Мы истребляем людей (сборник, том 2)

ПОЛЕ ДЛЯ ОШИБКИ (В соавт. с К. Мур под псевд. Льюис Пэджетт)

У Фергюсона уже бывало это чувство, хотя до сих пор не такое сильное. До сих пор были лишь слабые приступы тревоги, проносившиеся в голове и исчезавшие слишком быстро, чтобы он успевал их распознать. Это было то, о чем он прежде никогда не говорил с Бенджамином Лоусоном.

На сей раз приступы тревоги — расплывчатые, вдруг задержались — сфокусировались и стали рваться откуда-то из глубин подсознания в действующее сознание. И нужно было высвободить их и дать им название.

Название? Но никакого названия не было у подобных приступов тревоги.

Существует ли какая-нибудь пословица, которая указывает на тенденцию социальных кризисов творить человека, который способен с ними справиться? Фергюсон тут же нащупал литературный костыль, на который можно повесить его тяжкие подозрения. Но он потерпел крах в этом деле и был буквально раздавлен растущей тревогой, когда заметил сомнение на лице Бенджамина Лоусона. Затем тревоги его слегка улеглись. Они были опознаны и могли теперь подождать разрешения.

Фергюсон вернулся из пучины своих размышлений к действительности и понял, что в Лоусоне действительно есть нечто, не заслуживающее доверия, и тут же в нем укрепилось уважение к себе самому. Причины теперь не играли никакой роли. Фергюсон знал — в сущности, — хотя понятия не имел, что именно он знал.

Он понял, что уже много лет ждал этого. Ждал избавления от...

От Бенджамина Лоусона.

Он вспомнил, как все началось.

В офисе БСЛД на экране раздались гудки, и экран стал ярко-красным. Мистер Грег Фергюсон, квалификация которого была необычна даже для вице-президента, автоматически включил дешифратор и подмигнул своему гостю. С точки зрения А.У. — Атомного Управления — Фергюсон был, конечно, преступником, но в БСЛД он был вполне на своем месте, полезным членом общества. И то, что существовало еще четыреста девяносто девять других вице-президентов, ничуть его не беспокоило.

БСЛД означало федеральное Бюро Страховки, Лотерей и Детских яслей.

— Мистер Фергюсон, обратите внимание на попытку явного надувательства, — послышался голос.

— Сам Калиостро не мог бы обмануть БСЛД, — заметил Фергюсон. — Но, разумеется, такие попытки не прекращаются.

Он глянул, как на экране тает желто-голубой знак воспроизведения записи.

Мистер Дэниел Арчер сиял. По профессии он был Фиксатором — комбинацией поверенного, рекламного агента, социолога и секретаря. Он работал на политика по имени Хирам Рив, который связался с Фергюсоном и полчаса выслушивал бахвальство вице-президента о том, как отлично работает БСЛД.

— Вагнер, — раздался голос с экрана.

— Передайте роботу, что ему требуется отпуск, — велел Фергюсон. — Не Вагнер. Бен Лоусон. Правильно, мистер Арчер?

Арчер кивнул.

— Да, только он. Конечно, может быть, здесь ничего и нет, но мы никогда не полагаемся на случайность. По крайней мере, я.

Фергюсон задумался, в то время как экран порозовел от усилий, потом на нем промелькнули различные цвета, пока он искал запись Бена Лоусона. Уже не в первый раз Фиксатор обращался за помощью к Фергюсону. Фиксаторы по определению были полномочными следователями. Они должны были держать своих патронов на пике власти. Это была доходная должность, так как хорошие Фиксаторы всегда пользовались спросом и имели право переключать свою преданность на новый объект, когда решали, что тактика их патронов начинает конфликтовать со здравой социологией. Арчер был сардонически усмехающимся толстячком, но глаза у него были умные.

— Вагнер, — сказал Фергюсон, пока они ждали. — Это был простой случай, давно закрытый. Я использовал с ним прямой Суицид. И он все понял. За исключением того, что он не был уверен, может ли воспользоваться политикой...

— И они не удивляются, когда это срабатывает?

Фергюсон решил, что Арчер просто ему льстит. Ну и пусть его. Сам Фергюсон всегда был рад рассказать о работе БСЛД и собственной роли в нем. Ему никогда не приходило в голову, что этим он как бы пытался оправдываться.

— Удивляются. И Вагнер был удивлен, когда мы утвердили его заявку. Двойная компенсация, покрывающая самоубийство в любом виде и форме. Я думаю, что вряд ли он с тех пор пытался перерезать себе горло. Кстати, он хотел еще приобрести страховой полис на несчастный случай. Очень уж он волновался о смерти от несчастного случая, поскольку у него не было на него страховки.

— Ну, и он получил этот полис?

— А почему бы и нет? Я уже рассказывал вам о средних процентах. Мы не можем проиграть на несчастных случаях, мистер Арчер. Просто не можем! Ага, вот и Лоусон. Давайте посмотрим...

Глаза Арчера вспыхнули. Он подался вперед к экрану. На экране появился офис филиала БСЛД в заштатном городишке. Клерк — обычное подставное лицо, так сказать, фасад фирмы — встал со своего места, когда вошел клиент. Фергюсон включил вспомогательный экран и, краешком глаза глядя на запись, одновременно читал показатели, снятые роботом с клиента.

— Очень уверенный, — сказал Фергюсон. — Он явно что-то задумал. Совершенное преступление — он так думает. Я ведь прав?

Арчер кивнул. Они изучали клиента. Это был совершенно обычный молодой человек, который мог бы быть эталоном под маркировкой «Экземпляр Молодого Поколения — Стиль, Здравый Смысл и Уверенность». Просто крупный белокурый юноша с голубыми глазами, приятной улыбкой и, по-видимому, ни о чем не тревожащийся.

— Мистер Лоусон? — спросил клерк на экране.

— Все правильно. Бен Лоусон.

— Пожалуйста, садитесь. Чем я могу вам помочь? Ведь не записью же в ясли, я полагаю... кстати, вы не женаты?

— Я женат? — улыбнулся Лоусон. — Нет, и пока не собираюсь. И я хочу еще долго наслаждаться свободой, прежде чем пойдут дети.

Клерк послушно рассмеялся.

— Значит... страховка или лотерея. У нас есть Пимлико или...

— Я не играю на деньги, — покачал головой Лоусон. — Страховка. Могу я застраховаться так, чтобы покрыть все это? — И он подвинул по столу к клерку листок бумаги.

— Мы страхуем все, что не является антиобщественным, сэр, — сказал клерк. — Мы страхуем от пожаров, банкротства, мошенничества, уголовных преступлений, испуга, припадков, сдирания кожи, блошиных укусов... — и дальше в том же духе, общепринятые в БСЛД шуточки.

Но затем клерк бросил взгляд на листок и замолчал. Нахмурился, бросил на Лоусона быстрый взгляд, затем спросил:

— И вы говорите, что не играете на деньги?

— Ну, полагаю, страховку тоже можно назвать азартной игрой, не так ли? А в чем дело? Я занес в свой список что-то антиобщественное?

Клерк заколебался.

— У нас есть свои произвольные правила насчет антиобщественного, сэр. Убийства антиобщественны, но мы страхуем от убийств. И от многих других преступлений, кроме тех случаев, когда клиент уж очень рискованный. Понимаете, мы должны будем провести полное исследование...

— Думаю, я здоров.

— Не только медицинское, сэр, — сказал клерк. — Мы должны изучить вашу подоплеку, вашу окружающую среду, ваших коллег...

— Так сложно? — спросил Лоусон.

Клерк хмыкнул и вновь просмотрел список.

— Отпинать полицейского, — чуть слышно пробормотал он. — Это... да... кажется, это самый умеренный поступок из тех, что вы хотите застраховать.

— Это будет антиобщественным по вашим правилам? — спросил Лоусон.

— Я не могу ответить на это так сразу, — замямлил клерк. — Однако все эти... происшествия... кажутся весьма маловероятными, не так ли? Я порекомендовал бы вам выбрать другие страховые полисы. Мы были бы рады составить для вас список после того, как будут завершены наши исследования, и, возможно, вы найдете в нем что-нибудь более подходящее...

— О, не стоит трудиться, — сказал Лоусон. — Я хочу именно эти страховки. Но если я не могу получить их, придется придумать что-нибудь другое. Я составил этот список на тот случай, если БСЛД найдет некоторые пункты в нем неприемлемыми. Но я еще не исчерпал всех возможностей.

— Запустить фенилтиомочевину в городское водохранилище, — пробормотал клерк. — Вы хотите застраховаться от... э-э... запуска фенилтиомочевины в городское водохранилище?

— Ну да, там так и написано, — бодро ответил Лоусон.

— Ага. А это что — ядовитое вещество?

— Нет.

— И у вас есть намерение запустить фенилтиомочевину в городское водохранилище?

— Я всего лишь хочу быть застрахован от этого, — сказал Лоусон, глядя на клерка широко раскрытыми и такими невинными глазами.

— Понятно, — протянул клерк, придя к некоему заключению. — Вы не возражаете прямо сейчас ответить на наш стандартный анкетный опрос? Все будет решено, как только мы закончим наши исследования.

— Я полагаю, взносы у вас достаточно низкие, чтобы я смог их выплачивать? — спросил Лоусон.

— Они варьируются.

— У меня не так уж и много денег, — сообщил Лоусон. — Но я надеюсь, можно что-то решить. — Он улыбнулся. — Ладно, где ваша анкета?

— Можете использовать этот экран, — ответил клерк, совершая переключение. — Подадите сигнал, когда закончите... вот эта кнопка.

Клерк вышел. Экран сделал качественные снимки Лоусона, стереоскопическое фото и флюорографию. Затем раздался оживленный, слегка надменный голос робота:

— Полное имя, пожалуйста. Сначала фамилия.

— Лоусон, Бенджамин.

— Возраст?

— Двадцать один год.

— Дата рождения?

— Девятого апреля двадцать...

В главном офисе Фергюсон нажал несколько кнопок, изучил статью из «Британской Энциклопедии», появившуюся на экране, и кивнул Арчеру.

— Фенилтиомочевина, это... — начал Арчер.

— Здесь сказано, что это химическое соединение, — перебил его Фергюсон, — состоящее из углерода, водорода, азота и серы. Семь из десяти человек считают его адски горьким, три оставшихся — безвкусным. Это вопрос наследственной генетики, доминирующей или рецессивной.

— Это яд? Опасно для жизни?

— Как и любая жидкость в достаточно больших количествах, включая Н₂О. В воде ведь тоже можно утонуть. Но зачем запускать фенил... фенилтиомочевину в городское водохранилище? Почему бы тогда не мышьяк? Он хотя бы смертельно опасен.

— Ну и зачем? — спросил Арчер.

— Этого мы пока не знаем. Мы сейчас проводим расследование. Все очень нечетко. Немного нелепо. Когда люди пытаются перехитрить БСЛД, они обычно делают это логично, осторожно, прилагая массу усилий, чтобы скрыть свой истинный умысел. Этот же Лоусон практически говорит нам, что намеревается сделать. Только не спрашивайте меня сейчас, примем ли мы его в качестве клиента. Все зависит от результатов расследования.

— Отпинать полицейского, — задумчиво протянул Арчер, при этом его лицо и проницательные глаза оставались совершенно спокойными. — Что там еще в его списке?

— Он выведен вот на этот экран. Странно. Он хочет не только финансовую компенсацию, но требует и внесение пункта о полной безнаказанности. Он не хочет, чтобы возникли какие-либо юридические последствия.

— Но вы ведь можете это устроить, не так ли? Вы ведь федеральное Бюро? Если он отпинает полицейского...

— Если мы выдадим ему страховой полис, — мрачно ответил Фергюсон, — то он, конечно, не сможет пнуть полицейского. Я так думаю. Возможно, этот парень думает, что сумеет перехитрить БСЛД, но меня ему не обмануть.

