На мотоциклах «Урал» вокруг света

Детство

Ещё в детских пылких своих мечтах, я жаждал увидеть таинственные берега Африки. Более всего меня всегда тянуло в западные экваториальные области, покрытые вечнозелёными дождевыми лесами, которые тянутся на тысячи километров от побережья Атлантического океана внутрь континента, до Великих озёр. Юношеское воображение переносило меня на старинные парусники: стоя у борта я вглядывался в неведомый зелёный берег, затянутый утренним туманом, с которого доносились лёгким бризом дурманящие благоухания тропической растительности, запахи полноводных рек и болот.

Слух удивляли крики, щебет и трескотня разнообразных обитателей, скрывающихся за пышной зелёной стеной сумрачного, манящего к себе лесного массива.

А бывало, в мечтах: воздушный шар вместе со мной прилетал в океанских пассатах к таинственному континенту, и я глядел с высоты птичьего полёта в непроницаемую лесную чащу. «Если побережье так чарующе увлекательно, то что же там, в глубине таинственного материка?» — этот вопрос задавали и первые путешественники-исследователи в поисках географических открытий, и разведчики тайн последующих времён. Те первые землепроходцы приоткрывали пядь за пядью полог неизвестной дикой Африки.

Пытливо искали они каждый своё, прилагая невообразимые усилия, но находили, чаще всего, трудности и все возможные лишения, а часто и смерть — со съемной крышкой в этих неизведанных местах.

Этот древний материк с его загадочными землями на протяжении многих лет, как красивая мечта, жил и живёт во мне. И я шаг за шагом по книгам открывал для себя его тайны. Но так уж заведено на свете, что мечты сбываются, мысли материализуются. Став взрослым я остался верен своим романтическим мечтам.

Интересно то, что увлечения одновременно географией и мотоспортом вполне совместимы и результативны. Это стало понятно, когда мой жизненный путь привёл меня к северо-восточной части Африки. Мы ступили на эту землю. Нашему взору предстала бескрайняя, однообразная пустыня, горы и песок. Нет, не деревянные корабли моих детских грёз смотрели бушпритами и якорными клюзами в сторону влажных джунглей Африки, а фары двух мотоциклов, высвечивая в сгущающихся сумерках песчаные гряды.

Мы ехали со стороны Синайского полуострова, пересекли Суэцкий канал, остановились перед древней Сахарой, приветствуя и созерцая её необъятность. Как альпинисты у подножия огромной вершины готовясь покорить её:

— Вот и я лицом к лицу с тобой, Африка!

Буря в пустыне

Сплошной песок. Какие просторы и какая свобода! Вот она, лучшая наша доля, мы предоставлены сами себе, а весь континент с севера на юг предстоит нам. Впереди бесконечность пустынного, застывшего песчаного океана. Знакомая картина, я это уже видел, когда мы шли на яхте «Тасмания» вдоль северной Африки в Средиземном море. Вспоминаю, как мы заходили в Тунис, и там нам представился случай познакомиться с Сахарой.

Ведь это было совсем недавно. Далее плавание продолжалось, и как-то раз штормовой ветер со стороны Алжира нанёс нам на крохотную палубу красноватый песок, прибавив хлопот с приборкой. Я всё время вглядывался в линию горизонта, надеясь разглядеть великую пустыню. Но там где сходятся два океана, трудно узреть границу между ними.

Только мы въехали во владения Африки и двинулись вдоль Красного моря прямо на юг, как она устроила нам взбучку. Что ж, это вполне справедливо с её стороны, к тому же, такие проявления любезной гостеприимности вполне характерны этой «Чёрной» владычицы.

Надвигалась песчаная буря. Самум. Мы начинали чувствовать её дыхание. Тысячи песчинок, поднимаемые сильным ветром, кололи лицо и руки. Песок проникал под одежду и сквозь гермошлем. По «Уралу-Туристу» с коляской, на котором ехали Володя Сайгаков и я, ударяли потоки ветра, и мотоцикл метался в стороны. Каково же было Сергею на его «Урале-соло», более лёгком и неустойчивом, со своими двумя колесами, в эти часы?

По асфальту, будто ручьи весенних разливов, струились и перемещались пески, образуя местами небольшие барханчики, которые мы едва успевали объезжать. Знакомились мы с бурей в пустыне впервые. Удивляли и настораживали её тяжелые непредсказуемые ритмы. Вой ветра заглушал шум двигателя, в этом вое как будто соединились чувства всех тех людей, кого поглотила пустыня, а таких — не счесть! Пустыня по облику своему мертва, поэтому тщательно хранит свои жертвы, сломленные многочисленными непреодолёнными тяготами.

Темнота надвигающейся ночи не позволяла разглядеть буйство стихии, и тем более увеличивала ощущение напряжённого движения песков вокруг, словно морских валов, с неумолимым натиском надвигающихся на одиноких путешественников. Это так сложно передать это словами, такое нужно увидеть и почувствовать самому, в реальности. Встречных машин были единицы, только лишь неотложные обстоятельства могут заставить араба отправиться в дорогу во время самума. Жители Сахары знают пустыню и умеют предчувствовать непогоду — это опыт, накопленный веками, нет — тысячелетиями.

Сделали остановку, Сергей произвёл обсервацию с навигационным прибором GPS, оказалось, что мы находились на 28 градусе северной широты. Слева, рядышком — воды Красного моря, неразличимые в этом буйстве летающего песка.

Было решено заночевать прямо в пустыне. Поставить палатку не представлялось возможным из-за сильного порывистого ветра, поэтому легли, тщательно укрывшись тентом от палатки, за мотоциклами, поставленными с наветренной стороны. Хоть какая-то защита от слепящего, колкого, всепроникающего песка.

Я долго не мог уснуть, многообразные мысли и новые ощущения переполняли моё сознание. Шум ветра и хлопающий тент не давали покоя. Со стороны наш лагерь, наверное, являл собою странное зрелище, а быстро перемещающийся песок вскоре замёл трёх усталых путников. Иногда до моего слуха доносился какой-то необычный шелест — посторонний звук в этой среде, а то вдруг слышались голоса и шум шагов. Я приподнял тент, но ничего не мог разглядеть.

Этот ночлег был нашим первым на земле древнего континента, и мы были здесь пока новичками. Пустыня шептала свои сказки, посвящая нас в свои тайны.

С первыми лучами солнца, благо буря ослабила свой напор, мы поспешили продолжить путешествие. До Хургады оставалось совсем немного, что-то около 200 км, там нас уже заждался наш оператор — четвёртый участник экспедиции.

Ветер немного стих, но воздух был по-прежнему тяжким. Было душно, а в каждом из нас чувствовалось раздражительность — это из-за плохого и неудобного сна. Вытолкали «Уралы» из песка на асфальтированную дорогу и началась утренняя неспокойная, нервозная езда.

Мы разогнались до 100 км/ч, не меньше, поочерёдно обгоняя друг друга. Но такие гонки, как правило, заканчиваются плачевно, особенно там, где превозносится тщеславие и безрассудство. Сейчас невозможно назвать и определить те душевные потрясения, которые навалились на нас в следующий миг этой сумасшедшей гонки: вижу, как вдруг руль «Урала-соло», на котором гнал мой брат Сергей, странным образом повело в сторону, мотоцикл потерял управление и рухнул на асфальт на скорости 120 км/ч. Сергей вцепился в руль, и сжавшись в комок, вместе с мотоциклом проскользил на дуге правым боком по асфальту. Остановился он только когда ударился о камни за обочиной, оставив на асфальте след длиною в 150 метров. Мы с Володей поспешили к Сергею.

Я смотрел на лежащий мотоцикл и на моего брата, стоящего возле «Урала». Сергей смотрел на всё каким-то отрешённым взглядом. Непромокаемая куртка и брюки висели на нём клочьями, но удивительно! — сам он остался цел и невредим, испытав только шок.

— Вся жизнь в один миг прокрутилась у меня в голове! — промолвил глухим голосом Сергей.

Что мы понимаем во взлётах и падениях? Вот яркий пример тому. Мы — люди, в житейской суете, развиваем скорость и, мчась, часто не замечаем рядом важное для себя. Забываем в головокружительном движении, что жизнь — это мгновение, короткий промежуток времени, данный нам для осознанного понимания своего предназначения на Земле. Был, жил, что-то делал, и нет в один миг! Время — наше богатство, и оно бесценно в нашей жизни. Хотя многие считают время деньгами, но ведь это какое-то ограниченное до убогости понимание.

Так мы простояли несколько минут, каждый при своих мыслях. Володя, как истинный механик, оглядывал пострадавший «Урал-Соло». Правый цилиндр, от сильного трения об асфальт, наполовину стёрся и пришел в полную негодность, разворотило даже клапана. «Соло» был теперь не самоходен, а запасного цилиндра, во взятых запасных частях, у нас, к сожалению, не было.

Попробовали взять колясочным «Уралом-Туристом» пострадавший аппарат на трос, на буксир, но из этого ничего не вышло. Вернее всего было перевезти мотоцикл в кузове грузовика до Хургады, в которую прилетают туристические самолёты из России — доставить нам посылку с цилиндром им не составит труда. Сказано, сделано!

Первый же грузовик, ехавший мимо, доставил Сергея и его «Урал» в Хургаду. А мне и Володе оставалось только поспевать за ними на неуклюжем «Туристе». Открылся город Хургада, построенный совсем недавно на берегу Красного моря, со множеством туристических отелей, санаториев и торговых лавок. Находясь на одном уровне с европейской современной архитектурой, город вовсе не обделён арабским колоритом.

В Хургаде и состоялась та желанная встреча с ещё одним участником нашей команды, опытным фотографом, оператором и доктором в одном лице, Владимиром Новиковым. Он уже заждался нашего появления и был неописуемо рад, что мы наконец-то вместе, в полном составе. Ему не терпелось пуститься в путь к югу, он мечтал скорее спуститься в южное полушарие и приступить к своим съёмкам. Признаться, нам тоже претили продолжительные остановки в пути.

Звоним нашему другу — Тимуру Ибатуллину, в Москву, просим помочь с запчастями для восстановления мотоцикла. И как только российский рейсовый самолёт донёс нам заказанные запчасти, Володя Сайгаков, искусный механик, незамедлительно устранил поломки. Мы, не теряя времени, взяли курс на юг, вдоль берега Красного моря, оставив позади Хургаду, полную песчаной пыли, поднятой с поверхности Аравийской пустыни недавним ураганом.

Но на одном из многочисленных постов, близ прибрежного городка Бур-Сафага, наша мотопроцессия была остановлена бдительными египетскими чиновниками и солдатами. Дальше нас не пустили — ждите положенного для иностранцев конвоя для передвижения по стране! Ждать нужно было пять часов — до вечера.

Дело в том, что в Египте есть много людей недовольных правительством и его системой правления. Недовольство приводит к вооружённым столкновениям, были и покушения на граждан Европы и Америки. Поэтому на внутренних дорогах Египта для сопровождения автотранспорта посылают военный и полицейский конвой. Конечно же нас эта новость просто обескуражила. Наши уговоры и просьбы о самостоятельном следовании до Луксора не произвели никакого эффекта, полиция оставалась непреклонна. На самом деле, нам в Луксор-то и не надо было, наша цель — Асуан.

По географической карте мы узрели ещё одну существующую дорогу до города Асуана через поселение Эль-Кусейр, дорога шла как раз вдоль Красного моря. А город Асуан, на сегодняшний день, это единственная отправная точка для попадания в Судан. Там сообщение между Египтом и Суданом происходит паромным способом по водохранилищу, порождённому Асуанской платиной, так называемому озеру Насер. К тому же, паром — один единственный и ходит только раз в неделю. По последним данным паром из Асуана отходит через пять дней. Тут есть над чем подумать!

На подробной карте указана чёткой линией дорога, ведущая из Асуана до поселения Абу Симбел, через пески, но от Абу Симбел уже никаких дорог нет, а от него нужно ещё как-то добраться до Вади-Хальфа — суданского порта на озере Насер. А мы ещё маловато знакомы с африканскими дорогами. И вскоре мы убедились, и для вас, друзья, лишний раз подтверждаем, что «жирная линия на карте — это ещё не факт, что там то-то есть, кроме песков!» Такова Африка!

Все наши соображения заняли немного времени, и далее, в сложившейся ситуации, думать было уже непозволительно: опасаясь не успеть на паром, мы двинулись через Эль-Кусейр, рассчитывая выиграть время, которое было бы потрачено на ожидание обещанного военного конвоя. Но справедливо же гласит старинная пословица, мудрость предков: «Лучше воробей в руке, чем журавль в небе!»

Мы спешили до тех пор, пока впереди не замаячил очередной пост. Закрытый шлагбаум и ватага египетских солдат с автоматами Калашникова. Все наперебой заверяли нас, на своём непонятном нам языке, размахивая руками то в одну, то в другую сторону, что невозможно самостоятельно перемещаться по дорогам Египта. Было ясно и без перевода: «Если ты не египтянин, то поворачивай обратно!» И нам ничего не оставалось, как вернуться на первоначальный дорожный пост в городок Бур-Сафага, где всё же была возможность для нас продолжать путь, пусть и с охраной. Но в результате своих самостоятельных поисков обходных путей мы опоздали на 15 минут, и, как оказалось, обещанный вечерний конвой уже ушёл. Следующий конвой будет только ранним утром! Нам оставалось только окинуть печальным и разочарованным взглядом перекрытый участок дороги, стиснутый между безжизненными горами и морем. В вечерних сумерках горы казались ещё более мрачными, отвесными и неприступными, а море — серым, неприглядным. Природа своим видом как будто бы давала нам понять: «Смиритесь, люди! Ждите терпеливо утра, может быть, вам повезёт на завтрашний день!».

Нам сложно понять застывшую вечность, мы не внемлем ей. Такова молодость, которая торопится всё сама понять, испытать, убедиться, неся часто при этом потери. Когда в жилах кипит кровь, а под собой чувствуешь резвого скакуна, рвущегося только вперёд, не терпящего простоя, то лишние сотни километров, даже если и впустую — это лишь разминка, которая вызывает усталую, но счастливую улыбку, а не раздражение. Ведь всё ещё впереди! Сколько дорог нужно пройти, сколько падений и взлётов испытать, сколько ещё терний и ухабов, и столько чудных долин и прозрачных озёр увидеть! Все трудности можно преодолеть, не утонуть во впечатлениях, а после — не упиться покоем и весельем победы. Да, для этого нужно сильное и большое сердце.

Молодость — энергична, а энергичность — наивна. Молодому, здоровому сердцу чужды прагматичность и расчёт, всей своей сущностью отвергает она бессилие и страх. В нарушении наших планов, в жизненных неудачах и бедах, можно узреть и пользу, и целесообразность, своевременность случившегося, которые мы почти всегда не пытаемся объяснить и расшифровать. Преграда или несчастный случай бывают порой единственным явным предупреждением Свыше, требующим внимания и понимания с нашей стороны.

В этот вечер я предавался подобным размышлениям, сидя у расставленной нами палатки, вглядываясь в Красное море, окаймлённое ярким закатом. На волнах играли жёлтые краски заходящего солнца, а за моей спиной молчала спящая пустыня. Вокруг — живая картина, а я живу, чтобы зреть её. Я имею глаза, чтобы видеть, и разум, чтобы понять величие окружающего мира, и этого достаточно для благодарности Создателю!

Утром, по своему обыкновению, отправившись побродить по окрестностям, обнаружили мы среди песка, прямо под ногами, обломки различных раковин и кораллов. Вот это да! В интересном же месте мы разбили лагерь в вечерних сумерках! Значит, это пространство пустыни было заполнено когда-то морской водой. Небольшие коралловые ветки я бережно уложил в дорожную сумку, на память о Красном море. Занятно то, что такой коралловый известняк, на некоторых островах Полинезии, используют под строительство жилищ, из бесформенных глыб получая некоторое подобие кирпичей. Увидел человек — раз у него нет под рукой камня, он его достанет со дна морского. Если нет дерева — человек построит жилище из песка.

Но человек в своей изобретательности и приспособляемости зашёл значительно дальше, зачастую вероломно и беспринципно вмешиваясь в природу, нарушая её естественное состояние. Если нужно, то человек делает каналы, перегораживает реки. Совсем недавно, в XIX веке, англичане прорубили короткую дорогу к своим колониям, названную Суэцким каналом. Тем самым обеспечив египтянам «стабильный» доход на века. Но была нарушена цельность материков, географически Африка с Евразией были бесповоротно разъединены между собой. Конечно же, это событие минувших дней не даёт основания утверждать, что Африка и Евразия когда-то были единым материком. Но всё же с тех пор африканцы смотрят на азиатов, и обратно, каждый — со своего берега. И если человек в своём развитии дошёл до того, что может поворачивать вспять реки и тучи на небосклоне, разъединять и резать материки, словно хозяйка пироги на утренний завтрак, то у природы имеются все основания для возмущения, для недовольства, в виде катаклизмов и разных глобальных экологических процессов. Нарушение заданного природой равновесия всегда отражается на обитателях планеты, на животном мире и в том числе — на человеке. Иссушаются моря, трясётся земля, и даже в безмолвных пустынях чувствуешь укор природы. Сахара всё двигает и двигает границы своих владений к югу, к востоку, а человек бессилен перед давлением Великой Пустоты.

Земля не терпит надругательств и непочтительного отношения, и нарушение её законов и порядков незамедлительно отражается на нарушителе.

Быть может, коралловая ветвь в моих руках, поднятая с поверхности земного шара, не приведёт к каким-либо изменениям на планете, но она навела на меня противоречивые мысли о себе, людях и о мире.

Асуан

После непродолжительных утренних сборов небольшая колонна, состоящая из автомобилей и автобусов, включая наши пыльные мотоциклы, увешанные канистрами, покрышками и рюкзаками, двинулась от Красного моря на запад, на Луксор, через городок Кену, лежащий уже на берегу Великого Нила.

Мы миновали непреклонный шлагбаум и бдительных его стражей с автоматами. В течение двухчасовой непрерывной, очень быстрой, езды в общем автопотоке в сопровождении полицейских машин, достигли Луксора.

Здесь природный ландшафт резко поменялся, коричневые горы и однообразные пустыни сменились пышными зелёными полями и пальмовыми рощами, орошаемыми речной водой. Великая река Нил была рядом, чувствовалась живительная близость мощной воды.

В Луксоре автоколонна рассеялась, и мы, к нашему большому счастью, опять были предоставлены сами себе. И до Асуана двигались уже в более спокойном ритме. Дорога от Луксора до Асуана за всё время следования ни разу далеко не отклонилась от Нила. Река Нил — это жизнедающая водная артерия страны, и всё живое стремится от пустынных районов к воде.

Египет в целом представляет собой сплошную пустыню, и всё его население сконцентрировано, в основном, вдоль Нила и в его разветвлённом устье у средиземноморского побережья.

Вот я и увидел мутные воды Нила. Смотреть на них, бегущих из ниоткуда — это заглядывать в глубины самой Истории человечества. История питает своими запасами жизнь настоящую, теперешнюю, питает и в духовном и в материальном смысле. Бегущий Нил — это словно гигантский оазис среди мёртвой пустыни. Обилие свежей зелени: финиковые пальмы, банановые деревья, апельсины, сахарный тростник со сладким соком в стеблях. В глаза бросаются ухоженные огороды, на которых трудятся крестьяне — феллахи. Верблюды, пасущиеся вместе с длинноногими коровами, овцами и козами, с жадностью жующие сочную траву, столь ценимую обитателями пустыни. Искусственные канальчики, отведённые от Нила трудолюбивыми людьми, идут нескончаемой чередой. Всё это цветущее изобилие сразу поменяло наше, доселе «пустынное», настроение на новое — жизненное. Проехав двести с небольшим километров, мы увидели долгожданный Асуан.

— Where are you from? How do you do? How old are you? — наперебой кричала чумазая, темноголовая асуанская ребятня.

В вопросах: «Откуда вы приехали? Как ваши дела? — ещё была какая-то логика, а вот третий вопрос был непонятен: „Сколько вам лет?“, наверное дети просто хотели продемонстрировать свой „английский“.

Асуанские улицы заполнены теми же толпами беспорядочно снующих людей, не торопившихся уступать дорогу нашим ревущим мотоциклам — к этому не привыкнуть. Надо просто родиться египтянином, арабом, вообще — восточным человеком.

Ещё в Сирии и Иордании непредсказуемое, суетливое поведение пешеходов приучило нас быть очень внимательными и осторожными на своих тяжёлых аппаратах. А, уж, асуанская городская жизнь напоминала какой-то сумасшедший клокочущий улей, русскому человеку всё это трудно понять, и привыкнуть к таким ритмам невозможно.

Город являл собой колоритнейшую картину: наперебой галдящие торговцы, продающие всякую снедь и товары, египтяне в пёстрых длинных одеждах верхом на ослах и на мопедах, которым, судя по всему, неизвестны правила дорожного движения, тут же и европейцы, озирающиеся под массой впечатлений и не видящие ничего. Но больше всего поражают грязные узкие улицы, где ювелирные магазины соседствуют с помойными россыпями, в которых с надменным видом копошатся, выискивая своё, козы и козлята, а вовсе не собаки и кошки, как у нас на далёкой Родине.

Стены многих домов разукрашены сценками из жизни простого люда, но вдруг встречаются картины на мифологические и исторические темы.

В Асуанском порту узнаём график движения единственного парохода — называется он „Синай“, именно с его помощью Египет сообщается с Суданом, граница тут проходит по воде. На наше счастье дни отправления „Синая“ поменялись в нужную сторону, и теперь нам требовалось всего лишь трёхдневное ожидание, чтобы переправиться в порт Вади-Хальфа — это Северный Судан. Срок действия суданских виз в наших паспортах заканчивается 2 апреля, а сегодня 28 марта, значит — успеем!

Оставалось теперь малое: как-то устроиться на три дня ожидания в Асуане. Пожить на воздухе не представлялось возможным из-за плотности населения в окрестностях города — палатку просто некуда поставить. На самом деле нам надо два дела решить: и мотоциклам обеспечить надёжное убежище, и нашим телам удобный ночлег. Железных коней и себя нужно привести в должный порядок.

В поисках сносного отеля мы поехали по шумным центральным улицам Асуана, превращенным в сплошной базар. Не долго поплутали среди навязчивых словоохотливых торговцев, их всевозможных лавок и прилавков, и кажется, кажется нашли искомый приют. Нас привлекла огромная вывеска на русском языке — „Хотель жемчужина Египта“, написанная на скорую руку разноцветными буквами, очевидно для привлечения внимания. Вначале нас очень заинтриговало столь громкое название, оно казалось таким громким и весомым. Переступив через порог этого многообещающего заведения мы очутились лицом к лицу с портье — маленьким египтянином с большими густыми усами и бакенбардами, которые придавали ему довольно-таки респектабельный, если не сказать, внушительный вид.

— Хелло! — улыбчиво приветствовал нас человек.

— Саллам алейкум! — хором ответили мы на приветствие.

— Ищите комнату? — спросил портье на ломаном английском.

— Да! На трое суток, — в свою очередь ответил Сергей, на таком же ломаном английском языке.

— Ее, пожалуй подыщем для всех разом! — закивал портье. — У нас удобно, не сомневайтесь. Вода, туалет! — он многозначительно указывал куда-то пальцем, и уверенным тоном продолжал: — Четыре кровати на крыше, вид превосходный, плюс ключ на руки от уборной на четвёртом этаже!

Мы переглянулись и пошли дальше. В результате расположились в „хотеле“ более „простом“, чем „Жемчужина Египта“. Для мотоциклов нашлась поблизости крытая стоянка, где их можно было спокойно оставить.

Свободное время пошло на приведение, в первую очередь, мотоциклов в порядок. Почистили мы и свою грязную запылённую одежду, заменили что смогли, и конечно же отдыхали, просто валялись на кроватях.

Смотреть древние захоронения и храмы фараонов я лично не горел желанием: не люблю массового скопления народа, этих туристов-иностранцев. Более предпочитаю созерцать величие и красоту природы, которая наполнена свободной жизнью, в отличие от этих древних, уже давно мёртвых построек. Не знаю как вам, но мне кажется, что мёртвое более способно ввергнуть человека в уныние и грустные размышления, чем живая природа.

Да и не хочется отклоняться в противоположную сторону от нашего намеченного маршрута и ехать куда-то сотни километров к северу, чуть не до Каира, когда все моё естество настроено на юг. Мне не терпелось переправиться в Судан, эту малопосещаемую, более таинственную, чем Египет, страну. Там я ожидал встретить первых представителей дикой африканской фауны. Там хотелось бы познакомиться с суданскими арабами, с их консервативным, почти неизменным веками, укладом жизни. Увидеть бы нубийцев и людей туземных племён.

Мы ставим перед собой цель пересечь Африку за максимально короткий срок, и внутренне именно так настроили себя, по-боевому. То, что нам преподнесёт предстоящая дорога, всё будет нам наградой, ценность впечатлений и впитанных красок, африканские ландшафты всех её климатических поясов — вот что интересно в первую очередь.

Мы здесь находимся как мотогонщики и нас интересуют дороги, их змеистость и витиеватость, они как звенья цепи соединяются друг с другом и соединяют разные регионы и страны. Дорог уже немало было на нашем пути. Чем прочнее настрой мотогонщика, тем легче будет преодолевать всё, что преподнесёт нам неизвестная Африка. Ожидание, предчувствие чего-то неведомого и нового впереди, подбадривает и придаёт дополнительные силы. Мы понемногу акклиматизировались и уже прилично опылились под жарким солнцем и среди чужого окружения. Мы готовы к встрече с глубинами континента.

Между делом решили экипироваться для последующих южных широт, с этой целью припрятали одежды для холодов и отправились приобретать белые рубашки и светлые платки для защиты от тропического солнца. Сказано, сделано. И вот я стою у торгового ряда, указывая на необходимую одежду продавцу. Но порядки в здешней торговле очень уж экзотические. Мне стало ясно, что задавая египтянину-торговцу вопрос, сложно уже будет от него отвязаться. Тот как автомат машинально начинает показывать всё, что есть у него в лавке, но только не то, на что я указал, — но я терпеливо стою. Всё же необходимая рубашка была извлечена на свет, но размер оказался значительно меньше моего. И как я только не пытался донести до сознания продавца-автомата, что мне нужна такая же, но побольше, он не хотел меня понимать. Или делал вид, что не понимает! Примерял товары к моим плечам с таким выражением лица, как будто бы эта рубашка специально пошита для меня, и я в ней просто неотразим!

— Нет, эта маленькая! — утверждаю я.

— Гуд, гуд! — стоит на своём продавец и подымает большой палец кверху.

Я начинаю уже выходить из себя и не скрываю своего раздражения. А тот египтянин быстренько достаёт рубашку такую же, но только тёмную и предлагает мне взамен. Тут я сделал резкий разворот, чтобы ретироваться, спеша покинуть эту „лавку непонимания“, но продавец, конечно же, понял мой манёвр. Он вовсе не хотел терять в моём лице единственного покупателя и ещё долго бежал следом за мной. Как можно понять этих суетливых, шумных людей? — оставалось только лишь привыкать к их менталитету, характеру!

Вообще египтяне склонны к общению, я бы даже сказал, надоедливы со своими непонятными манерами поведения и неумолкаемыми разговорами. Впрочем, иногда кто-нибудь из нарушителей нашего отдыха проявляет знание английского языка, чем мы сами не можем похвастать. И тогда они полагают, что записались к нам если не в друзья, то явно в помощники или провожатые. Но им, конечно же, невдомёк, что нам помощники не нужны, что мы измотаны долгой ездой, и самое жгучее наше желание, чтобы нас оставили в покое. Ходить, питаться, в общем, жить какое-то время в египетском городе — дело нелёгкое для русского человека, прямо — испытание какое-то.

Порою любопытствующие наивны до умиления, вспоминается случай, когда мы решали вопрос относительно питания, а продавцы так и не могли до конца нас понять. И для должного разрешения создавшейся ситуации непонимания мы пригласили какого-то парнишку, якобы владеющего русским языком. Перед нами моментально вырос паренёк и выпалил разом: „Как дэла, как поживаетэ!“, потом он умолк, и по его продолжительному молчанию стало очевидно, что на этих фразах его знание русского, заканчивается. Хорошо, что есть язык жестов и мимики, а иначе остались бы голодными, наверное.

— Where are you from? (Откуда вы прибыли?), — везде вопрошают зануды.

— Россия! — уже со вздохом отвечаем мы. Надо было на груди и на спине крупно написать это.

— Россия, гуд! Америка — бэд! (т. е. плохо) — продолжают всё те же „нарушители нашего спокойствия“, выражая этими фразами своё отношение к нашей стране. А нам казалось, что всё это делалось с какой-то корыстной целью, например, получить бакшиш, т. е. денежную подачку.

— Мистер! Мистер! — кричат. Оборачиваюсь и вижу маленького чистильщика обуви, указывающего на мои запылённые солдатские ботинки.

— Нет, не надо! Я и сам почищу! — отвечаю я на русском, при этом показываю выражением лица, что не выношу такого раболепного вида услуги и устремляюсь быстрым шагом вперёд от него.

— Мистер! Мистер! — криком кричит, не унимается мальчишка и быстро догоняет меня. Ему, наверное, не понять, как можно ходить в таких нечищенных ботинках и не прибегать к помощи такого опытного работника, как он сам, всего лишь за один паунд (египетская денежная единица).

— Возьми монету! — говорю надоедливому труженику, и протягиваю русскую монету с двуглавым орлом. — А ботинки я и сам почищу!

Мальчишка так и онемел с монетой в руке, а затем впился в неё глазами.

