Чтение некоторых мест Библии просто сводит меня с ума!
Возьмите, к примеру, историю о блудном сыне. Когда и прочел ее впервые, то почти отказался от чтения Библии. В конце концов, она совершенно очевидно приводнт нас к неверному выводу. Позвольте проиллюстрировать эту мысль.
Рассказ о блудном сыне записан в 15-й главе Евангелия от Луки. В ней речь идет о «трех видах потерянности».
В притче о потерянной овце рассказывается о людях, которые теряются по собственному неразумию. Они теряются потому что не видят, куда идут. Овцы знают, что потерялись, но не знают, как найти путь домой.
В притче о потерянной монете изображены люди, потерявшиеся не по своей вине. Фактически они даже не знают, что потерялись. У овец есть малая толика духовного разумения (по крайней мере, они знают, что потерялись), но у монет духовное разумение как таковое отсутствует.
В притче о потерянном сыне нарисована совершенно иная картина. В ней рассказывается о своенравии, дерзком непослушании и восстании человека. Он теряется обдуманно и преднамеренно. Устав от правил и ограничений, царивших в доме отца, он требует, чтобы старик отдал ему его долю наследства. Не успев получить деньги, он отправляется в «дальнюю сторону», где можно жить, как нравится, и транжирить наследство, не чувствуя никакой вины, поскольку рядом нет отца.
Сын отличается от монеты, ибо он знает, что потерян. Он отличается от овцы, потому что знает дорогу домой. Главное отличие между этими тремя притчами состоит в одном несомненном факте: сын рад тому, что потерялся. Он меньше всего думает о том, чтобы вернуться. Ведь он на пути к свободе!
Когда мы размышляем об этой особой потерянности сына, нам открывается интересная сторона Божьей любви. Когда терялась овца или монета, их тщательно разыскивали. Но когда потерялся сын, отец не прибег к помощи своих многочисленных слуг, чтобы обуздать его; он даже не стал разыскивать его. Напротив, когда юноша потребовал свою долю наследства, отец выполнил его требование.
Мне лично кажется, что сын ценнее монеты или овцы. Почему же тогда его никто не искал? Все дело в том, как он потерялся. В его случае нельзя говорить о слабости или невежестве, потому что здесь имело место дерзкое восстание. Молодому человеку нравилось быть потерянным. а отец был достаточно умен и сообразил, что насильно мил не будешь. Самое мудрое, что можно было сделать, — это позволить сыну жить в неповиновении, пожиная затем плоды.
Как вы помните, именно так впоследствии и произошло. Библия говорит, что сын пошел в дальнюю страну, где тратил отцовские деньги, «живя распутно». Но деньги быстро кончились, и вот уже мы застаем этого молодого оболтуса, плачущего у корыта со свиными помоями.
В этот момент он «пришел в себя» и решил вернуться домой. Возможно, он тешил себя мыслью, что сможет работать у отца наемником, поскольку «уже недостоин» называться сыном. Отец, конечно же, не хотел и слышать об этом. Он выбежал ему навстречу и вернул все права раскаявшемуся сыну. Затем он устроил вечеринку, чтобы отпраздновать возвращение молодого человека.
До этого момента все у меня шло хорошо, я ведь впервые читал эту притчу, и главный ее урок вроде бы был ясен Но затем я дошел до аргументов старшего сына, с которыми трудно было спорить, и стал понимать всю несправедливость отца.
Поставьте себя на место первенца. Он добросовестно работал на семейном ранчо (которое теперь должно было полностью перейти к нему по наследству, поскольку младший брат взял свою долю наличными). Жизнь у него была сносной, но не особенно приятной.
Придя однажды домой с грязными от работы руками и с налипшим на сандалии овечьим навозом, он вдруг услышал звуки веселья, которое было оплачено его тяжким трудом. Спросив, по какому случаю устроен такой праздник, он лицом к лицу столкнулся с несправедливостью по отношению к себе.
Его гнев, как мне показалось, был более чем оправдан. С человеческой точки зрения, старший сын отстаивал правое дело. «Этот выродок пустил по ветру свою долю наследства, а теперь вернулся домой, чтобы растратить мою, — подумал он. — И с какой стати радоваться тому, что он вернулся? А что еще ему оставалось делать? Он лишился всего и мог умереть с голоду!»
