Мы – сталкеры. Загадки Зоны (сборник)

Глава 1 Сокол не вышел на связь

В тишину ворвался телефонный звонок – «Полет валькирии». Арамис аж подпрыгнул в кровати, прошлепал к гостиничной тумбочке, закашлялся, отметил, что более-менее здоров, хотя температура и слабость еще остались.

Наверное, это Сокол. Как и обещал, позвонил в пять вечера. С хабаром вернулся, хвастаться будет. Но когда Арамис взял телефон с гостиничной тумбочки, разочарованно сплюнул: высвечивалась фотография Маши – очень глупой и приставучей блондинки, с которой он познакомился неделю назад.

Он чуть не сбил ее, когда девушка перебегала дорогу. Ночь, ни фонаря, светоотражателей на одежде нет. Хорошо, ехал медленно и успел затормозить. Оказалось, за ней гнались гопники, и Армис волей-неволей Машу спас и потом долго отпаивал коньяком в придорожном кафе.

Так, не желая того, он стал героем, а у молодых девушек принято влюбляться в своих спасителей. По глупости дал телефон – все-таки можно встретиться разок-другой, но Маша звонила трижды на дню, заявляла на Арамиса права и даже пыталась контролировать.

Ну да, секс был, посредственный, надо сказать, но современный мужчина не обязан после этого жениться.

Арамис все-таки ответил:

– Я занят, позвоню позже.

Отключился, не дожидаясь Машиных причитаний. Часы на экране показывали начало шестого. Очень пунктуальный Сокол все не звонил, и это настораживало Арамиса. Если бы не проклятая простуда, он пошел бы в Зону вместе с напарником, а так вынужден отлеживаться в отеле, когда друг приключается со сталкершей по прозвищу Пани, о которой все уши прожужжал: мол, и умница, и красавица, стреляет белке в глаз, в совершенстве владеет английским. В общем, чудо, а не женщина. В чудо-женщин Арамис не верил, думал, что возбурлил у Сокола гормон – попросту говоря, втюхался Олежка Соколов по самое не хочу.

А поскольку втюхиваться он любил часто и каждый раз – навсегда, Арамис считал своим долгом понижать градус неадеквата здравым смыслом.

Однако несмотря на темперамент, самолеты, то бишь дело, для Сокола были важнее душевных порывов, и он никогда не нарушал обещания, даже такие незначительные, как звонок в условленное время.

Поэтому Арамис решил позвонить ему сам, поднес телефон к уху, ожидая слышать протяжные гудки, но механический голос объявил, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Неужели телефон потерял? Или просто он разрядился. Ну, не верил Арамис, что с его другом-счастливчиком что-то случилось. Не смог позвонить, значит, объявится в течение двух-трех часов, остается его дождаться.

Только на душе все равно было тревожно. Вспомнилась Милочка, с которой он встречался месяц назад. В отличие от Сокола, Арамис был раздолбаем и частенько забывал, когда кому обещал позвонить. Мало того, он мог забыть зарядить телефон или попросту уехать без него. Потом, конечно, отзванивался всем и извинялся, но Милочка была чрезмерно впечатлительной и каждый раз, когда он пропадал, придумывала всякие ужасы и сама в них верила. В конце концов она так замучила своей тревогой, что Арамис с ней расстался, и под колеса бросилась Маша…

Теперь он понял Милочку и даже устыдился того, что заставлял девушку беспокоиться. Секунду раздумывал, не вернуться ли к ней, но вспомнил, что больше симпатизировал Алене, которая оказалась на удивление неприступной.

За окнами буйствовала зелень. В разросшихся кустах сирени тонул соседний частный дом с черепичной крышей. Полосатый кот принимал воздушные ванны посреди дороги, в опасной близости от него воробьи купались в пыли.

Несколько лет назад, когда возникла Зона, деревня Челноки умирала, здесь коротали век старушки и несколько алкоголиков, но невдалеке появилась граница Зоны, и сюда потянулись охотники за удачей всех возрастов и вероисповеданий. Обжили заброшенные дома, построили клоповники типа этого, чтобы торгаши, аферисты и солдаты фортуны могли отдохнуть после походов в Зону, продать хабар, поменять валюту, расслабиться в обществе представительниц древнейшей профессии.

Еще в прошлом году не было никаких отелей, но спрос диктует предложение, и они появились.

На всякий случай Арамис позвонил Соколу еще раз – безрезультатно, чертыхнулся, мысленно обматерил скосивший его вирус, и решил скоротать время за бокалом чая. С людьми поболтать, узнать, что в мире новенького.

После болезни слегка кружилась голова, но в общем сталкер чувствовал себя бодрячком. Похлопал по карманам, удостоверился, что паспорт с деньгами на месте, и направился к хлипкой деревянной двери.

На улице пахло летом: цветущими липами, пылью, свежей зеленью. Грунтовка тянулась между покосившимися заборами вдоль однотипных, еще советских домов и упиралась в асфальтированный пятачок напротив единственного бара под названием «Челнок».

Туда Арамис и зашагал, щурясь на яркое солнце.

Бар обустроили в заброшенном деревенском магазине и даже не озаботились внешней отделкой стен: штукатурка местами обвалилась, побелка осыпалась, а на вывеске поблекшую надпись «Продукты» переделали в «Поди ж ты!».

На пороге беседовали Боров и Чукча, нашивки с красной буквой «А» – группировка «Анархия». Завидев Арамиса, они оживились. Боров помахал копытом и воскликнул:

– Мотать мой лысый череп, кого я вижу!

Чукча прищурился – его и без того узкие глаза превратились в щелочки.

– Арамис! А че ты один, без Сокола?

Арамис махнул рукой и встал рядом с Боровом.

– Да вирус, собака, поймал, три дня температура была под сорок, думал, сдохну. Ну, Сокол без меня и умотал. Уже прийти должен.

– Ну дык пусть идет, – закивал Чукча, щелкнул языком. – Хабар обмыть надо, а то что-то кисло стало, мы вот пустые вернулись, – он расстегнул ворот камуфляжа и продемонстрировал бледные пятна ожогов: – В «стекловату» вляпался, хорошо, «слизняк» был. Что наколядовали, то и потратили.

– Это потому, что ломиться не надо, – посоветовал Арамис, улыбаясь солнцу.

– Уж кто бы говорил, – пророкотал Боров и вдруг погрустнел. – Ты представляешь, Перчатка сгинул. Просто пропал. Ни трупа, ничего. Это было недалеко от нашего лагеря. С мужиками весь лес в округе прочесали – как в воду канул.

– Жалко, – вздохнул Арамис. – Может, в «холодец» вляпался? Или норушники уволокли?

– Может, но и у «рабов» два человека пропали, – сказал Чукча. – Если парами ходят, ничего, а в одиночку хоть не суйся. И тоже не нашли ни одного, ни другого. Так-то.

По спине пробежал холодок дурного предчувствия. Тренькнул телефон, извещая о доставленном сообщении. Арамис улыбнулся: вот и Сокол вышел на связь. Видимо, зря волновался. Выудил мобилку из кармана и скривился. «Не звони мне больше», – писала прилипчивая девушка Маша.

– Они в одном месте пропадали? – спросил Арамис с замирающим сердцем.

– В смысле – в одном? – безволосые надбровные валики Борова полезли на лоб.

– Район какой? Где чаще всего пропадали? – уточнил Арамис.

– Перчатка возле лагеря анархистов, те двое – на лесопилке. Еще кто-то сгинул из новеньких, не знаю, как звать. С птенцами не знакомлюсь, они каждый день разные.

Арамис убрал за ухо прядь волос, почесал щетину. Сокол как раз собирался на лесопилку… Да нет, все нормально будет: сталкерские байки слушать – себя не уважать. Точнее, послушать-то можно, если у костра или за пивом, а верить нельзя.

Но все равно молчание Сокола настораживало.

– Чего приуныл? – Боров хлопнул Арамиса по спине. – Идем, по бокальчику примем? Или ты таблетки жрешь и нельзя тебе?

– Пойдем, – Арамис пропустил вперед Чукчу и вошел в обитый деревом небольшой зал.

Бармен, длиннолицый, выбритый до синевы армянин, играл в нарды с братом Тиграном и даже не повернулся к гостям. Арсен увлеченно пел:

– Я не боюсь никого, ничего.

– Привет, Артур! – поздоровался Арамис – хозяин заведения поднял голову и просиял, Тигран смолк.

– Вах, кого я вижу, мы скучать по тебе начали, – проговорил он на чистом русском.

– Болел я, – признался Арамис, садясь лицом к выходу за деревянный стол, сколоченный из досок.

Скамьи даже не обрабатывались рубанком. Сначала они были застелены мешковиной, а потом десятки задниц отполировали доски до блеска, и мешковину убрали.

Всего в зале было пять столиков и барная стойка с самодельными стульями на длинных деревянных ножках из бревен. Посетителей было мало: три незнакомых вольных сталкера да анархисты. Незнакомые передавали друг другу контейнер с артефактом, шептались.

– Вы знаете, кто такая Пани? – спросил Арамис.

Боров и Чукча переглянулись.

– Не-а, – покачал головой Чукча. – Впервые слышу.

– Ты все впервые слышишь, башка твоя дырявая. Это Янка, что ли? Местная недавалка, – объяснил Боров. – Тощая жердина, волосы длинные, темные, на ведьму похожа. Косит под крутую сталкершу, на деле – пустышка. Романтики ищет. Кажется, ее Яной зовут.

– А-а-а, эта! – вспомнил Чукча. – По-моему, симпатичная.

– Что б ты понимал, тебе и царевна-лягушка симпатичная. Арамис, зачем тебе та Панночка?

– С ней вроде Сокол идти собирался, – Арамис закинул ногу за ногу и крикнул бармену: – Принеси нам три темного, как обычно!

Армянин неспешно направился к стойке и принялся наполнять бокалы.

– Тю, я ее вчера здесь видел с каким-то новым хмырем, – сказал Чукча, поднимаясь. – Ща по пивку бахнем. Мужики, вы будете леща? Смотрите, какой красавец висит!

– Хороший, – кивнул Боров, подошел к лещу, висящему на леске над стойкой, проверил его дозиметром. – Берем.

– Вам порезать? – оживился бармен.

– Желательно, – кивнул довольный собой Боров. – И почистить.

Лещ оказался свежим, сочным и еще пах дымом. Арамис запил кусок пивом и сощурился от удовольствия. Развернулся на хлопок двери: в бар вошли два суровых бородатых мужика из клана «Вера», которых анархисты называли «рабами» за то, что те сотрудничали с безопасниками. На самом же деле они не могли смириться, что практически все новички отстегивали «веровцам» взятки, чтобы попасть в Зону. Да и сами анархисты платили им взятки во избежание конфликтов.

Увидев Арамиса, «рабы» заулыбались, но заметили людей из враждебного клана и поумерили пыл. Арамису было по фиг, он дружил и с теми, и с другими. Поднявшись, он пожал руки вновь прибывшим, поинтересовался, как дела, получил дежурные ответы и сел обратно.

Чукча наклонился и прошипел:

– Ты чего с гнидами ручкаешься?

Арамис притянул его к себе и шепнул:

– Успокойся. Эти гниды могут еще пригодиться и мне, и вам.

Он отлично понимал, что одиночкой быть опаснее, но если приятельствовать со всеми понемногу, пользы будет гораздо больше. Дружить он не собирался ни с анархистами, ни с «рабами», у него был единственный друг и напарник, с которым можно и в огонь, и в воду – Сокол.

Чукча надулся и замолчал. Боров наблюдал за происходящим спокойно, жевал леща, потягивал пиво из запотевшего бокала. Арамис глянул на часы и погрустнел: начало седьмого, а Сокола все нет. Может, он дожидается в номере? Вряд ли: он сразу пошел бы в бар. А если нет? Фантазия нарисовала Сокола с перебинтованной ногой, продирающегося сквозь бурелом и отстреливающегося от одичавших псов. Он тряхнул головой, встал, отодвинул недопитое пиво:

– Мужики, через десять минут вернусь.

Арамис знал, что Сокол не пришел, но надежда подыхать отказывалась. Вдруг напарник устал так, что двигаться не может? Сокол не умер, он просто не мог умереть! Мало ли что случилось – может, в засаду попал. Да просто не рассчитал время! «Но раньше-то ему это удавалось», – бубнило второе «я».

Вот гостиница, узкий темный коридор, четыре двери номеров. Он остановился напротив третьей, постучал, отпер ее. Вырвал лист из блокнота и нацарапал огрызком карандаша: «Сокол, я в “Челноке”». Хотел дописать: «Люблю. Целую. Пани», но передумал. Уходя, сунул листок в щель возле ручки.

Пока он вернулся, анархисты почти сожрали леща и заказали по второму бокалу. Арамис придал лицу радостное выражение, уселся на свое место, поднял бокал, кивнув «рабам».

– Ты чего скис? – поинтересовался наблюдательный Боров.

– Сокол не вернулся, – ответил Арамис.

– Ну дык мало ли, – встрял Чукча.

– Он обещал…

– Ну, если Сокол обещал, то причины уважительные, – протянул Боров, пожевал губами и посмотрел с сочувствием: – Думаешь, он тоже пропал?

– Ничего не думаю, но стремно.

– Когда он обещал объявиться?

– Два часа назад.

Боров отмахнулся:

– В Зоне всякое случается. Давай лучше еще по пивасику.

Тренькнул телефон, Арамис выхватил его из кармана и прочитал СМС: «Привет, котик! Жду, скучаю», и выругался. Номер был незнакомым. Ну почему женщины всегда пишут и звонят не вовремя?!

– Не дергайся так, – успокоил Боров. – Подожди до утра, тогда вместе что-нибудь придумаем. Мы в «Доме у дороги» остановились.

– Ааа, я тут, – Арамис кивнул в сторону, где находилась не гостиница даже – постоялый двор.

Он осушил три кружки пива, но так и не захмелел, вернулся в номер уже затемно, щелкнул выключателем, завалился в кровать и тут же вырубился.

Проснулся от того, что на лицо падал солнечный луч, сел, протер глаза, тотчас потянулся к телефону и набрал Сокола, но тот был вне зоны доступа. Выругавшись, шагнул к умывальнику, зачерпнул горстями воду, умылся, с трудом расчесал спутанные волосы, с тоской вспомнил времена, когда стригся коротко, и тут же отогнал эту мысль: имидж дорогого стоит, да и девки его в таком образе больше любят.

Прогнав остатки сна, задумался, что делать дальше, и принялся грызть ноготь; поймав себя на этом постыдном занятии, цыкнул зубом. Итак, что есть: Сокол на связь так и не вышел и сюда не добрался, следовательно, он еще в Зоне. Возможно, попал в переделку. В худшем случае…

Да плевать на худший случай! Вытаскивать его надо.

Еще к информации: Сокол собирался в Зону вместе с Пани, которую вчера видели неподалеку. Один он вряд ли пошел, значит, взял в напарники кого-нибудь другого. Стартовал он из Челноков.

Значит, план таков: поговорить со всеми завсегдатаями на случай, если они видели Сокола или он проболтался им о своих планах. Потом желательно бы допросить Пани. Даже если ничего не прояснится, Арамис знал, что Сокол ушел к лесопилке – искать его надо там. Остается снарядить отряд и чем-то мотивировать сталкеров. Уповая на хороший хабар, Арамис спустил всю наличность и теперь не мог предложить наемникам ни копейки.

Да, и еще следует порасспросить «рабов» о таинственных исчезновениях сталкеров, вдруг это они руку приложили?

Итак, начинаем с «рабов». Арамис кинул взгляд на часы: начало девятого. Нормально, все уже должны проснуться, бар работает с восьми, туда следует наведаться и узнать, где расположились «рабы».

Один из «рабов» – бородатый детина в бандане, похожий на моджахеда, – переговаривался по рации у входа в бар. Его напарник, видимо, опохмелялся после обмывания хабара.

Арамис поднял руку, Моджахед кивнул молча. Хорошо, «рабы» здесь. Сначала надо бармена расспросить, потом – «раба».

Артур протирал бокалы и развешивал их над стойкой. На леске ждали своей участи три леща, таких же, как вчерашний.

– Привет, – проговорил Арамис, заказал себе заварной кофе, уселся за стойку и поздоровался со вторым «рабом».

Артур засыпал кофе в турку и поставил ее на электроплиту.

– Скажи мне, друг, – заговорил Арамис, улыбаясь и стараясь скрыть волнение. – Четыре дня назад мой друг Сокол ушел в Зону и не вернулся. Говорят, с ним была Яна по прозвищу Пани. Ты случайно не знаешь, правда это или нет?

– Видел его, да. С Панночкой, – подтвердил Артур. – Но три дня назад Панночка тут была, а Сокол – нет. Наверное, не дала, она никому не дает, а Сокол парень горячий, приставать начал, вот она и сбежала… Говоришь, не вернулся? – бармен повесил последний бокал и вздохнул: – В последнее время это часто. Месяц назад появилась сталкерша Сова, – он прищелкнул языком. – Красивая, капец. Просто фотомодель. Блондинка, губастенькая, сиськи – во, – он явно преувеличил, жестом изображая округлости на груди. – Она с Панночкой знакомство водила, тоже хохлушка, кстати, – он погрустнел. – Пропала две недели как.

– Почему они пропадают? Версии есть? – навострил уши Арамис и приготовился отделять зерна от плевел.

Но армянин повел плечом и качнул головой:

– Разное говорят. Одни – что аномалия новая появилась и они попадают в другой мир, другие – что и раньше так было, сталкеров стало больше, потому и пропадают они чаще. Но в это я не верю, понимаешь, почему?

– Конечно. Раньше погибали в основном новички, сейчас процент опытных и новичков одинаков.

– Все они исчезают на северо-западе, – продолжил Артур.

Арамис сжал челюсти. Лесопилка находилась именно там.

– Больше ничего не знаю. Сочувствую и надеюсь, что Сокол найдется.

Армянин поставил на стойку исходящий паром кофе, Арамис расплатился и подсел к напарнику «раба», разговаривающего на улице.

– Привет, как хабар? – поинтересовался он.

Рябой безусый парень с аккуратной рыжей бородкой окинул его взглядом, вздернул бровь – вспомнил рубаху-парня Арамиса – и скривился:

– С хабаром в последнее время кисло. Как проклял кто.

Арамис поддакнул и добавил:

– Еще и люди пропадают. Сталкеры и раньше гибли, но сейчас это ведь другое.

– Не думаю, что есть связь, – ответил «раб», глянул за спину Арамиса, и на скамью рядом с ним опустился Моджахед. Рыжий продолжил: – Но исчезновения странные. У нас один человек из группировки пропал, причем недалеко от базы. Там и пропадать-то негде: лес, дорога и сосняк, даже болот нет, и аномалии сплошь дружелюбные. Правда, псы повадились туда ходить и кабаны. Ни упырей, ни норушников отродясь не водилось. Но когда мутант убивает человека, остаются кровь и снаряга. Если он в аномалии гибнет – тоже кровь и снаряга. Тут же – ничего. Он как под землю провалился.

– Вы уже в курсе, что Сокол пропал? – спросил Арамис.

– Хреново, – заключил рыжий.

Арамис поерзал на скамье, скрестил руки и предложил:

– Мне надо его поискать. Вдруг он жив, просто попал в передрягу? Только предложить мне нечего, – он развел руками. – Разве что если вы поможете мне в долг. Любые условия приму.

– Где он пропал? – спросил рыжий.

– На лесопилке, – ответил Арамис. – Говорят, его с Пани видели.

Моджахед смерил его взглядом, склонил голову набок, раздумывая, наконец проговорил:

– Толковый ты мужик, грех тебе не помочь. Смотри, какое дело. В том районе скрывается отряд рецидивистов. Очень опасных отморозков. Все они убийцы, насильники и маньяки. Насколько мне известно, огнестрела у них нет. Так вот, военные набирают отряды добровольцев, за вознаграждение, конечно. Скорее всего, зэки передохли уже, Зоны-то они не знают. Но ты получишь, что тебе нужно – команду дадут, даже заплатят.

– Спасибо, – просиял Арамис. – Когда выдвигаться? Так понимаю, дело срочное?

– Через два часа сбор здесь же, так что немного времени у тебя есть.

Арамис вскочил, пожал руку Моджахеду и рванул к выходу. Он рассчитывал найти Пани Яну, а если нет, расспросить о ней хозяина второго бара и завсегдатаев.

Когда он шагал мимо «Дома у дороги», чуть не столкнулся с вывалившими на улицу анархистами.

– Куда несешься? – спросил Боров, пожимая руку. – Сокол нашелся?

– Нет. Мне нужно найти Пани, желательно – сегодня.

– В поселке вряд ли найдешь, она обычно в баре ошивается, мужиков снимает, чтобы надлюбить и не дать, феминистка хренова.

В голову закралась дельная мысль, Арамис приложил палец к виску, подумал пару мгновений и выдал:

– Мне работу предложили. Сколько дадут, не знаю. Сбор через два часа возле «Челнока».

Чукча шумно поскреб в затылке:

– Я бы тоже не отказался, хабар мы не нашли, на снарягу потратились…

Его перебил Боров:

– Ближе к делу: кто предложил, на каких условиях?

Арамис от нетерпения топтался на месте. С одной стороны, надо и расспросить жителей Челноков о Пани, с другой – и анархистов неплохо было бы завербовать: команда будет надежная.

– Предложили вчерашние «рабы», – признался он. – Сбор через два часа, там подробности и расскажут.

Чукча сплюнул на землю. Боров, напротив, заинтересовался:

– Мудрый ты человек, Арамис, мы придем.

– Скорее, хитрый, – Арамис ему подмигнул и помчался дальше, к хижине дяди Тома.

Дяде Тому на вид было лет сто: сморщенный старикашка с лысым черепом, обтянутым пергаментной желтоватой кожей. В Зону ходить ему было не по возрасту, но, сохранив тягу ко всему аномальному, он кормился байками, перепродавал артефакты и тем жил. А еще он все про всех знал.

Но даже назойливому старикану ничего не было известно ни о Пани, ни об исчезновениях сталкеров. Одно он сказал: «Не нравится мне эта Яна, в наше время таких баб называли плоскодонками».

Глава 2 Эскадрон смерти

Что есть милосердие судьбы – смерть в мясорубке или такая жизнь?

Вот уже двадцать с лишним лет Дыма мучил этот сон – иногда раз в месяц, иногда раз в неделю. Менялись декорации, но события оставались неизменными. Утром он просыпался в холодном поту, долго смотрел в потолок.

Тикали на стене часы, на кухне Анна стучала ножом, нарезая салат. Прогудел самолет, Дым перевел взгляд за окно, заметил на небе длинный белый след.

Из темноты подсознания многолико скалилось прошлое. Прошлое волочилось тенью, не исчезающей даже в полдень, перечеркивало настоящее.

Вот и сегодня Дыму приснилось: «трешка» в Грозном, отец и мама, им тогда было столько, сколько Дыму сейчас. За окном привычно стреляли, доносились крики. Аня сидела на кровати, поджав ноги и обхватив колени руками. Мама ходила по комнате взад-вперед, баюкая маленького Егорку, у которого резались зубы.

Все лампочки выключили, чтобы люди на улице думали: квартира пуста; лишь голубоватый свет фар бросал тревожные блики на испуганное лицо матери. Большинство русских осталось, заперлось в квартирах, отказываясь верить, что беда уже поднимается по лестнице, замирает у дверей, прислушивается. Все думали, война не коснется тех, у кого хата с краю, но никто не думал о том, что крайняя хата горит первой.

Диме двенадцать, но взрослый мужчина, видящий этот сон, знает, что будет через пятнадцать минут, но не может сдвинуться с места, чтобы предупредить: бегите! Бессилие убивает его, ведь если сейчас он крикнет, вытолкает родителей на лестницу, и они побегут дальше – вверх, то он не станет тем, кем стал.

Тело отказывается слушаться. Дима смотрит на часы, мысленно пытается оттянуть стрелку, разум захлебывается от бессилия.

На лестнице слышны шаги и гортанная речь. Он смотрит в глаза матери: от ужаса ее зрачок расширяется на всю радужку, и там, как в зеркале, отражается часть соседней пятиэтажки.

Шаги замирают, родители стоят, затаив дыхание. Дмитрию хочется рвануть к матери, зажать Егорке рот рукой, но сознание заперто в теле его прошлого. Чужаки переговариваются, топают наверх…

Неужели хотя бы на этот раз…

Взгляд Дмитрия прикован к Егорке. Вот он дергает ручонками, кривит полумесяц рта и поднимает вой. Мать спохватывается, прижимает младшего сына к груди, чтобы он замолчал, и отступает, с ужасом глядя на дверь.

Отец матерится. За дверью матерятся тоже, щелкает взведенный курок. Отец бросается к Ане, хватает ее и подсаживает наверх, в антресоль над входом в кухню. Затем за шкирку поднимает Дыма, заталкивает следом за сестрой, напутствуя:

– Что бы ни было – молчите. Димка, прижмись к правой стене, Аня – к левой стенке. – Дым становится на четвереньки, отползает дальше, заматывается одеялом, которое накрывало банки с компотами.

Аня скулит, тоже замотанная одеялом, Дым пинает ее:

– Тссс! Молчи!

Сестра затихает. Отец захлопывает дверцы кладовки. Неразборчиво бормочет мама, верещит Егорка. Стучат. Мама всхлипывает.

– Открывай, – требуют голосом с чеченским акцентом. – Тагда будешь жить.

– Сейчас, – отзывается отец.

Звякает щеколда. Гремит выстрел. Гулкие шаги разносятся по квартире. Кричит мама, потом молит, потом ее стоны тонут в криках Егорки. Хлопок – Егорка замолкает.

Дым тряхнул головой и заставил себя не вспоминать. Мама был красивой – они с Анной в нее: пшеничные волосы, черные глаза и брови. Анна сохранила масть, а Дым поседел еще тогда, в двенадцать лет. Если бы не мамина красота, боевики обыскали бы жилье и нашли в кладовке двух дрожащих близнецов-подростков…

С губ сорвалось ругательство, Дым свесил ноги и мрачно оглядел комнату. Ничего не радовало – ни новая квартира, ни недавно закончившийся ремонт, ни вид из окна в парк.

Из кухни потянуло запахом кофе.

– Ань, и мне завари, – прохрипел он, откашлялся.

– Угу, угу, – передразнила его сестра. – Уже одиннадцать часов, ты все проспал, филин, блин. А обещал помочь.

– Сейчас, – он взял сигаретную пачку, надел джинсы и футболку, босиком протопал на лоджию в соседней комнате, закурил и высунулся из приоткрытого окна.

Гудели машины, пахло пыльным летом и выстиранным соседским бельем. Этажом выше грохотал перфоратор, его заглушали возгласы ребятни, гоняющей в футбол на новенькой площадке возле цветущих лип. По серо-голубому небу сновали стрижи. Дым любил лето и терпеть не мог зиму, но переезд на юг пробуждал воспоминания. Потому квартиру решили покупать здесь, в Белгороде.

Дым ткнул сигарету в пепельницу, сделанную из рапаны, и поспешил готовить обещанный плов и жаркое. Не мужское дело на кухне возиться, но тут – особенный случай, новоселье. Аня с детства мечтала о собственной квартире, и сегодня ее звездный час.

В столовой на стеклянном столике, окруженном стульями, уже стояли тарелки с украшенными зеленью салатами.

Аня в голубом фартуке склонилась над разделочной доской и ловко орудовала ножом, только локти мелькали. Обернулась, одарила брата улыбкой.

И баранину для плова, и свинину для жаркого он заготовил с вечера.

– Сколько человек придет с твоей стороны? – спросил он, открывая Анину гордость – огромный хромированный холодильник.

– С моей стороны, как обычно, Юлька с Олей. С твоей – Наган? – она на миг оторвалась от дела. – Капуста явится?

– Будет, – кивнул Дым, открыл миску со свининой, понюхал мясо, кивнул. – Алана тоже пригласил, специально для тебя. Теть Валя обещала зайти завтра, чтоб не портить праздник молодежи.

– Вау! – раскрасневшаяся, довольная Аня просияла. – Спасибо, брат! Ты настоящий друг! Осталось тебе девушку найти, женишься, наконец, остепенишься.

Дым закатил глаза:

– Спасибо, я еще пожить хочу. Помнишь, чем все с Наташкой закончилось?

– Все, все, умолкаю.

Поставив на плиту котелок с подсолнечным маслом, Дым подумал, что хотел бы в спутницы такую женщину, как Аня. Но где ж их взять? Одни пустышки тупоголовые. Оля ничего, но замужем. Юлька… он вообще не понимал, что общего у Ани с этим существом.

Бросив в масло лук, морковь и пару косточек, Дым снова отправился на балкон. Дурное предчувствие не отпускало даже сейчас, когда он, щурясь на июньское солнце, провожал взглядом стрижей, кричащих по-летнему. В воздухе, взлетая и опускаясь, кружился тополиный пух. Через неделю – поездка в Крым. Сел на машину, сутки – и ты на западном побережье, усеянном раковинами гребешков. Желтый песок скрипит под ногами, пейзаж напоминает марсианский: странная розовая трава с мясистыми стеблями, трещины в сизой почве, кусты с серебристыми листьями.

Южнее – суровый Джангуль с обветренными изваяниями скал. Поднимешься наверх – степь без конца и края, колючка, ковыль да перекати-поле, вдалеке гонит пастух табун лошадей.

Новый день – новое место. Мыс Лукулл, Фиолент с его лазурной водой, косяками кефали и крабами. Ныряешь с черной скалы в стаю ставриды – рыбы прыскают в стороны, а потом окружают и больше не пугаются, сверкают серебристыми боками.

Дым затушил сигарету. Даже мысли о приятном не помогли. Все ж хорошо, задание успешно выполнено, квартира наконец доведена до ума – можно приглашать друзей, скоро Крым. Но откуда тогда предчувствие опасности, будто над головой завис нож гильотины и палач вот-вот опустит его? Наверное, виноват кошмар, к вечеру должно пройти. Сидеть за столом с кислой рожей совсем не хотелось.

Первой вошла импозантная брюнетка Юлия в декольтированном черном платье. Огромные буфера колыхались, перетянутая тонким пояском талия подчеркивала крутые бедра. А вот с лицом у Юли была беда: килограмма два штукатурки, приклеенные ресницы и стрелки чуть ли не до ушей. Миловидная, в общем, Оля на ее фоне смотрелась бледной молью.

Аня не выпендривалась и встретила гостей в джинсовых коротких шортах и черной майке. Дым поприветствовал дам, опершись о дверной косяк, и прошел к столу.

Донеслись охи, ахи и поздравления, зашуршал целлофан. Аня делано обрадовалась подаркам и повела подруг в кухню.

– Какая прелесть! – пророкотала Юля. – Черно-белая плитка в шахматном порядке – эффектно. И шкафчики… А плита, мне однозначно нравится плита! Надо своего на такую развести.

– Тут теплый пол, – похвасталась Аня. – Сейчас это не актуально, но все же…

– Завидую, – устало вздохнула Оля.

Пока они охали, ахали и щебетали, Дым откупорил вино, окинул взглядом стол, ломившийся от яств, отметил, что Аня, как обычно, забыла хлеб, надо будет его принести.

Когда делегация прошествовала мимо Дыма, развалившегося в кресле и потягивающего сок, в Анину комнату, он юркнул в кухню, выложил на тарелку полбулки нарезного хлеба и водрузил ее в середину стола, подвинув исходящий запахом плов и фирменный Анин салат в виде подсолнуха.

– Офигеть! Красотища, – искренне обрадовалась Оля, осматривающая спальню. – Комнат четыре или три?

– Четыре, – ответила Аня с гордостью.

– Круто вам, аналитикам, платят, – оценила Юля.

– Девочки! – предчувствуя, что сейчас подруги снова начнут расспрашивать Аню о работе, Дым хлопнул в ладоши и проговорил: – А не налить ли аналитикам!

Тотчас рядом нарисовалась Юля и промурлыкала, потянувшись к бокалу:

– Разумное предложение!

– Что предпочитаете? Вино? Текилу? Джин?

– Вино. Красное сухое.

Дым выдернул заранее открученную пробку, плеснул себе, Юле, подоспевшей Оленьке и Ане. Выпили за новоселье. Чокнулись, и девушки удалились в гостевую, откуда донеслись восторженные возгласы.

Снова накатило предчувствие опасности. Зазвенел звонок – Дым вздрогнул, чертыхнулся еле слышно, отправился встречать друзей. Посмотрел в глазок, щелкнул щеколдой, пропуская Нагана. Обычно он тщательно брился и выглядел моложе своих тридцати пяти, сейчас же, заросший рыжеватой недельной щетиной, смотрелся на все сорок.

Обманчива все-таки человеческая внешность. Взять, например, Нагана: тонкий, высокий, с овальным интеллигентным лицом и острым носом. Ни дать ни взять – офисный планктон, мечта любого гопника. А на деле – профессиональный убийца, в послужном списке которого десятки, если не сотни жертв.

Или вот Капуста – розовощекий, в очочках, с бегающими глазками и носом-пуговкой. Мелкий клерк, не иначе. Но если присмотреться, под слоем нагулянного жирка проглядывают мышцы, а взгляд холоден и цепок.

Алан вошел последним. Этот да, похож на бойца – высокий, спортивный брюнет, на вид очень вежливый. Аня, завидев его, приободрилась, заулыбалась. Юлька призывно колыхнула буферами. Наган с Капустой переглянулись, Алан, привыкший к вниманию женщин, протянул Дыму черный пакет и сказал:

– Знаю, ты давно его хотел, мы с мужиками скинулись. Держи. Девочки, это мужские игрушки, вам будет неинтересно.

Девушки повздыхали и удалились. Аня потащила в кухню мультиварку, подаренную Аланом.

В пакете был плоский футляр, кожаный, строгий. Дым покрутил его в руках, всячески демонстрируя заинтересованность. Почему-то усилилось предчувствие беды, наверно, из-за неловкости: Дым не привык получать подарки от друзей.

– Места у тебя теперь много, можешь коллекционированием заняться, – сказал Наган, оглядывая прихожую.

«Велик нормально влезет», – подумал Дым и тряхнул головой: что за мысли? Это Наган велики любит.

– Давай, открывай.

Дым открыл футляр.

Внутри был коллекционный нож, изящная, хищная и очень дорогая игрушка, годная только для того, чтобы поставить на полку. Сразу видно – авторская работа, единственный экземпляр.

– Его зовут «Властелин судьбы», – сказал Наган.

Дым осторожно вытащил нож из футляра, извлек подставку. Что-то было в нем стим-панковское или фэнтезийное: складень с длинным, в прорезях, лезвием, ручкой темно-синего металла с геометрическим узором, лиловые накладки… Подставка в виде разорванного круга, цвета поздних сумерек. Красивый, мрачный, «Властелин судьбы» стоил, наверное, как мотоцикл. Даже странно, что Капуста, вообще-то прижимистый, если не сказать скупой, – на него раскошелился.

– Настоящий мужчина, – степенно проговорил Алан, – в определенный момент жизни просто обязан заняться коллекционированием. Часы ты вряд ли будешь собирать, мы тебя знаем. Огнестрел – тоже. А вот холодное оружие – самое то. Тебе по характеру.

– Спасибо, – пробормотал несколько смущенный Дым, пробуя нож в руке.

Он привык к более функциональным вещам. Ножом нужно резать мясо – для этого созданы и кухонники, и холодное оружие. Нож должен быть острым, увесистым и удобным. Красивым? Для Дыма это было не важно. Есть своя прелесть и в керамическом шефе, и в карманной «крысе», но это – не главное.

А «Властелин судьбы» был именно красив, харизматичен. В ладони лежал удобно. Дым сделал несколько пробных выпадов. Да, сбалансированный, при необходимости с таким можно выйти в бой. Но представить, как перерезаешь им горло или втыкаешь в брюхо врага – не получается…

– Поставлю на полку, – нож занял место на подставке. – Спасибо еще раз, друзья.

Наган улыбнулся – в очередной раз только губами. Дым внимательно посмотрел на него: что-то случилось? Надо будет побеседовать наедине.

– Не за что! – Капуста расплылся, довольный понравившимся подарком.

Алан хлопнул Дыма по плечу.

– Показывай, что у тебя где, – проговорил Наган и шагнул в столовую.

– С чего начнем? Кухня? Гостиная?

– Я бы для начала осмотрел гальюн, – усмехнулся Наган.

Дождавшись, когда он закончит знакомство с белым другом. Дым проводил гостей на лоджию, где все, кроме спортсмена Алана, закурили.

За столом дамы восхищались квартирой, мужики отмалчивались и отвечали анекдотами, а Дым напряженно ждал беды, хотя ничто ее не предвещало.

– Ань, – сказала Юля, севшая поближе к Алану, – ты поговори с вашими, может, у вас в конторе для меня найдется место бухгалтера, платят, я смотрю, круто. Тоже хочу.

Капуста расхохотался, Наган пнул его ногой под столом, и он смолк. Дым представил Юльку на работе, которую она просит, и сам еле сдержался. Да, смешно.

– Поговорю, – кивнула Аня. – Но вроде штат укомплектован.

– И все-таки, чем ты занимаешься? – подхватила тему Оля.

– Политтехнология, аналитика, – ответила Аня, отхлебнула из бокала и поставила его на стол. – У нас подписка о неразглашении.

– Прям разведчики, – Юля сложила руки на груди и томно воззрилась на Алана, который совершенно безучастно поглощал плов.

В нерабочее время он занимался самбо по три часа в день, и ему требовалось много белка.

Юля обиделась, немного отодвинулась от него и заговорила:

– Я на днях с таким интересным человеком познакомилась. При Союзе он работал в КГБ, выполнял специальные задания. Ну, там подстроить несчастный случай послу или еще что-нибудь…

Капуста краснел, слушая ее, и наконец расхохотался. Юля вспыхнула:

– Я сказала что-то смешное?

– Да, – все еще хохоча, ответил Капуста. – Извини. Твой товарищ вот так прям и перечислил свой… своих жертв? А номера их телефонов не дал?

Юлька захлопала накладными ресницами часто-пречасто, Дым аж запереживал, что они сейчас отвалятся.

Алан наконец оторвался от еды, промокнул губы салфеткой и объяснил:

– Трепло твой знакомый.

– Почему это? – надула губы Юля.

– Если бы он такое сказал, его свои бы убрали на следующий же день. И тебя вместе с ним.

Юлька икнула. Дым прикончил жаркое, отметил, что оно удалось, и некстати вспомнил их с Аней последнее задание.

Операция была штатная.

Два взвода, одна деревня. Один БТР (в котором умещаются три человека экипажа, в зачистке не участвующего, и два отделения) и один грузовик «Урал». Командовал операцией Наган. Ждали огневого сопротивления, вооруженного отпора – по информации, в этой затерянной в складках гор, на картах не отмеченной деревне скрывались террористы.

А на вид – обычное селение «чехов».

Горы еще не выцвели, зелень – яркая, праздничная. Раннее утро, солнце выползло из-за хребта, блестит ручей, прорезая заросшие разнотравьем холмы. Драгоценными камнями цветы – синие, красные… Гнилые зубы надгробий древнего мусульманского кладбища, руины известняковых домов. Старая деревня, наверное, памятник истории.

Есть и жилые дома, тридцать дворов. Обычных, стандартных для любого региона: белые стены, обшитые металлическим профилем, красная черепица, металлопластиковые окна. Козы пасутся. Кони. Петух кричит.

– Капитан! – Наган прищурился на Аню. – На позицию!

Сестра кивнула, за спиной у нее висело «весло», которое гражданские называют «снайперской винтовкой Драгунова». Если бы предстояла операция по «усмирению» и, как выражался Алан, «курощению» местных жителей, снайпера бы в команде не было.

Наводчик Ани, конопатый Шпала, хмыкнул и вытер нос тыльной стороной ладони – у него была аллергия на пыльцу, Шпала сидел на таблетках и все равно постоянно шмыгал.

– Хорошее утречко. Как там бишь было у классиков? Люблю запах свежего напалма…

– Это было бы проще, – командир второго взвода, Капуста, мечтательно вздохнул. – Куда уж проще: залить «чехов» напалмом – и дело с концом. Но придется малость пострелять. Готовы, бойцы?

– Так точно! – слаженно откликнулись оба взвода.

– Змея, Шпала, на позицию!

Сестра с напарником скрылись из виду. Наган велел строиться. Слов напутствия от командира никто не ожидал, процедура была давным-давно отработанная. Четыре отделения, в каждом – один пулеметчик и два с автоматами, огневая поддержка снайпера и БТР – по обстоятельствам. В отделении Дыма пулеметчиком был Алан, а третьим товарищем – плюгавый, мелкий и особо опасный боец по прозвищу Мыш.

Солнышко припекало, и Дым подумал, что снова облезет нос. И еще почему-то с тоской подумал о сиськах какой-то Светы… тряхнул головой, с интересом покосился на Мыша – не о том, не о том он перед операцией размышляет.

Страха не было, адреналинового всплеска – тоже. Рутина. Настоящий профессионал спокоен и выдержан, трясутся поджилки у новичков. Дым прекрасно понимал, что сегодня может не вернуться на базу. И что Аня может не вернуться. Прощание «навсегда» стало делом будничным, готовность к смерти – тоже. Выживает и побеждает тот, кто контролирует эмоции, этому Дыма давно научили. Самое паршивое, что бывает – страх страха, паника. Есть даже специальная шкала, показывающая, как человек переходит от спокойствия к ужасу… И, соответственно, погибает.

Паника – это смерть. Беспечность – тоже смерть.

По цветовому коду Купера Дым был сейчас в «оранжевом» секторе и готовился перейти к «красному»: был насторожен, контролировал обстановку, следил за мельчайшими деталями. Когда придет время действовать, он не утратит разум.

Операция началась.

Каждая тройка – отделение – действовала по утвержденной схеме. Видишь дом, открываешь дверь, забрасываешь гранату, бабахнет – входишь и стреляешь во все, что еще шевелится.

Нападения никто не ожидал, поэтому поначалу зачистка проходила штатно. Дым знал, что Алан всегда прикроет спину и что на него можно положиться, доверял он и Мышу, хоть и не дружил с бойцом. Сбалансированное, сработанное отделение.

Два ряда домов, узкая, вытоптанная улица – двум автомобилям едва разъехаться, и пока что тишина. Алан вышиб первую дверь и, не глядя, швырнул гранату. От взрыва вылетели стекла, на улицу вырвались клубы дыма и пыли. Не дожидаясь, пока она осядет, отделение ворвалось в дом. Живых не было. Вообще никого не было – пусто.

Судя по взрывам, операция шла полным ходом.

– Пусто, – хрипели голоса командиров отделений в наушнике, – пусто, пусто, пусто.

Деревня будто вымерла. Улицу заволокло пылью, тянуло гарью – после взрывов всегда начинаются пожары. Дым дал своему отделению команду остановиться, вызвал Нагана:

– Деревня пуста, прием.

– Ушли «чехи», – откликнулся командир. – Думаю, недалеко. Продолжайте, не исключено, они скрываются в каком-то здании. Как меня поняли, прием?

– Понял хорошо, – откликнулся Дым и передал своим приказ, – продолжаем.

На худеньком, длинноносом личике Мыша читалось недоумение: сражаться с фантомным врагом он не привык. Происходящее напоминало дурной сон – праздничная, кипучая летняя жизнь, абсолютно пустая деревенька и – взрывы. Как на учениях, только хуже, бессмысленней, и все время ждешь нападения из-за угла.

Куда могли подеваться местные жители, то есть террористы? Конечно, был шанс, что они узнали о готовящейся зачистке и дружно ушли в горы, где и будут скрываться, откуда и будут нападать. И есть шанс, что узнали о приближении бойцов они совсем недавно, далеко уйти не успели, укрылись где-то поблизости.

Но вот где?

Единственная улица уже практически кончилась. Через несколько метров она изгибалась под тупым углом, следуя складкам местности, но Дым не верил в то, что за поворотом встретит толпу чеченских террористов в поясах шахидов.

Его отделение шло первым. Внимание за время операции рассеялось, Дым с трудом заставил себя сосредоточиться и чувствовал, что Алан и Мыш тоже дергаются, нервничают и устали.

Поэтому, наверное, они и допустили ошибку – вместо того, чтобы вскрыть угловой дом так же, как остальные, Алан вошел в комнату. И тут же вылетел спиной вперед, открыв огонь из пулемета. Из дома огрызались. Мыш и Дым, растерявшись на секунду, упали на землю. К ним уже спешила подмога. Но Алан, похоже, справился, в помещении затихли.

Повисла нехорошая тишина, которая обычно заполняет внезапную паузу в бою. Слышно, как куры где-то квохчут, как пчела жужжит, как сопит напарник.

Алан вошел в дом. Дым и Мыш – следом.

Битое стекло, раскрошенная пулями мебель и на полу – одетая по мусульманскому обычаю девушка лет восемнадцати, безусловно, мертвая – Алан стрелял практически в упор. К подобному облику террористов Дым за годы службы привык. Это в глазах обывателя Чечня – практически мирный регион, но вот из таких забытых богом горных сел и выползает, выражаясь языком агитки, гидра терроризма, молоденькие смертницы и воины Аллаха…

– Больше никого, – доложил Алан, обойдя помещение – в домике было всего две комнаты.

На улице началась стрельба. Эфир забили приказы и невнятные крики.

Дым отдал команду залечь в здании. К сожалению, пули легко пробивали тонкие стены, свистели над головой. Кто палит – свои или чужие – понять было невозможно. Дым подполз к окну, осторожно выглянул: коллеги держали оборону, нападали, кажется, со всех сторон. Запертый в четырех стенах, Дым не мог толком действовать, не мог даже оценить обстановку, но выходить сейчас было самоубийством.

Сквозь ругань и шум пробился голос сестры:

– К деревне с юга движется вооруженный отряд. Как поняли?

С юга – это оттуда, куда силы миротворцев не добрались. Дым прикрыл глаза и досчитал до десяти, чтобы успокоиться и прогнать лишние мысли, упаднические и декадентские: понесло же на эту операцию… слили, точно слили… Хана теперь всем, хорошо, если Аня уйдет. Наган отдал приказ БТР, запросил огневую поддержку. Сюда бы вертолетов пару, да вот беда – миссия тайная.

Подразделение, в котором служили Дым и Аня, занималось грязными и непопулярными в народе и мировой общественности вещами: уничтожало террористов. Фанатичные мрази, окопавшиеся в горах, портили жизнь и всей России и ее части – Чечне. Но в глазах СМИ оставались «повстанцами», которых душил «кровавый диктаторский режим». Именно поэтому знакомым брат с сестрой представлялись аналитиками.

И Дым очень хотел уйти на покой. Сменить специальность на мирную. Он давно уже не мстил – убил достаточно бандитов, чтобы успокоиться. Но вот беда – толком ничего, кроме как воевать, не умел. За столом они с Аланом, Капустой и Наганом часто говорили об этом: вот бы уйти на пенсию, да хоть охранную фирму открыть…

Заорал Мыш – тонко и жалобно. Дым развернулся на месте и пополз к товарищу.

Мыш зажимал живот – из-под броника так и хлестало темно-красным, заливая штаны. Вот же черт! Дыма обдало чужой болью, разъедающей, утробной. Мыш уже ничего не соображал, только кричал и сучил ногами. Подполз Алан, вместе с Дымом они перевернули раненого: так и есть, входное отверстие пули – в районе крестца, крови в месте попадания не очень много. Значит, прошла в таз, разворотила там все… Судорожно сжатые руки удалось с трудом развести, содрали броник. Рубашка от пупка до паха была пропитана кровью – не алой, артериальной, а густой, смешанной.

Алан потянулся за ножом – разрезать одежду, а Дыма замутило. Он и так знал, что увидит. Перламутровые, беззащитно-мягкие, вываливающиеся сквозь рану кишки.

Мыш зашелся воем, его дугой выгнуло.

Кишки были перемазаны содержимым и кровью – пуля действительно разворотила все.

Алан и Дым переглянулись. Первую помощь, естественно, умели оказывать оба – жгут наложить, шину… Знали, что делать при ранении в живот: не трогать и смачивать кишечник, чтобы не пересыхал. Тут полевая медицина была бессильна.

– Как же ты так, Мыш? – вздохнул Алан. – Кверху жопой, что ли, полз? Эй, дружише, посмотри на меня, не засыпай?

Осмысленности во взгляде раненого было ноль. Он постепенно затихал, и натекло с него уже порядочно. Когда-то Дым читал, что самураи, совершающие харакири без помощника, умирали часами – мучительно, в дерьме и грязи. Мышу досталось не мечом: раневой канал другой, пуля в теле движется отнюдь не по прямой, разрывая все на своем пути. У него вместо внутренностей было месиво.

Алан заплакал. Он еще что-то делал, держал руки Мышу, доставал фляжку, открывал аптечку… Бинт, перекись, ненужная ерунда. И – шприцы с наркотическим обезболивающим. Единственное, что сейчас имело смысл использовать.

Дым вызвал Нагана, обрисовал обстановку, получил в ответ напряженное:

– Держитесь. Помощь скоро будет.

Он все ждал рокота БТР, выстрелов, но ничего подобного слышно не было. В чем дело? Куда девалась «бэха»?

Мыш, получив инъекцию, затих. В себя не пришел, даже не бредил, только что-то бормотал неразборчиво. Дым ловил бессвязные обрывки его мыслей – про девчонок, про маму. Находиться рядом было невыносимо.

– Алан, оставайся с ним. Я узнаю, что происходит.

Он подполз к двери и высунулся наружу. Увиденное было полной неожиданностью для Дыма: солдат окружили. Террористы наступали со всех сторон, лезли из-за пустых, проверенных домов, и Дыма запоздало озарило: все это время «чехи» прятались в горах и оттуда пошли в наступление. Слили, точно слили операцию.

Помощи ждать не приходилось.

У стены соседнего дома сидели Наган и Капуста, отстреливались. Дым, наугад стреляя в стороны, согнувшись, подбежал к ним, плюхнулся рядом в пыль:

– Где «бэха»?! У меня солдат умирает!

– Да у нас половина личного состава умирает! – заорал Наган, слегка оглохший от выстрелов. – Я поддержку с воздуха запросил! Экипаж «бэхи» вырезали, пока мы тут копошились – покурить ребята вышли, раздолбаи, мир их праху! Один механик выжил, сначала залег, потом высунулся, гранату, не поверишь, под брюхо сунул, герой, млять. Подорвал свой же транспорт, удрал в холмы, оттуда доложил!

«А Нагана-то не погладят по голове за эту операцию, – подумал Дым. – Он же отвечает за подготовку, проведение, а значит, и смерти». Лишь бы Аня выжила. Глядишь, родит мальчишку от хорошего человека, в честь дяди назовет – хоть какое бессмертие.

Ласковое поутру солнце жарило немилосердно. Террористы были, наверное, хуже вооружены, да и шмотки на них были попроще, и обувь – не тактическая, за дикие деньги, как у контрактников «особого назначения», и выучкой они не вышли – но на их стороне было численное преимущество.

– Когда будет вертолет? – спросил Дым.

– А черт его знает! – отозвался Капуста, дико осклабившись. – Пока с бумагами разберутся, пока топливо достанут… Баррдак! Знать бы, кто нас сдал, я бы его, суку, за яйца повесил!

– Помирать не хочется, – признался Наган по-прежнему очень громко. – Как же помирать не хочется!

– Не накликай! – оборвал Капуста. – Взводный, возьми себя в руки! И стреляй, солдат, стреляй, пока патроны есть! «Чехи» – не бесконечные!

«Имя им – легион, – подумал Дым. – Лишь бы Аня не стреляла. Нам ничем не поможет, только себя выдаст. Хотя в такой мясорубке…»

На выжженной ясным горным солнцем пыльной улице безымянной деревеньки умирали ребята. Все они служили за деньги, честно делали свою работу, надеясь скопить на безбедную старость, квартиру, учебу за границей для детей. Идейных, мстящих, таких как Аня и Дым, было мало. Разве что еще Алан – он терпеть не мог террористов, считая их предателями рода человеческого.

Вот умирать за деньги – глупо.

Прав Капуста, найти виновного и повесить за причинное место.

Рядом почему-то оказался Алан.

– Мыш умер, – сказал пулеметчик. – Ну что, ребята, повоюем еще?

И они воевали. Минуты тянулись бесконечно долго, Дым действовал механически: укрыться, выглянуть, увидеть цель, выстрелить. Выдалась короткая передышка – поменять магазин. Палец на спусковом крючке устал, цевье нагрелось. Надежная штука – калаш – пусть и не самая удобная, но удобство – дело привычки.

Их становилось все меньше. Четверо друзей – Капуста, Наган, Дым и Алан – пока держались, никто не был даже ранен, но потери несли колоссальные, из двух взводов осталась хорошо если половина одного.

У Алана кончились боеприпасы. У Нагана заклинило автомат – наверное, в первый раз за всю службу…

Капуста ругался все тише – пересохло горло.

А террористов не становилось меньше.

Дым плюнул на все и по рации вызвал Аню:

– Змея, прием, как слышишь, прием!

– Слышу хорошо, привет, братишка. Жарко там у вас? Цел?

– Цел, Аня, цел. Хотел сказать: замуж выходи за гражданского. Сына родишь – назови Димой…

– Умирать собрался? – фыркнула сестра. – Рановато собрался! Сопли подбери и воюй, солдат!

Он улыбнулся. На самом деле, конечно, Аня понимала, что речь идет хорошо если о десяти минутах – потом «чехи» сломят сопротивление. Но держалась и давала стимул держаться до конца.

– Сама сопли подбери, – посоветовал Дым. – Я так, на далекое будущее…

Воздух наполнился гулом. Дым поднял взгляд. Из-за хребта, тяжело гудя лопастями, шли военные вертолеты – обещанная поддержка. Нечаянное спасение…

Конечно, Юлька на рабочем месте смотрелась бы смешно. Воображение нарисовало картинку: грудастая Юлька танцует стриптиз, неприятель в шоке, а в это время штурмовая группа зачищает вражескую территорию.

– Да нет, не трепло, – упорствовала Юлька. – Он уже в отставке!

– Послушай меня, девочка, – вступил в беседу молчаливый Наган. – Уж поверь, о таком не распространяются. Так что подтверждаю, твой друг звездит.

Деморализованная Юлька опустошила бокал и надулась:

– Фи, Неганов, вы грубиян. Держите себя в руках.

Оля попыталась перевести тему в другое русло:

– Ребята, я тут недавно статью прочитала про Зону эту… Не про тюрьму, а которая аномальная. Ну, вы поняли. Может, вы знаете, откуда это все взялось: мутанты, артефакты?

Алан задумчиво покачал головой:

– Увы, это вне нашей компетенции. Одно скажу точно: она существует, там находят странные вещи, одни из них лечат, другие калечат. Там опасно, водится множество невероятных, жутко агрессивных тварей. Лично я не видел ничего, что добыто там, но матери моего друга один артефакт спас жизнь. Так что все это – правда.

– Удивительно, – проговорила Аня. – Я бы сходила туда на экскурсию.

– А мне и так острых ощущений хватает, – проговорил Дым, опустошив бокал.

Наган криво усмехнулся и провозгласил очередной тост – за новоселье. Дым поймал себя на мысли, что у боевого товарища случилась беда. Уж не мама ли слегла? А может, с женой проблемы? Если бы не Анины гостьи, он поговорил бы с ним тет-а-тет, уж что-что, а чувствовать людей он умел и редко ошибался. Именно поэтому и не уживался с женщинами – сразу же распознавал ложь.

Вечерело. Беседа переместилась в мирное русло, теперь лидером компании выступала Оля, Дым даже заметил заинтересованность во взгляде Алана. Но, несмотря на ее старания, в воздухе витала напряженность, она ощущалась почти физически. Обычно жизнерадостный Капуста все время дергался, да и с Негановым не все в порядке. Один Алан привычно спокоен и вежлив.

Неужели что-то стряслось на работе?

– Наган, – проговорил Дым, вставая и демонстративно доставая сигаретную пачку. – Не хочешь ли ты покурить?

Приятель понял намек, кивнул, покосился на Капусту и тоже встал. А вот до Юльки не дошло: захмелев, она жаждала мужской компании и увязалась следом, но Аня спасла положение и остановила ее:

– Присядь, мальчикам нужно побеседовать.

Дым захлопнул дверь лоджии и проговорил:

– Выкладывай, что случилось.

Наган вытаращился удивленно:

– С чего ты взял? Все в норме.

– Уж мне-то не ври, у тебя на лбу написано.

Наган скосил глаза и проговорил жалобно:

– Так заметно, да? Представляешь, моя Ленка… – он махнул рукой. – Гуляет, стерва. Давай об этом не будем, ладно? – Он высунулся в окно. – Отличный вид, одобряю!

– А с Капустой что? – спросил Дым, созерцая светящиеся окна дома, что высился над парком.

– Откуда я знаю? – вспылил Наган. – У него спрашивай.

– Точно на работе все хорошо?

– Да, все довольны, всё отлично, – Наган бросил окурок с балкона – полетела вниз красная точка, затерялась в траве, невидимая с шестого этажа.

Дым ненавидел тех, что гадит там, где ест, но стыдить Нагана не стал, как и не стал говорить о том, что Ленка пыталась с ним кокетничать три года назад.

Когда они вернулись, Алан встал.

– Мне пора домой, – извиняющимся тоном сказал он.

Капуста положил руку ему на плечо:

– Ладно тебе. Посиди с нами, неизвестно, когда еще раз так соберемся. Давай лучше выпей, – он принялся наливать Алану вино, приговаривая: – Как дед говорил, если людына не пье, вона або хвора, або велыка падлюка.

Алан скривился и отстранил бокал:

– Ты же знаешь, я хвора падлюка. Да и за рулем…

Наган поддержал Капусту:

– Тут, вон, гостевая, всем места хватит, – он пьяно осклабился, повернувшись к Юльке, та сглотнула слюну, посмотрела на Аню и проговорила:

– Пожалуй, нам слегка пора.

– Да че вы, девчонки, оставайтесь, – Наган поднялся, пошатнулся – Дым успел поддержать переворачивающийся стул и подумал, что приятелю совсем паршиво, раз он так надрался.

Капуста усадил его, тогда Наган обратился к Оле:

– Ну хоть ты-то останешься?

Дым сжал кулаки. Если усмирять быкующего Нагана, будет показательный бой. Он, конечно, пьян, но даже в таком состоянии опасен.

– Ань, извини, но мы пошли. – Оля перекинула через плечо сумку и направилась в прихожую следом за Юлькой. Дым отправился их провожать. Сказал у двери:

– Не обижайтесь, беда у человека.

– Ничего, – пожала плечами Ольга, встала на цыпочки и поцеловала Дыма в щеку. – Еще увидимся!

– Нахал! – воскликнула Юлька, хлопнув дверью, по лестнице застучали ее каблуки.

Дым вернулся к гостям. Надутая, как сыч, Аня обхватила себя руками.

– Наган, какой же ты козел.

Дыма мало интересовали условности типа всяких праздников, восьмых марта и двадцать третьих февраля, но за Аню было обидно. Она так мечтала об этой квартире, так хотела наконец позвать друзей и порадоваться вместе с ними! Нагану долго придется искупать вину.

Наган выглядел пристыженным: потупился, разглядывая ногти, и пробурчал:

– Простите, не знаю, что на меня нашло.

Возле него крутился Капуста: то ли успокаивать собирался, то ли усмирять. Алан сидел, откинувшись на спинку стула, и созерцал картину на стене.

– Да, я сволочь, – проблеял Наган и притих.

Случалось всякое. Бывало, нажирались до свинячьего визга, но никогда Наган не терял самоконтроль. Видно, сильно переживает из-за Ленки. Когда привыкаешь к смерти, она кажется работой, чем-то само собой разумеющимся, а вот измена – трагедия. Дым представил себя на месте друга и понял, что не стал бы так расстраиваться. Основы мироздания рухнули, когда ему было двенадцать. Они с Аней вылезли из кладовки, и он успел закрыть сестре глаза, чтобы она не увидела растерзанный труп матери и Егорку с размозженным черепом.

Все самое плохое в его жизни уже случилось, он вырос на руинах, он и сам – огрызок человека, в нем даже ненависти к врагу не осталось – лишь ноющая досада и неприятие всего нерусского. Из-за притупленности собственных чувств Дым наполнялся чужими, он не любил слово «эмпатия», ему больше импонировало «резонатор».

– Идем, покурим, – Капуста хлопнул Нагана по спине. – Что сделано, то сделано.

– Только дверь закрывайте, а то всю квартиру завоняли! – пробурчала Аня и обратилась к Алану: – Ты будешь чай с тортом? Сама пекла.

– Ну, раз сама, тогда давай, – согласился Алан, проводя курильщиков тоскливым взглядом.

Дымили молча. Наган замер изваяньем, сигарета в его пальцах дрожала. Капуста, наоборот, казался дерганным и расхлябанным.

– Не знаю, что на меня нашло, – проговорил Наган.

Капуста пожал плечами:

– Бывает. Мы – поломанные, потерянные для общества люди. Знала бы эта женщина, чем мы занимаемся…

Дым фыркнул:

– Для нее наша работа не грязь, а романтика. Идем, торта поедим, Аньку порадуем, а то она совсем скисла.

Наган снова выбросил окурок с балкона, и Дым не сдержался:

– Ты, видно, произошел от свиньи. Еще раз так сделаешь – следом за бычком полетишь.

– Извини, – он с поднятыми руками направился в гостиную.

Алан приканчивал второй кусок торта, его аппетит вдохновил Аню, и она с довольным видом раскладывала куски по тарелкам. Вздрогнула, когда Капуста хлопнул в ладоши и достал из-за пояса флягу, поболтал ею:

– Знаете, что здесь? Мускатель. Собственного производства! Это с дачи под Партенитом.

– Спасибо, я хворая падлюка, – напомнил Алан.

Капуста его не слышал, разливал черное вино по бокалам, вид у него был, как у папаши, демонстрирующего друзьям любимое чадо. Все разобрали бокалы, только Алан не прикоснулся к своему. Капуста надулся:

– Да ладно тебе, с одного глотка не отомрут твои нервные клетки, ты просто почувствуешь вкус. Я ж не напиваться тебя прошу.

– Хорошо, – Алан взял бокал, встал и проговорил: – Давайте выпьем за хозяйку дома. Все так вкусно, что я чуть не покончил жизнь обжорством. Ань, за тебя! – Он сделал большой глоток и сел, развалившись на стуле.

Дым отметил, что вино крепленое, похожее на магазинное, только слаще и гуще. Приятное, в общем, если бы не странный химический привкус. Но такое бывает, когда вино выдерживается в пластиковых бочках. Аня зевнула, потянувшись. Алан тоже зевнул, потер глаза.

