Мурка. Королева преступного мира

Глава 5 Время лечит, а смерть исцеляет

По своему обыкновению Колченогий за завтраком читал газету. Сонька откровенно скучала, ковыряясь в тарелке. Каждый день мужчина выговаривал своей любовнице, как маленькому ребенку, что с едой играть нельзя. О голоде бывший ссыльный знал не понаслышке. Девушку забавляли строгие отеческие нотки в его голосе, и она, казалось, специально провоцировала его снова и снова.

— Если ты не прекратишь, я тебе сломаю руку, — спокойно произнес он, не поднимая глаз. — Терпение мужчины иссякало.

Сонька на мгновение замерла, удивленно уставившись на Колченогого. Она знала — этот человек слов на ветер не бросает. С грустным вздохом, провозглашающим вселенскую скуку, девушка продолжила завтрак без баловства.

Не без интереса Колченогий прочел в колонке происшествий, что неподалеку от ресторана «У братьев Вавиловых» был обнаружен труп с многочисленными ранами. Найденное тело описывали в подробностях, вплоть до деталей. Особенно заострили внимание на отсутствующем ухе, которое так и не было найдено. Милиция отказалась комментировать эту ситуацию, также умолчали о личности подозреваемого, предположив, что убийство связано с преступным миром города.

— Мне Ванька Косолапый рассказал, что в средние века за границей продавали жен. Прямо на рынке. Пришел и продал бабу свою. Дикость какая! — кудахтала барышня, не замечая, смену настроения своего собеседника. Лицо его стало мрачным, ему очень не понравилась прочитанная в газете новость.

— Ванька сказал, что за меня бы дорого дали на таком рынке!

— Ваньке бы язык отрезать! А тебе — уши! — холодно заметил Колченогий. Его охватило серьезное беспокойство. Кажется, есть опасность, что их карточный домик может рухнуть, на маленькое государство, воссоздаваемое годами, надвигалась буря — у бывалого преступника на такие вещи был нюх. Колченогий прогнал Соньку и погрузился в размышления. Какими жертвами обойдутся последствия убийства загадочной безухой персоны, мужчина не мог предвидеть, но он был уверен: в воровском мире грядут серьезные перемены.

Колченогий дал задание своим людям выяснить личность умершего и по возможности предполагаемого убийцу. На всякий случай — дабы быть готовым к чему угодно, ведь предупрежден — значит вооружен. Нестабильность в этой стране стала привычными условиями для жизни, ну, или выживания — кому как удобно называть тот срок, который «отматывает» живое существо на этой грешной земле. С конца прошлого столетия на протяжении нескольких десятилетий народ из последних сил карабкался на высокую гору, на верхушке которой на самом деле ничего нет. Так глупо туда взбираться, чтобы в очередной раз ощутить себя обманутым и обвинять после государственный аппарат, который в принципе никого не заставляет туда ползти. Колченогий вовремя распознал бесцельность пути в никуда, он остановился на определенной высоте, с благородством уступая дорогу тем, кто живет иллюзиями.

Двери кабинетов ГУПа — Государственного политического управления — яростно хлопали. К тому времени Всероссийская чрезвычайная комиссия, созданная сразу после революции и призванная наводить порядок в массах, была ликвидирована. Узнав о расправе с братом, Иван Васильевич сотрясал верхушку начальства, собирая нужные подписи с целью расследования этого дерзкого убийства. Он жаждал мести — кровной, беспощадной. Пожилой мужчина грезил о том, чтобы маленький провинциальный городок взорвался от внимания компетентных органов, а его преступное население хлынуло в разные стороны, задыхаясь от паники, словно тараканы на кухне при включенном свете.

Александр Варфаламеев стоял перед руководством, вытянувшись и развернув плечи, смотрел перед собой и сосредоточенно слушал указания. Красивый, бравый молодой мужчина напоминал статный монумент, выполненный талантливым патриотом-скульптором. Иван Васильевич всегда восхищался выправкой чекиста, но не в этот раз. Смерть младшего брата надломила его и разозлила. Он всеми фибрами души ненавидел революцию, но еще больше презирал ее последствия — беспредел, который творился на территории огромной страны. Даже несмотря на то, что с 17 года Россию сотрясал красный террор, порядок навести так и не удалось. Миллионы граждан гибли, но паразиты все равно каким-то чудесным образом выживали, придумывая собственные законы, они создавали свои «островки» в государстве, не желая подчиняться верховной власти. От горечи и обиды уже немолодой и потерявший всякую надежду на светлое и прекрасное будущее мужчина серьезно пристрастился к алкоголю. Градусы в его крови присутствовали всегда в качестве лекарства. Только так он мог воспринимать происходящее вокруг лояльно, без риска для сердечной мышцы.

— Сашка, я тебя с малолетства знаю, с тех пор, как ты еще в приюте для беспризорников сопли на кулак мотал. Ты на хорошем счету и тебе я могу доверять. Отправляйся в эту дыру и тряхани их так, чтобы у них из задницы искры полетели! Ты меня понял? Я даю тебе полную свободу, все соответствующие бумаги получишь у секретаря. Ненавижу это жулье — давить их надо как клопов! — лицо Ивана Васильевича от злости залилось багровой краской.

Как тогда осенью 17 года, перед Варфаламеевым стояла задача: изолировать классовых врагов, а причастных к убийству должностного лица наказать по всей строгости (конечно, имелся в виду расстрел). Еще в недавние времена при ЧК Александр чувствовал себя могущественным и от души наслаждался вверенными ему полномочиями. Начальство было довольно одержимым революционными идеями деятелем и, отмечая его незаурядные способности, сулило высокие посты в советском партаппарате. В стране снова дул ветер политических перемен, чекист-фанатик опасался застрять в кабинете до старости, как Иван Васильевич. Молодой мужчина жаждал подвигов и продвижения по службе. И наконец получил достойный шанс доказать преданность общему делу.

