— Надевай-надевай, даже не думай отказываться, мы без тебя не пойдем.
Таша надела то самое настоящее маленькое черное коктейльное платье, без которого не мыслим гардероб настоящей женщины. Это было потрясающее платье. На ценнике значилось 2300 евро и марка, в бутик которой Таша даже не осмелилась бы зайти.
— У меня все равно нет к нему туфель, — крикнула она Айгуль.
— У тебя какой размер?
— Тридцать восьмой.
Через минуту Айгуль пододвинула к зеркалу две коробки.
— Выбирай. Я по-прежнему в этом ничего не понимаю.
Таша уже видела эти туфли и босоножки, когда подбирала обувь к наряду Айгуль. Это был шедевр. Это был обморок.
— Это не я, — Таша смотрела на свое отражение. Айгуль подошла и стала рядом.
— А это я? — Женщина прошлась руками по платью из тяжелого атласа. Серый цвет необычайной жемчужной глубины любовно оттенял чуть смуглую кожу.
— Где пресса? Где вспышки фотокамер? — оглянулась Таша.
И они хохотали до слез, пока Таша не спохватилась.
— Все. Хватит, а то макияж переделывать некогда.
— Надо позвать Бакира. Ему пора одеваться.
Таша развернула женщину к себе, еще раз проверив детали макияжа и прически. Холодные волны из ее роскошных волос отливали в антрацит. Губы приглушенного красного цвета. Кто бы мог подумать, что Айгуль так оценит смелую яркую помаду? Голливуд. И ни грамма лишнего. Все гармонично, все только так и должно быть.
— Знаешь, Айгуль, — Таша всхлипнула, легко перейдя к слезам, — я, по-моему, еще никогда так не радовалась тому, что могу делать своими руками такое чудо.
Айгуль осторожно дотронулась до щеки Таши.
— Чудо получается, когда трудится душа, а не руки.
Бакир зашел в номер и замер при виде своей жены. Он смотрел на нее как на чудо и не верил своим глазам. Потом своей большущей лапой он утер слезы, подошел к Айгуль и, прижав ее к груди, прошептал:
— Ты простила… — больше он ничего не смог сказать.
Таша плюнула на макияж и плакала уже навзрыд, тихонько поскуливая. И дело для Бакира было вовсе не в том, что все будут любоваться на его Айгуль. Просто наконец-то она его простила.
— Давай зайдем в бар. Я бы от коктейля не отказалась.
Кирилл чуть не взвыл. Оказалось, что ему с ней некомфортно и неинтересно. Надо держать марку. А не хочется. Быть самим собой гораздо приятнее. Неужели она не чувствует, что между ними все прошло. Страсть прошла, а больше ничего не осталось. И от присутствия женщины, которая еще не так давно была для него любимой или казалось, что любимой, сейчас было очень неуютно. Как будто они напевали красивую мелодию, но постепенно сбились с ритма, и теперь неприятно осознавать, что все ноты фальшивы. И неловко и за себя, и за Тамару. Что не замечает этого. Еще хуже, если это для нее не имеет значения.
— Я пойду. Что-то устал за последний месяц. Да еще ты выгуляла меня так, что засну сейчас без задних ног. Спасибо за приятный день.
— Дорогой. Ты меня удивляешь. Видишь, тот противный дядька с крашеными усами только и ждет, чтоб я осталась одна. Что тебе стоит составить мне компанию? Всего на полчасика. Или тебе плевать, если меня будут домогаться всякие сексуальные иностранные маньяки?
Кирилл оглянулся. Действительно. Усы крашеные. В очень яркий медный цвет. Иностранному маньяку было примерно под семьдесят. Отбиться от него Тамаре, закаленной на русских и не только, сексуально озабоченных мужчинах, которые не оставляли без внимания ее красоту, не составило бы труда. Но задатки джентльмена в Кирилле победили подозрительного типа, который понял Тамарину надежду на раскрепощающую силу алкоголя, и Кирилл отправился в бар, твердо решив, что на полчаса и ни минутой больше.
После второго коктейля Тамара стала подолгу задерживать свою руку, как бы случайно попавшую то на колено Кирилла, то на его шевелюру. Он убрал руку и, будто ища поддержки у публики, оглянулся по сторонам. В баре было несколько человек, и никому до них не было никакого дела. Парочка средних лет скучала каждый перед своим экраном телевизора. Наверное, они уже так давно женаты, что поговорили обо всем на свете. «Все-таки телевидение спасает», — подумал Кирилл. Или все наоборот? Вот не висели бы везде эти плоские экраны, может, больше замечали бы друг друга. Не факт. Раньше телевизоров не было, а войн было больше.
Тамара тоже оглянула зал и толкнула Кирилла в бок. Маньяк с усами сидел прямо за спиной Кирилла, видимо, чтобы безнаказанно строить Тамаре глазки. Вот он бы точно не возражал понаблюдать развитие Тамариных сексуальных домогательств. Обойдется. Здоровье бы поберег, а туда же.
— Что ж за публика такая убогая? Ты заметил? Никогда больше в апреле никуда не поеду. Одни пенсионеры кругом. Скукотища. Просто посмотреть не на кого. Одни эти чего стоят, ну, — Тамара поболтала в воздухе своими безупречными пальцами, подбирая слова. — Ну, которые сегодня на завтрак набрали сто тарелок с едой. Наверное, первый раз за границей. И гляди-ка, сразу в Канны. Там еще девица была, которая с тобой летела. Ну, вспомни. Наверное, лежат в своих номерах и переваривают. Ходить же после такого количества еды все равно невозможно.
«Интересно. Это она стала злой или всегда такая была?» — равнодушно подумал Кирилл.
Он проследил взгляд мужчины, в котором промелькнула искра интереса. В телевизоре показывали, как две роскошные красотки, явно визжа от восторга, целуют, тискают и выталкивают из кресла добродушного здоровяка в смокинге. Это были знакомые лица, но до Кирилла дошло, кто эти дамы, только когда здоровяк, нежно стискивая статуэтку в своих больших ладонях, говорил свою короткую речь. Камера в этот момент наехала еще раз крупным планом на сопровождающих дам.
— А вот и они, — Кирилл рукой показал Тамаре на телевизор. — Все переварили, как видишь, и не скучают, в отличие от нас.