На краю бездны

10

Камера фокусируется, и слова «Игла и чернила» обретают четкость: причудливый золотой шрифт на черной деревянной доске, которая уже начинает лупиться. Я медленно веду камеру сверху вниз; ширмы в витрине загораживают от взгляда интерьер салона; перед ними кто-то соорудил композицию из свечей, позолоченного черепа и открытого альбома с эскизами татуировок. Табличка рядом со входом предлагает пирсинг и прочее. «По всем вопросам просьба обращаться к персоналу», – написано на ней.

Я еще с минуту снимаю, потом вхожу внутрь. Передняя часть салона представляет собой зону ожидания, и там в одном из плетеных кресел, расставленных вокруг низенького стеклянного столика, сидит девушка. Когда я вхожу, она вскидывает голову, но, мазнув по мне взглядом, тут же утыкается обратно в телефон. Из-за ширмы доносятся приглушенные голоса.

Стены украшены сотнями эскизов татуировок. Тут и цветы, и вьющиеся лозы, и шипы с каплями крови. Одна часть стены занята бабочками и ангелами, а на другой красуются змеи, птицы, револьверы, черепа. Над дверью висит фотография мужской спины с набитым огнедышащим драконом. Он изумительно хорош: в ярких сине-красно-желтых тонах, с острыми зубами и когтями, с затейливой чешуей. Интересно, как он выглядит в реальности, на лоснящейся от пота коже, под которой перекатываются мускулы?

Однажды я тоже собиралась сделать татуировку. Может, даже здесь. Это одно из тех смутных воспоминаний, которые вернулись ко мне. Я пошла с подружкой, но в последний момент струсила – видимо, испугалась боли или, может, гнева матери. Это было еще в то время, когда мы с ней ладили.

Я чувствую укол воображаемой иглы и невольно накрываю предплечье ладонью. Что бы я набила сейчас, если бы решилась на вторую попытку? Наверное, что-нибудь личное. Чтобы значение было бы известно лишь мне одной. Строчку из стихотворения или песни? А может, лучше выбрать что-нибудь красивое, но бессмысленное?

Впрочем, это невозможно. Во всяком случае, на предплечье. Не с моими шрамами от сильных ожогов, много лет назад превративших кожу в поле боя. Я тогда жила в хостеле; наливала себе томатный суп – не что-нибудь! – но кастрюля оказалась тяжеленная, я задела ею край плиты и вывернула на себя все содержимое. Боль неописуемая; рука мгновенно покраснела и пошла пузырями, я была как освежеванная. Кожа там до сих пор иногда обостренно чувствительная, до сих пор саднит, как будто все случилось лишь вчера, но чаще дело обстоит с точностью до наоборот. Дотрагиваясь до руки, я ничего не чувствую, боль живет лишь в моей памяти, но все равно не могу даже представить себе, что в это место вопьется игла, прокладывая дорогу краске. Не сейчас.

Я с завистью смотрю на девушку напротив, на ее гладкую кожу. Она совсем молоденькая, лет восемнадцати от силы. На ней футболка, поверх которой накинута куртка, синие джинсы и вязаная шапочка. Ее лицо кажется мне знакомым, должно быть, по одному из видеосюжетов. Я наклоняюсь вперед и откашливаюсь.

– Прошу прощения, можно задать вам вопрос? Вы пришли сделать татуировку?

Она вскидывает на меня глаза. Вид у нее озадаченный, как будто я заговорила с ней по-тарабарски.

– Что вы хотите набить?

Молча пожав плечами, она вновь утыкается в телефон.

– Понимаете… я тут со съемочной группой.

– Я не… – произносит она, морщась от звука собственного голоса. – Я не могу…

– Не беспокойтесь, – принужденно смеюсь я. – Я на вас не давлю!

Она слегка расслабляется, но вид у нее по-прежнему настороженный. Ее глаза, прикованные к эскизам на стене за моей спиной, поблескивают.

– Простите, если я вас…

– Слушайте, оставьте меня в покое.

Я открываю рот, чтобы извиниться, когда дверь позади распахивается и появляется темноволосая женщина. Судя по всему, это и есть Софи. Она моложе, чем я думала; лишь немногим старше своей клиентки. В дверном проеме за ее спиной виднеется раковина, кожаное кресло и полки, уставленные пластмассовыми флакончиками.