— Что-то личное? — спросил Арчер, пристально глядя на Фергюсона.

— Конечно. Вот почему я — социально интегрированный человек. Я могу направлять свои импульсы по конструктивным каналам вместо деструктивных. Я весьма горжусь своей находчивостью, мистер Арчер, и горжусь БСЛД. Здесь я использую свои мозги на полную силу, а где еще я смог бы это сделать? Кроме, разве что, на должности Фиксатора.

— Спасибо, — вежливо сказал Арчер. — Если вы сумеете успокоить меня насчет Бена Лоусона, я буду вам благодарен. Раньше это называли причудами — капризом. Но я никогда еще не встречал чудака, который не хотел бы извлечь выгоду из своих чудачеств. И Лоусон...

Но Фергюсон уже думал о Лоусоне не как о чудаке, а как о враге БСЛД.

— Фенилтиомочевина, а? — сказал он. — Я остановлю его.

Основа для Бюро была заложена в Чикаго, Аламогордо и Хиросиме. Она покоилась на нестабильности атома. Атомная война произошла в свое, хотя и такое неподходящее, время. Если бы ядерные боеголовки взорвались в середине сороковых годов, то в результате была бы катастрофа и всеобщее крушение цивилизации. Но этого не произошло. Если бы глобальная война разразилась после того, как человечество уже полностью овладело атомной энергией, то в результате это дало бы толчок для развития внеземных колоний, а Земля стала бы их сырьевым придатком. Разница была примерно такой же, как между пистолетом с одним патроном и пистолетом с полным магазином. Но когда уровень мира, казалось, вернулся к довоенным стандартам, оптимисты решили, что следующего падения на этих американских горках либо не будет вообще, либо не случится до тех пор, пока не будет достигнута некая «точка насыщения». Международная политика и национальная экономика начинали тормозить, в то время как атомные науки, напротив, развиваться. К счастью, фундамент был построен до возведения крыши. Атомная война все же произошла, но была она не столь катастрофичной, какой могла бы стать в 1946 году, и не такой глобальной, как была бы десятилетиями позже. Она просто уничтожила бóльшую часть планеты.

Но это, конечно же, было неизбежно.

И столь же неизбежно для Человечества было восстановление цивилизации. Одним из последствий войны стало то, что специализация стала менее важной, а более важным — объединение. Биологи, психологи, физики и социологи вынуждены были из чистой необходимости работать вместе. Физически децентрализованные, психически люди стали сторонниками федерализма в мыслях и действиях. Удивительно, но было даже создано стабильное мировое правительство. Сначала оно концентрировалось на небольшой территории к северу от озера Мауч Чунк в Пенсильвании, но постепенно зона его контроля расширилась. Знания и технологии никуда не девались, и это весьма помогало, но перед людьми стояла огромная проблема по восстановлению.

Один из ответов заключался в устранении трудностей с детьми. Детоубийства были насущной проблемой, но вряд ли расовой. Желание иметь детей всячески стимулировалось из-за увеличения бесплодности, странных мутаций и уменьшения нормальных родов. Однако стало необходимым как-то решить жизненную проблему растущей незрелости членов общества.

Одним словом, не все люди становились зрелыми после того, как у них появлялись дети. Развитие по меньшей мере одного родителя начинало замедляться, и он так никогда и не достигал психической зрелости.

В отличие от горилл...

По каким-то причинам Фергюсон нервничал, разъясняя все эти подробности Арчеру, который слушал с повышенным вниманием. Может, потому, что Фергюсон невольно вторгся в поле деятельности Фиксатора, но Арчер внимательно слушал.

— Человек — незрелое существо, — продолжал Фергюсон. — Любой натуралист или биолог могут это доказать. Как и любой социолог. — Он как-то забыл, что его собеседник имеет ученую степень по социологии. — Наши черепные швы не имеют жесткой связи, наш привычный образ действий не является действиями взрослых, даже наши физические пропорции тел говорят о незрелости... ну, физически мы сложены, как незрелые гориллы. И действуем мы точно так же. Мы — раса, ведущая общественный образ жизни. Нам нравятся физические контакты, наши игры основаны на соперничестве, нам, вообще, нравятся грубые развлечения. Я... я допускаю, что незрелость — это именно то, что заставляет нас развиваться, но мы небезопасны, как и любые опытные образцы. Зрелая горилла не опасна. Она прекрасно приспособлена к своей среде обитания. У нее есть личная территория, гарем, и единственная опасность исходит от молодых самцов, которые хотели бы завладеть гаремом взрослой особи. Но взрослая горилла во всем умеренна и совершенно самодостаточна. Господь видит, что если бы мы были взрослыми, то не устраивали бы столько вечеринок!

— БСЛД прилагает усилия как раз для того, чтобы наша раса стала зрелой, — полувопросительно сказал Арчер.

— Дети — самая большая проблема в нашей культуре, — сказал Фергюсон. — Взрослая горилла прогоняет своих детей прочь, когда те вырастают. Или они могут уйти сами, когда уже выросли настолько, чтобы прожить в джунглях самостоятельно. Но наша цивилизация сделала джунгли убийственными. Не снабжение или еда являются проблемой для молодых, а проблема личности. В результате возникла культура, в которой мужчины стали доминирующими, а женщины — порабощенными. Скажем так, для примера — воспитание детей в городах до атомной войны было полноценной работой. Какая трата времени и ресурсов!

Арчер невольно облизнул губы.

— Хотите выпить? — предложил Фергюсон. — Можете заказать себе виски с содовой.

Он замолчал, поджидая заказ и глядя в окно. Раскинувшийся внизу город был небольшим по численности населения, но занимал весьма обширную площадь, и в нем было очень много парков.

Так и должно быть, подумал Фергюсон. Это безопасно.

Итак, у вас на руках выздоравливающий мир — в основном уже здоровый организм, но восприимчивый ко всяким переносчикам заболеваний. Люди с предрасположением к раку должны избегать непрерывного раздражения тканей. Рак — неконтролируемый патологический рост клеток. Управляемый рост клеток нормален и полезен. Точно так же и атомная энергетика.

Избегайте раздражений.

Люди, практически, жили в значительной степени так, как хотело БСЛД. Естественно, они не могли иметь все. Неврозы нельзя устранить быстро. Но атомная война была эквивалентом электрошока. En masse[9] БСЛД использовало паллиативный план[10]. Но в отдельных случаях БСЛД пользовалось страховками.

Но страховало не всех и не все. Здесь вам не какая-нибудь Утопия. Даже у суперменов возникли бы суперпроблемы. Нужна была железная рука, но в бархатной перчатке, а это именно та ткань, которой так любят касаться люди. Атомный рак фиксировался решительной хирургией, но все же проникал в кровь. Поэтому, вместо реальных мер, БСЛД старалось избегать раздражений. БСЛД не давало пациенту-миру заболевать другими болезнями, которые могли вызвать раздражение. Всего, что могло создать социальное заражение, которое привело бы впоследствии к очередной вспышке рака. Пока раса здорова, это было средство безопасности.

Это было применимо также и к самому Грегу Фергюсону.

БСЛД страховалось и в этом. Никакие раздражения не должны возникать для него, ничего, что нельзя было бы скорректировать. Фергюсон был погнутым штепселем в гнутой розетке. Очевидно, он был менее зрелым — или, скорее, более незрелым, — чем большинство остальных людей. Очевидно, ему были нужны запас прочности, устойчивость, определенная безопасность, которую предоставляло ему БСЛД.

Фактически, он действительно нуждался в этом. Очень нуждался.

Невозможно восстановить мир за один день. Технических знаний много, но мало людей. А это означало всеобщие усилия. Таким образом, БСЛД сокращало факторы, задерживающие созревание. Общество должно быть многочисленным, чтобы позволить себе содержать ученых, которые далеко не сразу выдают результаты на-гора. А если половина каждой пары должна воспитывать детей, потенциальная рабочая сила уменьшалась вдвое. Поэтому детей помещали в детские ясли. Молодая горилла может выжить в джунглях, потому что те являются ее эквивалентом безопасности. Детские ясли были такими джунглями — родители же освобождались от ответственности за потомство и могли продолжать свой процесс созревания.

Федеральное Бюро Страхования, Лотерей и Детских яслей сделало это возможным. Нельзя было финансировать ясли из налогов. Правительство хотело избегать факторов раздражения, а не плодить новые. Несколько помогали лотереи, но реальным ответом было Страхование. Именно это было тем местом, где выпускался пар. Это был ответ человеку. Именно здесь вылавливались зачатки неврозов. В общем и целом люди страхуются именно из-за неврозов, и в былые времена у них были для этого основания. Под эгидой БСЛД страхованию подлежало практически все. Человек хочет застраховаться от того, чего он боится или чего ждет. Зачастую в общественном отношении и личном все это чистая патология.

Взрослой горилле не нужна страховка.

— Вот потенциальный случай психоза клиента, — сказал Фергюсон и переключил экран. На нем появилось лицо человека. Выглядело оно совершенно нормальным.

Арчер поднял брови.

— Он хочет получить страховку от инфекционных заболеваний, — пояснил Фергюсон. — Страховой взнос в этом полисе явно достаточно высок. Мы ведь еще не уничтожили все мутировавшие заболевания, хотя после биологических боев раса выработала весьма высокий иммунитет. Но посмотрите на результаты его расследования и вы все поймете.

По экрану побежали строчки информации. Арчер ждал.

— Видите?

— Не вижу я ничего особенного, — ответил Фиксатор.

— Да? Вы не понимаете, почему этот парень может теперь пожелать страховку от самоубийства?

— Гм-м... От самоубийства? Но почему? Он хорошо интегрирован в общество. Полезен, счастлив...

— А вы не заметили никаких необычных покупок? Посмотрите список, связанный с химией.

— Ладно. Зеленое мыло. Бактерицидные препараты. Портативный ультрафиолет...

— Два таких. Один для офиса, другой для дома. Парень действует прямо-таки по классической схеме развития мизофобии. Это должно означать страх перед мышами, но на самом деле значит страх перед грязью. Остальное — рутина для психбригады. Мое заключение: первоначальная инициация произошла в детстве, когда он пришел домой из яслей. Он пролил на свою сестру что-то, что причинило ей боль. Родители поступили неправильно, начав суетиться. Так у него возник комплекс вины. В конечном итоге он мог начать слышать голоса, твердившие ему, что он совершил грех. Понимаете?

— Ага, — сказал Арчер. — И его желание получить страховой полис — это скрытая мизофобия?

— Конечно. Почему бы и нет? Когда он будет проходить опрос, мы применим какой-нибудь трюк.

— Гипноз... О, я хотел бы узнать побольше об этом.

— Ну, — сказал Фергюсон, — в итоге наш клиент станет «хорошим риском» вместо плохого. Мы вылечим его, направив его неврозы в нужное русло. За исключением настоящих несчастных случаев, процентное соотношение будет в нашу пользу. Иначе и быть не может из-за его подавленного желания умереть. Если же ничего не делать, то в конце концов он непременно постарается заразиться какой-нибудь болезнью, даже не зная об этом сознательно. Мизофобия, как же! Да он жаждет наказания!..

— Отчет о Бенджамине Лоусоне, — раздался голос с экрана.

— Давай, — велел Фергюсон. — Вперед.

Лоусону был двадцать один год и одна неделя. Он был совершенно нормален. Даже легкие отклонения во время учебного периода тоже были нормальны. Если бы их не было вообще, это стало бы подозрительным и потребовало дополнительного расследования. Все дети подкладывают лягушек в столы учительниц, если лягушки доступны. Если же нет — сойдут и мыши, насекомые или ящерицы.