Движение автомобилей в Асуане, на мой взгляд, происходит вообще без правил, но водители, на удивление, как-то умудряются избегать столкновений, не давят при этом всё живое и тоже движущееся, а выручает тут, наверное, частая и интенсивная подача сигналов. Здесь, как нам объяснили, на улицах и дорогах, у египтян, свои понятия о движении! Немногочисленные светофоры стоят только на главных дорогах, и то кажется — лишь для красоты, а на узких улицах светофоров и вовсе не видно. Дорожные знаки и указатели тоже очень редки. Часто можно увидеть, как бедное простенькое транспортное средство уступает проезжую часть более достойному и значительному автомобилю.

Тут же навстречу мне и наперекор всему транспорту, двигалась процессия, состоящая только из мужчин в национальных одеждах, размахивающих руками и поющих стройную песню. Впереди этой колонны несколько человек несли какое-то подобие носилок с большим предметом, накрытым цветной материей. Я оставался в неведении, что это, большой каравай или мертвец. Ведь в северо-восточной Африке у арабов, слышал, есть обыкновение на свадьбах поднимать и носить каравай, хотя — могу ошибиться. А вообще-то во всех свадебных обрядах и похоронах я всегда замечал какую-то аналогию.

Как не утомиться от шума и гвалта этих крикливых толп, этой невообразимой какофонии механического и немеханического происхождения!? И я почёл за лучшее поскорее укрыться от этой суеты в комнате на 4 этаже с примечательным видом на тот же „муравейник“, который хочется скорее покинуть.

После знакомства с Египтом, и наблюдением за людьми, населяющими эту страну, всё силишься понять — есть ли среди них потомки того народа, который мог сделать столько огромных статуй и архитектурных сооружений, высечь такие сложные орнаменты с высокохудожественным вкусом и мастерством? Наверное, это были не те египтяне, которых я вижу сейчас, это, определённо, были умельцы, и скорее всего, собранные в те годы со всего тогдашнего мира. И ещё — не исключено, что делались все эти загадочные предметы, расписные строения под нечеловеческим магическим воздействием, в угоду силам тьмы. О чём свидетельствуют нескончаемые массовые человеческие жертвоприношения, которые здесь, на этих, вот, камнях совершались. Их заказывали цари и царицы, ушедшие в глубину веков — фараоны. Но кому, зачем, нужны были кровь и души обречённых безвинных людей?

В наше время нескончаемые потоки туристов спешат взирать на древние капища треугольной формы. Что влечёт их сюда? Зачем они здесь? Стоит ли рассеивать своё внимание и тратить быстро текущее время жизни, чтобы понять тайны ветхих сооружений и гробниц Египта, да и поймёшь ли их вообще? Судите сами. Мне бы успеть и суметь вникнуть в древнюю жизнь православной Руси, почувствовать характеры и образы наших предков, познать святых моей Руси, движение их сердец, которые своей тихой, богоборческой жизнью озаряли и оберегали лик нашей Родины, да и всей планеты в целом. Много ли нужно, чтобы суметь разглядеть величие древнерусского зодчества и почувствовать подвиги и силу наших славных князей и простого люда?

Тени на стене

Закончена погрузка на теплоход. Дождались. Всё утро и день прошли в невероятной суматохе и сутолоке.

31 марта 2003 года. Мы с нашими мотоциклами отправляемся в Судан на борту старого, видавшего виды „Синая“. Плавание по водохранилищу Насер от Асуана до Вади-Хальфы, по оптимистичным расчётам капитана, займет „всего 15 часов“. По-моему, он — оптимист! Посмотрим!?

На теплоход больше всего погрузили всяких продовольственных товаров: порошки, консервы, ящики с кока-колой, печеньем, огромные тюки с неизвестным содержимым. В Судане ничего такого нет, вот и находятся предприимчивые коммерсанты, снабжающие суданцев необходимым. Только сейчас мы осознали — насколько были недальновидны, не запасаясь, как следует крупами, консервами и всем прочим съестным. Судя по всему, кроме фиников, нильской воды и оставшихся в рюкзаке скудных запасов, нам нечего ожидать в Судане. Вероятно, придётся подтянуть ремни. Но нам разве привыкать — в наших путешествиях уже всякое бывало!?

Наших „Уралов“-путешественников поместили на небольшом прицепном пароме вместе с какими-то контейнерами. А команда получила две тесные каюты с койками-нарами.

Приглядываюсь к пассажирам „Синая“, — из всей людской массы, состоящей из арабов и представителей негроидной расы, мне в глаза бросились два японца и европейцы — парень и девушка. Их светлые волосы очень чётко выделялись среди чёрных курчавых голов и белых тюрбанов. Подхожу. После непродолжительной беседы с ними, узнали, что они — супружеская пара из Голландии, оттуда и отправились на велосипедах в бессрочное путешествие. Очень даже неплохо, когда любимая девушка рядом с тобой. А с другой стороны, в странах Африки, в трудных, политически неустойчивых ситуациях, не стоит подвергать белую женщину определённому психологическому риску и дискомфорту. Но это моё мнение.

С японцами познакомиться не успели, да и их встречного желания не виделось, скорее всего, они были строгими последователями своего соотечественника Наоми Уэмуры — основателя эры одиночных экстремальных экспедиций. Вот теперь и встречаются, во всех уголках Земли, увешанные рюкзаками, путешественники-одиночки — жители давно перенаселённой Японии. Идущие куда-то скорее всего в поисках смысла жизни.

Наконец-то погрузка была закончена, а с ней постепенно умолкли суматоха и сутолока. Шум моторов возвестил о готовности к отплытию, значит, ворота в Чёрную Африку приоткрываются. И если даст Бог, завтрашним утром мы и наш транспорт окажемся на долгожданной территории Судана — большой, но неизвестной, и как говорят иные — малоцивилизованной страны. А что интересно будут говорить суданцы о нашей „цивилизации“?

Суматошный день угасал, и вдруг резко всё окутали сумерки, погружая в темноту иссушенные дневным солнцем гористые берега со скудной, еле заметной растительностью.

На небосводе появилась луна — хозяйка ночи, играя своим мягким серебристым светом на поверхности воды. Вечернюю тишину нарушал только шелест брызг рассыпающихся у форштевня „Синая“ — теплохода идущего против течения великой реки и спешащего доставить свою ношу на юг, в порт Вади-Хальфу.

Ощущение новизны и предстоящего нелёгкого пути переполняют душу. Дышу и в лёгкие врывается какой-то своеобразный запах — пряных ароматов. У нас на Родине такого нет. Подымается в сознании вихрь ярких мыслей и неожиданных эмоций. Я ощутил те описанные всеми путешественниками ощущения, чувства, возникающие от первого знакомства с неизвестностью „чёрного континента“, вот и сам пишу почти то же самое — словно штамп, присущий процессу знакомства европейца с далёкими южными странам, он въелся, словно морская соль, в поры тела и складки одежды.

Стоя на палубе под бесконечным, чистым, усыпанным звёздами небом, которое бывает только в пустынях, я всё вглядывался в тёмную полоску берега, хотя уже едва что можно было разглядеть. Темнота здесь какая-то глубокая: ниоткуда не приходит того рассеянного сумеречного освещения, которое позволяет у нас дома и ночью в лесу что-то видеть.

Обдувает лёгкий освежающий ветерок, несущий отдых и спасение всему живому в этих краях, пока новое солнце ещё не вышло на свою, испепеляющую всё сущее, работу.

Справа по борту, в нескольких метрах, проскользила по воде фелюга — деревянная лодка с косым парусом, управляемая рыбаками. И больше никаких признаков жизни: куда ни глянь — безлюдные просторы без единого огонька. Лишь только поскрипывающий старинный фонарь, на удаляющемся судёнышке, нарушает эту идиллию.

А дальше справа, на долгие-долгие тысячи километров растянула свои владения Сахара — до самого Атлантического океана. И слева пустынно: там тоже окраины Сахары — Нил разрезает их, отвовёвывая себе и людям для жизни лишь узкую полоску в несколько километров шириной, а за нею — справа и слева — безжизненность.

Я задумался о тех, кто сейчас ждёт нас на далёкой холодной Отчизне, о тех, кто переживает за нас. Память яркой чередой проносила образы всех родных и знакомых. Можем ли мы сейчас почувствовать друг друга на расстоянии, услышать в сердце то, что чувствуют они? Конечно, о нас помнят, волнуются, болеют, и сейчас, и всегда, когда мы в дороге, — путешественник уверен в этом, этими мыслями и греется.

Совсем стих скрип проплывшей мимо фелюги, исчезли очертания её косого силуэта, как исчезает всё, что появляется на свет. Я вспомнил всех, кого поглотило Время своим бескомпромиссным охватом, оставляя лишь имена, выгравированные чёрным на белых страницах книг и увесистых фолиантов, на холодных плитах. Всех тех, кто оставил свои следы на африканской земле до нашего появления здесь. Сколько их было и сколько их будет ещё — неутомимых, любознательных, целеустремленных. Имя их — путешественник, исследователь, испытатель. Часто значение этого слова недооценивалось и предавалось забвению, как несущественное. Но стремление идти к неведомому живёт в людях, будет жить, его не унять, пока жив сам человек. Вынь это чувство из человека — и он исчезнет как явление природы!

Когда смотришь на великую, самую большую по протяжённости реку в мире, то невольно уходишь мыслями в историю её исследования и открытия европейцами.

Долгое время истоки Нила оставались загадкой для просвещённой Европы. Многим предприимчивым исследователям не давала покоя тайна стремительных вод этой удивительной реки. Имеется в виду южный приток Нила — Белый Нил. Обширные болота Сёдд, занимающие тысячи квадратных километров на равнинах южного Судана, являлись естественным препятствием — барьером, на пути к разгадке географической тайны. Многие путешественники расплатились своей жизнью в вязкой массе болот, пытаясь проникнуть за их нескончаемые пределы в глубь материка.

Связь Нила с такими озёрами, как Виктория, Альберт и Эдуард, удалось выяснить доктору Спику, который проник с восточного побережья океана к ископаемому источнику загадочной реки.

Любопытно, что во второй половине XIX веке наш соотечественник Василий Васильевич Юнкер сумел определить притоки Белого Нила — систему рек Бахр-Эль-Газаль и отделить от них реку Уэле, относящуюся к бассейну второй по величине африканской реки — Конго.

Нил заставил вспомнить Альфреда Брэма — известного немецкого учёного, зоолога, середины XIX века, который во время двух экспедиций в Судан, в течение пяти лет старательно собирал образцы животного мира. Какую непоправимую потерю понёс он на этом пути, когда его родной брат Оскар утонул во время купания. Нил поглотил парня прямо на глазах у брата. То же случилось с Мунго Парком, известным шотландским исследователем реки Нигер, в западной Африке, в начале XIX века. Мунго Парк испытал множество лишений и страданий во время двух экспедиций. Он был истинным христианином и умел стойко переносить все тяготы пути и встречать все жизненные невзгоды, а также глубоко понимать всё, что вставало перед ним и окружало его на избранном поприще. Но какова воля Свыше! — что на одном из порогов Нигера лодку с сопровождавшими его соотечественниками туземцы забросали камнями, обстреляли стрелами, и он исчез навсегда в Нигере — река оборвала его непростую скитальческую жизнь.

Много числится жертв за африканскими реками. Вот какой ценой продвигалась наука, ценой жизней, которые записаны в её анналах.

Доброе, солнечное утро 1 апреля 2003 года. Вот мы и в Судане. Наши отдохнувшие мотоциклы стоят у здания таможни в Вади-Хальфе. А мы рядом, намечаем первый марш-бросок по карте, по ручному навигационному прибору GPS фиксируем наше теперешнее местонахождение, и намечаем будущие — плановые.

Асфальтированные дороги остались позади, и теперь нам предстоит двигаться по малозаметным грунтовкам, а больше — по пескам. Дороги обещают постоянно теряться, а также менять направления в необозримых просторах сахарского Судана.

Неторопливыми чиновниками закончены оформления необходимых документов и бумаг, дающих право перемещаться по их стране. Мы запасаемся основательно бензином и чистой питьевой водой. Мотопереход, в условиях бездорожья и мёртвой земли, требует удвоенного внимания к запасам, ведь там где дороги иллюзорны, нарушается стабильность и бензозаправочных станций, например.

Выбираем генеральный путь: по карте более опасным, непредсказуемым и непроходимым представляется маршрут прямиком сквозь Нубийскую пустыню, — конечно, хорошо бы сделать такой серьёзный бросок, но на него у нас и сил маловато и цель сейчас пока другая! Так что дорогу на Хартум через средину Нубийской пустыни единодушно отвергаем из-за очевидного отсутствия и дороги, как таковой, и воды, и бензина, естественно тоже.

Есть, правда, в том направлении железная дорога, служащая ориентиром для водителей автотранспорта. Но лишь ориентиром, а надеяться на неё, в смысле жизнеобеспечения, тут бесполезно: это вам не то что вдоль нашей железной дороги — и водичка всегда есть, и магазинчики, тут — совсем другое, поезд ходит один раз в неделю в одну сторону, и никакой инфраструктуры, связанной с рельсами, нет. Ну, а сплошные пески Нубийской пустыни и полное безлюдье делают невозможным продвижение „Уралов“ на данном треке.

Правда, и на том пути, что мы выбрали, тоже нет надежды найти хотя бы грунтовки, но всё же мы решили ехать вдоль Нила, через Абри, Керму, Донголу, Эд-Деббу. Перед стартом, на манер местных жителей, покрываем свои головы и шеи арабскими платками с обручем, таким образом будем предохраняться от палящего солнца. Володя Сайгаков в таком одеянии, и к тому же, с тёмной бородой и орлиным носом, быстро превратился в араба. Это перевоплощение напомнило мне тех европейцев, которые пытались проникнуть во внутренние районы Африки, где полновластно царил Ислам. Там, в XIX столетии, расцвёл запретный таинственный город Тимбукту, на берегу Нигера — большой культурный оазис, центр торговли в недрах западной Африки, стоящий на границе необъятной Сахары. Этот центр для многих путешественников был терра-инкогнита, влекущим, как магнит. Но за любознательность нужно платить, нередко исследователи оставляли на пути в Тимбукту свои головы.

Мусульмане-фанатики, стоящие на страже своих государств, европейцев-одиночек грабили, издевались, сбрасывали в колодцы, это были „крутые“ меры, лишь бы воспрепятствовать вторжению чужестранцев. Быть может, это было естественно, ведь у Европы были весьма агрессивные интересы, а у Африки — необходимость защиты. Но несмотря ни на что, несмотря на обилие смертей, пропавших путешественников, в эти районы всё больше и больше отправлялись разведывательные экспедиции. Такие искатели, как Хью Клаппертон, Ленг, Денем, братья Лендерсы, Аудни, Рене Кайе, Леторзек, Генрих Барт и другие, прокладывали свои пути-дороги в северо-западную Африку.

Для более успешного исследования была необходима тщательная подготовка. Некоторые исследователи несколько лет изучали арабский язык и разные наречия, меняли свой физический облик, тренировались, чтобы ничем не отличаться от арабских купцов, за которых выдавали себя. Иной читатель может подумать: „А не слишком ли автор сгущает краски?..“ И в самом деле, мы сегодня передвигаемся открыто и свободно по мусульманскому Судану, не остерегаясь нападений, не имея огнестрельного оружия, не рискуя быть закиданными камнями фанатичной толпой. А каких-то 100 лет назад ехать так было бы просто невозможно. Но и мы ещё только в начале пути, а что ждёт нас далее, честно — не знаем. Пока со стороны хозяев страны не замечаем признаков агрессии, ненависти. Наша цель — пересечь континент и она не задевает чьи-либо интересы. Наше появление не таит зла, и местные жители чувствуют что мы несём с собой.

Я думаю — разным путешественникам, всех времён, встречаются не всегда одни и те же люди на пути. Путешественник путешественнику рознь, от этого зависит, во многом, субъективное суждение и мнение о странах и народах. Считаю своим долгом осветить этот вопрос, оставаясь при этом беспристрастным, описывая характер жителей Сахары. Наверное, не лишним будет выразить сейчас и в дальнейшем свое мнение и взгляд, дабы, по мере возможности, выяснить сложившееся противоречивое представление публики, которое весьма нелестно для арабов.

В силу не всегда достоверной и разноречивой информации, начиная с первых исследований и заканчивая современными знакомствами в данной части материка, ставится тёмное пятно на национальный характер народа. Если я займусь пересказом объёмных описаний Судана и его жителей многих известных путешественников и свидетелей, то только утомлю читателя.

Во взаимоотношениях с местными жителями существенную роль играет внутреннее, психологическое состояние путешественника, в конечном итоге, его сердце. В приключенческой литературе, для остросюжетности, часто использовались кровожадные, злые персонажи, которыми, якобы, переполнена Африка, в таких произведениях большое влияние имеет красноречие автора. Отдалённые и затерянные суданские деревушки олицетворяли сохранённую обитателями красоту и цельность народа, где отсутствие излишеств прогресса и бесполезных вещей не исказили их национальную сущность. Из поколения в поколение передаются тут мудрость и древние законы предков, а влияние сходящего с ума просвещённого» мира весьма слабо, и поэтому облик нубийцев и арабов этих провинций не обезобразила современная культура и болезненная, губительная для человека пропаганда Запада. Здесь человек охраняет себя и свою культуру, он не изменил своего скромного обихода и мазанных голых глинобитных стен с молитвами, высеченными на стенах, на их белизне.

Лучи ложного света и блеск обезумевшего западного мира не часто заглядывают в эти потаённые уголки человечества. На улицах селений редко увидишь женщин, а если встретишь, наверняка увидишь только опущенную и закрытую платком голову. Арабские представительницы прекрасного пола сохранили свой нравственный облик, оттого не ведают вероломного разрушения души внутри себя. А во что превратилась современная европейская и американская женщина, когда коснулся её дух эмансипации, так называемый, «дух свободы». Несчастлива и разбита, позабывшая своё природное божественное назначение. В результате, при всей своей внешне эффектной наготе, она не привлекательна, не тепла, и не красива, обладая лишь искусственной чрезмерной «псевдокрасотой». Арабские женщины ведут себя благочинно, а мужчины по отношению к нам — приветливо и доброжелательно.

Мужчины на наши расспросы отвечают участливо, размеренно. И пусть это мои лишь поверхностные наблюдения, и если покопаться глубже, конечно найдутся противоречия. Проезжий гость для суданских арабов, это — не случайность, а знамение Свыше. Если вы остановились у них дома, то обязательно будете приглашены к столу, хоть и очень скромному. Но то, что имеется из съестного, будет стоять перед вами, даже если это и последнее кушанье у многодетных хозяев. Чтобы составить полное представление о народе, населяющем страну, недостаточно, конечно, видеть только провинцию, следует поглядеть на столицу, на многие города. А там, в зоне городов, уже замечается ухудшение душевных качеств суданцев. Люди шумливы, мелочны, нагловаты. Вот вам и ещё один пример «величия» современной белой культуры.

Одеяние суданцев за многие столетия не претерпело каких-либо существенных изменений, по-прежнему характерен мужской головной убор — тюрбан, и белая, до щиколоток, рубашка, лёгкие кожаные тапочки. Более чем удивительно видеть среди пыли и песка кипенно-белые одежды арабов, значит — можно прибавить им ещё одну положительную характерную черту — чистоплотность.

А путь наш — по пескам

От Вади-Хальфы до Абри дорога идёт среди тёмных гор, а в шины мотоциклов врезаются острые камни. Грунтовка — сплошной шлак, затрудняющий движение. Люди в Вади-Хальфе уверяли, что дальше дорога очень хорошая, но как мы впоследствие поняли, почти все пустынножители свои дороги, какие бы они ни были, плохими не назовут никогда. Похоже, суданцы очень высокого мнения о своём бездорожье, вот и вводят нас в заблуждение такой интерпретацией.

Я понял одно, что Судан — это запутанный лабиринт, в котором разобраться будет нелегко. Там где кончается шлак, начинается песок, а это просторы, где каждый человек имеющий «колеса», прокладывает свою личную тропу.

Первый попавшийся городишко увлёк нас в путаницу однотипных одноэтажных домиков, где улицы не имеют характерных обозначений и указателей. На так называемую междугороднюю дорогу нас вызвался вывести один пожилой человек, оказавшийся общительным и весёлым. Взгромоздился он на крыло мотоколяски и долго кружил нас вдоль местных харчевен, приветствуя всех и каждого, тем самым, за счёт нашего мотоэкипажа, повышая себе авторитет в городе. Ничего не возразишь — друзья с севера! Когда же мы твёрдо повторили свою просьбу, суданец привёл нас к искомой дороге, указав направление на город Дельга. Но просто так он не отпустил нас и настоятельно попросил посетить его жилище. Пообещал угостить чаем и продать, труднодоступный в этих местах, бензин. Стоило нам только остановиться у порога дома этого сухопутного лоцмана, как нам тут же его домочадцы вынесли четыре стула и холодную воду, чтобы мы могли отдохнуть в ожидании обещанного бензина. Из-за углов стали вырисовываться силуэты любопытных. Вскоре силуэты из темноты приняли реальные формы плоти в белых одеждах. Люди внимательно разглядывали нас, пытались завязать беседу. Стали невпопад задавать вопросы:

— Откуда вы? Кто вы? Как вас зовут?

Мы отвечали на своём ломаном английском:

— Мы русские, держим путь в Южную Африку через вашу страну, а дальше через Эфиопию, Кению, Танзанию, Замбию, Зимбабве, Ботсвану!

— Долгий путь! — удивляясь, говорят суданцы.

— Россия это хорошо! Америка, Израиль — плохо! Добро пожаловать в Судан! Узнав наши имена, взрываются дружным хохотом: «Владимир»! Вот это да, «Владимир Путин!?» Удивляемся их простоте и наивности, имя нынешнего президента России здесь оказывается на слуху.

Наконец-то долгожданный бензин был доставлен, общение представителей двух дружных народов закончено. Прощаясь, мы ещё раз просим нашего старого знакомого указать нам ориентиры к дороге на Хартум. На это он лишь многозначительно указал на следы шин, оставленных нашими мотоциклами, уверяя, что они и выведут нас к перекрёстку. Что ж, оригинальный способ возвращения на прежние позиции…

А вот и дорога, проложенная гусеничным трактором с ковшом, сравнявшим неровности и разгрёбшим шлак в стороны. Такая трасса допускает движение со скоростью максимум 30–40 км/ч, где ещё серьёзным препятствием являются возвышенности, на них приходится взбираться, напрягая моторы.

Наша мотопроцессия миновала Ашаб, а после — направились к Дельге. Мы пока ещё чувствовали относительно твёрдый грунт под колёсами мотоциклов, но что будет, когда закончатся камни и начнётся рыхлый песок?! Такой опыт нам только предстояло приобрести и последующие события дадут полное основание вспоминать эти шлаковые ухабы уже добрым словом. Ну, а асфальт здесь стал для нас эдакой несуществующей твердыней, только иллюзией.

После Ашаба дорога перестала петлять среди гор, а пошла вдоль берега великой реки Нил. Удивительно, как среди бескрайней пустыни выживает эта жизнедающая артерия, как не иссякают её воды уже сотни тысяч лет!? Египетское название реки — Эль-Бахр. Теперь мы имели возможность через каждый час езды на испепеляющем солнцепёке искупаться в Ниле, давая отдых мотоциклам в тени финиковых пальм. На пальмах кое-где ещё оставались сухие сладкие плоды, которыми мы, разумеется, не брезговали. Для нас это было лакомство. Запасы провизии были ограничены, а пополнить их не представлялось возможным из-за отсутствия каких-либо продуктовых лавок в поселениях

На привалах мы варили кашу, ну, а питьевую воду брали из больших глиняных кувшинов, заботливо устанавливаемых суданцами под навесами у дороги — в них была отстоянная нильская вода. Это древнее неизменное правило, продиктованное пустыней, исполняемое те же сотни тысяч лет, сколько живут здесь люди. Дождей в этих краях не бывает, температура достигает плюс 50 градусов Цельсия, воздух до того раскалён, что ехать в дневное время, а особенно с 12-ти до 16-ти часов, невозможно. Езда на мотоцикле не охлаждает, как это привычно кажется по опыту наших широт, а наоборот — порывы ветра обжигают кожу до боли.

В дневное время жизнь в посёлках затихает. Игнорировать многовековой опыт и привычки жителей пустынь — значит прийти к печальным последствиям. Более всего мы жалели двигатели аппаратов, работающие без водяного охлаждения. В таких условиях они накалялись мгновенно, а остывать не торопились.

Для передвижения по пустыне единодушно было принято решение использовать все прохладные часы раннего утра, вечернее и ночное время, насколько возможно, а в самую жару отдыхать!

В очередной полдень мы расположились на берегу Нила и поочерёдно, через каждые полчаса, купались в водах великой реки. Встретили рыбаков. Спросили: «Есть ли крокодилы в этих местах?» Рыбаки предупредили, что купаться очень опасно. Не знаю, насколько это правда, но желание встретиться на Ниле с представителями пресмыкающихся так и осталось неудовлетворённым. Нильский крокодил является самым большим из всего отряда этих чудовищных древнейших рептилий. Распространяется он на все реки и стоячие водоёмы Центральной Африки. Днём крокодилы отдыхают на берегу или на песчаной отмели, так что по теории мы должны были их увидеть.

Сколько легенд и правдивых историй связано с Нильским крокодилом, о его огромной величине и прожорливости сложены сказки. Конечно, времена изменились и крокодил уже давно не такое частое явление в Судане, численность животных значительно сократилась против времён того же Дэвида Ливингстона. А когда-то крокодилы были бичом этих мест, от них сильно страдали прибрежные жители и рыбаки. С быстротой молнии хищник выпрыгивает из воды и хватает жертву острыми, хваткими зубами, будь то домашние животные, дети, женщины, занимающиеся стиркой или пришедшие за водой. Нередко крокодилы нападали на рыбаков в их утлых лодчонках, и потом утаскивали жертвы в ямы, находящиеся на большой глубине.

Как я не вглядывался в мутные воды реки ни разу не увидел никаких признаков пребывания в них нильского крокодила. Мы ложились в стремительную воду на отмели, цепляясь за камни, погружали раскалённые головы в прохладные потоки. Купание во многих реках и водоёмах тропической и экваториальной Африки считается нежелательным, так как в них в изобилии водятся разные виды паразитов и водяных червей. Очень распространён род паразитов под названием трипаносом, проникающий в кровь и ткани человека и позвоночных животных. А также опасен особый род белых нитевидных червей — попадая под кожу он разрастается и размножается, находя в теле человека или животного очень удобную среду для обитания. Из существа микроскопического он постепенно превращается в белую нитчатку длиной до одного метра.

Но нам, совершая мотопереход по Африке, разве было возможным оставаться пыльными и липкими от пота рядом с водоёмом, с рекой — это, на мой взгляд, совершенно неоправданно. Быть может, иной европеец был бы весьма воздержан в омовениях такого рода, и может, был бы весьма благоразумен. Но с одной стороны — оставаясь грязным, потным, немытым по многу дней, запросто можно было и так заболеть, как говорят, «от грязи». А с другой стороны, я ещё раз оговорюсь, что нам свойственна тяга к приключениям и оттого, может быть, некоторая, хотя и весьма малая, беспечность. Об этом так говорит русский народ: «Будь проще!» или так — «А ты об этом не думай!» Вот и всё объяснение.

Немного о дорогах Судана

Чтобы понять национальный характер и темперамент суданцев, достаточно поглядеть на пути сообщения между их городами. Душа суданца с размахом, и просторы бескрайние в их глазах только подкрепляют этот размах. Оттого и колеи в песке тут порою уходят на тысячи направлений, а мы, приезжие чужестранцы, должны уметь выбирать, обдумывать — какая тропа для нас лучше и удобнее. А если ты ещё и обладатель такого чуда технического прогресса, как компас или спутниковый навигатор, то просто счастливец и можешь сам идти своей дорогой.

А у жителей пустыни, у каждого, есть свой компас в голове, который работает не хуже, чем магнитная стрелка под стеклом или спутниковый навигатор. Пустынножитель, как мореплаватель, впитал запах песков и жарких ветров с молоком матери, и интуитивно предугадывает направление нужное ему.

Когда нам случалось проезжать какой-либо населённый пункт, то многочисленная змеистость путей принимала просто грандиозный размах… Суданская дорога непостоянна и до смешного обманчива. Полная свобода выбора! Свобода!

Порою, дорога, по какой-то иронии, проходила вдруг через футбольное поле, и мне было невдомёк — кто же мог додуматься на такой свободной территории, такой «широкомасштабной трассе», устроить такую тесноту. Может заядлые футболисты изначально просто не знали, что изменчивость и витиеватость дорожного русла охватит и их сокровенное место игр? А может, это тот, кто проезжал, налаживая глубокие колеи через футбольные ворота, вовсе и не предполагал, что это поле кому-то, для какого-то там футбола, нужно!? Ответа тут нет!

На самых главных, прямо-таки, «центральных» улицах больших селений мотоциклы наши порою глубоко застревали в песке, привлекая к нам ещё большее внимание любопытных граждан. Но, о, чудо! Суданских парней не нужно просить помочь, они сразу сбегаются к мотоциклу и толкают его всем гуртом. Спасибо, ребята!

Всем известно, что у людей от излишнего распития спиртного часто начинается раздвоение в глазах видимых предметов, а вот нас от удивительного разветвления суданских дорог, похоже, ожидает косоглазие. Судан — страна совершенно безалкогольная, здесь нет сухого закона, здесь просто люди чтят Коран. Вера в Бога в Судане крепка, и понятно одно — спиртное суданцам только повредит.