– Кэт? – зовет она. – Ну что, готова?

Девушка поднимается. На долю секунды ее взгляд смягчается.

– Извините, – обращаюсь я к Софи. – Можно попросить вас на пару слов, когда закончите?

Та окидывает меня взглядом.

– Да пожалуйста, – хмыкает она, потом поворачивается к Кэт. – Идем.

Девушка появляется спустя полчаса. Она бросает на меня взгляд, лишь оказавшись за дверью, когда переходит через дорогу. Меня удивляет опустошенное выражение ее лица. Должна же она хоть что-то чувствовать, пусть даже и облегчение? Если уж на то пошло, вид у нее такой, как будто она недовольна, как будто сделала эту несчастную татуировку ради кого-то другого. Она вытаскивает из кармана телефон – не тот, которым пользовалась в салоне, – и подносит к уху. Некоторое время она внимательно слушает, потом молча кивает и, сунув телефон в карман, скрывается из виду.

Софи появляется мгновение спустя.

– Вы еще здесь, – говорит она. – Проходите. Мне нужно тут все прибрать.

Я иду следом за ней в кабинет. В глаза немедленно бросаются машинки, иглы в футлярах, банки с ватными шариками, лотки с одноразовыми бритвами. Меня одолевает тревога, грудь точно перехватывает железный обруч.

– Вы по поводу Зои?

Я оказываюсь не готова к ее прямоте. Такое чувство, будто я иду в бой.

– Отчасти, – говорю я. – Почему вы так решили?

– А зачем еще вам сюда приезжать? Думаю, ваш фильм на самом деле об этом.

Тон у нее насмешливый, снисходительный. Я не реагирую.

– У Кэт все в порядке?

Она отводит взгляд и, повернувшись к одной из своих машинок, принимается ее разбирать.

– Все нормально. Так что вы хотели?

– Зои была вашей подругой?

Она смотрит на меня в упор. Я выдерживаю ее немигающий взгляд. Ни одна из нас не произносит ни слова. За окном слышатся голоса: кто-то идет по улице. Я точно знаю, что она сейчас думает. Я для нее – фифа со столичным выговором в дорогой одежде. Какое мне дело до Блэквуд-Бей? До Дейзи и Зои? Знала бы она.

– Так что, фильм будет о ней? Или о Дейзи?

Я качаю головой. Интересно, может, она и Дейзи знала? Да нет, скорее всего, слишком молода.

– Нет. Он будет не о чем-то конкретном.

– Ясно.

Я делаю еще одну попытку:

– Так Зои была вашей подругой?

Она вновь берется за машинку. Движения у нее методичные и четкие.

– Да. Была. И что?

Воздух между нами начинает потрескивать от напряжения.

– Что, по вашему мнению, с ней случилось?

– Без понятия. Об этом надо у нее самой спрашивать.

– Я бы с радостью, но не могу.

Она ничего не отвечает. Я вспоминаю, что Зои видели на автовокзале – те зернистые кадры с камеры наблюдения в Мидоухолле.

– Думаете, она жива?

– Мне-то откуда знать?

Софи слишком явно обороняется. Что-то тут не так.

– Она была здесь счастлива?

Отрывистый смешок.

– А вы бы были?

– На вид тут не так уж и плохо.

– Правда?

Я игнорирую сарказм:

– Послушайте, я пытаюсь выяснить, что произошло. Вероятно, я смогу помочь. Она ничего вам не говорила перед отъездом?

Софи вздыхает и поворачивается ко мне лицом.

– Зои была тут белой вороной. Она была хорошенькая. И умная. Дальше сами догадаетесь?

– Значит, ее травили?

Несмотря на враждебность, ее явно распирает желание выговориться.

– Поначалу не было ничего серьезного. Так, время от времени. А потом они начали рассылать всем фотографии в «Снэпчате».

– Что за фотографии?

– Зои в душе, и… В общем…

Я могу себе это представить. Слово «ЖИРНАЯ» в качестве оружия. Слово «МРАЗЬ». И еще что похуже.

– И она никому ничего не рассказывала? Даже родителям?

