Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума

— Наверное, на улице.

— Ты же говоришь, что он не выходит на улицу.

— Сейчас нет. Но, наверно, раньше, когда он изредка выходил, он слышал: "пошел на хуй".

— Надо сделать так, чтобы он не выходил на улицу. А второе ужасное слово — его он где услышал?

— Из окна. Окно открыто, а Емельян около него обедает. Буду держать все окна наглухо закрытыми.

— Да, но тогда он будет совсем без воздуха. Скажи ему...

Емельян хохотал до слез, когда я передал ему этот диалог и наше с ним вымышленное общение.

В интервью российскому телевидению Галя сказала:

— Здесь ничего моего нет. Чемоданы, которые я привезла 20 лет назад из России — я их так и не открываю.

Имеется в виду — жду отъезда и не открываю, чтобы заново не упаковывать.

Моя жена Галя обычно недовольна Америкой, причем повод для недовольства ей долго искать не приходится. В мебельном магазине Галя на чисто русском языке с отличной дикцией пытается втолковать продавщице-американке, что ей нужен кухонный стол. Та, естественно, ничего не понимает.

— Мне нужен стол. Сто-ол... Боже, совершенно безмозглая... Стол, на котором едят....

— Галя, — пытаюсь я объяснить, — по-английски "стол" будет "тейбл".

— Тейбл! — недовольно хмыкает Галя. — Почему не сказать нормально — стол. Почему этим американцам обаятельно нужно все исковеркать?

Галя, естественно, мгновенно включалась в распространенную игру, что в Америке продукты (грибы, бабы, березки, соловьи, сено, тучи — проставить по желанию) не те, и ничего мало-мальски съедобного достать невозможно.

— Боря, скажи Емельяну, чтобы ел фрукты, пока сезон.

— Галя, знаешь, один известный писатель, будучи в Нью-Йорке, спросил, когда у них появляется клубника. Ему ответили — в 5 утра.

Все эмигранты должны сдавать экзамен на гражданство. Пожилым разрешили сдавать на родном, а не на английском языке. Я решил позаниматься с Галей и помочь ей подготовиться к экзамену.

— Галя, сколько цветов на нашем знамени?

— Это на вашем знамени. На нашем другие цвета.

— Кто был в Америке первым президентом?

— Лучше бы его совсем не было.

— Сколько человек в Сенате?

— Да будь они все прокляты.

Едем с Галей в сабвее. Галя, неожиданно:

— Ты посмотри. Полный вагон людей, и ни одного англосакса. (Что Галя подразумевает под англосаксом, как она может его отличить от, скажем, шотландца, и зачем они ей вообще нужны, одному Богу известно).

Я: — Почему? Вот сидит англосакс.

— Он же еврей.

— Да, еврей, но приехал из Англии и работает в магазине "Сакс". Узнала об урагане "Берта".

— Такое может быть только здесь, там бы этого не допустили.

— Борис, неприятные новости из Москвы. Измерили могилу, где лежит мама, и мы все не помещаемся.

— Глупости! Не помещаемся, если лежать на спине, а если боком, то еще одно место можно сдавать. Кстати, боком лежать хорошо — никто храпеть не будет.

В Москве на моем творческом вечере наша очаровательная неповторимая Люся Гурченко вспомнила эпизод, связанный со мной и Галей.

Люся: — Галя сказала мне, что с Бобчиком невозможно долго ссориться: "Как-то я на него обиделась и решила больше с ним не разговаривать. И вот в 6 утра я открываю глаза и вижу: стоит Бобчик во срраке с бантиком и пристально на меня смотрит. Я ничего не могу понять, а Бобчик спрашивает:

— Галя, ты не помнишь, какие глаза были у Владимира Ильича Ленина, когда Надежда Константиновна послала его на хуй?"

С точки зрения Гали основной вид человеческой деятельности и, по большому счету, смысл существования человечества — это балет. Отставание Америки в этой области укрепило Галю в популярной среди не говорящих по-английски эмигрантов мысли, что все американцы тупые. В особенности, по мнению Гали, правительство (аргумент: этот дурацкий Конгресс занимается черт, знает чем, в то время, как Американский Балетный Театр уже который сезон не может толком станцевать "Баядерку").

— Галя, — говорю я ей, — там есть умные и глупые, хорошие и плохие политики, но все они, в основном, люди высокообразованные, закончили лучшие колледжи и университеты.

— Образованные, — фыркает Галя. — Да они не знают элементарных вещей. Ты думаешь, твой Буш знает, что такое препарасьен?

Если ей дать волю, в Белом Доме все бы ходили в пачках на пуантах.

— Борис, — спрашивает меня Галя, — что ты скажешь Богу, когда с ним встретишься?

— А я с ним как раз вчера разговаривал.

— Вот как? — ничуть не удивившись на полном серьезе говорит Галя, — и что же ты ему сказал?

— Я ему сказал, что в то время, когда нам надо собирать по центу для выпуска музыки нашего сына, Галя истратила 410 долларов на два отвратительных балетных спектакля Кировского театра.

— А он что сказал?

— Он сказал: "Да что она, охуела?!"

Я живу в Квинсе, а Галя в Бруклине. Однажды вечером Галя должна была ко мне приехать, и мы договорились, что я ее встречу в 10 часов около станции метро, чтобы ей не идти поздно одной. Ее нет в 10, нет в 11, нет в 11.30; наконец, около 12-ти она появляется.

— Бобчик, извини, никак не могла найти свою станцию метро.

— ??? Ты же каждый день ездишь в балетную школу!

— Так то днем. Вечером, если Большая Медведица справа, я провожу линию от ковша к Полярной звезде и иду по азимуту. Если Большая Медведица слева, тоже нет проблем — тогда я иду к Сириусу, а сегодня было облачно, и я заплутала.

— Галя, купи секстант, иначе по звездам ты ко мне хуй попадешь.

Два молодых нефа попытались ограбить Галю в лифте. Один из них вынул пистолет, а второй сказал: "Мани!" Галя критически оглядела одного из них, потом второго, тот, который с пистолетом понравился ей больше.

— Какими глупостями вы занимаетесь! У тебя же прекрасная балетная фигура, — и, протянув руку, крепко схватила его за жопу.

— Чудесные ягодицы! А ну, сделай большой батман! Выше! Тяни подъем!

С выпученными от страха глазами неф тщетно бился, пытаясь высвободить зад из мертвой Галиной хватки, второй стучал кулаками по стенке и звал на помощь. Наконец лифт остановился, негры в панике выскочили из кабины, а Галя бежала за ними и кричала: "Постойте! Вы же забыли взять адрес школы!"

Галя безо всякого волнения, по-деловому говорит о смерти.

— Борис, нам надо лечь на такое кладбище, чтобы Емельяну было удобно к нам ездить.

— Конечно. Причем хорошо бы, чтобы на соседней улице были бардак, бар и ресторан.

— Это еще за чем?

— Ну как ты не понимаешь! Сколько раз в год Емельян будет к нам ездить? Ну раз, два — и все. А так — поехал в бардак, вышел, смотрит — пивнушка, зашел, врезал стопоря — так и до нас дойдет. Таким образом он сможет у нас часто бывать.

— Борис, я застраховала свою жизнь на 15 тысяч, так что наши похороны мы сможем устроить вполне прилично, но я думаю, что гробы надо выбрать заранее — все-таки нам в них лежать.

— Ну, раз у нас есть такие деньги, мы можем купить фобы не на Бэй Парквей, а на Кинге Хайвей.

— А какая разница?

— На Кинге Хайвей гробы более просторные — можно лежать в арабеске, и удобно поворачиваться. Лежать-то долго.

—- Борис, хорошо бы, чтобы нас похоронили на родине. Давай поедем в Россию и присмотрим хорошенькое, миленькое кладбище. Там мы сможем лежать все вместе — я, ты, Рона, мама, тетя Ганя...

— Я бы с удовольствием — кто же откажется лежать в такой компании, но, к сожалению, я должен быть похоронен здесь, рядом с Рахманиновым.

— Не понимаю, причем тут Рахманинов?

— Не знаю, но таково было желание Сергея Васильевича.

— Борис, давай купим склеп.

— Прекрасная идея! Имея склеп, мы можем там поставить мангал, делать шашлыки, а если дождь — мы внутри выпиваем под картошечку с селедочкой — это будет наша маленькая дачка.

К нам приехала из Москвы Галина сестра Рона. Однажды сестры поссорились, и Рона весь день ходит расстроенная.

— Рона, чем ты расстроена, что случилось?

— Галя сказала, что не плюнет на мою могилу.

— Господи! Что ты обращаешь внимание! Мало ли что человек может скатать сгоряча, не подумав! Не плюнет... Слушай ты ее. Обязательно плюнет!

Когда что-то начинаешь рассказывать Гале, она тебя тут же перебивает и задает массу вопросов. Я говорю:

— Галя, приехали артисты из Москвы и привезли...

— Что привезли — спектакль, балет? Где будут выступать? Как купить билеты?

— Галя, не об этом речь...

— А о чем речь? Ты знаешь, кто приехал, а мне важно знать, над чем работают артисты в России.

— Дай договорить, и тебе будет все ясно.

— А у тебя никогда ничего не ясно. Поэтому мы много спектаклей пропустили.

— Галя, не о творчестве идет речь...

— Творчество — это главное, а вот тебе плевать на творчество, и, обидевшись, ушла. Все, что я хотел сказать, это то, что из Москвы приехали артисты и привезли ей письмо от сестры.

Гале хорошо рассказывать анекдоты.

— Два еврея вышли из леса...

— Из какого леса? Хвойного — кедр, пихта, ель; соснового или смешанного?

— Этот анекдот не имеет никакого отношения к составу леса.

— Но лучше уточнять, чтобы было легче осмыслить.

— Хорошо. Два еврея вышли из смешанного леса...

— А почему евреи?

— На этом строится анекдот?

— Так что, если бы не было евреев, не было бы анекдотов?

— Были бы, но этот конкретный анекдот связан с евреями.

— Глупо. Получается, что евреи специально созданы для анекдотов.

"Люди у нас плохие, а народ хороший"

В. Войнович

Люди, одолеваемые заботами, проблемами, живущие в вечной спешке, делаются злыми и ищут повод, чтобы вылить все накопившееся недовольство. После иммиграции я трижды приезжал в Россию — на гастроли в 1994г., и дважды в 96 и 98 годах снимался у Тиграна Кеосаяна, сына знаменитого режиссера Эдмонда Кеосаяна, постановщика "Неуловимых". Каждый раз я поражался обилию хмурых озабоченных лиц, от которых отвык в Америке. Помню, днем идет стайка подростков, впереди мальчишка лет 13-ти. Казалось бы в его возрасте — уроки кончились, сейчас во двор, в футбол погонять — жизнь прекрасна, а у него на лице такое выражение, как будто брокер ему только что сообщил о биржевом крахе, и он решает, стоит ли ему продавать сталелитейные акции и покупать нефтяные. Как сказала известная американская певица, побывав в Москве:

— Если на улице кто-то улыбается — он или сумасшедший или пьяный.

Последний раз, когда я летел самолетом Аэрофлота из Москвы в Нью-Йорк, рядом со мной сидел человек — комок нервов. Внутри у него была шаровая молния, и он был готов ее применить. Меня он, к счастью, узнал, на короткое время расплылся в улыбке, но очень скоро вновь начал посматривать по сторонам сузившимися глазами Рэмбо, вышедшего на тропу войны.

У Аэрофлота прекрасное обслуживание, новые самолеты, очаровательные предупредительные девушки-стюардессы, но в его состоянии он не сомневался, что весь мир находится в заговоре против него, а Аэрофлот и стюардессы — это авангард врага.

— Можно попросить стакан воды? — то ли с иронией, то ли с вызовом спрашивает он стюардессу.

— Конечно, я сейчас принесу.

— Я имею в виду — минеральную, — с угрозой добавляет он.

— Пожалуйста.

— И долго этот поход будет длиться? Получив через 30 секунд воду:

— Да, вас только за смертью посылать. А посмотрите на свое выражение лица, — говорит он милой, вежливо улыбающейся, девушке, — с таким лицом вам только на кладбище работать.

И ко мне:

— Нет, летать надо только французской компанией, в крайнем случае финской — это сервис, там таких ведьм не держат. А этот жлобский Аэрофлот...

Я от безвыходности вежливо кивал, стараясь как можно дальше отклониться на случай, если бы он вдруг решил откусить мне ухо.

Чтобы как-то отвлечься, я решил достать из лежащей на полке сумки книгу и почитать. Сумка была набита доверху, весила килограмм 20, и надо же было так случиться, что я ее не удержал, и она свалилась прямо ему на голову. Я мысленно приготовился к смерти, в голове промелькнула вся моя жизнь, и последние мысли были о наследстве — кому оставить свою пижаму, канотье и халат, но он вдруг неожиданно заорал:

— Будь проклят этот вонючий Аэрофлот! Все, я с ними завязал! Только французская или финская компании!

И, обращаясь ко мне, совершенно другим тоном:

— Не беспокойтесь, разрешите мне поставить ее обратно, не стоит утруждаться.

В первый раз я понял со всей остротой, как хорошо быть популярным. Что было бы со мной, если бы он не любил меня, как Бубу?!

Угон машины

На многие, особенно дорогие, машины ставится сигнализация. Обычно это различные виды сирен, но бывает и текстовая, причем сам текст и его продолжительность зависят только от фантазии хозяина и длины пленки или запаса памяти компьютера.

В Манхэттене на 30-й улице стоит машина, и черный собирается ее угнать. Динамик орет на всю улицу: "Угоняют машину! Угоняют машину! Граждане, не будьте равнодушны! Позовите полицию! Время не терпит! Отгоните угонщика!"

Черный хохочет, собирается большая, тоже хохочущая толпа.

"Угоняют машину! Ее уже почти угнали! Граждане, представьте себе, что это ваша машина!" — надрывается динамик.

Хохот мешает черному открыть дверь, из толпы его подбадривают, дают советы. Наконец он открывает дверь и садится.

"Если я еще не выключился, значит он уже внутри — верещит динамик. — Позовите полицию! Сейчас он заведет машину, и я ее больше никогда не увижу!" Черный, плача от хохота, подсоединяет напрямую провода и под смех и одобрительные возгласы толпы уезжает — с по-прежнему включенным динамиком.

