Мутация. Начало

Часть 2

Сережа любил поспать подольше. И сегодня у него была такая возможность, не взирая на рождающийся за окном понедельник.

Вчера матери на телефон пришло сообщение, что занятия в секции по теннису отменяют. Ходить на них приходилось дважды в день по будням и один раз в субботу, что не могло не огорчать среднестатистического лоботряса в период летних каникул.

Все дело в новой болезни, которая расползалась повсюду. Люди превращались в мутантов. Но не таких, как в кино. У тех, кто бродил по улицам Петербурга и нападал на людей, не было крутой внешности и суперспособностей. Наоборот, их облик был жутким: худые и мосластые, они не могли летать, швырять молнии или проламывать стены. По мнению самого Сережи, это было, скорее, хорошо, чем плохо. Не хотелось бы увидеть сейчас за окном такую тварь, способную долететь до девятого этажа. А еще, Сереже впервые не хотелось самому стать мутантом…

Он валялся сейчас в своей кровати и прислушивался к голосу матери, разговаривавшей с кем-то по телефону. Слова звучали глухо и тихо. Но, судя по интонации, она была чем-то взволнована. Удивляться этому не следовало. Весь Мир сейчас был взволнован. Сережа до ночи глазел в свой смартфон, параллельно переписываясь в «ватсапе» с другом Колькой Даниловым. Его до жути пугали ролики, на которых мутанты жрали людей, отрывали конечности и вгрызались в плоть.

Все это он смотрел под одеялом, истекая потом. Дышать было тяжело, но он не решался высунуться наружу, опасаясь, что мать случайно заглянет в комнату и увидит свет от экрана. Она такое ему устроит… Телефон Сережа отложил в час ночи и теперь думал, что из-за этого его знобит и болит голова. Но что поделаешь, когда от экрана не оторваться. Хорошо хоть секцию отменили, иначе он получил бы нагоняй еще и от тренера. И дальше по цепочке информация дойдет до отца и прощай смартфон на неделю.

Вставать не хотелось совсем. Организм ныл, как при гриппе. Мысли ворочались не так шустро, как обычно. Словно они были мухами, угодившими в сироп. Но вставать надо. Если мать увидит его валяющимся без дела… ну, в общем, понятно.

Он откинул одеяло, сел в постели и, преодолевая легкое головокружение, свесил ноги с кровати. Посидел, привыкая к вертикальному положению. Головокружение постепенно улеглось. Зато усилился озноб. Кожа на руках вмиг покрылась пупырышками. Но это ничего, это терпимо.

Встал, придерживаясь за спинку кровати. Ноги вроде держат и почти не трясутся. Да и голова почти перестала кружиться. Постоял с минуту, прислушиваясь к ощущениям, а потом принялся заправлять постель. Отец когда-то служил в армии и там его приучили всегда заправлять постель. Он говорил, что заправленная постель — начало любой дисциплины. Этой своей дисциплиной он, с переменным успехом, пытался увлечь и сына. Много копий было сломано, но кровать Сережа теперь заправлял без напоминаний. То же с чисткой зубов утром и вечером. Это стало настоящим ритуалом. Крепким, почти не рушимым. Поэтому, справившись с постелью, мальчик направился прямиком в ванну.

Он посмотрел на кухонную дверь, почему-то закрытую сейчас. За полупрозрачным стеклом, заклеенным декоративной пленкой, виднелся силуэт матери, сгорбившейся за столом. Почему она так сидит, Сережа не понимал. И не очень хотел понимать. Озноб волнами настигал его, сотрясая худенькое тело. Хотелось немедленно согреться. А что может согреть лучше постели? Правильно — горячая ванна.

Открыл воду и долго смотрел, как она льется из крана, пока не увидел, что пробка лежит рядом со сливным отверстием. Заткнул. Попробовал рукой, шумную струю. Та показалось слишком прохладной. Докрутил вентиль с красной пимпочкой посередине. Вот так в самый раз. Залез и сразу распластался по прохладному еще дну ванны. Вода постепенно прибывала. Примерно с такой же скоростью проходил и озноб. Вскоре Сережа смог расслабленно выдохнуть. А потом вдохнуть полной грудью. Странно, что раньше ему так хорошо не дышалось.

— Сережа, ты моешься? — спросила мать из-за двери.

— Да, мам! — крикнул он в ответ.

— Я должна уйти по делам. В холодильнике котлеты и пюре. Сам себе разогреешь.

— Ладно!

Она ушла, а Сережа все глубже погружался в мягкую перину кайфа. Никогда он не испытывал еще такого удовольствия от горячей воды. Все нехорошие симптомы простуды — он грешил именно на эту простую болячку — прошли целиком и полностью. А может и вся болезнь прошла. Потому, что больной человек не может чувствовать себя так хорошо.

Но одно дело просто валяться в ванной, а другое — использовать время рационально. Это еще один пунктик отца. Дисциплина и рациональность, из нее проистекающая. Нет смысла набирать полную ванну воды, если ты собрался сполоснуться. Для этого хватит и половины. А то и трети. А не хватит, можно воспользоваться душем. Так будет РАЦИОНАЛЬНО.

Сережа ненавидел это слово, но явной конфронтации с отцом всегда избегал. Не хотел нарушать ДИСЦИПЛИНЫ. А потому мылся в ванной лишь на треть заполненной водой. Всегда, кроме сегодняшнего утра. Сегодня воды набралось под завязку. Достаточно, чтобы над клубящейся паром поверхностью высовывалась лишь часть головы. Со стороны он сам себе напоминал бегемота, спасающегося от назойливого гнуса в глубокой грязевой луже.

Он засмеялся от такого сравнения. Собственный смех показался ему странно чужим. Больше напоминавшим дребезжащий скрип. Словно за него смеялся кто-то другой.

Видимо началась ангина. Но почему не болит горло? Чтобы закрыть кран, пришлось сесть и протянуть руку. Неимоверно длинное и ненужное движение. Пусть бы вода бежала, бежала, бежала…

Улегшись вновь, Сережа чувствовал, как его руки опустились на живот. Под пальцами оказалось что-то шершавое. Потрогал, но прикосновения не ощутил, как будто эту часть тела обкололи новокаином. Сережа узнал, что такое новокаин, когда ему зашивали ладонь, случайно порезанную канцелярским ножом. Отец тогда отговаривал мать, везти Сережу в травмпункт. Говорил, что само заживет. Но мама, в кои-то веки решила воспротивиться мужу. Вот там, в чистом кабинете с кафельными стенами, Сережу и настиг новокаин. Хирург обкалывал вокруг место пореза. Сережа хныкал и постанывал, потому что это было больнее, чем сам порез. Еще Сережа помнил запах йода и то самое онемение. Словно часть тела тебе больше не принадлежит.

Но сейчас он был не в травмпункте. И никто его ни чем не обкалывал. А участок онемения был. Небольшой, но достаточный, чтобы насторожиться.

Сережа не насторожился. Он просто трогал шершавую кожу, напоминавшую наждачную бумагу, которой они на уроках труда сглаживали заусенцы на всяких деревянных заготовках. «Мелкообразивная», — вспомнил он определение наждачки, названное усатым трудовиком. Нехотя скосил глаза к животу и увидел светло-серое пятнышко. Забавно, но еще вчера его там не было.

Он не испугался. Точнее попытался было испугаться, но страх будто отключили. «Эта опция станет доступна после внесения дополнительного платежа». И вновь скрипуче засмеялся.

Вчера он до ночи смотрел видео про мутантов, и ему было страшно. А теперь страха нет. Отец бы порадовался таким его переменам. Сережа обязательно ему похвастается, когда увидит. Когда отец придет с дежурства. Он настоящий полицейский. Сильный и тоже лишенный страха. Теперь они одинаковые.

Сережа не мог знать, почему отец еще не вернулся с дежурства. Не знал он и причину, по которой мать так быстро сорвалась с места и куда-то умчалась, оставив его в одиночестве. Он был бы благодарен ей за это одиночество, но чувство благодарности исчезло вместе со страхом. Все эмоции исчезли, оставив стерильное сознание с элементарным набором чувств.

Вот голод никуда не делся. Наоборот, он заполнил все освободившееся пространство того, что принято называть душой. «Нужно избавляться от лишнего», — наставляла мать, когда замечала избыток сломанных игрушек, которые Сережа не хотел выбрасывать. Теперь, где-то глубоко, шевельнулось понимание, что она была права. Он избавился от лишних чувств, оставив лишь важное.

Покидать ванну не хотелось, но разраставшийся голод подгонял, заставлял действовать. Он, подобно сильной волне, захлестывал, не давал всплыть. Выбравшись на кафельный пол, Сережа остановился перед зеркалом и вгляделся в свое отражение. Собственное лицо показалось ему странным. Бледное, с серым оттенком. Нос стал как будто бы тоньше. То же и с шеей. Пятно на животе стало больше, потянулась к паху.

Сережа не ощущал себя больным. Он не знал, что такое болезнь. Он забыл… Будь рядом кто-то сведущий, он бы предположил, что скорость мутации увеличивается пропорционально увеличению температуры окружающей среды. Мальчик пару часов пролежал в горячей ванне и получил закономерный результат. Но Сережа был в квартире один. Да и не существовало на планете человека, который бы знал об этой особенности новой болезни. О ней никто еще толком ничего не знал. Куда уж там двенадцатилетнему мальчишке.

Озноб совсем прошел. Тело вообще перестало чувствовать все раздражители, воздействовавшие на него. Хотя не все. Помимо голода, в сознание вклинивался запах. Резкий, но приятный. Запах пищи.

Сережа вышел из ванной и, оставляя мокрые следы, протопал на кухню. Запах манил его. Он исходил откуда-то из угла, где стояла эта штука, производящая холод. Он попытался вспомнить её название и не смог. Зато помнил, как в нее проникнуть. Достаточно потянуть за длинную вертикальную ручку… Пахнуло этим самым холодом, который без всякого вреда скользнул по шершавой серой коже, не оставив никаких ощущений. На полке лежал сочный кусок еды. Мать собиралась приготовить его для отца, зажарив на сковороде. Но что-то ее отвлекло, и еда осталась недоделанной. Только немного было нарезано, а остальное лежало большим манящим куском. Сережа взял отрезанную часть, поднес к лицу, принюхался. Пахло до одури приятно.

Кусок отправился в рот. Челюсти с неожиданной легкостью перемололи его и отправили дальше по пищеводу. За первым последовал второй, а потом Сережа схватил большой кусок и с жадностью впился в него острыми, как бритвы зубами. Голод утихал по мере уменьшения куска. Но когда еда кончилась, голод не унялся. Он бродил еще близко и не собирался уходить. Чтобы его унять нужна еще еда. Сережа стал рыться на полках, но его истончившиеся пальцы натыкались на что-то шуршащее, разноцветное и явно несъедобное.

Нужна еще еда!

Он услышал звук прямо у своих ног. Его слух стал чутким настолько, что звук показался очень громким, хотя это было лишь заискивающее мурчание. Он посмотрел вниз и увидел у своих ступней существо… Название вспомнить не получалось… Мальчик смотрел на существо покрытое рыжим мехом, которое пыталось тереться о его ногу. От существа пахло едой. Свежей. Под густым мехом билось сердце, стук которого был теперь доступен чуткому слуху Сережи.

Он наклонился и поднял странное существо. Мурчание усилилось. Существо смотрело на Сережу преданными глазами…

Голод не ушел. Слишком мало еды. Сережа бродил по комнатам, натыкался на вещи, названия которых не помнил, а назначения не понимал. Он ощущал запахи и пытался разобраться в их хитросплетении. Основная их масса была неприятна или нейтральна для его обоняния. Но был и тонкий аромат, который ему нравился. Почти так же пахло маленькое рыжее существо, которое не смогло утолить голод. Сережа сумел вспомнить образ этого другого существа. Оно было большое. Настолько, что о сосущем чувстве голода можно было забыть надолго. Но оно ушло.

Мальчик прошел в ванну и вновь встал перед зеркалом. Оттуда на него спокойно смотрел незнакомец, сплошь перемазанный красными потеками и ошметками рыжей шерсти. Этот незнакомец не вызывал отвращения или страха. Он просто хотел есть. За это его нельзя было винить. А еще он захотел вернуться в, не успевшую остыть, воду. Там ему было хорошо. Там он сможет дождаться того большого существа, чей запах витал в квартире…

Патрульная машина колесила по району без какой-либо торопливости. Две пары усталых, налитых кровью, глаз скользили по стенам и окнам домов. Ночь выдалась напряженной и бессонной. Тротуары в этот час были пусты, но эта пустота была обманчива. Прошедшая ночь показала все весьма наглядно. Расход патронов к табельным АКСУ вышел каким-то совсем не детским. И пистолетных патронов осталось по обойме на ствол.

Радовало лишь то, что дежурство подходило к концу. Это все. Дальше шли тягостные мысли о рапортах, которые придется строчить. В которых нужно будет детально объяснить начальству, зачем и, главное, по какой цели все эти патроны были израсходованы.

А целей было много. Пока власти тужились, рассказывая прикормленным репортерам, как у нас все хорошо, полиция и росгвардия оттачивали навыки в прицельной стрельбе по движущимся мишеням. Очень много выездов было в помощь медикам, на которых нападали тощие уроды. Еще больше в квартиры и дворы, где эти уроды гуляли, как у себя дома.

И еще эта рация… Все сутки горланила, сообщая о новых случаях обнаружения мутантов. По факту, уродов приходилось лицезреть не везде. Кто сослепу, а кто и с перепугу, видел долговязых образин то в местном алкаше, то вовсе в качающихся ветках дерева. Но чаще всего координаты давались вполне точно и пара патрульных, принимая вызов, готовилась к реальной бойне.

Того, что рулил, звали Семеном. Молодой и горячий, он рвался в бой. Защищать и предотвращать. Напарнику постоянно приходилось осаждать боевого товарища. Хотя бы потому, что запас их патронов был не безграничен. Начальство строго смотрело на перерасход, случившийся за последние несколько дней. Оно обещало всяческие кары тем, кто продолжит разбазаривать государственное имущество.

Это смешно, ей богу! Страна запасла того «имущества» столько, что каждого жителя Земли можно расстрелять сто раз. Но дяди с большими погонами все равно запрещали и угрожали. Опытный напарник, чье имя сослуживцы произносили коротко — Кир, предположил, что начальство боится министерской проверки и инвентаризации. Нашли от чего дрожать.

Под утро наступило такое эмоциональное отупение, что мысли про рапорты и начальство утратили свою остроту и тревожность. Хотелось домой. Спать. Остальное потом. А будут проявлять свой гнусный характер, можно припугнуть увольнением по собственному желанию. Смена вчера утром и так закрылась только на половину, вот пусть сами берут и катаются в этой душегубке фирмы «УАЗ».

Про увольнение Кир подумал не впервые. Эта мысль все дежурство преследовала его. Особенно когда один из уродов побежал на него, взяв с места не хуже профессионального бегуна. Того урода подстрелил Семен, спасибо ему за это, но сильного облегчения Кир не ощутил. Зачем так рисковать? Ради чего? Все вокруг орут про какой-то там долг. А кто кому задолжал? Молодой Семен, только отслуживший срочку? Или Кир, которого дома ждет жена и трое детей? Кто возьмет на себя долг обеспечивать безопасность его семьи, если он погибнет? Начальство?

Смешно.

Не смешно другое. Увольнение отменит перспективы повышения и нормальной жизни в будущем. Кир сам с пренебрежением относился к оставившим пост бывшим товарищам. Только это было пару дней назад. Сорок восемь истекших часов изменили мнение полицейского на диаметрально-противоположное. Люди просто не хотели рисковать семьями. Так же, как не желали вариться в котле большого города. Они вовремя сообразили, что отсюда нужно валить. И чем раньше, тем лучше.

Народ потоком повалил куда подальше. Многие надеялись переждать пандемию на даче. Только это вряд ли поможет. Область большая и защиты там не будет. Сколько получится прятаться в загородной норке, подобно мыши?

Кир не раз задумывался, кто он сам в этой ситуации? Кошка или мышь? Автомат на коленях указывал на принадлежность к хищникам. Но через два часа его нужно будет сдать. И топать домой без всякого оружия. Кем он будет тогда для урода, на которого можно легко нарваться?

Эти мысли не давали покоя. Кир не желал быть мышью. Если он — мышь, значит и семья его такая же. И сожрать их будет проще простого. Первенца Сашку и двух ясноглазых близняшек Людочку и Светку. Какой-нибудь урод нападет на них и будет жрать, отрывая от кричащих и плачущих тел куски…

Кир вздрогнул всем телом. Видимо так сильно, что автомат свалился с колен на пол.

— Ты чего? — спросил Семен. — Задремал чтоль?

Кир с усилием выдохнул пытаясь отогнать видение, придуманное измотанным рассудком.

— Закемарил малеха, — не стал он спорить. Это лучше, чем признаться напарнику, что представляешь себе всякую дичь.

— Потерпи, скоро домой, — подбодрил Семен. В силу возраста, он выглядел свежее товарища. Да и в целом был гораздо оптимистичней по натуре.

Они остановились за гостиницей Прибалтийской. Вышли, потягиваясь и активно разминая конечности. Пространство было большое и безлюдное. Небо было ясным, но на завтра обещали дождь. Кир смотрел на новый жилой массив выросший за какие-то несколько лет там, где еще недавно плескались волны Финского залива. Он вспомнил кафе на набережной, где они с супругой Катей любили выпить пива, любуясь закатом.

Когда это было? За два дня воспоминания превратились в кадры из старого фильма, снятого по мотивам чужой жизни. Два сраных дня…

Семен закурил. Легкий утренний бриз толкнул клубы дыма в сторону напарника. Кир поморщился и отвернулся.

— Сейчас бы чашечку кофе, — мечтательно произнес молодой патрульный. — Можно даже без круасана.

— Какаву с чаем, — мрачно буркнул Кир. Его мысли все еще крутились вокруг оружия.

Вот почему он не прикарманил в свое время пару конфискованных стволов? Так иногда делали с оружием, которое население сдавало участковым или просто приносило в отдел, когда владелец отдавал богу душу. В основном это было всякое старье. Но, иной раз, попадались весьма «живые» экземпляры. По бумагам его утилизировали, а на самом деле эти стволы растекались по дачам сотрудников.

А еще он жалел, что не увлекался охотой. Сделать охотничью лицензию ему, как менту, не представляло проблем. Зато сейчас имел бы на руках легальный ствол и было бы чем защищаться в случае чего. И хрен бы кто смог разоружить. Любого участкового с требованием сдать оружие в связи с чрезвычайной ситуацией Кир послал бы куда подальше…

Внезапная мысль коснулась сознания и попыталась умчаться прочь, но Кир схватил ее за самый кончик хвоста и удержал. Пока напарник курил, мечтая о кофе, Кир мысленно препарировал новорожденную идею. Приказа о массовом разоружении так и не поступило. Видимо наверху прочухали, что это может вылиться в реальное кровопролитие и не стали гневить и без того нервный народ. Тем не менее, на руках у населения вполне приличный арсенал. А участковый знает адреса. А Кир знает участкового…

— Сёма, бросай хабарик. Нам нужно кое-куда скататься.

Молодой вопросительно поднял брови, но вдаваться в подробности не стал. Надо, так надо. Только с кавказским акцентом, подражая манере таксистов, спросил адрес.

— Новосмоленская дом раз, — ответил Кир. — Два счетчика плачу.

— Командир, это длинный дом. Куда конкрэтно?

— В контору участкового.

Семен остался караулить машину, а Кир поднялся на высокое крыльцо. В небольшом помещении, где находилось нечто вроде опорного пункта местного участкового уполномоченного, воняло табачным смрадом и водкой. Но перед тем, как попасть внутрь, Кир долго давил на кнопку звонка, пока ему не открыл Валера Долгопят — гроза района, вверенного ему государством. Судя по опухшей физиономии, Валера тоже не спал этой ночью. Только вместо уродов он уничтожал водку, коей в небольшом предбанничке стояло несколько ящиков.

— Конфискат, — пояснил участковый, икая и порыгивая. — Малолетки подломили магазин. Я подломил малолеток. Постращал, попугал, заставил все сюда тащить. А потом дал пинка старшему и отпустил к мамке. Ты садись, налетай, тут… ик… сервилатик, буженинка. Водочки давай налью.

— Не надо водочки, — отказался сразу Кир, хотя выпить хотелось. Не с пьяным Валерой, а дома, после ванны, перед сном. — Мне еще с начальством сегодня за патроны тереть.

— А что патроны? Постреляли кого? — Валера удивленно икнул.

— Постреляли, — ответил Кир, испытывая желание подойти к участковому, схватить за грудки и как следует встряхнуть.

Но нельзя. Не сейчас.

Впрочем, удивление Валеры оказалось наигранным.

— Да знаю я, знаю, что постреляли. — Сказал он. — Вся округа на ушах. То тут, то там грохот. Война, честное слово.

— Так и есть, — согласился Кир, сомневаясь в своей идее навестить участкового. — А на войне нужны стволы.

