На пороге Галактики

4 Горечь истины

— Ну, как тебе такая «нирвана»?

Кламонтов (снова — Кламонтов!) с бешено колотящимся сердцем очнулся за той же партой с лежащей на ней зачёткой. Но он не сразу пришёл в сознание — по крайней мере, столь ясное, чтобы представлять, где он находится и что происходит. В памяти вихрем проносились недавние образы: какие-то пространства, полные, казалось, вселенской скорби и ужаса, чувство безысходности и полной беспомощности в невольном движении через эти пространства, какие-то непонятно как ощутимые и что от чего отделявшие границы… То, что там сразу, кажется, не дошло до сознания: человек в одежде буддийского монаха, который то ли вывел его откуда-то, то ли помог преодолеть одну из границ, но которого он не успел о чём-то спросить; потом — другой, как будто знакомый, тоже встретивший его у какой-то границы… Коридоры, очень похожие на тот, за дверью — но один какой-то тёмный, сумрачный, без привычных парт и шкафов, без досок объявлений на стенах с местами обвалившейся штукатуркой, словно окутанных какой-то грязно-клубящейся мутью, с непроглядной чернотой за окнами, и весь полный тёмных туманных сущностей без чётких контуров, от кoтopых веяло страданием и бесприютностью (несчастных душ лабораторных животных? Хотя — одна, заметно больше остальных, возможно, была и человеческой…), а другой, наоборот — светлый, чуть туманный, и весь какой-то пустынный («Другой слой астрала», — кажется, сказал тот, второй его спутник.)… И ещё коридор — уже точно тот, университетский, с привычными лампами дневного света, партами и шкафами у стен — и студентами, столпившимися вокруг… него, Кламонтова, сидящего на полу у двери деканата, что он тоже видел как бы сверху, с потолка (и ознобное содрогание пробежало при мысли, что это могло означать)… И что было потом — те кошмары, в которых мистически великое и ужасное будто проходило по опасной грани с почти кощунственным; и что было раньше: какое-то собрание, экзамен, контакт — тоже обернувшиеся чудовищной карикатурой, пародией… И — что-то ещё прежде всего этого… Трамвай, из которого он вышел в сумерках — и быстро шёл по улице, опаздывая куда-то… Обращённые к нему с удивлением лица пассажиров в этом трамвае… Перекрёсток, где в лицо ударил порыв холодного ветра с мелкими колючими не то снежинками, не то каплями дождя… Сумрачная улица, где лязг металла и рокот моторов тонули в вое ветра, налетающего порывами — и редкие прохожие удивлённо оглядывались на него, а сами казались чёрными тенями, едва различными на фоне серых стен близко подступающих к дороге старых зданий… По пути — сюда, к учебному кopпyсу… Но — по пути откуда?..

— Теперь ты видишь, какое «высшее знание» открылось бы тебе на таких путях?

Кламонтов с трудом заставил себя поднять голову и посмотреть, откуда звучал голос… Да, это был он — тот, кто встретил его у границы, и сопровождал в пространстве с тускло-оранжевой твердью, и в тех коридорах… Кламонтов сразу узнал его — хотя сначала, в том пространстве, видел лишь смутный контур во мраке (да ещё, временами, бархатистый оранжевый отблеск на коже своего спутника — которая потом, в первом, мрачном коридоре, казалась совсем тёмной, так что были едва различимы чёрные плавки и большой многоугольный медальон с какими-то знаками или символами по ободу. Ярко-розовая рубашка, в которой он был сейчас — появилась уже во втором, светлом коридоре, и, хотя его кожа стала там заметно светлее, подчёркивала смуглость…), лица же там не сумел разглядеть — но сейчас, увидев сидящего напротив, за преподавательским столом, мальчика на вид лет 14-ти, сразу понял: да, это он. И — где-то же они встречались и раньше… Кламонтов тогда обратил внимание на внешность: ведь и русского, и жителя Юго-Восточной Азии, и древнего египтянина, и американского индейца — вполне можно было представить себе таким… Но где и когда это было — Кламонтов не мог вспомнить. Хотя — и то, и это, сейчас — похоже, было наяву…

— Какой ужас… — голос Кламонтова прозвучал глухо, как сквозь вату. — Но… что это было?

— Конечный итог поисков единого ответа на все вопросы. Такая степень освобождения от суеты и бренности этого мира, когда освобождать больше нечего — всё свободно от всего. Мир пустоты, бессмыслицы, мир без информации, абсолютно лишённый каких-то взаимосвязей… Во всяком случае, такой его образ сложился в твоём подсознании. Я же говорю: хотя тебе трудно поверить — это был твой сон. Образы, в которые твоё подсознание облекло то, что тебя хотят заставить принять как Высшее, но на что не откликается твоя душа. Ну, сознание, конечно, сопротивляется, стремится видеть то, что «положено» там видеть, но сон — момент нашей внутренней, подсознательной истины. И видишь: твоё подсознание не согласно, что абсурд — высшая мудрость; сила, которой нечего противопоставить — высшее добро и справедливость; отнятие всего, что дорого — благодеяние; утрата самоидентичности или даже растворение в чём-то — высшая цель всякого существования; а какие-то совсем уж античеловеческие, антидуховные состояния — высшее блаженство… Ты же чувствовал всё это в глубине души?

— Чувствовал… — признался Кламонтов, вдруг отметив: подсознательный упор исчез, ничто не мешало признаться в этом.

— И это сейчас — поиски многих… И многие так теряют гармонию в душе — пытаясь заставить себя верить, во что не верится. А что в данном случае мне пришлось подсмотреть твой сон — так тебя нашли тут без сознания, а я пытался помочь, как сумею…

— Но как… всё — только сон? Всё вообще? И этот вихрь, и пространства, и коридоры, где я помню нас обоих вместе?

— Нет, тут честно скажу — не знаю. Потому что — где сон, там сон, но — это… Да, а какой вихрь? Я никакого вихря не помню…

— Ну, как же? Что-то огромное, космических масштабов. Вихрь, втягивающий в себя буквально всё… Как… какая-то «чёрная дыра», что ли! Наверно, она должна выглядеть так… вблизи… Под горизонтом событий… Да, а та оранжевая поверхность, — вдруг сообразил Кламонтов. — Это же — как бы кора молодой, только формирующейся планеты! И я… То есть — мы… видели такое… — потрясённо добавил он.

— И в общем известный феномен — образы творения мира, космической мощи, грандиозности… Хотя — тут это увидели мы оба… Я имею в виду — кору планеты. Потому что вихря я не видел…

— А тот буддийский монах? И — граница? Это там было… то есть… это — помнишь?

— Помню, как мы встретились у какой-то границы. Втроём — ты, я и монах. И вихрь ты, наверно, видел вместе с ним, а не со мной…

— Но где — «там»? Ведь, если ты как-то вошёл в моё сознание — получается, дело и было в моём… или тогда уж… нашем общем сне? — Кламонтову показалось: он чего-то не понимает или не совсем проснулся. — Нет, но ты сам сказал про другой слой астрала… И потом, я помню — как уже здесь, в этом коридора, видел себя сверху… Так это я… что, действительно был вне своего тела? Или как?

— После того срыва? Да, похоже… А вообще — не знаю, как ты там меня воспринял, но со мной такое тоже произошло впервые. По крайней мере, в этой жизни — впервые. Так что я — совсем не профессиональный шаман-проводник по иным мирам. Просто экстрасенс — да, но не такой… И в твоём случае — не ожидал ничего большего, чем просто обморок от переутомления. Но, понимаешь: только настроился на тебя, установил связь — и будто… вошёл куда-то внутрь тебя, что ли… И — сразу оказался в каких-то огромных пространствах… И знал, что ты тоже где-то там, далеко — но не знал, где тебя искать, и как не заблудиться там самому. А потом уже — как бы очнулся у какой-то границы, встретил вас обоих — тебя и того монаха, и принял от него информацию. Напутствие или инструкцию по выходу из… места или состояния — в общем, где мы оказались. А то — сам, наверно, и не знал бы, как нам выйти оттуда. И только уже в том, другом пространстве рискнул начать разговор — и был срыв с выбросом из своих тел нас обоих. И тоже не знаю — сами ли мы как-то автоматически вернулись в тела, или нет…

— Но что это за коридоры? — снова глухо, как из подземелья, вырвалось у Кламонтова.

— Видимо и есть — как бы двойники этого коридора, его образы в разных слоях астрала, куда нас занесло твоим срывом. Но — срыв такой силы! Это было что-то страшное…

— И всё-таки не понимаю… Как ты вошёл внутрь моего сознания или сна — если я был в… каких-то пространствах вне своего тела? Или… как ты оказался там вместе со мной?

— Самому трудно понять… Правда — можно допустить проекцию моего сознания в твой сон, как в компьютерную виртуальную реальность. И получается, то же самое сделал тот монах — не был же он просто образом твоего сна. Я же принял от него информацию, которая помогла нам выйти оттуда — и которой сейчас не помню сам. Хотя помню слова: на самом деле нирвана — не то, как её принято представлять. Так что видишь: ты знал одно, а он — другое… И всё-таки больше похоже на перенос моего сознания в какое-то иное пространство через твоё тело как ретранслятор — если только возможно… А вообще очень загадочная тема: «пространство сна», «пространство воображения»…

— А я теперь даже, что представляет собой обычный сон — не могу понять, — неожиданно для себя признался Кламонтов. — Это раньше казалось просто: подсознательная переработка информации, «небывалая комбинация бывалых впечатлений»… А теперь говорят:, всякий сон вообще — выход в астрал, видения иных миров…

— Да, чувствуется уровень источников, по которым приходится разбираться… Хотя я представляю так: есть наш внутренний мир, наша внутренняя виртуальная реальности — а есть объективно существующая реальность иных миров, по поводу материальности и вообще физической природы которых земные физики и оккультисты спорят не первый век. И есть телепатия — соприкосновение нашего сознания с таким же внутренним миром другого человека, а есть ясновидение — непосредственное восприятие объективной реальности. И есть внетелесный опыт — восприятие некой реальности просто нашей психоэнергетической сущностью, без посредничества телесной оболочки и плотноматериального мозга. А ещё — глубинная память, хранящая образы какого-то иного бытия… И вопрос: что и где изо всего этого могло быть в твоём случае?..

— Подожди… Так меня нашли… тут? — Кламонтов только сейчас сообразил это. — Всё-таки тут? Но… как же тогда — то собрание? А контакт, а экзамен? Тоже сон? Нет, но — кажется, оно было раньше, ещё до всего этого…

— Контакт, экзамен… О чём это ты? — с внезапным удивлением переспросил собеседник. — Нет, не может быть…

— А что такое? — ещё больше растерялся Кламонтов. — Что тебя так удивило?

— Так… ты хочешь сказать: эта история про студента, который пришёл сдавать экзамен, а ему пришлось его принимать, и потом ещё был какой-то контакт… Это — не просто рассказ или легенда, которую ты помнишь? А — было тут, сейчас, с тобой?

— И — было же… — подтвердил Кламонтов. — И как будто — совсем не во сне. Я же помню — как стоял там в коридоре с учебником политэкономии, готовился к экзамену…

— Странно… Что ж, давай пройдём всё еще раз, — Кламонтов будто почувствовал лёгкое прикосновение — и перед внутренним взором поплыли удивительно яркие образы происшедшего. — Так, вот — ты принимаешь экзамен. А это — ты уже должен его сдавать… И они превращаются друг в друга… А тот, с метлой — ваш декан? Да, точно он… А это уже настоящий методист по заочному? И эта лягушка… И вот откуда в твоём сне потом был экран… А того студента — так и не вспомнил? И что странно: похож на одного моего знакомого… Так, а это — коридор тут у вас в подвале? Да, точно, я был там однажды… И вот — ты проснулся уже в этой аудитории… И что — в зачётке эти записи есть и наяву? Но как? Если в остальном это сон…

— Нет, тут сложнее, — попытался объяснить Кламонтов. — И это ещё только половина всей той истории. И всё, кроме коридора в подвале — было не как во сне. Скорее — почти как наяву…

— И ты решил — что это было испытание, а ты его не прошёл… А вот и собрание… Медитация… Контакт… Адам, Ева, Лилит, планета Трон… Обрыв контакта… И ты — опять здесь, и не можешь понять: как это, если только что был на собрании? Верно я понимаю?

— Верно, — подтвердил Кламонтов. — Но ты смотри, что дальше-то было…

— Да, и вот ты сообразил насчёт Плеяд… И тут началось… Да, точно… И это — тоже здесь… И это… Прыгуны на голом заду, псевдопоследователи Иванова — всё тоже оттуда? Так, а это ты — опять на собрании? Ах, вот оно что… И этот трюк с отсутствием двери в комнате… И всё? Больше ничего не помнишь?

— Нет, это всё… — ответил Кламонтов, с судорожным вздохом вырываясь из потока воспоминаний назад в реальность. — Как будто какой-то провал во мрак — и только его слова: «ты пуст, ты никто»… Хотя, кажется, он говорил что-то ещё, но я уже не помню. Да, но нашли-то меня здесь? Хотя…подожди — где именно? Там, у деканата — или тут, в аудитории?

— Там, у деканата. И студенты, которые нашли — хотели перенести тебя на диван в деканате, а я предложил — сюда, в аудиторию, хотя это довольно далеко. Ты же видел во сне именно её — и для тебя было бы лишним потрясением проснуться не здесь…

— Да, но я говорю — всё остальное было очень непохоже на сон, — повторил Кламонтов. — Я действовал и воспринимал всё вполне сознательно…

И тут у Кламонтова мелькнула догадка — ужасная даже на фоне всего, что было ужасно и так.

— Ой, подожди… А трамвай? Я же ещё помню — как шёл куда-то в сумерках, а перед тем ехал в трамвае… И кажется — как раз сюда, к нашему учебному корпусу. И даже помню — что в каком-то неясном сознании, как в бреду… И другие пассажиры видели, что со мной не всё ладно… Значит — так и попал сюда с того собрания? А остальное было уже… если так можно сказать — здесь? В смысле, телесно — здесь, а духовно — уж и не знаю где…

Кламонтов и продолжать не стал: что-то словно оборвалось в душе от этой догадки. Ведь такого — и представить не мог. И хотя теперь будто всё сходилось — как же гадко и тягостно стало от того, чем оказалось в итоге…

— А название той организации — не помнишь? Или — адрес, местоположение? Постарайся вспомнить, это очень важно!