Когда ему исполнился двадцать один год, у Лоусона было на выбор несколько заданий, к которым он был готов. Область его интересов, казалось, включала в себя все. Он изучал все, всеядно, но временами даже небрежно. Однако он использовал свой месячный отпуск, положенный всем выпускникам, просидев большую часть дома и посетив родителей, которые были умеренно рады его видеть. Он прочитал много новостных лент и встретился с правительственным консультантом по имени Хирам Рив, предложив, чтобы Рив на следующую сессию внес на рассмотрение законопроект о пенсии по инфантильности. Это заинтересовало Арчера, поскольку Арчер являлся Фиксатором Хирама Рива.

— Если подробнее, — продолжал голос с экрана, — Лоусон предложил вывернутую наизнанку пенсию по старости. Все дети имели бы на нее право и получали бы вплоть до достижения биологической зрелости. Консультант Рив согласился внести такой законопроект...

— Но на самом деле не внесет, — пробормотал Фергюсон. — Это просто предвыборные обещания, да?

— В течение последних двух лет, — продолжал голос с экрана, — Лоусон изучил следующие предметы: биологию, мутацию, биологическое время и время энтропийное, эндокринологию, психологию, патологию, социологию и философию юмора. Все эти его исследования были интенсивными, а не случайными. Кажется...

— Пропустите его жизнь вплоть до последних нескольких дней, — велел Фергюсон. — Что он там читает?

Он подался к экрану, но это оказалось ненужным. Тут же изображение сделалось крупным, и стало видно, что веселый мистер Лоусон был погружен в чтение «Сборника анекдотов» Джо Миллера.

Несколько дней спустя Лоусон снова появился в местном филиале БСЛД по записи, и на этот раз встретился с Грегом Фергюсоном, который прилетел часом ранее, чтобы самому провести последнее собеседование. Было необходимо сделать определенные приготовления. В былые времена страховая компания не могла бы дать страховку от пожара в арендуемой квартире, пока владелец не оборудовал бы дом пожарными лестницами. Вот и теперь БСЛД при работе с каждым клиентом удостоверяется в наличии экстрасенсорных «пожарных лестниц». Более того, БСЛД само создает их.

— Понимаете, мистер Лоусон, — сказал Фергюсон, — страховые полисы теряют законную силу, если вы когда-либо откажетесь явиться на дополнительное собеседование в том случае, когда мы решим, что таковое необходимо.

— О, конечно. Все в порядке. Так я получу страховку?

— Вы хотите каждую случайность из перечисленных в вашем списке покрыть отдельной страховкой?

— Да, если я смогу выплачивать страховые взносы по всем ним.

— У вас здесь двадцать пять полисов, — сказал Фергюсон. — Они покрывают весь список. Взносы, разумеется, по ним различные. Для нас было бы плохим риском застраховать вас от подвертывания лодыжки... Но мы готовы взамен застраховать от дождя, во время которого вы и могли бы подвернуть лодыжку, потому что в наше время мы можем легко управлять погодой. Итак, у вас тут собран экстремально широкий диапазон — от неурожая апельсинов во Флориде до укуса ядовитой змеи. Между прочим, урожай обещает быть хорошим.

— Ну а что, если я имею в виду не климатические условия, — возразил Лоусон, — а мутировавших долгоносиков, которые несколько лет назад уничтожили хлопок в Южной Каролине?

— Значит, вы ставите на возникновение подобной мутации, которая повредит урожаю флоридских апельсинов?

— В известном смысле я считаю, что заключаю пари на такую возможность. Я вполне уверен, что некоторые из этих страховок окупят себя.

— Вы так думаете? — спросил Фергюсон. — Помните, некоторые взносы у вас будут повышенные... А заключать пари на возможности — это плохой бизнес.

— Можно, я... — Лоусон просмотрел счета, которые передал ему Фергюсон, и присвистнул. — Пятый пункт очень дорогой. Почему?

— Страховка от того, что вы намеренно заразите кого-то сенной лихорадкой? — уточнил Фергюсон. — С одной стороны, тут есть трудности с доказательствами. Но, в основном, потому, что в наше время слишком уж много всяких вирусных мутаций. Аллергии очень хитры. Мы застрахуем вас, разумеется, но это будет стоить вам денег. А зачем вы хотите заразить кого-то сенной лихорадкой?

— Я хочу быть застрахованным против этого, мистер Фергюсон, — вежливо ответил Лоусон. — Нет, не думаю, что смогу платить такие взносы. Однако остальное... — он быстро произвел в уме какие-то подсчеты. — Наверное, я смогу заплатить первые взносы.

Фергюсон внимательно наблюдал за молодым человеком. К этому времени он изучил Лоусона от и до. Узнал его наследственность и привычки. Узнал, как и над чем работает клиент. И не нашел в Лоусоне ничего подозрительного, кроме предчувствий Арчера.

Но предчувствия не являются преступлением.

Поэтому он просто сказал:

— Мистер Лоусон, я обязан вас предупредить. Если вы сможете заплатить только первоначальные взносы, то потеряете и деньги, и страховки... если, конечно, вы не устроитесь на высокооплачиваемую работу или не получите деньги откуда-то еще.

— Никто не обязан устраиваться на работу, — покачал головой Лоусон.

— Обычно люди голодают, если не работают. Даже если они обращаются за пособием по безработице, они должны отработать его потом в человеко-часах.

— О?.. — протянул Лоусон.

— Страховые полисы, которые мы выдаем, гарантированы. Мы подписываем их и платим в случае необходимости. Но хочу вас предупредить, что наши потери, подлежащие выплате, почти полностью подпадают под закон о неконтролируемых случайностях. А когда в дело вступает фактор личности, мы ничего не теряем. В ваших же случаях играет роль стопроцентно личностный фактор. Невозможно, чтобы вы случайно могли выпустить в городское водохранилище фенилтиомочевину.

— Вообще никакой возможности?

— Разве что астрономическая... Уж не нашли ли вы способ нарушать законы случайностей?

— Но к настоящему моменту вы бы об этом уже узнали, — возразил Лоусон. — Вы же все проверили.

— Правильно, — кивнул Фергюсон. — Если вы окажетесь в водохранилище, это произойдет только по вашей личной воле. Вы же понимаете, что иначе попасть туда невозможно.

— Невозможно?

— Почти. Гипнообработка более действенна, чем думает большинство людей. Мы собираемся обработать вас так, что вы просто не сможете сделать то, от чего страхуетесь.

— Ну и прекрасно, — заявил Лоусон. — Я, разумеется, не хотел бы заразить городское водохранилище фенилтиомочевиной, верно?

Глядя на него, Фергюсон испытал необъяснимый момент дежавю, но не шелохнулся и промолчал, потому что не любил такого, и позволил свободным ассоциациям — разумеется, избранным ассоциациям — проноситься у него в голове. Все это напоминало те времена, когда он еще был в детских яслях и вынужден был обращаться с вопросами к взрослым, что заставляло его чувствовать себя тупым и невежественным, потому что взрослые знали гораздо больше правил, чем он сам.

Он рассматривал Лоусона. В этом было что-то эквивалентное рыскающей в ночи собаке. Лоусон явно был ни при чем. Лоусон, казалось, чувствовал себя свободно и непринужденно. И даже при том, что ему предстояла гипнообработка, все равно оставалось неизбежное поле для ошибки. Фергюсон печенкой чувствовал приступ растерянности. Печенкой, солнечным сплетением — неважно чем. Всем, где образуют узел нервы, работающие в гармонии с мозгом, который является, по сути, правительством. Фергюсон чувствовал угрозу, ему казалось, что он стоит на самом краешке пропасти.

БСЛД являлось краеугольным камнем. Альтернативой ему был самый ужасный ад, когда-либо создававшийся человеком — угроза неконтролируемой атомной энергетики. Но вернулись здравый смысл и логика, столько раз подводившие Человечество в прошлом, и Бюро гарантировало, что один человек не сможет расстроить его планы. Особенно пристально оно следило за молодежью.

Дерзкий неоперившийся юнец. Он только что пробил оболочку своего яйца — яслей. Естественно, он чувствовал себя в силах справиться с чем угодно. Ведь он всегда справлялся с тем, что возникало внутри яйца. Но оболочка являлась барьером, не пускавшим то, что могло навредить ему.

— Есть один пункт, — сказал Фергюсон. — Ваши сны.

— А что с ними такое?

— Наши эксперты проштудировали их. Особенно гипнопедические видения. Вплоть до последних трех лет ваши зарегистрированные сны следовали за правильными образцами изменений. А потом...

— Потом перестали следовать?

— О нет, не перестали. Они по-прежнему следуют за образцом. Но без изменений.

— Но это просто означает, что я типовой образец, верно? — спросил Лоусон. — Настоящая норма?

— Норма — это условный образ, — нахмурился Фергюсон. — Вы что, пытаетесь разыграть меня?

— Простите. Я вас недооценил, — сокрушенно сказал Лоусон. — Я знаю, что теоретически нормальный человек стал бы в значительной степени монстром. Норма — просто удобный семантический термин. Даже если норма и существует, она не может оставаться таковой из-за давления окружающей среды.

— Все так. Либо вы лгали о снах последние несколько лет, либо вообще их не видите.

— Никто не жаловался.

— Работники яслей смотрят на все однобоко. Мы же здесь подходим с другой стороны.

— Но если я — плохой риск, вы можете просто отказать мне! — воскликнул Лоусон.

— О, нет, — спокойно ответил Фергюсон. — Мы редко отказываем клиенту. Мы допускаем поле для ошибки и платим в случае чего. Мы страхуем. Если бы мы умели управлять фактором неопределенности, то просто устанавливали бы фиксированную сумму, чтобы творить чудеса. Но мы не умеем этого делать. Вот почему мы пользуемся гипнообработкой как дополнительной страховкой — страхуем себя самих. Но когда мы платим, то хотим знать почему. Вас проверили со всех сторон. Вы явно не антиобщественный элемент. У вас нет скрытых преступных тенденций, которые мы наверняка бы обнаружили. Вы нормальный человек для своего возраста...

Фергюсон замолчал, снова испытав при этих словах странный приступ растерянности. Он понял, что сам не верит тому, что сейчас сказал. Он знал с твердой уверенностью, что Лоусон не нормален.

Но не было никаких доказательств. Не было ничего, что навело бы Арчера на этот случай. Предположим, подумал Фергюсон, я спрошу Лоусона: «Зачем вы просили консультанта Рива выдвинуть на рассмотрение закон о пенсии по незрелости?» Разумеется, я получу ответ, но ответ неудовлетворительный.

Лоусон в любом случае не получил бы выгоду от такой пенсии. По закону он уже и физически, и психически зрелая особь. Выходит, его запрос консультанту является актом простого альтруизма, причем альтруизма нелогичного, поскольку у молодежи при существующей системе и так уже есть эквивалент подобной пенсии.

— Иногда людям кажется, что они могут обмануть БСЛД, — сказал он, с сожалением заметив в собственном голосе нотки раздражения. — Но они никогда не достигают успеха.

Успеха. Это было ключевое слово, которое он бросил намеренно и стал ждать реакции. Молодой человек усмехнулся.

— Мне кажется, — сказал он, — что вы сами относитесь к этому ужасно серьезно, раз не возражаете против моих высказываний. Если бы я планировал какие-то тайные методы фальсификации несчастного случая или чего-то в этом роде, то вы бы не обеспокоились. Пока идет настоящая, серьезная жизнь, вы не возражаете, но стоит только слегка пошутить, как вы начинаете думать, будто я собираюсь добраться до атомной энергостанции и взорвать ее у вас на глазах.

Фергюсон стиснул губы.

— Мы пойдем на риск, — сказал он через секунду. — Так какие страховки вы выберете?

— Ну... я думаю, придется забыть об этих трех. Ставки слишком высоки. Я возьму оставшиеся двадцать два полиса из списка. Пойдет?

