О-о, этого только не хватало!
Но тогда отца Арсения уже. Бэ-э-ли-и-н!!
Снова взгляд назад, теперь уже осмысленный.
Точно, православного священника отца Арсения уже оскопили и настала его, диакона Андрея Марченкова, очередь! Стоп, а может, нет? Может, сонного отца Арсения быстренько раздели, привязали к каталке и обмотали смоченной кровью тряпкой, чтобы посильнее запугать его, Андрея? Наверное, так и есть, потому что хоть в полусне, в тумане, но общую картину похищения и общее время он, опытный натренированный диверсант, определить смог. Так вот, слишком быстро у них как-то получилось с отцом Арсением, у скопцов так не бывает. Оскопление - это определенный ритуал, причем почти полностью добровольный, а не просто над сонным ножом махнуть. И вообще, если разобраться, кого они по-быстрому и по-тихому оскопили? Действующего православного приходского священника! Да этот «клиент» для них на вес золота! Говоря современным языком, он для секты - самый мощный пи-ар, который можно себе вообразить! Поэтому именно с Андреем им резон расправиться быстро, а со священником они обязательно проведут ритуал как можно более торжественно и «по полной программе». Так что, скорее всего, батюшка еще просто спит. Ну и ладно, пусть, он и так достаточно натерпелся. А мы повоюем. И не будем подавать виду, что раскусили их устрашающую хитрость. Кстати, хорошо, что руки скрыты тряпкой.
Андрей выразительно посмотрел в глаза стоящему посредине в рубахе бритолобому скопцу и гмыкнул, давая понять, что хочет говорить.
Едва заметный кивок - и тот, который справа, подойдя, одним рывком сорвал повязку со рта. Затем подкрутил снизу рычажок, приводя кресло в сидячее положение. Банально: столько мистики, а рот заклеили обыкновенным тарным скотчем.
- Ну, и чего здесь происходит, а, Клим?
- Нет, дорогой неофит и будущий наш брат, здесь я не Клим, а Великий Учитель.
- Слушай, ты, «великий учитель», ты хоть знаешь, что за вон того священника тебя и всех твоих так называемых адептов сначала порвут, как тузик тряпку, а потом то, что от вас останется, упекут в самую северную колонию общего режима, где ваша участь будет мягко говоря плачевной. Даже Седой это понял и отпустил от геморроя подальше, а ты что, такой смелый? Или просто тупой? Слышь, Клим, ты ведь подставляешь не только себя - ты подставляешь Седого, подставляешь китайцев. Но главное, ты подставляешь американцев! Тут скоро такая зачистка начнется, что мама не горюй! И во всем виноват лично ты. Отпусти сейчас же!
Тройка в рубахах стояла молча. Стихло и хоровое пение около самой двери.
- Поздно. Грядите, братья и сестры! - бритолобый так резко выкрикнул, что оба его подручных вздрогнули.
Двустворчатая дверь медленно торжественно отворилась. В зал в две шеренги начали заходить такие же ряженые клоуны, как эта троица перед креслом, только рубахи попроще. Заполнив весь периметр комнаты с обеих сторон, люди замерли и опустили головы.
Бритолобый повернулся лицом к двери и торжественно, нараспев, как поэтесса Ахмадулина, продекламировал:
- Сей призыв страшного Суда
С Авраамовских времен ведет свое начало,
Но не был им исполнен он тогда,
Хоть нож и жертва, все к тому уж лежало.
И названо с тех пор сие непослушание,
В котором почти каждый мущина виноват,
Имя его очищение - обрезание,
А по современнее кострат.
В воцарившейся после «декламирования» тишине раздался еле сдерживаемый смех Андрея. Стоящая рядом троица с укором зыркнула на пленника.
- Хм. Хм. Ой, извините.
И чуть тише, заговорщицки:
- А что? Что я должен делать?
И все-таки прыснул смехом. Люди в балахонах возмущенно переглянулись, пораженные таким кощунством.
Андрей и не думал издеваться, просто он решил разрушить ритуал и максимально затянуть время (он был уверен, что Седой хватится пропавших, догадается обо всем и, как вор в законе, давший слово, явится сюда с разборками, а дальше видно будет). Руки, нужно побыстрее освободить руки.
Бритолобый, весь красный от гнева, метал глазами молнии в Андрея, а своим адептам нервными взмахами рук велел восстановить тишину и внимание.
- Видишь, слепец, как ум твой ослеплен миром, погрязшим во грехе? Видишь, несчастный, как твою плоть терзают бесы? Ты бахвалишься, кощунствуешь. Но над кем ты кощунствуешь, богохульник? Над собой кощунствуешь!..
- Да нет же, просто эти жалкие виршики. Подожди, подожди, стоп, тайм-аут! Ты хочешь сказать, что собираешься оскопить меня, как вот этого священника?
- Да.
- Но, насколько я помню ваши правила (я кое-что читал о вас), на это я должен дать свое согласие. Я вам его не давал, а без этого весь ритуал недействителен и не будет иметь того сакрального смысла, который вы в него вкладываете.
- Ты запамятовал: ты уже давал свое согласие.
- Да ну? Когда?
- В вагоне поезда, когда ехал сюда, к нам.
- И кому же?
- Мне.
- Во как! Неужели? Что-то не припоминаю. Но даже если и допустить этот бред, то разве не должен я высказать свое желание перед остальными членами «корабля»? Разве они не должны его услышать? Ребята, он вас обманул, никакого согласия я не давал, и этот ритуал незаконный! Я заявляю это во всеуслышание!
Зал загудел. К Андрею дернулись двое подручных бритолобого явно с целью стукнуть того как следует по башке.
- Стойте, стойте, вы чего? А вдруг я передумаю и захочу, а? Давайте хоть поговорим. Вы растолкуйте мне, может, я чего-то не понимаю, а вы сразу кидаетесь. - Андрей натурально изобразил испуг, потому что любые действия сектантов могут сбросить или сдвинуть белое покрывало, под которым он уже почти освободил руки.
- Оставьте его! Сей скверный нуждается в просвещении.
Главарь секты знаком руки усадил всех присутствующих на лавки, размышляя при этом: «Ладно, почему бы не поговорить. Лишних полчаса ничего не испортят. Трындеть - не руками махать, здесь мы его уделаем. Да и братии будет урок». Отошли и сели оба прислужника. Вместо них он призвал к себе худого невысокого мужика с умными глазами. Видимо, в помощники. - Вот, неофит, наш брат Трофим ответит на все твои вопросы.
«Брат» Трофим смиренно поклонился Андрею.
- Расскажите, на чем основана ваша вера.
- Исключительно на Святом Писании, брат. Прежде всего, это Евангелие от Марка, глава 18, стихи 7-9: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит. Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше войти тебе в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный; и если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную».
Торжественно процитировав отрывок из Евангелия, мужик снисходительно посмотрел на раскоряченного в кресле Андрея. Смотрел на него и бритолобый, как пялились и все присутствующие в зале, а таковых было человек сорок, не меньше.
- Ну? - не выдержал «великий учитель».
- Чего «ну»?
- Говори, спрашивай, не молчи, потому как если молчишь - значит, согласен. Ну а если согласен, тогда чего ждать?
- Слушай, мы говорим о вере и о Боге, а я, голый, сижу в этом женском смотровом кресле. Ты вот про кощунство говорил, а разве такая ситуация тебе не кажется кощунственной, комичной, нелепой, не соответствующей духу разговора? Развяжи меня.
- Э-э, нет. Посиди так. Тем более, что если, как ты говоришь, ты читал о нас, то должен знать, что неофита при посвящении и очищении садят на стул лицом к двери и накрывают его белым платом. Что мы и сделали. Поэтому или спрашивай или мы приступим.
- К чему приступим, к оскоплению? Как я понимаю, это у вас основное таинство, которое должно сделать меня чище, освятить, не так ли?
- Истинно говоришь, брат, воистину так, - довольно закивал книжник скопцов.
- Но ни одно таинство не действует освящающе на человека, если человек сам этого не хочет. Даже Господь Бог, давший нам свободу воли, не может помогать нам без нас самих, без нашего на то желания и соответствующих усилий с нашей стороны. Или вы считаете себя выше Бога? Или думаете, что, калеча себя и других без соответствующего на то желания, механически очищаете душу от дальнейшей возможности грешить? Но ведь вы отрезаете всего лишь кусок бренного тела, по сути праха, который в свое время и так уйдет в землю, из которой временно взят, а говорите о грехах, то есть о состоянии души, о духовном. Вы хоть разницу-то понимаете между бренным телесным и вечным духовным? Простым хирургическим воздействием духовную жизнь не исправишь.
- Это мудрствование, словоблудие. А значит грех. Но еще больший грех подвергать сомнению слова Иисуса Христа.
- Никто их сомнению не подвергает, просто вы берете цитату из Евангелия и трактуете ее буквально. Но тогда из слов Христа в вашей трактовке сколько раз человек может соблазниться? Соблазнился первый раз - отрезал одну руку, соблазнился второй раз - другую, потом ногу, вторую ногу, потом глаз что-то увидел - долой его, затем другой. Что дальше? Был человек, а стал изувеченный кусок мяса. Добавьте сюда еще два уха, нос и то, что вы отрезаете. Выходит, теоретически человек может соблазниться всего десять раз, потому что больше нечего отрезать. Вы хоть понимаете, какой это бред? Кстати, если эти слова Христа для вас являются главными, то почему здесь нет безногих, безруких и одноглазых инвалидов?
- Потому что мы истребляем зло в корне, мы вырываем «ключ бездны», а рука, нога, глаз - это второстепенное. Когда вырван «ключ бездны», остальное тело освобождается от падения, очищается от скверны.
- То есть для вас грех сводится исключительно к плотским отношениям, к одному только сексу? А как же гордыня, зависть, злословие, сребролюбие, уныние, другие грехи? Они-то куда девались? Автоматически улетучились вместе с «ключом бездны»?
- Бог сотворил Адама и Еву людьми бесплотными, подобными ангелам, то есть не имевшими половых органов. Как скоро они нарушили заповедь Божию и, прельщенные дьяволом, съели запрещенные яблоки, подобия запрещенных плодов выросли на их теле. Скопческое обрезание очевидным образом подразумевает возвращение к безгрешному, «ангельскому» состоянию человека. Даже сам Иисус Христос был обрезан!
- А-а, вона как. Знаете, есть такой анекдот. Забегает в хирургическое отделение больницы молодой человек в свадебном костюме и бросается к врачу: «Доктор, срочно кастрируйте меня!» Доктор опешил: «Что сделать??» «Кастрируйте, говорю, срочно!» «Но, может быть,…» «Да все в порядке, давайте быстрее». Видя такое упорство и уверенность, хирург соглашается и дает парню бланк заявления, чтобы тот письменно все написал. Быстро прошла несложная операция, наркоз заканчивает свое действие и жених, морщась от боли, одевается на выход. Врач его спрашивает напоследок: «Молодой человек, а все-таки, скажите, зачем вам это все понадобилось?» «Видите ли, доктор, - говорит довольный жених. - Я сегодня женюсь на девушке из еврейской семьи, и мы сразу после свадьбы уезжаем в Израиль». Врач-хирург в шоке: «Так, может, вам нужно было сделать обрезание?» «А я что сказал???» Так вот, уважаемые скопцы, хочу вам напомнить, что сейчас на дворе двадцать первый век. Это в восемнадцатом и чуть-чуть в девятнадцатом некоторые безграмотные крестьяне из глубинки не знали, что такое обрезание, но сейчас-то зачем строить из себя идиотов? При чем тут обрезание Господне? Я слышал, вы и Георгия Победоносца сюда же вписали: змий, которого он копьем поражает - это, якобы, он протыкает свой. Не, ну вы даете!
К креслу подскочил бритолобый главарь Клим.
- Страшно время, други, будет,
Как господь судьбой засудит,
Земная жизнь други решится,
Судьба божия совершится,
Белый конь у нас явится,
На коне сидит бел-мужествен,
Всем грешным ужасен,
На нем ризы белей снегу,
На нем венец, яко цвету,
Из уст его оружье
Избивает всякую ложность,
Его имя - свобожденье.
Его верные были слуги,
Ко стопам его идоша,
Все на белых на конях.
На конях товары печати,
За что было бы отвечати.[15]
- Ты это к чему, Клим? Ты успокойся, пожалуйста, не кипятись, а то у тебя что ни вирши, то более заковыристее и закорявистее. Захотел стихи почитать - почитай Пушкина или, я не знаю, Лермонтова, что ли. А от этих сочинений уволь. Мы ведем серьезный разговор с братом Трофимом, а ты все портишь.
- Это не вирши!! Это не вирши, дурак, это глас простого народа, в котором чувства выстраданы поколениями, в которых мудрость веков! Пусть они не так складны, как Пушкин, но они не развлекают и не ублажают, как Пушкин, а учат правильно думать и жить. Продолжай, брат Трофим.
Худосочный сектант снова подошел к Андрею.
- Христос был распят в наказание за учение о чистоте. Что же это за учение о чистоте, которое он проповедовал простым людям, не книжным?
- Да, что это за учение?
Местный «мудрец» вошел в раж и, предвкушая замешательство неофита, медленно поднял указательный палец вверх, призывая всех к предельному вниманию.
- Внемлите! «Он же сказал им: не все вмещают слово сие, но кому дано, ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит».[16]
Тишина наступила полная. Все благоговейно молчали, некоторые кивали, думая, что Господь Бог Иисус Христос в своем слове к ученикам-апостолам напрямую сказал о них.
Не выдержав больше минуты, Андрей кашлянул.
- Можно говорить?
Худой важно кивнул, мол, говори.