На ввоз спиртного тут строгий запрет. Да и вообще человек, часто заглядывающий в бутылку, рискует извлечь вместе с её содержимым злого джина, который быстро обезобразит искушённого пьяницу, превратив его в безнравственную, безвольную развалину. За те две недели нашего передвижения по Судану я ни разу не увидел пьяного, дурного, опустившегося человека, бомжа, потерявшего свой естественный облик.

Вот только расположение суданских дорог создавало нам проблемы, надеяться приходилось лишь на интуицию и спутниковый навигационный прибор, имеющийся у Сергея.

Для меня оставалось загадкой — куда ведут все эти импровизированные колеи в бескрайней пустыне. Спрашивал местных — ответ суданцев на этот вопрос неизменен: «Дорога ведёт туда, где есть жизнь. От села до села, от пункта до пункта!» Нам не верилось, что безводная пустыня может быть так плотно заселена. Не верилось, что эта пресловутая ветвистость дорог «срастается» рано или поздно в каком-то определённом месте.

А однажды в бесконечной пустыне вдруг откуда ни возьмись появился участок разбитой асфальтированной дороги! Мы не верили глазам своим. О, как же облегчается тогда путь!

Только радость наша была недолгой, и когда асфальт внезапно оборвался, точно также как и начался, мне он показался призраком разыгрывающим и смеющимся над нами. Это только кажется, что ты умом понимаешь, что даже хорошо асфальтированная автомагистраль может оборваться в любой момент, превратиться в одноколейную разбитую тропу, а то и вовсе исчезнуть, будто бы её и не было вовсе, но когда на практике вдруг так резко кончается твоя радость, то впечатление не из приятных. Так мы снова остались наедине с загадочной природой песков, пустыни, нам оставалось по-прежнему вопросительно, в недоумении, обозревать необъятные просторы.

Если в какой-то части повествования я не смог передать полноту своих наблюдений и допускаю бессвязность, то причина такого упущения кроется в невозможности вести постоянные дневниковые записи. Всё наше время было заполнено движением, а на привалах приходилось освобождать переполненные ботинки, одежду и глаза от песка, отдыхать, спать, есть, пить. И все усилия, и наша прыть отдавались мотоциклам, которые очень часто приходилось нести, так сказать, на себе — какие уж тут дневники!?

Но это не потому, что «Уралы» — капризные как малые дети, и вовсе не потому, что мы избаловались и испортились размеренностью Сахары, что не пишем регулярных дневников, нет! — на самом деле — рыхлый песок всему вина. Это, скажу вам, коварнейшее из всех созданий природы! Его подлейший, надо отметить, характер вытягивает все физические силы, выводит из терпения, изматывает физически и духовно: мало того, что он проникает во все внутренние отсеки двигателя мотоцикла, что нас больше всего беспокоит, но и в наши тела, и после этих недель, проведённых в пустыне, уже наполовину, никак не меньше, мы сами состоим из песка. Доказательством тому является то, что и во рту у нас постоянно присутствует песок — сколько ни сплёвывай, и в глазах, в ушах, везде. Так что на тех непродолжительных остановках, когда я ложился в какую-нибудь тень, чтобы хоть немного восстановить форму, про блокнот забывается — не до него! В результате ценность живых заметок была частично утеряна. Но не настолько же, чтобы не утверждать что-либо. А на самом деле, я уверен, и через пятьдесят лет, пусть что-то малое забудется, но в главном — никогда не сотрутся в памяти впечатления от этих первых наших встреч с самой великой пустыней планеты. Они — эти воспоминания, будут питать нас всю оставшуюся жизнь!

Гляжу на нашего оператора и фотографа — Владимира Новикова, ему нелегко с его излишним весом в этом сложном пути. От сильной тряски его, несчастного, сидящего в коляске, укачивало, а беспощадное солнце ещё более ухудшало самочувствие. У него, бедняги, совсем пропал аппетит, и поначалу, кроме свежей воды и каких-то таблеток, он ничего не принимал.

Но Володя стойко терпел все эти лишения, и постепенно, через неделю примерно, организм его адаптировался, и все болезненные признаки исчезли навсегда.

А вот у Володи Сайгакова вдруг появилась какая-то крупная красная сыпь на животе и руках. Хорошо, что в лице оператора Новикова мы имели ещё и доктора, он долго не думал и вынес Сайгакову безапелляционный диагноз — экзема, и назначил соответствующее лечение. Выделил таблетки и напрочь запретил купаться в африканских водоёмах. Позже, однако, выяснилось, что это была обыкновенная потница, а в водах Нила, наш инженер всё также продолжал находить утешение. Так что и с этим всё обошлось.

Первое время мне сложно было с «УРАЛом» с коляской: всю предыдущую свою мотожизнь я имел дело с лёгкими спортивными мотоциклами, а тут — на тебе! Почему-то поначалу казалось, что «УРАЛ»-тяжеловес перевернётся на бок и подомнёт меня. И пришлось довольно долго избавляться от этого неприятного ощущения. В первые дни, когда приходил мой черёд вести мотоцикл, у Владимира-оператора, сидящего справа в коляске, наверное, сжималось от ужаса сердце. А ведь сильный мотоцикл можно сравнить с резвым конём, требующим определённого навыка. Впрочем, чуть позже и я, и оператор настолько привыкли, что начали даже вставать на ходу, а когда Володя при этом, стоя в полный рост в коляске, манипулировал видеокамерой, то всё было похоже на голливудский боевик. Даже позабывалось, как вначале сверхосторожный Володя Сайгаков был оператору более желанным водителем.

В ночной темноте запросто можно потеряться в пустыне, двигаясь по колее, которая вдруг резко, словно порванная нить, обрывается и исчезает в песках. И однажды с нами всё же произошёл такой случай.

Мы оказались во мраке и неизвестности на просторах пустыни. Над нами сверкал звёздный купол и хозяйка ночи — луна, но вдруг всё спряталось, пустота. Лишь только вдалеке, примерно в трёх километрах слева от нас, мерцали тусклые огоньки какого-то посёлка. Необходимо было выйти на верный путь. Прибор GPS показывал координаты, а линия тропы исчезла «в никуда». Прорываться на мотоцикле через пески и небольшие барханы-наносы к огням домов не стоило — это тяжкий, если не невозможный, труд. Я вызвался сбегать к селению, мы думали, что оно располагается вблизи Нила.

Беру у Сергея компас, определяю направление, и иду на свет огней. Не прошел я и одного километра, как уже был отрезан тьмою от нашего становища — его огонька не было видно. Я то бежал, то шёл быстрым шагом, натыкаясь в спешке на чахлые мимозы, предвестники нильской воды, спотыкался и чуть не падал. Тут и там, словно автомобили на свалке, отслужившие людям, а ныне преданные забвению, валялись мёртвые верблюды — корабли пустыни.

Ближе к постройкам послышался неистовый лай собак, конечно, они почуяли чужака. В темноте я увидел силуэты женщин с мотыгами допоздна работающих на огородах. Я крикнул: «Салам Алейкум!» Увидев меня идущего со стороны пустыни с фонариком в руке, те подняли крик и шум, побросали всё и испуганно побежали в сторону ближайших глиняных домов, призывая к помощи мужчин. Собаки надрывались вовсю, но пока не приближались ко мне. И у меня мелькнуло предположение: «Возможно, скоро псов отпустят на таинственного пришельца! И что тогда?» Вскоре из мазанок выбежала целая толпа мужчин в белых сорочках, и все они направились в мою сторону. Интересно — кого они во мне узрели? На всякий случай я психологически приготовился к битве, втайне надеясь, что меня не забьют камнями и палками без суда и следствия.

— Who are you? (Кто ты?) — нашёлся один из толпы англоговорящий.

— Я — путешественник! Русский! Мотоциклист! — быстро ответил я окружившим меня арабам. — Там, в пустыне, меня ждут друзья! Мотоциклы завязли в песке, — добавляю я, указываю рукой в темноту. Арабы заулыбались, почувствовалось их удивление и душевное расположение, как будто их предупреждали, что мы можем появиться в их краях.

Во все глаза они принялись меня разглядывать — странного ночного пришельца. Жестикулируют, с жаром делятся друг с другом впечатлениями, царит прямо-таки воодушевление. Действительно, я для них — интересный и необычный объект: светлые волосы и борода, любопытная одежда, появился из ночи, из пустыни, весь в пыли, немытый. Некоторые касаются моего кожаного жилета, берут меня за руку, тем самым дают мне понять, что я — лучший гость у них в деревне.

— Добро пожаловать! Русский — это хорошо! Америка — плохо! — приглашают меня знаками в дом.

Я деликатно отказываюсь от приглашений, признаться честно, мне вовсе не хотелось гостить у них в тот момент, когда мне нужно бежать к оставленным ребятам и мотоциклам. Быть может, для арабов жизненно важно принять как полагается ночного русского скитальца. По ходу я задаю вопросы англоязычному суданцу:

— Как выехать на главную дорогу? И есть ли она вообще? Арабы уверяют меня:

— Very good road! (Очень хорошая дорога!) — и указывают в сторону, где я сумел разглядеть огоньки фар автомобилей.

Слава Богу, дорога найдена, и я ретируюсь, прощаясь, убегаю в темноту, туда, откуда пришёл, очевидно, оставив моих новых гостеприимных знакомых в большом недоумении.

Найти ребят оказалось не так-то просто в этой тьме. Три километра я уже давно пробежал, а мотоциклы всё не появлялись. В перспективе остаться одному в пустыне на ночь мне не виделось ничего хорошего. Начинаю искать нужное направление, то ли мой прибор немного врал, но мне казалось, что я отклонился вправо от ребят. Начинаю выкрикивать имена, а в ответ — тишина. Куда идти? Но через какое-то время показалось мигание фар мотоциклов — условный знак, верный ориентир для меня — потерявшегося.

Дух пустыни

Разбив очередной бивак в десяти метрах от Нила, сидим на берегу, любуемся на его вечные стремительные воды в ночном виде. Выбранное место вполне соответствовало нашим требованиям. Рядом не было никаких признаков пребывания и жизнедеятельности человека. Над палаткой шелестели пальмовые листья, потрагиваемые лёгким ветерком. Мысли, разгорячённые дневной жарой, постепенно приобретают другое течение, более умиротворённое и тихое.

Ночью мне не спалось, за тентом палатки что-то происходило. Копошились какие-то животные. Возможно, грызуны подбирали хлебные крошки, оставленные нами после лёгкого ужина. Но звуки становились всё громче — как будто приближались копытные. «Антилопы!» — пронеслось в голове, и мне очень захотелось увидеть ночных гостей. Я резко выглянул из палатки, но, на удивление никого не оказалось. Выхожу наружу, брожу по зарослям, но нет никакого близкого присутствия животных. Странные повадки? Кто бы это мог быть? У берегов реки, где есть хоть какая-то растительность, ищут спасения от дневного зноя и раскалённого песка, впитывают влагу жизнедающего русла многочисленные птицы и звери.

Вскоре забрезжил рассвет. Жгучее солнце готовилось вновь иссушить всё на своем пути. День начинался в своём обычном ритме: увязав крепко палатку и рюкзаки к багажнику, наскоро попив чай, мы готовились продолжить преодолевать Сахару. Новый день зачинался, и мы не знали, что он несёт с собой, какие непредсказуемые события.

Прерванный короткий сон сказывался на настроении уставшей команды. Излишняя раздражительность, тяжесть в голове не способствовали ясному восприятию действительности. Каждый вольно или невольно пытался подковырнуть чем-то другого, тем самым снижая нашу сплочённость, столь необходимую в тяжёлых условиях непростого мотопробега.

Пытаясь восстановить в голове картину всех последовавших позже злоключений, я хочу пролить свет на мотивы, причины, предшествующие им.

В очередной деревушке мы нашли столь ценный здесь бензин, что заполнили все имеющиеся у нас канистры. Ведь что ждёт нас дальше — не узнаешь! Излишние запасы никогда не помешают в этих глухих районах.

Тут же имелась дорожная харчевня. Под навесом стоял котёл с единственным блюдом в этих забытых краях — фуль, толчёная, варёная фасоль.

Хозяин поднёс нам коврики, побрызгал водичкой для свежести и подал знак присаживаться. Тут же рядом два араба с несколько испуганным видом скручивали самокрутки, начинённые коноплёй. У них — своя реальность.

Подкрепившись, мы оплатили хозяину сколько полагается. Обошлось без мелкого мошенничества. Такое частенько бывает, замечается там, где идёт торговля или какие-либо денежные операции.

Выехав из деревни, окружённой валом, через странного вида каменную арку, на бескрайние просторы, мы взяли ориентир на виднеющуюся вдали полоску растительности вдоль Нила.

Сегодня вёл мотоцикл я, у Володи был выходной, и он ехал с Сергеем на «соло». Не знаю, что на меня нашло, возможно, улучшение качества колеи, но я вырвался вперёд. Объезжая ухабы и большие камни, я ехал, как заводной, даже не оглядывался на отставших Сергея и Володю. Проехав в таком темпе минут десять, я остановил мотоцикл возле каких-то домиков-мазанок, рядом с колодцем. Оператор Владимир, воспользовавшись случаем, выпрыгнул из коляски, умылся холодной водой. А отставшие наши парни почему-то не показывались.

— Что-то плохо работает сегодня первая команда! — проговорил довольный оператор, вглядываясь в даль. Тут же появились местные обитатели и начали задавать всё те же однотипные вопросы. Получив исчерпывающие ответы, сказали, что на этом месте Нил делает большую петлю, и что для сокращения километража есть некий неплохой путь в 40 километров, срезающий изгиб реки. Перекрёсток, который мы только что миновали, и является нужной развилкой.

Я посмотрел на карту, действительно — река сильно изгибается, а русло выравнивается там, где расположился городок Керма. Мы быстро поспешили назад, до перекрёстка, но по пути Сергея и Володю опять не встретили. Добравшись до развилки, видим группу кочевников на верблюдах, они замахали нам руками, указывая, наверное, более короткий путь в сторону пустыни. Мы спросили о наших исчезнувших ребятах на мотоцикле. Они помахали головами и показали всё то же направление. Весь этот язык жестов мы истолковали как призыв догонять парней, оказавшихся, теперь уже, впереди нас. И недолго думая, мы поблагодарили наездников и поехали по наезженной дороге, постоянно вглядываясь в горизонт, преследуя одну только цель — увидеть второй мотоцикл.

По обочинам этой, так называемой, дороги попадались дощечки с арабскими буквами — как будто дорожные знаки, вселяющие уверенность в правильно выбранном пути. Я прибавил скорость. Но сколько ни вглядывался, и сколько бы Володя не напрягал зрение, но «УРАЛа» мы не замечали, не видели и облаков пыли, которые поднимает мотоцикл.

Так мы проехали ещё 20 км, и у меня появилось сомнение в том, что здесь проезжали Сергей и Володя.

Во-первых, не видно было следов от шин «УРАЛа-соло», а я лишь только автомобильные следы. Во-вторых, Сергей не мчался бы так скоро вперёд, не выяснив, где мы. Почему-то я не подумал об этом раньше. Что же мы тогда так мчимся, сломя голову, как в каком-то дурном сне? Можно было постоять на развилке и не спешить действовать. И наверняка, мы неправильно поняли, что хотели донести до нашего сознания погонщики верблюдов. Одна противоречивая мысль наслаивалась на другую в моём уже затуманенном рассудке. «А может быть они поехали какой-либо другой дорогой, ведь их здесь очень много?!?» И мы стали ждать.

Мы потерялись, и по моей вине! Если наши друзья не впереди, то маловероятно, что будут ехать за нами вслед. А может быть, они поехали вдоль Нила не сокращая пути? Но все запасы бензина, воды и даже запчастей у нас в коляске, а у них нет ни одной канистры! «Как же они одни теперь?!?»

Голова начинала кипеть от всех этих неспокойных переживаний и мыслей. Так мы простояли 20 минут, давая отдохнуть мотору. Солнце было в зените и нужно было что-то делать. Возвращаться назад уже не стоило, слишком тяжело даются километры по этим камням и песку. Да и у Сергея не в правилах было стоять на одном месте бездеятельно. Логичнее нам было пересечь этот участок, этот изгиб Нила, сократив путь. Мы все двигались на Хартум, а ближайший крупный город — Донгола, был теперь на нашем пути, до него примерно 100 км. И там, в Донголе, мы планировали переправиться на другой берег Нила, на пароме. Сергей и Володя, наверное, продолжают тоже путь в Донголу, даже если они и выбрали другое направление, то сообразят ждать нас там, если конечно, приедут туда первыми. Они не дети, и, наверное, найдут бензин и воду в каком-либо селении. К тому же, у них есть прибор GPS.

Успокоив себя такими соображениями, мы решили не мешкать и выбираться к реке. Машины, несмотря на их следы, здесь редкое явление и пристроиться за каким-либо авто, как за путеводителем, к сожалению, не представлялось возможным.

Поехали. Колеи, по своему обыкновению, начали расходиться во все стороны, и мы не знали — какой отдать предпочтение, считали, что лучше — по самой накатанной.

Продолжаем продвигаться. Местные водители легко чувствуют и выбирают нужную им дорогу, они родились в этих краях: пустыня для суданцев — дом родной, а вот для нас нужная дорога в пустыне — непонятный, спорный вопрос. Мы ехали по какому-то внутреннему наитию, пытаясь прислушаться к нему, а точнее — выработать его внутри, как бы, превратившись, на время, в суданцев.

Тут впервые мы стали жертвой обманчивого миража, приняв иллюзорное видение за разлив Нила. Я и Владимир были уверены, что приближаемся к реке. Да, к тому же по спидометру истекли те самые 40 км среза, о чём нам говорили те встреченные на развилке пустынножители.

Но вода на горизонте не приближалась, а вскоре исчезла, растворилась, оставив нас опять в реальности — в голой пустыне, на песчаной колее, ведущей неизвестно куда. Мотор кипел от жары и нагрузки и требовал остановки. Было тяжело дышать, воздух горел огнём. Только бы не подвёл наш «УРАЛ» в такой ситуации. Если случится поломка двигателя или колеса, понадобится поработать, начнёшь сильно потеть, а восполнить потерю влаги, увы, уже было невозможно.

Иногда из песка появлялась полузаметная колея, но через каких-нибудь 300 метров она обрывалась, мигнув, словно призрак, пытающийся запутать и завести ещё дальше. Я принял было другое разумное решение — вернуться назад, туда, откуда началась эта безумная гонка. Но, проехав всего 20 км, замечаю, что следы мотоцикла уже заметены передвигающимся песком. Что за замкнутый круг? Долго ли можно обойтись без воды при таком солнцепёке в пустыне?

Я много читал об этом, но сейчас голова соображала туго. Мы постоянно закапывались в песке, но всё же медленно продвигались вперёд. Я орудовал сапёрной лопаткой с удвоенной энергией, откапывая севший в песок, по самую раму, тяжёлый «УРАЛ». Подкладываю под колёса пакеты и всякие твёрдые предметы, имеющиеся у нас в коляске, пытаясь сдвинуть его с места, при этом задыхаемся от песчаной пыли, забивающей нос и горло.

Пришлось включить привод на третье колесо, на коляске, и на первой скорости, вдвоём, прилагая неимоверные усилия, мы сдвигаем аппарат с места.

Мотоцикл ехал, а я бежал рядом, управляя рулём, чтобы не нагружать ведущее колесо. Не помню, сколько длилась эта напряжённая игра, и сколько бы она длилась ещё, если бы впереди помутнённому взору не предстал оазис — группа деревьев. Ветер раскачивал ветви, дающие столь желанную тень. Спустя несколько минут раскалённый мотоцикл стоял уже под пальмами.

Я инстинктивно чувствовал в этом месте влагу, наверняка здесь должен быть колодец. Натыкаюсь на груду камней — остатки от когда-то действующего колодца, такое очень часто случается в пустынях. Очень хотелось пить, к счастью у нас в запасе было несколько литров горячей воды. Но это, если учесть наше положение, всего лишь малость, с которой нужно обращаться крайне осторожно. Ведь можно одним махом выпить всё содержимое бутылок и всё равно, уже через час, захочется пить.

Неприятности вихрем летели на нашу маленькую команду, вначале раскидав нас в разные стороны, теперь этот вихрь занёс нас в неизвестную, открытую пустыню. Ситуация, в которой оказались Владимир и я, усугублялась ещё и беспокойством за брата и Володю.

Охлаждения двигателя можно ждать хоть до вечера, и всё равно он будет горячим. Немного передохнув и приведя свои мысли в порядок, стараюсь соблюдать спокойствие, пытаюсь по солнцу определить нужное направление, чтобы выехать к Нилу, а не забраться в глубь Сахары. Жаль, что у меня нет компаса.

Снова завожу мотор, чувствуется его напряжение. Начинаю замечать утяжеление хода, тем более, что началась полоса рыхлого песка. И это суданцы называют хорошей дорогой!? Какие же у них считаются плохими? Сразу же включаю привод на коляску и перехожу на первую скорость и так мы едем не останавливаясь. Стоит только затормозить и тогда тронуться с места уже не получится, потому что заднее колесо начнёт пробуксовывать и закапываться.

Очень хотелось пить, пот катит струями по спине. Владимир сидел в коляске и молчал как сыч. Нам нужно было во что бы то ни стало найти выход к Нилу. Встретить здесь проходящую машину нереально, её можно не дождаться никогда, ведь каждый водитель здесь едет своей тропой. Оглядываюсь и взору представляется однообразная, томящая душу картина: пески, пески, пески в знойном мареве.

Вскоре рыхлые пески кончились, мы остановились перевести дух на достаточно твёрдой полосе. Вокруг — ни звука! Я стал вслушиваться в тишину и понял, что безмолвие в пустыне пугающе. В этой тишине вскоре появляется зловещий звон, давящий на психику. Откуда он — разве не из песков исходит? Или от солнца? Нет — это начинает отказывать голова. Мы начали переговариваться, чтобы заглушить голоса пустыни. Я снова задумался, что же привело нас сюда, перебирал в памяти каждое слово брошенное друг другу ранним утром. Начиная день со склок и разногласий, можно ли было надеяться на лучший исход? Нет, конечно! А сейчас приходит постепенно вразумление. Господь и учит человека через вот такие жизненные обстоятельства! И сейчас Он даёт понять, что мы — люди, слишком слабы и ничтожны в своей дерзости и своеволии, тем более смешно проявлять её, когда ты находишься за тысячи километров от дома, в чужой стране, да ещё в дикой безводной пустыне.

Говорят, кто не был в море, тот не молился. Пустыня — тот же океан. Великая и красивая, вероломная, неумолимая и бескомпромиссная стихия, требующая от нас самообладания и мужества. Что мы — люди, заслуживаем, то и получаем: испытания, несчастья, болезни, но часто это бывает нашим спасением, способом врачевания наших закостеневших душ, постоянно отступающих от Бога. Многих самоуверенных гордецов смиряла стихия, оттачивая лучшие душевные качества, освобождая от худших. Мы всего лишь песчинки для океана и капли жизни в пустыне, во власти которой испепелить нас и уничтожить. Но всё в наших руках. Не повороты и прихоти судьбы ведут и направляют нас, звёзды лишь указывают нам путь, но не лишают нас свободы в выборе пути. Что там говорят разные астрологи, гадалки, шарлатаны, экстрасенсы? Разыгрывают людей, манипулируют их некрепкими душами. Люди легко верят кому и чему угодно, не имея твёрдой внутренней опоры, не веря не только в самих себя, но и в Создателя — требующего от нас борьбы и усилий. Где крепкая вера? Наша жизнь состоит из борьбы. Борьбы не только за жизнь, но и внутренней борьбы со своим слабеньким «я».

Каждый сам себе наметил, как он будет уничтожать в себе плевелы, самоутверждаться, выковывая свой характер и находя свой чистый путь. Неужели нам заранее уготован и размечен какой то определённый путь, с которого мы не можем свернуть? И изменить собственной силой воли и усилиями ничего не можем? Так значит, мы — марионетки? Значит, можно забыть про наше истинное назначение и главную цель существования в этом мире? Неужели заранее предрешено, куда пойдет человек — вниз или вверх, в ад или в рай? Если так, то человек — это существо слепое и обманутое. Может ли кто определить широту и глубину мироздания?

Если мы запутались и заблудились на дороге, Господь Бог указывает нам стезю, освещает путь. У любой дороги есть конец, поэтому мы просим благословения у нашего Творца и идём дальше.

Страшно пропасть впустую, не измерив глубины и полноты Божьего помышления о нас. Святые говорят, что смирение — сильное оружие, которое рушит козни врага рода человеческого, сплетающиеся вокруг нас, словно оковы, ведущие в пропасть. В таком случае, смирение — редчайшее качество. Значит, нет путей, кроме тернистых, а вся радость — в преодолении их.

Солнце клонилось к закату, а с ним уносились прочь все шальные и взбалмошные вихри мыслей, как ослаблялись потоки обжигающего света. И прояснялось воспалённое жаром сознание, и надежда, словно лёгким взмахом крыльев, открывала очи нам — прозревающим, в этом пылающем вареве яростного столкновения света и тьмы.

Вырисовывается обновлённая дорога. Кривые пути исправляются и делаются ровнее. Стучащий не стучит в пустоту, а заведомо знает, что отворят. Поверхность песков становилась постепенно твёрже, обеспечивая мотоциклу более лёгкий ход. На фоне заходящего красного солнечного зарева выделялись верхушки пальм, колышущихся на вечернем ветерке, словно причудливые опахала. Упоительная, живая картина, а вовсе не призрачное видение миража, предстала взору — там, за пальмами, свежие стремительные воды Нила. Мы ехали среди густорастущего кустарника. Вдалеке появились огоньки береговых селений. Слава Богу!

Устав от постоянного напряжения и необходимости бдительного контроля в сложной ситуации, я дал сбой! То ли от усталости, а то ли от дрожи в руках, я потерял управление мотоциклом, который перескочив через бугор, ограничивающий наезженную колею, чуть не перевернулся, ударившись о груду камней. Оператор вывалился из коляски, видимо он ушибся, и дал волю своим нервам: «Ну, куда ты гонишь? Ты что — совсем спятил?!» Он сжимал свою сумку с видеокамерой и фотоаппаратом. Я еле сдержался, чтобы не ответить грубостью, молча посмотрел на него, потом ответил: «Да, конечно, я — безумец. Только такие дураки, как мы, ищут что-то вдали от дома!»

Рядом оказалась группа домов, больше всего хотелось пить, и я зашагал к ним. Парень с девушкой, издалека приметив приближающегося к ним измотанного и усталого европейца, безоговорочно поняли, в чём я нуждаюсь больше всего. Они вынесли мне навстречу наполненный водой кувшин. Я с благодарностью принял воду и с жадностью выпил половину, перевёл дух, и ещё раз поблагодарил заботливых жителей Нила. Потом наполнил все имеющиеся у нас пустые ёмкости.

Пустыня многому научила нас, особенно, ценить воду — эликсир жизни. Из сбивчивых ответов местных жителей мы выяснили наше местонахождение. Оказалось, мы недалеко от города Донголы, до которого всего около 40 км. Теперь нужно было вернуть в дорожное русло измученный мотоцикл. Ожидать помощи долго не пришлось — мимо медленно проехал переполненный людьми автобус, наподобие старого советского «пазика». Без лишних разговоров пассажиры, с лёгкостью, с шумным весельем, вытолкали из песка наш мотоцикл.

Я объяснил водителю, что нам необходимо добраться до Донголы, желательно в сопровождении, ведь мы оказались очень склонны теряться в пустыне. Не так ли?

Так как автобус направлялся туда же, то есть, в Донголу, водитель согласился не гнать, держаться в поле зрения. Владимир, чтобы облегчить мотоцикл, а может быть, ему просто надоела моя резкая манера вождения, нашёл свободное место в автобусе, зацепившись на стойке. Я поехал впереди, а автобус следом. Автобус продвигался очень медленно, всё время буксуя в рыхлом песке, даже немного отставал. Никогда не забуду надрывный звук моторов, пробивающихся сквозь пески. Их усталый рёв будет всегда у меня в памяти ассоциироваться с запахами суданских призрачных дорог.

Чтобы не застрять, я ехал не останавливаясь. Остановку сделал только тогда, когда потерял из виду автобус, который скрыли разросшиеся кустарниковые мимозы. Невдалеке я заметил небольшую башню и глиняное сооружение, скрытое забором из того же материала. Возле строений на ковре совершали вечерний намаз несколько арабов. Решив дождаться отставший автобус здесь, я хотел удостовериться — правильном ли еду? Жду, не мешаю молитве людей, пока они закончат. Вскоре один их низ подошёл ко мне и пригласил, так сказать, к столу, то есть к ковру. Мне вынесли чай, сильно разбавленный молоком — это по-судански. Первым делом я спросил:

— Эта дорога на Донголу?

Получаю подтверждение, «да, дорога на Донголу!»

— А сколько километров до Донголы?

— 30 км, один час езды, — уверенно отвечает араб.

Если в Европе все дороги ведут в Рим, то, несомненно, в этом районе все дороги ведут к Донголе. Только там есть паром, переправляющий через Нил, и далее, к дороге на Хартум — столицу страны. Но вообще-то, африканцы склонны отвечать на любой вопрос уклончиво, преуменьшая испрашиваемое расстояние, чтобы не разочаровывать вас. Поэтому мы привыкли переспрашивать, и на основании нескольких ответов иметь более чёткое представление. Если вы спросите, «как далеко до такого-то объекта?», у простодушного крестьянина, оказавшегося случайно у вас на пути, то он, почесав затылок, вместо реальных 50 км, пообещает вам 25 км.

Из личного опыта: предполагаемая дорога длиной в 1 час, составленная на основе ответов африканцев, превратилась в полдня пути. Вот так! Но это, конечно, делается суданцами из лучших побуждений. В их понятиях плохих дорог не существует, если есть дорога, то она — очень хорошая!

