Мужской взгляд

Глава 12

Спустя неделю Джози остановилась возле палаты для послеоперационных больных, чтобы сделать запись в табличке, висевшей на постели пациента. Пожилая женщина плохо себя чувствовала во время сеансов физиотерапии после операции по замене тазобедренного сустава. Джози собиралась поговорить с терапевтом и доктором Шейнбергом, чтобы временно перевести ее в отделение интенсивной терапии.

Сунув руку в карман халата в поисках ручки, она наткнулась на акулий зуб, который носила с собой со времени несчастного случая с Хьюстоном. Зуб напомнил ей о нем. Свое отношение к ней Хьюстон выразил предельно ясно, словно на рентгеновском снимке. Он хотел, чтобы они оставались просто друзьями. А она не могла ограничиться кратковременной связью.

Ей хотелось бы оказаться способной на это, быть женщиной, готовой удовлетвориться случайным сексом, оставив в стороне чувства. Но ее сердце уже попало в эту историю и с каждой минутой увязало все глубже. А потому, может, оно и к лучшему, что он прогнал ее, подняв с колен в тот самый момент, когда она чуть не исполнила самый восхитительный минет в мире.

Ну конечно, все, что ни делается, – к лучшему. А вдруг со временем она вырастет дюймов на шесть и станет модной супермоделью? А пока она бродит вокруг как побитая собака.

После ночи с Хьюстоном она осталась там, с чего начинала, – в полной депрессии и без поклонника, с той лишь разницей, что теперь она четко знала, чего лишилась. Прежде она могла лишь вообразить, что у Хьюстона жаркое тело и волшебные руки, теперь же она знала это. А потерянные трусики с губами были тому доказательством.

Она не виделась с Хьюстоном, но постоянно слышала о нем. Доктор Шейнберг приходил, чтобы обсудить расписание операций Хьюстона и изменения, которые следовало внести в него, пока не будет вызван другой хирург для укомплектования персонала.

Джози хотелось, чтобы именно она оказалась этим хирургом, но она не годилась для этого. Даже если бы она временно замещала его, доктор Уильямс был не слишком оптимистичен насчет будущего Хьюстона. Он был уверен, что со временем, после курса лечения, Хьюстон вернется к нормальной жизни. Он сможет водить машину и справляться с повседневными заботами. Но едва ли у него восстановится мелкая моторика, то есть он сможет писать правой рукой или проводить хирургические операции.

Вполне вероятны некоторая утрата подвижности и возникновение осложнений после рубцевания тканей и артрита. Доктор Уильямс говорил, что им остается ждать и смотреть, но о возврате к полноценной хирургии можно говорить только в долгосрочной перспективе.

Она чувствовала себя отчасти виноватой, это вызвало бессонные ночи и головные боли, которые никак не проходили. Хьюстон был намного талантливее ее, но именно он утратил способность работать, а она, ни на что не годная, могла вкалывать сколько угодно. Она не сумела даже стать другом для него, не доставляя проблем и не залезая ему в штаны.

Она тяжело вздохнула и пошла прочь.

– Осторожно, не сбейте меня с ног. Я сегодня еще не готов к этому, – раздался знакомый голос прямо перед ней.

Она резко остановилась и подняла глаза. Это был он Хьюстон. Доктор Хейз. Он стоял перед ней в брюках цвета хаки, скрывавших швы на его левой ноге. Всем телом он опирался на здоровую ногу, а правая рука была еще в лубке и забинтована.

Под загаром его лицо казалось побледневшим, с темными кругами под глазами.

Ей тут же захотелось поцеловать его и утешить. А пальцы тянулись, чтобы коснуться его. Нет, она была неисправима. Может, ему следовало бы отдать приказ, запрещающий ей делать ему массаж?

Он не хотел ее.

– Доктор Хейз, – спросила она чуть дрогнувшим голосом, – что вы здесь делаете?

И как это она собиралась сохранять профессиональное внешнее безразличие, когда ее одолевают мысли о нем, а перед глазами всплывает картинка – он, совершенно голый, пытается украсть еще одну пару ее трусиков?

Он поморщился:

– Мне стало скучно, вот я и пошел убедиться, что никто не занял мой кабинет.

