Муц-Великан

Как Муц проводил время

Муц и Буц ели и чавкали. Они работали челюстями добрый час, но корзинки все еще не хотели пустеть. Животы их все набивались и до того переполнились, что им пришлось лечь. Вскоре обнаружилось, что оба лакомки съели больше, чем следовало. Еще до того, как опустели корзинки с марципаном и шоколадом, им стало не по себе. Так уже однажды было с Муцом на масленицу, когда он объелся до того, что не мог и нюхать сладостей. Кроме того, вместе с сладким, в их зубы забралось что-то в роде зубной боли. Они стали отчаянно ковырять в зубах и Муц снова убедился, что человек устроен совсем не так, как следовало бы.

Когда к вечеру в пещеру безмолвно явились дворцовые слуги со второй порцией сладостей, Муц и Буц решительно отмахнулись от них, до того они пресытились.

— Жаркое из зайца!.. — заказал Муц. Но видно, жаркое из зайца было неизвестно в Лилипутии, так как слуги принесли обильную порцию жареной лилипутской рыбы, потрохов майских жуков и прикатили ручную тележку с паштетом из улиток.

Муц с большим усердием принялся за рыбу и вспомнил при этом про малюсеньких рыбок, которых он часто ловил с Максом Хабеданком в шмеркенштейновской речке. А с шмеркенштейновской речки мысли его перенеслись к шмеркенштейновскому пруду, у которого по вечерам бродили аисты. А от аистов сделали скачок в самый Шмеркенштейн.

О чем думает теперь мать? отец? сестра? Как ему, вообще, выбраться отсюда домой? В каком направлении лежит его дом? — Муц не имел обо всем этом никакого понятия. Он только знал, что находится на расстоянии в несколько тысяч миль от родины, что сидит у входа в пещеру и то внизу, на склоне горы, лежит столица лилипутов, крыши и башни которой тонут в вечерней темноте.

Ах, как уныло и тяжко стало снова на душе у Муца! Он постарался принять непринужденный вид, чтобы не осрамиться перед Буцом и стал усиленно думать о том, как бы вернуться домой. Но ничто не приходило ему в голову, и он, по всей вероятности, совсем пал бы духом, если бы вечерняя тишина не настроила обычно несловоохотливого Буца на рассказы.

Все его истории начинались так:

— Однажды, когда я еще был беглецом, мне пришлось…

Муц снова приободрился и начал болтать о Шмеркенштейне, о великих людях своей родины и о разных шмеркенштейновских вещах, которые показались Буцу до того чудесными, что у него мечтательно засверкали глаза.

Быть может, они не болтали бы так беззаботно, если бы знали, что происходит в королевском дворце. Там сидел Пипин, окруженный советниками, и все они ломали головы над тем, как бы поймать великана живьем. Нельзя ли поймать его еще до прибытия войска в столицу? Уже в тот же вечер были разосланы верховые гонцы. Они объехали, с тайным посланием, всех толстосумов. В послании говорилось: «От имени короля предлагается толстосумам и их семьям успокоиться, так как великан, вне всякого сомнения, будет скоро пойман».

И когда бледная луна повисла над дворцовой горой, когда Муц, похрапывая, спал в пещере, а Буц, растянувшись, лежал рядом с великаном, зажав в руке дубинку, — пещеру окружили королевские полицейские. Они подкрались со всех сторон к обоим спящим с длинными веревками в руках.

Но ухо у Буца за его долгую жизнь беглеца стало столь же чутким, как у индейца. Не успел первый полицейский поставить ногу на шуршащую соломенную плетенку, как Буц вскочил, разбудил Муца громким «алло!» и так стал тузить дубинкой первого попавшегося полицейского, что все они, сломя голову, убежали в ночную тьму.

На другой день Пипин со своими советниками снова сидел на том же месте, и снова они ломали себе головы. Советника Полная-Чаша опять осенила счастливая мысль.

— Я узнал от главного полицейского, — сказал он, что в ту ночь, когда мы поймали великана, он был безобразнейшим образом пьян. Поэтому он так крепко спал и его так легко было связать. Следовательно…

И советник Полная-Чаша хитро сверкнул глазками.

На другой вечер Муцу и Буцу снова пришлось пережить новые неожиданности. На сей раз молчаливые слуги принесли не только жареную рыбу и паштет из улиток, но и заманчивую бутылку. Содержимое ее отливало золотом и напомнило Муцу другую знакомую бутылку, а вместе с тем, и веревки, тюрьму, чью-то глупую голову и всякие другие неприятности. Поэтому он схватил бутылку за горлышко, широко размахнулся и швырнул ее с горы. А Буц готов был поклясться:

— Бутылка означает новый ночной визит полицейских.

И когда, действительно, в полночь полицейские снова проникли в пещеру, им пришлось еще хуже, чем в прошлую ночь.

И снова на том же месте заседал король со своими советниками. Теперь они ломали головы над вопросом:

— Чем занять великана до прихода войска?

