…

Она маленькими шажками подбежала к кровати и бросила на нее бумажный пакетик, на котором крупными буквами было написано: «Кондитерские изделия. Холл».

Изабель смотрела на кулечек, не двигаясь с места. Наконец она спросила:

– Но что произошло с ними? Вы сказали кому-нибудь, что вы их нашли? Они все здесь?

– О, нет. Два камня находятся в ювелирной лавочке. Но это не моя вина…

– В какой лавочке? – Изабель больше не могла владеть собой. Она направилась к рыхлой фигуре в желтой шляпке на голове. – Это все очень серьезно. Вы – понимаете, я должна их все вернуть! Они не мои!

Мисс Дэвид отступила назад, отыскивая ручку двери. Она видела приближавшуюся к ней темноволосую девушку, в глазах которой сверкал гнев. Как это несправедливо после всего того, что она для нее сделала, приехав сюда. Но страх гнал ее прочь. Кто ее знает, что за человек эта миссис Кеннер? Мисс Дэвид толкнула дверь. Дверь открылась. Мисс Дэвид выскочила в коридор и стала бегом спускаться с лестницы. Позади нее раздавался голос миссис Кеннер:

– Остановитесь! Подождите минутку! Подождите!

Не нужно бояться, ведь мисс Дэвид отдала ей все, что нужно было отдать. Да, а кто теперь знает, что сделает миссис Кеннер? Она может позвать полицию. Ах, неблагодарная! Какая неблагодарная!

Изабель добежала до лестницы, но потом вспомнила, что на ней был только легкий, прозрачный халатик, что мисс Дэвид сказала, что она принесла все бриллианты, за исключением двух, и что она оставила открытой дверь в комнату, где находился этот драгоценный кулечек.

Она вернулась в свой номер, заперла дверь и опустила штору на балконе. Потом открыла бумажный кулечек. Они были там. Блестящие камешки. Солнечные лучи преломлялись в этих камешках бесчисленными огоньками. Она быстро завернула кулечек.

«Значит, все в порядке, – подумала она с чувством облегчения. – Я нашла их. Все в порядке. Они мне теперь больше ничего не сделают. Я нашла их!»

Первой ее мыслью было рассказать об этом Грегу. Она выбежала на балкон, держа кулечек в руках, перегнувшись через перила. Он все еще сидел за столом.

Сначала он ее не слышал. Он находился довольно далеко, а пластинка с «фламенко» еще не кончилась. Она позвала опять. Еще раз. Наконец он начал озираться. Она помахала ему рукой, и он посмотрел в ее сторону. Он увидел ее.

– Идите сюда! – крикнула она. – Скорее идите!

Слышит ли он? Она знаками показывала ему, чтобы он поднялся к ней. Он кивнул. Она увидела, как он подозвал официанта, чтобы оплатить счет. Потом помахал ей рукой, прошел по террасе и скрылся за аркой из дикого винограда.

Стоя в холле отеля, Гельмут Фрейтаг видел, как старая мулатка сбежала с лестницы, будто за ней кто-то гнался. Он подождал немного, прячась за колонну. Но за старухой никто не бежал. Девушка все еще находилась в своей комнате. Она была одна. Большинство гостей отеля загорали на пляже или завтракали на террасе. Сейчас никто больше не пойдет наверх. Что касается Фолла, так он до сих пор сидит на открытой террасе и пьет. Он к ней даже не подходит. Он ее ненавидит.

Фрейтаг взглянул на дежурного клерка. Тот дремал, прислонившись головой к ящикам, в которых хранились ключи от комнат. Там было много ключей. Значит, все эти комнаты пусты. В холле царила тишина. Снаружи певец на пластинке изо всех сил вытягивал последние ноты песни, и затем звук оборвался.

Фрейтаг начал быстро подниматься наверх.

18

Когда Фолл увидел, что Изабель машет ему с балкона, он почувствовал облегчение. Значит, она все еще в отеле. Она не убежала. Это хороший признак.

Он допил вино и подозвал официанта. Потом встал и очень удивился, обнаружив, что он вполне трезв. Оплатив счет, пошел через открытую террасу ко входу в отель.

Он обдумал все события, происшедшие утром, и наконец принял решение. Если Изабель воровка, он узнает об этом по тому, как она ему расскажет о разговоре с немцем. Или она все расскажет, или скроет от него правду.

Фолл думал: если она воровка, она добилась того, чего хотела. Человек, который должен выплатить ей деньги, здесь, и выплата равна пятнадцати тысячам долларов. Если она воровка, она возьмет эти деньги, а завтра утром он проснется в отеле один и найдет записку, маленькую лживую записку, и никакой девушки.

Когда Фолл вошел в холл, клерк все еще спал. Он подумал, интересно, где сейчас находится немец? Все еще здесь? Или уже уехал, захватив с собой маленький красный несессерчик?

Поднявшись на второй этаж, Фолл остановился в нерешительности. Он вспомнил всю отвратительную сторону этого дела: изломанное, окровавленное тело во дворе – чек на пятнадцать тысяч долларов. «О, если бы Изабель не была так чертовски хороша!»

В конце концов, какое ему до всего до этого дело? – уговаривал он себя. Его это не касается. Но он знал, что касается. Кем бы ни была Изабель, он влюблен в нее.