Это, наверное, должно было считаться шуткой, но она видела, что отчасти он говорил всерьез. Стараясь смягчить напряжение у него на лице, она затараторила:

– Мне просто не верится, я едва не сбила тебя с ног. Это все моя неуклюжесть.

Он открыл было рот, чтобы вежливо опровергнуть это, ко тут его рот скривился в улыбке. Он пытался не расхохотаться.

Ладно, может, она и неуклюжая, но разве он не видит, что в ее неловкости виноват он, – ну как можно быть таким красивым? Но ведь на ее профессиональных медицинских качествах в целом это никак не отражается. Кроме того, вот уже несколько дней она ничего не роняет. Может, даже целую неделю. Обозленная, что он мог смеяться, в то время как она провела целую неделю в страданиях, она скрестила руки на груди.

– Я могу быть нескладной. Это правда. Но разве это проявляется там, где важно, – в операционной?

Он бросил на ее грудь взгляд, не слишком отвечавший больничному антуражу. Впрочем, такие соображения его никогда не останавливали.

– Да и в спальне ты не слишком неуклюжа.

Нет, в этот раз она не поддастся чарам его чувственного голоса. Он должен быть чертовски самоуверен, если пытается шутить на эту тему, после того как выставил ее за дверь. Хотя какая-то часть ее еще трепетала при мысли, что он все равно хочет ее.

Джози вновь повернулась к нему:

– За единственным исключением – когда я свалила велосипед себе на макушку.

– Но это же случилось в холле, а не в спальне. И кроме того, у тебя были на то причины. – Он улыбнулся. Белозубой, самоуверенной улыбкой, которой Джози не доверяла, ибо она наводила на воспоминания о совместно пережитых моментах, полных отчаянного вожделения. – У тебя же лодыжки запутались в шортах.

Они стояли в холле, люди обходили их справа и слева, а он говорил всякие непристойности, хотя неделю назад спустил на нее всех собак. Лихо.

Его идея вернуться к отношениям на уровне просто сотрудников и товарищей по работе пришлась ей не слишком по вкусу. Она не имела ни малейшего желания заниматься непристойными постельными играми с доктором Уильямсом, как, впрочем, уже и с Хьюстоном.

Конечно же, с доктором Уильямсом у нее ничего подобного не было. А вот с Хьюстоном – увы, не важно, будь то в спальне или в другом месте.

– Мне надо осмотреть больного. Извини.

Джози прошла мимо него, чувствуя раздражение и то досадное волнение плоти, которое неизменно появлялось у нее, когда Хьюстон оказывался поблизости.

Он задержал ее руку:

– Завтра ты проведешь операцию, а я буду ассистировать. Тебе предоставится возможность показать, на что ты способна.

– Что? Ты хочешь сказать, что я не буду работать с доктором Лиу? И стану оперировать вместе с тобой? – Ее голос сорвался на писк, и она замолкла.

Наконец-то. Это ее шанс отыграться, доказать ему, что она не жалкий практикант, ждущий своей оказии. Он кивнул:

– Но я буду рядом, присматривая за каждым твоим движением, так что постарайся не слишком возбуждаться.

Именно это она и сделала тут же, не отдавая себе отчета. И кинула взгляд на его забинтованную руку. Он немедленно сунул руку за спину и с вызовом посмотрел на нее.

– Ты готов вернуться? – В то же мгновение она промяла слова, сорвавшиеся с ее губ. Быть готовым – это не для Хьюстона, держать все под контролем – вот его уровень. – Я имела в виду, готов ли ты простоять на больной ноге три часа операции. Это очень трудно. – Он ответил ледяным тоном:

– С этим я справлюсь. Слава Богу, обошлось всего несколькими швами. Но вот почему каждый неуч считает нужным обращаться со мной, словно я тронулся умом?

Джози разозлилась. Она не считала себя неучем и не заслуживала его гнева. И ему следовало понять, что, если человек заботится о нем, это не следует воспринимать как оскорбление.

Не сумев сдержать себя, она выпалила:

– Возможно, потому что каждый неуч может счесть, что мужчина, который готов простоять три часа на раненой ноге, действительно лишился разума.

