На Врангеля. Повесть о перекопских боях.

ГЛАВА ВТОРАЯ ДОЛОЙ ВРАНГЕЛЯ ИЗ КРЫМА!

Одинцов

Комбат сказал нам, что впереди частей нет и на утро мы возможно встретимся с противником:

— Предупреждаю вас, товарищи, — добавил он, — не бойтесь и будьте спокойны, в особенности при встрече с кавалерией.

Рожков

Мы легли спать. Было приятно протянуть усталые ноги. Казалось, что так и лежал бы не вставая, но время как на зло летело быстро. Не успели мы заснуть, как сквозь сон донесся к нам крик комбата: «Ребята, подымайся!..» Мы встали и пошли. Уже недалеко расположение белых. Наш комбат выслал вперед разведку, а мы остановились. Разведка дошла до хутора Гладкова и обнаружила там заставу противника. Получив донесение об этом, комбат товарищ Ляпушкин рассыпал наш батальон в цепь.

Сухарев

Мы все прибавляли шагу и наконец бросились бегом прямо на хутор. Увидя нас, белые стали выбегать из хат. Послышалась стрельба.

Разведка столкнулась с противником. Первый батальон развернулся к примкнул к левому флангу разведки.

Кузьмин

Врангелевцы были захвачены врасплох и бежали, оставив мам два пулемета.

Выбив противника, мы остановились, дождались прихода второго батальона, снова рассыпались в цепь и пошли на деревню Карачекрак.

Рожков

Разведка выяснила, что в Карачекраке противника нет. Пройдя село, мы увидели, что впереди движутся какие-то части, и решили, что это наш 263-й полк.

Кузьмин

Послали туда конных разведчиков, с ними поехали командир нашего полка и комбат Ляпушкин, но не успели они ускакать от нас, как послышались раскаты залпов. Впереди оказался не 263-й полк, а противник. Затарахтели пулеметы. У нас в роте один пулемет стоял на косогоре у ветряной мельницы, а другой — правее у опушки леса. Наша артиллерия — 3 трехдюймовых орудия — расположилась за бугром, и, как только затрещали неприятельские пулеметы, наша батарея открыла по ним огонь. Орудия противника стали бить по нашей батарее, но все время мимо.

Рожков

Мы видели, как противник махал нам шапками: «Идите, мол, сюда», на что красноармейцы отвечали смехом.

Мы стали делать повзводно перебежки и залегли у проволочного заграждения, где под обстрелом белых окопались.

Одинцов

Вскоре цепи белых отступили. Они пытались броситься на наш левый фланг, но наша цепь спокойно отразила все атаки. После того, как белые были отбиты, мы, выставив заставы, вернулись в Карачекрак чай пить.

Кузьмин

Стояла сырая, осенняя погода. Мы вывалились в грязи, насквозь промокли, все прозябли, с шинелей капала вода, но в деревне отдохнули и в десять ночи выступили дальше. Подул северный ветер, начал падать снег. Многие из нас, красноармейцев, шли в разодранных ботинках, а кое-кто, не имея шинели, кутался в тряпье.

Сухарев

У Бурчатска мы наткнулись на окопы белых. Наш первый батальон обошел противника и взял его под перекрестный огонь. Среди белых началась паника, им некуда было отступать.

Мы вышли сзади хат по огородам на конец села, где увидели толпившихся белогвардейцев. Они закричали нам: «Не стреляйте, мы сдаемся!» Как только мы стали подходить к ним, один из них побежал. Я бросился за ним. Кричу: «Стой!» Но он продолжает бежать. Я прибавил шагу и наконец догнал его. Он тащил с собою пулемет и винтовку. Он остановился. «Говори, ты офицер?» закричал я на него. Он ответил, что нет. «А зачем ты бежишь с пулеметом и винтовкой, а не стреляешь?» «Да, — говорит, — стрелять нельзя. Пулемет испорчен, а для винтовки у меня патронов нет».

Я опять спросил его: «Ты офицер?» «Нет», ответил он. Но я не поверил, стащил с него шубу и увидал на его гимнастерке золотые погоны. Они были крепко пришиты, и сорвать их он не успел. Я начал волноваться и говорю: «Эх, ты! — беру винтовку — защитник!» И ударил его прикладом по голове.