- Это, конечно, здорово, что в вашей общине есть люди, цитирующие по памяти Евангелие. Однако цитировать священные тексты вовсе не значит понимать Слово Божие. Извините, но и попугая при желании можно научить цитировать. Быть книжником и знать букву - это не значит понимать, принимать и исповедовать дух. Господь Иисус Христос сказал: «Лицемеры! хорошо пророчествовал о вас Исаия, говоря: «приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим»[17]. Вы читаете Писание языком, сердце же ваше далеко отстоит.
- Но Христос четко же сказал о скопцах! Какие тут могут быть толкования!?
- А такие, что вы ринулись исполнять все буквально, не поняв суть и не потрудившись понять, испросить совета.
- Какого совета, у кого?
- У святых отцов, конечно. У тех людей, которые своей жизнью смогли приблизиться ко всему тому, к чему призывал Христос. Они оставили нам свою мудрость в книгах для нас, маловерных, а обыкновенные люди, не живя духовной жизнью, по гордыне своей сами начинают трактовать Слово Божие. Священное Писание потому так и называется, что Слово в нем неотделимо от Духа Святого. Вы же пытаетесь отделять. Или Святой Дух подменять другими духами. Но есть непреложный великий духовный закон: дух творит себе формы. Так вот, достаточно посмотреть на ваши формы, чтобы понять, какой у вас дух.
- И все-таки настаиваю: Иисус Христос четко и ясно произносит слово «скопцы». Можно и так переводить, и эдак, а о скопцах Он говорит однозначно.
- Фарисеи, эти ревностные соблюдатели буквы Закона Моисеева, всегда пытались своими вопросами искусить Христа. В том числе и задали ему вопрос: «По всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?» Этот вопрос был давним предметом спора среди фарисеев и народа. Одни, сторонники популярного тогда раввина Гиллера, утверждали, что разводиться можно по всякой причине, другие, сторонники не менее популярного раввина Шаммаи, говорили, что развод допустим только по причине прелюбодеяния. Моисей же позволял разводы лишь «по жестокосердию вашему, но так не было от начала». Фарисеи задали Христу вопрос, чтобы после ответа натравить на Него сторонников противоположного мнения. Но Христос восстанавливает первоначальный закон брака, утверждающий его нерасторжимость. Бог сотворил одного мужчину и одну женщину, следовательно, в намерении Творца было, чтобы мужчина имел лишь одну жену и не оставлял ее. Эта супружеская связь ближе и теснее, чем кровная связь сына с отцом и матерью, которых он оставляет ради жены: два человека становятся одним существом и телесно, и по мыслям, и духовно. Ученики, смутившись таким требованием, сказали: «если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться», то есть лучше совсем не вступать в брак, чем вступив, терпеть при себе жену злую и сварливую и не иметь возможности отослать ее от себя. Господь Своим ответом, описанном в Евангелие, исправляет легкомысленное суждение учеников. С одной стороны, Он подтверждает, что действительно, «лучше не жениться», а с другой, указывает, что безбрачие, соединенное с сохранением целомудрия, не только не легче состояния брачного, но даже настолько трудно и тяжко, что не все могут взять на себя этот подвиг: «не все вмещают слово сие, но кому дано». Этими словами Господь возносит состояние девства на такую нравственную высоту, на которой находятся высшие и совершеннейшие состояния духовной жизни, ибо все лучшее, чем может обладать человек, является бесценным даром Отца Небесного. Есть люди, которые получают этот дар во чреве матери, есть такие, которые своей высокой духовной жизнью (многолетней духовной жизнью, трудами, преодолением скорбей, смирением, правильной молитвой и покаянием, а не тупым членовредительством) получают этот дар в зрелом возрасте, а есть такие, которые, понимая умом всю важность духовного совершенства, сами сознательно хотят получить от Бога этот дар. Но в любом из этих случаев вступающий в подвиг девства имеет великую нужду в помощи Божией и получит ее, если добровольно ищет. Христос прямо говорит: «...не все вмещают слово сие, но кому дано... Кто может вместить, да вместит». Однако «кому дано» не значит, что этот дар Божий не зависит от нашей собственной воли. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что «дано тем, кои хотят».
Поэтому далее Господь сравнивает безбрачие с добровольным скопчеством, которое, конечно, нельзя понимать буквально, грубо, физически. Это скопчество духовное, а не телесное. Господь как раз и противопоставляет его именно физическому, телесному, примитивному скопчеству, ничего не имеющему общего с подвигом духовным, с духовной жизнью, ведь только правильная духовная жизнь открывает врата Царствия Небесного, а не отрезанный и сожженный «ключ бездны». Да, «дано тем, кои хотят», но из того, что вы тут делаете, видно, чего именно вы хотите. Еще раз напоминаю вам: дух творит формы.
Вперед опять вышел бритолобый главарь секты.
- Сейчас наступают последние времена, и подвизаться в многолетних подвигах, настраивать безупречную духовную жизнь, искать и штудировать многочисленных святых отцов, которые жили Бог знает когда и о последних временах имели представление сугубо теоретическое - на это все времени уже нет. Русские люди начали массово это понимать уже в восемнадцатом веке.
- Например, ваш основатель и идейный вдохновитель Кондратий Селиванов?
- Не только он. Сатанинская власть всегда преследовала нас, и именно потому, что мы проповедуем истину. Истину простую и народную, без всяких лукавых мудрствований. Священное Писание написано притчами? Так совершенно же ясно, что Христос пришел на землю научить людей оскопляться, предварительно оскопившись Сам и затем оскопив Своих 12 апостолов (в Писании это описано, как умывание Христом ног Своим ученикам). Именно за это Его распяли. Распяла та власть. Гонит и распинает нас и власть нынешняя, потому что мы не наводим туман на людей, а четко и понятно говорим, как можно спастись. Реально спастись, сейчас, а не вымышлено и где-то там, после смерти.
- Вы говорите о примитивном членовредительстве, а не о спасении. Церковные правила на протяжении веков запрещали добровольное оскопление, приравнивая его к самоубийству: 22, 23 и 24 из Апостольских правил, 1-е правило Никейского собора и многие другие.
- Нам не указ правила церкви, которая всегда прислуживала государственной сатанинской власти. Какой же власти захочется, чтобы простой народ был умнее ее, да еще, не смотря ни на какие гонения, спасся, когда она, эта власть, знает, что непременно погибнет? Погибаешь сам - захвати с собой в преисподнюю как можно больше душ. Кто может так рассуждать, как не верные слуги диавола? А мы спасемся.
- «Конец света». «Только мы спасемся». Каковы признаки этого?
- Когда нас, очищенных и верных, станет на земле 144 000, то наступит здесь, на земле, наше Царствие. В своих Откровениях (Апокалипсис, глава 14, стихи 1-5) Иоанн Богослов пишет: «И взглянул я, и вот, Агнец сто- ит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах. И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих. Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу, и в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим». Некоторые сперва пришли к нам просто из желания иметь более чистую жизнь, потому что мы учим «вина не пить и с женою не иметь плотского греха», были и такие, которые из крайней бедности пришли, потому что содержать жену и детей сегодня нет никакой возможности. Но все они, как и большинство других, пришли к нам ради одной конечной цели: спасения и вечного блаженства. Спрашиваешь, как скоро наступит это вечное блаженство? Это зависит только от нас самих. Для этого оскопить нужно как можно больше людей. Поэтому, кстати, здесь и ты, и этот несчастный заблудший священник. Был бы и тот мальчик из поезда, но ты все испортил. Его вечная погибель - на твоей совести.
- Знаешь, Клим, в том поезде ехали две несчастные женщины из секты «Свидетели Иеговы» - так они тоже, представь, уверены, что для них забронированы места среди тех ста сорока четырех тысяч избранных, которые будут блаженствовать вечно на земле. Что-то уже стало тесновато на горе Сионе от спасшихся и верных, то ли еще дальше будет. Надо же, отрезали кое-что - и уже спаслись! Уже избранные! Эк вас расперло от гордыни-то! Святитель Феофан (Говоров) говорил: «Сам дрянь дрянью, а все твердит: «Несмь якоже прочии человецы!» Все, как один, святые отцы утверждали: «Тот, у кого нет понимания во внутреннем, того и внешнее не спасет». Как же вас может спасти внешнее оскопление, если о внутреннем вы даже не помышляете! Внутренняя, то есть духовная, жизнь начинается с покаяния. Но вам не в чем каяться: то, из-за чего вам нужно было бы каяться, вы отрезали. Следовательно, духовная жизнь ни к чему, или, как ты говоришь, пустая трата времени.
- Мы очистились, поэтому и верим в свое спасение. Христос говорил: «Блаженные чистые сердцем, ибо они Бога узрят»[18].
- Чистоты сердца вы достигли хирургическим путем? Гениально! Чик - и айда на Сион Бога зреть! Значит, четыре Евангелия, по-вашему, - благая весть о кастрации? Да ты, Клим, «слепой вождь слепых», а «если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму»[19]. Сам падаешь в яму и вон сколько людей туда тащишь. Не страшно?
Андрей заметил, что с некоторых пор дискуссии адепты секты скопцов, поначалу сидевшие в тупом оцепенении, начали переглядываться. А теперь осмелели настолько, что иногда перешептывались. Это не ускользнуло и от внимания бритолобого. Он уже жалел, что позволил начаться этому спектаклю, в котором, как и в рукопашной схватке, пленник также одерживал верх.
- Заткнись, несчастный!
- Я спросил, не страшно ли тебе? Твой книжник брат Трофим цитировал восемнадцатую главу Евангелия от Марка, в которой говорится: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит». Это о тебе. Ты проводник соблазнов, Клим, ты раб страстей. В тебе гордыня аж клокочет. Страсти, возобладая над человеком, требуют от своего раба оправдания. Гордыня требует, а ум ищет оправдания. И находит. Душа же, подчиняясь страстям с помощью такого оправдания, соединяется с демонами-мучителями. Тебе наплевать на вечную жизнь, тем более, что если вы, скопцы, так буквально понимаете Евангелие, то должны знать, что вечное блаженство обретается в Царствии Небесном, а не здесь, на земле, где все из праха появилось и в прах превратится. Вы же хотите вечного царства скопцов именно здесь, на земле, где сатана правит бал. Ты, Клим, и вы, присутствующие, говоря о вечном земном блаженстве, должны всегда помнить слова Христа: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше»[20].
А дальше случилось то, чего не ожидал ни Андрей, знающий о железной дисциплине в подобных сектах, ни сам главарь общины: с одной из лавок встал мужчина и задал вопрос!
- Скажите, что, по-вашему, нужно делать, если согрешил и грех сей жжет огнем?
Бритолобый настолько был поражен отчаянной смелостью своего адепта, что минуту не знал, что предпринять, невольно дав Андрею время ответить на вопрос.
- Есть такая история. К одному авве приходит ученик- неофит. «Отче, - говорит. - Что делать? Я пал!» «Встань и иди дальше», - отвечает авва. «Но я снова пал». «Снова встань». «Но я опять пал!» «И опять встань». «Так доколе мне падать и вставать?» «До гроба». Падать - в природе человеческой, но нет такого греха, от которого Господь не освободил бы, потому что Бог - абсолютная Любовь. Хотя для освобождения нас от греха требуется прежде всего наше искреннее желание, понимание и упорная кропотливая духовная жизнь, которая начинается с покаяния и смирения.
Покаяние же начинается с молитвы. В чем душа молитвы? В неспешности, искренности и сердечном внимании. Поэтому для уныния нет оснований, тем более, что уныние - тяжкий грех.
- Хватит!! - главарь скопцов больше не мог терпеть, как его паства начинает думать и задавать вопросы. Это первый сигнал к развалу общины и непредсказуемым последствиям. Он подал знак кастратору приступать к немедленному оскоплению этого наглого и очень опасного типа, а двум своим подручным велел схватить и увести того, кто посмел задать вопрос чужаку.
К гинекологическому креслу подошел длинный худой тип с отмороженными глазами и внешностью профессионального патологоанатома. В руках у него блеснул длинный слегка загнутый нож наподобие сапожного, но длиннее и наверняка намного острее.
Андрей не шевелился, не желая раньше времени выдавать свободу своих рук - ему нужен был нож, чтобы быстро перерезать ремни на ногах.
«Трупорез» не понял, как все случилось: после того, как он приподнял нижний край покрывала, откуда-то появились руки. Одна перехватила запястье, одновременно выкручивая и сгибая кулак, а вторая в это время неумолимо выворачивала нож в сторону пальцев. Секунда - и нож мягко покинул руку оскопителя. Еще секунда, другая - и ремни на ногах перерезаны. Все это время Андрей жестко смотрел прямо в глаза худому палачу, и тот не смел ничего сделать. Да и что бы он сделал?
Морской диверсант спрыгнул на пол и парой движений из большого белого платка сделал себе подобие памперсов.
Бритолобый побледнел и кинулся к двери. Дернул ее раз, другой, но она оказалась запертой снаружи (видимо, он был на сто процентов уверен в успехе скопческого ритуала и велел закрыть дверь). Тогда Клим забарабанил что есть мочи и заорал: «Скорее сюда, все сюда!! С ору-у-жие-е-ем!!»
А худой палач стоял с обиженным, почти детским лицом и чуть не плакал.
Главарь в бешенстве начал поднимать с лавок самых крепких мужиков и подталкивать к восставшему с одра пленнику.
- Чего расселись! Взять его! Связать! Взять его, я сказал!!
Адепты опускали головы, набычивались и вяло сопротивлялись подстрекательству. В это время пришел в себя патологоанатом и двинулся на обидчика. Видя, что появился желающий побить пришельца, снятые с лавок мужики вернулись на свои места, но не сели, а остались стоять, переминаясь с ноги на ногу и исподлобья наблюдая за происходящим. Двое подручных бритолобого бросили тащить к дверям мужика-смутьяна и устремились на помощь худому брату-кастратору.
