На трибуне и дома

Увлеченный речью бурной

Про сегодняшний момент,

Встал над маленькой трибуной

Колоссальный монумент.

Он стучал в волненье пылком

По трибуне кулаком,

Тряс эпическим затылком

И эпическим брюшком.

— Мы давно не феодалы! —

Рассекал он тишину.—

Нам, конечно, не пристало

Угнетать свою жену!

Называл ее рабыней

Муж в былые времена.

Наша женщина отныне

Нам, товарищи, равна!

Были мы довольны речью,

Хоть оратора качай…

Он сказал:

— Прекрасный вечер!

Приглашаю вас на чай!

Мы пришли.

В одной из комнат,

Где царила тишина,

Промелькнула тенью темной

Молчаливая жена.

И, вперед подавшись грудью,

Он как стукнет кулаком:　

— У меня, ты видишь, люди!

Почему ж заходишь в дом?!　

А она, надвинув бёрик[1] 　

И к устам прижав яшмак[2],

Убежала…　

Чай стал горек,　

Стало жестко на кошмах.　

Стало стыдно с феодалом

Говорить нам.　

В тот момент　

Над дымком цветных пиал он

Восседал, как монумент.