— Вы можете позволить себе заплатить двадцать два взноса. Тогда почему бы вам не вычеркнуть еще несколько для уверенности, что у вас не кончатся деньги прежде, чем вы найдете хорошую работу?

— Ну, если бы я выбрал две-три страховки, и они бы окупились, — сказал Лоусон, — то я уже не смог бы получить позже другие по тем же взносам, верно?

— Очевидно, нет, — ответил Фергюсон. — Нам тоже приходится экономить...

— Тогда я беру все, кроме тех трех, что не могу себе позволить.

— Спасибо, — сказал Фергюсон, имея в виду нечто другое.

— Совершенно ясно, что он собирается сделать, — сказал Фергюсон. — Он хочет попытаться заставить нас выплатить ему по одной страховке и, таким образом, сможет продолжать оплачивать остальные. И всякий раз, когда его банковский счет будет подходить к нулю, он будет наживаться на очередной страховке. Отпинает полицейского или что-то в этом роде. Какое низменное чувство юмора.

Арчер долго молчал. Он сидел с закрытыми глазами, очевидно еще раз просматривая проблему в целом. Затем наконец открыл глаза.

— А правда, что перед приемом в БСЛД чиновники проходят психиатрическую проверку? — спросил он.

— Так это я теперь сумасшедший? А не он?

— Проще считать так, чем думать, что один человек может так легко опрокинуть всю организацию. Почему вы перешли к самому маловероятному заключению прежде, чем проверили более вероятные? Я знаю, что, в соответствии с законом среднего, БСЛД всегда окупало свои страховки.

Они сидели в офисе Фергюсона, наблюдая, как Лоусон на экране проходит гипнообработку. Там все шло по расписанию и не возникало никаких помех. Лоусон был хорошо подвержен гипнозу даже без специальных препаратов. Он легко вошел в транс и реагировал, как и должно. Он уже прошел обычную программу, выстрелив холостым патроном в психиатра, что означало одно из трех: а) он был убийцей, б) он подсознательно знал, что пистолет заряжен холостыми, в) он ненавидел психиатров. Повторные проверки показали, что верным был второй пункт. Ему также было велено украсть доллар из кармана ассистента, что он и сделал, но это тоже ничего не значило. Основой современного мира являлся бартер, а деньги были всего лишь символом, так что трудно было понять, что значил для Лоусона украденный доллар.

Психиатрия — такая же точная и одновременно неточная наука, как и математика. Как только вы понимаете, что можно создать по потребности совершенно новую систему математики, вы тут же понимаете, что математика является точной, лишь когда выполняются все ее правила. Но если вы попробуете использовать правила одной системы, чтобы решить задачи в другой, то могут возникнуть трудности. Психиатры, работающие с Лоусоном, вроде бы все делали правильно, но Фергюсон вдруг подумал, что они бы и сами не знали, если бы где-то напортачили.

И все же ему не с чем было продолжать работать, кроме как с предчувствиями.

Предчувствия, тем не менее, достаточно точны, если вы уходите от вымышленных идей. Так называемые вещие сны могут быть точными. Сны, в которых мы видим исполнение своих желаний, тоже могут быть вещими, но тут уж пятьдесят на пятьдесят. Предчувствия Фергюсона шли из подсознания, где всю его жизнь копились надежды и страхи. В двадцатом веке, с его громадной кучей опасностей, он был бы очень несчастным и жалким типом. БСЛД символизировало для него безопасность, в которой Фергюсон жизненно нуждался. Если кто-то угрожал БСЛД, то тем самым угрожал лично ему. И как у большинства других людей, у него был подспудный психоз, порожденный страхами перед всеобщей термоядерной цепной реакцией.

БСЛД означало, в известном смысле, статус-кво. Люди на руководящих постах допускали напряжение и деформацию, как и окружающая среда допускает деформацию, например, в металлах, но только в строго отмеренных количествах. Если бы можно было держать род человеческий в вакууме под стеклом, то статус-кво стал бы абсолютным. Но это было практически невыполнимо...

— Он раздражает меня, — дрогнувшим голосом сказал Фергюсон. — Предчувствия — не доказательства, но...

— В чем же дело? Вы думаете, что этот супермен просто лжет? — иронически спросил Арчер.

Фергюсон уставился на свои ногти.

— Вы это не серьезно.

— Ну... это маловероятно.

— Я провел массу времени, изучая этого субъекта, — сказал Фергюсон. — И иногда я спрашивал себя... Почему, черт побери, вы выбрали для проверки Лоусона, если так уверены, что он безвреден?

— Я никогда не рискую, — ответил Арчер. — Хороший Фиксатор похож на анероидный барометр. Он очень чувствительный. Когда возникают какие-то эквиваленты изменения атмосферного давления, я замечаю их, и мне хочется узнать, какова причина их возникновения. Я множество раз гонялся за недостижимым, но... я не рискую.

— Но это не совпадение, что мы работаем над одной проблемой, — сказал Фергюсон. — Вы заметили результаты, а мне кажется, что я заметил причину. Мы оба, каждый своим путем, нацелились на Лоусона, он оказался у нас в перекрестье прицела, словно шторм, назревающий в Антарктике. Словно вы заметили падение барометра в Висконсине, а я увидел тепловые изменения на Южном полюсе. Ну, ладно, Лоусон заставляет меня испытывать странные чувства. Но именно Лоусон попросил вашего покровителя гарантировать уплату по векселю. Хираму Риву, наверное, предлагают на подпись много самых эксцентричных векселей.

— Но никогда альтруистичных, — вставил Арчер.

— Никогда — каких?

— Я имею в виду, что если копнуть поглубже, то там всегда можно найти чью-то выгоду. Это всегда оправдывается, по крайней мере, психологической компенсацией. Если копнете поглубже, то вы всегда обнаружите, что так называемые незаинтересованные реформаторы не так уж не заинтересованы, как представляются — если докопаться до их личных побуждений. Люди, которые хотят сохранить мир, обычно сидят на плюшевых тронах, выбранных себе в храбром новом мире. Но поступки Лоусона явно альтруистичны. И я хочу докопаться, какой у него может быть эгоистичный повод для проведения в жизнь идеи пенсии по незрелости. Только тогда я смогу расслабиться.

— Значит, для вас это просто работа?

— Мне нравится моя работа. Вот почему я работаю на Рива — он самый компетентный политикан в округе. Если появился бы лучший, то я бы сменил свой объект лояльности. Но сейчас я ищу в Лоусоне нормальность, а вы ищите отклонение от нормы.

— Он нормален, — сказал Фергюсон. — Взгляните на эту диаграмму реакций.

Они глянули на экран, где Лоусона кодировали против избиения полицейского.

— И это сработает? — спросил Арчер.

— Трудно сказать. Мы в большой степени зависим от успешного внедрения страха перед последствиями. Но мы как раз и страхуем от последствий. В лабораторных условиях Лоусон может прекрасно воздерживаться от избиения полицейских, так как подсознательно знает, что не получит страховой полис, если так сделает. Но как только он получит его — в дело вступают гарантии, даруемые этим полисом. Всегда существует поле для ошибки.

По экрану проплыла дрожащая зеленая линия, означающая, что Лоусон воздержался от удара по манекену полицейского.

Три дня спустя Лоусон бросил в водохранилище фенилтиомочевину, причем сделал это в поле зрения одного из охранных телеобъективов, установленных по периметру водохранилища, и сначала подержал бутылку с этикеткой, чтобы ни у кого не было никаких сомнений. После чего весело засмеялся и ушел.

— Мне нужна защита от тяги к убийству, — сказал Фергюсон психиатру БСЛД. — Вероятно, тут какая-то параноидальная основа. Этот клиент будит во мне мерзавца.

— Будит в вас мерзавца? — переспросил психиатр. — И как же именно?

Фергюсон рассказал ему все.

— Таким образом, у него ничего нет, — закончил он. — Даже невроза, насколько мне известно. Но меня тревожит этот парень. Он берет двадцать два страховых полиса, и... я уже боюсь, что могу начать чувствовать позже.

— Вы просто отождествляете себя с БСЛД. Думаю, мы можем избавиться от этого. Сублимированием или чем-то подобным. Главное — удалить причину. От одного глотка еще не становятся алкоголиками. Мы проведем вас через специальную подпрограмму, Фергюсон.

— Я все время думаю о зрелых гориллах. Для меня было бы хорошей терапией поехать на охоту и пострелять самцов горилл. Хотя я не уверен. Это ведь может привести к клаустрофобии или агорафобии. Я имею в виду страх перед открытым пространством, а не страх перед толпой. Тогда мне нужно провести какое-то время в одном из тех маленьких строений, которые предсказывают погоду. А как насчет обитой войлоком палаты, стены которой то сжимаются, то раздвигаются?

— А как насчет успокоительного? — вмешался психиатр. — Проблема с такими, как вы, в том, что вы видите простую заусеницу и тут же начинаете думать, что это серьезный психоз. Мелкие проблемки обычно автоматически исправляются сами собой. Мы храним полные карты всех штатных работников и знаем о вас гораздо больше, чем вы думаете. С вами все в порядке. Но, только чтобы осчастливить вас, мы пройдем через подпрограмму и удостоверимся, что вы не оборотень... хотя, если бы вы не были приспособляемым, то не добились бы таких успехов на службе.

— А что делать с Лоусоном? — печально спросил Фергюсон.

Разумеется, о нем уже позаботились. Разумеется, БСЛД вызвало Лоусона для повторной проверки. Он прибыл весьма охотно, очевидно, подавив легкое удивление. В Фергюсоне окончательно окрепло убеждение, что психиатры ничего не обнаружат. Все прежние приступы растерянности и страха объединились, чтобы подсказать ему, что кем бы Лоусон ни являлся, он явно был неподвластен точным инструментам БСЛД. Единственный способ обнаружить его отклонение от нормы состоял в том, чтобы скорректировать эффект, который он оказывал на другие объекты — именно так заподозрили в свое время существование Плутона, прежде чем обнаружили его на практике.

Но психологическая схема Лоусона показала отсутствие экстремальных отклонений от нормальности.

Он скрыл высокую сопротивляемость, но так поступают и многие другие. Повторной обработкой пентоталом натрия не удалось сломать все его барьеры — что тоже не было таким уж незнакомым явлением. Он лежал на кушетке, введенный в транс специальными препаратами, но его ответы на вопросы совершенно не удовлетворяли Фергюсона.

— Как вы себя чувствовали, когда бросили фенилтиомочевину в водохранилище? — спросили его.

— Я чувствовал себя хорошо, — ответил Лоусон.

— Но вы же помните, мы вроде бы договорились, что вы не будете бросать фенилтиомочевину в водохранилище?

Молчание.

Вопрос повторили.

— Нет, — ответил Лоусон.

— Вы можете ударить полицейского?

— Нет.

Что же можно было сделать еще из того, что не было сделано? Ему дали дополнительную дозу гипнопрепарата, еще тщательнее, чем прежде, закрепив в нем кодировки. Но он был вписан в Поле для Ошибки. Он был не часто встречающимся типом личности, но все же в рамках нормы. Если у него и были какие отклонения, выходящие за эти рамки, то психиатры не сумели их обнаружить. А Фергюсон был уверен, что такие были. Главный вопрос: как убедить в этом других? У БСЛД было ровно столько же доказательств, сколько и у Фергюсона, если это вообще можно назвать доказательствами. Очевидно, нельзя. А пункты, которые убеждали самого Фергюсона, были такими эфемерными, что на них нельзя было строить доказательства. Иногда он сам чувствовал сомнения, но всегда отбрасывал их и возвращался к слепому, нелогичному убеждению, которое не выходило у него из головы. Сверхчувствительность? Может ли это быть ответом? Много лет назад он интересовался теоретическим вопросом о супермене, и в те времена, глядя искоса на того или иного субъекта, Фергюсон думал о том...

