Мурка. Королева преступного мира

Глава 18 Яд в моей крови

После бала в банде Колченогого появился первый немой. Кровавую Мэри начали по-настоящему бояться, полагая, раз уж она состоит в тесной связи с главарем синдиката, что ей может помешать лишить языков всех? При ней, как правило, все молчали, старались не смотреть в глаза и даже не думать, потому что пронесся слух, что она умеет читать мысли. Теперь никто не смеялся над немыми представителями ее банды, относились к ним с почтением и даже иногда дарили подарки просто так — без повода.

— Знаешь, Сережа, так странно… Сегодня один человек увидел, что я иду по коридору и убежал в другую сторону, — поделилась Мэри за завтраком.

— Это же хорошо! Никто не мозолит глаза. Ты даже представить себе не можешь, какая идеальная теперь дисциплина. Как говорят в народе, у страха глаза велики.

Каждый раз, когда касались темы самого обсуждаемого вечера в жизни заскучавшего провинциального городка, Мэри делалось дурно. Она не могла простить Соньке этого унижения. Колченогому она пообещала не наносить физических увечий его красавице-любовнице, но все же была начеку, потому что знала, что настанет тот момент, когда она поквитается с обидчицей, выставившей ее на смех перед толпой глупых павлинов. Как говорил дядя Миша, не стоит прощать людям долгов, иначе оберут тебя до нитки, и пойдешь по миру голым.

— Я все испортила, да? — робко спросила Мэри.

— Совсем нет! Я извлеку свою выгоду: охрана мне больше не понадобится в твоем присутствии. Правда, одна беда: у меня больше нет Колясочника! Да, и еще несколько человек просят их отпустить — боятся жить в усадьбе. Они же не в тюрьме, черт возьми! — тихо выругался мужчина, в действительности не зная как поступить с просящимися на волю. Фееричный выход Мэри воспроизвел на людей потрясающий эффект и это забавляло его. Про человека с откушенным ухом теперь забыли, а в местных мясных лавках стали чаще покупать именно язык. Что поделать! Люди любят кровавые истории.

Мэри задумчиво отпила остывший чай. Колченогий снова сделал ей замечание по поводу плохого аппетита. Ела она и правду очень мало.

— Кстати, в местный театр привезли презабавный водевиль. Представление длится два часа. В первой части актер сидит за столом, заставленным большим количеством блюд, и он это все съедает прямо на глазах удивленной публики.

— Ужасно! А во второй части, что он делает? Сидит на горшке?

— Выпивает несколько бочек вина. И все это под живую музыку. Хочешь посетить театр? Развеешься!

— Нет! Неужели кто-то ходит на такие спектакли? — удивлялась Мэри.

— Зал — битком! И билетов не достать. Может быть, в тебе проснется желание наконец нормально поесть?

— Боюсь, что после такого есть мне точно не захочется.

Мэри посмотрела по сторонам. Небольшая комната, смежная со спальней, где они взяли обыкновение совершать трапезы, казалась ей очень уютной. На светлых обоях были маленькие синенькие цветочки — васильки.

— Васильки… Много лет не видела васильков!

Колченогий пообещал, что завтра к утру ее комната утонет в цветах, и она окажется внутри одного из пейзажей своего любимого Левитана почти по-настоящему.

— Надо привезти его в усадьбу! — одухотворилась Мэри, представляя, как красиво будет смотреться картина в их спальне.

— Он же умер еще до революции пятого года!

— Глупый какой, — в шутку выругалась Мэри, — я говорю о его пейзаже. Неужели ты забыл, как мы вас облапошили?

— Если бы не пирожки! Позавтракай, а то мне придется кормить тебя насильно.

Мэри вспомнила, как впервые завтракала в этой комнатке. Уставшая и изнуренная после ночи, проведенной в объятиях Сережи. Сидела за столом совсем без одежды, но не желая расстаться с жуткой зеленой шляпой, смущаясь своего изъяна. Теперь она прикрывала голову светлым шарфом, который обвязывала вокруг головы как тюрбан. Она привыкала больше не скрывать свою тайну. А в городке некоторые девушки начали носить короткие стрижки, прическа «Кровавая Мэри» стала очень модной среди молодежи летом 1922 года.

Чтобы прийти немного в себя бандерша временно отказалась от поездок на «гастроли». Разделив группу на две части, она направляла их в разные близлежащие города, в которых они уже были раньше.

— Это будут вежливые повторные визиты, — отшутилась Мэри.

Добыча была существенно меньше, но все отнеслись с пониманием — ей нужна была передышка.