Он пошел по коридору. Он выпил достаточно вина, чтобы чувствовать себя спокойным, но спокойным он не был. Когда он стучал в дверь, то посмотрел на свою вытянутую руку. Кончики пальцев слегка дрожали.

Фрейтаг стоял в отделанной желтыми плитками ванной комнате и прислушивался к шуму воды в уборной наверху. Счастье ему сопутствовало, или, может быть, это оттого, что он вел себя очень осторожно и не шел на риск. Поднявшись на второй этаж, он целых четыре минуты простоял, ожидая, не появится ли кто-нибудь в коридоре. Однажды – это было в отеле в Штуттгарте – его застала горничная, и у Фрейтага были потом большие неприятности. Сейчас он хотел вначале удостовериться в абсолютной безопасности. И вдруг он услышал шаги Фолла, поднимавшегося по лестнице. Он едва успел юркнуть в ванную комнату и из своего укрытия слышал, как Фолл постучал в дверь комнаты Изабель. Он молил бога, чтобы Фолл не задержался там и не увел бы ее с собой завтракать.

Больше откладывать нельзя. Его терпение истощилось. Нервы натянуты до предела, а квадратные сильные пальцы судорожно почесывали ладони.

Он видел, как Фолл вошел в комнату. На побледневшем парализованном лице Фрейтага выступил пот. Дальнейшее выжидание становилось невозможным.

Сидя на кровати Изабель, Грегори Фолл молча слушал ее рассказ. Сигарета давно докурилась и теперь обжигала его пальцы. Он бросил окурок в окно, но не попал. Фолл встал, поднял окурок с ковра, а девушка все продолжала рассказывать.

– …а когда я спросила мисс Дэвид относительно двух бриллиантов, она сказала, что оставила их в ювелирной лавочке. Потом она чего-то испугалась. Она стояла как раз около двери и прежде, чем я смогла сообразить, выскочила в коридор и помчалась как сумасшедшая, Я бросилась за ней, но вниз не побежала, на мне было надето то, что и сейчас. Как видите, слишком мало одежды, чтобы устраивать погоню за этой старухой по всему Кэмп де Мару.

Она замолчала, нервно улыбнувшись ему. Фолл посмотрел на нее, на ее легкий полосатый халатик. Под ним не было никакого белья.

– Поэтому я вернулась сюда и позвала вас, – продолжала она. – Какое мне дело до мисс Дэвид? Наши неприятности кончились. Я могу отдать им все бриллианты. Никто больше не будет гоняться за мной, преследовать меня.

Фолл нарочито медленно и аккуратно притушил окурок в раковине умывальника. Голос его звучал совсем уж безразлично, чтобы казаться естественным.

– И кому же вы собираетесь их отдать, Изабель?

– Ну… я полагаю, Кохиллу или Чаку.

– А почему им? – спросил Фолл, наблюдая за ней в зеркало. – Это добыча не принадлежит ни Барнею, ни Чаку… Почему бы не отдать тем людям, кому она принадлежит?

Она казалась озадаченной.

– Но каким образом? – спросила она.

Фолл резко повернулся к ней, охваченный приступом злобы.

– А как насчет немца?

– Какого нем… – Она вдруг в испуге закрыла себе рот рукой. – Вы имеете в виду того, который охотился за мной сегодня на полуострове?

– Да, именно его. Почему вы ничего не сказали мне о нем раньше? Почему вы ни единым словом не обмолвились об этом немце?

– Потому что я еще не видела вас, Грег. Поверьте, все было ужасно, но теперь это совсем неважно. А между прочим, как вы узнали об этом?

– Я ничего не узнал. Вернее, я не знаю детали. Но мы с вашим другом-немцем немного поболтали. Он сказал мне, что договорился с вами.

– О, Грег, вы знаете, когда я увидела вас вместе с немцем на террасе, я подумала, не принадлежите ли вы к этой шайке. О, Грег, сегодня ужасный день, я не знаю, кому можно доверять. Я даже на какой-то момент начала сомневаться в вас.

– Очень умно! – В голосе Фолла вдруг послышалось презрение. – Вы не упускаете ни одного трюка.

– Грег, вы мне не верите? Потому что вам что-то рассказал про меня Чак? Не верьте Чаку, вы не должны ему верить!

Фолл сел на край кровати и проговорил усталым, разочарованным голосом.

– Это вам трудно поверить, Изабель. Нужно прямо в этом признаться.

– Но, Грег… Грег…

– Подождите, – прервал ее Фолл. – Вы мне ничего не сообщили об этом немце. Вы позвали меня сюда и рассказали о какой-то старой леди, проделавшей весь, путь от Пальмы до Кэмп де Мара только для того, чтобы бросить вам на колени это огромное состояние. Очень мило! И «совершенно случайно» здесь оказался человек, готовый уплатить вам за бриллианты пятнадцать тысяч долларов. Ну и что вы мне прикажете сейчас делать? Пойти и пригласить его к вам?

– Замолчите! – закричала она. – Замолчите!

– О’кей! – Он встал. – Нет смысла продолжать разговор.

– Вы глупый человек, Фолл. Почему вы мне не верите, хоть немного?

Фолл подошел к балконной двери и сказал спокойно:

– Я хотел бы поверить вам, Изабель, но не могу. Вы не только воровка, но и паршивая лгунья…

Он направился к двери и услышал ее рыдания. Но не посмотрел на нее.

