На посошок

Сверчок на печи The Cricket on the Hearth (2002)

Дверь захлопнулась, и Джон Мартин сбросил с себя пальто и шляпу, ловко, словно заправский иллюзионист, проскочил мимо жены и повесил пальто на вешалку, одновременно вынув из кармана хрустящую свежую газету, после чего направился в гостиную, на ходу знакомясь с новостями, определяя по запаху, что будет на ужин, и разговаривая с женой, следовавшей за ним по пятам. Он все еще чувствовал слабый запах вагона и морозной зимней ночи. Усевшись в кресло, он удивился необычной тишине, напоминавшей тишину гнезд, обитатели которых – малиновки, воробьи и пересмешники – неожиданно увидели над собой гигантскую тень ястреба. Его жена остановилась в дверях.

– Села бы лучше, – сказал Джон Мартин. – Что стряслось? Господи, не надо смотреть на меня так, словно я уже умер! Что у нас нового? Кстати, как ты относишься к последнему решению этих придурков из городского совета? Они опять повысили налоги и тарифы!

– Джон! – воскликнула жена. – Прошу тебя, не надо!

– О чем это ты?

– Не говори так! Это небезопасно!

– Небезопасно?! О чем ты говоришь? Мы не в России, а у себя дома!

– Ты не совсем прав.

– Как так?

– В нашем доме появился жучок! – прошептала она еле слышно.

– Жучок?!

Джон Мартин даже привстал от удивления.

– Ну, ты понимаешь… Подслушивающее устройство.

– Ты что, рехнулась?

– Почти что, когда госпожа Томас рассказала мне о том, что происходило здесь вчера вечером! Стоило нам уйти, как позвонили ей в дверь и взяли у нее ключи от гаража. Они поставили там какие-то приборы и подвели к нашему дому провода! Жучок в какой-то комнате, а может, и во всех комнатах.

Все это она прошептала ему на ухо. Он откинулся на спинку кресла.

– Этого не может быть.

– А вот и может!

– Но ведь мы, кажется, не сделали ничего предосудительного?

– Говори потише!

– Погоди! – сердито прошептал он. Его лицо то бледнело, то краснело. – Идем на веранду!

Выйдя на веранду, он посмотрел по сторонам и сказал, уже не таясь:

– Теперь расскажи мне всю эту дурацкую историю еще раз! Если я тебя правильно понял, ФБР решило использовать соседский гараж для слежки за нашим домом?

– Совершенно верно! Это ужасно! Боюсь, наш телефон тоже прослушивается!

– Ладно, мы еще посмотрим, кто кого!

– Что ты собираешься делать?

– Я переколочу все их приборы! Одного не пойму – чем мы их могли заинтересовать?

– Ломать ничего не надо, – воскликнула же на, схватив его за руку. – Тогда уж точно неприятностей не оберешься! Пусть послушают несколько дней, поймут, что мы в порядке, и уберутся.

– Я оскорблен, нет, я просто разъярен! Эти два слова не из моего лексикона, но, черт побери, сейчас они в самый раз. Что они о себе возомнили? И вообще, в чем здесь дело? Наши политики или наши друзья на студии? Мои рассказы или то, что я работаю продюсером? Да, мы дружим с Томом Ли, а он китаец, но это не делает опасным ни его, ни нас! Так в чем же дело?

– Может быть, они получили ложный сигнал и занялись проверкой? Если они всерьез подозревают, что мы опасны, их действия нельзя осуждать.

– Да-да, но речь-то идет о нас! Чертовски забавно, обхохочешься! Рассказать, что ли, друзьям? Найти микрофон и вырвать его с потрохами? Переехать в гостиницу? Уехать в другой город?

– Я думаю, нам следует оставить все на своих местах, ведь скрывать нам действительно нечего! Не будем обращать внимания, и только!

– Не обращать внимания? Как только я стал ругать муниципалов, ты тут же поспешила заткнуть мне рот!

– Идем в дом. Становится холодно. Успокойся. Пройдет всего несколько дней, и они в любом случае оставят нас в покое.

– Ну ладно, но лучше бы ты позволила мне расколошматить все это к чертовой матери!