У него глаза на лоб полезли. Затем он натянуто улыбнулся. Джози же решила, что именно она сошла с ума. Ведь он был единственным хирургом, не позволявшим ей резать больных. Пора бы уже ему почувствовать на своей шкуре, каково это быть вечно на вторых ролях.

– Мозги у меня работают нормально. А вот управлять телом временами действительно трудно. – Его блуждающий взгляд вновь задержался на ее груди, и он тихо рассмеялся: – Дьявольщина, стоит мне взглянуть на тебя, и я уже сгораю от желания.

– Мне знакомо это ощущение, – жалобно пропела она, кинув взгляд украдкой на его штаны цвета хаки, угадывая очертания члена за хрустящим материалом. Ее телу приходилось выбирать между страстным плотским влечением и мороженым в качестве замены секса, который она не могла себе больше позволить.

– Прекрати, – пробормотал он, погладив ее по плечу. – Нельзя же ходить с поднятым членом в первый же день возвращения на работу.

Он мог выгнать ее из своего дома, но не в состоянии перестать желать ее. И, Господь свидетель, она тоже жаждала его. Он был прав. Оставаться друзьями было глупой затеей, просто дуростью.

– Значит, завтра? – спросила она, чуть склонившись к нему.

Хьюстон отпустил ее руку. Губы крепко сжались, словно он пытался удержать разочарованный смешок.

– Господи, я просто не знаю, как это сделать, Джози. Я не знаю, как вернуться к каждодневной работе и держаться от тебя на расстоянии.

«И не надо. Не делай этого. И зачем спорить на эту тему?»

– Хьюстон… – Смутные, противоречивые чувства раздирали ее. Она не знала, что сказать.

– Слушай, пойдем-ка выпьем по чашечке кофе. – Он дернул ее за рукав белого халата.

– Пойдем. – Кто знает, может, за чашечкой мокко с молоком на них снизойдет озарение? Или беседа настолько расслабит их обоих, что в присутствии посторонних они смогут хотя бы притворяться, что между ними нормальные рабочие отношения? Хьюстон неторопливо спускался в холл, стараясь опираться больше на левую ногу. Она пыталась приноровиться к его походке. Сейчас это было гораздо легче, чем раньше, когда ей приходилось бежать вприпрыжку, чтобы успевать за его длиннющими, будто позаимствованными у жирафа ногами.

Но она чувствовала его опустошенность и смятение.

– Извини. Такими темпами мы доберемся туда как раз к ужину.

Взглянув на его забинтованную руку, которую он предусмотрительно придерживал у пояса, Джози заметила:

– Я подозреваю, что о костылях не может быть и речи. – Он поморщился:

– Верно. Костыли противопоказаны моей руке. Четыре недели полной неподвижности. Теперь уже только две с половиной. Слава Богу.

Когда они вошли в лифт, чтобы спуститься в кафетерий, она краем глаза следила за ним.

– А что, если я скажу слово на «К»?

– Слово на «К»?

– Да. Кресло на колесиках.

Ужас в его глазах был ответом на ее вопрос.

– Даже не упоминай об этом, – ответил он, облокотившись о стенку лифта. – Я не настолько безнадежен. И кроме того, я не смогу самостоятельно передвигаться.

Он поднял руку, чтобы показать почему.

– Тогда мне придется просить кого-нибудь все время толкать меня. Ну уж нет. Спасибо.

Да, она хорошо знала, как он относится к людям, пытавшимся оказать ему помощь. Особенно к одной пухленькой разговорчивой девице, которая однажды помогла ему снять трусы.

Когда они остановились на первом этаже, он добавил:

– Еще две недели я выдержу. К тому времени моя нога должна быть в порядке.

– Ну да, особенно с учетом того, что заштопал ее тебе первоклассный хирург.

– О, разве это Майк накладывал мне швы? А я думал, что это была ты.

Она вся поникла. Ради всего святого! Он даже не мог отдать ей должное за прилично наложенные швы?

Джози собиралась высказать ему все, когда заметила усмешку, которую он безуспешно пытался подавить. В его глазах плясали огоньки. Этот негодяй явно поддразнивал ее.

