Мустанг

Глава 4

Моя винтовка лежала в чехле, и потянуться за ней означало умереть. Револьвер в кобуре был пристегнут ременной петлей через курок — необходимость при верховой езде по пересеченной местности.

И распевая свою песню, я поехал прямо на них, направив коня между двумя индейцами, которых разделяли ярдов тридцать.

Никто из белых не знает, что у краснокожего на уме. Индейцы любопытны, как дикие звери, иногда так же вспыльчивы и горячи. Больше всего их восхищают отвага и смелость, потому что именно отвага нужна, чтобы стать хорошим воином. Я понимал, что бегство меня не спасет, да и не люблю бегать, может только навстречу кому-нибудь или чему-нибудь

Мой жеребец насторожился. Он чувствовал, что мы попали в передрягу, и ему не нравился запах индейцев. Каждая его мышца напряглась, он готов был сорваться и дать деру.

Кайова охотились не за мной. Отряд без сомнения был боевой, он искал добычу покрупнее. Если они рассчитывают позабавиться со мной, даром им это не пройдет. Направив коня в их сторону, я уже решил, если придется нападать, то на огромного воина справа. При малейшем проявлении враждебности Пущу коня на него и выхвачу оружие. В уме я несколько раз проиграл ситуацию, продолжая петь про девушку, которую оставил в Сан-Антонио.

Я скорее почувствовал, чем услышал, как за спиной у меня смыкаются всадники, а те, что ехали впереди, немного замедлили шаг, но я не остановился. Правая рука как обычно лежала на бедре в нескольких дюймах от рукоятки револьвера. Если успею его выхватить, уйду из этого мира не один. Единственное, что я мог делать хорошо, — это стрелять. Дома в Клинч-Маунтинс в пятидесятые-шестидесятые годы мальчишки вырастали с оружием в руках. Мне не было двенадцати, а я уже бродил по лесам с винтовкой, добывая пропитание для всей семьи. Заняться чем-то другим времени не оставалось.

Я смотрел прямо перед собой, краем глаза наблюдая за двумя индейцами слева и справа. Там, конечно, было много других, однако начать драку могли только эти двое. Я касался шпорами боков мустанга, готовый в любой момент послать его вперед.

Индейцы приближались, и я ехал им навстречу. Неожиданно тот, кто находился слева, медленно опустил копье, направив его на меня, но я и глазом не моргнул, знал: покажи хоть намек на страх, и кайова тотчас же накинутся на тебя. Индеец приставил острие к моей груди. Мельком глянув на наконечник, я посмотрел ему в глаза и, подняв левую руку с зажатыми в ней поводьями, отодвинул копье в сторону — не оттолкнул, а просто отодвинул и проехал мимо.

Можете мне поверить, что в ту секунду волосы мои встали дыбом. Оглянуться я не осмелился. Внезапно раздался топот копыт по траве, но резкая команда прервала его. Один из индейцев, вероятно старый вождь, спас мою шкуру. Конь продолжал идти шагом. С моего лица пот лил так, словно я умылся и не вытерся.

Только когда позади осталась скрывшая нас от индейцев вершина невысокого холма, я пришпорил мустанга, и мы помчались, будто за нами гнались все черти ада. Через пару миль перешел на легкий галоп, свернул под прямым углом к руслу ручья и проехал по нему несколько миль на запад. Хотя давал себе отчет в том, что ручей не мог быстро полностью скрыть следы. Отпечатки копыт будут видны на мягком дне примерно в течение часа — ручей тек спокойно, и вода в нем была чистейшей. Чтобы замутить ее, добавить грязи, которая быстрее заполнит илом отпечатки, пришлось в нескольких местах обрушить нависший над руслом берег. Пройдет немало времени, прежде чем ручей опять станет прозрачным. Такая осторожность была вовсе не лишней.

Кайова позволили мне уйти из уважения к смелости, а возможно, искали жертву побогаче. Но молодые и безрассудные воины могли передумать и броситься за мной в погоню, особенно если им понравился конь или оружие.

Попеременно ведя мустанга шагом и рысью, я внимательно оглядывал окрестности, стараясь заметить малейшее движение, не забывая проверять тропу, по которой прошел. Постоянно попадались антилопы, иногда встречались небольшие стада бизонов. Чем дальше уходил на север, тем многочисленнее они становились. Индейцы больше не появлялись.