Андрей чуть не совершил роковую ошибку: недостаточно серьезно оценив опасность, он получил от худого тычок костяшками пальцев в точку локтевого сгиба на поперечной складке у наружного края сухожилия двуглавой мышцы плеча. Боль стрельнула до самой шеи и левая рука на несколько секунд онемела. Андрей стремительно отошел на несколько шагов назад, встряхивая рукой и одновременно массируя весь сустав.
«Ах ты ж, твою дивизию!» - Андрей сразу посерьезнел и собрался, не забыв шепотом произнести «Господи, помоги и благослови!» Патологоанатом, видно, и вправду оказался патологоанатомом или еще каким-нибудь врачом, причем врачом серьезным, потому что только классный специалист-медик с большим опытом смог бы вот так точно ударить в одну из самых болевых точек противника.
Остальные двое нападавших беспокоили меньше, чем этот худой знаток анатомии. Он наступал впереди, а те двое прикрывали с двух сторон тыл, готовые в любую секунду броситься на добивание.
Худой, подойдя на расстояние вытянутой руки, сделал резкий выпад, намереваясь ударить в кадык. Андрей просто сдвинулся на несколько сантиметров вправо, после чего рука нападавшего растопырилась и повторила движение, только теперь в глаза.
Другой бы на месте морского диверсанта уже корчился бы на полу в агонии, но Андрей схватил нападавшего прямо за растопыренные пальцы и резким движением вывихнул их в разные стороны, надорвав кожу между пальцами. Боль наверняка была сильнейшая, но «трупорез» всего лишь отдернул руку и выставил другую, не менее опасную.
Пытаясь вырубить опытного нападающего, Андрей что есть силы саданул того в промежность.
Ах, он же забыл, где он! Худой слегка крякнул и впервые заулыбался покойницкой улыбкой. Блин!
Ладно, хватит экспериментов. Андрей перехватил худую жилистую клешню, когда она уже была в нескольких сантиметрах от нижней части его живота. Появился рычаг, которым он воздействовал на плечо с винтовым закручиванием туловища вниз - и вывернутая назад-вверх левая рука «черного доктора» вышла из сустава, сам он упал на колени, а худая морда ткнулась в пол. Андрей еще больше дожал, выкрутил и резко согнул руку - та сухо хрустнула и резко деформировалась.
Чтобы закрепить успех, Андрей за верхние края глазных впадин поднял теряющего сознание кастратора и что есть силы толкнул его на одного из ожидавших нападения подручных. Оба повалились на пол.
Но остался второй. Каратист. Он дрыкнул ногой, горя желанием пробить наглому пленнику «фанеру». Но Андрей сначала поддел задранную ногу, а потом протащил ее дальше в сторону удара, после чего очень жестко усадил мужика на полный шпагат. Мог, конечно, просто подхватить, протянуть, завернуть и оттолкнуть, но тогда бы мужик встал и снова кинулся бы в атаку, а так в паху у него что-то хрустнуло и он покатился по полу, жутко вопя от боли.
Тут с пола встал первый подручный и схватил с гинекологического кресла нож кастратора. Вшик! - выпад слева направо перед горлом Андрея. Мимо. Вшик! - выпад справа налево перед горлом Андрея. Мимо. У-ух! - замах мельницей снизу вверх. Мимо. А-ах! - удар сверху вниз с целью зацепить, распороть, разрубить, вырвать ключицу. Но вместо ключицы - пустота и неуклюжее падение, ускоренное хлестким подзатыльником. Плюс подножка. Плюс рука с ножом, перехваченная у запястья. Одним словом, мужик на полусогнутых, забыв про нож, врезался со страшным ускорением в стену за женским смотровым креслом. И, теряя сознание, завалился набок, толкнув каталку с отцом Арсением.
Батюшка от толчка резко проснулся, вскинулся и затрепыхался, связанный по рукам и ногам.
- Сейчас, отец Арсений, секундочку, - Андрей спокойно подошел к отключившемуся мужику у стены, взял кастрационный нож и плавно обрезал путы.
- Ч-что тут? Это кто? Андрей, мы где? Что случилось? Ой, а это что?? Что со мной сделали?? - молодой священник с трудом вникал в действительность, а увидев на себе, голом, окровавленную тряпку, вообще растерялся и испугался.
- Вам больно?
- А? Кажется, нет. Что это такое?
- Я так и знал. Ну-ка, уберите руки. Вот так! - Андрей сдернул грязную тряпицу и с облегчением констатировал: - Что и требовалось доказать. Теперь снимайте вон с того борова рубаху (она ему не скоро понадобится), а я сниму с это- го. Снимайте, не стесняйтесь, наши вещи скоро принесут, а до этого не голыми же ходить! Правда, Клим?
Главарь секты стоял около двери, от испуга ничего не соображая.
- А? Что? - видимо, обращение к нему Андрея вывело его из ступора. - Сейчас вам принесут вещи, сейчас.
В это время кто-то снаружи засуетился с дверным замком. Клац! - и в комнату ввалились те самые бородатые «боевики», которые тащили пленников через лес. Их было четверо и все они были с калашами.
Бритолобый приосанился.
- Взять их! Если хоть дернутся - стреляйте на поражение! Это приказ. Вперед.
Да, эти были вояки профессиональные. Видать, наемники. Двое пошли на сближение, двое других двинулись следом, прикрывая автоматами товарищей.
- А ну, руки! - первый боевик подошел вплотную к Андрею, целя тому в живот.
Андрей послушно поднял руки на уровень головы, и когда боевик решил ткнуть его дулом в пузо, он сделал полоборота вправо и назад, правой рукой протянул за ствол автомат дальше, в это время левой рукой поддел оружие под приклад и начал выкручивать приклад вверх. Боевик потерял равновесие и, заваливаясь на левый бок, не только выпустил автомат из рук, но и получил сильнейший толчок стволом под лопатку. Сверху на голову смачно опустился приклад.
Поехали дальше. Трое против одного. Второй боевик передернул затвор и собрался стрелять в упор. Не тут-то было. Андрей мушкой своего автомата зацепил мушку автомата нападающего, дернул его на себя. Боевик крепко держал оружие в руках и не хотел с ним расставаться. Ну и не надо. Качнувшись навстречу Андрею, он получил удар стволом в горло и прикладом снизу в челюсть.
Но ведь есть еще двое, которые уже давно передернули затворы и не стреляли до сих пор только потому, что на линии огня были их товарищи. Больше их нет. До цели не больше метра, пальцы напряглись на спусковых крючках.
- Всё, всё! Сдаюсь! Я сдаюсь, успокойтесь. Всё.
Андрей очень правдоподобно изобразил отказ от дальнейшей защиты и решимость сдаться. Даже бросил на пол трофейный автомат. Наемники поверили таким действиям и сошлись ближе друг к другу. Андрей, как бы уставший от схватки и психического перенапряжения, пошатнулся влево, еще раз. Теперь он, с поднятыми руками, находился один на один с первым нападающим, второй же оказался прикрытый им, то есть трое оказались почти на одной линии.
Андрей пошатнулся в третий раз, застонал, чуть согнулся (на самом деле выбирал устойчивую позу) и, опуская правую руку, поддел в кругообразном движении приклад нападающего. Что дальше? Дальше, продолжая движение в стиле «от винта!» в фильме «В бой идут одни старики», он, словно пропеллер самолета, закрутил калаш, увеличивая амплитуду и скорость. Руки боевика, сжимавшие автомат, сначала наложились друг на друга, потом заплелись, начали выпускать калаш, и тот, вылетев из рук боевика, продолжая вращение, улетел в угол комнаты. Сам же боевик, шокированный происходящими чудесами, получил в кадык и начал обмякать на пол.
Пока он обмякал, Андрей толкнул его на суетящегося за ним последнего наемника. Но не попал - наемник то ли был слишком хитер, то ли инстинкт самосохранения подсказал ему отпрыгнуть в сторону. Однако ошеломление все-таки было. Этим воспользовался Андрей, подскочив к нему вплотную. Боевик от неожиданности сделал еще одно инстинктивное движение: хотел ударить-оттолкнуть страшного соперника горизонтально перехваченным автоматом с выставленным вперед магазином. Его учили, что так ткнуть магазином противника - это эффективно. Может быть, но только не против русских морских диверсантов. Андрей просто по касательной встретил нижний край магазина правой ладонью и провернул его внутрь вокруг оси автомата. В результате калаш вывентился из рук наемника и оказался в руках Андрея, а наемник, получив неожиданный подкат ниже левой коленной чашечки, дернулся вниз и треснулся переносицей о собственный автомат.
В завершение Андрей подошел и надолго успокоил последнего оставшегося в сознании нападавшего - скулящего на полу «гимнаста».
Клим чуть не сдурел от бессильной злобы. Весь накопленный потенциал негатива он вложил в дикий нечеловеческий кри-и-и-к!!!
Тра-та-та-та-та-та-та-та-та-та!!! - полная автоматная очередь, выпущенная Андреем в потолок, пресекла истерику и поставила жирную точку в этом театре абсурда.
Андрей подошел к главарю скопцов, который стоял, тяжело дыша, с выпученными безумными глазами и, выразительно обведя взглядом всех присутствующих, резко задрал вверх его рубаху. Под рубахой. были трусы телесного цвета! Еще один рывок, вниз - и присутствующие охнули от неожиданности: их лидер, их «великий учитель», их пастырь и поводырь в царство вечного блаженства. не был оскоплен!!!
Оханье начало перерастать в недоуменно-недовольный гул, готовый перерасти в бурю, но.
Но в этот момент в двери ввалилась ватага братчиков во главе с Седым.
- Чего тут происходит, в натуре! Оп-па, - это он наткнулся на хрипящего голого Клима с рубахой на голове и спущенными трусами. - Вот те на! Клим, а ты, оказывается, мужик. А чё ж ты пургу гнал про всякое «спасение» и «избранность» скопцов, а?
И, повернувшись к Андрею:
- Мы пошли проверить, как вы, а вас нету. Думали, слиняли. Я сперва осерчал, потому как решил, что ты не поверил моему слову. А потом покумекал - не, думаю, тут чего-то не то. Кинулись искать, пришли сюда, а тут стрельба. Ты стрелял, что ли?
- Я, Седой, все в порядке. Благодарю за то, что держишь слово. Твоей вины тут нету - эти беспредельщики траванули нас газом. Оклемались аж здесь. Пришлось малехо успокоить некоторых.
- Да-а, а ты, гляжу, и вправду ломом подпоясанный. Уделал семерых. Четверых псов-наемников с калашами! Ну, и чего дальше?
- Уходим мы, как и говорили.
- Так это, слышь, того, может, останешься? Житуха, понятно, не столичная, но на свежем воздухе, - Седой поманил Андрея пальцем, мол, наклонись ближе. Тот наклонился. - Слышь, я не просто так. Мне скоро того, кран- ты, так на кого я оставлю своих архаровцев? Может, станешь моим преемником? Если хочешь - созову совет воров и коронуем тебя чин чинарем.
- Седой, благодарю еще раз за твое гостеприимство, но извини, не могу. Нам пора. Эй, кто знает, где наши вещи?
- Я знаю. Они здесь, в сенях. Мигом принесу, - это сказал тот «смелый» мужик, который задал вопрос.
Через полминуты вещи были принесены, и вскоре Андрей Марченков и отец Арсений, одетые уже в свою одежду, направились к двери в сопровождении Седого, двух его охранников и скопцов. Остальные братчики с несколькими крепкими сектантами (дай Бог, уже бывшими сектантами) остались вязать псевдо-скопца Клима с его подручными и наемниками. Разборки будут потом.
Процессия из двустворчатых дверей зала прошла в темные узкие сени и подошла к выходной двери.
Андрей вышел первым и… петля, зашморгнутая вокруг шеи снова, как давече у американцев, вздернула капитана третьего ранга Марченкова. Но только Андрей начал злиться на самого себя (ведь он опять забыл про коварство рыбоглазого шефа безопасности скопцов!), как удар тока в несколько тысяч вольт сотряс тело капитана третьего ранга и он отключился.
Андрей не видел, как чернокожий американский солдат раскрошил прикладом нос Седому, как на прицел взяли всех скопцов и братчиков и куда-то увели. Не видел он, как к его отключенному телу подъехал на УАЗике ЦРУшник Саймон Блюмкин и, вдоволь насмотревшись на поверженного врага, велел грузить его и молодого священника в стоящий неподалеку БМП с российским флагом. Еще не видел он, как демонтировали и перетаскивали в крытый бортовой УРАЛ лабораторию по производству синтетического героина, а вместе с ней нескольких сектантов, видимо, лаборантов.
Символ веры
Диакон Андрей Марченков пришел в себя быстро, но не подавал виду, чтобы, во-первых, обдумать ситуацию, и во-вторых, чтобы не получить раньше времени по голове.
Судя по всему, священника отца Арсения поместят в тот лагерь, что за административным блоком тюрьмы ЦРУ (поэтому за него можно быть спокойным), а его самого обколят транквилизаторами и в деревянном ящике с отверстиями вывезут в неизвестном направлении. Перспективка, прямо скажем, аховая. Неужели провал задания, ведь теперь его будут охранять с утроенным вниманием? Единственная надежда - на то, что транспорт придет не сегодня, и у него будет время организовать побег. А, может, и что-нибудь получше, ведь он способен на многое, потому что он - целый капитан третьего ранга морского спецназа ГРУ ВМФ России!
Андрей незаметно, узкой щелочкой приоткрыл один глаз. В чреве БМП на специальных сиденьях сидели водитель-механик, рядом с ним офицер (оба в российской военной форме, сволочи), напротив, зажатый двумя американскими морскими пехотинцами и снова с поникшей головой, ехал отец Арсений, а сам Андрей был также зажат двумя здоровенными неграми с каменными выражениями лиц.
