Музыка любви

Глава 2

— Вы говорите серьезно?! — Никола в ужасе уставилась на тетю.

— Я всегда говорю серьезно, — ответила мадам Торелли. Никола была так потрясена, что даже не обратила внимания на нелепость этой фразы.

— Но я не понимаю! — Она растерянно закрыла руками лицо. — Джулиан Эветт не может быть виновен в смерти Брайана. Он был его другом. Он восхищался его творчеством. Он тепло отзывался о нем, а говоря о его смерти, был потрясен.

— А почему бы и нет? — пожала плечами мадам Торелли. — Не очень-то приятно вспоминать, что довел молодого музыканта до смерти даже из лучших побуждений. Ради достижения художественного совершенства.

— Это невероятно! Вы должны мне все объяснить. — Никола сжала руки, словно они внезапно замерзли.

— Все очень просто, — с сожалением начала Торелли. — Брайан Кавердейл должен был выступать на двух концертах под управлением Джулиана Эветта. Этот молодой человек был поистине талантлив. С мастерством Эветта, его превосходным оркестром и присутствием такой звезды, как Брайан, нельзя было не вызвать восторга публики. Брайан был ему необходим.

— Но ведь Брайан не смог выступить на первом концерте? — прошептала Никола. — Он был болен.

— Верно. Итак, концерт Джулиана Эветта вызвал легкое разочарование. Думаю, он хотел, чтобы этого не повторилось. Давай отдадим ему должное за его мастерство, хотя к нему примешивались и личные амбиции. В любом случае он отказался принять извинения Брайана. Я слышала, что у них произошел телефонный разговор и Джулиан был очень настойчив.

— Значит, Брайан просто не мог отказаться? — быстро спросила Никола.

— Точно. Брайан забыл предупреждения врача и прибыл в Торонто с высокой температурой. Он принял участие в концерте. Странно, но он играл словно ангел. Не могу припомнить более прекрасного исполнения «Гарольда» Берлиоза.

— Вы тоже там были?

— Естественно. Потом я прошла за кулисы, чтобы поздравить его, — что я делаю крайне редко, — заметила Торелли. — Должно быть, у бедняги была лихорадка. Он выглядел ужасно, и когда я вошла к нему, они с Эветтом о чем-то спорили. Эветт надменно произнес: «Я хотел, чтобы вы приехали, даже если вы потом умрете!»

— Этого не может быть! — Никола закрыла лицо руками.

— Конечно, он не совсем это имел в виду. В ссоре мы всегда бросаемся подобными словами. Но Брайан ответил: «Именно этого вы и добились, злодей!» Возможно, он хотел сказать совсем другое. Но на самом деле именно так и вышло. В ту ночь у Брайана произошло обострение болезни, и через сутки он скончался. Очень печально. Талантливые музыканты так редки, — добавила Торелли. — Теперь, милая, ты понимаешь, почему я так удивилась, увидев, как ты мило беседуешь с Джулианом Эветтом.

— Я больше не желаю с ним говорить!

— Боюсь, тебе придется. Он будет дирижировать на моем концерте в Фестивал-Холле, нравится нам это или нет, а секретарша не может не говорить с дирижером. У нас могут появиться проблемы. Но нет необходимости быть с ним любезной. Помнишь тот совет, который я дала тебе? Он не принадлежит к кругу наших друзей.

— Как вы были правы! — с горечью воскликнула Никола.

— Да, — без ложной скромности ответила Торелли. После этого она занялась более важными вещами. А Николе потребовалась вся самодисциплина, чтобы продолжать заниматься своими обязанностями. Только когда она оказалась в своей квартире, где они с Брайаном провели так много счастливых часов, ей представилась возможность подумать обо всем, сказанном тетей.

Неудивительно, что Дермот Дин назвал смерть Брайана трагической утратой и добавил, что этого не должно было случиться. И это бы никогда не случилось, если бы не безжалостная амбициозность Джулиана Эветта.