– Они тогда уже практически не разговаривали друг с другом. Зои приходила домой поздно. Пила. Они говорили, что это отражается на учебе.

– А отражалось?

– Я же сказала, она была умная. Родители хотели, чтобы она поступала в университет.

– А она хотела?

– Думаю, она сама не знала, чего хочет.

Софи кидает жвачку в мусорное ведро. Рукав футболки задирается, и мой взгляд падает на ее плечо. Там, прикрытый вытатуированной розой, багровеет синяк, похожий на отпечаток большого пальца. Я с трудом удерживаюсь от вопроса, откуда он у нее.

– Она принимала наркотики?

– А сами-то как думаете? – смеется Софи. – Вы же смотрели видео. У нас тут все этим занимаются. Больше все равно нечем.

– Какое видео?

Она театрально хохочет:

– То, где Кэт с Элли едят чипсы. Вы что, совсем слепая?

Я подавляю искушение заглотить наживку и сообщить, что я в своей жизни кое-что повидала и лучше бы ей меня не злить. Вместо этого натянуто улыбаюсь. Я помню сюжет, который она упомянула. Надо будет его пересмотреть.

– А парень у нее был?

– Какое это имеет отношение к делу?

– Я слышала, что был. И что они расстались.

– Может, и был кто-то, но она вела себя очень странно. Всю дорогу скрывала, что у нее кто-то есть. Врала, что занята, когда я звала ее куда-нибудь пойти.

Голос у нее уязвленный. Интересно, она чувствует свою вину? Подружка сбежала, а она понятия не имеет почему. Может, мы с ней не такие уж и разные.

– У вас нет никаких мыслей, кто это мог быть?

Она устремляет взгляд мимо меня, на Скалы:

– Кто-то мне говорил, что ее видели там.

– Правда? В том большом старом доме?

Она кивает.

– Кто там живет?

Повисает тишина. Мы с Софи словно оказываемся на дне колодца. Я вижу в вышине кусочек неба, но стены гладкие и слизкие.

– Дэвид.

Дэвид? От этого имени внутри все смерзается, будто я погружаюсь в ледяную воду, но, когда пытаюсь вспомнить почему, ничего не выходит.

– Один?

Она смеется, словно я сказала что-то очень забавное:

– Угу. Он живет один.

– Что в этом смешного?

– Сходите посмотрите на него, сами увидите.

Может, и схожу, думаю я.

– Что он за человек?

Софи неловко переминается с ноги на ногу.

– Он старый.

– Прям совсем старый?

– Старше Зои, скажем так. И странный.

– В чем это выражается?

– Его никогда не видно. А если он все-таки попадается тебе на глаза, при нем всегда бинокль. Выходит на пляж ночью и стоит. Всегда в одиночестве. – Она на некоторое время умолкает. – И Дейзи «спрыгнула» прямо рядом с его домом.

Воздух аж вибрирует от ее сарказма. Я слышу кавычки вокруг слова.

– На что вы намекаете?

– Послушайте, я ничего не знаю. Но говорят, что Дейзи была не из тех, кто склонен к самоубийству. И тем не менее она это сделала. А я знаю, что Зои была не из тех, кто сбегает из дома. Но она тоже это сделала.

И тут я сама не успеваю опомниться, как уже задаю вопрос:

– А еще одна девушка, Сэди?

– Сэди? – переспрашивает Софи.

Она смотрит на меня в упор, и на мгновение возникает ощущение, будто она видит меня насквозь, несмотря на исправленные зубы и лазерную коррекцию зрения, все пластические операции, сброшенный вес и перекрашенные волосы, – видит и знает, кто я такая. Бедная непутевая Сэди.

– Про нее вообще уже никто особо не вспоминает. Говорят, ее нашли, но она не захотела возвращаться. И думаю, после гибели Дейзи она совсем перестала кого-либо интересовать.

– Но… – начинаю я, но тут лязгает дверь и кто-то входит в салон с настойчивым «Софи?».

– Мне надо идти, – произносит она, понизив голос. – Но, как я уже говорила, одни считают, что Дейзи покончила с собой, а другие нет. Они думают, что ее столкнули. Можете вставить это в свой фильм, если хотите. Только не говорите, что это я вам рассказала.