На глазах у сорока миллионов

Глава 10

Когда Клинг вернулся от лейтенанта, в отделе находились Мейер и Карелла.

– Как дела? – спросил его Карелла.

– Так себе. Мы как раз смотрели, хороша ли приманка.

– Какая приманка?

– Ага, – сказал загадочно Клинг и ушел.

– Когда лаборатория обещала дать ответ о тех витаминных капсулах? – спросил Карелла.

– Сегодня, – ответил Мейер.

– Когда сегодня? Уже шестой час.

– Не наскакивай на меня, – сказал Мейер, потом встал со стула и направился к водяному охладителю.

Зазвонил телефон. Карелла поднял трубку.

– 87-й участок, Карелла, – сказал он.

– Стив, это Боб О’Брайен.

– Да, что случилось. Боб?

– Сколько времени мне еще пасти этого Нелсона?

– Где ты сейчас?

– Около его дома. Я шел за ним от его кабинета до больницы, а потом и сюда.

– Какой больницы?

– Пресвитерианской.

– Что он там делал?

– Черт возьми! Доктора обычно связаны с больницами, разве не так?

– Так. Когда он ушел из своего кабинета?

– Днем, после приема.

– В котором часу это было?

– В начале третьего.

– И он оттуда поехал прямо в больницу?

– Да. Он ездит на маленьком красном “МГ”.

– Когда он вышел из больницы?

– С полчаса назад.

– И отправился домой?

– Да. Как ты думаешь, может, он сегодня уже из дома не выйдет?

– Не знаю. Позвони мне через час, ладно?

– Ладно. Где ты будешь? Дома?

– Нет, мы еще побудем здесь.

– О’кей, – сказал О’Брайен и повесил трубку.

Мейер вернулся к своему столу с бумажным стаканчиком воды. Он поставил его рядом с телефоном и вынул из ящика своего стола упаковку ярко раскрашенных капсул.

– Что это? – спросил Карелла.

– От простуды, – сказал Мейер и освободил одну из капсул от целлофановой обертки. Потом положил капсулу в рот и запил ее водой. Снова зазвонил телефон.

– 87-й участок, Мейер.

– Это Энди Паркер, Мейер. Я все еще слежу за Крэнтцем, просто отмечаюсь. Он сейчас в коктейль-баре с девушкой, у которой сиськи величиной с дыню каждая.

– Какой размер ты говоришь? – спросил Мейер.

– А я, черт возьми, откуда знаю?

– Ладно, не выпускай его из виду. Позвони мне позднее, хорошо?

– Я устал, – сказал Паркер.

– Я тоже.

– Да, но я действительно устал, – сказал Паркер и повесил трубку.

Мейер положил трубку на место.

– Паркер, – пояснил он. – Крэнтц пьет в городе.

– Это хорошо, – сказал Карелла. – Ты не хочешь послать за едой?

– С простудой аппетита не нагуляешь, – отозвался Карелла.

– Я за математику.

– Что ты имеешь в виду?

– Наше дело. Математические законы должны выполняться. Я не люблю расследовать дела, в которых не выполняются правила сложения и вычитания.

– Чего это Берт так ухмылялся, когда уходил?

– Не знаю. Он часто ухмыляется, – сказал Манер, пожимая плечами. – Я люблю, когда два плюс два равно четырем. Я люблю, чтобы самоубийство было самоубийством.

– Ты думаешь, это самоубийство?

– Нет. Именно это я и имею в виду. Я не люблю, чтобы самоубийство оказывалось убийством. Я люблю математику.

– Я в средней школе геометрию завалил, – сказал Карелла.

– Ну да?

– Да.

– Факты неоспоримы, – сказал Мейер, – а факты складываются в самоубийство. Но запах мне не нравится.

– Запах подозрительный, – согласился Карелла.

– Это верно, запах подозрительный. Пахнет убийством.

Зазвонил телефон. Трубку поднял Мейер.

– 87-й участок, Мейер, – сказал он. – Снова ты? Что теперь? – Он слушал. – Да? Да? Я не знаю, проверим. Ладно, смотри в оба. Хорошо. – Он повесил трубку.