— Ненавижу его! — произнесла Никола вслух. — Ненавижу его. Никогда прежде никого не ненавидела. Это казалось так тщетно и глупо. Но теперь я знаю, что это значит. Он убил Брайана. Как бы мне хотелось…

Внезапно зазвонил телефон, и Никола, обуреваемая яростью и болью, сняла трубку.

— Да? — бесстрастно произнесла она и услышала голос Джулиана Эветта:

— Это вы, Никола?

«Он никогда прежде не называл меня Николой», — подумала она. Но вслух ответила ледяным тоном:

— Да, это Никола.

— Я не узнал ваш голос. Хотел поблагодарить вас за то, что вы провели со мной вечер. Надеюсь, вам не пришлось испытать на себе гнев мадам Торелли.

— Она не очень сердилась, — холодно ответила Никола. — Она просто заметила, что поскольку я любила Брайана, то странно видеть меня в вашей компании.

Даже по телефону она услышала, как он затаил дыхание, словно кто-то нанес ему удар. Потом тихо спросил:

— Она объяснила почему?

— Естественно. Она сказала, что вы несете ответственность за смерть Брайана. — В этот момент Николе ужасно захотелось, чтобы он принялся отрицать все сказанное, чтобы оправдывал себя. Ей показалось, что вина Джулиана Эветта и трагедия Брайана слились в один гигантский кошмар. Никола страстно хотела верить в невиновность Эветта. Однако он не сделал попытки защититься, и она сердито спросила: — Вам нечего сказать?

— Только то, что это не совсем правда.

— Не совсем правда? Это может быть либо правда, либо ложь. Вы настаивали на этой поездке или нет?

— Настаивал.

— Несмотря на его протест?

— Да. Тогда я не верил, что он болен.

— Хотите сказать, что вы не хотели верить?

— Хорошо, я не хотел верить. Это была трагическая ошибка, но…

— Трагическая ошибка! — с горечью и презрением прервала его Никола. — Ваша ошибка убила его! И ваша высокомерная уверенность в своей правоте. И нездоровые амбиции добиться успеха, несмотря ни на что. Вы же сказали ему, что вам все равно, если он умрет…

Никола осеклась, услышав легкий щелчок, когда он положил трубку. Какое-то мгновение она сидела молча, глядя перед собой. Потом медленно положила трубку и заплакала так, как не плакала после смерти Брайана.

После этого Никола увидела Джулиана Эветта на репетиции с мадам Торелли за день до концерта. К ее удивлению, тетя была напряженна и взволнованна, чего Никола от нее никак не ожидала.

— Вам не стоит волноваться, — успокоила ее Никола. — Я слышала, как вы поете, и ваш голос поистине совершенен.

— Не говори глупостей! Никто не может не бояться серьезного выступления. Тот, кто не боится, — машина, а не артист. А для нас, певцов, это хуже всего, потому что мы сами себе инструмент. Ты можешь настроить скрипку или заменить струну. На пианино это может сделать кто-то другой. Но певец полагается на милость судьбы.

— Понимаю, — покорно ответила Никола.

— Конечно, — более весело добавила Торелли, — прекрасная техника в определенной степени может защитить от неудачи. Но опасности все равно подстерегают на каждом шагу. От первой ноты до последней ты словно идешь по канату над бездной. И под тобой нет сетки, если ты вдруг сорвешься вниз, — мрачно заключила она.

— Но ведь это всего лишь репетиция, — осмелилась заметить Никола.

— Репетиция с дирижером, которого я презирала, — последовал сухой ответ. — Этот молодой человек недолюбливает меня. В нем слишком много от истинного музыканта, чтобы он захотел моего провала. Если это случится, он не пощадит меня. Конечно, этого не произойдет, но все равно это прогулка над бездной.

— И вы все равно начнете с арии Королевы Ночи?

— Конечно. — Торелли одарила ее ослепительной улыбкой. — Я не отношусь к тем певцам, которые начинают осторожно и постепенно переходят к более сложным вещам. Я сразу принимаю вызов.

— Наверное, ария Королевы Ночи — самый большой вызов во всей программе?