— Да — то ли Академия Сознания Силы, то ли Академия Силы Сознания… — упавшим голосом произнёс Кламонтов. — Даже не помню точно. А адрес — вообще не помню. Читал о них в какой-то местной газете — и всё…

— Да, странно. Действительно не помнишь… — Кламонтов снова ощутил прикосновение — но оно, скользнув ничего не извлекло из глубин памяти, будто там была странная пустота. — Такой мощный блок в памяти… Где же это ты мог быть…

— Но… неужели всё — только гипноз? — спросил Кламонтов, не решаясь до конца поверить в собственную догадку. — И такое можно… просто вот так внушить?

— Но по всему так и получается! Хотя верно, похоже и на контакты, о которых столько читаем в прессе… Но с другой стороны — тут же явная пародия, аллегория некоторых студенческих проблем и течений в экстрасенсорике и эзотерике! Во всяком случае — как представляются этому гуру. Наверно — он считает себя постигшим что-то настолько высшее, что даёт право устраивать такой цирк. Но знаешь — я подобного представить не мог. Хотя встречал в литературе столько образчиков этой их «нетрадиционной», «парадоксальной» логики, да и лично встречался с некоторыми — но такое… Да — ну и духовные авторитеты у нас теперь…

— Нет, но как же так? Ведь я держал зачётки и билеты в руках! И на ощупь они были неотличимы от материальных предметов этого мира!

— Вот и сложность — насколько внушённые образы могут быть правдоподобны и убедительны. И к тому же — проходят мимо всех контрольных инстанций разума, напрямую в сознание… Я даже вспоминаю один пример из литературы — который может быть знаком и тебе, если ты интересуешься литературой об «аномальном»… — перед внутренним взором Кламонтова встала обложка синего цвета с вертикальными белыми буквами заголовка, действительно знакомая ему. — Но — в чисто техническом плане, без каких-то моральных параллелей…

— Эпизод с мнимым пожаром дачи? — догадался Кламонтов. — Как же, помню. В восприятии человека, бывшего под гипнозом, всё совершенно натурально — и дым, и жар… А проснулся — будто ничего не было. Всё целое, никаких разрушений. Хотя нет, ещё некоторое время было остаточное видение. Если не ошибаюсь — горелый пень на месте одного из деревьев в саду…

— Да, всё верно — но я хочу обратить внимание на иное. Помнишь, у него сквозь это видение на какой-то момент проступил образ комнаты, уже якобы сгоревшей — а на самом деле где он всё это время и находился? А теперь сравни свой случай: в промежутке между двумя видениями — и обычный сон с подвальным коридором, и более ранний фрагмент собрания, где гуру тебя о чём-то спрашивал…

— Готов ли я идти на контакт, — вспомнил Кламонтов. — Хотя вообще пришёл только для первоначального знакомства, никакого контакта сразу не ожидал — а он посреди разговора предложил участвовать в медитации. Правда, я сначала всё не мог войти в особое состояние — но потом как-то получилось, будто сам решил идти на контакт…

— Да, не сразу ему удался гипноз. И дальше — не всё пошло, как он рассчитывал. А то — вряд ли ожидал, что ты будешь помнить и расскажешь ещё кому-то…

— А как, по-твоему, он рассчитывал?

— Трудно сказать… И вообще странно — как ты помнишь одно и не помнишь другое. Будто он не смог, или не посчитал нужным заставить тебя забыть всё — или я тут что-то не понимаю. Но явно непохоже просто на демонстрацию возможностей гипноза без злого умысла — как в случае, о котором мы говорили…

— Да, но вот именно — почему? То есть, вернее — зачем? Не понимаю… Они же в этой… Академии Сознания Силы, или как её… называются исследователями аномальных явлений, знатоками эзотерической традиции… И я думал — им есть что сказать человеку, ищущему Истину. О стольком хотел их спросить…

— Неудивительно… Столько десятилетий — вообще полузапретная тема, и вдруг сразу столько не просто специалистов — а каких-то особых мудрецов, посвящённых, праведников, провозвестников высшего знания. И попробуй пойми — что скрывается у некоторых за их титулами. А им же верят, идут с самым сокровенным… Но что получается: приходит человек с конкретным вопросом — и вдруг он уже чей-то ученик, оставил город, продал квартиру, поселился в лесной глуши, посвящён в члены такого-то ордена, уже кто-то так «спасает его душу», что рушатся все прежние планы, связанные с семьёй, учёбой, работой, он уже не хозяин себе ни в большом, ни в малом, всё за него решает кто-то другой! Совершенно безапелляционно, с полним безразличием к тому, как он жил раньше, во что верил, на что надеялся. Изменись вот так — и всё. И что им возразишь: они вещают откуда-то свыше, а ты просто человек, и ставка тут — твоя судьба? Тем более, если приходишь за исцелением, ставка — здоровье или сама жизнь! И сразу первое требование: обратись в их веру! Представляешь — так, прямо и откровенно? А это же человеку придётся стать членом какой-то общины, секты, участвовать в обрядах, исповедоваться, поститься, соблюдать запреты! Как будто нельзя помочь бескорыстно, не ломая жизнь и убеждения! А сам он вне их веры — как дикарь, не знавший цивилизации… Да и исцелённым — считается только тот, кто «уверовал» с ходу, ни о чём не переспрашивая, бросил всё и пошёл за ними, признав верхом мудрости и духовности всё, что бы ни утверждали, и что от него ни потребовали… Хотя вот их «духовность» — в том, как тебе… судя по всему, ученики этого гуру «сдавали» то, что помнят со школы, а ты под гипнозом видел своих преподавателей, удивляясь, какую чушь они несут! Я же говорю: им кажется, будто постигли столь высшее, что даёт им право насмехаться над чем угодно. Но студенческую жизнь этот гуру знает — иначе такое не придумаешь. Значит, тоже — либо студент, либо преподаватель. По крайней мере, бывший… Ну, или — ты сам успел что-то рассказать о себе, и он использовал это, а остальное домыслило твоё подсознание…

— И правда — так раскрылся со студенческими проблемами… — вспомнил Кламонтов. — Сказал про педпрактику, лягушек — как человеку мудрому, посвящённому в высшие тайны… И даже пытался завести разговор: как понимать данные современной науки в свете… известных мне эзотерических доктрин… (После «в свете» — чуть не вырвалось: «решений Съезда»…) Ну, знаешь эти новые сенсации: какие-то расы людей-гитантов — сотни миллионов лет назад, когда Земля была ещё не то полужидкой, не то полуэфирной материальности; и — почти такие же древние строители пирамид; и даже — человеческие существа времён, когда не было не то что животных и растений — Луны на земном небе! И публикуется — совершенно серьёзно, для нынешнего читателя, как альтернатива современной науке. Вот и надеялся выяснить…

— Ну вот! И фактически осрамил перед учениками, сам того не желая! Он и спасал свою репутацию мудреца и учителя! Но что получилось: вместо образцово-показательного разоблачения — осрамился ещё раз. Гипноз — не всё, нужны знания, логика — а он «одержал верх» одной грубой силой внушения…

— И при этом — чей-то духовный лидер? Вообще — что о них пишут? Чем так восторгается пресса?

— Сам не совсем понимаю. Столько разговоров о высшей мудрости, новой космической нравственности, а на деле — эстрадный гипноз плюс путаные мифологические построения…

— Эстрадный гипноз… — у Кламонтова что-то сдавило внутри тоскливым ужасом. Даже — как бы не в теле, а в душе, в той части его сущности, которая не имела опредёленного телесного соответствия… — Слишком ли страшно по последствиям для «эстрадного гипноза»…

— Да, страшно… И особенно — что сами вряд ли представляют: с чем играют, чего касаются, какие силы и где пробуждают, чем это чревато. Во всяком случае — у этого сила с мудростью явно не в ладу. То — уже почти конец света, а то — опять видения «воспитательного» характера: такого ли чуда ты хотел… Правда, в литературе — всех этих притчах, легендах про учеников и учителей — тоже почему-то сплошь и рядом. Чуть спросил или пожелал «не то» — уже отвергнут, изгнан, проклят, превращён в жабу или паука. Или, в лучшем случае: хочет выяснить насчет точных фактов — а с ним всё порываются говорить о «духовных основах». Вместо ответа на конкретный вопрос: дурак, потому что мыслишь как современный городской европеец. Или будут долго водить куда-то по горам и болотам — чтобы убедился, как он, горожанин, беспомощен в привычной им среде. И хоть бы подумали: может быть, не надо унижать горожанина-европейца, может быть, и у него — какая-то своя правда? Да и сами — так уж ничего не взяли от Европы? Ну, хотя бы — эти ожерелья из перегоревших конденсаторов, не говоря о католических молитвенниках? А нас заставляют восхищаться «мудростью Востока», «мудростью Африка», к которой смиренно припадает униженный ученик-европеец! Хотя откуда мы знаем, что это: действительно серьёзная, глубокая эзотерическая традиция — или пыль с обочины всего таинственного, необщепринятого и непризнанного? И не древняя магия и шаманство, и не современная экстрасенсорика и уфология — какой-то люмпен-эзотеризм трущобной окраины? Что-то толком не древнее и не современное, не сельское и не городское, не западное и не восточное, а так — нахватано где попало? Немного кунфу, немного фетишизм, немного средневековая ересь, немного — ещё чего попало из разных легенд и мифов… И с этим — хотят быть для учеников легендарными, сказочными персонажами? Будто реальная жизнь — притча или миф, где всё чётко поделено на хорошее и плохое, можно запросто превращать в жаб и пауков тех, чьё поведение не нравится…

— Да, но что я должен думать — когда читаю в серьёзной вроде бы прессе, как где-то у людей раскрывают сверхспособности, совершают прозрения в высшие миры и состояния сознания, изучают в глубокой тайне что-то сокровенное о дальнейшей эволюции человека, и даже — достигают чуть ли на физического бессмертия или телесного вознесения не знаю уж в какие иные миры через периодическое голодание и разуплотнение протоплазмы? Хотя тут же замечаю, что у многих это с довольно странным оттенком: то — покровительства слабым душам, объединения их вокруг сильной личности, то — претензии на какую-то альтернативу вообще всей науке, то — на обладание высшей моралью, то — в первую очередь снятия каких-то комплексов? А иногда вообще попробуй пойми: всерьёз что-то знают — или дают волю ни к чему не обязывающим играм воображения… Но я и не готов связаться с кем попало, чтобы переложить на него груз своих проблем! Да, я искал не покровительства, а мудрости… ответа… диалога на уровне своих знаний… — Кламонтов понял, что не может найти слов, и сделал короткую пayзy. — Тем более, сам тоже чувствовал: не совсем обычный человек… во мне есть что-то… такое… Как бы объяснить… Хотя — из разговора в том пространстве, я думаю, ты понял масштаб притязаний. И я даже как будто чувствовал в себе и силы, и способности — к решению таких проблем и постижению таких тайн. Нет, я понимаю, как самонадеянно звучит — но я только пытаюсь передать тебе своё тогдашнее ощущение. Ну, а кроме того — чувство… чего-то более широкого, чем опыт этой жизни, что ли… Интуитивной связи с разными странами и народами — где как будто не бывал в этой жизни, и откуда, насколько знаю, даже не происходит мой род. Причём — скорее не с их современным состоянием, а именно с древностью… Древний Египет, домусульманская Средняя и Центральная Азия, доколумбова Америка… Или — даже легче назвать регионы, с которыми не чувствую такой связи, и потому как-то с трудом представляю себе: Ближний и Средний Восток, юго-запад Европы… И тоже, наверно — не просто так. И тут действительно: столько знатоков и древних, и новых тайн, слов о феноменах… миссиях… избранных… И сколько раз бывало: читаю о ком-то из деятелей «нетрадиционного знания», их гипотезах, толкованиях легенд, пророчеств, и думаю: вот бы с кем встретиться, вот кто меня поймёт… Но потом всякий раз — одни и те же сомнения: а как же научная картина мира, что складывалась веками, как же — мои знания современного студента? А они так лихо обращаются с тем, что составляет единую систему знаний… То всё начинается с постулатов типа «чёрная жёлчь — холодная сухость», то строится на теории теплорода — а ты оставайся как дурак со своей термодинамикой, не зная, куда её девать, то так подгоняют историю Земли и эволюцию жизни под древние мифы, что от известной нам геохронологии просто ничего не остаётся: с мифами сходится, с реальностью — нет! А их ничего не смущает — наоборот, с их позиций, представь себе, всё понятно! А я, значит, должен выбирать: либо наука — либо эзотерика, «официальное» знание — либо «нетрадиционное»? Ну, и сам видишь, чем кончилось. Нашёл как будто мудрецов, посвящённых, знающих ответы… — закончил Кламонтов — чувствуя, однако, что не сказал чего-то главного…

— Да, умеют сыграть знающих ответы… Но — сыграть, не более того. Европейская наука зашла в тупик, неспособна решить глобальные проблемы, а вот они с позиций своей веры — могут… А собственно — как? Тупо и напористо толкуя старые догмы — и не считаясь ни с какой новой реальностью? Учёные, мол, взорвали Чернобыль, тут вина их всех поголовно — а сами за религиозные изуверства не в ответе? И что им можно толковать с их позиций, тебе с твоих — нельзя? И этим они выше науки?

