Броня штурмует линию Маннергейма

Отдельная бригада Лелюшенко прибыла на Тайпале почти одновременно с батальонами 150-й дивизии и так же, как это соединение, была снята и переброшена с расформированного Белорусского фронта. Мощный ударный потенциал бронированного кулака группы войск Грендаля был предназначен для Прорыва. Настоящего прорыва обороны противника, с полным сминанием его пехоты, отутюживанием позиций и расплющиванием любого, кто встанет на его пути.

Кстати, если говорить вообще о сконцентрированных у границы с Финляндией накануне начала войны бронетанковых частях Советского Союза, то на Кексгольмском направлении их было в полтора раза больше, чем на Выборгском.

Действительно, на 30 ноября 1939 года на западе Карельского перешейка, у реки Сестры, находилась 20-я и 40-я танковые бригады, вместе имевшие на вооружении около трехсот машин Т-26 и Т-28.

На востоке же, в районе Кексгольмского шоссе и у так называемого Кириясальского выступа, командованием Ленинградского военного округа были сконцентрированы 1-я, 13-я, 35-я и 39-я танковые бригады, общий парк которых состоял из ста шестидесяти танков БТ-5 и БТ-2, около двухсот пятидесяти БТ-7 и более двухсот Т-26. Чем не еще один аргумент важности и ответственности удара, направленного на северо-восток Перешейка?

Справедливости ради надо сказать, что все вышеуказанные соединения являлись легкотанковыми, т. е. предназначенными для оперативного и весьма быстрого передвижения по территории противника, а не для мощного нажима на фортификационные преграды. У них не было железных гигантов типа многобашенных машин Т-28 или Т-35. Но даже без этих внушительных образцов изделий советской оборонной промышленности, взятые вместе бригады составляли ту мощь, которой, казалось, нет противодействия.

39-я легкотанковая бригада была среди них одной из лучших.

Самодостаточности подчиненной Лелюшенко части могли позавидовать многие соединения. В состав бригады входили пять отдельных танковых батальонов, каждый из которых насчитывал около сорока танков Т-26. Помимо этого, 39-й бригаде были приданы сорок изрыгающих пламя машин 204-го отдельного огнеметного танкового батальона. В соединение также входили пятнадцать броневиков БА-20 и десятки грузовиков из автотранспортного и ремонтно-восстановительного батальонов. В бригаде были свои отдельные подразделения штабистов, саперов, связистов, зенитчиков, а завершали список подчиненных полковнику Лелюшенко частей 219-я медицинско-санитарная рота, полевой автозавод, военторг и отделение полевой почты.

Сила была внушительная. Правда, на пути из Белоруссии на Карельский перешеек приказом Генерального штаба РККА бригаду лишили трех боевых частей. В соответствии с указанием Москвы 97-й и 100-й отдельные танковые батальоны отправили на Северный фронт, в Карелию, а 98-й батальон придали формировавшемуся в Ленинграде 1-му корпусу марионеточной Финской народной армии. Из-за этих потерь оставшийся в составе бригады 232-й отдельный разведбат был преобразован в линейную танковую часть, имеющую в своем составе не только роту из бронемашин БА-20, но еще и две танковые роты.

Приказ на выступление из поселка Токсово бригада получила 6 декабря, причем изначальным местом назначения машин был район Петяярви — Кивиниеми, где уже намертво встало другое, не менее крупное танковое соединение — 35-я танковая бригада.

Путь был долог. Забитые артиллерией, обозами и автотранспортом дороги не позволяли осуществить молниеносное продвижение. Когда бригада наконец присоединилась к коллегам из 35-й, всем уже было известно о провале операции по форсированию Кивиниемской протоки. После этого 35-ю танковую бригаду отправили на запад Перешейка, а 39-ю бригаду — на восток, в Метсяпиртти.

Бригада потратила еще два дня, чтобы проделать путь, который современным автотранспортом преодолевается за один час. 13 декабря 1939 года танки Лелюшенко переправились через реку Тайпалеен-йоки и заняли свое место на и без того забитом войсками полуострове Коуккуниеми. По прошествии еще двух дней им было приказано начать атаку.

Надо сказать, что день 15 декабря отмечен в финских источниках как первое серьезное столкновение на фронте Тайпале. В советских же отчетах о боевых действиях это был просто еще один день, наполненный попытками прорвать финскую оборону. Возможно, с той разницей, что теперь для достижения этой цели на помощь пришли бронированные машины, и попытка была сделана единовременно всеми силами, переброшенными на северный берег реки.