Они вернулись в дом и немного постояли в прихожей, пытаясь изобразить приличествующий случаю разговор. Они чувствовали себя так же неловко, как актеры-любители на сцене дешевого провинциального театра, осветители уже включили юпитеры, недовольная публика ждет, вот-вот начнет разбегаться, а они забыли роли.

Он вернулся в гостиную и, усевшись в то же кресло, взял в руки газету, ожидая, пока жена накроет на стол. Дом тут же наполнился звуками. Шелест газеты походил на шум лесного пожара, раскуривание трубки звучало как завывание ветра в органной трубе. Он попытался сесть поудобнее, и кресло тут же зарычало, как собака во сне, а штанины, касаясь друг друга, скрипели, как наждак. С кухни слышались оглушительный лязг кастрюль, по которым безбожно колотили, звон падающих мисок, хлопанье открываемой печной заслонки, крушащей запор, шум рвущегося на свободу газа, вспыхивающего голубым пламенем и с шипением набрасывающегося на пищу, а затем все более и более громкое журчание и бульканье готовящейся еды. И он, и она хранили молчание. Они молчали. Жена вошла в гостиную и остановилась в дверях, посмотрела на мужа, оглядела стены, но ничего не сказала. Он перевернул футбольную страницу, открыл страницу, посвященную борьбе. Глаза его скользили между строчек, фиксируя пятнышки в бумажной массе.

Шум в комнате достиг уже силы прибоя в штормовую погоду, грохот дробящих скалы приливных волн обрушивался на его уши. О боже, подумал он, надеюсь, они не слышат, как бьется мое сердце!

Жена молча поманила его в столовую, и пока он, оглушительно шурша, складывал газету, напоследок шмякнув ею о кресло, пока шел в столовую, громко топая по ковру, и отодвигал от стола по непокрытому полу столовой кресло, реагировавшее возмущенным скрипом, она, бряцая серебром, разложила столовые приборы, принесла бурлящий, как извергающаяся лава, суп и поставила кофейник с фильтром. Некоторое время они поглядывали на этот агрегат, одобрительно прислушиваясь к бульканью в его стеклянном горле, звучавшему как протест против молчания, как открытое высказывание на тему, чего же им не хватает. Затем они заскрежетали о тарелки ножами и вилками. Он попытался что-то сказать, но чуть не подавился. Наконец жена вышла на кухню и взяла листок бумаги и карандаш. Вернувшись, она вручила ему записку: «Скажи хоть что-нибудь!»

Он написал в ответ: «Например?» Она вновь взяла в руки карандаш. «Что угодно! Нельзя все время молчать! Иначе они могут подумать, будто с нами что-то не так!»

Какое-то время они нервно созерцали исписанный листок. Наконец он улыбнулся, откинулся на спинку кресла и подмигнул жене. Она нахмурилась, а он сказал:

– Может быть, ты все-таки хоть что-нибудь скажешь?

– Что тебе сказать? – спросила она.

– Черт побери, ты молчишь весь вечер! Вечно у тебя настроения! Дуешься на меня за то, что я не хочу купить тебе эту шубку? Ты ее не получишь, и баста!

– Но я вовсе не хотела…

Жестом руки он остановил ее.

– Уж лучше молчи! Я не хочу ругаться из-за пустяков. Ты сама знаешь, норковые шубы нам не по карману. Не можешь сказать ничего умного, так не говори совсем!

До нее наконец дошло. Она улыбнулась и подмигнула в свою очередь.

– А что же я, по-твоему, должна носить? – взвизгнула она.

– Заткнись! – рявкнул он в ответ.

– Ты никогда мне ничего не покупаешь! – завопила она.

– Чушь, чушь и еще раз чушь! – заорал он.

Они настороженно прислушались. Казалось, эхо их воплей вернуло все к норме. Кофейник булькал не так громко, ножи стучали о тарелки помягче.

– Хватит, – подытожил он. – Сделай одолжение, помолчи хотя бы один вечер.

Она фыркнула в ответ.

– Плесни мне кофейку! – попросил он.

К половине девятого тишина вновь стала нестерпимой. Они сидели в гостиной. Она пыталась читать только что взятую в библиотеке книгу, он готовил к воскресной рыбалке искусственных мушек. Иногда они, переглянувшись, открывали было рот, но тут же закрывали его, озираясь, будто заметили тещу.