Как-то вечером наткнулся на старую колею фургона и поехал по ней. На ночевки останавливался около воды. В хорошем месте иногда задерживался до полудня, чтобы дать мустангу получше отдохнуть и попастись на сочной траве.

Щеки мои заросли щетиной, кости и мышцы ныли от усталости. Временами казалось, что тело наполовину состоит из пыли и песка. Каждый вечер я проверял и чистил оружие на случай, если придется защищаться.

Где-то на севере лежал небольшой старый мексиканский городок Ромеро. Народ там по-дружески относился к индейцам, и говорили, что в Ромеро обосновалось немало команчерос. Команчерос — торговцы с краснокожими — продавали им оружие, получая в замен все, что индейцы награбили у белых, переселявшихся на Запад. Их никто не любил, даже сами мексиканцы. Мне не верилось, что горожане Ромеро торгуют с индейцами.

На моем пути был поселок Боррегос-Пласа, до него осталось немного… по здешним меркам. Я рассчитывал заглянуть туда.

Ступив на землю команчей, я почувствовал охватившее меня напряжение, поэтому на рассвете спустился в каньон Пало-Дуро. До заката отдыхал в зарослях ивы, а Серый пил свежую чистую воду и щипал сочную зеленую траву. Когда тени стали длинными, я оседлал его и разыскал выход из каньона. Выбравшись на равнины, вздохнул посвободней.

Крохотное кафе в Боррегос-Пласа было ярко освещено, когда я шагом подъехал к поселку по тропе. Лаяли собаки, в домах люди занимались своими делами. Народ в Боррегос-Пласа был гостеприимный, однако мексиканцы научились остерегаться незнакомцев. Земля здесь дикая и суровая, и те, кто ездит по ней, часто обретают столь же суровый характер.

Спрыгнув с седла напротив кафе, я привязал мустанга и, нагнув голову, прошел в низкую дверь. Одну стену занимала стойка футов двадцать длиной, перед ней — четыре столика со стульями. За стойкой, положив на нее локти, стоял толстый мексиканец в белой рубашке. Возле него, потягивая выпивку, расположились два одетые в кожу вакерос. За одним из столиков сидели двое мужчин постарше, один седой.

Кафе было маленьким, безукоризненно чистым и прохладным. Все посетители повернулись, когда вошел высокий, покрытый пылью дорог парень. Я остановился у стойки и заказал выпивку.

— Издалека, сеньор?

— Да… Нарвался на боевой отряд кайова.

— Вам повезло. Вы все еще живы.

— Индейцев не поймешь. Проехал прямо через их колонну, но никто и пальцем не шевельнул.

Сидящие в кафе обменялись взглядами. Все понимали, сколько требовалось храбрости, чтобы проехать рядом с боевым отрядом индейцев, понимали, что малейшая слабость, и меня здесь не было бы. Правда никто не знал, какой ужас мне довелось испытать, а я не собирался об этом распространяться.

— Вы голодны, сеньор? Садитесь, сейчас жена принесет ужин.

— Gracias.

Я подошел к столику и устало опустился на стул, затем снял шляпу и причесался пятерней. Спать хотелось так, что мог бы заснуть прямо за столом.

Сеньора принесла говядину с бобами, лепешки и кофейник. Было поздно, и посетители стали расходиться. Мексиканец вышел из-за стойки, сел за мой столик и налил кофе.

— Меня зовут Пио. Хотите остановиться здесь?

— Нет. Я так долго спал под открытым небом, что в комнате просто не засну. Заночую под деревьями.

— Спите спокойно, вас никто не тронет. Здесь живут хорошие люди.

— А чужие в поселке есть?

— Вчера проезжал один… но не остановился. Вел себя, будто его кто-то преследовал.

Он посмотрел мне в глаза, но я лишь усмехнулся.

— Вы неправильно меня поняли. Я просто еду на север в Ромеро, а если повезет, то, может быть, отправлюсь дальше, на прииски в Колорадо.

Мексиканец мне не верил, однако промолчал, очевидно надеясь услышать что-нибудь еще.