Наган протрезвел и смотрел на Дыма в упор – хищно, требовательно. Капуста топтался в стороне, растерянно стреляя глазками по сторонам, и вдруг начал двоиться и расплываться. Пару секунд Дым думал, что выпил лишнего, но когда не смог подняться, с ужасом сообразил, в чем дело.

С трудом повернулся: Аня лежала лицом в стол, Алан – запрокинув голову и обмякнув на стуле. Понятно: Капуста подсыпал или снотворное, или яд.

– Сука, – прорычал Дым, рванулся к Нагану, сидевшему напротив, рассчитывая прирезать его кухонным ножом, лежащим возле торта. Но рука скользнула мимо ножа, зазвенели упавшие тарелки – Дым растянулся поперек стола. Двигаться он не мог, глаза застилала пелена, последнее, что он видел – сосредоточенное лицо Нагана.

Мысли лопались мыльными пузырями, причем это были чужие мысли: «Велосипед не влезет», «Как делить будем», «По штуке за рыло дадут».

– Готов, – прозвучал затихающий голос Нагана.

Глава 3 По рукам!

Никто не видел Пани Яну, и никто ничего не слышал о Соколе. Арамис, расспросив всех встречных (даже бабку из соседней деревни, торговавшую на перекрестке молоком «от лучевухи помогает, бери, сыночек!»), глянул на часы: до сборов военсталов и добровольцев в «Челноке» оставалось только сорок минут. Он хотел успеть как можно раньше, чтобы не стоять в очереди и, как всегда при вербовке добровольцев, получить снарягу получше.

Арамис почти бежал, «хвост» растрепался, и волосы лезли в лицо. Пришлось остановиться и, нехорошими словами поминая имидж, поправить прическу. Яна пропала, и Сокол пропал тоже. Если на Пани Арамису было плевать с высокой колокольни, то судьба друга его волновала: напарник в Зоне – это вопрос выживания. Сработанная пара имеет шансы на выживание повыше, чем все остальные. Кроме того, что Арамис точно знал – Сокол прикроет, поможет, он доверял напарнику как самому себе, даже, учитывая собственный безалаберный характер, чуть больше.

Сокол – надежный товарищ. Сокол никогда не подведет и не мог он пропасть просто так, кинуть друга!

Раздосадованный тем, что до сих пор не нашел никакой информации, Арамис продолжил путь к «Челноку». Соваться к Лесопилке, где предположительно пропал Сокол, в одиночку – акт самоубийства. А вот в составе хорошо вооруженной команды можно и сходить, тем более за это деньги платят.

В «Челноке» было уже порядочно народу. Военсталы пока не появлялись, столик в дальнем углу, за который по традиции садились наниматели, оставался свободен, зато остальной бар был практически забит. Пиво почти никто не заказывал – нужно же быть трезвым, все пили кофе и изображали приличных людей. Арамис подсел к стойке и попросил бутербродов и чая – пока бегал, успел проголодаться.

– Кстати, – сказал бармен, ставя перед ним тарелку, – ты Пани Яну искал?

– Ну да, я.

– Так вон она, за столиком у окна.

Арамис медленно, чтобы не спугнуть удачу, обернулся.

За самым маленьким столиком и правда сидела девушка. Черные прямые волосы распущены, кулачок подпирает острый подбородок. Худая, вся в черном и делано-утонченная, будто не сталкер, а поэтесса.

Арамис сгреб со стойки тарелку с бутербродами и чашку чая, протиснулся к окну и как можно галантней поинтересовался:

– Пани Яна? Разрешите присесть.

Девушка (точнее, как рассмотрел при свете Арамис, женщина далеко за тридцать) смерила его долгим презрительным взглядом, слегка усмехнулась и величественно кивнула.

Да уж. И что в ней Сокол нашел?

– Меня зовут Арамис, и я друг Сокола, вы его знаете…

– Предположим, знаю.

Арамис даже как-то растерялся. В ответе была тонна неприкрытой враждебности. «Ну, стерва, – подумал он, – не на того напала».

– Вот и хорошо, что знаете. А не подскажете, где его найти?

– Разве я сторож другу вашему? – И снова презрительный взгляд из-под полуопущенных век. – Откуда я, – она сделала ударение на этом слове, – могу знать?

– Вы – последняя, кто его видел, и Сокол говорил…

– Ох, мужчины. Всегда вы говорите то, что хотите, а не то, что было на самом деле! – Пани Яна вздохнула и выдержала паузу.

Арамис неприкрыто любовался желтыми пигментными пятнами на ее лице.

– Не удивлюсь, если Сокол рассказывал, что спал со мной. Почему-то всех вас интересует только постель, и если не обламывается, вы начинаете распускать отвратительные слухи. Думаете, я не знаю, что говорят у меня за спиной?

Пришлось заткнуться и слушать. Не будь Арамис так заинтересован в информации – нагрубил бы и ушел. Пани Яна, похоже, понимала, что деваться ему некуда, и продолжала речь в духе «все мужики – козлы».

– Думаете, я не знаю, сколько хвастливых полудурков, распушив хвосты, похваляются тем, что затащили меня в постель? Что меня называют нимфоманкой и уверяют, что дам всякому, кто посмотрит, а кто не посмотрит – того изнасилую? Вы на это рассчитываете?

Да она озабоченная!

– Нет, – с удовольствием ответил Арамис. – Как сексуальный объект вы, Пани Яна, интересуете меня меньше всего на свете.

С этими словами он принялся за еду. Черные глаза женщины смешно округлились, даже слегка выпучились. Она, конечно, поняла, что Арамис ей нахамил, но формально возразить не могла – сама же декларировала свою неприступность.

– Так что там с Соколом? – напомнил Арамис.

– Такой же, как все. Придурок, – Пани Яна фыркнула и отвернулась, сделав вид, что происходящее за окном ее крайне интересует.

– Человек пропал, – попытался воззвать к ее совести Арамис. – Его ищут. Скажите, где вы его видели в последний раз? Он своими планами не делился?

– Планами? О, конечно, он делился планами, – завела все ту же пластинку женщина, – он рассказывал, как сказочно разбогатеет на хабаре и будет трахать меня на шелковых простынях. Впрочем, не на ту напал. Меня не проймешь россказнями, – тут Арамис чудом сдержался, не уточнил, а чем же такую неприступную можно пронять, – я против шовинизма и против дискриминации по любому признаку!

– А где он хотел добыть этот хабар?

– И тебе меня не подкупить шелковыми простынями! – взвилась женщина.

Арамис затравленно огляделся. Кажется, весь бар наслаждался диалогом. Да, бешенство матки в сочетании с врожденной стервозностью – не подарок. Мужика ей хорошего надо, этой Яне, так ведь не подпустит к себе никого. Но это – не проблемы Арамиса, а его проблема – добыть из воинствующей феминистки информацию.

И тут Арамиса осенило. Он широко улыбнулся, тряхнул гривой, состроил обомлевшей Яне глазки и проворковал:

– Никогда и в голову не пришло бы подкупать вас шелковыми простынями, Пани. Сразу видно человека, личность. С вами хочется дружить, вам хочется поклоняться, не оскорбляя не то что действиями, неосторожным взглядом. Быть вашим рыцарем, если угодно. Быть вашим другом и защитником, хотя вам не нужна защита, вы сами справитесь с врагами!

Кажется, он перегнул палку, но Пани Яна этого не заметила: зарделась, захлопала ресницами. Арамис мысленно пожал себе руку: молодец, мужик. Герой. Гений пикапа.

– Конечно, справлюсь, – без особой, впрочем, уверенности в голосе сказала она.

И Арамис, почувствовав близкую победу, принялся вдохновенно нести бред:

– Вы – сильный человек, Яна, я восхищаюсь вами! Конечно, Сокол – мужской шовинист, но, думаю, его можно переубедить. Он же не мог не полюбить вашу душу, она светится в глазах. А то, что выражал свои чувства столь грубо и неумело… поймите, не только женщин калечат воспитанием, мужчины – такие же жертвы патриархата.

Яна слушала и кивала. «Блин, перед мужиками неудобно, – подумал Арамис. – Лишь бы никто не заржал, а то я не сдержусь и тоже заржу».

– Но меня беспокоит пропажа друга. Никому бы не признался, ведь «настоящие мужчины» не говорят о своих чувствах, но ближе Сокола нет для меня человека… Да, он груб, несовершенен, но я знаю: он в беде. Яна, вы же благородный человек, без преувеличения, человек новой формации! Так помогите мне, – последние слова он произнес трагическим шепотом.

«Ну давай, давай, Яночка, – мысленно подталкивал ее Арамис. – Заглатывай наживку».

– Он ко мне клеился, и я его отшила, – неожиданно прямо объяснила Яна. – Тогда Сокол сказал, что пойдет за Лесопилку. Он упоминал, что напарник болеет, но утверждал, что путь, хоть и опасный, преодолимый, а ради меня… ну, обычная мужская чушь. Потом он собирался швырнуть богатства к моим ногам, чтобы я дрогнула. Я бы не дрогнула, конечно. И больше я его не видела, Арамис.

– Спасибо.

Он задумался. Значит, Сокол пропал в «нехорошем» районе, где часто исчезают сталкеры. И как раз туда снаряжают экспедицию военсталы.

– Спасибо, – повторил Арамис, – Яна. Я отправляюсь на поиски друга, и, когда вернусь, знайте: вы всегда можете рассчитывать на меня в любом вопросе. Совершенно бескорыстно.

Кажется, этим он порядком озадачил уже готовую «дрогнуть» Пани Яну, но Арамиса не волновали ее чувства. Он поднялся, раскланялся и под ехидными усмешками сталкеров, печатая шаг, вернулся к барной стойке.

Как раз вовремя: в «Челнок» зашли военсталы. Уже знакомый Арамису Моджахед – бородатый мужик в арафатке – и с ним двое типичных «штабных»: вислоусых, вислопузых, в зеленых мундирах. Собравшиеся сталкеры оживились: с хабаром в последнее время было как-то не очень, и многие рассчитывали на дополнительный заработок.

Арамис протиснулся к столику и пожал Моджахеду руку, давая таким образом остальным понять: он в своем праве, пойдет первым, кто против – может выйти поплакать в уголке.

– О, Арамис, – обрадовался Моджахед, – друзья, я его рекомендую. Хороший боец, опытный и ответственный. И везучий, что важно.

– Патлатый, – буркнул один из мундиров, со скрипом отодвигая стул и усаживаясь.

Второй тоже сел, плюхнул на стол толстую кожаную папку, открыл ее и вытянул несколько листов желтоватой бумаги:

– Ознакомьтесь, заполните анкету, потом побеседуем.

Арамис присаживаться за тот же стол не стал, освободил проход другим, вернулся к стойке. Вот ведь бюрократы! Ни одна группировка в Зоне не любила бумажки с такой силой, как военсталы.

Первый лист – подписка о неразглашении. Это в Зоне-то! Да здесь уже каждая собака знает о готовящейся операции! Второй – анкета. И договор на двух листах. Арамис просмотрел его и ничего необычного не углядел: имярек обязуется выполнять приказы руководства, не разбазаривать казенное имущество, а в случае, если вдруг, возместить потери в размере… По исполнению задания выплачивается вознаграждение… Главное – вознаграждение обязались выплатить в любом случае, независимо от того, поймают беглых зэков или нет.

В случае дезертирства – административное преследование и штраф в размере… Кстати, не очень большом размере – понимают, что сталкера, если ему что-то не понравится, не удержишь. А все найденные артефакты, кстати, считаются собственностью нашедшего их. Уже хорошо.

В общем, прекрасный контракт, просто шоколадный.

Анкета понравилась Арамису куда меньше. Кроме его прозвища – «позывных», военсталам нужны были паспортные данные – имя, фамилия, прописка, год рождения, серия и номер паспорта – и данные о ближайших родственниках. Это Арамис быстренько сочинил, ни на секунду не усомнившись в том, что остальные завербованные поступят так же.

Народ разобрал анкеты и вернулся за столики. Кое-кто, просмотрев список вопросов и договор, поднимался и уходил, кто-то строчил, от усердия высунув кончик языка.

Моджахед закурил, один из зеленых мундиров достал трубку. Где все-таки клонируют руководство военсталов? Совершенно неотличимые друг от друга мужики.

Хлопнула входная дверь, и в бар вошел Боров – крупный, одышливый. Запыхался – видимо, спешил на встречу. Заприметив Арамиса, махнул ему рукой:

– Привет!

Арамис поздоровался и уселся на свободный стул для собеседования. Прямо перед ним – Моджахед, слева и справа – мундиры. Левый мундир взял анкету, пробежал глазами и поднял на Арамиса изумленный взгляд:

– Арон Петрович Курочкин?!

М-да, подумал Арамис, как взял разгон с Пани Яной, так и не смог притормозить, перегнул, пожалуй. Но отступать было поздно, и следовало держаться с придурковатой наглостью, слегка замаскированной почтительностью – начальство это любит.

Арамис потупился и зарделся.

– Мама на имени настояла.

– Национальность – русский, гражданство Украины, место рождения – Минск. Это как понимать? – Левый сунул анкету Правому мундиру, чтобы тот удостоверился.

– Папа военным был, – пожал плечами Арамис, – путешествовали мы. По всему бывшему Союзу. Когда развалился, папа как раз в Киеве служил. Так и получилось. Вы что думаете, я вру? Вам свидетельство о рождении показать?

– Паспорт, – выдохнул Правый.

Ага, как же, разбежался. Это – Зона, а в Зоне – как в Иностранном легионе, никто документов не спрашивает.

– У меня при себе нет, – ответил Арамис, – дома забыл.

Мундиры переглянулись. Потребуй они, чтобы Арамис метнулся «домой» за паспортом – не видать добровольцев, как своих ушей. И военные это прекрасно понимали.

– Ладно. Что ж вы, сталкеры, такие скрытные… – буркнул Правый и принялся читать дальше. – Образование – высшее, магистр, закончил КПИ, физико-математический факультет.

Тут Арамис, кстати, не соврал. Он действительно закончил КПИ, на самом деле был магистром, но по специальности никогда не работал, о чем тоже честно написал в анкете.

– Расскажите, где работали, – попросил Левый, косясь в анкету.

Ну, понятно, после фамилии имени и отчества они ни одному слову не верят.

– Сисадмином работал, – признался Арамис, – не учителем же математики идти. А фундаментальная наука у нас не оплачивается.

– Навыки остались?

– Остались. А мы что, на Лесопилку сеть тянем?

Правый хмыкнул и сделал в анкете какую-то пометку. Наверное, «наглый врун». Моджахед наклонился к Левому и что-то сказал ему на ухо, что именно – Арамис не расслышал.

– Мы идем ловить беглых заключенных, – пояснил Левый, – насколько я понимаю, боевой опыт и опыт выживания в Зоне у вас достаточный. Почему хотите с нами?

А вот тут врать не следовало: слухи, что Арамис потерял Сокола, наверняка уже расползлись.

– У меня в том районе пропал друг, – честно ответил он, – и другие люди, говорят, пропадают. Если там шайка беглых зэков орудует – это шанс найти людей.

– Благородная цель… – протянул Правый и как-то со значением покосился на Моджахеда.

Этот обмен взглядами Арамиса заинтересовал: раньше он считал, что Моджахед – рядовой боец, но, похоже, ошибался, и над Мундирами сталкер был главным. Или руководил операцией, что более вероятно, а значит, его голос был решающим.

– Арамис нам подходит, – припечатал Моджахед. – Самый надежный человек – идейный. Деньги не гарантируют лояльности, а Арамис не подведет.

Левый нахмурился, Правый хмыкнул, но оба промолчали.

Моджахед подписал заявление Арамиса и подвинул Мундирам, чтобы они завизировали.

– Значит, так. Арамис, собираешься и через три часа подходишь на нашу базу. Ты знаешь, где это?

– Да.

– Обмундирование дадим, оружие – тоже, но если есть свое – бери, сам понимаешь, чем завербованных снабжают. По рукам?

– По рукам! – весело отозвался Арамис и поднялся.

За ним уже стояла настороженная, прислушивающаяся к расспросам очередь.

Собирать было особо нечего: Арамис покидал в рюкзак стандартный запас медикаментов, самые необходимые арты типа «облегчалки», любимый пистолет – «Беретту-92», которую предпочитал не из-за характеристик, а в силу изящного дизайна. Сокол всегда посмеивался над этим, называя Арамиса «выпендрежником» и «сталкер-хипстером». Добавил запас патронов. Больше ничего решил не брать – схрон и запас оружия у них с Соколом был общий, а ну как вернется друг, понадобится ему что-то…

Оставшееся время Арамис просто продрых, поставив будильник: перед операцией выспаться – основное, неизвестно, когда в следующий раз удастся. Снилось странное: тюрьма, нары, молчаливые, бритые налысо люди с язвами на руках. Он проснулся в дурном настроении, подхватил рюкзак, выпил в баре чашку кофе и за полчаса до назначенного времени был на базе военсталов.

Если остальные группировки предпочитали не отсвечивать вне Зоны и базы имели уже за Периметром, то военсталы, сила официальная, не скрывались – обнесенная забором с колючей проволокой по верху военная часть, КПП на входе, все серьезно.

На КПП солдатик-срочник потребовал у Арамиса документы. Вместо удостоверения личности Арамис продемонстрировал подписанный контракт.

– В рюкзаке что? – спросил рядовой.

– Лекарства, одежда, оружие, артефакты.

– Не положено! – уперся дежурный.

Арамис внимательно на него посмотрел: обрит под машинку, шея тощая, уши торчат и просвечивают красным, нос в прыщах, подбородок – в юношеском пуху. Лет восемнадцать, только призвали. И конечно, хочется мальчишке не у входа в военную часть торчать, а попасть в Зону, посмотреть, пощупать, может, бабла срубить… Завидует, в общем, сталкерам.

– Мне можно, – ответил Арамис, – нам сказали со своим приходить.

– Не положено оружие на территории воинской части! – Пацан засопел и крепко сжал АК.

– Позвони руководству и уточни, – посоветовал Арамис. – Я у тебя на КПП ничего оставлять не буду.

Из будки высунулся второй солдат – мелкий, чернявый, но постарше.

– Что тут?

– Сталкер с оружием и артефактами. Говорит, ему можно.

– Зэков ловить? – чернявый обращался к Арамису.

– Так точно, – хмуро откликнулся он.

– Можно, – подтвердил чернявый, – проходи. Пропусти его, салага.

Салага, насупившись, посторонился, и Арамис наконец-то попал за забор. Ничем эта воинская часть не отличалась от других: чистый плац, вездесущие туи у двухэтажного длинного здания, административные корпуса (стены выкрашены желтой краской). Солдат видно не было. Арамис покрутил головой, раздумывая, куда ему идти.

– Прямо и налево, первый подъезд, – крикнул вслед чернявый.

Сопровождать сталкера никто не стал – дух раздолбайства и анархии, витающий над Зоной, проникал и сюда. Арамис ни разу с военсталами не сотрудничал на официальных началах, и ему было любопытно, как происходит отправка военных в Зону – не нужно пробираться тайком, входишь, наверное, как белый человек, под «Прощание славянки»…

У искомого подъезда, привалившись к нагретой солнцем стене, курил Моджахед, по-прежнему одетый не по уставу.

– Здорово, – они пожали друг другу руки. – Ты первый. Сейчас мы вас всех запишем, выдадим оружие, потом построим и поедем.

– Ты мне скажи, у вас с дисциплиной как?

– У кого – у нас? У военных? Бардак и диктатура. А в нашей группе будет как обычно. Я – главный, а там разберемся. Вас, бойцов, пятеро. Пойдешь моим заместителем?

Арамис смутился.

– Да я, наверное, не самый опытный.

– Зато самый заинтересованный, не сбежишь, хабара набрав. А то знаю я нашего брата, сам такой.

– Что есть, то есть, – Арамис, улыбнувшись, развел руками. – Ладно, пойду. Всего, значит, пятеро и ты – шестой? Три двойки?

– А зачем больше? Можно было хоть тридцать человек набрать – ты же сам видел, сколько желающих. Но я только надежных взял – за фига мне сброд в Зону тащить, чтобы они меня же и прирезали?

– А что за зэки-то?

– Да хрен знает. Сбежали какие-то и в Зоне решили спрятаться. Думаю, не найдем. Они уже или сгинули, или в сталкеры записались. И уж совсем я не верю, что зэки виноваты в пропаже людей, они же небось не каннибалы…

Разговор пришлось прервать – к ним спешил Боров. В который раз Арамис поразился тому, насколько внешность не соответствует действительности. Боров был лучшим стрелком Зоны – это все признавали. Он не задирал нос, с удовольствием натаскивал новичков (Арамис сам учился у него стрельбе из пистолета), и не проходило и недели, чтобы его не вызвал на «дуэль» какой-нибудь задира. Против Борова шансы были – как против Вильгельма Телля. Он никогда не промахивался. Посмотрев на мишень и почесав репу, задира неизменно выставлял Борову коньяк или пиво и шел учиться.

И при этом Боров был не просто толстым, он был огромным.

Туша, как у бегемота, складчатая, неряшливая. Боров обильно потел, багровое лицо его с глубоко упрятанным между монументальными щеками носиком-пуговкой, лоснилось, пальцы-сардельки, казалось, не способны были пролезть к спусковому крючку, а сам Боров – не пробежит и пяти метров. Однако двигался он с необычной для столь толстого человека грацией, был подвижен, вынослив и ловок. И очень, очень опасен. Многие считают толстяков благодушными добряками – и обманываются. Боров был не добродушнее кабана-мутанта.

Арамис относился к нему с уважением.

Боров сунул ему потную руку, с Моджахедом тоже обменялся приветствием.

– С прибытием, товарищ Пупкин, – улыбнулся Моджахед. – Затейники вы, ребята. Один – Арон Курочкин, другой – Васисуалий Пупкин. Остальные не лучше. Даже Иван Иванович Иванов есть.

– Это кто так? – пропыхтел Боров.

– Это Хантер так.

– Могуч мужик… Слушай, Моджахед, не в обиду, но я с твоим дерьмом не пойду. Ты же «макаровы» всем раздашь, угадал?

– Ну а что еще?

– Да лучше бы рогатки. Я тут свое принес, – и Боров тяжело опустил на землю рюкзак. – Если понадобится, и других вооружу.

– Зря ты так на «пээм», – патриотично обиделся Моджахед.

– Зря, если пистолет допилен и доработан. А если новые – они же дребезжат и стреляют, куда бог пошлет, а не куда надо.

Арамис внимал, помалкивая.

Постепенно подтягивались остальные: пришел «Иванов» – Хантер, похожий на молодого Клинта Иствуда мужик, плохо говорящий по-русски. Кажется, он был канадец, а может, американец – Арамис про него слышал, но близко не общался.

Пришел Чукча – напарник Борова, узкоглазый и вечно недовольный. Моджахед, широко улыбаясь, представил его остальным:

– А это, господа сталкеры, Родион Шухов. Знакомьтесь. Выпендрежники.

– Сам-то как бы назвался? – прогудел Боров.

Моджахед поскреб в затылке.

– Изей Кацманом, наверное. Ты прав. Не знаю. Как стукнуло бы в голову – так бы и назвался.

Не хватало еще одного человека. Вскоре он появился, и Арамис уронил челюсть на грудь: от КПП к ним шла невысокая широкоплечая женщина с короткими соломенными волосами. Арамис про нее слышал – Кузя, барышня строгая и решительная. Но – барышня.

– Тьфу! – сплюнул Чукча. – Слушай, Моджахед, о таком предупреждать надо. Баба в команде – не к добру.

– Не тебе с ней в паре стоять, – успокоил Моджахед. – А опыта у Кузи, между прочим, поболее, чем у других. И боец она отличный.

– Женщина не может быть отличным бойцом, – наставительно произнес Боров, – это уже или не совсем женщина, или не совсем боец.

– При ней не ляпни, – предупредил Моджахед. – Привет, Кузя!

– Привет, красавчики.

Голос у нее был низкий, с хрипотцой, на вздернутом носике – веснушки, на щеках – ямочки, под стандартным армейским камуфляжем «жаба» угадывалась соблазнительно пышная грудь. Кузя улыбалась, но серые, в коротких рыжеватых ресницах глаза смотрели неожиданно серьезно. Арамис понял, что влюбился и пропал. Влюблялся и пропадал он по десять раз в месяц, поэтому привычное состояние отслеживал безошибочно.

– Хай, – Хантер шагнул вперед, Кузя протянула руку, но Хантер, вместо того чтобы пожать ее, коснулся губами запястья. Девушка покраснела. – Буду счастлив считать вас моей напарником.

– Сочту за честь, – Кузя отвесила шутливый поклон. – Все или ждем кого?

– Все, – кивнул Моджахед. – Сейчас вооружимся и обсудим план операции, а через полтора часа уже будем в Зоне.

Моджахед провел команду в комнату, похожую на школьный класс – парты (правда, на каждой – по ноутбуку), проектор и белый экран, грифельная доска. Расселись по двойкам. Место рядом с Арамисом осталось свободным – Моджахед сел за учительский стол.

– Выкладывайте, у кого что, – скомандовал он. – Недостающее выдадим.

Все явились со своим оружием – по крайней мере, с ножами и пистолетами. Привычный ствол однажды спасет тебе жизнь – потому что ты знаешь, как он лежит в ладони, умеешь устранять задержки, помнишь его отдачу, достоинства и недостатки. Привычный пистолет не цепляется за кобуру… И доля секунды, потраченная на возню с чужим оружием, может оказаться решающей.

У Хантера был «Дезерт Игл», совершенно фаллический, но донельзя подходящий самому «черту нерусскому», как охарактеризовал его Боров. У самого Борова при себе имелся целый арсенал, но в поясной кобуре стрелок носил банальный «Форт».

– Привычка, – пояснил Боров. – Столько лет он у меня – уже как продолжение руки воспринимается.

Чукча вооружился «Глоком» – довольно распространенной в Зоне семнадцатой моделью.

Немного смущаясь, Арамис выложил на ствол свою «Беретту» и обнаружил, что у Кузи такой же пистолет.

– Зато красиво, – прокомментировал Боров. – Арамис, может, тебе что-то другое подогнать?

– Нет уж. Сам сказал – как продолжение руки.

Артефакты у всех были более-менее одинаковые: лечебные, «облегчалки» и так, по мелочи. Серьезного никто не нес – рассчитывали поживиться хабаром на месте. А вот про аптечки сталкеры дружно «забыли».

– Жмоты, – прокомментировал Моджахед. – Ну как есть – скряги и сквалыги!

– Наемный персонал, – напомнил Арамис, – и вы обещали нас всем необходимым обеспечить.

– Перекисью и йодом? Это же армия! Здесь же ничего нет!

– Не верю я ему, – громким шепотом прокомментировал Боров, – и никто не верит, кроме, может быть, Хантера, в силу его происхождения.

– Рррразговорчики! – рявкнул Моджахед. – Ладно. Получите стандартные аптечки, вот такие.

Он отстегнул с рюкзака аптечку и принялся раскладывать на столе содержимое:

– Перекись, антибиотики, от поноса, обезболивающее. Шприцы видите? Тут морфий, это если совсем гаплык. Целокс – на случай артериального кровотечения. Пользоваться все умеют? Нет? Рассказываю: пакетик надорвать, порошок засыпать в рану, поверх – повязку. Кстати, о повязках: вот кат, вот обычный жгут, а это – израильский бандаж. И бинты, понятно. Ну, будем надеяться, не пригодится. Если кто решит морфин просто так кольнуть и прибалдеть – пойдет обратно. И уже без аптечки.

– Давать будут оружие? – спросил Хантер. – Винтовка, ружье, пулемет?

– Гатлинг! – заржал Моджахед. – АК получите. И патроны. Еще вопросы? Может, портянки кому нужны или там сапоги кирзовые?

– Моджахед, – протянула Кузя, – дорогой, что ж ты тут нам жадного прапора изображаешь? Мы же тебя знаем, какая у военсталов снаряга – тоже знаем, а ты про кирзачи втираешь. Будто мы побираться пришли, а не работать.

– Понимаешь, Кузя, – Моджахед ласково улыбнулся – борода раздвинулась, сверкнули белые зубы. – Деньги на операцию выделяют, только если она потенциально прибыльная. А это – не наш случай. Мы идем ловить беглых зэков. Так. Переходим ко второй части собрания. Арамис, включи проектор.

Проектор заработал, и на белом экране за спиной Моджахеда появились два фотопортрета. Мужчины, обоим около тридцати. Один – светловолосый, другой – брюнет восточной наружности. Из особых примет – военная форма. Фотографии, видно, из личного дела. Хантер присвистнул, выразив общее настроение.

– Да, – согласился Моджахед. – Военные офицеры. Серьезные ребята. Предположительно вооружены, но и так – опасны.

– А чего их в Зону понесло? – осведомился Боров.

– А вот этого не знаю. Вроде решили здесь укрыться от трибунала.

– За что судили? – спросила Кузя.

– Чего не знаю, того не знаю, не спрашивай. Вроде за убийство мирных жителей. Говорят, целую деревню вырезали… а как на самом деле – поди разберись.

Арамису миссия нравиться перестала. Вот правильно говорят: не связывайся с государством, ничего хорошего не получится. Звали ловить беглых зэков, а оказывается – двух офицеров. С выучкой небось получше, чем у всей команды вместе взятой. И ребята, судя по фотографиям, были славные – хорошие такие лица, не тупые, не жестокие… Не станут офицеры похищать сталкеров. Ну ладно, был бы один – можно было бы на помешательство списать, но не вместе же они каннибализмом промышляют.

– Зовут их как? – задал вопрос Чукча.

– Нам не надо, нам и не сказали, – Моджахед отвел взгляд. – Друзья, я все понимаю. И если кто сейчас решил от участия в операции отказаться – я тоже пойму.

Начались переглядывания и перешептывания, но никто не поднялся и не вышел.

– Так вот, – продолжил Моджахед. Кадр на экране сменился – теперь это была карта Зоны. – Наша задача – обнаружить беглых заключенных. Как их зовут, за что судили и прочее – не наши проблемы. Предположительно заключенные прошли через периметр в районе западного КПП, – Моджахед указал на карте, – потом некоторое время двигались по дороге и с нее свернули в лес. Их преследовали наши же. Один из заключенных был ранен, ядовитой лианой ему прилетело. Насчет второго – неизвестно. Судя по следам, заключенные движутся в район Лесопилки.

– Оба одни? – уточнил Хантер, заметил, что его никто не понимает, и переформулировал: – Без проводник?

– Да, без проводника. Предположительно.

– Позволь-ка, красавчик, – поднялась Кузя. – Двое военных, к Зоне отношения не имеются, скрываются в районе Лесопилки уже сколько? День, два, неделю? И до сих пор их считают живыми? И прошли они в Зону на нашем КПП? А потом топали по военсталовской дороге километров пятнадцать? Не верю, как говорил Станиславский.

– За что купил, за то и продаю, – огрызнулся Моджахед. – Слушай, Шерлок, тебя наняли расследование вести или зэков ловить?

Кузя надулась, села на место, скрестив руки на груди.

– Значит, если больше никто не хочет блеснуть дедукцией, план действий такой: наша операция – официальная, поэтому зайдем через западный КПП и прогуляемся по дороге на северо-запад. Транспорт нам не дадут, я спрашивал, потому что все время цивилизованно топать не получится. Далее – сворачиваем еще севернее, к Лесопилке, по следам беглых зэков. Следов, понятно, уже нет, но на карту они нанесены. Вопросы по маршруту?

– Никак нет, – отозвался Арамис. – А пожрать нам дадут сегодня?

Моджахед скривился, как от зубной боли, и показал Арамису кулак.

Обедом их все-таки накормили – в столовой части, но отдельно от солдат и, как подозревал Арамис, вкуснее. Хотя гороховый суп был пересолен (и мяса в нем обнаружить не удалось), а в гречке могло бы быть побольше тушенки, но грех было жаловаться. Арамис даже добавки попросил.

После сытного обеда выдвигаться совершенно не хотелось, и Арамису пришлось напомнить себе, что делает это все он ради Сокола, а значит, отступать нельзя. Сонную одурь как рукой сняло. Моджахед выдал отряду боеприпасы и автоматы и повел через территорию части к западному КПП.

Если войти собственно в часть было сравнительно легко, то выйти из нее в Зону – задачка та еще. Сталкеры никогда не пользовались официальными воротами, предпочитали проникать за Периметр в других местах и другими путями – поэтому сейчас чувствовали себя на экскурсии.

Ближе к Периметру меры безопасности возрастали, и безмятежная воинская часть становилась вполне боеспособным объектом. Сначала – не очень широкая, метров пятнадцать, полоса отчуждения, ограниченная по бокам стенами части. Потом – колючка, видимо, под напряжением, КПП – не те салаги, которых встретил Арамис на входе, а «деды», серьезные и сосредоточенные, или вовсе контрактники. Пролезть через колючку в принципе можно было, но неизвестно, сколько шуму при этом наделаешь и не получишь ли пулю в задницу. Потом – бетонная стена в полтора человеческих роста с «сечкой», запрещенной, между прочим, Женевской конвенцией, поверху. Все серьезно: три вышки, на каждой – пулеметчик. Муха не пролетит, враг не проскользнет. Косые лучи заходящего солнца красили деревянные вышки в багряный, и сооружения навевали мысли не об аномальной Зоне, а о простой уголовной, зоне.

Кстати.

Арамис шел впереди всех, рядом с Моджахедом, напарник по сторонам башкой не крутил – ему все было знакомо, – но вид имел сосредоточенный. Еще бы, не каждый день наемных сталкеров проводят этой дорогой. Расспрашивать Моджахеда Арамис не решился, просто вспомнил слова Кузи. Девочка-то не зря, похоже, сомневалась: Периметр здесь не пройти.

То есть не пройти без знакомств и полезных навыков.

Беглые же офицеры, если верить легенде, проскользнули. Ну чисто Моисей и воды морские! Расступилась колючка, отвернулись часовые, отключилась сигнализация. Помогли беглецам? Или все проще: не здесь они проскользнули?

Если принять второй вариант, смысл экспедиции становится, мягко говоря, сомнительным, понятно и ежу, а уж сталкерам – тем более. И все же никто не отказался. Ладно, Арамис плевать хотел на зэков, его задача – найти Сокола. Боров и Чукча хотят срубить бабла и, может быть, несмотря на неприязнь анархистов к «рабам», свести полезные знакомства.

А зачем идет та же Кузя?

И тем более Хантер?

Сейчас и не спросишь, надо дождаться привала, поговорить наедине.

Постовые у стены проверили документы: Моджахед предъявил удостоверение (что в нем написано, Арамис подглядеть не успел) и большую, с кучей печатей, бумажку, видимо, подтверждающую права остальной команды. Открылись ворота, пропуская. Еще одна полоса отчуждения – и Периметр.

Если до этого Арамис еще сомневался в неправдивости легенды, то сейчас ему все стало понятно.

Периметр строили сразу после появления Зоны. Скорее, не осознавая опасность, а повинуясь советскому рефлексу: непонятное – засекретить, никого не впускать, никого не выпускать. Местные жители, не уехавшие в первые дни, оказались обречены, как жители чумных деревень в Средневековье. Но опять же повинуясь советскому рефлексу, чиновники половину денег, выделенных на Периметр, разворовали.

Вблизи Периметр впечатлял – Великая Китайская стена современности, двое часовых могут пройти бок о бок (у основания стена толще, к верху сужается), высота – метров шесть, колючей проволоки – целые мотки, ворота – бронированные, тараном не возьмешь. Красота. Особенно если не знать, что в паре километров от части стена пониже, потоньше… а кое-где бетона не хватило, и просто протянули проволоку или поставили деревянный забор. Патрули редкие. Кроме того, солдаты тоже хотят есть. И за взятку (если знать, кому давать) пропускают сталкеров.

Нужные контакты налаживались здесь, на Большой земле, в поселках типа Челноков.

Арамис представил двух военных, в чем-то обвиненных и решивших бежать в Зону… ну, сталкеры бы знали. Не через час, так через два все сталкеры Челноков знали бы об этом. И до Лесопилки добраться у офицеров шансов не было.

Ворота непосредственно в Зону напоминали фантастические фильмы, были тяжелыми, толстыми и хорошо охранялись. Снова проверили документы, разве что сетчатку глаз не сличили, и, наконец, распахнули небольшую калитку, предназначенную для отправки в Зону пешей экспедиции.

«Нет уж, – подумал Арамис, – ну их на фиг, бюрократов. Мы лучше – на брюхе, знакомым путем». Не так часто приходится Периметр пересекать, а эта проверка все желание по Зоне пройтись убивает.

Границы устанавливали наугад.

И все же с первых шагов Арамис ощутил Зону.

Еще нависала стена Периметра, еще не стихли голоса постовых – но команда ступила в Зону. Здесь, с самого края, нечего было и рассчитывать найти редкий артефакт, мало было аномалий и мутантов – лишь иногда забредали слепые псы и радиоактивные кабаны, но что-то изменилось, почти неуловимое, не фиксируемое органами чувств, но будоражащее подсознание.

Глубоко, шумно вздохнула и рассмеялась Кузя:

– Ох, Зона-матушка!

Мужчины, не склонные к таким проявлениям чувств, промолчали, но ощутили примерно то же: родное прикосновение немного другого воздуха, будоражащее предвкушение опасности.

Дорога плавно изгибалась – белая, грунтовая, с полоской короткой запыленной травы посередине. Где-то там, на Лесопилке, пропал Сокол и сгинуло множество хороших ребят. Впереди притаились аномалии, ждали добычу мутанты…

Арамис был готов к встрече с ними. Он вытащил пистолет, проверил, есть ли в стволе патрон. Другие сделали то же самое.

– Ну что, сталкеры? – спросил Моджахед. – Готовы? Надерем Зоне задницу, она это любит!

Часа полтора шли хожеными тропами. Понемногу начало смеркаться, птицы расщебетались на сотни голосов, в высокой, по пояс, траве затянул песню сверчок – лениво, еще по-весеннему. Арамис воспрянул духом и перестал сомневаться, что у него получится отыскать напарника. Появилась уверенность, что он жив.

Пока остальные проверяли путь гайками с белыми, красными, оранжевыми тряпичными хвостами, Арамис присматривался к деталям. До лесопилки часов пять ходу. До темноты добраться туда, скорее всего, не получится, и придется ночевать в охраняемом бункере «рабов».

Небольшой пролесок закончился желтым от цветущей травы полем с алыми латками маков. Недалеко от тропы угадывалась гравитационная аномалия: трава была уложена по часовой стрелке, лепестки маков будто приклеены к земле. Свечи тополей делили поле на две части и отбрасывали длинные закатные тени, а солнце медленно сползало к деревушке, утопленной в буйствующей зелени.

За шуршанием одежды и перешептываньем Арамис не сразу заметил, что Зона притихла: смолкли птицы, больше не стрекотали насекомые, даже комары и слепни попрятались.

У Моджахеда, шедшего в авангарде, тренькнул ПДА. Отстегнув его от пояса, он прочитал сообщение, остановился и витивато выругался.

Возле него тотчас нарисовалась Кузя:

– Что такое?

Бородач пожевал губами, обвел отряд тяжелым взглядом:

– Писец, мужики… и дамы. Отбой тревога. Возвращаемся.

– Твою мать, – Боров сплюнул. – Ты не офигел? Наше время денег стоит.

– Между прочим, да, – подал голос Чукча, многозначительно оглаживая ствол АК.

– Пишут, что перестреляли зэков, – сказал Моджахед. – Рекомендуют воздерживаться от посещения Лесопилки.

Настроение Арамиса тотчас испортилось. Отступать от задуманного он не собирался и теперь думал, как бы сагитировать Борова и Чукчу продолжить поход, но без участия «рабов». Темная история с беглыми офицерами нравилась ему все меньше.

Хантер проговорил с деланым сожалением:

– Эта мог бить хорошая охота.

Арамис отлично чуял вранье, и если Моджахед искренне негодовал, потому что рассчитывал получить нехилую прибыль, то Хантер – радовался, хотя и старался это скрыть. Вроде он позиционировал себя вольным сталкером, но Арамис не верил в его легенду: все знали, что на территории Зоны орудуют натовцы. В открытую действовать они не могут, но подкупать, выдавливать, стравливать группировки с помощью агентов – вполне.

– Янки гоу хоум, – проворчал Чукча и стрельнул в Хантера взглядом. – А вот «бить» мне нравится.

Канадец промолчал.

– Уходим, – повторил Моджахед. – Рассчитываю на ваше благоразумие.

– Это ты уходишь в пешее эротическое путешествие, – скривилась Кузя и указала на стремительно темнеющее небо.

Все поняли без слов: скоро будет выброс, и нужно искать укрытие. Здесь, возле Периметра, выбросы не такие злые, как в сердце Зоны, некоторым счастливцам, застигнутым врасплох, даже выживать удавалось. Правда, одни повредились рассудком, а другие стали страдать припадками наподобие эпилептических.

Арамис снял с пояса ПДА, глянул на карту:

– До бункера километр пути, если поторопимся, успеем.

– Можно отсидеться в каком-нибудь подвале в деревне, – предложила Кузя. – У меня тут метки в ПДА… В общем, за мной, там есть заброшенное зернохранилище с отличным убежищем.

– Бункер надежней, – почти без акцента проговорил Хантер и требовательно посмотрел на Моджахеда, тот, видимо, намека не понял:

– Ага, знаю зернохранилище. Давай туда.

Арамису подумалось, что Хантер решением недоволен, но по каким-то причинам не смеет возражать. И вообще, Хантер ведет себя так, будто он что-то знает, но недоговаривает.

Проверяя путь гайками, Кузя устремилась к деревне прямо через поле, рассекая желтые цветы, как маленький корабль – волны. Небо впереди наливалось краснотой, появился характерный едва различимый звон. Словно ток бежит, но не по проводам, а по воздуху. Ощущение были, как перед грозой: такая же гнетущая тишина, так же все живое стремится в укрытия, пробуждаются инстинкты и вопят: «Беги, спасайся, грядет беда». И, невольно пригибаясь к земле, будто тяжелое небо способно обрушиться, люди бегут, гонимые первобытным страхом, как лесные звери – от надвигающейся стены огня.

Обычно в деревнях прячутся мутанты, но сейчас их можно не опасаться. Выскочили на крайнюю улицу, по грунтовке рванули мимо домов, окруженных непролазными зарослями вишен и малинника, мимо покосившихся сараев и ржавых ворот гаражей.

Вдалеке замаячила бетонная стена ангара с проржавевшей, но еще целой крышей. Начало ломить кости, мозг словно превратился в ртуть – мысли перекатывались лениво, решения давались с трудом.

Первой ворот достигла Кузя, ударила их ногой и отскочила в сторону: они не открылись. Боров решил, что в девушке мало массы, и навалился на створки всем своим немалым весом, но и у него ничего не получилось, как он ни кряхтел. Арамис попытался помочь, но сообразил, что ворота заперты изнутри, затарабанил в них:

– Откройте, вашу мать, мы ж тут передохнем!

Но ответа не последовало: то ли окопавшиеся там сталкеры не слышали стук, то ли попросту не хотели рисковать.

– Точно изнутри заперты? – спросил Чукча, щурясь еще больше и потирая висок.

– Ну да, – кивнула Кузя. – Видишь, они внутрь открываются, а замка нет.

– Не по-человечески, – пророкотал Боров. – Узнаю, кто крысятничает – шкуру спущу.

Арамис зашагал к домам, благо, они были недалеко, и крикнул на ходу:

– Возвращаемся и ищем убежище в деревне. Разбиваемся на пары, кто найдет что-то подходящее, зовет остальных.

Рядом пыхтел красный, потный Боров, и во взгляде его читалась ненависть.

Арамису в напарники досталась Кузя, но радоваться сему факту не было ни времени, ни возможности. Девушка выхватила такую же, как у него, «Беретту», выбежала во двор, перепрыгнула через наполовину сгнившую детскую коляску.

Погреб стоял особняком: строение в человеческий рост со щербатой деревянной дверью, со скошенной бетонной крышей, уходящей в землю. Кузя метнулась к входу, прижалась к стене.

– «Женщина вперед» тут не прокатит, – улыбнулась она, пропуская Арамиса внутрь. Скинув рюкзак, он нацепил налобный фонарик и, пригибаясь, сбежал по ступенькам.

Арамис бросил взгляд на небо, где в наступающей кроваво-красной мгле клубились синие молнии.

Подвал был небольшой, три на три метра, но, слава богу, располагался достаточно глубоко – когда Арамис спустился, перестало ломить кости, звон стих.

Луч фонаря прополз по стенам, по покосившимся полкам, бутылям со вздувшимися крышками, ящикам, где что-то гнило.

– Чисто, – крикнул он. – Сюда выброс почти не добивает. Зови всех.

Донесся ее звонкий голос, затопали по ступеням берцы, и вскоре она спустилась, волоча рюкзаки – свой и Арамиса. Он бросился ей помогать.

– Они тоже нашли, где спрятаться, – сказала девушка и чихнула. – Фууф, повезло.

Арамис наконец перевел дыхание и позволил себе порадоваться. Кузя привалилась к стене и направила луч фонаря в лицо Арамиса, он закрыл глаза рукой и отвернулся, улыбаясь.

– Выброс еще не в разгаре, – проговорила Кузя, переходя подальше от выхода. – Нас тут потреплет знатно.

Арамис скривился и потер висок: в голову будто муха залетела и жужжала, жужжала. А потом мир утратил материальность и начал расплываться, распался на миллионы красноватых пикселей. Девушка вскрикнула и невольно придвинулась к нему, он нащупал ее ладонь и сжал, отмечая, что ощущения изменились. Ни разу выброс не заставал его врасплох.

Тело и мысли словно состояли из тысячи дрожащих ртутных шариков, пространство было плотным, обступало, сжималось кольцом. Во рту горчило, воздух казался тягучим, раскаленным, хотелось зарыться в землю, сунуть голову в ледяную воду.

Есть версия, что во время выброса Зона тасует колоду, перераспределяет карты и заново раздает козыри, по-новому распределяет аномалии, и старые хоженые тропы становятся негодными. Вчера ты был любимцем, а с сегодняшнего дня тебя начинают преследовать неприятности.

Наступил момент, когда казалось, что глаза выдавит из черепной коробки, а барабанные перепонки лопнут. Кузя застонала и прижалась щекой к плечу Арамиса. Он и сам с удовольствием бы к кому-нибудь прильнул – страшно все-таки, когда тебя так колбасит.

А потом мир приобрел привычные очертания, невидимые тиски разжались. Застонав, Кузя потеряла сознание – Арамис успел ее подхватить, чтоб головой о ящик не ударилась. Положил на бетонный пол, а сам сел на корточки и помотал головой, стараясь вытрясти назойливый звон.

– Кажется, пронесло, – сказал он сам себе и похлопал Кузю по щекам. – Подруга, подъем.

К счастью, она открыла глаза, поднялась на локтях и прошептала:

– Девушек бить нехорошо. Разве тебя не учили?

– Не-а, у меня соцпедзапущенность, – парировал он.

Кузя поднялась, держась за стеночку.

– Этот подвал воняет гнилью, как наше несостоявшееся задание, – проговорила она, достала из кармана скомканную сигаретную пачку и протянула Арамису.

Он развернул ее:

– Зачем мне это? Пачка как пачка, «Мальборо». Не курю и тебе не советую.

Кузя прищурилась:

– А ты получше на нее посмотри. Ничего странного не видишь? Обрати внимание на страну, где сделаны эти сигареты. Ты не таращись так, я ее недалеко от запертого ангара подняла, это тебе первый ключик. Второй потом дам.

Арамис посветил на пачку и присвистнул:

– Мэйд ин Ю Эс Эй. Фига се… Стоп! А вдруг сигареты в «Дьюти фри» купили?

– Всякое возможно, – проговорила Кузя. – Но Хантер очень не хотел в ангар. Он и не особо туда торопился, ты обратил внимание? И сообщение кому-то писал с ПДА.

– Этого не заметил, не до того было.

– Никто не заметил, – пожала плечами она. – И соваться к лесопилке нам не рекомендовали. Теперь складывай фрагменты в картинку и делай выводы.

Арамис вскинул брови:

– Полагаешь, что в ангаре засели натовцы?

– Похоже на то. И возле лесопилки они же. И они же занялись беглыми зэками. Если найти беглецов раньше, то можно узнать много интересного. Наверняка и о сталкерах, пропавших в окрестностях, что-нибудь всплывет.

Не понравилась Арамису ее теория. Если натовцы виновны в исчезновении сталкеров, скорее всего, все пропавшие видели то, что им не положено, а следовательно, подлежали уничтожению. Сокол мертв? В голове не укладывается.

– Какой твой интерес в этом деле? – спросил Арамис.

Кузя дернула плечом:

– Шкурный. Мне нужно знать правду, как и тебе, потому и делюсь с тобой, а не с кем-то еще. И если мы не пойдем сейчас по горячим следам, потом будет поздно.

– Согласен, – кивнул он и остолбенел, пораженный догадкой, какая роль в команде отведена Хантеру: он чистильщик. Если сталкеры узнают лишнее, то он устранит их. – Чертовы американцы, в нашей Зоне, как у себя дома, – он воровато огляделся. – Предлагаю потеряться, пока остальные от выброса не отошли.

Она мотнула головой:

– Не, опасно. Давай я закачу истерику, что время-деньги пропали, предложу куда-нибудь пойти за артами – в сторону, противоположную начальному маршруту. Все откажутся, ты согласишься. Ок?

– Вариант.

С улицы донесся голос Моджахеда:

– Народ, есть кто живой?

– Есть, – отозвалась Кузя и побежала к ступенькам.

«Почему Кузя? – думал Арамис, шагая за ней. – Симпатичная ведь девушка. Надо спросить при случае».

Смеркалось. Тихая после выброса Зона еще не пробудилась. Моджахед и Рыжий стояли на дороге, к ним шагал Боров, следом семенил Чукча. Хантер показался, когда все уже собрались. Остановился в сторонке и скрестил руки на груди. Арамис постарался его не замечать, но невольно все равно поглядывал.

– И че теперь делать? – пророкотал Боров, выпятив толстое, как рюкзак альпиниста, брюхо.

Моджахер развел руками:

– По домам расходиться.

– Да щаз, – возмутилась Кузя, подбоченясь. – Зря, что ли, такой путь проделали? Я, между прочим, по Зоне соскучилась и обратно не собираюсь.

– За базар отвечать надо, – поддакнул Чукча.

– Оружие конфискуем – за моральный ущерб, – сказал Боров, Моджахед собрался было возмутиться, но захлопнул варежку – Боров был взбешен, ноздри его трепетали.

Моджахед аж отступил на два шага.

– Мужики, а давайте посмотрим, кто закрыл ворота ангара, и надерем им задницы! – радостно предложила Кузя.

Хантер занервничал:

– Ви как хочешь, я умирать не собираться.

Ага, попался, гад, за своих боится! Права была Кузя, ой, права.

– Моджахед, что думаешь? – она подмигнула бородачу. – Не по-людски это. Надо знать героев и разнести весть по Зоне. Конфискованное добро поделим, а?

– Дело говоришь, – кивнул он. – Не по-мужски это. Зона должна знать героев.

Ай да молодец девчонка! Грамотно Моджахеда проверяет. «Рабы», похоже, не в курсе, что происходит, если и есть среди них крот, работающий на натовцев, то не здесь. Американцы – чужаки в Зоне и потому держатся на предателях, подкупе и шантаже.

– Ну их козе в трещину, – проговорил Арамис. – А вдруг перестрелка завяжется?

– И я о том же сказал! – поддержал его Хантер.

Кузя выяснила, что ей было нужно, и ломаться не стала:

– Ну и ладно. Короче, назад я не собираюсь, на Лесопилке делать нечего. А вот на Кочки сходила бы. Выброс прошел, там может появиться знатный хабар. Кто со мной?

– Совсем дура? – проговорил Боров с сочувствием. – Сейчас куда ни пойди, везде хабар. Так что и мы остаемся. А на Кочки… Там же водится всякое.

– Интуиция – страшная вещь, – она улыбнулась, сверкнув белыми ровными зубами. – Кто со мной?

Если бы Арамис не знал ее коварного плана, отказался бы, даже несмотря на то, что девушка ему нравилась. Много лет на Кочках кроме зыбучих болот, мухоморов и агрессивной живности в виде упырей и зомбаков не было ничего интересного. А еще там многие гибли. И туман был злой, попадешь в такой – неделю будешь круги нарезать, пока с голоду не помрешь или тебя кто-то не сожрет.

– Ждем тебя три дня и заказываем панихиду, – сказал Чукча.

– Ох, мальчики, какие вы нежные!

– Баба дура не потому, что дура, а потому, что баба, – пророкотал Боров ласково.

– У меня это от цвета волос, но ниче, жива, – Кузя сверкнула на Арамиса глазами и облизнулась так, что аж жарко стало.

Пришел момент закосить под влюбленного юнца.

– А пойду, – махнул рукой он, украдкой взглянул на Хантера, тот успокоился и строчил в ПДА сообщения своим коллегам.

– Короче, мужики, пошли мы, – улыбнулась Кузя и взяла Арамиса под руку.

– Куда, дурынды? Здесь бы переночевали, – Боров хохотнул. – Мы мешать не будем.

Моджахед обиженно поджал губы:

– Не узнаю тебя, Кузя. Оставайся лучше с нами, зачем тебе этот щегол?

– Сами виноваты, – осклабился Арамис, с сожалением отмечая, что, скорее всего, ему ничего такого не обломится, он интересует Кузю с профессиональной точки зрения. – Не фиг было отказываться.

– Хорошо вам провести время, – съязвил Моджахед. – То есть хорошего хабара.

– И вам, мужики, – Арамис махнул им на прощание и зашагал за Кузей.

Ладная она, правильная, попа круглая – видно, что тренируется девка. Наверное, у нее спортивная фигура, упругая, к ней приятно прикасаться. Воображение нарисовало девушку без одежды, и Арамис вздохнул. Он отлично чувствовал, каким девушкам нравится, за кем стоит приударить, а на кого лучше не тратить время. Кузя при всем ее напускном кокетстве и веселости – человек закрытый, расчетливый, если не сказать, опасный.

Через поле шагали осторожно, помечая путь гайками. Кузины гайки были с белыми тряпичными хвостами, Арамиса – с оранжевыми, ему казалось, что так они заметнее в траве. С сорняков, цветущих мелкими желтыми цветами, опадали лепестки и поднималась пыльца, отчего Кузя чихала, зажимая рот ладонью.

– У лесника переночуем? – поинтересовался Арамис, когда приблизились к тополям, разделяющим поле на две части.

– Больше негде. Но я бы и ночью по лесу побродила: полнолуние, если тучи не набегут, видно будет хорошо.

– Мне тоже не терпится, – сказал Арамис. – Но лучше, когда рассветет: ночью многое ускользнет от взгляда.

– Да, ты прав.

– Может, посидим немного в засаде, подождем, кто из ангара выйдет? Чтобы убедиться, что там действительно натовцы.

Кузя мотнула головой, пригладила волосы. Они были настолько густыми, что при довольно приличной длине стояли «ёжиком».

– У них ИК-датчики и датчики движения. Я и так знаю, что это они, да и ты убедился, что они там, иначе Хантер так их не прикрывал бы. Прям жаворонком раненым прикинулся, который уводит опасность от птенцов.

Обогнув заросли шиповника, зашагали по полю, теперь Арамис был в авангарде и швырял гайки. Солнце уже спряталось, краски поблекли, и алые пятна маков выглядели неряшливо. Арамис все время напоминал себе, что сюрприз в виде аномалии может скрываться за ближайшим кустом.

Он не ошибся: прямо перед березовой рощей гайка растревожила «молнию», аномалия затрещала, заискрилась множеством голубоватых разрядов по границе. У ее основания налился световой сгусток и выстрелил в гайку. Аномалия разрядилась, оставив дымящуюся проплешину в траве.

Швырнув еще гайку и убедившись, что ничего ему не угрожает, Арамис принялся шарить руками по земле, но артефактов не обнаружил.

– Пустая, – вздохнула Кузя. – Нужно некоторое время, наверное, чтоб они зародились. Теперь будет попадаться много пустых аномалий, – на карту в ПДА она нанесла отметку.

– Зато, если смотреть под ноги, можно найти арты, которые остались от старых. Они ведь у тебя помечены, да?

– Потом будем защечные мешки набивать. Прежде с натовцами разобраться надо.

Арамис не удержался от вопроса:

– У тебя тоже кто-то пропал, и ты подозреваешь натовцев?

– Не важно. И не спрашивай больше. Главное, наши векторы движения совпадают.

Да уж, совпадают настолько, что Арамиса пугало влечение к этой девушке. С ней было легко, будто сто лет знакомы, словно в одной стае бегали. Стоп, романтическую чушь – прыщавым юнцам. Может, у нее любимый на лесопилке сгинул.

Мутанты и обитатели Зоны еще не отошли от выброса, и было тихо. Часа два они будут раскачиваться – как раз хватит времени, чтобы добраться к домику лесника.

Шли молча, бросая перед собой гайки, и путь преодолели без приключений. Похоже, сегодняшний день исчерпал неприятные сюрпризы.

Хижина находилась в малиннике, к ней вела протоптанная тропка. Деревянный домик лесника – популярный перевалочный пункт, и потому за ним следили, чинили крышу, окна забили железками, поставили железную дверь, чтоб мутанты не прорвались. Арамис сам пару раз тут ночевал.

Ключ от двери хранился в щели между ступенями.

Внутри домика было две комнаты, по четыре кровати в каждой – старинных, панцирных, застеленных старыми одеялами, пахнущими сыростью. Выбрали «номер» со столом и стульями из огромных пней. Кузя закрыла за собой дверь на ключ, и сразу же стало темно. Девушка щелкнула зажигалкой, и затрепетал огонек, высвечивая очертания предметов. На столе Арамис заметил керосинку, зажег ее спичками.

– Надо же, – проговорил он, усаживаясь на пень. – Кто-то ее заправляет, спасибо доброму человеку.

– Это я, – призналась Кузя, снимая рюкзак. – Сяду на пенек, съем пирожок. Будешь?

– Пирожок? – вскинул брови Арамис.

– Можно и его. Вот тебе стишок-«пирожок»: у машины три педали, у пианино – только две, а это значит, в пианино стоит коробка-автомат.

– Ха! Остроумно. А я думал…

– У меня есть, правильно думал, – Кузя положила на стол пакет, развернула его, и запахло домашними жареными пирожками. – Круглые – с мясом, длинные – с яйцами, чтоб смелее быть. Бабушка в дорогу собирала, я ей сказала, что иду в поход с друзьями.

– Передавай ей спасибо. Ммм, вкуснотища! – проговорил Арамис с набитым ртом.

Он домашние пирожки лет пять не ел и поставил отметочку в памяти, что, когда в гости придет очередная дама, надо попросить ее пожарить чего-нибудь вкусного.

– Слушай, ты такая симпатичная девушка, и вдруг Кузя. Как тебя зовут? Уж прости, Кузей называть язык не поворачивается.

– Это еще со школы. Фамилия у меня Кузьмина. А поскольку я была мелкая, пакостная и растрепанная, меня назвали в честь домовенка.

– Ну а имя? Имя, сестра!

– Марьяна. Да, выпендрились родители.

– Почему же? Мне нравится, – проговорил Арамис, потянулся к пятому пирожку и мысленно приказал себе остановиться, потому что путь к его сердцу отныне был не просто протоптан, а посыпан песочком и выложен плиткой.

– У меня предложение, – сказала Кузя, доставая ПДА. – Ложимся спать, завтра поднимаемся в полпятого и идем на разведку, чтобы никто нам не мешал.

– Согласен, – кивнул Арамис.

Стоило ему подумать о Соколе, и хорошее настроение улетучивалось. Каждый час промедления приближал его смерть.

Подождав, пока Марьяна уляжется, Арамис загасил керосинку, лег и долго ворочался, пытаясь одолеть дурное предчувствие, но большую часть времени оно побеждало. Уснуть удалось к часу ночи, отогнав мысли о Соколе с простреленной грудью, труп которого доедают мутанты.

Проснулся Арамис от грохота выстрелов, вскочил, заметался в темноте, готовый залезть под кровать, выхватил «Беретту», но хохот Марьяны сбил его с толку. Вскоре дошло, что выстрелы – звук ее будильника.

– Ну, ты гадина, – усмехнулся он. – Острые ощущения любишь?

– Ага, – ответила она и зажгла керосинку.

Наскоро перекусили, и, перед тем как выходить, Кузя проинструктировала Арамиса:

– Запомни, нужно быть тихими и осторожными. В этом секторе хозяйничают натовцы, и, если нас заметят, скорее всего, расстреляют.

Не понравились Арамису ее слова. Из этого вытекало, что Сокол уже мертв. Девушка будто прочла его мысли и добавила:

– Поверь, твой друг, скорее всего, еще жив. Не спрашивай, откуда я знаю, просто поверь. Теперь замолчали и – вперед. Стараемся не шуметь и не болтать, ведем себя, как в тылу врага. Каждый встречный – вероятный противник.

– Чувствую себя Штирлицем, – прошептал Арамис, переступая порог. – А ты крута!

Марьяна приложила палец к губам, Арамис замолчал, огляделся, поводя стволом АК из стороны в сторону, посмотрел на свинцовые тучи, что, казалось, вот-вот распорют животы о верхушки деревьев. Зона большая, да и Лесопилка немаленькая, если раньше он рвался на поиски Сокола с шашкой наголо, то теперь пыл поостыл: где его искать, как узнать, его это следы или нет? По сути, этот поход – просто дань совести. Не получится ничего. Или есть надежда? Марьяна точно что-то знает… Короче говоря, делай что должно и будь что будет. Зона-мать, помоги!

Вчера пошли в сторону, противоположную Лесопилке, чтобы обмануть Хантера, а сегодня пришлось вернуться в заброшенную деревню, где, естественно, никого не было. Поскрипывали распахнутые ворота ангара, куда вчера попасть не удалось. Невольно возникало ощущение, что стоишь под прицелом снайпера на простреливающемся пространстве, курок уже взведен, и палец врага лежит на спусковом крючке.

Воровато озираясь, Марьяна остановилась, достала ПДА и проложила маршрут. Арамис, возвышающийся над ней на целую голову, наблюдал молча. Точно, девчонка знает, куда идти и зачем, а также что поход будет опасным.

