Мунрейкер

3. «Длинные лепестки» и другие...

— В картах?

М. нахмурился.

— Именно, — сухо подтвердил он. — Не кажется ли тебе странным, что мультимиллионер жульничает за карточным столом?

На лице Бонда появилась извиняющаяся улыбка.

— Не более, чем все остальное, сэр, — сказал он. — Мне известно, что очень богатые люди частенько позволяют себе маленькие хитрости за пасьянсом. Но то, о чем говорите вы, признаюсь, как-то не вяжется с моими представлениями о Драксе. Принижает, что ли.

— То-то и оно, — сказал М. — Зачем ему это нужно? Заметь кстати, нечестная игра все еще может подмочить репутацию человека. В так называемом обществе это единственное преступление, которое в состоянии поставить на тебе крест независимо от твоего положения. Дракс мухлюет так тонко, что покуда его никто не поймал. По правде говоря, я уверен, что никто этого даже не подозревает, кроме Бэзилдона. Он председатель в «Блейдсе», заходил ко мне. У него есть какие-то смутные подозрения, что я связан с разведкой, да и в прошлом я раз или два уже оказывал ему помощь. Вот и теперь он просит совета. Поднимать шум в клубе ему, естественно, не хочется, и кроме того, он полон решимости спасти Дракса от позора. Он не меньше нас восхищается им, но этот инцидент просто ужасает его. Развяжись скандал, его будет не погасить. В клубе состоят многие члены парламента, начнутся шушуканья в кулуарах. Потом в дело вступят сплетники из газет. Драксу придется оставить «Блейдс», и тогда кто-нибудь из друзей Дракса выдвинет в его защиту контробвинение в клевете. Таким образом, повторится дело Трэнби Крофта. По крайней мере так это видится Бэзилдону, да, признаться, и мне тоже. Как бы там ни было, — подвел черту М. — я согласился помочь, и, — М. внимательно посмотрел на Бонда, — тут необходимо твое участие. Во всей разведке нет человека, который бы умел обращаться с картами лучше, чем ты, или, — он иронически улыбнулся, — так по крайней мере, должно быть после той твоей миссии в казино. Помнится, когда до войны мы отправляли тебя с заданием в Монте-Карло, против румын, то ухлопали уйму денег, обучая тебя всем этим карточным премудростям.

Бонд сумрачно улыбнулся.

— Стеффи Эспозито, — тихо проговорил он. — Славный был парень. Этот американец целую неделю заставлял меня вкалывать по десять часов в сутки, пока я в совершенстве не освоил весь арсенал трюков. Потом я составил подробный рапорт, который теперь вероятно погребен где-нибудь в дебрях архива. Стеффи знал дело до тонкостей. Так умело навощить тузы, что колода открывалась на них сама собой; делал бритвой насечку на рубашках старших карт; подрезал края, по-всякому доставал карты из рукава. Вот, скажем, так называемые «длинные лепестки» — с обеих сторон колода подрезается меньше, чем на миллиметр, а нужные карты — к примеру, тузы — чуть-чуть вылезают. Или еще — «светляки» — это крошечные зеркальца, вделанные в перстни или в донья чашечек трубок. Кстати, — признался Бонд, — как раз с подачи Стеффи Эспозито я вышел в Монте-Карло на «светописцев». Крупье пользовался особыми невидимыми чернилами, которые банда различала при помощи специальных очков. Отличный был парень. Для нас его разыскал Скотленд-Ярд. Мог перетасовать колоду, а потом срезать ее именно в тех местах, где тузы. Истинный художник в своей области.

— Ну, для нашего клиента это уж чересчур профессионально, — возразил М. — Такое «художество» требует ежедневных многочасовых тренировок или на худой конец сообщника, найти которого в «Блейдсе» маловероятно. Нет, в его шулерстве ничего этакого сверхъестественного нет, в конце концов все может оказаться фантастической полосой везения. Странно. В общем-то классным игроком его не назовешь — кстати, играет он только в бридж, — но очень часто ему удаются поистине феноменальные заявки, реконтры, импасы, требующие специального расклада. Но ему все сходит с рук. Он всегда выигрывает, а ведь в «Блейдсе» играют по-крупной. С тех пор, как год тому назад он вступил в клуб, ему ни разу не пришлось лезть за бумажником. В клубе есть два-три игрока мирового уровня, но даже у них никогда не было за двенадцать месяцев подобного рейтинга. Об этом уже начали поговаривать, пока в шутку, но по-моему, Бэзилдон прав, когда просит принять хоть какие-нибудь меры. Какой системой, на твой взгляд, пользуется Дракс?