Она облегченно рассмеялась, моментально забыв свои страхи и неловкость:

– Эй! Ты бы лучше следил за тем, что говоришь, а то я не буду слишком нежной и деликатной и не стану церемониться, когда настанет время снимать эти швы.

Дверцы открылись, и они вышли из лифта.

– Знаете, доктор Эдкинс, мне как-то трудно представить себе, что вы можете быть какой угодно, но только не мягкой и деликатной.

Джози не очень поняла, что он хотел сказать, но его чуть хрипловатый голос звучал так призывно, глаза неотрывно смотрели на нее. Он подался чуть ближе к ней, аромат его одеколона ударил ей в ноздри, а сердце затрепыхалось. Они почти касались друг друга и вместе уже переживали столь интимные моменты, доставляли друг другу столько наслаждения! И вот теперь между ними разверзлась пропасть, и она понятия не имела, как ее преодолеть.

– Прости меня, – шептал он, кончиками пальцев поглаживая ее попку. – Я не собирался так грубо обойтись с тобой, как на той неделе в моей квартире. Я же знаю, ты просто помогала мне. Прости меня, Джози, я не хотел сделать тебе больно.

И так как она была полной дурой, она без боя уступила лучшую половинку своего сердца ему. Поняв, что Хьюстон открывался перед ней другой, не знакомой ей дотоле стороной, она лишь пожала плечами:

– Все в порядке. – Но поскольку уж очень велика была чаша страданий, приправленная изрядной дозой унижения, она добавила: – Только не делай так больше.

Он испуганно фыркнул.

– Поверь мне, я постараюсь.

– Не надо стараться, просто не делай так больше, – поучала она, прибегая к спасительному юмору, чтобы скрыть свое замешательство. Она не хотела продолжать разговор на эту тему в холле.

– Я знаю, ты хотела, чтобы мы оставались друзьями, но я не могу, поскольку не в силах отделить плотские желания от остальных чувств. Я действительно прошу простить меня.

С ней происходило то же самое. Ведь если он не сможет отделить свои чувства к ней от вожделения, их отношения в нынешнем виде продолжаться не смогут.

Когда они подошли к кафетерию, Хьюстон с серьезным сражением лица покачал головой:

– Я хотел бы… Я мог бы… – Не закончив свою мысль он толкнул стеклянную дверь здоровой рукой и произнес тихим вкрадчивым голосом: – Дамы первыми.

Ей вдруг пришло в голову, что, если бы он влюбился в нее, все было бы гораздо проще. Но это было столь же вероятно, как исполнение ее фантазий, когда ей было тринадцать, в которых все парни из группы «Дюран Дюран» в перерыве между концертными номерами дрались из-за нее причем обычно победителем оказывался Джон Тейлор.

К сожалению, теперь она столкнулась с реальностью, и Хьюстон хотел от нее лишь одного. Она и сама охотно отдала бы ему это, но все же пыталась сохранить хоть долю уважения к себе.

Сейчас им предстояло придумать, как восстановить товарищеские отношения без ощущения неловкости. Возможно, чашечка кофе окажется первым шагом в этом направлении.

– Спасибо, – сказала она, проскальзывая в дверь. И тут же, желая, чтобы он поскорее уселся и вытянул больную ногу, отправилась к кофеварке. – Садись, а я пока принесу кофе.

Опасаясь его возражений, она не стала дожидаться ответа и подошла к большой кипящей кофеварке, налив две чашки черного кофе. Затем встала в очередь, чтобы заплатить за них. Вернувшись, она с удивлением заметила, что Хьюстон последовал ее совету и уселся в кресло, наконец-то вытянув больную ногу.

Облегчение настолько явно читалось на его лице, что лишь усилило и без того не покидавшее ее ощущение неловкости.

– Послушай, – сказала она, усаживаясь напротив и ставя чашки на столик. – Ты уверен, что готов вернуться к работе? Не думаю, что тебя там ждут так скоро. У тебя наверняка еще все болит. Ведь ты перенес операцию всего чуть больше недели назад. – Она умолкла, встретив его холодный взгляд.

– Я ничего не чувствую, ни малейшей боли в руке. Она полностью онемела, – заявил он.