За чаепитием завязалась дружеская беседа, в которой я, как мог, рассказал о себе и своих приключениях. Но постепенно у меня всё более забеспокоилась мысль — запоздавшему автобусу пора бы уже давно появиться, а он как в бездну канул!?

Автобуса не было! Может быть, он засел в песках, но скорее всего — наши пути разошлись, по той же прихоти непостоянной разветвляющейся колеи в песках.

Суданские дороги опять выкинули свою злую шутку, разлучив уже всю команду. Пришла темнота — хоть глаз коли! Я задумался и прилёг на мягкий песок, очень хотелось спать. «Вот и Володя Новиков теперь потерялся, едет, наверное, к Донголе, в том автобусе?» В данной ситуации действовать нужно более обдуманно. Не знаю почему, но я наконец-то успокоился, у меня появилась твёрдая уверенность, что все мы скоро встретимся: может, Сергей и Володя Сайгаков были где-то рядом, и мы чувствовали приближение друг друга!? Мои новые знакомые, увидев меня дремлющим на песке, вынесли плетёную кровать, и посоветовали дождаться утра. А утром хотели проводить до Донголы. Но мне не терпелось попасть в этот город немедленно. Мне нужен был бензин, а суданских денег не было. Я кое-как объяснил свою проблему. Вскоре появился белый «лендровер» — машина пустынь и джунглей. Водитель ехал в Донголу. Он наполнил бензином пустой бак моего мотоцикла и посоветовал следовать за ним. Лендровер мчался по наезженной колее, я еле поспевал за ним, во время этой гонки с головы улетела в темноту моя кепка, и как ни странно, но я подумал, что когда-нибудь вернусь сюда, за ней, быть может, спустя много лет. За нашей «гоночной двойкой» поднимались облака пыли.

Через пару часов в темноте показались огни города, судя по всему, состоящего из многоэтажных домов. «Лендровер» свернул куда-то в сторону и скрылся из виду. А я поспешил к скоплению огней.

Немного поплутав среди однообразных улиц, я всё же выехал к переправе, к Нилу. Кругом стояли грузовики, по всей видимости, ожидавшие первого утреннего парома через реку. Здесь только паром, моста связывающего одну часть города с другой, нет. Да, наверняка, никогда не будет.

На другой стороне реки проступали очертания глиняных строений, среди которых возвышались минареты желанной Донголы.

Я огляделся, но русского «Урала» нигде не было, а ведь я надеялся уже увидеть здесь брата с Володей, мне казалось, что они меня обязательно должны обогнать. Заприметив свободное место возле убогой харчевни, решаю здесь сделать остановку. Тут же ко мне подошли местные обыватели, оказавшиеся смотрителями. Заявили, что на этой стоянке можно оставлять только сам транспорт, а самому до наступления светлого времени суток, находиться тут нельзя, во избежание краж. Они указали на закопчённое здание — так называемый, отель, «привал странников». Мне всё это показалось абсурдным и непонятным, потому что стоянка сама по себе напоминала проходной двор, и если бы я покинул мотоцикл, то кража точно стала бы неизбежной. Возле «Урала» и так собралось достаточно ротозеев, несмотря на столь поздний час — далеко за полночь.

Я поинтересовался — кто здесь главный, и когда среди напирающей толпы нашёлся таковой, то уверенно и строго объяснил ему, что я — не вор, а мотогонщик, и должен дождаться здесь своих друзей. Сказал ему, что покидать мотоцикл не привык, и в разных, сомнительных, отелях не нуждаюсь! И добавил главное:

— Мой отель — сама Сахара!

Не дожидаясь, какой последует ответ, я поудобнее расположился в коляске. Видимо, на всех собравшихся мои слова произвели должное впечатление, и они разошлись по тёмным углам.

Вдруг, к моему величайшему удивлению до меня донёсся очень знакомый голос, окликавший меня по имени. Обернувшись, вижу запылённого и измученного фотографа-оператора, с неразлучной сумкой на плече. Мне не терпелось узнать у него — какие ж ветра разлуки раскидали нас в стороны? Так и оказалось, что переполненный автобус, на котором ехал следом Владимир, свернул на другую колею. Когда Владимир понял, в чём дело, он, не долго думая, спрыгнул с автобуса, при этом подвернул себе ногу, но, как мог, поспешил в моём направлении. Шёл, шёл, но всё безрезультатно. Так он остался один в пустыне, среди чуждой ему обстановки. Но, по воле счастливого случая, на его пути попался какой-то старик на ослике. Прямо, библейский случай. Ослик и стал очередным средством передвижения Владимира. Старик, добравшись до мелкого поселения, где я пил чай, посоветовал Владимиру идти до Донголы одному. Впрочем, удручённый положением дел, он не пал духом, а потихоньку поковылял, пока удача снова не улыбнулась ему: на этот раз в Донголу он покатил на автомобиле.

— Вот так цирк! Володя, а ты знаешь, как я рад тебя видеть! Я уж, грешным делом, подумал — как бы мне не пришлось оплакивать всех троих!

— Ну, знаешь, не время шутить, — оборвал меня он. А потом добавил глухим голосом:

— У меня плохое предчувствие, что с нашими парнями что-то случилось. А вдруг они перевернулись, а может быть, сломались или занялись поиском нас в том районе, где мы потерялись?!

Подобные мысли приходили и ко мне, но пользы от них маловато. Я хорошо знал своего брата:

— Не тот он человек, чтобы пропасть. Из любой ситуации он найдёт выход. Да и Володя Сайгаков — стойкий мужик. Вот ты ж добрался сюда, даже на осле проехался! Значит, ты сознательно стремился к этому месту нашего пересечения. Так и они.

Владимир уселся на одну из лавок и задремал в обнимку со своей съёмочной сумкой. Я расстелил туристический коврик возле мотоцикла и попытался уснуть.

Ранним утром нас разбудил голос муэдзина, доносившийся с ближайшей мечети. Но не эти звуки сейчас занимали наш слух: мы напряжённо прислушивались к любому приближающемуся транспорту. В каждом звуке мотора я хотел услышать звук родного «Урала». И это чудо свершилось! До слуха донеслось характерное тарахтение, такое желанное сейчас и вселяющее необъяснимую радость. Я вскочил и увидел приближающийся «Урал-Соло», а над ним — улыбающиеся, родные лица.

Спустя мгновение мы с радостью жали друг другу руки и наперебой рассказывали каждый свою историю. Вволю посмеявшись над нашими приключениями, мы поспешили к парому, по ходу попробовали на вкус местные арбузы, продававшиеся здесь же, рядом с переправой. Теперь уже было смешно, конечно, когда всё кончилось благополучно!

Тут же, с нами, переправлялись те самые велосипедисты-голландцы, их велосипеды стояли в кузове автомобиля, потому что ехать по пескам не представлялось возможным никак. Мы поприветствовали их, но пускаться в расспросы и разговоры не стали. Выглядели они уже не так бодро, как в Асуане, на пароходе «Синай». Вид сейчас у них был встревоженный и усталый, Сахара наложила на их лица свой отпечаток, капитально опылила их.

Девушка-голландка носила теперь какой-то местный платок, прикрывающий её волосы и наполовину лицо. Это вам не Голландия, а внутренний Судан, где действуют совсем другие законы, а люди живут, и должны жить по своим, исстари заведённым, правилам, потому и носить нужно те же вещи, которые носят местные жители, тут европейские «кепочки» никому не нужны как полностью бесполезные безделушки. Наше дело — адекватно вместить в себя опыт местных жителей и понять его.

На пароме фотограф Владимир Новиков взялся за фотосъёмки, настроение у него уже значительно улучшилось. Бессменный и непревзойденный механик Володя решил немного попозировать перед фотокамерой, и в своем рвении уселся верхом на осла, который переправлялся вместе с хозяином. Владелец осла — чистокровный араб, преклонного возраста и, вместе с тем, добродушного вида, всё время наблюдал за нами. Видимо, проявив интерес к кино и фотосъёмкам, этот человек изъявил желание и самому запечатлеться на «Урале-соло», рядом с нами. Оператор охотно выразил согласие, и владелец осла под общий дружный смех взгромоздился на сиденье «Урала». Он во время съёмок буквально не сводил глаз с объектива, а после съёмок всё поглядывал на фотоаппарат. По его вопросительному виду мы поняли, что он хотел бы тут же взглянуть на готовый фотоснимок. Оператор принялся что-то объяснять арабу, но тот ничего не понимая, лишь кротко махал головой. Может быть, он когда-то встречался с чудом моментальной фотопечати, но у нас «Поляроида» не было — понял ли пожилой араб, что фотоаппараты бывают разные, не знаю?

Наша мотопроцессия представляла на пароме необычное зрелище и вызывала интерес и участие у неискушённых благом прогресса людей пустыни, родившихся и живших там, где в подавляющем большинстве деревень нет электричества, или газа, нет ничего из современной цивилизации, но люди легко обходятся без всего этого.

Мы обменялись монетами, что вызвало восторг у этого араба. Глядя на этих людей, жизнь которых предельна чиста и проста, видишь в себе те следы-язвы, что оставляет на людях современная псевдо-культура и, так называемый, «прогресс», в котором растворилась понемногу наша русская национальная самобытность.

— Куда вы? — спрашивают нас попутчики.

— На Хартум! — люди понимающе кивают головами.

Так пустыня научила нас быть сплочённее. И теперь, всю дорогу, от Донголы до Хартума, мы двигались уже не теряя друг друга из вида, как это было и дальше — до самого финиша.

О Судане разное

Мы уже вполне освоились с жизнью в этой интересной и необычной стране, и начали приспосабливаться к её ритмам и особенностям. Дни проходили в медленном продвижении. А под вечер в ушах стоял гул, словно весь день стучишь отбойным молотком в шахте: таков двигатель «Урала».

Нил остался позади, от Эд-Деббы до Омдурмана — столичного пригорода, и самого Хартума, построена новая асфальтированная дорога сквозь голую пустыню, трасса значительно сокращает продвижение. Конечно же, это был уже однообразный путь, ничем не примечательный, в сравнении с тем полным приключений, что пройден нами вдоль Нила.

А если бы мы продолжали следовать по-прежнему вдоль Нила, а не свернули бы на современную трассу, то могли увидеть в районе города Кутейбы, а также близ селения Атбары, большие археологические раскопки. Там найдены древние пирамиды затерянные в песках, малопосещаемые и малоисследованные, не то что знаменитые египетские, а может — и более интересные.

Ближе к слиянию двух рек, Белого и Голубого Нила, заметно меняется природная зона, она постепенно из пустынной переходит в степную. На смену пескам приходят красновато-бурые почвы опустыненных саванн. Здесь уже, хоть и крайне редко, но выпадают осадки.

Дальше, от Хартрума до Гедарефа, в селениях начинают появляться фруктовые деревья. Да и перечень сельскохозяйственных продуктов становится разнообразнее, нежели тот вечный фасолевый фуль, что мы ели до сих пор. Мы были несказанно рады этому обстоятельству, будучи истощёнными однообразным рационом в пустыне. Удивительно, как можно изо дня в день питаться одним и тем же продуктом — этой варёной фасолью. Где находят люди нужные организму витамины, белки, калории? Тем не менее, фасоль — каждодневная реальность для нубийца и северо-суданского араба.

Вспоминается момент, вызывающий у меня больше смех, чем грусть. На одной из остановок мы едим поданный хозяином фуль из одной чашки, причём без каких-либо столовых приборов, которые там считают совершенно излишними и никчёмными железками. Фуль берётся тонкой лепешкой, вместо ложки. По вкусу он почему-то немного отдаёт машинным маслом, и Владимир Новиков воротит от него нос. Кстати, только он ни разу не попробовал это редчайшее кушанье, я даже не помню, чем он вообще питался тогда? При тамошнем ограниченном выборе в пище он всегда оставался голодным, сильно сдавая в весе. В дополнение к этой суховатой трапезе до нас обычно доносилась заунывная однотонная песня, как и сама пустыня, наверное, столь сильно влиявшая на автора и исполнителя. Только такими были по характеру услышанные нами в Судане музыкальные произведения. Но музыканты, конечно, остались в блаженном неведении о столь строгой критике их работ у взыскательных проезжих русских мотоциклистов.

В восточном Судане стали чаще встречаться представители негроидной расы. А на юге Судана они и вовсе превосходят своей численностью арабов. Стоило нам только сделать остановку в черте города или какой-либо деревне, как нас, и наши мотоциклы, облепляли сотни чёрных, как смоль, мальчишек, безгранично радующихся появлению таких редкостных объектов на их территории.

Первоначально в планах стояло пересечь весь Судан с севера на юг, а далее через Уганду, попасть в Кению, минуя при этом Эфиопию. Но военные события, разыгравшиеся на юге Судана, вносили свои коррективы в наш проект.

Война с Суданом преследовала какие-то тайные цели. Угандийские боевики вторгались на территорию Судана сея смуту и разрушение. Так жалко! Экваториальная южная часть Судана считается одним из уникальных районов в мире, где до сих пор ещё сохранился первобытный уклад жизни. Есть такие потаённые утолки на планете, о которых известно немного. Посетить эти места было бы знаменательно. Владимир мечтал сделать там свои киносъёмки. А сейчас мы направлялись к восточной границе Судана, к Галлабаду, по очень узкой, но довольно хорошо асфальтированной дороге.

По сторонам мелькали дома, туземные хижины с соломенными конусообразными крышами с макушками наверху. Арабские глиняные мазанки остались позади. По дороге тянутся колонны нагруженных грузовиков, очень затрудняющих нам движение. Узость дороги и внезапно возникающие ямы, по полтора метра шириной, создавали немало рискованных ситуаций.

В «Урале-спортсмене», с коляской, я так до конца и не был уверен, весь его корпус постоянно тянуло влево, приходилось крепко держать руль. В любой момент можно было оказаться в кювете, и я всё удивлялся, как мне удавалось держаться на узкоколейке. Хорошо, что наш уравновешенный оператор не знал и не чувствовал моё внутреннее нервное напряжение и всю техническую деликатность ситуации.

Чем дальше мы продвигались в юго-восточном направлении, тем более менялся характер местности: стали появляться небольшие сухие деревья, изменился рельеф, вскоре стали появляться горы. Но в целом пейзаж представлял по-прежнему унылую и непривлекательную картину. Ни одно животное не попалось на глаза, а ведь ещё 150 лет назад, по этим степям бродили, и их видели тогдашние путешественники, многотысячные стада разгуливающих жирафов, носорогов, антилоп. Нередко жители приручали у себя дома жирафов, которые жили за изгородью их владений. Очень любопытно было бы увидеть такое наяву. Об этом рассказывали отчёты прежних времён, но мы жили в своём — 21 веке.

На дневном привале продолжаем знакомиться с трудным арабским языком. Ведь знание самых необходимых общеупотребительных слов позволяет хоть как-то объясниться и понять суданцев.

Начинаем практиковаться, но похвастаться нечем: уж очень далёк нашему слуху арабский язык и сказывается, на самом деле, отсутствие стимула для овладения им. Зато вспоминаются яркие и смешные моменты использования этих общеупотребительных здесь слов и словосочетаний. Например, если здесь хотят обратиться или окликнуть кого-то, то часто используют загадочное: «Кыс! Кыс! Кыс!». Это, как сказочное «сим-сим!» представьте себе, в общественном транспорте, чтобы водитель остановил битком набитый людьми автобус, кто-нибудь их салона начинает «Кыс-кыскать!» И автобус, как по волшебству, останавливается!

Если кто-то из пассажиров не успел запрыгнуть вовремя в автобус, он бежит за ним и произносит нормальным голосом всё то же «Кыс! Кыс!» На мой взгляд, тут бы нужно крикнуть, как следует, чтобы все услышали, но нет, это не по-судански. А вот «Кыс! Кыс!», и автобус подбирает отставшего.

— Мойя! Мойя! — шумят пассажиры, значит, хотят пить.

— Ля! Ля! — призыв продолжать поездку.

Вообще, удивительный и интересный народ — суданцы. Как-то по дороге вам навстречу попался отряд суданских, экипированных, вооружённых до зубов, солдат. Не было никакого намёка на привычный нам армейский порядок и выправку, это по-африкански. Нестройно и не в ряд, размахивая автоматами Калашникова и фуражками, поравнявшись с нами, они салютовали криками и выстрелами вверх. За современным солдатским камуфляжем скрываются всё те же повадки древних племён.

Когда мы добрались до суданско-эфиопской границы, то обнаружились наши просроченные уже визы. Разочарование. Нам пришлось оставить мотоциклы на суданской таможне и отправиться обратно в Хартум, делать новые визы. И эта дорога также осталась навсегда в памяти! До Гедарефа нас везли на очень ветхой и разбитой «Тойоте» с открытым кузовом, наполненном людьми, среди которых теснились и мы.

Те 250 км от Галлабада до Гедарефа мы ехали почти весь световой день по наезженной гравийке. Стёртые до безобразия покрышки на машине «стреляли» и лопались в строгой поочерёдной последовательности: сначала — передняя левая, потом — передняя правая. При этом автомобиль терял управление и с треском, грохотом, ударялся днищем о поверхность дороги. Мы крепко цеплялись за борт, чтобы не вылететь наружу. Не успевали сделать шиномонтаж, как снова повторялась та же история. Оператор Владимир не мог понять такой принцип вождения автотранспорта и доставки пассажиров.

— Что он — больной что ли?! Или у него не все дома? — посылал Владимир в адрес водителя свои умозаключения. Он считал, наверное, и то и другое. Интересно, что бы сказал о Володе этот водитель, если они поменялись ролями? Но не следует судить об Африке исходя из наших, европеизированных, понятий и стандартов — африканцы живут совсем по-другому.

Дальше мы ехали на автобусе. На одной, очередной, остановке, где пассажиры пили мойю, то есть, воду, между двумя пассажирами возник конфликт. Дело дошло до поножовщины, в драку ввязались другие. И вот под аккомпанемент то утихающего, то усиливающегося женского завывания, зазвенела сталь. Всё же состязавшихся разняли и немного успокоили.

Старцы, умудрённые жизненным опытом, следовавшие этим же рейсом, решили дело предоставить на рассмотрение суду. До жертв и серьёзных ранений не дошло, враждующие стороны отделались лёгкими царапинами и возбуждением нервной системы. Со стороны это больше напоминало традиционные танцы с холодным оружием, а в столкнувшихся драчунах было больше бравады и спеси, чем реальной дикой ярости. Но щекотливое дело решили не оставлять, и поэтому, как я уже упоминал, решили разобраться — кто виновник и зачинщик! Для этого автобус отклонился от заданного маршрута в сторону ближайшего полицейского участка. В целом на разбирательство уважаемого судьи было потрачено два с лишним часа.

Если бы такой инцидент произошёл бы у нас на Родине, то вероятнее всего, водитель высадил бы возмутителей спокойствия из автобуса, предоставив им двигаться на все четыре стороны и там выяснять отношения. Но суданцы совсем не привыкли спешить и вовсе не собирались так делать. Всё закончилось тем, что виновные и невиновные помирились, спокойно расселись по своим местам, чтобы достойно продолжить поездку в том же автобусе. Нам этого уже не понять!

Возвращаясь из Хартума с полученными визами обратно в Гедареф, мы прибыли поздно вечером и опоздали на рейсовый автобус, идущий в Галлабад. Пока мы в недоумении стояли, раздумывая что делать, к нам подбежал очень шустрый малый, и вызвался помочь нам с доставкой. Он усадил нас в легковую машину с кузовом типа «лендровера». При этом с важным и уверенным видом попросил подождать 15 минут, пока он не наберёт недостающих пассажиров.

— А вы пока заплатите предварительно за проезд, а то мне нужно заправиться бензином!

Но с самого начала обстановка нам показалась подозрительной. Не внушающий доверия автомобиль: весь поцарапанный, лобовое стекло всё, как в паутине, от камней, которое неустанно натирали какие-то посмеивающиеся себе в нос мальчишки, плюс ко всему — совершенно лысые шины. В общем, это ночное такси выглядело похлеще той галлобадской «тойоты». Всё это настораживало. К тому же этот парень всё время подходил с блокнотом в руках, записывал имена несуществующих пассажиров и просил оплаты. Прошло 20 минут, но ожидаемые попутчики всё не подходили, а окружающие люди как-то иронически смотрели на нас и на автомобиль. Очевидно, обычный способ мошенничества местного объёма и характера. У нас появилось желание покинуть этот малообещающий экземпляр автотранспорта, ставший, по-моему, здесь на вечную стоянку, как кандидат на свалку.

Чуть позже мы нашли более респектабельный автомобиль — военный грузовик «лори», следующий к эфиопской границе. В кузове грузовика расположилась разнообразная и колоритная публика. Мужчины, женщины с малыми детьми и даже домашние животные. Для них мы стали объектами внимательного изучения. К нам подвинулся один араб странного, безумного вида. Надо отметить, что за всё время пребывания в Судане, я впервые увидел человека в невменяемом состоянии. Его рот был набит какой-то травой-смесью, зелёной кашей, чем-то напоминающей азиатский «насвай». Глаза его закатывались, он что-то непрестанно цедил сквозь зубы. Из его болтовни я понял, что он не очень дружелюбно настроен к нам. Он говорил на английском, и я смог понять некоторые отдельные фразы.

— Вам нет дороги на Галлабад! Судан только для арабов!

Мы почли за лучшее отвернуться от него и не обращать внимания. Вскоре этот, напичканный зельем человек, немного успокоившись, вернулся на своё место и зафиксировался в углу.

Грузовик не ехал, а буквально летел по неровной грунтовке, а все, находившиеся в кузове, подлетали ввысь на полметра. Так мы учились передвигаться по Судану в кузове грузовика.

Понемногу люди освобождали машину, выходя, каждый в своей деревне. Почти все, кто выходил, прощались с нами и желали счастливого пути. В 20 км от границы, грузовик остановили солдаты, запретив вообще всякое передвижение в тёмное время суток. Оказалось, что прошлой ночью из Эфиопии совершили нападение на ближайшую суданскую деревню несколько бандитов и взяли в плен трёх человек. В общем, разыгрывался какой-то очередной конфликт.

Мы переночевали в степи. Сплетённые кровати, которые суданцы дают путникам, надолго останутся в моей памяти. Кровать состоит из деревянной прямоугольной рамы на ножках, на раме растянуты ремни, верёвки, придающие лежанке какую-то форму. По-судански, это простое изобретение, называется «анкареб». Вся беда в том, что, выдавая кровати, суданцы не учитывают роста путешественника. Только тогда, когда я расположился ко сну, ощутил — насколько узкая, просто, маленькая кровать досталась мне. Похоже, она принадлежала человеку очень низкому или даже ребенку. Но деваться некуда — не отнесёшь же её менять. Ноги мои умещались до коленей и пришлось скручиваться в калач. Твёрдые узлы лежанки впивались в бока и отгоняли сон. Так я долго ворочался с боку на бок, ища более-менее оптимальное положение, пока не понял, что поверхность земли — более удобное ложе.

По Судану мы пропутешествовали ровно 12 дней, и эта страна успела наложить на нас свой заметный отпечаток неповторимого аромата и экзотического налёта. Подошло время прощаться с этой солнечной, гостеприимной и таинственной страной. Страной, где как будто бы застывают изменчивые, бешеные ритмы нового времени.

По Эфиопии

Наблюдали ли вы когда-нибудь полёт орла на высоте 3000 метров, стоя на краю пропасти? Если да, то вам повезло. Зрелище трудно передать словами. В таком парении есть величие, грация и торжественность.

Прежде чем подняться на высокогорное плато, возникающее как остров на пути у тех, кто пересекает Африку с севера и с запада на юг, предстоит много захватывающих дух моментов. Подножие вершин эфиопского нагорья изрезано серпантинной дорогой выбитой в горном массиве, наверное, ещё сотни лет назад. Серпантины не имеют сдерживающих ограждений, а тем более, не имеют асфальтированного покрытия. Что испытывали наши «Уралы» взбираясь на вершину, можно было только догадываться по надрывному рёву двигателей. А что испытывали мы, когда колесо мотоцикла касается края бездны, предоставляю догадываться читателю. Но, нет — не угадаете, совсем не то, что вы могли подумать, а именно — крайнее удивление, что всё это вообще реально. Острые булыжники устилали узкую полоску проезжей части, они были густо припорошены красноватой пылью. Любое движение поднимает вверх облака этой пыли, мешая видимости. Но в Африку едут не в поисках хороших дорог. И что можно ожидать от африканских дорог?

Долгий подъём закончен, и вот перед нами открывается следующая горная страна с такой же суровой красотой. Мы стоим на отвесной круче, и сразу же ощущается климатический контраст в сравнении с той природной зоной, что осталась внизу. Явно чувствуется прохлада гор, здесь не жарко, а скорее холодно. В Эфиопии, благодаря влажным ветрам, дующим с Индийского океана, климат более влажный.

Как много мы слышали про Эфиопию, читали о её особенной природе, историческом прошлом, и о народах населяющих эту изолированную и отсталую, в экономическом отношении, страну.

Совсем недавно отгремела война в Эфиопии, которая велась с Эритреей. Её отголоски можно увидеть в сегодняшнем характере и нищем состоянии населения страны. Эритрея отделилась, наконец-то, стала самостоятельной — ну и что?!

Распущенные по домам солдаты ходят по дорогам и деревням с автоматами и ружьями наперевес, выглядят настороженными и измученными режимом.

В первом же городке нас сразу встречает бегущая и дико орущая толпа детей — оборванцев, с палками в руках, неистово крича нам свои приветствия. Вся проезжая часть заполнена праздношатающимися людьми. Дорога служит эфиопам центральным местом встреч во время свободного времяпровождения. Как в дальнейшем я понял, этого свободного времени у основной людской массы предостаточно.

Днём и ночью на дороге всегда «час пик»! Здесь не только ротозеи, но и торговцы разным хламом, погонщики коров, наездники на ослах, спящие со-мотоциклов. И через всю эту массу, на городских и деревенских дорогах, нужно пробивать себе свободу для передвижения.

Население нищее, убогое, голодное, искалеченное, подверженное всевозможным болезням. Очень распространены тут малярия, проказа, дистрофия, анемия. К нам часто подходили или подползали прокажённые, находящиеся на разных стадиях болезни, чтобы попросить съестное или деньги. У некоторых были обезображены лица и конечности рук и ног, встречались такие, у которых ноги отсутствовали вовсе.

Часто по дороге можно было столкнуться с процессией, которая несла носилки с покойниками или с больными, отделить одних от других точно не могу.

Вся детвора, включая даже тех, кто только научился передвигаться на ногах, завидев нас, сбегались со всех сторон. При этом попрошайничали, протягивали руки, истошно выкрикивая: «Ю! Ю! Ю!»

У многих суеверных африканцев злой дух именуется «Ю», уж не знаю, что подразумевали дети, возможно, это английское слово «Ты». В любом белом путешественнике они видели раздавателя денег или каких-то благ. В своих просьбах они были чрезмерно настойчивы, а их любопытству не было предела. Сначала меня просто шокировало такое дикое и дурное обращение подрастающего населения с чужими людьми. По мере продвижения по стране положение вещей не менялось, и я вскоре научился не обращать внимания на надоедливых крикунов, и не замечать нарушителей отдыха в свободные от езды минуты.

Эфиопские пешеходы считают мототранспорт на своих дорогах весьма незначительным явлением, по сравнению с людьми-пешеходами, и не торопятся уступать, нарушающим их неторопливое шествие, мотоциклам. Они смотрят на аппараты просто с негодованием.

Из темноты, под крики толпы, может вылететь камень, направленный меткой рукой. Для защиты от этого непременно нужна кожаная куртка и шлем на голове, без защиты нельзя. Но всё же интенсивная подача сигнала оказывает своё действие на тутошних пешеходов, и они неохотно, но расступаются перед ревущими «Уралами». Взрослые эфиопы, в основном, более сдержаны и приветливы. И, как мне показалось по мере знакомства с нравами жителей Эфиопии, они с уважением и нормальным интересом смотрят на путешественников передвигающихся по их стране.

Эфиопия настолько густо населена, что, даже остановившись на ночлег в тихом и безлюдном, как нам казалось, месте, к утру обнаруживаем группу людей — земледельцев и пастухов, и просто праздный люд, молча стоящий и изучающий наш импровизированный лагерь. При этом, мы, по своему обыкновению, собираем палатку, кипятим чай, Володя возится с техникой. Иногда мы даже забывали, что за нашими действиями идёт внимательное наблюдение. Что очень удивительно — здесь никто никуда не торопится, люди могут стоять часами и созерцать странных пришельцев, нашу походную жизнь на колёсах.

Когда же мы заводили моторы, чтобы тронуться в путь, это служило сигналом для бедняг, чтобы кинуться собирать весь оставленный нами мусор — пустые пластмассовые бутылки, пакеты, консервные банки.

Мы продолжали мотопробег по страшному бездорожью Эфиопии, оставляя посёлок за посёлком позади, но так и не замечая желаемого улучшения дорог и, соответственно, качества жизни людей. Стоило сделать следующую остановку, как дети бесцеремонно начинали кружить возле мотоциклов, с превеликим удовольствием разглядывая и ощупывая технику. Часто дерзкое детское любопытство переходило границы общепринятого такта и порядка. В таких случаях мы напускали на себя строгий вид и отгоняли чрезмерно назойливых юных эфиопов.

Иногда на помощь нам устремлялись наиболее здравомыслящие взрослые, и начинали со свистом прогонять палками изумлённую ребячью толпу. Солдаты, если таковые оказывались в непосредственной близости от места столкновения, почитали за долг принять участие в таком неожиданном событии. Появление блюстителей порядка моментально разгоняло юных разгильдяев и бездельников. Здесь чувствовался армейский авторитет. Наверное, так же было и в нашей стране после Великой Отечественной войны!