С Фомкой у Мэри снова начался разлад в отношениях. Он рассчитывал, что после поцелуя посреди уборной с разбитыми зеркалами, их связь станет прочнее, глубже и осмысленней, она наконец-то поймет, что может опереться на его надежное мужское плечо. Но она избегала встреч со своим верным пажом и передавала ему указания письменно.

— Почему ты прячешься? — спросил Фомка, поймав ее за руку на крыльце усадьбы. Зная, что Мэри каждый день прогуливается по парку, молодой человек, жаждущий разъяснений, терпеливо поджидал ее несколько часов. Ему передали очередную записку, и он не на шутку разозлился, не понимая причин отчуждения.

Я не прячусь. Я здесь. Просто не хочу никого видеть, — произнесла Мэри отстраненно, поправив платок, намотанный на голову. Она слабо улыбнулась и, не желая продолжать беседу, продолжила путь, спускаясь по ступенькам.

— Кроме инвалида? — «выстрелил» ей в спину Фомка. Она замерла, но не повернулась.

— Мои отношения с моим мужчиной касаются только двух человек: меня и его. Ты снова забываешься, Фомка, — ответил ледяной голос.

Мэри спустилась по лестнице и не спеша направилась в сторону парка.

— Что ж… Я терпелив, Мурка… Я подожду еще, — произнес молодой человек негромко, наблюдая, как похожая на хрупкую фарфоровую статуэтку женщина исчезает за углом. В какой-то момент он понял, что не один на крыльце.

— Хороший денек сегодня выдался, — голос Колченогого был мягок. — И трава такая мягкая — зеленая. Так бы и пробежался по ней. Нам — инвалидам — бегать только во сне.

Щеки Фомки вспыхнули. Молодой человек повернулся и посмотрел в глаза Колченогому, уровень которых был значительно ниже, потому что тот сидел в коляске. Не зная, что еще сказать, оба молчали. Их «дуэль» длилась несколько минут. Фомка снисходительно усмехнулся и пошел прочь. Он не боялся Колченогого. С какого-то момента ему стало многое безразлично. Теперь его мысли занимало только одно: однажды Мэри ответила на его поцелуй и не оттолкнула его, а значит, есть надежда на то, что они все же будут вместе.

Однажды Питон заметил его печаль и, пытаясь развеселить, начал скручиваться в «рогалики». Это было после какой-то ссоры с Мэри. Он сказал своему немому приятелю:

— Я устал, дружище, хочу уползти куда-нибудь подальше!

Бывший циркач сложил свои ладони на груди с той стороны, где сердце, и понимающе кивнул.

— Как чудесно, что порой не нужны слова! — воскликнул Фомка, и голос его дрогнул.

Тогда Питон взял бумагу и что-то долго писал. Он был очень сосредоточен, грифель карандаша скрипел под потоком его мысли. Не выспавшись с дороги, Фомка даже задремал. Он открыл глаза от легкого толчка. Перед ним лежал исписанный кривым почерком лист, а Питон поспешил удалиться, вытирая слезы. Это была история о воздушной гимнастке, которую страстно полюбил один юноша. Он с восхищением наблюдал, как легко она порхала под куполом цирка, словно прекрасная птица. Ей аплодировали, ею восхищались, ее боготворили. Поклонники несли цветы и драгоценности, а юноша наблюдал все это со стороны, и его сердце обливалось кровью. Чтобы заслужить ее внимание он сделал номер для цирковой программы, который имел невероятный успех. Но она все равно была к нему равнодушна, потому что парящая в небе птица и ползающая по земле змея — не пара друг другу. Однажды она сорвалась и упала из-под купола цирка. Все отвернулись от нее, кроме того юноши. Он ухаживал за ней, оплачивал дорогих врачей. Гимнастка больше не парила, но зато занялась вполне земными делами и вышла замуж за заботливого юношу. Они прожили в браке несколько счастливых лет, а потом его прекрасная птица умерла.

Именно после этой трогательный истории отчаявшийся Питон начал пить и его прогнали из цирка. В банду к Мэри он попал «за компанию» с акробатами. На необычную процедуру согласился с легкостью — все равно ему не хотелось ни с кем разговаривать. Руки на себя наложить не хватало духа, а среди бандитов — если убьют, то и наплевать.

Больше всего Фомку тронула фраза, написанная в конце истории: «Иногда стоит ждать годы, чтобы пережить самые счастливые моменты, память о которых так же дорога, как минуты, проведенные рядом с любимым человеком». Он понимал, что их истории чем-то похожи. И что ему делать? Ждать пока его птица упадет с переломанными крыльями?