На направлении Теренттиля за пару дней до этого саперы несколько раз подрывали мерзлый грунт склонов Мустаоя, чтобы обеспечить танковые проходы. Вдоль берега реки в направлении «леса Пярсинена» была выслана разведывательная группа из находящегося пока в резерве 15-го полка. Разведка наткнулась на финский пулеметный расчет, не выполнила задачи и вернулась с девятью ранеными и одним убитым. 222-й полк в районе оврага предпринял пару предварительных атак с поддержкой огнеметных танков из 204-го батальона, но ввиду того, что преодолеть овраг танки не смогли, посылаемые в огонь роты откатились обратно за склон «Черного ручья».

Усиление советских войск не прошло незамеченным для противника. Используя воздушную разведку, финны выяснили, что на этот день, помимо дополнительно развернутой дивизии неприятеля, число артиллерийских частей Советского Союза на этом направлении было доведено до пятидесяти семи батарей. Противостояло такой силе всего девять полевых и две стационарные батареи обороняющихся.

Основным направлением удара 3-го стрелкового корпуса РККА было выбрано северо-восточное, наискось от оврага, через поле деревни Теренттиля прямиком на финские опорные пункты, от первого до пятого. Вообще, опорные пункты финнов руководством Красной армии не выделялись. Разведка искала ДОТы. Именно они считались главным препятствием для прорыва. Оборона противника воспринималась как единое целое, и цитаделью всей защиты финнов была назначена «крепость Тайпале», откуда чаще всего и с максимальным ущербом прилетали финские снаряды. Именно на северо-восток были нацелены удары двух полков 49-й дивизии.

На северо-западное направление, вдоль берега Суванто-ярви, направлялись два полка 150-й дивизии. Приданным им танкам также предстояло преодолеть ров, но по сравнению с оврагом Мустаоя он был намного мельче, поэтому как серьезная преграда не рассматривался.

Стык между двумя дивизиями заполнил возвращенный на передовую ударный 19-й полк 142-й дивизии. Его целью был также удар в восточном направлении, в верховья ручья Мустаоя, к высоте 13,2.

Не дожидаясь рассеивания предрассветного сумрака, 15 декабря 1939 года артиллерия Красной армии начала трехчасовую артиллерийскую канонаду. Это был первый значительный методичный артобстрел позиций противника. Впоследствии такие огневые налеты превратились в рутинную многочасовую артиллерийскую обработку линии Маннергейма. Скорчившись в окопах под таким огневым шквалом, солдаты финской 10-й пехотной дивизии вовсю стали проклинать свою собственную артиллерию, не выпустившую в ответ ни одного снаряда. Они не знали, что финские артиллеристы получили строгий приказ не расходовать боеприпасы на противодействие артиллерии, экономя их для более важных целей.

В 11.30 обстрел прекратился. Ревя моторами, в бой пошли танки, большая часть 39-й бригады в количестве пятидесяти девяти машин Т-26 и тридцати огнеметных танков из 204-го отдельного батальона. 150-ю дивизию поддерживали броневые единицы 232-го отдельного разведывательного батальона, а с бойцами 49-го стрелкового соединения шли в бой танки 85-го танкового батальона.

Для того чтобы бронемашины могли выйти на оперативный простор у Теренттиля, им надо было преодолеть частично занятый овраг ручья Мустаоя. Подрывавшие и выравнивавшие крутые склоны оврага саперы не додумались сделать танковые проходы широкими, и поэтому результаты их работы позволяли пройти только одному танку. Когда финны заметили это, им достаточно было подбить первый танк, чтобы вся колонна, следующая за ним, была блокирована. Из-за таких досадных промахов, машинам не удалось одновременно устремиться к вражеским позициям. В одних местах танки все еще искали обходные пути преодоления препятствия, тогда как в других они уже перемалывали траками снег полей деревни Теренттиля.

Пока советская бронетехника преодолевала глубокий овраг Мустаоя, роты красноармейцев уже вышли на перепаханное снарядами серое поле и стали приближаться к окопавшемуся в Теренттиля противнику. За небольшой промежуток времени между артиллерийским ударом и началом атаки финская пехота заняла стрелковые позиции и приготовилась к отражению атаки противника. Взорам занявших свои окопы солдатам предстала панорама поля, на которой к ним двигались тридцать танков. В полутора километрах западнее, к позициям в Кирвесмяки, приближалась еще одна группа из двух взводов бронемашин Т-26. За техникой большими скоплениями наступал личный состав 674-го и 756-го стрелковых полков 150-й дивизии. После разрыва последнего снаряда над полем нависла напряженная тишина. Безмолвие и тишину нервного ожидания нарушало пугающее лязганье и громыхание танковых гусениц, звук от которых нарастал по мере их приближения. Позади них трусцой приближались подразделения советской пехоты. Не останавливаясь ни на секунду, танки открыли огонь, полоснув снарядами по остаткам деревьев над финскими окопами. Среди обороняющихся послышались крики первых раненых: потери стали расти, вызвав у финнов еще большее раздражение бездействием своей артиллерии.

