Дорога вилась вдоль речки Лютога, быстрой, спорой, выгрызающей год от года себе немалый кусок земли и сужая дорогу, заставляя её прижиматься все ближе и ближе к крутому, каменистому боку сопки. Еж еще помнил времена, когда от реки до сопки места было – хоть деревенский праздник устраивай с танцами и ярмаркой. Сейчас дорога сузилась, стала всего в две колеи, только-только разъехаться встречным телегам, и то одна будет шкрябать боком каменистый склон, а колеса второй то и дело нависать над пропастью, неглубокой, максимум у самой высокой точки дороги на Черно-гору локтей в шестьдесят, но людям и меньшего хватает, чтобы разбиться. Особенно в темноте.
Солдаты, ведшие под уздцы лошадей, запряжённых в телеги, освещали себе путь факелами. Почему-то все, и солдаты, и деревенские, были уверены, что огонь отпугивает змеевиков. Оборотни не развеивали их глупые предрассудки, понимали, что людям при свете факелов просто не так страшно. Хотя самим боевым легче было идти в полной темноте, не так напрягает глаза, заставляя их постоянно перестраиваться.
Ирбис шел возле первой телеги, нагруженной ранеными и бредящими деревенскими. Он периодически чуть отставал и прислушивался к звукам, впрочем, Лютога старалась, все заглушала своим рокотом. Волк забрался наверх по склону, где каменистый уступ широкий, как полка, и шел там, с высоты высматривая угрозы. Но пока было чисто, хотя что-то шкрябало где-то в печени, заставляя прислушиваться и коситься на каждый шорох.
Вот опять, чуть шуркнуло, как будто сотня шелковинок пошла маршем, и тут же стихло. Еж поднял руку вверх, призывая остановиться. Волк заметил его жест и спрыгнул вниз со скалы, хватая лошадь, запряженную в первую телегу, под уздцы. Солдат, который как раз вел эту телегу, попытался возмутиться самоуправством, но замер, заметив слишком клыкастую улыбку Волка. Оценил её и замер, подчиняясь жесту оборотня:
– Шшш, – палец у клыков Волка был красноречивым.
Остановились, замерли и остальные четыре телеги. Женщины попытались загудеть, завозмущаться, но осеклись под взглядом Ирбиса – тот промчался вдоль всего строя телег, останавливаясь у последней, в которой ехали дети:
– Шшш, играем в молчанку. Знаете такую игру?
Детские головки только согласно кивнули, никто не проронил ни звука. Самым маленьким старшие дети ладошками для верности закрыли рты. Стало очень тихо, только три десятка испуганных сердец выводили свою неумолчную мелодию.
Еж прислушивался.
Изредка прядали ушами лошади, чуть скрипели телеги. Дышали загнанно люди.
И вновь шелковинки пошли строем. Тихо-тихо, клац-клац-клац, где-то далеко, еще неопасно. Клац... И стихло вновь. Только Ежа этим было не обмануть.
Он забросил на телегу с детьми свой мешок, туда же отправился его плащ. Принял у Ирбиса пару копий и тут же распорядился:
– Гоните что есть сил, я его задержу. Ир, помни – до излома дороги, потом назад. Понял?
– Помню, – отозвался оборотень, сверкая грустными карими глазами. Объяснять, кого задержит Еж, ему не нужно было, сам опознал мерзкое клац-клац-клац. – Ну, детишки, держимся крепко за борта и не орем.
Он помчался обратно, к первой телеге, по пути раздавая приказ:
– Гнать что есть мочи, не жалеть лошадей. До самого града не останавливаться!!!
Телеги с трудом в гору стали набирать скорость, уезжая прочь, а Еж остался один на дороге – тихое клац-клац-клац уже превратилось в топот множества ног. Пескожил, высотой в рост человека, длинный, локтей тридцать, с множеством хитиновых ног, блестевших от яда, выбрался наконец-то на дорогу из пропасти, где до этого прятался, и понесся прямо на Ежа. Тот успел рассмотреть и хитиновый покров пескожила, коричневый в грязных серых пятнах, и пасть, готовую пыхать огнем, и множество желтых, вызывающих отвращение ножек, за которые пескожила прозвали сороконожкой. Более продвинутые маги говорили, что пескожил никакая не сороконожка, а подкласс многоножек, но попавшим под остроконечные когти, которыми заканчивались ножки пескожилов, было как-то все равно, сколько ног у сколопендры. Чтобы умереть, хватало и одной.
Пасть пескожила стала открываться... И в последний момент Еж отскочил прочь, уходя в сторону огненного залпа, несильного, кстати, пескожилы, однако, не драконы. Набравшая приличную скорость тварь сразу остановиться не смогла, так что Еж галантно пропустил вперед даму (а судя по скромному раскрасу и капелькам яда с причудливым ароматом горького миндаля это была молоденькая самочка) и, ускользнув от попытавшихся захватить его мандибул, запрыгнул пескожилу на спину. С трудом удержался, и то благодаря копью, которое вошло четко между хитиновыми чешуйками, прикрывавшими все тело пескожила. Самочка под его ногами дрогнула, многочисленные ножки её подломились – Еж все же достал до нервного узла, сейчас управляющего телом. По падающей, заваливающейся на бок туше, он помчался вплоть до хвоста, в каждый зазор между пластинами вгоняя по своей игле с ядом – пескожилы страшные твари, лишенные сердца и с рассеянной нервной системой. Один узел уничтожишь, другой быстро перехватит управление на себя. Самочка еще подрыгалась, подергала судорожно ногами, но окончательно упокоилась, когда клинок Ежа снес ей головную часть с пастью и огнежелезой. Магией он отправил тушу вниз, в пропасть, чтобы не загораживала дорогу.