Бонд с вожделением думал о предстоящем обеде. Наверняка начштаба, не дождавшись его, уже с полчаса как ушел. О разных карточных трюках Бонд мог бы рассказывать М. часами, и М., который, казалось, никогда не испытывал потребности в сне или пище, прослушал бы все до конца и навсегда бы запомнил. Но Бонд был голоден.

— Если принять во внимание то обстоятельство, сэр, что Дракс не профессионал и не умеет подготавливать карты, то можно сделать два предположения: либо ему удается каким-то образом подглядывать, либо у него своя особая система обмена информацией с партнером. Он часто играет с одними и теми же партнерами?

— После каждого роббера мы тянем карту кому с кем играть, — сказал М. — За исключением тех случаев, когда пары оговорены заранее, или в гостевой день — понедельник и вторник — когда сидишь в паре со своим гостем. Почти всегда Дракс приводит некоего Мейера, своего личного брокера. Он приятный парень. Еврей. Очень сильный игрок.

— Я должен посмотреть, — сказал Бонд.

— Именно это я и собирался предложить, — сказал М. — Как насчет сегодняшнего вечера? По крайней мере прилично поужинаешь. Встретимся в шесть в клубе. Сначала я слегка «пощипаю» тебя в пикет, а затем понаблюдаем за игрой. После ужина сыграем пару робберов с Драксом и его приятелем. Их всегда можно найти в клубе по понедельникам. Согласен? Надеюсь, я не отрываю тебя от дел?

— Нисколько, сэр, — усмехнулся Бонд. — Буду рад помочь вам. Сочетание приятного с полезным. Если Дракс и в самом деле мухлюет, я дам ему понять, что он уличен, и этого, думаю, будет достаточно, чтобы образумить его. Не хотелось бы, чтобы он оказался замешанным в скандале. Я вам больше не нужен, сэр?

— Нет, Джеймс, — сказал М. — Благодарю за помощь. Похоже, Дракс не больно умен. С придурью. Сам по себе он мало меня интересует. Но не хочется ставить под удар его проект. Ведь Дракс — это в какой-то степени самое «Мунрейкер». Ну ладно, до шести. Насчет туалета не беспокойся. Одни надевают вечерние костюмы, другие нет. Мы не будем. А теперь ступай и натри подушечки пальцев пемзой, кажется, так принято готовиться у вас, у шулеров.

Бонд улыбнулся и встал. Вечер обещал быть интересным. Выходя в приемную. Бонд подумал о том, что разговор с М. все-таки состоялся, и без всякой натянутости.

Секретарша М. по-прежнему сидела за столом. Рядом с ее машинкой стояла тарелка с сэндвичами и стакан молока. Мисс Манипенни пристально посмотрела на Бонда, однако его лицо было непроницаемо.

— Меня он, конечно, не дождался, — заметил Бонд. — Час как ушел, — в ее голосе слышались нотки упрека. — Сейчас половина третьего. Он обещал быть с минуты на минуту.

— Побегу в столовую, пока не закрылась, — сказал он. — Передай, что обед за мной. — Улыбнувшись на прощание, он вышел в коридор и поспешил к лифту.

В служебной столовой оставалось всего лишь несколько человек. Сев в одиночестве. Бонд съел жареную камбалу, большую порцию салата ассорти, обильно политого горчичным соусом, немного сыра бри с тостом, выпил полграфина бордо. Проглотив напоследок две чашечки черного кофе, в три он был уже у себя. Не переставая думать о той задаче, которую задал ему М., Бонд в темпе долистал натовский материал и, сообщив секретарше, где его искать вечером, и попрощавшись с ней, в четыре-тридцать уже забирал свой автомобиль из штабного гаража, что располагался на заднем дворе здания.

— Малость барахлит нагнетатель, — предупредил Бонда механик, ветеран ВВС, ухаживавший за «бентли» Бонда как за своим собственным. — Если завтра в обед машина вам не понадобится, оставьте, я посмотрю.

— Спасибо, — поблагодарил Бонд. — Буду очень признателен. — Он осторожно вырулил со стоянки и под аккомпанемент двухдюймовой выхлопной трубы, выплевывавшей клубы жирного дыма, покатил в сторону Бейкер-Стрит.

Через пятнадцать минут он был у дома. Оставив машину под сенью платанов в маленьком скверике, он поднялся на первый этаж перестроенного, эпохи Регентства дома и прошел в гостиную с тянувшимися вдоль стен книжными стеллажами, откуда после недолгого поиска вытянул книгу «Скарн о картах», которую положил на изящный ампирный столик возле широкого окна.

Затем, перейдя в небольшую спальню с бело-золотыми обоями и темно-красными шторами, он разделся, сложив кое-как одежду на стеганом темно-синем покрывале двуспальной кровати. Зашел в ванную и наскоро принял душ. Прежде чем покинуть ванную он внимательно изучил в зеркале лицо и пришел к выводу, что не вправе жертвовать издавна заведенной привычкой бриться дважды в день.