А Муц ежедневно прогуливался по столице, проделывал штуки, очень не нравившиеся королю, и возбуждал всяческие волнения. Правда, лилипуты не осмеливались подняться до пещеры Муца — суеверный страх перед королем держал их в отдалении от дворцовой горы. Но стоило Муцу с Буцом на плече появиться в квартале бедняков, как народ выбегал из некрасивых жалких домиков и приставал к нему с просьбами. Приходили женщины и жаловались на горькую нужду, которую они терпят вместе со своими детьми. Являлись калеки и показывали свои увечья. У одного не было руки, у другого — ноги; один был скрючен, другой слеп.

— На фабрике у Сыра в-Масле машина оторвала мне руку, и теперь я уже не нужен никому из толстосумов, — жаловался один.

— При постройке одного замка большая пряничная плита раздробила мне ногу, и я теперь голодаю, — причитывал другой.

— Со мной произошло несчастье в руднике Без-Забот, и я теперь из-за этого сижу без куска хлеба, — плакался третий.

— Меня на войне предательская пуля превратила в инвалида: одна нога — не две ноги, — укорял четвертый и грозил кулаком на север по направлению к Стране Чудес.

— Я немощен и стар, и меня вечно мучает запах пряника! — кричал седой старик. — Когда ты избавишь нас от этих страданий?

— Через несколько дней. Так обещал мне советник Полная-Чаша. Через несколько дней все переменится, говорил советник Полная-Чаша. — И Муц быстро двинулся дальше, потому что картина нужды сжимала ему сердце.

Попробовал Муц прогуляться за город и заглянуть в окна маленьких заводов. Он посвистывал в такт грохоту машин и приветствовал рабочих громким «алло!»

Все бросили работу, вышли на улицу и окружили великана. Явились те, кто изготовляют прекрасные вещи, продающиеся в магазинах толстосумов; пришли женщины и девушки, которые ткут за стучащими машинами пестрые ткани, шьют платья и обувь; кондитерши, что готовят для толстосумов с утра до ночи пряники и другие сладости. И все стали жаловаться.

— Мы так прилежны, великан, — и вечно бедны!

— Все принадлежит толстосумам! Все! А нас валит с ног запах марципана! Когда же ты нас освободишь?

— Через несколько дней, обещал мне советник Полная-Чаша. Через несколько дней многое переменится, — уверял Муц, пересадил Буца на другое плечо и ушел разыскивать старца Громовое-Слово.

Они нашли старого пророка в ветхом безобразном домишке бедного квартала, где Громовое-Слово в своей каморке вбивал гвозди в подошвы и латал маленькие ботинки лилипутов. Угнетенный и желчный, он сидел на своей скамеечке, как бы все еще стыдясь своего бегства с Дворцовой горы.

— Через несколько дней все переменится! Через несколько дней вы будете свободны, так обещал мне советник Полная-Чаша, — громко крикнул Муц в каморку Громового-Слова.

Но старик почти не поднял головы. Желчно и злобно продолжал он колотить по башмачку и между одним ударом молотка и другим буркнул:

— Пока у короля на голове корона, мы будем в рабстве и нам не избыть своей нужды.

«Ты ничего больше не можешь сказать? Это я и без тебя знаю»… — И старик снова взялся за свою работу.

Затем Муц и Буц ушли оттуда, и Муц стал убивать время в столице, как настоящий шмеркенштейновский бездельник: он разглядывал себя в окнах домов, как в зеркале, и строил при этом страшные гримасы; дразнил полицейских, которые десятками прогуливались по столице, охраняя от аппетита лилипутов пряничные здания; портил королевские таблички, возвещавшие во всех концах города:

Муц приписывал карандашом внизу:

Посвистывая, он прошелся по пряничному кварталу, где башенки из сахарной глазури в тихой дреме поднимались к небу. В пряничних апартаментах, облицованных зеленой, красной, синей или желтой патокой, проводили дни толстосумы и их семьи. Им прислуживали слуги, одетые в красные или синие фраки, они играли с изнеженными комнатными собачками или высчитывали к размышляли над тем, как выжать побольше богатства из своих фабрик, рудников и земель. Некоторые толстосумы по целым дням только и занимались расчетами и планами, — от этого у них иногда неделями гудело в голове.

В этом тихом аристократическом квартале Муц останавливался у садовых решеток, дразнил собак, заглядывал в комнаты и от скуки бранился:

— Фи! Вы заставляете лилипутов строить себе пряничные дворцы, а кормите их картошкой! Фи!

Толстосумы озлились, вышли на балконы и закричали великану:

— Все не могут жить в пряничных замках! Наши сыновья требуют сахарных замков, дочери также, когда они выходят замуж. Пойми: для лилипутов ничего не может остаться. У нас есть свои страдания. Нам от этих лакомств иногда бывает тошно. Очень тошно!

Так огрызались толстосумы вслух, а в душе они клялись предать нахального великана ужасной смерти.