– Сегодня я уезжаю отсюда, – произнес он сердито. – Я заплачу за вашу комнату, за прошлую ночь. Немец где-то там внизу ожидает вас. Если я его увижу, то пришлю его к вам.

Она ничего не ответила. Закрывая дверь, он все еще слышал ее рыдания. Проходя по коридору, он пытался утихомирить свой гнев. «Если бы она была хоть более искусной лгуньей, – думал он. – Если бы она дала мне какую-нибудь зацепку, я бы поверил ей. Я хочу ей верить! Как бы мне хотелось, чтобы все шло гладко, без этих ужасных осложнений.

И кто может поверить в ее историю? Старая леди, бегающая за ней с бриллиантами в бумажном кулечке, сладкоречивый немец, о котором она даже не сочла нужным мне сообщить. Нет, она, вероятно, считает меня абсолютным дураком, если надеется, что я поверю в ее россказни. И я действительно свалял дурака, как это со мной уж не раз бывало».

На лестнице он остановился. Гнев сменился самоупреками. «Вероятно, вчера я слишком здорово напился и потому вмешался в эту историю. И так всегда бывает: девушки, с которыми мы выпиваем по ночам, совсем по-другому выглядят в полдень. Но в отношении Изабель мне этого не показалось. Черт возьми, надо проверить, в порядке ли у меня голова, если я клюнул на удочку такой паршивой лгуньи».

Он провел руками по лицу. Нет смысла уезжать отсюда, пока все не разъяснится. Он решил погулять, чтобы немного успокоиться и освободиться от действия перно. И хотя сейчас есть все основания напиться как следует, с этим делом покончено.

Кто-то спускался вниз по лестнице. Кто-то дотронулся до его руки. Фолл сердито повернулся, ожидая увидеть заплаканное лицо. Но это был немец.

– Извините меня, мистер Фолл. Я хочу спросить, вы не видели сейчас миссис Кеннер? Она знает, что я здесь? Она готова совершить сделку?

– Какое это имеет отношение ко мне? – разозлился Фолл. Что-то в его лице заставило немца подняться на несколько ступенек выше.

– Извините, – пробормотал он. – Я видел, как вы выходили из ее комнаты. Мне хотелось бы знать…

– Я сообщил ей, что вы здесь, – сказал Фолл. – Она готова. Готова и охотно вас примет.

– Ах, так? – улыбнулся немец. – Очень мило с вашей стороны, что вы передали ей мое поручение. Благодарю вас.

Фолл резко повернулся и, перескакивая через три ступеньки, сбежал вниз, пересек холл и вышел из отеля.

Фрейтаг, наблюдавший за ним с верхней ступеньки, видел, как дежурный клерк проснулся, когда мимо него проходил рассерженный, – взволнованный Фолл.

Фрейтаг поспешил укрыться в тени коридора. Клерк может оказать большую услугу в качестве будущего свидетеля. Действительно, ему все время улыбалось счастье. Он испытывал сладкое чувство блаженства. Он повернулся и пошел вдоль по коридору.

Около двери в комнату Изабель Фрейтаг остановился. Теперь его парализованное лицо не улыбалось. В глазах вспыхивал огонек каких-то тайных желаний.

Изабель Кеннер крепко прижимала руки к глазам. Нужно перестать плакать, нужно перестать. Грег не верит ей и даже не хочет ее слушать. Чак и тот, немец успели поговорить с ним первыми, и теперь, что бы она ни сказала, все будет казаться ему ложью. Ложью.

Конечно, визит мисс Дэвид выглядит довольно странным и невероятным. «Но я бы ему поверила, – с горечью подумала Изабель, – Ну и пусть он идет к черту, этот мистер Грегори Фолл. Вероятно, он сейчас опять пьет, и к нему снова вернулось его дурное настроение. О, как я устала от мужчин! Как я устала!»

Изабель встала и прошлась по комнате. Бумажный кулечек все еще лежал на кровати, куда она его бросила раньше. Он даже не посмотрел на него, не проверил, правду ли она говорит. Она ему совершенно безразлична. Так, одна из мимолетных интрижек. Девушка, с которой? можно провести ночь. Рассердившись на себя за то, что она позволила ему овладеть ею, она взяла кулечек и положила его на край умывальника. Потом легла в постель, уткнувшись лицом в подушку. «Что теперь будет со мной? – думала она. – Я совсем одна. Все кончено».

Присев на корточки, как огромная жаба, Гельмут Фрейтаг припал глазом к замочной скважине. Он увидел девушку, лежащую на кровати. Прислушался и уловил всхлипывания. В нетерпении его пальцы сжимались и разжимались, сжимались и разжимались. Его все больше и больше охватывала дрожь садиста: он вспомнил о былых днях, когда в тюрьме он заглядывал через окошечки в камеры узников, которых ожидал допрос… Волна предстоящего наслаждения захлестывала его. Он поднялся на ноги. Повернул ручку двери. Дверь не, заперта. Открыл дверь, но Изабель даже не пошевелилась. Он потихоньку проскользнул в комнату и осторожно закрыл за собой дверь. Потом молча направился к кровати.

Сквозь опущенные на балконе шторы раздавались приглушенные голоса и стук шаров крокета. Кто-то завел еще одну пластинку, и веселый, громкий пасодобль заглушил шум и болтовню гостей отеля.

Фрейтаг подошёл к постели. Изабель его не видела. Он посмотрел на нее, на ее тело, просвечивающее из-под тонкого полосатого халатика. Уткнув голову в подушку, она плакала.