Валера долго смотрел на патрульного. Он крепко что-то обдумывал.

— Твоя мысль мне понятна, — наконец изрек он. — Стволы — вещь нужная. Ты из-за этого приехал?

— Да, — признался Кир. — Нужно оружие и боеприпасы. Лучше какой-нибудь полуавтоматический гладкоствол. Есть на примете, у кого можно позаимствовать? Чтобы не последнее. Или кто заболел, а ствол остался…

— Есть такие, — не стал юлить Валера. Было видно, что мысль о стволах ему пришла в голову не сейчас. — Если не истерить, а думать трезво, то решить можно любую проблему. Времена настали смутные, и твой покорный слуга уже провел разъяснительную работу с населением. Добыть удалось немного, но, не будь я участковым, если б не умел убеждать.

— Что есть? — сразу взял быка за рога Кир. Ему хотелось поскорее уйти.

— Из хорошего, одна «сайга». Калибр двенадцатый. Почти новая. С пяток двустволок, разной степени паршивости. Ну и два десятка коробок с патронами. К двенадцатому все. — Перечислил Валера.

— Что за «сайгу» хочешь?

— Двести тысяч, — ответил участковый и глумливо заулыбался. — Должностное преступление должно быть компенсировано финансово.

Кир обалдело уставился на собеседника. Желание дать в морду этому пьяному мародеру в погонах стало почти непреодолимым. Каким-то титаническим усилием, он удержал готовый к действию кулак. Все, что окружало сейчас патрульного, вызывало волнообразные приступы ненависти. Водка, рабочий стол, заваленный дорогими продуктами, отобранными у кого-то, кому они, вероятно, нужнее. И оружие, изъятое обманом или вовсе угрозами. И эта пьяная, наглая ухмылочка на сальной роже…

— Не дороговато? — через силу спросил Кир.

— Неа, в самый раз, — заверил Валера и заржал. — Тем более, это до обеда. Потом меньше, чем за триста не отдам. А вечером и все четыреста будет стоить. И, поверь, желающие найдутся. Просто я еще за телефон не брался. Некогда. Работы, вон, видишь сколько накопилось?

Продолжая смеяться, участковый обвел руками свое «богатство».

— Тут на неделю работы!

Кир повернулся и пошел к выходу. Челюсть заныла — так сильно он стиснул зубы.

— Так что, стволы нужны? — крикнул ему в спину Валера. — Ты обращайся, если что.

Киру было мерзко от мысли, что когда-то они делили одну парту. Закадычными друзьями не стали, но приятельские отношения сохранили.

До этого момента.

А теперь Валера Долгопят превратился в мерзкого урода, процветающего за счет других. Но, если пустить мысль дальше по рельсам логики, то и сам Кир был не лучше. Ведь он только что хотел завладеть оружием незаконно. Да, это делалось для обороны своей семьи и да, Кир готов пойти на еще большее преступление ради родных. Они — единственное, что наделяет его жизнь смыслом. Но он никогда не стал бы злоупотреблять погонами с целью банальной наживы.

Странно слышать такое о капитане российской полиции, но это было так. Времена, когда он тряс подгулявших работяг и гастарбайтеров прошли. В какой-то момент Кир понял, что ему это не нужно. Да обирал задержанных, когда это было необходимо, но только для того, чтобы не «слили» свои же. Никто не хочет работать с человеком, который потенциально может сдать подельников. Честных в рядах МВД нет. Как нет в этом ничего странного. Современная политика партии позволяла, а часто и провоцировала должностные преступления. Такова жизнь, как бы убого это дешевое оправдание не звучало. Всех удовлетворяло, что есть хотя бы такая полиция. А Кир не хотел быть «хотя бы таким». Ему нравилась его работа. До последнего дня, конечно.

Он выглянул из-за двери, убедился, что никто нехороший поблизости не бродит и сбежал по ступенькам вниз. Семен смотрел на него с усмешкой. Но с доброй, не такой, как у охеревшего в корень Валеры. Хороший парень, этот сержант. Внимательный и добрый. И всегда начеку, что редкость среди молодой ментовской поросли. Все ворон считают или из телефона не вылезают.

— Ну как, порешал дела? — спросил Семен. — Давай на заправку заедем.

— Давай заедем. — согласился Кир.

Пока сержант петлял дворами (патрулирование никто не отменял), Кир размышлял на тему «как жить дальше». Если бы руководство оставило всем табельное оружие и снабдило хоть жменей патронов, подобные размышления вряд ли посетили голову капитана. И не только его. Тысячи голов под фуражками и форменными кепи задумывались об этом. И с сожалением протягивали стволы в оружейку.

А может хрен с ними с деньгами? Дома в кубышке тысяч двести как раз и есть. Может чуть больше. Они с супругой Аней откладывали на ремонт их маленькой дачи. Дача ведь может подождать?

Машина противно взвизгнула тормозами и встала, как вкопанная. Инерция толкнула патрульных вперед. Кир увидел, как Семен показывает куда-то вперед и чуть вправо. Пригляделся в том направлении и почти сразу увидел знакомую уже худую фигуру мутанта. Тот стоял у мусорного контейнера и что-то в нем разглядывал.

— Ща я его сниму, — азартно произнес Семен и выбрался из машины.

Урод в это время стал разворачиваться в их сторону. К тому моменту, как сержант прицелился, используя в качестве упора высокий капот «УАЗа», тварь успела сделать несколько шагов навстречу своей гибели. Укорот громко чихнул короткой очередью и существо, дернувшись, сложилось в безобразную кучку. Семен с торжественной ухмылкой посмотрел на напарника через лобовое стекло. Кир, через силу, улыбнулся в ответ.

Потянулся за рацией, прицепленной к магнитному креплению. Витой шнур вытянулся. Но сказать что-то Кир не успел. Краем зрения он заметил движение со стороны парадной, рядом с которой они остановились.

— Сёма, сзади! — Заорал он, что было мочи.

Улыбка сержанта моментально слетела, он рывком сместился в сторону и, возможно, это спасло ему жизнь. Худая, но невероятно сильная, лапа ударила по тому месту, где секунду назад стоял Семен. Кир видел лысую серую голову без ушей и носа. Его пальцы беспомощно скользили по кобуре с «макаровым», но уцепиться за оружие не могли, словно его смазали маслом.

Совершив рывок, Семен не смог удержать равновесия и рухнул на спину. Урод повернулся к нему и не придумал ничего лучше, как упасть сверху, подминая жертву. Раздался сдавленный вскрик. В это время Кир уже оббегал машину сзади. Представшая перед ним картина, когда он увидел борющихся, даже не напугала. Страх соскользнул с сознания, обильно смазанного адреналином. Кир только увидел, как зубы урода вгрызаются в ствольную коробку «укорота», выставленную Семеном перед собой. Он принял единственное доступное в этой ситуации решение. Не смотря, что «макаров» был уже в руке, Кир не рискнул стрелять, опасаясь задеть напарника. Поэтому он с замахом, которому позавидовал бы сам Роберто Карлос, всадил в лысую голову пинок. Звук удара слился с хрустом ломаемых костей черепа. Ногу обожгло болью, но адреналин заблокировал и ее. Тварь мотнуло. Семен отшвырнул ее от себя, и сам откатился под машину.

Кир быстро прицелился и выпустил в мутанта половину обоймы. Несколько пуль выбило фонтанчики пыли и камушков рядом с целью, но две из них угодили в то, что когда-то было лицом. Тварь обмякла. Автомат, который оно продолжало сжимать челюстью, звякнул металлом об асфальт.

— Сёма, ты живой? — заорал капитан, обводя стволом пистолета окружающее пространство.

— Вроде живой. — неуверенно донеслось из-под машины. — Ребра, походу, сломаны. А так, будто бы, цел.

— Ребра, это херня, — констатировал Кир уверенно. — Ребра заживут. Выползай, давай.

Сержант вылез из-под машины и стал отряхиваться, морщась от боли. Потом он осторожно, за ремень подтянул автомат к себе, взял в руки и тщательно осмотрел. Тот оказался цел. Это плюс.

А минус в том, что, погрузившись в свои мысли о добыче оружия, Кир грубо нарушил инструкцию, предписывающую прикрывать напарника. Вместо этого он тупо реффлексировал и пялился в окно. Можно пытаться оправдать себя усталостью, навалившейся многотонным грузом в конце дежурства. Но, если бы Семен пострадал или, не дай бог, погиб, Кир не смог бы себя простить.

Руки тряслись, когда он вытягивал за шнур рацию, свалившуюся под сиденье. Собрав мысли в кучу, он коротко сообщил о происшествии, опустив драматические подробности. А, так же, вызвал специальную труповозку для уродов. Вроде все.

Семен сел на место пассажира, а Кир уселся за руль. Дожидаться труповозки не было резона. Она может приехать только к обеду или вообще к вечеру. Поэтому, оставив мертвых уродов валяться, как есть, патрульные поехали в отдел. Правда, по настоянию сержанта, Кир все же сделал крюк и они заехали на заправку, что на углу КИМа и Уральской. Со вчерашнего дня все АЗС обслуживали только служебную технику и охранялись росгвардией.

На площадке отдела полиции стояла лишь одна патрульная машина, остальной транспорт принадлежал сотрудникам. Кир хотел помочь Семену подняться по ступеням, но тот отмахнулся.

— Я же не инвалид. До свадьбы заживет. Спасибо, что жив остался.

— Может «скорую» вызвать? — предложил капитан. Его нестерпимо гложил тот факт, что из-за него пострадал напарник.

Еще то, что парень не таил обиды, а, наоборот благодарил. Искренне. За спасение, которого могло не быть, выполняй Кир свои обязанности.

В рапорте, который пришлось спешно составлять, он указал, что Семен споткнулся и упал. И что от вызова медслужбы отказался. Вкратце были упомянуты все адреса, на которые выезжал экипаж и обстоятельства применения оружия. Рядом за столом сидело еще двое патрульных, которые так же восстанавливали на бумаге события, половина которых успела вылететь из памяти из-за усталости и стресса.

А потом случилось чудо! Дежурный принял в оружейку автоматы, а «макаровых» оставил на руках владельцев. Свои действия он объяснил свежим приказом, позволяющим сотрудникам владеть табельным оружием в свободное от дежурства время.

Все восприняли этот приказ с воодушевлением. А когда дежурный выдал по пачке тупоголовых патронов, многие заликовали. Сам Кир радовался, словно ребенок, набивая обоймы тускло блестящими латунными цилиндриками. Не бог весть что, конечно, но теперь голыми руками его не возьмешь.

Однако о ружье он не забывал. Двести тысяч… Да пусть подавится ублюдок, будет ему двести тысяч. И еще немного за патроны.

Переодевался второпях. Перед тем, как уйти, подошел к Семену, справился о здоровье. Тот ответил оптимистично, что жить будет. Попрощались. Кир взял с напарника слово, что тот заскочит в травму сделать хотя бы снимок. Сержант пообещал, что будет исполнено. Так и сказал:

— Будет исполнено, хер гауптман! — Воздел ладонь, отдавая честь, и пятками так пристукнул. Стервец. От боли морщится, но шутит, значит, все будет хорошо.

Кир сел в свой потрепаный «рено меган», и выдвинулся в сторону дома. Ему предстоял не очень приятный разговор с Аней, которая будет против того, чтобы Кир покупал ружье за такие бешеные деньги.

Жил капитан на семнадцатой линии, между Средним и Большим проспектами. Дорога была совершенно пуста. Большинство светофоров мигало желтой секцией, поэтому до дома домчался минут за пять, не забывая, впрочем, вертеть головой по сторонам, чтобы вовремя увидеть опасность.

Дома было все тихо и спокойно. Девочки смотрели мультфильм, сын возился с машинками, а жена пекла сырники, которые Кир просто обожал. Из ванны доносился плеск. Ага, супруга решила заранее приготовить плацдарм для отдыха. Это хорошо. Но это подождет. Кир с ужасом представлял реакцию жены на то, что сейчас им придется расстаться со всеми своими накоплениями.

Спора не получилось. Идея обзавестись оружием была принята в первом чтении. Кир даже, в шутку, потрогал супруге лоб, не заболела ли.

— Все со мной нормально. Вчера весь день смотрела интернет. — сообщила она. — Это ужас, что творится. Говорят, у нас еще неплохо. Лучше, чем в Европе. А за окном сплошная стрельба и сирены.

— Ни хрена у нас не лучше, — подтвердил ее опасения муж. — Поэтому и решил стволом обзавестись. Неизвестно, что дальше будет.

— Все настолько ужасно? — Большие серые глазищи наполнились слезами. Она пыталась сдержаться, но не смогла.

— Поживем — увидим. — Кир взял у нее из рук толстую пачку купюр разного номинала. Порадовался, что оба они не доверяли банкам и электронным счетам. Где они теперь, эти банки? Все закрыты и зашторены.

Усталость придавливала. Покидать дом с его запахами, уютом и возможностью выспаться, было чудовищно тяжело. Глаза болели от ощущения, будто кто-то бросил в них горсть песка. Ехать никуда не хотелось категорически. И Кир с большим трудом заставил себя выйти за порог.

Выехал из двора и почти сразу столкнулся с патрулем. Серая «гранта» с бордовой полосой по борту и надписью «росгвардия» отъехала от обочины и встала, перекрыв дорогу. Они будто ждали, когда Кир выедет и, дождавшись, осуществили такой лихой маневр. Хорошо, что у «мегана» тормоза чуткие.

Кир достал пистолет и приготовился к дальнейшим событиям. У него было разрешение на передвижение, продублированное еще и бланком, приклеенным к лобовому стеклу. Если патрульных это не удовлетворит… Что делать? Стрелять?

Пока пара в сером камуфляже выбиралась из «гранты», Кир посмотрел по зеркалам. Сзади было чисто. Если что, можно рвануть задним ходом и выиграть немного времени. Нужно только выжать сцепление и включить заднюю передачу. Что он и сделал. Это паранойя? Возможно. Скорее всего, это последствия тяжелейшего дежурства. Усталость и общение с участковым Валерой резко снизило веру в человечность, которая и раньше была не на высоте.

— Утро доброе. Лейтенант Петренко, — представился красномордый, лоснящийся патрульный, даже не озаботившись, как положено, отдать честь. — С какой целью нарушаем режим карантина?

Патрульный чуть наклонился, чтобы удобней было говорить. От него пахнуло перегаром. Кир быстро оглядел плечи говорившего, но погон на них не было. Значок с номером тоже отсутствовал.

— Мои документы под стеклом, товарищ… не вижу вашего звания. — Ответил Кир. Краем глаза он заметил, что второй патрульный обходит его машину.

— Такие «документы» сейчас у каждого второго, — сказал мордатый и сразу приказал. — Заглуши-ка двигатель и выйди из машины.

Руку с пистолетом Кир скрывал за краем водительского сиденья. Когда он переместил ее на колено, лицо патрульного изменилось. Оно буквально вытянулось, а рука сама потянулась к кобуре.

— Не стоит этого делать, — предупредил Кир. — Завалю на месте.

Красная морда патрульного стала багровой. Он тяжело задышал.

— Я сейчас позвоню дежурному и поинтересуюсь, дежурит ли такой лейтенант Петренко, — продолжил Кир. — И если такой сейчас не дежурит, я могу подумать, что сейчас происходит натуральный гоп-стоп. Так что подумай, «лейтенант», тебе оно надо? Или ты и твой дружок решили разжиться табельным оружием? Тогда обоих вас я могу привалить на месте. И мне за это ничего не будет. А, если и будет, то вы об этом не узнаете.

Мордатый отошел на два шага и мотнул головой, видимо, своему напарнику. В зеркало Кир видел, что тот достал ствол и целился в него через стекло. Кир, на всякий случай поднял руку на уровень груди так, чтобы ствол смотрел в сторону мордатого. И в любую секунду готов был рвануть задним ходом, чтобы сбить второго с прицела. Но перед этим он пальнет в грузную красномордую мишень.

Напарник мордатого стал смещаться.

— Пусть уберет ствол! — Приказал Кир. — Две секунды и стреляю! Раз!

— Уже убрал, — задыхаясь сообщил мордатый. И тут же напарнику, — Давай к машине.

Тот послушался и сместился к своей машине. Но не сел, а остался стоять держа пистолет в руке.

— Лейтенант или кто ты там, — обратился Кир к мордатому. — У вас с подружкой есть две минуты, чтобы свалить далеко и, желательно, навсегда. Если еще раз я вас встречу, буду стрелять без разговоров. И всем ментам про вас сообщу. Времена сейчас нервные, сам понимаешь.

— Зря ты так, мы же в одной упряжке. — Вроде как даже осуждающе молвил мордатый, отступая к «гранте». — Все хотят жить.

Эти слова едва не спровоцировали выстрел. Кир с трудом удержал палец на спусковом крючке. Волна жгучей ненависти захлестнула и, видимо, это как-то отразилось на его лице. Мордатый сорвался с места, и на удивление ловко, запрыгнул за руль. Второй поспешил последовать примеру подельника. «Гранта» плюнула выхлопом и рванула с завидной скоростью.

Кир склонился к рулю и несколько раз с усилием выдохнул. Рука с пистолетом затряслась. От мысли, что он мог вот так запросто погибнуть возле своего дома, его затошнило. Стоило немало усилий, чтобы не дать подступившему к горлу комку выплеснуться наружу. Нога, давившая на педаль сцепления, онемела. Кир включил первую передачу и покатил вперед. Развернулся и понесся к Валере. Ему позарез нужно было ружье. И надо будет убедить Аню в необходимости научиться стрелять. Если на дорогах начался откровенный грабеж, то кто даст гарантии, что кто-то не решит ограбить их квартиру, пока сам Кир на службе? Пусть она никого не убьет, но сможет спугнуть бандитов. И выиграть время, пока Кир спешит на выручку.

По пути Кир встретил еще несколько патрулей, но этих вполне устроил его пропуск под стеклом. Никто не пытался его остановить. Пока ехал, успел еще и дежурному сдать двух гопников-росгвардейцев. Тот нехотя принял информацию и пообещал передать кому надо. Кир ему не поверил, но настаивать не стал. Сейчас его заботило ружьё.

Валера был на месте. Похоже, он совсем втянулся в работу и решил выпить весь конфискат. Кир слышал из-за двери пьяные угрозы, но настойчиво продолжал давить на звонок. Наконец дверь распахнулась и в объятья капитану вывалилось вонявшее водкой и застарелым потом тело участкового. Тот был пьян настолько, что на ногах не мог толком держаться. Но свой пистолет из руки не выпускал, от чего Киру пришлось осторожно разоружить одноклассника. Тот даже пикнуть не успел, как был втащен внутрь и усажен за стол, превратившийся в настоящую помойку.

Валера пьяно заорал, что он полицейский и что завладевшему его оружием грозят большие сроки. Но потом проморгался и узнал Кира.

— А, это ты… — пробормотал он вместо приветствия, которое, впрочем, было излишне. — Чего хотел?

— «Сайгу» и патроны к ней. — ответил Кир сразу. — Я согласен на твою цену. Вот двести за ствол и еще десять за патроны.

— Ох, какие мы быстрые! — засмеялся и сразу закашлялся Валера. — За ствол триста! И по тысяче за патрон.

Кир посмотрел на часы. Еще не было и десяти.

— Ты сказал, что до полудня ствол за двести отдашь, — возразил он, теряя остатки терпения. — До полудня еще больше двух часов. Вот двести тысяч.

— Это когда я такое говорил? — удивился он. — Ты что, нагреть меня решил? Ты знаешь, какие люди за мной стоят?

— Не ори! — осадил участкового капитан. — Я знаю, кто за тобой стоит: цирроз печени и рак легких. Ты сказал двести. Вот двести. Тащи ружбайку и патроны.

— Пошел ты на хер! — заорал Валера и схватился за пустую кобуру. Его пистолет Кир положил на серый металлический шкаф. — Ах ты, сука! Ствол мне отдал, пидор!

Киру было смешно и противно одновременно. Его бывший одноклассник всегда отличался наглостью и предприимчивостью, но ни как не храбростью. Видимо водка замутила его разум. Но позволять этому быдлу в погонах себя оскорблять Кир не собирался. Слишком много чести.

Он подошел к пошатывающемуся Валере и, коротко замахнувшись, влепил в область печени. Участковый охнул и согнулся пополам. Кир усадил его на стул, чтоб продышался.

— Это тебе за пидора. — сказал он спокойно. — Еще раз из твоей пасти вылетит что-то подобное, я тебе выбью зубы. Показывай, где ружьё!

— «Сайгу» не продам, я обещал ее людям, — просипел Валера.

— А перед этим, мне, — напомнил Кир. — Я первый в этой очереди. Показывай где ружье. И давай резче, пока меня не стошнило в твоем свинарнике.

— Пошел ты, — застонал участковый. — Если я отдам его тебе, у меня будут проблемы. Это не очень хорошие люди. Они могут найти тебя и сделать плохо твоей семье.

— Что ты несешь! — Кир начинал свирепеть. — Какие, нахер, люди? Кто из-за ружья будет рядиться? У плохих людей и так стволов хватает.