Поиск воды и пропитания в деревушках, среди гогочущей и очумелой толпы, напоминал мне ажиотаж на полинезийских островах в ту пору, когда туда заходили первые европейские корабли Кука, Лаперуза и других мореплавателей.

Тогда морякам стоило больших усилий и терпения, чтобы пополнить корабельные запасы. Аборигенам всё было в диковинку, все предметы ощупываются, толпа напирает со всех сторон, — так и здесь в Эфиопии, я ощутил это в полной мере.

«Тяжеловоз-Урал» с коляской, управляемый мною, имел свойство останавливаться в самый неподходящий момент. Причины — это большой расход топлива, или частенько ослабевали веревки, удерживающие рюкзаки и 20-литровую канистру на багажнике. Более лёгкий «соло», по-своему обыкновению убегающий вперёд, обнаружив наше исчезновение, возвращался с неизменным вопросом: «Что случилось?» В ответ получал: «От ухабов и кочек канистра вылетела! Я её бегал искать в траве. Главное — мотор на месте, можно ехать!»

Или как-то, закончился у нас в баке бензин. Останавливаемся. Пока я заливал из канистры бензин в бак, Владимир-оператор вылез из коляски, чтобы размять ноги. Кругом тишина, ну, думаю, как-то непривычно такое в Эфиопии. Зато можно чуток постоять, отдохнуть, послушать сверчков в ночи. Да не тут-то было — откуда-то донеслось до нашего слуха знакомое: «Ю! Ю! Ю!» и появляются тощие ребятишки. Владимир смотрит на них в упор и вопрошает: «Ну что, больше нечего сказать?» А они в ответ: «Ю! Ю! Ю!» Володя тогда разочарованно: «Это всё, что вы можете? Ю-юкаете, нарушаете ночное спокойствие?» А они тогда: «Give me a money!» (Дай мне деньги), как будто русский язык поняли. Смех. Я завожу мотоцикл, впереди уже показались возвращающиеся Сергей и Владимир.

Амхарцы, кушиты — это два основных народа, с которыми мы сталкивались на нашем маршруте в Эфиопии. Быт амхарцев очень прост. Живут они в основном в традиционных круглых хижинах из веток и травы, а также, в одноэтажных домиках из глины. Одеждой им служат плащ — «шамма» разных цветов, но чаще увидишь одеяния европейских стандартов — видно, из бесплатной «гуманитарной» помощи.

Из скудного питания амхарцы употребляют пресные лепёшки — «ынжера», из пшеницы, мясные соусы, пряности и всё, что случайно попадёт в затерянное и забытое селение из экспортируемых продуктов или из той же «гуманитарной» помощи: рис, кофе, алкогольные напитки.

Из сельского хозяйства нами замечены достаточно развитые животноводство и земледелие. Но поля для посева зерновых пашут древним способом — сохой, при помощи быков или лошадей. Смотришь на крестьянина с кнутом в руках, которым он «подогревает» непокорных и усталых животных, и забываешь о бешеном, стремительным прогрессе, который где-то рядом, на этой планете.

Среди эфиопов много талантливых художников. Они работают, в прямом смысле слова, для народа: покрывают живописью стены домов, заборы, тенты и корпуса автомобилей. Пейзажи родной страны, африканские животные, причудливые деревья мастерски изображены даже на заборах. Как художника меня не могло не занимать и радовать такое творческое усердие. Во всех этих картинах, посвященных флоре и фауне, присутствовала какая-то непостижимая, непосредственная мягкость линий и цвета, несложная, и в то же время, самобытная и необычная манера изображения.

Впечатлила художественная работа — водопад, Голубой Нил исчезающий в глубоком ущелье. Эфиопы передают всё то, что увидят, и то, что занимает их воображение.

Когда мы сами потом спускались в каньон Голубого Нила и затем медленно поднимались по отвесным кручам оттуда, на меня произвело сильнейшее впечатление само это природное явление, но рисунок художника, изобразивший его — принёс совсем другие чувства. Если представители народов Эфиопии изображают на заборах красивые ландшафты своей Родины, а не всякую вульгарщину, как это можно часто увидеть на заборах нашей родной страны, на европейских, американских, латинских, то эфиопы, оказывается, живой и духовно вовсе не мёртвый, не обезличенный народ. Ведь, через свои картины художник выражает глубину не только своего внутреннего душевного состояния, своё воззрение на мир, но и отражает состояние своей страны, Родины, её возможности развития. И если художники работают так плодотворно, то значит — не всё ещё потеряно!

Но главное — в каких условиях работают, в какой стране, где ничего, кажется, для искусства, но оказывается, что нет больше ничего, кроме искусства.

А с другой стороны, само по себе удовольствие и пресыщение им пагубны для художника. Очень распространённые и развитые в Европе направления в искусстве — всякие там разные стадии авангардизма, сюрреализма, модернизма, концептуализма, и прочего «изма» — это искусственно измышленные и уродливые каракули, и искажённые, до издевательства, цвета и линии, все эти «квадраты» и круги, инсталляции и аморфии — это плод тяжко больного европейского воображения. Когда в голове не все «винтики на месте», человек перестаёт радоваться и восхищаться естественной природой, он начинает пачкать полотна, расставлять в ландшафтах техно-безумства, какие уж тут могут быть ещё красивыми стены, по сравнению той же Эфиопией!?

То настоящее экономическое состояние Эфиопии, все её нынешнее убожество, в сравнении со странами «просвещённого» запада, свидетелями состояния которого мы являемся, на мой взгляд, всего лишь временный кризис и проходящая апатия. Имея столько старательных живописцев, древняя Эфиопия отнюдь не обречена на прозябание.

В городке Назрет дорога оказалась относительно неплохого качества, идущая от Аддис-Абебы она вдруг делает резкий поворот в сторону знаменитой Рифтовой долины. А в долине этой наш путь лежал мимо замечательных озёр.

Великие рифты прорезали всю восточную Африку. Увидеть рифтовую долину — это знаменательное, особое событие в моей жизни. Восемь лет я мечтал воочию ознакомиться с этим тектоническим чудом, редким явлением, и вот она — сейчас я еду и вижу часть великой долины. Вот он — райский уголок планеты с обликом цветущей саванны: причудливые акации, термитники, словно красные шпили, выглядывающие из густого покрова высоких травянистых растений. Спокойно смотреть на это чудо природы вряд ли возможно, как не испытать здесь восторг и особый душевный подъём. Даже не верится, что это реальность и эти необычайно яркие зелёные краски у меня перед глазами. Мне кажется, созерцание долины и окружающих её гор, уходящих в дымку горизонта, не оставит равнодушным ни одного человека, способного видеть разницу между красотой и хаосом. Именно такое великолепие и сказочное волшебство природы побуждали и продолжают побуждать многих путешественников преодолевать трудности долгого, тяжёлого пути. Преодолеть, чтобы увидеть то, что спрятано за морями и пустынями, восхищаться, запечатлевать и передавать другим, не блаженство ли это истинное!?

В наше время сделано множество фильмов, фотоснимков и книг о природе Африки. Но насколько важно увидеть воочию эти чудеса природы без посредников, достигнуть путём собственных усилий затаённых уголков планеты, — мне это становится ясно сейчас. Смотришь и боишься моргнуть, кажется — закроешь глаза на миг — и вся эта прелесть исчезнет! Для полноты картины не хватает ещё пасущихся стад газелей, антилоп, зебр и слонов. Создаётся такое впечатление, что живая картина замерла на какой-то миг, а давно отмигрировавшие на юг животные, это выпавшие составные элементы гигантского полотна. Не мудрено увидеть за творением этого совершенного ландшафта великого художника мира — Бога Творца. По прихоти ведущей нас дороги мы предоставляем долине оставаться на своём исконном месте, а нам следует сделать поворот в сторону Кенийской границы, на селение Мояле. А Рифтовой долины мы ещё коснёмся несколько позже, на что я надеюсь, — когда будем пересекать край Великих озёр — Танганьика и Ньяса, протянувшихся в длину с севера на юг.

Край низких облаков

Что можно увидеть, когда пересечёшь эфиопо-кенийскую границу по единственной, для этого, дороге. Саванну? Горы? Нет! Пустыню Чалби! Все пустыни имеют свой характерный облик, и у Чалби он тоже своеобразный. Низенькие и тонкие акации, редко растущие среди крупного буро-тёмного шлака… Похоже, в этом районе Кении начался сезон дождей, и они теперь поливают мёртвую землю, как будто бы давая шанс выжить всему растущему на красном песке и камнях. В общем, весь растительный пояс, протянувшийся от побережья Индийского океана до озера Виктория, имеет характерный облик колючих кустарников акации, называемой, по-здешнему, «ньика».

Вот мы и в экваториальной Африке, я вижу эти колючки и чувствую их колкое, болезненное прикосновение. Сплошные колючие заросли, сотни километров. Стоит только отойти с дороги и их цепкие шипы вопьются в тело и разорвут в клочья одежду.

У читателя может возникнуть вполне уместный вопрос: «А где же буйные непроходимые леса?» Мы прошли уже почти половину пути сквозь Африку, находимся где-то возле экватора, а речь идёт всё о пустынях, да о пустынях, о засухе и бездорожьи?! А всё потому, что наш маршрут мы проложили вдали от джунглей, от пульсирующего, зелёного сердца Африки. Вечнозелёные экваториальные леса протянулись от великих озер в Рифтовой долине до западного побережья Африки и прерываются примерно в Сьерра-Леоне. Пространство этих лесов занимает тысячи километров. Где-то здесь проходили следы экспедиций Бёртона и Спика.

Англичане шли в глубины континента от побережья Индийского океана пешком. Использовать для облегчения в пути быков или лошадей не представлялось возможным из-за мухи-цеце, бича всей центральной и южной Африки. Неумолимое время давно стёрло следы их экспедиций, оставив открытия минувших лет истории. Но человек, обладающий богатым воображением, может легко себе представить картину ушедших в вечность событий. Природа осталась в этом месте неизменной. Вот только способы достижения цели, на Долгом пути, стали другими. Мы едем на огнедышащих, шумящих мотоциклах, а первые европейские путешественники шли пешком, тратя годы жизни, чтобы исследовать неведомые земли, разгадать их тайны.

От сильного солнца наши лица выглядели обгоревшими, носы шелушились и облезали, руки стали отливать коричневым цветом. Это обстоятельство Давало повод посмеяться друг над другом. Особенно страдало от прямых лучей экваториального солнца лицо фотографа Владимира Новикова, который не защищал голову платком, как то делали остальные. Его нос и щёки кровоточили. Он даже на ходу снимал шлем — свою единственную защиту от солнца, для обдува ветром. Эффект временный, а страдания остаются надолго.

Как-то поглядел я на себя в зеркало, и был несказанно удивлён: «Уже более месяца моё лицо не видело бритвы, а тело не знало полотенца — в походе это ненужная роскошь, занимающая лишнее место. Растрёпанные волосы, большая борода с запутавшейся в ней мошкарой, красные от бесконечной пыли на дороге и беспокойных ночей, глаза.» Конечно же, ночи больше подходят для сна, а не для езды. Ночная дорога вдвойне опасна и требует удвоенного внимания. Но ехать приходится при любой возможности — пусть и ночью, лишь бы ехать. Так усталость берёт своё и медленно подтачивает силы. Мы ведь не перелётные птицы, которые летят из Европы через Сахару в центральную Африку, всего с двумя посадками, а некоторые виды, говорят, и безостановочно.

Нет, нам уже давно необходима пауза в пути: стирка, чистка, полноценный сон, питание, чтобы прийти в себя. Иначе мы будем больше походить на потерявшихся в лесных дебрях солдат средневековья, чем на жизнерадостных, подтянутых российских путешественников. Сейчас земля нам служит постелью, тент палатки — кровлей, котелок — кухней, а мотоциклы — нашим домом на колёсах.

Не проехали мы и 50 километров от пограничного городка Мояле, как нам встретились мотоциклисты на лёгких мотоциклах марки «Honda-Enduro». Поравнявшись с нами, мы остановились, сняли шлемы и представились. Немцы — Улрих и Йорг, путешествующие в свободное от работы время. Внешне спокойные, уравновешенные, весёлые парни. Нам было приятно увидеть близких по духу белых людей. Один из них, в далёком 1992 году, исколесил множество дорог России и Кавказа, и немного говорил по-русски. Но при общении он мешает русский с английским! Так слова «хорошо», «возможно», он вставлял почти в каждом предложении. Так что мы вполне душевно побеседовали.

Главные наши расспросы касались таких немаловажных вопросов, как о предстоящем отрезке пути по Кении и о бензине. В ходе беседы узнаём, что городок, в котором можно найти бензин, будет через 250 км, не меньше, а так как у нас уже чувствовалась нехватка топлива, это обстоятельство внушало нам тревожные мысли. Ну да ладно, где наша не пропадала!

Посмотрели они на наши тяжёлые «Уралы», это, ведь, не мотоциклы нашего времени, это — танки. Танк, где не объедет кучу камня или грязи, то обязательно сгребёт её и уравняет под собой.

— Фантастика! Фантастика! — повторяли несколько раз Улрих и Йорг, и удивлялись русскому энтузиазму. Ведь их деды на таких же мотоциклах в Отечественную войну утопали в непролазной грязи дорог России. А мы — молодое поколение, по-прежнему на таких же «Уралах», которые немногим отличаются от немецкмх BMW сороковых годов. Тяжёлые, с низкой посадкой, к тому же обладающие ненасытным аппетитом, пропускающие через двигатель по 10 литров бензина на 100 км, «Уралы» считаются неподходящей мототехникой для дальних дорог. Где развитие? Наверное, всем русским энтузиастам-конструкторам отбили стремление к совершенству в области мототехники, а впрочем и в любой другой отрасли?!!! Наверное, так оно было и есть! Что мы пытаемся доказать? Что наша техника лучше японской и европейской? Да, нерусским умом нас не понять!

Дружески попрощавшись с немцами, мы завели наши грохочущие, как тракторы, «Уралы» и не спеша, как будто вразвалочку, двинулись в южном направлении. Немцы сфотографировали нас на память. Завели, в свою очередь, лёгкие, всепроходимые мотоциклы и «поскакали» в противоположную сторону — в Эфиопию.

Я оглядываю наши аппараты и удивляюсь — как только ещё оставались целыми колёса от африканской нагрузки! Тем более, что это была не импортная, а наша, своя, резина!? Ехать по острым булыжникам, это — для покрышек — хождение по мукам. Дождёмся ли мы когда в Африке хороших дорог?

Вот мы и в центре пустыни Чалби. На всём необозримом пространстве малопривлекательная панорама: засохшая редкая трава, колючие кусты, чёрные камни, словно осколки гигантского расколовшегося при падении метеорита.

Печаль и уныние стелятся по пыльным и горячим камням, окутывая душу меланхолией. Возникло вдруг такое ощущение и фантастическое предположение, что Чалби — это пристанище неспокойных злобных духов. Лишь лёгкий ветерок вдыхает оживление в это однообразное, серо-зелёное пространство, чуть-чуть нарушая утомляющее безмолвие.

Мы с Владимиром Новиковым сидим теперь в этой среде, возле «Урала», с исчерпанными топливными ресурсами и ожидаем появления хоть какой-нибудь машины. Сергей с Володей Сайгаковым, и с крохами топлива в бензобаке, уехали на своем «Соло» в ближайший городок Марсабит, надеясь найти там бесценную жидкость.

Вода в канистрах, которую мы взяли в Мояле, имеет отталкивающий запах, но так как другой нет, приходится пить эту тёмную бурду. Вглядываемся в пространство, надеясь, что по петляющей среди кустов и камней дороге появятся наши ребята, везущие необходимый бензин. Но вдалеке, на пригорке, вдруг появляется силуэт туземца-охотника, который пытается разглядеть издали нас и понять, что мы за существа, явившиеся в его края, и насколько мы можем быть опасны. По мере его приближения можно разглядеть исконного жителя этих засушливых земель подробнее, его снаряжение, атрибуты и одежду. С плеча свисает карабин, а на поясе поблёскивает патронаж. Он подходит к нам осторожной, бесшумной, как у зверя, походкой. Ему необходима вода, так как он давно в пустыне и его запасы закончились. Мы наполняем пустую пластиковую бутылку имеющейся у нас водой, и протягиваем человеку пустыни. Он принимает драгоценный дар, но, несмотря на сильную жажду, не спешит пить её. Владимир достает камеру и собирается запечатлеть этого туземца, но тот настораживается и в знак протеста поднимает руку, а затем быстро удаляется. Володя вспоминает: «Вот точно также и некоторые племена, обитающие в бассейне Амазонки, были категорически против фото- и киносъёмок?» Разочарованию фотографа нет конца. Владимир всё вспоминает свою экспедицию по притокам Амазонки в Бразилии:

— Они считают, что фотоаппарат крадёт их души, перемещая их на фотоснимок!

Над этим стоит задуматься, ведь обвинять в невежестве и темноте людей, по-своему убеждённых в своей правоте, нельзя. Они, ведь, как дети природы, остановившиеся в своём развитии, и сохраняющие свой жизненный уклад и культуру в нашем «цивилизованном» мире. Там, где аборигены «сдают» свои позиции, начинается разрушение. Достаточно привести в пример лесные племена пигмеев, чтобы проследить воздействие на них извне. Ведь даже колдуны, использующие в настоящее время чёрную и белую магию, связываются с силами зла. Имея фотографию человека они могут как угодно воздействовать на него. Исход такого воздействия всегда плачевный. Люди, прибегающие к помощи целителей и так называемых экстрасенсов, даже не отдают себе отчёта — в какой адский клубок запутываются их души. Так что отношение аборигенов к такому чуду «прогрессирующего», остального, человечества не безосновательно.

За подобными разговорами мы коротали время ожидания. Я начинал мечтать о прохладе хвойного леса с шумящим прозрачным ручьём с холодной прозрачной водой. Даже бескрайние голые степи Западного Казахстана, в которых я вырос, имели для меня сейчас большую привлекательность чем таинственная пустыня Чалби. Однообразие степи не действовало на меня так угнетающе как однообразие буша.

После двухчасового отсутствия появились Сергей и Володя Сайгаков на своём «Соло». Только сейчас я заметил, что «Урал-соло» из синего давно превратился в красно-серый от грязи и пыли.

Их поиски увенчались успехом, 20-литровая канистра была наполнена бензином. В Марсабите имелась единственная АЗС. Там, на заправке, они познакомились с немцем Адриасом, который сейчас ожидал нас в городе. Пообещал пока запастись какими-нибудь продуктами и овощами.

Я был рад снова тронуться в путь. Мне порядком надоел внеплановый простой на солнцепёке в пустынном буше. К тому же через 30 километров начнётся национальный парк «Марсабит», и возможно, мы увидим представителей африканской фауны, живущих в дикой среде.

Наскоро заполнив пустой бак, мы поспешили по дороге, которая стала подниматься в горы. Дорога улучшилась, исчезли камни, сменившись на красный песок и мелкую гальку. Стали появляться более крупные акациевые деревья.

Справа от дороги предстало взору необыкновенное зрелище — очень глубокая котловина, диаметром около двух километров, напоминающая воронку от громадного снаряда. Это явление заставляет задуматься — как оно возникло?

Поднявшись на возвышенность, мы въехали в Марсабит — посёлок, состоящий из одноэтажных кирпичных и глиняных домов. Небо над нами было затянуто дождевой облачной массой, и судя по большим лужам на улицах Марсабита, дожди поливают эту землю давно. Верхушки покатых гор, простирающихся к югу, окутаны белыми, как вата, кучевыми облаками. Оставалось только удивляться, что в 30 км, в самой Чалби, нет ни единой тучки, и царит солнцепёк. Даже дождь не хочет лить над безжизненным местом, словно проклятым.

Встречать нас вышел европейской наружности, но сильно загоревший мужчина, лет 42, в неприметной одежде. На нём синяя спортивная кофта и лёгкие брюки были перепоясаны почему-то советским ремнем, а из-под шляпы цвета хаки на нас смотрели добрые серые глаза, озарённые светом долгой жизни на лоне дикой природы, среди животных и чужого народа. Многих смиряет и облагораживает чужбина, преобразуя характер человека. В Кении, в глухих районах, Андреас живёт и работает уже 8 лет. В Германии он не был уже лет пять. Здесь он женился на женщине из местного племени, имеет двух детей. Он был очень рад нашему появлению.

За разговорами мы выпили вместе чай в простеньком «общепите». Как ни странно, Андреас знал немного русский язык. Когда мы закончили лёгкую трапезу, он решил провести нас на экскурсию по марсабитскому базарчику. По бокам от размытой красной глиняной дороги стояли перекошенные торговые прилавки, на которых кучами лежала старая европейская одежда, взрослая и детская обувь, всякий хлам. К нашей радости, мы нашли на базаре картофель, лук, помидоры и даже бананы. Больше из продуктов ничего не было.

Торговля сменилась представлением: люди чёрным кольцом обступили нас и наперебой задавали вопросы. Очень импульсивно делились впечатлениями между собой, их удивлению не было предела. Особенно всех удивлял «Урал» с коляской. Многие из них впервые видели такие крупные мотоциклы. Включаю заднюю скорость, делаю крутой разворот, тем самым, произведя необыкновенное впечатление на детей, никогда не видавших такого технического чуда. Машина — это другое дело, к их манёврам они уже привычны, а вот к мотоциклу, который едет задом?! Андреас неплохо владел суахили, это язык, на котором разговаривает половина населения Кении, он переводил наши рассказы местным. Среди жителей всех возрастов Андреас пользовался здесь уважением.

Наш новый знакомый решил с нами доехать до ближайшей деревушки, которая находилась в 15 км от Марсабита. Так что на некоторое время состав команды пополнился ещё на одного человека.

От Марсабита дорога вела нас среди вплотную подступающих акаций. Твёрдый дорожный грунт часто переходил в зыбкую красную грязь, очень затруднявшую движение. Сергей на «Урале-соло» часто скользил и застревал в глубоких колеях. У нашего «вездехода», в данный момент, было более выгодное положение — устойчивое, благодаря коляске. Но с трудом проползли мы 15 км. Вскоре слева показалась группа домиков из веток крытых соломой, очень напоминавшими юрту, только меньше размером. Некоторые из хижин были покрыты шкурами животных. Так выглядели традиционные жилища массаев.

Это была деревушка, куда ехал Андреас. Здесь мы заполнили пустые канистры питьевой водой. Всегда весёлый и уравновешенный Андреас даёт нам последние советы и пожелания. Прогнозирует состояние дороги до посёлка Исиоло.

До Исиоло по всей Северной Кении только одна дорога, неизвестно — может быть есть какие-нибудь тропы, но годны ли они для передвижения на мотоциклах? Вряд ли. Из объяснений Андреаса понимаем, что попасть в Мозамбик из Танзании сложно, по той же причине отсутствия дорог между этими странами. Это обстоятельство прибавляет нам дополнительные думы. Правда, есть дорога из Танзании вдоль Индийского океана, но это только на карте.

Наше объективное знакомство с иллюзорностью трасс в Африке делало нас, в известной мере, скептиками. Быть может, в недалёком будущем, те глухие и непроходимые районы Африки прорежут отличные ровные автомагистрали. И тогда от Чада до Анголы, от Сенегала до Эфиопии, можно будет легко преодолевать большие расстояния, как скажем, в ухоженной Европе, испещрённой и увязанной сплошной сеткой трасс. Но ведь в африканских краснозёмных размытых колеях, соединяющих города и столицы, есть какая-то таинственная привлекательность и романтичность. Труднопроходимые дороги против поспешности, они побуждают к созерцанию окружающего нас мира природы, к нормальным, размеренным ритмам жизни.

Стал ли человек счастливее и сильнее от того, что за несколько дней может обернуться вокруг Земли? А что случилось с теми реликтовыми животными Европы, которые жили тут миллионы лет задолго до человека, и которым не осталось места и покоя от вездесущих асфальтированных автомагистралей и растущих городов? Не дороже ли они всех этих «благ цивилизации?»

Мы благодарим Андреаса за его помощь и участие в наших делах. По-братски прощаемся с ним, такие встречи в пути надолго остаются в памяти. Он ещё долго стоял на красной дороге и смотрел нам вслед, этот белый житель африканского буша.

В наступающих сумерках сверкали молнии, ослепляя, на короткий миг, глаза, искажая русло дороги. Величественно грохотал гром — предвестник ливня. Как будто бы нарочно дожди сильнее размывают дорогу, препятствуя нашему передвижению. Тучи полностью затянули небосвод, скрыв своей непроглядной тьмой небесные светила. Мы свернули с дороги в акациевые заросли и среди деревьев наскоро установили палатку. Прежде чем засесть в этот походный дом, накрыли мотоциклы брезентом. В походной жизни нужно быть всегда готовым остаться без ужина и чая. Мы жевали арахис под мерный ход разговора. Скоро по тенту стали ударять первые тяжёлые капли ливня. Тропический ливень, чаще всего, начинается внезапно, и льёт, как из ведра — это мы знали. Но снаружи разыгралось просто буйство стихий, мы чувствовали, как под герметичным днищем палатки стремительно несутся потоки воды. Бурные дождевые ручьи под нами прокладывали себе новые русла.

Не спится, смотрю в низкий потолок палатки. Включаю музыкальный плеер, и в наушниках звучит пауэр-металл песня группы «Эпидемия», очень созвучная моему теперешнему настроению и ощущениям:

Просто удивляет изобилие воды проливаемой небом. Крепкая палатка «Campus» стояла и вполне оправдывала своё качество. Нам оставалось только надеяться, что к утру разыгравшаяся стихия позволит лучам солнца немного подсушить шаткий и изменчивый грунт. Сон уставших целеустремлённых людей, невзирая на буйство стихий, всегда спокоен и крепок.

20 апреля 2003. Мы уже 40 дней в пути. Слава Богу! Мы живы и невредимы. Все опасные районы, которыми нас пугали ещё в Москве, а также пугали представители Российских Посольств по ходу маршрута, мы миновали без происшествий. По прогнозам чрезмерно осторожных осведомителей на всей территории очень неспокойного Судана свирепствуют кровожадные банды, которые только и ожидают таких как мы. А в Эфиопии, оказывается, солдаты, оставшиеся без дела после войны с Эритреей, сбиваются в группировки, заваливают камнями дороги, грабят, расправляются с проезжавшими и берут их в плен, особенно — со всеми иноземцами. Хорошо, что мы, по своей, то ли, беспечности, а то ли, уверенности — мало придаём значение эдаким многочисленным пугающим сведениям, просто игнорируя их.

Существует реальная опасность разбиться на мотоцикле, быть укушенным ядовитой змеёй, быть раздавленным внушительных размеров ногой слона, или молния своей мишенью может избрать мотоциклы.

Из этого следует, что мир, в котором мы рождены, чтобы жить, не место для прохлаждений. Но разница между людьми в том — кто как относится ко всему происходящему. Смешно, конечно, когда ты на далёком маршруте и можешь на себе проверить теорию!

Так уж случилось, что в Кении шёл сезон дождей, и нас целые дни поливали тёплые ливни. А просочившиеся, сквозь кучевые облака, лучи мгновенно сушили нашу промокшую одежду.

Путь от Мояле до Исиоло в 500 км занял у нас четверо суток. От дорожных кочек иногда лопались камеры, а моторы выли от плохого бензина. Нам было жалко наши стойкие и крепкие мотоциклы, которые медленно, но верно вели нас к цели.

Африка незаметно ослабляет и подтачивает здоровье европейца. Многие знаменитые исследователи и путешественники, истощённые трудными и долгими переходами, становились жертвами всевозможных болезней.

Отправляясь сюда, мы заранее сделали прививки от жёлтой лихорадки. От дизентерии и малярии принимали профилактические таблетки, которые, впрочем, не гарантируют полной защиты. Не играет роли даже хорошая физическая подготовка, а также закалка. В какой-то момент каждый из нас почувствовал тяжёлую слабость, испытал быстрое утомление, ощущение утечки всех запасов энергии.

У меня появилась боль в желудке, которая усиливалась от постоянной тряски. От слабости я еле передвигал ноги, меня то знобило, то кидало в жар. Возможно, эти расстройства организма происходили от плохого питания и нечистой воды, но скорее всего, это была малярия. Однажды я почувствовал, что еле держу руль руками и чуть ли не слетаю с мотоцикла, перед глазами вставали тёмные крути. Тут же я попросил Володю Сайгакова сменить меня. «Урал» с коляской хоть и был устойчив, но требовал большей затраты сил. Позже Володя тоже испытал всю «прелесть» малярии, выпав «из строя» на целые сутки. Нам оставалось надеяться на иммунитет организма, побеждающего хворь. Когда заболеешь, то принимать какую-либо пищу совершенно не хочется, тянет только пить и пить воду.

Путь от Марсабита до Исиоло запомнился как самый спокойный и безлюдный. Места были хоть и не заповедные, но удивляли очень частым появлением мелких антилоп, непуганных зебр и цесарок. Впервые в жизни я увидел этих животных не в зоопарке — в неволе, а в своей дикой естественной среде. Жаль, что тут мы не увидели слонов, считается, что они очень многочисленны в Ньике. Толстая кожа позволяет им передвигаться через колючие заросли акаций, служащие им, к тому же, пищей. Все животные этой природной зоны находятся в постоянном поиске водных источников.

Вода в Ньике непостоянна, и после выпавших дождей русла рек ненадолго наполняются, а потом исчезают также быстро, как и появляются. Потоки дождевой воды настолько мутные и грязные, что совершенно непонятно, как её используют животные и местные племена людей.

