Моя скандальная няня

Пролог

Я не сразу пришла в себя, когда мой босс сообщил мне, что в День благодарения мы все вместе едем отдыхать на Гавайи. До сих пор мой опыт летних путешествий в основном ограничивался десятичасовыми поездками в тесном семейном автомобиле-фургоне в Канаду — там жили двоюродные братья и сестры. Вы, наверно, подумали, что слова босса ввергли меня в неописуемый восторг. Впрочем, для большинства людей пребывание на шикарном гавайском курорте на береговой линии показалось бы очень заманчивым. Я же в свои девятнадцать уже была достаточным реалистом — после почти года работы няней в одной из наиболее влиятельных семей в Голливуде. Я-то понимала, что для меня означает эта поездка. Да она означала 192 часа работы. Я подсчитала!

Ровно сто девяносто два часа безотлучного догляда за тремя детьми в возрасте до семи лет. В доме, гораздо более тесном, чем тот, который мы обычно арендовали, площадью в десять тысяч квадратных футов, но даже сам воздух в нем уже казался стесненным. И ни одной комнаты, где можно было бы уединиться хотя бы на минуту.

Чем больше я об этом думала, тем более безрадостными казались мне перспективы такого «отдыха». И это при том, что я не знала о еще пятерых подопечных, которые свалятся на мою голову.

В тот вечер, когда мне сообщили о предстоящей поездке, я решила не падать духом. «Вперед, Сьюзи! — сказала я себе. — Когда еще ты попадешь на Гавайи? А говорят, это настоящий рай!» Я старалась не думать о том, что меня там ожидает. Наверняка будут там и светлые минуты, и, возможно, я смогу ощутить расслабляющий тропический эффект. Я позвонила своей подруге Мэнди, можно сказать, коллеге — она тоже няня, — чтобы сообщить ей эту новость. Она внимательно слушала, пока я рисовала сцены, позаимствованные с почтовых открыток, и плела сказочный узор воображаемой восьмидневной нирваны.

— Я буду нежиться на белоснежном песке, а пляжные разносчики будут приносить мне фруктовые напитки, налитые в половинку кокоса. Намазанные кремом от загара дети будут играть в свои игрушки, а я буду вкушать полинезийские радости. Только представь себе! Танцы хула под освещенными фонариками пальмами… Я, обвитая гирляндами цветов… «Луау»… Ты знаешь, что это? Это пирующие на открытом воздухе, где подают блюда из осьминога или курицы в листьях таро… Веранды…

В моем мозгу, затуманенном грезами, заботливые дедушки с бабушками и тети-дяди умиленно пестовали своих питомцев. Мягкий характер острова проникнет в наши сердца, и в них воцарится мир и гармония.

Вот тут Мэнди и расхохоталась. Да так сильно, что я начала опасаться, как бы она не потеряла контроль над своим мочевым пузырем.

Увы. Мы обе знали, что настоящий сценарий будет совсем другой. Одной такой подруге недавно довелось предпринять подобное присутствие. Ее хозяин, известный бейсболист, взял ее с собой в Пебл-Бич[2]. Там проходил крупный благотворительный турнир по гольфу. В мероприятии должно было участвовать несметное количество звезд, и она не могла дождаться, когда ей удастся потолкаться среди знаменитостей. Но жены бейсболистов, увидев, что кто-то привез с собой няню, тут же поволокли своих чад в ее номер и, не обремененные заботами, отправились наслаждаться зрелищем. Наша Золушка три дня провела в гостиничном номере с девятью — вы только подумайте! — с девятью детьми. Какой там гольф? Какие пляж и солнце?..

Я призывала себя не терять оптимизма, но мое настроение и вовсе упало, когда началась подготовка к поездке. По своему размаху она превратилась в нечто устрашающее. Наш «караван» включал меня, моих работодателей, Майкла и Джуди Овитц; их троих детей (Джошуа, Аманду и Брэндона); родителей Майкла; его брата Марка с женой Линдой и шестилетним сыном; партнера Майкла, Рона Мейера с его подружкой Синди Харви и их четырех дочерей. Целых два лимузина «стретч» доставили нашу команду в аэропорт. Свита насчитывала девять взрослых и восемь детей. Вдобавок ко всему к нам на курорте должны были присоединиться друг Майкла Аль Чекки, его жена, трое детей и няня.