После пронзительных свистков командиров взводов по атакующим был открыт огонь из всех видов оружия. Из невидимых красноармейцам окопов застучали пулеметы, заглушив беспорядочный треск винтовочных выстрелов. Далее к общему шуму боя присоединилась финская артиллерия — на поле перед опорными позициями стали рваться шрапнельные снаряды и минометные мины. Столь организованный отпор вынудил стрелковые подразделения отойти обратно и залечь в спасительном рву, оставив свои танки один на один с противником.

Несмотря на внушительный удар обороняющихся, большинству советских танков удалось достичь проволочных заграждений и поелозить по ним, чтобы проделать проходы для своих пехотинцев. Затем они двинулись к финским окопам, перемахнули их и обнаружили себя уже в тылу противника. Но тут возникла проблема. Командиры машин не имели представления о том, что делать дальше. Пехота была отсечена, и залегла далеко позади. Для того чтобы снова увлечь ее за собой, танки повернули назад.

Тут-то и вступили в бой финские противотанковые орудия. Выкатывая легкую пушку «Бофорс» из замаскированной воронки, противотанкисты посылали снаряды в корму или в бок машины, пробивая броню танка насквозь.

Конечно, свою роль сыграли и пехотинцы, которые забрасывали советские танки «коктейлем Молотова», гранатами и так называемыми касапанос, связками тротиловых шашек, прикрепленных к длинной палке. Однако основной ущерб атакующей броневой поддержке Красной армии нанесли именно финские противотанковые орудия. Одним из известных примеров финского боевого эпоса является эпизод, когда солдат подбирается к танку сбоку и вставляет ему между катков крепкий кол, тем самым обездвиживая грозную машину. Возможно, такой случай и имел место, но о массовом применении этого варианта противотанковой борьбы вряд ли стоит говорить. Подобраться к стальному агрегату грозило смертельной опасностью, поэтому, как правило, с танками боролись штатными средствами и по возможности на значительной дистанции — бутылками с «коктейлем Молотова», гранатами и противотанковыми пушками.

Уничтожение машин 39-й бригады происходило и на западном фланге театра боевых действий — в Кирвесмяки, где к трем часам дня атака Красной армии также была полностью отбита. Там, на заснеженном поле, темными силуэтами застыла дюжина танков, из открытых люков которых лениво выбивался дым.

Через час атака повторилась еще раз. Теперь в бой были посланы подразделения второго эшелона. Результат оказался тот же. Сильный ружейно-пулеметный огонь и перегораживающая поле колючая проволока не давали возможности людям преодолеть хотя бы половину дистанции до вражеских траншей.

Танки опять выезжали на поле, опять возвращались к засевшим в овраге красноармейцам. Они вновь устремлялись к вражеским траншеям, искали подходящие мишени, но снова и снова встречали коварный удар снаряда из совершенно неожиданного места. Кочующие от ямы к яме расчеты финских противотанкистов действовали четко и быстро. Послав один-два снаряда в ближайшие неприятельские гусеничные агрегаты с дистанции сто — сто пятьдесят метров, три человека в белых балахонах мигом сворачивались и передвигались на другую позицию. Ближайший к подбитому товарищу танк засекал место, откуда был произведен выстрел, направлялся туда для ликвидации вражеской огневой точки, но не находил там уже никого. Более того, он сам мог в свою очередь подставиться под очередной огневой удар.

В овраге Мустаоя надрывно ревели моторами машины, которым не удалось преодолеть крутой склон. На краю рва их пытались прикрыть бронированными бортами их сослуживцы, уже преодолевшие это препятствие. На поле за оврагом дымилась подбитая бронетехника, подчас с уничтоженным экипажем внутри. Поврежденные, но не обездвиженные танки откатывались назад, за овраг, зачастую управляемые одними контуженными механиками-водителями, которые транспортировали на свои позиции изуродованные тела командира экипажа и башенного стрелка. Те машины, которые не пострадали, отъезжали назад и по пути подбирали на свою броню смертельно бледных раненых солдат-пехотинцев. Всю эту картину периодически скрывал пороховой дым, смешанный с выхлопными газами.