– О-ох! – Это был полный от ворот поворот. «Оставь меня в покое» – означали его слова.

Он то притягивал ее к себе, то отталкивал. Хьюстон хотел иметь ее исключительно на своих условиях, и она начала понемногу уставать от этого. Но он вдруг заговорил, прежде чем она придумала, что ответить ему.

– Да. – Улыбка получилась кислой и натянутой. – У меня сейчас нет подходящих слов, чтобы все объяснить. Да и настроение не то, чтобы обсуждать эту тему.

И никогда у него не будет подходящего настроения, в этом она была уверена.

– Хьюстон, прости меня. Я знаю, что это не имеет значения, но…

Он поднял здоровую руку:

– Пожалуйста, не надо. Я еще не готов выслушивать соболезнования. Мы не узнаем ничего определенного, пока не пройдут эти четыре недели и не заживут поврежденные сухожилия и нервы. Затем предстоит физиотерапия, и, если повезет, месяца через три тебе уже не придется больше жалеть меня.

– Ну конечно. – Она выдавила улыбку, хотя про себя подумала, что он излишне оптимистичен. Однако дьявольски трудно было смотреть на то, что осталось от Хьюстона, и она очень подозревала, что ему придется постепенно, шаг за шагом, приспосабливаться к новым требованиям жизни. – Итак, доктор Стенхоуп дал добро на твое возвращение? Я слышала, что он весьма строг и придирчив в отношении профпригодности врача. – Джози сменила тему и старалась говорить беспечным тоном.

Хьюстон недовольно заворчал:

– Любой завкадрами должен быть строгим в этом отношении. Недостаток требовательности может довести больницу до банкротства, а Акадия и так не купается в деньгах.

Стенхоуп скрепя сердце разрешил мне вернуться к работе да и то на определенных условиях.

Джози сделала глоток обжигающего кофе и удовлетворенно вздохнула. Она чувствовала себя простуженной, холод пронизывал ее до костей.

– Возможно, он предпочел бы дождаться твоего полного выздоровления.

Хьюстон задумчиво поводил пальцем по салфетке, на которую Джози поставила его чашку.

– Не исключено. Но у меня действительно ничего не болит, ты же знаешь. Просто не сгибается нога, а швы безумно зудят и чешутся. Но, похоже, никто не хочет поверить мне.

– Я верю тебе, – спокойно заявила она.

– Стенхоуп вынудил меня согласиться на укороченную, шестичасовую, смену в ближайший месяц. Этого времени будет хватать на одну-две операции в день, не больше. Я надеюсь, что ты все быстро схватываешь и усваиваешь.

Страх, что ее признают непрофессиональной или не соответствующей требованиям, охватил ее. Вот он, ее главный шанс. Возможность доказать Хьюстону, что она готова стать полноценным хирургом. Что, несмотря на ее внешность и легкий характер, она профессионал, на которого можно рассчитывать.

– Я уже оперировала массу переломов, целый год провела в травматологии и занималась самыми разнообразными случаями. – Об этом ему должно быть известно. – Ну и вообще я очень быстро все схватываю и усваиваю.

– Отлично.

Джози молча смотрела, как Хьюстон пил кофе, и размышляла, догадывался ли он сам, насколько хорош. И как сильно она желала его, и до чего тяжело ей говорить ему «нет».

Как же трудно все-таки держать себя в руках! Она и раньше знача, что переспать с ним – ошибка. Так оно и оказалось – ошибка, да еще какая! А теперь ей надо делать вид, что этого никогда не было, поскольку она полна решимости завоевать его доверие в операционной. Начиная с завтрашнего дня.

– Так что там у нас с расписанием?

Он уткнулся носом в чашку и пожал плечами:

– Мы можем спуститься и посмотреть, если хочешь.

– Только попозже. Я посмотрю где-то через часок. А сейчас я должна вернуться. – Чтобы выпить с ним чашечку кофе, она бросила шесть незаконченных дел, и теперь они не могли подождать лишних десять минут.

Хьюстон рассеянно кивнул, явно думая о чем-то своем. Вдруг он заговорил:

– Так что я сказал, когда ты меня штопала?

