…Целый год потрачен даром. Целый год!
Просто удивительно, как ему могла прийти в голову эта бредовая мысль — искать наскальные рисунки в Хирбете? Разве он не знал, что узкая долина, зажатая между горами и пустыней, была настоящим проходным двором? Кто только не побывал там в течение тысячелетий! Египтяне и ассирийцы, хетты и персы, греки и римляне…
Было бы невероятным чудом, если бы в пещерах Хирбета сохранился хоть один рисунок, сделанный рукой человека в каменном веке. И всё-таки год не потрачен даром. Если бы он не приехал в Хирбет, кто знает, услышал бы он когда-нибудь об этих великолепных быках Саммили?
Фернан ещё раз окинул взглядом выпуклую каменную стенку с оранжевыми линиями и штрихами, сливающимися в силуэты могучих животных.
«Что-то давно нет писем от Грегори, — подумал он. — Приедет или не приедет? Или что-нибудь помешало?… И Халид загостился у деда!…»
Фернан посмотрел вниз. Там, у подножия плато, виднелась рощица финиковых пальм. Среди зелени желтели домики. А сразу же за оазисом — до самого горизонта — безбрежный океан мелкого песка с редкими островками бурых колючих кустарников.
И здесь, на плато, зелени почти нет. Откуда ей быть, если на протяжении сотни километров журчит только один-единственный родничок. Вот он льётся по уступу скалы тонкой пульсирующей струйкой, наполняет круглую каменную чашу, выдолбленную чьими-то добрыми руками, и пропадает в расселине.
Подняв ведро, Фернан направился к своей пещере.
Собственно говоря, пещер в обычном понимании этого слова — таких, например, как в Пиренеях или в том же Хирбете, — здесь не было. Древние жители плато обитали в нишах, образованных у подножия скал и похожих на вытянутые в длину, узкие комнаты без наружной стены.
Несколько настоящих пещер было только в Джаббаре — глубоком ущелье, когда-то служившем руслом многоводной реки, пересекавшей плато. Но забираться так далеко пока не имело смысла. Сначала надо было исследовать скалы, примыкающие к роднику.
Фернан вошел в облюбованную им нишу. Стены и потолок покрывал толстый слой пыли, а кое-где и сажи. Очевидно, тут разжигали костры.
Он взобрался на мостки из досок, положенных на два плоских камня, и принялся расчищать стенку сверху вниз.
Сначала Фернан работал металлическим скребком, но, когда до стены осталось не больше сантиметра, пришлось взяться за губку.
Он нагибался к ведру, окунал губку в воду, выжимал её и осторожно проводил по стене. Снова нагибался к ведру — и снова проводил мокрой губкой по стене.
Прошло полчаса, и Фернан делал это уже почти машинально. Вниз — вверх, вниз — вверх, вниз — вверх…
Солнце опускалось всё ниже, и в нише стало темновато. Но Фернан продолжал работать, пока не заметил, что трет стенку сухой губкой.
Заглянул в ведро — пусто.
Подойдя к роднику, он услышал слабый незнакомый звук. Звук доносился откуда-то снизу.
Прислушался. Сомнений быть не могло — внизу раздавалось гудение и чихание перегретого автомобильного мотора.
Фернан бросился в палатку, схватил бинокль, подбежал к краю плато и сразу же увидел машину.
Маленький грузовичок застрял в песке в каком-нибудь километре от оазиса. Возле машины копошился плотный мужчина в европейской одежде и тоненький юноша с копной ярко сверкавших под солнцем золотистых волос.
Фернан быстро зашагал по направлению к пальмам. На ходу он ещё раз приложил к глазам бинокль. Энергичные движения мужчины, орудовавшего лопатой у задних колёс автомобиля, показались ему знакомыми.
— Грегори, — закричал Фернан, — ей-богу, Грегори! — и побежал, придерживая рукой болтающийся на груди бинокль.