— Я решу эти вопросы, Иван Васильевич, не волнуйтесь! — отчеканил верный сын партии.

— А ту тварь, которая это сделала с моим братом, привези мне живьем… Хотя нет… Ухо! А лучше — два! Иди! — зарычал Иван Васильевич, задыхаясь от ярости и ломая третью спичку о непослушный коробок, пытаясь прикурить. Не справившись с приступом агрессии, он смял сигарету и вместе с пепельницей швырнул ее в стену.

— В местной газете написали про вчерашний случай, — произнес Фомка, просматривая прессу. — Это нехорошо. Мне кажется, нам нужно ехать дальше — в следующий город. Не стоит застревать здесь. Опасно это.

Мэри внимательно на него посмотрела, после чего холодно и вкрадчиво произнесла:

— Теперь ты решаешь, когда и куда ехать моей банде? С каких пор у моего пажа появилось право голоса?!

Слова Мэри больно кольнули преданного пса — Фомку, он стремительно вышел из комнаты. Она всегда учила его контролировать эмоции. Чтобы не случилось, держать упряжку нервов крепко. В этот день Петр Фомин обнаружил, что и в его организме есть предел.

Паж — так она назвала его лишь однажды, когда вступилась за юнца перед самим Тулупом. Фомка заснул на стреме. К счастью все обошлось и угрозы во время ограбления квартиры торговца мехами не возникло — это и спасло дебютанта. При другом раскладе сложно представить, что могло бы случиться: перестрелка и чьи-то смерти, как последствие. Когда-то давно за годы до вступления в банду Петр Фомин был против убийств. Юношей он верил в идеалы и в счастливое будущее, воображение ему рисовало превосходные яркие картины, на которых под безоблачным мирным небом совершают променад улыбающиеся люди. После окончания гражданской войны он уяснил одну важную вещь: человек человеку враг.

— Каждый должен защищать себя, ты не решишь проблему в головах других людей. Начни перемены с себя и иди вперед. Если кто-то умер — это не твоя вина, — ломала идеалы мечтателя Кровавая Мэри, обращая его в свою религию.

Васька Тулупов разбудил Фомку, со всей силы саданув по затылку. С перепуга он вскочил и бросился с кулаками на главаря. Это вызвало смех среди бандитов, которые окружили сладко спящего паренька плотным кольцом. Мэри в тот день взяла огонь на себя, обещая коллегам обтесать неумелого доходягу.

— Он будет моим верным пажом. Я обучу его «хорошим манерам» — умело воровать и безжалостно убивать, — произнесла она с улыбкой. Тулуп уважал эту женщину и даже, как подозревал Фомка, был влюблен в нее, поэтому и не смог ей отказать.

Петр часто вспоминал, как попал в банду. Восхвалять или проклинать тот день молодой человек никак не мог решить. Один из приятелей по университету пообещал замолвить за него словечко и ввести в преступный «рай», где нет ни голода, ни нужды, в мир, где отсутствуют скучные правила и ограничивающие свободу личности законы. По рассказам приятеля банда Тулупа была землей обетованной, на которой что не посеешь — все плодоносит золотом. Фомку взяли на испытательный срок. Первое время в жульнической компании он ощущал себя словно с завязанными глазами в темной комнате. Все оказалось намного сложнее, чем он мог предполагать. Попасть в эту трясину оказалось делом нехитрым, а вот выбраться из нее не представлялось возможным.

— Время лечит, а смерть исцеляет, — сыпала постулатами во время обучения Мэри, когда в судьбе Фомки появился первый труп. Пришлось защищаться от разбушлатившегося урки, который, перебрав самогона, начал стрелять по всему, что попадало в поле его зрения. Не часто, но все же Фомке снился стеклянный взгляд мертвого человека.

— Это к осадкам! — произнесла Мэри, подавляя зевоту, когда он рассказал о том, что убиенный снится. — Примета такая в народе: снится мертвец — быть осадкам.

И действительно, на следующий день в Петрограде был снегопад. Огромные хлопья изящно вытанцовывали пируэты в воздухе. Это успокоило Петра, и он стал относиться к ночным визитам мертвеца несерьезно. «Был человек — и нет человека. Таков закон природы», — размышлял бандит-новобранец. Начитанной и неглупой Мэри удалось в свое время убедить послушного мальчика Петю в том, что в их деятельности нет ничего ужасного, и каждый волен решать, как далеко он готов зайти. Однако преимущественно он смирился с сомнительными догмами из благодарности. Тулуп по природе был человеком жестоким, и проколов, подвергающих серьезной опасности, не прощал. От «свежачка» в банде избавлялись легко и непринужденно. А вот проверенные кадры более или менее ценились.

Для впечатлительного и преданного Фомки все события, связывающие его с Мэри, были ценны. Она стала его опорой, его семьей. Он почти не помнил прежнюю дореволюционную жизнь, где был прилежным ребенком, в котором родители души не чаяли. Когда их взгляды с отцом кардинально разошлись, юноша был изгнан прочь. Оставив отчий дом, Петр Фомин ни разу не пожалел об этом. Будто его предназначение заключалось в том, чтобы быть возле отчаянной и бесстрашной амазонки, которая ежедневно доказывала миру, что существует, и летела против ветра к какой-то никому неведомой цели. Эта женщина была для него сложным секретным замком, и он надеялся, что когда-нибудь ему удастся его… нет, не взломать, а бережно и острожно открыть.