На чужой палубе

20

Казалось, он только закрыл глаза. Почему его будят? Чья-то рука мягко, но настойчиво трясет его плечо. Опять!

- Подъем, подъем!

Рука становится все настойчивее, теребит шевелюру.

- Да очнись ты!… Открой глаза. Ну!

Морозов с усилием приподнял тяжелые, словно чужие веки. Увидел над собой лицо Петра Андреевича.

- Переломи себя,- стараясь держаться строже, сказал Петр Андреевич.- Вам дали поспать не час, как вы просили, а больше двух. А ну, кто поднимется первым: советский моряк или ирландский?

Петр Андреевич отвернулся, желая скрыть улыбку. Очень уж наивно прозвучали его слова.Будто к ребенку обращается! А давно ли этот разрумянившийся со сна паренек был мальчонкой? Еще и сейчас в его сонном лице с обиженно оттопыренной нижней губой есть что-то ребячье.

Неожиданно Морозов закрыл глаза и плавным движением юркнул с головой под одеяло. Та же сильная рука стащила с него одеяло.

Наконец-то до сознания дошло,надо вставать. Морозов сел в постели, опустил ноги с койки.Внезапный сильный толчок откинул его назад. Он ударился затылком об стену и пробудился окончательно.

Из соседней койки неловко вывалился Олаф Ларсен. Осмотрел мутным взглядом каюту, Петра Андреевича, разложенное на креслах облачение аквалангистов. Взгляд его задержался на Тихоне-Томе,придерживавшем на столе термос и поднос с бутербродами, и сразу стал осмысленным.

Горячий шоколад и гренки развеяли сон окончательно.

Аквалангисты надели вязаные шерстяные брюки, толстые фуфайки, гидрокомбинезоны, ласты.

- Пошли, хлопцы!- поднялся Петр Андреевич.- Время.

Джим Олстон ждал их на корме. Возле него на палубе стоял переносный телефон. В стороне Иван Акимович с матросами брали на стопор приспущенный за борт кормовой якорь…

Аквалангисты не успели осмотреться.

- Прошу внимания! - обратился к ним Джим Олстон.

Коротко и четко объяснил он свой дерзкий замысел. Аквалангисты должны были под водой срастить свисающий с гребного вала свободный конец перлиня с цепью приспущенного с кормы якоря.Затем механик даст самый малый ход…Вернее, даже не ход.Слегка подрабатывая машиной, он станет как можно медленнее проворачивать винт парохода в обратную сторону.Тяжесть спущенного со стопора якоря потянет канат вниз, освобождая гребной вал и винт.

- Кончите сращивать перлинь с якорной цепью, немедленно сигнальте частым подергиванием страховочного линя,- закончил Джим Олстон.- Если сможете- проследите, пока гребной вал не очистится от каната.

Слушая капитана, Морозов не мог справиться с растущим волнением. Неужели удастся освободить пароход, вернуть его к жизни?…

Оборвала его мысли команда Джима Олстона.

- Пошел за борт!

Морозов спустился по штормтрапу.В воде он освободился от висящего на плече обрывка цепи. Когда он подплыл к Олафу Ларсену, тот успел подвесить лампу к рулю и направить светящийся конус на винт и гребной вал.

Вдвоем они поймали конец перлиня и потянули его к якорной цепи. Канат дрожал и вырывался из рук, как живое существо - то боязливое, то непокорное. Чем дальше оттягивали его от гребного вала, тем сильнее он сопротивлялся, тянул в сторону днища…

Немного оставалось до туго натянутой цепи, когда канат вырвался и исчез за винтом настолько стремительно, словно заранее выбрал себе укромное местечко под черным днищем.

Аквалангисты вернулись к рулю. Придерживаясь за него, выровняли дыхание.

Олаф Ларсен сильно оттолкнулся от руля и, часто работая ластами, ушел в глубину. Вынырнул он с концом перлиня. Положив его на гребной вал, он знаками показал напарнику: «Ложись на него. Держи».

Морозов навалился грудью на конец каната. Олаф Ларсен достал из черной сумки моток прочного линя. Связав конец eго с канатом, норвежец сверкнул зеленоватым серебром под лучом лампы и растаял вдали.

Ларсен вернулся не скоро. Ухватившись за гребной вал, он показал Морозову зажатый в руке конец линя, уходившего в сторону приспущенного с кормы якоря.

«Обвел линь вокруг якорной цепи,- понял Морозов.- Толково! Теперь-то подтянем канат».

Олаф Ларсен безмолвно позвал его за собой. Они подплыли к слегка покачивающейся цепи. Выбирая тугой, трепещущий в ладонях линь, подтянули конец упирающегося каната и общими усилиями обернули его в два витка вокруг якорной цепи. Перлинь был укрощен. Больше он не вырывался из рук и лишь упруго выгибался в сторону движения воды.

Окруженные зыбким зеленоватым полумраком аквалангисты разводили растрепанный конец перлиня на пряди и старательно сращивали их с цепью. Однообразная утомительная работа притупила ощущение времени. От долгого пребывания в воде пальцы одеревенели и все хуже справлялись с мягкими пеньковыми прядями…

…Морозов обшарил обеими руками канат и не нашел свободной пряди. Он глубоко и облегченно вздохнул, выпустив облачко шипящих воздушных пузырьков. Наконец-то! Канат надежно сращен с цепью.