Командирский танк Дмитрия Лелюшенко без остановок метался от одного взвода к другому. Полковник выскакивал из люка, поднимал пехоту, затем снова прыгал в машину и возвращал подчиненные экипажи, орал на саперов, выслушивал неутешительные донесения и снова и снова с болью смотрел, как гибнет его бригада.

К пяти часам вечера на сборный пункт соединения прибыло четыре бронемашины. Наступившие сумерки притупили накал сражения, уступив место подсчету потерь.

После бессонной и нервной ночи опустошенные и вымотанные командиры-танкисты оценили ущерб первого боя.

Погибло двадцать пять человек, было ранено двадцать семь, пропало без вести шесть. Погиб командир роты воентехник II ранга Руфов, еще накануне пламенной речью призывавший своих коллег «громить белофинских бандитов и освобождать народ Финляндии от гнета капиталистов». Погибли политрук роты Плотников, командир взвода лейтенант Булкин, младший лейтенант Домоганский, погибли механики и наводчики, стрелки и связисты.

Многие предпочли с риском для жизни отсидеться и вывести поврежденную технику в тыл уже после окончания боя, в темноте. Примечателен рассказ механика Затулавитера, спасшегося из сгоревшего танка и просидевшего весь день в колодце перед второй финской позицией в Кирвесмяки. Ему удалось не только выжить, но и отвезти в тыл один из подбитых танков, а после войны описать этот случай в первом томе книги «Бои в Финляндии».

Из пятидесяти девяти бронированных агрегатов к утру 16 декабря на опушку рощи в Коуккуниеми вернулось шестнадцать боеспособных машин. Еще пятнадцать танков были тем или иным способом повреждены, но их удалось в эту же ночь отбуксировать на сборный пункт. Перед финскими опорными позициями недвижимым металлоломом осталось двадцать восемь единиц техники.

Единовременная потеря значительного количества бронемашин неприятно поразила советское командование, и в части полетели приказы о тщательной разведке передовых рубежей финской обороны на предмет противотанковых орудий. Ни Яковлев, ни Мерецков, ни Грендаль, ни Лелюшенко, ни один из командиров дивизий РККА не могли и предположить, что на всем участке Тайпале их броневому кулаку противостоит шесть противотанковых пушек «Бофорс», которые в случае необходимости спешно перебрасываются с одного опасного участка на другой. Со своей стороны, сами финны в этом вопросе считали себя очень удачливыми — шесть орудий на пять километров фронта — это большая концентрация, которой могли позавидовать многие командиры других опорных узлов линии Маннергейма. Недостаток штатных противотанковых средств, собственно, и породил много различных способов если не уничтожения бронированной техники противника, то по крайней мере лишения их способности передвижения. Как говорится, голь на выдумки хитра.

16 декабря в атаке участвовало уже гораздо меньше машин. Отчасти это было вызвано небольшим количеством боеспособных танков, а отчасти тем, что, обжегшись один раз, командование советских войск на Тайпале решило не подвергать дальнейшему риску свои броневые силы. Соответственно и потери по сравнению со вчерашним кошмаром были меньше.

Итак, на второй день танковых атак в бой в Теренттиля был отправлен приданный 19-му полку взвод танков в составе пяти машин 85-го батальона и еще один взвод из шести танков поддерживал 212-й полк. В Кирвесмяки действовало всего четыре машины из 232-го разведбата с 674-м стрелковым полком. Кроме этого, два танка из 85 ОТБ участвовали в разведке местности района, где осталась подбитая техника.

Пехота опять не смогла преодолеть огонь противника и продвинулась вперед на полторы сотни метров только в Теренттиля. Из семнадцати танков вернулось назад семь, три были подбиты, но вернулись, а еще семь присоединились к оставшимся на поле боя вчерашним двадцати восьми.

