Мозг Эндрю

Глава седьмая

Алло, док? Звоню вам по их допотопному настенному телефону, на котором нужно крутить диск. Вы меня слышите?

Да, Эндрю, вполне громко и отчетливо.

Хотя вся обстановка здесь допотопная и раздолбанная, жизнь у них, похоже, идет своим чередом. Непостижимо. Местная телефонная станция, по-моему, ровесница этого дома. А пикап с механической коробкой передач, лысой резиной и облупившейся краской — прямо артобъект. Так что в город они пешком ходят. Я и сам так делаю. Да и городок под стать всему остальному: обшарпанный, полутемный, магазинишки убогие, стоят тут испокон веков, но все необходимое можно найти. Есть даже скобяная лавка, там один парень заправляет, он ремонтом кровли занимается, так я набрал во дворе кровельной дранки и зазвал его подлатать крышу. А то протекает, но старуха знай подставляет ведро — и больше ничего слышать не хочет.

А что там насчет двери с противомоскитной сеткой?

Я сам справился. Сетку закрепить — раз плюнуть, но там петля отошла, верхняя, потому-то дверь и покосилась. Ну, я всю конструкцию снял, привел в порядок, теперь петли новые, сетка новая. Правда, косяк никудышный: мягкий, ноздреватый, потому как главная беда здесь — термиты. Ну, не все сразу, не все сразу. У меня и без того работы по горло. Где оконные рамы заедает, где половицы скрипят. Вы не представляете, до чего же славно, когда есть к чему руки приложить, когда можно все потихоньку спланировать.

Значит, ты собираешься провести там еще какое-то время. А я уж думаю: куда ты запропастился?

По поводу этого места. Знаете, как бывает: некоторые места застревают у тебя в голове без всякой видимой причины. В самом деле, это же не замок в горах. Не плантация под пальмами. Мне отвели каморку за кухней, бросили на пол матрас — и забыли. Никого не интересует, кто я такой, откуда взялся. Даже в спину мне никто не смотрит. Поэтому здесь, как я чувствую, никакой опасности нет. Оно и понятно… то есть я при всем желании не могу навредить людям, с которыми ничем не связан.

Тебе хоть раз сказали «спасибо»?

Слушайте, хочу задать вам один вопрос. Она рисует. Кажется, я уже говорил.

Кто рисует?

Ребенок, маленькая девочка. На шоссе она выходит из автобуса, бежит по грунтовой дороге, бросает ранец на кухонный табурет, усаживается за стол, берет цветные карандаши, фломастеры — и рисует в альбоме. И больше ничего не желает знать. Старушка приносит стакан молока, но девочка даже головы не поднимает. Алло? Вы меня слышите?

Как будто ты рядом стоишь.

А когда чувствует, что я наблюдаю сквозь дверную сетку, начинает вымарывать свои рисунки, над которыми столько трудилась: сжимает в кулачке фломастер и перечеркивает все, что сделано.

Наверное, не стоит за ней наблюдать. Дети стесняются показывать то, что для них значимо. Ты с ней разговариваешь?

Пока что не сказал ни слова. На этой ферме вообще разговоры не в чести. Здесь объясняются жестами — старуха и девочка. Похоже, они вообще обходятся без слов, но все понимают: чем в данный момент следует заняться, когда идти в школу, когда ложиться спать. Я и сам им уподобляюсь. Знаю, когда по утрам пора пить кофе, когда начинать работу, когда ужинать. На ночь просто киваю. В этом доме жизнь — как немое кино.

Как я понимаю, тебя все устраивает.

Так и было. Но вчера вечером, когда они пошли наверх спать, я заглянул на кухню. Там горел свет. И я увидел рисунок, сделанный ею — девочкой — в альбоме. [Задумывается.]

Эндрю? Ты там?

Она здорово рисует, в таком возрасте это большая редкость. Просто великолепно. Причем сюжеты — исключительно цирковые. Акробаты, воздушные гимнасты, прыгуны на батуте, эквилибристы. Девушки в балетных пачках гарцуют стоя на лошадях. Крошечные, точеные фигурки.

Эндрю?

Идут. Разъединяюсь.