— Да. С таким сопрано, как у меня, с такой силой и тембром голоса она потребует истинного мастерства. Вот почему эту арию часто поручают какой-нибудь певице с заурядным колоратурным сопрано, которая способна лишь на то, чтобы брать высокие ноты.

— А этого не нужно делать? — спросила Никола, зная, что такой разговор обычно успокаивает ее знаменитую тетю.

— Конечно, нет! Королева Ночи олицетворяет силы зла, как ты знаешь. Это должен быть голос потрясающей силы, а не тоненькие рулады. Вот увидишь!

Торелли стояла на возвышении в отлично сшитом костюме. На ней почти не было драгоценностей и макияжа, и было видно, что она настроена на серьезную работу. Когда закончилось вступление оркестра и Джулиан Эветт, взглянув на нее, поднял левую руку, она начала арию с точностью балерины и естественным, привычным мастерством. Не было необходимости понимать слова, хотя, как всегда у Торелли, они звучали чисто и ясно. Безупречная фразировка, легкая вибрация голоса, почти надменная легкость, с которой она пела, производили впечатление чего-то ужасающего и сверхъестественного. В конце арии весь оркестр аплодировал ей, и Джулиан Эветт сошел с дирижерской платформы и с неподдельным восхищением поцеловал ей руку. Никола ледяным взглядом смотрела на него. Хотя она была тронута и поражена пением Торелли, ничто не могло растопить лед, сковавший ее сердце, когда она смотрела на человека, повинного в смерти Брайана. Втайне она осуждала Торелли за благосклонную снисходительность к восхищению Эветта. «Она могла бы вести себя с ним холодно, — думала Никола. — Ведь она знает, что он сделал!»

Но Торелли не было дела ни до кого, кроме себя. Восхищение Джулиана Эветта польстило ей, и она была, по-видимому, в прекрасном расположении духа, когда они перешли к арии Альцесты из оперы Глюка — мольбе богам подземного царства, чтобы они вернули ее супруга. Словно по волшебству, благородство голоса мгновенно превратило Торелли из представительницы зла в прекрасное создание из классической легенды.

Потом последовал небольшой перерыв, во время которого Никола, зайдя с тетей за кулисы, столкнулась там с дирижером. Точнее они с Эветтом встретились в узком проходе, ведущем в гримерную Торелли. Он коротко кивнул ей и прошел мимо, а она смерила его ледяным взглядом.

— Ну, как мой голос звучал в зале? — поинтересовалась Торелли.

— Великолепно! — искренне ответила Никола, и тетя улыбнулась и сказала:

— Я была в отличной форме. А этот молодой человек еще более талантлив, чем я думала. Дирижер для певца, а они сегодня очень редки. Возможно, его будущее действительно опера. Может, мы еще услышим о нем, Никола.

— Он все равно останется человеком, убившим Брайана Кавердейла, — с горечью заметила Никола.

— Да, конечно, — небрежно ответила Торелли. — Однако это не умаляет его достоинств. Никогда нельзя смешивать человека и истинного художника, дитя мое. Иначе посредственность может стать выше гения.

Никола мрачно взглянула на тетю и нехотя спросила:

— Вы думаете, Джулиан Эветт — гений?

— Пока рано говорить. В любом случае в наше время это слово слишком часто произносят. Но в нем есть какая-то великолепная пластичность, смешанная с силой. Это очень редко. Я должна поговорить о нем с Оскаром Уоррендером. Знаю, Оскар им восхищается, а он ошибается редко. Давай посмотрим, как он справится со сценой леди Макбет, ходящей во сне. Это оркестровое вступление — настоящая проверка для дирижера, может ли он создавать атмосферу. Слушай внимательно, Никола. Холодное отчаяние, сострадание к потерянной душе, даже жалобные нотки, говорящие о внутреннем переломе.