Вернувшись с прогулки, Мэри долго бродила по усадьбе в поисках Сережи. Ей казалось, что он от нее прячется. В одном из коридоров она столкнулась с Сонькой. Мэри молча смотрела на нее, преградив ей дорогу, девушка оторопела и отступила назад.

— Я иду мерить платье, — зачем-то выпалила Сонька с гордым видом. — Модистка перешивает его уже четвертый раз — никак не можем с ней договориться.

Мэри ощущала волнение и запах лжи. Она внимательно рассматривала красивую брюнетку, которая почему-то была одета слишком скромно, будто желала оставаться незамеченной.

— Я не спрашивала, куда ты направляешься. Кто я тебе, чтобы ты передо мной отчитывалась? — прохладно, но с улыбкой произнесла Мэри и медленно отошла в сторону. Это было похоже на сценку из ее петроградской жизни: в темной подворотне дамочка из высшего света встречает жулье, ей страшно, но она храбрится и гордо задирает подбородок. Когда путь был свободен, Сонька просеменила мимо. Мэри ощущала опасение неуверенно скользящей девушки, видимо боящейся лишиться какой-нибудь части тела.

— Кстати, ты должна быть мне благодарна! — сказала вдруг Сонька, почувствовав себя в безопасности.

— За что? — не понимая, уточнила Мэри.

— Как за что?! Теперь нет необходимости все время носить парики! Все знают про твой изъян и даже не осуждают тебя за это.

— Как шавка сзади за пятку укусила! — тихо выругалась Мэри, когда храбрая врунья скрылась из виду. Она поправила свой тюрбан и продолжила поиски Колченогого, сокрушаясь, что усадьба слишком велика.

— Сережа, — позвала она его. Голос ее резонировал, отскакивая от стен. Человек в коляске казался совсем маленьким посреди этого огромного зала, будто закончился бал и все о нем забыли, убежав на улицу смотреть фейерверки.

Руки Мэри мягко опустились ему на плечи. Он поцеловал ее кисть.

— Я еле нашла тебя! Глупо жить в таких огромных домах, где два человека могут так и не встретиться! — с улыбкой произнесла она, чмокнув возлюбленного в макушку, после чего перебралась к нему на колени. — Ты же не любишь этот зал! Называл его «бездушный», не чувствуя в нем тепла.

Мэри вспомнила, как он устроил ей экскурсию по усадьбе, и пытался пропустить это просторное помещение. На вопрос «почему?», ответил, что огромные залы — это гимн одиночеству. Она тогда возразила:

— Неправда! В больших залах всегда бывают толпы людей!

— В том-то и дело: именно в толпе мы больше всего ощущаем одиночество, — произнес он в ответ.

Мэри предложила пообедать, но Колченогий отказался, сославшись на отсутствие аппетита.

— Знаешь, в местном театре показывают чудесную пьесу, — начала было отшучиваться она, передразнивая их недавний разговор.

— Мурка, — перебил он, — пройдет время и… Я могу тебя потерять — я понимаю это. Ты красивая женщина и вполне могла бы…

Она резко соскочила с его колен, не дожидаясь, пока он закончит фразу, встала напротив и, сдерживая слезы, отчеканила:

— Как ты смеешь! Как ты смеешь, Сережа, так со мной разговаривать!

— Я просто подумал…

— Для тебя это игра? Как бантик для кошки! Тянешь за веревочку — она бежит за тобой, а потом раз и убираешь игрушку в карман!

— Ты не правильно поняла…

— Впервые я счастлива! Я почти ничего не помню из нашей прошлой жизни, но я так хочу жить настоящим! Неужели ты этого не видишь?!

Колченогий смутился. Ему было стыдно признаться, что молодой парень, крепко стоящий на двух ногах, вызывает в нем тревогу, и он не готов состязаться с ним, потому что считает, что этот бой заведомо проигран. До маленькой «дуэли» с Фомкой на крыльце, Колченогий не думал о том, что ущербен. Все приоритеты, установки, ценности, которыми он жил раньше, были обращены в пепел с помощью пышущего здоровьем человека, испытывающего к его женщине далеко не дружеские чувства. Мужчина в коляске вдруг понял, что больше всего на свете боится потерять свою Мурку.

— Я хочу на наш островок счастья. Ты не против, если я возьму тебя с собой? — спросила Мэри, с нежностью глядя на него. Он одобрительно кивнул.