Несколько минут окрестности оглашались гулкими хлопками — Фернан и Григорий радостно колотили друг друга по спине.
Потом француз вырвался из железных объятий Тарасюка и с улыбкой проговорил:
— Пустыня пустыней, а вежливость вежливостью!
— Знакомьтесь, пожалуйста, — с галантным полупоклоном произнес Тарасюк. — Майя Кремнева — филолог. Фернан Гизе — покоритель недр!
Фернан согнулся пополам и пожал маленькую Майину руку.
— Не уверен, что вас ждёт здесь какая-нибудь добыча. Рассчитывать на памятники письменности в пещерах Саммили не приходится… Впрочем, — любезно добавил он, — если филолог может оказаться здесь лишним, то прекрасная девушка — никогда!
Майя сделала реверанс, а когда француз отвернулся, показала ему язык.
Фернан обошел вокруг машины, поковырял песок под колесами, потом довольно бесцеремонно извлек из кабины хозяина грузовичка и скомандовал:
— Все, кроме дам, за камнями!…
Через полчаса машина въехала в оазис.
— Прошу в шатер! — Фернан гостеприимно откинул полу своей палатки.
Вещи были сложены в одной из ниш. Вдали всё глуше слышалось тарахтенье грузовичка. На западе, на фоне ещё светлого неба, сверкала Венера.
— Не надо в шатер, — сказала Майя. — Подумать только — вечер в песчаных степях аравийской земли! Пальмы, оазис, русла исчезнувших рек!… Покажите нам лучше, чем вы тут занимаетесь?
— Но вы, наверное, устали? — с сомнением произнес Фернан.
— Успеем отдохнуть!
— Тогда берите фонари, а то ничего не увидите!
…В нише стоял сизый полумрак. Фернан осветил мостки, скребок, губку.
— Сегодня я работал здесь. Но пока ничего не обнаружил…
Григорий тоже зажег свой фонарь и стал рассматривать стенки. Светлый круг перескочил с одного угла в другой и…
Вопль восторга раздался в убежище: в желтом кругу, грациозно подняв переднюю ногу с маленьким острым копытцем, стояла полосатая лошадка — зебра, а чуть поодаль, из тёмной, ещё не расчищенной части потолка, выглядывала смешная голова жирафа — с маленькими рожками и пугливо настороженными ушами.
— Это называется «ничего не обнаружил»! — воскликнула Майя.
— Уже темнело, и я действительно ничего не видел, — смущенно пробормотал Фернан.
— Великолепно! — крикнул с мостков Григорий. — Если такую красоту можно открыть «нечаянно», то какие открытия можно сделать здесь «нарочно»!
— Вы ещё не видели самого интересного, — скромно отозвался Фернан. — Что вы тогда скажете?
Он вышел из ниши, быстро зашагал вдоль большой скалы и неожиданно скрылся из глаз. Майя и Григорий бросились за ним. Заметив луч фонаря, протиснулись в узкую пещеру и остановились как вкопанные.
На верхней части стены они увидели нарисованную синей краской девушку с тяжёлой волной струящихся по спине волос, веселыми синими глазами и тонкой юной фигуркой. Узкими пальцами она держала зеркало в круглой оправе с длинной прямоугольной ручкой.
Кто она? Когда жила? Где теперь её потомки? Куда ушли из этого загубленного песками и солнцем края?
Теперь, когда этот рисунок известен любому образованному человеку по сотням репродукций, имеющихся в любом музее, синяя девушка воспринимается таким же условным персонажем, как Мадонна Рафаэля или Даная Рембрандта.
Но тогда — в чёрных скалах Саммили, в жилище неведомого древнего рода — она показалась им живой и близкой. Честное слово, никто не удивился бы, если б она вдруг сошла со стены и сказала: «Добрый вечер!…»
Они долго смотрели на синюю девушку. А потом в молчании вышли из убежища.