Никола вернулась в зал и принялась слушать. И сцена, описанная Торелли, развернулась перед ней во всей красоте и силе. Сказанное тетей о холодном отчаянии было истинной правдой. Она даже слегка задрожала, как в предрассветный час, когда леди Макбет ходила по закоулкам своего замка, заламывая запятнанные кровью руки. «Вот как чувствует себя человек, совершивший что-то страшное, — подумала Никола. — Что-то ужасное, что уже не исправишь».

В порыве сочувствия Никола подумала, испытывает ли те же муки совести Джулиан Эветт из-за Брайана. Но тут же отбросила эту мысль, посчитав ее глупой и сентиментальной, и принялась слушать торжествующий голос Торелли, в котором смешивались глубокая грусть и великолепное чувство ритма вплоть до последней призрачной ноты, растаявшей где-то вдали.

Когда ария закончилась, тетя подозвала Николу на сцену, где участники оркестра уже паковали свои инструменты. К досаде Николы, тетя тут же завязала разговор с дирижером.

— Я попросила Николу слушать особенно внимательно это оркестровое вступление, — любезно пояснила Торелли. — Как тебе понравилось, Никола? Наш мистер Эветт справился с заданием?

Наш мистер Эветт! Впервые Никола разозлилась на тетю. Не обращая внимания на направленный на нее взгляд Эветта, она заставила себя ответить:

— Все было так, как вы и описывали. Холодное отчаяние и страдания души под невыносимым грузом вины.

— А сострадание? — подсказала Торелли. — Необъяснимое сострадание, которое мог выразить только Верди, его ты заметила?

На минуту воцарилось молчание. Потом дирижер сухо ответил:

— Возможно, мисс Денби в тот момент не была настроена на сострадание.

Что-то в его голосе вызвало гнев Николы. Она подняла глаза и взглянула на него.

— Мне трудно, — медленно произнесла она, — сострадать тому, на чьей совести лежит смерть человека.

Он слегка вскинул голову, словно она дала ему пощечину, и Никола с удовольствием наблюдала за его смятением. Но Торелли, погруженная в свои мысли, заметила:

— Верди хотел, чтобы слушатели испытали сострадание к леди Макбет. Все это выражено в его музыке. Конечно, она была заблудшей душой, но, в конце концов судьба ее покарала.

— Думаю, мисс Денби не думала о леди Макбет, мадам, — холодно заметил Джулиан Эветт. — Больше о тех, кто совершал ошибки. А для них она бы предпочла быстрое и полное отмщение. Если я вам в последнюю минуту понадоблюсь, вы найдете меня в отеле.

Поклонившись Торелли и не удостоив взглядом Николу, он ушел. Когда они с тетей отправились домой, Торелли была полна энергии, а Никола подавлена и опустошена.

— Что с тобой, милая? — спросила Торелли. — Сегодня ты какая-то унылая. А ведь тебе ничего не надо было делать, только сидеть и слушать эту восхитительную репетицию.

— Возможно, я больше переживала за вас.

— За меня никто не должен переживать, — сухо ответила тетя. — Я в состоянии делать это сама. Пожалуйста, помни, дитя мое, что ты нужна мне для поддержки, а не как помеха.

Никола взяла себя в руки и усилием воли попыталась вернуть свое хорошее настроение.

На следующий день было назначено выступление и она без особого труда занималась делами своей тети, согласная с тем, что концерт должен затмить все мысли и чувства.

Торелли была нервной и раздражительной и даже жалобно воскликнула:

— Как мне не хватает Питера!

Сначала Никола даже не могла сообразить, о ком она говорит. Потом до нее дошло, что это и есть ее так редко упоминаемый дядя, и она сочувственно спросила:

— Он очень помогает вам?

— Да. Даже не замечаешь, что он рядом, — ответила Торелли, но Никола подумала, что это, возможно, единственное его достоинство.

— Может, вам немного отдохнуть? — мягко предложила она, заметив, что тетя постоянно зевает. — Наверное, вы плохо спали ночью.

— Я прекрасно спала! — последовал резкий ответ. — Я всегда хорошо сплю. Если ты имеешь в виду то, что я часто зеваю, то это нервное. Некоторых людей даже тошнит.