Боевую машину пехоты бросало добряче, но пятьдесят километров для такого железного монстра - пустяк. Поэтому через два часа (надо все-таки учитывать бездорожье) БМП резко остановилась. Как будто от толчка при остановке Андрей вскинулся и порывался встать. Солдат напротив ткнул его в живот прикладом М-16, а рядом сидящий негр черной лапой придавил к лавке.
Ненадолго, потому что буквально через несколько секунд прозвучала команда «get out!».
Андрея, как, впрочем, и отца Арсения, который старался избегать взгляда своего несостоявшегося спасителя, за шиворот выволокли через задний квадратный люк машины. Оба упали в пыль дороги и оба тут же получили ребротычину. Над ними с брезгливой ухмылкой возвышался Саймон Блюмкин.
- Wellcome back, mister X!
- Ой, я тебя умоляю, разговаривай по-человечески, - поморщился Андрей, вставая и помогая встать отцу Арсению. - Такое утро, а ты тут во рту камни ворочаешь.
- Ошибаешься, я с тобой разговаривать не собираюсь. Мне проблемы больше не нужны. Завтра придет транспорт и отправишься ты к тем, кто вывернет тебя наизнанку.
- А если я снова захочу сбежать? А заодно и шарагу твою развалю здесь. Думаешь, в этот раз ты меня остановишь? Не боишься?
- Не-а. Американская армия тебя больше не охраняет. Добро пожаловать к своим соотечественникам. Попробуй справиться с ними, а заодно с тем, за кем ты якобы гнался. Ты даже не представляешь, кто тебя будет охранять! Ребята, ведите их!
И ЦРУшник, довольный, рассмеялся.
Гремя цепями и спотыкаясь, отец Арсений и Андрей под дулами четырех автоматов прошли ворота тюрьмы, двух наемников-часовых у ворот, ангар с техникой, копошащихся американских солдат, группу вооруженных до зубов головорезов разных национальностей, играющих в карты под навесом около административного корпуса, и подошли к железной двери в высоком, метров шесть, заборе с колючкой наверху и знаком «высокое напряжение!»
Из двери корпуса выскочил старый знакомый украинский националист с наклеенным на шнобель пластырем. Расставив руки в стороны на манер приблатненной шпаны, он манерно заходил кругами вокруг Андрея.
- О-о-й, ты дывы, хто к нам прыйшо-о-в! Та цэ ж моска-а-алыку! Казав я, курво, що тоби хана, а ты нэ ви-и-ирыв. Ось ты й знову тут. Що, плыв, плыв, та на бэрэзи всрався? Зараз за цым парканом тоби твои рученьки-ниженьки повидрыва-а-ають, зараз твои москальски оченьки заплю-ю-ющать!..
Андрей остановился и равнодушно слушал дешевые понты украинского нацика, краем глаза следя, как на пороге ангара стоит и наблюдает за сценкой Саймон Блюмкин в компании с бывшим главой службы безопасности скопцов. Наверняка рыбоглазый уже перевербовался в услужение к американцам (если он не все время работал на них!).
- …Ну то й що, що будэмо робыты? Може, тэбэ грохнуты самэ тут, щоб не страждав? Га? Та ни, краще побачити тебе пошматованым на дрибни шматочки та розкыданым по всёму Сыбиру.
Хрясь!! Лоб Марченкова сделал покалеченному недавно носу бандеровца пластическую операцию № 2. Ряженый нацист даже не поднял рук - рухнул бревном в пыль. Примечательно, что никто не вступился за украинского наемника. ЦРУшник, криво усмехнувшись, молча вошел в ангар, а солдаты-конвоиры даже рассмеялись и как-то теперь уже мягко и добродушно подтолкнули пленников к двери. Андрей еще раз убедился в том, что предателей, особенно таких «идейных» и мерзких, кое-как терпят, да, но никто никогда не уважает. Ими пользуются, как вещью, и ими брезгуют, как куском дерьма - вот и всё.
Тяжелая железная дверь после стука прикладами почти тотчас отворилась. Проталкивая в нее закованных в цепи пленников, американские солдаты с М-16 наготове попятились, а двое закрестились по-католически. Странное поведение конвоиров не ускользнуло от внимания ни Андрея, ни отца Арсения. Чего они так боятся? Почему Саймон так уверен, что пленники никуда не смогут сбежать из-за этого забора? Да и бандеровец так злорадствовал.
Когда пленники переступили железный и высокий, как на корабле, порог, их приняли крепкие руки двух мужчин в темно-серых лагерных спецовках, и дверь с сильным стуком захлопнулась.
К отцу Арсению подошли двое суровых бородатых мужиков в таких же спецовках («Если это лагерь, то почему без номеров или других опознавательных знаков?» - подумал Андрей) и молча приказали следовать за ними по открытой площадке вглубь лагеря. Андрея же один из стражей ворот повел к ближайшей двери в длинном низком бараке.
Морской диверсант лихорадочно соображал, оценивая обстановку и намечая план действий. Но план никак не вырисовывался, даже приблизительно. Что там, за этой дверью? Обычная темница или камера пыток? А может, один укол под лопатку за порогом - и он на всю оставшуюся жизнь превратится в овощ? Или, может.
Андрей не сразу сообразил, что мужик-конвоир ему что-то шепчет. Вся кровь прилила к голове морского спецназера. Но он с собой совладал и понял, что если бы это был враг, то ему нечего бы было таиться. Поэтому он так же тихо переспросил.
- Что?
- Я говорю, продолжайте идти и ничего не предпринимайте. Ведите себя тихо, как пленник. Здесь везде видеокамеры. Вы поняли?
- Да. А куда мы идем?
- Сейчас я вас заведу в так называемую карантинную комнату. Нам нужно пройти через нее, чтобы попасть туда, куда я вас веду.
- А куда вы меня ведете?
- К друзьям. И туда, где нет видеокамер. Да-да, поверьте.
- К друзьям? Чьим друзьям?
- Тише! Потом все узнаете. Все, пришли. Заходите. Сейчас я вас несколько раз ударю, так что подыграйте мне.
Саймон Блюмкин сидел за монитором компьютера, рядом с ним стоял офицер-морпех и бывший глава службы безопасности скопцов. Все следили, как видеокамера ведет двух людей - одного в серой спецовке, а другого в цепях. Тот, что в спецовке, несколько раз подталкивал пленника, при этом что-то говоря ему. Видимо, подгонял. Вот они зашли в комнату. Конвоир, войдя вторым и прикрыв за собой дверь, подошел к остановившемуся пленнику и вдруг ударил того сзади по почкам. Пленник согнулся, на лице - гримаса страданий от боли. Человек в спецовке обошел и заехал снизу вверх коленом в лицо. Закованный в цепи пленник дернулся назад так, что даже подлетел в воздух и со всего маху приземлился на спину. Но не затих (крепкий!), а заелозил по полу, сплевывая кровавую слюну. Конвоир не удовлетворился своей «работой» и трижды с наскоком ударил лежащего пленника в живот, в ребра, снова в живот. Последним футбольным ударом он заехал тому в голову. Пленник дернулся и затих. Конвоир взял лежащее тело за одну ногу и поволок ко второй двери.
Саймон выключил монитор. В наступившей тишине первым не выдержал рыбоглазый.
- Да-а, Саймон, это не твои морские пехотинцы. Вот как надо, жестко и без церемоний.
Вместо ответа ЦРУшник задумался. Он гадал, а не поспешил ли он сообщить в Центр о русском диверсанте- разведчике? Может, и вправду это какой-нибудь заблудившийся московский турист-айкидока? Но нет, как говорят русские, «лучше перебдеть, чем недобдеть» - там, в Центре, разберутся. И он со спокойной совестью хлопнул ладонями по столу.
- А не пора ли нам позавтракать, господа?
Он встал из-за стола, отдал команду рядом сидящему оператору продолжать следить за камерами и повел двух офицеров к выходу.
Андрей расслабленно волочился из одной пустой комнаты в другую, потом в третью, в четвертую, каждый раз больно ударяясь головой о высокие пороги. Но терпел и изображал бессознательного. В четвертой комнате к конвоиру-мучителю присоединился второй, и его уже за руки-ноги вынесли во двор. Поднеся к жилому бараку, бесцеремонно вбросили внутрь и вошли следом.
- Эй, вы живы?
Андрей резко принял нормальную позу, сев на полу по-турецки.
- А что со мной сделается.
Мужики переглянулись и улыбнулись.
- Здесь можно свободно говорить, здесь нет прослушки и камер.
- Какая таинственность. Что это за место и где тот молодой священник, что был со мной?
- Так он вправду священник? - глаза мужчин почему-то заискрились радостью. - А какой, православный? Наш?
- Самый взаправдашний православный священник Русской Православной Церкви Московского Патриархата. А что? Вы чему так искренне радуетесь?
- Мы не будем пока вам ничего говорить, но там, за этой дверью, с вами хочет кое-кто встретиться. Там и получите ответы на все вопросы. Прошу вас, заходите. А мы пойдем. До свидания. Извините, если переборщил с рукоприкладством.
Последние слова виновато произнес тот самый конвоир, с которым они разыграли спектакль избиения.
- Да ладно, ничего, все в порядке. Эй, постойте, а цепи?
- Там с вас всё снимут. Входите! - сказал конвоир и скрылся с товарищем за входной дверью.
Андрей стоял в предбаннике барака между двумя дверями, ничего не понимая. С одной стороны мистический страх американцев перед обитателями этого места, а с другой - спокойная деловитая доброжелательность встретивших их с отцом Арсением обитателей этого самого страшного места. И вот дверь, за которой его ждут. Друзья.
Ладно, посмотрим. Андрей решительно зазвенел цепями к двери и постучал в нее.
Слабый старческий голос откуда-то из глубины барака ответил:
- Войдите!
Не успел Андрей прикоснуться к ручке, как дверь открыл интеллигентного вида мужчина в простом костюме (такие раньше продавались в Советском Союзе и их носили инженеры и учителя). Лет сорок пять, тонкие черты лица, высокий лоб, очки в потертой роговой оправе, аккуратные усы и бородка - ни дать ни взять профессор института!
- Проходите, пожалуйста, вас ждут. Игорь, Олег, снимите с гостя эту гадость!
К вошедшему гостю подошли два молодых человека с ящиком инструментов и споро сбросили оковы.
- Прошу. Сюда, пожалуйста.
Андрей оглядывал барак. До половины это было просторное помещение с подобием кухни (почерневшая от времени и покореженная дюралевая мойка для посуды, пара подвесных рукомойников, кирпичная печка с жаровней и затушенная по причине лета буржуйка). Рядом двумя рядами протянулись столы. Всего человек на двадцать-двадцать пять. Вторая половина представляла собой разделенную щитами на мини-квартиры жилую зону.
Около печки суетились четыре женщины. Двое чистили овощи и зелень, а двое других куховарили на жаровне.
Из небольших закопченных выварок поднимался ароматный пар. В углу сидела древняя бабулька лет девяноста и слепо щурилась на вошедшего.
В ногах прямо на полу сидел. давешний волохатый знакомец Остап!
«Профессор», указав на табурет напротив, сел рядом со старушенцией.
Андрей представился и сел.
- Алексей Марченко, турист из Москвы.
Молчание. Пристальный взгляд внимательных усталых глаз. И вдруг:
- Знаете, в далекие тридцатые после одного из концертов шел к себе домой Шостакович. Погода была скверная, настроение тоже не ахти, да еще в парадной его подъезда какие-то двое алкоголиков собирались откупоривать бутылку. Один, увидя Шостаковича, спросил: «Мужик, третьим будешь?» Тот подумал и махнул рукой: «А давайте!» Разлили по стаканам, начали знакомиться: «Я Антип, дворник», «А я Егор, сапожник. А ты кто?» «А я композитор», - ответил Шостакович. Те немного помолчали, а потом говорят: «Ну, не хочешь говорить - не надо». Так вот, молодой человек, не хотите говорить - не говорите. Мне слишком много лет, чтобы я не могла отличить правды от вымысла.
- Извините, вы правы. Но дважды извините и не сочтите за грубость, если правду я пока не скажу.
- Как вам будет угодно.
- Но мне сказали, что вы хотели меня видеть. Может быть, вы меня с кем-то спутали?
- С кем же вас можно спутать здесь, в глуши? Впрочем, хватит загадок. О вас рассказывал один наш друг из внешней охраны и старец отец Арсений. Тот самый старец, который остановил вашу с Остапушкой потасовку.
Андрей живо вспомнил встречу в лесу, благообразного древнего старца и то тепло, которое разлилось по душе после всего пары фраз.
- Я помню. А вы Остапушке вашему не говорили, что нельзя лазить в чужие огороды? Знаете, в поселении его считают исчадием ада, виновником исчезновения вещей, домашних животных, людей и даже виновником в смерти семи человек.
Остап виновато заёрзал на полу и прижался к коленям старушки. Она с ласковой укоризной погладила ему космы.
- Остапушка на вид, безусловно, не такой, как все, но сердце у него добрее, чем у многих. Да вы и сами знаете, что он и мухи не обидит.
- Я-то знаю, а вот людей он напугал здорово. Не нужно ему больше ходить в поселение, хотя бы неделю. Можно так устроить? Жаль будет, если его сгоряча ранят или убьют за чужие грехи.
- А что случится через неделю?
- Мы уедем. Возвратимся в Москву. Не все, конечно, но, я думаю, большинство. Люди, которые живут в общине в пятидесяти километрах от вас, приехали сюда не по своей воле, а по ослеплению, по гордыне.
- Вы так уверены, что вас отсюда выпустят??
- Ну что вы. Конечно, нет. Но я думаю, с Божьей помощью.
- Да-да, нам рассказывали, что вы каким-то чудесным образом половину охраны одолели и чуть не сбежали.
- Чуть не считается. Надеюсь, в этот раз я учту прошлые ошибки. А насчет чудес, то скажу, что никаких чудес здесь не было. Я, видите ли, русский морской офицер, и справляться с такими ситуациями меня учили.
Глаза бабушки заблестели.