Убедившись, что за десять дней попытки прорыва с ходу в этом районе ни к чему не привели, подразделения красноармейцев стали основательно обустраиваться. Южные склоны невысоких холмов, крохотные ложбинки, рощи — словом, весь небогатый ландшафт полуострова Коуккуниеми за несколько часов покрылся окопами и одиночными ячейками. Ямы на одного-двух человек располагались абсолютно хаотично. Во многих случаях, это были углубленные и облагороженные воронки от разорвавшихся снарядов. Земля уже успела крепко замерзнуть, и такая «помощь» со стороны финнов в рытье индивидуальных окопчиков была только на руку. Передовые позиции, примыкающие к открытым пространствам, разделяющим противоборствующие стороны, стали укрепляться небольшими булыжниками, которые в обилии содержит в себе грунт Карельского перешейка. Остатки кирпичей от печей сожженных финских домов растаскивались по норам, и из них и подручного материала мастерились печурки. Впрочем, неустроенность быта и отсутствие элементарных мелких, но таких необходимых в жизни вещей с самого начала войны заменялась имеющимися под рукой предметами с использованием солдатской смекалки. К примеру, как уже говорилось, для сооружения печурок для обогрева своих «жилищ» красноармейцы использовали кирпичи с финских пепелищ. В качестве дымовой трубы в дело часто шли вставленные друг в друга снарядные гильзы, у которых обрубалось дно, или грубо свернутые листы от цинковых патронных ящиков. Для укрепления стенок и потолка мини-блиндажей в ход шли также расплющенные патронные цинки, а иногда и плоские бронещитки времен Первой мировой войны, которые было удобно устанавливать вертикально из-за имеющихся у них подставок. Достаточно топлива для импровизированных приспособлений для обогрева было достать нелегко. Сучья и остатки валявшихся рядом деревьев были спалены очень быстро, а каждый подъем головы из окопа был чреват опасностью попасть под обстрел финского снайпера. В дальнейшем каждый согревался как мог. В качестве топлива в ход шли деревянные ящики из-под снарядов, газеты, и даже выдаваемые для совсем других целей лыжи.

Но условия солдатского обитания еще пока мало интересовали высшее руководство армии, все еще лелеющее мысль о быстром продвижении в глубь обороны врага. Потерпев неудачу в первых попытках штурма, атаки не прекратились. Сталин давил на Ворошилова, тот на Мерецкова. Мерецков вызывал Грендаля и в категорической форме приказывал ему активно воздействовать на подчиненных. Грендаль нажимал на командующего 3-м стрелковым корпусом Батова, который в свою очередь вызывал на ковер командиров 49-й и 150-й дивизий Воробьева и Князькова. Последние бросали в бой все новые и новые подразделения, но положительного результата все равно не получалось.

Начиная с 17 декабря советские части стали предпринимать ежедневные методичные наступления по всему фронту — от Суванто-ярви до Ладоги. К этому времени к воюющим войскам присоединился 15-й стрелковый полк, тем самым завершив сосредоточение всей 49-й дивизии на левом берегу Тайпалеен-йоки. Направление наступления 15-го полка было выбрано самым восточным, вдоль занятых надречных «леса Пярсинена» и «Народной школы» к устью реки Каарна-йоки.

Попытки декабрьского штурма финских опорных пунктов происходили всегда днем, потому что ввиду недостаточных разведывательных данных местность вокруг красноармейских частей все еще в большинстве своем оставалась малознакомой. Атака за атакой не приносила никаких результатов. С середины декабря, записи в журналах боевых действий всех воюющих подразделений стали напоминать переписанные друг у друга школьные сочинения.

17 декабря 1939 года эти записи звучали так:

19-й СП 142-й СД: «…19-й полк достиг южной отметки 13,2 — 600 м, преодолев два противотанковых рва и проволочные заграждения в четыре кола, продвигаться не мог — окопался. Все время ведется сильный пулеметный и артогонь… 39-я танковая бригада ушла на дозаправку. Полк имеет потери, количество выясняется»[31].

222-й СП 49-й СД: «…В 14.00 1/222 и 3/222 повели наступление, вошли в опушку леса, но встреченные сильным ружейным, пулеметным огнем противника отошли на прежнее место расположения»[32].

212-й СП 49-й СД: «Полк получил задачу атаковать опушку рощи Северо-Западнее Теренттиля. В 1-м эшелоне 1/212, уступом за ним 3 и 2/212. Атака успеха не имела, так как противник вел усиленный артиллерийский и пулеметный огонь»[33].

756-й СП 150-й СД: «Атака без артиллерийской подготовки с использованием темноты. 1-й и 2-й стрелковые батальоны преодолев проволочные заграждения за эскарпом были встречены артиллерийским и пулеметным огнем. Третий батальон, преодолев эскарп, до проволочного заграждения не дошел. Батальоны находились под огнем и к исходу дня отошли на исходное положение. Имелись случаи со стороны бойцов самовольного отхода в тыл»[34].