Отец, конечно же, вышел к старшему сыну, чтобы объяснить ему, что происходит, но объяснение его было, мягко говоря, малоубедительным. В конце концов старший сын проявил героическую моральную стойкость и выдержку. Он всю свою жизнь старательно соблюдал все предписания отца. «Мне это не нравилось, — кричал он ему, — но я все равно это делал. Я тоже не прочь был выпить и гульнуть с женщинами легкого поведения, но терпеливо соблюдал твои отвратительные запреты. И кто же теперь получает награду?!» — стенал старший сын, испытывая к себе большую жалость (читайте стихи 29, 30).
Чтение 15-й главы Евангелия от Луки выбило у меня почву из-под ног. Налицо совершенно явная несправедливость. Ни один из сыновей не получил того, чего заслуживал. А разве справедливость не требует того, чтобы каждый получал по заслугам?
Я мог бы читать эту главу «как положено», если бы меня воспитывали христианином. Но, будучи 19-летним скептиком, я не был напичкан доктринами и не вычитывал из этой истории того, чего там не было. Я просто читал написанное, и у меня возникли сомнения в справедливости Бога.
Однако мне еще только предстояло узнать, что Божья справедливость отличается от человеческой, что Божественная любовь качественно отличается от человеческой любви, что обычные люди воздают другим по заслугам, а Бог дает им то, в чем они нуждаются.
Но разве это честно? Разве это справедливо? Отдает ли Бог каждому то, что ему причитается?
Эти вопросы приводят нас к 20-й главе Евангелия от Матфея и притче о несправедливом вознаграждении. Вспомните-ка рассказанную Иисусом историю о работодателе, который нанял работников в начале дня и обещал им заплатить за отработанный день. Затем он каждый час приходил на торжище, чтобы нанимать новых людей, причем последних нанял в одиннадцатом часу двенадцатичасового рабочего дня.
Меня особенно смутило, как Иисус рассказывал об этом. Он говорил, что наниматель выстроил работников в обратном порядке, так что первыми оказались те, которых он нанял последними. А затем, на виду у всех, этот странный человек заплатил тем, кто проработал чуть больше часа, как за полный рабочий день.
Как вы думаете, какие мысли появились у проработавших целый день? Они начали умножать. Все, кто работал в сельском хозяйстве или на стройке, знают, как размышляют рабочие. «Если эти ребята получают дневную плату за один час работы, — рассуждали они логически, — то мы заслуживаем платы за 12 дней, то есть двухнедельного заработка, если вычесть субботы. Наконец-то, — радовались они, — мы нашли работодателя, который даст нам возможность поправить свои дела».
И вдруг их как обухом по голове ударили. Всем заплатили одинаково. Неудивительно, что поденщики начали ворчать. Я был молодым рабочим на стройке, когда впервые прочитал 20-ю главу Евангелия от Матфея, и стал ворчать вместе с ними. Для меня это было издевкой над справедливостью.
Когда я обнаружил, что Иисус рассказал притчу о работодателе в 20-й главе Евангелия от Матфея в ответ на вопрос, заданный учениками в Мф. 19:27, это ничуть не успокоило меня.
В этом стихе Петр, сразу же после того, как молодой управитель не захотел оставить все ради Христа, спросил у Иисуса, что будут иметь они, Петр и другие ученики, — ведь они оставили все и последовали за Ним! Иисус дал ответ, записанный в 20-й главе, — они получат не больше, чем те, кто войдет в Царство в последний час.
И снова я оказался лицом к лицу с Божественной справедливостью, и моему мирскому уму она опять показалась далеко небезупречной. До меня еще не дошло, что Божья любовь и справедливость отличаются от тех же человеческих чувств. По природе своей человек воздает другим людям по заслугам, но Бог дает им то, в чем они нуждаются.
Человеческое правосудие базируется на римском lex talionis — законе воздаяния, законе когтя — око за око, добро за добро; люди получают по заслугам.
С другой стороны, Божье правосудие основывается на том, что Павел назвал благодатью. Самое простое определение благодати — незаслуженная милость. Другими словами, благодать означает, что люди получают нечто незаслуженно.
Все, что входит в понятие «благодать», само по себе вызывает сомнения в справедливости Бога, особенно если люди не получают должного вознаграждения за свои прилежные старания. Такое состояние дел может вызвать искреннее отвращение у кого угодно.
Притча об овцах и козлах из 25-й главы Евангелия от Матфея также вызывает болезненные сомнения в Божественной справедливости. Читатель едва ли может избежать естественного чувства удивления, ознакомившись с этой великой притчей о суде. Сам рассказ вовсе не обязательно читать много раз, чтобы обнаружить, что фарисеи в конце концов оказываются среди осужденных.