После того, как русло реки снова оголяется, можно увидеть масайских женщин, которые что-то собирают в ямках и ложбинках — по всей видимости, рыбу, а может — моллюсков или червей. При нашем появлении они прячут свои оголённые до пояса тела, низко наклоняясь вниз. Их шеи, по обычаю, украшены множеством бус, а бёдра прикрыты цветастыми юбками. Нередко из зарослей на дорогу выбегают стада коров и овец, за ними пастух — масай.

Однажды из-за деревьев перед нами внезапно появилась группа масаев-охотников с традиционными длинными копьями. На каждом из них были ярко-красные повязки, бусы, головы украшены лентами, все босые. Нам они подали знак остановиться. Мы, прямо скажу, не знали, чего от них ожидать — хорошего или плохого. Поздоровались. Они с интересом разглядывали мотоциклы. Незаметно из буша выскочил самый старший масай, видимо их наставник и командир, и дружественно поприветствовал нас. Это сразу смягчило обстановку. Мы могли более или менее спокойно оглядеться.

В некоторых масаях можно разглядеть монголоидные черты лица. Можно предположить их связь с южно-американскими индейцами — кечуа, странно конечно, ведь они относятся в негроидной расе.

Увидев у нас бутылки с водой и несколько помидоров, попросили, объяснив, что им очень хочется пить. Получив желанное, самый старший в порыве благодарных чувств, поцеловал Сергею руку, которой тот передавал просимое.

Интересно, что этим масайским воинам, живущим дикой и простой жизнью, не испорченной цивилизацией, также была небезразлична мототехника. Они изъявили огромное желание прокатиться, и получив наше согласие, облепили «Урал» с коляской. Одиночный «Урал» также поддался штурму этих босоногих «детей природы», но к их глубокому сожалению «не стерпел» такого бестактного обращения. В ажиотаже, размахивая копьями в предвкушении чего-то необыкновенного и захватывающего, масаи заулюлюкали и засвистели. «Уралы» взревели и покатили по дороге под управлением невозмутимых водителей, поднимая за собой клубы красной пыли. Владимир Новиков, увидев в этой ситуации возможность сделать оригинальные снимки, даром времени не терял и весело щёлкал фотоаппаратом.

Что лучше для этих неискушённых прогрессом жителей Ньики — оставаться такими, какими были их предки, вести свой неизменный с древних времён образ жизни, или перекочевать в города и там приспособиться к новым, чуждым им формам существования, а значит раствориться и потерять свободу? Такой вопрос, я уверен, перед ними не стоял и не ставился: думаю, состояние свободы им более к лицу, и какова бы она не была трудна — эта свобода выжить в таких трудных местах, но она, как это ни парадоксально, даёт больше гарантий сохраниться их древней культуре среди фальшивой и изменчивой окружающей обстановки напирающих на природу городов.

Позже, когда мы достигли посёлка Исиоло и ехали по оживлённым, густонаселённым районам вплоть до Найроби, я видел яркое подтверждение моих умозаключений. Толпы суетливых негров, подступающих к узкой асфальтированной дороге, кричали что-то нам вслед. Такое оживление увидишь редко, так как почти вся огромная чёрная людская масса копошилась в городах, одетая, кто — в рванье, а кто — в европейские костюмы. Это и торговцы и бездельники. Некоторые дикари в современной одежде, отяжелевшие от выпитого спиртного, с искажёнными лицами, валялись в лужах не в силах даже пошевелиться. Всё это напоминало мне взбесившийся муравейник, где выживает кто как может, и как хочет. Признаться мне не хотелось глядеть на такую Африку, да и нашим ребятам тоже, и мы ехали без остановок почти до самого Найроби.

Какие контрасты — если в северной Кении люди живут в хижинах и охотятся с копьём в руках, то столица — Найроби, отличается многоэтажными зеркальными зданиями, которые стоят вперемешку с домами Викторианской эпохи, оставшихся после английского колониализма.

Впервые в жизни я пересёк в Кении экватор, но это никак не повлияло на меня. Разве что передвигаться ночами стало холоднее из-за повышенной влажности и высокогорного климата.

Левостороннее движение, оставленное Великобританией народам Кении в наследство, делало наше передвижение очень неудобным по узкой асфальтированной дороге. Приходилось приспосабливаться, так как дальше левостороннее движение на дорогах осталось почти во всей восточной и южной Африке.

Сказки Индийского океана

27 апреля 2003. Сегодня, светлый праздник — Пасха, Воскресение Господне. Мы добрались до Дар-эс-Салама — столицы Танзании. В этот знаменательный день расположились на берегу Индийского океана и искупались, омылись.

Что ж, лучшего места для отдыха трудно найти. А обозревать просторы великого океана — это был ещё один подарок для нас от Всевышнего в день Пасхи.

Таково уж Божие промышление, что второй год подряд мы встречаем великую Пасху не на Родине, а в дороге, в пути. Но здесь, в чужой стране, конечно, я не вижу всеобщей радости, как у нас в православных церквях, не слышу звона колоколов. До слуха доносится лишь шум прибоя и крики неугомонных чаек.

Вглядываюсь в даль океана. На горизонте зелёными пятнами разбросаны островки, от которых к материку спешат парусные лодки. В лицо дует тёплый ветерок, насыщенный запахом водорослей и тропическим ароматом буйной растительности. Какое-то непостижимое, новое влечение зовёт туда, за линию горизонта. Где-то там, очень далеко, лежат берега Индии и Австралии. Меня снова потянуло в морское плавание. Хочется вступить на палубу утлого судёнышка, расправить тугие паруса, укрепить шкоты. И лёгкое суденышко понесётся на парусах, расправившихся словно не знающие устали крылья альбатроса, и будет скользить по большим пологим волнам в бескрайней дали Индийского океана, пойдёт навстречу штормам и неведомым землям, я буду открывать их заново, наносить на карту. Там, в океане, я буду дышать полной грудью. Там буду впитывать в себя бесконечность океанских просторов.

Раствориться бы этом водном пространстве, слиться с ним, уйти от людей в скитаниях по океанам, и исчезнуть для всех надолго-надолго, и потом лишь почувствовать огромную потребность в общении с человечеством, когда она сама родится в душе. Вернуться, но лишь для того, чтобы поделиться с теми, кто остался на берегу, тайнами великих океанов: неизменными закатами, восходами, изумрудной чистотой непознанных глубин, чудесами волнующейся природы. Может быть, там я смогу понять вечные непреложные законы сущего.

Чем больше я вглядываюсь в даль океана, тем он больше, его сила завладевает мною. Его зов, как стук в дверь, его власть — велика. Чем больше слушаешь голос прибоя, тем больше тебя влечёт к той далёкой и чужой стихии, в которой человек, оставаясь один на один, сможет узнать себя. Океан — это, одновременно, клетка, ведущая к обретению свободы.

Просторы эти заразительны, хлебнув и вдохнув их хоть раз, заболеваешь, становясь человеком ветра. Чем труднее и длиннее путь, тем он больше укрепляет и умудряет, и только в пути можно понять, что для тебя ценно, а что нет. Впрочем, ты можешь глядеть на мир из окна своего дома, затворившись от него железными дверьми и засовами, но вряд ли поймёшь истину и красоту истинной жизни. Главное — это суметь порвать крепкие путы коварной обыденности, пустых будней и прагматизма каменных пещер городов, где так легко раствориться и исчезнуть.

Парус, рюкзак за спиной, вёсла в руках — это, на сегодняшний день, должно быть откровением. И не лучше ли один раз, испив до дна полную чашу океанской бездны, пропасть в ней, попав в железную хватку леденящего глаза циклона, чем сотню раз умирать под давлением фальшивого, неестественно изощрённо-жестокого пресса повседневности.

Может быть, я — безумец, с точки зрения публики? Но, нет, я только лишь напоминаю себе, что человек — это венец Великого Творенья Бога, и что он должен жить, а не прозябать, задавленный враждебными сферами. Человек должен стремиться из последних сил жить для борьбы и счастья. Ведь каждый родившийся на этот свет человек должен быть счастлив. Только почему-то мы больше видим обратное. Человек всю сознательную жизнь строит свой храм души, но уж очень эти храмы выглядят запущенно и искажённо.

Человек, родившись на свет, наверное, не знает что-то очень главное, а может быть, не помнит. До каких пор от нас будет скрыта цель всего мироздания?

Миомбо

Я забежал немного вперед в предыдущей главе, а надо было сначала упомянуть о Танзании — красивой, цветущей стране, в которой мы имеем счастье сейчас находиться. Прогнозы оправдались, дороги действительно качественно улучшились и обрели асфальтированное покрытие, тем самым ускоряли и облегчали наше продвижение.

Окружающая природа резко изменилась, изменились и люди. Танзанийцы в основной своей массе тихие, уравновешенные, и вовсе не надоедливые люди. Наконец-то мы могли ехать не испытывая напряжения, и когда останавливались на отдых, то нас уже не донимали толпы любознательных обывателей, а если кто и проявлял интерес к нашей технике, то смотрел со стороны не нарушая дистанцию. Проходя мимо, нас приветствовали: «Джамбо! Хакуна матата??» (на суахили: «Здравствуйте! Нет ли проблем?»). Для нас такая деликатность была неожиданной.

Танзания относительно преуспевающая, изобильная страна с развитым туризмом. Возможно, туризм и научил танзанийцев быть вежливыми и тактичными с приезжими. Проблема питания, тоже отпала, бойкие продавцы с разной снедью, выходили даже на дорогу. Проезжающим предлагали орехи, хлебные изделия и всевозможные фрукты. Нескончаемые кокосовые, банановые и ананасовые посадки тянулись вдоль дороги, красноречивее всяких слов, говорят о плодородной почве и обилии осадков. Прозрачные ручьи и горные речки позволили нам снова купаться, смывать с себя грязь дорог.

Женщины в пёстрых одеждах идут вдоль дороги, и несут на головах вёдра, корзины с фруктами, даже ящики с бутылками, иногда без помощи рук. Из-за спины выглядывают младенцы, привязанные к телу своей мамы куском материи.

Появление «Уралов» в любой деревне производит неописуемый восторг. В жизнь удивлённых поселян мы приносим радость, особенно радуется ребятня: маленькие дети почти везде одинаковые, ещё не испорчены и красиво наивны.

Весёлые ритмы беспечных, жизнерадостных танзанийцев сливаются в единую праздничную мелодию, которая звучит во всех поселениях и на трассе. Постоянное тепло, богатый край облегчают им жизнь и они не очень заботятся о завтрашнем дне.

Часто можно заметить людей в изорванной и старой одежде, но лица при этом не омрачены нуждой. Нищие, которые иногда подходят к нам, обидятся и отвернутся, если вместо денег протянуть им кокос или банан, грозди которых закреплены у нас на коляске. Складывается такое впечатление, что они никогда не унывают, и несмотря на все перипетии жизненных будней, глядят на себя — как на гостей, приглашённых в этот мир, словно на праздник. Поэтому нередко можно в тёмное время суток увидеть мужчин и женщин, блуждающих по дорогам и вдоль дорог, в пьяном виде.

Более всего поражала беспечная непредсказуемость лихих танзанийских велосипедистов. Когда такие появлялись У меня на пути, я весь превращался во внимание, потому как мчавшийся на «всех парах» встречный «каскадёр» на велосипеде мог только в последний момент свернуть с середины на обочину перед приближающимся мотоциклом. Я задавался вопросом: «Это у них привычка или фарс перед мотоциклистами?» Ответа не нашёл.

Спускаясь с горы, разогнаться на невероятной для велосипеда скорости, и это — неуместная «шутка» на узкой асфальтированной дороге с интенсивные движением. Здесь, похоже, и в автомобилях сидят такие же лихачи.

Или такое: вечером, при свете фар, можно увидеть велосипедиста, везущего длинные доску, закреплённые на багажнике поперёк крестообразно, а не к раме велосипеда, хотя такое казалось бы логичным. И вот всё это хозяйство торчит в стороны, закрывая половину дороги, так что приходится выскакивать на встречную полосу. Смотришь, негодуешь, вертишься, а они спокойно продолжают движение. У них это считается вполне нормальной ездой.

Стали попадаться гигантские баобабы и сикоморы с раскидистыми ветвями, с пышными кронами. В Танзании преобладают саванны и редколесье, но тем не менее, я впервые мог увидеть большое разнообразие тропической растительности. Климат в этой части Африки экваториально-муссонный, легко переносимый. Радуемся, что бездорожье, как тернии на пути, осталось позади, а также закончен наш вынужденный строгий пост.

Против нашего ожидания сроки мотопробега по Африке затягивались. В своём наивном неведении поначалу мы рассчитывали вернуться домой к Пасхе, но Африка внесла свои коррективы в наши планы, и теперь мы спешим, почувствовав под собой асфальт. И главная корректировка планов — что в Дар-Эс-Саламе нам так и не удалось сделать визы в ЮАР, оказавшейся и отсюда почему-то столь труднодоступной страной.

В русско-танзанийском культурном центре Дар-эс-Салама мы опять «были предупреждены» о неспокойных дорогах Танзании. Нам не советовали ночевать в саванне и в лесах, вдали от городов, в палатке, во избежание нападения разбойников. От русских, живущих и работающих в Африке, вы можете всегда получить тревожную, устрашающую информацию о кошмарах на дорогах. Конечно же, к ним нужно прислушиваться, но главное — не позволять чужим страхам возобладать над собою!

— В Африке неспокойно! — таков обычный вердикт, объявляемый нам всеми сотрудниками. — Политическое положение изменчиво и нестабильно!

Возникает вопрос: «А где спокойствие? И что это такое — спокойствие?» Когда мы с моим братом Сергеем задумали ехать вокруг света на мотоциклах, и собирались пересечь ещё только Евразию, нас также обеспокоили положением в Сибири, мол, там — уголовщина, развитый бандитизм, и всё прочее. А ведь это — наша родная страна, Родина. И там всё обошлось благополучно.

Мир никогда не был спокоен. Вся история мира — это нескончаемые войны и борьба за власть, за деньги.

Наш переход по Африке длился 48 дней. Когда мы ехали по Ближнему Востоку, войска США напали на Ирак и начали бомбить Багдад. Пока мы ехали по Египту, узнали, что Ирак побеждён, а в Сирии тоже стало неспокойно. В Африке картина ещё хлеще. Уганда не ладила с Суданом, Эфиопия только прекратила войну с Эритреей, в демократичном Конго идёт много лет гражданская война, в Анголе гражданская война не стихает уже 28 лет, в Зимбабве — бывшей Южной Родезии — развит чёрный расизм и там тоже неспокойно.

Сейчас, когда я пишу эти строки, узнаю, что в Кот-д-Ивуаре (Западная Африка) и на Мадагаскаре началась война. Война! Война! Война! Хочется на этот счёт процитировать слова из песни Виктора Цоя, так ярко и правильно отображающие сущность человечества: «Война — дело молодых, лекарство против морщин!» Неужели, это — нормально, может так и должно быть?

Так что ждать, пока в Африке, да и во всём мире, настанет «мир и покой», можно до седых волос. И не дождаться — что вернее.

Облик природы постоянно менялся, мы то виляли на серпантинах высоко в горах, то мчались по плоскогорью, где нас с двух сторон окружали баобабы. Иногда дорога шла через сумрачные чащобы леса, и большие деревья в темноте казались сказочными великанами с искривлёнными руками-щупальцами, которыми они норовят зацепить ночных путников. На обочинах дорог валялись раздавленные грузовиками огромные зелёные удавы, наверное, питоны.

Вообще асфальтированное покрытие экваториальной Африки — часто «мясо» и кровь. Множество животных находят смерть на дороге. Поначалу видеть такое непривычно, потом привыкаешь.

На пути следования нам посчастливилось проезжать национальный парк Микуму. Дорога шла по его территории 50 км. Я не верил своим глазам: вот они, наконец-то, я их вижу, я созерцаю животных Африки живущих на лоне природы своей естественной жизнью. Стада антилоп и газелей, жирафы, щипающие листочки высоких акаций. Мы пытались подкрасться в высокой траве к этим грациозным созданиям, но они задолго чуяли наше приближение и пускались галопом вскачь, далеко в саванну, а нам оставалось разочарованно возвращаться на дорогу. Павианы — представители обезьяньего царства, важно Разгуливали по проезжей части, вовсе не желая нам уступать её. Дорогу чинно переходили взрослые слоны, оберегавшие маленьких слонят. Вот он — африканский слон, он смотрит на нас, и со всей заботой и осторожностью прикрывает своё дитя. Слон — самое большое млекопитающее, кто с ним сравнится на суше? Нет равных ему! Слон на суше — это как кит в океане. Африканцы называют тут слона — элифантом, по-французски, это название несколько созвучно с «левиафаном». Левиафан — животное из легенд, такое огромное чудище, якобы бороздившее океанские просторы. Между китообразными и слонами есть что-то общее: благородство, царственное превосходство. С давних времён эти гиганты — мастодонты были объектом всеобщего внимания, страха, распространённых преувеличений и всяческих сопоставлений. Слон по праву мог бы требовать к себе уважительного и почтенного отношения, но некоторые африканские племена видят в нём больше вредителя сельскохозяйственных угодий, а иные — своего собрата, выбрав его в тотемы, утверждая и передавая табу из поколения в поколение. Но в подавляющем большинстве районов красивый слон стал объектом охоты, и даже более чем охоты, он стал объектом тотального истребления. Природа, наделив его крепкими белыми бивнями, как средством защиты, в то же время обрекла его на несчастье. Впрочем, от человеческого оружия не посчастливилось и многим другим животным.

Возможно, от человека, за всю историю его давления на живой мир, менее всего пострадали вороны или блохи. Но это обстоятельство и ставит слона несравненно выше, делая его ещё более ценным и легендарным. По отношению к слону — этому великолепному гиганту сухопутья планеты — можно сказать множество торжественных эпитетов, и все эти высокопарные слова только лишний раз подтвердят, что нет никакого оправдания вероломству человека, что ничем не смыть с рук человечества грязного пятна уничтожения слонов ради, якобы, так «необходимых» людям слоновьих бивней. Интересно было бы увидеть, как в древнейшие времена первый человек в райском саду жил в близкой дружбе, в тесном соседстве со всеми дикими животными.

Представляю: первый человек кормит слона из рук, такое чудо несомненно требует кисти какого-нибудь знаменитого живописца — анималиста. Но вот человек изгнан Богом из рая и баланс с природой нарушается. Представляю другую картину: слон гонится за человеком, пытаясь растоптать его своими мощными подошвами. К этим сюжетам в дополнение напрашивается следующий: человек в страхе, злости и ненасытности изобретает страшное оружие, делает довушки для слонов, чтобы съесть его! Напрашивается вопрос: «Это после ослушания Бога человек почувствовал потребность в плоти меньших братьев своих, то есть, зверей?»

Природа Африки порождает в моей душе новые ощущения и чувства, которые очень сложно выразить, передать словами. Но если я даже попытаюсь это сделать, взяв на себя такую смелость, то всё равно они не смогут отобразить полностью мои мысли. И последующая «писанина» будет выглядеть туманно и бессвязно…

Дело в том, что я очень часто бываю противоречив, но это оттого, наверное, что окружающий мир противоречив не менее меня. А если я всего лишь песчинка во Вселенной, образно говоря, то мои противоречия могут считаться надуманными.

Вот с горы открывается головокружительный вид, внизу всё обозримое пространство занимает саванна. Среди этой равнины, будто бы островки, темнеют невысокие скалы, между которыми поблёскивают, там и там, ручьи. Перед нами предстала самая большая область распространения однородной растительности, так называемая, Миомбо.

Миомбо — это та же саванна, только с небольшой разницей в растительном покрове. Этот огромный пояс саванн протянулся почти на 3000 км, от Южной Танзании по всей Замбии, Зимбабве, Малави, на территорию Анголы до берега Атлантического океана, неизменным однообразным ландшафтом.

Мы попали в Миомбо в засушливый период, продолжительность которого почти полгода, с апреля по октябрь. В южном полушарии начиналась осень, вода уходит глубоко в песчаный грунт, в редколесье меняется цвет листвы, и зелёные листья постепенно превращаются в жёлто-рыжие.

Скотоводы передвигаются со своими стадами в более пригодные для сохранения стад места. В этом краю вообще неплодородные почвы, непригодные для земледелия. Несмотря на лесистый ландшафт, внешне благополучный, в то же время, он весьма суровый и безводный. Почти по всей территории распространена муха-цеце — переносчик страшной неизлечимой сонной болезни у домашнего скота. Тем самым этих районы делаются ещё более непривлекательными для хозяйствования.

Саванна постепенно переходит в пустыню. Когда-то в тропической Африке преобладали дождевые леса, но с течением времени произошли серьёзные изменения. Климат стал суше. Леса исчезли, уступив место пустым пространствам, состоящим из травы и редких деревьев. Если бы количество осадков в саваннах увеличилось, то на их месте появился бы густой дождевой лес. Такие чередования глобального изменения климата происходят по своим законам, и человек тут бессилен что-либо изменить, может, лет через 500, здесь, в этих пустынных местах, где мы сейчас едем, будет буйствовать зелень! Но пока, пока — однообразная сухость.

За два неполных световых дня от Дар-эс-Салама мы доехали до границы Замбии. Приближение к границам всегда сильно снижает настроение. В паутине таможенной бюрократии всегда есть что-то неприятное, противоестественное, есть риск быть затянутым надолго в эту волокиту, потерять время, а у нас цель — осуществить максимально быстрое пересечение Африки на мотоциклах. Жаль, что эти границы, таможни, никак не обойдёшь, не объедешь — такова уж современная нам Африка.

Вся обширная территория континента опутана сетью государственных границ, а ведь ещё 150–200 лет назад этих искусственных обозначений просто не существовало. В то время европейцы колонизировали в основном береговую часть Африки. Во внутренних же, малоизведанных, районах центральной и южной Африки, правили, каждый в своих владениях, негритянские царьки. Границы их, так называемых, государств, в то время были условны и изменчивы. Племена вели непрестанные междоусобные войны за свою территорию и за чужую добычу. Для того, чтобы пройти по району принадлежащему какому-либо народу или племени, европейские путешественники, продвигающиеся в глубь материка, уплачивали определённую дань — иногда золотом, но чаще всего тканями, продуктами и даже быками. Сейчас дорогу открывают общепринятые визы в паспорте, но как показывает опыт, виз не всегда бывает достаточно, да к тому же, если ты едешь, в придачу, на таком редком средстве передвижения, как мотоцикл.

Получается, что теперь все те представители многочисленных, когда-то разрозненных племён и народов, стали гражданами одной, некой, страны, с определённым названием и своим современным законодательством, существование которых, якобы, контролирует ООН. Конечно, восхищает то чувство такта, выдержка и дипломатия, чтобы провести объединительные переговоры, избежать, порою, неминуемых кровопролитий при установлении контакта разных африканских племён друг с другом. Эта работа кем-то когда-то была сделана, вот и получились современные государства и границы их, которые неизбежно нужно переезжать.

Перед следующей страной каждый участник нашей четвёрки задавался немаловажным вопросом: «Как нас встретят? Каковы нравы людей в той, новой для нас, стране?» На самой таможне трудно составить чёткое представление о народе в целом. На границе, на таможне обитают те, кто постоянно промышляет чем-либо почти незаконным — взятками, обманом, шантажом, валютными махинациями. Почему-то всегда возле таких государственных учреждений люди чаще всего испорчены и норовят провернуть какую-либо нечистую сделку. Хотя вообще везде надо с разными, там, «хелперами», торговцами и менялами держать ухо востро!

Рецепт такой: когда многочисленные такие «хелперы» наперебой предлагают свои услуги, их нужно просто не замечать, и всё.

Очередная граница: Танзания-Замбия. Пока Володя Сайгаков возился с техникой, на него устремились взгляды почти всех чернокожих прохожих:

— Ясер Арафат! Арабикэн! — кричат.

Причина была понятной: сирийский платок делал Володю, с его чёрной бородой и загорелым лицом, настоящим арабом. Но стоит только отойти от мотоциклов, как тебе наперебой кричат хелперы:

— Хэлло, кавбой! Может быть тебе помочь, друг, брат?

— Big man! (большой человек)! — это у них такой комплимент. Или такой:

— Хэй, Чак Норрис!

На такое усердие просто не стоит обращать внимание.

Володя, пока был занят мотоциклом, устал от назойливости пьяных помощников. Ясно как дважды-два — ну, нельзя чернокожим пить спиртное, они дуреют прямо на глазах, лезут своей курчавой головой чуть ли не под двигатель «Урала». Слыша их лепет, думаешь только об одном — как бы быстрее покинуть границу.

— А-а-американ?

— Нет, мы — русские!

— Н-н-ноу-у-у, ю а-а-американ! И-инглэнд? Н-н-нью 3-зеланд???

— Да нет же! — отвечаем мы. — Россия!

При этом лицо пьяницы делается иссиня-чёрным и серьёзным:

— М-м-мото байк! М-моя помощь, хелп?

— Б-б-бразе! М-м-май бразе!

Володя не выдерживает и протягивает ему сигарету:

— Май бразер! Возьми сигарету, покури, я так устал от твоей помощи!? Пьяный помощник отходит, выкуривает сигарету, а потом возвращается и снова начинает совать нос. Подходит ещё один такой же, с безумными, дикими глазами, под действием всё тех же чар виноделия и курения, и задаёт буквально те же вопросы, в надежде тоже получить сигарету.

Вот так мы проявляли сдержанность, хотя иной раз и хотелось ударить в «морду лица» какому-нибудь «брату-бразэ». Но чтобы не заходить на зыбкую почву межрасовых отношений, я, пожалуй, сменю тему.

Глядя на их выходки и поведение местных обитателей, невольно вспоминается всё когда-то прочитанное о прошлых исследованиях Африки европейцами, когда хватало одного неосторожного слова или жеста для жестокой вспышки, для убийства. Непонимание тогда было гораздо глубже, больше. Но и сейчас ясно одно — за современной европейской одеждой скрываются всё та же первобытная дикость и повадки, сохраняющиеся здесь из поколения в поколение.

Потому так важно оставлять во всех странах положительные воспоминания о себе. Порою, на примере одного даже человека, может сложиться нехорошее мнение о целом народе, а в нашем случае — обо всём русском народе. Разве можно плохо преподнести наш славный народ — такого мы и допустить не могли!

Поэтому всем, кто отправляется в дальнее путешествие, всегда предстоит нелёгкая задача: не только преодолевать расстояния, территории, не только выдерживать все физические тяготы и неудобства, но главное — терпеть и проявлять такт, сдержанность и мужество в общении с местным населением. Если же мы будем оставлять негативные последствия, демонстрируя далеко не самые лучшие душевные качества, то в таком случае незачем и отправляться в путешествия! Таков «Закон пропорционального возврата» — сколько сам отдашь, столько и получишь обратно от других!

Прежде всего, нужно не забывать, что мы всего лишь в гостях, даже если некоторые хозяева забывают о законах гостеприимства. Ведь в мире всё равно больше хороших и отзывчивых людей, и, к тому же, многое в отношениях зависит от нас самих.

Северо-восточная часть Замбии, по которой мы ехали теперь, во многом отличалась от соседней Танзании. В редких селениях в глаза бросались идеальный порядок и чистота улиц, аккуратные квадратные кирпичные домики, но в то же время, встречались и традиционные жилища с соломенными крышами, на которых, вдруг, смешно красовались телевизионные антенны.

Люди здесь, по большей части, были сдержанны и скромны.

Асфальтированные дороги оказались вполне ровными с чётко очерченной разметкой. Движение было, как и в Кении и Танзании, левосторонним, но мы уже к нему привыкли, даже и не замечали, что едем «против правил».

Вмятого в асфальт «мяса» заметно поубавилось — наверное, тут, в Замбии, менее интенсивное движение, или с дисциплиной у водителей всё в порядке, потому что бегающего через дорогу зверья вовсе не убавилось.

Зато мы, к неудовольствию своему, именно здесь имели случай встретиться с дорожной полицией. Их строгость пришлось испытать на себе по полной программе, как в родной России. Они оштрафовали нас на 190 000 квачей, сумма эта равняется 40 $ США, что было весьма ощутимо.

Полицейским вдруг не понравилось состояние наших поворотников и стоп-сигналов: то что они были разбиты ещё при пересечении песков Сахары, в Судане — это и так ясно. Да! Но отношение полицейских стало неожиданностью для нас, и было от чего: с тех пор, как мы покинули Россию, уже успели миновать 8 стран, и с нас нигде не взяли ни одного штрафа, даже при явных нарушениях правил дорожного движения с нашей стороны. Ни разу нигде полицейские не копались в наших вещах, и что интересно — ни разу даже не посмотрели водительские права, — техпаспорт на мотоцикл не в счёт — тут другое! Наши документы до этого штрафа в Замбии были необходимы только пограничникам и таможенникам для оформления временного ввоза аппаратов, и всё! Вот как недружелюбно встретила нас Замбия.

Зато ехать по замбийским дорогам, в Лусаку, в столицу страны, было одним удовольствием: идеальный асфальт, безоблачное небо, умеренная осенняя температура. Вскоре позабыли мы о том штрафе и — свободные, без всякого нервного напряжения — даже не ехали, а просто «парили» над асфальтом с крейсерской скоростью 80–90 км/ч. А иногда выжимали все скоростные возможности, потехи ради. «Урал» с коляской вёл себя молодцом, как впрочем, и «Соло».

Встреченные здесь велосипедисты оказались культурными ребятами, они занимали только свою обочину. Если в Кении и Танзании привилегия ездить на велосипедах принадлежала лишь мужчинам, то в Замбии женщины старались в этом не отставать от мужчин.