Опустил меч, не вытирая его и не убирая в ножны. Прислушался, пытаясь не обращать внимания на стук копыт, бешеный скрип телег и вой женщин. Тихого и мерзкого клац-клац-клац больше слышно не было. Он уже было решил, что опасность миновала, как...
Земля под ногами еле заметно задрожала, Еж еще успел крикнуть вслед телегам:
– Стоооой!
Но первая телега, на которой ехали раненые деревенские, влетела в открывшуюся аккурат на её пути огромную кротовину. Крики, стоны, возгласы: “Тпрууууу, стоять, плешивая!!!”, плачь детей и вой баб заполонили ночь, мешая сосредоточится. Еж, мчась вперед, в который раз подумал, что ненавидит людей – вечно там, где нужно молчать, они орали и мешали выполнять свою работу. Из кротовины, поверх телеги, ломая её и убивая не успевших выбраться людей, выполз змеевик, усиливая возникший хаос.
Еж рванул на тварь, поудобнее перехватывая новое копье – он его подхватил с телеги, где ехали дети. По пути рявкнул Ирбису и Волку:
– Детей на скалы! Туда змеевику ходу нет!!! – Копье уже влетело змеевику в пасть, мешая плеваться ядом. Впрочем, Ирбис и Волк тоже успели всадить парочку копий.
Солдаты спешно стаскивали с телег неходячих раненых, тащили на руках, а то и волоком в сторону скалы, деревенские же озирались, мешались, усиливая неразбериху.
Из мужиков первым ожил и бросился к телеге с детьми Янош, почему-то бледный и хватающийся за голову. Стал помогать закидывать детей на безопасные скалы, где их подхватывал за руки Волк и подтягивал к себе. Рядом шустро, таская по два малыша за раз, сновал Ирбис. Бабы тоже зашевелились, хватая и тут же бросая пожитки – вверх по скале не шибко и заберешься без помощи, а уж с вещами в руках... Освободившиеся оборотни, огребая проклятья, первым делом стали помогать раненым, а уже потом женщинам.
А Еж все танцевал и танцевал со змеевиком – нового копья под рукой не было, оставался только яд и верный клинок.
Удар, взлететь по туше вверх, в загривок твари (интересно, а есть загривок у червей?) всадить меч по самую гарду, обещая себе перейти на двуручный клинок. Его полуторник маловат, хоть и пропитан кровью и ядом пескожила.
Туша под ногами дрогнула, попыталась в последний раз приподняться и тут же распласталась без движения, ломая очередную телегу (мимо лица Ежа промелькнули сумасшедшие налитые кровью глаза лошади, а потом хриплое ржание стихло). Что уж повлияло на змеевика: яд Ежа или пескожила, оборотень так и не понял, с трудом вытаскивая склизкий, в сизой крови, меч из плоти змеевика.
Для верности отсек головную часть змеевика и с помощью магии скинул тушу вниз, в Лютогу, в пару к пескожилу. Заодно странно замечая, что все встреченные змеевики, как на подбор, самцы. Он подумал, что ядом больше, ядом меньше, и прыгнул следом, смывая в воде с себя млечную жидкость, пахшую горьким миндалем, попавшую на него с пескожила, и сизую кровь змеевика.
Вынырнул из ледяной воды, глотая воздух губами и крича что-то бессмысленное. Быстрее камня, выпущенного из пращи, вылетел из реки на берег, не зря речке название было дано. Ой, не зря. Но хоть пахнуть стал собой, а не тварями.
Полез наверх, уже прикидывая: как долго и трудно будет убивать его Ураган. Только бросить людей сейчас, без телег и лошадей, когда по округе бродят пескожилы и змеевики, было...
...как там Янош говорит?...
...бесчеловечно.
***
Ураган оглянулся последний раз на разрушенные Близки. Не укладывались они у него в голове. Слишком много странного. Выбивающегося из уже виденного.
Непривычно много выживших.
Слишком много десперитов. Хотя в сочетании с количеством выживших – это вполне коррелировалось.
Еще беспокоило, царапало время нападения – Близки, когда в округе все деревни и сёла пали еще по прошлому году, выжили. Зажатые между осажденным городом и разрушенными деревнями. Три года их обходила беда стороной. Выжили по непонятной причине и пали – тоже непонятно почему. Что изменилось за год? Что случилось в Близки, что змеевики пришли и напали почти на своих?
И как... Как змеевики чувствовали своих?
Одни вопросы без ответов. Ясно только одно – змеевики десперитов не трогали. А еще воевали со сколопендрами, которых тут быть не должно – не климат. Холодно им, особенно по весне. Да и змеевики, хоть и встречаются в этих краях, но никак не такими клубками.
Боевые терпеливо ждали застывшего Урагана, лишь поправляя оружие и копья. Свои котомки и лишние вещи уже сняли – оставили в Близки, под защитой охранных плетений – никто чужой взять не сможет, хотя и чужих тут нет.
Ураган повернулся к вурдалаку:
– Поль, где там твое?
– Ээээ? – придурился Чертополох. – О чем это, Урррри?