- Боже, как же давно я слышала эти дивные слова: «русский морской офицер»! Где же вы изволили служить?
- В Санкт-Петербурге.
Андрей осекся на полуслове, так как увидел, что эта странная женщина напротив… плачет.
- Что случилось, вам нехорошо?
«Профессор» приложил палец к губам.
- У нашей мамы отец был морским офицером...
- Капитаном третьего ранга, его расстреляли в тридцатом, - продолжила «мама». - А, вас шокировало то, как они меня называют? Придумали, вот, «наша мама», да я и не возражаю. Пусть. Я их всех люблю, как родных. А вы, извините, в каком чине?
- Капитан третьего ранга. В данный момент в отставке.
- Господи, какое совпадение! Капитан третьего ранга из Петербурга здесь, в сибирской тайге! Простите, вы сказали «в отставке»? Но ведь вы еще так молоды! Что-то случилось?
- Да нет, все в порядке. Я служу по своему же профилю, только несколько в другом ведомстве. Извините, большего сказать не могу - тайна, причем не моя.
- Да-да, конечно. А я вот расскажу вам всё.
Женщины на кухне как раз сняли с жаровни выварку и кастрюлю. Они оставили ножи и поварешки, вытерли фартуками руки и примостились на лавках напротив своей «мамы». «Профессор» снял и неспешно протер очки.
Все приготовились слушать.
- Так получилось, что родилась я в Санкт-Петербурге в тот день, когда в Екатеринбурге расстреляли семью Государя Императора Николая II. Прошел уже почти год, как все наши родственники уехали за границу и каждый месяц звали нас бросать все и ехать к ним. Но мои родители отказывались с одной стороны из-за того, что я была слишком мала для переездов, а с другой стороны мой папа говорил так: «Хоть я и давал присягу служить Государю Императору, но я присягал также и своему Отечеству. Я русский офицер и я не могу бежать из России в такое тяжелое время». Моя мама, княгиня Елизавета Михайловна Юсупова, и я, новорожденная девочка Наташа, остались в Петербурге, а папа после таинства моего крещения уехал на фронт. Через год с небольшим он вернулся, раненый и надломленный. Сначала жили на то, что большевики не успели конфисковать в семнадцатом, а потом, как рассказывала мама, наступили черные времена. Как родители меня выходили в том враждебном окружении - ума не приложу. В двадцать восьмом однажды вечером к нам в комнату (остальные экспроприировали) пришли люди в кожаных бушлатах и куда-то увели папу. Я помню, как мне, десятилетней девочке, стало до тошноты страшно. Но папа вернулся утром и даже в приподнятом настроении: ему, как бывшему военспецу, предложили послужить на вновь создаваемом военно-морском флоте. Флот-то был, но настоящих офицеров не хватало катастрофически. И папа, бывший капитан третьего ранга военно-морского флота Его Императорского Величества князь Николай Иванович Юсупов, согласился.
Два года мы жили хорошо. Но через два года снова пришли домой такие же мрачные субчики в кожанках и снова увели папу. Утром он не вернулся, как не вернулся на следующий день и через день. На четвертый день мама и я пошли в штаб флотилии, где он служил. Там нам сказали, что папа арестован по обвинению в подготовке вооруженного мятежа и распространении на вверенном ему корабле старорежимных порядков. И в конце сообщили, что папу расстреляли. Маме стало плохо, а мне опять страшно.
Весть об аресте и расстреле папы быстро облетела всех, с кем мы общались. Из школы меня исключили, из нашей комнаты нас переселили в какой-то подвал почти на окраине города. Но и это еще не все. Однажды утром к подъезду нашего нового жилища подъехал грузовик, в котором уже сидело несколько семей, подобных нашей, и нам велели быстро собираться. Из всех вещей нам позволили взять только узел с бельем, узел с теплыми вещами и тяжеленный чемодан с книгами. Мама очень просила, чтобы нам позволили оставить этот чемодан, даже дала солдату какую-то золотую безделушку, и нам оставили. Видимо, чтобы лишний раз поиздеваться: дескать, женщина и девочка переселяются неизвестно куда, и вместо того, чтобы взять побольше необходимых вещей, пусть таскают неподъемный чемодан книг, так им и надо, врагам народа.
Нас переселили в Украину, в село Веселое Харьковской губернии. У нас забрали документы, выделили брошенную избу, больше похожую на сарай, и велели работать на полях.
В школу я не ходила, но мама вечерами учила меня всему, что она знала, да еще вслух читала те книги из чемодана. Конечно же, Святое Писание и Закон Божий, Четьи-Минеи (жития святых), Добротолюбие, творения Иоанна Златоустого, аввы Дорофея и Исаака Сирина, чудные книги Святителя Игнатия Брянчанинова, отца Иоанна Кронштадтского, Феофана Затворника и другие. Знаете, вокруг был мрак и безысходность, а в низенькой избушке через эти книги мощным лучом бил свет высшей правды жизни, свет неугасимой любви Божией.
Многие не выдерживали напряжения и впадали в отчаяние, многие пытались бежать. Куда? Их ловили и отправляли в такие места, по сравнению с которыми холодная и голодная жизнь в селе была просто раем земным.
Святоотеческие книги давали мудрость и силы, учили смирению и незлобию, учили, как выжить и как жить.
Но пришла большая засуха тридцать второго года, а вместе с ней пришел страшный голод. В нашем селе начали умирать люди. Однажды, обезумев от голода и отчаяния, односельчане палками и камнями насмерть забили мою маму, княгиню Юсупову, фрейлину двора Его Императорского Величества. Они убили ее только за то, что им показалось, будто она несет завернутую в платок краюху хлеба. Когда после убийства из-под материи на землю выпал деревянный чурбачок для растопки печки, все разочарованно и с тупым равнодушием разошлись.
Я боялась выйти на улицу, поэтому похоронила маму только на следующий день. После этого стала ежедневно по многу часов в день молиться. Я не помню, когда я спала, я не помню, что я ела и пила, я не помню, как я вообще выжила тогда. Это сейчас, после стольких лет, я понимаю, что меня хранила вера, в которой наставляла меня мама, и любовь Божья, способная совершать любые чудеса. Но тогда все происходило как во сне.
Когда выпал первый снег 1933 года, недалеко от моей избушки остановился накрытый брезентом грузовик, из которого выскочили солдаты и разбрелись по селу. Вскоре все вернулись ни с чем и стояли около машины, дымя папиросами и смотря по сторонам. Вдруг офицер этой команды бросил взгляд на мои окна и я не успела спрятаться. Понимая, что будет дальше, я начала лихорадочно заталкивать книги в чемодан, с которого мы с мамой еще год назад содрали, сварили и съели кожу.
Как оказалось, я из всего села осталась одна в живых, и меня снова везли в неизвестном направлении. «Господи! - молилась я. - Ты же не посылаешь нам испытания свыше наших сил, так доколе я буду мучиться? Господи, освободи тело мое от мук непосильных и поскорее прими душу рабы Твоей Натальи! Боже мой, Боже мой, вскую мя еси оставил?[21] У меня больше нет никаких сил!» Я молилась, и Господь дал мне силы, как, например, силы вцепиться мертвой хваткой в чемодан. Это зрелище, наверное, так поразило офицера и солдат, что они не только не стали забирать чемодан, но даже не делали попыток посмотреть, что там. А может, просто подумали, что я сошла с ума, и какие вещи могут быть у сумасшедшей? Ну разве не явное чудо, что Господь хранил сей чемодан вплоть до этого места и дал мне силы донести его? Представьте: никто на протяжении всего пути не делал даже попытки позариться на его содержимое! Ведь были пересылки, обыски, выдавали и меняли вещи, но чемодан этот или был словно невидим для них, или книги для обыскивающих не представляли никакой ценности. Да вы скоро увидите и тот самый чемодан, и те самые книги.
На чем я остановилась? Ах, да! Меня, еще девушку и парня в закрытом автозаке привезли в Петербург. Я сквозь крошечное прямоугольное отверстие под самой крышей будки пару раз разглядела старые знакомые дома родного города, и это был последний раз, когда я их видела.
Нас привезли в какую-то тюремную больницу без окон, где над нами начали проводить опыты. Почему-то все думали, что я. ела людей и поэтому, представляете, выжила! Что за дикий вздор! Кормили в больнице сносно, делали какие-то уколы, часто брали кровь и другие анализы, следили за гигиеной и… боялись. Да-да, сколько раз я замечала, как испуганно прячут взгляд медсестры и даже доктора, когда я пыталась заглянуть им в глаза!
В тридцать девятом, когда Гитлер напал на Польшу, нас посадили в закрытый вагон и вместе с врачами отправили сюда. Говорили, что это колония для прокаженных и мы должны жить здесь. Не знаю, не видела я тут ни одного прокаженного. Думаю, этот эпитет имел символическое значение, потому что всех, кто здесь тогда был, собрали с украинских голодоморных сёл, как единственных выживших, и поместили с какой-то исследовательской целью. Только вскоре началась война и стало не до науки. Нас кормили и всё такое, но никаких опытов не проводили. Здесь я узнала столько, что просто... что просто нет слов.
Из-за того, что у меня были святоотеческие книги и я их берегла, заключенные со мной обходились вежливо, хоть мне и было лет меньше, чем многим из них. Мы часто собирались вот здесь, в этом бараке, на этом самом месте и устраивали долгие вечера диспутов.
Помню, как один пожилой господин рассказал свою версию голодомора на Украине и Поволжье.
«Засуха, - говорил он, - не является основной причиной стольких смертей. Основная причина в том, что благодаря февральской, а потом окончательно октябрьской революциям 1917 года к власти в России пришли культовые сатанисты и воинствующие талмудические иудеи. Они, представляя мировые силы зла, в основном, конечно, Англии и США, занялись истреблением Российской империи и всего русского. Прежде всего нужно было уничтожить стержень народа - Православную веру, а потом и саму государственность. Но как это сделать с многонациональной монолитной страной, где межнациональные отношения притирались и цементировались веками? Раздробить! Принцип «разделяй и властвуй» как раз подойдет. Параллельно со взрывами церквей и расстрелами священнослужителей начали делить территории по этническим признакам. Одной из таких территорий была Малороссия.
Учитывая националистические всплески, которые последние триста с лишним лет периодически сотрясали Малую Русь, правящая в Москве клика решила подыграть деструктивным, но чрезвычайно активным антирусским силам. Цель у них была общая - уничтожить русский народ, а тех, кто все-таки останется в живых, навсегда превратить в быдло, в скот, в бессловесных рабов. Методы тоже были общие: режь, жги, убивай, мори голодом, то есть в отношении русских, а особенно православных русских, делай что хочешь. Взамен властолюбивые националисты получали контроль над всей Малороссией в составе молодой Советской Республики. Поволжье, кстати, также было выбрано из-за самого высокого процента не отрекшихся от православной веры русских мужиков и баб. Засуха послужила лишь удобным предлогом.
Но вернемся к Малороссии. Как уничтожить русских там, где за века всё перемешалось? И решили обрушить удар голодом в северные, центральные и восточные регионы, где процент русского населения был самым высоким. То, что в результате масштабной «акции» будут умерщвлены сотни тысяч украинцев, иудео-сатанинскую центральную власть в Москве не волновало: чем меньше гоев останется на земле, тем быстрее воплотится тысячелетняя мечта правителей народа Израилева о власти над всем миром. Националисты же, будучи по природе своей холуями без чести и совести, также не сильно переживали за жертвы среди «своих» - главное любыми путями изничтожить «москалей» и захватить власть.
Но зачем? Зачем так упорно и постоянно рваться к власти, если из истории известно, что, получив власть, украинские националисты сразу передерутся и непременно всё развалят? Патологическая гордыня, извращенное болезненное властолюбие и полнейшее отсутствие чести - такие качества никогда ничего не созидали. Помните, что говорил великий Гоголь устами своего Тараса Бульбы? Тарас Бульба: «Знаю, подло завелось сейчас на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды, да конные табуны их. Милость чужого короля,... который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства».
Тем не менее украинские националисты постоянно рвутся к власти, при этом непременно скулят и пакостят всем, в том числе и себе самим вместо того, чтобы нормально жить и работать, и дать нормально жить и работать другим.
Так что голодомор 32-33 годов был направлен именно против русского населения».
Этот человек говорил убедительно, логично, и, судя по всему, он доподлинно знал, о чем говорил. Поэтому я склонна думать, что он был прав в своих суждениях, иначе действительно, зачем всё так сложно? Почему просто не поставить к стенке, как это делалось раньше? Зачем нужно было переселять нас в украинские села и морить там голодом? А затем оставшихся в живых пропустить через клиники и поселить сюда, в самую глубь Сибири, да еще для большей изолированности назвать это место «колония прокаженных»? Ответ только один: фактическое уничтожение русских и политическая целесообразность. А кстати, что сейчас говорят о той страшной трагедии?
- Увы, говорят диаметрально противоположное. Говорят, что Москва голодомором намеревалась уничтожить украинский народ как этнос. То есть голодом морили именно украинцев.
- Кто морил?
- Русские, конечно.
- Русские? Но тогда в правительстве практически не было русских!
- И тем не менее. Москва - значит русские, и точка.
- Но зачем, зачем это нужно было русским?? Хоть какую-то причину называют?
- Врожденная «москальская» кровожадность.
- И всё?? И в это верят???
- Этим занимаются за очень большие деньги лучшие промыватели мозгов в мире, поэтому народ, скажем так, уже почти верит.
- Ккако-о-й у-у-ужас! Какое тупое отсутствие элементарной логики! Ведь если подумать логически: власть у Москвы была? Была, причем тотальная. Земля и всё, что на земле, кому принадлежало? Власти, центр которой опять же в Москве. Так какова же была цель Москвы в уничтожении украинских крестьян, которые не бунтовали, а кормили города и фабрики, причем не только в Малороссии? Почему нужно было уничтожить русских - понятно, это идеология и большая политика, но уничтожать украинцев. Господи, какое кощунство! И как противно!