Зеленая линия соединила деревню с нужной точкой, что находилась, по прикидкам Арамиса, в трех километрах от самой Лесопилки, в лесу. Там же заброшенная воинская часть! Сам он туда не ходил, да и мало кто там был: аномалии злые и «пустые», по большей части – психические, сплошным ковром, агрессивной живности валом. И, говорят, фонит там. Радиация.

Часов шесть туда добираться, если не пережидать.

– Там гиблые места, – вставил он свои пять копеек.

– Есть подозрение, что не настолько, от нас многое скрывают, – ответила она и зашагала в сторону поля.

– От сталкеров? В Зоне? Натовцы? – усмехнулся Арамис.

– Не забывай, что всю грязную работу они делают чужими руками, – ответила она. – Сам посмотришь. Хорошо, если я ошибаюсь.

Арамис обогнал девушку, удивляясь, что она с такой легкостью тащит снарягу, килограммов сорок минимум. Да, «облегчалки» свое дело делают, но все равно половина веса остается, а это немало.

За полем начинался заболоченный лес, но без топи, неопасный. На стальных поверхностях луж плавали опавшие желтые лепестки, пахло сыростью и тиной. Мох пружинил под ногами и словно подталкивал. Гайки кидали осторожно, чтоб они не тонули – все-таки их запас ограничен. Болотистая местность сменилась сосняком. Поскрипывали стволы, трущиеся друг о друга, звенели синицы.

Арамис все время напоминал себе об осторожности: после выброса могут быть любые сюрпризы. Сосредоточившись, он отвлекался от тягостных раздумий.

Шаги Арамис услышал раньше Марьяны, остановил ее, положив руку на плечо. Девушка попятилась, заозиралась в поисках укрытия. Арамис указал на замшелую, присыпанную хвоей и хворостом воронку, оставшуюся еще со времен войны.

Шаги приближались, казалось, будто человек подволакивает ноги, а еще издали доносился собачий лай. Марьяна беззвучно выругалась и топнула.

– Собаки взяли след беглеца, на нас реагировать не должны. Давай спрячемся, может, погоня стороной пройдет.

Стараясь не шуметь, полезли в воронку, вжались в землю, Арамис присыпал Марьяну ветками и спрятал лицо, надеясь, что камуфляж выполнит маскировочную функцию.

Сердце частило, во рту пересохло. Автомат он держал перед собой, чтоб можно было быстро отреагировать на нападение врага. Донеслось заполошное дыхание. Человек шаркал и хромал. Преследователи догоняли его – собачий лай был все ближе.

Беглец пробежал в паре метров от ямы, и Арамис поднял голову: это был коротко стриженный мужчина в странной грязной шинели. Он припадал на правую ногу, в руках у него была винтовка: мелькали то приклад, то старинный штык-нож.

– Валим отсюда, скорее, натовцы тут всей толпой пройдут, – проговорил Арамис, отряхнулся и рванул в сторону, надеясь исчезнуть из поля видимости прежде, чем появятся враги.

Но путь ему преградили сосны, оплетенные ядовитыми растениями, похожими на лианы и хмель одновременно.

Марьяна выругалась и развернулась, чтобы бежать вперед, но Арамис ощутил на себе взгляд и обернулся: из-за стволов на них ровным строем шагали мужики в костюмах цвета хаки, брюках галифе, хромированных сапогах. Вооружены они были громоздкими стволами – что это, разглядеть было трудно.

Немецкая овчарка на поводке рвалась вперед по следу.

Естественно, они заметили Арамиса и Марьяну, но почему-то не спешили стрелять. Девушка вскинула «Беретту» и попятилась, уголок ее века дергался. Арамис же уловил некую неправильность происходящего. То ли это были старинные фуражки на приближающихся сталкерах, то ли неуловимое мерцание пространства, то ли осознание, что люди появились слишком быстро. Он опустил пистолет Марьяны и попятился за сосновый ствол, увлекая девушку за собой.

– Их нет, – шепнул он. – Это проекция прошлого, в Зоне так бывает.

Но Марьяна не успокоилась и все равно целилась во врага, который почему-то все не стрелял.

– Впереди наверняка аномалия, – продолжил Арамис, привлекая девушку к себе. – Это отголоски прошлого. Немцы. Посмотри на них. Когда-то они проходили здесь, и земля запомнила, а Зона воспроизвела что-то типа фата-морганы.

Фрицы приближались – суровые, сосредоточенные, но если присмотреться, то можно было заметить, что трава не приминается под их ногами.

– Чертовщина, – шепнула Марьяна. – Спасибо, что остановил.

Арамис хотел сказать, что для этого и существуют напарники, но промолчал: ему было не по себе. Одно дело аномалии, сталкер к ним привык, и другое – призраки прошлого. Мистика на мозги давит, а может, тут атмосфера особая, и в голову торкает.

Первый фашист приблизился на расстояние вытянутой руки, это был парень лет двадцати, рыжий и рябой, со вздернутым носом и почти бесцветными глазами. Опустившись на колено, он посмотрел на землю невидящим взглядом, развернулся и поплыл вслед за остальными призраками. Дойдя до воронки, где только что прятались Арамис и Марьяна, немцы начали бледнеть и вскоре вовсе истаяли.

– Ну и дрянь, – едва слышно прохрипела Марьяна.

Она все еще не пришла в себя и ступала осторожно, прислушиваясь к каждому подозрительному звуку. Арамис отмечал, что интересно прогуляться вслед за немцами, но останавливал себя: там точно ловушка, а какая – ему проверять не хотелось.

Когда вышли из зоны действия аномалии, тревога отпустила, остались лишь ее отголоски. Марьяна указала на молодые сосенки, оплетенные лианой. Опасный участок тянулся метров на сто, хищные растения чувствовали жертв и шевелились, поворачивались к ним, тянули щупальца.

Наконец, они закончились, и взору открылась вытоптанная поляна, куда и зашагала девушка, проверяя дорогу гайками. Остановилась она, не доходя до вершины невысокого холма, присела и указала на коричневые, уже подсохшие лианы:

– Здесь кто-то попался. Человек. Посмотри: лианы срезаны ножом и истоптано все.

Арамис пригляделся к отпечаткам подошв, а рядом обнаружил след босой человеческой ноги, тихонько присвистнул:

– Не понял, тут что, кто-то необутый был?

– Да, странно, – прошептала Марьяна. – Лиана кого-то стреканула, и у этого кого-то был антидот, иначе далеко он не ушел бы.

У подножия холма следы перемешались с ребристыми отпечатками подошв, а чуть дальше Арамис обнаружил в траве дохлого слепого пса, с которого с жужжанием взлетела стая зеленых мух. Передние лапы его были оплавлены, как если бы он угодил в химическую аномалию. Пса пристрелили из жалости.

– Бред, – сказал Арамис, переступая через пса, – они аномалии чуют, для того их сталкеры и натаскивают. Что думаешь? Или опять не спрашивать?

Девушка застыла над псом, чуть склонив голову, повернулась к Арамису и дернула плечами:

– Не знаю, что думать. Те двое, которыми хотела отобедать лиана, ушли вперед, эти направились по их следам…

– Беглецы, которых мы должны были ловить, или сталкеры? В смысле, обутый и босой.

– Скорее, беглые. Дело было вчера: пес уже попахивает.

Дальше двинулись по следам, но вскоре уперлись в поляну, будто изрытую радиоактивными кабанами. Присмотревшись к следам, Арамис различил отпечатки пяток и предположил, что тут люди вступили в бой с человеко-образными мутантами, о чем красноречиво свидетельствовали стреляные гильзы. А вот трупов не было. Если люди сцепились с топтунами – карликами, обладающими телекинезом, то последние уволокли трупы своих собратьев: они хоронят соплеменников, когда не голодны.

Роль следопыта Арамис уступил девушке, а сам следил за безопасностью: мало ли, вдруг топтуны нагрянут, отомстят за усопших.

– Вероятно, нам дальше. – Марьяна махнула рукой вперед.

– Зачем? Если те двое нарвались на топтунов, то им конец: посмотри, тут побывало целое стадо мутантов.

– Люди, когда гибнут, много чего роняют, а тут только гильзы. Мутанты пришли позже, напали на многочисленную группировку, предположительно натовцев, и полегли.

– Опять странность, – проговорил Арамис. – Топтуны обычно трусливы и не нападают на многочисленные хорошо вооруженные группы.

– Не говори, одна сплошная странность. А следы мы потеряли. Жаль.

– Тогда идем за натовцами, как понимаю, они нам наиболее интересны.

– Да и те двое могли бы много чего рассказать. Все, разговоры прекращаем. В окрестностях или враги, или люди, считающие нас врагами, так что не шуметь и не болтать.

– Так точно, командор! – усмехнулся Арамис.

Его совсем не уязвляло, что командует девушка – пусть, тем более ей что-то известно.

Пересекли поляну и направились к лесопилке, в честь которой и назвали локацию. Вскоре под ногами замелькали ребристые отпечатки подошв. Арамис заметил несколько свежих окурков, тронул Марьяну за плечо, указал на них, она кивнула.

Из леса вышли на вырубку. В зарослях молодых лиственных деревьев ржавел ангар лесопилки, малинник и крапива чуть ли не в рост человека делали просеку непроходимой. С неба начали падать капли, но Арамис не обращал на них внимания, брел вперед, наблюдая за брошенными гайками. Аномалий пока, слава богу, не было, иначе пришлось бы тяжко: справа просека и крапива, слева – шиповник, утопающий в малиннике.

Путь преградил рогоз, Арамис предположил, что впереди ручей, глянул на карту ПДА: точно, он самый, а еще отмечен неглубокий овраг. Рогоз колыхался от ветра и заглушал звон ручья, потрескивая сухими стеблями, будто там кто-то бродил. Некоторое время постояли, прислушиваясь, затем Арамис поднял полутораметровую палку и пошел вперед, прощупывая пространство – а вдруг упырь притаился или еще какая гадость, которая сырость любит? Марьяна шла следом с «Береттой» наизготовку, автомат болтался у нее на плече.

К счастью, мутанты в засаде не сидели, и Арамис очутился на краю полуметрового оврага. Глинистый берег здесь осыпался, будто кто-то съехал на заднице, а потом пошел то ли вверх, то ли вниз по течению.

– Придется ноги промочить, – улыбнулась Марьяна, отодвинула Арамиса и спрыгнула в воду, не снимая берцев.

Арамис последовал за ней. Если держаться обозначенного маршрута, идти предстояло вверх по течению.

– Скоро ты все увидишь, – шепнула Марьяна и пошлепала по воде, раздвигая свисающие стебли рогоза, остановилась, пропуская Арамиса.

Кидать гайки в воду было бы непростительным расточительством, и он проверял путь палкой, максимально сосредоточившись на ощущениях. Многие аномалии заметны при должной внимательности и сноровке. Если поблизости «молния», то кожу начинает пощипывать, возле «микроволновки» всегда на пару градусов теплее, магнитные и гравитационные аномалии немного изменяют пространство – одни мерцают, другие приминают траву, как если бы взлетал НЛО. Химические аномалии смоет водой – все, кроме «ржавчины», что любит селиться на проводах, столбах ЛЭП и даже листьях деревьев. Опытный сталкер Зону чувствует и не пропадет даже без гаек, только после такого похода надо неделю восстанавливаться: действуешь-то на пределе возможностей, эксплуатируешь организм по полной.

Поглядывая по сторонам, Арамис не сразу заметил мокасин из белой кожи, зацепившийся за корень. Нагнулся, поднял находку и показал Марьяне, она округлила глаза. Арамис же снова вывел на экран ПДА карту, чтобы посмотреть, где начинается ручей – вдруг за пределами Зоны, и мокасин из близлежащей деревни принесло? Самоубийственно лезть в Зону в такой обуви. Но нет, ручей вытекает из озерца, что в километре отсюда.

Уму непостижимо: человек перед опасным походом не удосужился переобуться! Маразм, как альпинист в шлепках. Или он вообще дурак? Вряд ли так себя вел бы боевой офицер.

Марьяну же мокасин ни капли не удивил, спрашивать Арамис не стал: захочет – сама расскажет. Не захотела. Все-таки она идеальная женщина: симпатичная, остроумная, живая и к тому же не болтливая. Когда закончится поход, Арамис решил пригласить ее в ресторан – авось что-то выгорит. Это Зона причесывает всех под одну гребенку, а в цивильном мире Арамис умел нравиться женщинам.

Шлепали по воде берцы, рогоз шелестел так громко, что заглушал остальные звуки, и это Арамиса тревожило: врагу было нетрудно подкрасться незаметно. Да и ветер поднялся, порывы толкали коричневые бочкообразные початки рогоза, будто кто-то крался вдоль оврага и двигал их. Марьяна тоже забеспокоилась, достала «Беретту», но, похоже, никто нападать не собирался.

Но разыгравшееся воображение рисовало врага, и пристальный недобрый взгляд ощущался чуть ли не кожей.

Марьяна шагнула на песчаный берег, прикоснулась к относительно пологому склону, где поднимались шедшие перед ними люди, оставив рыжие влажные борозды. Арамис подсадил девушку, когда она вылезла, подал рюкзаки, а затем вскарабкался сам, цепляясь за корни.

Обе его руки были заняты, потому, когда увидел нацеленный на Марьяну ствол пистолета странной формы, все, что успел – выкрикнуть:

– Ложись!

Глава 4 Аномальное место

У Димы был грипп. Голова раскалывалась, во рту пересохло, и мама почему-то не приходила. Он звал маму через черное забытье, но не чувствовал даже отзвука ее присутствия. И Ани поблизости не было. Никого не было…

И еще – трясло в ознобе, да так сильно, что Дима свалился с кровати.

Чьи-то руки подхватили его, посадили, и Дым очнулся. Он трясся в кузове автомобиля и свалился с лавки. Голова раскалывалась, во рту было сухо, как с перепоя, перед глазами плыло, и он даже не сразу узнал Алана, поддержавшего его.

– Что? – выдохнул Дым.

Говорить было сложно, язык еле ворочался, а губы не разлеплялись, но Алан его понял.

– Сам недавно очнулся, уже в машине. Отравил нас Капуста, гад. И, кажется, еще накачал.

– В смысле? – промычал Дым.

– Наркотой. Посмотри.

Алан закатал рукав рубашки (той самой, в которой был на новоселье, но измятой и грязной, будто прошел не один день) и продемонстрировал исколотую вену. Через дурманящую боль Дым попытался проанализировать ситуацию: трясло сильно, значит, ехали по бездорожью, и ехали не очень быстро. В кузове они с Аланом были вдвоем. Итак, Наган и Капуста их «накачали». И минимум сутки назад. Ани рядом нет.

– Где Аня?

– Не знаю, Дым. Совсем тебе погано? Я вроде покрепче, поэтому держусь. Ждал, когда ты очухаешься. Воды нет, извини. Ничего нет.

– Водитель? – Дым попытался встать, придерживаясь за лавку, но его шатало, и он сел.

– Не идет на контакт. Стучал.

Дым с тоской огляделся. Через забранное решеткой окно в двери падал серый дневной свет. Дым рывком поднялся, подошел к окну, выглянул: за машиной тянулась разбитая грунтовка, Слева был сосняк, справа – заброшенное поле, окруженное свечками тополей.

– Хрен знает что, – прохрипел он. – По лесу какому-то едем. Куда? Зачем?

Дым вспомнил все события последнего (для него) дня. Новоселье, Анины подружки, внезапное непотребное поведение Нагана, его байка про измену Лены. Врал небось. Они с Капустой оба были подавленные, нож этот дорогущий принесли – будто откупались. Поцелуй Иуды… И уж конечно Наган притворился пьяным и повел себя неадекватно, чтобы выставить девчонок за дверь и избавиться от свидетелей. Квартиру Наган с Капустой собирались поделить – недаром же бывший командир подумал, что поставит велосипед в прихожей. Наверняка у них и документы имеются.

Накатила волна ярости, Дым выматерился и ударил кузов кулаком. Боль отрезвила, он зашипел, снова почувствовал себя живым.

– Информации – ноль, – резюмировал Алан. – Ясно одно: убивать нас не собираются.

– Это пока, – зло усмехнулся Дым. – Зачем переводить здоровых молодых людей. Слышал что-нибудь про «кукол»?

– Думаешь, из нас сделают «кукол»? – Алан вскинул брови и помрачнел.

– Или перевербовывать будут, или да, отдадут будущим коллегам для отработки боевой техники.

– Первый вариант мне больше нравится. – Алан выглянул в окно, качнул головой. – Черт-те что. Лес какой-то, пока ехали по асфальтовой дороге, ни одной машины не встретилось. Потом было КПП, у водителя проверили документы, но сюда не заглянули. И вот, ползем по лесу.

– Это – не трибунал, – озвучил мысли Дым. – И вербовать вряд ли будут. Нас пытаются изолировать, а значит, нужно выбираться.

– Ума не приложу как, – дернул плечами Алан, смотрящий в окно, с разворота ударил дверь, она, естественно, выдержала.

Ни напуганным, ни подавленным он не выглядел. Да и сам Дым еще не до конца давал себе отчет в происходящем. Вот так живешь, мечтаешь поехать на юг, планы строишь, а оно все в единый миг накрывается медным тазом. И доходит-то ведь не сразу, хотя все ясно как божий день.

А вот Аня… По позвоночнику разлился холод. Что с ней? Воображение рисовало картины, одна ужаснее другой. Вспоминалась мертвая мама в разорванном платье. У женщины вероятность попасть в неприятности всегда выше. Он занес кулак, чтобы еще раз долбануть стену, но передумал.

– Да уж, не трибунал, – вздохнул Алан.

Видимо, ему тоже первым в голову пришла эта мысль: «миротворцев» собираются судить. Это случается – находят козла отпущения, показательно его судят за «расстрел мирных жителей» и прочее, и руководство снова – все в белом, а террористы превращаются в невинно убиенных героев. Политика… Но в этом случае Алана и Дыма (и взводных Капусту с Наганом, кстати, тоже) арестовали бы с помпой и в присутствии журналистов, привезли бы в тюрьму. Происходящее же больше напоминало похищение. Хорошо, что руки не связаны, и плохо, что нет никаких подручных материалов, чтобы выбраться.

Остается только ждать остановки. Но есть шанс, что автомобиль тормознет в поле, Дыма с Аланом выведут и расстреляют.

Те же «чехи», например, которым продалось руководство.

И где Аня?!

Действовать надо было решительно, нагло и срочно. Вот только как? Воды попросить? Не дадут и в туалет не пустят. Скорее всего, вообще не отреагируют. На всякий случай Алан постучал в перегородку, отделяющую кузов от водительской кабины, и крикнул:

– Эй, водитель? Куда мы едем? Не будь сволочью!

Естественно, ответа он не дождался, пнул кузов и уселся, обхватив колени.

– У матери завтра день рождения… Она привыкла, что я исчезаю без предупреждения, и даже не обидится. Но потом… Слушай, Дым, если выберешься, скажи ей, хорошо?

Дым кивнул, уставился в окошко: с обеих сторон был лес. И вдруг завизжали тормоза, Дыма отбросило назад и припечатало спиной к противоположной стене. Алан едва успел упасть на руки. Машина остановилась, развернувшись, донесся хлопок выстрела.

Дым и Алан переглянулись, молча двинулись к двери, встали с обеих ее сторон. Дыму подумалось, что их сейчас поведут расстреливать, однако он сразу отогнал мысль: он и Алан – опасные противники, все это знают, и перестраховались бы, связав их.

– Все нормально, ребята, – голос показался ему знакомым. – Я вас выпущу, только не бейте меня, я не враг.

Лязгнул засов, и дверь медленно распахнулась. Против света Дым не видел лица конвоира, но Алан, похоже, его опознал:

– Ба! Зяма, ты, что ли?

– Я, я. Выползайте, смертнички.

Они вылезли на свежий воздух. Некоторое время Дым просто дышал, стоя, как гордый лев, на четвереньках. Зяму он знал – водила, но не из тех, кто на место операции забрасывает, а из тех, кто по гражданке ездит… Вечный такой штабной. Неплохой в принципе мужик, хоть и приближенный к генеральскому телу.

– Значит, мужики, расклад такой, – затараторил Зяма, воровато оглядываясь. – Я рисковать не хочу. Если что, вы подняли кипиш, типа Дым загибается. Мы остановились, я пошел проверить. Вы дали мне по голове, отобрали пистолет и застрелили водителя.

– Не понял, – Дым сел прямо на землю. – Давай по порядку.

– Да нет у меня времени! Все же по минутам…

– А ты быстро, – попросил Алан.

Были они не пойми где: грунтовая дорога, кусты по обочинам, заросшее бурьяном и молодым березняком поле по правую сторону, а слева – сосновый лес.

– Ну что с вами… – Зяма развел руками. – Короче, мужики, тут такая байда. Вроде как вы виновны в расстреле мирного населения, – Дым кивнул, он так и предполагал, – я думаю, вас Капуста с Наганом слили, чтобы самим не палиться. Но отправили сюда, не в тюрьму. Знаете, мужики, это такое… Ну, новый, мать его, тренд. Сюда отправлять. И Аню твою, Дым, тоже.

– Куда – сюда? – не понял Алан.

– В Зону.

– На зону? В тюрьму?

– В Зону. Которая с большой буквы. Короче, мужики, не спрашивайте, сам толком не знаю. Тут какая-то байда с каким-то излучением, то-се. Может, слыхали? Мне велено по дороге и никуда не сворачивать, кто сворачивал – сгинул. Страшно сгинул, мне фото показывали – растарантинило так, что кишки по веткам.

– Что-то слышал, – пробормотал Алан. Дым взглянул на него с надеждой.

– Вас, мужики, короче, слушайте, искать будут. Но не так, чтобы очень. Зона большая, обнесена вся колючкой, Периметр охраняется, обратно не суйтесь. Но я слышал, что тут живут и неплохо вроде бы бабло срубают, как – не спрашивайте, не знаю. Все, Алан, забирай пистолет, давай мне по голове, только не сильно, и я через пять минут буду базу по рации запрашивать. А, да, мужики, вот, фляжку хоть возьмите, жратвы нет.

– А зачем ты это делаешь? – поинтересовался Дым.

– Да тут такое дело, мужик… Анька твоя. Я же к ней подкатывал. Хорошая девка. Ее раньше на базу увезли.

– Она живая?

– Живая. Это же типа тюрьмы, не знаю. Что-то такое, но в Зоне. Я Аню не выручу – кишка тонка. А ты, может, и справишься. Вот пистолет возьмите, флягу, нож. Спички. И это.

Он закатал рубашку на запястье и снял модный «браслет выживальщика» – семь метров паракорда, заплетенного в косичку, и протянул Дыму.

Вот так поворот! Хорошие люди тоже есть, Аня жива, и это уже очень много. То, что ради Ани Зяма рискует жизнью, Дыма не удивило – сестра обладала даром природного магнетизма, харизмой, за ней вечно бегали толпы готовых на все (и совершенно неинтересных Ане) поклонников.

Алан забрал у Зямы пистолет и ударил его сперва кулаком в морду (Зяма крякнул, покачнулся, но устоял), а потом – ребром ладони в шею чуть ниже уха. Зяма обмяк и рухнул на дорогу.

– Пошли, – сказал Дым. – Времени мало, он скоро очнется.

Уходить лесом от преследования – задача не из самых легких. В россказни Зямы о страшной смерти свернувших с дороги Дым не верил, а вот в то, что человека можно найти – очень даже. Люди, увы, не летают как птицы, а прут через заросли, обламывая ветки и приминая траву.

И не нужно быть следопытом из книжек Фенимора Купера, чтобы найти беглеца.

В первую очередь следовало определиться, где сворачивать с дороги. Понятно, что Зяма оставит машину на месте, и преследователи в первую очередь обыщут обочины. Возвращаться же назад или идти вперед – значит, наследить. Погода, несмотря на облачность, стояла сухая, и грунтовка покрылась слоем пыли, в которой отпечатались следы шин и отпечатаются следы ног.

– Все равно, где входить, – сказал Алан. – Но я бы предпочел идти зарослями, не лесом.

Дым с сомнением поглядел на молодой березняк. Деревья были тонкие, низкие – метра два-три максимум, и росли столь густо, что ничего за ними не разобрать. Через такие заросли продираться – точно наследить так, что только слепой не заметит.

– Зато не застрелят, – прокомментировал сомнительный выбор Алан.

– Ты представляешь, какая у нас скорость будет? Нулевая. А преследователи пойдут цепью. Дадут очередь из пулемета – и все. Нет, скрытность – лучшая стратегия. Лесом. Но входить будем здесь.

Они сошли с дороги, старательно наследив. Опушка леса поросла жесткой редкой травой – почва была песчаная. На такой растительности следы не особо заметны. Стараясь ступать широко и на носки, взяли чуть в сторону относительно места проникновения. Вот-вот очнется Зяма, вызовет подмогу – и придется действовать быстро.

Хорошо бы речушку встретить или болото… Но увы, лес был сухой и удивительно мирный – тихий, прозрачный.

Стараясь выбирать дорогу так, чтобы не приминать траву и не ломать подлесок, взяли направление и пошли вперед. Определить сторону света не представлялось возможным: солнца не видать, а компаса нет. Дым шел за Аланом и размышлял, куда же их занесло. Когда опушки уже не было видно, Алан сбавил скорость, и Дым спросил:

– Так что ты слышал об этом месте?

– Тут катастрофа была экологическая. Сперва – ядерный взрыв на АЭС, потом – еще какой-то. Говорят про аномальное излучение. Вроде бы мутантов здесь много. Ну и, понятно, ученых. Исследуют, как всегда. Охраняется военными, нашими и натовскими.

Дым вспомнил, что и сам читал в Сети про Зону, но не обращал особого внимания – мало ли на планете странных мест? Радиация – это паршиво, конечно. Охраняемый периметр – тоже. Через него не прорваться, да и смысл прорываться, когда их наверняка в розыск объявят. Оставался, конечно, шанс, что суда не было, обвинений никто не предъявлял и удастся добиться справедливости, подключив прессу, но шанс призрачный: против них теперь Контора, а это реальная власть.

В любом случае здесь наверняка есть гражданские. Такие же беглые и просто искатели приключений. Нужно найти людей, собрать информацию о базе, куда их с Аланом везли, и попытаться спасти Аню.

А потом уже – вернуться к Нагану с Капустой, чтобы глаз на жопу натянуть.

Такой вот план действий на ближайшее время.

Алан споткнулся о корень, выругался. Как ни спеши, а если все время выбирать, куда ногу поставить, идешь медленно. Остается надеяться на то, что преследователь, выискивая следы, тоже будет двигаться не сильно быстро.

И оружия – один пистолет и один нож. Дым подобрал палку, взвесил в руке, усмехнулся: конечно, умеючи можно и палкой искалечить. Но против огнестрела это хреновое оружие, будем честными, даже не оружие никакое, а так, баловство.

Каждый, прошедший горную, практически партизанскую войну, умеет расставлять ловушки. Дым попросил Алана остановиться, и при помощи ножа, куска паракорда и крепкого слова они соорудили простейшие «ворота»: срезали длинный прут в запястье толщиной, закрепили его так, чтобы идущие по следу, если заденут растяжку, получили палкой по коленям. Это их, конечно, не заставит повернуть, но притормозит: пока обыщут все в округе, пока поймут, что беглецы засаду не устроили – можно выиграть минут пятнадцать времени.

Еще применили тактику ложного следа: Алан, специально приминая траву и обламывая ветки, ломанулся в неверном направлении, потом вернулся по своим же следам, медленно и аккуратно.

– Что бы еще сделать? – Дым почесал подбородок.

– Устроить засаду и взять «языка», – предложил Алан. – Тебе не кажется, что этот абсурд напрямую связан с последней операцией?

– Кажется, – согласился Дым. – Мне еще тогда казалось, что нас подставили.

– Вот! – Алан воздел к небу указательный палец. – Именно! Подставили все подразделение, слили информацию – словно для того, чтобы мы перестали существовать.

– Тогда были бы СМИ, – Дым выступил «адвокатом дьявола». – А не грузовик и Зона эта непонятная.

– А может быть, наши взводные действовали без санкции руководства, а, например, тупо за бабло. А когда их наниматели поняли, что мы немного от стресса отойдем и докопаемся до правды, – решили нас убрать.

– Слишком сложно, – усомнился Дым. – Но похоже на правду.

В теорию Алана, если как следует поразмыслить, укладывалось все: и провал операции, и нервозность Капусты с Наганом, и это похищение. Сгинет человек где-то в закрытой Зоне, объявят пропавшим без вести, потом спишут либо на террористов (украли и убили), либо на проснувшуюся больную совесть (устыдились и дружно прыгнули с моста)… Проще, чем банальное заказное убийство.

Значит, Наган и Капуста верили, что из Зоны никто живым не вернется. Не учли они Зяму, влюбленного в Аню.

Да и не могли учесть. Наган – холодный, как рыба, социопат до мозга костей. Если Дым периодически ловил чужие мысли и эмоции, то у Нагана и эта особенность была отшиблена. Он всю жизнь руководствовался рассудком и только рассудком, и о других людях, мотивах их поступков мог судить только по книгам. И уж точно не испытывал Наган ни жалости, ни угрызений совести, ни дружеского расположения ни к кому. Дым про это знал и все-таки ценил Нагана и доверял ему: иногда разум надежней чувств, и социопат нуждается в общении и поддержке не меньше остальных. Вот, додоверялся.

С Капустой дела обстояли еще проще: основная черта его характера – жадность, за что он и получил прозвище. Далеко не маленькой зарплаты контрактника Капусте не хватало. Он всегда искал способ, чтобы урвать еще кусок зелени, вечно клал деньги на депозиты, сам жил в комнате коммуналки, чтобы поменьше платить, и только вещи покупал дорогие – не мог отказать себе в шмотках, обуви и вкусной жратве.

Нагана теоретически можно было запугать, пригрозив смертью жены, Лены.

Капусту проще было подкупить.

«Я с ними разберусь, – подумал Дым – Вот спасу Аню, выясню правду, вернусь и покажу кузькину мать». Только бы выбраться.

Они отошли от дороги довольно далеко, но неизвестно было, велось ли уже преследование. Может, его и вовсе не будет: пригонят срочников, ничего не смыслящих в следах, пустят цепью, тогда уйти – вопрос везения. А может быть, озаботятся пропажей Алана и Дыма… Особенно если эта «База», куда их везли, незаконное формирование.

– Давай-ка их запутаем, – Дым остановился перед поваленной сильным ветром сухой сосной.

– Что предлагаешь?

– Пожар.

– С ума сошел? Дым, даже не думай. Посмотри, как сухо, лес загорится, сами не выберемся.

– Да нет, ты не понял. Якобы пожар. Главное, чтобы дыму было побольше.

Они наломали сухих веток, добавили зеленых. Расчистили от травы, моха и веток участок почвы, вырыли неглубокую яму. Куча хвороста занялась сразу, а хвоя, как и ожидалось, дала густой дым, сразу выдававший беглецов. Погода стояла безветренная, что гарантировало безопасность костра, и дым уходил прямо в небо.

Полюбовавшись несколько секунд, друзья повернули назад и в сторону – так, чтобы обойти костер по широкой дуге. Преследователи, конечно, сейчас ломанутся прямо на приманку, и Дым с Аланом окажутся у них в тылу, а оттуда уже выберут другое направление – в принципе все равно, куда идти, а лес кажется огромным, многокилометровым.

– Что интересно, – произнес Алан, – лес нехоженый, а зверья не видно. Ни троп, ни следов. Будто даже кабаны не водятся.

И накликал. Дым давно замечал: стоит кому-то удивиться, мол, «нет тут этого» или «тихо как» – начинаются неприятности.

В зарослях молодых елок раздалось поросячье похрюкивание и повизгивание. Понятно, что о домашних свинках речи идти не могло, а вот о выводке диких – вполне.

Беглецы замерли. Кабан сам по себе – животное неприятное, лучше с ним не встречаться, особенно без оружия. А уж свиноматка – это вообще кошмар. Материнский инстинкт делает опасной изнеженную горожанку, что уж говорить про дикое животное, весящее больше взрослого мужика.

– Тихо, – прошептал Алан.

Пистолет был у него. Алан взвел курок и прицелился в сторону кустов, держа палец на спусковом крючке. Конечно, из «макарова» фиг убьешь зверя: прицельная дальность метров тридцать, дальше – если только метнуть и рукояткой в лоб зарядить… Дым достал нож. У Зямы и нож был никакой – безымянный тесак из хреновой даже на вид стали, тупой, как валенок. Зато длинный, клинок – сантиметров пятнадцать.

Через елки кто-то ломился. Должно быть, свиноматка учуяла людей и решила дать отпор.

Алан медленно выдохнул, сосредотачиваясь.

Туша выпрыгнула из зарослей и замерла, слепо таращась маленькими, красными глазками.

Со свиньей существо имело лишь отдаленное сходство. Дым сразу поверил и в радиацию, и в мутантов, да кто угодно поверил бы, увидь такое не в кошмарном сне, а наяву.

Во-превых, свинья была огромна – раза в два больше самого крупного «нормального» экземпляра. Во-вторых, шкуру ее, бугрящуюся, обвисшую толстыми складками, покрывали наросты, похожие на полипы, и гноящиеся язвы. Вытянутое рыло хищно шевелилось, а из пасти торчали натуральные бивни – две пары. Не животное, а машина убийства.

Алан выстрелил. Наверное, он целился в глаз, но попал в морду. Мутант мотнул головой и прыгнул на них – так быстро, словно был на пружинах.

Едва успели кинуться в разные стороны. Дым ушел прыжком, сделал с высоты своего роста кувырок через плечо, и развернулся к кабану, выставив нож перед собой. Но мутант решил сначала прикончить обидчика. Алан стоял на одном колене и целился с двух рук. Лицо его было отрешенно-спокойным, будто никто не собирался бить его бивнями и топтать копытами – острыми и раздвоенными.

Ничего нельзя было предпринять. Кабан рыл землю. Алан замер.

Кабан кинулся – взял разбег и наклонил голову, выставив бивни. Дым задержал дыхание.

Алан все еще оставался на месте. В последнюю долю секунды он резко упал на бок, поджав ноги, и выстрелил два раза. Кабана занесло, он развернулся, настолько сильна была инерция, и рухнул в траву.

Он не дышал, из уха стекала струйка крови.

Ай да Алан, ай да Вильгельм Телль!

– Ты его… в ухо? – просипел Дым.

Алан кивнул. Он сидел на заднице, мелко дрожал и точно не мог разговаривать. Дым с опаской приблизился к убитому мутанту. Местами шкура была покрыта длинной шерстью, жесткой на вид. Язвы выглядели отвратительно: влажные, гноящиеся. Лучевая болезнь? Или просто грибок? Копыта животного природа явно предназначила для убийства – такими хорошо брюхо вспарывать. В приоткрытой пасти белели клыки, наводящие на мысль о том, что покойная свиноматка была как минимум всеядной, а скорее – хищной.

– Никогда. Так. Не пугался, – произнес Алан.

Он уже взял себя в руки и нашел силы подойти к добыче.

– Есть это нельзя, – пробормотал Дым. – Наверняка радиоактивное. Сдается, дружище, мы попали.

– Подумаешь, один выродок, – Алан усмехнулся, – страшнее человека зверя нет. А мы себя, кстати, этим шумом с головой выдали. Теперь единственный шанс спастись – уходить побыстрее и надеяться встретить реку, чтобы следы водой смыло.

Бросив тушу и обойдя елки, где все еще хрюкали поросята (встречаться с ними не было ни малейшего желания), ускорили шаг.

И Дым, и Алан видели оторванные конечности, развороченные внутренности, мозги на стенках – смерть и опасность не пугали их. Но сейчас Дымом овладело иррациональное чувство сродни страху первобытного человека перед громом и молнией, хотелось бежать подальше от непонятного, чуждого, вычеркнуть уродство из памяти и никогда не вспоминать…

И тут до него дошло, что это чувства Алана. Здесь, видимо, под действием излучения, способность чувствовать мысли обострилась.

– То, что ты чувствуешь, называется ксенофобией, – объяснил Дым.

Алан кивнул, не глядя на него.

Впереди показалась поляна. Трава на ней росла странным образом – кругами, как волосы на макушке. Наверное, какой-то выход породы.

– Наследим снова… – пробормотал Дым.

Чувство опасности, такое же сильное, как утром новоселья, накрыло его и заставило замереть. Что-то тут было не так, что-то в этой поляне было неправильное.

Сзади, довольно далеко, раздались голоса – это перекликались преследователи. Теперь поздно было думать о следах. Алан кинулся напрямик через поляну.

Дым не успел его остановить: друг вел себя в принципе правильно, у него не было столь развитой интуиции. Но вот сдвинуться с места, последовать за ним Дым не смог себя заставить.

И правильно сделал.

Алан успел добежать почти до «макушки», центра поляны, от которого спиралью расходилась трава, и вдруг остановился. Беспомощно развел руками, повернулся к Дыму. На лице его застыло выражение удивления и тоскливой растерянности.

– Обратно, – просипел Дым, – поворачивай назад.

Поздно. Алан начал взлетать. Как актер в цирке – вертикально вверх. Только вот не было троса, не было купола, и акробат не улыбался. На высоте полутора метров Алана закружило – несколько раз, резко, убыстряясь, он повернулся вокруг своей оси.

И мертвая тишина, повисшая над поляной, сменилась отвратительным хрустом. Дым рад бы был не смотреть, но не мог отвести взгляд.

Алана выжало, как мокрое полотенце, и ударило об землю. Это было не падение – именно удар, будто невидимая сила размахнулась и впечатала в поляну то, что еще недавно было другом Дыма. Неопрятное пятно – шмотки, пропитанные кровью – пролежали на траве всего несколько секунд. Потом (Дым даже не успел набрать в легкие достаточно воздуха для крика) земля задрожала киселем и поглотила останки человека.

Дым открыл рот для крика, но онемел и не выдавил из себя ни звука.

Такого не могло быть в обитаемой вселенной, произошедшее разрушало привычную картину мира, и, естественно, Дым запаниковал. Какой-то трезвый и здравый участок его личности, крохотный, в самом уголке сознания, отметил это: паника, дружок, приплыли. Дым сразу забыл все, чему его учили долгие годы: нельзя бежать, не разбирая дороги, нужно контролировать ситуацию. Для этого – успокой сердцебиение, дыши правильно… Ага, как же.

Он видел смерть много раз. Он видел горящих заживо и умирающих с разорванным брюхом. Он видел гипотермию, видел утопленников. Он видел, что остается от людей после теракта – мелкая кровавая пыль на стенах. И убитых детей, и маму с Егоркой, и боевых товарищей… Но всегда была причина, неприглядная, простая и понятная. Человек ли, оружие, созданное человеком, – причина была. И ее можно было разъять логикой, объяснить себе, и дальше действовать так, чтобы не попасться, чтобы не повторилось. Бывало страшно, бывало муторно и противно, но никогда не было настолько безысходно.

Дым не знал, что убило Алана.

Сознание отключилось.

Дым превратился в животное, спасающееся бегством, мелкого зверька, за которым гонится страшный и непонятный лесной пожар. В собаку, напуганную хлопком петарды.

Он несся сквозь лес, не разбирая дороги и ни о чем не думая. Кажется, петлял, кажется, спотыкался и падал.

Прошло неизвестное количество времени, прежде чем Дым пришел в себя. Голосов преследователей слышно не было. Окружающая обстановка не изменилась: все те же сосны, тот же редкий подлесок, трава, кочки, поросшие мхом. Остановило и отрезвило его внезапное чувство опасности, развитое у каждого, бывавшего в горячих точках.

Будто по голове ударили, а потом еще в лицо плеснули холодной водой.

Дым уселся и принялся дышать – заполошный бег словно выжег легкие. Способность думать возвращалась медленно, но верно: через несколько минут, восстановив дыхание и попив немного (всего пару глотков) воды, Дым смог проанализировать ситуацию.

Итак, он в той самой Зоне, о которой заговорила Ольга во время новоселья. К его стыду, о Зоне ему известно очень мало, даже скорее ничего. Тут живут мутанты, смерть грозит каждому, кто сошел с дороги. Алан погиб. Как, почему – неизвестно, и нет данных, чтобы в этом разобраться. Вроде бы такие штуки назывались аномалиями.

Конечно, каждый, кто живет не в пещере и имеет доступ в Интернет, слышал о Зоне. Но Дыму думалось, что ее аномальность и опасность преувеличена в угоду подросткам и романтическим юношам любого возраста, и Зона – аналог Бермудского треугольника. Выходит, он ошибся, и «желтые» газеты были правы. Одно точно: Дыму сказочно повезло, он до сих пор жив. Наверняка полян, подобных той, что забрала Алана, в лесу достаточно. И еще кабанов, а может, и других зверей. Он только чудом не вляпался и не попался. Надо быть осторожнее.

Вторая проблема – погоня. Дым наследил так, что все ложные следы, костер, ловушка стали бесполезными, и теперь надо думать, как запутать преследователей.

Если отбросить лирику, в сухом остатке на данный момент имелось две проблемы: опасный лес и преследователи. Нужно уходить, максимально осторожно и незаметно.

Уже хорошо, задача поставлена и понятна.

Из ресурсов: нож и пол-литра воды. Дым встряхнул фляжку. Пить хотелось зверски, хорошо, голода пока не было – стресс отбил аппетит. Но воду следовало экономить. Источники, если они встретятся, вполне могут быть радиоактивны.

Пистолет сгинул вместе с Аланом. Паракорда осталось метра три.

Однако негусто. Дым заставил себя усмехнуться. Судьба как бы намекает: сдавайся преследователям, не рыпайся. Но Дым сдаваться не умел и учиться не собирался. Кстати, о преследователях: они же как-то передвигаются по лесу, не попадая в смертельные ловушки. Значит, либо в курсе расположения (что вряд ли, наша картография – вообще отдельная тема, а солдата научить картой пользоваться – та еще проблема), либо же смертельно опасные зоны имеют приметные внешние особенности, отличаются от естественного лесного пейзажа. Та поляна, например, отличалась, и Дым тогда списал странный рост травы на выход какой-то породы или другую геологическую особенность. А между тем это было сигналом.

Итак, надо обращать внимание на все необычное. Запомним и будем пользоваться.

Он снова огляделся, на этот раз внимательно.

Сухая хвоя, заросли кислицы, формой листьев похожей на клевер, и две кочки, довольно высокие, по колено, заросшие мхом. Кочки торчат, как прыщ на лбу, и непонятно, с чего бы они здесь взялись, на кротовины не похожи.

Как бы проверить предположение?

Дым поднял валявшуюся у бедра шишку и кинул в кочку.

Шишка упала… нет, не упала. Шишку прострелило молнией – с характерным треском. И упал уже уголек. Дым аж рот раскрыл от неожиданности и шустро сдал назад, подальше от опасности. Электрическая кочка, надо же. Учтем на будущее.

Стараясь не допускать и тени беспокойства, не сводя с кочек взгляда, он попытался встроить в размышления новую порцию информации. Значит, всякая особенность местности – потенциально опасна.

И идти надо как по болоту – прощупывая почву. Пригодится длинная палка и запас шишек.

Он поднялся, срезал молодую лещину, набил карманы шишками и почувствовал себя уверенней. Если опасность можно заметить – Дым ее заметит. Он наблюдательный и подготовленный. Невидимый враг напрягал куда сильнее.

Наугад определив направление, Дым двинулся в путь.

Как слепой, он ощупывал дорогу палкой, на всякий случай, даже проверив шишками, обходил все подозрительные ямы, кочки, корни (мало ли, вдруг не все реагирует на падение маленького предмета). И при этом еще старался не оставлять следов. Получалось фигово, напоминало детскую игру, зато полностью занимало мысли, не давая размышлять о смерти Алана и о своей дальнейшей судьбе заодно.

Шаг, еще шаг, ткнуть палкой, бросить шишку.

Через некоторое время Дым почувствовал, что очень устал. А лес меж тем все не кончался. Не тайга же это сибирская, должен же Дым когда-нибудь выйти на опушку. Видимо, кругами бродил. Это давно известно: человек, не имея ориентира, начинает нарезать круги. В народе говорят: леший водит.

Какой здесь может быть «леший», Дым постарался даже не представлять – ему общения с местной фауной хватило.

От постоянной сосредоточенности взгляд, должно быть, замылился: Дым ткнул перед собой палкой – и не смог забрать ее обратно. Палка словно приклеилась. А ведь на первый взгляд – ничего необычного, та же хвоя и кислица. Он рванул щуп – без толку, будто держало что-то.

Дым замер – если эту ловушку глазом не заметишь, значит, нет гарантии, что любой следующий шаг будет безопасным. Пульс участился, ладони вспотели.

– Спокойствие, – сказал Дым вслух, стараясь подражать интонациям Карлсона. – Только спокойствие! Пустяки, дело житейское.

Он бросил ставшую бесполезной палку. Что ее жалеть, этого добра в лесу навалом, а сколько людей погибло из-за того, что в схватке пыталось сохранить оружие. Ну выпусти ты пистолет, за который сцепился с противником, освободи руки для удара или с ноги влепи по яйцам! Нет, психология не позволяет. На всякий случай Дым кинул несколько шишек на разном удалении от себя.

Падали они как положено, разве что немного быстрее, словно резко отяжелели.

Дым попятился, стараясь попадать в собственные следы.

Что же за место такое проклятое? И чего еще от него ждать?

Можно, конечно, успокоить себя: мол, крыша поехала, Дым, вот и видишь всякое. Ты же всегда в «норму» не укладывался. Чувствовать эмоции других людей – ладно, а вот слышать их мысли – уже фантастика. Только кто сказал, что реально ты слышал мысли, а не сам придумывал? Психиатр тебя, признайся ты в этом, сразу бы негодным к службе признал.

Не лечился, запустил заболевание – и здравствуй, шизофрения!

Алан, может, и не умер вовсе. А может, и похищения никакого не было, а нажрался ты шмурдяка, выдаваемого Капустой за вино, и спишь в новой хате, храпишь…

Только порочный это путь, неверный. Философы всех веков бились над задачкой: как доказать, что видимый мир, данный нам в ощущениях, реально существует. Доказательств нет и быть не может, но если предположить, что вселенная – лишь сон разума, можно из окна сигануть.

Мыслю – следовательно, существую. Вижу – значит, это существует. Лучше быть живым параноиком, чем мертвым оптимистом.

Успокоив себя таким образом, Дым развернулся на девяносто градусов относительно прежнего маршрута… и глазам своим не поверил: недалеко – метрах, наверное, в двадцати – лес редел, и видно было, что там опушка или широкая просека.

До этого Дым смотрел только под ноги, выбирая, куда шагнуть, вот и не увидел.

– Поздравляю! – кажется, привычка говорить вслух компенсировала стресс. – На третий день индеец Зоркий Глаз заметил, что в камере нет стены.

Вроде бы даже дымка истаяла. Солнце еще не выглянуло, но небо поголубело, и стал прозрачней лес. И, как всегда бывает, когда налаживается погода, улучшилось настроение. Двадцать метров, даже черепашьим шагом – ерунда. На пятнадцать минут хода, если никакой дряни не встретится. А на открытом пространстве психологически полегче: есть ориентиры, можно взять направление – от балды, но двигаться по прямой.

Конечно, на открытом пространстве беглеца легче заметить. Но голосов преследователей не слышно. Может быть, они решили, что Дым сгинул в лесу, непроходимом для неподготовленного человека. А может быть, сами попали в ловушку.

И еще – там могут быть люди. Хотя бы тропинка, дорога, деревенька вдали.

Военных и милицию в нашей стране не любят, авось и помогут беглецу, по крайней мере, дадут воды и, что важнее, информацию. Надоело Дыму быть слепым котенком.

Стараясь не ускорить на радостях шаг, он двинулся к опушке.

Ничего подозрительного на пути не попалось, ловушек не встретилось тоже. Дым в который раз не только за сегодня, вообще за жизнь почувствовал себя везунчиком. Он должен был умереть еще тогда, когда убили родителей и братишку. Он должен был погибнуть вместе с Аланом или чуть позже.

Но он выжил. И собирался выживать дальше.

Сосны расступились, и Дым вышел на опушку леса. Перед ним расстилался обычный сельский, разве что слишком запущенный пейзаж: ивы, обозначающие ручей или реку, невысокие холмы с перелесками, свечи тополей вдоль поля, поросшего шиповником. В нескольких километрах, на границе поля и лесопосадки, угадывался разваленный домик сельской столовой, окруженный вишневыми зарослями Дым воровато огляделся, но не заметил признаков человека. Прислушался: тишина, лишь ветер свистит в провисших проводах. А вот между вышками ЛЭП – линия черной, будто обугленной травы. Что за черт? Что тут вообще творится?

Ненадолго Дыму удалось отключить разум, но теперь он снова проснулся и требовал ответов на вопросы, в том числе объяснений, куда повезли Аню. Почему именно в Зону, где смертельно опасно? Вероятно, для того чтобы никто не искал ее там, значит, это билет в один конец. Но как ей помочь, где ее искать?

Дым сжал кулаки и выругался, осознавая, что он сам беспомощен перед неизведанным и, делая шаг, прощается с жизнью. А где-то там – Аня, пусть не беззащитная, но девушка, и минуты промедления приближают ее смерть.

Но как, черт побери, ей помочь? Поспешишь – умрешь. Дым с удивлением ощутил горячее, щекотное чувство, поднимающееся по позвоночнику, и впервые за долгое время ощутил себя живым, это ему не понравилось: подверженный эмоциям человек уязвим. «Но разве не эмоции делают людей людьми?» – шепнул здравый смысл.

Дым глянул под ноги, заметил гранитные камешки, какими выстилали железнодорожные пути, набил карманы, швырнул пару перед собой и, затаив дыхание, шагнул, приминая еще не выгоревшую траву.

От напряжения плечи свело, спина окаменела, а во рту пересохло. Шаг, еще шаг. Вот брошенный камешек, а чуть подальше трава примята, словно там приземлялся вертолет.

Наверняка ловушка. Как она называется? Аномалия? Вроде да. Надо проверить.

До странного места камень летел параллельно земле, а потом резко упал, как железка, притянутая магнитом. Дым сплюнул и, бросая перед собой камешки, обошел аномалию по широкой дуге.

Сейчас он старался приглушить мысли о сестре, чтобы они не торопили его и не мешали выживать, но воображение рисовало ужасы, которые прямо сейчас происходили с Аней. Или самое страшное уже случилось и спешить нет смысла? В любом случае надо сначала выбраться, потом разузнать, что происходит в Зоне, и только затем отправляться на поиски сестры. Дым пообещал себе, что если не сможет её спасти, докопается до правды, чего бы это ему ни стоило. Все равно терять нечего, единственное, что было ему дорого – это Анна.

Обогнув заросли чертополоха, Дым ступил на грунтовку, еще не заросшую травой, но всю в овражках, прорытых бегущей водой, и решил двигаться по ней на запад: все равно он не знал, где выход из таинственной Зоны, а дорога, пусть даже такая, рано или поздно куда-то да приведет. Хорошо, хоть не пасмурно, и понятно, где север, а где юг.

Вдалеке взвыл то ли волк, то ли пес – Дым инстинктивно пригнулся, сжимая нож. Сначала он подумал, что по его следу пустили собак, но вскоре отогнал эту мысль: собака не полезет туда, где под каждым кустом – аномалия. Да и не всякий человек сунется, а если и сунется, то тоже будет еле ползти. Дым посмотрел на свои мокасины. В чем был, в том и забрали. Сейчас берцы и камуфляж не помешали бы, а то он как кенар в среднерусском лесу: всем видно – чужак.

Дым пошел по грунтовке вдоль поля, кидая перед собой по несколько камешков, все они падали правильно, значит, опасности нет, но расслабляться все равно не стоит. Ощущения, будто по минному полю идешь: сначала при каждом шаге замирает сердце и прошибает пот, потом, когда прощаться с жизнью не остается сил, приходит холодный расчет.

Впереди замаячила бурая, покрытая ржавым пухом трава, ее Дым решил обойти и поднялся на пригорок. Здесь он был как на ладони, потому присел и дальше пошел на полусогнутых. Справа был смешанный лес, оплетенный то ли плющом, то ли хмелем, внизу простиралось заброшенное поле. Ветер гнул свечки тополей, катил зеленые, с вкраплениями желтой сурепки, волны травы.

А вот впереди, за холмами, окутанными сизоватой дымкой, небо наливалось чернотой. Только дождя не хватало для полного счастья! Но ничего, не ноябрь, потерпеть можно. Дым вспомнил, что площадь аномальной Зоны – около ста километров. Если он движется в правильном направлении, то идти ему сутки, если нет – неделю. Неплохо бы спросить у кого-нибудь, где выход, а потом уже думать, как преодолевать охраняемый периметр.

На месте преследователей Дым организовал бы на беглеца облаву, причем постарался бы его пристрелить, чтобы обезопасить себя и ликвидировать свидетеля. Но для этого надо найти специально обученных людей, а таковые имеются и зовутся сталкерами. Пока они спохватятся, пока оповестят команду, он будет далеко, так что шанс выбраться из переделки живым есть, пусть и маленький.

Итак, сосредоточиться и двигаться к цели. Обогнув ржавую траву, Дым уже собрался спускаться на грунтовку, но послышался слабый голос, и он замер.

«Человек, помоги мне!» – прозвучал еле слышный призыв.

«Это что еще за чертовщина? Ловушка?» – подумал Дым и тотчас получил ответ.

«Человек, я хочу жить и не причиню тебе вреда. Помоги – отплачу тем же».

Голос был тихим, шелестящим, очень эмоциональным. Дыма захлестнули тоска, обреченность, боль, они были почти осязаемыми, и до него вдруг дошло: это не голос, он слышит адресованные ему чужие мысли, причем обращение «человек» намекает, что в беду попало одно из существ, населяющих Зону.

«Ты прав, – обрадовалось существо. – Помоги мне! Я выведу тебя из Зоны».

«Где ты и как выглядишь?» – Дым осмотрелся, но никого не увидел.

«Позади тебя, – прошелестел голос. – В зарослях хищного плюща. Только не пугайся».

Дым повернулся, уставился на осины, оплетенные розоватыми лианами. Лишь сейчас он заметил, что они движутся к лежащему ничком человеку. Ноги его были опутаны, руками он держался за куст шиповника.

«Только не пугайся», – повторил пострадавший и поднял голову.

До него было метров сто пятьдесят, и сначала Дым не видел деталей, а вот по мере приближения понимал, что человеком существо казалось издали: голова у него была крупнее, глаза посажены глубже, в приоткрытом рту угадывались мелкие острые зубы.

«Не пугайся, – повторило существо, когда Дым замедлился. – Сталкеры называют нас кукловодами».

«Имя-то у тебя есть?» – мысленно спросил Дым и выхватил нож, чтобы резать лианы, опутавшие ноги существа.

«Нико, почти как раньше, – ответил кукловод. – Осторожнее, лианы ядовитые».

Дым приблизился к нему, отметил, что держится кукловод из последних сил, руки окровавлены и разодраны шипами, шагнул к лианам и собрался присесть, чтобы полоснуть по розовому щупальцу, похожему на дождевого червя, когда лиана, которая еще не добралась до кукловода, выстрелила в Дыма, целясь в лицо. Он отшатнулся и взмахнул ножом, отрубив конец щупальца, который отлетел в сторону и, истекая зеленоватым соком, задергался, как хвост ящерицы. Остальные ползущие лианы замерли.

Воспользовавшись секундной передышкой, Дым метнулся к ногам кукловода, резанул по лианам – три удалось перерезать, остальные сами отпустили жертву и метнулись к Дыму. Их он полоснул на лету. От тех, что атаковали справа, смог отбиться, единственная, бросившаяся слева, задела щеку.

Дым отпрыгнул в сторону, схватил кукловода за окровавленную руку и поволок подальше от опасного места. Мутант не мог идти и помогал Дыму, отталкиваясь ногами.

«Все», – прозвучал в сознании его голос, и когтистая лапа выскользнула из руки Дыма. Кукловод лег на спину, закрыл глаза и раскинул руки. Дым сел рядом, приложил холодную ладонь к пылающей щеке и отметил, что на кукловоде – серая майка, заправленная в заляпанные грязью камуфляжные штаны. Обувь он не носил, на ногах угадывались бурые когти, почти как у собаки. На руках тоже были когти.

«Ты единственный услышал меня, – прошелестела мысль. – Странно».

– Выходит, я тоже мутант, – сказал Дым. – Привет, брат.

Хищное растение продолжало наползать, лозами ощупывало землю вокруг. Пять розоватых щупалец… нет, десять, пятнадцать. Кружатся. До Дыма дошло, что это кружится голова, вспомнилось предупреждение, что растение ядовито. Но неужели достаточно прикосновения, чтобы свалить с ног взрослого мужика?

«Достаточно, – прошелестел Нико. – Мне больше досталось, но у меня небольшая резистентность. Ты на моем месте и мычать бы не смог».

– Шикарно, – прохрипел Дым. – Это надолго? Мне надо поскорее убраться отсюда подальше, потому что…

«Знаю. Мысль опережает слова. Преследователи не сунутся сюда так быстро. Те, что везли тебя, не сталкеры, и побоятся. Им нужно собрать команду, так что у нас есть преимущество во времени. Как долго тебе будет плохо, зависит от индивидуальной переносимости яда. Может через полчаса полегчать, но не исключено, что будет хуже».

Дым не успел выругаться и задать следующий вопрос, как кукловод прочел его мысли и ответил:

«Я так складно излагаю, потому что был человеком, меня сделали кукловодом, и я частично утратил дар речи. Мычу, два слога могу выдавить, и все. Другие мутанты изменились сами и по большей части неразумны, хотя встречаются и такие, как я».

Мир окрасился в красно-буро-зеленые тона, затошнило, Дым пошатнулся и присел на корточки, потряс головой, но легче не стало.

«Идти сможешь?» – поинтересовался Нико, приподнимаясь на локтях и щурясь. Его лицо расплывалось. Дым подумал, что кукловод мог бы сойти за обитателя наркоманского поселка, но вспомнил, что он читает мысли, и одернул себя, но, ясное дело, было поздно.

«Я привык. Спасибо, что не хочешь меня сжечь живьем или набить чучело, чтоб пугать детей. Понимаю, нечего на зеркало пенять, коли рожа крива». Дым подумал, что, наверное, Нико неплохой парень, но с таким напарником будет непросто общаться, на что кукловод ответил, и в его мыслях проскользнула радость: «Ты воспринимаешь меня как равного, за что спасибо. А теперь попытайся встать и немного пройтись».

Дым поднялся, подавил приступ тошноты и сделал несколько шагов. Сердце зачастило, он взмок от пота и подумал, что мир пляшет тарантеллу и взгляд фокусируется с трудом. Мысли стали медленными, неуклюжими, будто увязли в киселе.

«Плохо», – прошелестел Нико, Дым перевел на него взгляд.

Кукловодов было три, нет, два, оба они покачивались, и то сливались в одного, то снова раздваивались.

– Сам-то как? – с трудом выдавил из себя Дым.

«Неважно, одно радует: хуже мне не станет, а вот тебе»…

– И что делать? – спросил Дым, испытывая странное спокойствие. Хотелось лечь на спину и провожать взглядом меняющиеся облака. А если бабочки прилетят… Огромные цветные бабочки… Он тряхнул головой, отмечая, что еще немного, и начнутся галлюцинации: прилетят не только бабочки, но и зелененькие человечки верхом на драконах.

«Неподалеку есть один мой хороший знакомый, он может вылечить. У каждого сталкера в аптечке есть набор антидотов, но ты – беглый преступник, и беззащитен перед Зоной».

Уловив его сомнения, Дым спросил:

– Может?

«Он сам выбирает, кого лечить, а кого – нет. Надеюсь, ты ему понравишься, иначе будем круги наматывать около его дома».

Пошатываясь, кукловод подошел к Дыму и взял его под руку.

«Обопрись об меня. Будем поддерживать друг друга». Отвечать Дым поленился, просто обозначил свое желание.

Так, будто пьяные приятели, человек и мутант побрели вдоль насыпи, затем свернули в лес. Дым двигался на автопилоте, отмечая, что лес перед ним расступается, как море перед Моисеем. Временами приходило понимание, что танцующий лес, красное небо, расплывающиеся на нем разноцветные круги – плод воспаленного сознания. Кровь в висках пульсировала так громко, что Дым не различал даже хруста ломающихся веток. Направление движения он не разбирал, двигался по инерции.

Когда услышал голоса, подумал, что это галлюцинации, и потряс головой – не помогло. А потом что-то пригнуло его к земле, он услышал мысль кукловода: «Не двигайся», и понял, что голоса ему не пригрезились.

Зато выброс адреналина вернул рассудок. Невидимые люди шли по грунтовке внизу и больше не разговаривали, едва слышно шуршала одежда, доносились шаги.

– Вань, вот след.

– Ага, вижу.

Третий сказал:

– Тсс, он может быть рядом.

– Не, в часе ходьбы, – возразил первый, и преследователи двинулись дальше.

«Четверо, – подумал кукловод. – С ними слепой пес. Военсталы».

Полчаса, и они заметят поляну с хищной лианой, поймут, что противник ранен и далеко не уйдет…

«Долго еще до твоего друга?» – подумал он.

«Часа два ходу. Но у нас преимущество: я вижу аномалии, а врагам придется задерживаться, чтобы обходить их. Побудь пока тут, я убью пса, он для нас наиболее опасен».

Дым хотел возразить, но потом вспомнил, что кукловоды могут брать под контроль людей, животных, подавлять их волю и навязывать свою. К тому же кукловод мысленно поведал, что не собирается сворачивать шею псу, просто загонит его в аномалию, чтобы смерть животного выглядела естественно.

Кукловод похлопал Дыма по спине и исчез, ни ветка не хрустнула под его ногой. Теперь стало ясно, почему он не носит обувь. Проследить за ним Дым не мог и представил, как Нико крадется по краю насыпи, как вертят головами военсталы, почувствовав чужое внимание. С автоматами наготове они движутся цепью, озираясь по сторонам; пес, до этого смелый, жмется к их ногам…

Над лесом разнесся собачий визг. Вопреки ожиданиям Дыма он все нарастал, а потом начал стихать – пес причитал и жаловался на несправедливую долю. Грохнул выстрел, обрывая страдания животного.

«Вставай, уходим», – прошелестел Нико. Дым поднял голову и попытался схватиться за протянутую руку, но промазал, получилось у него с третьего раза. «Плохо дело», – отметил он.

Все так же, поддерживая друг друга, они двинулись в лес. Дым ловил себя на мысли, что остается много следов, но поделать ничего не мог. Сознание было на удивление ясным, а тело слушалось все хуже: язык заплетался, ноги передвигались с трудом.