Он упал на колени и закричал:

— «Товарищ, я не бил коммунистов».

Но я был зол на офицеров и ударил его еще раза три, чтобы он не ожил, и пошел дальше. Этим кончился бой у Бурчатска. Когда после боя с товарищами зашел в избу, то хозяин говорит нам:

— Что же не даете вы кадетам даже чаю выпить? Только сядут, как уже бежит к ним наблюдатель: «Ох, господа, опять красные идут, давайте тикать далее, а то нас задавят!».

Мы пробыли в деревне часа полтора и пошли дальше Шли почти не отдыхая. Шли и день, и ночь холодные, голодные, — и все время гнали белых так, что их пехота не слезала с подвод и действовала одна лишь кавалерия.

Кузьмин

Перед селом Михайловским мы, думая, что оно занято противником, рассыпались в цепь, но белые ушли без боя, оставив нам много пшеничного хлеба.

Мы двинулись к селу Веселому. Опять рассыпались в цепь. Но в селе были уже наши части — 270-й Белорецкий полк. Противник отступил и здесь без боя.

Воскресенский

Отдохнуть в Веселом нам не дали. Сразу велели выходить: досадно стало. Ведь мы были голодны, давно не спали, курить нечего, а нас снова выгоняют. Но что поделаешь? На то война. И айда вперед!

Решетников

270-й полк выступил вместе с нами, но скоро свернул куда-то в сторону. Скоро пришло известие, что он окружен врангелевцами. Мы поспешили к нему на помощь, но было поздно: его уже не существовало, он был весь изрублен белыми. В этом бою участвовали 7-я и 9-я роты нашего полка. Один из спасшихся товарищей — Нецветаев — нам потом рассказывал: «Стрельба идет… Нам все жутко. Рассыпали нас цепью. Видим, что на нас скачет кавалерия белых. Командир батальона убежал, оставил нас одних. Но наш ротный тов. Куликов — очень боевой — ревет нам: „Не давайся в панику, а то все равно порубят!“ И мы его послушали и отступали, не спеша. Но кавалерия белых окружила нас со всех сторон, забрала батарею и порубила весь Белорецкий полк. Погибли бы и две наших роты, если бы не подоспела на помощь конница Буденного!»

Воскресенский

Во время следующего перехода мы увидали верстах в трех от нас как будто проволочное заграждение, но когда подошли поближе, то поняли, что мы проходим место, где был изрублен Белорецкий полк. Всюду валялись трупы красноармейцев. У многих на голове зияли страшные рубленые раны.

И мне стало очень тяжело дышать, злость сдавила грудь, и я шел мимо порубленных товарищей и мечтал о том, как отомщу врагу.

Переночевали мы недалеко от места боя.

Рожков

Большое впечатление произвел на нас слух о том, что погибшие товарищи не сдавались, а дрались, как львы, и стреляли до последнего патрона. Красные бойцы погибли потому, что белых было во много раз больше, и рассказы об их храбрости подняли дух красноармейцев, которые теперь хотели только одного: «отомстить негодяям». И когда во время отдыха крестьяне говорили нам, что мы дойдем лишь до Перекопа, а дальше белые не пустят, то мы отвечали, что мы крепки и сознательны и никакой Перекоп нас не задержит.

До Алексеевки мы дошли не только без боев, но даже и не видя белых. У самой станции мы заблудились. Была темная октябрьская ночь. Сколько ни плутали мы, но дорогу не могли найти, наконец наткнулись на линию железной дороги, развели громадные костры, которые были видны вероятно на много верст, отдохнули и ощупью, по шпалам, добрели до какой-то станции или разъезда, где забрались все в один дом ночевать. Было так тесно, что меня чуть не задавили…

Рожков

Мы приблизились к тому страшилищу, о котором столько говорили нам в дороге. Деревни казались вымершими, и все чаще попадались совсем разбитые или обугленные хаты и голые, разрушенные стены. С каждым днем труднее приходилось нам с питанием, но дух и настроение наши оставались прежними. «Бей врага», кричали красноармейцы.

И вот наконец Сивашский мост. Мы подходили к нему темной ночью. Над мостом стояло зарево. Он горел, подожженный белыми, отступившими на другую сторону сивашских озер-болот.