15-й СП 49-й СД: «Полк произвел перегруппировку сил, получил задачу наступать на Северо-Западную окраину Тайпале. В первом эшелоне действовал третий стрелковый батальон, но ввиду сильного артиллерийского и пулеметного огня противника, наступление успеха не имело…»[35]

Через несколько дней все полковые писари как по команде стали начинать ежедневные записи с одинаковой фразы: «расположение полка остается прежним».

Из бригады Лелюшенко 17-го декабря были выделены десять танков, которые поддерживали атаку 222-го стрелкового полка 49-й дивизии. За световой день пять из них были подбиты, а пять вернулось назад. После этого 39-я танковая бригада взяла «тайм-аут» на целую неделю для эвакуации и восстановления, где это было возможно, своей покалеченной материальной части.

Когда на поле брани опускалась ночь, для советских саперных подразделений начиналась «охота за танками». Целью этой опасной и трудной работы была эвакуация подбитых бронемашин с поля боя для последующего ремонта. Как вспоминал участник боев В. Максимов, «не все танки можно было одинаково легко привести в свою часть. Некоторые из них застряли далеко от наших позиций, иногда даже в тылу противника. Нужно было проявить немало отваги и ловкости, чтобы спасти такую машину. „Охотники“ заранее, иногда по несколько раз ходили в разведку, изучали каждый бугорок, иногда маскировали место, куда должен был подойти трактор, насыпая там снежный завал… Саперы выравнивали землю под танком, чтобы он легко, без задержки сдвинулся с места. И в самое „тихое“ время, часа в два-три ночи, осторожно, на малом газу подходил к этому месту трактор. Зато когда зацепляли танк тросом за серьгу тут уж шумели вовсю — давали полный газ и неслись вместе в ним по полю, прыгая по кочкам, под выстрелы и разрывы вражеских снарядов»[36].

Таким образом, упрямо, медленно, настойчиво все брошенные машины возвращались назад. Черные от копоти после пожара, со сгоревшими останками экипажа внутри, со смертельными, но с первого взгляда незаметными пробоинами от 37-мм снарядов, со сдернутыми гусеницами, со свернутыми башнями, все они сначала тщательно подготавливались к эвакуации, а затем оттаскивались на ремонт в тыл. Каждый факт буксировки подбитой машины записывался в журнале боевых действий:

«26.12.1939. Восстановлено три машины, четыре подготовлено к эвакуации.

27.12.1939. Эвакуировано два танка.

28.12.1939. Подготовлено к эвакуации два танка.

1.1.1940. Восстановлен один танк. Эвакуировано три»[37].

И так далее до самого конца войны…

Конечно, танками ночные походы не ограничивались. Искали раненых, пытались вытащить на свою сторону трупы и брошенное оружие, но чем ближе к вражеским позициям приходилось подползать в ночное время, тем меньше было шансов на возвращение. Например, когда в месиве боя обнаружилась гибель начальника штаба 3-го батальона 222-го полка Нокшеева, командир полка приказал притащить его тело, так как у погибшего находилась полевая сумка с картами и важными документами. И три добровольца под командованием занявшего должность Нокшеева капитана Мещерякова ночью поползли на нейтральную полосу искать труп несчастного начштаба.

В темноте финские дозоры заметили шевеление на стороне противника и, не особо высовываясь из окопов, открыли беспорядочный и довольно редкий огонь в этом направлении. Чтобы выползти навстречу смутному движению в темноте, и речи быть не могло — финнам так же было страшно, как и русским. Тем временем, распластываясь в снегу при каждом выстреле со стороны противника, группа Мещерякова переползала по остывшему полю недавнего боя от одного трупа к другому, ворочая их и пытаясь опознать в заиндевелых оскаленных лицах мертвецов старшего лейтенанта Нокшеева. Тело Нокшеева оказалось пятым по счету. Сумка с документами оказалась при нем, к всеобщему облегчению, документы никто не тронул. Одна проблема была почти решена. Оставалась проблема посерьезнее — само тело старшего лейтенанта. Чтобы забрать с собой труп, надо было приложить массу усилий и, возможно, потерять одного или двух бойцов. Поэтому документы были благополучно доставлены в штаб полка, а убитый начальник штаба Нокшеев остался на поле боя, заметаемый декабрьским снегом, чтобы быть похороненным в общей могиле через долгих три месяца…

Учитывая большое количество потерь, батальоны 49-й и 150-й дивизий переформировывались после двух-трех дней боев. Однако поспешно собранная и прибывавшая в качестве пополнения советская пехота была мало подготовлена к войне. Прошедшие формальное двух-трехдневное обучение и брошенные в бой солдаты паниковали под-артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем и откатывались на исходные позиции.