19

Грегори Фолл, наподдавая длинными ногами комки пыли, шел по раскаленной узкой дорожке, ведущей от отеля к главной дороге. Он низко наклонил голову, все убыстряя шаги, стараясь заглушить себе чувство отвращения. На дорожке никого не было. Единственным звуком был звук его шагов по гальке.

Солнце стояло как раз в зените.

В голове его постепенно прояснялось. Вино, которое он пил в течение нескольких часов, сидя на открытой террасе, выветривалось. Он совершенно протрезвел и пребывал в подавленном настроении. Еще раз он начал пересматривать события сегодняшнего утра, уже в свете только что услышанного рассказа Изабель. Да, никаких сомнений быть не могло. Она воровка. Его обманули. Это факт.

«Ну что же, надо все забыть, – уговаривал он себя. – Пора приниматься за работу. Я напишу хорошую статью об этом острове. Нужно завтра же начать щелкать снимки. Никаких романов с воровками. С сегодняшнего дня вступает в силу основное правило: не путать дело с развлечениями. Придется нанять Чака Кеннера, ведь я больше здесь никого не знаю».

Он повернул за угол. Впереди по травянистой обочине двигалась какая-то странная фигура. Пожилая женщина в желтой шляпке, в зеленом шелковом пыльнике. Она с трудом переставляла свои ноги. Вероятно, идет на автобус, подумал Фолл. Никто не будет в такую полуденную жару гулять здесь просто ради удовольствия. Да еще в таком наряде.

Он догнал ее, она повернулась.

– Скажите, пожалуйста, далеко еще до дороги? – спросила она по-английски.

– Я не знаю.

– Как вы думаете, мне удастся найти там какой-нибудь транспорт? – произнесла она жалобно.

– Конечно.

Фолл пропустил ее вперед. Она цветная. Вся обвешана фальшивыми драгоценностями. Какая-то сумасшедшая. Старуха-мулатка, разодевшаяся как на праздничное гулянье, словно в кинофильме.

Он посмотрел, как она шла впереди него. Опять воцарилась тишина. Интересно, эта старая кукушка очень похожа на тот портрет, который нарисовала Изабель. Но Изабель не сказала, что она цветная. Нет, это не то же самое. А все-таки…

Он позвал ее:

– Эй, подождите минуточку!

Но желтая шляпка продолжала колыхаться вверх и вниз. Мулатка даже не оглянулась. А потом повернула за угол и скрылась из вида.

«Нет, – решил Фолл. – Не может быть, чтобы это была она. Так, просто совпадение. Но я нагулялся. Пора назад. Я могу сегодня же вернуться в Пальму на такси-и остановиться в отеле «Средиземноморский». Кажется, именно там Кеннер заказал мне номер. И постараюсь не встречаться с Изабель перед отъездом. Уложу вещи, пока она будет внизу за ланчем».

Гельмут Фрейтаг, наклонившись над кроватью, смотрел на девушку. Несколько минут он не двигался. Ничего. Успокоится. Пусть она сама его увидит. Этот трюк он не раз применял в былые дни. Когда заключенный вдруг видел его у своего изголовья, он никак не мог понять, что это: дурной сон или привидение. Часто с психологической точки зрения этот момент страха и сомнений оказывался очень полезным.

Изабель перестала плакать. Вздохнула, повернулась на спину и откинула левую руку. Он увидел ее глаза, расширившиеся в неистовом темном страхе. Он увидел ее мягкие яркие губы, готовые раскрыться в крике. В этот самый момент он повалился на нее, зажав огромной ручищей ее рот.

Она извивалась, стараясь освободиться. Но он навалился на нее, широко раскинув ноги, придавив ее своей тяжестью, как бабочку к доске гербария.

– Тихо, – прошептал он неожиданно нежно. Он отнял руку от ее рта, давая понять, что он ей доверяет. Но как только она набрала воздух, чтобы закричав, она почувствовала его пальцы на горле.

– Не кричать, – сказал он. – Один звук – и я выдавлю дух из тебя.

Охваченная ужасом, смотрела она на склонившееся над ней перекошенное лицо, на выкатившийся глаз, на опущенный уголок рта. Было что-то зловещее и вместе с тем сексуальное в неподвижности его лица, что-то подчеркивало мужественность этого тяжелого мускулистого тела, придавившего ее.

Только теперь Изабель Кеннер вспомнила о своей наготе. Халатик распахнулся. Она чувствовала прикосновение серого костюма к голому телу. Что-то больно нажало на ее ребра. Что-то тяжелое и стальное. Похожее на револьвер, спрятанный под пиджаком.

– Ты украла посылку, – проговорил он.

Это была констатация факта, а не вопрос.

– Молчи. Только слушай.

Его лицо было теперь совсем близко. Она почувствовала в его дыхании запах сигар.

– Ты украла посылку, милочка. Ты хотела получить выкуп или, может быть, даже хотела продать эти бриллианты. Меня не интересует, что ты хотела. Ты должна понять одно, милочка: если ты мне не скажешь, где они находятся, тебе будет больно, очень больно.

Она с трудом могла дышать, находясь в полуобморочном состоянии, она слышала, как внизу кончилась пластинка. Тишина. Доносилось лишь едва слышное журчанье разговора на террасе снизу. Она была так близко к жизни, к людям. Всего один возглас мог принести ей помощь. Но она отлично понимала, что второго крика уже не будет. Ей говорили об этом его глаза.