Без пяти девять он неожиданно произнес:

– Может, куда-нибудь сходим?

– А не поздно?

– Не так уж поздно.

– Смотри, если только ты не устал. Что до меня, то я весь день занималась уборкой и развеялась бы с превеликим удовольствием…

– Так идем же!

– Честно говоря, я думала, что ты на меня сердишься…

– Тебе придется смириться с тем, что норковой шубы у тебя пока не будет. Надевай пальто.

– Хорошо.

Через пару минут они уже вышли из дома и, усевшись в машину, обернулись на свой залитый светом фонарей дом.

– Прощай, домик! – усмехнулся он и, повернувшись к жене, предложил: – Давай уедем насовсем!

– На это мы не отважимся.

– Давай тогда переночуем в одном из тех мотелей, которые губят напрочь репутацию, – предложил он.

– Брось. Надо поворачивать назад. Если мы где-нибудь заночуем, они заподозрят неладное.

– Да пропади они пропадом! Я чувствую себя последним идиотом в собственном доме. А всё они и этот их сверчок!

– Жучок.

– Все равно сверчок. Помню, когда я был совсем еще мальчишкой, в нашем доме поселился сверчок. Днем он молчал, а ближе к вечеру начинал пронзительно стрекотать. Найти его мы так и не смогли. Скоре всего, он жил где-то в щели между половицами или за печкой. Первые ночи мы не могли заснуть, потом как-то привыкли. Он прожил у нас не меньше полугода. Однажды вечером мы уже собирались укладываться, когда кто-то спросил: «Что это за шум?» И все прислушались. «Я знаю, что это такое, – сказал отец. – Это тишина. Наш сверчок куда-то ушел». То ли ушел, то ли умер. И от этого нового звука в нашем доме стало грустно и одиноко.

Они ехали по ночному шоссе.

– И все-таки нужно что-то решать – сказала она.

– Давай снимем другое жилье.

– Нет, это не вариант.

– Тогда давай съездим на выходные в Энсенаду. Столько лет собирались, пусть из худа будет хоть какое-то добро.

– А вернувшись, столкнемся с той же проблемой. Нет, единственное решение – это вести точно такую жизнь, как за час до знакомства с этим микрофоном.

– Я уже успел забыть нашу прежнюю жизнь. Все было так привычно, так приятно, а подробностей не помню. Мы с тобой женаты вот уже десять лет. И все вечера похожи один на другой, все приятные, конечно. Я возвращаюсь домой с работы, мы обедаем, читаем или слушаем радио, не телевизор, конечно, и ложимся спать.

– Звучит довольно беспросветно.

– Ты это так и воспринимала? – спросил он вдруг.

Она взяла его за руку.

– Нет-нет. Только надо бы иногда выбираться куда-нибудь.

– Потом мы обязательно придумаем что-нибудь. А план на сейчас – возвращаемся в дом и разговариваем решительно обо всем. О политике, об обществе, о морали. Скрывать нам нечего. В детстве и я и ты были скаутами, и то, что мы собираемся делать, ничуть не больший вызов обществу. Нечего держать язык за зубами. А вот уже и кинотеатр.

Они вернулись около полуночи и немного посидели в машине, глядя на ожидающие их пустые подмостки.

– Ну что ж, – сказал он. – Пойдем поздороваемся со сверчком.

Они поставили машину в гараж и рука об руку обошли вокруг дома, направляясь к парадной двери. Дом встретил их напряженным молчанием. Им казалось, что на них, затаив дыхание, смотрит тысячная аудитория.

– Вот мы и дома! – громко воскликнул муж.

– Да, чудесный был фильм! – сказала жена.

Фильм, увиденный ими в этот вечер, являл собою на редкость жалкое зрелище.

– Больше всего мне понравилась музыка!

Музыка была банальная и подражательная.

– А как бесподобно танцевала эта девушка!

Оба улыбнулись. Речь шла о тринадцатилетнем косолапом существе с невероятно низким уровнем интеллекта.

– Дорогая! – воскликнул он. – Давай смотаемся на выходные в Сан-Диего!