Характер сражения очень напоминал битву на Сомме в Первую мировую войну. Там так же, как и здесь, не имея камуфляжной экипировки, группы наступающих передвигались плотными скоплениями и были видны обороняющимся как на ладони. Танки, также не имевшие белой маскировочной окраски, жались друг к другу, предпочитая действовать повзводно, что создавало возможность выгодно использовать против них полевую артиллерию. Из-за этих самых декабрьских лобовых ударов по всему миру разнеслась весть о том, что Красная армия не считается с людскими жертвами, а ее тактика схожа со средневековой тактикой штурма крепостей. В своих мемуарах, описывая первые бои на Тайпале, эту тактику позже отразил сам маршал Маннергейм, именем которого и был назван фронтовой рубеж: «русские упорно следовали первоначальному плану лобовых атак, приносившему им чудовищный урон»[38]. Но даже в Средние века, после неудачных попыток овладения вражеской цитаделью, нападавшие приступали к осаде, дабы сохранить свою армию и измотать противника. В дальнейшем и советские войска поменяли свою методику ведения войны.

Как командующий частями РККА на этом участке фронта, комкор Грендаль опять и опять запрашивал пополнение. Перевес в артиллерии стал еще более значительным: восемьдесят четыре советских батареи против девяти финских на участке фронта всего в три километра. Из частей ему докладывали, что за период с начала декабря войска его группы потеряли почти половину своего личного состава. Так, например, после первых атак 212-й стрелковый полк неделю был вынужден воевать в двухбатальонном (вместо положенных по штатному расписанию трех) составе.

Количество маршевых батальонов, вливающихся в потрепанные части, увеличивалось с каждым днем. Солдаты побывавших на передовой полков в тылу обрисовывали весьма мрачные картины о боях с «белофиннами», в которых на первом месте стояла смертельная усталость, страх и растерянность от бессмысленности пережитого. Ни у кого не оставалось желания вновь возвращаться на передовую, подниматься в атаку и ползти по трупам своих товарищей, зная, что почти наверняка он будет убит. Тем не менее люди вновь и вновь шли на смерть. Поступавшая в качестве дополнительного пайка водка заставляла живых не думать о смерти, ставшей такой обыденной в заснеженных полях у Тайпалеен-йоки.

«Я помню, как в период первых массовых кровопролитных атак к нам в блиндаж зашел пьяный командир взвода разведки из пехоты. Дело в том, что ведомости на выдачу пайка по количеству личного состава составлялись за день вперед. Поэтому, к моменту доставки пищи, многие из заявленных в списках бойцов уже погибли, участвуя в утренней или вечерней атаке. Естественно, что оставшиеся невостребованными пайки распределялись среди оставшихся в живых, и офицеры пользовались преимуществом… Так вот этот лейтенант-пехотинец был очень сильно пьян. Меня тогда поразило, что он полностью смирился со своей участью, и о себе рассуждал уже как о покойнике. Такое у него состояние духа было»[39], — вспоминал Э. И. Заславский, командир топографического взвода 150-й стрелковой дивизии.

Понятно, что не в большевистских традициях проявлять заботу о солдатской массе, но с таким войском ни о каком прорыве ко дню рождения Сталина не могло быть и речи. Мощные артиллерийские обстрелы финских позиций не приносили желаемого результата. Финны отвечали ответным артиллерийским огнем. Батарея «Каарнайоки», о существовании которой советское командование догадывалось, но не могло четко определить ее местоположение, в первую очередь вызывала устойчивую ненависть. Уже в самом начале боевых столкновений было ясно, что крупнокалиберные снаряды неприятеля прилетают с северо-восточного направления, но основным местом сосредоточения пушек врага считалась «крепость Тайпале» или «Улицкий шанец».

И, конечно же, безрезультатные пехотные атаки…

«Взводом командовал у нас Большаков такой, а на роту пришел бывший комбат Донских. А должность командира батальона занял майор Майский, косоглазый такой, маленький, очень вредный… Ко мне все время придирался, впечатление оставил очень плохое. Но потом он получил звание Героя Советского Союза. На чужих костях он сделался героем…»[40] — комментировал те события один из ветеранов 674-го полка 150-й дивизии. Действительно, майор Сахиб Нурлугаянович Махубгалиев, получивший после поступления на службу фамилию Майский, был награжден званием Героя за то, что с 8 по 23 декабря 1939 года восемь раз поднимал в бой красноармейцев своего батальона. Восемь раз он направлял людей в лобовую атаку на возвышенности финской деревни Кирвесмяки, пока в последней из попыток сам не был тяжело ранен. «Погиб в том бою мой политрук Почекалин, погиб там же на проволоке его заместитель…»[41] — вспоминал тот же участник декабрьских боев.