– Ладно, шиир с тобой, – отмахнулся Ураган. – У всех две лиги, поняли? Не вылетите за них в пылу боя. В путь. И удачи.
А в ответ привычная тишина. Ураган пожал плечами и сделал первый шаг навстречу змеевикам. И бою.
***
Рассеялись длинной цепью, понеслись, пытаясь догнать змеевиков, которые все кружили по округе, не уходя далеко. Твари, как чувствовали их, уходили от боя, заставляя бегать за ними и тоже кружить. То вверх по скалам, то резко вниз в перепаханные долины.
Время шло, две лиги подходили к концу, а Еж со своими еще не вернулся, и прибить хотя бы кого-то, хотелось нестерпимо. Начиная с Ежа, явно ослушавшегося приказа, заканчивая змеевиками.
Пламя пыхало от Урагана во все стороны – еще чуть-чуть и придется возвращаться. И тут змеевики сами вышли на них. Вылетели из земли, словно их преследовали все демоны мироздания.
Ураган быстро скомандовал:
– Снег, Бирюза, Поль – первая линия! Вихрь, в воздух, прикрываешь оттуда! Бурун – прочь за спины, в бой особо не лезешь. Остальные...
Он не успел закончить – со всех сторон одномоментно раздалось мерзкое, знакомое клац-клац-клац. Из земли, вслед за змеевиками, выползали пескожилы, беря боевых магов в кольцо.
Огромные, закованные в хитиновую броню, плюющиеся огнем и уверенные в своей силе пескожилы медленно приближались, звонко клацая по камням.
– Ррррриз? Это что за сюрприз, твою мать?! – не удержался Ураган.
– Простите. За змеевиками не слышно было. – побелел гном, насчитав шестнадцать пескожилов, и это помимо пяти змеевиков.
Поль хохотнул, и под алым, немигающим взглядом Снега выдал-таки свое коронное:
– Танцуем, мальчики! Танец обещает быть горячим!
***
Еж сразу на скалы не полез – устал за свою жизнь объяснять всяким любопытным и горящим праведным гневом: “А чевой-та, мы тут работаем, а он от дела лытает?!”. Сперва долго искал свой мешок с вещами во всеобщем хаосе, который остался после нападения тварей. Переоделся в чистое, старую одежду испепелил заклятьем огня – привык уже так жить. Привел в порядок свой меч – протер, наточил, убрал в ножны. Поправил новые перчатки, маску на лице, волосы стянул кожаным ремешком в низкий хвост и надел капюшон. Прошелся по телегам, собирая разбросанные котомки и забрасывая их наверх. Со скалы вниз на дорогу спрыгнул Волк:
– Живой?
– Не дождешься, – отрезал Еж. – Лошадьми займись, раненых завтра еще как-то в город везти придется.
– А я не догадался, – обиделся Волк, отправляясь в сторону сломанной телеги, где еще стояла запряженная, флегматичная лошадь. – Иди наверх, там уже все готово.
– Угу, – Еж подпрыгнул, цепляясь пальцами за край скалы и легко подтянулся. Пошел на свет костра, замечая, что расположились грамотно – под выступом скалы. Не пещера, конечно, пещеры замахаешься искать в местных сопках. Скорее уж штольню гномью найдешь, чем пещеру. Хотя тут и гномов днем с огнём искать...
Скальный выступ шел полукругом, создавая козырек, защищавший от ветра и возможного дождя. Встать в полный рост невозможно, но и зачем там вставать? Оборону, если что, держать все равно придется не там, а намного дальше – и кислота змеевиков, и огонь пескожилов летают очень даже хорошо и далеко.
Впритык к самой скале лежали на лапнике раненые, чуть ближе сидели женщины, подбрасывая в костер собранный кем-то валежник. В котелке над огнем еле булькала вода, распространяя аромат душицы и меда. Трое солдат и Янош устроились почти снаружи, без защиты каменного козырька. Дети, по логике, должны были ютиться у раненых, но они предпочли лежащего у костра Ирбиса (кто под боком, обнимая, а кто и пристроив голову ему на ноги), басовито, уютно, как дома на печке, мурлыкающего. Одна девочка, лет так трех, смелее или быстрее всех, устроилась у него на груди, распластавшись, как лягушка (ножки и ручки свисали с обоих боков оборотня) и мирно спала.
Еж присел как можно дальше, опираясь спиной на скалу – устал все же. Вытянул ноги, откидывая голову назад, спать хотелось страшно. Но не дали. Рядом подсел Янош, который странно косился на костер. В руках мальчишки была старая, глиняная кружка с отваром.
– Будете?
Еж приоткрыл один глаз, рассматривая монашка:
– Спасибо за заботу, но нет.
– Но вы такой бой приняли, вам... Вы...
– После меня кружку только разбить и выкинуть – я ядовит. – Если он думал, что монашек рванет прочь, то ошибся. Янош удобнее пристроился рядом, морщась от головной боли:
– Значит, судьба такая у кружки.
Еж фыркнул и стянул маску – на самом деле пить хотелось страшно. Конечно, пока купался, нахлебался воды, но то ли ледяная вода с привкусом пескожила, то ли вкусный, сладкий отвар. Осторожно, не прикасаясь к пальцам Яноша, взял кружку, принялся пить, медленно смакуя отвар, ощущая, как живительное тепло расплывается внутри, согревая и возвращая веру в людей.
– Спасибо... Э... Ёж, да?
– За что? – лениво уточнил оборотень, поворачивая голову в его сторону. Монашек его забавлял.