– Кто это? – спросил Карелла.

– Боб О’Брайен. Он сказал, что к дому Нелсона только что подъехал голубой “Тандерберд”, из которого вышла блондинка. Он хотел узнать, какая машина у Милейни Джиффорд.

– Я не знаю, на какой машине она ездит, а ты?

– Я тоже нет.

– Бюро регистрации автомашин ведь закрыто, верно?

– Мы можем позвонить дежурному.

– Давай попробуем. Мейер пожал плечами.

– Нелсон ведь друг семьи. Почему же ей к нему не ездить?

– Да, я знаю, – сказал Карелла. – Какой у них номер телефона?

– На, смотри. – Мейер открыл свою записную книжку. – Правда, была еще эта история на вечеринке у Джиффорда.

– Ты имеешь в виду их ссору? – спросил Карелла, набирая номер телефона.

– Да, наскоки Джиффорда на доктора.

Карелла кивнул.

– Здесь что-то есть.

– Но Джиффорд был пьян.

– Алло, – сказал Карелла в трубку. – С вами говорит Стив Карелла, детектив второй категории, 87-й участок. Прошу проверить регистрацию автомобиля миссис Милейни Джиффорд из Ларксвью. Хорошо, я подожду. Что? Нет, Джиффорд, начинается с “Д”. Хорошо. – Он прикрыл трубку рукой. – Боб знает, как она выглядит? – спросил он.

– Откуда?

– Верно. Меня уже тошнит от этого дела. – Он бросил взгляд на упаковку капсул, лежащих на столе Мейера. – Что за дрянь ты принимаешь?

– Говорят, хорошее средство, – сказал Мейер. – Лучше другого хлама, что я принимал.

Карелла бросил взгляд на стенные часы.

– По крайней мере, мне их надо принимать всего два раза в день, – сказал Мейер.

– Алло, – сказал Карелла в телефон. – Да, записываю Голубой “Тандерберд” 1964 года. Хорошо, спасибо. – Он повесил трубку. – Ты слышал?

– Слышал.

– Очень интересно, а?

– Очень интересно.

– Что, по-твоему, Милейни Мудрая хочет от нашего друга доктора?

– Может, она тоже простудилась, – сказал Мейер.

– Может быть. – Карелла вздохнул. – Почему только два раза?

– А?

– Почему ты их должен принимать только два раза в день?

Пять минут спустя Карелла уже звонил лейтенанту Сэму Гроссману домой в Мажесту.

Боба О’Брайена Мейер и Карелла застали на улице напротив дома Нелсона на Южной Четырнадцатой. Красный “МГ” стоял у входной двери, за ним виднелся голубой “Тандерберд” Милейни Джиффорд. Мейер и Карелла подошли к Бобу, он стоял, втянув голову в плечи и засунув руки в карманы. Он сразу же узнал их и кивнул в знак приветствия.

– Пробирает до костей, – сказал он.

– М-м-м. Она все еще там?

– Да. Насколько я догадываюсь, ему принадлежит весь дом. На первом этаже прихожая, на втором – кухня и гостиная, а на верхнем – спальные комнаты.

– Как ты, черт тебя подери, об этом догадался? – спросил Мейер.

– Свет на первом этаже зажегся, как только приехала женщина... Это миссис Джиффорд?

– Это она.

– Угу, – сказал О’Брайен, – и потух почти сразу же. Свет на втором этаже выключили перед вашим приездом. Немолодая женщина вышла из дома около семи. Видимо, повариха или экономка, или то и другое вместе.

– Значит, они там одни, а?

– Да. Свет наверху включили через десять минут после ухода старой леди. Видите вон то маленькое окошечко? Я считаю, что это туалет, согласны?

– Да, должно быть.

– Сначала свет загорелся там, а затем погас, а потом осветилось большое окно. Я совершенно уверен, что это спальня.

– Как ты думаешь, чем они сейчас там занимаются? – спросил Мейер.

– Я знаю, чем бы я там занялся, – ответил О’Брайен.