— Хорошо, я не буду ничего от тебя скрывать, — внезапно решился Кламонтов — кажется, поняв, мысль о чём не давала покоя. — Вдруг ты не всё понял из разговора в том пространстве… Хотя вообще — знаешь, как нас воспитывали на идее сотворения человека нового типа, новой формации… Но если другие имели в виду всего-навсего «мировой пролетариат» — я решил пойти дальше. И пусть потом уже как будто видел, что эти «лица наёмного труда» непохожи на мифологическое средоточие добродетелей, в которое полагалось верить — даже это меня не остановило. Я же руководствовался, как мне казалось, благими намерениями. Да собственно, все утопии так с них и начинаются — искоренить единым махом причины болезней, войн, преступности… Тем более — учти влияние тогдашней фантастики, где тоже всем хотелось завернуть покруче: растопить полярные льды, охладить Венеру, подогреть Марс, и тому подобное. Ну, а я и вовсе куда замахнулся… Представляешь — сама биологическая материя показалась мне недостаточно совершенной! И я решил, что именно в её чрезвычайной сложности, но при этом ненадёжности, хрупкости — и заключён корень проблемы! Так что можешь представить: какие у меня возникали планы, идеи — и к чему могло привести на практике! Хотя с другой стороны, если считать, что человек — чисто механистичная конструкция, никоим образом не включённая в общую гармонию Мироздания, и ничем духовным, тонкоматериальным, не связанная более ни с какими иными мирами — почему и не пуститься во все тяжкие, предаваясь таким фантазиям, как человек подводный, жабродышащий, человек с изменёнными генами, человек в симбиозе с компьютером, ну и наконец, чисто технический, заводской сборки — «космический человек», которому не нужен скафандр, не страшны перегрузки, радиация, и вообще для поддержания жизнедеятельности достаточно притока энергии, без обмена веществ, а ремонт повреждений тела сводится к запчастям со склада! Что я и посчитал тогда идеалом — не имея понятия о биополе, душе, иных мирах! И ради чего поступил учиться сюда, где режут лягушек — хотя ничем не могу быть полезен реальному, ныне существующему человечеству в качестве биолога, да ещё устроился на работу, имея полное право жить на пенсию по инвалидности! Чем не персонаж какого-нибудь триллера, фантастики ужасов? А теперь иногда думаю: может быть, лучшее, что могу сделать в этой жизни — просто прожить её, не предпринимая ничего масштабного, значительного, чтобы не совершить большого зла? Вот о чём, видимо, в первую очередь я и искал совета мудрых…

— Так… из-за той твоей идеи искусственного человеческого тела на другой конструкционной основе? Помнишь, ты мне говорил в тот раз…

И тут Кламонтова буквально бросило в жар. Он едва не начал рассказывать всё как незнакомому человеку… А это был — Альберт Селиверстов! О ком он сперва прочёл в областной газете, как о подростке раннего развития, старшекласснике в 12 лет, заканчивающем школу к 13-ти, а потом — когда в поликлинике у них группа школьников проходила обследование по линии военкомата — узнал по фотографии из той газеты! И хотя на само обследование он попал по ошибке — возраст был не тот — но так они встретились, и о чём только не говорили в тот раз… О паранормальных явлениях, проблемах таких же подростков — как вообще, так и конкретно о себе, о жизненных планах обоих, включая… да, то в чём теперь трудно было признаться. Правда, тогда и Селиверстов отнёсся к этому даже с интересом. Но теперь он сам — экстрасенс, а тут ещё — память так подвела Кламонтова…

— Помнишь, значит… Да, тогда мне казалось: можно запросто, чуть не на радиотехнической элементной базе, создать более совершенное разумное существо, — признался Кламонтов. — Ведь что мы знали о душе как тонкоматериальной сущности — и о том, в какой плотноматериальной оболочке она может, а в какой не может обитать? Но главное — что могло получиться? Биоробот, тело без души? Или — разум, страдающий в несовершенном теле? И сколько несовершенных и страдающих ушло бы в отходы проб и ошибок, пока удалось бы достичь совершенства — если бы вообще удалось?

— Что ж, опасения обоснованные, — согласился Селиверстов. — Хотя — не тем ли путём проб и ошибок шла эволюция в природе? И мало ли несовершенных и страдающих — среди нынешних людей?

— Но… мы — существа разумные, должны понимать, что делаем, — не сразу нашёлся с ответом Кламонтов. — А мы разве знаем: может плотноматериальная структура, что организованная на несколько порядков проще живой клеточной биоматерии — стать обителью человеческой… или хоть какой-то души — или нет? И если нет — не получится ли просто биоробот? Что, правда, ещё куда ни шло — просто роботы и так уже есть. Но если одушевлено в той или иной степени вообще всё в этом мире…

— … то и получится, что задумано — человек на другой конструкционной основе! Разве не так?

— Так-то так, но что это за человек? Ведь, если именно из-за примитивности конструкции его тела на микроуровне, сопоставимом с клеточным… для души, обитающей в нём, будет недоступна вся та сложность интеллектуально-духовных проявлений, которая свойственна нам самим — что за существо… какого уровня… мы получим в облике человека? Ну, а если, допустим, клеточный уровень строения материи ни при чём… и всё дело — в сложности мозга как сети элементарных единиц, которые сами могут быть довольно простыми — в общем, видишь, чего я не знаю, какие допущения приходится делать — то конечно, уровнем интеллекта этот человек может быть не ниже нас с тобой, но вот какова его нравственность? Что у него в подсознании, каким будет его мироощущение? И что будет целью жизни этого существа — которое не явилось плодом долгого эволюционного развития, а сотворено — в соответствующем масштабе времени — практически мгновенно? И — оно же начинает свой путь с нуля, у него нет никакой истории, никакой опоры в опыте предков, да и самих предков тоже нет! Вот и представь: куда могло бы пойти человечество, состоящее частью из «обычных», «клеточных» людей, а частью — из тех, новых! Что, если бы они, каждый со своей точки зрения, посчитали друг друга несовершенными и стали делать соответствующие выводы? Или те, новые, стали искать себе другую планету — а какое у них на это право, если породила их не эволюция лунной или марсианской материи? Это раньше мы думали, что Луна — ничья, Марс — ничей, и вообще весь космос пуст, все планеты только и ждут заселения нами или нашими порождениями… Но теперь — какое право мы имеем нарушать предназначение других планет, у которых — своя карма? Ну, или… хотя… — спохватился Кламонтов — сам не понимая, что его смутило в своих словах. — Да, вот тут — не знаю, — наконец признался он. — Но и это не всё…. Заводская сборка стандартных тел, в отличие от генетической уникальности ныне существующих людей — не привела бы к стандартизации образа мышления? И тогда, представь — цивилизация существ, мыслящих строго одинаково? Хотя, конечно — вековой идеал желающих управлять дураками… Но — откуда возьмётся какой-то импульс для дальнейшего развития, кто какую цель сможет поставить, к чему станет стремиться — если всё всем, как им кажется, ясно и так? А сама конструкция — скелет из лёгких сплавов, мышцы из сократимых полимеров? На сколько их хватит — если нет обмена веществ, и тело не обновляется? Лет на 5–6 — если даже не меньше года? Вот и обратная сторона простоты ремонта! А производство самих этих материалов, чуждое земной биосфере? И мало ли ещё подобных вопросов… Но говорю — я был воспитан на фантастике недавнего прошлого, которая большей частью представляет собой дикую… бездумную вакханалию бессмысленных полуподвигов-полупреступлений! Имеющих целью — радикальное переустройство мира… И меня самого в ней столькое удивляло и возмущало: эти перекрытия проливов, растопления полярных льдов, орбитальные отражатели, лишающие целые страны зим и ночей — об экологических последствиях чего и речи не было, эти вспомогательные экипажи — несколько поколений которых старится и умирает на борту звездолёта, пока основной лежит в анабиозе, эти пилоты-одиночки — или в паре с не совсем исправным роботом — летящие невесть куда и зачем, эти точные копии земного средневековья или худших образцов современности — с феодальными замками, притонами наркоманов и портовыми трущобами — за сотни парсек от Земли… Но чем лучше то, до чего додумался я сам?

— Сейчас уже твоя мысль как бы ветвится, — начал Селиверстов. — И мне трудно сообразить, с чего начать… Даже не могу понять: если это раскаяние — то в чём, а отказ — то от чего? Разве ты не прав был тогда, что человеческий организм — по сути, сверхсложный обмен веществ, множество систем и подсистем разного уровня, работающих больше на себя, свои чисто телесные потребности, чем на обеспечение разума, то есть собственно личности? И что при повреждениях этой сверхсложной системы она способна к регенерации в очень ограниченных пределах, зато успешно отторгает донорские трансплантаты — с фатальными последствиями для себя же, и катастрофой для разума, телесным обеспечением которого является? Потому, что для природы, породившей биоматерию — важнее всего генетическая идентичность особи… «Особи вообще» — и не имеет значения, что из-за этого не удаётся спасти жизнь конкретной особи, а «особь» в данном случае — человеческая личность с её самостоятельной ценностью! И вот эта личность — со всем своим несостоявшимся, непрожитым, несбывшимися планами и надеждами — идёт в отходы чисто биологической целесообразности… И к тому же человеческий организм не возникает сразу в готовом виде, он должен ещё вырасти из одной-единственной клетки, пройти разные возрастные периоды, а это и риск всевозможных пороков развития, и просто кризисные возрасты — кстати, особенно опасные для подростков опережающего развития, когда кризис полового созревания обрушивается на уже сложившуюся личность. Что, не следует отсюда естественным образом вопрос: так ли необходим для функционирования разума этот обмен веществ, и так ли неизбежны возрастные кризисы, и вообще — чрезвычайная сложность биоматерии и такая жёсткая зависимость от биосферы конкретной планеты? Нельзя ли выйти за эти пределы — создав более совершенное и универсальное разумное существо? Но с другой стороны — это и была общая идея, не более того! И вдруг — раскаяние в конкретных решениях, которые никто всерьёз не обсуждал и не опробовал на практике… Как будто ты действительно планировал космическую войну, и хотел дать новое тело не землянину, наследнику земной культуры — а врагу и разрушителю! И разве сама по себе не благая цель — продлить жизнь личности за пределы пришедшего в негодность тела, избавить разум от реликтов дикой, доразумной эволюции, достичь совершенства, освоить новые среды обитания? А та фантастика… Разве не несла и она в целом светлый заряд — уверенности земного человечества в своих силах, разуме? Разве главное и основное в ней — какие-то перегибы? Хотя правда — многого мы не знали…

— Подожди, но как же так… — попытался ответить Кламонтов, чувствуя смятение в мыслях. — И, с одной стороны, всё верно… Именно благо земного человечества — было моей целью. А отправной точкой поисков… ну, наверно, сначала — личный опыт проблем со здоровьем ещё со школьного возраста, а потом — всё, на что вдоволь насмотрелся в больнице. Да, и ещё что… Я в тот раз не сказал, но для меня возрастные кризисы — не абстракция, а конкретная семейная трагедия, Потому что студентов-отличников Кламонтовых сейчас могло быть двое… А есть — один студент и один психически больной, который тоже ускоренно развивался, подавал большие надежды, а потом вдруг где-то ближе к старшим классам, срыв — и всё… И с точки зрения биологической целесообразности всё правильно: наступил возраст полового созревания, меняется гормональный фон организма… — Кламонтов с трудом заставил себя говорить спокойно. — А с точки зрения человеческой личности — которая уже сложилась, но тут на неё набросилось, как какой-то взбесившийся дебильный садист, запоздалое физическое дозревание? Зачем человеку как разумному существу — эта проклятая гормональная ломка? Разве он — только механизм для полового размножения? И может, если несовершенство тела поломало ему жизнь — удовлетвориться выживанием вида в целом? Как в дикой природе, где важно только, чтобы дефектная особь не дала дефектного потомства? Вот я и хотел найти выход, приемлемый для личности, разума — а не только чисто биологического воспроизводства… А — космическое будущее земного человечества… Так не забудь — в какой обстановке мне пришлось определяться с этим! Это потом уже были перестройка, демократизация, гласность и разрядка международной напряжённости — а тогда я постоянно слышал, что одни готовы развязать ядерную войну, взорвать плaнетy, и неважно, если погибнут все, главное, чтобы посмертно правы были именно они со своими идеями — а другие тут же уверяли: никаких инопланетян нет, случись такое — никто не поможет! И представь только: на сотни, тысячи пустых галактик — ни единого очага разума, ведь кроме землян, единственных и неповторимых, никого больше не было… Так что вся надежда — если только земляне раньше успеют создать другую, совершенную разумную расу — а уже те, другие, заселят Марс, Луну, возможно, и Венеру, и полюса Меркурия приспособят для своей жизни… Ну, а дальше, видимо — курс на планеты других звёзд. Ведь если там никого нет — мы и не вторгаемся в сферу чьих-то интересов… И повторяю, с одной стороны, какая-то правда в этом была — но с другой…

— А что — с другой? Одно — так и есть, другое — нам так говорили, и мы верили…

— Нет, ну как же… — совсем растерялся Кламонтов. — Сам видишь — что мы теперь узнали. Иные миры, биополя, системы чакр, меридианов, регенерация после телесеансов, йоги, странствующие в тонком теле… И им не то что биосферу планеты — металл звездолёта таскать с собой не надо. А я такого представить не мог! Вот — вторая сторона…

— Странствующие в тонком теле… — повторил Селиверстов. — Регенерация после телесеансов… В смысле, видимо, что — целых органов. Да, я вообще тоже читал и слышал такое. Но в том-то и дело — вообще. И если чёткая хронология экспедиций по программе «Аполлон» или первых пересадок сердца имеется в доступной литературе — то попробуй так же выясни это! На каждом шагу — недомолвки, слухи, ссылки на тайны, кто-то что-то говорит, а потом всё отрицает… А сначала действительно была шумиха: грядёт переворот в медицине, не понадобится никаких шприцов, скальпелей, таблеток — даже сердце, если надо, будут пересаживать по методике филиппинских хилеров! И что, отказался бы я освоить такие методики — для блага моих будущих пациентов? Но имею в виду — честно и открыто, доступно людям с современным образованием, а не на уровне рекламных трюков для неграмотных крестьян или секретного общинничества за тридевять земель! А почему-то, едва дойдёт до дела — упирается в тайны какого-то племени или секты… И что же: нам, современным людям — идти туда целыми институтами, отрядами космонавтов, за посвящением в тайны? И сперва — пройти унизительные испытания на право считаться взрослым членом племени, или зубрить не содержащую никаких ответов или объяснений мифологию и догматику секты? Они же «просто так» человеку с европейским образованием ничего не откроют — наплевать и на конкретных больных с их проблемами, и на общие интересы цивилизации! Хотя есть честная, открытая нетрадиционная медицина, имеющая свои успехи — и она продолжает развиваться дальше. А играть судьбами и надеждами людей, ищущих исцеления, дразнить неизвестно где и как доступными тайнами, а на деле свести всё больше к пропаганде конкретной религии… Какая тут высшая нравственность? Скорее наоборот…