Но никогда раньше он не чувствовал такого убеждения. Частью разума, которая, казалось, была такой же специализированной и безошибочной, как радар, чувствительностью, которой, по-видимому, обладал только он, Фергюсон знал ответ. Он всегда в глубине души ожидал, что однажды теория супермена станет практикой. Теперь он думал, что вот оно — случилось! Но как убедить в этом тех, у кого нет такого же убеждения, возникающего из каких-то внутренних процессов, которым он даже не мог дать название? С таким же успехом Фергюсон мог бы объявить о втором пришествии Мессии. В лучшем случае его бы тут же выбросили, как поломанную деталь. И общественное недоверие лишило бы законной силы истину... если это вообще была истина. Никогда еще не было такого, чтобы какому-то человеку, утверждающему, что он Наполеон, тут же поверили бы без достаточных доказательств. До Галилея, сказал себе Фергюсон, наверняка было много сумасшедших, которые, среди прочих заблуждений, были убеждены, что Земля вращается вокруг Солнца.

Не существовало бы Поля для Ошибки, если бы много людей не подпадали под определенную классификацию. Произвольная выборка одного случая походила на эксцентричность со стороны Фергюсона. У него не было аргументов, которые он мог бы предъявить на всеобщее обозрение. Он был предшественником Галилея, утверждавшим, что Земля вертится. И не было у него телескопа, каким мог бы воспользоваться любой другой.

И что он мог с этим поделать?

Только то, что уже сделал.

Психиатры могли помочь ему до определенной точки — предела видимости их, фигурально выражаясь, телескопов.

Но Фергюсон не осмеливался сказать им, что именно он подозревает, из страха, что на него тут же наклеят ярлык больного психозом. На деле, он должен был подвергнуть психоанализу самого себя, — как известно, это труднейшая задача, — и попытаться выделить и проанализировать безымянный, конкретный смысл, который подсказал бы ему, чем именно является Лоусон.

Между тем Бенджамин Лоусон спокойно продолжал заниматься своим делом.

Получив немало денег от БСЛД в результате его авантюры с водохранилищем, он вложил их в дело через инвестиционного брокера и арендовал небольшой дом, полностью оборудованный всевозможными Службами. Казалось, он хотел избежать ответственности. Был в его жизни какой-то привкус игры. Пища, приготовленная и горячая, прибывала сразу с недельным запасом, так что ему оставалось лишь нажать кнопку и выбрать блюдо. Затем он нажимал другую кнопку, и начиналась автоматическая уборка. Так как дом был функционален, не было никаких пылеуловителей, а кондиционеры и автоматические приспособления заботились о неизбежной грязи, которая встречается везде, кроме полного вакуума. В нескольких сотнях миль от дома располагалась спортивная площадка, и Лоусон частенько летал туда, чтобы покататься на лыжах, поиграть в теннис, в энергичную игру в скатч или просто поплавать. Он закупил тысячи книг, как бумажных, так и на кассетах, и читал все подряд. У него была химическая и прочие лаборатории, чисто любительские. Так, забавы ради, он как-то раз сам сварил мыло, и только хлорофилл-дезодораторы спасли его бунгало от отвратительного зловония.

И он по-прежнему нигде не работал.

Год спустя он избил полицейского. К тому времени у него как раз кончались деньги.

Фергюсон в то время продолжал работать над собой. Он обнаружил неосуществленные до настоящего времени психозы, включая младенческое желание, о котором впоследствии все забывают, достать луну с неба, и по замечательной серии ассоциаций, включающей зеленый сыр, масло и хлеб, разрешил себе вспомнить об отце. Фергюсон связался по видеофону с отцом — дряхлым не интегрировавшимся стариком, который проводил время, коллекционируя грязные лимерики, и не почувствовал ничего, кроме скуки, когда его престарелый родитель принялся по три раза подряд декламировать эти лимерики. Фергюсон выключил связь в полной уверенности, что его отцу давно уже нужен психиатр, и вернулся к своему самоанализу.

И тогда Лоусон отпинал полицейского.

— Но это же было больше двух лет назад, — сказал с экрана Арчер. — Я помню, вас тогда это разозлило. Однако с тех пор прошло два года! Лоусон ведь больше не покупал никаких страховых полисов, не так ли?

— Вопрос не в этом, — сказал Фергюсон, чувствуя, как подергивается щека. — Все, кроме меня, забыли о Лоусоне, который остался в архивах просто как очередное дело. Я позвонил, чтобы узнать, потеряли ли и вы к нему интерес.

Арчер издал уклончивое хмыканье.

Фергюсон глядел на него. Их разделяли многие сотни миль.

— Я готов держать пари, — добавил он, — что имя Лоусона записано у вас в календаре как кандидата на будущую проверку.

Арчер колебался.

— Ладно, — сказал он наконец. — Вы победили. Но это же простая процедура. Я проверял его каждые шесть месяцев. Я так делаю со многими — я ведь уже говорил вам, что никогда не рискую. К счастью, сотрудники у меня компетентные, так что я могу выкраивать время на это. Но это — всего лишь рутина.

— В других ваших случаях, может быть, это и рутина, — сказал Фергюсон, — но только не говорите мне, что так же обстоят дела и с Лоусоном.

— Я знаю, что у вас выработалась к нему настоящая фобия, — усмехнулся Арчер. — Есть ли что-нибудь новенькое?

Фергюсон задумчиво поглядел на Арчера, думая о том, сколько именно он может позволить себе рассказать. И решил строго придерживаться фактов.

— Вы знаете, чему я верю, Арчер. Но у меня нет доказательств. Он очень осторожен и никогда не делает ничего, что выдало бы его. При этом он не дает ни малейшего намека на то, что именно собирается сделать, когда использует свои... способности. И мне кажется, я понял почему.

— Может быть, просто потому, что он — обычный человек без всяких там особых способностей? — тихонько спросил Арчер.

— Нет, не может быть! Я скажу вам, как это обстоит на самом деле. Он — все еще ребенок.

— В двадцать три года-то?

— Вы также помните возраст всех ваших рутинных случаев? — усмехнулся Фергюсон.

— Ну, продолжайте же, — сказал Арчер, пожав плечами.

— Я очень тщательно изучил его дело. Из собранной информации я составил диаграммы и графики и показал их специалистам. Получив их мнения, я провел сравнение. Сравнение с образцом активности Лоусона в ту пору, когда он был двенадцатилетним ребенком. Со всеми вариациями. Интеллектуально ему сейчас не двенадцать лет, но его рекреации — периоды расслабления, когда различные центры мозга не находятся под полным контролем разума, — начинают показывать кое-что важное. Он мыслит, как взрослый, но играет, как ребенок. У него задержанное развитие, вот что.

— Таким образом, вы полагаете, что он, когда станет взрослым, превратится в супермена? — спросил Арчер.

— Вот почему он пошел к вашему патрону Риву, как только вышел из яслей. Краеугольный камень тут — пенсия по незрелости. Он не был таким уж альтруистом, как казалось, но, по его собственным меркам, он в то время был незрелым. И все еще остается таким. Он просто ждет, когда станет взрослым.

— И что тогда? Он захватит весь мир?

— Думаю, сможет, если захочет. — Фергюсон пристально поглядел на лицо Арчера на экране. — Ну, и что вы думаете?

— Чего вы ожидаете от меня?

— Я жду, когда вы вычеркнете его имя из вашего списка. Если ваш интерес к нему появился единственно из его странно альтруистического поступка, то можете спокойно закрывать это дело. Так что — вычеркнете?

Арчер немного подумал, прежде чем ответить.

— Наверняка.

— И это означает прямо противоположное. Вы слишком точный барометр, чтобы отвергнуть меня как совершенно свихнувшегося.

— А вы продолжаете не давать мне ничего, кроме догадок и подозрений, — огрызнулся Арчер.

— Да, я согласен, у меня самая настоящая фобия, — сказал Фергюсон. — Я уже долго живу с нею, и мне не нравится такая жизнь. Это все равно что жить с одной ногой без всякого протеза — к этому можно привыкнуть, но моя привычка не поможет остальному миру. Я хочу заставить Лоусона самого снабдить нас доказательствами, которые убедят вас, да и всех остальных, что он — то, чем является. И мне будет нужна ваша помощь. Он сделал несколько хороших вложений своих средств. Поэтому он не собирается обналичивать в ближайшие годы ни одну из своих оставшихся страховок. Я начинаю думать, что он делает так лишь затем, чтобы развеять подозрения и, таким образом, оставаться в поле для ошибки, чтобы впоследствии спокойно воспользоваться еще парочкой страховок. Он уже использовал две из них. Это насторожило специалистов. Если он в ближайшее время использует третью страховку, мне кажется, начнут волноваться и задавать вопросы и другие, помимо меня. Так вот, я хочу, чтобы он использовал третью страховку. Хочу, чтобы никто не успокаивался относительно него. И вот тут в действие должны вступить вы, Арчер. Если бы инвестиции Лоусона пошли прахом, ему волей-неволей потребовались бы деньги. И я хочу, чтобы они пошли прахом. Это скорее в вашей компетенции, чем в моей. Так что вы скажете?

— А что это даст мне? — спросил Арчер.

— В итоге вам перестанут докучать мысли о нем. Обещаю, что если ничего не произойдет, я больше никогда не побеспокою вас. — Это Фергюсон сказал вслух, но мысленно добавил: «Но что-нибудь да произойдет. Я не могу ошибаться насчет Лоусона».

Вряд ли Лоусон останется сидеть, сложа руки. Но Фергюсон не боялся мести с его стороны. Лоусон был выше мелкой мести. Но он не мог позволить, чтобы такие вещи вышли из-под его контроля. Фергюсон рассчитывал, что Лоусон должен понять, что это была произведена атака на него. И если Лоусон тот, кем его считал Фергюсон, то он не может позволить себе утечки знаний о своих сверхспособностях. Если на вас направляют пистолет, вы должны выбить его. В этом нет ничего от мести — чистое самосохранение, которое должно быть у незрелого супермена столь же сильным, как и у любого другого живого существа.

Произойдет одно из двух.

Либо Лоусон захочет получить деньги еще по одной страховке, что автоматически подведет его рискованно близко к границам поля для ошибки. БСЛД начнет волноваться и задавать вопросы, вспомнив о подозрениях, которые уже высказывал Фергюсон. Вряд ли Лоусон мог позволить себе пройти через гипнопроверку в третий раз.

Либо альтернативой этому может стать откровенное возмездие напавшим. Именно на это и надеялся Фергюсон. Это был более надежный способ получить доказательства его подозрений. И в этом ему должен помочь Арчер. Фергюсон мельком пожалел, что вынужден втягивать в это Арчера. У него не было никаких возражений против того, чтобы выставить себя в качестве приманки для тигра. Но еще никогда привязанная коза не могла убить тигра в одиночку. Фергюсон уже слишком твердо выставил себя психом в глазах тех, чье мнение могло иметь значение. Но если уж он вынужден затащить с собой в это дело Арчера, то Арчер должен иметь возможность сражаться с суперменом до победного конца. А свидетельство такого человека, как Арчер, сыграло бы немаловажную роль для Фергюсона.

Фергюсон с тревогой глядел в лицо Арчеру. Он видел, что в течение нескольких, показавшихся бесконечными, секунд решение того балансировало на чаше весов. Затем Арчер кивнул.

— Я посмотрю, что могу сделать, — сказал он.

Фергюсон выдохнул с облегчением.