– Ты почему домой не идешь? – спросил Карелла.

– Я вам больше не нужен?

– Нет. Иди домой, встретимся завтра.

– Вы пойдете к нему?

– Да.

– Вы уверены, что я вам не нужен, чтобы сделать снимки?

– Ха-ха, – сказал Мейер и пошел вслед за Кареллой, который уже начал переходить улицу. Они остановились около входной двери. Карелла нашел звонок и позвонил. Ответа не было. Он позвонил снова. Мейер спустился с крыльца. Зажегся свет на втором этаже.

– Он спускается, – прошептал Мейер.

– Пусть спускается, – сказал Карелла. – Второй убийца.

– А?

– “Макбет”, акт III, сцена 3.

– Вот это да! – воскликнул Мейер, и в это время зажглись фонари над входом. Через мгновение открылась входная дверь.

– Доктор Нелсон? – спросил Карелла.

– Да? – Доктор был удивлен, но раздражения не выказывал. На нем был черный шелковый халат, на ногах – шлепанцы.

– Мы можем войти? – спросил Карелла.

– Видите ли, я как раз собирался лечь спать.

– Мы у вас много времени не займем.

– Ну...

– Вы один дома, доктор?

– Да, конечно, – ответил Нелсон.

– Нам можно войти?

– Ну... ну, да. Наверное. Но я очень устал и надеюсь...

– Мы постараемся вас долго не задерживать, – сказал Карелла и вошел в дом.

В прихожей стояли кушетка и маленький столик. Напротив двери висело зеркало; полка для почты была прикреплена к стене под зеркалом. Нелсон не пригласил их наверх. Он засунул руки в карманы халата, давая понять, что идти с гостями дальше прихожей он не намерен.

– Я простудился, – сказал Мейер.

Нелсон едва заметно поднял брови.

– Я уже все перепробовал, – продолжал Мейер. – Только что начал принимать новое средство. Надеюсь, поможет.

Нелсон нахмурился.

– Простите меня, детектив Мейер, – сказал он, – вы пришли сюда обсудить ваш...

Карелла полез в карман. Когда он протянул руку Нелсону, на его ладони лежала розово-черная желатиновая капсула.

– Вы знаете, что это такое, доктор Нелсон? – спросил он.

– Похоже на витаминную капсулу, – ответил Нелсон.

– Если быть точным, это капсула плексина, смесь витамина С и комплекса В, та самая, которую принимал Стэн Джиффорд.

– Да, да, – сказал Нелсон, кивая.

– А если уже быть совсем точным, это капсула из бутылочки витаминов, которую Джиффорд держал дома.

– Да? – спросил озабоченно Нелсон. Он пытался понять, куда клонит Карелла.

– Сегодня днем мы послали бутылочку капсул лейтенанту Гроссману из нашей лаборатории, – сказал Карелла. – Ни в одной из капсул яда не обнаружено. Только витамины.

– Но я простудился, – сказал Мейер.

– И простуда детектива Мейера заставила нас снова позвонить детективу Гроссману, просто так. Он согласился встретиться с нами в своей лаборатории, доктор Нелсон. Мы провели там несколько часов. Сэм – это лейтенант Гроссман – рассказал нам немало интересного, и мы хотим услышать ваше мнение. Мы хотим быть как можно более точными в этом деле, поскольку слишком уж много в нем особенностей. Разве не так?

– Да, пожалуй.

– Специфический яд, к примеру, и специфическая доза, и специфическое быстрое действие яда, и специфическая скорость растворения желатина, верно?

– Да, верно, – сказал Нелсон.

– Вы работаете ординатором в Пресвитерианской больнице, верно, доктор Нелсон?

– Да.

– Мы говорили с тамошним фармацевтом совсем недавно. Он говорит, что у них в аптеке есть строфантин в виде кристаллического порошка, всего три или четыре грана. Остальное – в ампулах, и тоже в незначительных количествах.

– Это очень интересно. Но какое...

– Откройте капсулу, доктор Нелсон.

– Что?

– Витаминную капсулу. Откройте ее. Она состоит из двух частей. Смелее. Размер ее – двойной О, доктор Нелсон. Вы ведь это знаете, не так ли?