– За защиту. За принятый бой. За то, что не бросили. За то, что не побоялись потерять свою жизнь ради незнакомых людей.
– Работа такая, – фыркнул расслабленно Еж – на него тоже действовала весна, делая его добродушным к детям и таким вот не успевшим повзрослеть и огрубеть.
– Все равно... – возразил Янош. – Вон те даже слова благодарного не сказали.
– Пффф, себя пару часов назад помнишь? Ты вот забыл, а они помнят и про кровь, и про злато. И про нелюдей. Не все готовы признавать ошибки и извиняться. Ты приятное исключение, Янош.
Тот вздохнул:
– Скажете тоже. – Он на миг повернулся к костру, и по его лицу пробежала странная гримаса. Вернувшийся с многочисленными пожитками Волк заметил её, но не придал значения – люди с трудом переносят близость боевых магов. Спасибо хоть не кричат.
Волк сел между Ирбисом и Ежом, спиной к темноте, и принялся приводить в порядок новые копья – на всякий случай.
***
Ураган, зажимая рану на боку, осмотрел магов. И увиденное его не радовало.
Снегу рассадило ногу от стопы до самого таза (кто-то уже наложил ему жгут), левая рука висела под нелепым углом, и это, не считая многочисленных ожогов.
Более легкораненый Сумрак, пришел ему на помощь, накладывая шину на руку. У самого слепца были ожоги и множество колотых ран, но жить будет.
Мстив лежал без сознания, и причиной мог быть как хвост змеевика, впечатавший лунного в скалу, так и скальпированная рана головы.
Поль щеголял обожжённым торсом, пытаясь сам наложить повязку. Получалось плохо, но он старался.
Ясень по колени ушел в землю, в попытке залечить раны – с его правого бока можно было слепок зубной формулы змеевика снимать.
Бирюза, весь сияющий в свете нарастающей луны из-за выступившего на коже защитного деррагейла, заработал усталость и, кажется, магическое истощение. Он развалился звездой на земле и хрипло дышал.
Пламя пристроился у догорающего, поваленного дерева (его поджег кто-то из пескожилов), превратившись в саламандру – так он легче переносил раны. Хотя что там с ним случилось – только небесам и известно. Ураган видел краем глаза, как по Пламени промчалась сороконожка.
Вихрь отделался ожогами и выглядел на общем фоне практически здоровым.
– Вихрь... – позвал его Ураган.
– Да, капитан? – отозвался хрипло демон. Да, лишь ожоги, да, почти нет ранений, но тоже шиировски устал. И оголодал. А еда далеко – в Близки, как смешно бы не звучало.
– Слетай в Близки, пожалуйста. Найди лошадей и телеги. Заодно захвати наши вещи – справишься?
Тот прикусил губу, а Ураган добил его:
– Снег и Бурун не смогут самостоятельно передвигаться.
– Сделаю, капитан, – демон выпустил крылья в прорези рубахи и взмыл вверх. Впрочем, “Спасибо!” из уст Урагана он все же расслышал.
Ураган перевел взгляд на Буруна.
Тот был без сознания – голова его была в крови, а грудь навылет пробита ножкой сколопендры – рана шипела и пузырилась кровью. Не воин он, совсем не воин.
Волна возился возле него, вытягивая яд и готовясь закрывать рану на груди.
– Выживет. Проваляется без сознания с сутки, а то и больше, но выживет. – ответил Волна на незаданный вопрос.
– Сам-то? – уточнил Ураган.
– Жить буду, – выдавил Волна, не до конца, впрочем, уверенный – мир был сер и уныл. Магическое истощение.
– Ранами парней займешься или отдохнешь?
Водный оглядел магов, потом выдохнул:
– Сперва закончу с Буруном, я почти уже... Затем ожоги, потом переломы. Мстив последний – мне нужно будет набраться сил перед ним.
– Хорошо, делай, как знаешь – тебе виднее, – согласился Ураган.
– Тогда, – Волна быстро наложил водную повязку на грудь Буруна и повернулся к Полю, – ты следующий.
Зеленокожий хмыкнул:
– Я уже все обработал сам.
Водный пожал плечами, не собираясь препираться:
– Капитан, тут Поль бастует.
Ураган, присевший на пригорок, только зыркнул на вурдалака:
– Разделся и пошел!
Чертополох скривился, но сделал шаг к водному. Тот ласково улыбнулся:
– Что, допрыгался? Будем лечиться. По всем правилам. От и до. Счастье до небес обещаю.
– Сам не загнись, – процедил сквозь зубы Поль.
– Ты первым будешь, Полюшка. Первым!
***
Еж пытался заснуть.
Тихо дремали люди, стонали и метались в бреду тяжелораненые. Княжич, наоборот, судя по дыханию и ритму сердца пришел в себя, но лежал молча, как мышь под веником. Янош вертелся под боком, сам не засыпая, и Ежу мешая. Оборотень не выдержал и попросил монашка:
– Янош... Расскажи, что случилось с горой? И с храмом Деспера?
– Так нельзя ж...
– Что – нельзя? – вскинулся Волк, отвлекаясь от работы с копьями.
Янош зарделся:
– Называть его нельзя... Ну... Это... Идола. Лжебога.
Еж скривился и неожиданно подмигнул:
– А ты не называй.
Янош покосился в сторону княжича, но тот уверенно изображал спящего.