Джози вспомнила его прозрачные сексуальные намеки и улыбнулась:

– А ты уверен, что тебе хочется знать это? – Он тяжело вздохнул:

– А что, все было так плохо?

– Нет, не плохо. – Даже хорошо. – Но я не уверена насчет того, как ты это воспримешь.

Он резко поставил чашку на стол, расплескав кофе. Не обращая внимания на лужицу на столе, он поморщился:

– Ладно, рассказывай. Я переживу это. Так что я говорил?

Она сунула ему салфетку и встала, стараясь, если повезет, не ухмыльнуться.

– Мне действительно пора возвращаться.

– Джози! – прорычал он.

– Да, доктор Хейз? – Она подтянула штаны и удивленно вскинула брови.

Он поднял на нее огорченный взгляд:

– Что я еще наплел, кроме того, что комментировал твою прическу? Да говори уж, не мучай меня.

– Ты не так уж и много сказал, – пожала она плечами, с легкой улыбкой глядя на него сверху вниз. – Ты попросил меня снять твои плавки, заявив, что я и прежде видела тебя голым. Отругал меня за то, что я называла тебя «доктор Хейз». Ведь я же стала звать тебя просто Хьюстон, после того как мы провели ночь вместе. А еще ты заявил, что, если бы не твой отец, я была бы той женщиной, с которой ты хотел бы быть вместе.

Как он все это переварит?

Джози повернулась, скрипнув тапочками на кафельном полу, и направилась к двери, покачивая бедрами в туго облегающих брюках. А Хьюстону захотелось забраться под стол.

Дьявольщина! Все оказалось хуже, чем он думал.

Он не только со всей ясностью заявил о своем плотском влечении к ней, но, судя по всему, еще вытащил на свет Божий и своего отца. Ну уж нет. Больше никаких лекарств.

Это объясняло ежедневные появления Джози в его квартире. Он признался ей в своих чувствах, а Джози оказалась добрейшим человеком. Она переживала за него и стала заботиться о нем.

Но это вносило в его существование ненужные осложнения. Жизнь бросала ему суровый вызов, только еще не хватало охранять свое сердце от вторжения Джози!

Всему надо учиться заново. Начиная с простой уборки, когда приходится преодолевать собственную неловкость. Даже вытереть пролитый кофе левой рукой, не прибегая к помощи правой, оказалось почти непосильной задачей. Он кончил тем, что перевернул руку и водил ею по салфетке вдоль и поперек, а та рвалась и прилипала к руке.

Он выругался про себя. Каждый день после несчастного случая превращался в нескончаемую борьбу. Постоянный ад. Молнию на джинсах он мог застегнуть лишь с третьей-четвертой попытки, и на это уходило не меньше десяти минут. Пришлось забыть о том, чтобы застегивать на пуговицы рубашку. Или резать пищу ножом и вилкой. Мытье под душем превращалось прямо-таки в комедию. Ну а управиться с мокрыми трусами и вовсе не было никакой возможности.

Вот почему он вернулся к работе. Он ни дня не мог оставаться дома и открывать для себя кучу вещей, которые не в состоянии больше делать. И вероятно, не сможет никогда.

Он безжалостно прервал поток горьких мыслей. Он полностью восстановится. Иначе вопрос не стоял. Что с ним будет, если он не сможет работать хирургом?

Ему требовалось время, чтобы выздороветь окончательно. Через две недели начнется курс физиотерапии, и тогда он вновь обретет подвижность всех членов, достаточную для того, чтобы выполнять свою работу так же хорошо, как он делал это прежде.

А тем временем ему придется научиться пользоваться левой рукой, если он хочет обходиться без помощи матушки. В тридцать три года он уже был слегка староват для того, чтобы его мать застегивала ему рубашку. А Джози не могла вновь заняться его трусами и надеяться одновременно сохранить на себе свои собственные.

Такого больше не произойдет. Потому что самым важным для него было научиться не обращать внимания на собственные чувства и бунтующие гормоны и делать вид, что Джози Эдкинс всего лишь еще один травматолог-ординатор.

И все это было столь же вероятно, как то, что Хьюстон вернется назад во времени и прибьет ту акулу доской для серфинга.