Читатель не должен забывать, что эти фарисеи всю свою жизнь посвящали соблюдению каждой йоты и черты Закона Божьего. У них была в ходу поговорка, что Мессия (Христос) пришел бы, если бы Тора (Закон) в совершенстве соблюдалась хотя бы один день. Вся жизнь фарисеев всецело была посвящена тому, чтобы приблизить этот день. В результате они скрупулезно отделяли каждый десятый листик от своих садовых трав в десятину Богу, никогда не прикасались ни к чему нечистому и разработали множество дополнительных законов о соблюдении субботы, свято веря в то, что эти внешние действия будут мерилом на Божьем суде.
Но затем при «последней трубе», как гласит притча, фарисеи с ужасом обнаруживают, что Бог не играет по их правилам. Бога куда более волновало внутреннее состояние их сердец, готовность служить другим людям в духе бескорыстной любви, чем их «безгрешное совершенство». Внешнее, показное соблюдение субботы, щепетильное отношение к еде и скрупулезное отделение десятины были, конечно, важны, но лишь в контексте отражения Христова характера любви и личной «заинтересованности». Вот эта заинтересованность в других людях, которую подразумевал Иисус в 25-й главе Евангелия от Матфея, и была тем единственным мерилом, на котором строилось все Божественное правосудие[1]. В результате большое число людей, не удовлетворявших высоким нравственным критериям фарисеев, попали в Царство, в то время как многие фарисеи остались за его пределами.
Эта притча едва ли могла ободрить или воодушевить тех, кто всю жизнь свою посвятил соблюдению Закона Божьего до мельчайших деталей. Я мысленно представляю себе, как многие слушатели Христа начали сомневаться в справедливости такого суда. Вряд ли эта история могла претендовать на то «прямое свидетельство», с помощью которого можно было переубедить людей. Я представляю, как многие Его слушатели ворчали, видя, что Он ниспровергает «старые пути», и задавались вопросом: «Какое же царство можно построить на таких учениях? Царство слабаков и сентиментальных мечтателей?»
Когда я в первый раз читал 25-ю главу Евангелия от Матфея, у меня также возникали подобные чувства. Как можно измерить столь расплывчатые критерии, как любовь? У фарисеев было нечто солидное, и они должны были получить соответствующую награду. Учение о благодати могло стать самым опасным учением для нашего мира. Как можно доверять таким принципам Божьего правосудия?
Другими местами Библии, которые поселили во мне сомнение в справедливости Бога, были Бытие 4:1-7 и Рим. 9:14-18.
Особенно застал меня врасплох вывод к эпизоду о Каине и Авеле. В то время я уже вошел в христианство через адвентистские врата и не сомневался, что овощи должны быть лучше крови. Но Бог принял жертву Авеля, и это казалось мне, в лучшем случае, произволом. Тогда я еще не знал, что вскоре столкнусь с символикой одного из самых непопулярных учений в истории христианства — учения о заместительной жертве Христа. Так или иначе, весь упомянутый эпизод поставил передо мной больше вопросов о характере Бога, чем дал ответов.
Когда я прочитал Рим. 9:14-18, у меня возникли совершенно другие проблемы. В 15-м стихе Павел цитирует Бога следующим образом: «Кого миловать, помилую; кого жалеть, пожалею». Затем Павел в стихах 17 и 18 повернул вспять весь ход своих мыслей и заявил, что Бог ожесточил сердце фараона, чтобы продемонстрировать Свою силу. «Кто Этот Бог, — спрашивал я себя, — Которого мы вроде как должны любить? На каком основании Он одних спасает, а других губит? Неужели Бог может действовать так несправедливо, по Своему произволу? Можно ли в самом деле доверять Такому Богу?»
Это всего лишь некоторые вопросы, возникшие у 19-летнего юноши, который впервые прочитал Библию. Конечно, вопрос о справедливости Бога возникает не только при чтении Библии, но и в повседневной жизни.
Одно из самых незабываемых событий в моей жизни произошло в 1968 г. в г. Галвестон, штат Техас, где я был пастором местной адвентистской церкви. Однажды утром мне позвонили издалека и попросили приехать на Западное побережье к больному, которого недавно положили в известную в Соединенных Штатах ожоговую клинику при Медицинской академии Техасского университета.