— Эти люди и за патрон тебя и всю твою семью израсходуют. Я же сказал, они очень плохие. Я не смогу от них скрыть твой адрес…

Удар коленом в лицо отбросил участкового назад и опрокинул вместе со стулом. Он захрипел и попытался перевернуться на бок. Кир навис над ним, с трудом сдерживая себя. Ярость клокотала внутри. Хотелось обрушивать ее удар за ударом на лежачего Валеру.

— В кого ты превратился, ублюдок! — кричал Кир наклонившись над самым ухом хныкающего участкового. — Ты же не был таким! Когда ты успел стать такой мразью!?

К ярости примешалась и, невесть откуда взявшаяся, обида. Кир попытался поднять Валеру, но тот неожиданно дернулся. Резкая вспышка боли пронзила руку капитана. Он отшатнулся и увидел в руке Валеры небольшой выкидной нож. Не серьёзный, чтобы угрожать кому-то, но способный причинить не мало вреда, если дать агрессору такую возможность.

— Ты на кого, сука, тут позеваешь! — хрипел Валера. Его нос был явно сломан. Кровь залила всю нижнюю часть лица и теперь обильно капала на форменную рубаху. — Ты пришел ко мне домой и пытаешься меня же строить. Ты знаешь, что с тобой сделают мои люди? Забирай свои деньги и вали отсюда. И жди, когда тебя навестят. Им понравится твой пистолет. И семья тоже.

Теперь Валера выглядел значительно трезвей, чем еще минуту назад. Адреналин — мощная штука. Он позволил участковому подняться и угрожающе выставить перед собой лезвие ножичка.

Кир осмотрел свою левую руку. В районе бицепса на рукаве зияло небольшое отверстие. Рубашка в этом месте пропиталась кровью, которая захватывала все новые участки ткани. Боль была сильной, но вполне терпимой. За годы службы, капитану уже не раз приходилось получать ножевые ранения. Это было не самым худшим. Рука двигалась, пальцы сжимались. Плохо, что кровь сейчас дотечет до запястья и начнет капать. Нужно срочно чем-то перевязать рану. Но сделать это сейчас невозможно. Валера с налитыми кровью глазами занял оборонительную позицию, которая, чего доброго, перейдет в наступательную.

И капитан, как в воду глядел. Видимо решив, что враг деморализован, Валера решил развить успех. Он стал делать угрожающие выпады в сторону капитана. Кривые и бестолковые, что очевидно выдавало в нем дилетанта. К тому же, участковый, решив уподобиться папуасу, стал выкрикивать что-то нечленораздельное.

Капитану не было страшно. Его всего захватила ярость. Он смотрел на человека, который решил безбедно кормиться за счет слабости других. Можно было не сомневаться, что он давно переступил черту. И что, если понадобится, он может причинить семье Кира реальный вред. Тем более, он знает, что из оружия у капитана только пистолет.

Оставалось решить для себя, какую чашу весов выбрать: уйти и бояться мести Валеры (в то, что он проспится и одумается хоть и верилось, но с большим трудом) или переступить черту самому и дать своей семье шанс на спасение…

Видимо, капитан давно сделал свой выбор, просто не успел еще окончательно его осознать. Рука будто бы сама, без осознанной команды мозга, вытянулась в сторону и схватила со шкафа «макаров» Валеры. Флажок предохранителя вниз. Патрон отправился в патронник, нужно было только прицелиться и нажать спуск.

Все произошло быстро. Даже для самого Кира быстро. Он увидел, как округлились глаза Валеры, а уже в следующий миг грохнуло. Левый глаз участкового исчез. Тело рухнуло, как обесточенная кукла. Пороховая вонь моментально полезла в ноздри. С колотящимся сердцем Кир стоял, с минуту целясь в стену.

Ярость постепенно сменялась ужасом. Кир несколько раз вздохнул, глубоко, как мог, а потом его вырвало прямо себе под ноги. Стало чуть легче.

Собрав волю в кулак, капитан убрал пистолет в карман. Поискал глазами по полу и сразу нашел отстреленную гильзу. Но решил не заморачиваться. На ней нет его отпечатков. Балистик определит, что Валеру грохнули из его собственного пистолета. Вот такие плохие люди пришли и убили непутевого пьяницу, с целью завладения личным оружием.

Что теперь? Надо найти все оружие и забрать. Что с отпечатками? Вроде ничего не лапал. Постарался вспомнить детально, но вроде бы его отпечатки были лишь на кнопке звонка. Это из хорошего. Где могут быть стволы? Наверняка в сейфе. А ключ от сейфа? Видимо в одном из карманов Валеры…

Кир обшарил мертвеца и нашел связку ключей в кармане брюк. Отвращения не было. Все эмоции притупились, капитан действовал, как автомат.

Так, сейф… Вот он, большой, старый, с облупившейся серой краской. Стал пробовать ключи и третий подошел, пролез в скважину. Ключ дважды провернулся до щелчка. Толстая дверца со скрипом распахнулась. Внутри была как попало расставлена куча единиц оружия. Все гладкоствольное — тут Валера не соврал — и одна «сайга». Это хорошо. Теперь надо понять как все это унести. Ага, вон большие клетчатые сумки. Кир заглянул внутрь и увидел, что сумки завалены бутылками с алкоголем. Одной рукой (левая с плотной повязкой из полотенца ныла и была стеснена в движениях) он вытащил бутылки и стал складывать на дно сумки все ружья. Сверху накидал коробок с патронами. А потом подумал и решил забрать оставшиеся нетронутыми продукты. Пригодятся. Все это он, естественно, проделывал в латексных перчатках, которые нашел на полке в комнате, где изредка снимали отпечатки пальцев. Впрочем, у капитана были большие сомнения, что усопший занимался своей профессиональной деятельностью добросовестно. Что подтверждала и упаковка презервативов, найденная в ящике рабочего стола.

Вот так. Вроде бы все. Можно разбросать побольше вещей, для усиления эффекта, так сказать. Нет, лишнее это. Версия ограбления налицо. Но если хороший криминалист копнет, то у Кира есть все шансы отправиться за решетку. Поэтому перед уходом он еще раз окинул взглядом все помещения на предмет следов его пребывания. Оглядел даже потолок, хоть и знал точно, что камеры видеонаблюдения не работают, зачем Валере столько геморроя с конфискатом и оружием под запись?

Нож, которым участковый его полоснул, уже лежал в сумке с припасами. Единственное, что взял Кир из личных вещей Валеры — его куртку. Хорошая, кожаная. На улице для нее через чур жарковато, но нужно было как-то скрыть рану…

Пандемия вызванная неуловимым «чем-то» накрыла мир внезапно, тайком поразив население всей планеты. Многие, кто знаком, хоть отдаленно, с историей Великой Отечественной Войны, вполне справедливо сравнивали начало болезни с вторжением сил Вермахта на территорию СССР. Посему, в народе теперь называли заразу болезнью Барбаросса. Но это у нас. За рубежом, первое время, тоже гуляли шутливые сравнения мутантов с сильно похудевшим мистером Пропером.

Все, как и в случае с коронавирусом, надеялись, что болячка погуляет, попугает, да исчезнет. Но потом стало не до шуток. Пока одни бились над выделением источника инфекции, другие боролись с его катастрофическими проявлениями. Не имея четкого плана, полиция и скорая работали на износ. Учитывая, что их и без того «редкие ряды» поредели основательно за несколько дней разгара болезни. Очень много людей уже на третий день от начала «волны» не вышло на службу. И, примерно столько же, вышло на улицы в виде худосочных, долговязых уродцев.

Очень часто заболевание развивалось с ураганной скоростью, буквально за часы. Только спустя несколько дней выяснилось, что на скорость мутаций как-то влияет температура окружающей среды. То есть, заболевший быстрее превращается в тварь, находясь в тепле. Многие из родственников, кому удалось выжить после общения с мутантами, отмечали, что перед тем, как измениться, те подолгу принимали горячие ванны. И только спустя еще неделю удалось убедить остатки руководства городом, отключить горячую воду повсеместно. Но это не помогло, а лишь оттянуло момент превращения человека в смертоносную тварь.

Люди продолжали заболевать. Все больницы были переполнены перепуганными пациентами, которые знали, что их ждет. Точнее, подозревали. Потому, что реальной картины их дальнейшего будущего, никто им не раскрывал. Хоть все было достаточно просто. Пациента, близкого к последней стадии заболевания усыпляли, обездвиживали и, по возможности тихо, увозили из больницы. Кого тащили по институтам, где в лабораториях проводились массовые вскрытия мутантов, а кого и сразу в могильник за городом. Перед тем, как скинуть безжизненное тело больного в яму, его голову пробивали острым прутом. И все. Был человек, и нет человека. Очень быстро и эффективно.

И страшно. Особенно тем, кто работал на «утилизации». Ведь они тоже заболевали. Только, в отличие от простых граждан, четко представляли, что их ждет. Тут возникали проблемы. Люди, осознававшие свою обреченность, бежали подальше. Многие на последок пускались во все тяжкие. Кто-то грабил магазины, кто-то угонял дорогую машину, но были и такие, кто мстил недругам за причиненную когда-то обиду.

Многие продолжали надеяться на лучшее. Либо лекарство изобретут, либо болезнь сама исчезнет, мутируя в безопасную форму (таких обещаний была масса в самом начале), либо военные всех спасут.

Не спасли. Точнее спасли, но далеко не всех. А все потому, что им просто некуда было возить спасаемых. Как это у нас бывает, в понедельник 27 июня объявили о массовой эвакуации граждан в специальные накопители, а уже на следующий день стало понятно, что накопителей никаких нет. Это просто функционерские жополизы наобещали начальству, что все будет сделано в лучшем виде, а сами спихнули проблему на и так задыхающиеся стационары. Издали приказ и всё — дело сделано. А как этот приказ будет выполняться, никого не волнует. В больницы везли всех, и больных, и здоровых людей, которых вояки эвакуировали из густонаселенных районов города.

Главные врачи и нач. меды стационаров пытались уволиться, но им открыто пообещали смену кабинета на тюремную камеру. И все умолкли. Хорошо, хоть те же вояки понаделали палаток во дворах стационаров. Потому что в больничных палатах места давно кончились. Даже в коридорах. И за полевую кухню с относительно неплохим снабжением спасибо. В остальном у людей была одна радость, что сейчас не промозглая питерская зима, а довольно сухое, ласковое лето.

Все стационары «выли» по-своему. Всем было тяжело. Но больше всех досталось, конечно, институту скорой помощи. Его кубический корпус буквально ломился от пациентов. Пришлось распечатать и хоть как-то подготовить к приему больных обширные подвалы. Очередная комиссия в уме посчитала, что институт способен вместить чуть ли не половину города, вот сюда и везли отовсюду. Вереница из «скорых», нескончаемой змеей ползла по Фучика и Будапештской. И, как все другие больницы, Институт столкнулся с уникальной проблемой: врачам некуда было выписывать пациентов. По сути, все выписывающиеся просто меняли свой статус с пациента, на проживающего. Им выделялась раскладушка, тарелка, ложка и кружка. Если повезет, дадут подушку. И все! Добро пожаловать в новый дом! А кто пытался возмущаться или, не дай боже права качать, того отсылали в отдаленную палатку с усиленной охраной. Дом для неблагонадежных.

Обо всем этом, или почти обо всем думал сейчас Виталик Баженов. А причиной подобных мыслей было то, что он трудился фельдшером на «скорой». И за последнюю неделю ему удалось поспать часов двадцать. Может, чуть больше. Но не сильно.

В таком режиме, мозг начинает работать по-особому. Первыми отключаются эмоции. Все события воспринимаются, как что-то абстрактное. Ни любви, ни тоски, ни жалости, как говорили в одном дурацком фильме. Притупляется страх и напрочь вырубается чувство самосохранения. И, как итог, сильно ослабляется реакция.

На этом многие погорели. Заходили в квартиры без опаски и нарывались на неприятности, которые кому-то стоили жизни. Раньше пациенты врали диспетчеру 03, придумывая себе несуществующие жизнеугрожающие симптомы, чтобы «скорая» приехала поскорее. Теперь же, наоборот, скрывали симптоматику, которая у них была, опасаясь, что медики не приедут. Или приедут, но с полицией, которая последние дни стала быстрой на расправу.

Интернет пестрел сообщениями, в которых мед. службы и полиция сравнивались с фашистскими карателями. Особенно последние. «Моего сына застрелил полицейский, хотя его можно было спасти», «Они приехали, выломали дверь в комнату и убили маму», «У мужа утром появились симптомы, он закрылся в ванной, чтобы нас не пугать, я вызвала «скорую», а они приехали с полицией… эти козлы застрелили моего Колю прямо в ванной». И все в таком духе. Люди врали, исходя из каких-то личных мотивов или, руководствуясь советами из сети. Ситуация осложнялась еще и тем, что задержки вызовов доходили до двух суток. Многим этого хватало, чтобы полностью переродиться, сожрать кого-то из родственников или соседей.

«Модернизируемая» годами скорая помощь оказалась не в состоянии оперативно реагировать на лавину вызовов. Главный врач на местных телеканалах заявил, что увеличил количество машин, но по факту, на этих машинах некому было работать. Половина из них стояла у заборов подстанций. Этот сытый товарищ и раньше утопал в своем дешевом популизме. Он отчаянно рвался наверх, и ему плевать было, что его подчиненные работают в казарменных условиях. Ложиться до 22:00 нельзя, прием пищи запрещен, если есть вызовы (а они могли сыпаться целые сутки), сокращал машины, а те, что оставались, переводил на так называемый короткий график, чтобы не платить за ночную работу. Он создал обстановку, в которой одна бригада работала за три, а на любую критику отвечал выговором и вереницей проверок. Известная в руководящих кругах фраза: «не нравится — увольняйтесь», из его уст слетала с частотой пулеметной очереди. Поэтому, когда пришло известие, что он заболел, из желающих обслужить этот вызов собралась целая очередь.

Виталик потер лицо руками и толкнул водителя, что дремал, уронив голову на руль.

— Сань, двинься вперед чутка, — попросил фельдшер, показывая, что впередистоящая «скорая» проехала вперед и остановилась.

Так двигалась их очередь. Виталик сидел в кабине, что было серьезным нарушением инструкции. Но ему было плевать. Бабуля с гипертоническим кризом, который был успешно купирован на дому, потребовала госпитализации. И Виталик согласился, придумав еще несколько диагнозов, чтобы оправдать этот вояж перед приемным покоем. Тем более бабка все время на что-то жаловалась. Там «колет», тут «стреляет», ноги сводит, руки разводит. Все в таком ключе. И Виталик повез. И встал в длинную очередь. Бабуля лежала на носилках и дремала. Ее примеру последовали и фельдшер с водителем. Потому что это был единственный способ отдохнуть. На подстанцию их не запускали. Хотя нет, запускали, но только для того, чтобы пополнить сумку с медикаментами, которые расходовались с сумасшедшей скоростью.

В приемном будут орать, но на них тоже плевать. На всех плевать. Чем таким можно наказать фельдшера, который работает без сна и отдыха неделю с лишним? Выговором? Увольнением? Тюрьмой?

Смешно!

Машина впереди снова продвинулась. Виталик вновь толкнул водилу. Тот что-то промычал и двинул их старенький форд вперед, остановившись бампер в бампер.

Снаружи расцвело. Виталик глянул на часы. Пять утра. Их очередь сдавать бабулю настанет не раньше, чем через три часа. Их машина стояла напротив морга, что въездом (или выездом) выходил на улицу Фучика. Отсюда не видно, что происходит на пандусе, ведущем в приемный покой, но судя по скорости продвижения вереницы машин, пробка там знатная. Ну и пусть.

Вспомнились благословенные коронавирусные времена. Белые комбинезоны, противогазы и похожие очереди в приемный покой. В самом начале даже приплачивали что-то, а потом посчитали, что это лишнее и стали кидать крохи за отработанную смену, если ты возил реально подтвержденный «ковид». Виталик болел «короной» дважды, и оба раза его бортанули с выплатами компенсации. Теперь пусть засунут эти деньги в свои толстые жопы. Половина руководителей превратилась в уродов и Виталику было их не жаль.

Он вышел размяться. Спина ощутимо болела, от длительного нахождения в положении сидя. Походил, поприседал, помахал руками. Вроде стало отпускать.

Сонливость тоже сошла на нет. Если раньше, в это время, его пушкой было не поднять, то теперь мозг жил какой-то своей загадочной жизнью и выбрасывал гормоны, отвечающие за пробуждение, когда ему вздумается. Вот, как сейчас.

В машину садиться не хотелось. Виталик только проверил, что с бабулей все в порядке и, не дожидаясь, когда она начнет бомбардировку вопросами и жалобами, захлопнул дверь кареты. Мимо пронеслась колонна военных. В основном «Уралы» и старые БТР-80. Они мчались в сторону Московского района или еще дальше по своим военным делам. Виталику же ничего не оставалось, как пялиться на рабочих, возводящих мощный бетонный забор по периметру всей территории больницы.

Рычал трактор, два крана разгружали массивные плиты из длинных прицепов и складировали их неподалеку. Из этих плит получалась немаленькая такая стеночка высотой в два человеческих роста. И где только такие откопали? Часть плит уже оснастили металлическими уголками, торчащими наружу. По всему видно, что периметр будут обносить колючей проволокой. В промежутке, где забор еще не возвели, были видны большие армейские палатки. Целый палаточный жилмассив окружил здание нового корпуса, построенного совсем недавно в тени старого «кубика смерти».

В самом палаточном городке Виталик не был, но знал кучу народу, кто там работал. Условия, созданные старательной администрацией, там были, мягко говоря, не очень. Люди спали чуть ли не друг на друге, педикулез и чесотка стали обычным делом, с которым, правда, вовремя справлялись. В этих палатках жили те, кого некуда было выписывать и легкобольные, вроде бабули, что кимарила сейчас на носилках. Не без злорадства Виталик представил шок этой избалованной особы, привыкшей, что в любое время суток к ней приедут, поговорят и полечат, чтобы можно было и дальше не посещать участкового врача. Ведь 112 набрать проще, чем куда-то переться и сидеть в долгих очередях. Пусть теперь поживет здесь, старая карга.

Но, если серьезно, Виталик с ужасом представлял, что его собственная мать может сюда попасть. В отличие от этой старухи, она была действительно больна. Хроническая сердечная недостаточность и куча сопутствующих болячек сделали ее малоподвижной. Но твердости духа это ее не лишило. Она никогда не ныла и не жаловалась. Виталик сам ее ругал, если обнаруживал, что она скрывает какие-то жалобы. Она жила с ним и с его братом Толяном в скромной трёшке на проспекте Славы. По крайней мере сейчас они жили втроем, потому что Толян три месяца назад «откинулся» с тюрьмы, где отбывал уже второй по счету срок за угон.

Не взирая на криминальные увлечения брата, Виталик никогда ни в чем того не обвинял. Потому что Толян был человеком открытым и добрым. Он никогда не бегал от ответственности. И сейчас, когда за матерью нужно было присматривать и ухаживать, Толян всегда был рядом и делал все, что от него требовалось. Отчасти, этому способствовало и то, что на работу ему устроиться было крайне сложно, над чем Виталик иногда подшучивал. Но беззлобно, не переходя границ дозволенного. Да Толян и не обижался. Он вообще был легким человеком.

Очередь постепенно двигалась. Кареты «скорой» превращались из хвостовых в головные, чтобы тут же умчаться на следующий вызов. Спустя час с небольшим, настала очередь и Виталика. Он помог кряхтящей бабуле слезть с подножки и они стали протискиваться сквозь толпу ожидающих очереди на осмотр пациентов. Врачи и медбратья приемного покоя бродили с бледными лицами и красными от недосыпа глазами. Виталику не нужно было зеркало, чтобы знать, что сейчас он выглядит так же. Если не хуже.

Бабулю удалось пристроить на стульчик в одном из уголков «приемника». Врач мрачно качал головой, когда Виталик объяснял ему, с какой целью сея особа была привезена. Это можно было назвать актерским монологом, но в глазах врача отчетливо читалась фраза режиссера Станиславского «Не верю». Он принял из рук фельдшера сопроводительный лист и кардиограмму, которые тут же передал, пробегающему мимо медбрату а сам развернулся и растворился в галдящей толпе.

— А кто меня домой повезет? — заныла бабуля.

— Харон, — ответил Виталик. Но тихо, чтобы она не услышала.

Теперь нужно было поставить штамп на небольшом листочке, свидетельствующий о том, что бабушку Виталик привез именно сюда, а не высадил где-нибудь по дороге. Ждать штампа пришлось минут двадцать, встав в очередь из таких же фельдшеров.

Все это время толпа вокруг перемещалась, текла. Кто-то плакал, кто-то ругался матом, кто-то требовал немедленного осмотра, угрожая жалобой аж в министерство здравоохранения. В ответ на угрозу, один из врачей, проходящий мимо, громко и внятно послал кверулянта на три известные русские буквы. По толпе пробежал смешок. Кто-то возмущенно заохал, но не активно, понимая, что могут послать и его.