Однако через какое-то время Торелли согласилась с предложением Николы и большую часть дня провела в своей комнате. Когда она наконец появилась в простом черном бархатном платье и роскошных соболях, выглядела она совершенно отдохнувшей и излучала полную уверенность в себе, которой Никола никогда не замечала в других людях. Каким-то странным образом она уже не участвовала в обыденной жизни и, взглянув на Николу, отсутствующим голосом произнесла «очень мило», что, очевидно, относилось к платью, которое надела ее племянница.

По дороге в Фестивал-Холл они обменялись парой фраз. Никола все время помнила о несравненном таланте своего дяди держаться в тени. Но когда они подошли к дверям, ее сердце сильно забилось от волнения. Лизетт, горничная Джины, уже была в гримерной. Она расставляла по местам все, что может понадобиться ее хозяйке, с таким беззаботным и уверенным видом, что это не могло не вселить спокойствие. Торелли благосклонно взглянула на нее, как можно было смотреть на преданную старую собаку. Потом она повернулась к Николе и сказала:

— Больше ты мне не понадобишься, милая. Иди занимайся своими делами.

— У меня еще нет билета, — напомнила Никола. — Он будет в кассе или…

— У кого билет мисс Николы, Лизетт? — с видимым усилием спросила Торелли.

— У мистера Эветта, мадам, — даже не обернувшись, ответила служанка.

— У Джулиана Эветта! — в смятении воскликнула Никола.

— Да, припоминаю. Он пообещал обо всем позаботиться. Пойди к нему в комнату. Билет у него.

Инстинктивно Никола ответила:

— Я не могу!

— Иди! — приказала Торелли, словно императрица рабу. И Никола повиновалась.

Она простояла перед дверью в гримерную целую минуту. Мысль о том, чтобы обратиться к Джулиану Эветту за такой мелочью, как билет, была ей отвратительна. Она намеревалась больше никогда не общаться с ним по собственной воле. Естественно, ей время от времени придется вступать с ним в разговор из-за тети. А теперь, если она хочет попасть на концерт, она должна войти и попросить у него билет. Ситуация была одновременно мучительная и чуточку смешная. Она показывала всю абсурдность решения Николы. Ей не удастся избежать разговоров с ним. Наоборот, нужно общаться с ним, одновременно давая понять, что ему нечего рассчитывать на ее дружбу и расположение.

Приняв это новое решение, Никола храбро постучала в дверь и, когда услышала «Войдите!», вошла с уверенностью, о которой не могла и помыслить десять минут назад. Он стоял у столика перелистывая страницы партитуры, и, когда поднял глаза, она могла поклясться, что по его лицу скользнула тень удивления. Но он быстро взял себя в руки:

— Что случилось? Мадам Торелли что-нибудь нужно?

— Нет, я пришла за своим билетом. Мне сказали, что он у вас…

— Да, конечно! Простите, совсем забыл. — Он вытащил из кармана пальто кошелек. — Кажется, он здесь.

Позже Николе стало казаться, что руки у него слегка дрожали. Когда он открыл кошелек, его содержимое оказалось на столе. Среди разных вещей был билет, и когда он поднял его, Никола заметила свою фотографию.

— Что это такое… — начала она.

Но Эветт быстро смел бумаги в одну кучу и засунул их в кошелек.

— Ваш билет, — произнес он.

Никола взяла его и воскликнула:

— Откуда у вас моя фотография?

— Вы ошибаетесь, — холодно ответил он.

— Нет! Покажите мне ваши бумаги.

— Ни за что, — спокойно ответил он. — Я дал вам билет. Через несколько минут я должен выйти на сцену. Должен попросить вас уйти, мисс Денби.

— Но я знаю…

— Мне очень жаль. — Он открыл дверь и ждал, когда она уйдет. Тут раздался первый звонок. — Мне выходить через пять минут, — вежливо напомнил он.