– Куда ты их спрятала? – дышал он на нее. – Куда?

– Пожалуйста, пожалуйста, встаньте… Я вам все скажу, если вы встанете…

– Нет, это я буду приказывать, а не ты, милочка. Я приказываю.

Перекошенное лицо склонилось еще ниже. Еще ближе. Замирая от ужаса, она почувствовала, как его губы прильнули к ее. Она вздрогнула, как от прикосновения жабы, но ее дрожь нисколько его не охладила. Наоборот, еще больше возбудила. Его губы страстно целовали ее лицо, шею. Его пальцы понемногу сжимались на ее шее.

– Ты знаешь, я могу убить тебя, – бормотал он.

– Вы задушите… вы задушите меня… – задыхаясь, шептала она. – Нет, нет, не надо…

– Подожди, мне нужен сверток. Ты слышишь? Тогда я не трону тебя. Я обещаю. А теперь скажи мне. Только не ври.

Она была на грани обморока. Вероятно, это тот самый человек из Парижа, о котором говорил Барней. Это был его сверток. И нужно ему отдать. Отдать немедленно. Или он убьет ее.

– Он здесь, – прошептала она. – Здесь, в этой комнате.

– Где?

– На умывальнике. Вон там, в бумажном кулечке, на умывальнике.

Она почувствовала, как его тело немного расслабилось. Медленно отвернулось от нее парализованное лицо, глаза отыскивали в затемненной комнате умывальник.

– Там, – шептала она. – В этом бумажном мешочке, Посмотрите сами.

Теперь он полностью отвернулся от нее, но его пальцы продолжали сжимать ее горло.

– Спокойно, – сказал он. – Не двигайся.

Одна рука отпустила шею. Она почувствовала, как он перегнулся с кровати, нащупывая что-то на иолу. Уголком глаз она видела, как он медленно поднимал белую кожаную босоножку. Потом, нацелившись, резким толчком тела бросил эту босоножку через комнату.

Он был очень меткий. Босоножка попала как раз в центр бумажного кулечка. Тот перевернулся и с легким стуком упал на пол. Из него посыпались, как брызги воды, маленькие камешки.

Он повернулся к ней, слегка приподнялся, затем всей тяжестью снова навалился на ее обнаженное тело, снова вплотную приблизил к ней свое лицо:

– Они все здесь?

– Да, – солгала она. При таком количестве бриллиантов вряд ли он сможет установить пропажу двух.

– Ты уверена в этом?

– Да, а теперь, пожалуйста, отпустите меня. Я никому ничего не скажу. Обещаю, я никому не скажу.

Искаженное лицо улыбнулось. Пальцы на горле немного расслабились, потом надавили с еще большей силой. Она увидела в его глазах похотливое возбуждение. Его лицо вплотную приблизилось к ее лицу, его влажные губы касались ее губ. В этот момент, прежде чем его хватка причинила ей боль, она вдруг поняла, что своим признанием она подписала себе смертный приговор. Она почувствовала на своих губах его горячее дыхание, он с еще большей силой навалился на нее. Пальцы вцепились, как орлиные когти.

Его возбуждение достигло предела, граничило с безумием. Он сам слышал свое тяжелое сопение. Жажда убийства становилась нестерпимой. Но где-то в глубине сознания другой, более хладнокровный Фрейтаг твердил ему, что во всем должна быть точность. И, глядя на ее раскрасневшееся лицо и закатившиеся зрачки, он повернул свою левую руку так, чтобы видеть на них часы. Два двенадцать. Процесс удушения требует гораздо больше времени, чем думают люди. По крайней мере минуты три. Пальцы сжались с новой силой, и из его искривленного рта вырвался довольный, удовлетворенный смех. Теперь она уже без сознания. Но все еще жива. Еще не пришло время.

Сначала он услышал шаги. Звук ключа, вставленного в замочную скважину, был такой тихий, что он едва его уловил. Но все же в этот момент он освободился от порыва безумия. Он слегка разжал пальцы, мысль лихорадочно заработала в поисках оправдания подобной его позы.

Когда-то случилось то же самое, его прервала горничная. На сей раз он знал, что ему делать. Под ним лежала полуобнаженная женщина. Он еще больше стянул с нее халатик, полностью обнажил ее и лег, прикрыв своими плечами ее лицо.

Вошла горничная с двумя чистыми полотенцами. Связка ключей громко звенела в ее руках. На кровати она увидела мужчину, а под ним обнаженную женщину со свесившейся ногой.

– Извините, – произнесла она по-испански, затем захлопнула за собой дверь и, нарочито громко стуча каблуками, ушла. Иностранцы всегда бывают очень недовольны, когда прерывают их любовные забавы. Она должна была сначала постучать. Но она совсем не думала, что в этот час кто-нибудь находится в комнате.

Во время этой задержки исполнения приговора Фрейтаг прислушивался к своему прерывистому дыханию. Шаги удалились по коридору. Вряд ли горничная сообщит дежурному клерку о том, что видела в комнате. В подобных отелях администрация не обращает внимания на то, как ведут себя гости, лишь бы не причинялось материального ущерба имуществу отеля. И все же…

Он взглянул на лицо Изабель Кеннер. Она приходила в сознание. Он приподнялся на руках и посмотрел на ее обнаженное тело. Жажда убийства вновь овладела им. Пальцы снова обхватили горло.