Только Дым подумал, почему кукловод не берет под контроль военсталов, как получил ответ: «В нормальном состоянии я могу справиться с одним человеком или с двумя тупыми. Чем выше интеллект противника, тем мне сложнее. Сейчас я еле собаку одолел. Так что жизнь прямо пропорциональна нашей выносливости, и лучше поторопиться».

«Связно излагает, наверное, спичрайтером был», – отстраненно подумал Дым.

«Не угадал. Военным корреспондентом, но помню прошлое урывками. Шевели ногами, а то конец нам».

«Автомат бы, – подумал Дым с тоской и тут же себя поправил: – Все равно он не поможет, в глазах-то двоится».

«Подожди-ка», – подумал Нико, и в мыслях его проскользнула радость, и только сейчас Дым понял, как ему повезло с проводником. Человек на его месте давно бросил бы полуживого попутчика и спасался бы сам, кукловод же – мутант, нелюдь – из шкуры выпрыгивает, чтобы помочь.

Дым привалился к сосне, обняв ствол, проводил взглядом двоящийся силуэт кукловода, и тут в кустах, куда он направился, что-то зарычало, захрустели ветви, донеслось сипение, и из-за кусов выбрались два карлика, похожих на домовенка Кузю, только со свирепыми лицами и тонкими клыками, торчащими из приоткрытых ртов. Мутанты, похрюкивая, принялись бегать по поляне, ломать ветви, а потом бросились в разные стороны. «Следы путают», – догадался Дым.

Нико довольно бодро подошел к нему и кивнул вперед:

«На некоторое время это сталкеров задержит. Доберемся к Доктору, а там будем думать, что делать дальше».

Глава 5 Тюрьма

В камере было душно.

Когда Аню везли сюда, в тюрьму, как выяснилось, ей было так плохо, что ни повлиять на события, ни понять, что происходит, она не могла. Тупо покорилась судьбе, и даже про Димку вспоминала только между приступами рвоты.

Потом был сортировочный пункт.

Больше всего он напоминал концлагерь. Аню, все еще слабую и больную после яда (а в том, что Наган и Капуста отравили их с Димой, Аня не сомневалась, но понять, за что, не могла – мысли ворочались тяжелые, мутные), заставили раздеться догола. Было сумрачное летнее утро, туманное и прохладное. Пахло травой, раздавленной зеленью, близким лесом. И – ржавым железом. Из грузовика ее выгрузили на плацу перед бараком с плоской крышей. Голая, дрожащая, Аня успела заметить забор по периметру, вышки часовых, колючую проволоку поверху… барак, скорее похожий на ангар, на территории был не один, но конвоир, подталкивая дулом автомата в спину, указал направление. Спотыкаясь, еле держась на ногах, Аня прошла к ближайшему бараку.

Унизительная процедура личного досмотра, холодные пальцы проверяющей. В какой-то момент сознание Ани отключилось: происходящее отодвинулось, будто не могло с ней этого происходить. И в самом деле, ну как армейский офицер может попасть в тюрьму без суда и предъявления обвинений?

Что она не в тюрьме, Аня заподозрила чуть позже.

Наверное, сообразила бы раньше, но о процедуре знала только из фильмов и книг, да и мыслительные способности после отравления были так себе.

После осмотра ее, все еще голую, втолкнули в душевую – осклизлый кафельный пол, решетка слива, три стены, черные от плесени. Аня недоуменно закрутила головой в поисках крана и лейки, и за спиной у нее захлопнулась решетка.

Чувствуя себя отвратительно тормознутой, Аня подбрела к решетке, чтобы определиться, что происходит, но мальчишка в черном костюме охранника без знаков отличия велел ей отойти к дальней стене и развернуться спиной.

Аня послушалась и сама себе удивилась.

Всю жизнь она училась контролировать свой темперамент. Казавшаяся такой спокойной, выдержанной и хладнокровной (снайпер все-таки, боевик), Аня-Змея на самом деле обладала очень быстрыми реакциями и крайне независимым характером. Даже армейская дисциплина не приучила ее беспрекословно повиноваться приказам.

А тут – будто отключили привычную Аню и включили другую, забитую и покорную.

Она встала спиной к решетке, уперлась, слушая команду, в стену руками.

В спину ударила струя обжигающе-холодной воды. Аня взвизгнула, попробовала увернуться, но струя снова настигла ее, сдирая кожу. Такое ощущение, что засунули в пескоструйную машину. Аня уворачивалась, прикрывала чувствительную грудь и живот, и при этом не могла даже разозлиться.

И не могла испугаться своего состояния.

«Мне же должно быть жутко, – убеждала себя Аня, дрожа на кафельном полу душевой, – и от того, что происходит, и от того, что эмоций нет. И способности соображать нет. Давай, Змея, давай, думай, соображай, а то сдохнешь тут. Никто тебе, кроме тебя самой, не поможет. Димка помог бы, но он – неизвестно где, может, за стенкой».

Холодная вода, кажется, постепенно выбивала дурь.

Когда Аню выволокли из душевой и сунули ветхое, колючее полотенце, она уже почти могла думать. И только страха по-прежнему не испытывала. Если бы хотели убить – убили бы сразу, доза дряни в «винишке», которым Наган с Капустой, сволочи, угостили, была бы больше. Почему они так сделали? А по приказу, скорее всего. Приказали – и отравили. У Нагана отродясь совести не было, у Капусты, продажной суки, тем более.

В аналитики, хотя и приписала себе эту профессию, Анна никогда не рвалась.

И ее куда больше интересовал вопрос, что будет дальше, чем вопрос, почему так получилось. Толку переживать о произошедшем?

Ей выдали ночную рубашку, ситцевую, застиранную, со слишком широким воротом, который приходилось придерживать, чтобы грудь не вываливалась, и вообще – не по размеру. Ночнушка предназначалась для женщины на голову ниже и в три раза толще… Дали и халат, байковый, серый, безразмерный. Аня замоталась в него так, что полы зашли за спину и перевязала веревочкой, заменяющей пояс. Полы едва прикрывали колени, а рукава оказались длинны, и Аня их закатала. Наряд дополнили шлепки.

Длинным, лишенным окон коридором Аню под конвоем привели к безликой железной двери и втолкнули в камеру.

Здесь тоже не было окон, лишь тусклая, ватт на сорок, лампочка без абажура освещала скудную обстановку комнатки. Десять квадратных метров, две койки – без белья, матрасы обшиты скользким коричневым дерматином, подушек нет, в ногах – скатанное шерстяное одеяло – толчок без сидушки в углу. Умывальник – крохотный, как в поезде. На одной из кроватей сидела, сложив руки на коленях, тощая женщина с обритой налысо головой.

Аня машинально коснулась своих волос.

Женщина, кажется, не замечала ее, смотрела перед собой и покачивалась из стороны в сторону в такт дыханию.

И вот тут Аню накрыло волной ужаса. Психушка. Ее заперли в дурке!

Она кинулась к двери и замолотила по ней кулаками:

– Выпустите! Я хочу поговорить с врачом! Выпустите меня!

Она надеялась хоть на какой-то ответ, но его не последовало. Болели разбитые руки. Аня сползла по двери, скорчилась на полу и зарыдала. Она не боялась войны, не боялась смерти, к тюремному заключению относилась без ужаса, но психушка… Так вот почему не было эмоций, вот откуда заторможенность – Аню накачали. И теперь она останется здесь до конца жизни. Будет глотать таблетки, улыбаться и пускать слюни. Лучше уж сдохнуть!

– Выпустите, суки! – заорала Аня.

– Помолчи.

Аня обернулась рывком – она успела забыть про безучастную соседку. Позу женщина не переменила, только смотрела теперь не перед собой, а на Аню.

– Помолчи, не придут они. Им все равно.

Соседке могло быть как сорок пять, так и тридцать лет – заключение не красит. Глубокая морщина пролегла между широкими, неаккуратными бровями, щеки немного обвисли, и обозначились носогубные складки, губы будто высохли – потрескавшиеся, бескровные. Вся она была выцветшая, бледная, даже радужки глаз казались прозрачными.

– Вы давно здесь? – Аня поднялась с пола и села рядом с соседкой. – Меня Аня зовут, а вас?

– Меня зовут сто тридцать пятая.

От этого спокойного, невыразительного голоса Ане стало совсем тошно. Повеситься, что ли, удавиться поясом халата, пока не поздно? Но суицид – выход слабых.

– А по имени?

– Не помню. Меня зовут сто тридцать пятая. Тебе тоже скажут номер.

– Меня зовут Аня, – она подумала и накрыла сухую и прохладную руку соседки своей ладонью, – вы давно здесь? Что с вами делают? Какой диагноз?

– Диагноз? Диагноз… Не знаю. Давно. Не помню, сколько.

– Что они с вами делают? – в отчаяние повторила Аня. – Что?!

– Испытывают. Это – исследовательский центр. А мы – подопытные. Я – подопытная сто тридцать пять. Тебе тоже скажут номер. Я здесь давно.

Аня почувствовала, как из глаз покатились слезы. Ладно, «исследовательский центр» и подопытную можно списать на психическое заболевание соседки… но что-то было в ней, заставляющее если не верить, то прислушаться: не вела себя сто тридцать пятая как псих, а казалась просто сломленным, раздавленным человеком.

– Что за опыты? Расскажите мне, пожалуйста, прошу вас!

Сто тридцать пятая улыбнулась, вытащила руку из Аниной и потянулась к вороту халата. Рывок – и обнажилась грудь. Выступающие ключицы, выпирающие ребра – соседка была истощена. Но самое страшное – тело ее от шеи до пупка было покрыто сложной сеткой шрамов, подобных которым Аня еще не видела.

Соседка сидела полуголая, ничуть не смущаясь, и Аня могла внимательно рассмотреть ее уродство.

Будто ожоги – свежие, едва зарубцевавшиеся, но что это за проступающая черная сетка? Сосуды так окрасились? Бред, этого не может быть. И несколько страшных круглых рубцов, похожих на след от гигантской пиявки.

– Что это? – спросила Аня.

– Опыты. Исследования. Тебе расскажут.

В двери с протяжным скрипом сдвинули засов. Аня развернулась и приготовилась драться.

Глава 6 Путь через Зону

Поддерживая друг друга, пошатываясь, как хорошо поддатые приятели, человек и мутант побрели в лес. У Дыма кружилась голова, ноги слушались еле-еле, но рассудок был ясным, и он с удовольствием отмечал, что опавшая хвоя скрывает следы.

Сосновые стволы носились вокруг, словно карусель, небо вспыхивало разноцветными кругами фантастического салюта. Сердце стучало набатом и заглушало остальные звуки.

Донесся крик сталкера, вдалеке застрекотал автомат: люди вступили в схватку с мутантами. Это придало Дыму сил, и он удвоил усилия. От свистопляски тошнило – иногда он закрывал глаза, и тошнота отступала, зато обрушивались мысли об Ане. Каждая потерянная минута уменьшала ее шансы. Когда Дыму удавалось прогнать тревогу о сестре, он видел улыбающегося Алана, и сердце сжималось. Снова и снова боевого товарища убивала неведомая хрень, и Дым понимал, что Алан отныне будет приходить в кошмарах и корить, что не предвидел, не остановил.

Потеряв ориентир и чувство времени, Дым не знал, ни какое расстояние прошли, ни который час. Он переставлял ноги и пытался пробудить ярость, которая дала бы силы.

Принято считать, что ненависть, гнев и ярость – эмоции, разрушающие человека. Дым так не думал – не один раз ему удавалось выжить вопреки всему только благодаря ненависти. Ярость так вообще двигатель прогресса: перепрыгнуть через голову, построить новый мир, разрушить старый – только чтобы дотянуться до врага. Даже если ничего не получится, гнев поможет преодолеть бездну отчаянья.

Нико резко остановился, пригнулся, попятился. Дым сделал так же, в очередной раз заставив организм работать на пределе возможностей. За грохотом собственного сердца он различил впереди голоса и смех.

Выброс адреналина на мгновение заставил его почувствовать себя здоровым. Сознание прояснилось, и он подумал:

«Надо влево уходить. Или вправо».

Представил зверя, спасающегося от двух стен огня, зажимающих его в тиски.

«Много, – ответил задумчивый Нико. – Человек семь. Я тоже слаб, не справлюсь».

Дым подумал о том, что путь к Доктору, которого обещал мутант, отрезан, и ему тотчас стало хуже.

Развернувшись, они рванули вдоль леса. Точнее, Дыму казалось, что они бегут на пределе возможностей, на самом деле он понимал, что еле плетется.

Пульс зашкаливал, слился в сплошную пулеметную очередь, легкие горели. Он ощущал себя раненым зверем, спасающимся от загонщиков. Враг считает его опасным, он не должен уйти живым. Дым столько раз прощался с жизнью, что перестал замечать, что она есть, и не столько переживал за себя, сколько за Аню. Нужно выжить, чтобы помочь ей. Отомстить за Алана и свою обманутую веру в дружбу.

Вскоре лес закончился, и путь преградила вырубка. Нико мысленно выругался. Будь это молодой сосняк, они ломанулись бы сквозь него, но путь преграждали заросли молодых берез, осин и шиповника, оплетенные хмелем, заросшие малинником. В нормальном состоянии Дым, конечно, пробился бы, сейчас же он попросту запутается в хмеле и повиснет, как муха в паутине.

За вырубкой угадывалась линия ЛЭП с провисшими проводами.

«Вправо», – скомандовал Нико, Дым тряхнул головой, отгоняя кружащихся перед глазами разноцветных мушек, и устремился за ним, наступая на землянику.

Бодро перекликались загонщики. Их голоса подстегивали, подгоняли.

Вырубка закончилась просекой, где, утопая в малиновых кустах, чернел корпус металлического ангара, к которому вела раздолбанная колея, перечеркнутая мелким ручейком с быстрым течением.

Двинулись по воде, раздвигая руками цветущий рогоз, хотя инстинкты влекли в ангар, под защиту сводов человеческого жилища.

Малиновые кусты свешивались над ручьем, вытесняя рогоз, хватали за одежду. Когда начался прорытый ручьем овраг, хлестали по лицу, словно подбадривая, приводили в чувства. Дым отметил, что не чувствует ног, посмотрел вниз и отметил, что мокасин с левой ноги уплыл, а стопа кровоточит. Хорошо, что они еще слушаются, а если паралич разобьет?

«Надо залечь, – ответил на его путаные мысли Нико, поднырнул под сплетенные заросли хмеля. – Ручей пересекает вырубку. Мы, наверное, уже выбрались».

Найдя более-менее пологий склон, Нико вскарабкался наверх, помог Дыму. Он поскользнулся на влажной земле, извалялся в грязи, но все-таки выбрался. Ног по-прежнему не чувствовал.

Взобравшись на невысокий холм, поросший, слава богу, только травой, вниз спустились на четырех костях, и Дым распластался на земле, глядя в по-летнему синее небо с росчерками стрижей. Сердце выпрыгивало из груди, дыхание сбивалось.

«Приплыли», – с сожалением подумал Нико, стоя над Дымом. Три его головы летали по часовой стрелке, то соединяясь в одну, то распадаясь на пять.

Земля вздрогнула, будто неподалеку разорвался беззвучный снаряд. Дым резко поднялся, и перед глазами потемнело, а когда зрение восстановилось, он увидел выбирающегося из лесу монстра. Он был огромен, как БТР. Башка размером со шкаф, лоб выпуклый. Глазки теряются под обвислыми веками. На месте носа – отверстия, прикрытые трепещущими перепонками. Волосы растут клочьями. Тварь передвигалась, опираясь на массивные передние лапы, мускулатуре которых позавидовал бы Шварценеггер.

Однозначно, когда-то или сама тварь, или ее предки были людьми. Нико повернулся к мутанту, сжав кулаки – хотел взять его под контроль.

Пошатываясь, Дым поднялся и заметил в холме, который оказался свалкой строительного мусора, берлогу, скрытую свисающими до земли плетьми хмеля.

Нико «увидел» его мысли, но не отреагировал: был занят мутантом. Потерявший собственную волю, он взревел и три раза прыгнул на месте. А потом ломанулся в малинник, который рос вокруг холма. Нико велел прятаться в берлоге, а сам рванул по протоптанной мутантом борозде.

Его намерения Дыму нравились: он хотел натравить тварь на загонщиков и попытаться отобрать у кого-нибудь из них аптечку. Понятное дело, к Доктору дойти не получится, а без антидота в скором времени наступит сначала паралич конечностей, а чуть позже – дыхательного центра.

В берлоге вполне можно было передвигаться на четвереньках. Здесь пахло землей, с потолка свисали белесые корни – ее хозяин ушел, как минимум, зимой. Дым лег на живот, уткнулся в скрещенные руки… и не почувствовал их. Поднял голову, пошевелил пальцами – получилось, но ощущений не было никаких. То есть к мышцам нервные импульсы пока еще поступали, а обратно – почему-то нет.

Накатило ледяное отчаянье, Дым ощутил себя беспомощным, как младенец. Все, что ему оставалось – довериться напарнику, а после предательства Нагана сделать это было непросто. В душе каждого человека живет параноик, сейчас параноик Дыма бился в истерике: Нико сбросил балласт и больше не вернется.

Берлога станет могилой Дыма. Сначала его парализует, и дай бог, чтоб остановилось дыхание, потому что иначе… взгляд перекочевал на ручеек из рыжих муравьев, тянущийся наружу. Иначе он будет видеть, как его заживо съедают муравьи.

Дым лежал лицом к выходу, и через лианы хмеля отчасти просматривалась поляна и даже стволы деревьев. Воздух был тягучим и обжигал легкие, в мыслях билась единственная мысль: «Отмотать бы время назад, чтобы все изменить». Но увы.

Когда из лесу вышли двое, на душе похолодело. Муравьи сразу же забылись, и инстинкты возопили: «Беги, беги скорее! Враг нашел тебя». Но когда враги подошли поближе, Дым понял, что это не люди. Точнее, не вполне люди. Двигались они рывками, замирая на месте и будто принюхиваясь. Оружия у них не наблюдалась, порванная одежда висела лоскутами.

Сколько же мерзости водится в этой проклятой Зоне? То, что Дым до сих пор жив – фантастическое везение. Хотелось верить, что удача и дальше не отвернется. Только бы у Нико все получилось!

Тем временем существа на поляне медленно, но неумолимо приближались. В том, что они агрессивны и крайне опасны, Дым не сомневался ни на минуту. У него же ничего не было, чтобы постоять за себя, он даже сомневался, что сможет встать на ноги.

Что ж это за твари? Раздвигать хмель, чтобы получше их рассмотреть, Дым не стал, надеясь, что они попросту не заметят берлогу и пройдут мимо.

Но, повертев головами, твари бодрым шагом направились к ней. В просветах мелькали их головы с пепельно-серой кожей, провалы ртов, руки, болтающиеся плетьми.

Зомби? Куски гнилого мяса, которые живут за счет того, что напитываются чужой кровью? Похоже на то. Уж лучше пусть муравьи съедают, чем эти.

С трудом поднявшись на четвереньки, Дым отполз глубже в берлогу, вспомнил о том, что поранил босую ногу и мысленно выругался. Бесполезно прятаться: зомбаки на кровь идут.

Вот уже они метрах в десяти: белесые остекленевшие глаза, отслоившиеся лоскуты кожи на щеках, сизо-бурое гнилое мясо. Тянет мертвечиной.

Бред! Такого не может быть в существующей вселенной! Наган точно накачал наркотой, и теперь все это мерещится. Дым беззвучно расхохотался, отчего голова закружилась с новой силой.

Ближний зомбак подошел к самой берлоге, и Дым рассмотрел его босые, измазанные грязью стопы. На лодыжке треснула кожа, обнажив белый голеностопный сустав.

«Что я могу? – думал Дым. – Попытаться дать отпор голыми руками. Это будет неуклюже и медленно – смерть неминуема. Но не ждать же смиренно, пока сожрут?»

Надо было сразу убегать… Точнее, уползать. А теперь…

Дым подполз к входу в берлогу вперед ногами, поджал колени, чтобы, когда тварь сунется, распрямиться и вытолкнуть зомби на поляну, а самому рвануть прочь, насколько позволит состояние. Главное, продержаться подольше, пока Нико не вернется. Если вернется. До чего же отвратительно быть беспомощным и зависимым!

Зашелестели раздвигаемые плети хмеля, и в берлогу сунулось умертвие. Дым ударил обеими ногами, чвакнули хрупкие ребра, и тварь выбросило наружу.

Дым выскочил следом, распрямился, готовый рвануть прочь, но перед глазами потемнело, и, чтобы не упасть, он привалился спиной к холму, защищая руками голову.

Донесся треск ломаемых веток, но Дым не видел, что происходило, готовился отражать атаку зомби вслепую.

Зарычала тварь, и, когда зрение вернулось, Дым увидел давешнего лобастого мутанта. Одного зомбака он месил мощными передними конечностями, второй, лишенный инстинкта самосохранения, шипел и пятился в сторону Дыма.

Прыжок – и второй зомби подмят мутантом и расплющен в блин. Башка умертвия оторвалась и откатилась в сторону, хищно клацая челюстями.

«Все хорошо», – услышал Дым Нико, с трудом повернул голову и сфокусировал взгляд: кукловод протягивал тощий вещмешок и скалился, обнажив мелкие острые зубы. Точнее – улыбался. За спиной у него угадывался ствол трофейного АК. Чуть дальше топтался мутант, ожидая новых команд. Нико посмотрел на него в упор, и тварь убралась в лес, но уходить не стала.

Силы оставили Дыма, и он соскользнул вниз спиной по холму, сел в траву. Кукловод вытащил из вещмешка аптечку – черную коробку с красным крестом и принялся там копаться. Дым закатил рукав, обнажая плечо с татуировкой, сделанной после окончания школы: пересечения рваных линий складывались в трудно читаемую надпись «Neveragain».

«Есть, – подумал Нико. – Антидот универсальный. Приготовься».

Видимо, организм Дыма истратил ресурс: веки сомкнулись сами собой, и он погрузился в состояние полусна-полубреда, отмечая, что стало трудно дышать.

Перед глазами крутились лица: Алан, которого он даже не оплакал, Аня, рожа зомби. Особенно обидным был велосипед, который предатель-Наган хотел установить в прихожей его, Дыма, квартире.

Он не почувствовал укола и перестал различать, где свои мысли, а где мысли Нико.

Проснулся Дым глубокой ночью. Он лежал на спине, и перед глазами было черным-черно. Пахло сырой землей и сочной майской зеленью.

Он перевернулся на живот и обнаружил себя в берлоге. Снаружи, потрескивая, горел костер, бросал огненные блики на сидящего Нико, опершегося об автомат. Совсем рядом стрекотал сверчок – еще протяжно, лениво, по-весеннему. Босые ноги мерзли, бока ломило – отлежал их Дым.

На четвереньках он выбрался из берлоги и притопал к костру, сел, нахохлившись. В мыслях было гулко и пусто. События прошедшего дня пока еще спали.

«Как ты?» – спросил Нико и поворошил угли костра – в небо взвились искры.

– Живой. Вроде бы получше мне.

«Теперь рассказывай, что ты натворил, что тебя так усиленно ловят».

– А ты в мыслях прочитай.

«Там каша, да и не этично это – лезть в голову без спроса. Я без труда читаю лишь адресованные мне мысли».

Дым уловил его ощущение – страх, что единственный человек, который его слышит, скоро исчезнет, и опять наступит холодное, безмолвное одиночество. Нико не хотелось расставаться с Дымом. Если и есть на земле самое одинокое существо, так это странный кукловод.

И Дым рассказал. По мере повествования пробудились злость и страх за Аню.

– Понимаешь, я даже не знаю, жива ли она, где ее искать? – Дым поднялся и заходил вперед-назад.

Отчаянье смешивалось с яростью, жаждой убивать. Сначала найти и вытащить Аню, затем выбраться из Зоны, мстить потом. И лишь после думать, как выживать в мире, где ты теперь – опасный преступник.

«Не позавидуешь тебе, – мысленно сказал Нико. – Но, кажется, я знаю, где твоя сестра».

Дым остолбенел, повернулся к Нико и постарался придушить надежду, расцветшую в душе пышным цветом: а если неправда? Дым почти не испытывал чувств, теперь же они пробудились и пугали больше, чем Зона со всеми ее обитателями: он не знал, что с ними делать, как не терять контроль и реагировать адекватно.

Нико начал издалека:

«Я уже говорил, что когда-то был человеком, работал журналистом. Мне надо было определенные события освещать однобоко, попросту говоря, лгать. А я не стал. Молод был, глуп, думал, что смогу победить систему правдой. И однажды ко мне пришли. Кто это был, до сих пор не знаю. Может, твои коллеги. Запихали в автозак и куда-то долго везли. Прибыли мы на военную базу: бетонный забор, за ним колючка под током, вышки с автоматчиками на каждом углу. Сначала мне думалось, что это тюрьма: уж очень похоже, но вскоре выяснилось, что все гораздо хуже. Это военная лаборатория. Ты что-нибудь слышал про артефакты, которые добывают в Зоне?»

– Что-то слышал, но не верил до конца. Думал, журналисты травят байки, – ответил Дым вслух. – Знаю, что они обладают чудесными свойствами, просто магическими.

«Все так. Артефакты рождаются в аномалиях, их добывают сталкеры, и свойства большинства артов неизвестны. Проверить их можно только на себе, но, сам понимаешь, желающих мало: можно облучиться, до срока постареть, истечь кровью», – он взял паузу и уставился на Дыма в упор.

– И что? – спросил он, уже догадываясь, куда клонит Нико.

«А то, что испытывают их в лаборатории на подопытных типа меня. У них подземная лаборатория, где содержат людей, которых никто не будет искать. Система безопасности на высшем уровне. Из меня хотели сделать воина – телепата, мне долго удавалось скрывать способности, и когда меня уже решили пустить в расход, взял под контроль одного из охранников, и он вывел меня и еще несколько человек. Их всех потом переловили, только я выжил».

– Ты хочешь сказать, что моя сестра там, на ней ставят опыты?

«Именно».

– И каковы ее шансы?

«Стремятся к нулю. Некоторое время она, конечно, проживет…»

– Как долго? – с трудом сдерживая злость, проговорил Дым.

«Как повезет. Одни несчастные годами жили. Других в течение недели замучивали».

– Так почему мы еще здесь? Ее надо выручать, – Дым принялся мерить шагами поляну, накручивая себя ужасами, которые можно учинить с беззащитной девушкой.

«Мы не прорвемся. Понимаю, конечно, что ты опытный боец и мухе в глаз попадаешь, но не представляешь, какая там охрана. Впрочем, бесполезно тебя убеждать. Надо, чтоб сам убедился».

– Да, надо, – кивнул Дым.

Раньше он считал, что живет в более-менее цивилизованном мире. Торговцы органами, рабовладельцы – это вне его реальности. Оказалось же, что есть настоящий концлагерь, где замучивают неугодных…

«Неугодные быстро заканчиваются, – дополнил Нико, бросил в костер два полена. – Каждый пропавший без вести сталкер сгинул там. Что такое сталкер? Деклассированный элемент. Исчез? Значит, мутанты сожрали».

– Не могу поверить… Но кто же этим занимается? Человек с нормальной психикой сломается.

«Поверь, находятся желающие. Кто за деньги работает, кто – за идею. Некоторые – за то и другое. Есть две сталкерши, которые приводят жертв в ловушку. На вид обычные женщины, и не заподозришь. Одна мстит мужчинам, вторая – нацистка соседней страны, а они граждане совсем без царя в голове».

– Весело. – Дым сел рядом с Нико. – Что же мне делать? Понимаешь, мне легче умереть, чем знать, что ей сейчас больно, а я не могу помочь.

«Понимаю. По-хорошему надо рассказать правду сталкерам и разрабатывать план вторжения сообща с ними. Но ты ж понимаешь, что я не могу говорить. А вот тебе они поверят, только нужно связаться с нужными людьми, тут разные группировки, одни в курсе, что творится за двухметровым забором».

– Но как, когда меня всей Зоной ловят? Просто пристрелят…

«Я помогу. У меня свои счеты с потрошителями. Они превратили меня в это, – он раскинул когтистые лапы. – Сталкеры дерутся друг с другом до первой консолидирующей угрозы. К тому же я нарисую схему лаборатории. Не думаю, что за четыре года там что-то изменилось».

– Но прежде я сам должен увидеть, – настаивал Дым, не сказать, чтобы он не доверял Нико, напротив, знал, что кукловод готов душу продать за благодарного собеседника. Многие годы он прятался от преследователей на болотах, ночевал в брошенных селениях, ни с кем мыслью обмолвиться не мог, и вот судьба подарила ему человека, который слышит мысли.

«Хорошо. Проведу тебя, это недалеко. Все равно бесполезно убеждать, что мы понапрасну потеряем время».

– Можно кого-нибудь поймать и допросить, – упорствовал Дым.

«Не факт, что простые охранники в курсе, что происходит в подвалах. Их начальство старается максимально избежать огласки».

– Это далеко? Черт, вообще не представляю, за что хвататься.

«Не очень, но места гиблые, сталкеры их не любят, всякие легенды слагают. Пойдем рано утром, хорошо? Мне поспать бы – тоже ведь досталось».

Дым посмотрел на свои босые ноги, перевел взгляд на АК, и Нико ответил на незаданный вопрос:

«Два запасных магазина есть, и один полупустой. Должно хватить: с мутантами я по-своему договариваюсь. За одежду не переживай, у меня есть схрон в деревне неподалеку. Но, сам понимаешь, не подобает безмозглому мутанту расхаживать с оружием, да при полной амуниции. Представляешь, что будет, когда узнают о разумном кукловоде?»

– Запрут в концлагере, о котором ты рассказывал, – вздохнул Дым, поежился. – Давай автомат, посижу на стреме.

Нико собрал в кучу сосновые иголки, соорудил из них подобие гнезда, застелил травой. Пока он хлопотал, Дым рассуждал шепотом:

– А вообще тебе легко найти применение. Например, я бы использовал тебя как детектор лжи при допросах…

Нико мысленно возмутился и совсем по-человечески фыркнул. Свернулся калачиком и мгновенно вырубился.

Дым выспался и ощущал себя полным сил, правда, мерз и мечтал о берцах. Саднила рассеченная стопа, одолевали комары. Сначала он отбивался от них, потом сдался: пусть жрут, чай, не зомби. Гораздо больше досаждали мысли об Ане. Что с ней делают? Как назло, о Зоне он знает недопустимо мало, и воображение заполняло пробелы кошмарами.

Какие свойства артефактов? Когда-то он читал об этом, но воспринял информацию, как очередное вранье о пришествии инопланетян.

Держись, сестренка, пожалуйста, держись! Я вытащу тебя, чего бы мне это ни стоило. Пока судьба благосклонна ко мне. Клянусь, сделаю все возможное и невозможное.

Хрустнула ветка. Еще одна. Дым насторожился, прицелился в заросли шиповника. Появилось ощущение чужого взгляда. Обычному человеку такое может почудиться. Дыма же интуиция никогда не подводила.

Алчность. Голод. Страх.

Слава богу, зверь. Знать бы еще какой. Вскорости пришел ответ: в десятке метров от костра взвыл волк. Нико вскочил, прорычал что-то себе под нос. В кустах зашуршало, и волк, повинуясь воле более сильного существа, удалился прочь, завыл уже дальше.

«Сталкеры ночью стараются не ходить по Зоне», – успокоил Нико и захрапел.

Интересно, псы Нагана будут продолжать облаву или решат, что мы с Аланом сгинули? Утро вечера мудренее. У меня есть преимущество: Нико, который все тропки знает. С рассветом на горизонте замаячила слабая надежда.

Только Дым решил будить Нико, как кукловод вскочил сам, потер глаза, потянулся и зевнул во весь зубатый рот.

«Ну, что, герой, готов ли ты к подвигам?»

Дым криво усмехнулся:

– Так точно, командир. Какой план действий?

«Я бы советовал найти лояльного сталкера и поговорить с ним, но ты рвешься к базе».

– Нам остается только надеяться, что сталкеры не устроят засаду. Наверняка за мою голову назначена награда, слишком уж я опасный свидетель. Мой недруг из шкуры выпрыгнет, чтобы получить доказательства, что я мертв – иначе он рискует лишиться головы.

«Они получат доказательства, как только мы доберемся до схрона. Бросим твои вещи в подходящую аномалию, пусть думают, что ты погиб».

– Хорошо, если поверят, – вздохнул Дым. – Ну что, веди к схрону… Нет, надо рану на стопе обработать, где аптечка? Такое впечатление, что на гвоздь наступил и не заметил.

Нико протянул черную пластиковую коробку с красным крестом, какие держат в салоне автомобиля. Дым обработал рану спиртом, заклеил лейкопластырем и подвигал грязными пальцами.

– Все, я готов. Надо поторопиться, чтобы не нарваться на облаву.

Положив аптечку в вещмешок, Дым вслед за Нико двинулся к лесу. Оставшийся мокасин он снимать не стал.

Глава 7 Попытка бегства

Сто тридцать пятую, соседку Анны, увели. Анна осталась одна в камере. Когда дверь открылась и зашли охранники в черном, она собиралась драться, но вертухаи были к этому готовы: ее ударили разрядом тока из шокера, Аню швырнуло на пол, выгнуло дугой. Один из конвоиров всадил ей в бедро прямо сквозь одежду шприц.

Сто тридцать пятую увели, пока снайпер Змея корчилась на кафельном полу. Когда оклемалась, ощутила дурманящее спокойствие, будто она – облако, плывущее по безмятежному небу. Понятно, всадили транквилизатор, чтобы жертва была покорной и не слишком печалилась о своей судьбе. Голова кружилась, во рту пересохло. Нельзя расслабляться!

Аня заставила себя разозлиться.

Здоровая ярость, схожая с боевым бешенством берсерков, только не туманящая разум, а, напротив, проясняющая его.

Аня вскарабкалась на койку и уселась, обхватив колени руками.

Итак, она в заключении. Здесь на людях ставят опыты, что автоматически делает руководство «заведения» фашистами и недочеловеками, которых спокойно можно убивать. Это плюс. Убивать Аня умела – пожалуй, даже лучше, чем готовить.

Чтобы убить врага, надо его увидеть. Увидеть, узнать и действовать. И побыстрее, пока не присвоили номер и не выжгли мозги.

Она не знала, сколько просидела так, скорчившись на полке. Часов не было, чувство времени сбоило, тусклая лампочка горела под потолком. Делать было нечего: Аня уже изучила потеки на стенах, трещины на потолке и всю скудную обстановку, теперь Змея просто ждала. Уж что-что, а ждать она научилась за годы службы снайпером в совершенстве.

Что чувствует снайпер в момент выстрела? Отдачу.

Холодное спокойствие во время операции: сколько нужно, столько и пролежишь, выцеливая клиента. Иногда ожидание длилось часы, иногда (реже) – сутки. Мужчинам проще, они берут с собой пустую пластиковую бутылку – как дальнобойщики, для туалетных нужд… но Аня никогда не жаловалась. Она любила свою работу – за неторопливое течение мыслей (замедляются, замедляются, и, наконец, исчезают, как при медитации, остаешься только ты, прицельные устройства, клиент).

Наконец, дверь открылась. Аня не стала атаковать черных – бесполезно. В камеру вернулась соседка, сто тридцать пятая. Она пошатывалась, нетвердо держалась на ногах. Добрела до койки и упала грудой неопрятного тряпья. Черный посмотрел на Аню.

– Сто сороковая, на выход.

Ага, вот и номер. Аня поднялась, изображая тупую покорность, и вышла в коридор. Здесь ее ждали еще двое черных – молодые совсем ребята, наверное, служащие внутренних войск.

Тот, что назвал Ане ее номер, пошел вперед, она – следом, остальные замыкали. Интересно, всех так водят или для Ани сделали исключение? Она решила: если попробуют выжечь мозги, за один раз все равно не успеют. Почувствовав, что тупеет, она повесится, поясом удавится – в общем, не даст превратить себя в овощ.

Лучше бы, конечно, всех победить. На этом Аня и решила сосредоточиться.

Сперва – разведка.

Коридор – без окон, по обе стороны – железные, крашенные темно-коричневым, двери. Одинаковые, даже без номеров, совершенно безликие. Лампочки под потолком – в матовых колпаках, защищенных решеткой из толстой проволоки – через равные промежутки в пять метров. В конце коридора – такая же безликая дверь. Идущий впереди черный отстегивает с пояса штырек ключа. Ключ один, других на кольце нет, возможно, универсальный. Дверь открывается внутрь, за ней – небольшая комната. Стол, дежурный.

Вохровец взял у дежурного журнал. Аня подглядела, как он записал корявым мальчишечьим почерком: «140, 14:58» и расписался. Ого, да уже почти три часа дня!

– Обедал? – спросил дежурный.

– Да какой… не успел. Ту отведи, эту приведи – загоняли.

– Ну, я в столовку, меня Стас сменит.

– Счастливчик. Меня бы кто сменил.

Аня жадно ловила каждое слово, каждую каплю информации. Значит, конвоиров не сменяют, а дежурные меняются. Все передвижения фиксируются в журнале. Мальчишка-вохровец раздосадован, хочет есть.

А больше он ничего не хочет, интересно? Аня знала, что привлекательна, и страстно посмотрела на вохровца, облизнулась. Мальчишка потупился и зарделся.

Байковый несуразный халат и ситцевая ночнушка, конечно, не подходящий наряд для обольщения, но можно попытаться. Солдатик же только-только вышел из пубертата, прыщи еще не все свёл.

Гадко, но лучше, чем смерть.

Аня для себя обозначила это как «попытка наладить личный контакт» – очень, говорят, полезно в плену. Пусть вохровец думает, что у нее – стокгольмский синдром. Нужно только дождаться, когда Аня останется с мальчишкой наедине. Аня умела подчинять себе людей – что-то в характере, внешности, поведении заставляло слушаться и поклоняться. Пользоваться харизмой ей не нравилось, но другого выхода сейчас не было.

Она опасалась, что ключ от второй двери у дежурного, но охранник воспользовался тем же штырьком. Универсальный – подходит для внутренних помещений и камер. Прекрасно.

– Вперед, – скомандовал вохровец.

Аня вслед за ним покинула дежурку. Снова коридор, только стены выкрашены охрой – больничный цвет.

Навстречу по-прежнему никого не попадалось. Третью дверь слева вохровец отпер и запустил Аню внутрь. По глазам ударил яркий свет – не солнечный, электрический. Аня оказалась в высоком помещении, разделенном не доходящими до потолка перегородками.

Дверь захлопнулась. Аня обернулась – охраны не было. Бежать?

– Сто сороковая, следуй за мной.

Из-за перегородки вышел улыбчивый мужчина лет пятидесяти. Был он невысок, с Аню ростом, но в два раза шире. Полные губы блестели, глянцевые налитые щеки блестели и карие глаза, круглые, выпуклые, тоже блестели – весь он так и сиял фальшивым добродушием. Аню замутило. Она ненавидела таких вот круглых лысоватых сладострастников.

На толстяке был белый халат.

Они зашли за перегородку и оказались в подобии больничной палаты – из тех, что показывают в американских сериалах. Чистенько, беленько, койка снабжена ремнями, и стоит рядом с ней непонятный прибор, показывающий зеленые графики на черном экране.

Что, уже?!

Но толстяк повел Аню дальше.

Кое-где шторы, отделяющие коридор от «палат» были задернуты, но часть Аня все-таки успела рассмотреть. Подопытные, судьбу которых она должна была разделить, сидели в креслах, лежали на койках – облепленные датчиками, со шлемами на головах. Многие были полностью обнажены, и, казалось, не стеснялись покрытых страшными шрамами, деформированных тел. Аня видела людей с лишними конечностями и людей с непропорционально маленькими, как у тираннозавра, руками; видела людей со сплошными рубцами вместо лиц, чересчур волосатых и абсолютно лысых, с белыми, будто у вареной рыбы, глазами… Запах хлорки не мог перебить вони этого места: разило мочой, мускусом, застарелым потом. Кто-то причитал неразборчиво, кажется, даже не по-русски, а может, на выдуманном языке.

Толстяк повернул, и Аня послушно последовала за ним.

Новая дверь открывалась другим ключом, и за ней оказалась улица. Аня замерла. Солнце еще не клонилось к западу, было жарко, она с удовольствием стояла на пороге, дыша чистым воздухом, и только когда толстяк нетерпеливо окликнул:

– Сто сороковая! Заснула?

Поняла, что находится во внутреннем дворе тюрьмы – со всех сторон стены, да еще и «потолок» из решетки сделан на высоте метров четырех. Будто люди умеют летать.

Впрочем, еще через секунду Аня поняла, что ошиблась: вместо одной стены был ряд вольеров, вроде тех, в которых держат собак в питомниках. В темноте клеток кто-то рычал.

Первой реакцией было: бежать. Толстяк совершенно явно вел Аню к клеткам. Но бежать некуда, сражаться – нечем (хотя задушить толстяка она могло бы легко – но что это даст?), значит, придется продолжить разведку. Аня понадеялась, что в первый же день ее не пустят на корм – слишком бездумный расход материала получается.

Толстяк, отметила про себя Аня, был абсолютно уверен в ее послушании. Может, вещество, которым ее «накачали», еще не должно перестать действовать, а у снайпера Змеи просто повышенная устойчивость?

Они пересекли двор и оказались подле вольеров.

Теперь Аня видела странных существ, запертых в клетках.

Некоторые из них, наверное, имели какое-то отношение к людям, по крайней мере, на одном, рычащем, оскаленном, напоминающем метиса уродливой обезьяны и собаки, животном Аня заметила остатки одежды – порванную футболку неопределенного цвета и трусы… Пальцы твари заканчивались острыми когтями. Увидев Аню и толстого, создание рванулось вперед, вцепилось в прутья и начало ритмично мычать, чего-то требуя: «аууу-аыыыы-ауууу-уууааа!»

– Он говорит «а ну иди сюда, сука», – любезно улыбаясь, перевел толстый.

Ане огромных сил стоило сохранить тупое выражение лица. «Доктор» страшно развеселился. Погрозил зверю толстым пальцем – создание в ужасе отпрянуло.

– Давно, давно у меня просят материал испытатели аномалий! Дождешься, дружок, сгинешь в мясорубке! Вот, знакомься лучше: сто сороковая, свежее мясо. Ни черта не понимает, как и все вы. И не соображает.

Ага, отметила Аня, значит, она правильно догадалась: лекарство не должно было перестать действовать. А толстый-то – садист. В клиническом смысле этого слова.

– Ууууууу! – в отчаянии взвыла тварь.

– Не убьешь, кишка тонка, мой милый друг, кишка тонка! Ну-с, сто сороковая, это – твое будущее, если эксперимент не удастся. Мы, подруга моя, гуманисты. Мы редко отправляем отбросы на испытание аномалий. Оставляем, пробуем новые и новые средства. Может ли, дружок, вот этот мутант стать человеком? Думаешь, нет? А мы пробуем, подруженька, ищем, перебираем разные варианты! А если не получится – вот тогда уже утилизируем с несомненной пользой для науки и рода человеческого. А ведь если разобраться, подруга моя сто сороковая, то может тебе и повезти. Полезные штуки тоже встречаются: кариес лечат, импотенцию… – тут он рассмеялся, хлопая себя по ляжкам.

Аню замутило. Сейчас шагнуть вперед, «пяточкой» ладони ударить под подбородок так, чтобы голова запрокинулась, левой рукой поддержать под поясницу, на себя дернуть. И – все. Позвоночник не выдержит. Если вдруг окажется не смертельно – все равно толстяк упадет, прыгнуть на него обеими ногами, ломая грудную клетку, загоняя ребра в легкие и сердце…

Она дышала ровно, глубоко и пялилась на толстяка ничего не выражающими глазами. Ничего, мразь, придет твое время. Где-то здесь, на территории, должен быть Дым. А вдвоем с Димкой Аня горы свернет.

– Пойдем дальше, подруга моя.

Они двинулись вдоль ряда вольеров. Там были не только бывшие люди: собаки с лишенными глаз облезлыми мордами, огромные кабаны, двухголовые твари, предков которых Аня не смогла определить (судя по чешуе – рептилии, судя по конечностям – кошачьи), что-то ракообразное, но довольно большое… Мутировать может только зародыш, эмбрион – учили Аню в школе. Пока формирование идет на генетическом уровне. Потом уже поздно. Здесь же, при помощи аномального излучения и неизученных толком свойств Зоны в мутантов превращали взрослых.

И если опыты над животными Аня полагала необходимым злом, то сама в роли подопытного кролика выступать не собиралась.

Положение выглядело трудным, но не совсем уж безвыходным: обнадеживало то, что Аню не взяло «отупляющее» вещество и что это удалось скрыть. Хорошо, что внутренние двери и камеры отпираются одним ключом. Хорошо, что ключ этот – у мальчишки.

И плохо, что Аня совершенно не представляла себе: а дальше? Где искать Димку? Что с ним? Ну, выберется она «отсюда», но – куда? В Зону?

В полную неизвестности и опасностей Зону? Что ждет ее там?

Впрочем, любая судьба была лучше участи, уготованной Ане фашистом-толстяком и его соратниками. Так быстрая смерть лучше медленной и болезненной.

Толстяк отдернул белую клеенчатую занавеску, указал на кушетку:

– Присаживайся, подруженька. И рукав закатай. Наташа! Биохимия, срочно!

Сделав дебильное лицо, Аня, противная сама себе, села, задрала рукав и для пущей убедительности пустила слюну.

Есть такая штука – виктимность. Это способность индивида при определенных обстоятельствах оказываться в роли жертвы. Виктимность Змеи стремилась к нулю. Никто никогда не смел травить ее, в детдоме обидчики расплачивались выбитыми зубами и расквашенными носами.

Теперь же она, противная сама себе, была совершенно беспомощной. Мысленно Аня твердила, что не позволит издеваться над собой. Но стоило закрыть глаза, и воображение рисовало собственное тело с обвислой кожей, покрытое язвами, незаживающими шрамами. Накатывало отвращение, замешанное на отчаянье.

Дожидаясь Наташу, вивисектор разглядывал Аню, не как мужчина – привлекательную женщину, а как ученый – любопытный образец.

Вскоре хлопнула дверь, и в лабораторию вошла блондинка модельной наружности: правильный овал лица, четко очерченные губы, накрашенные алой помадой, тонкая шея, острые ключицы за распахнутым воротом халата, высокая грудь, тонкая талия и точеные ноги. Такой не в живодерне работать, а разъезжать на «лексусе» с чихуа-хуа под мышкой.

– Шо вы хотели? – прощебетала она с мягким южным акцентом, на Аню даже не взглянула.

– Где ты ходишь, Сова? – он кивнул на Аню. – Биохимию возьми.

– О, новенькая.

Наблюдая за блондинкой боковым зрением, Аня отметила, что ошиблась: перед ней не человек, если брать за основу понятия не физиологию и генетику, а способность сострадать и сопереживать. У блондинки были глаза живого трупа, подернутые льдистой отрешенностью. Такая без зазрения совести вонзит скальпель в шею и, брезгливо переступив через натекшую кровь, будет наблюдать с секундомером, как скоро жертва умрет.

Где они понабирали столько отморозков? Кто искалечил молодую красивую женщину так, что она ненавидит все живое?

Блондинка повернулась задом, принялась распечатывать шприц. Закончив, перетянула руку Ани жгутом, огладила ее рельефное плечо:

– Отличная физическая форма. То, что вам нужно. – Игла вошла в вену, и в пробирку потекла темная кровь. – Уверена, у нее будут хорошие анализы.

– Внешность обманчива, – хихикнул вивисектор. – Но даже если нет, найдем ей применение.

– К овуляшкам?

– Нет, их достаточно. Поработает на благо человечества.

Набрав две пробирки, блондинка Наташа размотала жгут и не удосужилась приложить ватку к месту прокола. Аня собралась согнуть руку в локте, но вспомнила, что должна изображать дурочку, и расслабилась. Темно-красная струйка побежала по предплечью, на плитку пола закапали капли, которые на белом фоне казались алыми.

Интересно, если взять вивисектора в заложники, он сработает как пропуск или вместе пустят в расход? В любом случае, пока действовать рано, надо получше изучить обстановку, продумать пути отступления. Жаль, когда вели сюда, голова плохо соображала, и все, что снаружи, помнилось урывками.

Главное – попытаться сбежать прежде, чем… Страшно представить, прежде чем что. Им нужны результаты анализов, значит, есть несколько дней.

– Теперь, сто сороковая, вставай, пойдем, просветим тебя.

Покинув лабораторию, двинулись дальше по ярко освещенному коридору со стальными дверями по обе стороны, у самой стены повернули налево. Вивисектор набрал код на массивной стальной двери (один-четыре-восемь-восемь), напоминающей корабельный иллюминатор. Следом за ним Аня переступила порог.

Здесь вместо дверей были боксы за стеклянными стенами, оборудованные под обычные комнаты: кровать, телевизор, тумбочка, туалет и душ за шторой. Обитатель первого бокса лежал лицом к стене и не двигался. Во втором две беременные женщины беседовали, сидя на кровати. Обе были уже на сносях.

Стоило представить, что зреет в их утробах, и хотелось прямо тут самоубиться. А вдруг и ее ждет то же? Аня присмотрелась к женщинам в третьем боксе: они выглядели разумными, провожали ее взглядами, полными сочувствия. Наверное, их не накачивают транками: они плохо влияют на плод, чем бы он ни был.

Всего она насчитала шесть боксов. Уж не этих ли женщин медсестра Сова называла овуляшками? Господи, уж лучше сразу удавиться!

Конечным пунктом был кабинет функциональной диагностики. Точнее, множество помещений, где гудели приборы. Что есть что, Аня не очень разбиралась.

Навстречу вышел человек… нет, орангутан со скошенным черепом и выраженным надбровным валиком.

– Полный осмотр, – распорядился вивисектор. – Сто сороковая, раздеваемся.

«Я для них просто подопытный экземпляр в отличной физической форме», – убеждала себя Аня, подавляя стыд, но помогало слабо.

Ночнушка упала на пол, и Аня свесила руки вдоль тела, отчаянно желая прикрыться. На помощь пришла спасительная ярость. Что же происходит? В двадцать первом веке – концлагерь, где проводят эксперименты на людях! С натуральными фашистами в штате, даже код у них соответствующий – 14–88. Это место надо сравнять с землей, чтоб даже стен не осталось, залить напалмом вместе с сотрудниками – такое жить не должно.

Сначала сделали рентген, потом – энцефалограмму, затем – УЗИ всего, чего только можно. Все это время Аня рисовала картины возмездия, а толстяка скармливала мутанту, которого увидела первым.

Только бы Дыма найти! Только бы с ним все было хорошо. Сердце болело за него больше, чем за себя. А вдруг его уже где-то режут живьем или инфицируют какой-нибудь заразой? ВИЧ, например.

Когда, одевшись и с трудом усмиряя дыхание, она покидала диагностический центр, заметила в конце коридора лестницу, ведущую наверх: или на волю, или в загон с заключенными. Мужчин, очевидно, держали в другом месте.

По пути обратно встретилась Сова с лотком, наполненным окровавленными турундами. За распахнутой дверью лязгал металл, кто-то стонал, и доносился голос. Разговаривали не по-русски, Аня не расслышала, польский это или украинский.

Предположила второе: акцент Совы соответствовал. Теперь понятно, откуда столько равнодушия: у них появилась возможность отыграться на враге, когда он беспомощен. Пусть враг только в воображении, но так жить проще: есть, кого обвинять в своих бедах. Мечта: как хочешь издевайся, а враг не ответит.

Теперь она обязана выжить и сжечь осиное гнездо. Нет, не так: освободить из вольеров всех жертв экспериментов, и пусть они разбираются с обидчиками.

По пути назад Аня незаметно для провожатого вглядывалась в двери, но надписей на них не было, кодовых замков – тоже, все они открывались или ключом, или магнитной картой, какая угадывалась под халатом толстяка.

Итак, надо дождаться ночи, добыть карту и где-нибудь затаиться на пару суток: пусть думают, что побег увенчался успехом.

Когда Аню передали вохровцам, она с досадой поняла, что ее плану не суждено осуществиться: если там, где лаборатория, камер не наблюдалось, то в отделении, где держали ее и других подопытных, она разглядела систему видеонаблюдения, замаскированную под пожарную сигнализацию.

Черт, до чего же мало сведений! И вряд ли их будет больше, зато каждый час приближает время экзекуции. Побег нужно устроить сегодня ночью, потом будет поздно.

Она с наигранным интересом посмотрела на мальчишку-вохровца, у которого был ключ от всех дверей. Неужели и он – садист-неудачник, мстящий всему миру за свою ущербность? Или им не говорят, что происходит с людьми? Вот уж вряд ли, все он знает, и жалеть его нечего. Не люди это, а двуногие прямоходящие. Враги.

Сколько готовятся анализы? Сутки, двое? Получив желаемый результат, ее пустят под нож, облучат, инфицируют? Или будут резать и следить, как быстро заживают раны?

Господи, такое ведь и в кошмарном сне не привидится! Пусть сон закончится!

Усевшись рядом с напарницей, лежащей ничком, Аня поджала ноги, уткнулась в колени и разрыдалась, убеждая себя, что такого не может быть, все это происходит не с ней. Галлюцинация, кошмар, розыгрыш – что угодно.

Выплакавшись, она перевела взгляд на сто тридцать пятую: она не шевелилась и вроде не дышала. Аня откинула одеяло, прикоснулась к ее шее и отдернула руку: женщина уже успела остыть.

Никого звать Аня не стала: она ведь дурочка, ей все должно быть по барабану. А что труп… отмучилась, бедняга. Может, оно и к лучшему.

Клацнуло, открываясь, раздаточное окошко в двери, и на полу появились две тарелки с кашей, какую варят собакам, и коричневым напитком – то ли чаем, то ли компотом.

«Как собакам», – взяв свою миску, подумала Аня, собралась сказать, что в камере труп, но передумала: она сделает это ночью, попытается нейтрализовать охранника и сбежать. Другого шанса может не быть.

Пришлось забирать и миску мертвой напарницы.

У компота оказался кисловатый химический привкус, еда тоже отдавала лекарствами, и Аня решила лишить себя ужина: а вдруг там намешаны транки? То, что не взял укол, скорее случайность, чем совпадение. Скорее всего, медикаменты в пище: узники едят и тупеют.

Вскоре погасили свет, и помещение погрузилось в непроглядный мрак. Аня села, замоталась одеялом и привалилась к стене – так она точно не заснет. От пережитого ее мелко трясло, зуб на зуб не попадал, руки окоченели.

Значит, так: позвать охранника, сказать, что в камере труп. Вырубить его. Забрать ключи. Вот и весь план. Дальше оставалось действовать по обстоятельствам. Да, и еще обязательно нужно найти Димку, он ведь где-то рядом.

Странно, но будучи слабее и физически, и морально, она чувствовала ответственность за брата. Наверное, материнский инстинкт взыграл. Впервые в жизни Аня пожалела, что у нее нет ребенка: она умрет, и не останется никого, кто бы ее вспоминал. Так от этой мысли одиноко стало, так бесприютно, что она снова разрыдалась.

Огромных сил стоило остановить истерику. Успокойся, Змея. Еще не все потеряно: ты жива, в здравом рассудке, здорова. Выжди еще немного, и рискни, но приготовься: не исключено, что это последнее в твоей жизни приключение.

Уколотый транквилизатор все-таки действовал: жутко клонило в сон. Аня спрыгнула с кровати и принялась мерить шагами комнату – сон понемногу рассеялся, и снова рассудком овладела злость. Встав на колени, она попыталась отодвинуть раздаточные окошки, из-под которых едва пробивалась тусклая полоска света, – не смогла.

Тогда она затарабанила по двери и заорала:

– Охрана! Она мертва, скорее!

Не прошло и минуты, как десятки других заключенных затарабанили в двери. Кто причитал, кто просил его выпустить, кто выл. На миг Ане показалось, что она слышит голос Димки. Но нет, почудилось.

– А ну всем заткнуться! – взревел охранник – подопытные угомонились, только Аня продолжала кричать:

– Помогите, она мертвая! Холодная и не шевелится.

– Заткнись, – рыкнул охранник, останавливаясь напротив двери в Анину камеру.

Змея прижалась к стене, сосредоточилась, готовая убивать.

Глава 8 Схрон

Сталкеры гибнут часто. И после них остается оружие, ПДА, припасы. Кое-что забирают товарищи, но большая часть амуниции так и гниет в Зоне. Нико знал это и подбирал, что валяется.

Схрон его располагался в близлежащей деревне, в обычном погребе – треугольная крыша, поросшая травой, земляной пол с дыркой, приставная лестница. Дым уже привык беседовать с мутантом вслух, поэтому осведомился:

– А ну как выброс и сталкеры прятаться сунуться?

«Не сунуться, далеко от сталкерских путей, на карту маршрут не нанесен, убежище не помечено. А выброс мы уже пересидели, у меня защитные артефакты были. Иначе спеклись бы у нас мозги».

И действительно, попасть сюда можно было только по устью ручья, потом – по кочковатому, заросшему молодым березняком полю (хорошо, что Нико чувствовал аномалии, без него Дым не прожил бы и часу, и так босую ногу наколол, да еще муравьи искусали – не хватало вляпаться во что-нибудь особенно пакостное). Дым вконец измучился, наверное, после отравления, и заметно хромал.

Погреб его не воодушевил: подумаешь, таких в каждой деревне полно – считай, любой зажиточный селянин ставит, хранит там капусту, яблоки, картошку и бессчетные банки с вареньем. Он ожидал обнаружить под землей обиталище Нико – должен же мутант где-то скрываться от досужих взглядов – а обнаружил любовно оборудованное хранилище оружия.

Электричества здесь, естественно, не было, и Нико разжег керосинку. Влажный, прохладный воздух подземелья наполнился специфическим ароматом загородного уюта: будто бабушка жива, и маленький Димка – у нее в гостях, в деревне, идет гроза, отключили свет, бабушка от спички поджигает фитиль, керосинка пахнет остро, а бабушка собирает ужин: картошку, притрушенную укропом, домашние соления, мутноватую бутыль самогона для отца, яблочный сок – для внуков, смородиновую наливку – для мамы, да еще – жареную рыбу, которую папа с Димкой притащили утром с горной реки…

Вместо банок с вареньем вдоль стен располагались стеллажи с оружием.

Нико рассортировал его, как сумел: огнестрельное отдельно (нарезное, гладкоствольное), взрывчатка и гранаты – отдельно, холодное – отдельно. Видно было, что мутант проводил в арсенале много времени: на любовно выструганных, светлых, лакированных, явно самодельных, полках все лежало и стояло в четком порядке, по эпохам, видам, странам-производителям.

Дым аж присвистнул от удивления. Такого ему еще видеть не приходилось: схрон кукловода представлял собой нечто среднее между магазином и музеем, и Дым был здесь единственным посетителем.

«Нравится? – с гордостью подумал Нико. – Я собирал это с того момента, как освободился. Жалко, ты в артефактах не рубишь – коллекции позавидовал бы любой сталкер. У меня здесь артов на целое состояние и на любой случай жизни, стоит только подумать, что именно брать с собой».

– У тебя здесь оружия на целые годы тюрьмы, – откликнулся Дым.

Нико старательно, хоть и жутковато – никто не назвал бы его обаятельным – улыбнулся.

«Брось, в Зоне полно свободного оружия, больше, чем в Чечне».

Дыма передернуло. Нико заметил и огорчился: он не хотел обидеть или задеть единственного друга.

– Ничего, – успокоил его Дым, – ты меня не обидел. Как-нибудь расскажу про свою работу, и ты все поймешь. Можно мне посмотреть?

«Конечно! – с радостью ответил Нико и тут же прибавил смущенно: – Я буду даже рад. Понимаешь, я не рассчитывал, что кто-нибудь увидит мой арсенал, даже использовать его не думал. Это так… коллекция».

Дым побрел по погребу, Нико с керосинкой следовал по пятам, и теплый свет лампы выхватывал из тьмы отдельные экземпляры его «коллекции». Мутант был абсолютно прав: тут было целое состояние, мечта мафиозо средней руки.

До этого Дым не задумывался о том, каким путем оружие попадает в Зону, правду сказать, он вообще не думал об оружии, знал только одно: у врага оно есть, у них с Нико – нет (обуви, если честно, и той нет), теперь настала пора удивляться и анализировать.

Вот – оружие отечественного производства. Тут все понятно: Зона охраняется войсками, отсюда – «калаши», «макаровы», «стечкины», и прочее стандартное. Боеприпасы аккуратно сложены отдельно, сообразно тому, для чего предназначены. А вот, например, пистолет «Форт», взятый на вооружение в Украине – тоже ясно, откуда. Озадачили Дыма противопехотные мины времен, наверное, Второй мировой войны. Такой рухлядью не только пользоваться опасно – он хранить бы ее не стал.

Впрочем, трехлинейки смотрелись не менее странно. Были в запасе у Нико и наганы, и маузеры.

– Откуда музейные экспонаты? – только и смог вымолвить Дым.

«Нашел, – ответил Нико, – тут же воевали вовсю, вот кое-что и осталось. А с некоторыми экземплярами сталкеры бегали, откуда к ним попало – понятия не имею».

Дым представил себе механизм покупки «мосинки» – и удивился настойчивости людской. Конечно, инструмент надежный – обе мировые войны российские солдаты винтовкой пользовались, и ничего. Представленный экземпляр был произведен, наверное, в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Приклад деревянный, деревянная же ствольная накладка. Магазин на четыре патрона, под снайперский огонь винтовка не модернизирована – нет оптики… Конечно, прицельная дальность у трехлинейки неплохая – метров четыреста будет, но ведь существует более удобное оружие! Наверное, все же сталкер-романтик не покупал эту винтовку – от деда, а то и прадеда по наследству досталась…

Револьвер системы Нагана, надо думать, тоже достался кому-то по наследству. Или в Зоне побывал свихнувшийся коллекционер оружия, решивший снять экспонаты с ковра и использовать для охоты на радиоактивных кабанов и прочую живность.

С наганом Дым как-то игрался и понял: если стрелять из него еще можно научиться, то попадать – проблематично. И как предки с этим воевали – непонятно. Большой настойчивости и личной храбрости были люди.

Имелись у Нико в подвале и охотничьи двустволки, и спортивные мелкашки и даже – чудо чьей-то наивной дурости! – пневматический «Хатсан», навороченный, с хорошей оптикой. Стоит, наверное, как «калаш», а толку – никакого.

Впрочем, кроме музейных экземпляров и стандартного армейского оружия, были и по-настоящему стоящие вещи. И вот их вид заставил Дыма задуматься по-настоящему.