Я-то знал, что в таких маленьких спокойных городишках лучше вести себя тихо. Жители были спокойными, потому что их никто не осмеливался трогать. У каждого мужчины в любом доме были бизоньи винтовки, все без исключения дрались с индейцами, бандитами и всяким, кто хотел подраться. Если кто-нибудь надумал бы устроить здесь заварушку, он стал бы чем-то вроде мишени в тире. Более того, можно спорить, что Пио знал о моих приключениях в Нью-Мексико. Подобные новости разносятся очень быстро.

Плотно поев и выпив целую кварту кофе, я вышел и отвел коня к небольшой рощице, за которой начинался луг. Полдороги гадал, расседлывать его или нет. Вдруг опять придется бежать — «дать деру», как здесь говорят? Но затем все же решил дать ему свободу. Я тщательно протер Серого, пока тот хрустел зерном, взятым у Пио. Лошадей на Западе редко кормят зерном, но мой мустанг заслужил хорошую кормежку. Я с благодарностью вспомнил старика, давшего его мне.

Ночь была тихой. Шелестели тополя, изредка доносился шум из поселка. На холме койот пел свою песню звездам. Завернувшись в два одеяла, лежа на пончо, я стал, как ребенок.

Восход солнца был великолепным. Умывшись у конской поилки, я взглянул на повозку, стоящую у кафе. Какой-то мексиканец пристегивал свежую упряжку, и звон цепей был единственным звуком, разносившимся по маленькой улице, затененной огромными тополями.

Расчески у меня не было больше года, поэтому причесаться пришлось опять пятерней. Оседлав коня, я достал из седельных мешков бритву и наточил ее о ремень. Побрился над поилкой, за неимением лосьона обтер лицо виски. Глядя на свое отражение в воде, пришел к выводу, что стал выглядеть получше, хоть на конкурс красоты, только сломанный нос несколько портил вид.

Я жил такой жизнью, когда оставаться без оружия под рукой и оседланной лошадью поблизости просто опасно. Поэтому жеребца отвел к коновязи. В кафе у столика, занятого двумя мужчинами и девушкой, стоял Пио. Я сразу обратил внимание на девушку.

Молодая… лет семнадцати. В ее возрасте или чуть позже большинство девушек выходит замуж. Выше среднего роста и сложена, как богиня. Из-под копны темно-рыжих волос смотрели огромные карие глаза. Словом, она была прекрасна.

Рядом сидел старик худой, как жердь, со злыми, жесткими серыми глазами и рыжими с сединой усами. С первого взгляда я определил, что это беспощадный тиран, не знающий жалости. Такому опасно встать поперек дороги. Третий оказался полукровкой, худощавый, средних лет.

Когда я уселся за столик, жена Пио принесла полную тарелку еды — наверное, вчера вечером заметила, что у меня хороший аппетит. Она была из тех женщин, для которых нет большего удовольствия, чем смотреть, как мужчина сидит за столом и уплетает за обе щеки.

Пару раз старик взглянул на меня, а один раз оглянулась девушка. Я услышал, как Пио назвал «Ромеро… «, но голос его звучал слишком тихо.

Вскоре он подошел к моему столику и присел на стул, жестом попросил жену принести кофейник со свежезаваренным кофе, и мы с энтузиазмом принялись за него.

— Эти люди, — сказал Пио, — едут на север.

— Да?

— Я боюсь за них. Сеньорита слишком молода. А мужчины… они хорошие парни, но не с равнин.

— Что же они тогда здесь делают? Ни один человек в здравом уме не привезет сюда такую женщину.

Пио пожал плечами.

— Я свою привез. Раз надо, значит надо. Может, ей негде было остаться.

Я мог бы задать пару вопросов, но промолчал — это не мое дело. Скоро я выберусь отсюда и вряд ли вернусь.

Пока я завтракал, мне в голову все время лезли мысли о грузовом караване Натана Хьюма. Если его золото лежит в тех горах, может быть, имеет смысл поглядеть на них? Мне не хотелось встречаться с троицей, с которой меня свела судьба в прериях, но возможно мне удастся ее обогнать.

— По-моему, вы честный человек и кабальеро. Думаю, вам можно довериться.

— Думайте, что хотите.

— Эти трое… Им нужна помощь.

Я потянулся было к кастрюле с бобами, но рука остановилась на полпути.