Повинуясь служебному долгу, Никола вышла в коридор. После второго звонка она уже нашла свое место. Вокруг слышались взволнованные голоса. Желание увидеть всемирно известную певицу и молодого талантливого дирижера привело в театр огромное число зрителей, и в зале почти не осталось пустых мест. Никола не замечала происходящего вокруг. Она сидела неподвижно, даже когда зал взорвался аплодисментами, приветствуя появление дирижера. Она думала о фотографии. Конечно, она не ошиблась! Кроме того, это была очень знакомая фотография. Она дала ее Брайану.

За аплодисментами наступила минута полной тишины, которая всегда предшествует первому взмаху дирижерской палочки. И в этой тишине Никола почти слышала, как роятся в голове мысли. Фотография, которую она подарила Брайану! Возможно ли, что это копия его фотографии? И как она оказалась у Джулиана Эветта? Никола сидела, уставившись на свои сцепленные руки, лежащие на коленях. Казалось, что она, как и все вокруг, сконцентрирована только на музыке. Но на самом деле это было не так. В течение почти всего вступления Никола была погружена в собственные мысли. Из оцепенения ее вывели аплодисменты, означающие окончание увертюры, и она полностью вернулась к действительности от бурных выкриков и оваций, приветствующих появление Торелли. После этого уже никакие мысли не могли отвлечь ее от этого волшебного голоса.

Теперь Никола уже хорошо знала Джину. Она могла быть неотразимой, навязчивой, а иногда просто невозможной. Но сейчас на сцене стояла истинная певица в простом, но прекрасно сшитом черном бархатном платье, которая с полной непринужденностью готовилась продемонстрировать всем свое искусство. Странно, но она словно перестала быть собой, и ее оболочку по капле заполняли души призрачной королевы демонов, воплощение добродетели и великодушия и, наконец, проклятой грешницы, запутавшейся в своих преступлениях.

Публика сходила с ума от восторга. Тем немногим артистам, которые могут затронуть наши сердца, мы готовы отдать похвалу, признание и любовь. Торелли завоевала все это, и в конце выступления Никола поднялась вместе с остальным залом, словно впервые увидела эту необычайную женщину.

— Это не просто пение, — заметил Николе какой-то незнакомец, — хотя и совершенно дивное. Тут играет роль и личное обаяние. Должно быть, она потрясающий человек.

Никола сочувственно улыбнулась, но про себя подумала: «Вот уж неправда. Это всего-навсего моя постоянно ошибающаяся, довольно утомительная и все-таки милая тетя. И эта великолепная женщина — тоже она. Как странно!»

Было нелегко пройти за кулисы сквозь толпу почитателей, друзей, представителей прессы и звезд. До этого концерта Торелли держалась отчужденно, но теперь Никола с изумлением узнала множество известных людей среди тех, кто заполнял коридор, ведущий к ее гримерной. Ей так бы и не удалось пройти туда, если бы не появление Джулиана Эветта. Люди немедленно расступились перед ним, потому что, во-первых, вне всякого сомнения, узнали его, а во-вторых, из-за его прирожденного чувства превосходства.

— Пойдемте, Никола, — позвал он, прокладывая для нее путь, и она подумала, что заставило его вновь назвать ее по имени: простая забывчивость или волнение этого необыкновенного момента.

Гримерная была завалена цветами, забита людьми, и в ней почти физически ощущался восторг, всегда сопровождающий подобные события.

— Джулиан! — К изумлению Николы, Торелли обняла дирижера и расцеловала его в обе щеки. — Дорогой мой, вы были прекрасны! Знаю, я была права, настаивая на том, чтобы вы выступали со мной. Вы стали для меня настоящей поддержкой.

— Вы слишком добры. — Он мягко улыбнулся в ответ и тоже поцеловал ее. И только легкая смешинка в его глазах и приглушенное хихиканье Дермота Дина, стоявшего поодаль, напоминали о прошедшей буре и сопротивлении, с которым им пришлось столкнуться при первом упоминании имени Джулиана Эветта.

— Никола, милая! — Торелли подставила ей теплую щеку для поцелуя. — Разве он не великолепен, наш Джулиан?