Еще какой-то звук. Ну, теперь его уже не остановят: он должен все покончить. Он старался не слышать эти шаги.

Совершенно неожиданно откуда-то слева, с зашторенного балкона, раздался мужской голос:

– Все в порядке, Изабель? Ничего не случилось?

Это был американец. Фрейтаг соскользнул с постели. Он кажется свалял дурака, не следовало так долго тянуть.

Бриллианты рассыпались по всему полу.

Фрейтаг притаился за кроватью. Он слышал, как на балконе передвигался американец. Затем тот вошел в свою комнату, отодвинул штору. Теперь уже нет времени для удовольствия. Хотя, вероятно, девушка уже умерла. В отчаянной спешке, присев на корточки, он начал собирать бриллианты, подобно женщине, собирающей бусинки из порвавшегося ожерелья. Но невозможно было проделать все это без шума. Он тщательно обыскал всю комнату, стараясь не пропустить ни одного камня.

Три или четыре бриллианта закатились под кровать. Когда он засунул туда руку, то услышал, как из горла девушки вырвался сдавленный хрип. Значит, она еще не умерла, она приходит в себя.

Как раз в тот момент, когда он подобрал последний камешек, крепко зажав его в руке, до него донесся звук поднимающейся шторы. Фрейтаг вскочил на ноги, как борец после падения. В дверях балкона стоял американец.

Камни! Главное, камни! Фрейтаг взял кулечек и высыпал в него все, что находилось в его кулаке. Потом положил кулечек в боковой карман, не спуская при этом глаз со своего врага.

Фолл смотрел на постель. Она мертва? Он видел кровоподтеки на ее горле. «И это я сказал ему, что она находится здесь, – подумал он. – Это я сказал, что она у себя в комнате».

Бывший офицер СС, Фрейтаг когда-то был инструктором по рукопашному бою. Он увидел, как глаза американца оторвались от кровати, увидел, как сжались его кулаки и как он начал медленно наступать на Фрейтага. Он выжидал первого удара. Когда он увидел, как Фолл выбросил левый кулак, целясь ему в скулу, Фрейтаг отступил, и американец упал.

Фрейтаг побежал. Он мчался по коридору и вниз по лестнице, перескакивая сразу через три ступеньки. У него было большое преимущество перед американцем, все еще лежавшим на полу. В холле он сбил ковер, бегом спустился по ступенькам, повернул налево, потом промчался через ресторан, столкнув при этом на пол патефон, опять наигрывающий «фламенко». И дальше, вниз, к пляжу…

Едва изумленные посетители ресторана успели прийти в себя от вида промелькнувшей мимо них фигуры, как в ресторан ворвался другой человек. Высокий молодой человек с суровым лицом. Он бежал легче и быстрее, ловко срезая углы, затем перепрыгнул через перила террасы и побежал через пляж.

Гул взволнованных голосов несся вслед двум мужчинам, бежавшим по пляжу. Темп их бега замедлялся по мере того, как они приближались к дюнам, где песок становился мягче и ноги утопали в нем. Первый мужчина повернул к воде. Преследователь – за ним.

Фолл догонял. Он видел, что расстояние между ними сокращалось.

Вдруг на террасе ресторана воцарилась полная тишина. Два мальчика, лежавшие на пляже около самой воды, вскочили и, как испуганные зайчата, помчались к отелю. Человек, бежавший впереди, остановился. Он стоял, повернувшись лицом к морю, и держал в руках маленький револьвер.

Фолл не видел оружия. Он продолжал бежать, опустив голову. На террасе какая-то женщина вскрикнула от испуга.

Но пуля, выпущенная на ярком солнце, пролетела мимо цели. И через минуту Грегори Фолл налетел на стрелявшего, стараясь выбить из его рук револьвер. В этот момент Фрейтаг нечаянно нажал на спусковой курок, и в тишине пляжа раздался второй выстрел.

В драке Фрейтаг оказался более тяжелым и более опытным. Но Фоллу удалось сбить его с ног. Фрейтаг упал лицом вниз, и, прежде чем он успел повернуться, Фолл занес над ним левый кулак.

Немец мотнул головой, стараясь увернуться от удара, и кулак Фолла опустился на крепкий череп Фрейтага. От боли в руке Фолл сморщился и тут же почувствовал, как немец под ним начал изворачиваться. Он даже изловчился поднять руку с револьвером. Фолл отпрыгнул от Фрейтага.

Раздался еще один выстрел. Пуля попала в мягкий песок поблизости. Фрейтаг, поднявшись на колени, занял позицию, ожидая врага. Задыхаясь, медленно приближался к нему Грегори Фолл. Сделав, ложный выпад левой, на который Фрейтаг попытался среагировать, он изо всех сил правой рукой ударил немца чуть ниже уха, после чего на Фрейтага как град посыпались удары Фолла.

Стоявшие на террасе люди кричали и протискивались вперед, чтобы лучше видеть борьбу. Немец захватывал Фолла медвежьей хваткой. Оба повалились на песок и начали кататься. Пиджак немца разорвался, и из кармана выпал бумажный кулечек. Высыпавшиеся из кулечка камешки сверкали на песке как капли росы.