– Это... Я лишь со слов людских знаю, жил раньше не тут, я же при храме Тайлеса рос... А тут раньше Тайлеса не почитали... Храм тут был деспе... – Он вовремя остановился. – Сопка так и называлась – Храмовая горка. Люди на паломничество толпами шли. Уважали... Хоть и строгий был. В строгости всех держал и... Ведьм не жаловал. Боролся, покуда силы были. Но... Ох, – он смешался, окончательно краснея, – кажется, я впадаю в ересь. Злобный он был, женщин не любил, вот... Князь Вацлав, тот, что правит нашими землями, лет семь назад жену схоронил. У него пара сыновей росла, что дубки крепкие, Лойзо и Тадеуш. Но князь не старый человек, так что после года траура, он женился вновь. Красавица Лесана понесла сразу, после первой брачной ночи...
Волк и Еж тихо захмыкали, так что Янош смешался и поправился:
– Может и не с первой, просто говорят же так... Аккурат перед родами нападение на границу случилось, пришлось князю дружину собирать, да весь в мыслях был – самому ехать не сильно хотелось, и жену не бросишь, и с собой не потащишь, и сына не пошлешь, Лойзо тогда всего пятнадцать было. И трусость свою показать нельзя. Оставил он Лесану на сына своего старшего Лойзо, пусть земля ему будет пухом, а сам уехал. Только вот родился у Лесаны не один ребенок, а двое. Самое ужасное, что это были... – его голос опустился до шепота, словно он говорил что-то постыдное, – девочка и мальчик. Вот тут храм и вмешался. Лесану объявили ведьмой, и устроили суд. Лойзо ничего поделать не мог, как Лесану с детьми в монастырь увезли... – Он ненадолго замолк.
Волк выдохнул:
– Благословение небес – королевская двойня.
Женщины, чутко прислушивающиеся к разговору, заохали и заахали, выражая все, что думают о таких охайниках, как королевские близнецы. И о боевых магах. Ирбису некстати подумалось, что все деревенские как раз свято верят в Деспера, не считая его лжебогом.
– А почему, – он осторожно приподнялся на локте, удобнее перехватывая спящую на нем девочку. – А почему... Королевская двойня – это так страшно? Я сам из такого... – Он опомнился и слово “помет” не произнес. – У меня сестра и брат единоутробные есть. – поправился он.
Одна из женщин резко встала, подошла к Ирбису и забрала спящую на его руках девочку, еще и плюнула злобно – в сторону, на самого боевого мага побоялась все же, видела, на что он способен. Остальные разбуженные дети недоумевающей стайкой пошли к женщинам – те не успокоились, пока последние дети не отошли от оборотня.
– Ииии.... Что же во мне такого страшного? – вновь уточнил Ирбис, выгибая бровь.
Щеки Яноша алели, как маков цвет. Волк в шутку толкнул его локтем в бок:
– Рассказывай давай, нас не запугать страшилками – сами кого хочешь запугаем.
Янош, с трудом подбирая слова, начал:
– Все знают, что зачать сразу девочку и мальчика невозможно без... – Он втянул голову в плечи.
– Беееееез? – напомнил Волк. Он прекрасно знал все поверья про королевских близнецов и сейчас лишь добивался ответа от Яноша, сильнее смущая монашка.
– Без... Де...Де... – Янош совсем смешался и выдохнул обреченно, – без демона...
Сверху раздался шорох крыльев, женщины завизжали, а солдаты повыскакивали со своих мест, крутясь и пытаясь понять: что за новая напасть?! Боевые же, которые уже давно слышали приближение Вихря, беззлобно рассмеялись:
– Свои. Заодно и уточним, что там наш Вихрь делал с вашей княгиней.
– Ка... Какой княгиней? – Вихрь приземлился рядом с Ирбисом, тут же втягивая в себя черные кожистые крылья. Люди, как волна, хлынули обратно на свои места – испуганно и обескуражено. – Вы тут перепились, что ли, или объелись змеевиков? Напоминаю – они ядовитые и вызывают галлюцинации.
Волк и Ирбис не удержались от смешков, рассматривая встревоженного демона.
– Тут утверждают, что ты шесть лет назад прелюбодействовал с местной княгиней. – сдал Яноша Еж, потом подумал и представил:
– Демон – люди. Люди – демон, единственный в нашем мире. Других демонов нет.
Вихрь сел рядом с подвинувшимся Волком на лапник:
– Эх вы, охайники! Я думал, вы о чем-то серьезном, а вы... Мне тогда... – Он быстро подсчитал, – двадцать шесть лет было, демоны так рано не начинают, до совершеннолетия княгинь соблазнять – фуууу, что за нравы!
Сколько лет ему, как фаэтилу, Раэль предусмотрительно промолчал.
Ирбис черпаком набрал отвар из котелка, налил в свою кружку и протянул её Вихрю:
– Будешь?
– Буду, – кивнул головой демон так энергично, что фиолетовый хохолок перьев на его голове закачался. – Устал.
Забывая на время о близнецах и Деспере, Еж уточнил:
– Ураган сильно орал?
– Сперва да, огнем во все стороны пыхал, – Вихрь отхлебнул обжигающей жидкости. – Потом перестал – не до вас стало.
– Что случилось? – Подался вперед Волк, доставая свой мешок из общей кучи и роясь в нем – помнил, что Вихрь прежде всего птица и ест соответственно.