Простота, с которой Лоусон придумал третью альтернативу, приводила в бешенство. Он не сделал ничего из того, что ждал Фергюсон. Вместо этого он застраховал «Нестор» — роскошный лайнер, курсирующий по маршруту Земля-Луна. А так как многие хотели получить такую же страховку — ввиду опасности от метеоритных роев, которые являлись чистой воды лотереей, — БСЛД не уделило этому ни малейшего внимания. «Нестор» взлетел на целых три дня позже объявленного расписания, чтобы обеспечить себе более спокойный полет, что заставило десятки пассажиров отменить свои страховки.

Таким образом «Нестор» избежал метеоритного роя, но столкнулся с атомной боеголовкой, уже много лет летающей по орбите в ожидании исполнения своего фатального предназначения.

«Нестор» летал на атомных двигателях. И бóльшая часть корабля на миг превратилась в белую вспышку, которая тут же исчезла с экранов.

Фергюсон тоже взорвался. Не в буквальном смысле слова, конечно, и не с тем результатом, что несчастный лайнер.

Хуже всего было ожидание. Фергюсон был почти уверен, что Лоусон знает, что намеревалось, почему и кто за это ответственен.

Но ничего не произошло.

Причем, не было никаких предположений, что вообще должно произойти. Фергюсон не знал, чего ждать, поскольку не знал возможностей Лоусона. Сам не зная, Фергюсон мог идти навстречу своему концу часы или дни с момента гибели «Нестора». Казалось совершенно очевидным, что Лоусон предвидел это завершающее рандеву лайнера с блуждающей по орбите боеголовкой. Не предназначено ли уже подобное рандеву и для самого Фергюсона? Или Лоусон просто проигнорировал его? Фергюсон не знал, какая мысль нравится ему меньше.

Уже начинала страдать его работа. Фергюсон почти ничего не ел в последнее время и, очевидно, из-за этого начал мучиться головными болями. Он случайно подслушал, как его секретарь жалуется кому-то, что босс становится похожим на медведя, которого выгнали из берлоги, но он знал, что это неудачное сравнение. Взрослый самец гориллы более подходил на эту роль, потому что выказывал бы точно такие же тенденции, что и Фергюсон: раздражительность, жажда одиночества и, прежде всего, подозрительность. Именно подозрительность беспокоила Фергюсона больше всего.

После того как он сделал третью серьезную ошибку в текущей работе в офисе, Фергюсон послал заявку на отпуск. Он был больше рад, чем огорчен, когда заявка прошла беспрепятственно, — не то чтобы Фергюсон считал, что отпуск поможет решить его проблемы, ведь нельзя же избавиться от такого фактора, как Лоусон, просто игнорируя его, — но был, по крайней мере, избавлен от неприятных подозрений, терзавших его последнее время.

Он с подозрением стал относиться ко всем новым клиентам.

И продолжал помнить о таком обычном лице Лоусона и их первом собеседовании. Теперь же за каждым потенциальным клиентом Фергюсону мерещился новый Лоусон.

Полгода он пытался избавиться от этих кошмаров. Спортивный комплекс в Гималаях ничуть не помог.

Специализированная трудотерапия не помогла тоже. Не помог и полет на Луну. Фергюсону спутник Земли показался холодным и недружелюбным даже в приятной Теневой Долине к северу от кратера Тихо. Глядя на облачный диск Земли в небе, Фергюсон продолжал ворочать в голове свои невеселые мысли, и постепенно ему стало казаться, что сочетание темных и светлых пятен на земном диске очень уж напоминают лицо Лоусона. Земля висела над головой, накрывая луну, подобно тому как тень Лоусона накрыла всю нынешнюю жизнь Фергюсона. Лоусон, не мигая, наблюдал за ним с вышины.

На Луне время проходит иначе, чем на Земле. Фергюсону пришлось сделать подсчеты, чтобы с удивлением обнаружить, сколько уже прошло с тех пор, как он покинул БСЛД. И для этого удивления была причина, потому что он ждал сообщения. Сообщения от Арчера. Перед тем как покинуть Землю, Фергюсон попросил, чтобы Арчер уведомил его в случае, если что-нибудь произойдет. С тех пор прошло много месяцев, хотя здесь, на Луне, они пролетели быстро. Но сообщений не было.

Когда же Фергюсон увидел, как по земному диску тусклые цвета зимы ползут от полюса вниз, он понял, что заканчивается его шестимесячный отпуск и скоро нужно будет думать о возвращении домой. И теперь, глядя на Землю, Фергюсон признался себе, что боится вернуться, не получив сообщения от Арчера. В конце концов он даже решился на немалые расходы, сделав вызов через оператора. Но эти расходы ему не пришлось нести. Вызова не состоялось, потому что Арчер исчез.

С Луны Фергюсону было трудно проверить, когда это случилось, но, очевидно, офис Фиксатора был закрыт уже несколько месяцев, причем не было оставлено нового адреса.

Если бы он полетел прямо домой, то все, возможно, пошло бы совсем по-другому. Но в это время года космический лайнер курсировал между кратером Тихо и космопортом в Южной Африке. Застарелая навязчивая тяга, которая уже давно преследовала Фергюсона, наконец-то могла воплотиться в реальность.

Он уже давно хотел убить гориллу. На самом деле это было не так иррационально, как звучало. Из бесед с психиатром он знал, что эта тяга включает в себя символику и перенос. Эмоционально же Фергюсон чувствовал, что изменится, когда увидит в прицеле ружья свою гориллу. Это непременно должен быть взрослый самец.

В современном мире это не трудно было устроить. Телефотографические анализаторы легко нашли нужный экземпляр, засада с суперакустикой тоже не составила проблем, но когда Фергюсон, сидя в бронированном «хантере», взятом напрокат, расстрелял свою жертву, он остался совершенно неудовлетворенным. Люди всегда убивают горилл. И это ничего не доказывает. Не считая того, что игра не стоит свеч.

Но морда умирающей гориллы осталась в его памяти навсегда. Монстр был зрелой особью. Антиобщественной и очень опасной. Но опасной лишь для тех, кто вторгается в его владения.

А зрелый супермен, подумал вдруг Фергюсон, мог бы остановить прогресс Человечества. Супермен никогда не почувствует опасности — этого стимула, всегда управляющего Человечеством. Супермен является сам себе законом. Стал бы он вести себя подобно антропоморфическому богу, оказывая помощь Гомо Сапиенсу, или Человечество покажется ему таким же чуждым и ненужным, как нам дикари?

Низшие виды всегда вне закона...

Но мир принадлежит Человечеству. А не Лоусону. И законом является БСЛД. БСЛД — это крепость. Без опоры БСЛД человек был бы беззащитен. Я больше не в безопасности, подумал Фергюсон. Я теперь всегда буду одинок. Возможно, это просто означает незрелость всей нашей расы. БСЛД заменяет родителей, но это всегда так было. Человечество всегда жаждало Всеобщего Отца — Бога...

Фергюсон сдал взятую напрокат винтовку, но оставил себе пистолет.

С поисками Лоусона не было никаких проблем. Лоусон жил в том же доме. Казалось, он выглядел немного старше и бодро кивнул вошедшему Фергюсону.

— Привет, — сказал он.

Фергюсон достал из кармана пистолет и направил его на Лоусона.

Лоусон выглядел испуганным... или притворялся таковым.

— Не надо, — торопливо сказал он. — Я все объясню. Не стреляйте в меня.

Выражение испуга на его лице было единственным, что остановило лежащий на спусковом крючке палец Фергюсона.

— Вам не нужно бояться меня, — успокоительным тоном сказал Лоусон. — Пожалуйста, уберите пистолет.

— Я все знаю о вас, — сказал Фергюсон. — Вы опасны. Вы можете захватить весь мир, если захотите.

— Сомневаюсь насчет этого, — пробормотал Лоусон, зачарованно глядя на дуло направленного на него пистолета. — Я ведь, знаете ли, не супермен.

— Но и не обычный Гомо Сапиенс, — отрезал Фергюсон.

— А теперь подумайте. Я тоже много знаю о вас. Вряд ли вы можете ждать от меня великой любви после того, что случилось. Обычно инвестиции не отправляются все сразу коту под хвост, если кто-то не манипулирует рынком.

— Значит, вот что случилось с Арчером, — повысил голос Фергюсон. — И думаю, то же самое ждет и меня, чем бы это ни было.

— Арчер? Вы, должно быть, имеете в виду Фиксатора — консультанта Рива. Насколько мне известно, он занят своими обычными делами. — Лоусон осторожно глянул на своего противника. — Но вот сейчас вы являетесь проблемой, — заявил он. — Вы не занимаетесь своими делами, вы лезете в мои. Я хочу, чтобы вы бросили это, Фергюсон. Я знаю, что вы думаете, но, честное слово, я не делаю никому ничего плохого. Возможно, у вас есть причины для умозаключений о том, что вы называете моими сверхспособностями, но в них нет ничего удивительного. Это просто... просто...

— Что просто? — потребовал Фергюсон, поскольку Лоусон замолчал.

— Назовем это... ну, образом мышления. По-другому я не могу объяснить. Я просто не совершаю ошибок. Никогда.

— Вы только что совершили ошибку, когда позволили мне войти в ваш дом с пистолетом в кармане.

— Нет, не сделал, — покачал головой Лоусон.

Наступила длинная пауза.

— Предположим, я немного расскажу вам об этом, — наконец продолжил он. — Частично вы были правы, знаете ли, в том, что говорили обо мне. Я действительно незрелая особь. Будь я обычным человеком, то даже не понял бы, что не достиг зрелости в двадцать один год. Нет ведь нет никаких стандартов для сравнения. Но эта... эта штука у меня в голове помогает мне. Это не предвидение, это просто иной образ мышления. Можете назвать это высокой точностью и знанием тактики такой точности. Возможностью отделять личность от чистого мышления. Я, видите ли, могу отделять логику от эмоций, но это лишь часть моих... способностей. Еще до выхода из яслей я знал, что понадобится еще много лет, прежде чем я действительно стану зрелым человеком.

— Вы не человек. Вас вообще не волнуют люди, — возразил Фергюсон.

— Взгляните на это с такой стороны, — продолжал Лоусон. — Когда-то давно был в ходу детский труд. Детей заставляли работать в шахтах и на фабриках лет с десяти... и даже раньше. Могли ли они достигнуть нормальной зрелости при таких-то условиях? Им нужно было нормальное детство и нормальное обращение. У меня та же проблема с задержкой созревания по сравнению с другими. Я не могу устроиться на работу — на любую работу. Возможно, я справился бы с требованиями, предъявляемыми к работникам, но работа неизбежно деформирует меня. Еще до того, как я разработал свои способы заработка, у меня был защитный инстинкт, указывающий правильное направление моих действий. Точно так же только что вылупившиеся цыплята разбегаются при возникновении опасности. Мне было нужно нормальное детство, нормальное с моей точки зрения.

— Я давно подозревал, кто вы, — рявкнул Фергюсон.

— И кто же я? — тихо спросил Лоусон.

Фергюсон на мгновение оторопел.

— Вы антиобщественный и опасный тип, — сказал он. — Все это есть в вашем деле. Вы уничтожили «Нестор».

— Вы же знаете, что это не так. Вы пытаетесь сделать из меня своего личного дьявола.

— Вы застраховали «Нестора», и «Нестор» столкнулся в космосе с атомной боеголовкой. Что говорит об этом теория вероятности?

— А что она говорит? — огрызнулся Лоусон. — Я могу мыслить и производить расчеты без всякой помехи со стороны эмоций, только и всего. Это не предвидение. Это результат тяжелой работы, исследований в области астрономии и истории, а затем сведение всего воедино. Я рассчитал точное время отлета «Нестора», присовокупил записи космических кораблей, в которых говорилось об излучении в определенных областях над стратосферой. Проверил, какие ядерные ракеты были запущены во время Атомной войны. Не думаю, что у какого-нибудь обычного человека хватило бы терпения или быстроты вычислений, чтобы проделать такую работу, но это просто тяжелая работа плюс возможности разума, который прежде был стреножен эмоциями.