К тому же замбийские провинциальные девушки, по сравнению с танзанийскими, были настоящими модницами и носили даже длинные волосы, были с разнообразными причёсками. Танзанийские же женщины, сравниваю, чаще всего очень толстые и коротко стриженные. Может, такая свобода в причёсках даёт и свободу вообще для женщин в Замбии, а может, здешние мужчины держали своих жён не в таком «чёрном теле», как в Танзании, например. Там девушкам позволяли на головах носить брёвна, связки веток, тазы и другие тяжёлые предметы, а в Замбии такое отягощение женского тела не допускалось. Но вот детей и там и тут носят всё равно привязанными к спинам. Чудаки!

Все малыши, которые уже обрели самоходность, при нашем появлении с плачем разбегались в разные стороны, а те, кто постарше, приветливо махали нам руками. При этом я вспоминал эфиопский натиск «ю-юкающей» детской толпы: если бы такие атаки продолжались до сих пор, то у всей нашей команды случился бы психический сдвиг. И ещё — давно уже мы не испытывали недостатка в питании, эфиопский голод стал для нас просто историей! В замбийских посёлках, прямо возле дорог, продавали хлеб, варёную кукурузу, арахис.

На одной из заправок, в какой-то деревне, к нам приблизился странного вида человек. Он плавно подпрыгивал, приседал и прокручивался возле нас, что-то напевая себе под нос. Володя Сайгаков и я стали главным объектом его внимания, так как именно в тот момент Сергей и Володя Новиков ушли куда-то за покупками. Странный, загадочного вида, человек указывал на нас поочерёдно пальцем, при этом не переставал что-то бормотать. Нечто шаманское было в его танце и в его стеклянных глазах, он мне очень напомнил тех заклинателей дождя, колдунов, столь распространённых когда-то в Африке и описанных в книгах. И ещё тут же вспомнилось, что в здешних краях весьма распространён черный культ Буду, как впрочем и везде по Африке. Возможно, в его жилах течёт кровь предков — таких же колдунов, а духи теперь не дают ему покоя, это бывает очень часто.

Злые духи всегда пытаются завладеть человеческой душой, завлекая различными фокусами и видениями. Всем знакомы африканские маски, кто-то стремится купить их себе в коллекцию, но всё не так просто! Деревянные или жестяные африканские маски при контакте с божеством, вернее с демоном, играют у африканцев не последнюю роль. Маски изображают тотемное животное или мифическое существо. Намоленые маски-истуканы, по сути, уже идолы, а бывает — люди, после путешествий, часто не ведая серьёзности вопроса, украшают ими стены своих домов — забывая, с кем имеют дело.

Наш странный знакомый на этой замбийской автозаправочной станции, к тому же, находился под воздействием «волшебной» травы. Накурившись, он, оттого, наверное, и пустился в магические танцы. Многие путешественники, сколько читаешь старых книг, в своих заметках упоминали о встречаемых племенах, в которых всё мужское население было склонно к курению конопли, — при этом мужчины вовсе не занимались бытовым физическим трудом, возложив его на «хрупкие» женские плечи. Сами же жили «вольготно», оставляя себе охоту и войну.

В Замбии много национальных парков, и уже на подъезде к ним, на обочинах, стоят указатели с их названиями. Вот сейчас слева, в 50 км от дороги, Национальный парк «Луангва», а чуть далее — Национальный парк «Луамбе и Лукусузи». Справа от дороги, в 20 км, рядом с посёлком Чилонга, Национальный парк «Лавуши-Манда и Касанка». А вот сколько мы проехали по нашей России, так ни разу нигде не видали ни одного указателя про какой-либо российский национальный парк или заповедник — почему у нас так плохо ценят то что имеют, чем надо гордиться, а не скрывать — непонятно!? Вопросов у нас во время нашей Кругосветки возникает гораздо больше, чем ответов.

Животных почему-то не видно, даже птицы, и те редки. Удивительно, тропические африканские страны как-то автоматически считаются сосредоточением множества животных, птиц, гадов, но всего этого просто так тут не увидишь. Может потому, что мы всё время придерживаемся какой-то дороги, асфальта, а животные этого избегают? И потому во время наших ночёвок или кратковременных остановок вокруг нас царит полная тишина, нарушаемая только трескотнёй цикад.

Разложили мы на коляске «УРАЛа» нашу подробную карту Южной Африки: совсем рядом находится знаменитое болото Бангвеулу, почти у самой границы Замбии с республикой Конго.

Всего несколько километров отделяют нас от деревушки Читамбо — от исторического места, связанного с именем, перед которым я благоговею — Дэвид Ливингстон, великий шотландский исследователь Африки, совершивший с 1840 по 1873 год ряд длительных путешествий по Южной и Центральной Африке. Именно здесь, в Читамбо, в последнем земном селении, приютившем неугомонного скитальца, прервалась жизнь этого замечательного человека. 1 мая 1873 года в туземной хижине, вдали от дома и Родины сердце, смертельно измученное тяжёлой болезнью, остановилось. Смерть застала Ливингстона во время молитвы, застывшая голова страдальца была опущена на сложенные руки.

Его верные слуги, туземцы, на протяжении всего огромного расстояния до Багамойо, несли на руках его набальзамированное и иссушенное тело. Достигнув Индийского океана, Сузи и Чума передали тело Ливингстона в руки капитана английского корабля, а с ним и все сохранившиеся записки, дневники, коллекции и карты великого путешественника и миссионера.

Трудно передать то, что почувствовал я, когда увидел поворот с указателем направления к мемориалу Ливингстона. Когда мне было 12 лет, я впервые узнал о Ливингстоне и о его интересной, переполненной открытиями, жизни. Удалось прочесть множество изданных его и о нём книг, узнать о нём всё что можно было, и с тех пор я уже просто не мог расстаться с мечтой об Африке.

Сердце Ливингстона осталось в центре «Чёрного континента», а тело его предали земле в Вестминстерском аббатстве — усыпальнице великих людей Британии. Его деяния увековечила мраморная доска над могилой, с надписью: «Перенесённый верными руками через сушу и море, покоится здесь Дэвид Ливингстон, миссионер, путешественник и друг человечества. Тридцать лет его жизни были посвящены неутомимому стремлению распространить Евангелие среди народов Африки, исследовать неразгаданные тайны и уничтожить торговлю невольниками, опустошающую Среднюю Африку».

Посвящается тому, кто отдал своё сердце Африке!

В нескольких километрах от дороги, по которой мы ехали, проходит граница республики Конго, в которой уже бесконечно долго идёт гражданская война. Соседние страны как могут отграничиваются от такого беспокойства, хотя, как тут устроишь границу — пустыня, саванна, безграничное пустое дикое пространство!? Мы ехали по Замбии — незасивимой, мирной стране, поэтому вдоль дорог здесь стоят вооружённые до зубов солдаты, стоящие на страже замбийской территории. Возможно именно здесь, на месте нынешней асфальтированной дороги, в далёком прошлом проходили пути работорговцев. По ним вели колоннами тысячи обречённых на унижения и страдания чернокожих людей, вели к невольничьим рынкам и факториям, расположенным на океанском побережье…

То были взрослые и дети, мужчины и женщины, люди разных народностей, перемешанные общей бедой, — многие из них падали от истощения и невзгод, обрушившихся на них, и переломавшие их жизнь. Устилая этот кровавый путь костьми людей, работорговцы — арабы и белые, зарабатывали себе «на жизнь». Более сильные пленные продолжали идти навстречу новой жизни в неволе, чтобы больше никогда не увидеть своей родины.

Работорговля всегда была присуща внутренней жизни многих африканских племён, даже когда там не было европейцев, у которых, впрочем, тоже в древности работорговля была нормой — в результате войн друг с другом, у всех народов, законной добычей для победителей были рабы. Но когда на «чёрном» континенте появились белые, то большинство из них вместо того, чтобы сеять добро и свет учения Христа, начали только расширять торговлю людьми, поставив её поистине на «промышленный» лад: внутренние войны между племенами только стимулировались, чтобы рабов у победителей было больше и больше, для подкупа местных князьков и дельцов белые «предприниматели» пускали в ход дешёвые европейские товары и «горящую» воду — спирт.

Размеры работорговли в Африке достигли масштабов эдакого непрерывающегося постоянного «потока», когда плантации Вест-Индии, Новый Свет, стали нуждаться в дешёвой рабочей силе. Колесо новой истории закрутилось, и, конечно же — куда ему считаться с судьбами миллионов людей, с многовековыми древними культурами, с древнейшими языками, которые хранились внутри огромной Африки до появления там белых!

Вероломная эксплуатация «чёрного дерева» длилась в колоссальных масштабах с конца XVI до начала XIX века. Невольничьи корабли отходили один за одним битком наполненные человеческим грузом от западного и юго-восточного побережья Африки, а «цивилизованные» европейцы и американцы подсчитывали при этом доходы. Так что все богатства расфуфыренной Европы и прогрессивной Америки тех веков сделаны на «кровавые» деньги.

Унизительный способ наживы заставил белых забыть что они — христиане. Чего просили они у Всевышнего в своих молитвах, если при этом их корабли шли по океанам везя в трюмах тысячи тысяч людей превращенных в товар?!

Непонятно, почему в XIX веке политика работорговли вдруг резко меняется. Что-то произошло в белом цивилизованном мире. Стали появляться некие гуманисты — аболиционисты, страстно вопиющие о равенстве и требовавшие немедленного освобождения рабов. Интересно только, где они были раньше, или уж действительно сознание в те тёмные века ещё никак не способно было понять, что человек с любым цветом кожи — это человек, а не животное?! Или это просто у всей «просвещённой» Европы и Америки изменились тактические и стратегические задачи?

В ходе гражданской войны 1861–1865 годов в США, войны между Севером и Югом, рабство было отменено, и негры получили формальную свободу, но что они должны были с ней, с этой свободой, делать, куда «девать»?! Подавляющее большинство людей не знали, не понимали, и не знают до сих пор: освободившихся негров обратно в Африку никто, конечно же, вывозить не собирался, так как это дело весьма затратное, кропотливое и нелёгкое. Да и кто их теперь там ждёт — на бывшей родине? Так и остались африканцы в Америке, став её гражданами. Многие новоявленные граждане возвращались обратно к господам на службу, кто-то пытался начать жить самостоятельно…

Так в новых Соединённых Штатах негроидная раса стала бесконтрольным «козлом отпущения». Всё увеличивалась преступность в больших городах — это негры стали приспосабливаться к новым условиям жизни. Да, и что происходит в современном мире, в Америке? По большому счёту, негритянские кварталы в США и Европе, это лишь отголоски прошлого, таков закон пропорционального возврата тех грехов европейцам и американцам, считавших себя тогда всемогущими. Когда всё только начиналось — в XVI, XVII веках — думалось, что весь «живой» товар после «использования» в хозяйстве, на плантациях, просто будет вымирать — свои территории белые отводили для заселения только себе самим, но никак не неграм-рабам.

И какой человек получится, если смешать кровь негра, индейца, европейца, американца воедино? Наверное, сирота?!

Когда подходит время останавливаться на ночлег, мы съезжаем с дороги в сторону и прокладываем в свете горящих фар дорогу через кустарник. Находим ровную площадку и дружно устанавливаем палатку, варим нехитрый ужин. А потом под звёздным небом сидим у импровизированного стола — у расстеленной клеёнки, и поглощаем картофель, только что приготовленный на примусе. Усталые после дневной езды, мы делимся каждый своими впечатлениями. И течёт беседа.

Это одни из лучших моментов в походной жизни, когда трудности остаются на втором плане, и наступает отрадный час тихого отдыха. Тишину и покой нарушают только стрекотание цикад и жужжание комаров. Стоит только оставить палатку открытой на несколько минут и в неё, привлечённые теплом и светом, набьются тысячи тысяч всякой живности? Всевозможные насекомые: чёрные гусеницы, величиной с ладонь — непонятно, чего им-то здесь, у нас в палатке, надо; скорпионы, огромные жуки-носороги, пауки, а главное — комары, несущие в себе страшную малярию. Здесь также водится столько змей — увидеть змею просто, а самая опасная среди них — чёрная мамба.

Нас окружают акации с искривлёнными, как те змеи, ветками и стволами, конусообразные термитники, словно заводские трубы в городах. Природа напоминает мне сейчас театральное представление среди естественных декораций.

Главное действующее лицо в этом акте — это луна, которой уступило место раскалённое дневное солнце. Темнота со сверкающими звёздами — это как будто бы бархатный чёрный занавес, прикрывший уставшее от дневных забот светило — настоящий и единственный источник жизненного тепла и радости.

Вот лягушки затянули свой вечерний концерт. В этой прекрасной идиллии дневные твари уступают место ночным. Тут и там порхают какие-то мелкие птицы яркого оперения, блеснут своим цветастым нарядом в тусклом свете фар и исчезают. Наверное, спешат в свои гнёзда, завершив каждодневные птичьи хлопоты, а может — только вышли на охоту!?

Наблюдаю и любуюсь красотой и великолепием природы. Как чудесно устроен мир! Какое богатство красок! Какая грация в каждом движении пернатых, радости наблюдать их, и восхищаться ими, нет границ. Нам дано такое счастье и право жить на Земле! Нам Господь Бог дал эти умения видеть, слышать, двигаться, чувствовать, дал силы для борьбы. Да, мы, люди — счастливейшие из тварей земных! И всё же мы не упускаем повода быть недовольными и несчастными вместо тою, чтобы славить Творца за такой подарок нам — как жизнь!

Ночь. Я пробираюсь через заросли на виднеющийся вдалеке огонёк. Приближаясь вижу, сквозь причудливые ветви, пламя костра и мечущиеся тени вокруг него. Что это и кто? До меня доносится дробь тамбуринов. У костра — туземцы. Но очень странно они смотрятся в своих нарядах!? Вначале ничего не могу понять, но чем больше вглядываюсь в силуэты людей, догадываюсь: в качестве набедренных повязок — пучки какой-то травы, чёрные руки, и лица разрисованы краской. Среди предметов обихода и оружия не вижу ничего современного: топоры, луки, копья, разная утварь из дерева, костяные штучки, посуда из тыкв, из других плодов. Люди жарят коровье мясо, запах и дым от их приготовлений расстилается по всему лесу. Хочу обойти вокруг маленькую деревушку, чтобы иметь полное представление — куда я попал. Хижины окружает забор из веток и стволов деревьев, из некоторых строений доносится звучное пение под аккомпанемент тамтама — здешнего ударного инструмента. Обхожу. И вижу ещё один костер, поменьше того, который в другом конце деревушки, — возле него сидит человек, по виду европеец. Пробираюсь поближе, раздвигаю ветки, вглядываюсь в загорелое лицо путешественника — что это! — знакомые черты. Неужели это он!? Ливингстон?

Я протёр себе глаза, ждал пока он поднимет лицо, но человек всё сидел и делал пометки в записной книжке. Наконец он оторвался от записей. Его умное лицо обрамляли густые бакенбарды, его добрые задумчивые глаза время от времени вглядывались в одну точку, будто бы он что-то видел в окружающем тёмном пространстве. Чем больше я вглядывался в этого человека, тем более убеждался, что передо мной — знаменитый путешественник!

Я стал мучительно вспоминать — как же сам оказался в лесу, вдалеке от своих мотоциклов, от своей палатки со спящими ребятами. В голове всё перемешалось, почему-то не думалось — ведь ещё надо будет отыскать наш лагерь.

Ливингстон, а это был именно он, поглядел в мою сторону, его внимание привлёк шорох, мои движения были неосторожными.

— Кто тут? Who's that? — вопрошал он. Я молчал, не решаясь выйти на свет. Сколько было мечтаний пройти по тем же тропам, по тем странам, которые прошёл этот удивительный человек, мечталось хотя бы ступить там, где ступал он, но о встрече — разве думалось? И вот он здесь, у костра, и это — реальность! Я не стал больше медлить и тихо вышел из темноты и встал возле костра:

— Добрый вечер! — приветствую его и думаю про свой слабый английский, но в ответ — ничего: Ливингстон, казалось, не замечал меня, через секунду он снова опустил голову и продолжал дневниковые записи. Я тем временем пытаюсь понять — в какой период жизни застал его.

Своё первое выдающееся путешествие Ливингстон предпринял в сентябре 1854 года. Он проделал путь из Центральной Африки до Западного побережья, а потом — двинулся к восточному побережью, преодолев в общем сложности 6435 км. Начал свой путь Ливингстон из Линьянти, столицы Секелету, страны, которая расположилась на берегу реки Квандо — притоке Замбези, он прошёл через селение Сешеке, а оттуда на лодках — вверх по реке Замбези. На этом пути его верными спутниками и помощниками были 19 человек из племени Макололо, которых ему дал вождь Секелету, друг Ливингстона. Достигнув по реке селения Шинте, путешественники далее продолжали путь уже по суше, через центральноафриканский водораздел. Порою они встречали сопротивление со стороны враждебных племён, но всё обошлось.

Ливингстон заболел малярией, носильщики Макололо мечтали вернуться обратно на свои земли, они устали от чужой земли, от враждебной обстановки. Но Ливингстона ничто не могло остановить, уверенность и сила воли не покидали его ни на минуту. С большими трудностями экспедиция добралась до Луанды, это Ангола — колония Португалии. Спутники Ливингстона, те, что из племени Макололо, увидев ширь и тающий горизонт Атлантического океана, были уверены, что достигли края света. Позже они весьма гордились перед своими соплеменниками таким достижением.

Пробыв в португальской Луанде 4 месяца, Ливингстон возвращается в Линьянти тем же путём. На это обратное путешествие, ушел ещё один год. Получив серьёзную поддержку в лице вождя Макололо Секелету, он, в сопровождении уже 100 носильщиков, вдоль реки Замбези, дошёл до устья реки и до Индийского океана, до португальской фактории Килимане. Это было в мае 1856 года.

Вторая — наиболее продолжительная, великая экспедиция по Замбези, длилась 6 лет. В ходе неё Ливингстон исследовал большой участок этой реки, от Индийского океана до поселения Мпенде, а также вышел на озеро Ньяса, ныне называемое Малави. Этот поход был в целом неудачен, он затянулся и затраты на него истощили весь доступный бюджет Ливингстона.

Пароход «Ма Роберт» затонул, следовавшая за Ливингстоном жена умерла. Отношение к нему в Англии резко ухудшилось. Но Ливингстон не унывает и начинает готовиться к новым исследованиям. На этот раз объектом изучения и исследования он выбирает Центрально-африканскую речную систему. В апреле 1867 года ненадёжные носильщики, покинувшие путешественника, вернулись на остров Занзибари распространили слух о его смерти.

Ливингстон, оставшись без лекарств, сильно заболел, но благодаря своей железной воле и любви к жизни, остался жив, и продолжал путешествие. Он исследовал озеро Танганьика, а также озёра Мверу и Бангвеоло; но выяснить — где истоки Нила и Конго, Ливингстон так и не успел. Невозможно оценить всё, что сделал этот великий путешественник, обогатив географию, этнографию и расширив познания об Африке, как никто другой. Там, где один путешественник встречал на пути недоверие, унижение и вражду, Ливингстон пользовался уважением и расположением дикарей. Африканцы любили его и часто приходили к нему на помощь. Там, где самоуверенный и вероломный путешественник или предприниматель действовали ружьём, Ливингстону опорой был его непререкаемый авторитет и собственное слово, вера в Бога и молитва. История исследований нашей планеты не изобилует такими личностями, которые силу христианской морали показывали не на словах, а собственными примерами и делами! Во всяком случае, в моей памяти таких немного. Это Владимир Клавдиевич Арсеньев — исследователь нашего Приморья, учёный, талантливейший писатель, фотограф. А ещё — Николай Николаевич Миклухо-Маклай — русский исследователь Полинезии, выдающийся учёный и художник XIX века. Светлая им всем память! Именами такими может гордиться каждый русский человек. Быть может, Арсеньев и Миклуха-Маклай чем-то схожи с Ливингстоном? Прежде всего, своим стремлением помочь первобытным народам планеты, а когда нужно — и самоотверженно встать на защиту их интересов.

Время шло. Я прикоснулся к вечности и ощутил, как она увлекает в свои объятия множество жизней. Бесконечность, разве уразуметь твой предел? Мысли путаются: «Кто вы на моём пути? Какую подлинную и неведомую роль играете в моей жизни? Или, может быть, я строго задуманный элемент в великой драме человечества?! — возглас в пустоту. — Если я — всего лишь мазок кисти чьей-то великой руки, точно также как и мазок красками моей кистью на бумаге?»

Передо мной сидел выдающийся человек, почему же я его ни о чём не спрашиваю или, только взглянув на него, я уже многое сумел понять? Но вопрос вырвался:

Утро огласил то ли собачий лай, то ли вой. Солнечные лучи, поблёскивая, играли на мотоциклах. Мы быстро сворачивали палатку и привязывали вещи к багажникам. Быть может Африка — это долгий жизненный путь? Мы продолжали свой путь. Каждый из нас был предоставлен своим мыслям. И вдруг, на ходу, на скале я увидел знакомый силуэт! Но не успел хорошенько вглядеться в фигуру путешественника, как он растворился в ярких лучах солнца, а набегающая дорога заставила меня отвернуться. Что это со мной? Может быть моё воображение разыгралось от бессонных ночей, или это Африка навеяла на меняя свои чары?!

Наша жизнь в городе под названием «Ливингстон»

Утром, 4 мая, мы въехали в город Ливингстон. Он назван так в честь того, которому была посвящена предыдущая глава в моём повествовании. Меня oxватывает лёгкое волнение. Когда-то на месте этих современных зданий, которые мы видим, двигаясь по главной улице, стояли одни туземные хижины. На месте сегодняшних супермаркетов жители толкли зерно и разделывали туши диких антилоп.

Времена меняют облик строений, местность, а также уклад жизни людей и их умонастроение. Но дух великого путешественника Дэвида Ливингстона всегда будет незримо присутствовать в этих местах, привлекая к ним всё новых и новых открывателей тайн.

И сейчас не быт людей и не их жилища меня интересовали в этом городе. Взгляд мой искал столбы водяного пара, поднимающиеся от водопада Виктория. До него, до реки Замбези, от города 11 км.

И вот — я увидел эти столбы водяной пыли! Несмотря на такое расстояние, это чудо природы чувствуется даже в городе, облака образующиеся от падающей воды видны так далеко!

В это время года река Замбези полноводна, оттого и водяной пар подымается значительно выше. Вот она — мечта, идущая со мной с детства, мечта о водопаде Виктория, — мечта начинает осуществляться.

Так случилось, что все имеющиеся у нас денежные ресурсы к этому моменту были исчерпаны, хотя трудно представить себе момент менее подходящий. Это случилось здесь, в городке Ливингстоне, в самой южной части Замбии, а ведь нам ещё предстояло проехать три страны, потом ещё как-то вернуться домой. Нам стало известно, что денежный перевод мы сможем получить только в Лусаке — столице Замбии, её мы уже проехали, оттуда мы только два дня как. Так что мотоциклы гнать обратно бессмысленно. Отсюда, из Ливингстона, до Лусаки ходят автобусы, вот на одном из них и уехал мой брат Сергей, как самый практичный из нас.

Проводив брата, мы с Володей Сайгаковым задумались — где бы нам найти пристанище!? Так как у нас в Ливингстоне не было определённого места стоянки, то с Сергеем мы договорились встретиться на автобусной станции ровно через сутки. Честно говоря, не по душе были такие расставания в глубине Африки.

Надо ж упомянуть ешё, что наш жизнерадостный фотограф и телеоператор Владимир Новиков, покинул нас как раз в Лусаке, вернулся в Москву. Он не был вольным странником, и его заждались рабочие обязанности штатного фотографа в Московском Доме Национальностей. Вот так обыденная работа помешала ему нормально начать и закончить путешествие по Африке. Зачем нужна такая работа, которая мешает столь серьёзному и ответственному путешествию? Тем более, что выпадает такое один раз за всю жизнь. Так что одним пассажиром в экспедиции стало меньше.

Ну, а вот наш старый друг Володя Сайгаков — наш инженер-механик «золотые руки», смотрел на жизнь легче — и свой мотопереход по Африке поставил выше прежней должности инженера, которой просто пожертвовал. Сроки его рабочего отпуска давно вышли, но его это мало смущало, и он, находясь в Африке, кажется, принял решение оставить прежний подневольный труд, так сильно ограничивающий человека. «С кем поведёшься, от того и наберёшься!» А для меня такое путешествие было более чем естественным, подходящим: из всей команды я — самый вольный, а именно — вольный свободный художник. Но сказать, чтобы я не думал о жизни там, на Родине, было бы неправильно. Думал, но не так сложно представлял себе будущее. Конечно же, больше всего мыслей было — что буду рисовать по возвращении на Родину.

Важно понять и принять душой, что необходимо жить настоящим — здесь и сейчас, а не прошлым или будущим — где-то, когда-то.

Там где присутствует сухая выгода и материальный расчёт, там не остаётся места для романтики. Если тщательно продумывать каждый свой жизненный шаг и отдавать себе отчёт в каждом своём действии, то тем самым есть риск затмить тёмными буднями яркий свет настоящей романтики. Настоящий Рыцарь ради очаровательной улыбки своей Прекрасной Дамы обойдёт весь мир, а потом к её ногам преподнесёт подвиги. Почему? Настоящий Рыцарь верит в высокую любовь, и это даёт ему силы побеждать своего Дракона. Разочарование опасно и пагубно для живой души, оно сравнимо с тем павшим духом художником, который окрасил холсты в серые и чёрные краски. Пока человек горит, пламенеют и его дела. Но горение невозможно, если нет искры романтики, из которой возникнет пламя.

Быть может я не прав, а правы все другие, но я привык к своей правде. Хотя художники часто придумывают и строят себе мир фантазий, тем самым отгораживаясь от уничтожающего натиска реального мира и иссушающего жизнь прагматизма, спасаясь от однообразия и серого быта, заезженного, словно старинная граммофонная пластинка.

Оставшись вдвоём Володя и я завели мотоциклы и взяли курс в сторону водопада Виктория, надеясь найти спокойное место для палатки в акациевом лесу около реки Замбези. Решили провести это время вдали от городской суеты. Но сам водопад решили смотреть потом, вместе с Сергеем, когда он вернётся, так будет честнее.

Проехав 7 км от Ливингстона, останавливаемся на берегу Замбези, которая катила свои бурные воды параллельно дороге. Спрятали мотоциклы среди деревьев, подальше от любопытных взглядов.

Столбы водяного пара водопада здесь были ещё более отчетливы, даже величественны. Водопад был где-то совсем близко, слышался шум падающей воды.

Купаться во всех африканских реках было у нас неизменным правилом, и I долго не раздумывая, мы нырнули в прозрачную и холодную воду реки. Если честно — боялись быть унесёнными очень быстрым течением, ведь рядом водопад, заметно ускоряющий скорость потока, да и возможное соседство аллигаторов не давало покоя. Так что купались всё время придерживаясь берегов.

Что касается крокодилов, то говорят — их численность значительно сократилась в наше время из-за неразумного истребления. Их можно встретить теперь только в реках текущих вдали от населённых пунктов. Так что для сельскохозяйственных нужд сейчас создаются специальные фермы, где выращивают крокодилов. В естественной среде браконьеры отлавливают животных и используют их мясо в пищу, а из кожи делают ремни, сумки, обувь, одежду.

Самый большой представитель этих хищных пресмыкающихся, увиденный нами здесь, имел 6 метров в длину. Впрочем, бывает что это животное достигает 10 метров. Перспектива повстречаться с подобной громадиной не очень заманчива.

Внешне, издали, крокодилы напоминают серую застывшую каменную глыбу. Они могут долгое время неподвижно лежать на одном месте, наблюдая при этом за всем, что происходит рядом. Время от времени они издают грозный низкий, идущий из глубины, рык. Невольно вспоминаешь легенды о драконах.

То что количество диких животных в Африке сокращается, по-моему, это следствие увеличения численности населения континента. На сегодняшний день баланс взаимодействия человека с природой сильно нарушен. В перенаселённых людьми районах животные не могут жить — только в национальных парках. Вспоминается территория Российского посольства в Найроби, где по кронам деревьев скакали мартышки, нашедшие в защищенном месте спокойный приют. А рядом, в городе и окрестностях, туземцы их просто отлавливают и едят.

Когда-то купание в африканских реках могло повлечь за собой печальные последствия. А теперь случаи нападения крокодилов на людей становятся всё более и более редкими.

Русло Замбези здесь, перед водопадом, необычайно широко. На реке можно разглядеть множество островков поросших пышной зеленью. Когда-то от острова к острову плавали бегемоты, и даже слоны. Нередко река, обрываясь с плато в ущелье, уносила с собой таких неосторожных пловцов, которые становились жертвами водопада.

Освежившись в реке, мы извлекли из сумки оставшиеся фрукты и хлеб, чтобы поддержать свои силы. Настроение было приподнятое, сам вид Замбези несказанно воодушевлял нас. Торопиться нам было некуда, я достал альбом для эскизов и принялся делать карандашом наброски окружающей природы. Но такая идиллия продолжалась недолго, вскоре нашлись люди, запретившие нам располагаться рядом с водопадом.

По виду это были некие охранники главной замбийской достопримечательности. За наше «дерзкое нарушение» они пригрозили даже штрафом. Пришлось рассказать им подробнее про наш маршрут и вообще — откуда мы взялись тут. Это наверное развеяло их опасения относительно нашей принадлежности к криминалу. Подумав, что с нами делать, охранники решили сопроводить нас в ближайший кемпинг. Мы не имели ничего против этих людей. Но поначалу мне пришлось сдержать вспышку гнева Володи, который готовился уже выхватить «шашку из ножен», следуя своим родовым казачьим обычаям.