Теперь, стоя на коленях, Фрейтаг заколебался. Его тяжелое парализованное лицо повернулось, чтобы посмотреть на рассыпавшееся сокровище. И в тот самый момент, когда он позволил жадности обуять себя, он упал как заколотый бык, так как Фолл одной рукой нанес ему сильнейший удар прямо в почки, а другой в правую скулу. Фрейтаг упал на песок на расстоянии нескольких дюймов от бумажного кулечка.

Все было окончено. Двое полицейских, неуклюже прижимая к себе винтовки, бежали к пляжу.

20

Они ожидали: человек, одетый в штатское, толстый неопрятный американец и старая мулатка, которую Фолл видел на дороге, идущей от пляжа.

Они стояли у комнаты Изабель Кеннер, заглядывая туда. Девушку, лежавшую на кровати, осматривал доктор-испанец. Грегори Фолл с лицом, покрытым синяками, хотел протиснуться между ними, но стоявший у самой двери полицейский не пустил его.

Навстречу Фоллу поспешил золотозубый управляющий, расточая самые приятные улыбки и слова благодарности.

– О, это вы тот самый молодой человек, который не допустил убийства? Что случилось? В чем тут дело?

– А, ерунда – ответил Грегори Фолл. – Как она себя чувствует?

– Доктор говорит, что она будет вполне здорова. Нет оснований беспокоиться.

Взяв управляющего за петлицу, одетый в штатское что-то быстро говорил ему по-испански. Фолл заметил, что старая мулатка сидела на стуле в коридоре и что-то бормотала себе под нос. Управляющий с извиняющейся улыбкой перевел Фоллу.

– Это полицейский офицер, сэр. Он хочет знать, где находятся бриллианты?

– Они валяются на песке, на пляже.

– ЧТО???

Еще порция быстрой испанской речи. Одетый в штатское что-то крикнул полицейским в форме. Управляющий и полиция поспешили вниз. Фолл остался один со старой мулаткой и жирным волосатым парнем в белом костюме из тика. Он вспомнил, что это Барней Кохилл, партнер Чака Кеннера в их ночной драке в Пальме.

– Этот немец, – нервно спросил Кохилл, – он тоже член их организации?

Фолл кивнул. Теперь, когда все было кончено, он почувствовал себя усталым и опустошенным. Сейчас полиция арестует Изабель…

– Кто бы мог подумать? – сказал Кохилл. – Мы все боролись из-за ничего. Видите эту старую сову, вон там, в углу? Это она украла бриллианты. Мы с копами приехали сюда, чтобы арестовать ее, и встретили как раз на автобусной остановке.

Фолл посмотрел на старую мулатку. «Значит, Изабель не лгала, – подумал он. – Какой же я был дурак!»

– Да, – сказал он, проходя мимо Кохилла.

Полицейский, охранявший вход в комнату, ушел. Фолл постучал в дверь и вошел.

Изабель Кеннер лежала под простыней. Плечи и шея остались открытыми. На шее безобразные, распухшие кровоподтеки. Доктор-испанец убрал в чемодан инструменты. Фолл подождал, пока она повернула голову и увидела его. Он заморгал глазами, испытывая чувство стыда за свое поведение. Но он не умел извиняться.

– Пожалуйста, – сказал доктор, – никаких посетителей. Леди нужно отдохнуть. Я дал ей снотворного.

Но Фолл не слышал его. Изабель улыбнулась ему. Он подошел к ней ближе и положил руку на обнаженное плечо.

– Я настаиваю на своем предписании, – повторил доктор. – Вы поговорите с ней позже. Сейчас ей вряд ли до разговоров.

– Одну минуточку, – попросил его Фолл. Он наклонился над кроватью и тихо проговорил: – Полиции все известно. Тебе не о чем беспокоиться. Ты чиста. Никто не будет больше тебя преследовать. – Он выпрямился и улыбнулся ей. – …за исключением меня, – добавил он.

– Я не буду возражать, Грег, – произнесла она хриплым шепотом.

– Вы видите, – вмешался доктор, – она совсем не может разговаривать. У нее болит горло. А теперь, пожалуйста, опустите шторы.

Фолл подошел к балкону. С пляжа раздавались дикие крики, громкая испанская речь. Доктор поспешил мимо него на балкон посмотреть, что случилось. Фолл последовал за ним.

Внизу, на пляже, происходила настоящая свалка. Толпа отдыхающих и служащих отеля, местных рыболовов свилась в один клубок, как игроки в регби. И мужчины, и женщины вступали друг с другом в драку. Пихали и отталкивали друг друга. Мальчишки на четвереньках копались в песке, подобно собакам, откапывающим кость. Воздух наполняли крики, эхом отдававшиеся над тихими голубыми волнами залива.

К пляжу бежали с ружьями в руках четверо полицейских, приехавших для расследования смерти Ле Плана. Прежде чем приступить к работе, они угощались бесплатным завтраком. За ними, выкрикивая по-испански приказания, бежал одетый в штатское из Пальмы.

Толпа на пляже понемногу рассеялась, ее разгоняли полицейские. Робко выстроились в одну линию отдыхающие в купальных костюмах, официанты в черных пиджаках, длинных белых фартуках, темных рубашках и подвернутых брюках. Полицейские, держа ружья наизготовку, требовали вернуть то, что они собрали. Один из полицейских снял свою лакированную шляпу и пошел вдоль ряда. Неохотно бросали маленькие камешки в шляпу полицейского искатели бриллиантов.