– По моему представлению, это либо О, либо двойной О.

– Давайте будем точными. Та капсула, которая содержит витамины, прописанные Джиффорду, размера двойного О.

– Пусть так, пусть будет двойной О.

– Откройте ее.

Нелсон сел на кушетку, положил капсулу на низкий столик и осторожно отделил одну часть от другой. На столешницу высыпался белый порошок.

– Это витаминная смесь, доктор Нелсон. Точно такая же находится во всех капсулах из бутылочки Джиффорда. Безвредная. В действительности, если быть точным, полезная. Верно?

– Верно.

– Взгляните еще раз на капсулу. – Нелсон взглянул. – Нет, доктор Нелсон, внутрь капсулы. Вы что-нибудь видите?

– Ну... там... там, кажется, еще одна капсула.

– Да! – сказал Карелла. – Клянусь всем на свете, там действительно еще одна капсула. Как видите, доктор Нелсон, это капсула номер три, которая легко входит в большую капсулу двойной О. Этот образец мы изготовили в лаборатории. – Он взял большую капсулу со стола и вытряхнул из нее остатки витамина и меньшую капсулу. Указательным пальцем Карелла отодвинул меньшую капсулу от порошка и сказал: – Это третья капсула, доктор Нелсон.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Видите ли, мы искали третью капсулу, поскольку та, что Джиффорд принял за обедом, убить его не могла. А теперь, доктор Нелсон, если в меньшую капсулу положить два грана строфантина и поместить ее внутри большей капсулы, то это уже могло бы убить его, вы согласны?

– Конечно, но это бы...

– Да, доктор Нелсон?

– Мне кажется, что... что меньшая капсула растворилась бы тоже очень быстро. Я хочу сказать...

– Вы хотите сказать, доктор Нелсон, что если внешняя капсула растворяется за шесть минут, внутренней капсуле потребуется для этого, допустим, три, четыре, пять или похожее число минут. Вы это имеете в виду?

– Да.

– Так что это по-настоящему ничего не меняет, верно? Яд все равно должен бы быть принят перед выходом Джиффорда на сцену.

– Да, пожалуй, так.

– Но я простудился, – сказал Мейер.

– Да, и он принимает свои капсулы, – сказал Карелла, улыбаясь. – Но только дважды в день, поскольку лекарство высвобождается медленно, в течение двенадцати часов. Они называются долговременными капсулами, доктор Нелсон. Я уверен, что вы знакомы с ними. – Нелсон попытался встать на ноги, но Карелла тут же сказал: – Оставайтесь на месте, доктор Нелсон, мы еще не закончили.

Мейер улыбнулся и сказал:

– Мои капсулы изготовлены фабричным способом. Я думаю, что в домашних условиях изготовить долговременные капсулы невозможно, вы согласны, доктор Нелсон?

– Пожалуй, да.

– Чтобы быть совсем уж точным, – сказал Карелла, – лейтенант Сэм Гроссман сказал, что сделать самому такую капсулу возможно. Он вспомнил свою армейскую жизнь и некоторых врачей в своей части, экспериментировавших с так называемым внутренним покрытием. В вашей части врачи занимались такими экспериментами, доктор Нелсон? Вам знакомо выражение “внутреннее покрытие”?

– Конечно, знакомо, – сказал Нелсон и поднялся.

Карелла наклонился через стол, положил руки на плечи доктора и силой усадил его на прежнее место.

– Внутреннее покрытие, – начал Карелла, – в применении к этой маленькой внутренней капсуле, доктор Нелсон, означает, что если эту капсулу ровно на тридцать секунд опустить в однопроцентный раствор формальдегида, а затем высушить...

– Что все это значит? Почему вы...

– ... и потом выдержать в течение двух недель, чтобы желатин затвердел...

– Я не понимаю, о чем вы говорите!