Пандус был забит курящими пациентами, среди которых были вкрапления из белых халатов. Виталик постарался скорее покинуть это смердящее облако. Он стал спускаться, вчитываясь в бортовые номера таких же, как у него машин. Оказалось, что Саня уехал с территории и ждал на противоположной стороне дороги, напротив КПП. Ну что ж, разминка и прогулка никому еще не повредили.

Взгляд невольно приковала другая вереница машин. Там были не только «скорые», но и полицейские экипажи. Эта очередь стояла в другой приемный покой, куда свозили заболевших новой болезнью. Сам Виталик за это дежурство посетил резервный приемный покой семь раз. Семь человек он привез сюда на верную и довольно скоропостижную смерть. И всякий раз представлял, что возможно завтра, его самого повезет кто-то из более везучих коллег в эту очередь. Как он сам отвез троих своих за неделю. Тех, кого хорошо знал. С кем пил водку и фотографировался в обнимку. Последнего он свёз вчера. Его звали Колей Саенко и он был таким же фельдшером. Болезнь захватила половину его тела. Виталик не противился, когда Коля пил водку прямо в карете. Виталик и сам выпил чуть-чуть, чтобы поддержать товарища. И Виталик помнил взгляд Коли полный обреченности и страха. Когда настала их очередь пересечь порог резервного приемного покоя, Коля заплакал. Попрощался с водилой Саньком за руку и пошел вслед за Виталиком, поглядывая на двух автоматчиков, скучающих у входа.

Когда Колю увели по длинному коридору, Виталик дождался очереди в регистратуру, где ему поставили стандартный штамп. Все, пациент сдан, куда надо…

А потом, роняя слезы, Виталик допил водку, недопитую Колей. Не стесняясь Санька, автоматчиков и всех, кто проходил мимо. Все смотрели с пониманием.

А потом бессонные часы на работе, которую он уже не покидал, стерли горькое воспоминание. И осознание того, что Коле, возможно, уже проткнули голову острым прутом, не так терзало душу. Милосердное отупение не давало депрессии шансов…

Виталик больше не томился приятными воспоминаниями о жизни, которая была у него еще неделю назад. О шашнях с одной из молоденьких фельдшериц, о друзьях, общение с которыми прервалось из-за нечеловеческой занятости, о своей пейнтбольной команде, половина которой, наверняка, либо мертва, либо бродит по улицам, изменившись до неузнаваемости. Виталик загнал воспоминания о хорошем в дальние уголки памяти. А воспоминания о плохом еще дальше.

Он помнил лишь о том, что его мать не должна попасть в клоаку института Джанелидзе. Только не она.

Электронную карту вызова Виталик заполнил еще стоя в очереди, поэтому сейчас он только отослал отчет со своего рабочего планшета. Потом отзвонился диспетчеру и та быстро кинула ему новый вызов. Планшет завыл сиреной, в рамке вызова возникло изображение красного конвертика. Виталик нажал на него и тут же в рамке появилась информация с новым адресом, поводом и примечанием, что больной подозревает у себя новую инфекцию. Глянув на время принятия вызова, Виталик быстро прикинул в уме, что задержка составляет сорок два часа. За это время все симптомы уже будут явными. Без полиции там делать нечего.

А еще лучше, если бы всем «скорикам» выдали стволы. Или разрешили пользоваться своими. У него как раз «Сайга» в сейфе пылится…

Отделение бойцов изначально было минимальным по численности. Всего пятеро на целый БТР-80. Но командование уверило, что это нормально. Подполковник Чернецов, перед самым введением войск в осажденный тварями город, напутствовал бойцов своим приятным громким баритоном:

— Вы едете на войну! Но враг ваш рассеян по улицам и домам. Среди гражданских. Враг этот скрытен и опасен. От вас потребуется немало выдержки и терпения, прежде чем мы отчистим нашу землю от супостата. Помните, что мирное население не должно пострадать. Вы — защитники! Любой, замеченный в преступлении против гражданского населения, будет наказан по законам военного времени. Напоминаю, вы едете на войну!

Подполковник всегда был склонен к некоторой театральности, но бойцы его уважали за незлобливый нрав и почти отеческое отношение. Поэтому, когда он говорил, по строю то и дело пробегал тихий смешок. Но это пока не взял слово командир батальона полковник Валиулин по прозвищу Валидол. Вот он рычал настоящим львом. Орал на строй бойцов, брызгал слюной. Он угрожал трибуналом за малейшие нарушения и даже расстрелами на месте. Его голос отражался от стен хозблока и казарм и врезался в уши.

Никто не понимал, для чего вся эта накачка. Все знали, что город заселен мутантами, но что те могут сделать против брони? Да и убивать их было не сложно. Все, кто находился в строю, уже видели, как прапорщик Петров застрелил одну такую тварь у КПП. Всадил пулю в голову из «макарова», та и рухнула кулём. А если ее из автомата? Пусть только попробует кинется.

Боец Лёша с неброской фамилией Суслов, вполне серьезно оценивал свои шансы в противостоянии с любым из мутантов. Им уже выдали оружие и объяснили, что нужно делать. А если кто чего не понял, рядом всегда есть мудрое командование, которое всегда подскажет что и к чему.

Лёша не боялся мутантов.

Он не видел ни одной твари вблизи. Только мельком на экране телефона, спрятанного за батареей в казарме (все смартфоны командование приказало отобрать еще в начале пандемии). Ну, и в учебном фильме, где рассказывали в общем, что это за вражина такой и с чем его едят. Никаких кровавых роликов, только учебный материал с фотографиями и какими-то схемами. Про худых и длинных было не интересно. Простые неудачники. А, вот, с ящерообразной тварью было поинтересней. Мощная, живучая и невероятно сильная. Говорили, что сила сжатия ее челюстей может достигать нескольких тонн. Мощнее, чем у крокодила. Правда не говорили, как им удалось это выяснить, но да бог с ними. Тварь Лёшу просто завораживала своей грандиозностью. Даже не верилось, что когда-то это был обычный человек. Учитель или сантехник. Или военный…

Ряды российской армии сильно сократились за последнюю неделю. Лёша видел, как какого-нибудь парнишку уводят после ежедневного утреннего или вечернего осмотра. Куда уводят? Ни кто не знал. Просто уводили, понуро опустившего бритую голову дохляка и все. Конечно были слухи и домыслы. И все они, так или иначе, сводились к тому, что бойцов увозят в какую-то военную лабораторию. На опыты. Кто-то даже говорил, что наши ученые научились создавать препарат, который замедляет или полностью останавливает мутации и человек остается внешне вполне обычным, но на самом деле очень сильным и быстрым. Вроде, как суперсолдат. Но, понятно, что все это пустая болтовня. От страха чего только не придумаешь.

Боялся ли сам Лёша? Немного. Реально немного. Он полагал, что если не заболел сразу, то уже не заболеет никогда. Сколько уже народу увели, а он все тут. Вот другие боялись. Это было заметно. Дрожали, бегали постоянно себя осматривать в зеркало. Лёша в душе посмеивался над ними. Если такие трусы, то какого лешего поперлись в армию? Сидели бы дома, у мамкиной юбки. Паникеры чертовы.

А когда все слова были сказаны, а приказы отданы, бойцов загрузили по «Уралам» да «Камазам» и погнали в сторону города. Многокилометровые вереницы техники понеслись выполнять боевую задачу, которую сам для себя Лёша называл «освобождение». Как в годы далекой Великой Отечественной Войны. Они ехали освобождать великий город, который устоял против фашистов, а против тварей устоять не смог. Значит их задача не менее важная. А может даже и поважнее той, что стояла перед прадедами.

Отделения построились, командиры нарезали задач, из которых внятных, было не много. Так показалось Лёше, по крайней мере. Потом все полезли в броню. Лёше и его боевым товарищам досталась старая «восьмидесятка» с хорошим бортовым номером. 123! «Это явно знак», — подумал Лёша, который любил всевозможные хитрые совпадения цифр. Или не хитрые, а просто последовательные, как сейчас.

Внутри бронетранспортера Лёша чувствовал некое подобие уюта. Четыре пары больших колес несли могучую машину мягко, бережно. Отделение смирно седело по местам. Большой, чернявый Аслан Дагаев сосредоточенно смотрел куда-то в стальной борт и поглаживал ствольную коробку потрепанного АК-74. Командир отделения сержант Сергей Васюта — контрактник из Тосно — что-то разглядывал на планшете. Стрелок Слава Панарин пытался что-то разглядеть в щель перископического смотрового прибора. Артем Семенов — механик-водитель — уверенно вел БТР, сохраняя дистанцию за впередиидущим транспортом.

— Мы, похоже, шпарим по Витебскому, — сообщил зачем-то Панарин. — У меня тут деваха жила. Та еще сучка оказалась. Надеюсь, она превратилась в одного из этих уродов. Я бы лично ее завалил.

— У тебя, наверно, родственников нет. — Сквозь гул движка хрипло пророкотал Дагаев. — Или не заболел никто, раз ты такой веселый.

— Как это нет? Очень даже есть. — Ответил Панарин. — Бабка заразилась в самом начале. Наверное, уже закопали в общей могиле. А про мать и сестру ничего не знаю. Эти пидоры телефоны поотбирали…

Он сокрушенно покачал головой, явно жалея телефон, нежели бабку. Дагаев смотрел на него с нескрываемым отвращением. Лёше показалось, что будь его воля, кавказец задушил бы Панарина голыми руками. По крайней мере, постарался бы. Панарин был весьма крупным малым и занимался рукопашным боем, что не раз доказывал в коротких стычках с сослуживцами. Дагаев это знал, поэтому и не обострял. Был бы тут хоть кто-то из его земляков, смертоубийства было бы не избежать. Но мудрое командование все правильно рассчитало, решив рассадить горстку уроженцев гор по разным экипажам.

Миновали блокпост на Обводном канале. Колонна постепенно подтягивалась к центру города. По слухам, теперь это был центр мутантов. Они вполне комфортно прятались во множестве подворотен и хитросплетений дворов-колодцев. Квартиры тут стали тюрьмами для тех, кто не успел или не пожелал бросать свои жилища.

Это было глупо. Теперь командам военных спасателей приходилось зачищать каждый двор, чтобы выколупать этих идиотов из их нор. Были даже случаи сопротивления. Кто-то не желал покидать свои дурацкие, ветхие квадратные метры. Лёша смеялся над такими придурками и ни капельки их не жалел.

А еще он не знал, как будет относиться к тем, кого предстоит спасти ему. Их роте достался Васильевский остров. То еще местечко. Опять же по слухам, там был просто рассадник тварей. Командование донесло до бойцов, что мутанты выработали некую тактику засадных атак. Они прячутся в зелени дворов и парков, где поджидают добычу. По разведданным численность некоторых «групп» может достигать сотни. И это не ложь. Им показывали снимки с дронов и вертолетов. Выглядело это все ужасно… и обнадеживающе. Если борт 123 направили в самое пекло, значит, им доверяют такой ответственный участок. Значит, они выгодно выделяются на фоне остальных подразделений.

Еще один блокпост на Благовещенском мосту. Точнее, сразу два укрепленных поста в обоих концах переправы. Один сдерживал проникновение тварей со стороны Адмиралтейского района, второй не выпускал их с острова. Как говориться, разделяй и властвуй. Вполне разумно. Такие блокпосты были установлены на всех переправах города.

— Вот, где служба — чистый кайф. — Сказал Панарин, словно подслушав мысли Лёши. — Сидишь себе в бетонной коробочке, семки грызешь, в уродов изредка постреливаешь да пайку жрешь. А мы катайся по улицам с риском для жизни.

В чем-то он был прав. Служба на блокпосту выгодно отличалась от той, что была уготована их отделению. Тут безопасно. Это не блокпост где-нибудь в Чечне девяностых, где тебя запросто мог подстрелить снайпер, где приходилось отражать атаки террористов, где любое ржавое корыто могло рвануть так, что костей не соберешь. Мутанты не стреляли. Они теперь старались избегать появляться в пределах прицельной дальности снайперов.

Но райская служба не прибавит очков у командования. Всем отлично понятно, кого поставили охранять мосты. Тех, кто не способен больше ни на что другое. Сидение под защитой бетонных стен не прибавит орденов и медалей.

— Все, мы на Ваське, — сообщил командир Васюта. — Наш квадрат: Наличная в районе Ленэкспо, до Малого проспекта. Дальше до девятнадцатой линии и по Большому проспекту опять к Ленэкспо.

Маршут Лёша забыл почти сразу, как только Васюта закончил говорить. Васильевский остров он не знал совсем. Как, впрочем, и остальной город. Лёша родился и вырос во Всеволожске. Там был его дом, родня и друзья. Оттуда его призвали в ряды вооруженных сил, когда он не смог поступить в ПТУ. Он хотел бы защищать Всеволожск, но у командования на него были свои планы.

Ну, Васька, так Васька. Заодно можно полюбоваться красотами одного из старейших районов города.

— Внимание! — скомандовал Васюта. — Семенов, давай на Гаванскую двадцать. Там эвакуация. Это такой большой дом сплошным прямоугольником.

— Вижу, — буркнул механ, наплевав на субординацию. Он смотрел в экран навигатора. — Куда там подъехать?

— На самой Гаванской будут стоять автобусы. Дуй к ним.

БТР дернулся и потащил свою тяжелую тушу к указанному адресу.

А потом была зачистка. Отделение, прикрывая друг друга, вызволяло одуревших от ужаса гражданских. Приходилось вламываться в парадные и в сами квартиры. Скверным было то, что в одной упряжке с бойцами работал экипаж полиции и целая команда спасателей. Лёша испытывал подобие ревности. Ему не хотелось делить будущие заслуги с теми, кто не сумел удержать город. Но наличие специальных приспособлений вроде бензореза и хреновины для отжимания дверных коробок, пока, делало это сотрудничество необходимым.

В квартирах помимо жильцов в человеческом обличии, часто находились и мутанты. Полицейские справлялись с ними довольно быстро. А потом узников собственных квартир вели к автобусу, передав сопровождение бойцам. Получалось, что их, обученных военных держали на подхвате. Как какую-то прислугу. Лёшу это начинало жутко бесить.

Автобус, окна которого были основательно забраны мощными решетками, принимал все новых и новых пассажиров. Вскоре он заполнился и отчалил, уступив место другому такому же. И работа вновь закипела. Спасатели вскрывали квартиры, если это было необходимо, полиция отстреливала мутантов, а бойцы водили стариков, детей и прочих жильцов к автобусу.

Случай пострелять представился спустя два часа от начала спасательной операции. Пара мутантов выползла во двор и сразу попыталась скрыться за мусорным баком. Лёша заметил их первым и сразу открыл огонь, от чего одна из бабусь едва не лишилась чувств. Дистанция была не велика, метров тридцать. Пули выбивали искры из большого металлического бака, за которым успели скрыться мутанты. Лёша, удерживая автомат, как учили, высадил в сторону врага весь рожок, не мелочась на какие-то там глупые очереди. Часть пуль пролетела мимо бака и влетела в стену дома, оставив множество отметин в штукатурке и одном из окон.

Так, теперь нужно сменить рожок на полный и продолжить атаку… Удар сзади сбил Лёшу с ног. Сильные руки выдернули из его рук автомат, а к его лицу приблизилась разъяренная физиономия Васюты.

— Ты, сука, что творишь? — прошипел он. — Я же тебя сейчас на ноль прямо тут умножу.

Лёша смотрел на командира ошалелыми глазами. Он не понимал, почему с ним так поступают. В голове шумело от удара по затылку.

— Дагаев, Семенов, посмотрите, что там. — Приказал он бойцам.

Те кивнули и двинулись к мусорному баку, удерживая опасный сектор под прицелом.

— Товарищ командир… — начал было оправдываться Лёша, но Васюта грубо прервал его.

— Еще раз выкинешь что-то подобное, и я лично тебя к стене поставлю.

— Но я первый заметил уродов…

Со стороны помойки раздались две короткие очереди. Голос с кавказским акцентом сообщил: «Чисто!».

— Единственный урод здесь, это ты, — мрачно ругнулся Васюта. Он кинул лежащему бойцу автомат. — Поставь на предохранитель и не снимай, пока я не прикажу. Ясно?

Лёше ничего не осталось, как согласно кивнуть. Он поднялся и принялся отряхивать свою новенькую форму, которую теперь придется стирать. Когда командир отвернулся, Лёша бросил ему в спину полный ненависти взгляд…

Весь день они провели в подобных спасательных операциях. Поздно вечером Васюта скомандовал механу Семенову двигать на мост, по которому они въехали на остров. Там, над самой Невой они сразу проследовали к полевой кухне, где их накормили вкусной кашей с тушенкой. Не ел только Дагаев, который унюхал в каше свинину. Он перебился сухпайком и сразу ушел спать в выделенную им палатку.

— Муслим так с голоду помрет, если жрать не будет, — усмехнулся Панарин. — Консервов с бараниной тут нема.

— Он и говядину может лопать, — сообщил Семенов. — Только на кухне все равно их смешивают. Как мой батя поросятам кашу из комбикорма запаривал, так и нам готовят.

— Эх, сейчас бы водочки соточку, — с блаженной улыбкой вздохнул Панарин. — Нам же, вроде как, положены сто грамм фронтовых? Надо спросить с Васюты.

— Фронтовые, это когда на фронте, — флегматично ответил Семенов. — А тут какой фронт? Стреляешь в уродов, да бабусь к автобусу тащишь. Смех один.

— Ну да, работенка не пыльная, — согласился Панарин, с хрустом в суставах, потягиваясь. — Тут один Суслик бы справился. Вон, как шмалял сегодня героически.

Он заржал. Семенов поддержал его улыбкой.

Лёша Суслов молчал. Он доел пайку и теперь старательно делал вид, что не обижается. Хотя слова ублюдка Панарина задели его. Позор от неуставного поступка командира, терзал Лёшу пуще зубной боли. И смех его же боевых товарищей, поэтому, звучал еще обидней. Кто, как не они должны поддерживать друг друга? Они должны были объяснить Васюте, что с теми, кто прикрывает его же спину, так не поступают.

Но всем было плевать на принципы боевого братства.

Перед отбоем всех проверили на предмет кожных изменений. Санинструктор велел всем раздеться и придирчиво осмотрел каждого. Всем измерили температуру и только потом объявили законный отбой.

Для Лёши прошедший день показался бесконечным и утомительным. Укутавшись в одеяло он моментально заснул. Ночью стреляли. В основном одиночными и пару раз очередью патронов на десять. Все эти звуки пробивались сквозь вязкий сон рядового Суслова, но усталость брала свое.

Утром, сразу после побудки, их вновь осмотрел медик, после чего все оделись и отправились завтракать.

— Слыхали, ночью шмаляли снайпера? — спросил Панарин. — Вот уж работенка не бей лежачего. И паек нормальный, и снаряга не то, что наша. И во всякое говно не надо лезть.

— Началось, — вздохнул Васюта. — У тебя тем больше нет никаких?

— А что, я не прав? — не унимался Панарин. — Получается, кому война, а кому мать родна.

— Так чего сам в снайперы не подался? — Спросил мрачный Дагаев.

— По зрению не прошел, — ответил боец, ничуть не смутившись. Он вообще не умел смущаться.

— По терпению ты не прошел. — сказал Васюта. — Прикинь, что снайперу целый день или всю ночь приходится неподвижно лежать на позиции. Ни поссать, ни посрать.

— Это когда против черных воюешь, — возразил Панарин, — а тут…

— Ты, пес, кого сейчас черным назвал?! — взвился Дагаев, вскочив с места. — Я тебе сейчас печень вырву, шакал!

— Ну, рискни, — ухмыльнулся Панарин и тоже поднялся.

— Отставить базар! — рявкнул Васюта.

Вся палатка повернулось к ним. Несколько десятков пар глаз смотрели на конфликтующих с интересом. Со всех сторон доносились подбадривающие возгласы. Все хотели драки.

Вошел ротный, аж целый капитан, и быстренько угомонил бойцов.

— Что за блеянье! — гаркнул он так громко, что, кажется, даже столовые приборы на столах вздрогнули. — Вы, что, бараны, здесь исполняете? Хотите по наряду схлопотать? Могу устроить.

Все как-то сразу сникли.

— Кто командир отделения? — спросил капитан грозно.

— Я, товарищ капитан! — Вытянулся в струну Васюта.

Капитан критически, словно бычка на рынке, осмотрел бойца. Потом сокрушенно покачал головой, развернулся и вышел.

Почти сразу возобновился стук ложек о миски. Бойцы доедали с удвоенной скоростью. Никто не болтал попусту. Панарин с Дагаевым тоже принялись быстро поглощать пищу. Но доесть многие не успели. Снаружи объявили общий сбор. Все разочарованно отставили тарелки. Кто-то еще пытался впихнуть в себя лишнюю ложку каши. Многие недовольно поглядывали на отделение Васюты, из-за которого завтрак прервался так скоропостижно.