Домработница Надя

Перед ее приходом я прячу все нужные вещи, но это бесполезно: она их все равно находит и перепрятывает, притом так, что ни одна собака-ищейка не найдет. Зубная щетка, например, прячется в грязное белье. Белье тоже прячется. Мы с Емельяном тоже от нее прячемся. Не спрятался — она прекращает уборку и начинает рассказывать дпинную историю на польском языке. Излюбленное время для рассказов — когда мы обедаем. В это время, кажется ей, нам легче запомнить историю болезни и держать в уме все анализы.

Емельян пишет музыку. Она заходит, становится рядом и смотрит на него задумчивым взглядом одесской торговки:

— Пане Сичкин, такая музыка — я не могу работать!

— Папа, убери ее, чтобы я мог работать! — кричит Емельян.

Я хочу пойти мне на кухню, она меня останавливает:

— Не ходите на кухню, она чистая.

— Я хочу поставить чайник.

— Не надо, плита тоже чистая.

— Так что, для того, чтобы выпить чаю, кухня и плита должны быть грязными? Так давайте я войду и все сделаю!

Приходит она к нам редко. Нам с ней мытарно, и она на работу не рвется. Надя собралась на месяц в Польшу.

— Пане Сичкин, я уезжаю, чтобы вам не дали другую домработницу, я вам на это время нашла золотого человека. Она умеет все: убирает, стирает, гладит, шьет, моет окна, может побелить стены. Вот ее имя и телефон.

— Так я ее могу позвать?

— Нет, конечно! Это если придут з офису с проверкой, вы им скажете, какая она талантливая, и как она прекрасно работает.

Во время уборки Надя без слов фальшиво поёт польские песни, вызывая этим у Емельяна огромную радость.

Я бы, конечно, мог поменять домработницу, но есть опасность, что новая будет петь те же песни, но уже со словами.

Павел Леонидов

С Павлом Леонидовым мы жили в Москве в одном доме и дружили долгие годы. Паша работал администратором Москонцерта и писал стихи к песням, одна из которых — "Тополиный пух" — стала шлягером. В Америке Леонидов концертной деятельностью практически не занимался, но написал и выпустил несколько книг и печатался в газетах. Он был умный, с чувством юмора, но неуемный и, подчас, нетерпимый человек. С громким голосом, хорошо подвешенным языком, Паша на всех плевал и никого не боялся, а его — все. Он досконально изучил систему советской власти, державшейся на фальши и страхе и активно это знание использовал.

В Союзе каждый директор филармонии хочет заполучить известного гастролера, чтобы заработать на нем деньги. Однако известных гастролеров мало, а артистов много; всем им нужны концерты, но вот их-то директор филармонии не хочет и всячески пытается от них отвертеться.

Леонидов звонит секретарю обкома партии, скажем, Краснодара и говорит:

— С вами говорят из приемной директора идеологического отдела СССР Михаила Суслова. Товарищ Суслов отметил ваш край, как передовой, оценил ваши личные заслуги, и в знак поощрения мы решили прислать ведущую бригаду артистов Москонцерта на 20 концертов. Если вы считаете количество выступлений недостаточным, мы, пожалуй, можем немного прибавить.

Секретарь рассыпается в благодарностях, что его заметили, говорит, что да — хорошо бы прибавить, и Паша великодушно добавляет ему еще 10 концертов. Директор филармонии прекрасно понимал, что за ведущих артистов ему навязывают, но тут уж сам секретарь обкома занимался этими концертами, так что матюкался он, только запершись в туалете и про себя.

И так по всему Союзу Паша небескорыстно рассылал концертные бригады.

Надо отдать Паше должное: без всякого театрального образования он прекрасно разбирался в искусстве и, обладая безошибочным чутьем, сделал из многих артистов гастролеров.

Я сидел в комиссии, которая отбирала танцовщиц для Мюзик-Холла, Состав участниц был на удивление слабым, и лишь одна показалась мне способной, о чем я и сказал Паше.

— Нет, Борис, ее не бери.

— Почему?

— Страшная блядь — никому не дает.

— Вы что, делаете концертную программу или организовываете бардак?

Паше сделали сложную операцию, в результате он привык к наркотикам и 10 лет кололся. Пытался бросить, но ничего не выходило. Я наблюдал его до и после укола.

Его первая жена Леля, по его же просьбе, отказывается сделать ему укол. Паша, как зверь, мечется по квартире, пинает ногами мебель, всех оскорбляет; милая, дорогая Леля и очень симпатичная теща идут у него, как две Медузы-Горгоны. Прибегают две его маленькие обаятельные дочки, чтобы поиграться с папой, но Паша орет: "Уберите этих выдр!" — и дети испуганно убегают. Наконец, терпение у Лели иссякает и она делает ему укол. Спустя мгновение лицо его расплывается в детскую улыбку, он нежно целует Лелю, говорит теще, что она мадонна и ангельским голосом зовет детей.

Увы, в конце концов действие наркотика заканчивается. Паша постепенно мрачнеет, в речи начинает прорезываться мат — и все возвращается на круги своя.

Через 10 лет Леонидов влюбляется в редактора Росконцерта Галю, они поженились и Паша, не ложась в больницу, завязал с наркотиками. Как сказали врачи, это чудо.

Трудно было найти двух более противоположных людей, чем Галя и Леонидов. Он — буйный сумасшедший, а у нее тихая, спокойная, вялотекущая шизофрения. Я не знаю, кто был инициатором их отъезда в Америку, но оба они страдали ностальгией и, возможно, из-за постоянной депрессии бесконечно ссорились. Нахамить Пашу долго уговаривать не приходилось, а Галя наказывала его тем, что прекращала с ним разговаривать и не пускала в постель. Несмотря на страдальческое настроение Паша был постоянно возбужден, готов заняться сексом в любое время дня и ночи, и вынужденное воздержание его угнетало.

— Борис, — звонит он мне после очередной ссоры, — она не будет разговаривать со мной 3 дня. Я ей сказал, что ее мать блядь и послал на хуй.

— Борис, 7 дней в отказе.

— А сейчас что?

— Я на нее рассердился, и, когда она хотела сесть, убрал стул, и она пришла на жопу.

Со временем я по степени наказания безошибочно научился определять деяние, за которым оно следовало.

— Галя не будет со мной разговаривать 6 дней.

— Мать блядь, плюнул в морду, пошла на хуй?

— Точно.

— Галя ушла на 2 недели.

— Сильно ущипнул за жопу и вылил горячий чай на голову?

-Да.

И так далее.

Впоследствии Леонидов заподозрил жену в том, что она лесбиянка. У Гали появилась подруга, интеллигентная русская женщина. Они вместе ходили на концерты, спектакли, Галя бывала у нее в гостях, и это дало толчок необузданной фантазии Паши.

— Она мне сказала, что позвонит в 6 часов вечера. Раздается звонок, это она. "Ты же сказала, что позвонишь в шесть вечера", — говорю я ей. А она: "А что, сейчас разве не шесть?" "Да нет, — отвечаю, — 4 часа дня". Понял?

— Ничего не понял.

— Ну как же — они под одеялом друг друга лижут, а там темно, и время не видно. Вот она и перепутала.

— Паша, — говорю, — тебе бы надо работать в сексуальном отделе агентства Пинкертона.

Их общего сына Васю Паша воспитывал довольно своеобразно. Школьные каникулы. Паша, Вася и я гуляем по Манхэттену.

— Папа, — говорит Вася, — ты мне обещал к началу каникул купить коробку конфет.

— Все правильно, обещал. Ну, пошли.

Мы заходим в магазин, чувствуется, очень престижный. Продавец, менеджер и немногочисленные покупатели говорят таким благоговейным шепотом, что не перекрывают еле слышный звук кондиционера.

— Ну иди выбирай.

Вася уходит, мы остаемся стоять около прилавка возле менеджера и продавца и, по инерции, тоже снижаем тон. Возвращается Вася.

— Выбрал?

— Да, — и протягивает большую коробку.

— И сколько они стоят? — тихим мягким голосом спрашивает Леонидов.

— 55 долларов.

— Хуй тебе!!! — заорал Паша на таком форте, что мог поднять на ноги всех покойников штата Нью-Йорк.

Продавец и менеджер от неожиданности побелели и упали, как снопы, на пол, но Вася, зная папу, ничуть не смутился и достал из-за спины вторую коробку.

— Тогда эти.

— А эти сколько? — вновь спокойным голосом. —14.50

— Это другое дело.

— Паша, — говорю я, — надо вызвать скорую помощь.

— А, — махнул рукой Леонидов, — обычный обморок.

— Откуда ты знаешь, — настаиваю я, — может, что-то с сердцем. Надо позвонить в госпиталь.

— Борис, не пори хуёвину. Через пять минут встанут, как миленькие. Что это, первый раз? Они у меня во всех магазинах валяются.

И действительно, через пять минут они неуверенно поднялись, с ужасом поглядывая на Пашу, мы рассчитались и ушли.

Вася стоит перед витриной магазина, рассматривает компьютер, на котором зачеркнутая цена 320 долларов заменена на 240 с надписью "Сэйл" и говорит:

— Папа, вот если ты мне сейчас за 240 долларов купишь компьютер, который стоит 320, то ты сэкономишь 80 долларов.

— Васенька, — ласково говорит Паша, — я тебе хуй куплю этот компьютер и сэкономлю все 320 долларов.

В Америку иммигрировала дочь Паши от первого брака Ляля с мужем и внуком Филиппом. Зять Паши, Толя, хороший парень, в Союзе был известным композитором-песенником, и Паша решил поехать с ним в гости к знакомому миллионеру — вдруг поможет протолкнуть Толика. Будучи композитором, петь Толе в Союзе не приходилось, и Паша понятия не имел о его вокальных данных. Толя, человек, мягко выражаясь, крупного телосложения — далеко за 100 килограмм, сел за рояль и неожиданно завизжал таким тонким высоким и пронзительным голосом, что Паша с криком "Ой, ёб твою мать" пулей выскочил из комнаты.

Паша пошел сдавать на гражданство. Когда я сдавал на гражданство то, хотя я и сумел по-английски ответить на какие-то вопросы и даже что-то написал, этого оказалось недостаточным, и мне пришлось почти год ждать, чтобы придти на пересдачу.

Паша немного понимал и знал кое-какие слова, но явно не блистал, плюс необходимость корячиться на этом ненавистном ему языке страшно его раздражала. Я пошел с ним, зная, что будет весело.

Экзаменаторша, естественно, по-английски просит его прочитать абзац из книги.

— Читай сама, — по-русски с тихой ненавистью говорит Паша.

— Напишите — у меня есть жена, и я люблю Америку.

— Я не люблю Америку, — по-русски перебил ее Паша.

Экзаменаторша ничего не может понять, с недоумением на него смотрит.

— Кто у нас президент, и кто вице-президент?

— Да срать я хотел на них обоих, — опять-таки по-русски начал накаляться Паша.

— Ду ю спик инглиш?

— Да пошла ты на хуй, выдра, со своим английским! Какого хуя придумали этот экзамен! Делать не хера! Вы ж войны, бляди, не видели! Зажрались, суки! -от громового пашиного голоса сотрясались стены. На шум скандала, столь необычного для этого учреждения, прибежал супервайзер — маленький пухленький розовый человечек, который в ужасе посмотрел на Пашу и что-то быстро умоляюще залопотал по-английски. Смысл его текста, как я понял, сводился к тому, что не надо волноваться, пусть Паша придет завтра, и он все устроит.

На следующий день я опять пошел с Леонидовым. Мы зашли в комнату, за спиной экзаменаторши стоял супервайзер и с успокаивающей улыбкой пантомически объяснял Паше, что не надо волноваться — все в порядке.

— Когда была подписана Декларация Независимости? — по-английски спросила экзаменаторша.

— Что, блядь?! Она опять!! — заревел Паша. Супервайзер в пантомиме прикладывал палец ко рту, закатывал глаза, делал успокаивающие пассы руками, давая понять, что нет повода для волнения, все это проформа, и чтобы Паша успокоился.

Паша не ответил ни на один вопрос, ничего не написал и не прочитал и не сказал ни одного слова по-английски. Через пять минут после экзамена прибежал супервайзер и вручил Паше сертификат, который в случае успешной сдачи обычно присылают по почте через месяц, в котором значилось, что Паша — гражданин Соединенных Штатов Америки.

Павла Леонидова очень любил писатель Сергей Довлатов, который с юмором относился к пашиному хамству. Сергей выпускал газету "Новый Американец", в которой иногда печатались рассказы Паши.

Из рассказов Довлатова:

Звонит мне Леонидов и спрашивает:

— Сергей, мой рассказ в этом номере пойдет? Я ему отвечаю:

— Павел Леонидович, в этом номере ваш рассказ не пойдет, и если вы хотите знать мнение художественного совета...

— Да я хуй положил на ваш художественный совет, я спрашиваю: когда рассказ в номер пойдет?

Леонидов считал Вайля и Гениса талантливыми людьми и с уважением о них говорил, но однажды ему что-то не понравилось, и он через газету "Новое Русское Слово" обозвал их педерастами, импотентами, графоманами и старыми онанистами. Пришел в редакцию "Нового Американца", поздоровался со всеми, подошел к моему столу и спрашивает:

— Сергей, что это Вайль и Генис со мной так холодно поздоровались?

Как я уже говорил, Паша ностальгировал и, по-моему, даже находил какое-то удовольствие в своих страданиях, но со мной, поскольку я не был его единомышленником, ему ностальгировать было трудно.

Когда я после аварии попал в госпиталь, Паша пришел меня навестить.

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил Паша, и в его голосе я уловил нотку удовлетворения — может я, хоть временно, растерял свой оптимизм, и сейчас мы вместе сможем славно пострадать.

— Хорошо, — отвечаю я.

— Это пока, а скоро от боли будешь лезть на стенку.

— Думаю, скоро выпишусь.

— Да нет, ты застрял здесь надолго.

— Почему? У меня ни одного перелома нет.

— Еще обнаружатся.

— Сплю я хорошо, а это хороший признак.

— Потом будешь спать плохо, и это будет плохой признак. Носи с собой нитроглицерин.

— Зачем? Какое отношение авария имеет к

сердцу?

— Еще какое — загнуться можешь в любой момент.

— Паша, тебе надо было стать врачом — у тебя люди с насморком писали бы завещание.