В том же бою погиб политрук 674-го полка Василий Гутин, когда своим примером пытался поднять залегших бойцов. Его и комбата Майского представили к званию Героя Союза ССР, только сам Гутин лежит под обелиском братской могилы, а комбат Майский выжил после своего ранения и в апреле 1940 года прикрепил к гимнастерке «Золотую звезду» и орден Ленина. Ровно через три года и один месяц после своего последнего боя на Тайпале он умер от раны, полученной в бою с немцами. Судьба…

Наравне со своими «безлошадными» сослуживцами все время в бой шли танки 39-й легкотанковой бригады и снова и снова теряли свои машины и экипажи. Правда, потери они несли уже не в таком значительном количестве, как в своих предыдущих выездах. Но все равно, события, словно заколдованные, развивались по кругу, из раза в раз повторяя действия советских войск и противодействие их противника. Танки выходили на прямую дистанцию к траншеям противника, красноармейцы залегали под пулями финских стрелков, бронетехника возвращалась и натыкалась на поджидающие их вражеские противотанковые орудия.

Лишь один-единственный раз, когда атаковавший противника на поле деревни Теренттиля взвод танков внезапно изменил направление своего движения, на его пути оказался абсолютно не ожидавший такого маневра финский расчет с приземистой пушкой «Бофорс». Изумленный механик-водитель танка Т-26 в узкую смотровую щель успел увидеть широко раскрытые от ужаса глаза под белыми капюшонами. Затем он нажал на педаль газа, и жуткий хруст под гусеницами возвестил об уничтожении незадачливых противотанкистов неприятеля…

В общем, в любом случае взять в лоб финнов не удавалось. Основываясь на таких соображениях, комкор Грендаль предложил план обхода финских укреплений с западного фланга — через лед озера Суванто. К середине декабря слабоморозная погода сменилась усиливающимися холодами, и водная гладь озера стала быстро превращаться в прочное ледовое покрытие. Незадолго до принятия решения на фронт прибыла еще одна стрелковая дивизия — 4-я, наскоро сформированная и переброшенная из Белорусского военного округа. Неудачная идея направления сюда дивизии с юго-западных границ СССР объясняется скорее всего той поспешностью, которой была охвачена Ставка Главного военного совета в декабре 1939 года. Крушение планов по молниеносному разгрому своего северного соседа и быстрое ослабление воюющих частей вынуждало советское командование поспешно снимать с мест постоянной дислокации не только соединения, но и отдельные подразделения, усиливая группировку войск на финском театре военных действий, и в то же время ослабляя и внося дезорганизацию в оставшиеся на местах войска. Два стрелковых полка 4-й дивизии (220-й и 39-й) заняли участок вдоль всего южного берега Суванто-ярви, тем самым сузив фронт соседней 142-й дивизии. Третий по счету полк, 101-й, почти весь был отправлен на фронт на полуостров Коуккуниеми, чтобы занять позиции передислоцированного в тыл потрепанного 19-го полка.

Необходимо отметить, что 4-я стрелковая прибыла на фронт более чем слабо подготовленной. Обозы отставали, обмундирование солдат оставалось летним, а о какой-либо мало-мальской подготовке к операции, равно как и предшествующем боевом опыте, не было и речи. Но решение о дате начала наступления уже было принято. Задача командирам полков была поставлена наспех, а скудные данные разведки о характере обороняющихся сил, как водится, не учитывали всех «подводных камней» предстоящих боевых действий. Принцип оставался неизменным: используя крупные массы личного состава при поддержке артиллерии, форсировать Суванто-ярви по льду, выйти на северный берег озера в нескольких местах, захватить и удержать плацдармы до подхода основных сил. На втором этапе две выделенные для этого дела дивизии должны были перерезать стратегическую рокадную дорогу, идущую вдоль всего северного берега озера, выйти в тыл оборонительной линии на Тайпале, окружить и уничтожить противника. День наступления был назначен на 25 декабря, финское Рождество. Возможно, советское командование считало, что в этот день финны ослабят бдительность. И действительно, последующие события показали, что на победу в схватке влияют не только опыт и талант командиров, но и случайное стечение обстоятельств, приносящее пользу одной стороне и наносящее непоправимый вред другой…

Загрузка...