Самое трудное осталось позади. А волнение нарастало все больше. Морозов забылся от радости настолько, что хотел сказать товарищу привычное «давай», но лишь булькнул губами.

Олаф Ларсен сам с трудом сдерживал охватившее его радостное нетерпение. Частое подергивание линя передало наверх: «Все готово!»

С кормы ответили: «Внимание! Сейчас пойдет якорь!»

Придерживаясь за балер руля, Морозов и Ларсен не отрывали взглядов от тускло отсвечивающих под лампой лопастей винта.

Наверху загрохотало, гулко, до боли в ушах- пошел якорь.

Канат скользнул вниз и легко сорвал половину витка, с которой так и не справились оба аквалангиста. Тугой, как шест, он замер, уходя в плотную темень.

Наконец-то! Медленно двинулись лопасти винта. Отливая матово-серебристыми бликами в падающем сверху свете лампы, они сделали полный круг, сняли первый виток с гребного вала. Еще виток…

Волнение Морозова все нарастало. Чем ближе к гребному валу, тем сильнее спрессован на нем перлинь, натянутый могучей тягой винта.

Вдруг Морозов радостно булькнул ртом и чуть не хлебнул воды. Ведь если сила,спрессовавшая канат, возрастает по мере приближения к гребному валу, то и тяжесть, нависшая на перлине, непрерывно увеличивается. Метр якорной цепи на судне такого размера, как «Гертруда», весит килограммовв шестьдесят. Если вытравят двести метров цепи, то мертвый груз, повисший на канате, увеличится на двенадцать тонн. Такая нагрузка плюс якорь сорвут что угодно. Лишь бы канат выдержал.

И словно подтверждая мнение Морозова, винт несколько ускорил шаг. Из-под каната выглянул лоснящийся черный металл. Еще виток и еще… Конец перлиня оторвался от гребного вала и стремительно исчез в темной глуби. Лишь на одной из лопастей винта лениво кружил обрывок сетки…

Радостные, возбужденные победой аквалангисты срезали ножом сетку с лопасти винта, сняли с руля лампу, сумкуса инструментами и поплыли к штормтрапу.

Морозов первым ухватился за скользкую ступеньку.Но стоило ему выбраться из воды по пояс, как он почувствовала страшную слабость.С трудом поднялся он на несколько ступенек и бессильно повис на полусогнутых руках, чувствуя, что онемевшие пальцы готовы разжаться, выпустить штормтрап… Жадно хватая воздух широко раскрытым ртом, Морозов слывшая внизу частое, неправдоподобно громкое дыхание Олафа?» Ларсена. Товарищу пришлось не легче.

Олаф Ларсен был старше Морозова и понимал,что ложное самолюбие удесятеряет опасность.С трудом придерживаясь одной рукой за штормтрап, он другой нащупал страховочный линь и несколько раз сильно дернул его. Наверху поняли сигнал. Линь натянулся. Тело сразу стало легче.

Хватаясь непослушными пальцами за ступеньку, Морозов подтягивался к ней, напрягая все тело. А оно становилось все грузнее, порой почти повисало на придерживающем его лине…

Чьи-то крепкие руки подхватили Морозова, перевалили через фальшборт, поставили на непослушные, трясущиеся ноги. Как во сне слышал он радостные голоса, отрывистые приказания Джима Олстона.

Морозов стоял, поддерживаемый Петром Андреевичем и Алешей,и искал взглядом Олафа Ларсена. Не сразу узнал он в обмякшей мешковатой фигуре, повисшей на руках товарищей,статного норвежца. «Неужели и я такой же?»- невольно подумал Морозов.

Олаф Ларсен тоже искал его. С трудом переставляя ноги,подошел он к напарнику и остановился рядом с ним.

В общей радостной сумятице один лишь Джим Олстон стоял с самым невозмутимым видом.Он понимал,что испытывают сейчас аквалангисты, и не хотел портить минуту, которая останется у молодых людей в памяти на всю жизнь. Вот почему капитан всем своим официальным видом показывал: я жду вас.

Чьи-то дружеские руки сняли с Морозова и Ларсена маски, кислородные приборы, ненужные больше мокрые тяжелые шапки.

Олаф Ларсен с усилием выпрямился и хриплым голосом доложил.

- Гребной вал чист.

- Можете отдыхать.- Джим Олстон вскинул два пальца к шапке.- Я освобождаю вас на сутки от вахты.

…Морозов не помнил, как он оказался в каюте, кто и когда стянул с него гидрокомбинезон, фуфайку и вязаные толстые штаны. Не помнил он, как уложили его на койку.

Грубые руки усердно терли спину. Казалось, еще немного- и они сорвут с нее кожу. Но Морозов не чувствовал ничего, кроме навалившейся на спину и мешающей дышать тяжести.

Петр Андреевич остановился.Его тут же сменил Иван Акимович.Боцман деловито подсучил рукава,поплевал на ладони,словно собирался колоть дрова, и принялся растирать Морозова.

Под его жесткими руками спина порозовела, потом покраснела.

С соседней койки Ларсен запросил пощады у растиравшего его Тихона-Тома. Он сел. Выпил полстакана рому.

А Иван Акимович все тер спину Морозова.Наконец он остановился и с недоумением посмотрел на Петра Андреевича.

- Что с ним?

Петр Андреевич подошел к койке, нагнулся, внимательно всмотрелся в уткнувшегося лицом в подушку Морозова и спокойно улыбнулся.

- Хватит, боцман. Накрой-ка парня одеялом.

Морозов спал.