Построились, получили сухое напутствие ротного. Расселись по машинам, заботливо заправленным и осмотренным перед выездом.

Семенов тронул с места плавно. За вчерашний день он сильно поднаторел в управлении тяжелой бронемашиной. Многие из них в чем-то поднаторели: кто в стрельбе по движущемся мишеням, кто в вождении, кто в командовании. Только Лёша не чувствовал в себе каких бы то ни было изменений. Кроме обиды на боевых товарищей, вчерашний день ему ничего не дал. Может сегодня будет лучше? Он очень надеялся, что у него появится шанс себя проявить.

Надежды рухнули к вечеру, когда оказалось, что ничего нового судьба ему не уготовила. Все повторилось с точностью до мелочей. Пожарные с ментами вытаскивали людей из квартир, а Лёшу заставили сопровождать самых хворых к эвакуационному автобусу.

И твари, как на зло, решили не появляться в поле зрения. Лишь раз Дагаев пальнул короткой очередью в мелькнувшую далеко в кустах долговязую фигуру. Но попал он или нет было непонятно.

И все!

Они вернулись на мост в теплых сумерках белой ночи. И вновь вонючая палатка столовой, дробный перестук ложек по тарелкам, осмотр дотошным фельдшером и тяжелый, липкий сон. Но перед тем, как уснуть, Лёшу посетила мысль, что он не досчитался нескольких человек в их палатке. Пять раскладушек пустовало. За ужином народ тихонько трепался. Тогда же стало ясно, что у бойцов обнаружилась температура и странности в поведении, во время выполнения боевого задания. Оказывается, у всех командиров отделений есть прямая инструкция наблюдать за поведением и состоянием подопечных. И о любых подозрениях сообщать сразу по прибытии на базу.

Этот приказ создавался не на пустом месте. В железной коробке, на жаре бывало некомфортно, невзирая на открытые люки. А выбираться на броню было настрого запрещено. Поговаривали, что этот запрет многими игнорировался с первых же дней спасательной операции, но формалист Васюта старался четко выполнять все приказы. Еще было доподлинно известно, что жара ускоряла процесс мутаций. И у некоторых, осмотренных с утра, к вечеру могли проявиться нехорошие и уже очевидные симптомы болезни.

Проблему отчасти мог решить кондиционер, но о такой роскоши приходилось только мечтать. БТР с номером 123 был откровенно и бесповоротно устаревшим. Как и другие машины, отрабатывающие задачи по зачистке города.

Утром опять побудка и осмотр. На этот раз фельдшер что-то записывал в небольшой блокнот. После осмотра он вышел, не сказав и слова. Впрочем, как всегда. Народу в палатке-столовой было тоже ощутимо меньше, чем вчера. Ели все молча. Никто не шутил и не задирался. По завершении завтрака все направились к своим машинам, и оказалось, что три БТРа и два БРДМ остались стоять без экипажа. К отделению Васюты подошли три бойца с повязками военного патруля, почему-то.

— Рядовой Семенов, — обратились они к нашему водиле. — Пройдемте с нами.

— В чем дело? — Попытался встрять Васюта, но его быстро оттеснили, отделавшись скупой формулировкой: «Приказ штаба».

— И как нам без мехвода? — не пожелал униматься Васюта.

— Будет вам мехвод. — Из-за спины раздался голос ротного.

На Семенова было жутко смотреть. Весь бледный, с каплями испарины на лбу. Его трясло. Он молча поплелся, окруженный с трех сторон рослыми патрульными.

Водилу им выдали. Низенький татарин, коротко представившийся Ильгизом. Он молча полез в бронетранспортер.

— Видали? Этот татарчонок с другого экипажа, — вполголоса сообщил Панарин. Его ухмылочка куда-то делась. Он указал куда-то в конец ряда припаркованной ёлочкой бронетехники. — Вон с того «Бардака». Там все отделение, походу, расформировали.

Васюта сплюнул и тоже полез на броню. Делать нечего, служба продолжалась. Лёша подумал о том, сколько еще человек уйдет и придет вот так, внезапно? Может и за ним когда-нибудь придут трое и уведут неизвестно куда.

На построении ротный сообщил о грядущей операции по зачистке некоторых квадратов Острова, где могут скрытно находиться огромные скопления противника. Часть групп получит отдельные приказы с местами дислокации.

Все расселись по машинам. После отмашки, 123-й тронулся в путь. Глянув в планшет, Васюта чертыхнулся:

— Нам прибавили еще кусок территории. Смоленское кладбище, будь оно не ладно.

— Вот это залет, — прокомментировал Панарин. — Там, говорят, этих уродов, что собак нерезаных. И на броне не особо покатаешься. Узко.

Весь день до обеда их отделение выполняло те же задачи, что вчера и позавчера. Только теперь количество спасателей явно уменьшилось. Всего два спасателя и один мент с «укоротом».

Лёша воспрял духом. Теперь у него появился шанс отличиться. Васюта несколько раз позволил ему штурмовать парадную, где требовалась эвакуация. В первой же квартире обнаружился мутант. Когда Пожарные отжали китайскую металлическую дверь, урод в грязной майке сразу попытался кинуться. Лёша подождал, пока спасатели уйдут с линии огня. Дверь распахнулась, но урод уже был на прицеле. Дрожащий Лёшин палец надавил на спуск и три пули аккуратно легли в грудь и лицо мутанта. Тот повалился прямо на пороге. Лёша увидел три рваные раны на худой спине и голом затылке. Пули легко прошили тварь насквозь и унеслись дальше по коридору.

Ему подумалось, что это не очень хорошо, если в помещении за спиной мутанта кто-то окажется. Так можно и нормального человека прихлопнуть. Но эта мысль оказалась короткой, и уже через минуту от нее не осталось и следа.

Стрелять Лёше понравилось. Он моментально ощутил сильный прилив бодрости. Наконец-то он уничтожил одну из этих больных мразей. В квартире, помимо мутанта, оказалась женщина. Немолодая, очень бледная. Ее кожа была сухая, как пергамент, а глаза впали так глубоко, что того и гляди совсем провалятся внутрь черепа. Один из пожарных дал ей выпить несколько глотков воды из собственной фляжки. Она жадно присосалась к пластиковому горлышку, и пожарному пришлось с силой отбирать фляжку назад.

— Много нельзя, — объяснил он, но женщина его будто не слышала. Она продолжала тянуть руки к фляжке.

Квартиру осмотрели, но никого больше не нашли. Обычно по всей квартире находили следы крови и сильно обглоданные куски человеческих тел — следы пиршества. Эта мадам, видимо, успела запереться в одной из комнат. А потом смогла привлечь внимание спасателей. Одному богу известно, что она пережила, пока не поняла, что ее заметили.

Лёша лично сопроводил ее до автобуса, заботливо придерживая за худющие плечи. На душе было тепло от того, что, наконец, он смог открыть собственный счет. Как в уничтоженных мутантах, так и в спасенных жизнях.

А потом был еще один случай, когда Лёша замочил тварь. Обстоятельства складывались почти так же, как и в предыдущий раз. Только тварей было две. Одна бродила по коридору, а вторую кто-то запер в одной из комнат. Леша убил ту, что в коридоре, а мент расстрелял запертую. По всей квартире были разбросаны кости, на которых не осталось ни малейшего следа плоти. Судя по количеству останков, тварь успела поживиться сразу двумя членами семьи.

Спасенной оказалась девочка лет четырнадцати. Ей повезло запереться на кухне, поэтому признаков обезвоживания и истощения заметно не было. А еще ей повезло, что когда-то дверь в кухню (обычно стеклянную в таких домах) заменили на более современную, с маленькими декоративными окошечками. Девочка смогла крепко заблокировать дверь стулом, уперев спинку в ручку. Сам стул она подперла большим холодильником. И откуда только силенки взялись в столь юном теле!

Обедали молча и прямо на броне. Каждый думал о своем. Даже Панарин молчал. Васюта приказал Ильгизу тормознуть на Малом проспекте, у спортивного центра. Фасадом тот выходил на сам проспект и на обширную территорию Смоленского кладбища.

Утопающее в тени целого леса деревьев, оно представляло теперь идеальное место для обитания тварей. Их согнали с улиц выстрелами и грохотом брони. Заставили затаиться до поры. За все время пандемии в городе не было проведено ни одной полномасштабной операции по уничтожению мутантов. Отдельные спорадические вылазки не в счет.

Городу нужна реальная зачистка. Неизвестно, как быстро учатся твари. Об их засадной тактике уже не раз упоминалось среди бойцов. Говорили, что мутанты научились прятаться на деревьях. Худые, они почти сливались с ветвями и дожидались своего часа. Когда кто-то проходил мимо, они просто падали сверху, как спелые яблоки на Ньютона. И кирдык. За два дня таким макаром погибло пятеро.

А теперь у командования возникла идея штурмовать лесистое старое кладбище силами нескольких отделений…

На броню вылез Ильгиз. К его круглому лицу приклеилась лукавая улыбка.

— Ну, что, славяне, будем знакомиться? — сказал он и выложил на броню фляжку, в каких обычно таскают воду. — Вот, от товарища осталось. Его вчера увели. Наследство такое, короче.

Панарин оживился, схватил фляжку, отвинтил, принюхался.

— Спиртяжечка! — воскликнул он. — Вот это другой разговор!

— По чуть-чуть, — осадил его Васюта.

— Да чего ты, командир! Что тут пить!

— Я сказал, по чуть-чуть, — строго повторил сержант. — Иначе отберу.

Фляжка пошла по рукам. Первым выпил Панарин, сделав большой глоток. За ним Ильгиз, который морщась передал фляжку Васюте. Командир выпил, совсем немного, но тоже сморщился и задышал. Лёша отпил глоток и закашлялся. Дагаев пить отказался, его не стали уговаривать. Ополовиненная фляжка вернулась хозяину, тот с сожалением завинтил крышечку.

Где-то над головами послышался рокот вертолетов. Вскоре сразу три МИ-8 в полном обвесе пронеслись мимо, сотрясая воздух своими мощными лопастями.

— Вот бы сейчас напалмом жахнули по кладбищу, — мечтательно произнес Панарин. — Или ядом каким-нибудь забористым.

— Это кладбище — памятник архитектуры и истории, — ответил Васюта. — Старые могилы дороже людей.

— Во-во! На людей всем плевать. — Подхватил Ильгиз. — Приходят, уводят бойцов, как баранов на заклание. У меня так все отделение за три дня увели. Я один остался.

— Плевать они на это хотели, — мрачно пробурчал Панарин. — У них в голове одна только операция, сегодня ночью. А нас тут, как идиотов держат, чтоб не мешались. Вот нахрена мы тут?

Все замолчали, с тоской глядя на густую зелень буйной кладбищенской растительности. Кто курил, задымили сигаретами.

— Эти твари на ветках любят сидеть? — спросил вдруг Панарин.

— Говорят, что так, — ответил Васюта. — А что?

— Есть мыслишка. — Панарин отшвырнул окурок и полез внутрь.

Башня, с торчащей из нее спаркой КПВТ и ПКТ стала поворачиваться в сторону кладбища.

— Вот, бля! — Воскликнул Васюта. — Панарин, не смей!

Башенка замерла и через секунду заговорил крупнокалиберный пулемет. Он степенно долбил короткими очередями, посылая в чащу листвы тяжеленные пули. Было видно, как затряслись ветки и несколько верхушек исчезло. Периодически по ходу полета пуль, уносились яркие трассеры. Панарин вел стволом слева направо и чуть наискосок, а потом повторил это движение в обратном направлении.

Грохот стоял жуткий. Некоторые деревья буквально валились, словно срезанные, но в основном ущерб казался незначительным.

Пулемет замолк. Васюта залез внутрь, оттуда донеслась ругань, которую было почти не слышно из-за звона в ушах.

Лёша надеялся, что Васюта накостыляет Панарину. Или Панарин Васюте. Ему было все равно, лишь бы кто-нибудь из них пострадал.

Драки не было. Мрачный Васюта, которому теперь отчитываться за расход боеприпасов, загнал всех внутрь. Рацию он выкрутил погромче и принялся слушать эфир. Как он коротко объяснил, на территории кладбища уже могла работать группа. Кто знает, куда прилетели все пули?

И запрос не заставил себя долго ждать. Васюта назвался и стал врать, про замеченного на территории кладбища «ящера». Факт поражения цели не подтвердил, сославшись на густую растительность и обилие укрытий на территории некрополя.

Вроде отстали. Васюта облегченно выдохнул.

— Теперь придется ехать, смотреть, что ты там настрелял, — сказал он Панарину. — И ты пойдешь первым. Все равно наш квадрат. — Он ткнул пальцем в экран планшета, на котором был обозначен кусок Васильевского острова.

— Это как раз парадный въезд, — сказал Ильгиз, заглядывая командиру через плечо. Он тоже ткнул пальцем в экран. — Давай на вот эту линию. Перед речкой повернем налево. Там главные ворота. Заодно разведаем, что к чему. Вон, Панарина выпустим, он там шороху наведет.

Панарин в ответ только хмыкнул.

Так и сделали. Васюта для порядка немного посопротивлялся. Им был дан приказ стоять напротив ворот, блокируя выход. Но ему самому тоже хотелось глянуть на результат Панаринской выходки. Все бойцы верили в свою бронированную крепость на колесах. Не родился еще мутант, способный причинить броневику хоть какой-то вред.

Кладбищенские ворота были заперты на замок, который сопротивлялся ровно секунду под натиском рычащего броневика. Створки распахнулись, впуская бойцов в мир мертвых.

Дорога тут была. Широкая, годная для проезда. Машина, рыча дизелем, покатила вперед, погружаясь в густую тень. Старинные надгробья по обеим сторонам молча провожали незваных визитеров. Справа проплыла кирпичная церковь. А потом еще одна — нежно-голубая.

— Смотрим в оба, — приказал Васюта. — Дагаев, давай-ка в башню. Осмотрись.

Завыли приводы. Башенка стала разворачиваться.

Проехали еще с полсотни метров. В пределах видимости не встретили ни одного мутанта.

— Может они мертвяков боятся? — Предположил Панарин.

— Они тебя боятся, — ответил Васюта.

— А если им бросить приманку? — Крикнул Ильгиз, не отрываясь от дороги.

— Я даже знаю кого, — хохотнул Панарин.

Дагаев отвлекся от созерцания деревьев и высунулся из башни, сурово глядя на сослуживца.

— Я Суслика имею в виду. — Поспешил уточнить Панарин. — Он у нас самый мелкий, а, значит, самый прыткий. Пустим его вперед и будем щелкать уродов, как в тире.

Бороду Дагаева деформировала скупая улыбка, после чего она вновь исчезла в подбашенном пространстве.

Машина вдруг резко задергалась, задрожала и заглохла, но перед этим в корме что-то громко стукнуло.

— Что за херь, Ильгиз? — спросил Васюта.

— Я что знаю? — огрызнулся татарин. — Я первый день на вашем корыте. Был бы это мой «бардак», я бы тебе сразу сказал, командир. Похоже кирдык двиглу.

— Что значит — кирдык? — Возмутился сержант. Лицо у него было такое, словно он сейчас ударит водилу.

— Остынь, сержант, истерикой делу не поможешь, — тоже набычился татарин. — Движок сдох. Или не движок. Я мог бы сползать, глянуть, но что-то не хочется мне наружу.

— Вот, блядь! — воскликнул Панарин.

— И не говори. — кивнул механ. — Это говно старше любого из нас. Ему в музее самое место, а не боевые задачи решать. Не удивлюсь, если он еще Афганские маковые поля топтал.

Васюта смачно выругался. Ему, как командиру теперь предстояло объясняться с командованием. И сейчас, и потом, когда их вытянут отсюда. С тяжким вздохом он взялся за тангенту рации.

— «Бастион», это сто двадцать третий. Прием. — запросил сержант.

Ответом ему было разноголосое шипение и свист статики.

Васюта повторил запрос, но результат был тот же — рация тоже не работала. Манипуляции с настройками не помогали. Сержант отшвырнул наушник и с ненавистью посмотрел на татарина. Но ругаться не стал. Он погрузился в свои сержантские размышления.

Время текло медленно, как река Смоленка, что катила свои воды к финскому заливу. Сквозь густой кустарник ее почти не было видно, но запертые в броневике бойцы точно знали, что она там есть. Не широкая, но достаточно просторная, чтобы можно было воспользоваться ее гостеприимством, если придется отступать пешком.

Мутанты не умеют плавать, это доказанный факт. Как и тот, что из пятерых бойцов, двое, тоже плавали не лучше топора. Дагаев и Панарин дружно отмели этотвариант. Они предлагали вызвать катер, если вероятность пешего отхода наступит. Патрульные катера спокойно ходили по рекам и каналам. За несколько дней была создана небольшая речная флотилия, состоящая из разномастных суденышек. Их вооружили, чем попало, но за время своего существования, они почти не доказали свою полезность.

Словно в подтверждение их идеи, совсем неподалеку справа послышался звук мотора. Негромкий. Лодка, идущая по речке, явно никуда не торопилась.

— Давайте позовем их? — Предложил Панарин.

— Как? Будем кричать: вытащите нас отсюда, мы, как последние идиоты залезли сюда, а теперь нам страшно? — усмехнулся Васюта.

Панарин тихо выругался.

— Да и не докричаться нам. Деревья мешают. И расстояние.

— А если так? — Дагаев поднялся к башенке и через секунду тишину кладбища разорвала короткая очередь КПВТ, смотрящего сейчас почти в небо.

В замкнутом пространстве всех оглушило. Панарин и Васюта ругали кавказца, а тот, вместо того, чтобы дать им отпор чуть приоткрыл один люк.

— Уплывают, — мрачно сообщил он.

Было слышно, как лодочный мотор взвыл. Его звук стал удаляться. Лодка явно встала на глиссер.

— Ну, хоть тварей отогнали, — отметил Панарин.

— Нет тут никаких тварей, — сказал Васюта, — Только зря залезли. Не мог он сломаться где-нибудь по дороге…

— Тихо, — прошипел вдруг Ильгиз. — Я, кажется, что-то видел.

— Что? — Спросил Васюта.

— Вон, наверху, почти рядом с нами.

Сержант отстранил его. Он долго всматривался туда, куда указывал татарин через прицел, сменив увеличение на максимальное, четырехкратное. Увидел крону дерева, которая почти сливалась с соседней, увидел ветки и сплошной лиственный покров. Неожиданно одна из «веток» шевельнулась. Причем не синхронно с остальными, как это бывает, если дерево раскачивает ветер. Да и ветра никакого сейчас не было.

Ветка которую он увидел в прицел оказалась тонкой рукой. Или лапой. Хваталкой. Да чем угодно, только не частью дерева.

— Мать моя женщина, — пробормотал Васюта ошарашено. — Они и впрямь на деревьях прячутся.

— Где? — заинтересованно встрепенулся Панарин. — Дай глянуть.

Васюта уступил место у прицела, а сам перебрался на сиденье командира.

— Ох, бля, — протянул боец. — А вон еще один. Маскировка что надо.

Теперь смотрели все по очереди. И так же удивленно восклицали. Не смотрел только Лёша. Он сделал вид, что ему не интересно. Но, на самом деле, ему было очень страшно. Он представил, что их не заберут и придется прорываться пешком… Да даже если кто-то и приедет их вытаскивать, все равно кому-то придется вылезти, чтобы подцепить трос. А как это сделать, если все деревья вокруг буквально усеяны тварями?

Пошлют, наверняка его. Как Панарин советовал. К нему изначально тут относились, как к слабоумному и ненадежному. Он не удивится, если его пошлют на съедение, только бы спастись самим. Все их помыслы лежали на поверхности. Они были очевидны.

Пока все разглядывали притаившихся уродов, Лёша сел в самый угол и тихонько, как мог, дослал патрон. Затвор лишь тихо щелкнул. С предохранителя тоже снял заранее, чтобы не терять драгоценных секунд, когда настанет время защищать свою жизнь. А в том, что оно настанет, Лёша не сомневался ни секунды.

С момента поломки миновало десять часов. Кладбищенские сумерки окутали умерший броневик густым мраком. Белая ночь не имела тут власти. Даже белый день тут пасовал перед мрачной тенью.

Ильгиз еще пару раз попытался запустить двигатель, но из моторного отсека не донеслось ни звука.

Сидели в темноте, пытаясь сберечь заряд аккумуляторов. Панарин утверждал, что это глупо, но Ильгиз наплел какой-то технической чуши и все ему поверили. Для Лёши так даже лучше. В кромешной темноте никто не видел, как он гладил пальцем спусковой крючок своего автомата.

— Почему за нас не ищут? — Спросил Панарин. — Связи с нами нет уже вон сколько. Должен же кто-то озаботиться…

Он замолк на полуслове. Где-то далеко загрохотало и защелкало. Город давно утратил звуки жизни, и в его мертвой тишине теперь было слышно, как десятки, если не сотни стволов палят одновременно.

— Это кто там так садит на все деньги? — спросил Панарин. — Уж не на мосту ли?

На него шикнули все, кроме Лёши.