Я был плохо готов к тому, что увидел по прибытии. Передо мной сидел двухлетний малыш. Он что-то ел, держа ложку двумя пальцами правой ноги, потому что у него не было рук. Приглядевшись повнимательней, я увидел, как он был изуродован. У этого малыша, получившего ужасные ожоги в возрасте одного года, не было губ, зубов, ушей; не было век, бровей и волос на голове.
Я приехал, чтобы ободрить мать, но сам был полностью выбит из колеи и вышел в коридор, где меня нашла мать малыша и попыталась как-то утешить. Когда я вспоминаю об этом сейчас, 20 лет спустя, у меня слезы наворачиваются на глаза.
В каком же мире мы живем? Я мог бы еще понять, если бы я сам или один из моих прихожан были так искалечены. В конце концов, тут можно было бы сказать, что в нас слишком развились неприглядные черты характера, и мы «заслужили» это наказание. Но чем можно было объяснить страдание невинного младенца? Что же это за адская планета, на которой мы живем? Где же так называемый любвеобильный Бог?
«Он что, космический Садист, — спрашивает Филипп Янси, — Которому доставляет удовольствие видеть, как мы корчимся от боли?»[2]
Случай с обожженным ребенком повторяется миллионы раз каждый год. Это несправедливость на микрокосмическом уровне — по отношению к отдельной личности. Но у этой проблемы есть также макрокосмический аспект. Массы людей пострадали в Освенциме и Бухенвальде, Хиросиме и Нагасаки. Почти каждому известно, что во имя осуществления своего «окончательного решения» создать на планете тысячелетний Третий рейх Адольф Гитлер хладнокровно уничтожил шесть миллионов евреев, но люди, как правило, забывают или упускают из виду, что та же самая программа отняла жизнь у 600 тысяч цыган и у более чем шести миллионов славян. Но даже «достижения» Гитлера меркнут перед злодеяниями Иосифа Сталина, уничтожившего 50 миллионов человек, о чем с документальной точностью поведал миру Александр Солженицын в объемном трехтомнике «Архипелаг ГУЛаг».
Неудивительно, что в Книге Откровение души, находящиеся под жертвенником, громко вопиют: «Доколе, Владыка святый и истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?» (Откр. 6:10).
Доколе, о Господи, доколе? Если Бог всеведущ и всемогущ, почему Он не наведет порядок? Божественный ответ гласит: «Се, гряду скоро» (Откр. 22:7), но по прошествии 2000 лет люди задаются вопросом, что означает это «скоро». Из века в век создается впечатление, что ворота ада уже давно сорваны.
Можно ли доверять Богу, Который довел наш мир до такого жалкого состояния? И что бы вы чувствовали, если бы «Бог неожиданностей» закончил череду Своих сюрпризов тем, что на последнем суде даровал Гитлеру или Сталину или недавно казненному убийце нескольких десятков людей Теду Банди то, чего они не заслуживают, — благодать и милость?
Мои личные сомнения и вопросы о Боге, Библии и повседневной жизни не уникальны. Сомнение и недоверие являются главной причиной того затруднительного положения, в котором оказалось человечество; это явствует из опыта Евы, о котором можно прочитать в 3-й главе Книги Бытие. В первом стихе ясно говорится, что сатана был хитрее всех других творений Божьих. Он не стал прямо подходить к Еве и говорить, что он — дьявол и намерен обольстить ее. Вместо этого он коварно посеял в ее уме сомнения. «Подлинно ли сказал Бог?.. « — вот тот вопрос, с которого лукавый начал искушать Еву.
Сегодня сатана использует ту же самую тактику. Если ему удастся вселить в нас сомнение в Божьем слове (в самом ли деле Бог это сказал?), победа будет за ним. Потерпев неудачу на начальном этапе, враг попытался убедить Еву, что Бог на самом деле сказал не то, что имел в виду («Нет, не умрете»). Третий шаг сатаны состоял в том, чтобы заставить Еву усомниться в благости Бога и Его добрых намерениях по отношению к ней. Он высказал предположение, что Бог запретил ей вкушать плоды с этого дерева, потому что в силу присущего Ему эгоизма Он сохранил все лучшее для Себя (Быт. 3:5, 6).
Главная цель сатаны в его работе с Евой и с нами — посеять сомнение и недоверие. Недоверие Евы привело ее к восстанию против Бога. В результате она избрала подчинение своей, а не Его воле и поддалась ей, съев запретный плод. Грех сначала возник в ее голове, а затем вылился в конкретное действие. С тех пор дети Евы «сомневаются» в Боге. Недоверие к Богу лежит в самом основании греха.