– Пескожилы вкупе со змеевиками случились. Пять червей и шестнадцать сколопендр как поперли, еле отбились. Бурун ранен, без сознания, Волна в магическом истощении, Снег в хлам покалечен, Мстив тоже, остальные по мелочам. Меня к вам направили, чтобы предупредил: ждать наших тут, через сутки, быть может, прихромают. Может, чуть позже. Отлежаться где-то надо.
Он взял из рук Волка краюшку хлеба и благодарно кивнул, тут же вгрызаясь в неё.
Деревенские, понимавшие всеобщий через слово-два, тут же загалдели:
– Сутки?!
– Что?!
– Как?
– Нам в город надо!!!
Вихрь мрачно улыбнулся и сказал на словечине:
– Кто против – знают, где дорога!
Еж добавил от души:
– И выползни с клопендрами.
Возмущение смолкло – клопендр помнили все. Как и выползней.
– Ждать, значит... Что ж, будем ждать, – выдохнул Еж. Он повернулся к Яношу, уже решившему, что все страшное позади, – так что там с княгиней и королевскими близнецами?
– Чем я так страшен? – вновь напомнил Ирбис. Не отстал и Волк:
– Вот, и я хочу знать. Я тоже из королевской двойни.
Янош смирился и продолжил историю:
– Все знают, что девочку и мальчика нельзя зачать без демона. Вот княгиню и стали подозревать в черном колдовстве. Устроили суд, водой её проверяли. Она не утонула и упорствовала в том, что не ведьма. Детей тоже проверяли. Приговорили к сожжению. Причем Лесану за то, что упорствовала, без удушения, а детей милостиво с предварительным удушением и только потом очищение огнем.
– Я не понял, – влез опять Ирбис. – Детей-то за что?
Ответил ему Вихрь:
– А тут все просто, малыш. Девочка нагая пролежала девять лун в объятьях мужчины. Мальчик нагой все девять лун обнимал женщину... Представляешь, чем они все эти луны занимались в чреве матери?
– Чем? – Ир действительно не понял. Потом по алеющим ушам монашка и усмешке демона догадался. – Это же дети... Они не способны...
– Это ты им объясни, – демон кивнул в сторону деревенских. – Они верят, что так и было. Сам понимаешь, девочка из королевской двойни рождается уже лишенная девственности, что вырастет из такой развращенной девочки сразу ясно – только прелюбодейка и разрушительница браков. Мальчик же... Мальчик тоже развращен, с самого рождения. Кстати, некоторые считают, что фавны именно так и появляются на свет. Так что некоторые сердобольные все же относят таких мальчиков дриадам, сохраняя им жизнь. А вот такие, как деспериты, очищают души детей огнем и мечом. Страшные люди, что уж поделаешь... Ты им жизни спасаешь, а они тебе будут в спину плевать только потому, что ты рожден королевским близнецом, Ирбис.
Оборотень уткнулся взглядом в землю, пытаясь осознать то, что случилось тут пять лет назад. Янош продолжил:
– Говорят, то ли Лойзо предупредил отца, то ли тот сердцем почуял неладное. Примчался со своей дружиной аккурат перед казнью. Двери монастыря ему не открыли, так он штурмом взял монастырь, еле-еле успел... Ну, почти... Жинка его до сих пор живая, хоть и странная стала. Ой, святая, говорят... Он тогда в гневе и предал монастырь тому же, что его семье отмерили. Огнем и мечом вычистил монастырь. С тех пор он и пустует. Впрочем, там мало что осталось, только обгорелые стены. А гору с тех пор называют Горелой. Говорят только, что в самих руинах духи монахов до сих пор бродят, за собой зовут да на костер заманивают... Дес... Лжебог с тех пор запрещен, вера в него карается смертью.
Все деревенские набычились, но смолчали. И образки не сняли. Янош, не подозревая, насколько близки к нему еретики, продолжил:
– А в Черно-горе князь построил новый монастырь и посвятил его Тайлесу. Вот... Пять лет и верят тут все в Тайлеса, его милостью и живем.
– Сссссссволочи, детей-то за что! – Ирбис резко встал. – Тошно мне. Впрочем, женщину на костер тоже... Дикость! Зачем нужны такие боги, а?
Он посмотрел на десперитов и выдохнул:
– Противно. Но то, что спасал вас, не жалею. Может, ума прибавится? Или сострадания. Я пройдусь, ладно, Еж? Разведку проведу, а то расслабились, даже дозорных не выставили...
Еж согласно качнул головой, сам понимал, что кипело в душе молодого оборотня.
– Иди, только осторожно.
– Духов не потревожь, да? – отозвался кот.
– Дурной ты, на выползней не попади. Мало ли.
Ирбис кивнул и пошел прочь в предрассветных сумерках, опираясь на захваченное с собой копье, как на посох. Янош сжался весь, обдумывая заново всю историю с близнецами и прикусывая костяшки пальцев, чтобы не заплакать.
– Так они... Невиновные были, да? – все же выдавил из себя страшную тайну. Слезы покатились из его глаз.
Еж вздохнул, но тут голос неожиданно подал молодой княжич:
– Только не думайте, что она... Что она святая после такого. Она Лойзо на смерть послала... Она много чего... Из отца веревки вьет – как же, святая, такое пережила и выжила милостью Тайлеса... Только святости в ней... Те же запасы не позволяет бедным раздавать, а в городе голод уже. Сидит весь год в своем Златограде, отец туда её увез, страшно ей в Черно-горе... Сидит там, только по весне наведывается в Черно-гору, и беды Черно-горы её не волнуют.