Если оружие отечественного производства, обладая желанием, настойчивостью и деньгами, можно было купить на черном рынке (а дробовик или охотничью двустволку и взять совершенно легально), то, скажите на милость, что в коллекции упорного мутанта Нико делает «Тавор»? Вещь, конечно, удобная, Дым с удовольствием из него работал пару раз, но купить на территории России, мягко говоря, проблематично.

Впрочем, еще сильнее его поразил стенд со стволами, принятыми на вооружение в странах НАТО. Автоматические винтовки, снайперки, пулеметы, пистолеты. Вот, например, «Зиг-Зауэр P226Е2», модификация 2010 года, разработанный специально для армейских подразделений США, но использующийся ФБР – армия предпочитает «Беретту». Оружие с замечательными характеристиками, удобное, эргономичное даже, под патрон 9х19 «Парабеллум», который у нас опять-таки в магазинах не купишь. Магазин, между прочим (Дым взял пистолет в руки и вдумчиво осмотрел), под двадцать патронов. Серьезная машинка.

Значит, НАТО. И не просто НАТО – спецподразделения США.

Что они забыли в Зоне? Впрочем, ясно что, и не нужно уточнять у Нико: артефакты.

– А кроме оружия у тебя что-нибудь есть? – спросил Дым, отчаявшись выбрать что-нибудь из слишком богатой «коллекции». – Чтобы решить, с чем пойдем, нужно время. А в одном мокасине я всяко много не навоюю.

Нико указал на шкафы. Самодельные, как и стеллажи с оружием, они были битком набиты формой. Вещи с мертвецов. Дыма передернуло.

«Я не обирал трупы! – возмутился Нико. – Я нашел несколько схронов и позаимствовал вещи. Сталкеры – народ запасливый».

«Запасливый, – подумал Дым, – как хомяки». Наверное, обживись он в Зоне и стань сталкером, тоже хранил бы обувь и одежду в надежном месте – вряд ли здесь есть магазины тактических шмоток. Роясь в запасах, он сделал вывод: сталкеры делятся на богатых и не очень. Не очень обеспеченные предпочитают армейский камуфляж, армейские же берцы, а вот «денежные мешки» – дорогие тактические шмотки. Дым с удовольствием выбрал штаны 5.1.1 с накладными карманами и съемными наколенниками, их же футболку и полевой рюкзак на 36 часов автономного существования, кепку, куртку. Повезло: нашлись ботинки Lowa с гортексом, светло-бежевые, как раз на его размер. Стоят как пять пар нормальной обуви, но в жару в них комфортно, в холод тоже и не промокают. Приодевшись, Дым почувствовал себя героем фильма BBC о выживальщиках: модный, стильный, современный. Рюкзак он щедро обвесил подсумками. Нашлись у Нико и лекарства, и Дым с удовольствием укомплектовал аптечку всем необходимым – от жгута и бинта до универсального антидота, без которого решил в Зону пока не ходить.

Нико наблюдал за приготовлениями с умилением – чисто родитель будущего первоклассника при сборах в школу.

– Надо нам и тебя приодеть, – решил Дым, – будешь ты у нас, Нико, первым в истории тактическим кукловодом.

Нико, однако, от тактических шмоток отказался, предпочел камуфляж. Только обувь взял такую же, как у Дыма – поверил его опыту.

Выглядел мутант в пятнистых шмотках на все сто – встречным обеспечен глубокий культурный шок, переходящий в когнитивный диссонанс.

Следом за шмотками пришло время снаряги: палатка и спальники по теплому времени года не нужны, только место занимают и веса прибавляют, а вот маленькая газовая горелка с баллоном газа, небольшой котелок, фонари, нож, несколько метров паракорда, карабины, стропорез, проволока, таблетки для дезинфекции воды, дозиметр – вещи в Зоне необходимые.

«Возьми ПДА, – подумал Нико, протянув Дыму похожий на смартфон прибор. – Все сталкеры ходят с ПДА. На нем – карта и других сталкеров можно видеть».

– Я не сталкер, – отказался Дым, – и не хочу видеть других – тогда и они смогут видеть меня. А вместо карты у меня есть ты.

Нико смутился – отвык от похвалы и вел себя, как малый ребенок.

Дым добавил еще несколько необходимых мелочей.

– Давай теперь разбираться с вооружением и снарягой, – засунув в рюкзак запас армейских рационов, сказал он. – Что ты там говорил про артефакты?

До сих пор он не видел близко то, чем живут сталкеры Зоны, основной, так сказать, предмет экспорта. На отдельно отведенной полке стоял ряд контейнеров – герметически закрывающихся стеклянных и пластиковых, от маленького (как для анализа мочи) до большого, похожего на литровую банку. Брать что-либо в руки Дым не решился – мало ли. Некоторые артефакты напоминали камни, клочья ваты, засушенный мох, другие, казалось, не были материальными – так, один контейнер наполняло опаловое сияние, будто фонарь просвечивает сквозь густой туман.

– И что зачем? Давай, Нико, ты отберешь, что нам пригодится.

Мутант принялся перебирать контейнеры, попутно объясняя:

«Это – «облегчалки», чтобы лишний вес не таскать. Вот это – седая паутина, останавливает кровотечение, надо только приложить. Это называется жабий камень, – он показал маленький контейнер с мелким желтым песком, – помогает от лучевой болезни. Здесь же не только аномальное излучение, местами Зона фонит. Принимать, если хапанул дозу радиации, перорально. Контейнера хватит на два раза, только крышку закручивай – на воздухе жабий камень разлагается. Это, – казалось, следующий контейнер был наполнен мукой, – мучница, заживляет раны, надо, значит, посыпать».

Дым размеренно кивал, складывал контейнеры в рюкзак («облегчалки» и правда работали – масса раза в два уменьшилась). Нико задумался, почесал подбородок, перешел к другой полке.

«А тут у меня – оружие. Едкий пух – кидаешь контейнер во врага, он разбивается, зона поражения – около трех метров, действие – как у «черемухи», все чихают и кашляют».

В контейнере плавали невесомые серебристые пылинки. Его Дым завернул в тряпицу – еще разобьется.

«Это – “ифрит”, – в контейнере трепетали языки огня. – Штука круче напалма. Радиус поражения – пять метров, выжигает все живое и неживое, с ним осторожнее. Открыл крышку – и сразу бросай, не жди. Это – “громовуха”. Ну, бомба и есть бомба. Что та лимонка, не смотри, что на гальку похожа… Что еще?»

– Что-нибудь громкое, типа светошумовой гранаты.

Светошумовую гранату Дым уже приметил на полке, но артефакт с аналогичным действием не повредит.

«“Чертово яйцо”! – провозгласил Нико и снял с полки булыжник, ни во что не упакованный. – Только его нужно активировать – подогреть, хотя бы зажигалкой. И положить в нужном месте. Через пять минут рванет – никому в радиусе десяти метров мало не покажется!»

Дым с уважением покивал. Хорошо воевать в Зоне: кроме придуманных человечеством приспособлений для убийства себе подобных есть еще природой-матушкой изобретенные.

«Это все – очень редкие артефакты, – похвастался Нико, – “чертово яйцо” если продать, можно квартиру в Москве купить. Однушку, конечно, и в Бутово, но можно. Я за ним полгода охотился – из спортивного интереса».

– Постараемся все не истратить, – пообещал Дым, впечатленный ценой, – обойтись пополняемым ресурсом.

«На такое дело мне не жалко, – ответил Нико. – Сам посуди, зачем мне квартира в Москве? Что я, в журналистику вернусь? Ты представь, как я со своей мордой интервью у кого-нибудь беру».

Дым не выдержал – рассмеялся.

– Ладно, ты возьми, что еще считаешь нужным, у меня уже голова опухла. А я займусь все-таки оружием.

Выбирая оружие, в первую очередь Дым руководствовался соображениями целесообразности, а потом уже – грузоподъемности команды. Итак, задача: освободить сестру, которую удерживают на территории бывшей военной части. Охраны там – уйма, и вдвоем базу не взять, даже если вооружиться до зубов. Пожалуй, не помогут ни артефакты, ни навыки Дыма, ни способности Нико. Выход единственный: привлечь союзников.

Но это не значит, что самим стоит ограничиться ножами. Зона, пожалуй, вообще такое место, где безоружному лучше не ходить – не выживешь. Дым оценивающим взглядом окинул арсенал мутанта. «Мосинка», конечно, оружие легендарное, но пусть остается здесь: ей место в музее, с середины двадцатого века человечество изобрело много чего полезного.

Во-превых, конечно же противопехотные мины. Во-вторых, гранаты и артефакты. В-третьих… Дым задумался. Он не был суперменом и много на себе утащить не смог бы. А предстоит схватка с организованным противником, значит, скорострельность – в приоритете.

Израильский «Тавор» подходил идеально: легкий, но мощный. И патронов к нему у Нико достаточно.

Кроме потенциального противника, удерживающего Аню, существуют мутанты. Дым вспомнил, как валялся с горячкой после поражения ядовитой лианой и какие существа подкрадывались к нему. Не все создания Зоны такие дружелюбные и разумные, как Нико, и бой, может быть, придется вести с короткой дистанции. А значит – пистолет.

Существует расхожее (и неверное) мнение: чем больше ствол, тем труднее управляться. Дым знал – научиться сносно стрелять из дробовика легче, чем из пистолета. Конечно, для настоящего мастерства требуются постоянные тренировки, но из ружья попасть в цель гораздо проще.

Пистолет же требует тренировок. И к каждому привыкаешь до тех пор, пока оружие не станет продолжением руки, частью тела.

Поэтому Дым с некоторым сожалением отверг натовский «Зиг-Зауэр»: нет времени попрактиковаться.

«Макаров» и «Форт» он тоже отверг: низкая прицельная дальность.

Осталось довольно много экзотики, но воевать с маузером в руке Дым не был морально готов, редкое оружие других стран его по той же причине не устраивало, а вот старый добрый кольт – вполне. Оружие американских полицейских. Дым к нему с детства, обчитавшись детективов, питал некоторую слабость.

Как в том анекдоте: во-превых, это красиво.

А во-вторых – сорок пятый калибр.

Он думал вооружить Нико так же, но мутант отказался:

«Не привык я. “Калашников” и ПМ – вот мой выбор». Дым вынужден был с ним согласиться.

Укомплектовав рюкзаки (сменные носки – вещь в походе незаменимая; многие недооценивают важность белья, а ведь сухие и целые ноги – залог успеха!), Дым занялся собственным физическим состоянием. Он не сильно доверял артефактам, но Нико очень советовал посыпать пропоротую стопу мучницей, а для общего тонуса рекомендовал еще какую-то дрянь, похожую на китайский зеленый чай, – такие же катышки серо-зеленого цвета.

«Живица, – активно советовал Нико, высыпав столовую ложку катышков на ладонь. – Остается в выгоревшей “молнии”, встречается редко. Пожуешь – и двое суток бодр и весел, отходняка никакого, все болячки – как рукой снимет».

– Ладно, – проворчал Дым, – давай.

Живица на вкус была трава травой – довольно горькая, вяжущая. Полон рот слюны, челюсти сводит. Но уже через минуту Дым почувствовал прилив сил.

Нико – тактический, хоть сейчас фотосессию рекламную устраивай – тоже закинулся снадобьем.

«Можно выходить, – подумал он, – давай я включу ПДА и гляну, где в округе сталкеры».

– Не нравится мне эта идея, – возразил Дым. – ПДА наверняка принадлежал кому-то погибшему, не хочу светиться, нам лучше себя не обнаруживать».

«А как тогда ты собираешься искать союзников?»

– Методом ненаучного тыка. Ты в сталкерских группировках разбираешься? – Нико кивнул. – Значит, знаешь, с кем можно иметь дело. И знаешь, где они обычно ходят, какими путями, так?

«Почти. Ну, могу вывести в посещаемую часть Зоны. С военсталами я бы связываться не стал, сам понимаешь, военные».

Дым призадумался. Коллеги, пусть и из другого подразделения, – это хорошо. Но… сразу возникнут проблемы. Даже если не принимать во внимание такую глобальную проблему, как мутант Нико – его моментально на опыты заберут. Во-превых, станут выяснять, как Дым оказался на режимном объекте. И поди докажи, что ты – офицер, был похищен недругами… Во-вторых, до сих пор так до конца и неясно, кто именно похитил Дыма. Может, и правда операция была оплачена шпионами других государств, а может, все-таки свои «расстарались». И тогда с армией лучше дела не иметь.

В общем, он согласился с Нико.

«Я бы обратился к анархистам. Не к последователям Кропоткина, а к сталкерам из группировки “Анархия”. Они довольно симпатичные в массе своей, но плохо организованные. А идеально было бы найти какого-нибудь авторитетного сталкера-одиночку. Чтобы он нам поверил и всех поднял. Знаешь, во время Выброса в Зоне не остается группировок. Каждый помогает каждому. Это потом – вражда, перестрелка, но перед общей бедой люди объединяются. И воевать, думаю, против общего врага пойдут всем миром».

Нико все-таки был идеалистом. Дым думал о людях гораздо, гораздо хуже. Особенно после предательства Капусты и Нагана.

Они подхватили рюкзаки, довольно увесистые, несмотря на «облегчалки», – патроны вовсе не легкие – и выбрались из подпола.

«Пойдем вдоль ручья, – решил Нико, – через пару часов будем в более-менее людном месте».

На том и порешили. Нико чувствовал аномалии, отпугивал враждебных мутантов, и идти с ним было довольно легко. Дым просто наслаждался тем, что ничего не болит, он наконец-то действует, и можно идти вперед, не опасаясь за каждый шаг.

Они двигались вдоль русла, истошно квакали лягушки – звук получался объемный, мощный, пели птицы, солнце пригревало, от воды тянуло тиной и свежестью.

Внезапно Нико остановился:

«Впереди – люди. Кажется, там заварушка».

– Обойдем?

«Там женщина, – с тоской подумал Нико, – ей страшно и плохо. И вроде противники ее связаны с натовцами. Я даже уверен в этом».

– То есть не наши напали на наших?

«Ну да».

– А знаешь, Нико, кажется, это – хороший повод завязать полезное знакомство.

Они двинулись вперед осторожно, чтобы не спугнуть вероятного противника, готовые в любой момент открыть огонь.

Глава 9 Предпоследний шанс

– Помогите, она мертвая! Холодная и не шевелится.

– Заткнись, – рыкнул охранник, останавливаясь напротив двери в Анину камеру.

Змея прижалась к стене, сосредоточилась, готовая убивать.

Дверь распахнулась, в камере зажегся свет. Охранников было слишком много – шестеро, две тройки. Впереди стоял уже знакомый Ане вохровец – наверное, пересменка у них в полночь. Драться она передумала: в одно лицо против нескольких противников разве что герой голливудских фильмов выйдет. Но в реальности даже самого умелого рукопашника двое-трое противников «уделают».

Что ж, как ни противно, придется опробовать первый вариант – «я женщина и я влюбилась».

– Чего орешь, сто сороковая?

– Труп! Мертвая! – выпалила Аня, старательно изображая страх перед смертью.

Охранник оглянулся на сопровождающих.

– Еще одно тело. Так. Веров, Глебов, берите сто тридцать пятую.

Аня посторонилась, пропуская охранников. Веров и Глебов, похожие, словно однояйцевые близнецы, приблизились к трупу, сдернули одеяло, безо всякого почтения подняли женщину. Главный вохровец стоял в дверях, еще двое ждали в коридоре, и Аня по-прежнему не решалась действовать. Давно не приходилось флиртовать! Аня вообще предпочитала прямые отношения, без флирта и заигрываний: все понимают, кому и что нужно, так зачем лицемерить? Один известный ученый, лауреат Нобелевской премии, знакомство в баре начинал фразой: «Девушка, если я куплю вам выпить, вы со мной переспите?» – он считал, что глупо тратить время на условности…

Она поглубже вздохнула, попыталась придать лицу очаровательно-испуганное выражение, выпрямилась, будто не драный халат на ней был, а вечернее платье, и проблеяла:

– Офицер, вы же не оставите меня здесь? Страшно в комнате, где кто-то умер!

Офицером мальчишка, конечно, не был, и Аня надеялась, что лесть подействует.

– Здесь в каждой комнате «кто-то умер», – буркнул вохровец.

Сочувствия в его взгляде не появилось. Но он хотя бы не такой примороженный, как лаборантка Сова. Похож на человека.

– Но я не могу здесь остаться!

– А кто тебя спрашивает, сто сороковая?

Голос у вохровца был злой – еще бы, такая неприятность под конец смены. Аня действовала осторожно, будто шла по хрупкому, в промоинах, весеннему льду: ошибись – и конец. Эти ребята шутить не будут, для них люди – расходный материал.

Аня попробовала заплакать, но получилось только растерянно захлопать глазами. Она обеими руками взялась за ворот халата, пытаясь выглядеть трогательно.

– Пожалуйста…

– Заткнись, мясо, – посоветовал вохровец.

Аня сникла. Такая неудача. Неужели ничего не получится?

– Веров, Глебов, – приказал вохровец, – тащите к доктору.

– К которому?

– Давай к дежуранту.

Труп подняли и вынесли из камеры. Аня поняла, что сейчас останется одна и шанс будет упущен. А этого попросту нельзя допустить: времени осталось совсем немного. Вохровец с ключом повернулся, чтобы выйти, и Аня схватила его за руку.

Реакция у парня была довольно медленная: он, конечно, высвободился, но через секунду-другую, и за это время произошло нечто странное. Аня знала, что люди ее слушаются – было такое природное качество, позволившее выжить в детдоме и позже. Если Аня от кого-то чего-то сильно хотела – она это получала. Димка мог чувствовать эмоции других людей, а сестра – немного прогибать их волю. Развитая эмпатия и развитая харизма. Аня умела «ловить» момент, когда человека можно было подтолкнуть в нужную сторону. Чаще всего физический контакт для этого не требовался, достаточно было диалога…

Охранник дернулся, будто его ударили током, и открылся: Аня поняла, что может легко его продавить. Она воспользовалась возможностью рефлекторно (собственно, за годы жизни она так и не поняла, как именно харизма действует). Кажется, в этот раз получилось быстрее и сильнее – наверное, повлияла стрессовая ситуация.

Аня не придумала ничего лучше, кроме как подстегнуть мысли и устремления парня в нужную ей сторону.

Вохровец остановился, внимательно посмотрел на Аню. Перевел взгляд на сотрудников:

– Свободны. Ступайте, я догоню.

Ему ответили гаденькими понимающими усмешками. Ане стало противно, она представила, как часто на ее месте оказывались другие заключенные, одурманенные и слабо осознающие происходящее. Интересно, руководство комплекса подобное насилие поощряет или просто закрывает глаза?

Тяжелая дверь закрылась, вохровец повернулся к Ане, внимательно ее осмотрел, взял за подбородок, развернул лицо к свету:

– Сейчас, сто сороковая, я сделаю так, чтобы ты не боялась.

При других обстоятельствах он мог быть даже не очень противным. Молодой парень, лет, наверное, двадцати – двадцати двух, светлоглазый, с коротко, по-уставному, подстриженными темными волосами, крупным тонким носом, пушистыми бровями. Вот только взгляд у него был… Аня не привыкла к тому, что на нее смотрят как на вещь, а не как на человека, и потому мальчишка показался ей мерзким.

Вохровец взялся на пряжку ремня.

Пора было действовать. Аня качнулась вперед, будто собираясь поцеловать парня, закинула руку ему на плечо и провела хэдбат, по-русски называемый «послать на Одессу»: резко боднула вохровца в переносицу.

Существует миф, что таким ударом человека можно убить, дескать, какие-то кости входят прямо в мозг… но в носу костей вообще-то нет. А вот для оглушения и длительного выведения из строя удар вполне годится: вохровец схватился за разбитый нос и собрался взвыть, но этого Аня допустить не могла. Рывком за плечи она развернула охранника спиной к себе и завела руку ему под подбородок, вторую положив на затылок. Прием назывался «мата леон», и Аня его уважала за эффективность. Парень попытался сорвать заведенную руку, но, видно, рукопашному бою его не учили, а может, все знания выбил первый удар. Аня свела локти, пережимая сонные артерии. Вохровец потрепыхался еще немного – и обмяк. У Ани был выбор: или додушить его (через минуту-другую мозг, лишенный кислорода, умрет) или оставить в камере. Будь на месте мальчишки явный враг или толстый «доктор»-вивисектор, она бы не колебалась ни минуты.

Но парень, в конце концов, ничего дурного не сделал. Даже остаться в камере решил не по доброй воле.

Проклиная собственную мягкотелость и сентиментальность, Аня разжала руки, доволокла охранника до постели и задумалась. На ней была ночнушка и халат, причем рукава хорошо так залило кровью – не самая подходящая одежда для попытки побега. Она сняла с парня штаны и куртку, футболку – тоже, а вот ботинки оказались безнадежно велики. Собственно, черная форма тоже была велика, и в ремне пришлось проковырять лишнюю дырочку, а рукава и штанины обрезать ножом, найденным у охранника в кармане, но этот костюм явно лучше подходил для задуманного.

Аня разорвала простыню на длинные полосы, скрутила их в жгуты, связала охранника: руки за спиной, лодыжки – вместе, потом – ноги подтянуть к рукам так, чтобы в коленях согнулись. В рот Аня затолкала кляп. Конечно, оставался шанс, что парень задохнется… и все же, учитывая обстоятельства, она поступила с ним гуманно. И шум раньше времени вохровец не поднимет, а дружки не будут его беспокоить – решат, что развлекается.

Только бы в пересменку не попасть…

Из нужного, помимо ножа и универсального ключа, при охраннике оказалась пластиковая карточка пропуска (может быть, служившая ключом для двери наружу) и пистолет «Зиг-Зауэр» (полуавтоматический, магазин на 15 патронов, калибр 9 мм – неплохая штука). Выбор оружия Аню озадачил: насколько она знала, у нас «зиг-зауэры» почти не используют, а вот в спецслужбах США пистолет довольно распространен – странно, что охранник пользуется такой редкой штукой. Впрочем, ломать над этим голову Аня не стала – не до того было.

Оставив обездвиженного вохровца, она осторожно открыла дверь.

Высовывать голову и крутить ею по сторонам – самое глупое из возможного. Аня действовала так, как учили: разделила пространство на секторы и медленно, осторожно зашагивая, осмотрела коридор по обе стороны от двери. Никого. Охрана ушла сдавать тело соседки, забеспокоятся они только минут через тридцать-сорок, но есть вероятность, что в дежурке кто-то остался и что в самый неподходящий момент явится сменщик связанного.

Аня прикинула, не сделала ли она ошибку: можно было взять заложника, но отказалась от этой мысли. Выстрелят в спину – и конец. А могут и через охранника выстрелить, смотря какие здесь порядки и какое отношение к сотрудникам.

Мимо одинаковых железных дверей она двинулась к дежурке. Лампы горели ровно, как и раньше, окон не было, определить, который сейчас час, Аня не могла, но надеялась, что глухая ночь, – охраны меньше, людей меньше, все спят.

Ключ легко вошел в скважину. Щелкнул, открываясь, замок. Тут медлить не стоило: находящиеся в комнате думали, что вернулся загулявший товарищ, а значит, на стороне Ани было преимущество внезапности.

Она ворвалась в дежурку, обеими руками удерживая непривычный пистолет. Охранник за столом вскинулся, впрочем, довольно вяло. Застрелить его прямо здесь было бы ошибкой: тело бы скоро обнаружили, и Аня выдала себя.

– Руки покажи, – шепнула она. – Пистолет положи на стол.

Дежурный поднял руки ладонями вперед. Ему очень хотелось жить. Аня забрала оружие – такой же пистолет, как у нее, сунула за пояс.

– Медленно поднимись. Руки за голову. Выйди из-за стола. Вот так. Теперь – на колени. Руки за голову! Только дернись – буду стрелять. Попробуешь закричать – умрешь. Понял? Кивни.

Он кивнул. Хорошо. Аня огляделась: в дежурке спрятать его было негде.

– Молчи. Отвечай жестами. Есть пустые камеры? – кивок. – Встань. Веди к ближайшей пустой камере.

Дежурный послушался. Аня завела его внутрь и ударила сзади по шее – чуть ниже крестцевидного отростка. Голова охранника дернулась, и он упал, оглушенный. Хорошо. На поясе дежурного были наручники. Аня пристегнула его к койке и быстро соорудила кляп.

Массу времени потеряла, убить было бы быстрее…

Ничего полезного, кроме пистолета, который она забрала раньше, какого-то ключа и карточки пропуска, у дежурного не было.

Бегом она вернулась в дежурку, по счастью, все еще пустую. Нашла запись в журнале, касающуюся себя, и скопировала ее, посмотрев на часы: была половина второго ночи. Выходило, что, поразвлекавшись в камере, вохровец вывел бы девушку в другое, более приятное место. Все логично. А дежурный просто вышел – тоже бывает.

Дверь, ведущую к коридору камер, она заперла. Пока все шло хорошо. Аня выскользнула из дежурки.

Досадно, что не было плана тюрьмы, хоть какой-то схемы, и Аня знала дорогу только в лабораторию и внутренний двор с вольерами. А ведь где-то томится Дым, и надо его найти.

В лаборатории наверняка дежурят сотрудники. Прислушиваясь, не идет ли кто навстречу, и посекундно обмирая, Аня поспешила вперед, проверяя все двери подряд: может, найдется запертая на универсальный ключ. Такая обнаружилась довольно быстро, вела она на лестницу, судя по загаженности – техническую.

Аня прикинула: из лаборатории, находящейся на том же этаже, что и она, надо было подниматься во внутренний двор, значит, ниже соваться смысла нет. А вот со второго этажа можно попробовать улизнуть. Сражаться за Дыма здесь бессмысленно: во-превых, неизвестно, где он, во-вторых, она одна, а врагов сотни.

Пообещав вернуться сюда хорошо подготовленной, она зашагала наверх. Стопы мерзли – шлепки были слишком неудобными и потому остались в камере Ани. Лестница освещалась довольно тускло, пахло сигаретами – но не свежим дымом, а старым. Значит, курильщики давно ушли, и здесь пусто.

Она поднялась на два пролета. Окон не было. Можно, конечно, подняться выше, но Аня не видела смысла, поэтому вышла в коридор – двойник предыдущего.

Нашли уже связанных, обнаружили пропажу? Вряд ли. Прошло минут десять-пятнадцать, а форы было (если переоценивать мыслительные способности вохровцев) минут двадцать.

Аня пошла вдоль крашенных коричневой краской дверей, и тут ей повезло: впереди коридор расширялся и была оборудована, видимо, комната отдыха персонала – фикусы в кадках, несколько кресел, диван, журнальный столик, выключенный телевизор, кулер и кофемашина. И – окно за белым тюлем.

К счастью, никто не сидел в креслах и не дремал на диванах.

Аня пожалела, что нет времени выпить кофе, шагнула к окну и отодвинула тюль.

За окном был внутренний дворик с вольерами. Тюрьма окружала его по периметру, и напротив Аня видела только редкие тускло освещенные окна.

Черт! Западня!

Впрочем, не все еще потеряно. Окно было забрано решеткой снаружи. Аня надеялась, что тюремщики не экономят на средствах безопасности и пожарной охраной тоже озаботились. Это на территории бывшего Союза принято заваривать решетки намертво, отсюда – масса погибших в огне, в ловушках собственных квартир, а по нормам и правилам такие устройства должны отпираться изнутри. «Зиг-Зауэры» намекали, что руководство этой конторы к странам бывшего СССР отношения не имеет.

Из этого следовал вывод поинтереснее: выберись Аня с территории тюрьмы, она сможет обратиться за помощью к своим властям. Шутка ли – похищают людей, в том числе офицеров, опыты ставят.

Вспомнив про опыты, особенно – про беременных женщин, «овуляшек» на местном сленге, Аня преисполнилась ненавистью и злостью – здоровой, придающей силы.

Решетка изнутри закрывалась на висящий замок с тонкой, символической дужкой. Мультитула у Ани не было, кусачек – тоже. Она со свистом втянула воздух сквозь сжатые зубы. Вот же… В ярости ухватилась за замок и рванула, чуть не упав – он оказался открыт. Видимо, западная законопослушность на базе вполне компенсировалась славянским разгильдяйством.

Аня распахнула решетку, крутанула ручку стеклопакета и вырвалась в теплую летнюю ночь.

Было очень тихо, как бывает только вдали от больших городов. Ни шума машин, ни лая собак, ни несмолкаемого людского говора. Только в вольере подвывали:

– У-у. У-ууу! Арррр! Ууу!

«Убью», – поняла Аня. Тот самый мутант, которого она видела днем. Заметив Аню, создание замолчало. Задышало шумно.

Аня выскользнула из окна, притворила за собой решетку и стеклопакет. Заметят, конечно, но, похоже, еще несколько минут форы есть. Где искать выход из внутреннего дворика? Над головой сетка, фонарей нет, вольеры не освещаются – только тусклые окна тюрьмы пялятся на Аню да пронзительные, недобрые, слишком отчетливо-крупные для средней полосы звезды.

– И-и у-а, – урод пытался говорить отчетливо, но у него не получалось, он приглушенно зарычал, стукнул кулаком о сетку вольера и повторил, – и-ды у-а.

«Иди сюда», – догадалась Аня скорее по контексту, чем по звукам. Она шагнула в сторону клетки. Мутант закивал радостно – огромная кряжистая тень, на вид очень и очень недобрая, бывшая когда-то человеком. Аня мельком обрадовалась, что так темно: разговаривать с уродом, глядя на него, желания не было. На всякий случай держа пистолет у груди, она приблизилась к вольеру. Выглянь кто из окна…

– Ы-о… Агрррр! Вы-хо з-на.

– Знаешь, где выход!

– А! А! – мутант закивал радостно.

– Я не могу тебя выпустить, у меня нет ключа. Только универсал.

– Агрррррр!

– Тихо.

Аня села на корточки в густой тени, скорчилась так, чтобы не заметно было лица и светлых волос. Урод шебуршился в клетке. Можно было отстрелить замок, но это сразу привлекло бы внимание. Драгоценные минуты таяли, надо было уходить, но Аня понятия не имела, куда.

– А-мок. Аррррр! Аррррр! За-мо.

– Понимаю. Я думаю, не мешай. Боюсь, я не смогу тебя вытащить. У меня нет ключа!

– За-мо. Нет.

Аню будто током ударило. Все-таки она порядком устала за сегодняшний день, и мозги начали пробуксовывать. Вот и сейчас: она не заметила элементарного. Аня осторожно поднялась и осмотрела дверь. Замка, действительно, не было, имелся засов, установленный так, что изнутри не дотянуться. Она поднатужилась и сдвинула его – к счастью, засов не скрипел. Урод тут же выбрался из клетки и ухватил ее за руку. Аня вздрогнула: не потому, что прикосновение было неприятным, ладонь мутанта на ощупь не отличалась от человеческой, а из естественной брезгливости. Пригибаясь, они с мутантом пересекли двор и остановились перед двустворчатой дверью. Мутант ткнул пальцем в замок, Аня воспользовалась «универсалом» – повезло, подошел. Наверное, урод провел не один час, наблюдая за мучителями, лелея планы мести.

Аня с мутантом находились в коридоре, почти не освещенном, очень широком – здесь спокойно могла пройти легковая машина. Наверное, по этому пути осуществляли подвоз необходимого.

Аня закрыла дверь за собой на замок – к сожалению, засова не было.

«Димка, – подумала Аня на бегу, – Димка останется в тюрьме!» Ничего. Она вернется, и не одна, с поддержкой. Мутанта возьмет с собой как доказательство. Капуста пойдет под трибунал, скотина жадная, а местных вивисекторов будут судить в международном суде. И Димку вытащат. Одной нет смысла его искать, не найдешь здесь.

– Отсюда выйдем наружу?

– Э! Эт!

– А куда? Во внешний двор?

– А!

– Он охраняется?

Мутант на бегу пожал плечами. Ну да, откуда ему знать. Наверняка охраняется. А из оружия – один пистолет и один нож. И урод. Быстрый и, судя по всему, сильный. Надо бы его как-то назвать.

– Тебя как зовут?

– А-ил. А-а А-и-о.

– М-да. Будешь, значит, Шурик, согласен?

Мутант радостно закивал – видимо, она угадала. Коридор закончился двустворчатыми воротами. Аня отперла замок, они толкнули створки… В лицо ударил свет прожектора. Аня инстинктивно кинулась в сторону и назад, под защиту ворот, и по ним тут же заколотили пули. Звук был – как в колокол били, в голове тут же стало пусто и гулко. К счастью, дверь выдержала – обычная железная дверь пропустила бы пулю, а эта выдержала. Аня даже немного обрадовалась. Урод оказался рядом. Сопел шумно, но молчал.

– Выходи! – крикнули из двора. – Брось оружие и выходи с поднятыми руками!

А вот фиг им. Аня даже отвечать не стала, чтобы не выдать себя.

– Выходи, вы окружены. У тебя есть двадцать секунд. Время пошло.

Застрелиться, что ли? Аня прекрасно понимала, что второго шанса сбежать не представится – теперь ее способности раскрыты, устойчивость к транквилизаторам – тоже. Значит, она – опасное «мясо». Вряд ли расстреляют на месте, все-таки она никого не убила, но дорога ей в такие же уроды, как Шурик, и очень, очень быстро. Остается надеяться, что Димке повезет больше.

Аня подняла пистолет и обхватила ствол губами. Зажмурилась. Вот сейчас все закончится – видно, судьба. Закончится быстро и не больно – мозг, разлетаясь по стенке коридора, не успеет осознать смерть, почувствовать выстрел. Аня его даже не услышит – пуля быстрее звука, а расстояние ничтожно.

– Э а-а…

«Не надо», – перевела Аня жалобное блеяние. Нет уж, дружок. Ты – случайный попутчик и ты же – прекрасный пример того, что меня ждет, если я не решусь.

Секунды, оставшиеся Ане, замедлились, она успевала подумать о многом – кажется, обо всем. Что зря, наверное, не вышла замуж и не сменила профессию. Что можно было бы родить ребенка – а что, тоже форма бессмертия. Что не сделала в жизни ничего хорошего: сначала мстила, потом убивала. Не ради идеи даже – а потому, что больше ничего не умела делать. Да, убивала «плохих», но «плохими» их назначало руководство…

«Стоп, – решила она. – Через секунду узнаю, есть ли кто там, по ту сторону реальности. Предстану перед ним и буду отчитываться. И надо решить: а имела ли я право? Имела. Конечно. Те, с кем воевала, не были людьми. Они были хуже, чем мутант Шурик, они годились только для одного: убивать. Как, собственно, и я. Но я убивала не мирных жителей, я не устраивала терактов в метро, и, следовательно, я лучше».

И еще Аня успела подумать, что сейчас встретится с родителями, Егоркой, младшим братишкой, с боевыми товарищами, потерянными за годы службы. И вспомнила любимый крымский пляж на мысе Фиолент: бирюзовую воду, крупные камни, белый песок, просвечивающий сквозь волны, зелень на обрыве и бескрайнюю синь неба.

Она уже летела туда, в небо, хотя палец только выбирал миллиметр за миллиметром шаг спускового крючка.

Аня почувствовала, что слезы катятся.

И ее ударило. Ударило почему-то не в голову, а в локоть, схватило, и выстрел грянул, но пуля ушла в потолок. Аня распахнула глаза. Мутант Шурик выломал ей руку, повалил Аню на живот и придавил поясницу и шею коленями. В таком захвате она была абсолютно беспомощна.

Пистолет Шурик забрал.

– У-ааа! – заорал он.

Вот гаденыш, гнида, предатель! Аня зашипела, попыталась вырваться, но у нее не получилось, только поясница заболела.

В проеме двери, подсвеченные прожектором, появились люди.

– Брось оружие! – ликующим голосом крикнул один из них. – Молодец, хороший мальчик, а теперь – брось оружие!

Шурик рыкнул и, не поднимаясь, открыл огонь. Прожектор слепил, но охранники были видны четко, и мутант палил по ним, как по мишеням в тире. Аня, по-прежнему прижатая к полу его коленом, чувствовала отдачу от выстрелов. Первый упал. Второй. Третий. Они даже не поняли, что происходит – скорострельность у «Зиг-Зауэра» внушительная, а Шурик оказался метким стрелком.

Но охранников было больше, и Шурик упал одновременно с пятым.

Он рухнул на Аню, дышать стало тяжело, она беспомощно барахталась под воняющим псиной и человеческим потом мертвым телом. Добраться до пистолета. Можно не стреляться, а так же, как Шурик, забрать с собой побольше врагов. Она почти выбралась, когда рядом раздались шаги, и Аню подняли рывком, заломили руки, защелкнули наручники.

– Сука! – Пощечина. – Тварь! – Еще одна оплеуха. – Дррррянь!

– Прекрати истерику, – другой голос. – Возьми себя в руки.

Аню сзади дернули за наручники так, что она переломилась пополам, спасая запястья, и видела только пол и свои босые, донельзя грязные ноги. Горело лицо. «За каждую оплеуху, – подумала Аня, – только выпустите меня, отомщу за каждую. Я не успокоюсь. Я еще за Шурика вам устрою».

Умирать она передумала. Одно дело – уйти из жизни добровольно, в бою, с толикой романтизма, и совсем другое – подохнуть по чужому решению, да еще и каким-нибудь пакостным образом.

– Куда ее?

– К главному. Он, знаешь, очень интересовался, как она выбралась.

Аню повели.

Вскоре выбрались на асфальтовую дорогу, потом свернули в помещение с ковролином, пока не уперлись в дверь. Периферическим зрением Аня уловила, что находится в просторном, богато обставленном кабинете.

– Посадите ее, – велели бесцветным голосом.

Аню подвели к стулу, усадили и пристегнули к спинке, чтобы не убежала. Она с интересом огляделась.

Глава 10 Встреча

Заметив вооруженных людей, Арамис отпустил корни деревьев, по которым карабкался из оврага, чтобы соскользнуть вниз и уйти с линии огня – ничем помочь Марьяне он уже не мог. Будто в замедленном кино, он видел, как враг нажимает на спусковой крючок.

Кубарем Арамис скатился вниз, измазавшись глиной, как свинья, и, петляя из стороны в сторону, бросился наутек, на бегу выхватил «Беретту». За спиной вполне по-русски выругались, он приник к обрывистому склону ручья, и перед глазами начало темнеть, силы вмиг оставили его.

Ранили в спину? Говорят, что поначалу боли не чувствуется. Но ведь и выстрела не было. Или использовали глушитель? Вроде нет.

Последнее, что Арамис, обернувшись, увидел – врага на склоне, опускающего пистолет.

Очнулся Арамис на поляне посреди леса. Руки были связаны за спиной пластиковыми стяжками, башка гудела, перед глазами двоилось, как после наркоза. Над ним возвышались два автоматчика, рядом валялась Марьяна. Арамис с трудом сфокусировал на ней взгляд: вроде дышит.

Кое-как собрав мысли в кучу, он попытался проанализировать случившееся: их взяли в плен – это раз, два – использовали парализаторы, три – матерились пленители по-русски, значит, есть надежда остаться в живых.

Арамис решил косить под дурачка, перевернулся на спину:

– Мужики, какого черта происходит?

Мужиков было восемь человек, двое караулили его и Марьяну, остальные оторвались от трапезы и повернули к нему головы. Никого из них Арамис не знал, что было странно: он старался дружить со всеми, и знакомых у него было предостаточно.

Один из обедающих проворчал что-то по-английски. Сюрприз!

– Харэ под дурачка косить, – сказал дозорный слева – плечистый, скуластый мужик с выпуклой родинкой на квадратном подбородке, поделенном ямкой на две половины.

– Сейчас ты нам и расскажешь, что происходит, – подключился второй.

Остальные потеряли к Арамису интерес и занялись едой.

– Я, правда, не понимаю, – честно сказал он.

– Неужели? – вскинул брови надзиратель. – Еще скажи, что вы тут бабочек ловили.

Арамис мысленно пнул себя. Тупить нельзя, надо что-то придумывать: ведь не просто так они с Марьяной шли по следам. Выходит, они знают, что Марьяна хорошо осведомлена. Даже если от нее отмежеваться, никто его живым не отпустит – а вдруг она успела поделиться сведениями?

Единственный способ не выжить даже, а протянуть время – рассказать правду, ведь в ней нет ничего криминального.

– Вы Сокола знаете? – спросил он. – Каждая собака в Зоне знает Сокола.

Похоже, эти двое о нем впервые слышали.

– И? – спросил надсмотрщик слева.

– Он пропал на лесопилке, вот мы и пошли его искать. Сначала отрядом шли зэков беглых ловить, потом задание отменили, и мы отмежевались. Мы сами по себе, Сокола ищем.

Здоровяк поджал губы. Похоже, не поверил. Да и Арамис сообразил, что схлопочет пулю в висок только потому, что видел англоязычный отряд в Зоне. Интересно, их пропустили за взятку или сами просочились? Однозначно, без продажных сталкеров не обошлось. Американцы, как саранча, все уничтожают на своем пути. Теперь вот в Зону пробрались и скоро превратят в отстойник место, где можно хоть недолго побыть собой.

Зона – единственное место, где с души слетает шелуха и обнажается настоящее.

Но почему их с Марьяной до сих пор не убили?

Девушка застонала, приходя в себя, заворочалась и уставилась на Арамиса. По ее губам он прочел:

«Прости».

– О, а вот и Гюрза оклемалась, – обрадовался надсмотрщик слева.

– Вы меня с кем-то путаете, меня Кузя зовут, – пробормотала она заплетающимся языком.

– Не надо рассказывать, мы осведомлены, кто ты и что здесь делаешь.

Один из натовцев заинтересовался беседой и подошел к пленной:

– What do you know about us, Gyurza? And what does he knows? Did you tell anybody something?

Девушка округлила глаза:

– Извините, я не понимаю по-английски. А кто такая Гюрза?

– Змеюка ядовитая, – ответил левый, стянул кепку. Он был лыс, как кегельный шар.

– Но при чем тут я? Мы простые сталкеры, по своим делам шли. У Арамиса вон друг пропал. Мы следы обнаружили, обрадовались…

– Ага, ага, при том, что знали о беглых зэках. И знали, что задание отменено. И все равно поперлись.

Надзиратель, что справа, сел возле Марьяны на корточки.

– Дайте воды, – прохрипела она. – А то маринуете нас тут ни за что.

Врала Марьяна мастерски, Арамис сам чуть ей не поверил, проникся. Значит, она – или наемник, или агент. Российский, естественно, раз на натовцев компромат собирает.

– Вот тебе воды, – лысый пнул ее под ребра – девушка захрипела. Арамис рванулся, чтобы ей помочь и тотчас осадил себя. Что он может, связанный? Да и свободный – много бы навоевал один против восьми?

Здоровяк положил руку на плечо напарника:

– Стас, не горячись. Доставим ее на базу – как миленькая разговорится. Там умеют развязывать языки.

От его ледяной уверенности Арамису стало не по себе. Что за база такая? Представилась секретная лаборатория с разделочными столами, где зафиксированы подопытные. Мороз продрал по спине, передернуло.

Прокашлявшись, Марьяна вытянулась и уставилась в небо. Кто бы подумал, что она – чей бы то ни было агент? И доверяй после этого людям. Хотя вообще стоило догадаться: слишком уверенно она шла по следу, слишком многое знала.

Итак, надо придумать, как освободиться и вытащить Марьяну. Арамис еще раз напряг руки – связали пластиковыми стяжками, на разрыв прочными и врезающимися в запястья. Одно хорошо – не убили, а пока живой, есть надежда. Наверное, и не убьют, пока Марьяна не расскажет то, что им интересно. А она, естественно, не собирается и держится нагло. Арамис же не собирался на их базу.

Он снова пошевелил руками: кажется, под спиной очень кстати – острый камень. Если бы руки стянули впереди, можно было бы рывком разорвать стяжку: сжать кулаки и ударить, разводя запястья, со всей дури о грудь. Да, чревато ссадинами на руках, но освободишься. Но скрутили Арамиса профессионалы, и о таком простом способе не могло быть и речи.

Собственно, ни о каком способе не могло идти речи: оружие забрали, да и с оружием против такой толпы… Арамис заметил, что мысли закольцевались, и взгрустнул. Положение, похоже, было безвыходным.

Марьяна отдышалась и с ненавистью посмотрела на противников:

– Что вам нужно?

– Правду, Гюрза, – сказал надзиратель с бородавкой. – Кто и зачем тебя послал. Кто и что о нас знает.

– Я – не Гюрза, я – Кузя.

Новый удар по ребрам. Девушку скрутило, Арамис скрипнул зубами и отвернулся: бить безоружного, тем более женщину – гадко.

– Мы пытать не будем, – сказал второй. – Мы тебя отведем на базу. Ты же понимаешь, что это значит?

– Не понимаю.

Новый удар. Черт! Арамис встретился взглядом с англоязычным. Ну и тип. Морда непроницаемая, как у актера Джейсона Стэтхема. Челюсть квадратная, глаза – пустые. Остальные не лучше. Пока двое товарищей избивают Марьяну, сидят себе у костра, едят. Оружие при них – американское, естественно. Это Арамиса уже не удивляло. Кузя шипела и извивалась. Ничего в ней не осталось от привычной Марьяны – смелой и несгибаемой, но женственной и смешливой. Вела она себя, как партизан на допросе. И видимо, в какой-то мере была партизаном.

«Ну я-то тут при чем? – с тоской подумал Арамис. – Хорошо, меня не бьют. Да и не знаю ведь ничего, а знал бы – раскололся мигом».

– У тебя на ПДА отмечен путь, – тот, что с бородавкой, присел около Марьяны на корточки, за волосы поднял ее голову, заставил посмотреть на себя. – Так что хватит отпираться, Гюрза.

Похоже, спасения не было. Американец задумчиво посмотрел на Арамиса и выдал длинную фразу на отвратительном английском. Черт, он из реднеков, что ли? Половину звуков не выговаривает. Арамис понял только, что американца заинтересовала его скромная персона, и теперь он предлагает побеседовать со спутником Гюрзы.

– Он ничего не знает, – простонала Марьяна, – просто спутник. Ничего не знает.

– А ты, значит, что-то знаешь?

Бородавчатый улыбнулся почти ласково. Арамис представил, что сейчас будет, и задохнулся от ненависти, острой, как удар под дых.

Шевельнулся рогоз – их совсем недалеко оттащили от ручья. Что там? Мутант? Просто птица или зверь? Или ветер? Арамис скосил глаза, стараясь не выдать интереса. Да нет, не ветер.

В зарослях совершенно точно кто-то был, и подкрался этот кто-то незаметно, а теперь – наблюдал. Надо чем-то отвлечь врагов. Любая неожиданность, даже нападение рака-мутанта, была бы сейчас очень кстати.

Марьяна словно услышала безмолвную просьбу – заговорила.

– Знаю, – зло выплюнула она, – знаю, что вы, гады, сдохнете.

Бородавчатый занес ногу, но его остановил американец. Снова пробурчал что-то на своем диалекте, вроде советовал подождать – она, мол, уже начала, значит, расскажет.

– Думаете, меня поймали и все проблемы решили? Все равно вам крышка. Базой пугаете? Правильно пугаете, я ее боюсь. Конечно, я все выложу, под пытками любой выложит. А вы помрете чуть позже…

Арамис слушал, как она накручивает себя, и не забывал коситься на заросли. Монолог Кузи заставил отвлечься от еды даже остальных захватчиков. Интересно, ее правда сломали или у Марьяны есть какой-то план?

Рогоз раздвинулся, и Арамис увидел человека.

Кепка с длинным козырьком не давала толком рассмотреть его лицо, но Арамис сразу понял: в зарослях прячется тот самый «беглый зэк» – армейский офицер, на поиски которого пытались бросить сталкеров. Офицер понял, что замечен, и подмигнул.

Он что там, один? Это плохо. Даже спецназовец не «положит» в одиночку восемь человек.

Беглец снова подмигнул и скрылся – лишь шевельнулся рогоз.

Увиденное Дыма озадачило. Для обеспечения конспирации они с Нико перешли на безмолвную речь: теперь Дым старался думать отчетливо и обмениваться с соратником информацией мысленно.

Когда Нико сказал, что на поляне пытают женщину, Дым удивился и, разведав с помощью кукловода примерную расстановку сил, полез смотреть. Девчонку – невысокую, но спортивную, растрепанную блондинку – действительно били и допрашивали. Ее спутник – видимо, сталкер, длинноволосый пижон с живым эмоциональным лицом – валялся в сторонке и пытался перетереть пластиковую стяжку, которой стянули запястья, о камень.

Раздавалась английская речь с сильным американским акцентом.

А вот, собственно, и натовцы, которых, по идее, в Зоне быть не должно. И которые, возможно, стоят за исчезновением Ани.

Дыму не нужно было выбирать, на чьей он стороне.

Оставалась проблема технического характера: противников гораздо больше, и огневой перевес был за натовскими наемниками.

Зато Дым был быстр, внезапен и хорошо обучен – в отличие от этой швали. Серьезную конкуренцию ему мог составить разве что американец, похожий на героя дешевых боевиков – по движениям Дым вычислил профессионала.

Девочка тоже была профессионалом и даже длинноволосый сталкер, видимо, умел держать в руках оружие.

«Выманить бы по одному, – поделился Дым с Нико, – и тихо прирезать».

Мутант задумался.

«Проконтролировать не смогу – силы кончатся. И ни одной опасной твари поблизости. Надо придумать что-нибудь другое».

«Можем пошуршать кустами, но тогда они скопом ломанутся».

«А зачем нам шуршать? Тут поблизости ежик, сейчас»…

Дым удивился так сильно, что даже не смог облечь эмоцию в слова.

«Ты, главное, не удивляйся. Пошуршим. Можно еще темноты подождать».

До заката оставалось не так долго, но Дым боялся представить, что за это время сделают с девчонкой – она явно накручивала себя и старалась раскачать пленителей на эмоции, а это добром не кончается, он по опыту знал.

«Веди ежика», – согласился Дым.

Минуту ничего не происходило. А потом на другом конце поляны зашевелились кусты. Все тут же насторожились, уставились туда и схватились за оружие. Тут Дым понял, почему допрос вели двое: остальные принялись обмениваться жестами, принятыми в американской армии – видимо, по-русски они не понимали. Кусты качнулись чуть в стороне. Слышно было, как кто-то вздыхает и топочет. Даже предупрежденному Дыму стало не по себе: он представил, каким должен быть ежик, чтобы производить столько шума.

Между тем отряд американцев разделился: русскоязычные и боевик, ведшие допрос, остались с пленниками. Еще трое замерли на равном расстоянии от них, разделив пространство на сектора. А двое углубились в лес, осторожно поводя стволами винтовок перед собой.

Дым аккуратно отложил «Тавор», убрал в бедренную кобуру пистолет и вытащил нож.

«Продолжай шуршать, – велел он Нико, – и постарайся, чтобы твой ежик меня не съел».

«Ты что! – удивился Нико. – Он никого не съест, ежи насекомоядные. Вот напугать – может. Мог бы сожрать – мы бы с ними быстро разделались».

Дым покачал головой и скользнул в сторону ближайшего противника.

Заросли были мерзкие: ивы и черемуха росли так часто, что Дым продирался с трудом. Под ногами полно было сухих веток, и кроме того, что они хрустели, можно было споткнуться и упасть. Навыками бесшумного хождения по лесу обладают только герои фильмов про индейцев – нормальному человеку это не под силу, особенно в таких условиях. Впрочем, ежик шумел активнее, еще, судя по всему, и носился кругами, сбивая преследователей с толку.

Над головой разоралась сорока. Дым вздрогнул от неожиданности и остановился.

Солнце, пробиваясь сквозь листья, пятнало землю и стволы деревьев. Воздух казался зеленым. Дым очень надеялся, что поблизости нет аномалий.

Впереди и чуть левее показался враг: крался в боевой стойке, и в руках у него был пистолет.

Дым усмехнулся.

Выстрел не убивает мгновенно. Выстрел из пистолета какого угодно калибра (да собственно, даже выстрел из ружья) даже не останавливает – простреленный человек продолжает движение и вполне способен еще повоевать. Он чаще всего не чувствует боли.

И потом, стрелку нужно время: прицелиться хоть как-то, надавить на спусковой крючок.

Дым кинулся на противника и, пока тот не успел закричать или выстрелить, ударил его ножом в пах. Чем хорош этот удар – человек моментально умирает от болевого шока, главное, беззвучно умирает. Он придержал оседающего американца.

Первый готов. Восемь против двоих (считая вооруженного Нико и не считая связанных сталкеров) – очень много. Шесть – уже можно жить. Если освободить пленного мужика, так и вовсе хорошо получится.

Он двинулся дальше.

Конечно, застрелить противника было бы проще, но это значило – выдать себя.

«Он справа от тебя, метрах в трех, – подсказал Нико, – если сейчас свернешь, зайдешь ему за спину». Дым послушался. Вскоре показался американец – он крался по зарослям, распространяя резкий запах пота. Противнику было смертельно страшно: первый раз в Зоне, что тут эти русские устроили – подумать страшно, лучше уж в Ирак ехать, но тут платят лучше, а Мэри не соглашается даже на минет, пока нет своего дома.

Эти мысли, случайно забредшие в голову Дыма, стали последними в короткой, но непутевой жизни наемника. Дым повторил тот же трюк, что с первым – ударил сзади ножом в пах, без разницы, с какой стороны бить. Второй готов.

На поляне, наверное, уже нервничают. Еж шуршит, отвлекая. Хорошо, что с разведчиками не поддерживают голосовую связь… И все равно остается проблема: шестеро против двоих.

Дым, стараясь не топать громче, чем ежик, вернулся к Нико. Ситуация на поляне не изменилась: трое рядом с пленными, трое – по секторам. То, что они не видят врагов, Дым списал на способности Нико – наверное, мутант слегка отводит взгляды.

Длинноволосый сталкер под шумок перетирал стяжку. Девушка просто лежала, подтянув колени к животу – ей было плохо и больно. Дым решил, что пора действовать, за секунду до того, как пластиковые наручники волосатого поддались.

Он ни разу не работал с этим парнем в команде, но в момент опасности чувства обострились, и Дым ловил общий настрой – сосредоточенность, готовность драться, понимание, что рядом – союзники. Этот не подведет.

Стяжка на запястьях пленного лопнула, парень перекатился в сторону рогоза, Дым втащил его в заросли (руки у волосатого пока плохо слушались), одновременно Нико дал очередь по врагам. Стрелок из него был никудышный, но двое, те русскоязычные, которые мучили девушку, упали. Американец с мордой Стэтхема умудрился упасть и убраться под прикрытие деревьев – конечно, пуля из АК спокойно деревце пробьет, но противника не видно, и поди угадай, где он скрылся. Еще двое залегли у костра и попытались отстреливаться в ответ, пули посекли рогоз, запахло раздавленной травой. Но они были как на ладони, и Дым, выхватив пистолет, снял обоих. Девушка осталась лежать в центре поляны – она была жива, не ранена, но не могла двигаться, а сунуться сейчас к ней – наверняка получить пулю от «Стэтхема».

– Надо Марьяну выручить, – волосатый рванул было вперед, но Дым перехватил его.

– Стой, подставишься же.

На Нико спасенный, к счастью, пока внимания не обращал, а то пришлось бы объясняться.

– Он ее пристрелит, – прошептал волосатый. – Точно тебе говорю!

«Не попадет, – подумал Нико, – отвечаю. Но имей в виду, мне тяжело его сбивать, он и правда в девушку целится».

– Не пристрелит, – сообщил Дым парню. – Но нам надо его снять. Стреляешь хорошо?

– Никто не жаловался!

– Хм. Тогда ты обходи поляну слева, я – с правой стороны, а ты, Нико, будь добр, наблюдай, чтобы американец чего не учудил.

Волосатый размял руки и прошептал:

– Мужики, я без оружия. Мое все на поляне, забрали.

Нико стоял у него за спиной: любой сталкер знает, что кукловод – опаснейший враг, у спасенного случится разрыв шаблона, и он на пару минут потеряет работоспособность. Дым забрал у него ПМ, отдал волосатому:

– На вот. Лучше ничего предложить не могу, устроит?

– Ну… – сталкер с тоской покосился на рюкзаки. – Мягко говоря…

– Не привередничай. Твое дело – засечь американца. Как увидишь – ничего не говори, думай погромче.

– Не понял, – все-таки хорошо, что сталкер не сводил взгляда с поляны, наблюдал за драгоценной Марьяной.

– Я немного телепат, – решил не скромничать Дым, рассудив, что в Зоне этим никого не удивишь. – Думай словами, как можно отчетливей, и картинку представляй. И не стреляй, я сам все сделаю.

На самом деле, конечно, Дым не надеялся на свои способности, но знал, что Нико услышит мысли сталкера с довольно большого расстояния.

Разделились. Девушка на поляне по-прежнему лежала тихо – то ли ей досталось сильнее, чем думал Дым, то ли просто не хотела провоцировать засевшего в кустах снайпера. Интересно, почему так важно ее убить? Почему американец рискует жизнью, лишь бы пристрелить девушку?

Все это Дым обдумывал, пытаясь идти бесшумно. Он всматривался в зеленый полумрак до рези в глазах, но все равно первым американца обнаружил сталкер:

«Он видит цель, – подумал Нико, – сейчас я тебя сориентирую. И давай побыстрее, у меня силы кончаются».

В отличие от сестры, Дым никогда не работал снайпером – у него не было к этому призвания. И сейчас, целясь по наводке Нико сквозь переплетение стволов, чувствовал себя странно.

«Еще немного левее, – командовал Нико. – И немного выше. Стоп. Он на одно колено опустился. Теперь ниже. Целится, гад, почти не вижу его… И еще же корректировать надо относительно волосатого. Так. Теперь вроде попадаем. Выдохни – и стреляй».

Мысли Нико звучали все тише – видимо, мутант действительно терял силы.

Дым прижал приклад к плечу, склонил голову набок, прицелился. Ничего не видно, только ветки и тени. Сейчас… Раздался выстрел. Дым уже давил на спусковой крючок и остановиться не мог. Он не понял, кто стрелял, но выругался Нико, и стало ясно: не выдержал сталкер, лишенный обратной связи. Пока Дым целился, решил, что его мысли не услышали.

В зарослях вскрикнули.

Дым, слегка оглохший от выстрелов, ломанулся на крик.

«Попал…» – начал было Нико, и его голос в голове затих.

За пару секунд Дым преодолел расстояние до предполагаемой цели. Он (или сталкер) действительно попал: американец был еще жив, но пуля разорвала ему сонную артерию, и теперь враг корчился, пытаясь зажать ее. В аптечке у Дыма имелись средства для остановки кровотечения, но он только смотрел, как алая жидкость заливает трепещущие листья кислицы.

– На кого ты работаешь?! – рядом нарисовался сталкер, он обращался к раненому. – Где ваша база? Что там?

Американец не мог ответить – он был очень занят, он умирал. Все кончилось буквально за пару минут. К удивлению Дыма, парень опустился рядом с трупом на корточки и принялся его обшаривать.

– Так я и думал, – пробормотал волосатый, – ни жетона, ни документов, ни ПДА. Наемник. И наемник не наш, наши все при паспортах.

– Как тебя зовут-то?

– Арамис. А тебя?

– Дмитрий. Дым. Моего напарника зовут Нико. Пойдем, развяжем твою девушку.

– Она не моя девушка! – волосатый поднялся, отряхнулся. – Тоже просто напарница.

– Да без разницы, нехорошо даме на холодной земле валяться.

Нико по-прежнему не высовывался, и Дым был за это ему благодарен. Не хватало еще объяснять Арамису, почему он разгуливает в компании мутанта – кажется, это, мягко говоря, не принято у сталкеров. Пока что новый знакомый был слишком ошарашен, чтобы обращать внимание на загадочного напарника.

Вместе они пересекли поляну и подошли к девушке.

Она была побитая, но живая – довольно симпатичная, молоденькая, светловолосая. Девушка внезапно задорно улыбнулась и подмигнула Дыму. Его будто обожгло: отголосок эмоций (боль, радость от того, что все кончилось, боевой энтузиазм и одновременно – терпеливое спокойствие, свойственное солдату) неожиданно напомнил сестру, Анну.

– Кузя, – представилась блондинка, – можно Марьяна. Развяжите уже, что ли, руки затекли.

Арамис галантно опустился на одно колено перед связанной и перерезал стяжки одолженным у Дыма ножом.

– Хорошо, что наши вещи далеко не утащили, – Кузя села по-турецки и принялась, морщась от боли, растирать затекшие руки, – и хорошо, что ребра мне не сломали, подонки. Натовцы?

– Ага, – кивнул Арамис.

– Ох, приду я к ним на базу, – мечтательно закатила глаза Кузя, – ох, устрою там погром.

– На базу? – не поверил Дым. – Туда, где в плену содержат людей и ставят на них опыты?

– Да. – Кузя недобро прищурилась. – А кто ты такой будешь, спаситель?

– Это Дым… – начал было Арамис.

– Пусть сам.

– Ладно, – согласился Дым, – сам так сам. Меня зовут Дмитрий, Дым. Я – военный офицер. Одно секретное подразделение, извините, подробностей не сообщу. Несколько дней назад меня и мою сестру похитили. Мне удалось сбежать, Анну увезли на базу.

– Откуда знаешь, что на базу? – продолжила допрос Кузя.

– Коллега, – улыбнулся Дым, не смутив, впрочем, девушку прозорливостью, – у меня есть надежный источник информации, который рассказал о творящемся у вас под носом в Зоне.

– А где, коллега, этот источник?

– Да там. В кустах. И, кстати, он меня и снарядил, предвосхищая ваши вопросы. Кстати, Нико знает, где база. Если вы туда направлялись, можем пойти вместе.

– Только после того, как я увижу вашего напарника и поговорю с ним.

– Он немой, – встрял Арамис, замаявшийся молчать.

А ведь девушка-то симпатична сталкеру! Надо поосторожнее, не хватало еще в вероятном партнере пробудить чувство ревности.

– А Дым может с ним общаться, потому что – телепат. Такие вот дела, подруга.

– Ничего не поняла, – честно призналась Марьяна. – То есть ты, Арамис, предлагаешь поверить человеку, утверждающему, что он – жертва обстоятельств, офицер секретного подразделения и при этом – телепат?

– Ищут именно его. Но мы же его видели на ориентировке! – возмутился Арамис. – Он не врет! И вообще, если бы не Дым, нас бы не было в живых.

Сейчас ни в коем случае нельзя было вмешиваться. Пусть Арамис сам убеждает напарницу в невиновности Дыма. Все равно доказательств нет. Действительно, поди поверь человеку, говорящему, что он – телепат, а сведения получил от немого напарника, поэтому проверить их невозможно.