В очередной раз Паша приходит ко мне поделиться депрессией и говорит замогильным голосом:

— Борис, я со всеми в ссоре и дружу только с тобой. Я уверен, когда я умру, только ты придешь и поднимешь мой фоб.

— Паша, я тебя очень прошу, помирись еще с тремя — один я хуй подниму твой гроб.

— Борис, — уже нормальным тоном сказал Паша, - пошел ты на хуй. С тобой не удается пострадать.

Ян Медовар

Бывший московский эстрадный администратор. Возраст неизвестен — когда он родился, еще не существовало загсов. Однако, поскольку первое слово, которое он произнес было "деньги", денег в то время еще не было, а был натуральный обмен, и честь изобретения денег приписывают финикийцам, можно предположить, что родился он приблизительно в V в. до нашей эры. Тем не менее, несмотря на возраст, его энергии и прыти, направленных на доставание денег, может позавидовать любой 20-летний карманник. Медовар получает ССАй, потихонечку сосет еврейскую организацию "Арбетер Ринг", проводит небольшие еврейские концерты, на которых под предлогом пропагандирования еврейской культуры получает деньги он один и большие концерты, на которых ворует все, что удастся.

Медовар проводил концерт певицы Нины Бродской. После концерта Нина недосчиталась 1500 долларов (это помимо "законно" украденных, когда администратор пускает в зал без билета за наличные, использует билеты, оставшиеся от предыдущего концерта и т.п.). Нина вместе с мужем, папой и сыном отправились к Медовару домой. Тот, видимо, кого-то ждал и сразу открыл дверь.

Нина сказала:

— Ян, ты украл 1500 долларов.

Медовар прочел в их глазах суд Линча, позывы к людоедству и быстро сориентировался.

— То-то я вижу, у меня лишние 1500 долларов, — и тут же их отсчитал.

Вот что значит полениться посмотреть в глазок двери. Казалось бы, опытный администратор, а из-за дурацкого недосмотра лишился кровных, честно украденных 1500 долларов.

Павел Леонидов как-то посоветовал мне взять для концерта администратором Медовара.

—Да, но он же ворует со страшней силой.

— Естественно, он же администратор.

— Ну а ты бы украл?

— Конечно. Правда, я бы украл долларов 300, а он ближе к 800, но все равно стоит.

Леонидову также принадлежит крылатое изречение, связанное с Медоваром. Медовар проводил юбилейный концерт одного артиста. Печальная необходимость дать хоть какие-то деньги юбиляру вызывала у Медовара нервный тик, а уж об оплате остальных артистов, участвовавших в концерте, естественно, не могло быть и речи. Медовар мямлил: "Это маленький зал, расходы большие, неизвестно какие будут сборы", — и всячески уходил от ответа на вопрос заплатит он или нет. Певица, так ничего и не добившаяся от Медовара спросила Леонидова:

— Паша, ну как ты думаешь, он что-то заплатит?

— Не думаю, — с сомнением покачал головой Леонидов. — Медовар не вынесет двоих.

На одном из моих концертов, где Медовар должен был мне помочь, он попытался впихнуть певицу, поющую еврейские песни, которая была мне абсолютно не нужна, но нужна ему. Я отказался. Медовар обратился в еврейскую организацию "Воршен Сиркл" с жалобой, что Сичкин борется с евреями и еврейскими песнями.

Я зашел в "Воркмен Сиркл" и сказал:

— Обвинения младшего лейтенанта КГБ Медовара лишены каких бы то ни было оснований. Все артисты в концерте — евреи, и все русские песни, звучащие в концерте поются с сильным еврейским акцентом. Самому Медовару мир обязан возникновением известной ораторской техники, ошибочно приписываемой древним грекам: набрать полный рот камней и говорить, стараясь заглушить рокот прибоя. Камни Медовар так и не выплюнул, но его картавое еврейское "р-р-р" может заглушить не только прибой, но и заходящий на посадку "Боинг 747", так что ни у кого не остаётся сомнений, что он находится на еврейском базаре. Короче, этот эстрадный концерт на самом деле посиделки патриархальной еврейской мишпухи.

Один обаятельный еврей спросил меня по секрету:

— А что, Ян Медовар действительно младший лейтенант КГБ?

— Честно говоря, я не уверен — младший или старший, но посудите сами: разве мог бы даже средний чин, скажем майор, сморозить такую глупость, — и ушел, оставив его в глубоком раздумье.

Медовар на пол головы ниже лиллипута, но значительно уступает ему в весе. Однажды, за что-то на меня обидившись, он сказал Вадиму Консону:

— Вадик, предупреди Сичкина: я молчу молчу, но ведь могу и ёбнуть.

На вопрос, чем он сейчас занимается, Медовар отвечает:

— Своей профессией — писатель, сценарист, режиссер. Такой вот скромный ответ.

Мне он звонит два раза в год и оставляет сообщение на автоответчике: "Борис, давай дружить, что мы с тобой не поделили? Все уже умерли, одни мы с тобой остались..."

Я на всякий случай выглядываю в окно и проверяю: если действительно все умерли, и остались только я и Медовар, то жить не стоит.

Когда мы приехали в 1979 году в Америку, я был поражен отношением к иммигрантам. Сразу же в аэропорту нам выдали деньги на пропитание, начали обучать английскому, давая деньги на проезд и на обед, бесплатно привозили мебель и многое другое. Невероятно! Медовар приехал в Нью-Йорк на две недели раньше нас. Мы встретились в Найане, и я задал ему стандартный вопрос "Как дела? Как устраиваешься?" С неожиданным напором на темпераменте Медовар закричал:

— Я раввина сниму с работы! Он не будет у меня работать!

— Нам в синагоге дают обеды, так раввин сказал, чтобы у нас за них брали по 15 центов.

— А что, плохие обеды?

— Прекрасные! Из ресторана, четыре блюда, плюс всякие булочки, пирожные, масло, варенье...

— Ну, так надо думать, они стоят значительно больше 15-ти центов, чем же ты недоволен?

— Он не имеет права брать деньги!

— А он что, их себе берет?

— Нет, конечно, но это неважно — он не имеет права брать деньги. Нет, он у меня работать не будет.

Я восхитился: две недели в Америке и уже снимает раввина с работы. Что же будет с конгрессом США через пару месяцев?

Я не знаю, где Медовар хранит наворованные деньги, но предполагаю, что в матрасе. Если это так, этот матрас можно смело выставлять на аукцион Кристи вместе с яйцами Фаберже и алмазом "Кохинор", так что если увидите на аукционе "Матрас Медовара", не задумываясь покупайте за любые деньги — не прогадаете!

Продуктовые магазины

Многие иммигранты, особенно из Одессы, не сомневаются, что я живу на Брайтоне. Они любят Брайтон и считают, что помимо Одессы, это единственно пригодное для обитания место. Один даже спросил Емельяна, узнав, что он живет в Квинсе: "А это далеко от города?" — имея в виду отнюдь не Манхэттен и пришел в ужас, когда Емельян сказал — примерно 40 минут до Брайтона на машине: "Зачем же ты забрался в такую глушь?" Ну, а уж я, Буба, просто обязан жить на Брайтоне. Встретив меня, один недавно приехавший молодой одессит долго восторженно говорил, какое это для него счастье увидеть живого Бубу Касторского и под конец спросил, где на Брайтоне я живу. Я сказал, что я живу в Квинсе.

— Почему?! — в полном недоумении воскликнул он, — все же живут на Брайтоне!

— Вот именно поэтому я и живу в Квинсе.

— Так это же даже не Бруклин, это еще дальше!

— Безусловно.

— Так какой же смысл?

— Понимаешь, — говорю я ему, — у нас в округе два продуктовых магазина, и в одном два раза в неделю дают мясо.

— А у нас каждый день, — перебил меня он.

— Да, но у нас дают целых полтора кило в одни руки.

— У нас сколько хочешь!

— Во втором магазине по пятницам бывают яйца и молоко; отпускают, конечно, только дюжину яиц и литр молока на человека, но мы с сыном — так что можем брать по две порции. Правда, приходится недосыпать, т.к. очередь надо занимать с половины шестого утра.

— Да у нас везде каждый день продают яйца и молоко.

— А сколько дают в одни руки?

— Сколько хочешь.

— Так не может быть, люди начнут делать запасы.

— Да зачем запасы, если каждый день можно купить свежее?!

— Странно... Однако у нас есть преимущество — по субботам продают овощи, и даже бывают арбузы.

— У нас каждый день любые овощи, фрукты, арбузы, причем круглый год. Переезжайте на Брайтон — все есть, и не надо рано вставать.

— Хм, вообще заманчиво, но мне все равно придется ездить в Квинс — мы с сыном нашли один магазин, в котором иногда бывает черный хлеб.

— У нас в каждом магазине огромный выбор черного хлеба.

— И что, по карточкам можно взять по батону на человека в неделю?

— По каким карточкам?! Берите хоть сто батонов!

— Да, но все-таки без ограничений это тоже не дело — бегаешь по магазинам, высунув язык, стоишь в очереди, скажем, за яйцами, четыре часа, а они кончаются.

— Они никогда не кончаются.

— Что значит, всегда хватает на всю громадную очередь?

— Нет никаких громадных очередей, не надо бегать по разным магазинам — заходишь в один магазин и покупаешь свободно все, что нужно.

— Я все-таки не совсем понимаю. Я что, могу зайти в магазин и свободно купить суповый набор?

— Почему суповый набор? Любое мясо, масло, яйца, хлеб и так далее.

— А рыбу иногда выбрасывают?

— Всегда полно.

— У нас в Квинсе ее нет. На следующей неделе обещали завести головы из-под щуки — устроим с сыном праздник, сварим уху.

— Да приезжайте на Брайтон и купите какую угодно рыбу.

— А сколько дают в одни руки?

— Что вы привязались к рукам? Сколько хочешь! Господи, что за район вы выбрали? Всего два магазина, и ничего нет. Переезжайте к нам, все есть, и не надо вставать чуть свет.

— Ну как, но ведь в очереди все-таки отмечаться надо?

— Да нет никаких очередей!

— Ну, то, что ты говоришь, это просто какое-то чудо! Я, пожалуй, действительно перееду, если у вас такое снабжение.

Пока я, правда, еще не переехал — говорят, у нас в супермаркете к Новому Году будут давать яблоки и сухофрукты.

Рыжий студент и мама

В Сочи недалеко от моря сдавалась комната для курортников, одну из которых мы занимали. К нашей хозяйке на каникулы приехал сын, студент МГУ. Очень симпатичный парень — высокий, рыжий, обаятельный и крайне интеллигентный — на удивление полная противоположность своей матери, женщине из простых и особой утонченностью в обращении не славившейся. Случилось так, что соседка разлила в коридоре воду, и наша хозяйка набросилась на нее с бранью:

— Ах ты, паскуда! Что ж ты делаешь, шлюха старая! Люди поскользнуться могут! Из-за таких курв — и дальше в том же духе.

Студент пришел в ужас...

— Мама! Как тебе не стыдно? Пожилая женщина случайно разлила воду, неужели это повод для скандала? И такими ужасными словами... Я тебя прошу, извинись перед этой женщиной.

Хозяйка, вроде бы успокоившись, молча слушала сына, чувствовалось, что она гордится им. Помолчав, она умиротворенно произнесла:

— Я тебя понимаю, сынок. У тебя теория Иисуса Христа — если тебя ударили по левой щеке, подставь правую... А я тебе скажу, как Ленин сказал: если тебя ударили по одной щеке, — в ее голосе неожиданно зазвенел металл, -то ты развернись и так въебачь ему в рыло, чтоб эта блядь, курва, на всю жизнь запомнила, еб ее мать! — и дальше зашлась в таком мате, что студент, зажав уши, в панике сбежал.

Я до сих пор хохочу, вспоминая мамочку, и никак не могу понять — причем тут Ленин?

Рассказ Ростроповича

Это рассказ самого Ростроповича, который я услышал от третьего лица, так что по сравнению с действительными событиями возможны неточности.

Ростроповича выдвинули депутатом Верховного Совета от Донецкой области и сказали, что было бы хорошо, если бы он дал концерт для шахтеров. Ростропович охотно согласился и приехал в Донецк.

Собрались заслуженные шахтеры в выходных костюмах при орденах и медалях, Ростропович вышел на сцену, поклонился, сел и заиграл что-то из современной музыки, большим поклонником которой он является. В зале начали с недоумением переглядываться.

— Это он настраивается, — пояснили знающие люди, знакомые с традициями классической музыки.

Однако время шло, а музыкант не заканчивал настройку инструмента; наоборот, на его лице даже появилось какое-то воодушевление.

Половина зала заснула мертвым сном, а вторая половина начала переглядываться уже не с недоумением, а с четко сформировавшимся намерением. Мало того, что им обещали концерт, что значит: певцы, танцоры, жонглеры, акробаты, а не виолончель, так еще эта сволочь явно издевается.

В зале поднялся один шахтер, на цыпочках, чтобы не разбудить спящих, поднялся на сцену, наклонился к Ростроповичу и сказал:

— Слышь, ты давай быстро чеши отсюда на хуй, а то сейчас такой пизды получишь...

Ростропович понял, что перед ним друг, который видит: пожилой интеллигентный человек, и не со зла это он, а, ну что поделаешь — ёбнутый, а его сейчас так будут бить... Будучи умным человеком, Ростропович тут же бросил играть и, не кладя виолончель в чехол, рванул через черный ход со скоростью, не дававшей никаких шансов самому быстрому из избирателей, решившему его догнать.

Вслед ему в Москву полетело гневное коллективное письмо: "Мы хоть и не народные артисты, но никому не дано право издеваться над простым трудовым советским человеком!"