Недоверие — это не только земная проблема. Вот почему Павел говорит о «духах злобы поднебесных» (Еф. 6:11) и о том, что Богу нужно было примирить с Собой «все… и земное и небесное» (Кол. 1:20).
Проблема греха зародилась на небе, когда Люцифер возгордился и попытался стать «подобным Всевышнему» (Ис. 14:12-14; Иез. 28:17)[3]. Начав кампанию самопрославления, Люцифер стал клеветать на характер и намерения Бога, сея сомнение по всей Вселенной. Люцифер и его последователи в конце концов были изгнаны с неба. Успешно обольстив Адама и Еву, он стал «князем мира сего» (Ин. 16:11). Оказавшись в этом положении, сатана продолжает распространять сомнения в Боге и Его благости. Он пользуется любой возможностью, чтобы в ложном свете представить Божий характер. Однако следует отметить, что проблема Божественного правосудия волнует всю огромную Вселенную, а не одну только нашу крохотную планету.
Сатана внушал Еве, что Богу нельзя доверять, потому что Он по Своему произволу запретил ей вкушать от дерева, которое «среди рая», а это несправедливо. В этом и заключалась суть его искушения. Кроме того, сатана имел в виду, что Бог не заслуживает доверия, потому что Он больше думал о Своих личных интересах, когда ограничивал свободу Евы, вместо того чтобы заботиться о ее интересах. Такой была главная направленность обвинений, выдвигаемых сатаной против Бога на протяжении многих веков.
На самом деле действия сатаны, описанные в Книге Бытие, глава 3, были нацелены не столько на искушение Евы, сколько на дискредитацию Бога. Его истинным врагом была не Ева, и спор шел не между дьяволом и человечеством, а между дьяволом и Богом.
Как справедливо указывал голландский юрист XVII в. Хуго Гротиус, сатана последовательно направлял свои нападки на авторитет Божьего правления и на нравственный порядок во Вселенной. Гротиус считал, что, нападая на Божье правление, он атаковал Божий Закон. Но никакое царство не может устоять без стабильного законодатель? ства. Уважение к Божественному закону — главное условие Божьего управления Вселенной. Если Бог рассчитывает управлять Вселенной, утверждал юрист, Он должен поддерживать авторитет Своего правления и святость Своего Закона[4].
Бог оказался в крайне затруднительном положении не только потому, что сатана обвинил Его в принятии произвольных законов, но также и потому, что сатане удалось искусить первых людей восстать против Бога» предпочесть свою волю Его воле и умышленно нарушить Его явный запрет.
Бог предупредил Еву, что следствием такого восстания станет смерть. Это был вечный приговор греху, вынесенный Богом. «Возмездие за грех — смерть» (Рим. 6:23).
Таким образом, два фактора: необходимость нравственной стабильности во Вселенной и Божественный смертный приговор всем восстающим против Его правления — поставили Бога в крайне затруднительное положение. Ведь в Его характере милость сочеталась со справедливостью.
«Тот Самый Бог, — пишет Лоран Бетнер, — Который есть Бог милосердия и Который по Своей милости желает спасти человеческие души, есть также Бог правосудия и по Своей справедливости должен наказывать грешников… Если бы Он не наказывал грех. Ему пришлось бы отменить приговор греху, согласиться с грехом или стать его соучастником и тем самым поступить против Своей природы и разрушить нравственный порядок во Вселенной. Бог не мог устранить Свой Закон, который является «выражением Его естества», а не произвольным решением или прихотью»[5].
В этой связи сатана обрушил на Бога новый поток обвинений, поскольку Он хотел бы простить, но «увяз» в необходимости воздать должное наказание за нарушенный Закон.
«В начале великого противостояния, — писала Елена Уайт, — сатана объявил, что Закон Божий исполнить невозможно, что правосудие несовместимо с милосердием и что в случае, если Закон будет нарушен, грешник уже не может быть прощен. Каждый грех должен быть наказан, — настаивал сатана, — а если Бог отменит наказание за грех. Он уже не будет справедливым и истинным. Когда люди нарушали Закон Божий и пренебрегали Его волей, сатана ликовал. Он указывал на эти факты как на доказательство того, что Закон невозможно исполнить и что человек не может быть прощен. Поскольку он, сатана, после своего восстания был изгнан с неба, то и род человеческий, по его мнению, должен быть навсегда отлучен от милости Божьей. Бог не может быть справедливым, утверждал он, если проявит милосердие к грешнику»[6].