— Значит, вы можете предсказывать будущее?

— Учитывая множество факторов, я могу вывести вероятностное заключительное уравнение — это да. Что же касается моего особого таланта... я не могу рассказать вам о нем. Я лишь могу намекнуть, что у любых технологий есть свои пределы, их нет только у человеческого разума. Мы слишком заигрались с технологиями — так, что чуть не уничтожили себя при помощи атомной энергии, потому что не знали, как еще использовать энергию деления ядра. Но человек создает оружие, чтобы использовать его... а потом пытается перековать меч в орало. Я — мутант. В конечном счете мы поймем, как пользоваться ядерной энергией, не подвергая себя опасности...

— Мы?

— Я всего лишь первый. Но в яслях сейчас есть и другие такие, как я. Пока еще незрелые. Но мои братья вырастут...

Фергюсон внезапно вспомнил о горилле.

— Я знаю, как нужно пользоваться разумом, — продолжал Лоусон. — Я первый человек в мире, который понял, как нужно это делать. Мне никогда не потребуется психиатр. Не думаю, что когда-нибудь я совершу ошибку, потому что я действительно способен мыслить бесстрастно, а кто еще когда-либо был способен на это? Именно в этом основа будущего — не в технологиях, которые люди неправильно используют, но в самих этих людях. Сейчас в яслях находится более восьмидесяти детей, у которых есть тот же особый фактор логики в мышлении. И это доминирующая мутация. Мы не хотим править миром и никогда не захотим. Только диктаторам нужна власть — тем, кто вешает ярлык «маленькие люди» на целые группы населения для сравнения с «большими людьми». В настоящее время моим заданием является просто обеспечить своих собратьев-мутантов пенсией по незрелости, в которой они так нуждаются. Я должен как-то обеспечить их деньгами. И я могу это сделать, я уже разработал кое-какие методы...

— А я вот собираюсь убить вас, — перебил его Фергюсон. — Я вас боюсь. Вы можете править всем миром.

— Правят безумцы, — покачал головой Лоусон. — А нормальные люди целенаправленно трудятся. Атомной энергетикой нужно управлять, это — первый шаг. Нужно чистое, нормальное мышление, чтобы научиться этому. А я — первый по-настоящему нормальный человек, когда-либо существовавший на Земле.

— Как та горилла, которую я вчера застрелил? — спросил Фергюсон. — Она была прекрасно приспособлена к своей окружающей среде. Она была злобная, раздражительная и не развивающаяся. У нее была своя территория, свой гарем, и больше ей ничего не было нужно. Не нужно ей было никакого прогресса. Вот это и есть ваша зрелость. Остановится прогресс — остановится весь мир. Вы тупиковая ветвь, Лоусон. А через минуту вы будете просто мертвы.

— Вы думаете, что можете убить меня?

— Не знаю. Наверное, нет, если вы супермен. Но я все же попытаюсь.

— А если промахнетесь?

— Тогда вы, наверное, убьете меня. Потому что, если вы этого не сделаете, то я не стану молчать. Я буду рассказывать о вас повсюду, и однажды вас просто линчуют. По крайней мере, я буду настаивать на этом. Потому что это единственное оружие, которое у меня есть против вас.

— Убивают животные, — медленно проговорил Лоусон. — Убивают люди. Но я не стану никого убивать.

— А я стану, — рявкнул Фергюсон, нажимая спусковой крючок.

И ничего не произошло.

Когда комната перестала крутиться у него перед глазами, он уже сидел в глубоком кресле, уставившись на валяющийся на полу пистолет, который лежал там, где он его бросил. В настоящий момент не имело значения, почему пистолет не выстрелил — почему пистолет отказался работать. Самого этого факта было достаточно.

Лоусон был нестерпимо добр. У Фергюсона было почему-то неопределенное ощущение, что он просто пошел принести ему что-нибудь выпить. И что-то опять творилось с его ощущением времени. Может, из-за того, что он недавно вернулся с Луны. И по неясной причине исчезло куда-то чувство, что нужно спешить.

Затем он заметил висевший на стене видеоэкран, и актуальность спешки пробудилась в нем с новой силой, хотя и в несколько ином направлении. Арчер. Арчер мог дать ему ответ. Если, конечно, Арчер все еще жив.

Затем Фергюсон оказался перед экраном, хотя и не помнил, как подошел к нему, ухватился за панель управления, чтобы устоять на ногах, и набрал знакомый номер офиса, где Арчер больше не работал. В ответ он получил ту же информацию, что и на Луне: офис Арчера закрыт и не оставлено никакого адреса для переадресации. Фергюсон попробовал связаться с домом Арчера — с тем же результатом, точнее, с отсутствием такового. Затем он набрал номер конторы Хирама Рива, политика, который являлся патроном Арчера, и только здесь он получил правильный номер.

— ZX 47-6859. Это личный номер, мистер Фергюсон. БСЛД, разумеется, сохранит его конфиденциальность?

Фергюсон пообещал и оборвал связь. Голос его слегка дрожал, когда он повторил номер ZX. Невероятно, но пухлое лицо Арчера ту же появилось на экране. Фергюсон столько раз представлял его себе мертвым, убитым всевозможными способами, что невольно протянул руку и попытался потрогать того на экране, чтобы убедиться, что Арчер жив. Разумеется, это было глупо. Кончики пальцев ощутили лишь холодное гладкое стекло, но Арчер невольно отпрянул и рассмеялся, инстинктивно подняв руку, чтобы защитить глаза от предполагаемого удара.

— Эй, в чем дело? — крикнул он.

— С вами все в порядке, Арчер? Где вы? Что случилось?

— Разумеется, я в порядке, — ответил Арчер. — А с вами-то что? Выглядите вы как-то не очень.

— Я и чувствую себя не очень. Но я получил доказательства. Он сам дал их мне!

— Минутку, минутку! Давайте-ка все проясним. Я знаю, что вы вернулись с Луны, но...

— Я в доме Лоусона. Я заставил его представить мне доказательства!

Фергюсон приложил громадные усилия, чтобы сосредоточиться и правильно сформулировать ответ. Слишком многое зависело от того, что он сумеет объяснить в нескольких фразах. Он не мог позволить себе дать слабину.

— Лоусон согласился со всем, что я говорил вам, — продолжал он. — Все правда. Одно время я даже почти поверил, что просто сошел с ума, но сейчас Лоусон признался, что все... Послушайте, Арчер, он согласился со всем! Вы должны помочь мне! Я прекрасно понимаю, как это все звучало... Я пытался, но не мог никого убедить, и это буквально сводило меня с ума. Думаю, довольно долго я был похож на настоящего психически больного, но к вам-то прислушаются. Должны прислушаться... потому что я попытался убить Лоусона и не смог. Но кто-то должен предпринять быстрые действия... — Он замолчал, сделал глубокий вдох и продолжил: — Их еще восемьдесят. Вы слышите, Арчер? Они растут. И они собираются завладеть всем миром. Я знаю, как это звучит, но вы должны мне поверить! Дайте мне шанс доказать это! Насколько быстро вы можете прилететь сюда? Вы вообще, где находитесь? Теперь все зависит от вас, Арчер, пожалуйста, не подведите меня!

Арчер улыбнулся. В голове Фергюсона мелькнула мысль, что он выглядел теперь совершенно иным человеком. Каким-то образом за последние шесть месяцев он утратил свою сдержанность, свою настороженность и казался совершенно расслабленным и уверенным в себе. Но все же легкая тень промелькнула по его веселому лицу.

— Я могу добраться к вам немедленно, — сказал он. — Держитесь.

Он отвернулся от экрана. Фергюсон смотрел ему в затылок, когда тот прошел по комнате и открыл дверь в дальней стене. Он услышал звук открывающейся двери. За дверью он мельком увидел крошечную комнату вдалеке, в которой спиной к двери стоял крошечный человечек, уставившийся на видеоэкран, на котором...

Звук открывшейся двери спас Фергюсона от падения в пропасть бесконечного дублирования изображений. Он услышал его дважды: один раз с экрана и еще один — у себя за спиной. Фергюсон резко повернулся. В комнату входил Арчер.

На сей раз прошло много времени, прежде чем комната перестала вращаться.

— Приношу извинения, — сказал Арчер. — Нужно было вас предупредить. Наверное, я просто не подумал. Здесь все происходит так быстро.

— Что? Что происходит? — выкрикнул Фергюсон. — Что вы здесь делаете?

— Я здесь работаю, — ответил Арчер.

— Вы здесь работаете?

— Я сменил босса. Против этого же не существует никаких законов. Я работал на Рива, пока думал, что он лучший из всех. Но теперь я работаю на Бена Лоусона, потому что он — лучший.

Фергюсон издал какой-то невнятный звук.

— Вы — предатель, — смог наконец выдавить он.

— Кого же я предал?

— Вашу собственную расу!

— А, очень может быть, — вежливо сказал Арчер. — Однако я всегда знаю, где могу быть самым полезным. А мне нравится приносить пользу. Но ведь не наше дело судить об этом, верно?

— Разумеется, это — наше дело! Кто же, если не мы? Я...

— Не имеет значения, что мы сделаем или не сделаем, — прервал его Арчер. — Вы же видели, что случилось, когда вы попытались выстрелить в Лоусона?

Фергюсон совершенно забыл о пистолете. Теперь он, шатаясь, прошел по комнате, поднял пистолет и вытащил из него магазин. Патроны были холостыми.

— Все охотники обязаны сдавать оружие после возвращения из охотничьей экспедиции, — педантично принялся объяснять Арчер. — Но политика БСЛД состоит в том, чтобы никого не раздражать, поэтому и не попытались забрать у вас пистолет на Станции в Уганде. Однако незаметно заменили патроны на холостые. Лоусон знал, что произойдет. Ему потребовалось семь часов вычислений и логики, чтобы рассчитать неизбежную вероятность этого, включая психологические факторы ваших личных реакций... результат вы видите сами. Вы не сможете убить его. Он всегда сумеет рассчитать то, что произойдет.

— Послушайте, но вы же не можете... — закричал Фергюсон, но резко оборвал себя, поняв, что снова начинает бормотать несвязную чепуху, сделал очень глубокий вдох и попытался взять себя в руки. — Но вы же не можете быть таким глупцом! Возможно, мне не удастся убить Лоусона — в одиночку. Но это не означает, что мы вдвоем... вместе... с ресурсами БСЛД... Весь Род Человеческий объединился бы, чтобы уничтожить Лоусона, если бы люди узнали...

— А зачем им вообще уничтожать его?

— Ну... Ради самосохранения.

— Именно этот инстинкт чуть было не привел нашу расу к уничтожению, — тихо сказал Арчер, — когда люди создали первую атомную бомбу. Статус-кво — лишь временная подмога. Ныне единственным ответом является не новое управление атомной энергией, а новый вид человека. Человек Зрелый.

— Зрелая горилла... — начал было Фергюсон.

— Да-да, знаю, — перебил его Арчер. — В вас долгое время сидел этот страх. Но вы сами мыслите, как незрелая горилла, разве не так?

— Разумеется. Вся наша раса находится на этом этапе. Но это и пугает меня. Вся наша культура основана на прогрессе, возникающем из соревнования и сотрудничества. Если бы появился по-настоящему зрелый разум, прогресс бы остановился.

— И вы действительно не видите на это ответа? — спросил Арчер.

Фергюсон открыл было рот, но понял, что может лишь повторить уже сказанное. Ничего ему не добиться от Арчера. Его слова не производят никакого впечатления. Он мог лишь повторять то, что уже было сказано. Точно ребенок, подумал он в бешенстве. Повторение, а не логичные аргументы. Только...

Они больше не могли договориться друг с другом. Все выглядело так, словно Арчер перешел на новую, непостижимую систему взглядов. Барьер между ними был такой же материальный и прочный, как видеоэкран. Они могли видеть друг друга, но не могли друг друга коснуться.