Гриша Новак

С будущим чемпионом мира по тяжелой атлетике Григорием Новаком я работал в Киеве в клубе Госторговли. Он был крафт-акробатом (силовым акробатом), а я танцовщиком. Гриша был неимоверной силы, все тело в мышцах, и со своим партнером игрался, как с мячиком. Своей атлетической фигурой Новак вызывал зависть у многочисленного киевского хулиганья, и им хотелось его ударить. Однако каждый из них прекрасно пожимал, что если Гриша обнимет его и ласково прижмет к груди, то ему потом будет трудно найти свой позвоночник, поэтому хулиган бил Гришу исподтишка и сразу же бежал, как угорелый. Новак был очень сильный, но догнать хулигана, который от страха бил все мировые рекорды, не мог. Однако, если я был рядом, этот номер не проходил. Хулиган бежал, я выставлял свою античную ногу, хулиган падал, оказывался в нежных объятиях Гриши (иногда, для разнообразия, Новак поднимал его и швырял об стену), после чего навсегда завязывал с хулиганством и уходил в программисты. После войны я снова встретился с Гришей, который стал чемпионом мира и также прославился, как непримиримый борец с антисемитами. Гриша был умным, с хорошо подвешенным языком, но боролся с антисемитами отнюдь не парламентскими методами — он их бил смертным боем. Страшного антисемита писателя Сурикова, чью бездарную пьесу поставили во МХАТе исключительно в знак признательности за его ненависть к евреям, Новак встретил в ресторане "Москва" и тут же спустил с лестницы, чем до конца жизни заслужил уважение и любовь московской интеллигенции. Гриша поставил более 40 мировых рекордов, за которые полагались деньги, выдавать которые должны были антисемиты из Спорткомитета. Каждый поход Гриши в Спорткомитет заканчивался мордобоем, хотя, со временем, наученные горьким опытом, антисемиты начали выдавать деньги молча.

— Понимаешь, Борис, — говорил мне Новак, — они хоть и молчат, но в глазах я читаю: "Опять жид за деньгами пришел", — и я ничего не могу с собой поделать. У меня уже человек 8 ходят на костылях, меня пытались таскать по судам, но я бил и буду бить эту мразь.

— Гриша, — говорю, — но ты же можешь не рассчитать и кого-нибудь убить.

— Ничего, они в Спорткомитете ребята тренированные и такие нагрузки должны выдержать.

Впоследствии Гриша со своими двумя сыновьями-богатырями сделали свой силовой аттракцион, с которым успешно работали в цирке. Гриша радовался моим успехам в кино, перед моим отъездом на Запад пришел с двумя бутылками вина, сделанными его отцом, которые много лет пролежали, как талисман, вручил их мне и пожелал счастья. Здесь, в Америке, я узнал, что он ушел из жизни.

Артист С.

С этим прекрасным актером мы вместе снимались в одном фильме. Встречаю его на съемке, он мрачнее тучи.

— Борис, это не группа, а какой-то бардак. Впервые встречаю такую группу — это несерьезные люди.

— А в чем дело?

— Я отснял все эпизоды, и режиссер сказал, что следующая сцена со мной будет сниматься не раньше, чем через две недели. Я подаю заявление "Прошу предоставить мне 12 дней отпуска в связи с запоем".

Вот резолюция и подписи директора и режиссера: "Предоставить 12 дней отпуска тов. С. в связи с предстоящим запоем".

Я покупаю 12 литров водки, беру две пары брюк...

— Зачем две пары брюк?

— Во время запоя я обсираюсъ. Значит, беру две пары брюк, снимаю угловую комнату в гостинице...

— Почему угловую?

— Слышимость меньше. На пятый день бред со сна, а к концу недели приходят черти — мы шумим, мат, крики... Так вот, договорился с маляром...

— А маляр зачем?

— Как зачем? Я же облевываю стены. Договорился, он уже подобрал краску, занес все в номер; открываю бутылку, чувствую, зачесался нос, участилось дыхание, налил стакан, чувствую запах водки — все внутри заклокотало, только поднес стакан ко рту, не успел сделать и глотка — стук в дверь, на пороге стоит директор группы и говорит: "Вас ждут на съемке". У меня перехватило дыхание, я только и мог сказать: "Бляди вы, ёб вашу в душу мать" — и слезы покатились из глаз.

Голуби

Я стою на углу Брайтона и Ошен Парквей, жду знакомого и откровенно скучаю. Рядом стоит новенькая блестящая японская машина. К ней подходит иммигрант в костюме-тройке с бантом — видно, собрался в гости — и, хотя машина явно только что вымыта, вынимает из кармана платочек и начинает смахивать с машины несуществующие пылинки. Закончив эту процедуру, он отошел на несколько шагов назад и окинул машину взглядом, которым, вероятно, смотрел на свою мадонну Леонардо да Винчи.

Вдруг неизвестно откуда появилась стая голубей, зависла над машиной и в течение нескольких секунд полностью ее обгадила.

Я оживился, а иммигрант нет. Какое-то время он стоял с выпученными глазами, потеряв дар речи. Когда дар речи к нему вернулся, и он перебрал весь мат, который знал, а знал он немало, он открыл багажник, достал какие-то тряпки и с остатками мата начал очищать от голубиного дерьма свою любимицу. В конце концов он кое-как привел ее в божеский вид, но тут снова появилась та же стая, опять зависла над машиной и....

— Вон отсюда на хуй! Что ж вы делаете, бляди?! Вам что, негде больше срать?! Совести нет! Был бы автомат, я бы всех вас на хуй перебил!

Голуби его внимательно выслушали, что не помешало им сделать свое черное дело, и улетели.

Он. нашел в багажнике еще какую-то майку, принес две бутылки сельтерской воды и с остервенением принялся за работу. К этому времени его выходной костюм и бантик превратились в тряпки и поменяли цвет на цвет голубиного дерьма. Когда работа подошла к концу и он с подозрением начал поглядывать на небо, я подошел к нему и на полном серьёзе сказал:

— Вот вы их прогоняете и говорите с ними по-русски. Они не знают русского языка. Это же американские голуби.

— А что я им должен был сказать?

— Гет аут! Гоу эвэй!

В этот момент появилась все та же стая, и мой ученик заорал на весь Брайтон:

— Гет аут на хуй! Гоу эвэй, бляди! Гет аут на хуй!.. Он повторил это раз семь, и, голуби, как ни странно, развернулись и улетели.

Иммигрант посмотрел на меня с уважением:

— Да, надо учить английский.

Я сделал большое дело для Америки, еще один еврей будет знать язык.

Давид Копперфилд

Иллюзионист Давид Копперфилд известен также своими романами с манекенщицами, звездами кино и телевидения. При этом он весьма нескромно, не по-джентльменски в прессе и на телевидении обсуждает сексуальные способности своих партнерш, обозначая их постельные игры эфмеизмом "танец" — "когда я танцевал с...", "в танце она слегка вяловята..." и т.п.

Случилось так, что одной из пассий Копперфилда стала наша иммигрантка, и в интервью он довольно скептически отозвался о ее, е... хореографических способностях. В отличие от своих американских коллег, обычно предпочитающих не комментировать заявления Копперфилда, наша иммигрантка тут же послала возмущенное письмо в газету, которое я привожу в обратном переводе с английского:

"Это я не умею танцевать?! Я с 14 лет была ведущей солисткой в России (спросите любого в Одессе), станцеваля ряд запоминающихся партий в Италии и здесь, в Штатах, веду напряженную концертную деятельность, включая гастроли. А вот ему, между прочим, прежде чет критиковать профессиональных танцовщиц, не мешало бы подучиться танцевать самому. Мало того, что он танцует только один танец, так и тот медленный, и он не знает в нем ни одного пируэта. Но это еще что! Не успевает он сделать первые несколько па, как тут же идет на коду. Где разработка, где полифония?! Партнерша не успевает даже понять мелодию, не говоря уже о контрапунктах. Давид, хочешь танцевать, выучи хотя бы один метражный танец, если не хватает дыхания на полную сюиту. И запомни: "Плохому танцору яйца мешают".

Поэт из Краснодара

Мы с Володей Высоцким и Севой Абдуловым смотрели футбол на стадионе "Динамо". После футбола проголодались, хотелось пойти посидеть, выпить и закусить, но денег не было. Володя сказал:

— Ребята, я в завязке, но тут приехал один парень из Краснодара, запакован деньгами, щедрый, угощает, но при этом читает свои стихи — очень долго.

Мы сказали: "Давай!"

Приехал здоровый парень с огромной авоськой, в которой, как он объяснил, часть его стихов, а в гостинице еще три авоськи; мы пошли в ресторан, ели и пили, а он читал свои стихи — абсолютный бред эротического плана. Под конец он спросил, не можем ли мы порекомендовать ему кого-нибудь, кто помог бы протолкнуть эти стихи в печать, человека, тонко чувствующего поэзию.

— Конечно! — воскликнул я. — Иди прямо к директору Мооконцерта Бурштейну, скажи — от Сичкина.

(Надо сказать, что Бурштейн был весьма непростым, подчас суровым человеком, терпеть не мог фамильярности, и попасть к нему на прием было довольно сложно).

— Не надо записываться на прием, он простой, свой в доску парень, любит, когда ему сразу говорят "ты" — просто заходи, садись и сразу начинай читать. Если он будет пытаться чего-то сказать или уйти — не обращай внимания и не пускай — это он от застенчивости. Не уходи, пока не прочитаешь все, что у тебя есть, чтобы он имел полное представление о твоем творчестве.

Через несколько дней я встретил в Москонцерте Бурштейна.

— Борис, есть предел этим идиотским шуткам! Этот здоровенный жлоб открывает ногой дверь, со словами "так будет интимнее" закрывает ее на ключ и кладет ключ в карман, направляется к креслу, держа в руках 4 авоськи, как выяснилось, стихов, садится и начинает читать свой кошмар. Он сидел у меня в кабинете 5 часов! Я вставал, но он меня силой усаживал обратно в кресло. Когда я на нервной почве начал смеяться, он страшно обрадовался и сказал, что у него в Краснодаре есть еще шесть авосек юмористической поэзии. Сейчас он туда улетел за новой порцией. Борис, еще один такой визит, и я покойник, надо же знать — с кем шутишь!

Эпельбаум

Что такое народная любовь я понял после рассказа моего товарища администратора Эткина, который проводил гастроли знаменитого еврейского певца Эппельбаума. Могучего телосложения, с невероятными красоты и силы голосом Эппельбаум пользовался огромной популярностью. В Виннице еврейская мама спрашивает сына лет восьми:

— Ты знаешь, кто к нам едет?! Он сам к нам едет! Боже, как нам повезло! Ты даже не можешь себе представить, кто к нам едет! Ну скажи, кто к нам едет?

Мальчик в растерянности:

— Ленин?

— Да что Ленин?.. Эппельбаум!!!

В Житомире, где должен был состояться первый концерт, во всех домах был накрыт стол, и все ждали на обед Эппельбаума. Выше чести, чем Эппельбаум обедал у тебя и ел твою гефилте фиш, быть не могло.

И вот, наконец, концерт; зал забит, люди не стоят, а висят друг на друге. Аккомпаниатор играет вступление, Эппельбаум начинает петь, но после первых несколько нот останавливается и говорит:

— Не могу петь, у меня изжога.

По залу прокатывается шум: "Изжога, он не может петь — у него изжога".

Кто-то из зала спрашивает:

— А у кого вы ели? Эппепльбаум: — У Кацмана.

Голоса: — У Кацмана. Как можно есть у Кацмана? Это же не дом, а изжога.

Возмущение нарастает, все оглядываются в поисках Кацмана, но его уже давно нет в зале. Наконец кто-то говорит:

— Товарищ Эппельбаум, ну спойте хотя бы одну песню. (У Эппельбаума сольный концерт).

Пианист снова играет вступление, Эппельбаум начинает петь, резко останавливается и говорит:

— Не могу — изжога.

В зале хор проклятий в адрес Кацмана:

— Где этот Кацман? Не умеешь делать фаршированную рыбу — пошел на хуй! Кацмана надо было убить в зародыше! Ну, мы тебе устроим сладкую жизнь!

Встает старый мудрый еврей и говорит:

— Ша! Ничего вы Кацману не сделаете. Его уже нет в городе, и сейчас он хлопочет об обмене квартиры. Товарищ Эппельбаум, ну, может, хоть один куплет?

Эппельбаум, с сомнением: — Один куплет? Снова вступление, снова Эппельбаум берет несколько нот, обрывает:

— Изжога, блядь!

У евреев на глазах слезы, они все понимают:

— Изжога. Не может петь. Товарищ Эппельбаум, мы вас любим, не надо петь (Кацман сука; как можно есть у Кацмана...)

Концерт, в котором Эппельбаум не спел ни одной песни закончился овацией. Вот это любовь: сольный концерт, ни одной песни — и овация!

Конкурс красоты

Во время круиза по Черному морю на корабле проводился конкурс красоты, и я был его председателем. Первый приз единогласно получила девушка из Чехословакии — очаровательная, веселая, хорошо пела и танцевала и интересно отвечала на вопросы. После конкурса состоялся праздничный банкет. Недалеко от нашего стола сидела компания кавказцев и, по непонятной для меня причине, посматривала на меня глазами, в которых читалось, что только моя смерть может доставить им удовольствие. От их стола отделилась женщина средних лет и пригласила меня на танец. Во время танца, глядя на меня в упор маленькими, глубоко запавшими глазками, она неожиданно густым басом спросила, как так получилось, что она не получила первую премию. Я пригляделся к ней повнимательнее. Говорят, орлиный нос украшает мужчину, надо думать, это относится и к женщине, даже если он заканчивается у щиколотки. Маленькая черная бородка приятно гармонировала с пышными усами и удачно подчеркивала выступающий далеко вперед хищный подбородок. Полное отсутствие груди компенсировалось короткими кривыми ногами с неожиданно, как я ощутил на себе во время танца, острыми коленками. Короче, это была старшая сестра бабы-яги. Я посмотрел на компанию джигитов, вспомнил все, что мне было известно об обычаях кровной мести и сказал:

— Как вы не понимаете? Это же все политика! Я, как председатель жюри, имел три голоса и, естественно, отдал их вам. Иначе быть не могло! Я профессионал и сразу вижу красоту и талант, а вас от остальных так называемых красоток еще и отличало огромное сценическое обаяние. Но я, относительно, человек независимый, а капитан, помощник и остальные члены жюри члены партии. Был звонок из Москвы, из ЦК — дать чешке, как представительнице братской социалистической республики, и у жюри не было выхода — хоть это и абсурд, но дать пришлось ей. Что касается меня, то, хотя у меня, конечно, будут крупные неприятности, я не мог пойти против своей совести и написал особое мнение.

Она расцвела, крепко прижала меня костлявыми, но сильными руками к впалой груди и потащила к своему столику. Объяснила ситуацию на кавказском языке, и вся компания тут же начала меня поить, кормить и произносить тосты в мою честь. Меня целеустремленно спаивали до 5-ти утра, пока я под каким-то предлогом не сбежал и до конца круиза прятался по всему кораблю, а джигиты меня искали, чтобы упоить вусмерть.