– Я говорю о том, что капсула, обработанная таким образом, не растворится в желудочном соке по крайней мере три часа, доктор Нелсон, а за это время она покинет желудок. После этого она растворяется в кишечнике еще в течение пяти часов. Вы видите, доктор Нелсон, мы теперь имеем дело уже не с шестью минутами. Только внешняя капсула растворится за это время. Мы теперь имеем дело с периодом времени от трех до восьми часов. Мы ныне имеем дело с мягкой внешней капсулой и твердой внутренней, в которой находятся два грана яда. Чтобы быть точным, доктор Нелсон, мы имеем дело с капсулой, которую Джиффорд без сомнения принял за обедом в день, когда его убили.

Нелсон покачал головой.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказал он. – Я не имею никакого отношения ко всему этому.

– О, доктор Нелсон, – сказал Карелла. – Кажется, мы забыли вам сообщить, что аптека Пресвитерианской больницы ведет учет всех лекарств, заказанных ее врачами. Эти записи свидетельствуют, что в последний месяц вы постоянно заказывали небольшие порции строфантина. Но нет никаких свидетельств, что вы прописывали это средство кому-нибудь из ваших тамошних пациентов. – Карелла сделал паузу. – Теперь мы знаем, как вы это сделали, доктор Нелсон. Не хотите ли рассказать нам, почему вы это сделали?

Нелсон молчал.

– Тогда, может, миссис Джиффорд расскажет, – предложил Карелла. – Он подошел к лестнице в дальнем конце прихожей. – Миссис Джиффорд, – позвал он, – одевайтесь, пожалуйста, и спускайтесь вниз.

Больница “Элизабет Рашмор” была расположена на южной окраине города, это был комплекс высоких белых зданий, выходящих на реку Дикс. Из окон больницы можно было наблюдать за движением судов на реке, за далекими дымами, образующими черные облака, за хитросплетением мостов, соединяющих остров с Сэндз-Спитом, Калмз-Пойнтом и Мажестой.

С реки дул холодный ветер. Он уже заходил в больницу днем и выяснил, что посещение больных вечером заканчивается в восемь часов. Сейчас было без четверти восемь, он стоял на берегу реки с поднятым воротником, смотрел вверх на освещенные окна больницы и еще раз мысленно повторял свой план.

Сначала вся эта штука показалась ему дешевым полицейским трюком. Он внимательно выслушал рассказ Бадди о светловолосом полицейском, все том же сукином сыне; Бадди сказал, что его зовут Клинг, детектив Берт Клинг. Но он убеждал себя, что все это дешевая ловушка, в которую он не собирается попадать.

И все же им известно его имя, Клинг спросил о Куки. Как бы иначе они узнали его имя, если бы где-нибудь действительно не было списка парней, которые связаны с подпольной лотереей? И разве Клинг не упомянул, что они не смогли найти его по адресу, который указан в картотеке? А это звучит вполне правдоподобно. Он переехал два года назад, а в картотеку мог попасть и раньше. Кроме того, последние несколько дней дома он все равно не был, так что они не смогли найти его по адресу просто потому, что там он не появлялся. Так что, черт их знает, может, это и правда.

Но фотография? Где они взяли фотографию? Если у них действительно есть такая картотека, то, может, у них есть и его фотография. Он хорошо знал, что они все время фотографируют, чаще всего, чтобы припереть к стенке парней, занимающихся наркотиками, но, может, они делают то же самое и с лотерейщиками. Он видел машину прачечной или мебельный фургон, стоящий целый день на одном месте и – не без помощи других людей – научился распознавать полицейских, фотографирующих людей. Так что, может, у них и есть его фотография. И, может, эта сучка действительно опознала его. И все равно запашок был, слишком много вопросов оставалось без ответа.

На большинство вопросов он получил ответ, прочитав статью в дневной газете. Он едва не пропустил ее, поскольку начал читать газету с конца, с результатов бегов, и только потом, от нечего делать, заглянул в начало. Статья подтвердила наличие картотеки подпольных лотерейщиков, хотя и до этого он в этом не сомневался. Она объяснила также, почему его не мог опознать Фэарчайлд. Трудно ожидать от умирающего человека, чтобы он рассматривал чужие фотографии. Он не думал, что избил ублюдка так сильно, но, возможно, не рассчитал собственной силы. Чтобы проверить эти сведения, он позвонил в больницу “Буэна Виста” и спросил, как чувствует себя патрульный полицейский Фэарчайлд. Ему ответили, что он по-прежнему между жизнью и смертью, так что это тоже оказалось правдой. И, конечно, если эти уроды на работе у Синди испугались опознать снимок, то состояние Фэарчайлда объясняло, почему полиция могла опираться только на Синди.