Андрей развел руками.
Старая княжна молчала и плакала. Никто не смел нарушить молчание.
Через несколько минут она, наконец, взяла себя в руки.
- Извините, тонкокорая я какая-то стала на старости лет. Но так извратить историю!... Ну да ладно, Бог им судья.
- Сегодня в обществе, особенно в «просвещенном» западном, вовсю правят бал сатанисты. Это не образный эпитет, а реальные культовые дьяволопоклонники, которые действительно по всем правилам поклоняются сатане. Европа уже единая, с единым парламентом и едиными законами. По этим законам, например, содомский грех больше не грех, в храмах благословляют и «освящают» однополые браки, «венчают» собак и кошек, священниками могут быть гомосексуалисты и женщины. Кто против - под суд! При этом преступления против собственности подавляются беспощадно и общественный порядок наводится железной рукой. Налицо дьявольская насмешка над обществом: убивать тело и наносить вред имуществу запрещено, а убивать душу - пожалуйста. Но самое печальное то, что после развала Советского Союза исчез железный занавес, и весь этот мутный поток хлынул к нам без ограничений.
- Ах, Запад, Запад. Помню, когда маменька рассказывала о Париже, она мечтательно закатывала глаза и улыбалась. Я спрашивала тогда: «А почему мы не живем в Париже, если там так сказочно прекрасно?» После моего вопроса она гладила меня по голове и очень серьезно отвечала: «Потому, что тот Париж, о котором все грезят, он всегда был лишь в мечтах. На самом деле действительность грубее и пошлее. А еще потому, что мы - русские, и поверь, что в мире нет ничего прекрасней нашего Отечества. Только вдумайся: Святая Русь. Париж - это водевильчик, а Святая Русь - это симфония! Насчет Запада очень точно сказал философ Кант: «Чем больше просвещенный разум ищет наслаждений, тем меньше получает удовлетворения и больше страданий».
Послушайте, друзья, из того, что сказал этот молодой человек и из того, что мы слышали от охранников, лично я де- лаю такой вывод: слава Богу за всё! Я уже стара и скоро уйду в мир иной, но вот что я вам скажу: приехав сюда под конвоем в далекие довоенные годы, многие из нас думали, что попали в пургаториум[22], но на самом деле (согласитесь вы или нет, не знаю), мы испытали прямое действие Божьей благодати. Ведь мы все грешники, то есть по сути разбойники, и сами выбираем себе крест. «Дай Бог, чтобы выбрать правый крест и подобно разбойнику, распятому на правом от Христа кресте, попасть в рай, - думали мы, мечтали, молили. - Но Бог за все наши страдания сделал гораздо большее: Он вырвал нас из того кошмара и привел сюда. И мы не сразу поняли высокий смысл происшедшего. Многие роптали, отчаивались, порывались вырваться отсюда в мир, как будто мир не только примет, но и что-то даст. Не примет и не даст, а отнимет последнее! И люди гибли.
Человек засеян и добрым и злым, и главный труд человека - взращивание добрых плодов и борьба с терниями зла. Но «если Господь не созижди - всуе трудишися». Вот нам Господь и созижди сей телесный подвиг. Но телесный труд без духовного подвига вреден и приводит к дмению[23], а духовный подвиг без исполнения заповедей, особенно смирения и покаяния, лишен всякого смысла. Смирение - упование на Бога. А на кого мы могли все время уповать, как не на Бога? Вот и выходит, что нас поместили просто таки в тепличные условия для духовного труда!
Георг Кристофор Лихтенберг говорил: «Кто имеет меньше, чем желает, должен знать, что он имеет больше, чем заслуживает». Мы должны это помнить и не жалеть, друзья мои, что провели годы именно здесь.
Там, за забором, нас считают подневольными пленниками, изгоями, рабами. Но дух наш свободен, а, следовательно, и мы - свободные люди.
Там, где нет любви - там нет истины. Далеко за тайгой любовь подменили холодным расчетом и страстями. Там людям очень трудно, во сто крат труднее, чем нам, и нам ли роптать? Святой Марк Подвижник говорил: «Лучше немощная совесть, чем со тщеславием добродетель».
Андрей сидел, раскрыв рот. Он был поражен. Это была одна из лучших проповедей, которые он когда-либо слышал. Она, эта проповедь, тем более была сильна, потому что исходила не от молоденького выпускника семинарии, а от женщины, прошедшей за свою долгую жизнь все возможные земные мытарства. Она прожила до последнего слова всё, о чем говорила.
- Я слышу мудрые слова истинно православной христианки, воспитанной на святоотеческом слове. Честно скажу, такого я не ожидал, тем более здесь. Но как вы сохранили веру и ясность мысли, если за забором волки рыщут и алчут вашей крови?
- Миф о колонии прокаженных сыграл свою роль. В это трудно поверить, но нас никогда не унижали, над нами никогда не издевались, потому что боялись. Не считая опытов, конечно. Остапушка - плод одного из этих проклятых экспериментов. Его мать умерла при родах, а отца никто не знал. Видите ли, все считали и считают, что мы каннибалы и выжили потому, что оказались сильнее всех, кровожаднее, и для того, чтобы выжить, съели своих односельчан, товарищей и даже детей. Сколько раз мы все отрицали эту чудовищную ложь, но они не хотели ничего слушать, зато очень хотели, я так предполагаю, получить посредством опытов каких-то особых людей. Конечно же, у них ничего не получилось, и они постепенно оставили нас в покое. Вот даже Остапушка: с виду монстр, а душа мягче и добрее любого из нас. Но давайте не будем никого осуждать. Земная жизнь - это больница, а не курорт, а в больнице никто никого не осуждает. Как сохранили веру, спрашиваете? Нас научили смирению. Ох, и убедительные же были учителя! А что есть основа смирения? Это упование на Бога. Вот мы и уповали на Всевышнего как могли. И вообще, за свою долгую жизнь я сделала для себя вывод: Господь любит меня и знает, что для меня лучше всего, поэтому то, что происходило со мной и происходит в данную минуту - лучшее, что может со мной происходить.
- Но за вами же следят постоянно! Они что, до сих пор не пресекли все эти ваши диспуты, встречи.
- Молодой человек.
- Андрей.
- О, очень приятно, что вы стали доверять нам, Андрей, но кроме диспутов и встреч.
- Прошу прощения! - резко встрял в разговор сидевший до этого в полном молчании «профессор» и выразительно зыркнул на «маму». Княжна смутилась и с укоризной ответила на взгляд.
- Петенька, ну вы прямо конспиратор какой-то! Разве вы не видите, что Андрей пришел к нам с миром?
Андрей замахал руками.
- Нет-нет, всё правильно. Не нужно. Меня завтра уже здесь не будет, а вам неизвестно, сколько еще жить в таком окружении.
На этих словах вдруг открылась дверь, и в барак вошла удивительная процессия: спереди шли оба Андреевых конвоира, за ними шествовал взволнованный, но какой-то довольный и одухотворенный отец Арсений, за которым вошло человек двадцать местных обитателей, мужчин, женщин и даже детей.
Княжна заволновалась.
- Господи, что стряслось!?
К ней молча подошел один из конвоиров Андрея и, наклоняясь к самому ее уху, что-то взволнованно-восторженно зашептал. Княжна резко «кинула брови на лоб», как говорят в Одессе, и также восторженно-взволнованно посмотрела прямо в глаза говорившему. Потом повернулась к Андрею.
- Это правда?
- Что именно?
- То, что вместе с вами сюда привели священника, а сами вы настоящий диакон.
- Истинная правда, Наталья Николаевна. Всё так и есть.
- Но ведь это же чудесно! Господи, ну как же это замечательно! Видите, Петенька, а вы со своей конспирацией.
Андрей ничего не понимал. Почему люди так радуются? И о чем это они разговаривают между собой? Местные жители оставили отца Арсения с Андреем, а сами забились в угол и о чем-то горячо начали шептаться. Священник и диакон несколько раз переглянулись.
Наконец, местные приняли какое-то решение и разом повернулись к гостям. Заговорила Наталья Николаевна Юсупова. Заговорила торжественно и взволнованно.
- Дорогие отцы! Отец Арсений, отец диакон! Никуда вы завтра не уйдете.
Андрей насторожился, что не ускользнуло от внимания старой княжны.
- О, нет-нет, не беспокойтесь! Просто завтра воскресенье, и за вами вряд ли кто-то приедет. Охрана пользуется услугами местных военных, а у них банальный воскресный выходной. И слава Богу! Потому что мы просим вас сослужить сегодня всенощную, а завтра литургию.
Теперь брови на лоб «кинули» отец Арсений и Андрей.
- Что сослужить, простите??
- Да-да, вы не ослышались: сегодня вечером великую вечерню, утреню и первый час, а завтра - литургию.
- Но где??? - хором воскликнули гости.
«Уж не в той ли покосившейся деревянной церквушке с часовым на колокольне, которую он увидел из вертолета перед тем, как ему надели на глаза черную вязаную шапку?» - подумал Андрей.
В ответ на совершенно логичный для этого места вопрос местные все, как один, загадочно заулыбались, княжна утвердительно кивнула «профессору», и тот, встав, жестом пригласил гостей следовать за ним в жилую половину барака.
Открыв общую дверь жилого блока, три человека - «профессор», отец Арсений и диакон Андрей Марченков - вошли в узкий длинный коридор, по сторонам которого располагались щитовые стены (грубо окрашенные листы фанеры, набитые на длинные деревянные брусья) с дверьми, видимо, в жилые комнаты. Возле одной из дверей, примерно посередине коридора, «профессор» остановился.
- Добро пожаловать в мои апартаменты, - сказал он и толкнул дверь. Замка в двери не было. Как, впрочем, и в других дверях.
Перешагнув опять через высокий порог (явно «дизайнер» в этом лагере был из флотских), трое мужчин оказались в небольшой комнате, примерно три на четыре метра, с минимумом обстановки: грубый топчан, стул, две табуретки, стол с накрытой платком хлебницей, керосинкой и алюминиевым чайником, самодельная вешалка из сучковатой палки и некое подобие шкафа. На полу лежала большая домотканая подстилка. Окон в комнате не было. Свет падал от одной лампочки, свисающей с потолка на электропроводе.
Отец Арсений и Андрей стояли на пороге, всем своим видом вопрошая: «Ну и где?»
Довольный замешательством гостей, «профессор» отдернул подстилку, и они увидели большой люк, примерно метр на полтора. Ясно, здесь есть подземный ход.
- Прошу вас! - люк открылся с трудом, так как был из толстых досок, набитых на частые брусья не менее десяти сантиметров в диаметре. Словно прочитав мысли священника и диакона, «профессор» пояснил.
- Зато не гудит пустотой и не прогибается под тяжестью непрошенных гостей. Возьмите керосиновые фонари и спускайтесь за мной.
«Профессор» пошел первым, за ним по пологим саманным ступеням, затвердевшим за долгие годы до состояния камня, вниз метров эдак на пять, не меньше, спустились Андрей и священник. Пройдя еще столько же по сводчатому коридору высотой около двух метров и шириной в два человека, все трое остановились. Не сговариваясь, перекрестились, так как перед ними была самая настоящая подземная церковь!
Андрей испытал приятное дежавю, как будто только что спустился в Ближние Пещеры Киево-Печерской Лавры. Та же благоговейная намоленная тишина, и тот же запах. Конечно, здесь не было того старинного бронзового великолепия иконостаса, как в Лавре, не было святых мощей в раках, здесь была не история глубокой старины, а действующая церковь, выкопанная ныне живущими людьми, действительно нуждающимися в обрядах и таинствах Православной Церкви. Здесь был не музей, а храм живой веры!
Подземная церковь представляла собой прямоугольную, метров десять в длину и пять в ширину, комнату с пологим сводчатым потолком высотой в самой высокой части над иконостасом и алтарем чуть больше трех метров. Потолок подпирали шесть колонн-бревен в пол обхвата, вытесанных из абсолютно ровных стволов сибирского кедра и отполированных до зеркального блеска. Стены церкви, как и стены коридора, были побелены в белый цвет. В некоторых местах немного закопченные, они напоминали аналогичные стены Пещер Киево-Печерской Лавры. Прямоугольная форма храма символизировала корабль и означала, что Церковь является кораблем спасения среди житейского моря. Андрей невольно сравнил пошлый «корабль» скопцов и этот святой Корабль.
Самой красивой частью подземного храма был иконостас с Царскими вратами посередине. Выписанный наивно, но с любовью и соблюдением канонов, он отделял молящихся от алтаря. Совокупностью находящихся в нем образов иконостас является символом Небесной Церкви, ходатайствующей о спасении членов Церкви земной. Резные и большие, сделанные с особой тщательностью и благоговением Царские врата сейчас были закрыты, но за литургией чрез них выносятся Святые дары - выходит к верующим Сам Господь, Царь Славы. В богослужении открытие Царских врат символизирует отверзение Небесного Царства.
В иконостасе были две двери поменьше - южные двери (справа), они же диаконские, за которыми находится ризница (шкаф, где хранится церковная утварь и облачения священнослужителей), и северные двери (слева). Перед иконостасом во всю его ширину на одну ступень от пола возвышалась солея[24] с амвоном[25] в центре.
«Интересно, для кого здесь амвон? - подумал Андрей.
- Ведь амвон - возвышенный, полукруглый и выдвинутый внутрь храма выступ посреди солеи напротив Царских врат, откуда диакон произносит ектению, читает Евангелие, а священник говорит проповедь. На амвон разрешается восходить только священнослужителям. Так кто здесь священнослужитель, кто проводит службы?»
Перед амвоном стоял аналой - высокий четырехгранный столик с наклонным верхом, на который во время богослужения полагаются Евангелие, крест и иконы.