Я бы не мог работать в определенном театре с постоянной труппой. Каждый театр мне напоминает одесский Привоз с той лишь разницей, что на Привозе меньше хамства и нет завуалированной зависти.

Склоки, интриги...

***

Виктором Драгунский организовал театр "Синяя птичка". Ой был тем хорош, что в нем работали артисты разных театров, которые оставляли все дрязги в своем родном коллективе, а здесь расслаблялись и отдыхали от закулисного театрального кошмара. На гастролях в Ленинграде Аркадий Райкин, посмотрев наш спектакль, влюбился в меня и предложил перейти к нему в труппу. Я всегда восхищался талантом Аркадия Райкина, к тому же новую программу должен был ставить мой друг Евгений Симонов, так что я с радостью согласился.

Я был знаком со всеми актерами и актрисами из труппы Райкина, но когда я пришел на первую репетицию никто, за исключением жены Райкина, обаятельнейшей Ромы, со мной не поздоровался. После репетиции ко мне подошел актер Вадим Деранков и сообщил, что Райкин — это дутая фигура, и держится он на четырех штампах. Я ему ответил:

— Вадим, мой тебе совет: укради у Аркадия Исаковича один штамп, и ты станешь приличным артистом.

И в этом плане каждый день. В тюрьме или психиатрической больнице обстановка была намного доброжелательнее, и я бежал оттуда со всех ног. Коллектив — это сила, чтобы уничтожить талант.

Я потому так долго говорю о зависти и интригах, столь распространенных в артистическом мире, что хочу рассказать историю, в которую человеку, знакомому с закулисной жизнью театра и кино, поверить просто невозможно.

Олег Видов

Артист Олег Видов, сбежав на Запад, поселился в Лос-Анджелесе. Мы вместе снимались в фильме режиссера Орлова "Остановка поезда две минуты", и я запомнил Олега как приятного компанейского парня, к тому же доброго и отзывчивого — однажды он очень помог актрисе Гавриловой, когда у той случилась неприятность. Олег и его жена американка написали киносценарий (кстати, очень интересный), и я должен был играть роль русского консула. Были фото и кинопробы, но, к сожалению, денег не достали, и проект не был осуществлен. Олег снимался в Голливуде, но очень мало и, конечно, нуждался и в работе и в деньгах.

В 1989 году начались съемки фильма "Никсон — последние дни", и на роль Брежнева пригласили Олега Видова, причем не на пробу, а на уже утвержденную режиссером роль. Американцев мало волновал тот факт, что Видов высокий блондин, по типу подходящий на роль героя-любовника: когда дело касается русских, им достаточно формальной этнической принадлежности, и они не обращают внимания на сходство. Ленина у них мог бы играть человек двухметрового роста, а Крупская была бы с шиньоном и в глубоком декольте. Но — какая, собственно, разница Олегу Видову? У него была возможность сыграть важную для карьеры роль и получить столь нужные ему деньги. Олег приходит к режиссеру, приносит мои фотографии и говорит, что в Америке есть только один человек, который может и должен сыграть Брежнева — Борис Сичкин. Дает мои координаты, меня вызывают на пробу, и через несколько дней Олег мне звонит в Нью-Йорк и счастливым голосом сообщает, что я утвержден на роль.

Приятно сознавать, что на земле есть такие люди и актеры, как Олег Видов — легче жить.

Дай ему Бог долгих лет!

Сергей Склов

Одним из моих самых близких друзей в Москве был Сергей Склов. Огромный акробат-силовик с отнюдь не утонченной меланхолической внешностью молодого Вертера, он мог бы зарабатывать сумасшедшие деньги, просто вечером прогуливаясь по парку: каждый, увидев его, сразу же вынимал бы бумажник и снимал часы и шапку. На самом деле это был невероятно добрый и чуткий человек с большим чувством юмора, и свою внешность он обыгрывал в многочисленных шутках и розыгрышах.

Жена пианиста, профессора консерватории Якова Флиера была филармонической певицей. Будучи замужем за Флиером, она не думала о заработках, но они разошлись, и ей пришлось устроиться на работу в Москонцерт.

Первый выездной концерт. В автобусе соленые шутки, лабушский жаргон, мат; вопрос "Ну ты с ним кончила?" звучит так же обыденно, как "у нас осталась заварка?" Воспитанная и вращавшаяся в среде, где малолетним детям говорят "вы", она в ужасе забилась в дальний конец автобуса и сжалась в комочек. Склов сразу почувствовал подходящую почву для юмора и навис над ней:

— Тебе очень повезло, что ты попала к нам в бригаду. Мы тут народ интеллигентный, мы сразу за жопу не хватаем. Походишь, пооботрешься — сама дашь. А удовлетворяем —две недели гарантия!

У Сережи была машина, и после концерта он часто развозил артистов по домам. Едет после концерта, в машине шесть артисток. Его останавливает майор милиции:

— Что это такое? Полагается пять человек вместе с водителем, а у вас шесть пассажиров!

Сергей смотрит на него и, постепенно накаляясь, на крещендо:

— Если бы здесь не сидели женщины, я бы послал тебя на хуй!

И уехал, оставив майора стоять с отвисшей челюстью и размышлять — но ведь там же сидели женщины.

Сережа приглашает друзей, меня в том числе:

— Приходите, я завтра устраиваю чай для бедных. Прекрасно накрыт стол, мы выпиваем, закусываем,

шутим. Через какое-то время Сережа:

— Так, ну, поели и — давай отсюда! Быстренько, быстренько!

Все хохочут — полное несоответствие: реплика адресована близким друзьям, но Склов выдерживает образ "чай для бедных".

У нас гости, в том числе и семья Скловых. Конец вечера, гости уже разбрелись кто куда: кто в гостиной, кто на кухне, кто у рояля. Сережа заходит в гостиную, правое ухо пунцовое, хохочет до слез и объясняет:

—- Я все время приставал к Емелюшке (Емелюшке 4 года), щипал его, говорил: "Что ж ты такой маленький, такой слабенький? Тебе надо делать гимнастику — у тебя ножки слабенькие, ручки слабенькие". Присел на стул, и он мне вдруг как въебачит! У меня искры из глаз посыпались!

Ярчайшая личность, человек многообразных талантов, вместе с красавицей женой и неизменной партнершей Ниной вырастивший двух прекрасных талантливых сыновей Сашу и Андрюшу, его как и многих других замечательных людей, уже нет среди нас.

Зато антисемитов и анонимщиков...

Говорят, что все гениальное — простое. Однако не все простое — гениальное, скажем, "простой советский человек".

Я люблю Америку, но должен заметить, что по количеству идиотизма, особенно связанного с сексом и с трогательной любовью к педерастам и лесбиянкам, Америка вряд ли кому-либо уступит.

Мне, как и многим, присылают рекламные проспекты и брошюры. На одной из реклам детского шампуня фотография: улыбающаяся девочка лет 3-х сидит в ванной, а мама ей намыливает головку. Все хорошо, плавает резиновая уточка, девочка улыбается с открытыми глазами (шампунь не щиплет) — полная идиллия. Один нюанс: сидит девочка в ванной в пляжном лифчике (до половины она погружена в воду, но надо думать, что там она защищена панталонами, непроницаемыми даже для рентгеновских лучей). Помимо того, что лифчик ей в ближайшие 9-10 лет вообще не понадобится, что подразумевают авторы рекламы: что мыться надо в купальном костюме или необходимость защиты несуществующей груди от нескромных взглядов мамы?

Когда я снимался в рекламе МСАй, мне рассказали о еще более нелепом случае.

Снимается реклама пеленок. Розовый веселый младенец, белые пеленки. Сняли. Все, как водится, друг друга поздравляют, но вдруг представитель заказавшей рекламу компании забеспокоился:

— Подождите, а какого пола младенец? Никто не знает, наконец выяснили — девочка.

— Да нет, вы что, с ума сошли? — говорит представитель.

— Had же тут же обвинят в детской порнографии! Не только компанию будут бойкотировать, так еще все эти общественные организации по судам затаскают. Оденьте на нее лифчик.

— Нет, вот это будет порнография, — возмутился режиссер.

— Может еще сетчатые чулки с подвязками?

Для разрешения вопроса решили обратиться в суд. Решение судьи поражает соломоновской мудростью: Поскольку в этом возрасте пол ребенка определить невозможно, разрешить оставить рекламу без лисрчика, и от себя, "не для протокола", добавил:

-— Вы, на всякий случай, просто не говорите, что это девочка.

Емельян приходит в библиотеку в Манхэттене. Обычно на первом этаже беллетристика, справочная литература, география и литература на иностранных языках, но в этот раз интерьер поменяли. Книг немного и узкотематической направленности — исторические — "Выдающиеся педерасты и лесбиянки", Эссе — "Радости однополого брака", религиозно-философские трактаты — "Иисус Христос — наш?" и т.п. Детские картинки, типа тех, которые какие-то идиоты развесили в поездах метра "У Дженни два папы. Они иногда ссорятся, но потом прыгают в постельку и там мирятся" и транспаранты, утверждающие, что у жопы большое будущее.

Емельян поинтересовался у библиотекаря, чем вызван интерес библиотеки к столь специфической тематике.

— У нас месячник педерастии, — буднично ответила библиотекарь. — Как обычно, каждый февраль.

— А-а... Я вообще как-то ближе к скотоложеству, — доверительно сказал Емельян. — Мне, наверное, стоит зайти в марте?

Библиотекарь с сомнением:

— Не знаю, я не слышала о планах на март, вы посмотрите по каталогу.

Женщина-гомосексуалист — любит только мужчин.

Язычники — племя лесбиянок.

Языкознание — курсы повышения квалификации для лесбиянок.

Популярные у лесбиянок проклятия: "Чтоб у тебя язык отсох!" и "Прикуси язык".

На интервью одна иммигрантка на вопрос, как у нее с языком, ответила:

— Прекрасно, только английского не знаю.

Фальшивоминетчица

На Брайтоне один иммигрант говорит другому:

— Чего ты сломя голову несешься на каждый концерт, как только кто-то приезжает из России? Там же одни голубые!

— Меня это не волнует — я дальтоник.

Язык до Киева доведёт - лесбиянка в дороге.

В Москве, на презентации, одного известного деятеля спросили, что он думает о ситуации в России. Подвыпивший, он ответил прямо:

— Мы все в жопе, и, при том, как складываются события, скоро мы все будем в глубокой жопе.

Присутствующие на презентации педерасты бурно заопладировапи, встали и хором запели "Интернационал".

Министр юстиции лесбиянка госпожа Рина сказала:

— Если белый оставляет машину открытой — это акт расизма, т.к. тем самым он провоцирует нефа ее украсть. Это недопустимо, и с подобным расизмом необходимо бороться.

В дальнейшем этот шедевр логической мысли получил естественное продолжение: женщину, избитую и изнасилованную фуппой негров в Центральном парке во время утренней пробежки, также обвинили в провокации — ребята мирно сидят на дереве, как вдруг мимо бежит женщина, да еще в шортах, а не в водолазном костюме, естественно, мальчики возбудились. Так мало этого, она даже не осознала свою ошибку, не раскаялась и попыталась убежать — не возмутительно ли?! Ничего удивительного, что ей перебили железной палкой ноги и проломили голову.

Расизм чистейшей воды! Чего ты вообще выходишь на улицу, ты же знаешь, что тебя там ждет негр со стоячим, зачем же его провоцировать?

Я заметил, что в Америке грабители, насильники и убийцы отличаются повышенной чувствительностью: на суде адвокат, защищая нефа, под давлением неопровержимых улик признал, что да — его подзащитный действительно убил семью из четырех человек, включая двух малолетних детей, но попросил жюри присяжных учесть, что в детстве он был хороший мальчик, не обижал животных, до третьего класса хорошо учился, и не его вина, что жестокое расистское общество довело его до такого состояния.

Убийца, слушая речь своего адвоката, от умиления к себе расплакался.

Когда по телевизору показывают арест очередного уголовника, он всегда рукавом или воротником куртки закрывает лицо от камеры — чувствуется, что ему неудобно перед коллективом.

Негр ограбил и убил хозяина продуктового магазина на глазах у находившихся там покупателей. Располагая показаниями свидетелей полиций начала розыск преступника — нефа определенного возраста, роста и т.д. Возмущению негритянской общественности не было предела: почему каждый раз, как что-нибудь случается, полиция ищет черного? Почему она не пытается найти белого?!

Антон Павлович Чехов жаловался, что у него не было детства. Была няня, были игрушки, но не было всех разновидностей. Узнав об этом, я очень переживал за писателя. Когда я родился, а я был седьмым по счету, родители были так замотаны, что меня не зарегистрировали в ЗАГСе, так что я понятия не имею, сколько мне лет, и до сих пор иду как малолетка. Воспитывался я на улице, там же доставал жратву и выживал. Из игрушек у меня был только собственный член. Тем не менее я глубоко уважаю Чехова и охотно признаю, что он один из немногих писателей, которые выше меня. Он был выше меня на два сантиметра.

Я живу в Нью-Йорке в государственном доме и получаю пенсию, однако многие не сомневаются, что я мультимиллионер. Как-то я должен был встретиться с одним из таких людей, и он звонит, чтобы узнать, как меня найти.

— Привет, так где твой особняк? Я ему диктую адрес.

— Э-э, знаешь, за рулем сложно рассматривать таблички. Его, как, легко узнать? У тебя перед ним там есть сад, сронтаны?

— Фонтанов нет, но есть сад.

— А сам особняк большой?

— Да довольно приличный.

— На сколько комнат?

— Ты знаешь, честно говоря, как-то руки не дошли пересчитать, но думаю, комнат сто двадцать наберется.

— Ну, так это очень большой, даже непонятно, зачем тебе такой.

— Так я его делю.

— А-а, а с кем?

— С государством.

— С государством? Не понимаю, зачем тебе понадобилось государство... Но, это, в основном твой особняк?

— Да нет, я бы сказал, что его.

— Ничего не понимаю. Ну ладно, так как мне тебя найти?

— Очень просто. Как приедешь, спросишь, где государственный дом для нищих.

— Борис, давай встретимся. Поболтаем, может, зайдем посидим куда-нибудь.

— Не могу, очень занят.

— А что ты делаешь?

— Отмываю деньги.

— Тихо! Ты что болтаешь, телефон может прослушиваться.

— Пускай слушают, тут нет никаких секретов. У меня два доллара упали в грязь, и я их отмываю.