Еж уточнил у мальчишки (впрочем, тот обиженным не выглядел. Напряженным, немного надломленным, самую малость...):
– Тебя тоже на смерть отправила?
Тот обиделся:
– Я сам вызвался. Отец был против. – Про мачеху уточнять не стал. Только добавил: – Не будут вам рады в Черно-горе. Даже если очистите все земли от тварей, не будут рады... Лесана о боевых магах такое рассказывает – жить не хочется от её рассказов. Впрочем, храм тоже не отстает.
***
Ирбис, почти успокоившийся, вернулся с обхода. Разбудил спящего Волка. Тот сел, быстро, как животное, просыпаясь. Это люди долго продрать глаза не могут, оборотни просыпались легко.
– Ир, все в порядке? – Волк потянулся, разминая тело.
– В порядке, ни следов пескожилов, ни змеевиков не обнаружил. Твоя очередь идти караулить, – отозвался кот. Потом пытливо посмотрел на Волка и все же спросил: – а ты зачем наврал про королевскую двойню? Я же помню, ты рассказывал про семью, один ты родился.
Волк стал, поправляя одежду, и пожал плечами:
– А тебе что, жалко, что только тебе в спину плюют?
Ирбис скривился:
– Плевать!
Волк рассмеялся:
– Прям фестиваль плевков!
– Я серьезно, – сказал кот, – а ты...
Тот пожал плечами:
– Не люблю, когда одного третируют. Потому и сказал. В двоих плевать интересней. Кстати, они теперь рогатку в спину делают, типа, от сглаза. Так что не удивляйся активной игры в “Козу” среди деревенских.
***
Днем привалило работы – надо было нести охрану, заготавливать новые копья, собирать валежник для костра, готовить, убирать за тяжелоранеными, стирать, кормить лошадей, чинить телеги, расчищать дорогу... Еж, как только проснулись, начал было распределять работу, но деревенские набычились и подчиняться отказались. Особо смелая, та, что плюнула в Ирбиса, заявила, что котелок их, еда их, готовят они только для себя и... Вы там, а мы тут, и ничего не знаю. Еж побелел от ярости, хотя под маской этого видно не было.
– Хххххорошо... – Глаза его сузили, но... Не воевать же с бабами? Мужики предусмотрительно прятались за их спинами и спинами ничего не понимающих детей. Вихрь подошел ближе, заготавливая на ходу речь – действительно, не убивать же их? Но голос опять подал княжич, он даже присел на своей лежанке, хватаясь руками за выступы скалы:
– Так, всем молчать! – прошипел резко, но требовательно.
– Бабы, ты и ты, – его указательный палец ткнул в первых попавшихся, – валежник собирать, костер поддерживать да еду готовить. На всех! Ты, – еще одна выбранная наугад, – к тяжелораненым! Сменила подкладные, живо! Обмыла, раны перевязала! Да руки свои помыть не забудь! Белье отдашь вон той, – вновь просто ткнул в толпу, – на речку пойдешь – стирать. Опреют раненые – я из тебя новой кожи для них нарежу. Поняла? Ты, – вновь нашел он жертву в общей толпе. – За детьми ходишь. Ясно? Кто еще без работы? Мужики – лошадей кормить и чистить, солдаты....
Те как раз не сопротивлялись.
Тадеуш продолжил:
– Телеги чинить и дорогу чистить. Еще... – Он вспомнил в последний момент, – выделить пять человек для погребения погибших. Потом, как станет безопаснее, храмовники придут, проведут все обряды, а пока похоронить так... Увижу, что отлынивает кто, лично клопендрам скормлю. Вопросы?
Толпа молчала.
– Когда почему еще здесь?! – Тадеуш, тщедушный, мелкий, но абсолютно уверенный в том, что ему все вокруг должны подчиняться, откинулся назад на лежанку только когда деревенские пошли прочь.
– Лихо ты их, княжич, – фыркнул Вихрь.
Тот прикрыл глаза, грудь болела нестерпимо:
– Должность такая. Слабину дашь – на шею сядут.
Фамильярного “ты” он то ли предпочел не услышать, то ли признавал, что он боевым магам не чета.
***
Поставленный за старшего над солдатами, Вишко Тесар, только чесал в затылке, разглядывая громадную кротовину аккурат посредине дороги. Телегу из неё уже вытащили, мертвецов оттащили выше по склону и там, где были не настолько каменистые склоны, уже рыли одну на всех могилу. Оставалось решить: что делать с кротовиной? Ни пройти, ни проехать, она испохабила всю дорогу. А с одного края шумела Лютога, с другого скальный выступ – дорогу по-новому, в обход кротовины, не проложишь. И через неё – не проедешь.
Еж, направлявшийся на излом дороги, на самую её верхнюю точку, откуда Черно-гора был как на ладони, услышал в спину кхеканье Тесара:
– Эй, ты, маг, значиться...
Еж обернулся нарочито медленно:
– Слушаю? – спрыгивать со скалы и подходить не стал – кто этот Вишко и кто – он?
Тесар видно осознал это и уже миролюбивее сказал:
– Не злись, коль что не так. Про вас байки ходят – упыри и те милее кажутся.
– Еж я, можешь по боевому имени обращаться. Что хотел? – Он все же спрыгнул вниз и подошел ближе.