Звуки далекого боя не прерывались ни на секунду. А секунд этих успело пронестись много. Они слились в долгие минуты. А потом звуки боя будто раздвоились. Точнее, к ним присоединились другие, более тихие и далекие. А потом канонада разразилась с противоположной стороны острова. К звукам стрелкового оружия примешивался характерный минометный свист. А еще басовито ухали танковые орудия.

— Это что, мля, происходит? — взвился Панарин. — Это на мостах?

— Похоже на то, И где-то у залива идет войнушка. — сипло ответил Васюта.

— То есть на помощь нам рассчитывать не стоит? — предположил Ильгиз

— Похоже на то. — Как автомат повторил сержант.

В темноте Лёша не мог видеть их лиц, но подозревал, что они сейчас выражают крайнее беспокойство.

Васюта принялся на ощупь крутить ручки настройки частот и антенны. Прибавил звук на максимум. Душное нутро броневика наполнилось шипением, через которое пробивались звуки, отдаленно напоминающие человеческие голоса. Сержант ругался, пытаясь найти нужную волну. Но его попытки закончились лишь тем, что обрывки далеких фраз стали чуточку понятней на фоне шума.

«… Апали… вестно… ём бой… по…ление!»

Сержант убавил звук. Он привалился к стенке и закрыл голову ладонями.

До утра оставалось несколько часов…

— Надо уходить, — сказал Дагаев мрачно.

— Уходить, это хорошо, — согласился Васюта. — Ты уверен, что вы с Панариным переплывете речку?

— Уверен, — кивнул кавказец. — Если надо, я ее перепрыгну.

— Со мной на спине. — Заржал Панарин.

Дагаев тоже улыбнулся.

— Хорошо бы услышать катер, как вчера, — произнес Ильгиз. — Только не палить из пулемета, а выбежать прямо на него.

— Ага, чтобы нас с перепугу свои же и постреляли. — Возразил Панарин.

— Короче, решили, — подвел итог сержант. — Высиживать тут смысла нет. Значит так, мочим этих ублюдков на деревьях. Всех. Лупим по кустам, в сторону реки на весь боекомплект. Как только последняя гильза упадет в мешок, мы должны уже быть у речки. Тут метров шестьдесят, не больше — стандартная школьная дистанция. Кто умеет плавать, поддерживает тех, кто не умеет. Нам сильно повезет, если тот берег не будет кишеть мутантами. Там тоже кладбище, но без такой растительности. Братские могилы и все такое. Забор, правда, низковат. Если твари и там будут, и мы не сможем их перестрелять, значит, плывем по течению в сторону залива.

— Может, катер подождем? — неуверенно предложил Панарин. — Я до залива точно не доплыву. Никто не доплывет.

— Катер, это хорошо, да только кто тут остановится, когда мы собираемся устроить настоящий ад. Нас за десять верст будет слышно. Ну что, все готовы?

К пулемету встал сам Васюта. Щурясь, он навел ночной прицел в то место, где по его предположению находился один из уродов. КПВТ стал долбить, выплевывая пламя вперемешку с пороховым дымом. Ветки затрясло от коротких очередей. Сержант вел прицелом поближе к кронам, отчего многие ветки срезало, словно ножом. Они падали на землю, а вместе с ними что-то еще.

Башня медленно поворачивалась против часовой стрелки. Когда лента иссякла, ее поменяли на новую и долбежка продолжилась. Васюта садил короткими очередями, а все остальные прильнули к смотровым перископам, пытаясь хоть что-то разглядеть. Панарин проорал что-то, но его не услышали.

Новая лента. Пока заряжали, ствол КПВТ остывал. Хотя в этом не было большого смысла. Боекомплекта осталось на две сотни выстрелов.

Башня описала половину круга. Сержант сосредоточенно косил деревья, не разбирая целей. Он стрелял туда, где по его предположению должны были находиться твари.

Еще лента… И четверть окружности.

Пулемет долбил солидно. Почти все пространство вокруг машины было усеяно ветками. Васюта давил на гашетку и матерился.

Ствол пулемета вернулся в первоначальное положение. Сержант опустил его и повел настильным огнем по вероятным укрытиям мутантов. Старинные склепы и надгробья буквально рвались на куски от попадания пуль калибром 14.5 миллиметров. На всякий случай, он всадил несколько коротких очередей по колокольне церкви. Вдруг там тоже кто-то притаился.

Боекомплект иссяк, но Всаюта и не думал останавливаться. У них еще имелось полторы тысячи выстрелов к ПКТ. А это тоже не хухры-мухры. И пусть его мощь было не сравнить со старшим братцем, зато плотность огня значительно выше. Если вести огонь разумно, то этого хватит, чтобы уничтожить все живое в радиусе ста метров точно. Или почти все. Толстых древесных стволов пулям 7.62 не пробить. Но панику на тварей они наведут серьёзную.

Леша глазел в смотровое устройство, напрягая зрение. Он даже разглядел уродов, которых скосило с деревьев пулеметом. Их тощие тела валялись повсюду. Некоторые еще шевелились. Плохо было то, что среди них могли оказаться вполне еще опасные, легкораненые. А бежать к спасительной реке придется как раз по ним.

Васюта словно подслушал его мысли и оставшийся запас патронов в триста высадил в сторону их отступления. Пули врезались в надгробья уже не так солидно, но все равно умудрялись откалывать большие куски.

Заглох пулемет. Васютя слез с подвесного сиденья и проорал:

— Не думаю, что убил всех. Часть могла остаться вне досягаемости пулемета. Прямо над нами. Так что смотрите в оба! Больше ждать нельзя!

С замирающим сердцем Лёша смотрел, как Дагаев откидывает створки десантного люка.

— Все! Пошли! — Заорал сержант и первым выскочил наружу. Он попетлял между могилами, путаясь в ветках и кусках надгробий. Заскочил на гранитную плиту могилы и вскинул автомат. Раздались выстрелы. Командир стрелял вверх. Туда, куда не позволял достать угол вертикальной наводки башенных пулеметов. На броню стало что-то падать с глухим стуком.

Ильгиз, и Дагаев выскочили следом. Прыгая через ветки и трупы мутантов, они пробежали чуть дальше, но тоже остановились и стали прикрывать отход.

— Суслик, давай! — заорал Панарин. — Я следом.

— Нет! — Завопил Лёша. — Он вдруг понял, что все ошиблись. Что решение уходить из безопасного чрева бронемашины было неправильным. Фатальным. Даже если им и удастся добежать до реки, то впереди еще весь остров, набитый тварями под завязку. — Я не пойду!

Панарин выругался и потянулся, чтобы схватить Лёшу за шкирку…

Раздался выстрел. Панарин отшатнулся. Его качнуло. Он удивленно посмотрел куда-то на свой живот. Ноги подкосились, и он рухнул навзничь, наполовину вывалившись из десантного люка.

— Сука! — Заорал Васюта. — Ты что, мразь, наделал?!

Сержант был недалеко и все видел. Ярость накрыла его. Он выпустил в люк остаток магазина, надеясь на счастливый рикошет. Лёша в ужасе упал на пол десантного отсека. Он слышал визг пуль буквально в сантиметре от себя. Но ни одна из них не достала его. Еще он услышал, как в борт что-то ударилось. Словно сержант, расстреляв патроны, решил не менять магазин, а вместо этого стал кидаться камнями.

Гулко ударило по ушам. Отсек моментально заполнился пылью и какой-то вонью.

Граната. Это была граната! Они всерьез пытаются убить своего боевого товарища только за то, что он отказался следовать за ними?

Леша подполз к люку, высунул наружу ствол автомата, перевел его в режим стрельбы очередью и нажал на спуск. Он ни в кого конкретно не целился. От страха все перед глазами плыло и мерцало, даи темно еще было. Какая уж тут прицельная стрельба.

Внутренний голос подсказал, что у него тоже есть пара гранат. Если он не воспользуется ими прямо сейчас, то следующая порция смерти взорвется внутри бронемашины. Второй раз Васюта не промахнется.

Что там надо делать? Вытащить гранату из подсумка? Есть. Отогнуть усики? Тоже есть. Вы дернуть чеку? Вот так… А теперь метнуть ее в противника.

Лёша бросил гранату примерно туда, откуда прилетела первая. Из люка он не высовывался. Четыре секунды и снаружи бабахнуло и тряхнуло. Совсем недалеко. Осколками швырнуло в борт. Может, отскочила от дерева? Выяснять желания не было. В голове созрел план, который необходимо было срочно исполнять. Правда был велик риск нарваться на пулю или очередную гранату.

Кашляя словно туберкулезник, Лёша метнул в проем оставшуюся гранату. Теперь грохнуло значительно дальше. Не теряя времени, он перевалил ноги мертвого Панарина наружу и потянул на себя нижнюю створку люка. От натуги потемнело в глазах, но он справился. Так, теперь осталось закрыть верхнюю. С этой уже проще.

Створка захлопнулась. Отсек вновь погрузился во тьму. Лёша влез в кресло наводчика. Ага, башня повернута, куда надо. Что там в прицеле?

Ничего. Только израненные пулями стволы деревьев, разбитые надгробья и река в просвете растительности. Следов его экс-сослуживцев нигде не было. Никто не стрелял и не швырялся гранатами. Они просто убежали, поджав хвосты. Проклятые, тупоумные придурки.

Лёша пытался злиться на них, но почему-то не мог. Может потому, что жить им осталось совсем немного? Кто злится на мертвецов?

Снаружи послышался звук. Кто-то ходил совсем рядом, ломая ветки, валявшиеся вокруг плотным слоем. Неужели эти трое вернулись? Осознали свою ошибку и теперь хотят попроситься внутрь? Вот хрен им!

Или задумали какую-то каверзу…

Лёша ударил прикладом автомата по корпусу. Звук получился гулкий. Звук шагов стих.

— Пошли на хер, уроды! — закричал Лёша во всю глотку. — Я никого не пущу!

Тишина в ответ. Только стук собственного сердца где-то в ушах.

И что-то еще. Какой-то шум. Еле слышный. Не снаружи, а совсем рядом, внутри.

Лёша сполз с подвесного кресла башни и стал крутить головой, пытаясь на слух обнаружить источник звука.

Нашел почти сразу. Шипела рация. Да не просто шипела, сквозь статику был слышен голос. Лёша схватил тангенту, нажал на кнопку.

— «Бастион», это сто двадцать третий! — Завопил он в микрофон. — «Бастион», срочно нужна эвакуация!

Рация продолжала шипеть. Лёша принялся крутить ручки настройки. Шум менял тональность и громкость, но голоса четче не становились. Лёша кричал в рацию, умоляя о помощи, но все впустую. Голосам не было до него никакого дела. Они переговаривались между собой.

Лёша бросил ее и укрутил звук до минимума.

Время вновь потекло мимо. Ему тоже не было дела до человека, запертого в броневике. Звук шагов снаружи вновь возник. На этот раз Лёша не кричал и не молотил прикладом в борт. Он решил игнорировать звук. Кто бы там не бродил, ему не проникнуть внутрь. Следовательно, и беспокоиться о нем не стоит.

К вечеру в животе заурчало. Лёша понял, что он голоден. Последний раз он нормально питался вчера, когда они устроили пикник на броне. Сегодня они завтракали галетами с тушенкой. Две банки тушенки на пятерых, слишком мало, чтобы насытиться.

Весь провиант забрал татарин. Как и запас воды. В Лёшиной фляжке плескалось что-то на самом дне. Недостаточно, чтобы позволить себе долгое ожидание помощи.

Единственное, что он мог себе позволить в сложившейся ситуации, снять одежду, чтобы тело меньше теряло влагу. А еще он мог валяться в десантном отсеке сколько влезет. Усталость и стресс последних дней измотали его. А теперь у него появилась хорошая возможность выспаться.

Ночью кто-то ходил по броне. Все те же размеренные шаги. Лёша закрыл уши руками и зажмурился. Звуки снаружи вызывали бессильную злость. Дважды Лёша вскакивал, ползал от одного смотрового устройства к другому, пытаясь увидеть того, кто топал.

Никого.

Засыпать после такого было непросто. Лёша ворочался на неудобных креслах. В голову лезла всякая дичь. Он вспоминал мать, ее вечную опеку, от которой воротило с души. И как она ему такому домашнему позволила отправиться в армию? Где она теперь? Жива ли?

И вновь сон, в котором он, наконец, увидел того, кто ходит по броне. Это был Панарин. Он стоял рядом со стволом пулемета и укоризненно смотрел на Лёшу. Его живот был выпотрошен, как у рыбы, а внутри зияла чернота. Он открывал рот, но Лёша не слышал слов. Лёша кричал, требовал, умолял бывшего сослуживца уйти, оставить его в покое. В ответ на мольбы Панарин лишь улыбался самой гнусненькой своей улыбочкой.

А затем наступила темнота. Словно кто-то накрыл глаза черной, непроницаемой тряпкой.

Утром Лёша жадно допил оставшуюся во фляжке воду. Он попытался вновь связаться с «Бастионом». Таким близким и одновременно далеким. Голоса в наушнике радиостанции стали звучать гораздо четче. Видимо, разные байки не врали о том, что уроды как-то влияют на связь. Но от осознания этого факта легче не стало. Лёшу по-прежнему не слышали. Голоса переговаривались между собой. Их беседа сводилась к обсуждению ситуации в городе, а форма общения была какой-то неформальной. Это больше напоминало телефонный разговор, нежели короткие и сухие фразы военного канала связи.

— Эй, меня кто-нибудь слышит? — без какой-либо надежды спросил Лёша.

— Слышу тебя, сто двадцать третий, — отозвался вдруг один из голосов. — Ты там как? Держишься?

— Пока держусь! — Радостно завопил Лёша. — Наконец-то меня услышали! Мне срочно нужна помощь!

— Мы знаем, — спокойно ответил голос. — Ситуация сложная. Уроды напали на все блокпосты разом. Много погибших. Тебе сильно повезло, что ты не приехал тогда. Очень сильно повезло. Там был настоящий ад.

— А когда меня вытащат?

— Нужно ждать разрешения командования.

— А долго ждать? У меня ни еды, ни воды нету.

— Потерпи, боец. Ты много терпел. Осталось совсем чуть-чуть.

Собеседник замолчал. Лёша позвал, но ему не ответили. Далекие голоса продолжили о чем-то переговариваться.

Лёша вновь улегся, слушая чью-то пустую болтовню.

К обеду его сморил сон. Тяжелый, лишенный сновидений. В железной коробке было нечем дышать от духоты. Лёша весь покрылся потом. Прорвавшись из тяжкой дремы в явь, Лёша еще какое-то время неподвижно лежал.

— Лёша ты там? — Спросила вдруг рация. — Сто двадцать третий, ответь.

Он сполз на пол и рванул к рации, больно ударившись коленкой об один из многочисленных выступов тесного отсека.

— Я тут! — просипел он в микрофон.

— Это хорошо. — ответил голос. — Тут только что поступила информация, что ты совершил воинское преступление. Ты убил сослуживца. Твои боевые товарищи сумели спастись. Они живы и невредимы. Они-то нам все и рассказали.

— Они сами хотели меня убить! — закричал Лёша. — Я не виноват, это они пытались меня сделать приманкой для мутантов.

Он заплакал.

Редкие слёзы текли по грязным щекам. Глаза щипало, а Лёша продолжал рыдать.

— Ну, ладно, не плачь. — Смягчился голос. — Все поправимо. Ты же боец! Ты должен уметь справляться с трудностями.

— Да говно он, а не боец, — сказал еще кто-то. Лёша сразу узнал голос Панарина. — Эй, суслик, как тебе там сидится? Выходи ко мне. Знаешь, у меня теперь новые сослуживцы. Хорошие ребята. Правда, они меня вчера сожрали, но это ведь не беда? С этим можно жить. Я, по крайней мере, в своих не стрелял…

— Ты, козел, пошол в жопу! Я рад, что ты сдох! — скороговоркой выпалил Лёша и отшвырнул микрофон.

Голоса в динамике зашлись хохотом.

— Ладно, не стращайте парня, — вмешался голос Васюты. — Он свое получит, как полагается по законам военного времени. Когда он станет уродом, мы придем и убьем его.

— А разве он уже не урод? — весело спросил Панарин. — Только урод будет стрелять в своего.

Лёша выключил радиостанцию, но голоса в динамике продолжали его оскорблять. Тогда он прикладом стал бить по ней, что вызвало новый приступ веселья. Тяжело дыша, Лёша отполз на свое спальное место и улегся на спину, чувствуя, как силы покидают его. Медленно, с каждой каплей пота они вытекали из всех пор.

Леша пролежал до ночи, слушая неугомонные голоса, которые костерили его на чем свет стоит. Двигаться не было сил. Он хотел выстрелить в радиостанцию, но испугался, что пуля срикошетит и ранит его.

— А что, это было бы не плохо. Справедливо. — Отметил голос Панарина. — Ты же воин, вот и умри, как воин. Пусти себе пулю в голову.

Его дружно поддержали другие голоса.

— Так, боец, слушай мой приказ! — Рявкнул голосом ротного Васюта. — Бери автомат, сунь ствол себе в рот и жми на спуск. Как понял, боец?

Голоса заржали.

— Ты давай не хныкай тут, — подражая Васюте приказал Панарин. — Суй себе в рот, как велено.

— А может он не любит в рот, — засомневался голос Ильгиза. — Может он как-нибудь по-другому предпочитает, короче?

— Вы что, считаете, что Суслик — пидор? — наигранно изумился Васюта.

— Конечно пидор. — ответил Панарин. — Только пидор стреляет в своего.

Леша хотел включить внутреннее освещение. Какой смысл беречь аккумулятор? Может, когда он опустеет, заткнется и рация? Только, вот он не помнил, как включается свет. Да и двигаться было слишком тяжело. Каждое движение вызывало волну озноба.

— Слышь, пацаны, а Суслик-то наш, кажется того — заболел, — сказал Панарин.

— А точно, — подхватил Ильгиз. — Вон колотит, мальца. Скоро станет уродом. Как пить дать.

— Боец, ты себя давно осматривал? — строго спросил Васюта.

Лёшу прошибло новой волной мороза. Он стал ощупывать свой живот и пах. Пальцы плохо слушались. Лёша не мог понять, что он ощущает под ними. Был бы свет, можно было бы понять что к чему. Но организм ослаб настолько, что даже если его ткнут носом в нужную кнопку, у него просто не хватит сил, чтобы ее нажать.

Сколько времени он тут провел в полном одиночестве? Двое, трое суток? Можно было бы спросить и голосов из радиостанции, но те соврут, недорого возьмут.

— Два дня, — сообщил Васюта. — Ты тут два дня. В такой жаре ты уже завтра окончательно превратишься в урода.

— Но есть шанс остудиться, — встрял Ильгиз. — Речка рядом. Водица там просто изумительная. Заодно и попьёшь вдоволь.

— О да! Точно! Может, и до своих доплывешь. — усмехнулся Панарин. — Вода там реально свежая. Ты, главное, не бойся. Мутантов поблизости нет. Слышишь, какая связь хорошая?

Они правы. Река — его единственный шанс. И шагов снаружи уже долго не было слышно. Теперь доползти бы.

— Давай, боец, — без злобы подбодрил голос Васюты. — Я знаю, ты сможешь. Дагаев плавать совсем не умеет, а смог же. А ты три года на плаванье ходил.

Движения давались с огромным трудом. Тяжело дыша, Лёша подполз к десантному люку. Потянул за рукоятку верхней створки и борясь с дрожью в коленках стал толкать ее вверх и вперед. Тяжеленная железяка медленно распахнулась. Так, с нижней проще. Потянуть здесь и она откинется этаким пандусом…

В лицо пахнуло свежестью и прохладой. Нос учуял запах реки, до которой ему предстояло совершить свое самое трудное в жизни путешествие.

Автомат остался внутри. Он был слишком тяжелый, чтобы тащить его на себе. Тут бы самому доковылять.

Ночь была светлой, и какой-то свет проникал сверху, сквозь сильно прореженные Васютой кроны деревьев. По крайней мере, Лёша отлично разбирал путь. Его босые ноги ломали ветки, наступали на трупы мутантов, от которых весьма дурно пахло, а так же резались об острые осколки надгробий. Но он шел. Приходилось держаться за шаткие остатки оградок и за стволы деревьев.

Шаг за шагом, Лёша приближался к реке. Со стороны кладбища ее берег подступал к воде достаточно полого, но Лёша все равно оступился и, издав слабый вскрик, покатился вниз.

Он ударился. Сильно. Настолько, что на какое-то время сознание покинуло его. Впрочем, скорее всего, ненадолго.

— Я же говорил, что он сможет! — ликовал Панарин.

Говоривший находился совсем рядом, но у Лёши не было сил повернуть голову. Не говоря уже о том, чтобы встать. Собрав остатки воли в кулак он пополз к воде, которая была в каком-то метре от него.

Пить…

— Жаль, что все это зря, — сказал Васюта. — Потому что они тебя заметили, боец.