Мой автоответчик часто меня веселит:

«…пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала».

Домработница:

— Здравствуйте. Это говорит Надя. Пан Сичкин, вас нет дома? (Ждет ответа). А когда вы будете? (Опять ждет ответа). Я бы хотела придти завтра во второй половине дня, хорошо?.. Или вам удобно с утра?.. — и никак не понимает, что машина ей ничем не может помочь.

Или такая запись:

— Але, Лида, возьми трубку... Виталик, ты, что ли, говоришь?,, чего-то я голос не узнаю... или я не туда попал?... Ну, ладно, на всякий случай оставлю месседж. Ты что ж, курва, тебя ждут, ждут, блядь, а тебя нет ни хуя. Больше не выёбывайся. Позвони.

Звонит Натан, аккордеонист из Киева:

— Але, Боря, Борис... (в сторону, жене) Слышь, у него робот отвечает... Але, слушай, робот, это я, Натан из Киева. Скажи Сичкину, что мы с семьей в Вашингтоне и хотим приехать на недельку в Нью-Йорк. Робот, ты понял?.. Я не уверен, что он понял... Робот, скажи Сичкину, что мы с женой и дочерью поживем у него дней десять, хорошо? Робот, хули молчишь?.. Этот робот какой-то тупой... Робот, передай Сичкину, что у нас денег ни хуя нет, и ни о какой гостинице речи быть не может! Робот, ты меня понял? Передашь?.. Хуй он передаст, мы в жопе.

По приезде в Америку я долго не мог привыкнуть к американским улыбкам и вежливости. Я жил в такой хамской стране, и если в течении дня меня не послали, у меня было ощущение, что мне что-то недодали, а тут-Однажды меня угораздило спросить американца, где метро. Он расплылся в широчайшей улыбке, медленно и внятно, видимо, догадываясь, что мой язык далек от языка Шекспира, объяснил и на всякий случай, подозревая, что смысл некоторых слов мог от меня ускользнуть, прошел со мной до метро два квартала, хотя ему туда совсем не было нужно. После чего, улыбнувшись еще шире, он так же медленно и внятно пожелал мне приятного дня. Кошмар! Что они, издеваются?!

Зато в другой раз я отдохнул душой. Еду я на своей машине в чужом районе и никак не могу найти нужную улицу. Спросить американца боюсь, памятуя печальный опыт, и — о, чудо! — вижу, идет молодой жлоб с наглой мордой на полпируэта. Я сразу понял — наш! Он без разговоров влез в машину, сказал:"Давай прямо, на светофоре направо. Здесь налево, стоп; значит так, я приехал, а ты здесь развернись, доедешь до места, где меня взял, там повернешь направо, и второй блок — это будет твоя улица". Сколько обаяния в этом хамстве! Меня успокаивают, говорят, что у американцев улыбки формальные и вежливость напускная... Какая разница, если они напускают на себя эту формальность двадцать четыре часа в сутки, и так всю жизнь!

Иммигранты справедливо упрекают американцев в отсутствии культуры кухонной болтовни. Встретятся два американца:

— Привет4, как дела?

— Прекрасно, — и все.

Причем он скажет "прекрасно" даже если только что потерял работу, от него ушла жена, и он идет вешаться. Ну что взять с этих туземцев? У них как-то не принято морочить друг другу голову состоянием здоровья тещи. То ли дело иммигранты!

Встречаю я недавно смутно знакомого иммигранта, на ходу улыбаюсь, говорю:

"Добрый день, как поживаете", — и собираюсь идти дальше. Не тут-то было. Он резко останавливается, загораживая дорогу, неторопливо вытаскивает сигареты, прикуривает, с сильным выдохом выпускает дым изо рта, носа и ушей и, через паузу, говорит с трагической усмешкой

— Да разве это жизнь! Живу на подачки дяди Сэма. Кинули мне пенсию, квартиру, фудстемпы — мол, живи и не рыпайся — откупились. Ну, есть машина, не новая, между прочим. Так я и там жил неплохо. У меня там (в течение следующих сорока минут я узнаю, как у него складывалась карьера, мельчайшие подробности диеты, планировки квартиры и т.п.)

Ты спрашиваешь, как дела? (Я и не думал спрашивать). Дети — это гвозди в нашем фобу. Сын, выродок, уже курит. Нет, не "Мальборо", а марихуану. Дочь — это вылитая блядь. Ей два года, а что вытворяет... Да, ты знаешь, кто здесь? Ну, ты очень обрадуешься... Фима Швицер из Киева! Да знаешь ты его, ты еще говорил, что это тупая мразь, сексот вонючий... Да ты бы его сразу узнал. Ну, короче, встретились мы с ним, туда сюда, пятое десятое, тары бары растабары, вспомнили, как он облевал репетицию, туда сюда, он мне я ему, слово за слово, хуем по столу, та...

В это время я сделал обманный финт корпусом влево и, когда он среагировал, обошел его справа, крикнув на бегу: "Извини, я опаздываю на самолет!" Вслед мне еще долго неслось: "За слово... растабары..." — а ведь он еще даже не начал рассказывать о своих анализах.

— Зинаида Яковлевна, не выходите на улицу: появился маньяк, который убивает проституток.

— Не понимаю, при чем тут я?

— Вы меня не дослушали — и блядей тоже.

У нас есть знакомый художник, чьи работы не продаются, но однажды на каком-то вернисаже он заявил присутствовавшим там Шемякину, Целкову, Комару, Меламиду и другим известным и финансово успешным художникам:

— Вы же не можете творить! У вас нет свободы творчества — вы должны думать о финансовом успехе! В отличие от вас, я — человек финансово независимый, и ничто не ограничивает полет моей творческой фантазии, — и пояснил глядящим на него в немом изумлении присутствующим, — у меня жена работает и полностью меня обеспечивает!

Встретившись с Емельяном, он сказал ему:

— Вот ты пишешь классическую музыку. Насколько я знаю, она продается слабо, и, вообще, на сегодняшний день это не бизнес и не то, чем можно заработать на кусок хлеба. Ты не думал заняться чем-нибудь более прибыльным? Я понимаю, тебе помогает мама, но, в конце концов, это же может ей надоесть...

Емельян посмотрел на него и задумчиво произнес:

— Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда...

Концертная бригада возвращается из поездки. Среди встречающих на вокзале жена конферансье, которая не видит своего мужа и спрашивает:

— А где Коля?

— Он в коме...

Жена медленно начинает терять сознание.

— Да, нет, вы не поняли — он в Коми АССР — дополнительные концерты.

Знакомый одолжил у меня 200 долларов. Проходит месяц, другой, но он даже не думает отдавать. С деньгами туго, и однажды, встретив его, я говорю:

— Слушай, ты не мог бы отдать 200 долларов, они как раз были бы сейчас очень кстати.

У него вытянулось лицо и расширились глаза от негодования и возмущения:

— Ты у меня просишь деньги?! Да у тебя совесть есть?! Ты что, не знаешь моего положения: я получаю вэлфер и немного прирабатываю на кеш, и ты у меня просишь деньги?! Ну и ну...

— Подожди, но я тоже получаю ССАй и изредка прирабатываю концертами...

— Ты, между прочим, снимаешься в Голливуде!

— Я, во-первых, не снимаюсь, а несколько раз снялся в Голливуде, во-вторых, это очень морально приятно и хорошо для популярности, но денег я получил очень мало и все их, кстати ССАй удерживает. Помимо всего прочего — ты же одолжил у меня эти деньги.

— Какая разница — одолжил не одолжил! Ты прекрасно можешь без этих денег обойтись, а мне без них будет хуже. У меня квартира в хорошем районе; не та, на которую я получаю вэлфер — ту я сдаю, а живу в Форест Хиллс — ты знаешь сколько она стоит? А страховка на машину? Кроме того, нужно же что-то отложить на старость. Я кручусь, как белка в колесе, и ты у меня просишь денег! Ну уж от кого — кого, но от тебя я этого не ожидал. Постыдился бы!

Понятно, что денег я не увидел. Мне даже стало стыдно, может действительно я не прав.

Я улетаю в Москву, и моя знакомая Лена говорит:

— Борис, лети спокойно, не волнуйся — я позвоню в Шереметьево и узнаю, не разбился ли самолет.

Дайте мне точку опоры, и я дотяну до зарплаты.

Анонс:

Готовится к изданию Вторая книга Моники Левински "Минет душистых прерий".

А может с Моникой Левински надо кончать?

Я привез в ремонтную мастерскую машину на техобслуживание. Приезжает грузин-таксист. Выходит из машины, в глазах грусть, на лице отвращение к жизни. Кивает мне и завязывает разговор:

— Ну как ты, как тебе вообще здесь?

— Да все прекрасно. Америка чудесная страна.

— А мне нет, не нравится мне здесь, понимаешь... вообще тяжело...

— А что, у тебя большая семья, трудно сводить концы с концами?

— Да нет, не в этом дело — дом есть, сыну дом купил; у меня кадиллак, сыну купил кадиллак; такси выплачено, у сына такси выплачено — я сразу два купил полностью...

— Так почему тебе тяжело?

— Ну что, я за этим ехал? — презрительно кивает на такси, — за баранкой сидеть? Я же думал — по профессии буду работать.

— А кто ты по профессии?

— Начальник.

— А в какой области?

— А... это... в любой области, какая, слушай, разница...

— Ну, все-таки надо знать специфику предмета, предприятия или отрасли. Ты английский, кстати знаешь?

— Не очень. Ну, там мост, багаж, туннель знаю, а так нет.

— Ну подожди, английского ты не знаешь, никакой специализации, насколько я понял, у тебя, нет, каким же начальником ты собирался стать?

— Грузинским начальником.

— А, ну тогда тебе действительно тяжело. Тут как раз не так давно уже был один фузинский начальник, и мир сейчас хочет немножко отдохнуть.

Разговариваю с человеком; косноязычен, двух слов связать не может, представляется доктором наук.

— А каких именно?

— Ну, этих... космологических...

— О, это очень интересно. Я, конечно, даже не любитель, но меня всегда интересовал космос. Недавно, кстати, я был в планетарии... Он пофустнел и задумчиво произнес:

— Планетарий... Да, все там будем.

На Брайтоне стоит женщина впечатляющей наружности: фигура — царь колокол, свои брови полностью выщипаны, а на их месте черным карандашом нарисованы чужие — и продает пирожки. Я спрашиваю, с чем пирожки.

— С мясом — один доллар, с повидлом — 70 центов и с капустой по 50 центов.

— Дайте мне один с капустой.

Она окинула меня южно-украинским взглядом с черноморским характером, повернулась ко мне большим задом и, обращаясь ко всему Брайтону, воскликнула с непередаваемыми презрением и сарказмом:

— Я так и знала!

Здоровье не купишь — им расплачиваешься.

Еще до свержения шаха в Иране мой сосед мне сказал:

— Сейчас в новостях показывали шаха со своей шахной.

На работе у моего друга есть еще один наш иммигрант. Сразу после начала рабочего дня он подходит к менеджеру и отпрашивается с работы.

— А в чем дело?

— Мою жену ебут.

— Почему вы так думаете?

— У меня предчувствие, и это предчувствие меня еще никогда не обманывало.

Отпросился, надо думать, спугнул голубков, вернулся. Спустя какое-то время опять подходит к менеджеру.

- ?

— Ее опять ебут.

— Что, снова предчувствие?

— Нет, просто в это время ее всегда ебут.

В обеденный перерыв он стремительно срывается с места, жуя на ходу принесенный бутерброд.

— В чем дело?

— Ланч, сейчас у всех ебарей ланч!

Незадолго до конца рабочего дня он становится нервным и начинает умоляюще поглядывать на менеджера.

— Опять ебут?

— Она работает во вторую смену, сейчас у нее будет ланч, и все об этом знают.

— Так что ж она, не ходит на ланч?

— Редко, если остается время. Ее ебут и во время кофе-брейк, но тут уж я не успеваю.

И так каждый день. Самое смешное, что я знаю его и его жену, эту Мессалину, на которую неудержимо тянет мужиков со всей округи. Он — симпатичный парень, а она могла бы завоевать титул "Мисс одесского Привоза". Крашеные волосы, выщипанные брови, тонкие, как ниточка, губы и типичная национальная фигура: голова, немножко шеи, и сразу жопа. И вот из-за этой Афродиты он каждый день сходит с ума, и его не выгоняют с работы только потому, что менеджер — мужик с юмором, и его забавляет ситуация.

Мы сидим в гостях, хвалим обед, восторгаемся квартирой — хорошее место, прекрасная планировка, два балкона. Неожиданно хозяйка дома, ничем не примечательная женщина, если не считать вульгарной внешности и выкрашенных в жуткий рыжий цвет жестких, как проволока волос, которые отросли, обнажив черные с сединой корни, говорит:

—- Да, но я к сожалению, не могу выйти на балкон.

— Почему?

— Как только я выхожу на балкон и начинаю расчесывать свои роскошные золотистые волосы, у всех мужиков встает, движение останавливается — все смотрят наверх; заторы, аварии...

В Москве ты паркуешь машину, подходит мальчик и говорит:

— Заплати мне, а я постерегу твою машину.

— А что с ней может быть — день, машина на сигнализации.

— О-о-о, — с весельем говорит мальчик, — ты даже не представляешь, что с ней может быть.

И ты платишь, потому что понимаешь — мальчик знает, о чем он говорит. У него в глазах светится 4 проколотых колеса.

Один из коньков, на который любят садиться наши иммигранты, это рассказ о том, как тяжело он начинал. В Италию, где мы проходили иммиграцию, приехал "старожил"" из Нью-Йорка, уехавший несколькими годами раньше, вытащил визитную карточку, на которой было написано, что он президент какой-то компании (один мой знакомый назвал свою компанию, состоящую из него одного, Трансюниверсал Интернейшинал Инкорпорейтид, ЛТД", что, судя по названию, означало, что его бизнес не только охватил весь земной шар, но выплеснулся за пределы нашей галактики и консолидировал всю Вселенную под его управлением) и поведал обступившим его "зеленым новичкам":

— А ведь как я начинал... Я, когда приехал, в Нью-Йорке в небоскребе мыл туалеты с 16-го по 32-ой этаж. А теперь... — он сделал многозначительную паузу, во время которой Емельян сказал:

— Ну, теперь совсем другое дело. Теперь, слава Богу с 16-го по 1-ый.