– Ты это серьезно? Неужели из-за этого ты не поедешь со своими дружками на рыбалку?

– На этот раз обойдусь без рыбалки с дружками. Я люблю только тебя! – сказал он и горестно подумал: «Мы ведем себя как Галлахер и Шин,[62] согревая холодный дом».

Они суетливо наводили порядок в доме, чистили пепельницы, открывали шкафы, хлопая дверцами, готовили постель. Он распевал, фальшивя, бодрым баритоном куплеты из скверного мюзикла, который они когда-то слушали, она подпевала.

В постели она прижалась к нему, и они поцеловались. Потом еще и еще. Их поцелуи становились все более страстными. Его рука заскользила по ее спине. И вдруг он почувствовал, как она напряглась. Господи, подумал он, а сейчас-то что не так? Она прижалась ртом к его уху.

– А что, если, – прошептала она, – а что, если сверчок у нас в кровати?

– Они не посмеют! – воскликнул он.

– Тс-с-с!

– Они не посмеют! – сердито повторил он шепотом. – Все это просто нервы!

Она стала отодвигаться. Он попытался удержать ее, но она решительно отодвинулась и повернулась к нему спиной.

– Это было бы как раз в их стиле, – услышал он ее шепот. Волна отхлынула, оставив его на белом холодном берегу.

«Ну, сверчок, – подумал он, – этого я тебе не прощу никогда!»

На следующий день, во вторник, он отправился в студию, напряженно работал, вернулся, нигде не задерживаясь, и широко распахнул дверь с бодрым «Привет, моя дорогая!»

Когда жена вышла, он крепко поцеловал ее, похлопал пониже спины, пробежал рукой вверх-вниз по спине, поцеловал еще раз и вручил ей огромный букет розовых гвоздик.

– Это мне? – ахнула она.

– Тебе!

– Сегодня у нас какой-то юбилей?

– Вовсе нет. Просто купил их, и все.

– Как я рада! – К глазам ее подступили слезы. – Я даже не помню, когда ты дарил мне цветы…

– Неужели это правда? Да, наверное.

– Я тебя люблю, – сказала она.

– А я люблю тебя, – сказал он, и они поцеловались снова, а затем, взявшись за руки, направились в гостиную.

– Ты сегодня рано, – сказала она. – Обычно ты заезжал в бар, чтобы пропустить рюмочку с приятелями.

– Ну их, этих приятелей! Ты знаешь, куда мы пойдем в субботу, дорогая? Вместо того что бы дремать в кресле на солнышке во дворе, я свожу тебя на показ мод!

– Мне всегда казалось, что ты терпеть не можешь…

– И еще, моя хорошая. Я сказал ребятам, что не смогу поехать на рыбалку в это воскресенье. Они решили, что я окончательно свихнулся. Что у нас сегодня на ужин?

Улыбаясь, он отправился на кухню и произвел полную инспекцию, помешивая половником или ложкой, принюхиваясь и пробуя все подряд.

– Пастуший пирог! – воскликнул он, открыв дверцу духовки и приглядевшись. – Мое любимое блюдо! Ты не делала его с июня!

– Я подумала, тебе понравится!

Он ел с удовольствием, много шутил. Они ужинали при свечах, гвоздики наполняли комнату пряным ароматом. Еда была великолепная, а венчал ужин черничный пирог, только из холодильника.

– Черничный пирог! Нужен талант и уйма времени, чтобы приготовить действительно вкусный черничный пирог!

– Рада, что тебе понравилось, дорогой.

После ужина он помог ей убрать со стола и помыть посуду. Покончив с уборкой, они отправились в гостиную и, сев прямо на ковер, послушали симфоническую музыку и даже немного потанцевали под тему из «Кавалера Роз» Штрауса. Он целовал ее, а в конце танца шепнул ей на ухо:

– Ночью, сверчок там или не сверчок!

Музыка зазвучала громче. Он наклонился к ней.

– Ну как, нашла ты его? – спросил он шепотом.

– По-моему, да. Он между камином и окном.

Супруги подошли к камину. Возле него действительно появилась небольшая, с ноготь, черная бусинка. Они поглядели на нее и отошли. Он открыл бутылку шампанского, и они выпили по бокалу.