– Допустим, – смягчилась Кузя. – Дым, я вам верю в части, касающейся похищения. И верю, что вашу сестру держат на базе – такое вполне может быть, хоть и не представляю, кому нужно запирать здесь офицера.

– Коллеги продали, – смиренно информировал Дым.

– Допустим, – повторила она и покусала губу.

Повисла неловкая пауза в разговоре, какая бывает, когда вежливость не позволяет предъявлять обвинения. Дым глянул на Арамиса, но понял, что помощи от него ждать бесполезно и пора переходить к самой щекотливой ситуации.

– Так вот, про моего напарника, – начал он с напускной небрежностью, – я его сейчас позову. Вы толерантны?

– Он голубой, что ли? – ляпнул Арамис, смутился и добавил: – Или негр?

– Ближе к негру, полагаю. Вы же знаете, что делают на базе с людьми?

– Опыты ставят, – ответила Кузя, – испытывают артефакты и аномалии.

– А еще из них делают мутантов.

– Гонишь! – выдохнул Арамис. – Мутанты появились, когда возникла Зона, под действием аномального излучения!

– Я плохо разбираюсь в вашей Зоне, но аномальное излучение никуда не делось и по-прежнему может изменять даже взрослых. Так?

– Допустим, – кажется, каждая реплика Кузи в этом диалоге будет начинаться с «допустим», – ты прав. Зона действительно меняет людей. Ты же не был телепатом, наверное, до попадания сюда?

– Ловил чужие эмоции и мысли, но читать прям так…

– И еще она меняет характер. Зона сильно изменила твоего друга?

– Да. Теперь он утратил дар речи, и я – первый встреченный им человек, который его услышал. Нико был журналистом и попал на базу. Там над ним ставили опыты. Теперь он выглядит… несколько странно. В общем, он выглядит как мутант. Но Нико спас мне жизнь, вооружил, снарядил и дал необходимые сведения.

Нико, конечно, подслушивал беседу. Затрещали камыши, и он показался на поляне. Кукловод в тактической одежде – зрелище забавное, но почему-то ни Кузя, ни Арамис не захихикали, а напряглись.

– Знакомьтесь, это Нико.

«Я им не нравлюсь», – огорчился напарник.

– Кукловод, – пробормотал Арамис. – Он тебя контролирует?

– Нет, конечно. Нико – бывший журналист, обычный парень.

И тут Дыма осенило. Речевой аппарат напарника пострадал, но ведь Нико не утратил навыки письма! Мутант уловил мысль и жутковато улыбнулся, старательно закивав.

– Дайте бумагу и ручку, – попросил Дым. – Нико будет писать.

– Нет ни того, ни другого, – ответил Арамис. – Мы тут заметки не строчим.

– У меня в рюкзаке есть, – возразила Марьяна, – я взяла карандаш и бумажную карту. Можно попробовать на обороте.

Арамис, не скрываясь, направил на Нико оружие. Мутант стоял, подняв руки, и улыбался. Кузя метнулась к рюкзакам, сваленным возле трупов натовцев. Не обращая внимания на мертвых наемников, она принялась рыться в вещах и через некоторое время достала карту из распечатанных на принтере листов А4, склеенных скотчем, и карандаш.

– Вот. Никогда не доверяла электронным носителям.

Дым принял у Кузи карту и передал Нико. Высунув кончик вполне человеческого языка, мутант опустился на одно колено, расправил бумагу чистой стороной вверх и принялся строчить. Делал он это с видимым удовольствием. Арамис немного расслабился.

– Значит, – спросила Кузя, – все твои сведения – от него?

– Да. И, поверь, Нико – просто клад. Разбирается в ситуации, знает базу изнутри и очень заинтересован в том, чтобы разнести ее по кирпичику. И я заинтересован – не хочу, чтобы мою сестру превратили в подобное.

«Сам ты – подобное, – обиделся Нико, – прекратите болтать, дайте закончить».

– Извините, ребята, Нико просит помолчать, мешаем сосредоточиться.

– Он что там, роман кропает? – удивилась Кузя. – Ладно, я пока по вещам пошуршу, может, что намародёрю у наемников.

Удивительной выдержки девушка, и очень обаятельная.

Дым раньше относился к женщинам несколько потребительски. Пожалуй, единственным исключением была Аня – на то она и сестра, чтобы питать к ней нежные чувства, насколько он вообще мог что-то чувствовать. А так, чтобы проникнуться симпатией буквально с первого взгляда – нет, не бывало. Зона и правда меняет людей – Дым будто проснулся.

«Я закончил», – позвал Нико.

Дым поднялся и принял у него исписанную бумагу. Быстрым и острым почерком Нико коротко изложил свою историю и попросил новых знакомых вместе идти на базу.

Он передал записку Арамису и Кузе, сталкеры погрузились в чтение.

– Я верю, – почти сразу сказал Арамис, – вот тебе не свезло, чувак. А как же с девочками теперь?

Нико только грустно развел руками.

– В общем, я с вами. У меня там друг, у тебя, Дым, сестра – будем командой!

– Такой «командой» укрепленное сооружение не берется, – буркнула Кузя. – Ладно, я тоже верю. Давайте подумаем, что делать дальше. Я предлагаю вызвать подкрепление.

– Мысль! – оживился Арамис. – Позовем наших! Моджахеда и Чукчу с Боровом! У Борова оружия на полк хватит!

– А я бы предпочла позвать наших не в смысле сталкеров, а в смысле – профессионалов.

– Дорогая Марьяна, – прочувствованно сказал Дым. – Знаю я наших профессионалов. Пока вы сигнал подадите, пока заявку примут, пока она на столе у какого-нибудь чиновника полежит, пока оформят, согласуют… В общем, времени у нас на это нет. А укрепленные сооружения и меньшим составом брались.

– Что же с вами делать, – пробормотала девушка. – Вот упертые! Ладно, не бросать же. Зови ребят, Арамис, только подготовь их как-нибудь к Нико, чтобы палить не начали.

Глава 11 Аномалия

Да, это был рабочий кабинет, выдержанный не в лаконично-военном стиле и не в помпезно-чиновничьем. Скорее, кабинет директора крупной корпорации: дорогая кожаная мебель, навороченный компьютерный стол темного дерева, шкафы с книгами и папками, сейф. За столом сидел внушительный дядька лет пятидесяти: слегка припухшее круглое лицо, желтое, нездоровое, тонкие губы и очень темные глаза. Дядька был абсолютно лыс, безбров, и одет в светлую рубашку, расстегнутую у ворота.

По другую сторону стола, в пол-оборота к Ане, устроился некто в черной форме без знаков отличия (морда квадратная, шеи нет, но вот глаза… янтарные, цепкие, змеиные глаза) – его Аня определила как начальника службы охраны. Рядом с этим типом подпирал внушительным животом стол давешний доктор-толстяк. Все уставились на задержанную со смесью любопытства и неприязни.

«Что ж, – решила Аня, – поговорим». Она попробовала напрячь ту часть воли, что включала «харизму», но ничего не вышло, удача кончилась, силы тоже. Аня сидела-то только благодаря приливу адреналина.

– Сто сороковая, – слово взял начальник охраны. – Бежала из блока, оглушив и связав двух охранников. Проникла во внутренний двор, выпустила из вольера испытуемого номер шестьдесят пять. При задержании испытуемый номер шестьдесят пять оказал сопротивление и был застрелен. Погибло пятеро охранников.

– У вас все? – уточнил главный, голос у него был вкрадчивый, низкий. – Потом с вами поговорим. Сейчас я хочу выслушать испытуемую.

– Меня зовут Анна, – в ней проснулся кураж обреченного. – Попрошу по имени, иначе не будут отвечать на вопросы. И дайте воды.

– Обойдется, – встрял доктор, – я сейчас ей коктейльчик вколю, все расскажет.

– Вы уже вкололи, – парировал главный, – с вашим ведомством тоже будем разбираться. Адъютант! Воды даме. И отстегните ее.

– Н-но… – начальник охранник забавно выпучил глаза.

– Она не убежит. У нее за спиной два бойца. Ладно, чтобы у вас не было инфаркта – одну руку оставьте.

Аня осушила стакан с водой и потребовала еще. Мужчины ждали, пока она напьется, только доктор нетерпеливо ерзал: хотел, наверное, забрать Аню в лабораторию и тщательно проверить, почему на нее не подействовали лекарства.

– А теперь, – Аня вернула стакан, – я хочу задать вопрос. Я буду сотрудничать, если меня удовлетворит ответ.

– Ну и ну! – главный улыбнулся. – Мы же можем вас просто заставить.

– Я – кадровый офицер Российской армии, – презрительно бросила штатскому в лицо Аня, – думаете, вы меня запугаете? Пытать станете? Попробуйте. И лекарства ваши попробуйте. А я подожду.

Она блефовала. И главный это понял.

– Собственно, мною движет лишь любопытство, – проговорил он, – вряд ли среди испытуемых найдутся другие российские леди Бонд. Но я попробую ответить на ваш вопрос, милая дама.

– Где мой брат? – выпалила Аня. – Меня захватили одновременно с братом, Дмитрием.

Главный пожал плечами:

– Одновременно с вами никто не поступал. Собственно, последняя поставка испытуемых была за две недели до вашего прибытия, потом – только вы. И все. Нам нужно не так много материала, да и достать его трудно.

Вот так номер. Аня застыла с открытым ртом, даже не пытаясь скрыть удивления. Значит, здесь Димки нет. Конечно, главный мог соврать – но зачем? Пригрози он Ане пытать брата на ее глазах – все выложила бы, даже военные тайны, к которым допущена. Димка мертв? Не выдержало сердце, доза яда оказалась слишком большой? Или – в это хотелось верить – брат жив и скоро придет за Аней, не может быть, чтобы не пришел.

Надежда, умершая было еще в коридоре, под светом прожекторов, ожила и зашевелилась – так толкается, наверное, ребенок в животе…

– Теперь я жду обещанного рассказа. Во-превых, устойчивость к транквилизаторам. В ваших интересах изложить правдиво и подробно, чтобы доктор не проверял.

Ладно. Аня зажмурилась и через секунду открыла глаза. Будем считать, что брат жив и идет на помощь. Будем рассказывать подробно, тянуть время.

– Сначала транквилизаторы действовали, – начала Аня издалека, – по крайней мере, дорогу сюда я не помню, и потом чувствовала себя неадекватно, например, не испытывала эмоции…

Она говорила и говорила, периодически только просила воды. Аня не упускала ни одной подробности. И все время представляла: Димка идет на помощь. Это давало силы.

Аня слегка подкорректировала историю: умолчала про «харизму». Глупо раскрывать свой последний козырь. История знакомства с Шуриком и его гибели в исполнении Ани была достойна пера Шекспира. Что странно – ее не перебивали. Наконец, Аня выдохлась и попросилась в туалет.

Учитывая, сколько воды она выпила, в такой просьбе ей отказать не могли.

Руки сковали за спиной. Молчаливый охранник, держа ее под прицелом, отконвоировал в удобства и даже помог снять штаны. Аня не стеснялась – что уж тут стесняться, когда скоро помирать.

Она вернулась и поняла: в ее отсутствие решили ее судьбу. Дополнительных вопросов не будет. Глава охраны выглядел вздрюченным, аж красными пятнами пошел. Главный безучастно смотрел в сторону. Доктор потирал руки.

– Забирайте испытуемую, – приказал главный. – И приложите усилия, чтобы она больше меня не беспокоила. Доставка «мяса» обходится недешево, постарайтесь, чтобы каждый экземпляр приносил пользу.

– А скоро вообще на местных перейдем, – хихикнул доктор, – шастают и шастают, успевай ловить. Ну, подруга моя сто сороковая, пройдем. Больше ты никуда не убежишь.

Изображать тупую покорность не требовалось. Аня гордо вскинула голову и презрительно фыркнула.

– С гонором, – пробормотал доктор, поднимаясь с кресла.

Он зашагал из кабинета, Аня, в наручниках, под конвоем – за ним.

– В бокс ее, друзья мои, в бокс.

Что такое «бокс» Аня увидела скоро: ее провели по коридору, по лестнице, сквозь внутренний двор, в знакомую лабораторию, и в ней уже – в отдельную камеру, крепко-накрепко пристегнули ремнями к единственной койке.

Конвоиры вышли, доктор уселся на высокую табуретку рядом с Аней.

– Ну, подруга моя сто сороковая, если уж не берут тебя лекарства, пойдем другим путем. До завтра ты никуда не сбежишь, а завтра, милая моя подруга, мы с тобой прогуляемся. Недавно был Выброс, ты знаешь, что такое Выброс? Это когда Зона встряхивается и обновляется. Появляется много новых аномалий, аномалия, подруга моя, это такое прелестное место, которое причудливым образом меняет свойства помещенного в него предмета. Или живого существа. В аномалии, дорогая подруга, можно сплавить человека со свиньей или гусем… Некоторых наизнанку выворачивает, в других аномалиях кости размягчает – масса всего прелестного! Вот мы и смотрим, какая на что влияет, а ты, подруга, нам в этом поможешь.

«Садист, – подумала Аня, зажмурившись. – Клинический случай». Ее привязали надежно: ремнями были обхвачены лодыжки и запястья, поперек груди и бедер тоже шли ремни, притягивающие вплотную к койке. Аня могла только головой вертеть. Она отвернулась и уставилась в стену, но уши зажать была не в силах. И садист продолжал говорить:

– Так вот, милая подруга, ты бы почувствовала Выброс, если бы была не в подвале! – он хихикнул. – Даже уродов на время Выброса приходится прятать в подвал. Зато теперь рядом с базой – ну буквально в двух шагах, ты даже не успеешь устать, подруженька, мы дойдём очень быстро! – есть шикарная, просто великолепная аномалия. Тебе понравится!

Аня заскрипела зубами. Толстяк расхохотался: он, наверное, и рассчитывал на подобную реакцию.

– А теперь я пойду отдыхать, уж извини меня, подруженька, я пойду отдыхать. Выдернули по твоей милости из постели посреди ночи… но я не в обиде, нет, я не в обиде! Поспи, милая подруга, завтра у тебя тяжелый и, кто знает, скорее всего, последний день!

Он вышел, дверь захлопнулась, свет погас.

Аня, обездвиженная, осталась наедине со своими мыслями и ожиданием невнятной, но ужасной казни. Она даже слезы не могла вытереть – они стекали по щекам, оставляя чесучие дорожки. Аня ревела не от страха за жизнь – в конце концов, там, в коридоре, под светом прожекторов, жизнь должна была оборваться, и часы, которые она сейчас проживает, уже как бы лишние.

Она ревела от злости.

Аня правую почку отдала бы, чтобы утянуть толстяка-садиста и всю эту фашистскую шайку с собой в аномалию.

Заснуть, естественно, не получилось, лишь под утро Аня погрузилась в тяжелую дрёму, напоминающую горячечное беспамятство.

Очнулась она от клацанья открывающейся двери, дернулась, повернула голову. За ней пришли трое: вивисектор в черных брюках и рубашке, обтягивающей брюхо, и здоровенные шкафы-охранники с маленькими головами, вмурованными в квадратные шеи. Толстяк закатал рукав и приложил к предплечью Ани инъектор. Укол, и тревога, зевнув, свернулась в клубок и задремала. Навалилась апатия.

Вивисектор приподнял Анино веко, удовлетворенно кивнул и обернулся к «шкафам»:

– Выводите, но не забывайте, что она опасна.

Отстегнули руки, защелкнули наручниками за спиной, ноги заковали в кандалы с короткой толстой цепью. Поставив Аню на пол, охранник толкнул ее в спину – иди, мол. Покачнувшись, она засеменила навстречу смерти.

Шли незнакомыми коридорами вдоль стальных дверей с решетками. Одно радовало: Димки тут нет. Может, ему удалось сбежать по дороге? Только эта мысль и помогала держаться, не скатиться в истерику. На его месте она бы отомстила. Значит, и он отомстит, они ведь кровь от крови.

По лифту, вызванному пластиковой картой, поднялись наверх, в просторный холл с контрольным пунктом за бронированной дверью.

За окнами, забранными решетками, колыхала ветвями сирень, на полу плясали тени.

Во дворе ждал пятиместный трицикл-кабриолет. Вивисектор уселся рядом с водителем, Аню посадили между «шкафами», стиснувшими ее с боков.

Закатанный в бетон двор заканчивался огромными воротами с двумя будками КПП справа и слева. По верху высоченных каменных стен была натянута колючая проволка. По периметру стояли дозорные вышки с прожекторами.

Трицикл заурчал мотором и покатил к воротам, два охранника рванули их открывать. Вивисектор достал какой-то прибор и уставился в монитор.

Аня запрокинула голову и прищурилась на солнце, проглянувшее в разрывах туч, простилась и с ним, и с лоскутами непривычно-яркого неба, и со стрижами, что росчерками носились высоко-высоко.

Трицикл вырулил на грунтовку, тянущуюся между огромными соснами, затем почему-то свернул в лес – видимо, обогнул опасное место – и снова вернулся на раздолбанную колею. Ехали минут пять, Аня крутила головой по сторонам и жадно впитывала ощущения. Теперь она понимала заключенных, приговоренных к расстрелу. Чувства, даже пришибленные транками, были намного ярче. Вспомнилась песня «Арии», которую в детстве любил слушать Димка, и Аня пропела:

– Луч зари к стене приник, я слышу звон ключей. Вот и все, палач мой здесь, со смертью на плече.

Естественно, за шумом мотора ее не услышали.

В голливудском фильме сейчас на трицикл должны напасть парни в белом, положить злодеев и освободить принцессу, то есть ее. В жизни же девушки превращаются в тех самых парней, за которых раньше мечтали выйти замуж: сам себе не поможешь – никто не поможет.

– Тормози! – крикнул вивисектор, и трицикл остановился.

Толстяк слез, посмотрел на экран прибора, похожий на айфон, с двумя отходящими в стороны антеннами, и зашагал в лес – осторожно, поминутно оглядываясь и втягивая голову в плечи.

– Тащите ее сюда, – крикнул он, останавливаясь.

Аню выволокли из трицикла и поставили на ноги, придерживая за плечи. Когда подошли к толстяку, на небольшой поляне, поросшей земляникой вперемешку с лютиками, Аня разглядела мерцающий розоватый туман. Вспомнились рассказы о том, что аномалии делают с людьми, и ноги подкосились, совершенно лысый «шкаф», что справа, придержал ее и положил что-то в карман снятого с охранника костюма.

Толстяк улыбался, глядя на туман:

– Вот мы и на месте, подруга. Что это – непонятно. Возникло после Выброса, раньше ни с чем таким мы не сталкивались, – он шагнул к ней и развернул прибор так, чтобы было видно экран: – Видишь красную точку? Это источник аномального излучения, сейчас и проверим, опасно ли оно для человека.

Аня не знала, что такое Выброс, аномальное излучение и какова природа розоватой гадости перед ней, но внутренности сжались в комок, в горле пересохло, по позвоночнику прокатилась волна ледяного ужаса, и Аня неожиданно для себя заговорила:

– Что ж вы делаете? Люди вы или нет? – взгляд скользнул по лицам «шкафов», но на них не читалось ни тени сочувствия. Только тот, что держал ее, потупился, и ноздри его затрепетали.

Бесполезно взывать к жалости. Только бы смерть была быстрой!

– Давай, подруженька, вперед, – улыбнулся вивисектор, и Аня, понимая, что это ничего не даст, уперлась в землю ногами.

«Шкафы» подхватили ее под мышки, подняли над землей и, будто котенка в воду, швырнули в розовое мерцанье.

Белый-белый потолок, над лицом висит подобие кислородной маски, только стальное, где Аня видит свои глаза.

Неужели живая? Или это ад? Рай Ане вряд ли светит, она даже перед смертью не покаялась, а поклялась отомстить. Кровь пульсирует в висках, отдает тупой болью в затылок. Значит, все-таки выжила. Аня попыталась пошевелиться, но ремни держали крепко, даже голову поднять не удалось.

Понемногу возвращались мысли. Накатил ужас: а что, если она – уже не человек? Поросла шерстью, кожа огрубела и потрескалась, когти выросли, как у мутанта Шурика, земля ему пухом. Железный обруч впился в шею, когда Аня приподняла голову и глянула на себя: все та же черная форма не по размеру. Расслабившись и отдышавшись, она второй раз оглядела свое тело, пошевелила пальцами руки и выдохнула с облегчением: все еще человек. Или это пока? В скором времени начнутся изменения, она поглупеет, пострашнеет, начнет пускать слюну, утратит дар речи. Господи, и ведь даже убиться не получится!

Справа пищал прибор, похожий на осциллограф, там бежала зеленая точка, исчезала и начинала бег сначала. За клеенчатой белой шторой угадывалось подобие операционного стола. Рядом стоял шкаф с лотками и инструментами, завернутыми в коричневую бумагу.

Донеслись шаги, и над Аней склонилась блондинка Сова (живет она здесь, что ли?), моргнула светлыми глазами, жирно подведенными черным, и прокричала в сторону:

– Вадим Адольфович!

– Что случилось, родная? – издали проворковал вивисектор вкрадчивым, слащавым голосом.

– Эта… странная очухалась.

– Да ну?

Затопав по лаборатории, вивисектор навис над Аней – раскрасневшийся, удивленный, сдвинув медицинский колпак на лоб, почесал в затылке.

– Доброе утро, сто сороковая. Оно для тебя доброе, как видишь.

Аня промолчала, чему вивисектор удивился и спросил:

– Как тебя зовут?

Во как! Он заподозрил, что аномалия повредила ее рассудок. Что ж, ему следует подыграть:

– Ыыыы, оооууу, – промычала она, двигая челюстью.

Озадаченный толстяк потер гладко выбритый подбородок.

– Придуриваешься?

Аня сделала зверское лицо, рванулась к нему, закашлялась и заметалась.

– Хммм, любопытно. По моим расчетам, тебя должно было поджарить, ан нет. Шакил! – прокричал он, и в лабораторию ввалился обритый наголо кусок сала в ошейнике. С отвисшей нижней губы тянулась слюна, глаза были, как у снулой рыбины. – Наташа, надо сделать энцефалограмму, – он потер руки и щелкнул пальцами, предвкушая удивительные открытия. – Шакил, туда ее кати.

Мутант исчез из поля зрения, стол, где лежала Аня, поехал.

«Скорее бы это закончилось, – подумала она. – Хочу проснуться». Совершенно искренне она принялась биться затылком о поверхность стола.

Вивисектор вынужден был вколоть транквилизатор, и она сделала вид, что успокоилась. Стол въехал в смежный кабинет, заставленный приборами. Толстяк прилепил к ее вискам электроды, защелкал кнопками приборов и протянул:

– Так-так-так. Очень интересно! Сова, глянь, какая прелесть.

Аня не видела, куда они уставились, но радость вивисектора ей не понравилась.

– Как у шизофреника, – констатировала Сова. – Надо гормональный фон проверить и биохимию взять. Странно аномалия себя повела.

– Придется за подопытной некоторое время понаблюдать, рано мы ее списали. Интересно, во что это выльется?

– И так понятно: кидаться на всех будет.

– Посмотрим-посмотрим. И за физиологией следует понаблюдать. Может, что интересное вылезет.

– Только в рот ей пальцы не суй, а то откусит.

– Понятное дело, – вивисектор приложил инъектор к Аниному плечу. – Поспи немного, любопытный экземпляр.

В себя она пришла в боксе. Вскочила с постели, заметалась по помещению. Спасибо, не стали пристегивать, наверное, уверились в невменяемости и звероподобности. На душе похолодело, она осмотрела руки, боясь обнаружить следы изменений, но все было в норме. Ощупала лицо: вроде какое было, такое и осталось. Задрала рубаху: кожа как кожа. Обвела взглядом бокс и заметила глазок скрытой камеры в углу комнаты.

Наблюдают, сволочи. Но ничего. Оскалившись, она почесала затылок, живот и уселась прямо на полу. Пусть не сомневаются в том, что подопытная превращается в зверя, это позволит пожить еще немного.

Странное дело, читая книги о зверствах в концлагерях, она удивлялась покорности заключенных и думала, что умереть было бы правильней, чем позволять над собой издеваться. И вот она сама в таком положении, ловит каждое мгновенье, радуется стерильной чистоте бокса.

За белой шторкой обнаружилась дырка туалета. Слава богу, штора висела так, что можно было справлять нужду без надзора. Ну, и проводить сопутствующие манипуляции.

Свернувшись калачиком, она замерла, имитируя кататонический ступор. Значит, ее энцефалограмма отличается от нормы. И что это дает? Ни поглупевшей, ни неадекватной Аня себя не ощущала.

Щелкнула щеколда, и в раздаточном окошке, что внизу двери, появилась тарелка с похлебкой. Окошко закрылось, продвигая ее внутрь, но Аня не сдвинулась с места, хотя есть хотелось адски. Одно радовало: Дыма здесь нет, значит, есть надежда на спасение.

Заинтересованный ее состоянием, вскоре явился вивисектор в сопровождении двух амбалов, остановился в проеме двери. Аня следила за ним боковым зрением, делая отрешенный вид.

– Н-дааа, – пробурчал толстяк, покачиваясь с пятки на носок. – Интересно девки пляшут.

Аня подумала, что ее повезут на обследование, но ошиблась: вивисектор вышел, захлопнулась дверь. Придется еще немного полежать так, а потом имитировать фазу возбуждения. Аня надеялась, что вивисектор не психиатр и не распознает симуляцию.

Как уснула, Аня не заметила.

Глава 12 С миру по нитке

В такой странной компании Арамис еще по Зоне не ходил и сомневался, что сможет как-то подготовить приятелей к Нико. Он вообще не знал, с какого боку зайти – ляпнуть-то ляпнул, мол, давайте своих позовем, но вспомнил, что свои на базу идти отказались, свернули. Он надеялся, что полномочия Марьяны позволят отдать Моджахеду приказ, но сталкерша разочаровала: этого она не могла.

Пришлось скрипеть мозгами над ПДА, пока остальные, оттащив трупы наемников подальше, собирали костер и готовили перекус. Дым заигрывал с Марьяной, и девушка отвечала ему взаимностью. Настроение у Арамиса было ниже плинтуса. Однако появилась надежда спасти Сокола, и это радовало. Женщин много, а друг – один.

Арамис еще раз перечитал плод умственных усилий – обращение к Моджахеду.

«Моджахед, это Арамис. Посылаю координаты. Бери Чукчу и Борова и дуй сюда. Другим не рассказывай. Мы встретили «беглого зэка», и все оказалось не так, как нам говорили. Нам одним не справиться, нужна помощь. Тут натовские наемники замешаны, Кузя – военная, но ее сослуживцев официально звать долго».

Вроде все понятно. Арамис отправил сообщение и побрел к костру, где уже висел котелок и булькала гречка с тушенкой – аж брюхо свело.

– Как бы мутанты не набежали на запах, прости, Нико, – озаботился он.

– Не страшны нам мутанты, – улыбнулась Марьяна, – и аномалии больше не страшны. Нико и то, и другое чует, а мутантами может управлять.

– Славно! – искренне обрадовался Арамис. – Слушай, Нико, вытащим Сокола – иди к нам в напарники! Когда деньги появятся, девушки сами на шею вешаться начнут, не посмотрят, что внешность экзотическая!

– Он благодарен и спрашивает, всегда ли ты такой озабоченный? – перевел Дым беззвучную мысль Нико.

Арамис отмахнулся. Настроение немного исправилось: что он раскис, в самом деле? После взятия концлагеря и победы над наемниками они с Соколом героями станут, вся Зона про них узнает. Авторитет, почет, а значит – выгодные заказы. А с Нико и вовсе…

Тренькнул, принимая сообщение, ПДА:

«А докажи-ка мне, мил друг, что это ты», – писал Моджахед.

Что бы такого ему написать?

«Хантер при вербовке назвался Ивановым Иван Иванычем».

«Это кто угодно у тебя узнать мог. Например, беглый зэк, отобравший ПДА».

Вот приплыли так приплыли!

– Он не верит, что я – это я, – сообщил Арамис, присаживаясь на расстеленный туристический коврик. Думает, меня схватили, ПДА отобрали, и теперь с него сообщения строчат. А меня пытают, чтобы на каверзные вопросы отвечал.

– Дай-ка я ему напишу, – сказала Кузя. – Может, вместе убедим.

Она сняла с запястья свой ПДА и принялась строчить сообщения. Что именно Марьяна писала, Арамис не знал, но через некоторое время она улыбнулась:

– Готово, убедила. Слила информацию, которую даже под пытками бы не выдала.

– Поверил?

– Поверить-то поверил, но спрашивает, за каким хреном ему сюда тащиться.

– Скажи, что мы в беде.

– Написала. Говорит, они неподалеку, возле Гнилого болота, и скоро придут. Как раз к обеду успеют, каше еще полчаса вариться.

Полчаса прошли в нервном ожидании.

Сняли котелок с огня, Марьяна принялась раскладывать обед, но в Арамиса еда не лезла – он сидел, как на иголках, и постоянно представлял, что Сокола вот за эти тридцать минут превращают в мутанта. Видимо, Дым думал то же про сестру, бездумно уставившись в одну точку. Внезапно он встрепенулся:

– Нико говорит, ваши товарищи идут. И предлагает спрятаться, чтобы сразу их не пугать.

– Прячься, – согласилась Марьяна. – Мы с ними сначала поговорим, подготовим.

Нико нырнул в заросли.

– А вы сидите и жуйте, будто ничего не случилось, – скомандовала девушка. – Думаете, они сразу на поляну выйдут? Они сначала разведают. А о приближении мы вроде как знать не должны.

Пришлось жевать. Арамис лопатками чувствовал изучающие взгляды сталкеров. Наконец, они выбрались на поляну.

Моджахед, Боров и Чукча были хмурыми и грязными. Боров хромал и опирался на палку. Моджахед целился в сидящих у костра из автомата.

– Привет! – Арамис поднялся навстречу. – Спасибо, что пришли! Ребят, тут такое дело, вы не поверите!

– Поверим, – пообещал хмурый Боров, прохромал к костру и плюхнулся на коврик. – Кузя, у тебя что-нибудь заживляющее есть? Ногу растянул. Лодыжку.

– А худеть надо, Боров, – ласково мурлыкнула девушка. – С таким весом еще бы ты суставы не травмировал. Задирай штанину, лечить будем. И заодно все вам расскажем.

Пока она занималась травмированной конечностью, подыскивала подходящий артефакт, Дым с Арамисом наперебой излагали свою версию событий. Сталкеры слушали, не перебивая. Оказалось, что Моджахед слышал про разумных кукловодов, поэтому появление Нико произвело эффект меньший, чем ожидал Арамис.

– Ну, хорошо, – наконец, произнес рассудительный Боров. – У нас вылазка пустая, без хабара идем. В какой стороне База?

– За Гнилым болотом и дальше, – сказал Дым, видимо, повторив за Нико.

– Нет там ничего! – отрезал Моджахед. – Сплошные аномалии, ковром, и нет никакой базы.

– Нико говорит, что так думают именно из-за аномалий – они воздействуют на психику и идут почти сплошняком. Но он проведет.

– А что дальше? – нахмурился Моджахед и шевельнул бородой. – Мы всемером возьмем бывшую воинскую часть, охраняемую вооруженными головорезами? Я предлагаю звать военных.

– Согласна! – поддержала Кузя.

– Мужики, – Дым поднялся и качнулся с пятки на носок. – У нас нет времени. Ни ждать подмогу, ни ориентировать их, ни убеждать насчет Нико – это вы поверили, а человек при исполнении ни хрена нам не поверит. У меня там сестра, Анька. У Арамиса – друг. И наверняка еще куча невиновных людей. И они могут погибнуть. Есть, как бы это сказать, общечеловеческий долг. Вот представьте, что там – фашисты. А ведь ставящие над людьми эксперименты ничуть не лучше фашистов! Так давайте покажем им кузькину… прости, Кузя, мать. У меня опыта – вагон, на всех хватит. Нико может контролировать людей – сбивать прицелы. Мы же – готовая диверсионная группа. Ну? Наведем порядок в Зоне сами или будем старших братиков звать?

– Я пойду, – улыбнулся вдруг Моджахед. – У меня, Дым, перед тобой должок – я тебя ловить собирался.

– Ну и мы пойдем, – отозвался Боров. – Посмотрим. Станет жарко – извини, вернемся и позовем профессионалов.

А ловко Дым их замотивировал! Прям на «слабо» взял. Арамис даже засомневался, не помогал ли ему Нико, не толкал ли мысли сталкеров в нужную сторону. Но решил сомнения не озвучивать, махнуть на них рукой. В конце концов, главное, что мужики решились.

Сверились с картой. В сторону от Лесопилки раскинулись Гнилые болота – места не столько богатые аномалиями, сколько опасные из-за топей. Обойти болота можно было, забрав к северо-востоку, и вот за ними, в районе деревни Маковка, начинался сущий трындец: сплошной ковер аномалий. И, судя по карте, никаких сооружений.

– Тогда выдвигаемся, – Боров крякнул и поднялся. – Кто командиром?

– Я бы поставил Дыма, – ответил Моджахед, – но он ничего не знает о Зоне. Все о Зоне знает Нико, но он не разговаривает. Арамис молод еще. Поэтому командиром пойду я. Возражения?

Возражений не было.

– А вот заместителем по военной части будет Дым. Ну что, сталкеры, вперед? Комары с Гнилых болот нас заждались. И, боюсь, даже талант кукловода тут не поможет.

Они собрались и выдвинулись цепочкой: Моджахед, Дым, Нико, Кузя, Арамис, Чукча и Боров с неопознаваемой, но очень симпатичной пушкой – замыкающим. Солнце пригревало, и обещанных комаров было немного. Нико с помощью Дыма предупреждал об аномалиях и, видимо, отгонял мутантов. «Всегда бы так по Зоне ходить! – размечтался Арамис. – Как бы Моджахед или Боров Нико не сманили».

К полудню добрались до границы болот и принялись их обходить.

Звенели комары, вдалеке подвывали собаки. Было, в общем, мирно, и Арамис совершенно расслабился, когда девичий вопль разорвал тишину:

– Помогите! На помощь, люди! Тону!

Глава 13 Рикки

Проснувшись, Аня не знала, сколько прошло времени и какое сейчас время суток. Наверное, глубокая ночь. Возле двери стыла похлебка, с потолка смотрел глазок скрытой камеры.

Вчера она решила прикинуться сумасшедшей, рычала, бросалась на фашистов. Что делать сегодня? Опять рычать и бросаться? Или что-то новенькое придумать, например амнезию? После аномалии мозги работали со скрипом, и Аня не рассчитала, что агрессивная модель поведения – проигрышная, лучше притворяться невинной овечкой – пусть вивисектор списывает на странные процессы в мозгу. Интересно, с чем они связаны? Аня чувствовала себя вполне здоровой, с физиологией тоже было все в норме: шерстью порастать не начала, в мутанта не превратилась.

Не забывая про камеру, Аня с деланым удивлением огляделась, встала, смерила шагами комнату и затарабанила в дверь, но никто не пришел, тогда она уселась на койку и уткнувшись лицом в ладони, задергала плечами, имитируя рыдания.

Когда надоело, взяла миску: там был раскисший рис с кусочками мяса. Ложки не обнаружилось, и пришлось есть руками, а потом вытирать их об одеяло.

Часа через два она повторила попытку, постучала в дверь. На этот раз в коридоре затопали. Помня о камере, она изобразила на лице радость.

– Чего беснуешься? – донесся низкий голос с хрипотцой.

– Скажите, почему я здесь? Это больница или тюрьма?

– Это ад, детка, – ответил охранник. – Успокойся, а то я зайду и сам тебя угомоню дубинкой по ребрам.

Это было бы, конечно, хорошо – представился бы шанс сбежать, который закончился бы фиаско, а умирать прямо сейчас в Анины планы не входило. Вчера у нее появилась надежда, что Дым придет. О том, что его может не быть в живых, она старалась не думать, как и о том, что найти таинственную базу сложно. Но надежда не только живучая тварь, она еще корректирует реальность, решает, во что верить, а на что закрывать глаза.

– Ну скажите… За что меня посадили? – взмолилась она.

– Придет врач, у него спросишь.

– Врач? Это психушка, что ли? – пробормотала она и укусила себя за руку. – Мамочки! Но я нормальная. Нор-маль-на-я!

Охранник не выполнил угрозы и затопал прочь. Ждать пришлось часа два. Аня всячески выражала обеспокоенность, а сама думала об изменениях энцефалограммы, разглядывала синяки на сгибах локтей.

Когда по коридору разнеслись шаги, душа Ани сжалась от страха, захотелось забиться в угол, отсрочить миг экзекуции, но она победила себя: у нее амнезия, ей должно быть любопытно.

Щелкнул замок, она шагнула назад и сделала невинное лицо, но охранники не дали разыграть комедию: один остался стоять позади толстяка, второй прицелился в нее из пистолета, велел повернуться и защелкнул наручники, заведя руки за спину, и тут явился взору давешний вивисектор.

– Почему я здесь? – пролепетала она, глядя на толстяка. – Я сделала что-то плохое? У меня должно было быть новоселье.

Ради убедительности она даже выдавила слезу… И произошло немыслимое: вивисектор поджал губы, вскинул брови – будто бы растрогался от ее слов, – но быстро взял себя в руки:

– Отставить разговорчики!

– Это психбольница? Но почему они с автоматами? Отпустите меня, я здорова, это какое-то недоразумение. Мы с братом квартиру купили, у меня должно было быть новоселье… а я почему-то здесь. Доктор, человек вы или нет?

Вивисектор колыхнул жирной щекой, даже взгляд отвел, будто виноватым себя почувствовал. Правильно, чувствуй, свинья заплывшая!

И снова лаборатория, кровь из вены, медсестра Сова, поглядывающая искоса. Укладываясь на кушетку, Аня жалобно посмотрела на Сову:

– Я сделала что-то плохое?

И тут Сова снизошла и заговорила с ней, воровато оглядываясь по сторонам:

– Да, сломала нос охраннику.

– Но почему я здесь?

– Потому же, почему и остальные.

Пришел вивисектор, и медсестра замолчала, прилепила датчики к Аниным вискам. Толстяк снова закрыл собой экран возле стены.

– Что со мной, доктор? – проблеяла Аня.

– Вчера на людей бросалась, сегодня не помнишь ничего…

– Я – на людей? – возмутилась она.

– Да-да, подруженька, ты очень плохо себя вела, мы тебя немного наказали, и теперь пытаемся понять, что с тобой происходит.

– Что?

– Пока не знаем, но прогресс идет вперед, и все объяснимо. Что ты помнишь, подруга моя?

Аня пересказала последние дни своей мирной жизни, подготовку к новоселью. Вспомнила, что речь шизофреника путаная, переключилась на подруг, потом заладила, объясняя преимущества АК перед аналогами, не закончив мысль, переключилась на «чехов», что-де «чехи» их отряду засаду устроили, а рядом виноградное поле… И пляж.

– Все, хватит, – проговорил толстяк, окончательно уверившись, что подопытная повредилась рассудком, но не удержал язык за зубами и добавил: – Мы еще двоих в ту аномалию засунули, оба поджарились, а ты почему-то только с ума сошла.

– Что за аномалия? – округлила глаза Аня.

– Ты – очень любопытный экземпляр, подружка моя, а мы тебя чуть не угробили, – он цыкнул зубом. – Наташа, еще кровушки возьми.

– Что со мной? Вы так странно изъясняетесь, – пролепетала она, дрожа ресницами.

Вивисектор захохотал, но, встретившись с ней взглядом, закашлялся и позвал охрану:

– В четвертую ее отведите. Будем наблюдать дальше.

– Можно помыться? – попросила Аня.

– Обойдешься, милая подруга, – пробурчал толстяк, отворачиваясь.

Аня вспомнила, что отчество у него – Адольфович, весьма символично. Ей снова надели наручники и повели ее по коридору в сторону, противоположную той, откуда пришли.

По пути встретилась молодая черноглазая женщина с острым лицом, в форме охранника.

– О, Яночка, здравствуй! – обрадовался вивисектор и остановился. – Ты к нам надолго?

Охранница скользнула взглядом по Ане и ответила:

– Пока материала хватает. Как только закончится, пойду его добывать.

– Ох, красота ты наша! Чтоб мы без тебя делали?

– Не говорите, – ответила она холодно. – Когда освободитесь, зайдите с Наташей ко мне, а то соскучилась.

– Конечно, зайдем, – елейно улыбнулся вивисектор и толкнул Аню в спину: – Шевелись. Вперед, сто сороковая, что заснула?

Это была камера на четверых. Койка возле дырки в полу, заменяющей унитаз, пустовала, на остальных сидели женщины, одновременно повернувшие головы и уставившиеся на новую соседку.

Аня поздоровалась, потерла запястья, еще помнившие сталь наручников, и уселась на свою постель, оглядела сокамерниц. Возле самого выхода покачивалась длинная худая девушка, крашеная блондинка. Судя по темным корням волос, отросшим на пять сантиметров, она тут обитала минимум месяц.

Справа была пухлая кудрявая брюнетка лет сорока с обвислыми щеками и взглядом снулой рыбы, слева – совсем молоденькая девушка, почти девочка, с косой розовой челкой.

Аня представилась. У худой задергалось веко, ее стало выстегивать, как наркоманку, безгубый рот искривился, и она заревела, заголосила сиреной.

– Ну вот, заладила, – проворчала девочка. – Заткни хлебало, а?

Худая раскрыла рот и удвоила усилия.

Брюнетка не отреагировала никак, легла на бок лицом к стене.

– Я Римма, – проговорила девочка. – Можно звать Рикки. Блин, вот же гадство! Теперь хана нам, часа два ее рев слушать.

Оглядев свое новое жилище, Аня заметила скрытую камеру и попросила Римму-Рикки объяснить, что тут происходит. Девочка рассказала то, что Аня и так знала: тут концлагерь, где проводят опыты на людях. Худая, Юля, раньше нормальной была, потом ее забрали, а привели уже такой. Толстуха всегда отмороженной была. Спасибо, нужду справляет в дырку, а не под себя.

На Римме испытывали артефакты: резали и засекали время, как быстро свернется кровь. Потом смотрели, как ускоряется регенерация, может ли человека поработить кукловод, если у него будет соответствующий арт. Римма задрала серую, как у всех, робу и продемонстрировала спину, покрытую свежими розовыми рубцами.

– Я бы повесилась, но боюсь, – вздохнула она. – Понимаю, что надо, блин, а не могу че-то.

Аня пожалела ее, села рядом и прошептала в самое ухо:

– Меня будут искать. Нас отсюда вытащат.

Римма криво усмехнулась:

– Размечталась. База в глухом лесу, в странном месте. Аномальная Зона – слышала?

– Слышала, но в подробности не вдавалась, расскажи.

Зона была смертельно опасной: тут встречались смертельно опасные места, в этих местах находили полезные штуковины, которые непонятно как работают. Именно для испытаний артефактов на людях и была создана база – по сути, концлагерь.

– Нет, чтобы преступников сюда, – закончила Римма, – а они, короче, на невинных людях испытывают, на тех, кого никто не будет искать.

«Меня непременно найдут», – подумала Аня, потерла висок: длинная Юля продолжала голосить, от ее рева разболелась голова.

– Заткнись, а? – велела ей Аня, представляя, как затыкает ее рот простыней.

Дылда захлопнула варежку, пару раз схватила воздух ртом и затихла.

– Офигеть, послушалась тебя. Обычно ей и на надзирателей пох. Они ее – шокером, а она орет еще больше. Ты бы переселила к сортиру Рыбу или, короче, ее, а то воняет же, капец, а им по фиг.

Аня подумала, что было бы здорово, если бы они поменялись местами, и обе умалишенные будто по команде поднялись и зашагали к ней. Сначала подумалось: бить будут. Но нет, уселись по краям постели. Рыба улеглась и принялась выталкивать Римму, Аня сама встала, не веря своим глазам. Юля начала раскачиваться.

Римма вскинула брови:

– Чего это они?

– Выполнили твое пожелание, – сказала Аня и выбрала кровать Юли. Лежбище Рыбы воняло кожным салом и застарелым потом.

– Чего – мое, – пожала плечами девица. – Они меня никогда не слушались. Юлька один раз чуть не убила. Кааак набросится!

И тут до Ани начало доходить, что происходит: похоже, ее желания материализовались. Точнее, не так: посторонние люди помимо воли выполняли ее желания. Вспомнилось странное поведение Совы и вивисектора Адольфовича: они даже вроде как сочувствовать начали. На самом же деле просто повиновались Аниной воле.

Кровь гулко заколотилась в висках. Вот почему энцефалограмма показала странное. Черт! А ведь это открывает широкие возможности, только надо подумать, как не открыть козыри раньше времени.

Или показалось, и все происходящее – череда совпадений? Надо проверить. Аня изо всех сил пожелала, чтобы Римма принесла ей подушку с кровати, занятой Рыбой.

Девочка заерзала, встала и направилась к Рыбе. Аня перестала навязывать ей свое желание, но она не остановилась, все-таки взяла подушку и, устроившись рядом, подложила себе под спину.

Забавно. Выходит, она не поняла, что желание взять подушку – чужое, думала, что сама так захотела. Влияние закончилось, а желание осталось, правда, немного видоизменилось, но теперь воспринималось Риммой как собственное.

«Расскажи мне о своей семье», – подумала Аня, не глядя на Римму.

– Уже говорила, что тут все одинокие, кого искать не будут. У меня мать алкоголичка, подумает, что я опять сбежала из-за ее хахаля, – девочка сплюнула на пол.

«Сколько тебе лет?»

– Хотела в кулинарное училище поступать после девятого класса, да не судьба.

– Тебе пятнадцать? – воскликнула Аня и чуть не зажала рот рукой.

– Ага. Но я тут не самая мелкая. Было еще два близнеца, ваще малые, лет по семь, но куда делись, хэ зэ. Наверно, уже того.

– Уроды, нельзя это так оставить! – Аня заходила по комнате.

Ладно взрослых мучить, но детей…

Римма тряхнула головой, отбрасывая челку назад, и пожаловалась:

– Че ты сделаешь? У них оружие… А вообще хорошо бы их всех перестрелять. Или некоторых. Но чтобы потом выбраться. Очень хочу выбраться, у меня ведь еще даже парня не было.

Материнский инстинкт Ани пробудился и распространился на трудного подростка Римму. Только бы с ней, как с предыдущей соседкой, ничего не случилось!

Будто подтверждая ее опасения, открылась дверь, и за Риммой явился вивисектор собственной персоной. Аня изо всех сил пожелала, чтобы бедного ребенка не мучили, посмотрела на толстяка, пытаясь прочесть на его лице сочувствие.

– Сто двадцатая, пойдем со мной, не бойся, – он поманил Римму пальцем, как щенка. – Ну же, ничего страшного не будет, подруженька, обещаю. Мы просто проверим, как быстро у тебя восстанавливается уровень гемоглобина.

Римма побледнела, сидя на кровати, вжалась в стену и замотала головой.

– Или охрану позвать?

Девочка пересилила себя, спрыгнула и направилась к нему как лягушонок, загипнотизированный удавом. Аня изо всех сил надеялась, что ее умение сработает, и в роли лягушки, нет, мерзкой пупырчатой болотной жабы, которую скоро вскроют и подключат к ее мышцам электроды, выступит сам жирдяй Адольфович.

Через полчаса Римма вернулась.

– Как ты? – просила Аня, едва она переступила порог.

– Все ок, кровь взяли, в глаз посветили.

Камень с души свалился. Слава богу, девочка цела, да и умение, похоже, действует. Или снова совпадение?

Итак, задача упрощается. Можно мысленно обработать кого-то из охранников или ту же Сову, чтобы она помогла выбраться отсюда, потом вернуться и освободить всех. Об аномальной Зоне за пределами базы и подстерегающих опасностях Аня старалась не думать.

Только как провернуть операцию? Для начала надо заставить вивисектора устроить экскурсию по базе, присмотреться к ходам-выходам. Он вряд ли заподозрит, что желание ему навязано: мозг найдет оправдание действию.

Может, попросту влюбить его в себя? Размышляя, Аня пришла к мысли, что если враги узнают о ее способности, ей долго не жить. Она чертовски опасна для общества, а тому, что ей не хочется мирового господства, никто не поверит.

Нет, влюблять нельзя: тогда он возжелает близости и начнет вести себя, как дурак, и все испортит. Просто следует расположить его к себе, рассказать что-то жалостливое, чтоб его мозгу было проще принять симпатию.

– Че задумалась? – Рикки села на Анину кровать – скрипнули пружины. – Не получится отсюда сбежать, оставь. Или там у тебя остался кто? Дети?

Аня мотнула головой:

– Брат, но не знаю, жив ли.

Рикки вздохнула:

– Что-то Адольфыч сегодня добр, конфетой угостил, здоровьем поинтересовался.

– Я тоже заметила, – ответила Аня и решила проверить, сможет ли держать под контролем сразу двух человек, уставилась на Юльку, велела ей зареветь – сумасшедшая тотчас включила сирену.

Перевела взгляд на Рыбу, приказала ей утешить Юльку, но, как только переключила внимание, Юлька замолчала. Зато Рыба подорвалась и вперилась в дверь.

Кольнуло в висок, Аня сосредоточилась, разделила команды, одну адресовала Юльке – она взревела, вторую – Рыбе. Та направилась к воющей Юльке, молча положила ей руку на плечо. Юлька затряслась и шарахнулась – еле удалось ее удержать и мысленно утихомирить.

Рикки наблюдала за сценой, выпучив глаза.

– Обалдеть! Что это с ними?

– Видишь, они нашли взаимопонимание, – проговорила Аня, «отпустила» подопытных и легла на спину, ощущая приступ дурноты.

Как повели себя Рыба и Юлька, она не видела – не до того было. Умение исчерпало ресурсы ее организма. Аня отметила, что такой сложный навык не может применяться часто: расплата неминуема. Пока это тошнота и головокружение, но башка начинает наливаться расплавленным свинцом, который, казалось, выжигает мозг.

Боль накатила волной, мир померк, заплясали разноцветные мушки. Аня скрипнула зубами и сжала кулаки. Затошнило. Огромных усилий стоило доползти до туалета.

– Что с тобой? – взволнованный голос Рикки доносился словно из бочки.

Рвота не принесла облегчения. Все так же, на четвереньках, Аня отползла к кровати и уткнулась лицом в одеяло. Ложиться она не стала – вдруг опять затошнит.

Рикки погладила ее по голове:

– Это из-за опытов?

Аня кивнула и застонала от второй волны боли. Малейшее движение причиняло страдания, и она возжелала окаменеть, но покоя ей не дали: клацнул дверной замок, и на пороге нарисовался вивисектор в сопровождении охранников. В глазах двоилось, сложно было сказать, двое их или четверо.

Вивисектор зашагал к Ане. Увидев мучителя, Юлька взвыла, ее крик ударил по барабанным перепонкам, и Аня зажала уши руками.

– Голова, – прохрипела она вивисектору. – Дайте… от боли.

– На выход ее, – скомандовал толстяк охранникам, поднял веко и заглянул Ане в глаз. Покачал головой: – Наручники не надо, в лабораторию, срочно.

Схватив под мышки, Аню поволокли по ярко освещенному коридору. Свет резал глаза, и Аня зажмурилась, мысленно молясь, чтобы скорее закончилась боль.

И снова приборы, датчики, озабоченное лицо медсестры Совы-Наташи.

– Ничего не понимаю, – донесся искаженный голос вивисектора.

– Но не инсульт, – вставила свои пять копеек Сова.

– Обширный спазм сосудов. Интересно, чем он спровоцирован? Но-шпу ей вколи.

Инъекции Аня не почувствовала. Спустя пару минут, длящихся вечность, немного отпустило, двоиться в глазах перестало, головная боль притупилась, зато появилась неимоверная слабость, хотелось уснуть прямо на кушетке. Аня сомкнула веки, но Сова растолкала ее:

– У себя выспишься, здесь не надо.

Поддерживаемая охранниками, она кое-как доковыляла до своей камеры, рухнула на кровать и вырубилась.

Когда она проснулась, все спали, но свет горел. Храпела Рыба, раскинув руки; посапывала Юлька. Свернувшаяся калачиком Рикки скулила и дергалась.

В голове звенело, но чувствовала себя Аня вполне бодрой. Итак, если использовать новое умение дольше пяти минут, организм истощается и наступает приступ мигрени. Вполне логичная плата за сверхспособность. Чтобы свести побочку к минимуму, осталось научиться влиять не так топорно, импульсами подталкивать людей к нужному действию.

«Рыбонька, просыпайся. Рыба, подъем», – подумала Аня.

Подопытная захлебнулась храпом, села рывком. Аня велела ей постучать в дверь и «отпустила». Рыба встала, прошлепала к выходу и «зависла» возле двери, стояла минут пять, шлепнула по металлу ладонью и вернулась в постель.

Хорошо. Аня и раньше замечала за собой способность добиваться желаемого, располагать к себе людей, заражать их энтузиазмом, но властолюбие было ей чуждо, и она «харизмой» пользовалась лишь при крайней необходимости. Получается, аномалия обострила уже имеющееся, ничего нового не привнесла. По закону сохранения энергии, если что-то где-то прибывает, в другом месте должно убыть. Какую цену придется платить за власть над чужими умами? Только ли головной болью? Аня была согласна на все, лишь бы выбраться отсюда и хотя бы неделю пожить полноценной жизнью.

Дальше экспериментировать с Рыбой Аня не стала – вдруг опять приступ скрутит? Решила дождаться вивисектора и попрактиковаться на нем.

Когда постучали в дверь, Аня вздрогнула. Вскочили остальные подопытные, Рыба бросилась к раздаточному окошку, схватила первую просунувшуюся тарелку, забилась в угол и зачавкала.

Вот как тут время определяют: интервалами между па2йками.

После того как появилась надежда на благополучный исход злоключений, Аня ожила, прорезались аппетит и жажда деятельности. А еще ей хотелось увидеть вивисектора, который даже догадываться не будет, что отныне подопытный – он. Теперь ей точно не грозит ничего страшного.

На завтрак была клейкая овсянка с изюмом и кусок хлеба. Нормально, в концлагерях гораздо хуже кормили. Нужно набираться сил и терпения.

Аня умела выжидать. Залечь, слиться с пейзажем, чтобы окружающие приняли ее за деталь интерьера. Смотреть пристально, считать удары сердца и представлять жизнь врага песочными часами, откуда вытекают минуты.

Главное – выждать правильный момент. Чуть поспешишь, и возможность упущена.

После кормежки увели Рыбу, прошел обед, а она все не возвращалась. К ужину Аня, весь день игравшая с Рикки в слова (в города девочка не потянула), поняла, что соседка не вернется.

– Сегодня у нас выходной, – радостно проговорила Римма, нисколько не расстроенная своим поражением. – Здорово, что тебя к нам перевели, хоть с человеком поговорю напоследок.

– Сколько ты здесь?

– Не знаю. Может, месяц – долго без сознания валялась, потерялась. Вообще я долгожитель. Три соседки померли, пока я тут. Так что скоро и мой черед.

Аню передернуло: девочка-подросток говорила о своей смерти как о чем-то само собой разумеющемся. По сути, они все тут – заключенные-смертники, которых не известили о дате приговора. Каждый раз, когда клацает, открываясь, дверь, Рикки прощается с жизнью. Она так привыкла умирать и возрождаться, что перестала чувствовать себя живой.

– Ты уж поживи, пожалуйста. Обещаю вытащить тебя отсюда, – прошептала Аня.

Рикки демонстративно хмыкнула:

– Ню-ню. Я, если че, за. Только не получится ничего.

Переубеждать ее Аня не стала.

После завтрака пришел толстяк в сопровождении двух охранников, Верова и Глебова, похожих, как братья. Оба напоминали рыжих, слегка заплывших крыс: щеточка усов, глубоко посаженные глазки-буравчики, намечающиеся брюшки. Один был чуть толще и выше.

– Глебов, берем эту и вон ту.

Тот, что пониже, зашагал к Римме, защелкнул наручники у нее за спиной, ключ положил в нагрудный карман, то же проделал с Аней. Она подумала, что смирительная рубашка была бы функциональней: в ней не очень-то убьешься, если захочешь. По коридору повели к лестнице, поднялись наверх, в уже знакомый холл с будками охранников справа и слева.

– Обалдеть! – улыбнулась Рикки, жадно глядя на качающуюся за окном сирень. Аня огляделась: охранников четверо, двери на кодовых замках. Одна – на выход, вторая, не охраняемая, – во внутренний двор, куда Аня во время неудачного побега выскочила с покойным мутантом Шуриком. Если пробраться сюда, в холл, можно заставить кого-то из охранников ввести код. Но что делать с остальными? Вряд ли получится всех держать под контролем.

Воображение нарисовало картину: она хватает Адольфовича, отнимает у него оружие, если есть, подчиняет охранников слева, они открывают огонь по тем, что справа, выживший выпускает ее… И тут начинается приступ.

На этом можно ставить точку. Жирную и тяжелую, как надгробие.

План «Б» она обдумывала, шагая за вивисектором. Если подчинить кого-то одного, например, толстяка, он перестреляет охранников, выйдет… А что дальше?

На улице Аня насчитала четыре дозорные вышки. У ворот топтались охранники с АК… четверо. Многовато будет. Что так, что эдак хана.

Интересно, как отсюда выбираются сотрудники, та же Сова? Вряд ли они пешком идут через полную опасностей Зону. Значит, есть техника. Осталось узнать, где она хранится.

Окруженный каменными стенами, двор напоминал колодец. Донесся рокот мотора и, огибая квадратное здание с зарешеченными окнами, вырулил давешний трицикл. Аню передернуло – еще свежи были воспоминания об аномалии.

Толстяк потер руки и подмигнул:

– Ну что, подруженьки, прокатимся с ветерком?

– Куда? – спросила Аня и велела ему ответить честно.

– К той самой аномалии, в которой тебе отшибло память. Посмотрим, что будет, если затолкать туда вас вдвоем: обе поджаритесь или малую тоже колбасить начнет?

«Вот и момент истины», – подумала Аня. Их всего четверо. Ключи от наручников – у Глебова. А что, если подчинить Верова? Он застрелит водителя, толстяка и напарника, потом пустит себе пулю в лоб. Останется малость: забрать ключи, освободиться и сбежать на трицикле с трофейным оружием. Водить Аня умела.

Оставалась одна проблема: если начнется приступ, она не сможет не то что вести трицикл – ползти.

Аню и Рикки посадили на середину заднего сиденья, надзиратели стиснули их, прижав друг к дружке боками. Толстяк уселся рядом с водителем, выхватил прибор, фиксирующий аномалии. Рикки трясло, губы ее дрожали. Она то жадно оглядывалась по сторонам, будто пыталась напоследок насытиться ощущениями, то снова начинала дрожать.

Аня сосредоточилась. Второго шанса не будет. С оружием они в Зоне не пропадут, прибор, фиксирующий аномалии, заберут у вивисектора. Только бы все сделать правильно и не промахнуться. Спешить в этом деле нельзя.

Проехав немного по лесу, трицикл остановился возле уже знакомой поляны. Вивисектор глянул на прибор, потер руки и обернулся:

– Ну что, подруженьки, нас ждет горячий день. Как показала практика, людей в аномалии поджаривает. Не разрывает, как хомячков в микроволновке, не волнуйтесь.

Рикки побледнела, уставилась на едва различимый мерцающий туман.

Можно, конечно, заставить вивисектора сжалиться, он послушается и заберет их обратно в концлагерь, и даже относиться будет более-менее по-человечески, но второй такой возможности не предоставится.

Веров вытащил из трицикла Аню, поставил на ноги, Глебов потянулся к Рикки, она метнулась в другую сторону, вывалилась из машины, ударилась локтем о дверь и скорчилась от боли. Глебов рывком поставил ее на ноги и за наручники поволок к аномалии.

Аня послушно пошла за Веровым, оценивая обстановку. Водила остался в машине, от нее до аномалии двадцать метров. Толстяк, подбоченясь, стоял недалеко от тумана, Глебов тащил упирающуюся Рикки. Надзиратели остановились в полутора метрах от аномалии. Рикки опустилась на колени и разрыдалась.

– Бросайте их в аномалию по команде. Главное, сделать это одновременно.

План родился сам собой. Уже не думая о приступе и возможных последствиях, Аня приказала Рикки встать, развернуться и сделать подсечку Глебову. Будь он свободным от чужого влияния, даже не пошатнулся бы, но Аня помогла ему качнуться вперед и, сделав несколько шагов, рухнуть в аномалию.

Волосы на его голове заискрили, он заорал так дико, что бросило в жар, но Аня не отвлекалась. Посмотрела на Верова, стоящего за спиной, велела ему вскинуть автомат и прицелиться в стоящую на четвереньках Рикки.

Вивисектор счел его жест естественным и перевел взгляд на погибающего Глебова. Толстяк не заметил, что Веров направил ствол на него, нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и колени вивисектора подломились, он приложил руки к простреленной груди, непонимающе уставился на убийцу и рухнул лицом в траву.

– Что за на фиг? – возмутился водитель и вылез из машины, умница.

Веров выпустил в него очередь – прошил от тазовой кости до ключицы. Затем он сунул ствол АК в рот и вышиб себе мозги. Палец свело предсмертной судорогой, и труп с развороченной башкой продолжал стрелять, пока не опустошил магазин.

Аня с отчаяньем отметила, что ключи от наручников у Глебова, который превратился в обугленную тушку, лезть в аномалию опасно, а вытащить его оттуда проблематично.

Рикки все так же стояла на четвереньках и бездумно таращилась перед собой – все еще не верила в удачу.

– Мы свободны? – наконец прошептала она.

– Ключи в аномалии, – бросила Аня зло. – В наручниках много не набегаешь.

– Когда туда попадает человек, она разряжается, и часа два это место безопасно, – сказала Рикки, поднялась и зашагала к трупу, который вонял горелым мясом и жжеными волосами.

Возле тела остановилась, не решаясь прикоснуться к нему. Аномалия, действительно, разрядилась, и с девочкой ничего не происходило.

В отличие от нее, Аня трупов не боялась, зашагала к Глебову, благодаря покойника-недотепу, сковавшему руки спереди, обшарила черную горячую корку – сплав кожи и одежды. С трудом подавляя отвращение, выковыряла связку ключей и шарахнулась прочь.

Пальцы слушались плохо, и Аня промахивалась мимо замочной скважины. Третий ключ подошел, и наручники звякнули, открываясь. Затем Аня освободила Рикки, и девочка расхохоталась:

– Господи! Спасибо! Не знаю как, но у нас получилось!