— Вот… как обстоит дело даже для самих экстрасенсов? А я-то думал…

— Что экстрасенсорика — то, как её принято представлять в прессе? — понял Селиверстов. — Глумление над знанием с позиций веры, цитаты из священных канонов к месту и не к месту, почитание учителей, ступени посвящения, обеты, запреты, посты, послушания, откровенная зависимости от чьей-то воли… Такой образ создаёт пропаганда? Вот и попробуй ему соответствовать, если ты — человек современный, и намерен решать проблемы современного мира, а не унизить «западную» науку перед древней традицией…

— Ну, я и собирался решать проблемы современного мира… — горестно ответил Кламонтов. — Только — на какой основе… Читал, что было доступно по биологии, психологии, психиатрии — и что получалось? Психика реальна — душа есть понятие условное, электромагнитное излучение организма есть — биополя нет, гипноз есть — телепатии нет, всё материально — мысль нематериальна, однако при этом мысль есть продукт химических реакций в мозгу — но сознание не есть материя, и вообще: отдельные рефлексы, элементарные психические акты — безусловно реальны, а целостная личность — как посмотреть… И как будешь разбираться с таких позиций: что в человеке — собственно личность, а что — лишь её внешние исполнительные или рецепторные механизмы, если даже непонятно, реален он как целостная духовная сущность, или случайному клубку отдельных рефлексов кажется, что он существует как целое? И с паранормальными феноменами — тоже: как ставить вопрос, что они такое — проявления самой духовной сущности как неотъемлемая часть, или нечто в принципе от неё отделимое — если сама их реальность не принимается всерьёз? А тут-то — уже прямой выход и на вопросы смысла жизни… самоопределения… постановки жизненных целей! Ведь если думать, что личность — продукт этого и только этого тела, за его пределами в пространстве и времени нет места данной личности — в одну эту жизнь и надо пытаться втиснуть всё… успеть всё, не считаясь даже с реальным… наличным уровнем науки и техники! Да и как будешь поступать в вуз — чтобы изучать то, чего, окажется, нет на самом деле? Особенно учитывая — чего стоит поступить в тот или иной вуз… И саму науку растащили по множеству узких направлений, попробуй пойми: чей предмет — человек как разумное существо? Для физиологов он — одно, биохимиков — другое, психологов — третье, а есть ещё биофизики, психиатры, кибернетики, наконец, философы — и все подходят с какой-то одной стороны, но никто не охватывает целого, у всех — по какой-то части нужной информации. А выбирать надо конкретно! Я и выбрал — этот вуз, факультет, специализацию…

— Знакомая проблема, — согласился Селиверстов. — Я так же искал, сомневался… Но хоть с первого раза прошёл, а ты — с какого? С пятого? Даже не представляю, каково это: раз за разом — впустую. А годы идут…

— Первый раз, представь себе — на географический факультет, — признался Кламонтов. — Хотя и — с надеждой создать там потом полулегальной коллектив парапсихологов. Ведь только такими кружными путями шли тогда в сферу исследований паранормального… Правда — ещё и были времена успехов нашей космонавтики. Казалось — совсем скоро можно будет вплотную заняться физической географией других планет, что меня тоже увлекало. Ну и что — не прошёл… (Кламонтов едва не вспомнил и ещё что-то связанное с географическим факультетом — но именно «едва»…) И потом, когда поступал уже сюда — то двойка за сочинение по «Евгению Онегину», то недобор баллов, то наконец набрал, зачислен — и вдруг узнаю: что на стационаре в учебном плане, видите ли, стоит физкультура, полностью освободить от неё не могут даже инвалида с детства. Так что — стационар тебе всё равно не осилить, иди уж на заочное. В смысле — ещё через год, ведь перевестись сразу со вступительных экзаменов нельзя. Да ещё, чтобы учиться заочно, надо где-то работать — а попробуй найди работу при таком здоровье! И всё это — годы жизни. Хотя что им годы жизни студента? Так — ерунда, мелочь… В общем — с пятого раза только и поступил. В 24 года… Чтобы опять толочь ту же механику, неорганическую химию, анатомию растений — как в школе…

— Да, действительно — что им годы нашей жизни… — печально согласился Селиверстов. — И сколькое сперва и тянешь — из одной надежды, что на старших курсах, всё будет иначе, серьёзнее…

— Ну, вот именно — ради чего человек, становясь студентом, идет на какие-то жертвы, что-то меняет в жизни? — не смог сдержать обиды и возмущения Кламонтов. — Чтобы ему нудно жевали то, что в состоянии прочесть сам? Или что, они думают — никто ничего не читал дома, не ставил никаких опытов? Так… что тут «выслуживать» — теряя годы жизни на неудачные попытки поступления и повторение уже известного? И — дальше-то когда идти, в каком возрасте? Если тут преподаватель сверх учебника ничего дать не может, боится оторваться от конспекта — а студент превращается в какого-то обалделого писаря, полубессознательно шпарящего в тетрадь то, что и так есть в учебнике, и мог просто спокойно прочесть, не переписывая? И лабораторные работы такого уровня не то что студент — школьник дома, в спокойной обстановке, сделает успешнее, чем в этой суматохе! Правда — не в моей нынешней домашней обстановке… — ещё горестно уточнил Кламонтов. — Хотя то вопрос уже другой… Ну, а как тебе — что мы ещё на первом курсе всерьёз определяли… электропроводность этилового спирта, срисовывали в альбом клетки кожуры лука под микроскопом, и даже на втором, по органической химии, начинали с элементарных школьных опытов — очистки вещества возгонкой, кристаллизацией? А под конец третьего ещё не начинали изучать физиологию, и вдруг — трах! — пиши по ней курсовую. Вот и пишем — рефераты по учебникам. Срамота… Вместо практики на электронном микроскопе — тоже только писали конспект, как на нём работать. Никакой компьютерной техники — за все годы учёбы и не видели. Студенты начала 90-х годов… Они же тут, видите ли, бедные, их финансируют «по остаточному принципу» — объедками с того, что прожрано какими-нибудь брокерами на каких-то там презентациях… Но зачем вообще нужны — бедные? В чём смысл существования нищего вуза? На что тратит студент шесть лет? И на что будет годен сам, что знать и уметь как специалист? А ещё лягушек режут… — у Кламонтова от бессильного гнева сжались челюсти. — Это-то — зачем, для подготовки кого и в каком плане? И вообще подумать, кого выпускают: если у них, видите ли, педагогический уклон — но учитель на уроках биологии лягушек не режет, а больничный лаборант не преподаёт в школе химию? А учёный 90-х годов без навыков работы на оборудовании 90-x годов — вообще абсурд… Где потом, оправдываться бедностью вуза, который окончил — и зачем? Что с этих оправданий, если чего-то не умеет? И только вопрос: бедные-то бедные, но расходовать годы человеческой жизни кто им дал право?

— И точно как с легендарными сверхспособностями йогов и целителей, — ответил Селиверстов. — Как там — «вообще» вроде бы есть, а конкретно нигде ничего не узнаешь, так и тут… Пока учился в школе — знал: студенты работают на современном оборудовании, получают значимые для науки результаты, а поступил сам — где оно всё? Одни жалобы на бедность, недофинансирование из бюджета. А это — твоя жизнь, твои обманутые надежды. Хотя по-человечески войти в их положение студент, конечно, может…

— И так же «вообще» знаешь, что курсовая — первая серьёзная работа студента как начинающего учёного, — согласился Кламонтов. — А дошло до дела — готовь где попало и что попало. Или так только у заочников… А то студенты стационара вроде бы готовят курсовые на базе факультетских лабораторий — где и оборудование есть такое, что мы, заочники, не видели. Но что такое стационар вообще… — Кламонтов почувствовал: почти готов сорваться от бессильного отчаяния. — Мне не нужно, чтобы меня изводили множеством лабораторных работ по физике, семинаров по философии, разжёвывали прописные истины из чужой для меня области, гоняли по интегралам и английским переводам… Я — не дурак, из которого можно сделать что попало, я соображал… думал…делая осознанный выбор! И потом, среднею школу всё равно окончил, общее образование у меня есть — сюда пришёл за специальным! Чтобы стать профессионалом в избранной мной области науки — а не чтоб за меня решали: в крайнем случае с тебя довольно быть школьным учителем! А потом считается, выпускник вуза — уже готовый специалист, способный решать серьёзные проблемы! И если на то пошло — почему бы не мировые? Хотя, с другой стороны, для этого надо ещё пройти аспирантуру — но тут уже вопросы возраста… продолжительности человеческой жизни! И так хочется скорее взяться за серьёзное дело, успеть больше… А тут — всё зубришь то уже известное, то явно ненужное, и называется высшим образованием! И кажется — чего там ещё, и так давно готов… А теперь я, конечно, в ужас пришёл от того, с чем пытался подступиться — к каким проблемам!

— Но ты же не собирался останавливаться на этом уровне! И пришёл сюда именно затем, чтобы пополнить свои знания!

— Да уж, пополнишь их тут… Когда даже не представляешь — что надо знать… к какой области обратиться… И даже — что это вообще всерьёз… реально существует… Тебя же учат подходить к человеку как механизму, в котором — ничего духовного… никаких тонких энергий…

— Но не тебя же одного… Многие до сих пор спрашивают себя: как понимать то, чему их учили раньше? Им тоже повторяли, что существующая система знаний почти исчерпывающе объясняет мир, и так внутренне самосогласована, что её трудно существенно изменить, не потрясая самых основ — а сколького, оказывается, не объясняла, сколькому в ней не было места! Хотя для тебя, конечно — потрясение особенное… Вся прежняя биология и медицина предстали каким-то варварством, которому на смену идёт что-то новое, высокодуховное — а ты с позиций варварства хотел коснуться тайн человеческой природы! Да, тут придёшь в ужас… Но давай наконец разберёмся: что за духовность предлагают нам взамен той бездуховности? И что за такое новое, идущее на смену всему старому — что оно же есть хорошо забытое старое, которое заведомо выше всего возможного нового? Что за какая-то новая методология познания, новая парадигма — в рамках которой будто бы только и возможно постижение трансцендентального? В чём нас пытаются убедить? В самой реальности паранормального? В необходимости сострадания к живым существам? Или в первую очередь — что научный подход не универсален, не в состоянии объяснить всего, есть будто бы факты и целые области знания, к которым он неприменим? И тут уже нельзя требовать повторяемости эксперимента, неуместны статистика и точная фиксация результатов — только почитание авторитетов, только вера, только интуиция, только особые состояния сознания? И вообще, что-то объективно зафиксировать и точно измерить тут нельзя в принципе, это вне компетенции «грубой», «материальной» науки, здесь только сам человек со своей верой — и субъект, и объект наблюдений, и аппаратура для их регистрации, хотя непонятно: эти феномены — свойство только человека, живой материи — или всей материи вообще? А главное — как они соотносятся с прежней системой знаний? А была же она — в чём-то неполная, но чёткая, связная, последовательная! Практика была критерием истины, эксперимент подтверждал теорию, что-то из чего-то логически следовало… И вдруг объявилась равноправная альтернатива всему этому — «познание путём веры». То есть — научная истина уже не всеобъемлюща, есть нечто вне её, и если выберешь «иной способ описания мира» — мир как бы будет для тебя таким? И нет уже единой целостной картины мира — есть отдельные невзаимосвязанные сферы, Мироздание равно объяснимо многими альтернативными способами, законы природы не существуют объективно, а зависят от веры того, кто вводит тот или иной «способ описания мира», а главное — есть нечто, принципиально непостижимое критическим умом исследователя, и это можно только благоговейно принять от тех, кто уже был мистическим образом посвящён в такое знание? В общем — кто понимает, что к чему — настоящая катастрофа мировоззрения, крушение самых основ?