Таким образом, Богу. Который дает людям то, чего они не заслуживают, противостоял самый искусный и влиятельный законник во Вселенной. Главным вопросом был и остается вопрос о справедливости Бога, а сатана всегда пытался посеять сомнение в Боге, чтобы люди не доверяли Ему.
Бог решил не пренебрегать ни Законом, ни наказанием за нарушенный Закон. Так, для того чтобы простить грешных людей. Он послал на землю Иисуса, как утверждает Библия, чтобы Он жил в полном послушании Закону и понес наказание за грехи людей на кресте (Евр. 4:15; 1 Петр. 2:24).
Однако это решение дало критикам дополнительные аргументы. Ансельм Кентерберийский (1033-1109 гг.) хорошо понимал эту проблему. Что это за справедливость такая, — спрашивал он, — отдать лучшего из людей на смерть вместо грешников? «Какой человек не будет признан достойным осуждения, если ему приходится осудить невинного, чтобы отпустить виновного?» Если Бог «не мог спасти грешников иначе, чем путем осуждения праведного, то где же Его всемогущество? А если Он мог, но не захотел, то как можно считать Его мудрым и справедливым?»[7]
Ученый следующего поколения, Пьер Абеляр (1079 – 1142 гг.), писал: «Как это жестоко и отвратительно, когда некто требует крови невинного человека в выкуп за что-либо и бывает удовлетворен, когда невинного убивают; еще хуже то, что Бог считает смерть Своего Сына настолько приемлемой, что посредством нее желает примириться с целым миром!»[8]
В XVI в. этот вопрос привел в затруднение социниан[001]. Они считали, что в Библии утверждается принцип личной ответственности: «Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается» (Иез. 18:20).
Социниане усматривали двойную безнравственность в учении о заместительной жертве: (1) виновные остаются без наказания и (2) невинный наказывается[9].
Грех — это не только проблема людей. Это вселенская дилемма, которая затрагивает в первую очередь Бога и только потом уже людей. Хотя верно то, что мы запутались в паутине греха, вся тяжесть этой проблемы тем не менее ложится на Бога. «В силу устройства Вселенной, — писал X. Уилер Робинсон, — в силу того, что мир создан как часть Божественного плана, грех не может беспокоить только человека. Грех, как частичное или временное крушение Божественных планов, беспокоит Бога»[10].
Бог пребывает в смертельной схватке не с «кровью и плотью»[11}, но с «духами злобы поднебесными» (Еф. 6:12). Это борьба, в которой немыслимы частичные победы. Не может быть никакого компромисса между грешными и святыми. «В странной войне, в которую вступает Христос, — пишет Карл Хайм, — существуют только два возможных исхода: либо Христос позволит князю мира сего уничтожить Себя, либо князь мира сего будет полностью уничтожен Им, и Христос победит по всей линии фронта»[12].
Высшая цель истории — избавить Вселенную от греха через Божий суд над ним. «На самом глубинном уровне, — считает Юрген Мольтман, — вопрос всемирной истории — это вопрос праведности»[13].
Таким образом, вопрос не в человеческой праведности, а в Божьей. Эта проблема занимает центральное место в Библии. Авраам сформулировал ее, когда умолял Бога пощадить праведных в Содоме и Гоморре: «Судия всей земли поступит ли неправосудно?» (Быт. 18:25). В Книге Иова досконально разбирается вопрос о Божественном правосудии, а автор 72-го псалма вопрошает, почему Бог позволяет нечестивым процветать. Крайне важна, однако, попытка Павла решить сложный вопрос о том, как Бог может быть справедливым и праведным и вместе с тем «оправдывающим верующего в Иисуса» {Рим. 3:26).
План спасения так же важен для Бога, как и для нас. Фактически для Вселенной все будет потеряно, если Бог не будет оправдан в ее глазах и признан праведным. Оправдание человека — это побочный эффект оправдания Бога[14].
Елена Уайт пишет о том, что «план спасения преследовал более широкие и глубокие цепи, чем только спасение человека. Христос приходил на землю не только для этого, но… и для того, чтобы оправдать характер Бога перед всей Вселенной… Смерть Христа ради спасения человечества должна была не только открыть людям доступ на небо, но и оправдать Бога, Его Сына и Их отношение к восстанию сатаны перед всей Вселенной. Она должна была доказать неизменность Закона Божьего и открыть природу и последствия греха»[15].