Лёша не слушал. Он полз, преодолевая сантиметр, за сантиметром. Даже когда его ухватили за щиколотку сильные длинные пальцы, Лёша продолжал ползти…

Нападавших было трое. Один спустился по лестнице, двое поднялись снизу. Стоит отметить, они выбрали удачный момент для нападения. Дождались, когда двое жильцов — отставной мичман и подросток — вернутся с добычей и осуществили свой незамысловатый гоп-стоп.

Точнее, попытались осуществить. Отсутствие элементарных понятий в тактике, сделало исполнение задуманного преступления скомканным и сумбурным. Они попытались действовать нахрапом, используя эффект неожиданности. Сосед, что спускался сверху с улыбкой протянул мичману руку, якобы поздороваться. Он, видно, нервничал, поэтому не заметил, как улыбающийся мичман отвел левую руку за спину.

Поздоровались, но рукопожатие, против обыкновения, не разъединилось. Сосед сверху, будучи мужиком сильным и тяжелым, крепко стиснул ладонь мичмана и рванул его на себя. Он попытался что-то крикнуть, но тут нарисовался первый тактический промах. Мичман не стал упираться, он воспользовался инерцией рывка и выкинул вперед левую руку. На секунду блеснуло лезвие ножа. Только на секунду. Ровно столько ему потребовалось, чтобы преодолеть дистанцию в какой-то метр. А то и меньше. Лезвие с глухим звуком вошло соседу в живот, куда-то под грудину.

Он закричал. Так громко, что помощник мичмана Иван оторопел. Он впервые видел смерть человека так близко. Но окрик мичмана быстро привел его в чувство. Обернувшись, Иван увидел двоих бегущих по ступеням человек. Он узнал их сразу. Потому, что они тоже были его соседями. Только жили этажом ниже.

Когда расстояние до ближайшего из этой пары сократилось до метра, Иван всадил в него удар, который в смешанных единоборствах называют фронткиком. Не смотря на то, что Иван был подростком, роста и веса в нем было достаточно, чтобы опрокинуть нападавшего. Тот нелепо всплеснул руками и со всхлипом подался назад. Ноги не нашли опоры, и он повалился на ступени, едва не сбив напарника. Но второй устоял и с матюками бросился на парнишку.

Иван решил не повторяться. Он отступил на шаг, позволив агрессору встать на площадку, после чего нанес точную боксерскую двойку. Соседа качнуло, он попытался отступить, но Иван не позволил ему этого сделать. Удар, который он провел, чаще используется в футболе, нежели в боевых единоборствах.

Сосед сдавленно хакнул, схватился за пах. Его ноги сами собой подогнулись, и он упал на колени. Иван пробил жесткое пенальти прямо в голову нападавшего. Звук получился чавкающее-хрустким.

Тот, что получил ногой в грудь уже оклемался и стал неуверенно подниматься. Но остановился на середине лестничного пролета. Он волком смотрел на парнишку, от которого не ожидал такой прыти, и на мичмана, который наблюдал за схваткой с интересом. Соседа сверху звали дядей Юрой. Его мертвое тело лежало на лестничной площадке. Нож угодил в какой-то важный крупный сосуд, отчего смерть взяла его милосердно быстро.

Схема трое против двоих не сработала. Оставшийся на ногах сосед это понимал. Он не был бойцом. Он даже в армии не служил. Ему нечем было угрожать этим двоим.

Мичман не любил тратить время попусту. Решив, что пауза затянулась, он сделал шаг навстречу соседу снизу. При этом он поигрывал окровавленным лезвием, выписывая в воздухе замысловатые кренделя.

Сосед не выдержал и побежал вниз. Вскоре послышалось, как хлопнула дверь его квартиры и лязгнул замок.

— Что будем делать с этим? — спросил мичман Ивана, указывая лезвием на мертвеца Голос его звучал спокойно, даже как-то буднично. — Твои предложения?

— Вытащить его на улицу, — ответил парень. — Пусть уроды порадуются.

— Плохая идея, — сразу отрезал мичман. — Нам не нужны тут уроды. Не нужно, чтобы они считали наш двор шведским столом.

Иван почесал затылок, что означало высокую степень его задумчивости.

— Если нельзя вниз, — наконец изрек он, — тогда остается тащить его наверх. На чердак. Пусть там воняет.

— Это вариант, — кивнул мичман. — Только давай вначале затащим хабар домой.

Так и поступили.

Пока таскали, тот, которого нокаутировал Иван, стал приходить в себя. Он заворочался, застонал.

Иван вопросительно посмотрел на мичмана. Тот долго задумчиво смотрел на горе бандита. Он не был убийцей или маньяком. Он понимал ценность человеческой жизни. Не смотря на весь хаос снаружи, он понимал, что, отнимая у кого-то жизнь, он теряет частичку своей души. Но еще он четко осознавал, что люди, которые попытались их ограбить, не собирались оставлять их в живых. Если бы у них получилось осуществить задуманное, они с Иваном валялись бы сейчас на полу, испустив дух. Потом эти трое пошли бы к ним домой, а там Олеся — жена мичмана…

А что касаемо души… Та её комплектация, что дана человеку в мирное время, не подходит для выживания во время конца света. Душе жизненно необходим хороший апгрейд. Иначе, о выживании не может идти и речи. Жестокость к врагу необходима, даже если ты еще неделю назад здоровался с ним за руку и мило беседовал о житейских пустяках.

— Его нельзя оставлять в живых. — Сказал, наконец мичман. Теперь его голос осип от волнения. — Он обязательно повторит попытку на нас напасть. Тебе придется решить эту проблему.

Иван враз побледнел. Где-то в душе он ожидал такой развязки, но все внутри сопротивлялось этому. Одно дело вырубить или даже убить человека в честной драке, но убить того, кто не может больше сопротивляться. Того, кто уже проиграл. Это как добивать пленных.

— Я не смогу, — пробормотал Иван. — Может, выгоним его? Пусть идет, куда глаза глядят. Пусть его лучше уроды сожрут.

— Он не уйдет по своей воле, он живет здесь, — спокойно сказал мичман. — Он приползет домой, оклемается и попытается напасть снова. Голод его заставит. И тогда он не будет уже таким дураком. Он нападет в самый неожиданный момент. Тебе это надо?

— Я не смогу! — Крикнул Иван в лицо мичману. — Я не хочу быть, как он.

— Тогда станешь, как его дружок, — мичман указал на мертвое тело. — Выбор-то не велик.

— Значит стану. — На глазах паренька появились слезы. Еще месяц назад он отпраздновал свое шестнадцатилетие, а теперь его принуждают убить безоружного человека.

Он понимал, что его приемный отец прав. Что если однажды они потерпят поражение, то погибнут все. В том числе и Олеся. С ней не будут церемониться.

У Олеси был рак печени в последней стадии. Она с трудом передвигалась из-за постоянной слабости. Доктора были уже бессильны и прописали ей промедол. Мичман, которого звали Олегом сам колол ей обезболивающее. Когда по улицам ездили патрули и эвакуационные автобусы, у Олега не возникло и мысли отправить жену в адский лагерь при одной из больниц. Все были наслышаны тамошними условиями, когда в домах был интернет. Глупо было надеяться, что кто-то что-то придумает для остатков населения города. Лучше самого себя, никто не поможет.

Поэтому, когда стало понятно, что мир катится в глубокую пропасть, Олег совершил ограбление аптечного склада. Тогда он Ивана не брал с собой. Его напарником был брат Олеси Игорь, который на этом складе и работал. Дельце провернули быстро. Как говорится: без шуму и пыли. Поэтому теперь одна из комнат была завалена коробками с обезболивающими, антибиотиками и черт еще знает, какими лекарствами.

Олеся теперь ни в чем не нуждалась. Она пребывала в постоянном наркотическом дурмане, который затуманивал реальность и сковывал сознание своим ватным опьянением. И это было хорошо, потому что лекарства притупляли боль.

Когда Игорь заболел, Олег не стал говорить об этом супруге. Он позволил брату попрощаться с сестрой, перед тем, как тот уйдет навсегда. Они посидели кружком. Олег с Игорем пили водку, а Олесе дали апельсиновый сок. Иван слышал, как они смеются, словно ничего страшного не произошло. Ему было жутко от мысли, что человек, чей голос он сейчас слышит, вскоре уйдет из жизни. Его не собьёт машина, ему на голову не свалится кирпич. Он сам себя убьет. И он уже знает, когда и где это сделает.

Игорь был бессемейным, если не считать сестры. Родители умерли. Олеся была единственным близким человеком. Из комнаты он выходил смеясь, но Иван видел слезы, бегущие поего небритым щекам. Олеся слез не заметила. Вместо промедола она получила морфий. На пороге Игорь крепко пожал руки Олегу и Ивану, стребовав клятву, что они будут беречь его сестру до последнего ее вдоха. А потом ушел умирать. Его кожа уже приняла болезненно серый оттенок. Нужно было спешить, пока хватает мужества и разума.

Это произошло три дня назад. Олег и Иван старательно выполняли данную клятву. Они заботились об умирающей, ограждая ее от всяких ненужных волнений и прочего стресса. Дважды они совершили удачную вылазку за продуктами, в которых и так не испытывали недостатка. У Олега было ружье. Хороший самозарядный ствол двенадцатого калибра. Одна беда — патронов к нему осталось десяток. И попытка вскрыть оружейный магазин успехом не увенчалась. То есть она вообще ни чем не увенчалась, потому что магазина больше не было. Весь ассортимент исчез. Остались лишь пустые полки и витрины. Олег был раздосадован и зол. Им нечем защищаться, если представится такая необходимость. Десять патронов, это слезы.

Поэтому он берег каждый, как зеницу ока. Если приходилось, он пускал ружье в ход, но чаще для устрашения. Однажды они нарвались на вооруженную группу таких же, как они сами мародеров. Пришлось отступить. В другой раз удалось отогнать от магазина каких-то калдырей, таскавших коробки с водкой в ближайшую подворотню. Олег пугал их стволом, а Иван таскал еду в их старую «пятерку». Калдырям это не нравилось, один попытался даже возбухнуть, но и в этом случае Олег не стал тратить боеприпас. Он полоснул своим охотничьим ножом по горлу буйного забулдыги и тот истек кровью прямо у его ног. Товарищи не стали мстить. Они убежали в подворотню, из которой тоскливо наблюдали, как тают запасы, которые они уже считали своими.

Нож, отнявший жизнь двоих, теперь должен был вкусить крови третьей своей жертвы. Олег протягивал его пасынку, но Иван стоял, набычившись и крепко сжав кулаки. Эту немую сцену прервал сам сосед, чья судьба решалась сейчас. Он закряхтел и попытался встать. Потенциальные палачи уставились на него.

— Что за херня? — пробормотал мужик, тряся головой, словно никак не мог сбросить оковы цепкого сна. — Что я тут делаю? Я же дома… Я же…

Мичман смотрел на него сурово, но сосед не замечал нависшей над ним угрозы. Он тер лицо и кривился от боли, когда руки касались сломанного носа.

— Мужики, что со мной было? — спросил он вращая мутными глазами. — Олежа, это ты? У меня что, опять приступ был? Рожа болит. Походу опять упал.

— Да, Паша, тебя опять тряхануло, — сказал Олег, пряча нож в чехол на поясе. — Завязывал бы ты с бухлом. Иди домой, тебе проспаться надо.

Сосед согласно кивнул, развернулся и на подгибающихся ногах побрел вниз. Он что-то неразборчиво бормотал. Вскоре послышалось, как он захлопнул дверь своей квартиры на первом этаже.

Было непонятно, придурялся он или и впрямь поймал ретроградную амнезию, которая рука об руку ходит с тяжелыми сотрясениями мозга. А Иван, надо отметить, встряхнул мозги соседу основательно. И как только голова не отлетела. Наверное, так даже лучше. По крайней мере, на данный момент. Потом он вспомнит, что произошло, но мало ли что может произойти к тому времени.

В любом случае теперь нужно проявлять утроенную осторожность.

Тело убитого соседа с трудом дотащили до пятого этажа. Но это оказалось не самое сложное. Труднее всего было втиснуть его в чердачный люк. Пришлось использовать веревку. Её обвязали вокруг грузного торса, пропустив подмышками. Олег залез первым, перехлестнул веревку через стропила и стал тянуть, пока Иван толкал снизу. Все это время Ивану приходилось прислушиваться и озираться. Ему казалось, что сосед снизу вот-вот попытается напасть.

Но он так и не рискнул. Труп, с горем пополам заволокли на чердак. Вкладывая последние силы, Олег с Иваном оттащили несостоявшегося грабителя в самый дальний конец подчердачного пространства. Пришлось открыть все слуховые оконца, чтобы трупную вонь вытягивало сквозняком.

Они вернулись домой. Как раз подошло время очередной инъекции наркотика для Олеси.

Олега трясло. Он выпил целый стакан водки, чтобы успокоиться. Такой у него организм, когда стресс накапливается до критических отметок, происходит адреналиновый откат. Тело прошибает мощная трясучка. Такая, что стакан не поднести с первого раза. Так было в тот день, когда он зарезал алкаша, так случилось и сегодня.

Иван тоже получил свою порцию алкоголя. Только не водки, а полусладкого вина. Иван не любил алкоголь, но Олег заставил его выпить. Парень, морщась, подчинился.

Потом они грели воду на газу — горячую отключили несколько дней назад — и по очереди мылись над тазиком в ванной. Еще одну кастрюлю согрели для Олеси. Игорь каждый день протирал ее кожу, внимательно следил, чтобы не появились пролежни. Еще он ворочал ее, как советовал врач, чтобы не началась застойная пневмония. В общем, дел у него хватало.

Закончив с супругой, он прошел на кухню, где налил себе еще водки и залпом выпил целый стакан. Иван спросил, нужно ли с чем-нибудь помочь, но Олег только отмахнулся. Вместо того, чтобы лечь отдыхать, мичман взял тетрадку и стал проводить инвентаризацию всего, что они намародерили за истекшую неделю.

Иван вновь предложил помощь, и вновь от него отмахнулись. Пожав плечами, он отправился спать. День выдался ужасно трудным. Во всех смыслах. Чтобы завтра не клевать носом, нужно хорошенько выспаться. То ли вино подействовало, то ли усталость, но уснул Иван быстро.

Проснулся с тяжелой головой. Прошел на кухню, налил себе воды и жадно выпил. Сегодня по графику была его очередь готовить завтрак. Повар из него был ни ахти какой, но макароны он варил вполне сносно. А еще гречку, запасов которой хватило бы накормить целый батальон. С рисом дела обстояли похуже. Он вечно слипался, превращаясь в неаппетитный ком. Поэтому рис он не трогал. А взялся за макароны. Потому что гречку вчера готовил Олег.

Напор воды из крана заметно ослаб. Возможно, скоро ее отключат вовсе. А потом руки дойдут до газа. В районе уже случались крупные пожары. Многие жилые кварталы были полностью отключены от сети газоснабжения. Странно, что их дом до сих пор не отрубили. Эта часть Васильевского острова очень старая. В большинстве домов еще деревянные перекрытия. Если такой полыхнет, мало не покажется.

Мысль набрать ванну питьевой водой, Ивану понравилась. Только перед этим нужно ее, как следует отдраить. Чем он и занялся, пока варились макароны.

Слил воду из кастрюли, вывалил туда банку тушенки и тщательно все перемешал. Получилось весьма недурственно. Не хуже, чем у Олега. Чтоб не тратить время тут же и позавтракал.

Олег проснулся часам к десяти. Выглядел он разбитым и не выспавшимся. Впрочем, он сам объяснил это тем, что полночи инвентаризировал запасы.

— Сегодня устроим выходной. — сообщил он. — Мы с тобой неплохо потрудились за прошедшую неделю. Продуктов теперь хватит надолго. Можем позволить себе небольшой расслабон. Тем более, ночью была неслабая такая перестрелка. Больше на войну похожая.

— Я ничего не слышал, — Иван нахмурился, попытавшись вспомнить хоть что-то. Но в памяти было пусто.

— Бывает от усталости, — кивнул Олег. — Ладно, если сегодня дадут электричество, можешь погонять в какую-нибудь игрушку на компьютере.

— Не дадут. Уже три дня не давали.

— Тогда больше времени останется на книги.

Олег ушел в комнату Олеси, а Иван последовал его совету и отправился в свою, намереваясь заставить себя что-нибудь почитать. Не то, чтобы он совсем не любил книги, скорее, ему не нравилось тратить на них время. Хотя, порой, отыскивались произведения, способные захватить его внимание.

Взял с полки книжку про нашествие зомби, но сразу сунул ее обратно. Зачем читать про придуманный кем-то апокалипсис, когда нечто подобное творится сейчас за окном. Лучше уж что-нибудь про времена, когда всего этого не было. Когда человек еще мог спокойно выйти на улицу и не драться насмерть за коробку макарон.

Не очень толстая книжка Рекса Стаута про детектива Ниро Вульфа вполне подойдет. Завалился в кровать, открыл, стал вчитываться. Сюжет постепенно увел мысли от страшного бытия. Книжка читалась легко.

Миновал обед. Иван разогрел макарон, которые все-таки слиплись. Поел.

Собирался позвать Олега, но судя по ровным голосам из комнаты, Олеси, они о чем-то разговаривали. Ну и пускай. У них в последнее время было немного времени для простого спокойного общения.

Они вообще любили поболтать вечерами. Когда Иван впервые попал в этот дом, он долго не мог привыкнуть к тому, что два человека могут столько времени тратить на разговоры.

Ему было тринадцать, когда Олеся приехала за ним в детдом с оформленной опекой. Почему забрали Ивана, а не какого-нибудь карапуза с ясными глазками? Все просто: когда-то Олеся дружила с его матерью. Как это часто бывает, друзья разъехались, но сама дружба еще долго не рушилась. Олеся вышла за Олега, и они уехали в Североморск, к месту его службы. А мать Ивана осталась в Ленинграде, где нашла себе одного мужа, потом второго, третьего… Иван родился как раз от третьего, который пил и гулял, подобно первым двум. На сына он внимания не обращал, да и отцовство так и не признал. Хоть сходство было вполне очевидным.

Мать на отношениях не настаивала. Она пыталась растить Ивана в одиночку, но всякий раз отвлекалась от бремени материнства на собственные душевные нужды. Когда мальчику стукнуло восемь лет, мать умерла. Точнее, это ему говорили, что она умерла, потому что, на самом деле, ее зарезал очередной ухажер.

Короче, история столь же неприятная, сколь и банальная. Ваня попал в детский дом, где рос и развивался до того момента, когда его не навестила приятная женщина с теплым взглядом. Она представилась Олесей и долго рассказывала про мать. Не ту, которую он помнил, вечно забитую и пресмыкающуюся перед очередным хахалем. Олеся рассказала о совсем другом человеке. Веселом, влюбчивом, готовом всегда прийти на помощь. Ваня слушал, и не верил, что это про его мать. Но Олеся достала из сумки фотографии и память мальчика взорвалась фейерверком воспоминаний. Он, не отрываясь, смотрел на девушку с фотокарточки, так похожую на его маму. Он припоминал ее улыбку. Ее жесты.

В тот день он первый и последний раз заплакал при посторонних. Олеся плакала тоже. Дрожащей рукой он протянул ей тонкую стопку фотографий, но она сказала, что дарит их ему. Чтобы помнил женщину, которая его любила. Не могла не любить.

А потом она ушла. Но ненадолго. Спустя два месяца, она приехала вновь. На этот раз в сопровождении поджарого мужчины, по-военному коротко стриженного и со строгими глазами. Мужчина пристально посмотрел на Ваню, потом протянул руку и назвался Олегом. Просто, без фамилии и отчества, как это принято у взрослых. Ваня ответил на рукопожатие и тоже представился одним именем. При этом он смотрел строгому мужчине в глаза и взгляда не отводил.

— Ну что, Иван, собирай пожитки, — сказал Олег. — Поехали, покажем тебе твою новую комнату.

Иван помнил, как онемели его ноги, не желавшие подчиняться.

Олеся потрепала его по русым вихрам и оцепенение слетело. Он развернулся на пятках и помчался собираться. Много времени это не заняло. Иван взял только фотографии матери, а все остальное раздал Моцику и Пехе, с которыми водил какое-то подобие дружбы.

Так он и оказался в этой семье. Уже потом Олеся (он звал их только по именам и никак иначе) рассказала, что случайно узнала о его существовании. Мать скрывала сам факт его рождения от некогда лучшей подруги. Неизвестно почему. Может, не хотела осуждения от человека, чье мнение всегда было для нее важно. А может, как всегда, надеялась, что очередной мужчина, станет для нее «тем самым». Что он возьмется воспитывать и любить Ваню. И тогда она напишет подруге, что у нее все отлично и жизнь прекрасна. Она всегда была немножко инфантильной в вопросе надежды. Слишком сильно доверяла этому чувству.