— Вот именно. Вот чего я не могу понять, — ответил Кламонтов, удивляясь, как точно Селиверстов выразил его сомнения. — А то… как нам всё это подают — так и получается…

— А дальше — больше, так как кому-то ещё мало… Оказывается, земная цивилизация вообще развивается неправильно! И какой она стала сейчас — это, мол, ошибка самоуверенной юности земного человечества, прогресс науки и техники — неминуемо духовный и экологический регресс, а магистральный путь, с которого земляне по глупой самоуверенности сошли — примитивней быт, средневековая обрядность, экстатизм низшей йоги, сближение с дикой природой, взаимно противоречивые гадательные и натурфилософские системы, поклонение и толкование взамен научного анализа и синтеза. По такому пути будто бы пошли иные миры, откуда к нам и идёт ныне проповедь отказа от грубого примитивного земного техницизма — и какие-то сообщества мудрых здесь, на Земле, для которых компьютерное сети, скоростные автострады и космические корабли — тупиковая рухлядь истории. А главное, совсем скоро грядёт новая эпоха, когда это должно открыться всем — и тогда наука и техника потеряют для землян всякий смысл и всякую привлекательность… Хотя вряд ли тебе понятно, чем этот безнаучно-бестехнический мир настолько выше нынешнего, и почему земляне должны копировать такие миры как высшие вместо того, чтобы идти своим путём — но говорят же: всё это не просто так, завершается эпоха, рушится старое, грядёт мировое переустройство, исполнение пророчеств, явление на Земле представителей высших цивилизаций — соответственно и следует относиться. Да, и ещё тут же, к месту и не к месту — всевозможные сценарии планетарных и космических катаклизмов; намёки, что само существование землян, возможно, представляет собой эксперимент, который высшие силы или цивилизации могут в любой момент прекратить, если земляне будут в чём-то упорствовать; и — целые потоки слов о греховности и кощунственности чьих-то деяний, путей, намерений и даже мнений; и требования в чём-то покаяться; и напоминания о крайних сроках из самих разных пророчеств, тоже с требованием как-то измениться к этим срокам, что-то в себе раскрыть; и тут же — предостережения: раскрывать в себе сверх дозволенного такой-то верой — тоже грех и кощунство… И надо же не перепутать, кто прав: а то вдруг — в самом деле высшие цивилизации заберут с обречённой на катастрофу Земли только тех, кого сочтут достойными этого, или — окажется, что такой-то образ жизни и мышления здесь ведёт потом в какое-то низшее состояние, миры страданий, тьму и бездну, откуда вряд ли кто-то поможет подняться падшему туда, ибо ошибкой в выборе веры здесь утерял свой шанс на иную, лучшую судьбу там… И хотя тоже непонятно: почему именно сейчас что-то должно случиться с нашим миром, существующим миллиарды лет, и что именно, и в каких масштабах — но уж если тебе намекают на возможность мировых катастроф, да ещё искушают лично твоей судьбой — и это распространяется в таких масштабах, через средства массовой информации — попробуй не задуматься! Тем более — а… где же представители «традиционной» науки, где их компетентное мнение обо всём этом? Одни — честно признают своё незнание, другие — поднимают всё на смех и жуют старые цитаты, третьих вообще не стало слышно, будто их и нет — хотя раньше так уверенно высказывались по самым разным вопросам… А четвёртых на этом фоне потянуло заявлять, как они потрясены величием религиозных мифов — то ли внезапно, то ли, наоборот, путём многолетних размышлений осознав их священную истинность и моральное превосходство над всем прочим, чисто человеческим знанием. Ну или, опять-таки «особый способ описания мира», как минимум равноправный с научным, однако обсуждать религию с позиций науки нельзя, они — «о разном», зато науку с позиций религии — можно, религия — «о высшем»! И что можно подумать? Что — они так осторожно подводят нас к мысли о собственном бессилии перед чем-то грозным и неведомым, что уже стоит у нашего порога? И к чему даже подойти с критическим настроем исследователя и измерительными приборами, мягко говоря, неудобно — ведь это нечто такое, от чего мы все зависим, и что придаёт смысл всему? И они даже не могут хоть приблизительно объяснить, что им открылось? Идите в секты, семинарии, ищите нетрадиционных авторитетов, пусть те вам объяснят, что к чему — а сами только могут, как остальные, каяться и молиться за спасение своих душ, и ждать — что будет, кто окажется прав, чьё пророчество осуществится? Так получается — согласно вдруг изменившимся взглядам на роль науки и религии, знания и веры? Такова их позиция во времена пошатнувшейся истины, когда люди не знают, во что верить и чего ждать? И для того учили в вузах их самих — чтобы теперь они отсылали нас к тем, «нетрадиционным»? В общем — такая новая парадигма познания и такая новая духовность. Мы, мол, завели вас в тупик — пойдём вместе к тем, перед кем равно ничтожны мы и вы…

Кламонтов смог лишь молча кивнуть — так он был поражён точностью, с которой Селиверстов угадал его мысли.

— И что остаётся лично тебе? Тоже на всякий случай спасаться принятием какой-то веры — о покаянном обретении которой так много говорят? Но ты же понимаешь: на самом деле речь не просто о вере в концепции или мифы, не о том, что можешь принять интеллектуально, духовно, как идею, мировоззрение — с правом на своё мнение об этом! А это ты фактически признаёшь покровительство над собой определённых сил, но и свою зависимость от них и тех, кто считается их представителями здесь, в этом мире, да ещё с обязательством соблюдать уйму предписаний и запретов, которые либо вообще непонятно чем обусловлены, либо явно происходят из реалий другой страны и эпохи — но ты уже будешь не вправе усомниться, что всё это так установлено едва ли не от самого начала времён, и не тебе решать — удобно ли современному человеку, не слишком ли трудно или неестественно для него. Но главное — и саму историю, устройство и смысл Вселенной ты должен будешь представлять совершенно иначе, чем прежде, и не сможешь сослаться даже, что земным историкам в общем известен ход развития этих представлений и то, на каком конкретно соборе принят какой догмат. Для тебя уже и такие сомнения будут запретны и кощунственны… Но как тогда быть с твоей научной и просто человеческой совестью? Как примирить в себе то, от чего не видишь рациональных причин отказываться — и что придётся принять как веру во избежание ужасных последствий лично для тебя? И само достоинство разумного существа — с фактом наличия запретных вопросов и ограничением свободы на уровне почти первобытных табу? Но даже если бы и решился на это — будет ли мир и покой в твоей душе, если знаешь, что, приняв одну веру, поступил вопреки многим другим, чьи приверженцы тоже заявляют: их покровитель есть Всевышний, смысл всего и судья всему, и только ему, единственному, надлежит хранить верность, не присягая никому другому? И ничего конкретно, вразумительно выяснить не можешь — попробуй начни такой разговор, перед тобой все только изворачиваются: это, мол, сокровенное, не подлежит обсуждению, это вопрос веры, тем более — веры, за которую страдали, так что как смеешь сомневаться… Это раньше на собраниях и политинформациях вдалбливали единственно правильную идеологию, а сейчас — демократия, никто никого ни во что насильно верить не заставляет, проповедовать можно всякое, а как поймёшь — твоё дело. Возможно, мир в самом деле гибнет — а возможно, и нет. Возможно, высшая цивилизация в самом деле готова явиться решать судьбы землян — а возможно, и нет. Главное — верь хоть в кого-нибудь, а в того ли верил — поймёшь потом, смотря, где и в каких иных мирах оказался, но только там уже ничего изменить не сможешь… И это — не чёрный юмор, это почти официально. И туг же кто-то кликушествует в печати: с принятием такой-то веры ему всё стало ясно и понятно, разрешились какие-то проблемы, а другой не уверовал — случилось то-то и то-то… Но попробуй скажи кому-то, что всерьёз опасаешься за свою посмертную судьбу — тебя ещё и на смех поднимут те, кто не читают того, что читаешь ты! Подумаешь, мол, речь о вечных муках, непростимых грехах, каких-то дьявольских метках — это всё не буквально, тут главное — мораль! Как будто ты можешь не думать, что ожидает тебя с принятием какой веры именно в буквальном смысле! И почему тебя заставляют искать чьего-то покровительства — при этом, возможно, становясь врагом ещё каких-то иных мистических сил, о которых ты мало что знаешь? А в ответ тебе — только странные восторги не особо высокодуховных сущностей то крестьянского, то министерского облика, либо начисто забывших историю своего человечества, либо помнящих из неё один Гулаг и ничего больше. А ты-то не забыл, что творилось все средние века до этого Гулага… И что тебе делать? Так и жить с ужасом в душе, не найдя ему исхода? Или всё-таки искать, кому довериться среди тех, кто знает?

Кламонтов хотел ответить, сам не зная, что — но не смог разжать губ. И слова, и мысли будто окаменели, и даже воздух застыл камнем во рту. Лишь какая-то тень тех давних, средневековых ужасов пробежала в глубине сознания. Да — он не забыл…

— Вот ты и попытался найти тех, кто знает… И сам видишь — кого так можно найти. У них на всё — готовые ответы, но сами они — рабы этих ответов… Но почему-то именно их принято считать мудрецами и проводниками к истине на этих путях. Кто не знает, а верит чужому авторитету, кто отдал свободу за покровительство, и для кого, кто с чем-то не согласен — уже враг, а всякие «неудобные» вопросы — блуд лукавого ума, кощунство и сатанинская гордыня…

— И что… для самих — вопросов нет? — смог наконец произнести Кламонтов. — Будто не знают о множестве других религии и доктрин, где речь — тоже о судьбе человека, человечества, Мироздания… В том числе, получается — и их самих! Но должны они хоть как-то для себя объяснять это!

— Да, действительно… Впечатление — будто каждый просто держится за своё, и ему достаточно, что по его вере ужасное ждёт не его, а другого. И этим считают себя выше всех — что знают одно мнение, один путь, одного покровителя. Хотя позиция сама по себе рискованная — вдруг прав оппонент?

— Но тут речь — не об отдельных фанатиках, на кого я и внимания бы не обратил! Посмотри — что делают, казалось бы, лица ответственные, от которых мы прежде всего вправе ожидать здравомыслия! Что заставило несколько республиканских газет поместить на четвёртых страницах объявление о конце света 28 октября 1992 года? Правда, тут же — и с подписными квитанциями на 93-й… А те же доктора наук — с чего вдруг взялись заявлять, что религиозные посты идеально соответствует биоритмам? Которые для православных, получается, одни и те же в Архангельске, Палестине, Сингапуре и Антарктиде, а для мусульман — в Мекке и Татарии? Не говоря о том, как вообще ревностно соблюсти рамадан полярным летом, когда Солнце совсем не заходит! Или, если действительно что-то дано только конкретной стране, региону, приспособлено к тамошним реалиям — почему человек, живущий далеко оттуда, постоянно встречает в эзотерической литературе упоминания об этом как вечной, вселенской истине, данной всем на все времена? А это же для него не блуд лукавого ума — практические вопросы спасения души! И куда девалась чья-то научная и человеческая совесть? Или… скоро предъявят нам столь же «научные» обоснования вегетарианства, безбрачия, отшельничества? А — как господа министры с господами депутатами крестятся прямо в телекамеру? То есть — на научной картине мира и они уже не настаивает, для них важнее всего попасть в рай? Нет, пойми правильно, я опасаюсь не крушения той бутафорской Вселенной, как она представлялась древним землянам… Но как понять — серьёзных, ответственных, казалось бы, людей — и их внезапную метаморфозу? Действительно знают нечто страшное о грядущей судьбе нас всех, что даже не могут сказать всем прямо, и только решаются на намёки для особо понятливых: спасайся сам, кто как может? Или просто неспособны понять — какие темы затрагивают, и как это воспринимается? И, в конце концов: во что хотят заставить верить? В адские муки? В слабость человеческого разума? Что — Вселенная не является результатом саморазвития материи на основе объективных законов природы, а существует из чьей-то милости и может быть отнята за плохое поведение? Что история одного народа — история Вселенной, его мифы, обычаи и обрядность — философия Вселенной, его законы — обязательны к исполнению всеми обитателями Вселенной, его национальные цели и чаяния — смысл существования Вселенной, и если уж договаривать до конца — есть народы, более и менее угодные Творцу Вселенной, первый и второй сорт, высшие и низшие расы, те, кому «дано» и кому «не дано»? И как раз мы, русские — или мы, советские немцы, я о себе могу сказать и так, и так — входим во второй сорт? Есть те, кто всего лишь запустили первый спутник, всего лишь победили во второй мировой войне, а есть — Те, Кому Дано? Или главное — помнить, что каждый миг в истории Мироздания может оказаться последним, потому нельзя ничего планировать и ни на что рассчитывать? К такой морали хотят вернуть общество после десятилетий бездуховности? И не думают хоть иногда — что это уже слишком серьёзно? И… зачем же я учусь, работаю, надеюсь получить специальность — если гибнет мир?

— Думаешь, они поняли бы, что тебя беспокоит? И — их мысль летает так же высоко, как твоя? И сами гоняются за той же литературой, что и ты — и просиживает ночи над ней? Для них религия — это ностальгические воспоминания деревенского детства: обряды, приметы, суеверия! А каноны и пророчества — сами толком не читали. Это же, мол, для дураков — а себя считают мудрыми вождями и пастырями неразумного стада, которому нужна вера…

— Вот даже как, по-твоему… — не сразу нашёлся Кламонтов. — Но… должны они понимать, что религия — не только обряды, ещё и доктрина! И именно к доктрине, а не к обрядам обратится тот, кто ищет знания, а не веры, объяснения непознанному, а не духовного водительства! И им — совсем нечего сказать такому человеку, не о чем предупредить? Главное — чтобы те боялись кары за грехи, а как ему придётся представлять мир — неважно? И это их выбирал народ, доверил им судьбу страны… А теперь они демонстрируют, как в случае чего готовы «сдать» народ, спасая себя? Сумеет кто-то посредством чудес убедить их, что он послан высшей цивилизацией, или такое-то пророчество было о нём — и погонят человечество к его престолу, как стадо баранов?