Нашего багажа, который был выгружен в аэропорту Лос-Анджелеса, хватило бы, наверное, на целый армейский дивизион. Приветствуемые женщиной, мы весело миновали охрану и прямиком направились через холл к двери с надписью «Капитан-клуб»[3], не догадываясь о том, что авиакомпании приспособили эти частные «заповедники» для времяпровождения своих летчиков. Креативное же Артистическое Агентство[4], компания Майкла (вместе с его родителями, окружением, клиентами), вероятно, обеспечивало миллионы пассажиромиль по корпоративной карте «Американ экспресс». Майкл, указуя рукой на вход, подал знак своей труппе.

Однако сидящая за конторкой молодая служительница с каменным выражением лица остановила нас. Пройти в клуб можно только летчику и одному гостю, сообщила она, и она находится здесь для того, чтобы обеспечить неукоснительные соблюдения этого правила. В голосе ее звучали непоколебимая решимость и холодная вежливость. И сама служительница была столь равнодушно-спокойна, что это действовало на нервы сильнее, чем если бы она возмутилась попыткой нашего вторжения. Майкл начал с ней спорить, но она стояла насмерть.

— Такова политика авиакомпании. Исключений нет.

Нет? Лицо Майкла начало дергаться, словно к нему под кожу забралось какое-то насекомое. Служащая недвусмысленно дала понять, что ей уже приходилось выдерживать натиск подобных якобы влиятельных персон. Свой спич она повторила несколько раз все тем же невозмутимым тоном, произнося многозначительные фразы о политике авиакомпании. Я тут же распознала в этом «технику установки рекордов», столь знакомую мне из учебного курса по уходу за детьми. Но Майклу не шесть лет!

— Извините, мистер… — Дама за конторкой сделала паузу, ожидая, чтобы он назвал свое имя.

Приподняв брови и слегка поклонившись, Майкл мрачно произнес:

— Овитц, Майкл Овитц, — всем своим видом показывая, что предельно изумлен ее невежеством: не знать Майкла Овитца? Как такое возможно?

Женщина никак на это не отреагировала. Она спокойно продолжила работать, вперив взгляд в экран монитора своего компьютера. За время моего пребывания рядом с «наиболее влиятельным человеком в Голливуде» я уже успела узнать, что существует несколько вещей, которые неизменно раздражают и злят его. Одна из них — неосведомленность по поводу того, какой влиятельной фигурой он является. Здесь было небольшое противоречие. Ему не нравилось видеть свое имя в газетах, и он даже предпринял замысловатые маневры, чтобы избежать встреч с репортерами и не дать появиться своим фотографиям в прессе. Любым. Но сегодня был день, когда он желал быть узнанным!

— Вы представляете себе, сколько ежедневных пассажиромиль обеспечивает моя фирма вашей авиакомпании? — усмехнулся он с видом человека, привыкшего всегда получать желаемое.

Мысленно я была на его стороне и про себя взмолилась: «Пожалуйста, мисс, уступите! Одну мою руку этот бутуз оттягивает, а другую — тяжеленная сумка, и я не отказалась бы присесть».

— Извините, мистер Овитц. Я вас не знаю, но это не имеет значения. Правила есть правила, — возразила железная леди, не поднимая глаз от компьютера. — Вы можете провести с собой только одного гостя.

«Ох, бедняга». Может быть, если я сделаю умоляющее лицо, она смилуется? Я отчаянно попыталась поймать ее взгляд, мучаясь тем, как же дать ей знать, что она сейчас на грани увольнения.

Стоя позади Майкла, я почти реально ощутила, как от его шеи повалил пар. Неужели эта женщина не видит, что он взбешен? Ведь абсолютно ясно: этой въедливой бюрократке не воспрепятствовать ему войти в дверь с надписью «Капитан-клуб». До вылета нашего самолета два часа…

Я снова попыталась повлиять на ситуацию с помощью телепатии. «Девушка, посмотри на меня! ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! Ты что, не видишь? Этот парень привык, чтобы все трепетали при одном упоминании его имени. Слыханное ли дело — заставить его ждать — с его женой, родителями, детьми, друзьями — вместе со всяким сбродом, у входа! Этот номер у тебя не пройдет. Спасайся!»

Оставив тщетные попытки произвести на даму впечатление, Майкл повернулся к нам:

— Ждите меня там. — Он указал рукой где. — Я сейчас вернусь. — И исчез в дверях.

К тому времени, когда он спустя десять минут вернулся, женщину из-за стойки уже успел убрать крупный мужчина в деловом костюме, и на ее месте появилась другая — улыбающаяся и приветливая. Она любезно препроводила нас в изысканно оформленный клуб и предложила ленч.