Слово “убийство” его испугало. Если этот сукин сын действительно умрет, если полиция поймает его, а Синди скажет, что да, это он, песенка его спета. Ему казалось, что он все ей ясно объяснил, но, может, она оказалась крепче, чем он думал. По какой-то странной причине эта мысль возбудила его, мысль, что ее не испугало избиение, что она готова опознать его и выступить против него в суде. Он вспомнил, что такое же возбуждение он ощутил после прочтения статьи, и сейчас, когда смотрел на окна больницы и прокручивал в голове свой план.

Время посещения заканчивалось в восемь, а это означало, что у него осталось ровно десять минут, чтобы проникнуть в здание. Ему пришла в голову мысль: а вдруг они не пустят его за такое короткое время до закрытия, и он поспешил к входу. Над вращающимися дверьми был наклонный бетонный козырек. Больница была новой, вся из алюминия, стекла и бетона. Он прошел через вращающуюся дверь и сразу направился к конторке, расположенной справа от входа. Женщина в халате – медсестра, подумал он, – подняла голову.

– Мисс Синтия Форрест? – спросил он.

– Палата семьсот двадцать, – сказала женщина и взглянула на свои часы. – Время посещения заканчивается через несколько минут.

– Да, я знаю, спасибо, – ответил он и, улыбнувшись, направился к лифту. Среди ожидавших лифт был всего лишь еще один человек в обычной одежде, на остальных были белые халаты. Он вдруг подумал, а что если у ее палаты поставили полицейского. Если так, думал он, я уйду, и все. Двери лифта открылись. Он отступил в сторону, а потом нажал на кнопку семь и заметил, что одна из сестер потянулась к той же самой кнопке, а затем тихо отошла в глубину лифта. Двери закрылись.

– По-моему, – сказала одна из сестер, – это псориаз. Доктор Кирш говорит, что это заражение крови, но ты видела ногу пациента? При заражении крови такого не бывает.

– Завтра ему сделают анализы, – сказала другая сестра.

– А пока у него высокая температура.

– Это от воспаленной ноги. От заражения.

– Это псориаз, вот это что, – настаивала первая сестра.

Открылись двери. Обе сестры вышли. Двери снова закрылись. В лифте повисла тишина. Он посмотрел на часы. Было без пяти восемь. Лифт остановился на четвертом этаже, а потом и на пятом. На седьмом вышел он и сестра, которая тянулась к кнопке. В коридоре он на мгновение замешкался. Прямо перед лифтом было большое фойе. За фойе размещалось какое-то застекленное помещение. Солярий, решил он. Справа и слева от лифта находились стеклянные двери, ведущие в палаты пациентов. Слева в трех футах перед дверью сидела за столом сестра. Он быстро подошел к ней и спросил:

– Как пройти к палате семьсот двадцать?

Сестра едва взглянула на него.

– Прямо, – сказала она, – у вас осталось всего несколько минут.

– Да, я знаю, спасибо, – ответил он и открыл стеклянную дверь. Ближайшая за перегородкой палата оказалась 700, следующая за ней – 702, он решил, что 720 находится в конце коридора. Потом взглянул на часы. Почти восемь. Он быстро пошел вдоль дверей и в середине коридора нашел дверь с буквой “М”. Открыв дверь, он сразу направился к одной из кабинок, вошел туда и заперся.

Менее чем через минуту он услышал, как по радио объявляют, что время посещения закончилось. Он улыбнулся, опустил крышку унитаза, сел, закурил сигарету и начал ждать.

Из мужского туалета он вышел только в полночь. А до этого времени он наслушался врачей и пациентов, обсуждающих бесконечные болезни и способы их лечения. Он внимательно прислушивался к этим разговорам, которые развлекали его и помогали коротать время. Он решил, что не может покинуть свое убежище, пока свет не погаснет во всех палатах больницы. Он не знал, когда гасят свет в палатах, но решил, что в десять или в пол-одиннадцатого. Для верности он намеревался подождать до полуночи. Он понимал, что все врачи, кроме дежурных, к этому времени уйдут, так что ему надо быть крайне осторожным, когда он выйдет в коридор. Он не хотел, чтобы хоть кто-нибудь видел его по пути к палате Синди.

Жаль, что ему приходится убивать эту сучку.

Она действительно хороша.

Один из пациентов в промежуток между восемью и полуночью помочился семнадцать раз. Видимо, у этого парня было что-то с почками, и каждый раз, войдя в туалет, он шел, шаркая шлепанцами, к писсуару и бранился.

– Сукин сын! Чем ты заслужил такую боль и позор? – И дальше в том же духе.

Однажды, когда он мочился причитая, какой-то парень из соседней кабинки заорал:

– Ради Бога, Мендель, держи свои болезни при себе.

Тот, что стоял у писсуара, заорал в ответ:

– Надо, чтобы это случилось с тобой, Лейбовиц! Чтоб твоя хреновина сгнила и отвалилась, и пусть ее смоет через канализацию в реку. Надеюсь, Бог услышит мою просьбу.

Он чуть не рассмеялся, но вместо этого закурил очередную сигарету и посмотрел на часы. Интересно, когда угомонятся эти идиоты и в какой одежде будет Синтия. Он все еще помнил, как она раздевалась в ту ночь, когда он избил ее, он все еще помнил ее наготу – и тут он остановил свои мысли. Нельзя думать об этом. Он должен убить ее сегодня, нечего думать об этом – и все же, пока он будет убивать ее, может, получится, как в прошлый раз, может, снова почувствовав под собой ее гладкий и твердый живот, он сможет, как тогда.

В полночь в мужском туалете стояла тишина.

Он отпер кабинку, прошел мимо писсуаров к двери и, приоткрыв ее, выглянул в коридор. Полы были покрыты какой-то полированной асфальтообразной массой, стук каблуков по ней был слышен за мили, что, конечно, было хорошо. Он слышал, как по коридору прошла сестра, и потом все снова стихло. Он вышел в коридор и пошел в глубину его, слева и справа возникали номера: 709, 710, 711... 714, 715, 716...

Он проходил мимо палаты 717, когда дверь ее открылась и в коридор вышла медсестра. От неожиданности он на какое-то время потерял дар речи. Он остановился, судорожно соображая, ударить ее или нет. А затем из неведомой глубины он услышал свой едва узнаваемый голос:

– Добрый вечер, сестра. – Голос его звучал необычно спокойно и приветливо. Сестра посмотрела на него и ответила:

– Добрый вечер, доктор. – И ушла по коридору.

Он не повернулся посмотреть ей вслед. Дойдя до палаты 720, он быстро открыл дверь и вошел внутрь, закрыл дверь и откинулся на нее, прислушиваясь. Ничего не услышав, он вошел в палату.

Палата освещалась только слабым лунным светом, падавшем из окна за кроватью. Он видел силуэт ее тела под одеялом, крутую линию бедра. Одеяло было натянуто так, что он мог видеть в слабом лунном свете лишь ее белокурые локоны. Он снова, как и в ту ночь, когда избивал ее, возбудился. Он напомнил себе, зачем он пришел сюда, – эта девушка может послать его на электрический стул. Если Фэарчайлд умрет, для него обвинения этой девушки будет достаточно. Он глубоко вздохнул и двинулся вперед. В полутьме он обхватил ее шею своими руками, и прошептал: “Синди!”. Он хотел, чтобы, умирая, девушка смотрела ему в глаза. Он сжал пальцы.

Неожиданно она села. Два мощных кулака мелькнули в воздухе. Он широко открыл глаза.

– Сюрприз, – сказал Берт Клинг и ударил его в лицо.