Таким образом, вопрос вопросов — это не столько будущее человечества, сколько будущее Самого Бога. Наше будущее связано с Его будущим и наше оправдание зависит от Его оправдания. Нравственному правлению Бога был брошен вызов, и Он столкнулся с восстанием на небе и на земле. Повседневная жизнь — это хаотическое нагромождение страданий и разочарований. Даже Божий план послать к нам на помощь Христа одни проблемы решает, а другие порождает.
Как бы вы решали проблему греха на месте Бога? Я знаю, что бы я сделал. Будучи всезнающим, я был бы наверняка уверен, что мятежники заслуживают смерти, и, будучи всемогущим, я мог бы воздать им по заслугам. Один резкий удар — и никто бы и следа не нашел ни от дьявола, ни от его сборища. В конце концов, закон есть закон, и я считал бы своим нравственным долгом предпринять решительные действия по восстановлению правопорядка.
Наверное, для вас и для остального творения большое благо, что я не Бог. Видите ли, я слишком склонен к тому, чтобы любыми средствами добиваться своего. Когда я вижу проблему и знаю, как ее решить, то, не задумываясь особо, подталкиваю других к моему решению, не дожидаясь, пока до них «дойдет». Мне стыдно признаться, но такое поведение скорее является следствием моей плотской природы, чем освящения.
Когда же мы говорим о Боге, нам надо помнить, что сатана никогда не обвинял Его в неспособности решить проблему греха силовыми методами. Скорее он обвинял Бога в несправедливом использовании Своей власти. Не отсутствие силы у Бога, а злоупотребление этой силой — вот что было главным пунктом обвинения[16].
Если рассматривать проблему греха в этом свете, то силовое ее решение только усилило бы недоверие к Богу. Бог мог действовать по принципу «слушайся Меня, или Я убью тебя», но Он знал, что в этом случае вирус страха, недоверия и несогласия, носителем которого был сатана, стал бы распространяться дальше.
Если бы Бог действовал слишком быстро, Вселенная жила бы в страхе, но и промедление с Его стороны было бы расценено как слабость. Зажатый в тисках неразрешимой дилеммы, Бог предпочел решать проблему греха в течение достаточно большого промежутка времени. X. Е. Гиллебод пишет; «Тот факт, что Бог до сих пор не уничтожил сатану, свидетельствует о том, что у Него есть на то веские причины. Он ненавидит зло во сто крат более, чем мы… но Он настолько же умнее нас и знает, как и чтосделать лучше»[17].
Бог мог использовать лишь те средства, которые согласуются с Его характером. Фриц Гай доказывал, что одной из главных ошибок в истории теологии было то, что сила и всемогущество Бога считались Его наивысшим свойством. «Если христианская теология в самом деле считает Иисуса Мессию высшим откровением Бога, — пишет Гай, — то в этом случае Он должен все проблемы решать по любви»[18].
Так, Бог в силу Своей любви «добровольно ограничил Себя до некоторой степени в Своих действиях… Христианское понимание всемогущества Божьего заключается в том, что Бог добровольно ограничивает Себя»[19].
В результате Бог в Своей премудрости дал Свое «Божественное согласие» на то, чтобы сатана овладел миром[20]. Мы читаем в книге «Патриархи и пророки», что жители Вселенной не понимали характера и последствий греха и не поняли бы «Божьего правосудия», если бы сатана был уничтожен в самом начале своего восстания. «Если бы он был тотчас же уничтожен, некоторые служили бы Богу скорее из страха, чем из любви». Обманщик был бы искоренен, но недоверие и дух восстания, которые он посеял, остались бы. «Ради блага всей Вселенной в течение нескончаемых веков» Бог позволил сатане «продемонстрировать сущность своих притязаний… Надо было, чтобы его планы полностью раскрылись, ибо только тогда всем стал бы понятен характер его планов и последствия их исполнения… Его собственные дела должны были осудить его». Проблема могла решиться лишь после того, как вся Вселенная увидит обманщика без маски. Лишь после этого «справедливость и милосердие Бога и непоколебимость Его Закона… не будут вызывать ни малейших сомнений во веки веков. Восстание сатаны должно было быть уроком для Вселенной во все грядущие века»[21].
Однако наглядная демонстрация порочности сатаны, как бы важно это ни было, лишь наполовину решила бы проблему, ибо Бога очень хитроумно обвинили в несправедливости. Вторая половина вселенской драмы должна была бы состоять в «наглядной демонстрации праведности Бога». Леон Моррис справедливо отмечает, что мало разоблачить зло; нужно еще «оправдать добро»[22].