– Зону благодари, – ответила Аня, трясущимися руками обыскала вивисектора, забрала у него прибор с антеннами, «макарова», протянула Рикки: – Пользоваться умеешь?

– Не-а…

– Научим, держи.

Себе она взяла АК Верова, правда запасной магазин к нему всего один. Нужно было убираться как можно скорее: наверняка на базе слышали стрельбу, и скоро сюда прибудет подмога…

В трицикле затрещала рация, и сквозь помехи пробился голос:

– Четвертый, прием, прием, это база. Слышали стрельбу, у вас все в порядке?

Рикки многоэтажно выматерилась.

– В машину, – скомандовала Аня. – Валим отсюда.

Ключ зажигания был в замке, Аня выжала сцепление, повернула ключ и тронулась. Как у порядочного автомобиля, здесь была пятиступенчатая коробка передач. Впервые в жизни Аня поблагодарила бога, что отказалась в автошколе учиться на «автомате».

Петляя между деревьями, Аня сунула Рикки датчик аномалий:

– На, зеленая точка – мы, красная – аномалии. Если увидишь красную, говори.

Рация снова затрещала, и Аня выбросила ее, оборвав шнур. Воображение рисовало карательные отряды, выдвинутые на поимку беглянок. Им ведомо то, что никому не положено знать, потому Аня не сомневалась, что на их поимку бросят лучших бойцов.

В голове зазвенело, сосны начали двоиться. Волна жара поднялась по позвоночнику, и мозг будто разлетелся тысячью осколков, впившихся в черепную коробку. В глазах потемнело, и Аня выжала тормоз, сложила руки на руле и уперлась в них лбом.

Рикки похлопала ее по плечу и спросила осторожно:

– Ань, что с тобой?

– Меняемся местами. При… приступ. Дальше поедешь ты. В глазах темно…

Аня перегнулась через дверцу, и ее вырвало.

– Но я не умею, – испугалась девочка.

Кое-как Аня выбралась из машины, ощупью обогнула ее. Рикки помогла ей пересесть, заняла водительское сидение.

– Педаль слева… нажми. Поверни ключ.

– Повернула, ничего.

– Слева педаль, а не справа, чччерт…

Заурчал мотор и тут же заглох.

– Еще раз, не отпуская педаль.

Снова заработал двигатель.

– Теперь ногу на… вот блин, башка. Держи педаль слева, на… найди ногой правую педаль, но пока не дави.

– Есть, – проблеяла Рикки, взглянула испуганно, ее лицо распадалось на три.

– Медленно отпускай левую педаль и так же медленно дави на правую.

Как и у большинства новичков, мотор заглох. Тронуться получилось с третьего раза. Трицикл на первой передаче катил между сосен, танцующих тарантеллу. Трясло так, что Аня от боли то теряла сознание, то приходила в себя. Стволы-кроны-стволы-бурое небо в разноцветных кругах. Темнота. Вспышка света, толчок…

С трудом Аня разлепила веки: трицикл врезался в сосну.

– С горки ехала, не вписалась, – сквозь слезы проговорила Рикки, погладила Аню по голове: – Ты идти сможешь?

– Нет. Я дышать не могу, как рыба, воздух глотаю. Бери прибор, – Аня почувствовала, что «плывет», вот-вот вырубится, и затараторила: – Уходи. Пистолет возьми тоже. Беги, меня… оставь.

– Не оставлю!

На мгновение тьма расступилась, и перед глазами возникло пыльное, в дорожках слез, лицо Рикки, перечеркнутое косой розовой челкой.

– Вдвоем сдохнем, ты меня не унесешь. Найди людей, расскажи. Мой брат… Дима… Вали отсюда! – крикнула Аня, чувствуя, что слабеет и падает в черноту.

Из последних сил она оттолкнула девочку и погрузилась в беспамятство.

Рикки мчала, как уходящий от погони кролик – не разбирая направления, все равно куда, лишь бы подальше от смерти. Она не думала, что смерть гораздо ближе, чем кажется, прячется на лужайках, следит за ней алчными глазами.

Прибор пищал, предупреждая об аномалиях, и Рикки огибала их по широкой дуге. Стволы неслись навстречу, кусты шиповника стегали по лицу, словно пытаясь удержать. Тапки все время слетали, штаны разорвались и повисли клочьями.

Пот застилал глаза, сердце выскакивало, но Рикки продолжала бежать. Когда заканчивались силы, падала. Смеялась, зарываясь лицом в опавшую хвою, плакала, вспоминая Аню, которая осталась там. Ей не простят случившегося, насмерть замучают.

Одуряюще пахла весенняя трава. Во время очередной передышки Рикки отползла к одуванчикам, сорвала три штуки и ткнулась в них носом. И сразу чувства нахлынули, потянуло детством, бабушкиным садом с вишней, яблонями и грушами, и она поняла – вот она, жизнь. Просто лежать и нюхать одуванчики – неописуемое наслаждение. Ведь она уже простилась и с травой, и с небом, и с солнцем.

Жалко, солнце спряталось за тучи. А может, и не жалко – не болят отвыкшие от яркого света глаза. Отдышавшись, Рикки снова побежала. Выскочила на заболоченную поляну, уставилась на колышущийся рогоз. Запищал датчик: по экрану к Рикки двигалась зеленая точка, обозначающая живое существо.

Кто это? Враг? Нет, их был бы целый отряд. Зверь? Она много слышала про мутантов Зоны. Рикки рванула на холм, ей казалось, что так она дальше уйдет от базы. Когда поднялась наверх, оглянулась: посреди болотца стояло нечто. Оно было полупрозрачным и, маскируясь под мшистую кочку, напоминало хищника из одноименного фильма.

Ахнув и выпучив глаза, Рикки удвоила усилия, поскользнулась на хвое, ободрала локти. Ей все казалось, хищник гонится следом, чтобы вырвать позвоночник и повесить ее голову на стену. Испуганная, она чуть не проворонила аномалию, но пронзительный писк датчика остановил ее. Сил больше не было. Сжимая прибор, девушка смотрела перед собой и ревела от бессилия.

Безумно хотелось жить – жадно, взахлеб, ловить каждое мгновение, а теперь неведомая тварь собралась отобрать заново обретенную жизнь. Датчик показывал две красные точки аномалий, живых существ, обозначенных зеленым, поблизости не было. Рикки же повсюду чудился полупрозрачный силуэт хищника.

Отдышавшись, она поплелась в сосняк. Силы, похоже, закончились, хотелось пить, но Рикки знала, что в Зоне встречаются очаги радиации, и утолять жажду не спешила.

Еще Рикки боялась, что бегает по кругу и вместо того, чтобы отдаляться от базы, приближается к ней. Для пущей уверенности она вынула из-за пояса пистолет, покрутила в руках. И что с ним делать? Нажать на эту вот штуку, и он выстрелит, или нужно что-то еще? Сколько внутри патронов, интересно? Один, пять, десять?

В любом случае шуметь нельзя: это привлечет внимание преследователей. Протиснувшись сквозь заросли малинника, Рикки вышла на поле, алое от маков. На другом его конце виднелись шиферные крыши деревенских домов, утопленных в буйствующей зелени.

Люди! Нужно попроситься к ним, чтоб напоили и спрятали. Посмотрев на экран прибора и убедившись, что ей ничего не угрожает, она пошла к домам, рассекая высокую, по пояс, траву. Датчик пискнул, показав скопление зеленых точек – людей. Наконец-то.

Рикки потрусила к спасению, улыбаясь от уха до уха.

Но по мере приближения к поселку радость улетучивалась: Рикки не слышала собак, коров и кур, не рычали моторы машин, не перекликались деревенские мальчишки, только ветер свистел в обвисших проводах, да где-то скрипела петлями дверь.

Выбравшись на асфальтовую дорогу, Рикки отметила, что здесь давно никто не ездил, о чем свидетельствовали грязевые наносы и укоренившаяся в трещинах трава.

У крайнего дома деревянный забор покосился и рухнул в огород. Сирень разрослась так, что полностью скрыла строение.

Сжимая пистолет, Рикки на цыпочках двинулась дальше, обогнула дом и разочарованно вздохнула, выйдя на поселковую улицу: в этой деревне никто не жил, дома пришли в запустение, плетни обветшали. Поддерживая рухнувший бетонный забор, метрах в пятидесяти гнил КрАЗ на спущенных колесах.

Когда по деревне разнесся волчий вой, до Рикки дошло, что зеленые точки – не люди, а волки или одичавшие псы, и, если она отсюда не уберется, ее сожрут.

Но волки почуяли ее – зеленые точки задвигались. Что же делать? Самое разумное – спрятаться в каком-то из домов. Пока Рикки решала, куда бежать, на дорогу вышел волкопес, запрокинул голову и завыл. Рикки рванула от него вдоль по улице, завертела головой в поисках калитки, куда можно было юркнуть, но сплошь были железные ворота.

Добежав до КрАЗа, она вскочила на ступеньку, дернула дверь, и оттуда выпало иссушенное тело водителя. Рикки захлопнула дверцу и выглянула в окно: волки окружили машину. Точнее, не волки: плешивые твари, покрытые гноящимися язвами. Они больше напоминали восставших из мертвых, чем живых существ.

Спасена!

Вскоре радость схлынула, и Рикки засомневалась в своем спасении: волки уселись вокруг машины, облизываясь. Если они никуда не уйдут, то Рикки умрет от жажды. Наверное, выпавший на нее человек так и скончался.

Вот же попадалово! Она села на водительское сиденье и показала волкам кукиш. Ничего, потерпит. Мутанты раньше проголодаются и уйдут.

Она не догадывалась, что волки спасли ее. По следам беглянки уже выдвинулся отряд карателей, у них были инфракрасные датчики, и с минуты на минуту ее обнаружили бы. Теперь же преследователи сочли ее одним из волков.

Фашистов она заметила, едва они появились на дороге, сползла на пол, поджала ноги и достала пистолет, готовая отстреливаться. Волки взвыли. Захлопали выстрелы, донеслась ругань. Завизжал раненый зверь.

Что происходило, Рикки не видела, сидела тише мыши и боялась даже дышать.

– Уверен, что она здесь? – проговорили густым басом.

Вопрошающему невнятно ответили.

Рикки готова была провалиться сквозь землю, превратиться в еще одно сиденье, стать педалью. Она была уверена, что ее и мучителей разделяет расстояние в несколько метров и уже сейчас они идут к ней.

Скулил раненый волк, тявкали щенки под днищем автомобиля, преследователи матерились и бурчали неразборчиво.

– Осмотрите дома, – распорядился басовитый. – Она не могла далеко уйти.

– Если мы со следа не сбились, – ответили ему. – Может, за человекообразным мутантом погнались.

– Ее волки уже давно сожрали бы. Наверное, поблизости орудует кукловод, – предположил кто-то третий.

Когда враги прошли мимо убежища, Рикки побоялась облегченно выдыхать – казалось, что стук собственного сердца и вздох могут ее выдать.

Хлопали двери, переговаривались каратели, а Рикки чувствовала себя маленьким загнанным зверьком, которого обложили со всех сторон.

Пересилив себя, она поднялась и посмотрела в лобовое стекло: никого видно не было. Похоже, каратели ушли, и волки тоже.

Рикки же покидать убежище не спешила – а вдруг враги вернутся?

К тому времени выглянуло солнце. По небу плыли кучевые облака, отбрасывая тени на дома, и мир полнился зловещими движущимися тенями.

Когда жажда стала нестерпимой, Рикки распахнула дверцу, слезла на землю, остановилась над убитой волчицей. Пять щенков тыкались в ее живот, искали молоко. Даже человек не испугал их.

Пригибаясь и поминутно оглядываясь. Рикки юркнула в ближайший двор. Метнулась к дому и прильнула к двери. Дернула за ручку – открыто. Вошла внутрь. Здесь побывали до нее, замок был вырван с мясом. На полу валялись полусгнившие вещи вперемешку с землей из разбитых цветочных горшков.

В кухне тоже поработали мародеры и перевернули все вверх дном, даже табуретки поломали. Рикки покрутила вентиль крана, но водопровод, понятное дело, не работал. Да и съестное тут вряд ли найдется – давно сгнило.

Выглянув из окна, выходящего в огород, она заметила колодец с накренившимся журавлем. Отыскала кастрюлю, привязала к ней веревку и отправилась добывать питье.

К счастью, вода в колодце была.

До чего же вкусной казалась вода! Рикки пила и не могла напиться, она даже об опасности забыла. Если что, датчик движения предупредит. Наполнив найденную неподалеку пластиковую бутылку, Рикки осторожно, огородами, направилась прочь из деревни.

Интересно, есть в Зоне обычные люди? Давным-давно Рикки читала о ней статьи, из которых почерпнула, что всех мирных жителей эвакуировали, Зону оградили, и пускают сюда только сталкеров – искателей приключений, добывающих артефакты и тем живущих.

В курсе ли сталкеры, чем занимаются на базе в лесу? Вряд ли. Значит, не каждый встречный – враг. Самой из Зоны выбраться будет трудно, потому, если встретится на пути один или два человека, можно с ними поговорить. Страшно, конечно, но они ж не звери.

Используя солнце как ориентир, Рикки двинулась на восток, попутно думая о том, что скоро вечер и следует подыскать место для ночлега – заброшенный дом, подвал, машину.

Детектор показал зеленую точку мутанта, и Рикки отклонилась от маршрута – свернула с дороги в поле. Лучше перебдеть, чем недобдеть.

Потом началась березовая роща, за ней раскинулось болото. Рикки сломала длинную ветку, чтобы прощупывать землю перед собой, а вдруг топь? Она рассчитывала преодолеть болото, выбраться на невысокий холм и продолжить путь по лесу.

Но когда до холма осталось метров пятьдесят, детектор показал семь точек, движущихся цепью. Чертовы фашисты! Все планы обломали.

Рикки попятилась, вступила в лужу. И что теперь? Преследователи шли на северо-запад. Следовательно, ей нужно было дальше вдоль холма, на юго-восток.

Она посмотрела на простирающееся болото и вздохнула. Там, куда предстояло идти, оно было мшистым, с торчащими из кочек сухими деревьями, похожими на скрюченные руки умертвий, с черной гнилой водой, где надувались пузыри.

Ничего. Все переживаемо. Рикки развернулась и ступила на кочку, потрогала палкой следующую, перепрыгнула на нее. Перевела взгляд на экран: фашисты приближались – надо поторопиться. Кочки тут невысокие, спрятаться негде, и она будет как на ладони.

Вскоре Рикки сообразила, что выбрала неудачный маршрут: замшелых кочек попадалось все меньше, она топала все больше по воде, предварительно прощупывая дно палкой. Шлепанцы увязали в иле, грозя потеряться. Иногда приходилось огибать озерца с черной водой по широкой дуге, отчаянье гнало вперед, напоминало, что она катастрофически не успевает.

Когда Рикки уже потеряла надежду выбраться или найти убежище, в глинистом холме замаячил грот, где можно спрятаться. Но, чтобы добраться туда, надо было переплыть озеро. Плыть она не спешила: неизвестно, что там живет, еще как утащит на дно. К спасению вела узкая дорожка из мха, туда Рикки и направилась. Осталось вброд перейти протоку, взобраться на кочку, откуда торчал рогоз, и юркнуть в грот.

На экране семь точек были все ближе, вот-вот они выберутся на обрыв, и тогда…

Рикки потыкала палкой в воду: глубоко, вязко, лучше не рисковать, а разогнаться и прыгнуть на кочку, вцепиться в мох и выползти на берег, к гроту. Расстояние в полтора метра она должна преодолеть без труда.

Рикки отошла на три шага назад – дальше было некуда, пробежалась на месте и рванула вперед. Но, когда она отталкивалась, опорная нога провалилась в мох, и Рикки плюхнулась в воду, попыталась нащупать дно, но стопы провалились в холодное, вязкое.

Сердце сковал страх, Рикки решила проплыть вперед, дернула руками и провалилась по шею. Неужели вот так по-дурацки закончится жизнь, в трех шагах от свободы? Подняв руки, Рикки потянулась к свисающим стеблям рогоза, ухватилась за пару, потянула за них и, о, счастье! Немного вылезла из трясины.

Не спешить. Медленно подтягиваться. Вот так, и еще немного. Теперь – ухватиться за пучок потолще, понадежней. Рикки протянула руку, и ее отбросило назад – стебли, за которые она держалась, оборвались и остались в руке, поднятой над головой.

Рикки зарыдала от отчаянья, потянулась к кочке и снова провалилась по шею в топь. Вязкая жижа холодила ноги, обволакивала, тянула, тянула вглубь. Вот вода достигла подбородка – Рикки задрала голову. Вот коснулась губ…

– Мамочки, – пролепетала она.

Еще пара минут, и тина набьется в легкие, трясина утащит на дно, погребет под тоннами зловонной жижи.

– Помогите! – изо всех сил заорала Рикки. – На помощь, люди! Тону!

Она была согласна даже на фашистов, лишь бы не тонуть, не задыхаться…

Вода поднялась по ноздри. Понимая, что не надо этого делать, Рикки забилась в панике и погрузилась в топь по голову. Задержала дыхание, зашлепала ладонью по воде, понимая, что это ничего не даст: даже если ее услышали, теперь попросту не заметят.

Но инстинкт самосохранения, полностью подчинивший разум, заставлял бороться до последнего.

Глава 14 Начало штурма

– Помогите! – донесся звонкий женский крик. – На помощь, люди! Тону!

Арамис вздрогнул. Кричали совсем рядом. Может, метрах в ста.

– Что это? – вскинула брови Марьяна и невольно зашагала на крик.

Чукча остановил ее:

– Ты прям, как девочка. Непонятно, что ли: мимикрант заманивает…

Дым и его мутант, стоявшие неподвижно, рванули вперед, туда, где редел лес.

– Скорее, – проговорил Дым на бегу. – Это человек, ему нужна помощь.

Арамис не стал задавать вопросов: Дыму виднее, он ведь телепат. Помчал вслед за ним и кукловодом, съехал на заднице с глинистого обрыва. К тому времени Дым уже спустился, достиг мшистой кочки и сиганул в воду, где надувались пузыри. Вынырнул, помахал рукой. Мутант Нико сломал длинный прут и протянул напарнику, лег на живот, упершись ногами в мох.

Дым снова погрузился под воду и вынырнул – мокрый, с гнилой травой на голове – ухватился за прут. Арамис уселся на ноги мутанта, чтоб его не затянуло в болото. Нико тащил прут, Дым за ворот поднимал над водой обмякшую девушку с розовой челкой.

– Черт, не успели, – заполошно дыша, над ухом проговорила Марьяна. – Она тины нахлебалась, легкие забились.

– Тина ниже, наверху – вода, – проговорил Дым, одной рукой вцепился в рогоз, второй подал девушку Арамису.

Вместе с Моджахедом он вытащил ее на бугор. Марьяна тотчас всех разогнала, оставила только Арамиса, встала на одно колено и велела:

– Подними ее, положи солнечным сплетением на мою коленку.

Арамис исполнил приказ, Марьяна надавила на спину девушки, и из ее рта хлынула вода.

– Хорошо, – проговорила она, перевернула утопленницу на спину, запрокинула ее голову и принялась делать искусственное дыхание, надавливая на грудную клетку в области сердца.

Не прошло и минуты, как девушка захрипела, закашлялась, выплевывая остатки воды, перевернулась на бок и открыла глаза.

Чукча шумно поскреб в затылке и сказал:

– Откуда в Зоне ребенок?

– Все оттуда же, из концлагеря, – проговорила Марьяна, склонилась над девочкой: – Ты как, живая?

– Хэ зэ, – прохрипела спасенная, пытаясь уползти в рогоз.

– Не бойся, мы не причиним тебе зла, – продолжила Марьяна.

Девочка, наконец, сообразила, что чуть не умерла, всхлипнула и разрыдалась.

– Отпустите меня, – прорывалось между рыданиями. – Я не хочу на опыты. Я никому ничего не скажу! Люди вы или нет?

– Они мучают даже детей? – возмутился Боров. – У меня дочка такая же, черт, сволочи.

Марьяна уложила девочку на колени, пока та рыдала, гладила ее по голове и объясняла:

– Понимаешь, натовцы отбирают сотрудников, у которых, как бы это сказать… В общем, обиженных на весь мир. Мы для них не люди – просто инструмент, объекты. Самое мерзкое, что натовцы не отсвечивают, всю грязную работу делают их верные псы. Кстати, граждан России среди них почти нет: грузины, украинцы, прибалты.

Арамису вспомнилась Пани Яна. Она украинка, вот, откуда акцент! Панночка – не простой сталкер, а натовский сотрудник, который поставляет амерам биологический материал, и Сокол так попался! Интересно, он еще жив?

Дым, который топтался неподалеку, уселся рядом с девушкой, тронул ее за плечо:

– Извини, мне очень нужно знать. Ты видела других заключенных?

Вытирая нос предплечьем, спасенная села, судорожно вздохнула и пролепетала:

– Да, но не всех, некоторых держат в закрытых боксах. Мужчин отдельно от женщин.

Встав на четвереньки, она задрала мокрую пижаму. И Арамис невольно сжал кулаки: всю ее спину покрывали розовые шрамы.

– Еще на животе есть, – сказала девочка. – Печенку резали, смотрели, отрастет ли назад, если дать мне какую-то фигню. Отросла.

– Убивать, – прорычал Боров, вцепился в автомат.

Дым продолжил допрос:

– У меня там сестра, попытайся вспомнить молодую женщину лет тридцати, кареглазую блондинку…

– Это ж Анька, – бесцветно улыбнулась девочка. – Мы в одной камере сидели, она помогла мне сбежать, но у самой начался приступ… – она схватила Дыма за руку и затараторила: – Ее убьют за то, что случилось… А ведь она была права, ты за ней идешь! Надо торопиться. Убьют же ведь!

Дым встал и заходил взад-вперед вдоль берега, потирая белую щетину на подбородке. Увидев его на фотографии, Арамис подумал, что Дым – блондин, теперь же стало ясно, что в свои тридцать с небольшим он совершенно сед.

Арамис развел руками:

– И что делать будем, товарищи?

Мутант вполне по-человечески скрестил на груди когтистые лапы, уставился на Дыма, тот кивнул и проговорил:

– Что планировали, то и будем. Вы как хотите, мы с Нико пойдем на базу и попытаемся что-то сделать. Моей сестре действительно угрожает смертельная опасность. Она убила нескольких сотрудников, в общем, мутная история, я так толком и не понял, что там случилось, – он снова сел возле девочки, потрепал ее по плечу: – Спасибо, ты очень помогла, Римма.

Девочка вытаращила на него глаза:

– Откуда?…

Марьяна улыбнулась:

– Он мысли читает, так что поосторожнее.

Придерживаясь за Марьяну, Римма встала, шагнула вперед и шарахнулась от Нико. Он залился кудахтающим смехом и сделал «козу рогатую». На губах спасенной появилась бледная улыбка.

Не веря, что получит нужный ответ, Арамис спросил:

– Римма, ты случайно не видела там мужчину, молодого, темноволосого…

Девочка мотнула головой:

– Нет, мужчин держат отдельно.

– Она правда его не видела, – подтвердил Дым, и Арамис снова напомнил себе, что надо быть аккуратнее с мыслями: не думать о груди Марьяны…

Мутант опять раскудахтался, Дым с интересном посмотрел на грудь сотрудницы ФСБ и понимающе кивнул. Арамис цыкнул зубом и напомнил себе, что про грудь и круглую попу Марьяны… Покосился на Дыма, тот делал вид, что не слышал. Или он деликатничает и не подслушивает?

Мысли же, заразы, снова и снова возвращались к запретному. Это все равно, что детские байки «не думай о белой лошади – кошмар приснится».

– Давайте побыстрее определимся, – предложил Дым. – Я иду прямо сейчас. Кто со мной, кто остается?

– Мы с Чукчей идем, – прогудел Боров, его узкоглазый друг с готовностью кивнул.

Эта парочка напоминала Арамису суровую версию Винни-Пуха и Пятачка, только в роли медведя был Боров.

– Я с вами, – Римма вздернула голову. – У меня с ними свои счеты.

– Мужики, – вздохнула Марьяна. – Мы плохо вооружены, нас мало. Мне не составит труда связаться со своими сотрудниками и провести операцию…

– У нас нет времени, – оборвал ее Дым. – Совсем. Мы это уже обсуждали. Если хочешь, возвращайся и девочку забирай. Я ж вижу: ты боишься остаться одна, потому что окрестности кишат врагами, и пытаешься нас переубедить…

– С тобой бесполезно спорить, – сдалась она. – Я с вами. Только давайте продумаем, как будем действовать. Господи, мы безумны…

– Она права, – кивнул Моджахед. – Вот, поднимемся в лес, сядем и хорошенько подумаем. Только девочку я бы с собой не брал – жалко.

– Хе! – помотал головой мутант, топнул.

Дым донес его мысль:

– Нико был на базе давно, там многое изменилось, и свежие знания девочки пригодятся.

– Так что с планом? – спросила Марьяна, подбоченясь.

Арамис зашагал к склону, говоря:

– Сначала переместимся в более приятное место, там и обсудим.

Мокрая, всклокоченная девочка шагала рядом с Арамисом и, несмотря на произошедшее, вид имела решительный.

– За мной гонятся, – проговорила она. – Это точно, и они могут в любую секунду прийти.

– Не волнуйся, за нами тоже гонятся, – успокоил ее Дым. – Так что мы готовы.

Арамис давно наблюдал за ним. Удивительное дело, но, что бы ни случилось, его лицо оставалось будто высеченным из камня. В минуты сильных волнений лишь немного раздувались его ноздри и глаза чуть прищуривались. Почему-то он больше походил на мутанта, чем Нико. В конце концов, Арамис утешился тем, что у него и Дыма разные темпераменты, потому спецназовец ему и непонятен. Хуже было другое: Марьяна посматривала на него с нескрываемым любопытством, если не сказать – с жадностью. Женщин всегда тянет к мутным личностям. Или ее интерес в другом?

Сам же Дым бульдозером устремился к цели. Или своего добьется, или погибнет, причем последнее его не пугало.

Спустя пять минут заняли небольшую полянку в сосняке. Арамис и Боров стояли на стреме с автоматами наизготовку, остальные уселись прямо на землянику. Римму, которая была одного роста с Марьяной, переодели в сухое, только обувь агента ФСБ ей не подошла, и она задумчиво глядела на шевелящиеся поцарапанные пальцы.

– У меня был прибор, который показывал аномалии и людей с мутантами. Жалко, сгинул, короче. Ну, когда тонула.

Арамис подумал, что пропал бесценный прибор, жаль. Хорошо, Нико остался. В разговоре он почти не участвовал, одним ухом слушал говоривших, вторым – лес. Если быть внимательным, лес предупредит о чужаках: птицы защебечут по-другому, вдалеке разорется сорока или сойка, хрустнет ветка под ботинком врага. Мутанту Арамис доверял, но расслабляться не собирался.

– Вот что я предлагаю, – проговорил Моджахед, усаживаясь и скрещивая ноги по-турецки. – Но это займет время. Есть у нас, «рабов», люди, которые занимаются переправкой в вышеуказанную базу беглых зэков…

– Так вы, твари, в курсе? – Марьяна от досады чуть не подавилась бутербродом.

– Нет. Простым смертным туда ход заказан. Официально база называется «Ивушка», нам говорилось, там исследуют артефакты. Но я и предположить не мог, что в двадцать первом веке в европейской стране возможен форменный концлагерь! Где к тому же гибнут ни в чем не повинные люди.

– Ах ты ж, – Боров схватился за автомат, но Моджахед вскинул руки:

– Сам этот отряд не в курсе, что делается на базе, простых смертных туда не пускают, я как-то пытался напоить и разговорить одного из бойцов. Так вот, туда идет набор. Будь у нас побольше времени, можно было бы к ним устроиться и подобраться к базе вплотную. Но увы.

– Достаю козырь из рукава, – улыбнулась Марьяна, победно осматривая вытянувшиеся лица. – Мы подобную операцию провернули. Мало того, у меня на базе есть «крот», он находится там постоянно и держит меня в курсе.

В сердце Арамиса шевельнулась надежда, и он проговорил:

– А про Сокола он знает?

– Не спрашивала, мы редко выходим на связь. Понимаешь, Арамис, человеческий материал ограничен, без надобности подопытных не убивают, некоторые годами там живут. Так что, скорее всего, Сокол жив. Правда, нет гарантии, что он в прежнем состоянии. Хорошо, если его просто резать будут или инфицировать. А если он превратился во второго Нико или, хуже того, лишился рассудка?

Арамис прищурился:

– Считаешь, что тогда его не надо выручать?

– Я не доверяю Моджахеду, – проворчал Чукча. – А вы тут важную инфу сливаете. «Рабы» ведь – враги народа, у амеров на подтанцовках, – он сплюнул в траву и с ненавистью уставился на предполагаемого врага.

Моджахед задергал бородой, сложил на груди руки:

– Мужики, да вы охренели? Я боевой офицер в отставке, мне просто привычнее в группировке, где четкая вертикаль власти. Да если бы я знал, что на базе, с которой мы сотрудничаем!..

– Да-да, – Чукча ядовито улыбнулся. – Немцы тоже не знали, что такое концлагерь. Подумаешь, машины туда какие-то ездят, дым из трубы валит. Подумаешь, слухи – то предатели очерняют правительство. А когда бюргеров погнали трупы убирать, ой, как они, бедняжки, блевали. «Нас-то за что? Мы не знали и потому не виноваты». Еще как виноваты, потому что не хотели знать.

Моджахед вскочил:

– Да все наши взбунтуются, когда поймут, с кем сотрудничают!

– Чукча, остынь, он не предатель. Моджахед, напиши им, – посоветовал Дым. – Чем больше паники и неразберихи, тем лучше нам.

– Поддерживаю, – кивнула Марьяна, села и помассировала висок. – Но не сейчас. Сейчас мы все обсудим, и ты сообщишь группировке, только командирам не надо, там наверняка есть прикормленная натовцами крыса. Итак, первый шаг: поднять сталкеров на праведную борьбу, причем тех, кто на периферии, чтобы часть сил бросили на их усмирение. У нас будут сутки. Если волнения охватят Зону, скорее всего, базу зачистят вместе с подопытными, как поступали нацисты с узниками концлагерей. Это маленькое отступление, теперь надо составить план-схему зданий. У меня она есть, но, к сожалению, не здесь.

– Бумага, ручка имеется у кого? – спросил Боров.

– Только туалетная, – сказал Арамис.

Чукча молча полез в рюкзак, вытащил истрепанный блокнот в клетчатой обложке, протянул Марьяне. Она качнула головой:

– По памяти не воспроизведу.

Нико затанцевал на месте, протянул когтистую лапу.

– Он помнит, – объяснил Дым, взял блокнот. – Садись, дружище.

– Рисовать-то он сможет? – поинтересовался Боров с сомнением.

– Да, если что, я подправлю и объясню, где и что находится. Римма, понадобится твоя помощь, иди сюда, будешь дополнять.

Девочка придвинулась к Дыму, покосилась на Нико и проговорила:

– Пожрать есть у кого-нибудь? А то кишки к позвоночнику прилипли.

Марьяна дала ей бутерброд, Римма с жадностью на него накинулась. Арамис сам хотел к ним подойти, посмотреть, что они обсуждают, но повременил. Он отметил, что спасенной прозвище подходит больше имени: Римма – что-то величественное, высокое, другое дело Рикки – вертлявый мангуст, подросток с гиперактивностью.

Нико скрестил ноги и, высунув кончик языка, принялся рисовать. Его пальцы отвыкли от ручки, а может, бывший репортер никогда не умел ни рисовать, ни составлять внятные схемы помещений. То и дело Дым отбирал ручку, ставил метки, делал надписи, что-то шепотом комментировал, словно сам с собой разговаривал. Рикки поглядывала из-за его плеча и пока молчала. Троицу облепили остальные, Арамис посчитал, что хоть кто-то должен обеспечивать безопасность, к тому же он отлично понимал лес, и лес его любил, давал нужные подсказки.

По облачному небу пролетела встревоженная стая ворон, заглушая карканьем остальные звуки. Казалось, что лес замер, прислушиваясь к вороньему граю. Потом зазвенела синица, ей ответила другая. Застрекотала сорока – Арамис насторожился, но больше птица не тревожилась. В ивняке, свесившем ветви с обрыва, заливался соловей.

Боров заслонил Нико широкой спиной. То и дело доносились возгласы Марьяны, робкие дополнения Рикки. Обсуждалось, сколько на базе сотрудников, сколько охраны, насколько они являются соучастниками преступления против человечества и нужно ли убивать всех.

Сошлись на том, что нужно. Когда закончили рисовать план-схему, Арамис попросил Борова его сменить, а сам уселся между Дымом и Марьяной.

– Рассказывайте, что почем.

На первом развороте был нарисован прямоугольник базы, отмечено шесть сторожевых вышек с автоматчиками.

– Меняются каждые сутки, живут на базе, работают сутки через сутки. Через полгода уезжают на отдых. Итого двенадцать бойцов, – пояснила Марьяна.

В середине прямоугольника находился квадрат здания со внутренним двором, разбитый на помещения.

Дым прошептал:

– Тут у них жилые помещения, склады и все прочее. Сам концлагерь находится в подземелье, состоит из двух ярусов и по размерам превосходит надземную часть. На втором ярусе снизу – камеры с узниками, лаборатория, на первом – технические помещения, предположительно лаборатории с секретными наработками. Сколько внутренней охраны, мы не знаем, можно предположить, что несколько десятков. Нам хватит.

Марьяна дополнила:

– Мой человек не имеет туда доступа, там работают только гражданские сотрудники, в том числе женщины.

– Не женщины это, – покачал головой Моджахед. – Самки человека. Не представляю, какой надо быть тварью, чтоб спокойно наблюдать… – он махнул рукой.

– Зачем же представлять, – сказал Арамис. – Вспомни милую Пани Яну, она работает на натовцев, поставляет им биоматериал. Сокола вот подогнала. Наверняка не его одного. Вертится среди сталкеров, принюхивается, если кто начинает о чем-то догадываться, докладывает, кому следует, и человек исчезает.

Боров сжал кулаки:

– Вот же гнида! Вообще я баб не бью, даже в школе девок не трогал, но ей бы врезал.

Чукча поддакнул:

– И пусть защитники девочек валят куда подальше. На войне баба опаснее мужика.

Арамис вспомнил, что, когда занимался единоборством микс-файт, тренер говорил, что дерущиеся мужики ставят перед собой задачу вырубить противника, женщины же бьются до полного уничтожения противницы, калечат, выцарапывают глаза. Да и во время антитеррористических операций снайперы в первую очередь ликвидируют женщин-боевиков.

Марьяна продолжила:

– Выходов с нижних ярусов два: один во внутренний дворик, второй – на надземный этаж. Охраны на этаже десять человек, работают они тоже через день. То есть всего на базе двенадцать пулеметчиков на вышках, двадцать надзирателей (помним о сменах), четверо на блокпостах, восьмеро у турникетов, сколько военных на первом этаже, Нико не знает. Будем считать по максимуму: человек двадцать. Итого больше шестидесяти. Персонал я не считала, но наверняка они тоже умеют обращаться с оружием.

Арамис присвистнул, подергал себя за прядь волос.

– Это до фига.

– Кроме того, база обнесена трехметровой бетонной стеной, стоит к ней приблизиться, нас тотчас расстреляют. Самоубийственно переться туда таким составом, – заключила она, скрестила руки на груди, готовая отражать нападки несогласных.

Дым смотрел на нее в упор, и взгляд его был холоден, как лезвия ножа.

Нико раскудахтался, принялся мерять поляну шагами.

– Выход есть, – сказал Дым.

– Да ну? – не поверил Боров. – Разве что если «градами» по ним шарахнуть, а потом газ пустить какой-нибудь, чтоб вырубились.

Впервые за время знакомства Дым улыбнулся, и Арамиса от его оскала по спине продрал мороз.

– Мы не будем нападать первыми, – он злобно прищурился, а Нико захлопал в ладоши.

Воцарилось секундное молчание, все переглядывались, но никто не рискнул задать главный вопрос. Наконец Дым снизошел и объяснил:

– Мы не взяли в расчет еще одну силу, к слову, довольно мощную. Я бы даже сказал, несокрушимую. Мутантов.

Нико попытался по человеческой привычке что-то сказать, но получилось мычание.

– Мой друг в состоянии устроить самый настоящий гон мутантов и направить их на базу. Вы только представьте, какой ущерб неприятелю способен нанести десяток дуболомов!

Боров разинул рот, поскреб пузо и сказал:

– Но как один-единственный кукловод…

– Кто сказал, что один-единственный? Разумных кукловодов в Зоне несколько, да и остальные вполне контактируют друг с другом. Если мы их не слышим, это не значит, что они тупые животные.

Рикки вскочила и поскакала по поляне, издавая победные возгласы, схватила Нико за руки, закружила.

– Тихо, – велела Марьяна, и девочка замолкла, втянула голову в плечи.

Арамис не был эмпатом, но и его захлестнула волна ликования. Во-превых, Сокол жив, во-вторых, появилась надежда, что все получится. Ну, и в-третьих, теперь он сражался даже не за Сокола, а за все человеческое, за Зону, которую пытаются коррумпировать и превратить в огромный концлагерь.

– Тоже мутанта спасти, что ли, – проговорил задумчивый Моджахед.

Арамис сказал:

– Дым, ты не против, если мы позовем тебя, когда будем допрашивать подозреваемых? Зону следует вычистить от натовских агентов и покарать виновных. До суда, где они могут откупиться, эти падлы не доживут.

Спецназовец дернул плечами:

– Только после того, как будут наказаны мои заклятые друзья, которые отправили нас сюда. А вообще, да, я намерен вернуться в Зону: как же друга без общения оставить? – он подмигнул Нико.

– Предлагаю начинать операцию перед рассветом, когда самый крепкий сон, – сказала Марьяна, потирая руки и хищно ухмыляясь. – Застанем врага врасплох.

Нико зарычал и топнул, Дым перевел:

– Мой друг должен нас покинуть, чтобы переговорить со своими.

Моджахед поднял руку, требуя внимания:

– Ну а мне можно уже написать своим о концлагере?

– Да, – Марьяна кивнула. – Только без подробностей. Пиши, что встретил девочку, всю израненную. Координаты дай другие, вдруг настучат натовцам, и за нами придут. Пожалуй, и я отправлю сообщение сослуживцам. Вдруг им удастся победить бюрократию, и бросят отряд, чтобы меня отбивать?

Дым посоветовал:

– Я бы написал: «Попала в окружение. Не отобьюсь. Ищите на базе».

– Гениально! – воскликнула Кузя. – Так и сделаю.

Воцарилось молчание, лишь «раб» щелкал кнопками ПДА, морща лоб. Марьяна дописала сообщение и прокомментировала:

– ПДА отключаю. Пусть думают, что я и правда в беде.

– Значит, план таков, – проговорил Боров. – Нико устраивает гон мутантов, направляет их на базу. Дуболомы вышибают ворота, топчут охрану, за ними врывается мы, добиваем выживших, захватываем здание, спускаемся вниз и освобождаем узников. Одно мне не нравится: мы можем не успеть, и пленных перебьют.

Марьяна щелкнула пальцами:

– Поправка. Внутрь можно попасть по канализации, если отвлечь внимание персонала нижнего яруса. На этот случай есть мой человек, надеюсь, он не подведет.

Нико зарычал, выпятил подбородок, ударил себя в грудь. Дым перевел:

– Он просит не убивать профессора – толстого, Адольфычем зовут, у Нико с ним личные счеты.

Рикки фыркнула:

– Поздно. Он уже мертв.

– Может, оно и к лучшему.

Моджахед предложил:

– Давайте перекусим и будем выдвигаться. К базе, по моим расчетам, часов двенадцать ходу. Очень хочется верить, что коллеги Марьяны нам помогут.

– Пятьдесят на пятьдесят. Я не настолько ценный сотрудник.

Нико кивнул. Дым озвучил его мысли:

– Поиском союзников он займется ночью. Кукловоды хорошо видят в темноте.

Глава 15 Концлагерь

Стерильно-белый потолок с вмонтированными лампочками, дающими рассеянный синеватый свет. Едва различимое жужжание приборов. Женский стон. Несчастная стонала протяжно, на одной ноте, как болотная птица. В ее голосе не было отчаянья или мольбы, но от него хотелось бежать без оглядки.

Аня не чувствовала тела и смотрела в потолок. Теперь она не сомневалась, что жива, и искренне желала себе быстрой смерти. Она догадывалась: ей приготовили изощренное наказание за гибель ценного сотрудника.

Из раздумий ее вывела песня. Приятным баритоном мужчина пел песню, которую в юности Димка заслушал до дыр:

Ане не выдержала, подхватила:

Под конец ее дрожащий голос пустил «петуха». Прочно зафиксированная ремнями, она приподнялась, чтобы разглядеть поющего, и оторопела. Вдоль стен просторного зала стояли передвижные операционные столы, штук десять были заняты привязанными людьми, большинство из них не реагировало на происходящее, на нескольких были аппараты искусственного дыхания, от остальных тянулись провода к приборам, пищавших рефреном. По экранам бежали зигзаги кардиограмм.

Аня не поняла, кто пел: не получалось высоко поднять голову, и спросила:

– Эй, Паваротти, ты где? – и снова поднялась.

– Здесь, – ответили ей. – Извини, рукой помахать не могу.

Наконец она разглядела молодого черноволосого мужчину на столе в самом конце помещения.

– Я – Сокол, – представился он.

Аня назвала свой военный позывной:

– Змея. В миру Анна.

– Не могу сказать, что рад тебя здесь видеть, – Сокол поднял голову и кисло улыбнулся.

– Что с нами будет? – поинтересовалась Аня.

– Не хочу тебя огорчать, но ничего хорошего.

– Это и ежу понятно.

– Видишь этих людей? Присмотрись к ним хорошенько… хотя лучше не надо.

Аня догадалась, что не надо, но не удержалась и повернула голову к столу справа. Там был мужчина предпенсионного возраста, заросший неопрятной седой щетиной, по самую шею накрытый белой простыней. Простыня вздымалась и опадала, обтягивая солидный живот. Вроде человек как человек. То ли спит, то ли под снотворным. Взгляд остановился на его ногах. Похоже, левой не было. И руки не было. Ампутировали? Но зачем?

Женщина слева вроде целая, но ее нижние конечности были слишком тонкими и странно топорщились, словно это не ноги, а протезы. Да и для протезов тонковаты.

– Сокол, что тут происходит? – пролепетала Аня, дернула руками, пробуя ремни на прочность.

Собеседник молчал – прикидывал, стоит рассказывать или нет. Наконец решился:

– Из нас будут делать химер. Из какого-то мутанта они извлекли субстрат, вот и испытывают его. Подопытным вырезают органы, ампутируют конечности и приживляют те же части тела от насекомых и животных. В обычных условиях у них ничего не получилось бы, но субстрат помогает прижиться чужеродным тканям.

– Прекрасно, – от отчаянья Аня ударилась затылком о стол, еще и еще раз. Мысли заметались в поисках выхода. Сокол продолжил:

– Некоторым везет, и они сразу умирают, другие выживают, их отсюда переводят. Нас пока готовят: глушат иммунитет, потом введут субстрат, который повышает регенерацию и всякое такое…

– Давай отгадаю, – сказала она, зажмурившись. – Ты врач или биолог.

– Был когда-то врачом, а что, заметно?

– Ага, грамотно оперируешь. Терминами.

– На хирурга денег не хватило, закончил терапевта, пару лет срок отмотал и в сталкеры подался, да вот бездарно попался.

Аня поймала себя на мысли, что при других обстоятельствах посостязалась бы с ним в остроумии за рюмкой чая.

– Сталкеры, это которые по Зоне ходят, как по парку, всякие диковинки добывают?

– Ну, не как по парку, но да, нам попроще, чем новичкам. Кстати, тут есть один манкурт Шакил, он жертва аналогичного эксперимента – вивисекторы поигрались с его мозгом.

Аня зло рассмеялась. Осталась одна надежда: фашисты не поняли, что она может подчинять своей воле. Сбежать отсюда вряд ли получится, а вот заставить себя зарезать или пристрелить – вполне. Это все же лучше, чем лишиться человеческого и не понять, во что превращаешься.

Засвистела, открываясь, дверь. Донеслись шаги. Аня вжалась в стол, зубы выбивали дробь. Соколу, похоже, все было нипочем, он продолжал петь песню из репертуара «Арии», причем ту, которую Аня сама недавно цитировала:

Ему ответила женщина голосом бледным и холодным:

– Потерпи, твоя очередь завтра.

Аня не видела ее, но про себя окрестила Тундрой. Надо же, скольким женщинам нравится издеваться над людьми!

Тундра склонилась над ней, и Аня чуть не вскрикнула. Поначалу она даже засомневалась, что перед ней – не жертва эксперимента. Если бы неандертальцы выжили, то самые страшные из них выглядели бы примерно так: скошенный подбородок, тонущий в обвислой шее, выраженный надбровный валик над бесцветными глазками, крошечный лоб, выступающие вперед челюсти.

– И ты, милочка, потерпи до завтра. Завтра будет насыщенный день.

Ане сделалось дурно, потому что подобные особи, обиженные природой, люто ненавидели конкуренток. Быструю смерть себе следовало организовать прямо сейчас. Сосредоточившись, она приказала Тундре убить сто сороковую, но самка неандертальца не поддавалась воздействию.

Убедившись в тщетности своих усилий, Аня принялась лихорадочно искать другой выход. Но ничего не могла придумать. Что же получается, ее способность иссякла? Или враги научились защищаться? Или просто Тундра резистентна к ментальному воздействию?

Пока она думала, страхолюдина сделала ей внутривенный укол, кивнула удовлетворенно и протопала к женщине слева, уставилась на прибор, откинула простыню, загораживая обзор. Аня так и не увидела, что пытались приживить подопытной.

Вспомнилось, как ее давнишний кавалер утверждал, что не бывает страшных женщин, в любой есть что-то прекрасное. Интересно, если показать ему Тундру, найдет ли он обаяние? Сумеет ли отыскать человеческое в закоулках ее темной души?

Сутулая, тощая обезьяна с обвислой кожей.

Закончив обход, Тундра удалилась, и ей на смену пришел крепенький весельчак – с пегой щетиной, черными, посеребренными сединой кудрями и блестящими фарфоровыми зубами. Его чуть раскосые глаза напоминали заячьи, он все время щурился и хихикал, тряся намечающимся вторым подбородком. За ним тащился манкурт Шакил, которого Аня видела раньше – голова крошечная, плечи узенькие, брюхо и зад как на троих росли. Дым называл такое телосложение фигурой программиста.

Осмотрев подопытных, весельчак остановился напротив Ани, которая тотчас попыталась взять его под контроль, но и с ним ничего не получилось. Потирая мясистый подбородок, он смотрел на нее так, будто собирался препарировать и прикидывал, как лучше сделать надрез.

– А меня не берет. Неожиданно, правда? – он уперся в стол и склонился над Аней, обдавая ее запахом табака. – Скажи, ты и раньше могла влиять на людей или это приобретенное?

– О чем вы говорите? – делано удивилась Аня.

– Ой, не придуривайся. Как тебе удалось сделать, чтобы наши сотрудники перебили друг друга? Кстати, – он погрозил пальцем с золотой печаткой, – Адольфыча мы тебе не простим. Ценный был сотрудник.

– Если бы я умела делать, что вы говорите, то сейчас повлияла бы на вас, – ответила Аня совершенно честно. – Со мной была девочка Римма. Вы не допускаете, что это ее способности?

– Здесь, конечно, ты не сможешь ничего нам сделать, у нас артефакты, защищающие от ментального воздействия. Думаю, ты все же лжешь: у тебя странная энцефалограмма, а у другой беглой она была обычной. Ну да ладно, – он потер ладони. – И тебе найдется достойное применение.

Аня собралась спросить, что с ней будет, но прикусила язык: этого лучше не знать. Едва начинала работать фантазия, как тело сковывал страх, перемешанный с отвращением к себе. Одно хорошо: Рикки удалось сбежать, есть надежда, что она встретится с Дымом и приведет его сюда. Вот только успеет ли он до завтра? Очень и очень вряд ли, и вообще, вероятность их встречи стремится к нулю, так что надо рассчитывать только на себя.

– Признавайся, каких тварей божьих боишься? – спросил местный Франкенштейн, наверное, придумывая издевательство поизощренней.

– Людей, – честно ответила Аня.

Весельчак хихикнул и сморщил гармошкой кожу на лбу.

– Людей, говоришь… Что ж, будь по-твоему.

Отойдя от Аниного стола, он крикнул:

– Шакил, где ты шляешься? Сюда иди.

– Да, хосяин, – прогундосил манкурт и предстал перед весельчаком, с оттопыренной нижней губы тянулась слюна.

– Эту – на выход.

Аня зажмурилась. Что – уже под нож?

Но манкурт протопал мимо, замер напротив одного из столов. Весельчак отключил от подопытного датчики. Аня поднялась, но ничего толком не увидела. Истерично запищал какой-то прибор, Аня уставилась на погасший экран, где секунду назад бежал зигзаг кардиограммы, на кислородную маску. Тело, накрытое белой простыней, дергалось в агонии. Дождавшись команды, Шакил покатил его на выход.

Насвистывая себе под нос, весельчак удалился, оставив Аню наедине с мыслями. Она по-прежнему воспринимала происходящее как дурной сон. Сознание отгораживалось и баррикадировалось, отказываясь воспринимать чудовищную реальность.

– Думаю, нас будут скрещивать, – проговорил Сокол. – В плохом смысле слова.

О, как Аня желала, чтоб хотя бы чувство юмора не изменило ей!

– Надо что-то придумать, – сказала она.

– Скорее всего, наши разговоры записываются или прослушиваются. Так что не делись планами. Это раз. Два, уже три дня пытаюсь освободиться – без толку. Меня наверняка друг ищет, я обещал и не вернулся в срок… Особенность у меня такая: всегда держу слово. Даже если женщинам чего наплел.

– Жениться пообещай, – съязвила Аня.

– Легко! После всего случившегося свадьба, поверь, не самое страшное. Давай говорить, так спокойнее, ужасы в голову не лезут. Хочешь, анекдот расскажу? Давай дуэль анекдотов устроим?

– Я их сейчас не воспринимаю, – призналась Аня. – Расскажи лучше, как ты сюда попал.

– А ты ревновать не будешь?

Аня фыркнула, и Сокол начал рассказ. Оказывается, в Зоне работало несколько женщин, которые подыскивали подходящий для опытов биологический материал и заманивали в ловушку. Сокола угораздило влюбиться в такую, и он расплатился за доверчивость.

– Она мне Яной представилась, но на самом деле ее Танькой зовут, а прозвище – Панночка, она частенько мелькает на базе. Тут, если ты заметила, русских мало работает, в основном все из государств-манкуртов.

– Это ты хорошо сказал, – вздохнула Аня. – Но не все люди в таких странах переформатированы. К слову, твою Панночку я недавно видела. Здесь она, охранницей работает. Да, и еще: база формально принадлежит натовцам.

– Вот в чем дело! Тогда понятно. Черт, не догадался сразу, а ведь чувствовал: что-то нечисто.

– Все нечисто, сплошная нечисть вокруг.

– А саму-то как угораздило? Не помню тебя или ты сталкер-новичок?

Аня поделилась своей историей, умолчав об операции в Чечне, добавила, что Димка сбежал, и пока его не поймали. Затем поведала о беглянке Рикки и о бесславной смерти вивисектора Адольфыча.

– Теперь они думают, что я могу управлять людьми, – солгала она. – С чего вдруг мне этому научиться?

За разговором время неслось галопом. Миновал еще один обход Тундры, Ане и Соколу вкололи снотворное, после чего они вырубились.

Аню разбудила песня Сокола.

– Доброе утро, – прохрипела она, в очередной раз дернулась, пытаясь освободиться.

– Пока доброе, – согласился он. Его богатый обертонами голос будто выцвел, шуточки закончились. Сокол бездумно пялился в потолок, готовясь к неизбежному.

Неизбежное не заставило себя долго ждать: пришли Тундра, весельчак и манкурт, не замечая Аню, направились к Соколу.

– Вывози этого, – распорядился весельчак, и Шакил покатил стол с недавно обретенным другом к выходу.

Сокола было жаль – очень жизнерадостный малый. Или у него такая маска? Сначала Аня подумала, что ее сегодня не тронут, подарят еще день надежды и тревожного ожидания, но не прошло и десяти минут, как процессия вернулась.

Аню выкатили в узкий коридор, привезли в операционную, и ее стол вплотную придвинули к столу Сокола, сдернули простыню, и нагота собственного тела, беспомощность заставили ее сжаться.

На небольшом стеклянном столике лежали хирургические инструменты. Аня не разбиралась в них, но выглядели они устрашающе, особенно пила для разрезания костей и скальпели всех размеров.

– Вам повезло, – улыбаясь, проговорил весельчак. – Велика вероятность, что после операции вы выживете и даже сохраните память. Правда, с вами произойдут некоторые изменения, – он натянул синие перчатки, повесил над лицом Ани кровоотсос, поставил возле головы лоток с ватными шариками. – Самому интересно, что получится. Вы не представляете, насколько важное значение имеет этот эксперимент для трансплантологии! Юлечка, иди сюда, моя лапочка! Мы заждались, – весельчак снова обратился к Ане. – Представь: умирает миллионер, он стар и дряхл, его суставы заменены имплантами, он готов к смерти, и тут появляется способ продлить жизнь. Мало того, получить красивое молодое тело, – весельчак подмигнул. – Представляете, сколько он готов отстегнуть?

До Ани наконец дошло, в чем суть эксперимента: их с Соколом собираются поменять телами. Пересадка мозга. Невольно она скосила на него глаза: а ничего тело, он вполне в форме. Для мужчины унизительнее стать женщиной. Но, с другой стороны, Аня совершенно гетеросексуальна! И к геям относилась, мягко говоря, без симпатии. А ей предстояло или стать геем, или уйти в монастырь.

Ну и мысли приходят в голову!

Не прошло и минуты, как явилась Тундра, узнаваемая даже под зеленой медицинской маской. Аня еще раз сосредоточилась и велела Тундре воткнуть скальпель в шею весельчака, но ничего не получилось. Видимо, на них действительно защитные артефакты.

– Ну-с, милочка, – весельчак попытался надеть маску на лицо Ани, чтобы дать наркоз, но она замотала головой.

Только сейчас накатило отчаянье, она окунулась в безнадежность ситуации и попыталась сделать хоть что-то.

– Юля, держи эту припадочную, – распорядился весельчак, и неожиданно сильные руки страхолюдины прижали ее голову к столу.

Расширившимися от ужаса зрачками Аня смотрела на приближающуюся к лицу маску.

За ночь план в голове Дыма сложился окончательно и уже не выглядел таким безумным. Он даже проснулся, сел у прогорающего костра, сменив клюющего носом Чукчу. Через несколько минут к Дыму присоединилась Марьяна.

– Что придумали, коллега?

– Классику, – улыбнулся он и кинул в костер ветку, тут же вспыхнувшую ярким пламенем. Огонек высветил умиротворенное лицо Марьяны – перед операцией она, профессионал, была совершенно спокойна. – Собираем ИВУ – импровизированное взрывное устройство. Вручаем одному из мутантов. Он лепит на стену. Взрыв, и тут же – гон. По канализации мы проберемся внутрь… Предупредить «крота» сможешь?

– Смогу, – кивнула Марьяна.

– Отлично. Вырубаем электричество.

– У них наверняка есть резервный генератор, – усомнилась Кузя.

– Неважно. Наша задача – создать неразбериху и деморализовать противника. А дальше – по обстоятельствам.

– Как долго Нико сможет контролировать мутантов?

– Он задаст им импульс. Естественное для кукловодов занятие, если можно так выразиться. Мутанты попрут, не разбирая дороги. Здесь это называют «гон». И дальше Нико уже не будет их контролировать. Конечно, без мотивации они затихнут и разбредутся минут через сорок, но нам этого времени хватит.

– Чтобы героически умереть, – вставила Марьяна.

Странно, сейчас она выглядела беззащитной, словно близость смерти и теплая летняя ночь стерли маску безбашенной социопатки, обнажив ранимую и славную девушку. Обнажив… Дым облизнул губы. О чем, интересно, она думает? А если не против?… Но подслушивать ее мысли показалось нечестным.

Марьяна, кажется, метания поняла – неудивительно, женщины, как кошки, чувствуют отношение.

– Ты читаешь мои мысли?

– Твои – нет.

– А как это вообще – читать мысли?

– Я всегда был не эмпатом… Я всегда, Марьяна, был бесчувственным человеком. Только в Зоне начал меняться и испытывать эмоции – наверное, природа компенсировала. Раньше я слышал отголоски чужих мыслей и понимал чувства других людей. Это вроде как радио слушать, когда плохо ловится: помехи, отдельные слова. А теперь – словно люди со мной разговаривают вслух. Я же верхний слой мыслей считываю, речевой. Не образы.

– И что, раньше не догадывался о своем таланте? – Марьяна подперла голову кулаком.

– Нет. Каждый человек изолирован от остальных. В чужую голову не влезешь, вот и принимаешь за константу все, что чувствуешь сам. Откуда мне знать, как у других?

– Прикольно. Ну-ка проверим. О чем я думаю?

Он прикоснулся к разуму Марьяны нежно и бережно, будто обнял. Она, конечно, ничего не почувствовала. Зато подумала, раздельно и четко: «А слабо поцеловать? А то помрет девушка нецелованной».

– Действительно нецелованной? – севшим голосом спросил Дым вслух и почувствовал, как краснеет.

Это он-то! Офицер и бабник, менявших женщин так часто, что даже количества любовниц уже не помнил! Он, никогда и ни с одной не проводивший больше одной ночи, делавший все, чтобы не привязываться.

– На этой неделе, – подтвердила невозмутимая Марьяна.

Дым воровато огляделся. Отряд дрых: посапывала и постанывала во сне Рикки, богатырски храпел Боров, Чукчу и Арамиса слышно не было, а Моджахед выводил тихие и мелодичные трели носом.

– Не здесь же, – пробормотал Дым.

– Так отойдем.

Он колебался. Оставить наблюдательный пункт?

Из темноты неслышно выступил Нико, улыбнулся и кивнул:

«Я все подготовил. Будет еще кукловод. Он не очень разумный, но удалось договориться. А вы что, гулять собрались? Так гуляйте».

Нико сдержанно радовался за друга и одновременно немного завидовал. Дым поднялся и протянул Марьяне руку:

– Пойдем, прогуляемся.

Они отошли недалеко, но ветви деревьев скрыли освещенную костром поляну. Дым остановился в нерешительности. Вокруг звенели комары, а под ногами наверняка была крапива или муравейник – по закону подлости. Ограничиться поцелуем?

Только сейчас он ощутил, до чего же здорово быть живым и как много теряет человек, отказывающий себе в сильных чувствах или лишенный их. Таково свойство разума: если психика не в силах справиться с потрясением, то важная часть сознания, откуда могут просочиться отголоски стресса, обносится трехметровым забором и закатывается в бетон, и одновременно с болящим погибает нужное и важное. Он читал, что наиболее сильный эмоциональный всплеск испытывают подростки во время гормональной перестройки, и сейчас казался себе таким подростком.

Сердце заходилось – но не просто от влечения. Превалировало странное желание прикасаться к женщине, обволакивать, доставлять удовольствие и балдеть больше от обратки, чем от примитивного телесного наслаждения. Словно Зона раскрасила его черно-белый эмоциональный мир яркими цветами, и от них закружилась голова.

Марьяной тоже двигала сильная симпатия, но в месте с тем интерес, что такое близость с телепатом и насколько он угадывает потаенные желания, о которых она обычно стесняется говорить партнерам.

Неверно растолковав паузу, Марьяна крепко обняла его и подняла белеющее в темноте лицо.

Дым одной рукой собрал волосы девушки в пучок на затылке и чуть запрокинул ее голову, второй придержал подбородок и только тогда поцеловал. Его накрыло волной восторга и благодарности.

Последней здравой мыслью было: плевать на муравейник, куртку подстелем.

Глава 16 Момент истины

В путь тронулись на рассвете. Невыспавшийся, но, в общем, довольный Дым даже не обращал внимания на ревнивые взгляды Арамиса – так было хорошо. Голова пустая, искусанная комарами спина адски чешется, скоро умирать – а все равно хорошо. Все решится. Он больше не сидит, сложив руки, и не ждет, он идет спасать сестру.

Взрывное устройство собрала Марьяна, проявив смекалку и сноровку.

Осталось преодолеть небольшой, но крайне опасный участок пути – поле психических аномалий. Транслируя мысли Нико, Дым остановил отряд и устроил небольшой инструктаж.

– Впереди – психическая аномалия. Нико не сможет всех нас закрыть от воздействий, – рассказывал Дым, – но он сам останется в твердой памяти, и этого достаточно. Поэтому ничему не верьте: ни увиденному, ни услышанному. Просто идите за Нико. И все. Он – единственная реальность. От других аномалий и мутантов точно убережет.

«И пусть разоружатся».

«Как ты себе это представляешь?» – мысленно поразился Дым.

«Как угодно. Убеди. Перестреляете друг друга или какой-нибудь дурак мне в спину пальнет – обидно будет умирать в шаге от цели».

Дым поскреб подбородок. Ладно, попробуем.

– И, господа сталкеры, а так же прекрасная дама, надо разоружиться. Никаких патронов в стволе. Магазины выщелкиваем, патроны вынимаем, оружие – на предохранитель, ножи – подальше в рюкзаки.

– Чего?! – выдохнули хором Моджахед и Чукча.

– Никогда, – отрезал Боров, – я даже дома под подушкой ствол держу.

– Я не согласна, – покачала головой Марьяна.

Вот уж от кого Дым не ожидал! Он надеялся, что после проведенной в лесу ночи (когда он, хе-хе, прикрывал Марьяну от комаров своим телом) девушка его поддержит. А поддержал, совершенно внезапно, Арамис:

– А увидишь ты, Боров, как Нико твою дочку за сиськи лапает, что делать будешь?

Рикки хихикнула и зажала рот ладошкой.

– С чего это он будет мою дочку за сиськи лапать? – поразился Боров. – Она дома, экзамены сдает.

– А ты представь.

– Ну… Как говорят заокеанские друзья, I have a beautiful daughter, I also have a gun, a shovel and an alibi – застрелю и закопаю.

– Вот и сделай выводы, – предложил Арамис.