— Ну, не думаю, что так уж погонят — ведь тоже люди, земляне… Хотя общее впечатление ты определил верно. Но — видел, как их готовят, пока они ещё студенты? Вдалбливают как свод догматов, не оставляя времени на размышления — вот они и не представляют, как знание может не быть догматичным, и пытаются навязать обществу взамен одних догм другие, не думая над содержанием. Или я сам не очень понимаю землян… Но мне кажется, ты — представитель какого-то редкого их типа. И это — ты хочешь представить себе Вселенную во всей сложности, гармонии, взаимосвязи масштабов и уровней… Это ты хочешь понять, почувствовать, эмоционально и образно представить себе: как она расширяется от сингулярности; как текут тяжи материи вокруг формирующихся пустот в её ячеистой структуре; изгибается гравитационными искривлениями пространство вокруг сгущений вещества, постепенно становящихся галактиками; как над галактической плоскостью вздымаются невидимые арки магнитных полей, конденсируются из космической пыли звёзды и планеты, и на ледяных кометных пылинках из атомов, возбуждённых квантами света ближайшей звезды, зарождаются первые органические молекулы, а ещё потом — в водоёмах и атмосферах планет из них складывается другие, всё более сложные, а затем — и замкнутые самоподдерживающиеся циклы их взаимопревращений, и тем самым возникает живая материя; как она, всё усложняясь, порождает разум, как он познаёт себя и мир, складывая бегущие по нервным путям импульсы в осмысленную информацию — и как в самых глубинах микромира, на самых нижних уровнях строения материи, обращаются по своим квантовым орбитам, аннигилируют и рождаются из вакуума элементарные частицы, и где самое малое, что есть там, в микромире, смыкается в Большом Взрыве с началом начал…

Пока Селиверстов говорил, его голос обрёл какую-то поразительную звучность, будто в самом деле уносясь в необозримые космические дали — и казалось, само дыхание вечности коснулось Кламонтова при этих его словах. Дыхание чего-то великого, объемлющего всё: от множества одновременно существующих в разных измерениях параллельных миров с их поражающими воображение далями пространства — и до глубин строения материи, где уже само пространство-время, дробясь на кванты, перестаёт быть привычным восприятию людей пространством-временем. Всё — от самих далей до самых глубин, и — до высот разума, способного постичь и эти дали, и эти глубины. И одним этим лёгким прикосновением что-то мелкое, суетное, претендующее быть великим, было отброшено далеко прочь…

— А кто-то другой, — словно и не заметив произведённого эффекта, продолжал Селиверстов, — испытывает от мыслей об этом не восхищение гармонией и величием Вселенной, a животный ужас, чувство затерянности в огромном космическом пространстве слабого человека, летящего вместе со всей Землёй, Солнечной системой, Галактикой, поистине невесть куда и зачем. И опять-таки, это ты можешь понять, что другой землянин, чьё мировоззрение сформировано иной культурой, не является только из-за этого врагом и святотатцем — но сам тот, другой, вполне может прийти в исступление: как, я, охотник из рода Орла, в другом воплощении мог быть каким-то земледельцем соседнего племени, чей тотем — Гюрза? А что же тогда святое и вечное?.. И таких тут, кажется, большинство. И такое им нужно «святое и вечное» — в ранге племенного покровителя, племенных законов, традиций. И всё-таки… Да, конечно, можно понять: у государства и народа, как и у отдельного человека, бывают моменты слабости, которыми кто-то не прочь воспользоваться как моментами своей силы. И в элиту общества — всегда рвётся множество случайных людей, претендуя на роль страдальцев за правду, непризнанных гениев и пророков. И возможно, в каких-то высших интересах бывает нужно выпускать не то что пар справедливого недовольства — а забродившие помои… Но чем виноват тот, кто искренне поверит, будто надо изучать это как судьбоносную доктрину новой эпохи, её идеологию, философию, а возможно, даже физику? И — станет часами повторять в тёмной комнате молитвенные заклинания, ожидая озарения, сбежит из дома с сектой— не оставив даже записки, примет монашеский постриг — но не по глубокому побуждению, а из чувства ужаса и безысходности, даже не представляя, на что идёт? А — человек наверняка не глупый, не бездуховный, ценный для общества — но и речь о каких вопросах! Они же не просто возрождают мораль, обрядность — лезут в мистику, эзотерику, искушают людей вечностью! Сами зная — только традиции, обряды и молитвы… И бывают совершенно дикие случаи — твой в общем не уникален. Вот недавно — у троих учеников одного класса среди ночи развился реактивный психоз, ко всем вызывали «скорую помощь»… Так, оказывается, накануне директор школы — бывший «узник совести», диссидент и страдалец за веру — привёл на урок сокамерника, ныне якобы иеромонаха странной, никому не известной церкви, и тот им сказал, что всякие видения и целительство — от Сатаны, и кто не отрекутся от этого и не покаются, будут гореть в аду! А у одного — действительно способности к целительству, у другого — к ясновидению, у третьего — был спонтанный выход из физического тела… Представляешь — и это надо вырвать из себя, своей личности или памяти — чтобы избегнуть адских мук! И он, не дрогнув, заявил такое детям, ученикам третьего класса… Да ещё — распространялся, что состоит на службе у того, кто буквально явится разрушить мир. И что ему сделаешь: он же пострадал за веру, и уже потому прав, что бы теперь ни утверждал. И нельзя даже спросить: зачем он с такой своей верой и страданиями за неё? Тут свобода слова почему-то односторонняя. Всё, что не признавала «административно-командная система», что было альтернативно ей — вдруг стало священно. И неважно, какова альтернатива сама по себе, добро или зло несёт — главное, за неё кто-то страдал. Такой теперь критерий истины — а не практика… И это, говорят — общество после десятилетий господства тоталитарной идеологии возвращается к учениям высшей космической нравственности, милосердия, добра и любви, в прессе — взахлёбные восторги по этому поводу… И нигде не прочтёшь, например — как ещё ученик той же школы под влиянием газетных статей о религиозном подвиге юродства сам решил стать юродивым, забросил учёбу и стал блуждать по городу, бормоча нецензурные выражения. А раскрылось — позор на всю семью… И другой — после «евангелической лекции» стал испытывать настоящий страх смерти, если не отдаст нищему деньги, которые родители давали ему обед в школьной столовой — пока голодный обморок на уроке не открыл тайну… Или кто-то подбросил в учреждение так называемое «святое письмо» — и целый отдел, таясь друг от друга и добросовестно повторяя все синтаксические ошибки оригинала, переписывал по девять раз, а потом ещё целую пачку этих «святых писем» передали в другой отдел, спутав с какими-то документами — и говорят, дошло до скандала с вызовом психиатра… — тяжело вздохнул Селиверстов. — Или eщё двое школьников — отличники, победители каких-то олимпиад — увлеклись мистическими учениями, ходили на собрания, медитировали, всё внешне было очень благостно — но теперь один утверждает, что по воле кого-то из богов или пророков должен получить в собственность здание бывшего обкома, ибо оно есть «центр мира», а другого — будто бы какая-то секта смешанной конфуциано-баптистской веры должна возвести на трон императора Карабаха: ему открылось в медитациях, что он — истинный Ландсбергис, а Нагорный Карабах — истинная Литва, но сначала ещё надо в Аргентине или Таиланде найти эту секту… И родители обоих уже сами ищут каких-то тайнознающих и пытаются выяснить: а вдруг действительно — новая пророческая или подвижническая миссия? А то в соответствующих мифологиях так оно же и выглядит: какое-то всклокоченное исступление, чудаковатость, демонстративное самоуничижение, постоянная готовность к отказу от всего, внезапному уходу куда-то, бредовые на первый взгляд заявления и действия, но — и ужасные судьбы тех, кто не поверил, не принял такую миссию всерьёз, не посодействовал в исполнении… И некоторые даже думают: вообще все экстрасенсы — такие. Бывало даже: стоит в разговоре случайно признаться, что тоже имею отношение к сфере «аномального» — и сразу начинаются опасения, как бы сам не «тронулся», а потом — расспросы: надо ли совершать такие-то ритуалы, паломничества, поститься, идти на какие-то лишения, и если это не сделать, жить просто нормальной человеческой жизнью — что их за это ждёт? То есть — стоило пуститься в эти поиски, и вот уже привязанность к чему-то земному — грех, «чувственные наслаждения» — гpex, богатство, материальный достаток — грех, и даже, представь себе, деторождение, материнство — и то грех! И вот так, за что ни возьмись, всё — грех, язычество и дьявольская гордыня, мерзость и прелесть падшего миля, низшая земная привязанность, от всего надо очищаться лишениями и страданиями, вырвать из души всё, что дорого в этом мире, чем-то жертвовать, браться за неприятное и непосильное как свою обязанность в этой жизни, идти вразрез с законами, традициями, социальными установками, собственной интуицией и чувством долга, переступить через свои интересы, призвание, оставить семью, прослыть чудаком, посмешищем, наконец, вовсе потерпеть неудачу в этой жизни, ведь главное — не сделать что-то на благо других людей, а чтобы самому не было слишком хорошо и радостно жить, ибо весь этот мир глубоко враждебен человеку, полон греховных соблазнов, которые губят душу, все его наслаждения есть зло… А человек же наверняка чувствует: для него, например, лучше быть целителем, не монашествуя, или исследовать биополе научными методами, не отказываясь от чая и кофе! Но вопрос стоит так: нет, ты откажись от всего, поломай всё, потеряй всё, прими обет безбрачия, чтобы даже сам твой род прервался на тебе… И это — высшее, трансцендентальное знание? Это — ответы на вопросы, поставленные сознанием землянина 20-го века? Это — то, без чего нам было так плохо под тоталитарным гнётом? Или почему столько людей — и совсем не глупых — именно это там и находят?

— И…всё — только, чтобы кое-как сплотить общество на почве обрядов и мифов для удобства практической политики? А что будет с теми, кто пойдёт глубже, захочет понять, какая реальность за всем этим стоит — никого не интересует?

— Да вот — не понимаю… Если говорят о какой-то морали, возврате к истокам, традициям — то зачем ломать всё мировоззрение, представления об истории и устройстве Вселенной? Или о покаянии, какой-то исторической вине — в чём она у данного конкретного школьника? А если цель — дать чувство покровительства тому, кто хочет быть вечно слабым и ведомым, и для кого духовность — это обязательно место за чьей-то широкой спиной…

— То, тем более, какое же это покровительство, в чём оно тут? — не выдержал Кламонтов. — Ему же, слабому, наверно, хочется, чтобы кто-то понял и не отверг его — такого, какой есть, чтобы его, несовершенного и грешного, кто-то пожалел — а его опутывают обременительными ритуалами, унизительными запретами, угрожают карой за то, что не живёт по обычаям другого народа в другую эпоху — а то и просто за физиологические отправления организма, которых никак не избежать, пока живёт в этом теле! И это — то, чего достоин слабый и несчастный, ищущий покровительства? Не какая-то высшая любовь, и не обычное человеческое сострадание — а ужас механически тупого суда и кары за несоблюдение древних прописей без малейшего понимания современных реалий? Но сейчас — уже не те богачи и не те нищие, не та законы и не та экономика! И что ему остаётся делать? Всё равно тупо и бессмысленно пытаться жить по-старому? Или — смириться с перспективой попасть в ад за то, что жил, как удобнее теперь? Будто «там» кому-то нужны — именно его ужас и отчаяние, а не любовь и благодарность…

И тут… Кламонтов снова спохватился — что говорит не о главном…

— Подожди, но… если бы это только слова… А то — смотри, что мы читаем, о чём слышим! Материализация культовых предметов, явления каких-то сущностей, голоса, видения… И люди в особых состояниях сознания — что-то записывают, зарисовывают, даже фотографируют. И есть эти фотографии, рисунки, записанные таким образом пророчества и даже целые поэмы, и знаки на теле у контактёров… Вот это как понять?

— А я всё ждал, когда мы дойдём до этого, — признался Селиверстов. — И всё думал — что смогу ответить… С одной стороны — столько сообщений как о реальных событиях, причём тут — и религиозно-мистические откровения, и новые научные теории, земные исторические тайны, подробности жизни на других планетах… А с другой стороны — что, если бы и ты помнил якобы телепатический контакт из аудитории, и совсем не помнил, что был на собрании? И такая история вполне может пойти дальше, через сотни километров и сотни лет — как религиозное чудо, знамение. Как же — человек «сам видел», «сам слышал», уверен, что всё так и было… Да, в том-то и ужас — можно так творить не чудеса, но легенды о чудесах, которых не было. Хотя конечно — всё не объяснить только через гипноз. И этот твой «контакт» — явно вторичен, построен на известных по литературе образцах — но откуда сами образцы? И где всему этому какое-то начало, первоисток? А то и я лично знаю случаи, когда люди были потрясены видениями такого плана… Одного человека в его сне или контакте — таинственные существа сопровождали на мрачный пустынный холм, названный ими Мировой Голгофой, второй — присутствовал как бы на католической мессе, но там же ему было сказано, что это — в другой галактике, а третий — из своего сна запомнил и, проснувшись, записал какую-то «формулу кванта переходного пространства», где размерность слева и справа различается на сомножитель — корень квадратный из килограмма… — Селиверстов снова вздохнул. — Вот и пойми такую формулу… И какие уж собрания сект: с первым это случилось в геологической экспедиции посреди безлюдной тундры, второй был серьёзно болен, несколько недель никуда, кроме поликлиники, из дома не ходил, а третий записал формулу в поезде, возвращаясь из командировки… Вот о таких случаях — что думать? Бытие определяет сознание — и о чём человек узнаёт наяву, то потом видит во сне, только и всего? И соответственно толкует сны, опираясь на те же источники? Но всё равно вопрос: почему — читает и слышат о таком наяву? И почему, случись любой кризис: в науке, политике, даже экономике — тут же в таком количестве появляются вот эти, которых «озарило свыше», которые «точно знают», «сами видели», призывают всех от чего-то отказаться, в чём-то покаяться, а главное — заявляют: уж теперь, в отличие от прошлых разов, всё будет по-настоящему? И всякий раз столько людей верят — и действительно откуда-то уходят, вступают в организации, принимают обеты… А потом всё входит в более-менее привычную колею — но кто-то уже постригся в монахи, известен как пророк или юродивый, кто-то в ожидании конца света поспешил расторгнуть брак, пожертвовал на храм такой-то секты наследство детей и внуков, выдал на исповеди государственную тайну… И всем им теперь объясняться снова с обычными земными властями — которые где были раньше, когда проповедовали глашатаи мировых потрясений, которых, наоборот, не найти теперь? Как будто что-то неподвластное ни политикам, ни учёным — шествует через века и страны, и всякий раз собирает в земном человечестве обильную жатву изломанных судеб…

И снова будто что-то коснулось Кламонтова — но уже не космически и мистически великое, а жутко-инфернальное, из глубин зла, по самой природе враждебное человеку как разуму — и всему, что составляет смысл и содержание его жизни…