Мы не спеша последовали за джипом. Кемпинг «Африканская королева» оказался местом отдыха для европейских граждан. Имеющиеся здесь бассейны, сеть водопровода по всей территории и даже ресторан на берегу Замбези, делали это место наверное комфортабельным, но для кого-то другого, а вовсе не для нас. Мы не обладали не только необходимым денежным эквивалентом, но и каким-либо желанием находиться здесь, и потому чувствовали себя зажато и скромно.

Поблагодарив наших неожиданных провожатых, мы без особого шума расположились вдалеке от всех этих туристических трейлеров и их цветастых шатров, среди густо разросшегося бамбука. Занялись приготовлением обеда и установкой нашей, защитного цвета, палатки, которую уже могли собирать с закрытыми глазами. Иногда нужно сделать паузу в пути и отдохнуть в тихой гавани. Это всегда необходимо делать в походах, а особенно — по Африке.

Своим видом мы являли полную противоположность устроившимся здесь туристам, которые с интересом разглядывали нас и наши боевые мотоциклы. Мы давно не смотрели на себя в зеркало, привыкли к своему виду, а сравнить себя, кроме как не с африканцами, нам было не с кем. Похоже, Володя и я выглядели как путешественники бродившие по Африке в позапрошлом веке. Заросшие лица, тёмные от постоянного контакта с солнцем, кожаные пыльные куртки и жилеты, кожаные солдатские сапоги, выцветшие брюки и рубашки — контраст с другими иностранцами был, конечно, значительным.

После обеда навалившаяся тяжёлая усталость, от длительной езды и нервного напряжения, заявила о себе, погружая в глубокий сон.

Раннее утро застало нас в полной боевой готовности, на условленном месте встречи с Сергеем. Несмотря на столь ранний час, в городе уже вовсю кипела жизнь. Люди, как заведённые марионетки, копошились на улицах, не зная устали. Они здесь живут как птицы: ложатся спать с наступлением сумерек и встают, едва забрезжит рассвет. Наверное, это самый естественный и правильный режим жизнедеятельности человека в таком климате — дневная жара не давала возможности продуктивно работать.

Время шло, а Сергей всё не появлялся, значит, возникли какие-то непредвиденные трудности в Лусаке.

Мотоциклы наши стояли на самом видном месте в автостанции, и конечно, привлекали молодое население города, словно цирковое представление. От мотоциклов нельзя было отойти ни на шаг. Люди горели желанием ознакомиться с устройством аппаратов и поглазеть на странных байкеров:

— Двойной мотоцикл! Прекрасный мотобайк! Какие большие моторы! — делились своими впечатлениями между собой чёрные ребята.

— Из какой страны прибыли?

— Россия! — лаконично отвечали мы, чем приводили людей в недоумение. Володя ещё пытался объяснить что-то про страну Казахстан, чем ещё больше вводил в заблуждение невежд:

— Россия? А где это? В Азии или в Европе? Нам оставалось на это ответить только:

— Очень далеко!

Указывали на километры спидометра, на котором уже высветилось 12000 км. Удивлению молодежи не было границ. Почти все из них учились или учатся в школе, и надо полагать, что каждому современному замбийцу должно быть известно, что за пределами Африки существуют другие страны и материки, и такие вопросы, типа — «где находится Россия?» — это, скорее, профанация, чем реальное незнание.

Автостанция находилась рядом с главной улицей города, поэтому народ начинал всё прибывать и прибывать. Да уж, выбрали мы место встречи — не из самых спокойных, но — «место встречи изменить нельзя!»

Возле нас скопилось довольно многочисленная публика, хоть песни пой и деньги бери. Многие городские парни были весьма задиристы и чванливы, и в отличие от своих провинциальных собратьев, были явно испорчены. Проходя мимо нас они не упускали возможности показать свою наглость, выбрасывая в наш адрес какую-нибудь непонятную нам, но явно издевательскую чепуху. У Володи, который один из команды страдал табакокурением, люди постоянно спрашивали сигареты. И всё время нас засыпали однотипными вопросами, щеголяя своим английским, делая это нарочно дерзко. На это мы отвечали:

— Мы не говорим по-английски..

— А откуда вы приехали в Замбию?

Мы предпочитали отвечать упорным молчанием, это начинало действовать и публика заметно редела. Их развлекает наше присутствие и конечно, им невдомёк, как мы устаём от бесконечной лавины вопросов и приставаний. Но впрочем не все люди таковы. Один молодец, увидев, что мы стоим под прямыми лучами дневного солнца, посочувствовал и посоветовал перебраться под тень большого дерева на место его грузовика, который он сразу же отогнал в сторону. Что ж мы благодарны ему за этот поступок. Через 15 минут мы уже находились под пологом густой листвы, продолжая ожидать задерживающегося Сергея.

Прежние навязчивые нарушители покоя уходили, но появлялись новые любопытные. В это время мы невозмутимо учили английские слова по имеющимся словарям, а на глупые вопросы отвечали однозначно:

— No English. Английский язык не знаем!

Иногда я отрывался от этого полезного занятия, доставал альбом и принимался изображать всё, что занимало меня в данный момент, мои мысли. Если бы кто-нибудь поглядел мой альбом, то к своему удивлению обнаружил там не африканские пейзажи, а портреты той, которая находилась сейчас так далеко от меня, и в то же время была так близка, как никогда. Я очень увлёкся и не замечал снующих туда и сюда негров, не слышал шум неуёмной городской суеты. Это были счастливые, безмятежные часы парения. Те следы, что оставляет карандаш на белых листах, бывают красноречивее всяких слов. Уже смеркалось, а брата всё не было.

С наступлением темноты стали появляться отяжелённые спиртным прохожие. Под воздействием алкоголя поведение негров становилось просто невыносимым: нередко наши руки ложились на рукоять ножей, готовых в любой момент усмирить этих зануд, становящихся на грань преступления. Меня при этом не покидало некоторое беспокойство за Сергея, я интуитивно чувствовал, как может чувствовать только родной брат, что сегодня мы его не дождёмся. Есть некая связь между братьями-близнецами. Мне трудно объяснить это, но каждой фиброй своей души ловишь иногда его сигналы. Наверное, такое с каждым бывало. Но каждый при этом подтвердит, что эти тонкие духовные флюиды улавливаются только тогда, когда постоянно кто-то думает о тебе, а ты — о нём.

Вдруг в этой кутерьме кто-то вежливо обратился к нам. Такое столь редкое обращение заставило сразу же обернуться. Перед нами стоял прилично и опрятно одетый индус:

— Добрый вечер! Вы русские?

— Здравствуйте! — поприветствовали мы его и в нескольких словах рассказали о себе.

— Я целый день наблюдаю за вами из соседнего магазина, и подумал, что у вас случились какие-то проблемы?!

— Да, у нас закончились деньги! Теперь ждём моего брата, который поехал за ними.

— Вы устроились на ночлег? — спросил индус.

— Пока нет. Вот дождёмся последний вечерний автобус из Лусаки, а потом будем решать вопрос с ночёвкой.

— Тут недалеко есть кемпинг, которым я заведую, — индус объяснил нам, как найти кемпинг и добавил: — Я предупрежу служащих, чтобы вас приняли!

Мы поблагодарили индийского бизнесмена, а он пожелал нам успешного завершения мотопробега, и уехал. Вот и решён вопрос с жильём на эту ночь. В мире всегда есть люди понимающие путешественников и стремящиеся оказать им помощь. Всего полчаса назад город казался нам враждебным и чужим, и как мало нужно, чтобы изменилось это мнение!

В прибывшем из Лусаки, последнем в этот день, автобусе, Сергея не оказалось, и нам оставалось отправиться в указанное индусом пристанище.

Находясь у себя дома, мы не должны оставлять без внимания и помощи нуждающегося странника, и по возможности, оказать поддержку. Путешественник почти всегда в чём-то нуждается и если не в материальной помощи и ночлеге, то хотя бы в добром отношении. Пилигрим всегда отличается от сомнительного бродяга, поэтому если веришь пришедшему, то открой дверь и впусти его. Хуже будет, если падёт пыль многих дорог у города, который оказался закрытым и негостеприимным. Странник является не только покорителем пространств и дорог, но и посланником, который нечасто может дать однозначный ответ — зачем, для чего он пускается в путь!? За подобными мыслями я провёл вечер.

Город поглотила тьма и тишина. В свои права вступила всесильная и властная ночь. На утро, оставив мотоциклы в кемпинге, мы отправились к автобусной остановке. Странное дело, на месте встречи нас теперь никто не донимал, потому что не было привлекающих внимание мотоциклов, а мы выглядели пешеходами, хотя, правда, и очень необычного вида.

Не простояли мы и часа, как на другой стороне улицы показался Сергей, которого я узнал по стремительной походке. Слава Богу! Мы были так рады встрече, как будто бы не виделись целую неделю. Пока шли к кемпингу, каждый из нас торопился рассказать о своих делах. Сергей, выслушав сначала нас, поведал о своей поездке.

Выехав из Ливингстона в Лусаку, автобус задержался в пути, в результате банки уже были закрыты, и Сергею оставалось ждать утра. Получив на следующий день денежный перевод из России, всю эту сумму, неустойчивой местной валютой — замбийскими квачами, он должен был поменять их на доллары, и на ЭТО ушёл целый день. Беготня в поте лица по всей Лусаке — не позавидуешь!

Завершив все банковские операции, Сергей опоздал на последний автобусный рейс, на тот, что мы с надеждой ожидали вчера вечером. Добирался Сергей на попутных автомобилях, и в Ливингстоне появился вчера поздно вечером, и не зная — где нас искать, устроился в ближайшем, от автостанции, отеле.

Мы снова были вместе, и нам не терпелось скорее продолжать путь. Плотно позавтракав в ближайшем «общепите» и подкупив крупы и консервы, поспешили «накормить» на оставшиеся замбийские квачи и наши «Уралы». В путь!

Если, увидев одну радугу, человек считает её добрым знаком, то как быть, если над водопадом Виктория увидишь три или даже четыре радуги одновременно?

Водопад Виктория на языке макололо «Моей оа тунья», означающее — «Гремящий дым». Первым из европейцев, кто увидел это земное чудо, был Дэвид Ливингстон, это случилось в 1855 году. Водопад с высоты 120 метров низвергается с плато в базальтовую расщелину шириной около двух километров. Далее, внизу, река устремляется в ещё более узкое ущелье глубокой котловины, которая тянется на сотни километров.

Постоянная здесь влага в воздухе способствовала появлению густой вечнозелёной, пышной тропической растительности. Встать на каменном уступе вблизи низвергающейся воды и остаться сухим, здесь невозможно, как если бы вы постояли под проливным дождем. Для полного представления о водопаде я приведу впечатления самого Ливингстона, когда он увидел и исследовал его:

«Пытаться описать водопад словами — безнадёжное занятие. Даже самый большой художник, сделав несколько пейзажей, мог бы дать только слабое отражение этого величественного зрелища. Может быть способ его образования может помочь понять его своеобразную форму? Поперёк реки треснула твёрдая чёрная базальтовая порода, образующая русло Замбези. Края этой трещины остаются острыми до сих пор, кроме закраины, около 3 футов шириной, через которую перекатывается вода. Стены идут вниз от краёв совершенно отвесно, нет ни одного выступающего вперед утёса, признаков наслоения или смещения пород. Когда образовалась гигантская трещина, в уровне двух, разорванных таким образом, частей русла реки, не произошло никаких изменений. Поэтому, доходя до острова Гарден-Айленд, река внезапно исчезает, и мы видим противоположную сторону расселины, на том же самом уровне, как и та часть русла, по которой мы плывем. Там где когда-то текла река, растут трава и деревья? Древние племена батока использовали остров Гарден-Айленд и Боаруку — другой остров, расположенный на краю водопада, как святилище, где они поклонялись Богу. Неудивительно, что под облачными столбами, недалеко от сияющих радуг и под непрерывный рёв водопада, низвергающегося, как бы, из-под длани Всемогущего, их души должны были наполниться благоговейным ужасом. Водопад поражал умы туземцев во всей внутренней части страны!»

Ботсвана

Проехав 58 км до городишка Казангула, который находится на берегу Замбези, мы прибыли на границу. Ею служит сама река, разделяющая четыре страны — Замбию, Ботсвану, Намибию и Зимбабве. На этом участке реки нас переправил на другой берег паром — средство сообщения между Замбией и Ботсваной.

Вот мы на территории новой неизвестной нам страны, и сразу же были встречены не очень приветливыми и высокомерными работниками таможни. Оформление документов осуществлялось долго, видимо ботсванцы, гордящиеся своей преуспевающей страной, не очень торопились и не старались перед «какими-то там русскими». Строгие полицейские долго разглядывали «Урал» с коляской, при этом оживлённо переговаривались, а потом вдруг заявили:

— Это не правильно!

— Что не правильно? — недоумевали мы.

— Коляска должна быть слева при левостороннем движении! Вы нарушаете правила дорожного движения.

Володя нашёл, что сказать:

— Механизм тут такой, что не переделаешь!?

Об экономическом уровне развития страны можно уверенно судить по добротному таможенному зданию и гладкой асфальтированной, качественной дороге. В Ботсване недавно были найдены алмазы, народ страны воспрянул духом. При этом я вспоминаю таможню Эфиопии, состоящую из туземной хижины с соломенной крышей.

А здесь — на выезде из этого неприятного государственного учреждения, возле шлагбаума, были устроены специальные посты для санитарного контроля, где колёса въезжающего транспорта опрыскивают какой-то белой антимикробной кислотой. Люди же должны пройти по коврику, пропитанному пузырящейся химической жидкостью. Эта процедура дала нам лишний повод переживать за подошвы наших ботинок. Только радостный момент получения разрешающих въезд документов снимает тяжесть с сердца.

Мы мчимся по Ботсване. Безупречная трасса с красными светоотражающими катафотами по обочинам, и зелёными — посредине, с чёткой белой разметкой. Такая дорога создаёт идеальные условия для поездки ночью, когда катафоты позволяют отлично видеть свою полосу.

Проехав за вечер 350 км, делаем выводы о весьма малой плотности населения в Ботсване. От Казангулы до Ната нам практически не попадались люди. Зато в этой части страны встретились сразу три национальных парка: Чобе, Хуанге и Нцкай-Пан. Но как мы убедились, дикие животные вовсе не придерживаются границ заповедников и свободно разгуливают вне их территории. Мы часто видели с дороги убегающих в чащу леса напуганных мотоциклами быстроногих страусов, величавых исполинов — жирафов. По окраске жирафы отличались от тех, что мы видели раньше: в Танзании они были жёлтые с коричневыми пятнами, а их ботсванские собратья были белыми с чёрными пятнами, да и ростом крупнее. Надо отметить, что жирафов очень трудно сфотографировать, сколько мы ни пытались к ним приблизиться, они испуганно убегали прочь, на скаку ломая ветви деревьев. Инстинкт самосохранения заставляет их избегать встреч с людьми. Вот как люди их «достали»!

Перед тем, как устроиться на ночлег в дикой саванне, необходимо как-то чётко, ярко обнаружить своё появление, нашуметь, насветить фонарями, тем самым прогнать всех ночных обитателей, а самое главное — сонных змей, чтобы они расползлись подальше, очистив место для становища. У нас весь этот процесс происходил уже просто профессионально — так много раз приходилось ночевать в диких местах.

Климат здесь очень сухой, чему мы были рады, оставив позади влажную экваториальную зону. В южном полушарии начиналась зима, и нам не приходилось страдать от жары, а ночью даже надевали тёплые одежды. Особенно мы радовались обилию сухого валежника.

Из-за отсутствия людей дрова здесь остаются не востребованными. Мы развели огромный костёр, по которому уже давно истосковались. Разве можно представить себе поход без настоящего костра, на котором можно сготовить наваристую кашу и вскипятить густой чай. Мы сидели возле костра, приятно осознавая, что на сотню километров вокруг протянулась безлюдная саванна, преддверие знаменитой пустыни Калахари.

Устанавливая палатку, обнаружили большие навозные кучи, которые могли оставить только слоны. Тут же на песочной поверхности виднелись вмятины от ног этих колоссов, а также сломанные ими колючие деревья, вырванные с корнем из земли. С выкорчеванных акаций слоны съедают мелкую листву. Жаль, что мы так и не увидели ещё раз этих красивых исполинов.

Особенно поражает множество термитов и их жилищ-термитников. Эти трудолюбивые насекомые возводят свои шпилеобразные сооружения даже в городах. Их строительство на первичной стадии нередко можно увидеть на тротуарах и обочинах. Удивляет также обилие муравьев всевозможных размеров, от 5 мм до 2 см величиной. Запросто находишь клещей-переростков, величиной в 10-копеечную монету, которые так и норовят впиться в тебя. Стоит только присесть на землю, как сразу все указанные насекомые норовят облепить ноги, чтобы поближе познакомиться с чужаком, вступившим на их территорию и нарушившего их покой.

Ботсвана, одна из малонаселённых стран Африки, расстояние между редкими городами бывают здесь по 300–400 км. Но города соединяют новенькие трассы идущие по ровной, без единой возвышенности, поверхности. Это позволяет водителям развивать скорость до 190 км/ч. Конечно же, максимальная скорость позволяет быстро сокращать расстояние, но в то же время не даёт заметить животных. На асфальте часто встречаются раздавленные зайцы, кабаны-бородавочники и всякие грызуны.

Гонка за временем и одновременно постоянная его нехватка бешено стремящегося куда-то человечества. Животные же, в отличие от людей, продолжают жить по своим неизменным законам, а приспособиться к противоестественному ритму людей никогда не смогут. Если человеку с любым умственным развитием вполне понятно, что машины ездят гораздо быстрее животного, то братьям нашим меньшим не понять, что стремительные железные монстры, при столкновении, всегда забирают их жизни. От человека требуется хотя бы немного внимания и бережного отношения к тем существам, которые наполняют природу жизнью, пусть они стоят и ниже в иерархической природной лестнице.

Ботсвана страна, безусловно преуспевающая и достаточно развитая, о её высоком уровне жизни красноречиво говорят высокие цены на бензин, продукты, на всё. Именно здесь, впервые в Африке, мы испытали на себе презрительное и чванливое отношение. На белого человека нарочно смотрят свысока. Было как-то неприятно, не по себе, когда перед тобой местный житель задирает нос, и почему здесь так кичатся люди, и что они себе воображают, ведя себя таким образом — пусть ответ на этот вопрос ищут другие! А мы едем дальше!

Ботсванские девушки, в своём стремлении выделиться, всеми силами модничают, желая быть похожими на их американских сверстниц, но при этом напускают на себя нелепо важный вид. Возможно, такие особенности характера свойственны всему тсванна-народу, населяющему большую часть Ботсваны?

Нередко нас обгоняли машины с белыми пассажирами, которые приветливо махали нам. Мы рады были им ответить. А однажды, нас обогнал легковой автомобиль и просигналил, а потом резко остановился.

Из машины вышел европейской внешности водитель. Мы тоже остановились, нам было интересно. Ему было очень интересно увидеть у себя в Ботсване мотоциклистов-путешественников.

— Я из Габороне. Большой любитель мототехники. Приглашаю вас в столицу Ботсваны, в гости, ко мне в дом.

— Спасибо большое, но у нас в планах ехать в Намибию, а вовсе не на юг Ботсваны!

— Жаль! Желаю успеха! — пожал он нам руки. Поговорили ещё, продемонстрировали подробнее «Уралы» и поехали дальше.

Ботсвану мы проскочили за двое суток. Это расстояние в 1100 км от приграничной Кузунгулы до Мотэны, что на намибийской границе. Впереди у нас простиралась ещё более пустынная Намибия.

К Берегу Скелетов

8 Мая. Намибийскую границу преодолели за 30 минут — это на удивление быстро! Никакого напряжения на территории таможни и тихие учтивые работники, да ещё и безвизовый въезд в страну для всех жителей бывшего СССР. Самые приятные впечатления — везде бы так!

Всё удивило: красивые опрятные здания, вымощенные плиткой тротуары, чистота — даже на Африку не похоже — если бы не темнокожие граждане на улицах.

Намибия — необыкновенная страна, тут немецкие названия городов и рек. Это ещё со времён колонизации, когда выходцы из Европы образовали здесь свой этнос — буры.

Если бы не пустынный ландшафт, Намибию можно было бы сравнить с Западной Европой: такая же опрятность улиц, порядок, новые, идеальные дороги, а главное — белые лица. Очень неожиданно увидеть такое их множество в чёрной Африке. Здесь 40 % населения составляют немцы — потомки колонистов, а 60 % — готтентоты, бушмены и гереро.

В 1884 году территория Намибии была объявлена германским протекторатом. Интересно, что тут институт работорговли держался очень долго и был отменён только в 1901 году. С 1915 страна была оккупирована Южно-Африканской республикой. С конца 1960-х годов народ Намибии, под руководством национальной организации юго-западной Африки (СВАПО), вёл вооружённую борьбу. 21 марта 1990 была провозглашена независимость Намибии, и СССР сыграл в этом не последнюю роль.

Заночевав в буше, в палатке, 140 км не доезжая Виндхука, на утро мы рассчитывали въехать в столицу Намибии. Перво-наперво нам хотелось увидеться со своими соотечественниками в Российском посольстве.

Не знаю, о чём думали перед финишем путешествия Сергей и Володя, каждый из нас был при своих мыслях, в молчании мы бродили возле лагеря. У меня было такое ощущение, что я уже долгие годы в пути. Дни и недели, насыщенные событиями, смешались в голове в некий красочный калейдоскоп. Мне казалось, что я насквозь пропитан африканским ветром и солнцем, а другая, столь далёкая жизнь на Родине, как будто бы уже не существовала.

От постоянного выжимания ручки газа, рука здорово одеревенела и я с большим трудом мог застёгивать ею пуговицы. Глаза, воспалённые от встречных потоков ветра и пыли слезились и не выдерживали яркого африканского солнечного света, доставляя болезненные ощущения.

Да и нашим «Уралам» достался нелёгкий путь. Не у каждого мотоцикла такая необычная судьба. Они уже прошли пять климатических поясов, встречая на своём пути холод, снег, лёд, высокие горы, ливни, жару, песок Сахары, Намиба и Калахари, который забивался в их моторы, в их фильтры. Наши стальные кони здорово опылились Африкой вместе с нами: обветрились, окрепли, и конечно же, изменились. Как я буду теперь привыкать к будничным делам дома? Что меня ждёт? Сейчас дома куча долгов, нестабильность и неопределённость с личным жильём! И в самом деле — у меня даже нет своего дома, вот это да! Но человек должен что-то выбирать, или дорогу или достаток!

Дорога даёт энергию, чистоту мыслей и поступков. Даёт опыт, впечатления и краски, необходимые мне как художнику, всё это и является моим подлинным богатством. В голове, как на сказочном вернисаже, складывается множество красивых картин и сюжетов. А я — обладатель этих необыкновенных красок.

Ничего достойного, чтобы быть отмеченным, за эту ночь перед финишем, не произошло. С рассветом, в приподнятом настроении, которое ещё лёжа в палатке нам внушил мой брат Сергей, наскоро собравшись, горя желанием поскорее добраться до Виндхука, мы взялись за мотоциклы. Но «Урал» с коляской не заводился. Оказался неисправным коммутатор в системе зажигания. Не теряя времени, Володя взялся за устранение поломки, а я и Сергей, ожидая завершения ремонта, делали дневниковые записи.

Чуть позже, уже перед самым Виндхуком, где-то в 40 км от столицы, стрельнула камера на том же «Урале». Дело в том, что запас покрышек, взятый нами в Москве, давно закончился, и мы ехали на стёртых почти до дыр шинах. Меняли их одну на другую в надежде хоть как-нибудь дотянуть. Когда такое увидели виндхукские байкеры, то были, конечно, очень удивлены.

Возможно, эта задержка на пути к Виндхуку, не случайна. Не успели мы въехать в столицу, как сразу же были замечены одним мотоциклистом, в котором приобрели хорошего друга на этом краю Африки. Шон Найде, намибийский ковбой, так он именовал себя, и ещё байк-доктор, потому что «лечил» мотоциклы. Шон был потомком тех голландских переселенцев-буров, которые появились здесь с 18 века — с начала колонизации юга континента. Никогда не выезжавший за пределы Намибии и ЮАР, Шон был заядлым мотоциклистом, и также, как основная масса мотоциклистов любых стран, любил рок-музыку. Надо ли добавлять, что и мы тоже к ней неравнодушны!

В мастерской Шона на окраине Видхука, мы прожили целую неделю. Для нас это были незабываемые моменты, для Шона же наше вторжение в его относительно спокойную жизнь было настоящим событием. Мы вечерами катались по Виндхуку, производя изрядный шум на трёх тяжёлых мотоциклах, а после слушали музыку настоящей рок-группы, которая репетировала в свободном боксе, тут же, в мастерской Шона. Он сам неплохо пел и играл на гитаре, устраивая нам свои небольшие концерты.

Шон был под впечатлением от русской техники и решил — во что бы то ни стало приобрести «Урал» с коляской. Стёртую шину он повесил у себя на стене, а в середине поместил наши фотографии. В своём доме он предоставлял нам возможность жить сколько угодно, уговаривал — оставайтесь, а-а-а! — ребята! — так бывало у нас несколько раз в разных странах мира.

Тем временем мы пытались сделать визы в ЮАР. Но с ужасом узнали, что на их получение нужно потратить целый месяц. Что за напасть! А жаль! До южной оконечности Африки оставались какие-то 1400 км да ещё по отличной дороге. Значит, в Намибии будем объявлять финиш!

Оставалось только наездить по Намибии эти недостающие километры. Но и достичь вод Атлантики — это было для нас не менее замечательно! Неужели переход скоро будет закончен, и мы не будем чувствовать дорогу, не будем каждую ночь ставить палатку, отдыхать после напряжённого дня возле костра, встречать рассветы и каждодневно наблюдать закаты. Мы были всё время на воздухе, на лоне природы, а должны будем теперь снова окунуться в другую жизнь, пусть и на какое-то время, потому что мы не собираемся останавливаться, но сейчас так нелегко привыкать снова к будничным ритмам.

Решили съездить к побережью Атлантического океана, чтобы соединить, таким образом, после Индийского, два океана. В этот момент размышлений, мы находились в Российском посольстве, к нам туда приехал воодушевлённый Шон, достал деньги из сумки и заявил, что «Урал-соло» хочет купить мотоклуб «Пустынные волки», а «Урал» с коляской — он сам. Шон продал свой японский чоппер, чтобы только стать владельцем российского «Урала» — вот так! Этих Денег нам должно было хватить на авиа-перелёт домой.

Дорога к Атлантике шла всё время по пустынной местности через городки Окахандью, Карибиб, через провинцию Эронго. Нам хотелось увидеть пустыню Намиб, которую омывает Атлантический океан. В Свакомпунд мы приехали уже поздно вечером, стремясь скорее к его набережной.

Пустыня Намиб — одна из самых суровых пустынь в мире. Она протянулась полосой от реки Оранжевая до Мосамедиша в Анголе, шириной около 200 километров. Её резкое отличие от соседней пустыни Калахари, заключается в исчезающе малом количестве осадков, а также полным отсутствием растительности. Только в пустыне Намиб можно увидеть самые большие барханы в мире, достигающие в высоту 300 метров.

Западные берега Африки славятся густыми туманами, об этом упоминали ещё португальские моряки, первыми достигшие этих мест. Образованию туманов способствует холодное антарктическое Бенгальское течение, идущее от мыса Доброй Надежды, которое охлаждает океанские воды у западных берегов Африки. На них наталкиваются тёплые ветра с востока летящие из пустныи — вот и возникает почти постоянный туман. Он окутывает всё побережье, это очень интересное зрелище. А ещё восточные сухие ветра, преобладающие в этих районах, тревожат вершины барханов, поднимая маленькие вихри, и ещё более усиливают впечатления от созерцания огромных дюн на фоне необозримого океана.

Пустыня всегда способствовала развитию широкой мысли и углублению в самого себя, а когда к тому же видишь перед собой величавый океан, в который как бы переходит, трансформируется суша, то ощущаешь невообразимый душевный подъём.

Ночь мы провели севернее Свакомпунда, недалеко от места называемого, Берегом Скелетов. Своим названием берег обязан множеству ржавых кораблей выброшенных на песок. Первым из европейцев достиг юго-западных берегов Африки португальский капитан Бартоломеу Диаш, в конце XV века, доказавший, что Африка вовсе не срастается с какой-то Неизвестной Землей на юге — так мыслилась тогда Антарктида. Каравеллы, бросившие якоря у пустынного побережья, нашли здесь только пески и покрытые щебнем равнины, а также нашли низкорослых полуголых людей с коричневым цветом кожи. Это были бушмены — древний народ, ныне почти вымерший.

Места эти были неудобны для кораблей, которые стали появляться здесь всё чаще и чаще — тут нельзя было пополнить запасы воды и провианта. Потому и колоний, поселений, портов на этих берегах не возникло.

Созерцание пустых прибрежных песчаных дюн необычайно увлекает и захватывает воображение. Иногда мне слышался долетающий из темноты скрип уключин, плеск вёсел, шум разбивающейся о форштевень шлюпки волны, слышались голоса моряков тех эпох, что давно канули в глубину прошлого. Океаны хранят в себе тайны всех людских деяний и свершений.

Вот и подошло время прощаться с Африкой, здесь на берегу Атлантического океана, под мерный шум прибоя, под древнюю и смелую песню, которую, завывая, неустанно поёт ветер. Глядя вдаль бескрайних вод, я не мог понять и измерить весь свой предстоящий путь. Но я знаю, точно знаю, я ещё сюда вернусь!