— Выступление было прекрасным, — тщательно скрывая свой восторг, согласилась Никола. — И вы были прекрасны.

— Что ж… — Тетя улыбнулась и пожала плечами, словно не желая отрицать очевидного. — Без Джулиана мне было бы намного труднее. Поужинаете с нами? — Она вновь повернулась к дирижеру.

— Если пожелаете.

— Я не просто желаю, я настаиваю. — Торелли одарила его величественной улыбкой. — Дермот, ты заказал мне столик в «Глории»?

— Естественно, — ответил Дин с довольным видом человека, совершившего чудо.

— Думаю, нас будет восемь или десять. Никола, ты поезжай вперед и убедись, что все в порядке. Можешь взять машину. Нет, нельзя. Мне она понадобится. Сейчас подумаем…

— Давайте я возьму Николу, — холодно предложил дирижер. — У меня есть машина.

— Жаль отрывать вас от поклонников, — с сомнением протянула Торелли.

— Дорогая мадам! Сегодня поклонники ждут только одного человека, — с улыбкой возразил Джулиан.

— Чушь! В Лондоне не каждый день появляются замечательные дирижеры. Ну ладно, возьмите Николу. Мы не задержимся.

— Я могла бы поехать на такси, — с угрозой произнесла Никола.

— Не стоит, — раздался сзади тихий, повелительный голос. — Сюда… — И он вновь провел ее сквозь толпу к выходу из театра.

Здесь его ожидала обычная публика, и, похоже, Торелли была права, поскольку при появлении Джулиана раздались восторженные крики и в толпе замахали программками, безмолвно умоляя об автографе.

— Не возражаете? — спросил Джулиан у Николы и принялся с добродушной улыбкой раздавать автографы.

— Пожалуйста! — Какая-то особенно преданная поклонница протянула программку Николе. — Не попросите вашего мужа подписать? Я не достаю.

— Я вовсе не ее муж, — не поднимая глаз, заметил Джулиан Эветт, — но за эти добрые слова я обязательно дам вам свой автограф.

В толпе засмеялись, потому что шутка всегда желанный гость у дверей театра, и Никола молча протянула программку дирижеру. Передавая ее обратно, она заметила написанные слова «Спасибо! Джулиан Эветт». Ей стоило большого труда скрыть свое негодование.

— Разве это было необходимо? — холодно спросила она, когда они наконец добрались до машины.

— Что именно? Раздавать автографы?

— Конечно, нет. Я понимаю, что без этого не обойтись. Разве было необходимо писать это на программке той женщины?

— Ах, это! — Он рассмеялся. — Думаю, ей было приятно.

Никола промолчала, и Джулиан задумчиво добавил:

— И мне тоже, если уж на то пошло.

— Почему?

— Не знаю, Никола. После такого вечера всегда чувствуешь себя веселым и глупым. Вполне естественно обмениваться шутками с поклонниками.

Никола промолчала. Внезапно она вспомнила, как всегда после концертов Брайан улыбался своей радостной, ребячливой улыбкой. У нее защемило сердце, когда с ужасающей ясностью она поняла, что этого больше никогда не повторится.

— В чем дело? — наконец спросил Джулиан.

— Я думала о Брайане.

— Боже мой, неужели вы каждый раз будете мне напоминать об этом? — вскричал он, и машина тронулась с места.

Никола вовсе не собиралась упрекать его. Она просто высказала свои мысли вслух. А теперь, к своему ужасу, поняла, что не в силах скрыть слез. Они тихо текли по щекам. Через несколько минут Джулиан взглянул на нее и увидел, что случилось. Каким-то странно-беспомощным тоном он произнес:

— Господи, простите меня! Я не должен был кричать на вас.

— А я не должна была портить вам праздник, — ответила Никола.

Но тут она опомнилась. Раз уж он взялся везти ее в отель против ее желания, то не стоит полностью подчиняться ему.

— А теперь расскажите, почему вы носите с собой мою фотографию, — ровным голосом произнесла она.