Плечи Фергюсона опустились, когда он бросил попытки договориться. Он повернулся к двери, потом с осторожностью оглянулся на человека, внезапно ставшего его врагом.

И какие же приказы, подумал он, получил Арчер от Лоусона? Разумеется, они теперь не могут его отпустить. Он напрасно пытался нащупать понятные параллели. В подобной ситуации любой нормальный человек стал бы стрелять, когда Фергюсон направился к двери, или запер бы его где-нибудь, где он не смог бы причинить им вреда. Но Лоусон никогда не действовал обычным человеческим оружием. Оружием Лоусона было...

— Вы свободны идти, куда хотите, — внезапно сказал Арчер. — Но все же есть еще одно. Послушайте, Фергюсон. Лоусон попытался сегодня получить у вашей компании еще одну страховку, но ему отказали. Сказали, что это плохой риск. Я думаю, вы должны это знать.

Фергюсон ничего не смог прочесть на лице Арчера. Между ними по-прежнему стоял барьер. Ему показалось, что за этими словами должно стоять что-то большее, но одновременно знал, что ему самому остается лишь ждать. Он вышел из двери и пошел по тротуару в ярком желтом солнечном свете такого знакомого ему мира. Мира, спасение которого зависело от него одного. Мира, который он не сможет спасти, если не учтет данное ему предупреждение.

В голове у него внезапно замерцали абсурдные проблески надежды. Неужели Арчер, в конце концов, пытался ему сказать, что Лоусон может ошибаться? Если БСЛД отказало ему в получении страхового полиса, это могло означать, что у них, наконец, проснулись-таки подозрения. Это могло означать, что Фергюсон еще не проиграл сражение. Возможно, теперь его послушают. Он тут же стал прикидывать, как быстрее всего вернуться в главный офис...

Но одновременно с этим он не мог избавиться от воспоминаний о лайнере «Нестор» и боеголовке, оставленной на орбите, которые все быстрее неслись навстречу друг другу в космическом пространстве на свидание, которое мог предвидеть лишь Лоусон...

Два часа спустя Фергюсон закрыл дверь своего кабинета за возмущенной спиной секретарши и со вздохом облегчения глянул на небольшое пустое помещение. Он знал, что не принес себе пользы, когда вихрем пронесся по зданию, оставив за спиной удивленные поздравления с выходом на работу друзей, которые остались у него за последние два года. Но самым важным в мире было сейчас для него одиночество. Фергюсон запер дверь и повернулся к экрану.

— Дайте мне текущее досье на мистера Бенджамина Лоусона, — сказал он. — Недавно он хотел получить страховку, и ему отказали. Я хочу узнать почему.

Он принялся ждать, нетерпеливо барабаня дрожащими пальцами по пластиковой крышке стола.

— Здравствуйте, мистер Фергюсон, — приятным голосом сказала с экрана девушка. — Я рада, что вы вернулись. После вашего отъезда на Лоусона не было ничего нового, но сейчас я найду досье.

— Тогда не беспокойтесь, — сказал Фергюсон. — Я только хочу узнать о новой страховке. И, если можно, то побыстрее.

Он услышал, как голос его становится пронзительным, и постарался взять себя в руки.

Секунду длилось молчание. Затем девушка на экране сказала, чуть запинаясь:

— Простите, мистер Фергюсон, но, кажется, это находится под грифом «Совершенно секретно».

— Что вы имеете в виду? — раздраженно спросил он, но прежде чем она успела заговорить, продолжил: — Впрочем, неважно. Спасибо.

Он щелкнул переключателем, прерывая связь.

Никогда прежде Фергюсон не встречался с грифом «Совершенно секретно». Допуск к СС имели лишь три старших чиновника компании, хотя сотрудники ранга Фергюсона чаще нарушали эти правила, чем соблюдали.

Я не могу позволить ему отбросить меня в сторону, тихонько пробормотал он. Просто не могу. Через секунду Фергюсон понял, что нужно сделать. В компании были три человека, видеоэкраны которых автоматически примут запрос СС. Он сделал два звонка, прежде чем нашел пустой кабинет. К счастью, было как раз время обеда.

Он отпер дверь, прошел по коридору к служебной лестнице и поднялся на три этажа. По пути он придумал вполне правдоподобную историю, но воспользоваться ею не пришлось. Удача пока что не покидала его, и кабинет вице-президента БСЛД был пуст. Фергюсон запер за собой дверь и переключил видеоэкран на одностороннее изображение.

— Дайте мне последний СС на Бенджамина Лоусона.

— Ну, вот и все, — сказал Арчер.

Лоусон, откинувшись в кресле, поднес к губам трубу, и к потолку унеслась громкая, чистая нота. Она могла бы прозвучать насмешкой над Родом Человеческим, но Арчер так не подумал. Он слишком хорошо знал Лоусона... по крайней мере, считал, что знает.

— Жаль, — продолжал Арчер. — Мне жаль, что мы должны были так поступить, но он не оставил нам другого выбора.

— Это вас беспокоит? — спросил Лоусон, глядя на него вдоль трубы.

Арчер увидел свое искаженное лицо, отразившееся в ее медном боку, и тень беспокойства на нем.

— Я предполагал, что он так и поступит, — проворчал Арчер. — Но ничего нельзя было изменить.

— Вы говорите так, словно мы расставили ему ловушку, — сказал Лоусон. — Но мы только постарались, чтобы он узнал истину.

Арчер коротко рассмеялся.

— Неверное употребление семантики. Истина звучит так невинно, верно? И все же она самая смертоносная вещь, к которой может обратиться человек. Или, я вынужден думать, даже сверхчеловек.

— Я не хочу, чтобы вы называли меня сверхчеловеком или суперменом, — сказал Лоусон. — Не уподобляйтесь Фергюсону. Надеюсь, вы-то не думаете, что я хочу завоевать мир?

— Я пытался сказать ему, что вы этого вовсе не желаете, но к тому времени он уже видел за каждым кустом супермена, и я ничего не мог ему сообщить, что могло бы подействовать.

Лоусон еще ниже опустился в кресле и извлек из трубы серию коротких мелодичных звуков. Комната на секунду наполнилась ясными резонансами. Прежде чем звуки окончательно замерли, Лоусон отложил трубу и продолжил:

— Я не думаю, что есть смысл воспитывать кого-нибудь в антропоморфическом образе мышления.

— Знаю, — кивнул Арчер. — Мне потребовалось много времени, чтобы понять. И, полагаю, я был способен это понять, только отождествив свои интересы с вашими.

— Фергюсон докатился до крайности, но он так боялся сделать выводы, к которым пришел бы любой антропомыслящий, если бы знал правду обо мне и еще восьмидесяти в яслях. Фергюсон был совершенно прав, говоря о параллели между гориллой и человеческим созреванием. Незрелая горилла — по природе общительное, конкурентоспособное существо. Это часть его взросления. Прогресс, если вам так больше нравится. В яслях мы все время шутим, смеемся, футбол, бейсбол и прочие подобные игры кажутся нам важнее всего на свете — ведь их цель состоит в том, чтобы победить. Но настоящая идея состоит в том, чтобы стать физически развитыми, получить психологическую и социальную согласованность действий — все то, что нам понадобится, когда мы вырастем. Но вы же видите, что взрослые не относятся к этому столь же серьезно.

— Да, — сказал Арчер. — Но попытка заставить Фергюсона провести и тут параллели — провалилась. И любого другого антропомыслящего тоже провалится.

— Этот прогресс, каким видят его люди, — педантично заметил Лоусон, — не самоцель. В конце он может иметь такое же значение, как и любая школьная игра.

— Абзац первый, глава первая Учебника для начинающих членов Новой Расы, — усмехнулся Арчер. — Бесполезно и пытаться объяснять это Фергюсону. У него большая слепая точка в том отделе мозга. Вся его культура основана на идеи соревнования и прогресса. Прогресс — его бог. Он будет бороться до последнего, прежде чем признает, что его... его футбольный счет это не последняя великая надежда Человеческой Расы.

— Он и боролся до последнего, — сказал Лоусон. — И теперь достиг финала. Мы должны отпустить Фергюсона. — Он задумчиво поглядел на свою трубу и продолжил: — Параграф первый, предложение второе. Когда цель достигнута, средства больше не имеют значения. Мы знаем, что это так, но даже не пытайтесь сказать это человеку. — Он замолчал и подмигнул Арчеру. — Конечно, ваш случай — исключение, — вежливо добавил он. — Параграф первый, предложение третье. Никогда не вините в этом человека. Мы не можем ждать от него признания, что вся его культура — не более, чем детская игра, у которой должен быть конец, если игра вообще служит какой-либо цели. Никогда не смотрите на людей свысока — они положили начало нашему строительству, и мы знаем не больше, чем они сами, какое здание получится в итоге.

Арчер молчал, выказывая таким образом свое уважение. Это был единственный предмет, к которому, насколько он видел, Лоусон относился серьезно.

— Параграф второй, — продолжал тем временем Лоусон, хмуро глядя на трубу. — Никогда не нападайте на человека, кроме как ради самообороны, но уж тогда уничтожайте его быстро и качественно. Люди думают аутично[11]. Они всегда будут убеждены, что вы хотите править их миром. Самомнение никогда не позволит им понять или хотя бы допустить истину. У нас нет потребности в их игрушках, мы должны убрать все детские вещи.

Наступила короткая тишина. Затем Арчер все же сказал:

— Мы должны выпустить этот учебник для начинающих задолго до того, как он нам понадобится.

— Может быть, мы должны посвятить его Фергюсону, — иронично сказал Лоусон, затем взял трубу и пробежался пальцами по кнопкам.

Комнату снова наполнили ясные звуки.

— Вы напоминаете мне Иисуса, — сказал Арчер.

Лоусон усмехнулся.

— Всего лишь Гавриила, — кротко возразил он.

Фергюсон напряженно подался к экрану. Экран вспыхнул и голос из него произнес:

— Отчет о страховом полисе, в котором было отказано четвертого ноября претенденту Бенджамину Лоусону...

Голос продолжал говорить, несколько ошеломленных секунд Фергюсон внимательно слушал его, затем понял, что с него достаточно.

Это цепная реакция, сказал он себе в полной тишине, возникшей у него в голове, в то время как голос говорил и говорил с экрана. Это личный дьявол, которого боялся каждый с тех пор, как упала первая Бомба. Но мы ожидали неправильной реакции. Это расщепление, которого никто не ждал, расщепление между старой расой и новой. Никто еще не знает об этом, кроме меня — и Арчера, — но, боюсь, я уже не сумею никого предупредить...

Это было поражение. Бесполезно бороться дальше. Это был крах и катастрофа. Фергюсон уже видел, как бразды правления всей Землей вырывают из рук людей и как Лоусон начинает править сам, словно Нерон своими рабами. А Фергюсон был последним мыслителем прошлого. Он видел, как Прогресс дошел до последней точки, а дальше была лишь всеобщая пропасть, поскольку дальше его зашоренный разум видел лишь тьму. Рухнули его последние защитные барьеры, и Фергюсон позволил себе прислушаться к несущимся с экрана словам:

— Лоусон хотел застраховаться от возможности чиновника БСЛД Грегори Фергюсона сойти с ума. Но так как расследование показало, что Фергюсон уже вышел за пределы своего поля для ошибки, допустимого для развития параноидального психоза...

Летящий в космосе лайнер «Нестор» и брошенная боеголовка еще раз столкнулись в бесконечной тьме, царившей в сознании Грегори Фергюсона. И вспыхнуло белое зарево.

После чего не было уже никаких мыслей.

Margin for error, (Astounding Science Fiction, 1947 № 11).

Пер. Андрей Бурцев.