— А хочешь найти ответ, объяснение, — продолжал Селиверстов, — и тебе сразу — такая идеология в отношении всего «аномального», будто это не феномены, которые можно понять и исследовать, и не проявления иного разума, с которым можно вести диалог, а — испытание какой-то веры землянина, указание, что он плохо себя ведёт, и вообще слаб и ничтожен, а все достижения его ума — заведомо ниже того, что даётся откуда-то свыше в готовом виде. И тут же как нравственный пример — жизнеописания каких-то аскетов, самоистязателей, покорных исполнителей потусторонней воли… И вообще — земная мифология почему-то полна примеров, когда землян толпами бросают в битвы, развязанные какими-то иными существами, или сами эти существа так решают судьбу отдельного землянина, что испытываешь не благоговение, а ужас. Ну представь — что в самом буквальном смысле одного землянина лишают жизни, просто чтобы испытать веру другого, или — во исполнение поспешной непродуманной клятвы, или он — не персонаж мифа, а реальный человек, семейный и где-то работающий — вдруг должен по приказу свыше сесть на паперть и просить милостыню, или — чуть ли не голыми руками строить храм, или — жить в пещере, спать на голом полу и питаться одной травой… Или это только аллегории, символы, притчи — хотя и подаются как исторические факты? Но тогда — символы чего? Что должны означать в духовной культуре землян, архетипической символике их подсознания? Что… землянин — настолько гнусное, низкое, порочное существо, что сама его жизнь мало чего стоит, а покорное принятие любого произвола для него — уже благо? Что на нём лежит мифологическая вина вселенского значения, и потому он не имеет права на своё мнение, проявление воли, и даже — радость жизни? Или — что есть высшая логика, по которой в чьём-то падении виновен тот, кто его не совершал, в просчётах сильного — слабый, в просчётах учителя — ученик, в просчётах творца — творение? И в общем, тупое смирение и покорность — лучшее, на что землянин, способен? А пророчества о грядущем сокрушении целого мира — как части некоего плана с целью облагодетельствовать тех, кому достаточно поклоняться, благоговеть и славословить? Но чего ждать другим — кто видит смысл жизни в свободе поиска и творчества? Мало того — им уже сейчас предлагается превратить эту жизнь в нескончаемый унылый пост, физический и духовный, ограничиваясь в чём можно до предела — чтобы потом в ином мире, воздвигнутом на руинах этого, удостоиться не то блаженства полной бездеятельности и безмыслия, не то допуска в чисто национальный рай, устроенный по воззрениям каких-то древних кочевников или общинников, где навеки установлены социальные отношения, что представлялись идеалом там и тогда! Этого должен более всего желать землянин всех последующих времён и народов — как вечной стоянки своей души? Вдуматься только — вечной стоянки, конечного состояния навсегда, в котором никогда уже больше ничего не произойдёт, не изменится. Не к чему стремиться, нет уже действительно импульса для дальнейшего развития… И ради этого землянин должен помнить, что здешний мир — лишь низшая, испытательная ступень, а сам он, радуясь этой жизни, лишает себя чего-то в той, иной, но здесь всё и есть лишь прах и суета, это там — вечность… И сам должен убеждать себя — что нисколько не любит этот мир и всей душой стремится к непонятно чем могущей привлечь его активный творческий разум, но навязанной под страхом адских мук пустоте и бесцельности «высших состояний»? И за вечность, лишённую всякого смысла, за пытку информационный голодом его мыслящей и сомневающейся человеческой души — взамен яркой и полнокровной жизни снова в этом или каком-то ином мире — он ещё и должен выжимать из себя слёзы бесконечной благодарности? И если хотя бы в глубине души испытывает от такой перспективы не безоговорочное благоговение, а куда более сложные чувства — и то должен чувствовать себя изменником, святотатцем, отвергавшим величайшее благодеяние, и снова и снова уговаривать себя: нет, ему нисколько не дорог этот мир, он ждёт лишь его сокрушения или воцарения на веки вечные кого-то, кто — если быть до конца последовательным — тем самым прервёт всякое развитие, заполнит или вытеснит собой смысл всего, чтобы во всём был только он, и всё было его частью? И в это даже как-то безнравственно не верить — по чисто политическим соображениям? Хотя, казалось бы — что такое сиюминутная, текущая политика перед лицом вечности, судьбы Вселенной… И при этом землянину ещё говорят: он должен испытывать трансцендентальную радость от обретения такой веры, от того, что кто-то его, убогого, подобрал, водительствует им, и покарает каких-то врагов!. А то там везде фигурируют ещё и «враги веры» — какие-то идолослужители, последователи какой-то Иезавели, николаиты, дугпа, майавади — и тоже навеки канонизированы в этом качестве. Хотя начнёшь разбираться — кто же он, этот враг-то? Человек другой культуры, которому с детства привычны не те обряды? Или — кто не горит желанием лишиться всех радостей этой жизни, пока не поймёт хотя бы: что взамен? Или — просто посмел идти своим путём, жить своим умом, в чём-то сомневаться, не поверил голословно, что кто-то — великий учитель? И только-то? За это он — ни больше ни меньше — враг высших, вселенских принципов? И всё это — сплошь и рядом в литературе, предназначенной, по идее, для тех, кому не безразлична судьба его мира, человечества, кто хочет понять — что происходит, какие силы и как хотят повлиять через чудеса и контакты на судьбу его страны, народа, планеты! Будто это и есть ответ такому землянину на все вопросы — и больше нечего сказать, не о чем спросить, остаётся смириться с тем, что будет дальше…

— Нет, ну действительно, — снова не выдержал Кламонтов, — как я должен к этому относиться? Если нам говорят, что в таких-то источниках содержатся документальные свидетельства, пророчества, раскрываются великие тайны — люди за этим к ним и обращаются! А там — или, например, всё построено на иносказаниях, но в какой-то момент читатель узнаёт, что, раз прикоснувшись к такому-то учению, он тем самым уже дал своего рода духовную присягу, и даже просто не знать о существовании этого учения — и то уже грех, но всё же меньший, чем узнав, потом отойти — и в общем, теперь от того, как и что он поймёт, зависит лично его будущее — а иносказаний, рассчитанных на древнего читателя, он понять не может, равно как и просто подробностей тогдашнего быта и умонастроений, вот и начинает мучительно соображать: в каком смысле он, современный читатель, возможно, является «домохозяином», и чем это плохо в сравнении с бездомным аскетом, или — что такое применительно к современности та же Иезавель, или — эти белые и бледные всадники, или — ангел Эфесской церкви, или — кто такие эти «не холодные и не горячие», и как бы самому не оказаться среди них, и в какой такой «брачной одежде» надо быть, чтобы не угодить во «тьму внешнюю», да и что за тьма такая имеется в виду — космический вакуум, низший астрал, или просто ночные задворки какого-то дома или дворца в чисто иносказательном плане?.. Или наоборот — читателя сразу начинают убеждать, что сами видели в иных мирах такое, от чего берёт оторопь: и сверхтоталитарную диктатуру с полным контролем над мыслями каких-то существ, уверенных, что они — ангелы, и безысходность горя и страданий в аду, и мировую тиранию с исходом в мировую же гражданскую войну в будущем этого мира — но при этом не призывают ни к какой активной борьбе со злом, не пытаются как-то организовать человечество перед лицом такой угрозы — чего следует ожидать, если… всерьёз! Только откровенно благоговеют перед какой-то мощью, торопятся что-то возвестить миру — а дальше, мол, сами понимайте, как сумеете… Но почему-то везде — в телепередачах об НЛО, в брошюрах по нетрадиционному целительству — ссылки на них же: Апокалипсис, Нострадамуса, Сведенборга, Даниила Андреева! И будто никто не видит даже явных, вопиющих нестыковок! Например, у того же Андреева пророчества начинаются с 60-х годов нашего века — но где в наших реальных 60-х все эти мистериалы, медитории, философиаты, наконец — сама всемирная церковь Роза Мира? И где у него — реальность наших 90-x с этими контактами и знаками на теле?

— И где в его версии истории мира — Лемурия, известная из «Тайной доктрины» и «Агни-Йоги», — добавил Селиверстов, — и где у Сведенборга — всё то множество миров, о которых, в свою очередь, свидетельствует Андреев, и как получилось — что у Сведенборга нет ничего о планетах за Сатурном? Хотя конечно, земная астрономия тех времён их не знала — но он же вещает свыше, с каких-то иных небес! И оттуда их не увидел? Так вот именно — к какой реальности всё это относятся? И что нам делать с этим в нашей реальности?

— Так я и говорю: зачем всё это на нас вывалили? Зачем толкают на поиски какой-то веры, зачем раз за разом тычут в те же имена и трактаты, несовместимые одни с другими — в попытках толкования которых человечество и так уже блуждает десятилетиями и веками?

— Наверно, ещё просто эффект самообмана, — предположил Селивевстов. — Принято мимоходом ссылаться на то, что все знают понаслышке — вот и ссылаются. Кто-то уверен, что цитата взята из Ветхого Завета или у Нострадамуса — а ты ищи её там. Хотя возможно, и найдёшь — но всё равно как бы зависишь от того толкования, которое узнал раньше. И тот, кто его дал — запомнился тоже как мудрец и мистик, раз он берётся толковать мудрых. Откуда тебе сразу знать, в чём неправ он сам? Так поддерживают авторитет друг друга — попутно создавая новые заблуждения…

— Да, но они не просто толкуют цитаты. Они говорят, что сами всё видели… И вот скажи: они действительно верили, что бывали там и видели это? Или — что всё это вообще такое, и как понимать?

— Да, вопрос вопросов: что это такое, и как это понимать… — повторил Селиверстов. — Не просто же от нечего делать создаются трактаты на сотни и тысячи страниц. И — как нам всем, живущим на Земле, не задуматься: если это в самом деле исходит из иных миров — чего там хотят от землян? Только я подчёркиваю: если всё буквально принять, как нам подают… Ну, похоже — хоть земная цивилизация нужна кому-то не разрушенной и жизнеспособной. И её никто не собирается превращать в свою колонию — а то сделали бы уже тысячи лет назад, ведь тысячи лет на Земле наблюдаются проявления иного разума, и сюда не идёт открытая экспансия иной более высокой культуры, и даже — вряд ли кто-то устраивает чудеса и аномальные явления именно затем, чтобы обратить внимание землян и заставить задуматься, что и почему оно происходит… Хотя нет — как раз на это бывает очень похоже. Но и то вопрос: какова цель? Помочь землянам в познании мира, подвести к пониманию каких-то истин — или убедить, что никакие фундаментальные закономерности Мироздания выявить невозможно, оно в принципе не объяснимо и не познаваемо, и даже то, что земляне, как им кажется, узнали и поняли — ложно? И похоже — кто-то пытается создавать слой «духовной элиты», исповедующий эту идею, причём — не из самых мудрых представителей, а скорее наоборот: кто не склонен задавать лишними вопросами, но способен «уверовать» и увлечь других за собой. Пусть думают, что те постигли некую великую тайну всех начал и концов, на иных путях непознаваемую, и что вообще — есть низшее знание, которого землянин только и может достичь своим умом, а есть высшее, которое дается извне, и в основном — как раз тем, кто слаб в «мудрости мира сего»… И что получается: земные учёные с таким трудом познают всё через частности — а тут случайному землянину, возможно, не очень образованному и не искавшему ocoбых ответов, «самое главное» даётся сразу в готовом виде и в целом! И он, уже как учитель и пророк, несёт своему человечеству некую весть, высшую мораль, высшую истину… А в подтверждение весомости своих слов — что тоже особенно характерно, но странно для благой вести — почему-то приводит описания ада, сеет ужас грядущих бедствий, потрясает слушателей мощью и величием стоящих за ним сил, так что у тех не хватает духу что-то возразить, переспросить — хотя видят, что не всё у него бесспорно и в теории, и на практике. Но вот так — один, другой, третий, десятый, сотый — и земное человечество вынуждено задуматься: наверно, в этом что-то есть. А проповеди их — и сходятся в чём-то, и не сходятся, просматривается что-то общее, возможно даже, какая-то типология, классификация — и что-то всякий раз ускользает. И говорят они почему-то метафорами, трудно понять, что сказано в буквальном смысле, что в переносном, а главное — что со всего этого должны делать земляне? Действительно ждать атомной войны, с неизбежностью грядущей наступить такого-то числа, или пришествия высшей цивилизации, которая по своему разумению устроит чисто природный рай на руинах всей земной техники, или просто уходить в горы, пещеры и пустыни, перед тем раздав всё нищим? И как должен чувствовать себя землянин, который не знает, буквально ли должен это сделать — но и не хочет попасть в ад за то, что не поверил? И каждый оглядывается на других — ведь никому не легко решиться как разрушить эту свою жизнь, так и рисковать той, иной! И ничего не переспросить, не уточнить, ведь тот — всего-навсего посредник, он послан свыше, но ничего не решает. Но, правда — и не сомневается, что уж его место по итогам будет не в аду. Хотя здесь, на Земле — в финале такой миссии бывает эшафот, тюремная камера, койка в психбольнице, и просто площадь или дорога, где его настигнет ярость толпы измученных страхом сограждан… А потом одни долго будут вспоминать его с ужасом, как врага традиционной веры и нравственности, но в глазах других он приобретёт ореол святого мученика, возникнет организация последователей, его могут ждать снова как вершителя мировой справедливости — и ещё на долгие века хватит споров: кто же это был, что он принёс в мир, где до него побывали сотни подобных ему, и о тех поныне ещё спорят, в чём была их цель, кто их послал, и что они реально дали миру… Или те же «нетрадиционные» теории, исторические тайны, будто бы открывшиеся кому-то в контактах — хотя им иногда очевидно нет места в системе знаний земной науки… Будто те, в иных мирах, сами — глубоко антинаучное сообщество путаных мистиков, которые если и творят чудеса, не знают — как, а если что-то знают, не знают — откуда, да ещё ходят у себя в храмы земных религий и путают свою историю с земными легендами? Или — намеренно запутывают землян, создают организации хранителей и толкователей ложной мудрости? И сразу вопрос — зачем? Что им земляне — враги или помеха в чём-то? Хотя… — Селиверстов сделал паузу. — Это, я напоминаю — получается, если верить во всё буквально, как нам представляют. А если нет? Тоже — огромный, грандиозный самообман? Это мы с тобой подходим ко всему серьёзно и того же ждём от других — а нам предлагается каша, свалка «нетрадиционщины». Тут тебе и НЛО, и восточнее единоборства, и Шамбала, и Апокалипсис, и Нострадамус, и Оптина Пустынь, и атлантологи, едва знакомые с первоисточниками об Атлантиде, и дон Хуан, потешающийся над Карлосом Кастанедой, и нетрадиционные гипотезы — вроде той, что Украина была самой первой сушей на Земле, и вегетарианство, подаваемое так, что начинаешь чувствовать себя извергом — хотя тебе страдания живых существ ни к чему, и безграмотные рассуждения о том, чего не знает наука — хотя что-то из «роковых тайн» ты уже сдавал на экзаменах…И кажется, будто всё — части одного целого, единого плана. А на самом деле всё — из разных источников разной степени достоверности. И как просто сказать: не считаете студента дураком, он способен отличить, где — достоверные наблюдения феноменов или проявления иного разума, а где — пропаганда земных идей грубыми, грязными методами… Но почему земляне тысячелетиями уверены, что это откуда-то извне им даётся высшее знание? И обязательно в таком плане, будто мифы, моральные постулаты и притчи — выше всяких научных теорий, и вообще учёные всё переусложняют, тратят на исследования огромные силы и средства, а тут — вот оно, Наивысшее, близкое к уровню слабого, малограмотного человека, рассуждающее как он, и участвующее во всех человеческих делах на его стороне? И более того: люди без комплексов, которым что-то удаётся, и чьими силами, собственно, построена материальная и духовная культура земной цивилизации — прежде всего и виноваты в отверженности его, маргинала, а он, не участвующий ни в чём — праведник, не принимает участия там, где возможны грехи и ошибки? И всё равно, мол, потом в иных мирах справедливость будет восстановлена: хорошо будет лишь тем, кому было плохо здесь… И это — чуть ли не основополагающий вселенский принцип? То есть — просто опасно быть здесь обеспеченным, образованным, надо быть готовым подтвердить там своё люмпенство и отверженность? Лучше быть комбедовцем, чем фермером, попрошайкой, чем бизнесменом, и вообще — плохо быть тем, кто создаёт или приумножает блага и ценности, а хорошо — кто что-то теряет, ждёт чего-то даром, носится повсюду в латаном рубище, проклиная тех, кто создаёт, но и сам что-то имеет? А те должны жить не с надеждой, что их усилия будут поддержаны свыше — а со страхом, что не они угодны кому-то там наверху, для них Высшее — это то, что ограничивает, карает, разрушает достигнутое, презирает всё личностное, всё собственно земное, человеческое, идёт напролом через надежды и чаяния людей, удьбы стран и народов — и откровенно намеревается некогда явиться в этот мир, чтобы утвердить старые идеалы давно ушедших поколений, поправ всё, чем живут нынешние? Или — что и какие сущности хотят донести до землян, являясь в таких обликах, что впору не изображать благоговение, а серьёзно задуматься, вспомнив земное средневековье?