Вот обратился к толпе одетый в штатское. Грегу Фоллу не нужно было знать испанский язык, чтобы понять угрозы этого человека. После его речи энтузиазм любителей быстрой наживы сразу испарился. Полицейский вторично прошелся со шляпой. В шляпу бросили еще несколько спрятанных камешков.

Одетый в штатское внимательно осмотрел песок. Очевидно, довольный результатом осмотра, он поставил одного полицейского с ружьем в руках на стражу. Затем приказал всей толпе удалиться на террасу. Полицейский стоял с ружьем, пока к нему не присоединилось подкрепление, после чего начались тщательные поиски бриллиантов в песке.

– Бриллианты? – удивленно произнес доктор. – Он говорил о каких-то бриллиантах в песке. Может ли это быть? Что случилось?

Но Фолла уже не было на балконе. Когда доктор вошел в комнату, опуская за собой штору, он увидел Фолла, стоявшего у кровати девушки. Девушка спала.

– Вам лучше уйти, – сказал доктор.

Они вышли вместе, закрыв за собой дверь. Доктор приостановился около стула, на котором старая мулатка раскачивалась вперед и назад, как человек, находящийся в большом горе.

– Вы друг той леди, которая… – начал доктор.

Он внимательно посмотрел в ее старые, безжизненные глаза. Казалось, она не видела его.

– Это позор! Это возмутительно! – говорила она – Подумать только, вы делаете человеку одолжение, а она вызывает полицию. Я приму меры против этой клеветы.

Фолл и доктор спустились вниз. В холле они остановились и пожали друг другу руки. Доктор посмотрел на покрытое кровоподтеками лицо и расцарапанные руки американца.

– Может быть, мы перевяжем эту руку?

– Нет, ерунда, все в порядке. Скажите, а как девушка? С ней все будет в порядке, доктор?

– Через несколько дней она забудет об этом происшествии, – сказал доктор.

– Благодарю вас.

Доктор вежливо поклонился и вышел из отеля. Он с трудом проталкивался сквозь толпу к своему автомобилю. Когда он развернул машину, изо всей силы нажимая на сигнал, он чуть не наехал на мальчика, который перелез через перила террасы и помчался через дорогу к дверям в кухню.

Мальчик, работавший на кухне, не слышал сигнала машины. Он ни на что не обращал внимания. Он один из всей толпы искателей бриллиантов сохранил свою добычу. Он поспешил в кухню, держась подальше от шефа Рафаэля. Официанты и кухонные рабочие медленно и неохотно возвращались к своей работе.

Мальчику едва исполнилось четырнадцать лет. Жил он на другой стороне острова в бедной семье, в которой насчитывалось десять детей. У его отца никогда не было своей земли, и мальчик никогда не держал в руках банкноту в сто песет. А теперь радостно сбегал он по ступенькам в подвал. На нижней ступеньке он остановился и ощупал карман брюк. «Он» был там. Мальчик ласково погладил шероховатую поверхность маленького камешка. Где бы его спрятать?

Он посмотрел на мешок с луком, валявшийся на полу. В подвале, освещенном одной-единственной лампочкой, царил полумрак. Вдруг раздался голос:

– Что тебе нужно, мальчик?

Это полицейский. Он сидел в углу на мешке, низко надвинув на глаза лакированную шляпу и попыхивая сигаретой. В руках он держал револьвер.

Напротив полицейского сидел другой человек. Огромный мужчина, иностранец. Все лицо его было порезано и кровоточило. Рубашка и пиджак разорваны в клочья. Руки связаны за спиной веревкой. Ноги тоже были связаны, Он напомнил мальчику тушу животного, которую собираются отправить на рынок.

– Что ты хочешь? – опять спросил полицейский.

– Кто он?

– Немец, – ответил полицейский. – Хочешь, я развяжу его? Он очень любит душить людей.

Но мальчик его не слушал. Как в кошмарном сне он видел третьего, находившегося в подвале. Он лежал на столе, прикрытый серым одеялом, из которого высовывались его ноги и лицо.

Фактически лица никакого не было. Зрелище было ужасное. Более ужасное, чем зрелище боя быков. Мальчик почувствовал тошноту.

Исковерканное лицо человека, которого звали Морисом Ле Планом, было повернуто к лестнице. Один уцелевший глаз, казалось, смотрел прямо на мальчика с его тайной.

– Что с ним случилось? – спросил он тихо.

– Это все из-за бриллиантов, – сказал полицейский. – Ну, бери что тебе надо и убирайся отсюда. Это тебе не кино.

Мальчик ничего не ответил. Он побежал наверх, в кухню, оттуда на террасу и по ступенькам вниз к дюнам.

Запечатлевшееся в его глазах искалеченное лицо было для него дурным предзнаменованием, от которого можно избавиться только при ярком солнечном свете.

Мальчик вынул камень из кармана. Он походил на каплю ключевой воды. Во внезапном порыве мальчик высоко подбросил этот камешек. Высоко и далеко. Поднявшись к голубым небесам, тот упал невидимым в яркий желтый песок.

– Эй, Фернандо, иди работать! Собирай-ка грязную посуду со столиков, – раздался голос.

Мальчик повернулся, и на его лице расплылась улыбка удовольствия. Приподняв руками свой длинный фартук, он начал подниматься по ступенькам, чтобы выполнить приказания официанта.