Громко игравшая музыка заглушала все звуки. Танцуя, они разговаривали, прижав рот к уху партнера.

– Ну как? Удалось тебе что-нибудь разузнать? – спросила она.

– Ребята на студии советовали мне не дергаться. Эти идиоты теперь пытаются следить сразу за всеми. Скоро они, похоже, начнут прослушивать зоопарки.

– Выходит, все нормально?

– Просто сидите и не рыпайтесь, сказали ребята, и ни в коем случае не ломайте их оборудование. А то еще обвинят в порче государственного имущества.

В эту ночь они легли очень рано, загадочно улыбаясь друг другу.

В среду вечером он вручил ей у порога розы, их поцелуй был долог. Они позвонили друзьям, выбрав двоих самых блестящих и остроумных, и пригласили их поболтать, рассудив, что от репертуара этой парочки свихнется любой сверчок. В четверг он позвонил жене из своей студии, чего уже много месяцев не делал, а вечером подарил ей нежную орхидею, еще букет роз, шарфик, замеченный им в магазине во время обеденного перерыва, и два билета в театр. Что до нее, то в среду она испекла шоколадный торт по рецепту его матери, в четверг приготовила печенье и лимонный торт со взбитыми сливками, заштопала ему носки, погладила брюки и отдала в химчистку его старые вещи. Возвращаясь из театра, они долго гуляли по городу и поздно пришли домой, потом еще почитали вслух Еврипида, потом, снова улыбнувшись друг другу, отправились в постель и встали так поздно, что утром ему пришлось позвонить на работу и сказаться больным до обеда, и когда он наконец вышел из дома, он думал: «Это не может так продолжаться!». Вернувшись назад, он подошел к сверчку, затаившемуся возле камина, и, склонившись над ним, внятно произнес:

– Проверка связи. Раз, два, три. Раз, два, три. Проверка связи. Как меня слышно?

– Что ты делаешь? – воскликнула жена.

– Вызываю все машины! Вызываю все машины! – продолжал ее супруг. Лицо его было бледным, под глазами крути. – Вы знаете, кто с вами говорит. Мы давно поняли, что вы у нас в гостях, ребята. Заберите свой микрофон и катитесь к чертовой бабушке! Вы все равно не услышите у нас ничего интересного! Все. Привет Джону Эдгару![63] Конец связи.

После этого он помахал рукой побледневшей от ужаса супруге и все-таки отбыл на работу.

Она позвонила ему ровно в три.

– Дорогой, – сказала она, – они его забрали!

– Нашего сверчка?

– Ну да! Пришли и забрали! Какой-то человек очень учтиво постучал в нашу дверь и попросил позволения войти. Через минуту он уже от соединил сверчка и унес. Просто ушел и не сказал худого слова.

– Слава богу, – сказал муж. – Слава богу!

– Приподнял шляпу и поблагодарил меня.

– Очень мило с его стороны, – сказал муж. – Ну, до скорого!

В эту пятницу Джон вернулся с работы в шесть тридцать, поскольку по дороге домой заглянул в бар, где опрокинул рюмочку с приятелями. Войдя в дом, он ловким движением сбросил с себя пальто и шляпу, проскользнул мимо жены, повесил пальто на вешалку и с газетой в руках направился, не заглянув на кухню, прямо в столовую, где его ждали обычный ростбиф и фасоль. Отобедав, Джон известил ее о том, что вернул в кассу купленные накануне билеты и что на показ мод она может сходить с приятельницами, а он лучше немного позагорает на заднем дворе.

– Сегодня наш дом кажется совсем другим! – сказал он уже около десяти часов вечера.

– Да, ты прав.

– Хорошо, что сверчка больше нет!

– Я тоже рада.

Какое-то время они сидели молча.

– А знаешь, – сказала она вдруг. – Мне его почему-то не хватает! Я даже подумываю, а не сделать ли что-нибудь такое предосудительное, чтобы они вернули его назад.

– Не понял? – сказал он, поднимая глаза от своих снастей, которые готовил для воскресной рыбалки.

– Не важно, – сказала она. – Пойдем спать.

Минут через десять он, зевая, последовал за ней. Жена лежала на кровати с закрытыми глазами. «Уже спит», – подумал он.