На автоответчике сообщение: Пожалуйста, позвоните по делу Борису Ривкину по телефону 718... Я звоню:

— Добрый день, можно попросить Бориса Ривкина?

— Здесь таких нет, — с оттенком неприязни отвечает мужской голос.

— Простите, я, наверное, ошибся. Это 718...

— Да, это 718..., но Борис Ривкин здесь не живет.

— Странно, я уверен, что он оставил мне сообщение именно с этим номером. Ну что ж, простите...

— Здесь живет Борис РИВКИНД, это я.

В горах, где у нас трейлер, около частных домов, как и везде в Америке, стоят почтовые ящики с именем абонента. На одном из таких ящиков около дома на Вайт Лейк афишными кричащими буквами написано "Тинтарелли", а под этим в скобочках маленькими "Тетельбойм".

Запах мужчины

В русском доме отдыха проводили отпуск две женщины. Их номер был на первом этаже, и окна всегда были наглухо закрыты. Когда я поинтересовался, почему закрыты окна, ведь весь смысл отдыха в лесу заключается в том, чтобы дышать чистым воздухом, они ответили:

— Вы знаете, мы две одинокие женщины; все-таки это Америка — черные, пуэрториканцы — мы боимся. Вот приедет Моня — будем спать с открытыми окнами.

Проходят дни, Мони нет, окна закрыты, и наконец я их встречаю сияющими — Моня приехал.

В столовой я увидел Моню — чуть укрупненный карлик с навыкате, как у Надежды Константиновны Крупской глазами сидел на стуле и болтал недостающими до пола ножками. Эти две женщины не сомневались, что ни один чёрный или пуэрториканец не осмелится близко подойти к номеру, где находится Моня. Какая все-таки вера в мужчину!

В Германии в луна-парке работал аттракцион "Комната смеха"; собственно, это была не комната, а будка с отверстием, в которую зритель просовывал голову. Стоило недорого, и толпа около будки умирала от хохота. На чем строился юмор? Человек просовывает голову в отверстие, и его бьют мокрой тряпкой по лицу, после чего у него на выбор два варианта: возмутиться... или нет. Он вытаскивает голову, видит стоящую очередь, следующий за ним спрашивает:

— Ну как, смешно?

Он отвечает, — Очень, — и присоединяется к уже побывавшим в окне, наслаждаясь видом очередного идиота, который просовывает голову, чтобы получить мокрой тряпкой по морде.

Психологически очень точно продумано: человек человеку друг, товарищ и брат, но не было случая, чтобы кто-то возмутился и предупредил стоящих за ним о том, что их ждет.

В Москонцерте работал аккомпаниатором пианист Тайкач. Играл он между нот одним пальцем, но случилось так, что он возглавил кооператив по строительству дома для артистов, после чего превратился в солидную фигуру, и все просили, чтобы только он им аккомпанировал. Когда меня спросили, что я думаю о Ване Клиберне, я ответил:

— Я знаю, что он великий пианист, но Тайкач мне ближе.

Рассказ иммигранта

— Когда я приехал в Америку, у меня было три тысячи — немножко с собой вывез, чего-то продал, в Италии подработал, там подсуетился; короче, три штуки. Ну, я немножко осмотрелся, думаю — что такое три тысячи? Ни то, ни сё: жить на них нельзя, даже приличную машину не купишь. Так я что решил: возьму бабки, поеду в казино в Атлантик-сити — или да, или нет... Так блядь, пять минут — и нет!

Наш иммигрант находит в супермаркет, держа в руке гроздь винограда и, обращаясь к продавщице в кассе, говорит тихо и медленно, но чувствуется, что его переполняет благородный гнев: "Я у вас купил виноград, так тут написано, что он без косточек" — кладет виноградину в рот, жует, с укором и налетом иронии смотрит в упор на продавщицу, и неожиданно с силой и шумом выплевывает ей косточку в глаз:

— Тьфу!!!

Порошковая баба

Я убедился, что иммигранта можно заставить поверить в абсолютную чушь, главное — убедительность и наличие второстепенных деталей, придающих реализм.

На Брайтоне группа иммигрантов обсуждает тягость жизни в Америке, а именно — трудности с бабами: с русскими — всё на виду, тут же жена узнает; с американками — не знаешь, как ей что сказать, чтобы тебя не судили за секшуал харрасмент и нарушение политической корректности, а тут еще СПИД кругом...

Я включился в беседу:

— Да, все так... Слава Богу, мы живем в Америке, так что сейчас с порошковыми бабами будет полегче...

— Какими порошковыми бабами?

— Ну как, ты что, не слышал? Ученые всего мира ломают себе голову, что делать со СПИДом, и в Америке нашли, по крайней мере, временное решение проблемы — порошковую бабу. Покупаешь упаковку порошка — она идёт с пластиковой формой — засыпаешь порошок в форму, заливаешь водой — и через 30 минут образуется баба, совсем, как живая; практически — один к одному.

— Не понял, как кукла, что ли?

— Да нет, какая кукла — я же тебе говорю: абсолютно живая лахудра — то, что надо для постели; правда, функционирует только 40 минут.

Да больше и не надо... Достаточно... — послышались радостно-возбуждённые голоса. Кто-то глубокомысленно заметил:

— Ну, так можно взять два порошка. Пока куришь, вторая на подходе. Но были и скептики:

— Да ладно! Какая порошковая баба... лапшу на уши вешаешь.

— Да я сам сначала не верил. Ты слышал о клонировании, овечка Долли?

-Ну.

— Ну так это вообще фантастика — из одной клетки выращивают полностью функционирующий взрослый организм, абсолютно нормальная овца! По сравнению с этим, что там сделать порошковую бабу всего на 40 минут — детский лепет. Я не специалист, но, насколько я знаю, тут используется метод клонирования в сочетании с синтезом эстрогена и дезорибонуклеиновой кислоты, — вдохновенно несу я несусветную псевдонаучную чушь, — единственная трудность — надо быть очень аккуратным с температурой воды — 22-28 градусов Цельсия. Если меньше, баба получается холодная, так сказать, без огонька. Больше тоже ни к чему — они от жары вялые...

— Ну, термометр не проблема... А в какую они цену?

— У нас в Квинсе их еще нет, я их видел пока только в Манхеттене в Блумингдейле; ну, там всегда дороже — что-то 10-15 долларов. Конечно, немного дороговато, но, зато с другой стороны — тебе ее не надо ни в ресторан вести, ни на такси тратиться, да и времени затрат никаких. Да и провожать ее не надо — положил потом в ванную, налил воды, она растворяется и исчезает.

— В ванную... растворилась и исчезла... — мечтательно закатил глаза другой иммигрант, — моя бы так... а что они — все одинаково клонированы или разные, разных размеров?

— Расцветки и модели практически какие хочешь, а размеры стандартные: смол, мидеум, лардж и экстра-лардж. Ну, как обычно, экстра-лардж чуть дороже...

— Да зачем мне экстра-лардж?! У меня дома экстра-лардж сидит!

— Единственный недостаток, — подбавляю я для пущей правдоподобности, — она не говорит. Сейчас над этим работают...

— Не надо! Пусть не говорит! — возбуждённо загалдели иммигранты. — Слава Богу! Сколько можно!

— Простите, — обратился ко мне пожилой интеллигентного вида человек, — я понимаю, 10 долларов — я бы взял самую маленькую — это немного, но я получаю ССАй, а ни медикейд, ни медикер не оплачивают даже вайагру. Без вайагры покупка становится бессмысленной, а вайагра плюс 10 долларов...

— Не волнуйтесь, вы в Америке, — поспешил я его обрадовать, — а в Америке о пенсионерах заботятся. Для всех получателей ССАй баба идет в комплекте с вайагрой, и в Конгресс уже внесён законопроект, чтобы их выдавали по медикейду — будут специальные купоны, как фудстемпы. Лимит, правда, три кулона в неделю, но если есть родственники на ССАй, скажем, использовать медикейд тещи...

— Спасибо, — расцвел он. — Три в неделю будет вполне достаточно. Говорят, на следующий день в Блумингдейле был неслыханный наплыв сексуальных маньяков, на ломанном английском языке требующих баб в упаковке.

Сотрудница Ленфильма мне сказала:

— Залп Авроры возвестил о начале революции и о превращении в полного импотента и заику моего дедушку Арона Моисеевича, гулявшего в это .время по набережной.

Во время съемок "Ивана Грозного" старая жеманная актриса Бирман, ошибочно полагая, что она примадонна, приставала к Эйзенштейну, чтобы тот

отменил съемку, поскольку Абрикосов, с которым она должна была играть, пьян:

— Это же немыслимо! Он опять напился. Нет, ну как он может играть в таком состоянии — надо отменить съемку.

— Ну, ничего, ничего... Давайте попробуем снимем — посмотрим, что получится.

Отсняли сцену, и Эйзенштейн воскликнул:

— Алкоголик сыграл прекрасно! Старуха полностью обосралась!

Известного своей оголтелой любовью к советской власти Сергея Герасимова Эйзенштейн называл «наш красносотенец».

Фамилия Зусман на музыкальном жаргоне означает мороз. Сильный зусман — сильный мороз. Во время войны наш фронтовой ансамбль в страшный мороз едет на концерт. Шинельки, как папиросная бумага, неотапливаемый автобус промерз насквозь, все продрогли до костей...

— Ну ж и зусман...

— Да, зусман будь здоров. Ну может, хоть приедем, отогреемся. Наконец приезжаем, и нас встречает большой щит, на котором написано "Хозяйство Зусмана".

После разоблачения редактора журнала «Огонёк» Виктора Бикицера, скрывавшегося под псевдонимом Коротич и выведения на чистую воду президента России Бориса Ельцмана генерал Макашев обнаружил, что евреи пролезли во власть и поработили русский народ задолго до революции - первым был еще Иван Грознер.

Расул Гамзатов обратился на банкете к почти непьющему Маршаку:

— Самуил Яковлевич, а ты что не пьешь? Давай выпьем.

— Расул, при тебе пить, всё равно что при Паганини играть на скрипке.

Один старый профессор сказал:

— Я сейчас в таком возрасте, что зеленых помидор не покупаю.

У Черчилля умер референт. К нему приходит младший клерк и говорит, что он хотел бы занять место покойного. Черчилль ответил:

— Я ничего не имею против, но по этому вопросу вам надо договариваться с дирекцией кладбища.

Школа «Язык твой - враг твой» приглашает на языковые курсы всех иммигрантов. За 10 уроков с гарантией полностью убирается русский акцент из еврейского языка.

Женщину лет под семьдесят спросили, не хотела бы она быть лет на тридцать помладше.

— Ни за что! Опять ходить в этот омерзительный детский садик!

Что такое перепил? Это когда человек выпил больше, чем мог, но значительно меньше, чем хотел.

Я ехал подвыпивший, заблудился, попал в Лонг Айленд, заснул за рулем и врезался в дерево, которому было 500 лет, что удостоверялось специальной табличкой. Машина на свалке, я в больнице, а дерево потеряло свою пикантность. После этого случая местные власти повесили объявление: "Господа водители! Учтите, что столбы и деревья наносят водителям повреждения только в порядке самообороны".

Эстрадного певца Мишу Шуфутинского спросили, кого он считает выше: себя или Чайковского. Он надолго задумался и потом дипломатично ответил: "Ну, так трудно сказать, мы же в разных жанрах".

Когда я эмигрировал, в Союзе про меня ходили самые различные слухи — от нищего на паперти до фабриканта. После того, как я снялся в своем первом голливудском фильме, эти слухи сильно качнулись в сторону фабриканта и обросли невероятными подробностями.

Как-то у меня в квартире раздается звонок, в трубке абсолютно незнакомый мужской голос:

— Привет, Борис, узнаешь? Это я, Журавлев, режиссер из Москвы... (я мучительно пытаюсь припомнить человека с этой фамилией) Да ты меня знаешь, увидел бы — бросился целовать. Ладно, слушай, я к тебе по делу. Я сейчас в Америке, хочу здесь поставить фильм.

— Очень перспективная идея, — промямлил я, чтобы хоть что-то сказать.

— Конечно. Сценарий у меня есть, режиссер я, так что успех, сам понимаешь, обеспечен. Тут есть одна проблема: меня здесь никто не знает, и я на хуй никому не нужен.

— А там? — робко поинтересовался я.

— Тоже.. Да не в этом суть, хули там делать. Слушай, у меня к тебе просьба: я сейчас еду в Лос-Анджелес, позвони в Голливуд Шону О'Коннори, скажи, приехал Журавлев — такое, мол, не каждый день бывает — собирается ставить фильм; пускай он поможет, свяжет с кем надо, ну, ты сам знаешь.

— Да мне ничего не стоит ему позвонить, но это бессмысленно: его же застать невозможно, он бегает по Голливуду, как сумасшедший. Я тебе так скажу — езжай в Голливуд, разыщи Шона и скажи, что ты от Сичкина — все, что тебе нужно, он тут же сделает. Кстати, скажи, что ты его займешь в эпизоде — знаешь, как он обрадуется!

— Да я его с удовольствием займу! Ну все, я поехал. Спасибо тебе большое, Борис, до встречи.

Больше я о нем не слышал.

Гениальный антрепренер и продюсер Эдуард Смольный в полной мере оправдывает поговорку "волка ноги кормят". Если он утром вылетает в Харьков, это не означает, что он не может вам позвонить вечером из Комсомольска на Амуре. Как-то он пытался со мной связаться, когда я был в поездке, по пять раз в день звонил и разговаривал с сыном Емельяном, каждый раз из другого города. Под конец Емельян удивился: "Эдуард Михайлович, вы что, инспектируете границы?" За десять дней Смольный несколько раз по периметру объехал Советский Союз. Не то что застать его дома, но просто узнать, в каком он городе (а после развала Союза и стране) невозможно. Признавая это, Смольный мне сказал: "Борис, если я тебе буду нужен, звони маме — мама всегда знает, где я". Он мне понадобился, я позвонил маме и спросил, где Эдик.

— Последний раз я видела Эдика в роддоме, — ответила мама.