Из глубины зеркала на него глядели серо-голубые глаза, светившиеся теперь дополнительным блеском, который приобретали всегда, когда мозг их обладателя был занят поисками решений. Худощавое, с жесткими чертами лицо придавало глазам выражение алчности, готовности вступить в схватку. Было что-то хищное и решительное в жесте руки, которой он провел по щеке, та же решительность сквозила в том нетерпеливом движении, которым он откинул щеткой свесившуюся на дюйм над правой бровью прядь черных волос. Вдруг он заметил, что по мере того, как сходит загар, белевший на правой щеке рубец становится все менее явным: машинально осматривая свое обнаженное тело, он обратил внимание, что и неприличная светлая полоса, оставленная купальным костюмом, выделялась уже не так резко. Что-то вспомнив, он улыбнулся и вернулся в спальню.

Десять минут спустя в тяжелой белой шелковой сорочке, темно-синих саржевых брюках, темно-синих носках и до блеска отполированных черных туфлях он сидел за письменным столом с колодой карт в руке, держа перед собой в раскрытом виде замечательное руководство Скарна по шулерологии.

С полчаса, пробегая глазами раздел, посвященный различным техническим приемам, он упражнялся в маскировке и имитации снятия. В то время, как взгляд его скользил вдоль строк, руки работали сами собой. К своему удовлетворению Бонд обнаружил, что пальцы его по-прежнему были гибки и уверенны, и даже когда он выполнял самые сложные приемы одной рукой, карты не шелестели. Ровно в пять-тридцать он отложил карты и захлопнул книгу.

Вернувшись в спальню, он наполнил сигаретами портсигар, положил его в задний карман брюк, повязал черный шелковый плетеный галстук, надел пиджак, проверил, на месте ли чековая книжка.

Мгновение он стоял в нерешительности. Затем выбрал два белых шелковых платка, тщательно сложил их и сунул в боковые карманы пиджака.

Закурив сигарету, он вернулся в гостиную, где снова сел у стола и минут десять отдыхал, глядя в окно на пустынный сквер, предаваясь мыслям о грядущем вечере и о самом клубе «Блейдс», который, наверное, был самым известным частным карточным клубом в мире.

Точную дату основания «Блейдса» назвать трудно. Вторая половина XVIII века явилась свидетельницей открытия десятков кофейных домов и игорных комнат, однако непостоянство моды и фортуны заставляло их часто менять свое местонахождение и владельцев. Клуб «Уайтс» был основан в 1755 году, «Альмакс» — в 1764, «Брукс» — в 1774, в том же году в тихом уголке Лондона, неподалеку от Сент-Джеймсского дворца, на Парк-Стрит распахнул свои двери «Скавуар Вивр», из лона которого и вышел впоследствии «Блейдс».

«Скавуар Вивр» был эксклюзивным клубом и потому по прошествии года прекратил свое существование из-за отсутствия достаточно аристократических кандидатов. Хорас Уолпол писал в 1776 году по этому поводу: «Новый клуб открылся неподалеку от улицы св.Якова и кичится безмерно своим превосходством над предшественниками». А в 1778 в письме историка Гиббона впервые встречается название «Блейдс», Гиббон связывал этот клуб с именем его основателя немца Лоншана, содержавшего в это же время «Жокей Клуб» в Ньюмаркете.

С самого первого своего дня «Блейдс» оказался прибыльным предприятием, в 1782 году герцог Вюртембергский восторженно писал домой младшему брату: «Это подлинный „Клуб клубов“! В комнате стоит четыре или пять булиотовых столов, за которыми кипит игра, далее идут столы для виста и пикета, а за ними — роскошный стол для игры в кости. Я принял участие в двух столах одновременно. Двух сундуков, набитых свертками по 4.000 гиней каждый, едва хватало для обращения одной ночи».

Упоминание о костях дает, по-видимому, ясное представление об источниках процветания клуба. Позволение играть в столь рискованную, сколь и популярную игру, как кости, вероятно, было дано правлением в обход своему же собственному постановлению, гласившему: «В означенном собрании не дозволяется играть ни в какие игры, исключая шахматы, пикет, криббидж, кадриль, ломбер и тредриль».

Однако как бы там ни было, клуб неуклонно процветал и до сего дня оставался прибежищем любителей азартных игр из «самых высоких сфер общества». Правда, теперь он уже не столь аристократичен, каким был некогда, — процесс перераспределения богатства сделал свое дело, — но до сей поры пребывает в числе самых труднодоступных клубов Лондона. Количество членов «Блейдса» ограничивается двумя сотнями, каждый кандидат для участия в выборах обязан предоставить две рекомендации, а также вести себя сообразно званию джентльмена и быть в состоянии выложить по первому требованию 100.000 фунтов наличными или золотом.

