Мужчины (январь 2009)

VI.

Дети редко бывают благодарны за сверхблизость: им нужно то расстояние с родителями, на котором, собственно, и происходит жизнь. «Новое отцовство» дезавуирует отца как персону, переводит его в регистр повседневности, - и это первый шаг к охлаждению, а не сближению, к эмоциональному отчуждению.

Вечная занятость советских отцов - при их формальном функционировании - породила полуромантический, полувиктимный образ «ребенок с ключом на шее». Сейчас в социологии популярен обратный концепт - «невидимого родителя» - имеющего быть, но отсутствующего или присутствующего факультативно. Это проблема, это неполноценное родительство, но с радостью вглядываясь в свое детство, я понимаю, что это был лучший формат отношений из всех возможных, квинтэссенция общения, его парадная, выверенная, продуманная сторона. Отец не мог, не имел права быть рутиной, ежедневным удовольствием.

Суровые обстоятельства выдавали отца детям дозировано, как паек.

Сохранялась дистанция, и чтобы ни происходило с отцом, он оставался авторитетным.

Ожидание праздника всегда больше, ярче праздника, но уверенность в регулярности послезавтрашнего счастья окрашивала и строила детскую жизнь.

Мы становились близкими, откровенными в свой срок. Но до юности, до побега в молодость мы были защищены и одарены и ожиданием, и тайной о родителях.

«Невидимый родитель» оберегает детей прежде всего от себя самого.

Поколению наших родителей это хорошо удавалось.

Отец умер в 72 года; он работал до последнего дня; плачущие сотрудницы отдали мне коробку с личными вещами из его кабинета - блокноты, визитки, наградные знаки. Перебирая бумаги, я узнала, что у отца была часть жизни, не очень известная семье, и порадовалась, что она была. Еще в коробке были билеты в цирк 1979 года с моим рисунком и запиской - зачем-то он их сохранил. Тонкая желтоватая бумага, запах вечного праздника, невидимый рай.