«И — помню же…» — подумал Кламонтов. Опять мелькнуло что-то — кажется, толпа с факелами…

— Нет, а… не может какая-то цивилизация искренне полагать, что тем самым готовит землян к суровой действительности Космоса? — сам не зная почему, неуверенно предположил он. — Хотя тогда эту действительность и представить страшно… И почему они используют из земной культуры именно эти образы…

— То есть — как бы последовательное приближение к Великой Космической Истине в терминологиях и понятиях земных культур? — переспросил Селиверстов. — А если наоборот? И земные культурные различия во многом созданы кем-то извне, искусственно? А то смотри: у скольких земных народов, и даже самых малых племён — легендарные небесные предки, божественные учителя… Хотя вопрос — многие ли объявили землянам истины вселенского уровня, а не племенного, для чего достаточно быть земным вождём или жрецом? Но главное — кто и откуда реально является? Есть гипотеза и о параллельных мирах самой Земли — и если сопоставить с тем, сколь многое в этой «аномальщине» явно не озарено мудростью, достойной создателей звездолётов, возникает вопрос: вдруг для кого-то являться в этот мир — ненамного сложнее, чем здесь, в нём, организовать турпоход на моторной лодке по резервациям диких племён? Но тогда — уже не особая миссия, участники которой проходят тщательный отбор и подготовку! Тогда — там доступно кому угодно. А на Земле, те, кто считаются знатоками этих вопросов и предстоятелями от имени всех землян перед кем-то высшим — и ведут себя как дикари, поклоняющиеся соломенному макету моторной лодки… И вопрос — почему? Сами по себе земляне таковы — или кто-то постарался за тысячелетия истории? Почему в земной культуре многое основано на идеях ниспослания чего-то свыше, всеобщее зависимости от кого-то, и даже — какого-то «последнего решения» судьбы всех? Людей — и мира… Да ещё в увязке с мелочными обязательствами поступать так, а не иначе — хотя ужас вселенской кары никак, не сравним с мелочностью тех самоунижений и степени внутренней несвободы, которой через это должны быть повязаны земляне! Сравнить: чем угрожают — и за что! За неприятие чего-то местного, временного или группового как вселенской истины, невозможность или нежелание следовать чьим-то тоже человеческим вкусам, привычкам, соблюдать такие-то предписания в реальных условиях… И — восторги, что можно открыто исповедовать такое как свою веру! Земляне, которые недавно были уверены, что смогут построить лучшее будущее, теперь словно униженно толпятся у трона, и даже правители вместе со всеми демонстрируют, какие они послушные рабы! И утверждается вера не в абстрактное добро — а в чьё-то право крушить целые миры, творить произвол над миллиардами разумных… — Селиверстов перевёл дыхание. — Хотя есть те, кто видят, что происходит неладное, создают организации для борьбы с надмирно-мистическим злом, но тоже — на мистической же идейной основе, глубоко законспирированные, с иерархией ступеней посвящения в тайны, ведь принято думать: высшие тайны способны постичь немногие — а к борьбе со злом неизбежно приходится подключать и рядовых землян, которые всего не поймут… И что получается? Сколько их — подпольных, и полуподпольных, и раскрытых — выступают одна против другой, формально проповедуя добро и приводя данные, которые никто не может проверить: земные и неземное имена, названия стран, народов, планет, каких-то иных миров? Тем более, есть что-то нехорошее в том, что рядовой член организации может не представлять: куда, собственно, вступил, чем занимается втайне от большинства какое-то конспиративное ядро… Я уже и насчёт этого гуру сомневаюсь: кем он может себя считать, в какой борьбе и с какой стороны?. И кем — тебя? Чьим посланцем, какого такого врага…

— И я хотел поднять там все эти вопросы, — вспомнил Кламонтов. — Сам же понимаю — и оно не может не беспокоить. А он вместо этого… Под гипнозом — чувство вины за лягушек…

И вдруг — тяжесть, шок пережитого с новой силой стали наваливаться на него. Будто до сих пор он, в странном возбуждении — был как бы под его защитой, но вот оно иссякло, и ужас, не встречая сопротивления, стал вступать в свои права…

— Да, но зачем ему могло быть нужно, чтобы я ушёл из университета… — через силу продолжил Кламонтов. — Если даже на местах посадок НЛО находят трупы животных со следами каких-то опытов — по каким моральным соображениям должен уйти отсюда я, земной студент…

Он не смог продолжать — таким ужасом сдавило всё внутри от вернувшихся воспоминаний. И — мысли, что он был совершенно беспомощен «там», в тех пространствах и коридорах, и вернулся — никак не своими усилиями. Да и Селиверстов… Если бы не тот буддийский монах — что было бы с ним, Кламонтовым, как с душой, личностью? А — с Селиверстовым?

— Эмоциональная реакция… — понял Селиверстов. — Бывает после таких потрясений. Сначала будто и не понимаешь, что произошло — но потом… А я тоже увлёкся, не сообразил спросить: утренние или вечерние сумерки, о которых ты говорил?. А то, — он взглянул на часы, — тут уже идёт первая пара. Но не ночью ты был на том собрании… Или — ночью?

— Ой… Вечерние сумерки… — вырвалось у Кламонтова. — Ну да, значит, это было вчера… И я… целую ночь пролежал в запертом учебном корпусе? В смысле — тело, а уж где — душа, сам не знаю… А меня ждали дома…

— Постарайся успокоиться… Домой сообщить надо — но что можно наговорить в таком состоянии? Ещё надо подумать, что и как сказать… Правда, ты — Скорпион по гороскопу — так просто не успокоишься. Я знаю, я сам тоже Скорпион. И не хочу попасть под твой разряд — тем более, пока я настроен на твою волну. Так что — просто не думай обо мне. Да, и про декана — не надо бы. Я на самом деле слышал, как он беспокоился за тебя — именно как одного из лучших студентов…

Голос Селиверстова звучал мягко, успокаивающе — но Кламонтов чувствовал, как яростная, всесокрушающая волна снова поднималась в сознании. Волна — в которой сложилось и пережитое, и оставшиеся вопросы…

Итак — декан на самом деле помнит его… А он под влиянием гипноза мог остаться в убеждении, что декан вправду говорил это: про «марсианские идеи», «дураков широкого профиля», его курсовую работу, педпрактику на государственном языке… Другое дело — учебная программа со всеми её пороками, но того, что внушил гуру, декан не говорил! И — он же, декан, уговаривал Кламонтова всё обдумать, прежде чем уходить в академотпуск…

Ну да, верно — он же в академотпуске! Формально — по семейным обстоятельствам, фактически — из-за педпрактики и лягушек. Не смог он тогда, почти два года назад, найти иной выход. И вот потерял ещё два года — ему не 29, а 31… И работа в больнице оставлена — тут уж действительно по состоянию здоровья. А если и к истечению срока академотпуска — уже довольно скорому — не определится, что делать… И думать не хочется. А его помнят как одного из лучших студентов — где не могут дать того, что нужно такому студенту, и им кажется, что даже он не понимает элементарного. Но он думал — больше дадут те, кто уверенно и упорно вещают о некой альтернативе падшей, бездуховной цивилизации…

Трудно сказать, сколько так прошло времени — Кламонтов совсем забыл о нём. Он снова незаметно перешёл от напряжения к дремоте, и перед ним снова проносились видения: обрывки всё тех же «экзамена» и «контакта»; ещё какие-то сноподобные фрагменты, где ему — то в этой же аудитории приходилось каяться на неких семинарских занятиях, что не верил в священную истинность какого-то «Изначального Сказания», о котором, как ни старался, ничего не мог вспомнить; то — на доске-экране стоявшие на какой-то трибуне люди в военной форме резали модели ракет и самолётов… на куски колбасы и швыряли в толпу дегенеративного вида, нищих, бросавшихся на эти куски как стадо голодных зверей, то — он под конвоем непонятно чего ждал под дверью роскошного дворца — а тот оказался голограммой, скрывавшей покосившийся барак, и уже в бараке он шел в полутьме между рядами не то дверей, не то нар, и жуткие голоса вопрошали его, за что там находятся — будто от него зависели их судьбы; то — уже на какой-то мрачной равнине в сером мертвенном свете он видел привязанных к чему-то людей, похожих на живые скелеты, и они, приводя какие-то цитаты, тоже спрашивали, верно ли их поняли, и если да, почему оказались в таком положении; то — снова в коридорах и на лестницах учебного корпуса его останавливали преподаватели в средневековых облачениях, и тоже спрашивали о чём-то, вспоминая некую «чрезвычайную коллегию», от чего веяло древней тюремной жутью; и снова — моментами мелькала та толпа с факелами… А потом — пошли и полузабытые уже образы школы, почему-то с дерущимися и стреляющими из трубок пластилином учителями, и помешивающими что-то метлой в мусорном ведре на лабораторной работе одноклассниками; и военкомат (где ему, инвалиду с детства, вовсе непонятно зачем пришлось бывать, улаживая какие-то дела — а теперь, в видении, те самые офицеры униженно умоляли о чём-то неких «воинов ислама»); и снова огромные лягушки резали на школьных партах… их же, но уже самих — в образе моджахедов, что-то вопящих про вегетарианство; и обыкновенная очередь в магазине — вдруг превратилась в очередь известных политиков перед резной, массивной, почти наверняка храмовой дверью — и сами они оказались одеты по-средневековому, держа свечи, молитвенники и чётки… А потом вовсе что-то стало двоиться, накладываясь одно на другое: санитары вели того гуру в смирительной рубашке к машине «скорой помощи», но сквозь это он видел… синий череп, выдувающийся, как мыльный пузырь, из телефонной трубки, огромную светящуюся рожу, лезущую в оконный переплёт, опять же средневекового палача с огромным перочинным ножом, процессию полуразложившиеся трупы — бегущие то по улице за машиной «скорой помощи», то вверх лестничной клеткой жилого дома…

— … Ну, я же говорю — репродуктор стал мне угрожать… — бормотал гуру. — Выключенный репродуктор, понимаете? Говорит: «Уважаемый гражданин местный жилец! Вас на автобусной остановке трамвая ждёт такой же местный, как и вы, мертвец»… Я и выскочил на улицу с топором в руках. А там — этот палач. С ножом побольше моего топора… Тогда я — назад, к телефону, а из трубки — череп. И ещё эта рожа в окне… Собралась как-то прямо из инея на сараях… И действительно — мертвецы повсюду…

И вдруг — всё оборвал неожиданно громкий и резкий звук, от которого перед закрытыми глазами сверкнула вспышка, а по телу пробежало что-то вроде мгновенной судороги. Кламонтов даже не сразу понял: сигнал его наручных часов! Зато сразу…он понял другое: вот это, последнее видение — правда! Было с тем гуру — чьи тогдашние галлюцинации… как-то передались сейчас Кламонтову!

— Так вот какими вы бываете… — вырвалось у него. — Духовные авторитеты новой эпохи… Вот и иди за вами по пути спасения. В сумасшедший дом…

«Ах да, сигнал… — спохватился он. — Но… сколько это? Если — тогда уже была первая пара…»

Кламонтов чуть сдвинул рукав — и невольно замер, не закончив движения. И хотя умом он понимал, что теперь это, возможно, и глупо — всё-таки огляделся по сторонам, и лишь затем взглянул на часы.

11. 00. Почти конец первой пары… Но — снова, в который раз, что-то было не так…

Ах да — на парте… не было зачётки! А он, увлёкшись разговором — и не заглянул в неё…

Хотя — верно! Откуда ей тут быть: он — в академотпуске, а зачётка лежит в деканате! Нет, а… как же видел её на парте? Тоже — остаточное видение, как с деревом из той книги? Наверно…

Но главное — в аудитории он был один. Селиверстова здесь уже не было.