Помимо возможности вести азартные игры «Блейдс» стремится предоставить своим членам максимум удобств, поэтому правлением клуба было введено положение, в соответствии с которым каждый член клуба должен в течении года выиграть или проиграть на территории клуба не менее пятисот фунтов, либо уплатить годовой штраф в размере двухсот пятидесяти фунтов. Здесь лучшие в Лондоне кухня и вина, и не предъявляют счетов — стоимость обедов и ужинов в конце каждой недели автоматически вычитается просто из выигрыша победителей. Если учесть, что каждую неделю за столами из рук в руки переходит до пяти тысяч фунтов, то налог этот не кажется слишком обременительным, вдобавок проигравшие получают удовлетворение частичной компенсацией неудачи; тем же обосновывается справедливость налога для тех, кто уклоняется от игры.

Слуги — либо опора, либо погибель любого клуба, слуги «Блейдса» не имеют себе равных, Полдюжины официанток, обслуживающих обеденную залу, подобраны в соответствии с такими высокими стандартами внешности, что известны случаи, когда иные молодые члены клуба протаскивали их инкогнито на бал дебютанток, ну а если какая-либо из девушек позволяла уговорить себя остаться на ночь в одной из дюжины спален, устроенных в задних комнатах, то это рассматривалось как сугубо личное дело члена клуба.

Существуют еще две-три мелочи, которые лишь усиливают атмосферу комфорта в клубе. При расчетах здесь выдаются только новенькие банкноты и серебро, а если вы остаетесь на ночь, то слуга, который приносит утром чай и свежий номер «Таймс», заберет ваши деньги и обменяет их. Ни одна газета не займет своего места в читальном зале, пока не будет хорошенько отутюжена. В уборных и спальнях все да имеется мыло и лосьоны; из конторки портье всегда можно связаться по прямой линии с «Лэдброксом»; клуб абонирует лучшие ложи и трибуны на главных спортивных состязаниях Англии — крикетных матчах на стадионе «Лордс», хенлейской регате, теннисном турнире «Уимблдон»; а путешествуя за границей, член «Блейдса» автоматически принимается в лучшие клубы всех европейских столиц.

Короче говоря, членство в «Блейдс» всего лишь за сто фунтов вступительного взноса и пятьдесят фунтов годовой подписки обеспечит вам викторианский стандарт роскоши плюс возможность весьма комфортно проиграть или выиграть любую сумму в пределах двадцати тысяч фунтов в год.

Размышляя обо всем этом, Бонд пришел к выводу, что вечер доставит ему удовольствие. За всю жизнь ему лишь дюжину раз довелось побывать в «Блейдсе», и в последний раз он изрядно обжегся, играя в покер по-крупной. Однако предчувствие большой игры и риск лишиться нескольких, отнюдь не лишних для него сотен фунтов, сводили мышцы напряжением ожидания.

И было еще, конечно, небольшое дельце сэра Хьюго Дракса, которое могло придать дополнительный драматический штрих грядущему вечеру.

Даже странное происшествие во время поездки по Кинг-Роуд в направление Слоун-Сквер, нисколько не встревожило его.

Было без нескольких минут шесть, когда внезапно ударил гром. Небо заволокло грозовыми тучами, и вдруг впереди, высоко в воздухе, замигали яркие электрические буквы. Угасающий поток световых волн привел в действие катодную трубку, в свою очередь включившую механизм, который будет поддерживать работу табло в мигающем режиме до тех пор, пока около шести часов утра первые лучи солнца вновь не воздействуют на трубку и та не замкнет цепь.

Увидев неожиданно перед собой огромные кроваво-красные буквы, Бонд вздрогнул. Свернув к тротуару, он вылез из машины и пересек улицу, чтобы получше разглядеть рекламу.

Ага! Вот в чем дело. Часть букв заслоняло соседнее здание. Это был один из световых рекламных щитов компании «Шелл». «ШЕЛЛ — ЭТО КЛАД, КОТОРЫЙ ВСЕГДА С ТОБОЙ», — гласила надпись.

Бонд усмехнулся; вернувшись в машину, он продолжил путь.

Когда он увидел надпись в первый раз, наполовину заслоненную домом, огромные мерцавшие в вечернем небе кровавые буквы заключали в себе совсем иной смысл. Они кричали:

«АД, КОТОРЫЙ ВСЕГДА С ТОБОЙ... ВСЕГДА С ТОБОЙ...» [Shell — название фирмы; Hell (англ.) — ад].