— Нет, только не это, — сказал я. — Пусть в эти игры играет кто-нибудь другой. Рассчитываете посадить на мою шею трех человек с Востока, абсолютных новичков на Западе? Чтобы я помог им пересечь эту равнину?

— Я подумал…

— Подумайте еще раз. По индейской земле надо ехать быстро. Один я всегда смогу удрать или спрятаться, а вот повозку и ее колею не скроешь в одночасье. Отсюда до того места, куда они направляются, далеко, к тому же у меня есть дела на севере.

— Она симпатичная девушка. Команчи…

— Это забота ее друзей.

Пио замолчал. Может быть, он знал обо мне больше, чем я сам, поэтому не уходил и ждал, а я как последний дурак оглянулся на столик, где сидела девушка со своим папочкой, или кем он ей приходился, и полукровкой.

Она была такой юной и свежей, что мне пришлось тут же отвернуться, я боялся расчувствоваться и принять предложение Пио. Но что сделают с ней индейцы, попади она к ним в лапы? Не думать об этом было уже нельзя.

На Востоке, где индейцев мало и они отнюдь не воинственны, многие стали рассуждать о бедных краснокожих, но, поверьте, когда вы увидите индейца в прерии верхом на лошади с винчестером или копьем в руках, вы измените свою точку зрения. Прежде всего он — воин, сильный и ловкий, к тому же дикарь. Для него чужак — враг, а врагов надо убивать либо, если он пойман живым, пытать, чтобы удостовериться, храбрый он или нет.

У меня было достаточно стычек и встреч с кайова, арапахо, ютами, шайенами, сиу и почти всеми другими представителями племен краснокожих. С некоторыми контакт устанавливался легко, однако на тропе войны индеец отважен и жесток, а уж бьется до последнего. Недаром один европейский генерал назвал индейцев «лучшей легкой кавалерией на планете».

Через Индейские Территории необходимо как бы просачиваться — осторожно и незаметно. Надо держаться таких мест, где тебя не смогут увидеть издалека, и ночевать без костра, если нельзя его хорошенько спрятать. И наконец молиться, если веришь в Господа Бога, чем дальше углубляешься в индейские земли, тем больше молиться. Допустить там ошибку означает умереть.

Пио говорил об овцах и коровах. Он сказал, что бизонов становится все меньше, и пройдет совсем немного времени, как, вытеснив индейцев, пригонят в эти края свои стада техасские скотоводы.

— А за ними и фермеры потянутся, — сказал я с сожалением. Хотя мои родственники в Клинч-Маунтинс занимались фермерством, если так можно назвать попытки вырастить урожай на слишком тонком слое плодородной почвы, но мне не хотелось, чтобы эту землю поделили на мелкие участки.

— Нет, здесь пахать нельзя, — понял меня Пио. — Мы пробовали. Сухую почву тут же уносит ветер. Ее сохраняет только трава.

— Верно, — согласился я, заканчивая завтрак. — Как-то в районе Бразос встретил человека, который по запаху пыли мог определить откуда ее принесло. Помните последнюю пыльную бурю? В ней явно чувствовалась земля Канзаса.

И вот тут я совершил большую ошибку: опять посмотрел на ту девушку. Я так давно не видел белых женщин, а эта к тому же была какой-то особенной. Сердце мое екнуло.

— Ладно, Пио, твоя взяла, — сказал я. — Иди скажи им, что я провожу их до Ромеро.

— Bueno![6] — Пио улыбнулся. — Я знал, что вы согласитесь, поэтому посоветовал им подождать. Вы хороший человек, сэр!

Это я-то хороший? В первый раз за долгое время Нолана Сэкетта так назвали. Правда, про меня говорили: «Он хорошо владеет револьвером», или «Он прекрасно кидает лассо», или «Он отличный наездник — ускачет на любом животном, у которого есть четыре ноги», но никто еще не утверждал, что я просто хороший человек.

Таких оценок лучше не слышать. А то ведь не успеешь опомниться, как и на самом деле станешь хорошим. А какой тогда из меня преступник?

Я снова оглянулся, и девушка мне улыбнулась. Ладно, с ней все ясно. С полукровками мне всегда удавалось найти общий язык. Вот только старик… Слишком напыщен. И наверняка такой же упрямый, как полудикий старый бык с открытых пастбищ.

Тем не менее я согласился. По этому случаю стоит выпить еще одну чашечку кофе.