Боров насупился. На его жирной ряхе работа мысли не особенно была заметна, но Дым уже понял, что туповатый толстяк – личина, встречал он таких бойцов, выглядящих нелепо и неопасно, но в бою превращающихся в натуральную машину убийства.

– Разоружаемся, – согласился Боров.

Он первый подал пример: вытащил магазин из винтовки, снял пистолет с поясной кобуры и разрядил, снял пистолет с бедренной кобуры и тоже разрядил, снял с пояса нож, складной нож извлек из кармана, еще один – отстегнул с голени. Подумал, покряхтел, помялся – и из разгруза достал гранату. Ходячий арсенал, а не человек. По его примеру, бурча и хмурясь, принялись разоружаться и остальные. У них оружия было поменьше, но тоже хватало. Только у Рикки ничего при себе не было, кроме пээма, забранного у охранника при побеге, а с ним девушка рассталась легко – не умела пользоваться.

Оставшись без оружия, Дым почувствовал себя неуютно, будто он голышом выбежал на улицу, да еще дорогу пытается в неположенном месте перебежать в потоке машин…

Местность, которой им предстояло идти, выглядела совершенно обычным для Зоны образом: невысокие холмы, маки качают на ветру красными головами, по низинам жмется утренний туман, небо прозрачно-голубое, в сетке перистых облаков, на востоке подкрашенным расплавленным золотом восходящего солнца. Вот краешек светила появился над горизонтом, и тут же вдвое громче, приветствуя его, запели птицы в березовых рощах, под ноги кинулись длинные тени.

День обещал быть жарким. Даже жалко умирать.

А с другой стороны, смерть – вещь обыденная. Рано или поздно она случается со всеми, никому не избежать. После гибели родителей и брата Дым понял это и принял смерть как неотъемлемую часть жизни. Есть вещи, ради которых стоит длить существование: месть, дружба, сестра. Любовь, наверное, хотя любить Дыму до сих пор не доводилось. И есть вещи, за которые стоит бороться. Уничтожить современный концлагерь и спасти Аню – как раз такая вещь. А лет тридцать коптить небо, не попытавшись… Лучше уж сегодня – в хорошей компании да за благую цель.

Впереди теперь шел Нико, за ним – Моджахед, Дым, Кузя, Рикки, Чукча, Боров, замыкал строй Арамис. Солнце поднималось и начинало припекать, ноги по колено промокли от росы, зажужжали над полевыми цветами пчелы. Все молчали и настороженно ждали появления психических аномалий, но по-прежнему было спокойно. Нико топал быстро, как на прогулке, остальные старались попадать шаг в шаг.

– Такими темпами быстро доберемся, – заметил Моджахед.

– Ну и хорошо, – оптимистично отозвался Арамис, – быстрее начнем, быстрее закончим. Главное, чтобы мутанты не подвели. Дым, ты спроси у Нико, гон точно будет?

– Будет, – успокоил Дым. – Все тебе будет.

– Мне-то? – с преувеличенной тоской вздохнул сталкер. – Мне все уже не будет. Меня уже девушки не любят, а раньше любили…

– Ой, – расстроилась не понимающая намеков Рикки, – это они тебя старым считают? Ты не расстраивайся, ты не очень старый. В сорок пять мужчины только жить начинают!

Состаренный подростком Арамис удивленно крякнул и заткнулся, а Боров хохотнул добродушно:

– Да не переживай, моей доче все, кто старше двадцати, дедами дряхлыми кажутся.

Кузя отмалчивалась. Она вообще была удивительно тихой этим утром. Дым даже немного поугрызался совестью: а если ожидала признаний в любви и романтической чуши, а теперь расстроилась?

– Началось, – подумал Нико.

– Началось, – повторил Дым вслух.

Сам он ничего не видел. Топал впереди Арамис…

Арамис?! Замыкающий?! Впереди?! Да, точно, он: его рюкзак, походка расслабленная, и хвост мотается по спине… Дым потер переносицу, крепко зажмурился и открыл глаза. Арамис пропал, перед Дымом по-прежнему был Моджахед.

– Ой, – сказала Рикии. – Это же тетя Лида. Те-оть!

Остановившись, Дым обернулся: девчонка замахала руками, запрыгала, уставившись на пустое место.

– Не ходи сюда, теть Лида, тут опасно!

Кузя крепко ухватила Рикки за плечо и влепила пощечину. Девочка схватилась за щеку, из глаз полились слезы, рот искривился полумесяцем.

– Нет никакой тетки! – рявкнула Кузя. – Нет! Тебя глючит!

– Да вот же… Ой. Ой, мамочки. А где?

– Глючит тебя, – повторил Дым сочувственно. – Всех глючит.

Отряд настороженно притих. Все озирались, пытаясь понять, что истинное, а что мнится.

– Идем за Нико, – напомнил Дым. – Просто идем за Нико. Если кто что увидел – громко и вслух проговариваем. Вроде пока только зрение задевает.

Следующий час был самым длинным, странным и пугающим в жизни Дыма. Проходили мимо погибшие друзья, звали с собой. Маки растекались озерами артериальной крови, хлещущей из мамы и папы. Полз, беспомощно извиваясь, братишка. Потом добавились звуки: грохот взрывов, стрекот вертолетов, оглушающие хлопки выстрелов. Дым сжимал зубы и шел вперед, за Нико.

Остальным приходилось не легче. Рикки периодически плакала, Кузя сначала зло и отчаянно материлась, потом принялась петь песни, потом снова скисла и внезапно ухватила Дыма за руку. Сразу полегчало: он ощутил не только ответственность за человека, привычную по боям, но и поддержку. Вместе проще не сойти с ума.

Он не знал, что видел Боров, внезапно закричавший и рухнувший на землю (его подняли, отряхнули, Боров извинился), не знал, что видит бледный, хватающийся за пустую кобуру, Моджахед, какие демоны пришли к Чукче. Арамису тоже досталось: он тряс головой, дергался, будто ему отвешивали оплеухи, но – единственный – ни звука не проронил.

Наконец, кошмары кончились.

Перед ними была прозрачная во все еще утреннем свете полоска березового леса, а дальше, насколько понимал Дым, начинались укрепления Базы.

«Там было полно аномалий, – подумал Нико, – видения сбили бы вас с толку, и вы бы погибли. Давайте отдохнем. Я же чувствовал все, что чувствовал ты, Дым, и что остальные переживали. Мне нужно немного восстановиться».

– Привал! – объявил Дым. – Завтрак, байки. Отдыхаем.

Его предложение встретили с энтузиазмом.

Дым развернул план, начерченный Нико, и уставился в схему. Все предельно просто и понятно – на бумаге. На деле, конечно, будет трудно. За едой еще раз проговорили детали, навязшие на зубах. Но Дым, как и Моджахед, и Марьяна, знали: зубрежка лишней не будет. Кто-нибудь что-нибудь забудет и перепутает.

– А как быть с Рикки? – подняла вопрос Марьяна. – Тащить девочку с собой неразумно. Мы ее не убережем.

– Я могу сама… – завелась было Рикки, но Моджахед оборвал ее.

– Стрелять умеешь? Ботинки у тебя есть? Вот и молчи. Да, проблема. Давайте подумаем.

– Я здесь не останусь! Меня мутанты сожрут!

– Здесь не надо, – согласился Дым, – будет гон, не убережешься. Значит, останешься в канализации.

– Но…

– Выпорю, – пообещал Боров. – Вот даже рука не дрогнет.

Девочка, как ни странно, замолчала, надулась. Дым предположил, что в коллекторе ее придется связывать для надежности – увяжется следом, да там и поляжет. Но если их всех перебьют, что же, ребенку умирать в одиночестве, среди нечистот?

Отложив проблему на потом, Дым поднялся.

– Закругляемся, господа, пора.

Базу окружала высокая бетонная стена с колючкой поверху. Автоматчиков на вышках видно не было даже в бинокль, но Дым, залегший в укрытии, точно знал: они там. Все было готово. Марьяна предупредила «крота», роли были распределены, и даже Рикки смирилась с участью балласта: ей пообещали дать оружие и оставить девушку в тоннеле не просто так, а охранять проход.

Знакомая холодная сосредоточенность накрыла Дыма.

Он видел люк, через который предстояло проникнуть на базу, и видел участок стены, который будет разрушен мутантом.

Моджахед, залегший рядом под прикрытием кустов, озабоченно спросил:

– Дым, а где наш гонец с посылкой?

Нико минут пятнадцать назад забрал у Кузи ИВУ и унес куда-то, пообещав передать взятому под контроль мутанту. Жалости к товарищам по изменению у Нико не было: он считал их тупыми тварями, в большинстве по интеллекту не превосходившими диких животных.

Гонца, однако, видно не было, а залегшая неподалеку группа ждала взрыва как сигнала к наступлению. Затем отряд переместится к коллектору и под землей попадет прямиком на нижний ярус.

Дым физически чувствовал, как истекает время. Там, за бетонной стеной, сестра, Аня. И почему-то кажется, что ее везение, позволившее продержаться эти дни, кончается, истончается, вот-вот совершится необратимое. Может быть, Дым ловил слабые отголоски эмоций… А может быть, давило, сводя с ума, само место, излучающее в пространство боль и безнадежность. Там, за высокими бетонными стенами, мучились живые существа, потерявшие всякую надежду на спасение.

Когда-то, еще в училище, Дым читал книги, посвященные Великой Отечественной войне. Будущему офицеру полагалось знать историю собственной страны, но Дыма заинтересовали не столько планы давно оконченных сражений, сколько эмоции людей.

Однажды ему попалось письмо матери к сыну. Старая еврейка попала в оккупацию, и последнее письмо передала сыну из гетто, зная, что поутру ее расстреляют. Она писала, как жили за колючей проволокой – продолжая рожать детей и растить их, устраивая школу, роддома, запасая еду и ценности… И знали: их скоро не станет. Спокойное, подробное письмо. Особенно поразило Дыма описание последнего дня в гетто. Пожилая дама занималась с учеником французским языком, задала задание на следующий раз, проверила, правильно ли мальчик записал его. Она знала, что завтра не будет ни ее, ни мальчика. Она ни на что уже не надеялась.

Дым подумал тогда: это невозможно. Невозможно жить в тюрьме. И нельзя допустить, чтобы это повторилось, чтобы невиновных людей, детей, женщин пытали и мучили. И главное, отнимали надежду.

Насильник знает, когда окончится срок его заключения.

Убийца знает: его посадят на электрический стул тогда-то.

А невинные жертвы живут в неизвестности, существуют, уверенные лишь в одном: лучше уже не будет. Впереди – только смерть.

И вот – двадцать первый век, цивилизованная страна, и – новые жертвы фашистов.

Пока Дым размышлял, у стены произошло движение. Создание, похожее на обезьяну, облезлую и несуразную, одетое в обрывки камуфляжной формы, внезапно оказалось под носом у автоматчиков, у самого укрепления. Как мутант подобрался, Дым не понял – наверное, воспользовался каким-то навыком. Тварь прилепила к стене взрывчатку и поковыляла прочь. Автоматчики не отреагировали – наверное, у них был приказ не тратить зря патроны.

Взрыв, хоть и ожидаемый, прогремел внезапно.

Пора было действовать.

Эмоции, посторонние мысли, идеологическая подоплека, тревога за Аню – все исчезло, потонуло в грохоте и в пыли.

Дым на секунду замер – и, отдав короткую команду Моджахеду, рванул с места.

Группа ждала. Не подготовленные бойцы, а случайно набранная команда, и самый случайный, после Рикки, в ней – Дым. Но сейчас командовал он, и ему повиновались. В бою не может быть сомнений – командир всегда прав. А значит, у самого командира не может быть ни тени сомнения. Это потом придет время анализа и угрызений, а сейчас все решают секунды.

Погнали.

На стене поднялся переполох, началась беспорядочная стрельба, до ушей Дыма долетали панические крики охранников. Он вылетел к своим, успел скомандовать:

– Вперед! По плану!

И почувствовал Нико, ведущего мутантов на смерть.

Это тоже было как взрыв, как удар по нервам – никогда еще Дым не ощущал эмоционального воздействия такой силы.

«Все – сюда. Вперед. Только вперед. Вместе. Забыв о вражде. В едином порыве».

Он потерял контроль над собой, растворившись в призыве, вроде его повалили на землю и держали многие пары рук, кажется, Кузя положила его голову себе на колени, и сжатые зубы скрежетали, крошились, как у эпилептика. Дым утратил себя, он был одновременно Нико и полчищами мутантов. Имя им – легион.

Не наделенные сознанием, послушные единой воле, дети Зоны устремились на укрепления базы.

Не было гнева, не было страха, было одно движение: смести все на своем пути и двигаться вперед, туда, где лучше, где согласные на все самки, кормежка без ограничений, не дуют ветра, не бывает Выбросов, а люди с ружьями попадают в аномалии – все, без исключения. Эти и многие другие животные блага живописал Нико с мастерством бывалого журналиста. Точно так же ведет за собой толпы аппарат пропаганды. Это было, есть и будет, и ничего не изменить. Толпа звереет, толпа не думает об опасности, пули автоматчиков, прореживающие ряды, ничего не могут изменить – единая масса не замечает гибели отдельных клеток.

Его привели в чувство – плеснули в лицо водой. Дым бросил взгляд на Нико – мутант выглядел отрешенным. Его нужно вести, его нельзя оставить здесь, когда кончатся силы и толпа созданий выйдет из-под контроля, они сожрут кукловода.

– Боров, – хрипло скомандовал Дым, – эвакуируй Нико.

Он не ошибся, толстый сталкер прекрасно знал, как эвакуировать людей. Есть несколько техник, Боров воспользовался подходящей ситуации: обхватил Нико сзади под грудью, сцепив руки в замок, и побежал, подбивая непослушные ноги мутанта своими коленями, чтобы Нико переставлял конечности. Чукча проявил чудеса выучки: двигался рядом, обеспечивая огневую поддержку.

Отряд бежал к люку. Первым цели достиг Арамис, потянул за крышку, поднял. Из подземелья в нос ударил густой запах дерьма.

– Я туда не пойду, – начала было Рикки, но никто не обратил внимания на подростковые капризы.

Арамис уже был внизу. Моджахед и Кузя прикрывали. Дым заставил спуститься Рикки, следом – Борова с Нико, Чукчу. Потом отправил в канализацию Марьяну, Арамиса, сам спустился последним и закрыл люк.

Члены группы уже подсвечивали себе дорогу фонариками – мощными, тактическими, слепящими. Попадись кто навстречу – не проморгается несколько минут. У Борова фонарик был закреплен на пистолете – удобно. Подсветил – и выстрелил.

Под ногами хлюпало, воняло сильно, но терпимо.

«Ох, и грязные будем, – подумал Дым, – Анька меня убьет…».

Ни черта нет романтического в канализации, только диггерам в химзе и противогазах доступна красота подобных подземелий. Простой же человек движется по стоку быстро, содрогаясь и стараясь дышать ртом.

– Я здесь не останусь! – гнусаво завопила Рикки.

Боров остановился, пошарил в рюкзаке и извлек противогаз.

– На вот. Надень. И сторожи: мало ли, кто за нами. Увидишь хоть кого – стреляй на поражение. Часы есть? Через сорок минут иди следом, на базу. Если мы за тобой не вернемся, нас убили. Выбирайся и постарайся или умереть быстрее, или выжить.

Как ни странно, подействовало. Девушка осталась за спинами. Вперед. Быстрее, еще быстрее, поднимая тяжелые смрадные брызги.

На войне вообще трудно остаться чистым.

Кузя обогнала отряд, взвилась по лестнице, толкнула люк – открыто. Поток свежего воздуха просачивался через щель, манил наружу. Марьяна сильнее приподняла крышку, обменялась с кем-то паролем, махнула рукой: выходите, мол.

Они оказались в отнорке внутреннего двора. Над головой – расчерченное металлической решеткой небо. Бритоголовый парень в черной форме охранника отчитывался перед Кузей:

– Все на стене. Мутанты взбесились, на штурм пошли.

– Где генератор?

– Прямо, направо, дверь с эмблемой «Не влезай – убьет»…

– Возвращайся к официальным обязанностям. Дальше мы сами.

Дым ощущал растерянность Нико, его ненависть, ослабленную воспоминаниями: здесь из обычного парня, журналиста, сделали чудовище. Хотелось его подбодрить, и Дым сказал вслух:

– Сейчас мы натянем им глаз на жопу.

В отнорке не было ни единого охранника, кроме «крота». Но со двора доносился вой мутантов, что кидаются на решетки клеток, почувствовав кукловода. Наступала последняя, решающая, стадия операции, и Дым отрешился от воплей запертых существ: предстояло обесточить базу и найти Аню. Она была совсем рядом.

Дым чувствовал присутствие сестры и понимал, что ей плохо.

Затрещали люминесцентные лампы, мигнули, и помещение погрузилось в темноту. Маска, через которую должны были дать наркоз, коснулась Аниного лица, и весельчак тотчас убрал ее.

– Что, черт побери, происходит?

Тундра ответила бесцветным голосом:

– Не знаю. Неполадки в электроснабжении. Скоро должны перейти на резервный генератор.

Не успела она договорить, как лампы зажглись, но свет теперь был тусклее. Ожили коммуникаторы, и оттуда полились режущие слух помехи и свист ненастроенного радио. Весельчак оставил подопытных, посмотревших друг на друга с изумлением и радостью, метнулся к переговорному устройству и попытался его настроить, чтобы связаться с охраной, но ничего у него не получалось.

– Козлы, – резюмировал весельчак. – Из-за их криворукости мне что, эксперимент откладывать?

Веселость слетела с него, теперь это был желчный, озлобленный тип.

– Давай я схожу, спрошу, что там, – предложила Тундра.

– Сходи уж, сделай милость…

Едва он договорил, как дверь отъехала в сторону, и в помещение ворвался охранник со словами:

– На нас напали. Пока непонятно кто. Приказ срочно заметать следы.

Вот он, момент истины! Аня поднялась и уставилась на охранника в упор, приказывая ему выхватить пистолет и застрелить Тундру и весельчака.

– Вали отсюда! – заорал весельчак. – Тут опасно!

Сам он наотмашь ударил Аню по щеке и принялся душить, но было поздно: грохнул выстрел, и Тундра ойкнула, на пол с глухим ударом упало ее тело.

Аня сопротивлялась из последних сил, старалась держать охранника под контролем. Когда перед глазами начало темнеть, прогремел второй выстрел – хватка на шее ослабла, побледневший весельчак пошатнулся и рухнул, прижимая руки к груди.

Только бы хватило сил! Давай, охранник, родненький, освободи меня! Быстрее же! Охранник подошел к ней и замер в нерешительности. Не нагота красивой молодой женщины смутила его: он не знал, как ослабить ремни.

– Ножом, режь их ножом! – крикнула Аня.

Он послушался, освободил ее руки, затем ноги. Пошатываясь, Аня спрыгнула с разделочного стола, скользнула за спину охранника и взяла его на удушающий. Когда хрустнули его позвонки, подняла упавший нож и метнулась освобождать Сокола.

– Что за на фиг? – недоумевал он.

– Потом объясню.

Четыре разреза, все, Сокол свободен. Слез со стола, трясет головой. Тем временем Аня стянула окровавленный халат с Тундры (не бегать же по базе голяком). Сокол сделал так же, утонул в халате весельчака, поднял пистолет и прошептал на ухо Ане:

– Надеюсь, расскажешь, как тебе это удалось.

– Блин, мой третий побег! Надеюсь, хоть на этот раз получится. Слышал? На них напали. А вдруг это мой брат?

– Вряд ли. Сюда сложно попасть. Место… особенное.

Подумав немного, Сокол раздел охранника, переоделся в камуфляжную форму, ощупал карманы и нашел пластиковую карту и связку ключей.

– Выпускаем мутантов, создаем неразбериху, – предложила Аня.

– Не советую. Многие неразумны и попросту нас сожрут…

Не успел он договорить, как в операционную ввалился Шакил с автоматом в лапах, завертел головой. Его стеклянный взгляд остановился на мертвом весельчаке, манкурт взревел.

Аня метнулась к стенке, нажала на спусковой крючок – осечка!

Реакция у мутанта была отменная – он рухнул на пол и открыл огонь из положения лежа. Выбивая крошку, по бетонному полу зачиркали пули. Зазвенело разбитое стекло. Сокол перевернул операционный стол вместе с лотком – посыпались скальпели, один запутался в волосах Тундры, лежащей ничком. Аня прыгнула за поваленный стол. От пули он вряд ли спасет, но так ее хотя бы не видно, и есть шанс, что мутант не сможет прицелиться.

Выглянув, Аня выстрелила – манкурт взвыл от боли и прекратил огонь.

Он был жив и держался за простреленное плечо. Прицелившись, Аня выстрелила ему в голову, наконец перевела взгляд на Сокола: он сидел, подтянув колени к скрещенным на животе рукам. На полу растекалась лужа крови.

– Дай гляну.

– Пустое, – Сокол оттолкнул ее. – Хана мне. Уходи.

Легко сказать «уходи». Через минуту-другую начнется приступ мигрени, и Аня будет не боец. Она рассчитывала, что Сокол выведет ее. Теперь же она должна его вытаскивать.

– Вали отсюда, дура! – заорал Сокол. – Помощь приведи, если не хочешь меня бросать.

Аня понурилась. Смысл? Через пару минут приступ мигрени свалит ее с ног.

– Ты на мне жениться обещал, так что держись.

Будь что будет! Сидеть и ждать смерть – самый неразумный выход. Надо идти, пока ноги ходят, дальше действовать по ситуации. Кольнуло в висок. Началось. Аня взяла пистолет и нож, найденный у Шакила, второй ствол оставила Соколу.

Надо было бежать и искать помощь, пока она еще может это делать.

Резервный генератор не был неожиданностью, Арамис с самого начала что-то такое предполагал. Они отыскали щитовую, обрубили электричество, свет мигнул и вспыхнул вновь, не так ярко, правда.

Дым, который принял эстафету командования у Моджахеда, был сам не свой, Нико и вовсе производил впечатление полоумного, и еще выли заключенные – так яростно, как могли бы выть и верещать звери в виварии, почуяв запах вивисектора. Арамис приказал себе следить и за мутантом, и за военным.

У него была своя цель – отыскать Сокола.

Пока что база выглядела как тюрьма или воинская часть – ничего подобного концлагерю в его, Арамисовых, представлениях. Но атмосферка тут была… понятно, почему Дыма, телепата, пришибло.

Никто не знал, что делать, когда база будет обесточена – решили действовать по обстоятельствам. Осведомителя Марьяна отпустила, Рикки осталась внизу, и Арамис не понимал, как они будут ориентироваться в здании, не по схеме же Нико! Марьяна, кстати, уставилась на лампочку, разгоревшуюся оранжевым тусклым светом.

– Что дальше, Кузя? – спросил Моджахед.

Он тоже верно оценил адекватность командира. И тут Дым будто очнулся, тряхнул головой, улыбнулся с большой долей безумия:

– Я знаю, где сестра. Кажется, Арамис, с ней твой Сокол.

В этот момент Арамис простил ему все, даже Марьяну (это Дым думал, что все спали, Арамис спал чутко, что тот Штирлиц, и уловил миг, когда парочка скользнула в кусты).

– Нам надо пересечь двор, попасть в коридор первого этажа и спуститься на нижний сектор. Аню держат там. И… с ней нехорошо.

Они выбежали во внутренний двор – квадратный, вдоль одной из стен – вольеры с беснующимися мутантами. Тут Нико побледнел, и Борову снова пришлось хватать его и тащить – на этот раз, закинув на плечи, как мешок с картошкой или тушу барана. Дым вел вперед уверенно, будто сто раз ходил этим путем. Двор никем не охранялся – стратегия сработала, все выбежали на стену отражать внезапный гон.

Невысокое здание окружало внутренний двор в лучших латиноамериканских традициях. К счастью, дверь была не одна, а Дым чувствовал, куда идти. Марьяна подскочила к одной из клеток и прикладом винтовки сбила замок. Наружу вырвалось существо, подобных которому Арамис еще не видел в Зоне: оно находилось на середине трансформации из человека в неведомую фигню. Это была самка – три ряда грудей ясно указывали на половую принадлежность – плечи и руки все еще от гоминида, морда удлиненная, с хоботом, как у тапира, ноги тонкие, хитиновые, две пары. Самка блестела живыми голубыми глазами и, судя по всему, паниковала. Арамис надеялся, что Нико возьмет ее под контроль, но сил мутанта на это не хватило, и несчастная тварь, вереща, подпрыгнула и забегала по сетке, заменяющей потолок, вниз головой.

Вперед. Не смотреть.

Дверь. Коридор. Светлые больничные стены, пусто.

Благодаря своему чутью Дым выбрал правильное направление, и команда ссыпалась по лестнице вниз, в подвал.

Здесь все было по-другому, витал еле уловимый запах лаборатории, и стояла мертвенная тишина. Очнулся Нико. Боров поставил мутанта на ноги.

И Арамис впервые понял, как это – когда в твой разум вторгаются.

Он будто кино смотрел, хорошее, в высоком разрешении. От лица одного из охранников.

О неприступную бетонную стену бились волны Гона. Вид сверху: несчетные тысячи мутантов, стреляешь будто в воду, будто волны пытаешься высечь. Одного уродца снял, на смену приходит трое других. Ступают по трупам, затаптывают тела, уже лезут вверх, как цепляются за бетон – черт их знает, может, присоски на руках.

– Огонь!

Огонь. Патроны можно уже не экономить. Что им в головы взбрело, что ими движет? Место такое – Зона, здесь за Периметр не выйдешь, да и внутри… вон, Елизар на днях спустился в подвал, а там паутина дьявола – вляпался, орал, пока ноги не отсохли, и потом орал, нашли, в лаборатории паутину со спины срезали, а все одно – усох, умер. Вообще после Выброса опасно, но бывает, аномалии и просто так, среди недели, появляются, будто притягивает их что.

Вот как этих уродов.

Даже не кричат. Сопят сосредоточенно, будто кобель, на суку лезущий.

А между прочим, не на суку – на стену.

Кровососы, мелкая нечисть вроде белок, вырвиглотки, няшмяши, пузаны и зомбаки – всякое, присмотришься – не забудешь.

А говорила мама: поступай в институт.

Волна за волной, пока держится стена, пока стоит база, но – надолго ли?

Арамис тряхнул головой, прогоняя наваждение. Он по-прежнему был в пустом коридоре, рядом – друзья, прислушивается Дым, пытается идти Нико, и откуда-то доносится женский крик. Услышав его, Дым поменялся в лице и рванулся вперед – как понял еле поспевающий за ним Арамис, на помощь.

Коридор казался бесконечным. Белые стены давили на виски, низкий потолок заставлял пригибаться. Аня шла, подволакивая ноги и держась рукой за стену. Стена была склизкой, как старое мыло. Колени подкашивались. Лампы под потолком гудели и мигали, от чего головная боль только усиливалась.

Нож Аня несла в руке, пистолет сунула в карман халата. Все-таки врачебная одежда не совсем годится для скрытого ношения оружия: карман отвис и болтался где-то в районе колена, пистолет больно ударялся о коленную чашечку. Быстро его оттуда не вытащишь, чай не кобура. А нож практически голой женщине спрятать некуда.

Хотя, учитывая, что халат заляпан кровью, маскировать оружие нет особого смысла.

Нож, кстати, был хороший. Старый добрый «Кабар» морской пехоты США. Нестареющая классика с деревянной ручкой и пятнадцатисантиметровым клинком формы «боуи». Эх, знал бы покойный полковник Боуи, как гениальное изобретение спустя полтора столетия после его гибели послужит делу человекоубийства.

А всего-то делов – сделать кончик клинка в форме акульего плавника, чтобы острие было на одной оси с рукояткой – и колющие удары становятся в пару раз эффективнее; а заточенный верхний край «плавника» позволяет делать вспарывающие движения, не разворачивая нож в руке. Толстый же обух – гарантия того, что клинок не сломается даже при рубящих ударах. Да, тяжеловат. Да, называют «заточенный ломик». Зато надежно.

Аня думала о ноже, чтобы отвлечься от головной боли. Такая себе разминка для мозгов: переставляй ноги, вспоминай ТТХ оружия и старайся не обращать внимания на пульсирующий под черепом огненный шар, от которого скоро глаза закипят, а из ушей повалит пар…

Ну все. Вот и дверь. Железная, мерзкого фисташкового оттенка. Шлепая босиком по бетонному полу, Аня подошла к двери, приложила ухо к металлу. Тихо. Эх, было бы зеркальце – подсунуть под дверь… А еще лучше микрокамера на световодном шнуре, засунуть в замочную скважину.

Мечтай-мечтай, подруга! Главное, чтобы дверь была не заперта.

Аня очень аккуратно налегла на дверную ручку, она – ура! – послушно повернулась. Дверь без скрипа открылась. Аня осторожно заглянула внутрь. Темное помещение, видимо, караулка. Вроде никого. Теперь – шагнуть внутрь.

– Стоять! – раздался женский голос. – Не двигаться!

Твою мать. Как глупо вышло.

Яна, она же Пани, которую доводилось видеть раньше, сидела за столом, закинув ноги в берцах на его поверхность и откинувшись на спинку стула. Наверное, дремала. Или выжидала. При появлении Змеи Яна проворно приняла вертикальное положение, выхватила правой рукой пистолет, а левой – длинный фонарик-дубинку «Маглайт» и приняла классическую позу стрелка: ноги на ширине плеч, пистолет в вытянутой правой руке на уровне глаз, левая рука с фонарем тыльной стороной ладони поддерживает запястье правой. Этот метод еще называют «фэбээровским».

– Оружие на землю! – рявкнула Яна.

Аня послушно выронила нож и постаралась развернуться так, чтобы оттопыривающийся под весом пистолета карман халата был не так заметен.

– Руки за голову! – продолжала командовать Яна.

Аня медленно подняла руки. «Ну, стерва, подойди поближе, давай», – мысленно позвала она охранницу. Яна начала приближаться. Слишком осторожно. Взять ее под контроль не получалось – кончились силы, и теперь Аня молилась, чтобы приступ подождал, потому что тогда она гарантированно погибнет.

А ведь там, в палате, сейчас истекает кровью Сокол. И башка болит все сильнее.

Ну, еще полшажочка!

Яна сделала нужные полшага – и Аня бросилась вперед, уклоняясь с линии огня и хватая пистолет двумя руками. Грянул выстрел, в замкнутом помещении похожий на взрыв гранаты. Аню будто доской ударило по ушам, но пистолет она не выпустила. Благодаря ее захвату, затвор не смог откатиться назад и выбросить стреляную гильзу, и, естественно, пистолет заклинило – причем отказ был самый неприятный, так называемый «дабл-фид», его не устранишь простым передергиванием затвора, надо сначала вытащить магазин, потом выковыривать гильзу и застрявший патрон…

Яна это поняла и поступила самым рациональным образом: выпустила бесполезный пистолет и ударила Аню фонарем-дубинкой. Аня же, прекрасно понимая, что сильнее всего бьет дальний конец дубинки, стремительно сократила дистанцию – «Маглайт» проехался по плечу – и врезала трофейным пистолетом (даже заклинивший, он сохранял все функции кастета) Яне под дых. В солнечное сплетение не попала, но Яна все равно согнулась с сиплым вздохом и выронила фонарик.

Аня решила добить противницу ударом по голове – но пистолет вдруг предательски выскользнул из потной ладони. Яна успела попятиться. Аня сунула руку в карман халата и начала искать там свое оружие. Яна бросилась вперед, вцепилась в запястье Ани – сначала обеими руками, а потом и зубами. От неожиданности Аня взвизгнула, выронила свой пистолет (уже второй за три секунды, нет, что-то надо с этим делать!) и, схватив Яну за волосы, отшвырнула ее на пару метров.

Та упала как кошка – на все четыре конечности. А когда выпрямилась, в руке охранницы сверкнул нож. И не какой-нибудь там перочинный ножичек, а «Сог-Пентагон», обоюдоострый кинжал, одно лезвие простое, второе – серрейторное, страшная вещь в ближнем бою.

Драться голыми руками против ножа – занятие неблагодарное, чтобы не сказать – идиотское. Аня попятилась. Выроненный пистолет лежал как раз между двумя женщинами. Нагнешься – получишь укол в затылок. «Кабар» валялся возле двери, за спиной Ани. Обернешься – и получишь удар в спину.

«Маглайт»! Прямо под ногами! Это шанс. Маленький, но шанс.

Аня босой ногой нашарила фонарик, чуть катнула его вперед (Яна тем временем начала приближаться, уверенная в своей победе), подцепила фонарь пальцами ноги снизу и футбольным ударом отправила в лицо Яне. Не попала – сука успела уклониться от летящего фонаря-дубинки – но выиграла полсекунды.

Этого хватило, чтобы сделать кувырок назад и подхватить «Кабар».

Вот теперь мы поговорим на равных!

Ножевой бой – сродни азартной игре. Да, скорость и мастерство играют свою роль. Но шанс, удача, фарт не менее важны. Поэтому так мало в мире мастеров ножевого боя: слишком высока цена ошибки, слишком велика смертность в этом ремесле. Но Аня училась у лучших. Школа, в которой она занималась, не имела названия и древней истории: смесь европейского фехтования с цыганскими и уголовными хитростями, без всякой филиппинской зауми.

Просто и надежно.

Непонятно было, к сожалению, где занималась Яна. Увидев, что у Ани в руке тоже появился нож, Яна развернула свой кинжал клинком к себе, обратным хватом, и приняла закрытую позицию – левая нога впереди, левая рука страхует шею и лицо, правая, с напряженным локтем, готова ужалить коротким уколом.

Аня же, напротив, встала почти в классическую фехтовальную стойку, правую ногу вперед, корпус развернут под сорок пять градусов, «Кабар» удерживается диагональным хватом, кончик клинка отслеживает перемещения противника.

Плохо было то, что Ане приходилось драться босиком. Наступит охранница своим берцем – и считай, бой проигран. Можно было, конечно, сорвать с себя окровавленный халат и намотать на левую руку – но, во-превых, на это нет времени, а во-вторых, чисто психологически драться голой гораздо тяжелее.

Яна начала двигаться, по-кошачьи переступая чуть влево. Аня сместилась симметрично; противницы кружили по помещению, будто две львицы перед прыжком.

Бить первым – означает, воспользоваться преимуществом внезапности. Но в то же время бить первым – первым же и раскрыться для контратаки.

Выжидать – терять инициативу. И драгоценные секунды для истекающего кровью Сокола.

Аня сделала шаг-подскок, обманно кольнула Яну в лицо и, присев в глубоком выпаде, полоснула противницу по ноге, целя в бедренную артерию. Прием «пассата сото», классика.

Яна успела среагировать, забрала ногу и контратаковала уколом в правую руку. Аня успела отдернуть ее и в свою очередь полоснула по запястью Яны. Удачно: брызнула кровь. Но не получилось задеть сухожилие: Яна нож не выронила и даже не переложила в другую руку – значит, легкий порез.

Теперь в атаку пошла Яна. Все-таки обратный хват имеет и свои достоинства (защищает предплечье) и свои недостатки (сильно сокращает рабочую дистанцию). Аня легко парировала несколько уколов, поднырнула под размашистый рез по горлу и попыталась достать Яну уколом в печень. Но Яна это предвидела: перехватила руку Ани за рукав халата и нанесла простой, как три копейки, «молотковый» удар в лицо. Аня только успела схватить Яну за запястье бьющей руки.

Так они и сцепились, лицом к лицу, на расстоянии поцелуя, судорожно удерживая друг друга за вооруженные руки.

В шахматах такое положение называется цугцванг – когда любое твое действие только ухудшает твою позицию. Попытаешься атаковать – упустишь руку противника. Попытаешься забрать нож – можешь потерять свой.

И Аня поступила нешаблонно. Коротким резким ударом лбом в переносицу она отправила соперницу в легкий нокдаун. Даже оглушенная, Яна не выпустила рукав халата (видимо, охранницу хорошо тренировали), но Аня рванулась, халат затрещал, на пол посыпались пуговицы, и рука наконец-то обрела свободу. Два быстрых укола – в бок и в плечо, диагональный рез, на обратном движении – хитрый рывок клинком, известный как «вьетнамская запятая».

На черной униформе Яны проступила кровь. Охранница зашипела и перешла в наступление. «Пентагон», который был намного легче и маневреннее «Кабара», порхал, как бабочка, и жалил, как пчела.

Аня пропустила два пореза по предплечьям (обычное дело в ножевом бою, ничего страшного, пока речь идет о тыльной стороне, где нет ни крупных сосудов, ни сухожилий) и один неглубокий укол в ногу. В ответ Аня рубанула «Кабаром» наотмашь – и попала по бицепсу Яны.

Рука у той сразу повисла, как плеть, но Яна успела перехватить падающий кинжал и, резко присев, попыталась кольнуть Аню в пах. Аня отбила «Пентагон» своим клинком и врезала Яне коленом в лицо.

Понимая, что проигрывает, Яна пошла ва-банк – со сломанным носом и неработающей правой рукой, охранница полезла в клинч, обхватывая ноги Ани и пытаясь свалить ее на пол.

Это было плохо. Нож в борьбе – чистая лотерея, кто первый успел – тот и воткнул.

Аня не стала сопротивляться падению. Вместо этого она мягко приземлилась на задницу, обхватила Яну ногами за талию и сдавила, пытаясь сломать плавающие ребра. Левую руку Яны Аня схватила своей левой, а правой ловко провернула «Кабар» в пальцах, меняя хват и дважды ударила сверху вниз. Первый удар попал между ключицей и трапециевидной мышцей, но артерию не рассек.

Зато второй пришелся точно в темечко и убил Яну мгновенно.

Аня выбралась из-под трупа. Ее трясло, но, странное дело, голова болела меньше. И порезы почти не кровили.

Побочное действие укола, сделанного перед операцией?

У Яны на поясе болтался ключ-карточка. Аня отстегнула его. Все-таки пошатывало, и во рту стоял противный кислый привкус, да и перед глазами мелькали черные точки – предвестник обморока.

Всю жизнь Аня была атеисткой. А тут взмолилась, обращаясь непонятно к кому:

– Мне нужна помощь. Пожалуйста, мне нужна помощь.

За спиной со скрежетом распахнулась дверь. Аня обернулась, готовая убивать.

На пороге стоял Димка.

Он не сразу узнал сестру: Аня была измученная, в белом, заляпанном кровью халате. Увидев брата, она улыбнулась и начала валиться на пол. Дым бросился вперед, подхватил ее, бережно уложил, принялся осматривать. Ранения были, но не глубокие и не опасные.

– Твоя сестра? – спросил Арамис. – Это она от радости.

Остальные молча толпились в дверях. Кузя, раздвинув мужчин, пропихнулась вперед, опустилась рядом с Аней на колени, проверила пульс. Дым отметил, что они похожи: обе – блондинки, обе – военные. Мечтал когда-нибудь встретить такую же, как Аня? Вот и встретил.

Мысли были несвоевременные.

Из накладной аптечки сбоку рюкзака Марьяна достала пузырек нашатырного спирта, открыла, провела под носом Ани. Та сморщилась, чихнула и открыла глаза.

– Димка. Живой.

– Да уж не мертвый. Хоть в обмороке не валяюсь.

– Это она от радости! – повторил Арамис и оказался как-то слишком рядом. – Здравствуйте, милая леди, меня зовут Арамис. Извините, что так прямо, но не известен ли вам товарищ по имени Сокол?

– Сокол, – ахнула Аня и села. – А я тут в обмороке разлеживаюсь. А он там один. И он ранен, серьезно ранен.

– Где?

– Сейчас все вместе пойдем, – Моджахед остановил рванувшего с места Арамиса. – Аня, вы можете идти?

– Могу, – она встала. – Как ни странно. Я покажу, это дальше по коридору.

Технический этаж будто вымер, но Дым не спешил этому радоваться, как не спешил радоваться встрече с сестрой – да, удивительно, только шансы вернуться домой от этого не выросли: здание по-прежнему охраняется, а время, отведенное под гон мутантов, заканчивается. Нико уловил его мысли и подтвердил: он почти не контролирует тварей, скоро им наскучит умирать под стенами базы, и они разбредутся.

Пора было забирать Сокола и отступать.

Аню пришлось поддерживать – ее шатало.

– Это место надо уничтожить, – сбивчиво, на ходу, говорила Аня, – я сдохнуть готова, только уничтожить. Дети, беременные женщины…

– Мы знаем, – Дым кивнул на Нико, – видишь? Он раньше был обычным парнем, репортером.

– Я догадалась.

– И Рикки твою мы встретили, но сюда не потащили – она сидит в канализации и ждет нас.

– Рикки жива? Как хорошо! Извини, у меня совсем сил не осталось. Но зато цела. Относительно.

За очередной дверью – приоткрытой – их ждала операционная, где кто-то устроил настоящее побоище. На полу валялись двое мертвых мужчин, мертвая женщина, дохлый мутант. И у стены сидел в луже крови бледный парень, направивший на вошедших ствол.

– Сокол! – завопил Арамис. – Друг! Я пришел!

Сокол выдавил бледную улыбку. Арамис кинулся к напарнику, схватил его за плечи.

– Ну-ка не трогай, отойди! – прикрикнула Кузя. – Дай, я посмотрю. У меня диплом парамедика. При таких ранениях…

Она села рядом с Соколом и осторожно отвела его руку, зажимающую рану. Закусила губу.

– Такое чувство, что стреляли давно, уже начало подживать…

– Да, – согласился Сокол. – Кровить перестало. Я думал – все. Я думал, Змея, не сдержу обещания. Но, видишь, выжил. Теперь не отвертишься.

– Ты о чем? – насторожился Дым, держащий вход под прицелом.

– Да так, – отмахнулась Аня, – Сокол мне кое-что пообещал.

– Если он пообещал, то сделает, – пробормотал Арамис, помогающий напарнику подняться.

Нико тронул Дыма за рукав.

«Они расходятся».

– По-моему, мы попали, – честно сказал Дым. – Прорваться с боем мы не сможем, а мутанты расходятся. У нас один шанс: вернуться и выбраться через канализацию. Да и он, прямо скажем, призрачный – все-таки автоматчики на вышках. Но можно попытаться. Так что быстро уходим!

Аня повисла у Дыма на руке:

– Стой! Мы что же, бросим остальных, спасая свои задницы? Дима, я видела все это! Сама пережила!

– Нет времени, – отрезала Марьяна уже в коридоре. – Если за десять минут не уйдем, и нам конец, и им. Обещаю, мы вернемся сюда…

Ее голос утонул в грохоте. Мигнуло освещение, погрузив помещение во тьму. Ругнувшись, Дым споткнулся о распростертый посреди коридора труп. На голову посыпалась бетонная крошка.

– Что за черт? – воскликнул Моджахед, включая фонарик.

– Как мина разорвалась, – предположил Арамис.

– Не, что-то помощнее, – проговорил Боров довольным голосом.

Грохнуло еще раз – стены вздрогнули, но выдержали. На мгновение воцарилась звенящая тишина, взорвавшаяся воплями, визгами, стонами подопытных.

– Видимо, Марьяна, это за тобой, – предположил Дым, улыбаясь и глядя в темноту. – Недооценила ты собственную важность.

– Не факт, – ответила девушка. – Вдруг это приятели Моджахеда?

– Они не успели бы добраться, а авиации у них нет.

Марьяна включила ПДА и улыбнулась от уха до уха:

– Это наши. Пишу им, чтоб поторопились и освобождали заложников.

Боров воскликнул:

– Фак! Девчонка в канализации… ей ничего не угрожает?

– Господи, неужели спасены, – прошептала Аня. – Давайте уже выбираться.

Дым не торопился радоваться. Он слишком хорошо знал историю. Когда русские и американцы наступали, нацисты, ретируясь, убивали и узников концлагерей, и остарбайтеров: то ли уничтожали улики своих преступлений, то ли старались лишить людей последнего шанса. Как бешеный зверь, чувствующий погибель, бросается на все живое.

Сейчас американцы поменялись с нацистами ролями. Хорошо, если они будут озабочены спасением собственных задниц и забудут о заключенных, а если нет? Вдруг газ пустят?

«Здесь этого не предусмотрено, – прошелестела мысль смертельно уставшего Нико. – Они хотят взорвать подземную часть и завалить выход».

Разволновавшийся Дым воскликнул:

– Сколько входов на нижние ярусы?

«Два. Они идут по главному».

Уже возле лестницы, ведущей наверх, Дым остановился и многоэтажно выругался. Да, они, может быть, успеют выбраться. Да, он через время забудет неприятный эпизод. Но Аня будет помнить его всегда, помнить брошенных на смерть, когда спасение было так близко.

– Всем слушать меня, – проговорил он, останавливаясь. – Базу действительно бомбят. Фашисты идут убивать пленных, о нас они не знают. Действуем так: Боров, Моджахед и Чукча охраняют главный вход, остальные прочесывают первый ярус. На нижнем нет транспортабельных подопытных. Затем все вместе уходим через коллектор, как и пришли сюда.

– Или дожидаемся наших, – сказала Марьяна.

Дым высветил ее сосредоточенное лицо.

– Извини, радость моя, нам с Аней пока рано сдаваться властям и давать показания: осталось незавершенное дело. Короче говоря, через двадцать минут встречаемся здесь, потом расходимся. Сокол пусть здесь полежит, Арамис идет с Марьяной, Аня – со мной. Я не знаю плана здания. Сможешь?

– Постараюсь.

– Ходу!

Когда спустились по лестнице, за спиной раздались выстрелы – сталкеры встретили ничего не подозревающих охранников. А потом снова грохнул разорвавшийся снаряд, вздрогнули стены. Дым одной рукой придержал Аню, второй ухватился за перила.

На лестничном пролете он притянул к себе Марьяну, поцеловал и оттолкнул со словами:

– Последний бой – он трудный самый. Мы – налево, вы – направо. Всем желаю выжить!

В просторном темном коридоре царила тишина, только гулко звучало эхо шагов и кто-то еле слышно звал на помощь. Справа и слева были металлические двери. Аня вытащила из кармана пластиковую карту убитой охранницы и сунула в принимающее отверстие – без толку.

– Тьфу ты, этаж обесточен – не получится! Это камеры на четверых, в одной такой сидели я и Рикки.

Забыв об усталости, она заметалась по коридору – луч фонаря, отраженный стальными поверхностями дверей, озарил коридор мечущимися сполохами.

Дым заметил открывающуюся дверь и шевеление впереди, прижал сестру к стене. Это высунулся из своей каморки охранник с автоматом и спросил:

– Янка, что за на фиг происхо…

Договорить он не успел – Дым пристрелил его.

– Должен быть еще один, они парами работают, – прошептала Аня, подбегая к дверному проему, заглянула внутрь: на столе горела парафиновая свеча, заливая воском газету, в пепельнице тлел окурок.

У стены стоял разложенный двуспальный диван.

– Где ж его напарник? – поинтересовался Дым, затаскивая тело в комнату для персонала.

Аня дернула плечами:

– Ушел выяснять, что случилось, и уже вряд ли вернется.

Странно выглядящая в белом окровавленном халате, Аня потянулась к щиткам, где висели пронумерованные обычные ключи.

– Хоть кому-то поможем. В камерах сидят люди, мутанты содержатся в клетках. Идем, я помню дорогу.

Придерживаясь за стену, она побрела по темному коридору, повернула налево, потом еще налево. Дым освещал дорогу и старался отрешиться от реальности, потому что слышать чужое отчаянье было невыносимо.

Следующее отделение напоминало тюрьму: бетонные стены и пол, ржавые двери, из-за которых доносились встревоженные голоса. Аня звякнула ключами, часть протянула Дыму:

– Начинай с десятого. Поторопимся же!

Дым надеялся, что Моджахед и Боров успешно сдерживают натиск охранников, порадовался, что здесь нет персонала, посветил на замочную скважину и вставил туда ключ. Щелчок – дверь отворилась, луч фонарика нырнул в темноту.

Здесь, определенно, кто-то был, но не спешил выходить. Потому что камеру покидали только, чтобы отправиться на опыты.

– Выходите, вы свободны, – проговорил Дым, но реакции не последовало, тогда он добавил: – Это полиция, не бойтесь.

Донесся вздох облегчения, во мраке мелькнул силуэт, и перед Дымом возникли два обритых налысо мальчика-близнеца, изможденных и запуганных.

– На выход, живо, – поторопил их Дым и метнулся к следующей двери, за которой кто-то тоненько причитал.

Здесь содержались молодые женщины, две рванули в коридор, третья так и осталась лежать, отвернувшись к стене.

Следующую дверь пришлось захлопывать – в камере были буйные психи.

Четвертая камера пустовала.

Всего на свободе оказалось десять человек, тех, кому помогла Аня, Дым не считал. Только близнецы бродили за Дымом безмолвными тенями, остальные, опьяненные свободой, рванули к лестнице.

Пошатываясь, подошла Аня, положила голову на плечо брата:

– Не могу больше, силы кончились.

– Идем к нашим, ты героическая женщина.

Возле выхода было столпотворение: освобожденные рыдали и смеялись на десятки голосов, Боров и Чукча согнали их на лестничную клетку, чтоб не мешали, а сами сосредоточенно смотрели на распахнутую дверь, возле которой угадывались распростертые тела охранников. На улице грохали автоматы, ревели мутанты, которые не успели убежать, стрекотал вертолет, и механический голос предлагал защитникам базы сдаться.

Марьяна уже вернулась и с сумасшедшей улыбкой пялилась на дверь. Дым положил ей руку на плечо:

– Передаю командование тебе. Мы с Аней и Нико уходим через коллектор.

Стряхнув оцепенение, Марьяна коснулась его:

– Подожди. Возьми аптечку, вам пригодится. Вот.

Пока Дым укладывал ее в рюкзак, Кузя принялась раздеваться, никого не стесняясь. Передала вещи Ане, накинула халат и сказала:

– Мирного вам неба! Дым, встречаемся в баре «Челноки» ровно через три дня в обед. Слышишь?

Дым обернулся, прищурился на луч фонарика и кивнул.

Арамис проводил взглядом силуэт Дыма, перехватил автомат поудобнее и сказал Марьяне:

– И все-таки у нас получилось. Люди!!! У нас получилось.

Механический голос еще раз предложил сдаться, Марьяна стянула халат, оставшись в трусах и спортивной майке, высунулась из укрытия и замахала им, как белым флагом. В другой руке она держала ПДА, по которому переписывалась с сослуживцами и, видимо, предупреждала их, чтоб не стреляли по своим.

Минут через десять на плацу появились люди в черных шлемах, обвешанные разгрузками, с короткоствольными автоматами. Марьяна вернулась в укрытие, привалилась к стене и рассмеялась, запрокинув голову.

Глава 17 За Периметром

Марьяна правильно рассчитала: допросы и все прочее заняли три дня, после чего Арамис, заехав к себе в цивильную квартиру за «пропуском», рванул в Зону. Денег осталось под завязку – десять штук «деревянных» – впритык на «пропуск».

На этот раз он был один – Сокол задержался в больнице, врачи не могли решить, делать ли ему операцию, чтоб достать пулю.

Как и все сталкеры, Арамис шел в Зону налегке: никакой снаряги, никакого оружия, старенький вещмешок с консервами, фляга с коньяком – и все богатство. Так было принято: оружие оставалось в Зоне.

Возле красно-белого шлагбаума Арамис задержался, прищурился на солнце, глянул на ПДА: начало двенадцатого, швырнул в придорожную пыль пятак – на удачу, и лишь тогда постучал в серые мощные ворота пропускного пункта.

Клацнул засов, и в открывшееся окошко высунулся знакомый охранник – длинноносый лопоухий Мамонт. Завидев Арамиса, он кивнул, и ворота со скрежетом распахнулись.

– Героям вход бесплатный, – проговорил Мамонт, пожимая протянутую руку. – Подумать только, у нас под носом, под нашей охраной – и концлагерь. Молодцы вы, мужики. Кореш как?

– Сокол-то? Оклемался почти, – улыбнулся Арамис и невольно хлопнул себя по карману, где хранился «пропуск».

Неплохо сэкономил, можно гульнуть и всю компанию пивом угостить. Кроме Нико, конечно. Мутанта вряд ли в бар пустят.

– Кофе будешь? – заискивающе предложил Мамонт, намекая, что неплохо бы обсудить случившееся – ему хотелось услышать рассказ свидетеля.

Арамис приложил руку к груди:

– Извини, брат, но меня ждут, не хочу опаздывать. На обратном пути обязательно зайду.

Мамонт вздохнул и обиженно оттопырил губу, Арамис помахал ему и зашагал по асфальтовой дороге, жадно принюхиваясь и присматриваясь к Зоне. Вот он и вернулся домой. Подумать только, его пару дней не было, а истосковался, как малыш по мамке, как наркоман по дозе, как влюбленный по девушке.

Ну, здравствуй, здравствуй, Зона! Арамис свернул на тропинку и побрел вдоль зарослей шиповника, спугнул греющуюся на солнце ящерку, бросил перед собой гайку с тряпичным белым хвостом, замер.

До «Челноков» он добрался за полчаса. Потягиваясь, остановился напротив одноименного бара, где поблекшую надпись «Продукты» переделали в «Поди ж ты», кивнул мрачному сталкеру на пороге и по скрипучим ступенькам поднялся на порог, столкнул кусок отвалившейся штукатурки.

Бар «Челноки», или «Поди ж ты», – единственная константа изменчивой Зоны. Здесь начинаются и заканчиваются маршруты. Тут собираются и утомленные Зоной сталкеры, и те, кто полон сил в предвкушении новых свершений.

Выбритый до синевы армянин протирал бокалы, его толстый брат резался в нарды с приятелем.

Интересующая Арамиса компания сдвинула два стола. Кузя, Дым и Аня сидели спиной к выходу, Боров и Моджахед – по бокам. Чукча что-то увлеченно рассказывал, руки его порхали над наполовину пустой кружкой пива, и он заметил Арамиса, только когда тот зашагал к столу. Раскосые глаза округлились, тонкие губы тронула улыбка.

Все тотчас смолкли и обернулись.

– В кои-то веки ты не опоздал! – оценил Боров подвиг Арамиса.

Заказав себе пиво, Арамис уселся рядом с Чукчей, выловил у него из тарелки кусок мяса и отправил в рот, отчитался:

– Допрос окончен, я свободен, безумно рад вас видеть и готов к подвигам. Что у нас по плану? Спасти принцессу, – он подмигнул Ане, – из заточения или всего-навсего победить Черного Властелина? Кстати, Кузя, что с властелином?

Марьяна развела руками:

– Двадцать человек взяли на базе живыми, среди них пять иностранных агентов и трое гражданских. Все в СИЗО, ведется следствие. Благодаря нам… Да что уж там, вам – узники уцелели. Рикки вернулась домой, хотя очень сопротивлялась.

– Имеет место международный скандал, – вставил свои пять копеек Моджахед.

– Сейчас к базе никого не подпускают, – дополнил Дым. – Там вояк, как муравьев. Ищут, рыщут, расследуют. Про нас с Аней спрашивали?

– Да столько всего спрашивали – голова кругом. Я ж толком ничего не знаю, сказал, помощники ушли по своим делам, а что?

Дым плотоядно улыбнулся и притянул Марьяну к себе.

– Осталось раздать сестрам по серьгам и наказать тех, кто продал нас на опыты, эти люди живут в моей квартире, проедают мои запасы. Арамис, на тебя вся надежда. Нам надо выбраться из Зоны, а потом вернуться. Устроишь?

– Да не вопрос. Нас с Соколом теперь все любят. Марьяна, прикинь, с меня даже «пропуск» не взяли.

Девушка вскинула брови:

– Чудеса, да и только. Но думаю, это временно. У тебя ж машина есть?

– Ну да, старенькая «девятка».

– Нам не понтоваться, нам тушки в пространстве перемещать, – улыбнулась Аня. – Надо наказать подонков. Да и Сокола повидать бы, он обещал на мне жениться.

Арамис присвистнул:

– Ну ладно, тебе я доверяю. На тебе можно. Так что, есть у вас план?

Дым воровато огляделся, склонился над столом и прошептал:

– Твоя роль будет заключаться в следующем…

Эпилог Отмщение

Район, где некогда обитал Дым, идеально подходил для велосипедистов: тут имелись специальные дорожки, и беззаботный Наган, ничего не подозревая, нарезал круги по кварталу.

Дым в униформе дворника самозабвенно скреб асфальт веником, надеясь, что респиратор поможет ему сохранить инкогнито. Сокол с Аней целовались на лавочке, имитируя влюбленную парочку. Для маскировки Аня надела рыжий парик и уродливые очки в пол-лица а-ля стрекозиные глаза.

Арамис припарковался на выезде из двора и не вылезал из своей «девятки» бутылочного цвета.

Дым нервничал. У него потели ладони, сердце заходилось, и если пару дней назад он мечтал о возмездии, то теперь понял: возвращение долгов – задача отнюдь не приятная. Но он должен отомстить даже не за себя, жизнь все-таки удалось сохранить, а за ужасную смерть Алана. Дым обязан обезопасить людей, которых Наган предаст в будущем.

Он второй день наблюдал за своей квартирой, которую разделили Капуста и Наган, и, когда убедился, что жена Нагана на работе, а Капуста укатил с семьей на юг, решил, что пора действовать.

Накатавшись, Неганов наконец взял курс на подъезд, спешился, пропуская бегущего за мячом ребенка. Аня тотчас отлипла от Сокола, и они направились на перехват. Дым интенсивно заработал веником, перемещаясь к подъезду.

Наган не узнавал их. В его мыслях они давным-давно были мертвы. Входя в подъезд, Сокол толкнул Нагана, приложил руку к груди. Аня в это время отвернулась, чтоб не спугнуть жертву.

– Извините, вы – Виталий Неганов? – поинтересовался Сокол. Наган стянул велосипедный шлем и уставился с интересом:

– Мы знакомы?

– Со мной – нет, но с этой девушкой…

Аня повернулась. В этот момент Дым был метрах в двадцати от заклятого врага и заметил, как он дернулся, будто рыба на крючке, но Аня взяла его под контроль, и он замер столбом.

– Привет, уродец, – проговорил Дым, проходя впереди него и оглядывая двор.

– Иди в квартиру, мы двигаемся за тобой. И не смей сбегать.

Наган послушно поплелся к грузовому лифту, остановился, дожидаясь своих палачей. Аня надавила на кнопку, и лифт поехал вверх, а Дым прикоснулся к сознанию врага: охваченные паникой мысли метались, Наган отказывался верить в происходящее и желал себе скорейшего пробуждения.

В квартире захватчики сделали перестановку и перекрасили стены прихожей в розовый.

– Быстренько вы освоились, – зло бросила Аня. – Теперь мы идем в кабинет, ты берешь лист и пишешь предсмертную записку. Вперед.

Неганов открыл рот и тотчас его захлопнул. Он хотел возразить, оправдать себя, свалить вину на Ленку или еще на кого, солгать, что он лишь выполнял приказ: Дыма списало начальство.

– Да-да, – проговорил Дым. – Вижу, что ты раскаялся. Взывать к твоей куцей совести нет смысла. Ты отлично знал, на что нас обрекаешь. Квартира, конечно, важней жизней каких-то придурков.

Неганов послушно принес белый лист формата А-4 и ручку. Аня уселась на тумбочку, Дым прошагал к своему компьютеру (он стоял в кабинете, где и раньше), скинул униформу, утрамбовал в рюкзак и включил звук погромче. Хорошо, Наган не удалил его музыку, и тяжелого рока было с избытком.

Вскоре сюда пришел и Наган, уселся, бездумно уставился на пока еще белый лист.

Аня оперлась о стол и сказала:

– Пиши: я, Неганов Виталий, прошу винить в моей смерти Капусту… Правильно. Пиши его фамилию, имя, отчество. Вот так, молодец. Продолжай с новой строки…

Дым прочел его мысли и дополнил:

– Являясь командиром специального подразделения «Вихрь», мы с вышеуказанным гражданином вступили в сговор с представителями враждебных государству структур. Пиши фамилии посредников… Вышеперечисленным гражданам мы поставляли людей для экспериментов, которые проводились в секретной лаборатории аномальной Зоны. В результате наших действий пострадали: вписывай нас с Аней… Ага, дальше: а так же без вести пропавшие Артюхов, Величко, Никифоров, Ремезов Алан… Видишь, Наган, я все знаю. Продолжай: вышеназванные граждане, вероятнее всего, погибли. Теперь пиши, что решил покончить с собой из-за мук совести, а так же под влиянием шантажа подельника. Мо-ло-дец! Закончи так: прошу реабилитировать пострадавших и наказать Капусту. Да, будем считать, что ты искупил вину.

У Ани начался приступ. Потирая висок, она вытаращилась на Дыма:

– Так те парни…

– Наган с Капустой их продали, как и нас. И еще многих продали бы, не вмешайся мы. Давай, Виталя, заканчивать: нахожусь в трезвом уме и твердой памяти и прошу вернуть квартиру законным владельцам, если они еще живы.

– Да, такие хоромы жалко терять, – проговорил из соседней комнаты Сокол, делающий обход.

– А теперь, Наган, ты возьмешь табельный пистолет и застрелишься, – прошептала Аня, покусывая губу – ей было очень больно. – Исполняй.

Наган глянул на нее с ледяной ненавистью, поднялся и зашагал к сейфу.

– На твоем теле не будет следов насилия, – сказал Дым со злорадством. – Все подумают, что, наверное, не так плох был Неганов, совесть в могилу свела.

Неганов достал пистолет из сейфа и сунул в рот. После того, как грянул выстрел и Наган упал, заливая кровью ламинат, Дым врубил музыку на всю громкость, рассчитывая, что очень нервные соседи снизу, которые все время дома, прибегут на разборку и вызовут полицию. Вдвоем с Соколом они под руки вывели Аню и, не запирая дверь в квартиру, спустились на лифте во двор, где ждал Арамис в припаркованной «девятке».

Никто не обратил внимания на странную компанию с подвыпившей девушкой. Усевшись позади, Аня уколола себе обезболивающее и стиснула зубы – оно помогало слабо. Сокол смотрел на нее влюбленными глазами и гладил по голове.

Дым провожал взглядом проплывающие мимо машины и ловил себя на мысли, что безумно хочет увидеть Кузю-Марьяну, оставшуюся в Зоне, мысленно поболтать со славным парнем Нико. Чечня будто стерла часть его души, и он смотрел жизнь, как черно-белое кино. Зона же вернула ему способность сопереживать. Мало того, за охраняемым Периметром он чувствовал ярче, и его влекло туда. И он понимал, что будет возвращаться в Зону снова и снова – чтобы понять ее и, если получится, отблагодарить.