Сейчас на аналое лежала икона Живоначальной Троицы - старая бумажная репродукция иконы «Троица» письма Андрея Рублева (писана около 1411 года) в простенькой деревянной рамке.
«Профессор» подошел к аналою, трижды с земным поклоном перекрестился и приложился к иконе. То же самое сделали отец Арсений и Андрей.
- Наш храм освящен в честь Живоначальной Троицы, а это наша храмовая икона. Она хоть и бумажная, но принадлежала матери «нашей мамы» княгине Юсуповой. С «нашей мамой» она прошла весь путь из Петербурга до этого места.
Присутствующие снова благоговейно перекрестились и поклонились образу Троицы, хранившей княжну все эти годы.
Кроме иконы на аналое и икон в иконостасе в храме на стенах висели две высокие иконы Спасителя и Казанской Божией Матери справа и слева от солеи. Обе были вышиты вручную на толстом брезенте. Сверху и снизу для предотвращения деформации на каждую из них были набиты деревянные планки.
Паникадила в этой подземной церкви не было. Вместо него над аналоем с потолка свисала начищенная до блеска керосиновая лампа. Зажигаемая в самые торжественные моменты богослужений, это самодельное паникадило означало полноту Божественного света открытого Небесного Царства, а также сияние ликов святых Небесной Церкви.
- Ну что, отцы, пойдемте наверх?
- Хорошо, пойдемте. Отец Андрей, вы хотите еще что-то спросить у нашего гостеприимного хозяина?
- Да. Скажите, Петр.
- Иванович. Петр Иванович Головин.
- Очень приятно. Петр Иванович, как проветривается этот храм? Здесь во время богослужений много людей, горят керосинки, свечи, кадит ладаном кадило. Кстати, у вас что, и свечи есть, и ладан?
- И свечи, и ладан. Свечи мы сами льем из пчелиного воска на собственной пасеке, а ладан откуда-то приносит наш батюшка.
- А кто ваш батюшка?
- Тот самый отец Арсений, старец, с которым вы встречались в тайге. Вы его увидите и будете с ним служить, а насчет свежего воздуха, то скажу вам, что весь этот комплекс начинали рыть еще в сороковые годы, а закончили в шестидесятые десять наших шахтеров, которых пригнали сюда еще до войны в числе других подопытных из разных мест Украины. Конечно, другие помогали, чем могли, но они - основные строители. Так что все сделано с соблюдением необходимых норм безопасности.
- Но если вентиляционные каналы выходят наверх, то есть вероятность, что охранники учуют запах ладана.
- Пока Бог миловал.
- Погодите-погодите, но как отец Арсений попадает сюда из тайги? Ведь он обитает в тайге, не так ли?
- Совершенно верно. Вот через эту дверь, - и «профессор» Петр Иванович Головин приподнял вышитую икону Казанской Божьей Матери, за которой оказалась дверь ведущего в тайгу тоннеля.
- А та вышитая икона Спасителя?
- Там тоже дверь. Через нее собираются в храм прихожане из двух других бараков.
Все ясно. Такой рациональной и простой, но вместе с тем любовной и строго канонической организации православного храма ни отец Арсений, ни Андрей еще не встречали. Они стояли, не в силах покинуть это место. Причина была в ощущении сопричастности к чему-то настоящему и искреннему. Ведь люди, строившие этот храм, пережили страшные испытания, в которых выковалась такая вера в Бога, о которой многие читали только в книгах о первых катакомбных христианах.
Наконец, все трое перекрестились, еще раз поклонились в сторону алтаря и пошли к выходу.
Приближался вечер субботы.
Андрей готовился к богослужению в качестве диакона. Ему дали маленькую книжицу «Служебник для диакона» дореволюционного издания. Он помнил все и без нее, но сильно волновался, поэтому в третий раз «прокручивал» в уме службу и часто сверялся с текстом.
Почему он волновался? В поезде с сектантками из «Свидетелей Иеговы», с попутчиками по купе, с жителями Нового Фавора, с американцами, с разбойниками и даже со скопцами он уверенно говорил все, чему его учили в Православном университете. Легко быть катехизатором и даже миссионером, когда общаешься со слабыми духом, с заблудшими. Но как общаться с теми, кто, может, не так силен в богословском красноречии, но верою, данной в малолетстве и выкованной в горниле многолетних страданий, на голову, а то и на две выше него? Вот он и боялся сделать что-нибудь не так, боялся испортить не только чин богослужений, но нарушить дух. Оставалось одно: смирение, молитва, упование на Бога и усердие.
Ни отца Арсения, ни диакона Андрея не должны были потревожить как минимум до утра, так как для соглядатаев перед телекамерами священника долго держали за столом в «административном» бараке, а Андрея разукрасили томатами, надели драную одежду, втолкнули в комнату с камерами, подержали там его, «бездыханного», около часа на полу, а потом вытащили за ноги в жилой барак. ЦРУшники были удовлетворены картинками «в прямом эфире», поэтому «прокаженные монстры-каннибалы» определили двум «пленникам» часа три отдохнуть, принесли поесть, попить, помыться и чистое белье. Примерно за два часа до начала всенощной их повели в подземную церковь.
В этот раз в храме было светло от множества зажженных свечей и нескольких керосиновых ламп, горящих, словно факелы, на вбитых в стены штырях. Лился свет и из-за иконостаса.
Сначала отец Арсений, а потом диакон Андрей Марченков по очереди приложились к храмовой иконе. Тут открылась правая диаконская дверь в иконостасе и на солею вышел облаченный в стихарь[26], епитрахиль[27], пояс[28], фелонь[29] и поручи[30] старый отец Арсений. Сверху фелони был тот же большой медный крест, который Андрей видел в лесу. Седая борода доходила почти до креста. Старец приветливо улыбался.
Сначала молодой отец Арсений, а потом диакон Андрей Марченков подошли под приветственное благословение, совершив глубокий поясной поклон и сложив ладони крест-накрест, правая на левую. Старец, сойдя с солеи, также поклонился в пояс, осенил обоих именословным благословением (когда персты благословляющей руки образуют первые буквы имени Иисуса Христа - IС. ХС.) и трижды приветствовал каждого касанием щек.
- Отец Арсений и диакон Андрей. Правильно?
- Точно так, батюшка.
- С тобой, тёзка, мы познакомимся потом, а с тобой, отец диакон, мы как будто уже знакомы. Так ты, оказывается, не только воин, но и диакон. Ну и чудны же дела твои, Господи! Ладно, отцы, давайте время зазря не терять. Сейчас я коротко поведаю вам о себе для знакомства и, помолясь, приступим к подготовке. Сегодня в храме будет многолюдно.
Старый священник поведал, что родом он из маленького села Благодатное, что под Юзовкой (ныне Донецк). Когда ему исполнилось пятнадцать, началась Великая Отечественная война. По причине высокого роста и крепкого телосложения приписал себе целых два года и пошел добровольцем на фронт. Окружение, плен, побег, штрафбат, после ранения в сорок четвертом вернули в действующую армию, участвовал в форсировании Вислы и Одера, дослужился до старшины отдельной разведроты полка морской пехоты. Берлин не брал, но вместо демобилизации в мае его перебросили на Дальний Восток. Воевал там с японцами до самого сентября - до победного конца Второй мировой войны. К Богу пришел в штрафбате, где без веры в Бога выжить было практически невозможно. После войны в Одессе закончил духовную семинарию, был рукоположен в сан священника и поставлен служить в сельском приходе своего села Благодатное. Три года с односельчанами восстанавливал храм, но в пятьдесят втором по чьему-то доносу был арестован и получил по статье «подготовка теракта» десять лет сибирских лагерей. В пятьдесят третьем большинство политических заключенных (пятьдесят восьмая статья) освободили, а его перевели в лагерь к особо опасным уголовникам. Вскоре новый генсек Хрущев загорелся покончить с церковью и пообещал показать по телевизору «последнего попа». И его снова захотели перевести в другой лагерь, как ему сказали, «специальный». Но при Хрущеве не успели, а при Брежневе забыли. Вспомнили только в конце 60-х. Повезли в «автозаке» через тайгу, но на второй день пути машина рухнула в глубокий овраг. Все погибли кроме него. Он бы тоже погиб, но из-под обломков грузовика его вытащил и перенес в какую-то избушку странный подросток, весь покрытый шерстью и обладающий неимоверной силой. «Ликом ужасен, но душою светел», он приносил ему еду, выходил, а после выздоровления привел сюда, и они с бывшими шахтерами за пять лет вырыли вот этот храм. Обустраивали же его всей колонией.
- Вот и всё, - подытожил свой короткий рассказ старец и пригласил через правую дверь в иконостасе подойти к ризнице. Там лежали сложенные облачения для второго священника и диакона. Всё было чисто и выглажено.
Андрей оглядел алтарь - область особенного присутствия Божьего, священное место, отделенное от остального храма иконостасом. Посреди алтаря стоял престол - особенным чином освященный четырехугольный стол, облаченный в священные одежды (срачи́цу[31] и индитию[32]). Престол знаменует собой невещественный Престол Пресвятой Троицы и является местом особенного присутствия Божественной Славы.
Слева от престола (в северо-восточной части алтаря) стоял жертвенник - четырехугольный стол, облаченный в такие же, как и престол, одежды - срачицу и индитию. На жертвеннике во время проскомидии хлеб в виде просфор и вино особым образом приготавливаются для последующего таинства Бескровной Жертвы Тела и Крови Христовой. В разные моменты литургии жертвенник символизирует пещеру, где родился Христос, Голгофу, где Он был распят, и небесный Престол Славы, куда Он вознесся по воскресении.
На престоле и жертвеннике находились все необходимые для совершения богослужения и таинств священные предметы, изготовленные из подручных материалов, но с такой скрупулезностью и с таким умением, что практически не отличались от фабричных.
Особого внимания заслуживало Горнее место. Это место у восточной стены алтаря прямо напротив престола. На стене - лик Иисуса Христа, сидящего на Небесном Престоле Господа Славы, а у подножия Престола - лики двенадцати апостолов. На главу Спасителя с Неба нисходит белый голубь, символизирующий Господа Животворящего Святого Духа, а выше в облаках в Божественной Славе сияет лик Бога Отца Вседержителя, «Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым»[33]. Не только во время богослужения, но и во всякое время Горнее место обозначает таинственное присутствие Небесного Царя, поэтому к нему хранится особое благоговейное отношение.
В алтаре Андрей был, конечно, не в первый раз, но, стоя здесь, он в который раз удивлялся примитивному мышлению протестантов, граничащему с глупостью, которые утверждают, что православные молятся на доски или на стены. Это такая одноклеточная чушь, что. Вот, например, этот подземный храм. Можно было бы просто вырыть яму, залазить туда всем вместе, закрывать глазки и молиться. И что бы было? Теоретически такая молитва возможна, но практически на нее способны лишь совершенные подвижники, достигшие бесстрастия и умеющие совершать умное делание, то есть правильную молитву, исходящую из самого сердца. А где летают наши мысли во время молитвы? Потому для нас, обычных прихожан, есть такой термин, как благоукрашение храма, то есть нам, маловерам и немощным в молитве, необходимы и веками создаются образы Тех, к кому мы обращаемся в молитве. Это не основные, а вспомоществующие атрибуты веры, и, видя в храме образы, перед которыми молились поколения прихожан, мы невольно настраиваемся на серьезный благоговейный лад. А, впрочем, и правда, зачем протестантам иконы? По их утверждениям, они уже все спаслись. «Ты веришь в Христа?» «Ну» «Всё, ты спасся, и все твои грехи прошлые, настоящие и будущие прощены!» Во какая шара! В результате сегодня более двадцати процентов американцев на полном серьезе считают себя святыми. Ну да Бог им судья.
Андрей поймал себя на мысли, что он не о том сейчас думает. А тут как раз начали сходиться прихожане.
Пятеро человек, двое мужчин и три женщины, заняли места на правом клиросе (место для чтецов и певчих на правом конце солеи), Андрей приготовил и разжег кадило. Началась первая часть всенощной службы под названием великая вечерня.
Отверзлись Царские врата и старый отец Арсений начал каждение алтаря.
После того, как диакон Андрей Марченков воскликнул «Востаните! Господи, благослови-и-и!» и перекрестился орарем[34], дальнейшее происходило как во сне.
В молитвословиях и священнодействиях прославлялся Творец за промышление Его о мире и человеке, вспоминалось о блаженном пребывании прародителей в раю, об их грехопадении, обетовании о Спасителе мира и вере в Него ветхозаветного человека. Прихожане благодарили Бога за Его благодеяния, каялись в грехах и испрашивали у Него благословения на остаток дня и ночь.
После того, как закрылись Царские врата, старый батюшка отец Арсений, наблюдавший за диаконом на протяжении всей службы, увидел, как того слегка повело один раз, второй. Вместе с молодым священником он усадил Андрея в алтаре на стул у Горнего места.
У Андрея кружилась голова.
- Экий ты слабенький, отец диакон. Посиди немножко, отойди. Небось, недавно-то служишь, а?
- Второй раз, - честно признался Андрей.
- Вот те на, а службу знаешь крепко. Ученый?
- Богословский факультет Православного университета.
- А-а, теория. Что ж, теорию ты знаешь, теперь познавай практику. А ты, тёзка мой дорогой, хоть и молод, но справился хорошо, - последние слова похвалы адресовались отцу Арсению-младшему. - А не ты ли тот батюшка, которого похитили из столичного прихода поселенцев?
- Я, отец Арсений.
- Господи, что ж тебе пришлось вынести-то!
- Ничего, благодаря Господу и нашему отцу диакону Андрею я здесь.