– Да вот, я думу думую, а в голову ничего нейдет. Рытвину такую за сутки никак не засыпать. А не засыпать – телеги не проедут. Если тащить телеги через кротовину, то тяжелые ж они... Разбирать телеги? Или... Или вы что придумать можете?
Он с надеждой посмотрел на мага.
– Придумаем, – отозвался Еж и легко перепрыгнул через кротовину, для него разговор был окончен.
– Придумает он, – буркнул в спину Тесар и вздохнул, – ну ё-моё... Ладно....
Он развернулся к своим:
– Отставить разбирать телеги, тут маги думу думуют. Авось чего и надумуют.
Еж оглядываться не стал – ну их всех...
...ДумУют они...Думатели нашлись...
Пошел прочь, на самую высокую точку дороги, всем телом ощущая, как придвигается граница дозволенного. Иголочки инея закололи сперва левое запястье, потом понеслись по руке вверх. Когда дошел до вершины, болело уже все тело так, что ноги подгибались, а дышать стало тяжело, воздух словно загустел, превращаясь в жидкость, а то и в ломкие, острые камни, с трудом скользящие по дыхательному горлу, царапая его.
С одной стороны это здорово охлаждало горячие головы, пытающиеся дать деру из Цитадели, с другой... Страшно мешало, когда враг оказывался за границей, терзал кого-то, а ты замирал не в силах помочь.
На одном упрямстве он все же дошел до вершины, останавливаясь и рассматривая всю долину перед Черно-горой.
Отсюда до самого города было пеших три лиги, на телегах от силы лига наберется.
Дорога змейкой весело бежала вниз, следуя изгибам Лютоги, а потом отходила от неё прочь – весенняя река не щадила никого, разливаясь щедро и широко. У города, расположенного на склоне другого холма, Лютога делала изгиб, омывая Черно-гору с трех сторон, прежде чем унестись прочь, к океану. Несколько мостов было перекинуто через её берега, соединяя долину и город.
Еж запомнил Черно-гору богатым городом в многочисленных куполах храмов Деспера, с разросшимся посадом перед крепостными стенами и бойкой ярмаркой там же.
Сейчас вся богатая долина перед городом была щедро перепахана пьяным пахарем, вся в норах пескожилов и змеевиков, в кротовинах и паленых отметках сороконожек. Посад перед городом сгорел полностью, только горелые трубы и торчали в небеса. Перед прочно закрытыми главными воротами города ютились крытые повозки и немногочисленные телеги, дымили костры и сидели обреченные люди. День был в самом разгаре, а ворота города так и не открылись.
– И по ходу, не откроются уже.
Еж нагло присел на невысокий придорожный каирн, сберегая силы и бездумно глядя за горизонт. Остался тут надолго, почти до вечера, когда по-весеннему рано садящееся солнце красными лучами осветило Черно-гору, скрываясь до утра за многочисленными сопками.
А ворота города так и не открылись.
Возвращаться назад, к людям, не тянуло совсем. Хотя боль все же заставила его пойти прочь, под горку это было легко и приятно. Иголочки боли втягивались, исчезали, утихали где-то в глубине левого запястья, возвращая силы, но не все.
У кротовины так и сяк пытаясь перебраться через неё, маялся Янош. Завидел через гребень кротовины спускающегося Ежа, расплылся в улыбке, словно подспудно боялся чего-то.
Еж легко перескочил через преграду, правда, в последний момент мягкая земля ушла у него из-под ног, осыпаясь в ход змеевика, так что пришлось спешно выбираться наружу, фыркая от пыли и отпихивая протянутую руку монашка в сторону.
– Я ядовит, столько раз повторять! Жизнь недорога?! – буркнул оборотень.
Янош хлюпнул носом:
– Простите.
Еж на миг прикрыл глаза, вспоминая, кто перед ним.
– Не трогай меня, только и всего. – он постарался сказать мягче. Видимо, не сильно и получилось, потому что Янош вздохнул:
– Не буду, – и понуро поплелся за оборотнем в лагерь. Еж, шагая быстро и споро, отметил про себя, что солдаты от дела не лытали – телеги починили, две выжившие лошади выглядели здоровыми и довольными жизнью с торбами, полными овса на мордах. Даже какое-то подобие деревянной лестницы соорудили, чтобы женщинам было легче спускаться и подниматься на скалы. “Не иначе Тесар вспомнил, как это – топором махать!”, – мстительно подумал Еж.
Лестницу он проигнорировал, птицей залетая на скалу, Янош пыхтел и лез по ступенькам.
– Слушай, случилось чего, Янош? Обидел кто? – Еж все же смирился со своим понурым хвостом в виде монашка и остановился у края скалы. Тот закачал головой:
– Нет, не случилось. Княжича все слушаются. Тут одна попыталась бунт устроить, живо хворостиной огрели. Присмирела. Как её... Блажена Ковак...
– Суров ваш княжич, однако. Что хоть она натворила?
– Она того.... Самого... Отказалась кормить раненых солдат.
– Дай угадаю, солдат истово молился Тайлесу при ней?
Янош хлопнул ресницами:
– А вы как узнали?
– Догадался, – буркнул Еж, – верят тут все только в Тайлеса, Янош.
– А... Точно... – бледно улыбнулся Янош. – Точно...
– Пойдем уже, а то съедят все без нас.
– Да как можно-то, не по-человечески это, – но ходу монашек прибавил, следуя за оборотнем.
– Как-как... Говорят: в кругу друзей не щелкай клювом!
Янош хихикнул, искренне надеясь, что это шутка.