Но как Бог сумел бы наилучшим образом оправдаться в этой тонкой борьбе, находясь под тенью обвинений клеветника? Как Он мог искоренить зло, не пробудив в Своих подданных опасений, что сатана может оказаться в конце концов правым? И как Он мог по справедливости спасти мятежных грешников?
По всей видимости. Бог знал, что кое-чему нельзя дать удовлетворительного объяснения, и поэтому решил не отвечать на обвинения сатаны, используя для этого логические доводы или тщательно разработанную богословскую теорию. Он задумал продемонстрировать Свою любовь в действии. С помощью этой демонстрации можно было бы полностью раскрыть принципы, которые исповедуют обе стороны во вселенской борьбе между добром и злом.
Бог должен был продемонстрировать эту любовь исторически, писал П. Т. Форсайт, взирая на зверства первой мировой войны, а не теоретически. Такая демонстрация должна была состояться в ходе всемирной истории. Чтобы оправдать Свое попустительство тому злому миру, в котором мы живем, Бог должен был «практически утвердить Свою святость и благость перед лицом всего. Какое-то историческое событие должно было заставить нас поверить в высшую реальность, глубокую закономерность и конечное торжество благости, невзирая на ход истории». Человеческий рассудок не в состоянии оправдать Бога в нашем мире хаоса. Только продемонстрировав Свою любовь в конкретном историческом событии, Бог мог оправдаться перед нами. Эта демонстрация состоялась на Голгофском кресте[23], на котором Бог позволил Христу стать грехом за нас (2 Кор. 5:21) и понести наказание за нарушенный Закон (Гол. 3:13; Кол. 2:14). Именно на кресте Бог во Христе отнял «силы у начальств и властей» зла, «властно подверг их позору, восторжествовав над ними Собою» (ст. 15). Крест Христа, как ничто другое, показывает Вселенной и любовь Бога, и злобную ненависть сатанинского царства.
Крест, как наглядная демонстрация двух взаимоисключающих принципов, был намного красноречивее любых словесных аргументов. Именно на кресте Христовом принципы как Божьего, так и сатанинского царства проявились во всей полноте. Крест показывает, что Бог «возлюбил мир» (Ин. 3:16; 1 Ин. 4:10).
Однако важно отметить, что крест не только демонстрирует Божью любовь, но и дает Богу возможность продемонстрировать и отстоять Свою святость.
К. С. Льюис постиг основополагающую истину, когда заметил, что некто сочинил стихотворение под названием «Любви достаточно», а другой человек написал на него самый короткий критический отзыв, состоящий всего из одного слова: «Недостаточно»[24]. Божья любовь тесно связана с Его святостью, которая включает Его отде-ленность от зла (греха) и ненависть к нему[25].
Любовь без святости может легко мириться с грехом. Такая любовь может забыть о принципах и правилах ради прощения и согласия. Она может изменяться и приспосабливаться к обстоятельствам, не принимая во внима-ние принципы. Форсайт совершенно прав, говоря, что мы,. могли бы любить изменчивой любовью, но «такой любви нельзя было бы доверять, какой бы сильной она ни была. Основанием для доверия является святость, которая вплетена в любовь… что и составляет суть истинной религии. Благодаря этой святости мы можем не только радоваться Божьей любви, но и доверять ей всегда». Другими словами, у нас есть гарантия, что любовь Божья не изменится, потому что Он свят. Следовательно, «любое понятие о Боге, которое возвеличивает Его Отцовство (то есть всепрощающую любовь, которая исключает возмездие за нарушенный Закон Божий) за счет Его святости… расшатывает нравственные принципы Вселенной»[26].
Чрезвычайно важно признать, что великая демонстрация Божьей любви на кресте была тесно связана с Его святостью. Иисус продемонстрировал и то, и другое, когда понес наши грехи на Голгофе (7 Петр. 2:24). В смерти Иисуса мы видим как Божью любовь, так и Божий суд над грехом, восстанием и беззаконием. Это историческое событие открыло путь для (1) примирения нас с Богом и (2) для окончательного уничтожения греха во Вселенной.
В данной главе мы увидели, что кризис, вызванный появлением греха, — это скорее проблема Бога, нежели человечества. Сатана бросил тень сомнения на Божью; справедливость и пытался доказать, что Богу нельзя доверять; Бог же, по Своей премудрости, дает сатане время для развития принципов его царства.
Во второй главе мы рассмотрим проблемы, которые грех поставил перед людьми, а с третьей по шестую главы будем изучать Божье решение проблемы греха.