Два счастливых года пролетели незаметно. Иван ходил в ближайшую школу, но предпочитал больше налегать на спорт. Физические данные выгодно выделяли его среди сверстников. Уже в пятнадцать лет он сдал на первый разряд по тяжелой атлетике и такой же по боевому самбо. Помимо всего прочего активно занимался плаваньем и проявил живой интерес к ремонту автомобилей. Благо у него был объект для постоянных тренировок в виде старых «жигулей» пятой модели. Машина досталась Олегу от отца, но сам он водить не любил. Поэтому легко отдал ее на растерзание Ивану.

Они с Олесей старались дать ему максимально много возможностей для развития. И искренне радовались, когда видели его интерес к чему-либо.

А потом Олесе поставили страшный диагноз.

Месяцы химиотерапии ничего не дали. Кроме того, что она потеряла все свои волосы, став похожей на инопланетянина. А еще ее постоянно тошнило.

Олег с Иваном ухаживали за ней денно и нощно. Выносили судно, когда Олеся не могла дойти до туалета, кормили с ложечки и следили, чтобы она вовремя принимала лекарства. Но, не смотря на все их усилия, искра жизни постепенно угасала в ней. Это было заметно по глазам, в которых уже явно отражалась смерть.

И все равно они не сдавались. Олег был все так же решителен и собран, а Иван… Ему оставалось только смотреть и поражаться силе духа обоих. Казалось, что из них троих страшно только ему. Он пытался обвинить во всем проклятую судьбу, но потом смотрел в глаза умирающей Олесе и понимал, что жалостью к себе делу не поможешь. В ее взгляде еще присутствовал разум и воля к жизни, хоть шансов на эту самую жизнь уже не осталось.

Ее мучили сильные боли. Олег добился, чтобы врач выписал наркотические обезболивающие. Это было не просто. К таким больным почему-то всегда относятся, как к наркодилерам. Словно им есть резон терпеть страшную боль, ради каких-то жалких денег.

Когда в жизни Олеси появился промедол, Иван впервые четко осознал, что ее жизнь вот-вот оборвется. Точнее, уже оборвалась. Искра разума потухла. Ее место заняла муть опьянения. Теперь, если она и улыбалась, то не от того, что рада кого-то видеть. Она получала наркотический «приход». Ему и радовалась.

Теперь Иван старался не смотреть ей в глаза.

Когда казалось, что хуже уже некуда, Мир захватила эта дурацкая пандемия и все пошло наперекосяк. Вопрос с препаратами, по счастью, был решен. Но стало совершенно непонятно, как жить дальше. Что делать, если Олесе понадобится помощь? В больницу ее и так бы не забрали, но теперь было невозможно вызвать врача, случись что-то серьёзное.

Олег впервые тогда напился. Вся забота о больной на сутки легла на Ивановы плечи. Впрочем, его не ждало ничего непривычного. Он делал то же, что и обычно, кроме обтирания тела. Этим всегда занимался Олег, и Иван не решился лезть с мокрой тряпочкой туда, куда не просят.

На следующее утро Олег был свеж. Он, как всегда, тщательно побрился, переоделся в чистое, и встретил сонного Ивана своей обычной улыбкой. Словно ничего не произошло.

Но это было не так. Иван увидел во взгляде мичмана нечто новое. Какое-то решение, родившееся из мучительных сомнений и долгих раздумий. Ивану не хотелось этого решения слышать. Но Олег все же отвел его в коридор и сказал, что Олеся не должна мучиться, если что-то пойдет не так. Если болезнь вырвется на последний отрезок своей финишной прямой, они должны позаботиться о том, чтобы она ушла спокойно и безболезненно. Попросту говоря, кто-то из них должен ее убить, вколов тройную дозу морфина.

Волосы встали на затылке парня, когда он слушал слова своего приемного отца. Больше даже не от самих слов, а от интонации, с которой они были произнесены. Ровной и спокойной. Они словно поход на рыбалку обсуждали или ремонт машины. Иван смотрел в глаза Олегу, пытаясь понять, что в том сломалось. Какая часть мозга вышла из строя? Видимо та, что отвечала за эмоции.

Позже эта теория несколько раз подтвердилась. Олег смог убить человека за еду и ни один мускул не дрогнул на его спокойном лице. Потом все повторилось с соседом. Два убийства за неделю. За всю его жизнь! А он спокоен и сосредоточен, как ни в чем не бывало.

И только вчера он выпил. Видимо какая-то часть эмоций все же осталась цела.

Наступил вечер. С улицы периодически доносились выстрелы. Некоторые совсем близко. Электричество так и не включили. Ну и черт с ним. Все равно в холодильнике нет ничего скоропортящегося. А без телевизора и компьютера Иван всегда легко обходился. Не велика потеря. Смущал только запах гари, проникающий через открытую форточку. Что-то где-то горело и от этого становилось тревожно. Хотя бы потому, что уже несколько дней не было слышно пожарных сирен. Значит с огнем теперь бороться некому…

Начитавшись вдоволь, Иван встал, размялся, как следует, а потом принялся колотить боксерский мешок. Вначале бил не сильно, скорее обозначал удары, но потом стал наращивать темп и мешок активно закачался из стороны в сторону. Он чередовал комбинации, которые долго отрабатывал с тренером. Бил руками и ногами, от чего жалобно скрипел карабин и цепи, удерживающие мешок на специальном крюке.

Он вошел в раж. Теперь он просто бил руками, вкладывая в удары всю свою силу и ярость.

Бух, бух, бух, бух…

Дыхание становилось все тяжелее, но он не снижал темпа. Руки нещадно болели, но эта боль была не его. Она находилась где-то в стороне, вытесненная злостью.

Бух, бух, бух, бух…

Прошло полчаса беспрерывной бомбежки несчастного мешка. Каждый следующий удар давался все тяжелее, а их акцентированность ослабла вдесятеро. Закончилось тем, что Иван, пошатываясь и тяжело дыша, отступил, сел на кровать и уставился на еле покачивающийся мешок. Сердце колотилось, как безумное, грозя выскочить из груди.

По спине пробежала неприятная волна озноба.

Промелькнула мысль, что неплохо бы сполоснуться, но сил хватило лишь на то, чтобы снять перчатки и завалиться на кровать. Сон пришел не сразу. Как только успокоились сердце и дыхалка, мозг тоже медленно отключился.

Ему снился сон, в котором он бродил по пустому городу. Знакомые улицы выглядели мрачно, словно кто-то лишил их красок. Город и раньше не выглядел радужным, но теперь на него вовсе было тоскливо смотреть. Иван босиком брел по улице, не чувствуя холода. Он вообще ничего не чувствовал. Как будто тело в одночасье утратило все рецепторы.

Город не был мертв. Иван знал это точно. Каким-то образом он мог чувствовать эту новую жизнь, утратившую всякое сходство с той прежней, привычной. Новая форма существования отличалась от традиционной своей организованностью. Сплоченностью. Здесь никто не ссорился, не пытался быть выше другого. Тут не было сословий и каст.

Вероятно, всему виной были нити связей, протянутые к каждому жителю. Это делало новых граждан города единым организмом, способным молниеносно отвечать на любую агрессию. Их мобилизационные способности превосходили все, что было создано сложными технологиями «ушедших». Каждый новый «рожденный» получал способность передавать собственную связующую нить социуму, а так же принимать чужие связи в неограниченных количествах.

Все это Иван, будто бы, давно уже знал. Он недоумевал, как раньше не замечал очевидного. Связи были раскиданы по всему городу. Буквально лежали под ногами и витали в воздухе, протягиваясь от одного невидимого «абонента» к другому.

А невидимого ли? Отсутствие объекта перед глазами не означало, что Иван не мог его видеть. Или хотя бы знать на каком расстоянии тот находится. Иван видел целые мириады «звездочек» раскиданных по району. Он мог ухватить любую нить и пройти по ней, как военный связист по телефонному кабелю. Эти «звездочки» постоянно перемещались, скапливались в целые галактики и дрейфовали по всему миру с одной им понятной целью. Но некоторые все же висели недвижимо. Это те, кто был заперт в скучных, тесных каморках «ушедших» и не мог выйти на волю. Такие бедолаги образовывали редкие тусклые созвездия. Их свет постепенно угасал, а точнее, замирал, от недостатка жизненной энергии, которую давала им охота на все живое.

Иван шел мимо брошенных домов, пересекал мертвые перекрестки, представляя, как скоро все это превратится в руины, а потом и вовсе станет частью ландшафта. Останутся только мириады звезд, блуждающих по новому Миру без людей.

Сон прерывался, сползал в сюрреалистическую абракадабру. Иногда возвращался к началу, где Иван вновь брел по пустым улицам. Ему порой было тяжело дышать, словно на грудь поставили наковальню. В такие минуты он почти уже выползал из затянувшегося сна, но потом у него получалось сделать глубокий вдох, и он вновь погружался в смолянисто-липкую трясину.

Проснулся он от холода. За окном шелестел мелкий дождик, а прохладный воздух, влетая через распахнутую форточку, неприятно холодил насквозь промокшее тело.

Иван с огромным трудом свесил ноги с кровати и кое-как поднял торс в сидячее положение. Руки тряслись, а каждый вздох давался с усилием. Его мутило, а картинка перед глазами подрагивала и плыла.

Но силы постепенно возвращались. Очень медленно. Сердце, подобно старому паровому котлу медленно, но верно раскочегаривалось, увеличивая количество ударов.

Неизвестно, сколько он так просидел, упираясь руками в край кровати. Чувство времени почему-то не работало. Хотя, сейчас это не так уж и важно. Гораздо важнее то, что он испытывал просто нечеловеческие жажду и голод. Видимо, на вчерашнюю разминку перед сном он истратил больше энергии, чем следовало. И что на него нашло?

А еще он был мокрым и почему-то неприятно пах мочой. Опустив голову, он посмотрел на своё трико, которое не снял вчера. Большое желтое пятно в области паха очень четко выделялось на сером фоне ткани. Он описался! И судя по запаху и величине пятна, не единожды. Как такое могло быть? А главное — что с ним происходит? Неужели…

Он встал и, пошатываясь, подошел к зеркалу на двери платяного шкафа. Содрогаясь от холода, он стянул с себя одежду. Потом стал тщательно осматривать каждый сантиметр тела, принимая все характерные для этого нелепые позы. Но сколько бы ни вглядывался в свое отражение, ни единого следа мутаций так и не обнаружил. Кожа была обычного цвета и плотности. Никаких серых шершавых пятен, о которых так много говорили, когда был интернет.

Но откуда взялась эта слабость? Будто он неделю участвовал в супермарафоне без сна и отдыха. Может обычная простуда? Или еще какая безобидная хворь? Кажется, неприятные симптомы уже отступают. Утихает дрожь, а ноги более уверенно держат тело вертикально.

Нужно умыться и попить воды. Сегодня очередь Олега готовить. Возможно, он уже сварганил что-нибудь незамысловатое, но вкусное, как он умеет. Но перед тем, как выйти из комнаты, хорошо бы одеться.

В квартире царила тишина. Может все еще спят? Это странно, но вполне возможно. В последние дни Олег выматывался в поисках добычи до полубессознательного состояния. Немудрено, что он дрыхнет допоздна. Правда, на часах уже полдень…

— Олег! — позвал Иван, но ему никто не ответил.

На кухне его тоже не было. Остается комната Олеси. Может, решил обтереть супругу? Это трудоемкий процесс, требующий сосредоточения, чтобы не пропустить какой-нибудь пролежень, который может доставить неприятностей. Специальный матрац не всегда помогал справиться с этой напастью, неотступно преследующей всех лежачих больных. А еще лежачих требуется постоянно ворочать, что тоже не сахар. Зато не будет опасного застоя в легких.

Прежде, чем войти в комнату Олеси, он, как всегда, постучал. А когда ему не ответили, крутанул ручку и открыл дверь.

В нос сразу ударил неприятный запах, который мозг сходу отказался идентифицировать. Потому, что этого запаха тут просто не должно быть. Потому, что еще вчера Олег о чем-то разговаривал весь день и вечер с женой и Иван слышал, как она ему отвечает своим слабым голосом. Речи он разобрать не мог, но этого и не нужно, чтобы понять, что человек еще жив.

А теперь здесь пахло смертью. И приходила она не только что…

Иван кинулся к кровати приемной матери, но сразу отшатнулся.

Она была мертва. Чтобы понять это, не нужно быть врачом. На руках, лежащих над одеялом, расцвели трупные пятна, а лицо напоминало обтянутый кожей череп. Глаза закрыты, видимо Олег прикрыл их, когда обнаружил жену мертвой…

Это не так. Разум намеренно отвергал все детали увиденного. Потому, что из них складывалась совсем уж жутковатая картинка. Все дело было в небольшом блюдце, заполненном пустыми ампулами из-под морфина и промедола. Иван точно знал, что их тут не должно быть так много. И еще шприц со следами крови от «контрольки». Олег оставлял ампулы, чтобы в случае чего можно было посчитать расход препарата. Но шприцы всегда выбрасывал. А этот лежит рядом с блюдцем, забытый всегда дотошным, дисциплинированным мичманом. Это могло произойти только по одной причине — муж не позволил жене страдать. Ведь об этом они с Иваном договаривались совсем недавно. Значит, Олег выполнил собственное обещание.

Но куда делся он сам? Что-то тут не сходилось.

Боль утраты колола душу, но как-то не очень активно. Ивана больше занимала загадка исчезновения Олега. Ну не мог он просто так взять и оставить тело любимой супруги гнить в своей постели. У него должен быть план на этот счет.

Иван выбежал в коридор и стал впотьмах ощупывать обувь. Все верно, уличных ботинок Олега не было. Значит куда-то вышел. Но почему не надел куртку? На улице пасмурно и поливает дождик. А куртка висит на месте.

От нечего делать, Иван тщательно осмотрел квартиру, избегая лишь комнату Олеси. В ванной он открыл кран холодной воды, но из гусака послышался лишь шум и тарахтение. Воды не было. Хорошо, что он додумался набрать ее в ванну.

Он высыпал в раковину зубные щетки из пластикового стакана. Сам стакан сполоснул, а потом стал зачерпывать воду и жадно пить, пока организм окончательно не насытился.

Чувство голода чуть притупилось, хоть и не исчезло. Но его можно было хотя бы игнорировать. Иван вернулся в комнату. Мысль о том, что Олег ушел и не оставил записки не давала покоя. Он должен был чиркнуть хотя бы пару строк, чтобы Иван не паниковал зря почем.

Записка нашлась на компьютерном столе. Чтобы ее легче было отыскать, Олег приклеил тетрадный лист скотчем прямо на монитор. Иван сорвал его и стал читать написанные пляшущим почерком неровные строки.

«Здравствуй, сын. Ты еще спишь и я решил тебя не будить, чтобы ты подольше оставался вне той беды, что коснулась нашей семьи. Я заболел. Вчера я обнаружил нехорошие симптомы. Сделать ничего уже нельзя. Не знаю, сколько времени мне осталось, но явно не много. Я могу лишь надеяться, что ты не обиделся, за то, что последние часы жизни, я решил провести с любимой женой. Мы решили уйти из жизни. Вместе. Я не хотел взваливать все на твои плечи, поэтому сделал все сам. Наша Олеся умерла тихо и с улыбкой. А я радовался, что ты этого не видишь. Потому, что это тяжело. Даже писать это письмо мне тяжело. Видимо, болезнь распространяется слишком быстро. Но теперь мне не страшно умирать. Прости, что мы оставили тебя одного. Ты не заслужил такого. Дома еще много еды и ты молодец, что придумал набрать воды. Запасов тебе должно хватить на два месяца. Может на три, если потреблять экономно. Я не знаю, что будет потом, но верю, что у тебя получится выжить. В городе еще есть люди. Я верю, что среди них есть и хорошие. Но ты все равно должен быть осторожен. Если получится и на улицах вновь появятся эвакуационные команды, ты должен к ним выйти. Это твой шанс. Мне жаль, что мы не воспользовались им в самом начале. Если бы я знал… Прости меня, Иван. А теперь я ухожу. Патроны тратить не буду. Пусть они послужат тебе. Мой организм слишком быстро сдается. Я не смогу унести Олесю и от этой мысли мне еще хуже. Но ты парень крепкий, у тебя получится. Знай, что я верю в тебя. И что мы с Олесенькой любили тебя до последнего вздоха. Я не говорил тебе этого, но это правда. Возможно, когда-нибудь мы еще встретимся, но, надеюсь, что это произойдет не скоро. Будь осторожен и живи долго и счастливо, насколько это возможно. Крепко жму твою руку. Прощай, сын».

Строки загуляли и поплыли кто куда. Слезы упали на листок и покатились, оставляя темнеющие дорожки. Стало тяжело дышать. Иван, хлюпая носом, как мог аккуратно сложил листок и сунул его в карман трико.

И только потом разрыдался. От навалившейся боли, он запрокинул голову и завыл…

Тело Олеси почти ничего не весило. Иван обернул ее простыней и одеялом, а потом плотно обмотал широким скотчем. На это ушел целый рулон. Получилось нечто среднее между мумией и коконом неведомого насекомого. Перед этим Иван сходил на чердак, где сразу обнаружил тело Олега. Мичман висел в петле. Под его ногами лежал шприц и пять ампул морфина. Он решил не рисковать и сработал наверняка. Как всегда. Ивана ужаснул его облик. Лицо деформировалось на столько, что сразу не узнать. Нос почти исчез, равно, как и уши, а тело заметно удлинилось. Чердак был не высоким, от чего колени покойника почти касались пыльного пола.

Иван обрезал веревку, принимая мертвое тело на руки. Он осторожно уложил мичмана, после чего сбегал домой за одеялом и тоже соорудил покойнику нечто вроде кокона.

О нормальных похоронах не могло быть и речи. Если пока не получается погрести тела под землей, так пусть они лежат вместе над ней. Когда и если все устаканится, Иван обязательно их похоронит по-человечески.

Он справился. Тело Олеси легло рядом с мужем. Иван попытался молиться, но это сложно сделать, когда не знаешь слов. Да и не верил он, что на небесах есть кто-то способный равнодушно наблюдать за гибелью человечества, которое сам и создал. А если и есть, то ему хватит простых слов.

Разум охватило отупение. Иван вернулся домой, не забыв запереть крышку люка на замок, который нашелся у запасливого Олега в коробке со всяким гаражным хламом.

В шкафу на кухне нашлась недопитая бутылка водки. Прежде Ивану приходилось употреблять крепкий алкоголь в компании детдомовцев. Но пристрастия к этому зелью он не получил. Вот не ощущал он кайфа от тупого опьянения. Он бы и сейчас не взялся пить, если бы не тяжкие мысли, лезшие в голову назойливыми мухами.

От первой рюмки едва не стошнило. Иван запил ее водой, а потом закусил тушенкой. Водка растеклась теплом и сразу спровоцировала задавленный эмоциями голод.

Газ отключили, но на этот счет Олег позаботился еще в самом начале. В кладовой стояло два больших баллона с пропаном. Как его подключить к плите, Олег Ивана заранее научил. Так что с готовкой проблем не было. Сварив целую упаковку макарон, Иван вывалил в кастрюлю сразу две банки тушенки, невольно представив, как ругался бы глава семьи, будь он жив.

Весь оставшийся день Иван пил водку и закусывал ее большими порциями макарон. Голод уходил медленно, но верно. Ближе к ночи, когда бутылка и кастрюля опустели, Иван пошел в свою комнату и распахнул окно.

Он выглянул наружу и долго так сидел, разглядывая мертвую, лишенную освещения улицу, припаркованные машины, которые никуда больше не повезут своих хозяев, темные вывески магазинчиков и всяческих салонов, чей порог уже не переступит нога клиента. Тем более, что все витрины были разбиты мародерами.

Проклятая болезнь убила город, страну, весь мир. Она загнала человечество в норы, превратив в жалких крыс. И теперь сам Иван сидит в своем убежище, подобно той самой крысе и ждет развития событий. Только вот каких? Непонятно. Город умер, чего от него можно ждать?

Он вдруг вспомнил свой сон, который, судя по календарю в электронных часах, продлился около двух дней. В этом сне тоже был город без людей, но Иван не считал его мертвым. В том сне город обрел новых жителей, а сам Иван обзавелся умением чувствовать их. В памяти всплыли мириады движущихся в городской тьме звезд. А между ними тончайшие нити энергетических связей.

Проклятая водка так заплела мозги, что Ивану почудилось, будто он и сейчас видит из окна нечто подобное. Он даже глаза протер до радужных кругов, но видение не поменялось. Весь район был усеян крохотными «звездочками». Никаких нитеобразных связей между ними не было, но сам факт галлюцинации сильно Ивана напугал.

Он закрыл окно и, не раздеваясь, нырнул под одеяло, укрывшись с головой. И только тут ужас взялся за него как следует. «Звездочки» никуда не делись. Они были в его голове. Далекие и близкие. Ни одеяло, ни даже стены дома не могли от них избавить. Но самым ужасным было то, что ему не кому было пожаловаться. Те, кто мог хотя бы попытаться ему помочь, теперь лежали безмолвными коконами на чердаке.

Сейчас, лежа под одеялом, он сильно сжал кулаки, до боли в костяшках. Он изо всех сил пытался прогнать слезы. Потому что он никогда еще не плакал от страха…