Майкл, безусловно, победил. Но вот мы — вряд ли. Использовать тяжелую артиллерию в мелкой междоусобице — это неслабый удар по самолюбию. Майкл сидел с плотно сжатыми губами, а верхняя часть его туловища сейчас еще более, чем обычно, казалась изваянной. У меня сложилось стойкое впечатление, что если бы, не дай Бог, кто-то сейчас рискнул вздохнуть погромче, этого хватило бы, чтобы несчастный привлек на свою голову его праведный гнев. Нет, мой босс совсем не выглядел счастливым. А если Майкл не счастлив, никто не может быть довольным жизнью. Я тщательно избегала смотреть в его сторону.

Два часа тянулись мучительно долго.

Наконец пришло время подниматься на борт гигантского 747-го «джумбо джета»[5]. Обычно мы летали на корпоративных «джетах» — небольших разукрашенных, но вполне уютных. На каждом крыле этого лайнера таких можно было бы разместить по шесть штук. Я с трудом могла охватить взглядом размеры этой «туши». Билеты у нас были в первый класс, и потому мы поднимались на борт первыми. Хорошо, что не задержали вылет — пока наш табор размещался в салоне, заняв изрядную его часть. Стоимость одних только билетов должна была составлять почти 20 тысяч долларов. В то время как мы рассаживались, стюардессы суетились, помогая нам найти места и уложить ручную кладь. Надо было видеть брезгливые физиономии аристократов, взиравших на наш гвалт из своих кресел. Я приблизительно знаю, о чем они при этом думали: «Как можно быть таким диким, чтобы наплодить столько детей, и каким это образом молодежь летает первым классом? С какой стати я за свои кровные должен покорно терпеть соседство этих визгливых сопляков?»

Авиакомпания обещала, что полет продлится шесть часов, но кое-кто из детей, включая десятимесячного Брэндона, уже начал хныкать или драться. Несчастная пара, сидевшая непосредственно позади нас, — это было их первое совместное путешествие в качестве мужа и жены, — несомненно, думала, что блаженство их медового месяца нарушено празднованием дня рождения, организованного Чак И. Чизом[6]. Предполагаю, они явно не станут торопиться с первенцем.

Я старалась не смотреть на них.

Но тут и без того было на что посмотреть! Первый класс занимал два этажа, соединявшихся винтовой лестницей. На втором уровне, где кресел было больше, находились бар и пианино. Сама я этого не видела, но мне сообщил об этом дедушка Овитц. Настоящий летающий дом, и у каждого свой собственный флигель! Едва мы расселись, Майкл, Джуди, Рон, Синди и остальные взрослые поспешили забраться наверх, оставив меня одну с детьми. Когда и как было решено, что они все свалятся на мою бедную голову? Клянусь, никто мне этого не сообщал, это точно.

Правда, все могло бы быть и гораздо хуже. Позже мне рассказывали, что одна из клиенток Майкла, актриса, у которой было двое маленьких детей, отправляла их с няней в двенадцатичасовой полет, когда решала навестить своих родителей. Почему-то рабочий график актрисы всегда вынуждал ее приобретать билеты не на тот рейс, которым летали ее малыши. Но, возвращаясь к моему рассказу, могу сказать, что тогда мне, конечно, мое положение не казалось более благополучным.

Пассажиры и бортпроводники косились на меня, недоумевая, как это я взяла в дорогу восемь чад и не позаботилась о том, чтобы чем-то занять их на время полета. Взгляды из недоумевающих постепенно стали свирепыми. Кем же я была в тот момент?

Кем я была?

Я была той, кто, сменив на краешке сиденья пеленки одному, с другим несется в туалет. Той, кто, увертываясь от летающего арахиса, вытирает носы и слезы, пытаясь облегчить боль в ушах от перепада давления. Той, которая с гибкостью олимпийского гимнаста извлекает из ручной клади сухие шортики вместо облитых шипучкой мокрых.

Девочки Рона и Синди были очень милыми и старались помочь мне, без смеха смотреть на их усилия было нельзя. Через стюардессу, отправившуюся наверх, я послала сигнал бедствия. Очевидно, там меня не поняли, вскоре рядом со мной появилась смеющаяся Джуди:

— Скажи на милость, Сьюзи, что ты тут делаешь? Могла бы подняться к нам и сказать, что не можешь справиться с детьми!

«Ну положим, слова эти — на публику. И вот эти закатанные глаза при виде моей якобы беспомощности — тоже. Мне очень жаль, что все же пришлось позвать вас на помощь. Уж поверьте, выносить подобные сцены не слишком приятно. Если бы не полное отчаяние…»

И это только один «гламурный» день из жизни голливудской няни.