Когда у Иосифа Кобзона были какие-то мелкие неприятности: американцы не дали ему въездную визу, обвинили в связях с русской мафией, Смольный был страшно возмущен этой несправедливостью и очень переживал. В Нью-Йорке живет бывший администратор ансамбля "Березка" Илья Красильников. Красильников был сильно болен, и на утро ему предстояла сложная операция. В 3 часа ночи из Москвы ему позвонил Смольный и сказал, чтобы он не волновался, так как у Кобзона все в порядке. Илюша тут же перезвонил мне, разбудил и сообщил, что у Кобзона все хорошо, так что я могу не волноваться. Это стало нашим рефреном: если у кого-то случается неприятность, мы говорим:

— Не волнуйся — у Кобзона все хорошо.

Во время гастролей по России мои концерты проходили с показом фрагментов из кинофильмов, где я участвовал. В одном из залов Челябинска не было кинобудки, и фрагменты можно было показывать только из зала, однако администрация была категорически против, т.к. это противоречило правилам пожарной безопасности. Администратор Эдуард Смольный привез все пожарное начальство, клялся, что пленка не горит, никакой опасности нет и решил доказать это наглядной демонстрацией.

— Пожалуйста, смотрите, — сказал Смольный и поднес к пленке горящую спичку. Пленка вспыхнула, как порох, сожгла главному пожарнику роскошные запорожские усы, вслед за чем огонь перекинулся на бархатную обивку кресел. Все бросились на борьбу с огнем. В результате народ победил, но партер зала выгорел дотла.

В дальнейшем в аналогичных ситуациях Смольный продолжал клясться, что пленка не горит, но уже не демонстрировал.

На концерте в Омске Смольный, как только он умел, объявил мое выступление, закончив:

— Когда Чарли Чаплин увидел Бориса Сичкина, он сказал: «Таким артистам я аплодирую стоя!» Встречайте — Борис Сичкин!

Весь зал встал и аплодировал стоя 10 минут. Директор омской филармонии Юровский услышал об этом и скептически говорит Смольному:

— Что-то такое, мне говорили, вчера на концерте зал встал и стоя аплодировал Сичкину. Что-то мне в это не верится, какая-то дешевая байка.

— Хорошо, — ответил Смольный. — Спорим на 1000 рублей. Если сегодня на концерте хоть один человек не встанет, вы выиграли.

По совместительству Юровский был руководителем омского хора (100 человек) и предупредил, что если кто-то из них встанет — за рубеж не едет.

Вечером концерт, в зале весь омский хор и Юровский.

Смольный снова на крещендо выдает речь:

— ...Встречайте — Борис Сичкин!

Весь зал встал, встал весь омский хор и Юровский. Отдавая деньги, Юровский сказал Смольному: «Вы — авантюрист!»

—- Почему? — ответил Смольный. — Для вас же это было беспроигрышное пари. Вы тоже были в зале, могли не встать и выиграли бы.

— Да? Вы Омска не знаете. Вы не представляете, как бы меня били.

О глухом эмигранте:

— А как он общается на английском?

— Обычно — на пальцах. Правда, говорит с сильным акцентом.

Эс Эс: на немецком — род войск; на еврейском — кушай, кушай; на английском — дважды жопа.

Старые курвы не дают жить не потому, что они старые, а потому, что они курвы... при этом еще и старые.

Известный московский психиатр Валентин Воробьев после перестройки решил открыть свой бизнес — частную клинику для душевнобольных. Звонит мне в Нью-Йорк и говорит:

— Борис, приезжайте — будем все вместе заниматься бизнесом.

— ??? Валя, спасибо, но какое мы имеем отношение к психиатрии?

— Ну как ты не понимаешь! Я — врач, моя жена — медсестра; поскольку она балерина по профессии, она это может делать в танце; сумасшедшие танцуют и поют в хоре, Емельян им аккомпанирует, Галя — балетмейстер, а ты нам всем ставишь программу.

Я еще долго после звонка не мог успокоиться, представляя себе этот сумасшедший дом — самый веселый сумасшедший дом в мире.

На Западе работал журналист Илья Сруль. Как выяснилось, это был его псевдоним.

Муж, уезжая по бизнесу в Россию, спросил у жены:

— Что тебе привезти?

— Привези то, чего нет на Западе. . И он привез клопов.

Мне звонит писатель и режиссер Ярмолинский.

— Але, Борис Михайлович, здравствуйте. Я только что прочитал вашу книгу — это чудо, я получил колоссальное удовольствие. (К сыну) Слушай, ты не мог бы сделать этот кошмар потише — я разговариваю по телефону... что значит, не пошел бы я на хуй?... Да ты знаешь, с кем я говорю? Это же гениальный артист — Борис Сичкин, Буба Касторский!.. Что значит, не пошли бы мы оба на хуй?.. Да как ты можешь, это же гордость нашей иммиграции, наш Чарли Чаплин., что значит, мы тебе все вместе с Чаплиным остоебенили?.. Что?.. Пока я тут... собака усрапась? Борис Михайлович, я вам позже перезвоню, пока я тут с вами пиз... пока мы разговаривали, собака усрапась.

Одна иммигрантка в гостях говорит:

— Я, слава Богу, приехала с языком.

— Да, — горестно вздохнул ее муж. — С вот таким, — и опустил руку до пола.

— Как вам Америка?

— Вообще-то неплохо, но слишком много американцев.

О критиках

От страсти извозчика и разговорчивой прачки Невзрачный детеныш в результате вытек Мальчик не мусор — не вывезешь на тачке Мать поплакала и назвала его критик Когда он вырос приблизительно с полено...

Их не любят. Если появляется хорошая рецензия, говорят — заказная, за нее уплачено. Плохая — провокатор, написал, чтобы опорочить иммиграцию, и вообще дурак и сволочь. Вероятно поэтому в последнее время мне стали попадаться рецензии, в которых критики пытаются угодить и нашим и вашим: мол, вроде-то было хорошо, но могло бы быть лучше, но и так неплохо, конечно, если бы не это и это. Мысль правильная, но делают это они пока неумело, робка; поэтому я хочу им (критикам) помочь и предлагаю свой вариант рецензии, который в дальнейшем можно использовать как образец.

12 ноября в помещении Абрахам Линкольн Хаим Скул состоялся грандиозный юбилейный театрализованный гала, так называемый, концерт, посвященный 4-летию творческой деятельности Доры Бампер. Концерт прошел при битковом аншлаге полупустого зала, что и не удивительное за четыре года ей удалось из никому не известной Доры Альтернейтор, сменив фамилию, стать не менее известной Дорой Бампер. Впечатляет ее послужной список: после триумфального провала в синагоге на Бэй Парквей Дора начала свое победное шествие по самым престижным забегаловкам Кони Айленда и сейчас серьезно готовится к выходу на Бродвей — с протянутой рукой.

Плеяда всемирно известных в узком семейном кругу звезд 2-го Брайтона немало украсила этот вечер, затянув его до тошноты.

Первым номером на сцену выполз-выкатился непринужденной скованной походкой небезизвестный Яша Болт. Современный мешковатый костюм, висевший на нём, как на корове седло, придавал ему особый шарм. С утончённой расхлябанностью он прочитал цЬельетон, состоящий из одних пошлостей, и в каждой произнесенной им фразе слышались неподдельная искренность и далеко скрытый талант. Необыкновенную свежесть фельетону придало то обстоятельство, что он написан человеком, не имеющим никакого отношения к искусству — он сейчас учится на 2-ом курсе пищевого техникума, но влез в литературу сразу двумя ногами. Гнусно хихикая и кривляясь, Яша доставил огромное удовольствие себе и зрителям, которые стоя скандировали и требовали артиста на бис, чтобы набить ему морду.

Я заочно хорошо знал певицу Розанну Климакс и с нетерпением ожидал ее выступления. Как только певица запела своим бархатным, чуть прокуренным бельканто, меня передернуло от наслаждения. Что и говорить, итальянская школа вне конкуренции, и жаль, что Розанна нигде не училась. Зрители уже привыкли видеть филармонических певиц, которые от незнания, куда девать руки, во время пения складывают их вместе и аккуратно кладут на свои, обычно большие, фуди. Певица, надо отдать ей должное, ушла от этого штампа, и ее руки во время всего выступления висели, как плети. Что характерно: у Розанны совершенно нет верхов, отсутствует музыкальность и режущий слух тембр голоса, а вместе с тем во всем чувствуется высокий профессионализм, огромная трудоспособность и неповторимая старческая задушевность. Побольше таких певиц!

Обычно чтец или чтица является смысловой нагрузкой концерта. У чтицы Сары Бекицер очень красивый обвал лица, она обаятельна, женственна и сложена, как кубометр дров. С большим вдохновением без всякой дикции Сара осмысленной скороговоркой прочла монолог Наташи Ростовой, доведя себя до слез. По окончании зал благоговейно замер и Сара Бекицер ушла под стук собственных каблуков.

Нельзя не упомянуть художника программы Остапа Поцайло и его смелое оформление сцены в стиле постмодерна. Куски картона на заднике, идиотские фонарики и свисающие тут и там тряпки создавали ощущение, что ты попал в магазин случайных вещей — очень свежо.

Концерт прошел на высоком художественном уровне и не мог не притупить нашу бдительность в борьбе с подобной халтурой. Надеюсь, что нас ждет еще много встреч с этими замечательными артистами в как можно более отдаленном будущем.

На всякий случай лучше все же не подписываться своим именем, а поставить псевдоним; ну, что-нибудь совсем несуразное, типа Кирилл Дремлюх.

Меня всегда удивляли готовность и желание некоторых читателей по любому поводу переписываться с газетой. Одно время "Новое Русское Слово" регулярно печатало письма читателей приблизительно следующего содержания: "Уважаемая редакция! С большим интересом прочитал статью "Владимир Мономах и становление кашрута в Рязани". Прекрасный, злободневный материал — именно то, что нужно нашему читателю. К сожалению, в статье был допущен ряд досадных неточностей исторического плана, которые существенно снижают научную ценность этой работы.

"Ранним утром, стоя вверх по течению на правом берегу Клячки и опираясь на свой знаменитый меч-кладенец. Мономах щурил глаза, наблюдая восход солнца...

Как мне любезно сообщили в библиотеке Конгресса (и это после всего хамства и оскорблений, которые я выслушал, пытаясь выяснить этот вопрос в соответствующих советских инстанциях) 11 мая солнце на Среднерусской возвышенности взошло в 7ч. 12мин. Поскольку Мономах вышел на берег реки Клячка не ранним утром, как ошибочно указано в статье, а в 10ч. 35мин. по московскому времени, он никак не мог наблюдать восход солнца... Кроме того, он стоял не на правом берегу вверх по течению, а на левом, там еще был такой небольшой холмик, и сбоку две ромашки. И на меч-кладенец он, увы, не опирался, т.к. вышел-то, собственно, по малой нужде. Также, хотя он действительно щурился, но щурился не от солнца, а совсем по другой причине, как сам и объяснил в своей крылатой фразе: «Пили зело...» Я надеюсь, что эти уточнения помогут лучше понять характер Владимира Мономаха и его роль в объединении русских земель".

Один мой знакомый не мог навосторгаться своей женой. Хотя, увидев её, я подумал, что таких скоро будут выдавать по медикейду, он мог часами о ней говорить, как о мадонне, клясться ее именем и т.п.

Однажды в компании речь зашла о женьшене.

— Женьшень — это чудо! — встрял мой знакомый.

— Я недавно отдыхал в Кастильских горах, встретил девчонку, мы пошли к ней... и у меня не встал. Мне кто-то посоветовал, на следующий день я выпил настойку женьшеня, опять к ней пришел и — ну, вы знаете, как я люблю свою жену, как она мне дорога, это единственный свет в моей жизни; так вот, клянусь ее именем — я ее ебал до утра.

Администратор знаменитого эстрадного артиста и библиофила Смирнова-Сокольского говорил "пьёрднул", но "коняк". По этому поводу Смирнов-Сокольский заметил: — Вот если бы из слова "пьёрднул" вынуть мягкий знак и вставить его в "коняк", это был бы изумительный напиток.

Смирнов-Сокольский с бригадой жили в Ленинграде в гостинице "Европейская". К нему подходит молоденькая девушка и спрашивает:

— Простите, вы не скажете, в каком номере живёт Илья Семенович Набатов?

Сокольский, завидовавший Набатову за его донжуанство и повышенную потенцию — и это в его-то годы, говорит:

— Пойдем, девушка, я тебе покажу, где он живет. Стучит в дверь Набатова и громко кричит:

— Илюша, тебе ебать принесли!

Была песня со словами: "Эту песню не задушишь, не убьешь".

На собрании долго и активно выступала артистка Серафима Пейсен. После нее вышел Сокольский и сказал:

— Эту Пейсен не задушишь, не убьешь...

В Сандуновских банях Сокольский обратил внимание, что у Гаркави не виден член.

— Миша, а где твой член?

— Коля, у меня нутряк, когда надо, он тут же появляется.

— Миша, я тебе верю, но ты можешь мне сказать, как другу: ты его когда-нибудь видел выходящим?

В бане ссорятся двое голых толстых, дряблых пожилых мужчин.

— Встаньте, как положено, когда с вами говорит майор, -* крикнул один, сам вскочил и вытянулся по стойке смирно.

— Это вы встаньте, как положено, когда с вами говорит подполковник, — вскочил второй и тоже встал навытяжку.

— Бросьте ссориться, — подошел к ним и встал по стойке смирно третий, такой же толстый и, естественно, голый. — Это вам говорит старший по званию полковник Колесников.

Как мне хотелось, будучи тоже голым, встать по стойке смирно и сказать:

— Прав полковник. Это вам говорит генерал-майор Сичкин.

Мой знакомый артист говорил:

— В молодости я получал удовольствие, когда, выходя из ванной, видел в зеркале свое красивое молодое тело. Сейчас я получаю удовольствие, когда зеркало запотевшее.

В одну воинскую часть приехала концертная бригада, состоявшая исключительно из народных артисток: Русланова, Шульженко, Миронова и др. После концерта за кулисы зашел генерал:

— Ну что, девчата, молодцы, хорошо дали. От души давали, с огоньком, солдатам понравилось. Вот ты, — обращаясь к Руслановой, — особенно хорошо давала. Чувствовалось, любишь это дело, да и умеешь. Ты, — к Шульженко, — тоже неплохо дала. Могла бы дать лучше, нб ничего, и так хорошо, в следующий раз дашь лучше. И вообще, — закончил генерал, — мне понравилась ваша художественная самодеятельность.

Было три брата — Хам, Ной и Афет. Не знаю судьбу остальных братьев, но Хам работает в министерстве культуры.