Андрей, отдыхая, постепенно приходил в себя перед утреней. А в храме шла исповедь. Принимали батюшка Арсений-старший и батюшка Арсений-младший. К старшему стояла очередь из детей и мужчин среднего возраста, а к младшему тянулись старики и женщины. Но исповедовались все. Княжну Юсупову подвели к молодому батюшке, и тот, накрыв голову прихожанки епитрахилью и наклонившись к ней, выслушивал исповедь. Потом он скажет, что никогда в своей недолгой практике не слышал такой чистой и искренней исповеди, да и услышит ли потом еще от кого-нибудь?
Началась утреня. В подземной церкви погасли все лампы и свечи, кроме свечи на аналое - там чтец торжественным голосом читал шестопсалмие - молитвословие, состоящее из шести псалмов (3, 37, 62, 87, 102 и 142). Вся обстановка в храме не только напоминала о той ночи, когда пастухи услышали весть от ангела о родившемся Спасителе (звучало Евангелие от Луки, глава 2. стихи 9-14), но и располагало к молитве, к самоуглубленному и внимательному слушанию чтения.
Закончилась всенощная служба 1-м часом[35] - чтением псалмов, тропарей, кондаков и молитв. Первый час (по древнему исчислению времени, соответствует нашим 7-му, 8-му и 9-му часам утра) посвящен воспоминанию того, что в этот час Господь был веден от Каиафы к Пилату, был оболган врагами и осужден.
Служба закончилась, но люди не спешили расходиться. Все хотели получить благословение как от всеми любимого старца отца Арсения, так и от молодого батюшки, сразу приглянувшегося всем без исключения. А еще хотели пожать руку диакону Андрею, который, по слухам, и есть тот самый отчаянный смельчак, который уложил половину вооруженной охраны колонии, а также спас из бандитского плена отца Арсения-младшего.
Говорили обо всем и говорили бы еще всю ночь, но старая княжна решительно прекратила эту спонтанную душевную встречу, резонно мотивируя тем, что гостям нужно отдохнуть, а уже далеко за полночь.
Петр Иванович Головин подсуетился и откуда-то с помощником притащил в свою комнату второй топчан со свежим бельем. Сам же он, категорически отвергнув протесты отцов священнослужителей, ушел ночевать в другую комнату.
Когда отец Арсений и Андрей Марченков, наконец, улеглись в первые за последнее время более или менее нормальные кровати, между ними произошел такой диалог.
- Андрей, я нахожусь под впечатлением. Я такой веры, такого благоговейного и богобоязненного отношения к таинствам, такой искренности и чистоты не видел. Я бы с удовольствием остался служить у этих прихожан. Вы как думаете?
- Я думаю, отец Арсений, что вы правы. Я тоже с таким сталкиваюсь впервые. И где? Здесь, в глухой тайге! Княгиня, живые истории, живые легенды, живая вера! Да, вы правы. Но не нужно забывать о тех бесах, которые рыщут за забором. Давайте-ка сначала выберемся отсюда, а потом посмотрим.
- Согласен. Сослужим литургию с отцом Арсением, и тогда... Кстати, как он вам?
- Я еще в лесу был поражен исходящей от него благодатью и спокойствием. Думаю, что вы встретились не случайно.
- Может быть, может быть. Но смогу ли я быть достойным такого светлого и опытного батюшки?
- А почему нет? Всё ведь в руках Божьих. Но на Бога надейся, а сам что?
- Не плошай.
- У меня, кстати, появилась одна мысль. Не знаю, вправе ли я так думать.
- А что такое?
- Да дело в том, что ваш московский приход почти всем своим составом желает вернуться в Москву. Вот я и подумал, что, может быть, эти люди переселятся в Новый Фавор, ведь избы с собой все равно никто забирать не будет.
- Точно! Это просто замечательно!
- Ладно, давайте спать. Завтра утром литургия, а потом неизвестно что. Обсудим всё потом. Спокойной ночи!
- Ангела-хранителя!
- И вам Ангела-хранителя!
Но они, уснув безмятежным сном, не знали, что глубокой ночью через щель железной двери на сторону секретной тюрьмы ЦРУ прямо под ноги проходящему мимо чернокожему часовому тихонько упала записка. Она немедленно была доставлена к разбуженному по этому случаю Саймону Блюмкину. В ней говорилось: «Сегодня православный священник отец Арсений и диакон Андрей, которых вы нам вчера передали, служат литургию в подземной церкви под первым бараком вместе со старым отцом Арсением».
Сон сразу слетел с ЦРУшника. Он рванул трубку интеркома и вызвал троих своих заместителей: офицера морских пехотинцев, начальника отряда наемников и рыбоглазого шефа безопасности бывшей секты скопцов. Около компьютерного монитора сидел дежурный сержант и наблюдал за показаниями камер видеонаблюдения. Никаких движений и ничего подозрительного.
- Джентльмены, это как понимать!? Какая подземная церковь?? Это что получается: у нас под носом лагерь с подземными коммуникациями, а мы до сих пор ничего не знали??
- Мистер Блюмкин, я предлагаю зачистку.
Саймон посмотрел на произнесшего это предложение рыбоглазого шефа службы безопасности скопцов и заорал:
- Зачистку, да? Зачистку, я вас спрашиваю?!? Вы сначала ответите за зачистку колонии заключенных и общины скопцов, а потом будете нести свой бред! Идиот, вы хоть понимаете, что мы находимся не на острове далеко в океане! Мы и так подняли слишком большой шум, а вы предлагаете «зачистку»!!
- Но этой колонии не существует!
- Де-юре не существует, де-ю-ре! А де-факто о ней знают те, кому надо об этом знать, и поверьте, что это не два-три человека. Нам сдали в аренду эту базу именно с теми людьми за забором, и если мы их зачистим, то нас самих зачистят. Годы работы - всё напрасно! И всё из-за этого проклятого «московского туриста», который не только чуть не поубивал здесь всех, но к тому же оказался православным диаконом! Кошмар какой-то! Хорошо, что хоть лабораторию удалось сохранить.
Так они спорили не меньше часа. Наконец, решение было принято.
- В котором часу заканчивается литургия?
- А какая разница?
- Нам не нужен лишний шум. Дождемся, когда закончится служба, и выдернем оттуда нашего загадочного «диакона Андрея». А потом проверим подземелье.
- Что насчет остальных?
- А что насчет остальных? Без подземной церкви и этого диверсанта они будут продолжать жить так, как жили. Наша главная задача - отправить груз и русского. Отправим - разберемся и с подземельем, и с тем, кто вообще они такие, эти «прокаженные». Но аккуратно. Перегнем палку - кто будет работать? Или вы забыли, что лаборатория теперь у нас?
- Но зачем ждать окончания литургии?
- Затем, что надо знать историю. Русские весьма набожные, и если мы сорвем им службу, то они обязательно полезут в драку, и нам придется вести настоящий бой. А так на литургию соберутся в одном замкнутом пространстве все обитатели колонии. Ничего не подозревая, раздобрев, они расслабятся, и тогда мы их возьмем по-тихому. Так, всем слушать приказ: к утру найти подземный выход из колонии в тайгу, по которому в лагерь проникает старый священник!
- Есть, сэр!
Когда Саймон вернулся в свою комнату досыпать, он впервые за все время пребывания здесь подумал: «А почему эти люди, имея подземный ход, ни разу не пытались бежать? И куда, кроме московского поселения, все время бегает их волосатый монстр, которого они иногда выпускают в лес для острастки возможных непрошеных гостей? И кто такой этот старый таежный священник? Проклятые загадочные русские!»
В семь тридцать утра все прихожане колонии уже были в церкви. Еще с тоннелей было слышно их приближающееся пение. Кто одиночным голосом, а кто попарно или по трое творили нараспев молитву: «Аз же множеством милости Твоея, вниду в дом Твой, поклонюся ко храму святому Твоему, в страсе Твоем»[36]. Все, входя в подземную церковь, крестились, клали три глубоких поясных поклона с молитвой: «Боже, очисти мя грешнаго и помилуй мя», затем брали свечи из коробки, которую держала пожилая женщина в нарядном платье и застиранном до белоснежного блеска платке, и становились на свои места.
Всё было чинно, торжественно, по-праздничному. Андрей невольно залюбовался этими людьми, которые в храм пришли не на других посмотреть и себя показать, а пришли на самую важную, самую священную из служб - литургию. Ни одного человека не было неопрятно одетым - все надели самое лучшее и самое праздничное, что было. Никаких серых спецовок, никаких «немарких» рубашек и угрюмых платков - только светлое и радостное. Но самое главное - это выражение лиц. Радость и благоговение - вот какие были лица! Праздник! И не было притворных псевдо-смиренных наклоненных вбок головок, никаких поблекших черных глаз, никаких жеманных вздохов. Сегодня воскресный день! Андрей столько видел в городских приходах показного притворства, что сейчас был просто поражен. Там он видел мужчин, одетых как будто для грязной работы в гараже, и женщин: богатых дамочек в роскошной шали, как бы небрежно наброшенной на почти святой «лик» и снисходительно-«ласково» смотрящих на окружающих, или женщин попроще, завернутых в грубую дерюгу. Добавьте к этому потухший скорбный взгляд - и более жуткого типажа для похорон или для какого-нибудь фильма ужасов не найти. И приходским батюшкам нужны были колоссальные усилия, чтобы увести приход от театрального лицедейства и настроить на подобающий лад.
Здесь же, слава Богу, всё было по-другому. И слова Спасителя «ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них»[37] были как раз об этих людях.
Началась литургия Святого Иоанна Златоустого.
Зачем служится литургия? Затем, что она установлена нам Самим Иисусом Христом: «.Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: примите, ядите, сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов»[38]. Так Он велел нам: «сие творите в Мое воспоминание»[39]. Высокая идея литургии заключается в том, что она рассказывает и указывает на явление в мир Спасителя, совершение дела спасения, на Его чудное учение, страдания, смерть, воскресение и вознесение на небо.
Андрей сейчас не только служил литургию в качестве диакона, но и молился со всеми. И удивительное дело: молитва, которая редко когда давалась искренней и горячей, здесь совершенно легко и свободно заполняла все его естество и, соединяясь с молитвами других молящихся, летела к Творцу. И нипочем была пятиметровая толща земли над ними, и никакого значения не имел высоченный забор с колючкой и вооруженной охраной вокруг лагеря - люди, молящиеся здесь, были свободны. Прихожане творили «общее дело», что в переводе с греческого и означает слово «литургия».
Когда же оба священника, воздев руки горе, начали молитву, призывая на Святые Дары благодать Святого Духа, а старый отец Арсений воскликнул: «Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи, и молимся, Боже наш», Андрей вообще не знал, где он находится, на земле или на Небе. Совсем как делегация святого равноапостольного князя Владимира в Константинопольской Софии.
В этот момент совершается освящение Даров: силою Духа Святого через молитву и благословение священника хлеб и вино приобретают божественные свойства Тела и Крови Христа Бога. Все, в том числе и Андрей, стояли «добре - со страхом» и особенно горячо молились, а когда песнопения окончились, поклонились до земли святым Таинам Христовым.
Еще Андрей отметил, как проникновенно и искренне пели прихожане «Символ веры» и «Отче наш», а когда отец Арсений вынес потир (Чашу) со Святыми Дарами, то никто не торопился и не толкался, чтобы первее принять Причастие, как это часто, увы, бывает, а «со страхом Божиим и верою» после молитвы «Верую Господи и исповедую» делали земной поклон и, сложивши крестообразно на груди руки, благоговейно подходили к Чаше.
Первыми причащались дети, потом мужчины, потом женщины. Среди мужчин, с трогательной аккуратностью сложив руки на груди и обливаясь слезами, принял Причастие и Остап. Его одели в не совсем профессионально сшитые, но все же вполне приличные брюки и белую угловатую рубашку. Вот только на ногах были обыкновенные плетеные лапти, потому что обуви ему так и не смогли соорудить.
«Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем. Как послал Меня живой Отец, и Я живу Отцом, так и ядущий Меня жить будет Мною. Сей-то есть хлеб, сшедший с небес. Не так, как отцы ваши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей жить будет вовек»[40].
Запивши «теплотой» Святое Причастие, прихожане выслушали благодарственные молитвы, чтобы, получив великую милость от Бога, не оказаться неблагодарными.
Соединившись с Христом Богом (то, что даже ангелам небесным не дано!), все причастники поздравляли друг друга. Поздравляли и диакона отца Андрея, который просто сиял от счастья. Подошел поздравить его и старец отец Арсений.
- Со Святым Причастием тебя, отец Андрей! Да ты прямо светишься! Слушай, ты ж у нас человек ученый, может, скажешь слово православным?
Андрей решительно замахал руками.
- Я? Им? Ну что вы! Кто я такой? Да я по сравнению с ними обыкновенный книжник. Моя вера - вряд ли даже горчичное зерно, а я сейчас вот полезу на амвон и буду глаголать? Нет, увольте, ни за что. Тем более я простой диакон, а не священник. Прошу, не вводите в искушение, не омрачайте праздник.
Старец посмотрел, улыбнулся и ободряюще похлопал диакона Андрея по плечу.
А молодой отец Арсений не отвертелся. Пока его старый тезка отошел в алтарь потреблять оставшиеся в Чаше Дары, он вышел на амвон, от волнения сжимая крест обеими руками, прокашлялся и…
- Дорогие братья и сё…
Бах!!
Все обернулись в сторону двери, закрывающей тоннель из барака княжны Юсуповой. Из-за нее донесся громкий звук как от упавшего плашмя листа тяжелого железа. Через несколько секунд сквозь щели в двери в храм начал заползать белый едкий дым. Почти сразу же в дверь забарабанили: «Откройте, это мы!»
Стоявшие рядом прихожане бросились к несложной, но прочной задвижке. Когда открыли дверь, в храм ввалилось четверо кашляющих и чихающих мужчин в серых спецовках. Эти люди вместе с другими четырьмя колонистами из другого барака должны были во время службы хаотично дефилировать по лагерю, изображая некую активность.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги