На глазах у сорока миллионов

Глава 5

Как Клинг и предполагал, Синди Форрест совсем не желала видеть его. Правда, пусть и с неохотой, но она вынуждена была признать, что времяпровождение с ним все-таки лучше, чем нахождение в больнице. Они договорились, что Клинг заедет за ней в контору в пятницу днем, они вместе пообедают, а потом он снова проводит ее на работу. Он напомнил ей, что является городским служащим, и что городской бюджет не содержит статьи расходов на обеды для тех, кого защищают. Подобная “щедрость” лишь укрепила Синди в ее отношении к Клингу – он не только противный, но и жадный.

Хорошая погода в четверг сменилась к пятнице пасмурной и ветреной. Небо нависало серыми тучами, улицы стали скучнее, а люди унылее. Он заехал за ней на службу, и они молча прошли шесть кварталов, которые отделяли их от ресторана. Она была в туфлях на высоком каблуке, но все равно едва доходила ему до подбородка. Ни он, ни она шляпы на белокурые головы не надели. Клинг шел, опустив руки в карманы плаща. Синди сложила руки на груди. Когда они подошли к ресторану. Клинг забыл открыть дверь для нее, впрочем, ничего другого она от него и не ожидала, но выдала свое отношение блеском глаз. А потом он позволил ей войти первой в зал ресторана.

– Я надеюсь, вам нравится итальянская пища, – сказал он.

– Да, нравится, – ответила она, – но вы заблаговременно могли бы спросить меня об этом.

– Простите, но у меня достаточно дел и помимо того, чтобы выяснять, какой ресторан вы предпочитаете.

– Я не сомневаюсь, что вы очень занятый человек, – сказала Синди.

– Занятый.

– Совершенно уверена.

Хозяйка ресторана, невысокая неаполитанка с копной черных волос вокруг полного миловидного лица, приняла их за влюбленных и посадила за уединенный столик в глубине зала. Клинг не забыл помочь своей спутнице снять пальто (она процедила вежливое: “Благодарю вас”) и сесть за стол (она в ответ слегка кивнула). Официант принял у них заказ и оставил их сидеть друг против друга в полном молчании.

Томительная пауза продолжалась.

– Я уже вижу, что наш обед обещает быть совершенно очаровательным, – сказала Синди. – Боже мой, сколько же он продлится!

– Я бы сам предпочел заниматься сейчас совсем другим, мисс Форрест. Но как вы сами вчера справедливо заметили, я всего лишь государственный служащий и делаю то, что мне приказано.

– Карелла все еще работает у вас? – спросила Синди.

– Да.

– Я бы предпочла отобедать с ним.

– Увы, вам достался я, – сказал Клинг. – К тому же, он женат.

– Я знаю.

– И у него двое детей.

– Я знаю.

– М-м-м. Видите ли, я не сомневаюсь, что он бы умер от счастья, получив такое невиданное задание, но, к сожалению, он сейчас расследует отравление.

– И кого отравили?

– Стэна Джиффорда.

– О? Вот он чем занят? Я вчера читала об этом деле в газетах.

– Да, это его дело.

– Он, должно быть, хороший сыщик. Раз ему доверяют такие важные дела.

– Да, очень хороший, – ответил Клинг.

За столом снова повисла тишина. Клинг бросил взгляд на вход и заметил толстяка в черном, который входил в зал.

– Это не ваш друг? – спросил он.

– Нет. И, кроме того, тот не мой друг.

– Лейтенант считает, что он вполне мог быть одним из ваших бывших дружков.

– Нет.

– Или кем-то из ваших прежних знакомых.

– Нет.

– Вы уверены, что его не было на снимках, которые вам показали вчера?

– Совершенно уверена. Я не знаю этого человека и не могу представить, что ему от меня надо.

– По этому поводу у лейтенанта тоже есть кое-какие мысли.

– Какие же это мысли?

– Мне бы не хотелось обсуждать это.

– Это почему же?

– Потому что... нет, мне не хотелось бы.

– Лейтенант, наверное, считает, что этот человек хочет переспать со мной? – предположила Синди.

– Что?

– Я сказала, что...

– Да, что-то в этом роде, – ответил Клинг и откашлялся.

– Чему тут удивляться, – сказала Синди.

В этот момент пришел официант, спасая Клинга от дальнейших объяснений. Синди заказала на первое фирменное блюдо “антипасто”. Клингу принесли заказанный им рыбный суп. Он подождал, пока есть начнет Синди.

– Ну и как? – спросил он.

– Очень хорошо.

Какое-то время они ели молча.

– Так в чем же состоит план? – спросила Синди.

– Лейтенант считает, что ваш поклонник – человек отчаянный, и здесь он прав, как мне кажется. Лейтенант надеется, что он увидит нас вместе и нападет на меня.

– И что дальше?

– А дальше я даю ему отпор и отвожу его в полицию.

– Герой вы мой, – сухо заметила Синди и подцепила с тарелки анчоус.

– Предполагается, что я буду проводить с вами как можно больше времени, – сказал Клинг и после паузы продолжил: – Видимо, мы сегодня вечером поужинаем вместе.

– Что?

– Да, – подтвердил Клинг.

– Послушайте, мистер Клинг...

– Это не моя идея, мисс Форрест.

– А если у меня другие планы?

– Они действительно у вас есть?

– Нет, но...

– Тогда нет проблем.

– Я не хочу ужинать, мистер Клинг, одна, без партнера.

– Я буду вашим партнером.

– Я не об этом. Я живу на собственные доходы. И не могу себе позволить...

– Я сожалею, но финансовые условия таковы, как я уже их вам изложил...

– Да, но объясните вашему лейтенанту, что я не могу себе позволить ужинать в ресторане каждый вечер, вот и все. Я зарабатываю сто два доллара в неделю за вычетом налогов, мистер Клинг. Я плачу за обучение в колледже и снимаю квартиру...

– Я не думаю, что это продлится долго. Если ваш ухажер выследит нас, то появится он очень скоро. А до тех пор нам придется мириться с существующим положением. Вы видели последний фильм Хичкока?

– Что?

– Новый...

– Нет, не видела.

– Значит, мы пойдем посмотрим его после ужина.

– Зачем?

– Нам надо оставаться вместе. – Клинг помолчал. – В качестве альтернативы я могу предложить прогулку, но, боюсь, вечером будет холодно.

– А я предлагаю вам сразу после ужина отправляться домой, – сказала Синди. – К концу дня я очень устаю. Во вторник, среду и четверг я едва успеваю съесть бутерброд и бегу на занятия. Я не из тех девиц, что прожигают жизнь. Думаю, вы это понимаете.

– Приказ лейтенанта, – сказал Клинг.

– Ясно, только вы ему самому предложите посмотреть новый фильм Хичкока. Я поужинаю с вами, раз вы настаиваете, но после этого я пойду спать. – Синди помолчала. – И вас я с собой не зову.

– Это понятно. Но в этом городе много жителей, мисс Форрест, и один из них – тот тип, что охотится за вами. Я не знаю, сколько времени нам потребуется, чтобы выкурить его, я не знаю, где и когда он выследит нас, но я точно знаю, что он не увидит нас вместе, если вы будете нежиться в своей постели, а я – в своей. – Клинг глубоко вздохнул. – Так что сегодня вечером, мисс Форрест, мы вместе отужинаем, потом пойдем смотреть фильм Хичкока. А затем выпьем где-нибудь кофе, а уж после этого я провожу вас домой. Завтра суббота, поэтому мы вполне можем отдохнуть на славу. И в воскресенье тоже. В понедельник...

– О, Боже, – сказала Синди.

– Веселее, – заметил Клинг. – Вон несут ваше горячее.

Из-за того, что белый ударил негра в баре на Калвер-авеню приблизительно в то время, когда Синди ела горячее, пятеро детективов 87-го участка были вызваны по тревоге для подавления того, что выглядело, как начало настоящего бунта. Среди этих пятерых оказались Мейер и Карелла, их шеф руководствовался тем, что Стэн Джиффорд уже мертв, а вот потасовка на Калвер-авеню, если вовремя не вмешаться, может привести ко многим новым трупам.

Разумеется, немедленно сделать было ничего нельзя. Бунт или начинается, или нет, и очень часто присутствие полицейских лишь будоражит толпу, приводя к прямо противоположным результатам. Полицейские и детективы 87-го участка могли только выжидать, кого-то успокаивая, высматривая в толпе тех, кому еще хоть что-то можно втолковать, и разъясняя им, что арестованы оба участника драки, а не только негр. Одних можно запугать, других – нет. Полицейские бродили по улицам, пытаясь убедить толпу мягкими уговорами и дружеским похлопыванием по плечу. В тот октябрьский день долго все висело на волоске.

К четырем часам толпы стали расходиться. Дежурных полицейских оставили в районе в усиленных нарядах, а детективов отпустили к их привычным занятиям. Мейер и Карелла отправились в центр города к Марии Вальехо.

Ее улица была в одном из лучших районов города – это были кварталы старых кирпичных домов с чистыми крылечками и застекленными входными дверями. Они вошли в небольшое парадное с почтовыми ящиками из начищенной бронзы и такими же блестящими кнопками звонков, нашли в списке под номером двадцать два квартиру Марии и позвонили. Ответный звонок звучал долго и настойчиво: он преследовал их даже на покрытой ковровой дорожкой лестнице, когда они поднимались на второй этаж. Они позвонили в дверь с полированными бронзовыми двойками. Дверь открылась почти тотчас же.

Мария была маленькой, очень энергичной брюнеткой. Ей было около тридцати двух лет, ее черные густые волосы были стянуты на затылке, на лице блестели карие глаза, красовался большой рот и прямой, явно подправленный хирургом-косметологом нос. Она была одета в белую блузку и черные узкие брюки. В ушах висели две круглые сережки, других украшений она не носила. Она открыла дверь так, будто ждала гостей на вечеринку, и, увидев детективов, ужасно удивилась.

– Да? – сказала она. – В чем дело? – Она говорила без тени акцента. Если бы Карелле предложили определить по ее речи, откуда она родом, он бы выбрал Бостон или его окрестности.

– Мы из полиции, – сказал он, показывая свой жетон. – Мы расследуем смерть Стэна Джиффорда.

– А, ясно, – сказала она. – Входите.

Они вошли в ее квартиру. Квартира выдавала оригинальный, но хороший вкус хозяйки и была заполнена вещами из лучших антикварных лавок города и из магазинов уцененных товаров. Стены и полки изобиловали самыми разными вещицами: старыми щелкунчиками, старыми театральными афишами, были там и французская кукла, и акварельные наброски костюмов и декораций, а также несколько военных медалей, черная шелковая шляпа и куски плавника. Гостиная оказалась маленькой, с широкими зашторенными окнами, выходящими на улицу, залитую послеполуденным солнцем. Из мебели там стояли софа и кресло, обшитые темно-зеленым бархатом, кресло-качалка, низкий табурет для ног и столик с мраморной столешницей, на котором лежало несколько номеров “Пари-матч”.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала Мария. – Может, выпьете что-нибудь? Ах, вам нельзя? А кофе?

– От чашечки кофе не откажусь, – сказал Карелла.

– Кофе на плите. Остается только налить. Я всегда держу кофейник на плите. Я, наверное, выпиваю миллион чашек кофе в день. – Она ушла на маленькую кухню. Им было видно, как она разливала кофе по чашечкам из эмалированного чайника с ручной росписью, чашечки стояли на стеклянной столешнице под настольной лампой с большим абажуром. Чашки, ложечки, сахар и сливки она принесла в гостиную на маленьком тиковом подносе; смахнув французские журналы в сторону, она подала кофе детективам. Потом села в кресло-качалку и, раскачиваясь, стала отпивать маленькими глотками кофе из чашки.

– Я купила это кресло, когда Кеннеди убили, – сказала она. – Вам нравится? Того и гляди развалится. Что вы хотите знать о Стэне?

– Насколько мы знаем, вы были с ним в его уборной, перед тем как он в последний раз поднялся на сцену, мисс Вальехо. Верно?

– Верно, – сказала она.

– Вы там были одна с ним?

– Нет, в комнате находились несколько человек.

– Кто именно?

– О! Я так сразу и не вспомню. Кажется, Арт был там, да... и, может быть, еще один человек.

– Джордж Купер?

– Да, верно. Слушайте, а вы откуда знаете?

Карелла улыбнулся.

– Но мистер Купер в комнату не входил, верно?

– Нет, почему же, входил.

– Я имею в виду, что он просто постучал в дверь и позвал мистера Джиффорда, так?

– Нет, он вошел, – сказала Мария. – Он там пробыл не так уж мало времени.

– Сколько времени, вы говорите, провел мистер Купер в уборной?

– Что-то около пяти минут.

– Вы это хорошо помните?

– Да, хорошо. Он там был, это точно.

– Что еще вы помните, мисс Вальехо? Что происходило в уборной в тот вечер в среду?

– Ничего. Мы просто беседовали. Стэн отдыхал, пока певцы выступали, а я зашла покурить и поболтать, вот и все.

– О чем вы болтали?

– Я не помню. – Она пожала плечами. – Так, ни о чем. Пока на мониторе пели певцы, мы говорили о том о сем.

– Мистер Джиффорд ел что-нибудь? Пил?

– Что вы, нет. Мы просто говорили.

– И даже кофе не пил? Ничего?

– Нет. Нет.

– А витамины он не принимал? Может, вы случайно заметили?

– Нет, ничего такого я не заметила.

– А, может, он какую-нибудь таблетку проглотил?

– Нет, мы просто говорили, вот и все.

– Вам нравился мистер Джиффорд?

– Ну... – Мария колебалась. Она встала с кресла, подошла к кофейному столику, поставила свою чашку, возвратилась к креслу и только тогда пожала плечами.

– Он вам нравился, мисс Вальехо?

– Мне бы не хотелось говорить о покойном, – сказала она.

– Мы прекрасно говорили о нем буквально минуту назад.

– Мне бы не хотелось говорить о нем плохо, – уточнила мисс Вальехо.

– Значит, вы его недолюбливали?

– Ну, он был чересчур требовательный, вот и все.

– В чем требовательный?

– Вы, наверное, знаете, что я старшая костюмерша студии.

– Да, мы знаем.

– Под моим началом работают восемь человек. Это большой штат. Я за всех отвечаю, и не так-то легко костюмировать шоу каждую неделю, можете мне поверить. Я... я не думаю, что Стэн облегчал мне работу, вот и все. Он... ну... он не очень хорошо разбирался в костюмах, но делал вид, что разбирается и... короче говоря, он иногда действовал мне на нервы.

– Ясно, – сказал Карелла.

– Но вы пришли, тем не менее, поболтать с ним в его уборную, – произнес Мейер в нос, а потом чихнул.

– Видите ли, вражды между нами не было. Просто время от времени мы орали друг на друга, вот и все. Поскольку он ни черта не понимал в костюмах, а я в них прекрасно разбираюсь, вот и все. Но это не мешало мне приходить в его уборную поболтать. Не вижу ничего ужасного в том, чтобы зайти в его уборную и поговорить.

– Никто не видит в этом ничего предосудительного, мисс Вальехо.

– Я хочу сказать, я знаю, что убили человека и все такое, но это еще не причина, чтобы придираться к каждому сказанному слову или самому маленькому поступку. Люди подчас спорят, как вы понимаете.

– Да, мы понимаем.

Мария помолчала. Потом перестала качаться в кресле, повернула голову к занавешенному окну, из которого лился солнечный свет, и сказала тихим голосом:

– Впрочем, зачем это я? Догадываюсь, вам уже наверняка донесли, что мы со Стэном ненавидели друг друга. – Она пожала плечами. – Мне кажется, он собирался уволить меня. Слышала, что больше терпеть он меня не хотел.

– Кто это вам сказал?

– Дейвид. Он сказал – Дейвид Крэнтц, наш продюсер, – он сказал, что Стэн собирается меня уволить. Вот поэтому я и пошла в его уборную в среду вечером. Спросить его об этом, попытаться... Работа эта неплохо оплачивалась. На личности на работе переходить глупо. Я не хотела потерять эту работу, вот и все.

– Вы с ним поговорили о вашей работе?

– Я начала, но тут пришел Арт, потом Джордж, и все. – Она снова помолчала. – Если я правильно понимаю, все это имеет сейчас чисто академический интерес, верно?

– Пожалуй.

Мейер шумно высморкался, убрал свой платок в карман, а потом как бы невзначай спросил:

– Вас хорошо знают в вашем мире, мисс Вальехо?

– О, да, конечно.

– Так что, если бы мистер Джиффорд выгнал вас, вы бы смогли найти себе другую работу. Это верно?

– Ну... слухи в нашей среде быстро распространяются. Вы, наверное, знаете, это плохо, когда тебя выгоняют с какой бы то ни было работы. А на телевидении... я бы предпочла сама уйти, вот и все. Я хотела выяснить это, вот почему я и пошла в его уборную. Чтобы выяснить. Если он действительно собирался меня выгнать, то я бы хотела оставить работу по собственному желанию, вот и все.

– Но вы так и не смогли обсудить эту проблему.

– Нет. Я же уже говорила вам. Арт пришел.

– Ну что ж. Спасибо, мисс Вальехо, – сказал, поднимаясь, Карелла. – Кофе у вас был превосходный.

– Послушайте... – Она уже встала со своего кресла, которое продолжало раскачиваться, солнце играло на занавесях позади нее. Она какое-то время покусывала губу, а затем сказала: – Послушайте, я к этому не имею никакого отношения.

Мейер и Карелла молчали.

– Я не любила Стэна, и, может быть, он собирался выгнать меня, но я не чокнутая, понимаете. Может, я немного вспыльчивая, но я не чокнутая. Мы не ладили, вот и все. Но это еще не причина, чтобы убивать человека. Я хочу сказать, что многие на студии не ладили со Стэном. У него был тяжелый характер, вот и все, да к тому же он был звездой. Мы время от времени вздорили, вот и все. Но я его не убивала. Я... я не знаю, как вообще к такому делу подступиться.

Детективы продолжали молча смотреть на нее. Мария едва заметно пожала плечами.

– Вот и все, – сказала она.

Когда они снова оказались на улице, день уже умирал. Карелла посмотрел на часы и сказал:

– Давай позвоним Бобу, узнаем, удалось ли ему найти нашего друга Уэзерли.

– Позвони сам, – сказал Мейер. – Я себя паршиво чувствую.

– Шел бы ты лучше домой, в постель, – посоветовал Карелла.

– Ты помнишь, что сказала Фанни Брайс о лучшем средстве от простуды? – спросил Мейер.

– Нет, что?

– Лучшее средство, от простуды – положить на грудь горячего еврея.

– А ты лучше прими аспирин, – заключил Карелла.

Они доехали до ближайшей аптеки, и Карелла позвонил в следственный отдел. О’Брайен сказал ему, что трижды звонил Уэзерли, но телефон молчит. Карелла поблагодарил его, повесил трубку и вернулся в машину, где простуженный Мейер сморкался в платок. К тому времени, когда они добрались до отдела, О’Брайен позвонил Уэзерли в четвертый раз, и снова безуспешно. Карелла предложил Мейеру пойти домой, но Мейер настоял на том, что он перепечатает, по крайней мере, один из отчетов о беседах с теми, кого они видели в последние два дня. Он ушел домой всего на двадцать минут раньше Кареллы. Карелла закончил писать отчеты как раз ко времени прихода своей смены, Энди Паркера, который, как всегда, опоздал на полчаса. Карелла еще раз попробовал дозвониться до Уэзерли, а затем попросил Паркера звонить по этому телефону весь вечер и в случае успеха тут же сообщить ему. Паркер пообещал, что все сделает, в чем Карелла сильно сомневался.

Домой в Риверхед он добрался в четверть восьмого. Близняшки встретили его на пороге, чуть не сбив с ног. Он поднял обоих на руки и понес их на кухню, в этот момент и зазвонил телефон.

Он опустил детей на пол и подошел к телефону.

– Алло? – сказал он.

– Спорю, ты был уверен, что я не позвоню, а?

– Кто это?

– Энди Паркер. Я только что дозвонился до Уэзерли. Он сказал, что вернулся домой всего десять минут назад. Я посоветовал ему никуда не уходить и дожидаться тебя дома.

– О, – сказал Карелла. – Спасибо.

Он повесил трубку и направился к кухне, в дверях которой стояла Тедди. Она молча смотрела на него, он тоже сделал паузу, а потом пожал плечами.

– Думаю, что перед уходом я еще успею поесть, – сказал он просто.

Тедди незаметно вздохнула, но Марк, старший из близнецов – он родился на пять минут раньше, – внимательно наблюдал за родителями. Он взмахнул рукой и обреченно произнес:

– Он уходит.

Эйприл, думая, что это игра, бросилась в объятия Кареллы с криком:

– Он уходит, он уходит, он уходит!

Арт Уэзерли уже ждал его. Он провел Кареллу через квартиру в студию, окна которой выходили в парк. В студии стоял письменный стол с пишущей машинкой и пепельницей, стопкой чистой бумаги и еще одной стопкой исписанной бумаги с многочисленными карандашными пометками. На стене висело несколько профессиональных дипломов, под ними находился низенький книжный шкаф. Уэзерли жестом пригласил Кареллу сесть на один из двух имевшихся стульев. Хозяин студии выглядел совершенно спокойным, но пепельница на столе уже переполнилась окурками, а он закурил очередную сигарету.

– Я не привык к звонкам из полиции, – сказал он сразу.

– Да, мы заходили к вам...

– Особенно, когда тебе говорят оставаться на месте и не покидать квартиру.

– Энди Паркер – не самый тактичный из полицейских...

– Я хочу сказать, что не привык к таким диктаторским методам, – сказал Уэзерли.

– Мы не диктаторы, мистер Уэзерли, – мягко произнес Карелла. – Мы расследуем убийство и приезжали к вам вчера, но...

– Я оставался у друга.

– У какого друга?

– У девушки. Я был так потрясен в среду вечером после... после того, что случилось, поэтому я и поехал к ней. Я там пробыл два дня. – Уэзерли помолчал. – Надеюсь, законом это не запрещается?

– Разумеется, нет. – Карелла улыбнулся. – Я прошу прощения за те неудобства, что мы доставили вам, но нам действительно надо задать вам несколько вопросов.

Уэзерли, кажется, немного успокоился.

– Ладно, – сказал он. – Но ведь не было никакой необходимости приказывать мне не выходить из дома.

– Я прошу у вас прощения, мистер Уэзерли.

– Ладно, чего уж там.

– Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне, что происходило в уборной Стэна Джиффорда перед тем, как он в последний раз ушел в тот вечер на сцену.

– Я не помню всех подробностей.

– Расскажите мне только то, что вы помните.

Уэзерли задумался, затушил сигарету, тут же прикурил следующую, а затем сказал:

– Когда я вошел туда, там была Мария. Она о чем-то спорила со Стэном. По крайней мере...

– Спорила?

– Да. Я слышал, как они кричали друг на друга, когда подходил к двери.

– Продолжайте.

– Когда я вошел, атмосфера была немного натянутой, но пока я был там. Мария почти все время молчала. Мы со Стэном шутили, больше всего о фольклорных певцах. Он ненавидел фольклорное пение, но эта группа очень популярна в настоящее время, и его уговорили пригласить их.

– Значит, вы их вышучивали?

– Да. Пока смотрели за их выступлением по монитору.

– Понятно. Дружески, правильно я понял?

– О, да.

– А что случилось потом?

– Ну... затем вошел Джордж. Джордж Купер, помреж программы.

– Он вошел в комнату?

– Да.

– Сколько времени он там оставался?

– Минуты три-четыре, по-моему.

– Ясно. Но он не спорил с Джиффордом, нет?

– Нет.

– Только Мария?

– Да. Причем до того, как я пришел туда, понимаете?

– Понимаю. А как насчет вашего спора? – спросил Карелла.

– Моего?

– Да. Как насчет вашего спора с Джиффордом перед выходом программы в эфир?

– Спора? Кто сказал, что у нас был спор?

– Значит, не было?

– Конечно, нет.

Карелла глубоко вздохнул.

– Мистер Уэзерли, разве вы не говорили, что хотели бы, чтобы Стэн Джиффорд сдох.

– Нет, сэр.

– Вы не говорили этого?

– Нет, сэр. Не говорил. Мы со Стэном хорошо ладили. – Уэзерли помолчал. – Многие люди, готовившие программу, не ладили с ним. Но у меня с ним проблем не возникало.

– Кто не ладил с ним, мистер Уэзерли?

– Ну, во-первых, Мария. Я только что сказал вам об этом. И Дейвид Крэнтц его не особенно любил. Он всегда говорил в присутствии Стэна, что актеры – быдло, а комики – всего лишь смешные актеры. И Джорджу Куперу не очень-то нравилась его роль... ну, подручного. Устанавливать тишину в студии, бегать за кофе, приносить Стэну его таблетки, следить за тем, чтобы все...

– Что приносить Стэну?

– Его таблетки, – сказал Уэзерли. – Стэн был нервным человеком. Думаю, что он принимал транквилизаторы. Как бы то ни было, Джордж был главным мальчиком на побегушках, который появлялся, как только Стэн щелкал пальцами.

– А в среду вечером Джордж принес ему таблетку?

– Когда? – спросил Уэзерли.

– В среду вечером. Когда он пришел в уборную.

Уэзерли задумался на мгновение, а затем сказал:

– Теперь, когда вы упомянули об этом, мне кажется, что приносил.

– Вы в этом уверены?

– Да, сэр. Вполне уверен.

– И Стэн взял у него таблетку?

– Да, сэр.

Карелла неожиданно поднялся.

– Вы не возражаете пройти со мной, мистер Уэзерли? – спросил он.

– Пройти? Куда?

– В город. Нам надо уточнить несколько вещей.

Несколько вещей, которые хотел уточнить Карелла, заключались в противоречивых показаниях трех человек, которые были вместе с Джиффордом перед его последним выходом в эфир. Он решил, что лучше всего это сделать в следственном отделе, где полицейские имеют психологическое преимущество. Не было ничего зловещего ни в зеленых фонарях у здания участка, ни в высокой стойке в комнате дежурного, ни в объявлении, советующем посетителям не заходить за стойку, ни даже в белой вывеске СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ, которая была написана черными квадратными буквами и указывала на лестницу из железных ступеней, идущих вверх. И, разумеется, не было ничего опасного ни в самих ступенях, ни в узком коридорчике, ни в различных комнатах с аккуратными обозначениями: ДОПРОСЫ, ТУАЛЕТ, КАНЦЕЛЯРИЯ. Деревянный поручень, который отгораживал помещение следственного отдела от остальных комнат, выглядел вполне невинно, да и сам следственный отдел – несмотря на решетки на окнах – выглядел, как любое другое деловое помещение: столы, картотеки, звонящие телефоны, графин и доски объявлений, люди, работающие без пиджаков. Но Арт Уэзерли, Мария Вальехо и Джордж Купер были очевидно испуганы обстановкой и еще больше испугались, когда их отвели в разные комнаты для допроса. Боб О’Брайен, громадный полицейский мальчишеского вида допрашивал Купера в кабинете лейтенанта. Стив Карелла допрашивал Марию в канцелярии, выгнав оттуда Альфа Мисколо, который печатал там отчеты и отчаянно сопротивлялся столь бесцеремонному обращению. Мейер, совершенно простуженный и потому не расположенный слушать всякий вздор, допрашивал Арта Уэзерли в почти пустой комнате допросов. Трое детективов заранее договорились, какие вопросы задавать и в каком направлении вести допрос. В разных комнатах с разными подозреваемыми шла обычная рутинная работа.

– Вы сказали, что не пили кофе, мисс Вальехо, – повторил Карелла. – Мистер Купер говорит, что в комнате были кофейные чашки. Так были они там или не были?

– Нет. Я не помню. Я знаю, что я никакого кофе не пила.

– А Арт Уэзерли?

– Нет. Я не видела, чтобы он что-нибудь пил.

– Джордж Купер давал Джиффорду таблетку?

– Нет.

– Вы спорили с Джиффордом, когда вошел Арт Уэзерли?

– Нет.

– Давайте еще раз вернемся к этому, мистер Купер, – сказал О’Брайен. – Вы утверждаете, что только постучали в дверь и просунули в комнату голову, верно?

– Верно.

– Вы там были всего несколько секунд.

– Да. Послушайте, я...

– Вы давали Стэну Джиффорду таблетку?

– Таблетку? Нет! Нет, не давал!

– Но в комнате были кофейные чашки, верно?

– Да. Послушайте, я ничего ему не давал! Вы что пытаетесь?..

– Вы слышали, чтобы Арт Уэзерли желал Джиффорду сдохнуть?

– Да.

– Ладно, Уэзерли, – сказал Мейер. – Когда Купер дал ему эту таблетку?

– Как только вошел в комнату.

– И чем запил ее Джиффорд?

– Тем кофе, что мы пили.

– Вы все пили кофе, так?

– Да.

– Кто пил?

– И Мария, и Стэн, и я тоже.

– Тогда зачем вы пошли в ту комнату, Мария, если не спорить?

– Я пошла... поговорить с ним. Я думала, что мы сможем...

– Но вы ведь спорили, разве не так?

– Нет. Клянусь Богом, я не...

– Зачем же вы тогда лгали насчет кофе? Вы пили кофе или нет?

– Нет. Кофе не было. Пожалуйста, я...

– Подождите, подождите, мистер Купер. Вы или заходили в комнату, или нет. Вы либо дали ему таблетку, либо...

– Говорю вам, я не давал.

– Вы когда-нибудь давали ему таблетки?

– Нет.

– Он ведь принимал транквилизаторы, верно?

– Я не знаю, что он принимал. Я никогда ему ничего не приносил.

– Никогда?

– Может, один или два раза. Аспирин. Когда у него голова болела.

– Но не транквилизатор?

– Нет.

– А витаминную капсулу?

– Он протянул ему таблетку, – сказал Уэзерли.

– Какую таблетку?

– Не знаю.

– Вспоминайте.

– Я вспоминаю. Маленькую таблетку.

– Какого цвета?

– Белую.

– Значит, таблетку? Такую, как аспирин? Да?

– Да. Да, кажется, такую. Я не помню.

– Но ведь вы видели это?

– Да, но...

Потом в следственном отделе они свели все это вместе. Они оставили подозреваемых в кабинете лейтенанта под наблюдением дежурного, а сами сели вокруг стола Кареллы и сравнили полученные ответы. Результат их не очень удовлетворил, но не удивил. Все они работали в полиции уже достаточно много лет, чтобы не удивляться тому, что люди возводят напраслину друг на друга. Каждый раз это их немного огорчало, но не удивляло. Они имели дело с фактами, и факты, касающиеся дела Стэна Джиффорда, они принимали с мрачной решимостью.

А факты были простые и обескураживающие.

Сравнив результаты допросов, они пришли к выводу, что все трое подозреваемых лгут.

Мария Вальехо действительно спорила с Джиффордом и действительно пила кофе, но она отрицала оба эти факта, поскольку понимала, насколько уличающими могут стать эти два внешне не связанных между собой события. Она поняла, что Джиффорда могли отравить, опустив что-то в его кофе. Если бы она признала, что в уборной пили кофе и что они с Джиффордом пили кофе вместе, и если бы, кроме того, она признала, что они спорили, разве ее нельзя было заподозрить в том, что она опустила смертельную дозу яда в чашку своего шефа? Поэтому Мария беззастенчиво лгала, но благородно отказывалась обвинить других. Ей было достаточно придумать собственный способ выхода из ситуации, которая представлялась ей зловещей западней.

Арт Уэзерли в самом деле пожелал своему работодателю сдохнуть, причем пожелал это вслух и в присутствии другого человека. В тот вечер Стэн Джиффорд на виду у миллионов потерял сознание. Арт Уэзерли, словно ребенок, загадавший страстное желание и увидевший, что оно осуществилось, не только поразился, но и испугался. Он сразу же вспомнил свои слова, сказанные в присутствии Джорджа Купера перед выходом в эфир, и совершенно определенно понял, что Купер их тоже вспомнит. Его страх усилился, когда он осознал, что был одним из последних людей, кто имел дело с еще живым Джиффордом, и что близость к Джиффорду в этом деле об отравлении в сочетании со случайным пожеланием во время репетиции могут послужить основанием для обвинения его в совершении убийства. Когда ему позвонили из полиции и попросили не уходить из дома, он понял, что выиграл в лотерее. Но отнюдь не поощрительный приз. В отчаянии он попытался оспорить утверждение Купера и бросить на него самого тень как на подозреваемого. Он видел несколько раз за последние три года, как Купер приносил Джиффорду таблетку аспирина, и решил выдумать на основе виденного ранее передачу таблетки в вечер смерти Джиффорда, тем самым безжалостно подставляя Купера. Но испуганный человек не заботится о том, на кого падает вина, лишь бы она пала не на него.

Почти таким же образом Купер приходит к неожиданному пониманию того, что он был не только одним из последних, кто общался с Джиффордом в этой жизни, но и самым последним. Несмотря на то что он провел с ним в уборной несколько минут, он решил, что безопаснее сказать, будто он лишь просунул в дверь голову. И поскольку по пути на сцену Джиффорд не говорил ни с одной живой душой, Купер счел, что будет мудро выдумать никогда не существовавшего оператора. Затем, чтобы с уверенностью выпутаться из очень сомнительной ситуации, он вспоминает ругань Уэзерли и вовремя рассказывает о ней детективам, хотя он точно знает, что выражение это произносится сотню раз за время любой телевизионной репетиции.

Все лжецы.

Но не убийцы.

После трехчасовых утомительных допросов детективы обрели уверенность, что все трое лжецов в некоем очистительном катарсисе начали говорить наконец правду. Да, мы лгали, признались они все поодиночке, но теперь мы говорим правду. Мы не убивали Стэна Джиффорда. Мы не можем отличить стро-не-помню-как-там-дальше от сапога. Кроме того, мы добрые милые люди – посмотрите на нас. Мы, конечно, лжецы, но не убийцы, нет. Мы не убивали. Это сущая правда.

Мы не убивали.

Детективы поверили им.

В своей профессиональной жизни они слышали достаточно лжи, чтобы знать, что у правды есть маленькое колечко, которое способно небоскребы рушить. Они отослали троицу по домам, не извинившись за доставленные неудобства. Боб О’Брайен зевнул, потянулся, спросил Кареллу, нужен ли он ему еще, надел шляпу и ушел. Мейер и Карелла сидели в комнате следователей за столом напротив друг друга. Было без четверти двенадцать. Зазвонивший телефон заставил их вздрогнуть. Мейер снял трубку.

– Мейер, 87-е отделение, – сказал он. – А, привет, Джордж. – Потом прошептал Карелле: – Это Темпл. Я попросил его проверить алиби Крэнтца. – А в трубку продолжил: – Что ты наскреб? Ясно. Ага. Ясно. Хорошо. Спасибо. – И повесил трубку. – Он наконец добрался до последнего человека в списке Крэнтца, того голливудского режиссера. Режиссер был в театре, только что вернулся в гостиницу. Его маленькая красотка при нем. – Мейер поднял брови.

Карелла смотрел на него устало.

– Что нарыл Темпл?

– Он говорит, все подтверждают алиби Крэнтца. Крэнтц поднялся в комнату спонсоров за добрых четверть часа до начала эфира и оставался там до того времени, когда Стэну стало плохо.

– М-м-м, – сказал Карелла.

Они мрачно смотрели друг на друга. Полночь пришла и ушла; наступил новый день. Мейер громко чихнул. Карелла зевнул, а затем устало провел рукой по лицу.

– Что ты думаешь? – спросил он.

– Ничего. А что ты думаешь?

– Ничего.

Они помолчали.

– Может, это самоубийство, – сказал Карелла.

– Может.

– О, Боже, как же я устал, – сказал Карелла.

Мейер чихнул.