Наблюдатель

1

– Я представлюсь, – полковник пристально посмотрел на меня. – Матвей Петрович Заболотский, полковник Комитета государственной безопасности СССР. Нам с вами предстоит прояснить ряд моментов, так что уж, пожалуйста, давайте сразу начнем сотрудничать. И все кончится хорошо. Ногу вашу, как видите, мы уже подлатали, – он кивнул на аккуратную повязку, которую мне наложили пятью минутами раньше.

– Майкл Борисович Холмогоров.

– Расскажите о себе – чем занимаетесь, где учились.

– Мне 33 года, москвич, закончил МГУ, работаю в Сбербанке, – тут я начал привирать, а что было делать…

– Майкл Борисович… Как вы оказались на секретном объекте «База-8»?

Тут я понял, что попал в «артиллерийскую вилку» – шаг назад, и полковник до скончания века будет держать меня в кутузке, шаг вперед – и принудительное лечение мне гарантировано.

– Матвей Петрович, можно я начну с самого начала? Несколько дней назад мы с моим школьным товарищем, Сергеем Шаповаловым, поехали в отпуск. Ну, решили развеяться подальше от Москвы. Здесь взяли проводника, потом потерялись, а после эта вода…

– Так не пойдет, Майкл Борисович… Документиков у вас при себе никаких нет, кроме вот этой букинистической книжки, – он кивнул на лежащую на столе «Доктрину».

– Документы остались в рюкзаках, мы как отбились, еще пять дней плутали, чуть от обезвоживания не погибли!

– Обезвоживание, говорите? Это верно. Пока это единственный верный факт из тех, что вы мне рассказали. Откуда у вас взялось это непонятное оружие? – он выложил на стол лазерный пистолет. – И вот этот секретный передатчик? – он достал мобильный телефон.

Тут стало ясно, что я вляпался по полной программе, а Заболотский решил сразу взять быка за рога.

– Итак, сейчас ты мне все выкладываешь – о создании разведгруппы, о Сергее этом твоем, о ваших наставниках, кто вас сюда прислал и с какой целью. То есть опишешь весь механизм подготовки преступления. Затем расскажешь о том, когда, кому, с какой целью и при каких обстоятельствах вами должна передаваться полученная информация. Ну а закончим мы твоим мотивом вербовки и твоим отношением к произошедшему. Ибо сейчас я не вижу никакого содействия расследованию, так что, заметь, справедливый советский суд его тоже не увидит. А там и до высшей меры недалеко, ну или до двадцати пяти лет за измену Родине. Как тебе такая перспектива?

– Перспектива хреновая, Матвей Петрович. Но я вам так скажу, раз уж мы почти на «ты», – я решил неудачно пошутить на тему его перехода на фамильярное обращение. – Если я вам расскажу, как все было на самом деле, то попаду в психушку, а туда мне хочется еще меньше, чем в справедливые советские лагеря. Поэтому давайте сделаем так: я сейчас запишу, что уже рассказал, поставлю подпись, а вы отправите дело по этапу. Мы еще и время сэкономим, – почему-то мне все происходящее казалось каким-то ненастоящим.

Заболотский встал и подошел ко мне вплотную. От него сильно пахло потом, причем это был даже не запах давно не мытого тела, а вонь от мундира, впитавшаяся в волокна ткани. Полковник наклонился и отчеканил:

– Легко ты не отделаешься, парень. Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, – он подошел к шкафу и достал оттуда небольшую железную коробку.

В ней был старый стеклянный шприц и набор ампул с красной жидкостью. Матвей Петрович быстро набрал зелье в шприц, затем позвонил по телефону. Вошли двое крепких ребят.

– Наручники на обе руки, – скомандовал он.

Через мгновение я был прикован к креслу, а следователь, отпустив охрану, взял шприц со стола и с поразительным изяществом вколол мне в шею. Я не стал сопротивляться, по крайней мере это не самый худший вариант развития событий. Ну еще одна наркота… Через четверть часа я почувствовал себя примерно так, как тогда в Центре, при попытке Максима меня вырубить. Общая расслабленность в теле, минимальный тонус, но, пожалуй, и все. Тут Заболтский снова начал допрос.

– Итак, повторяю. Отвечай быстро – кто вас сюда прислал и с какой целью!

– Матвей Петрович… – я начал тянуть слова. – Ну чего вы от меня хотите, ну не знаю я…

– Кто был вашим наставником?

– Отпустите, а…

– Кому вы должны передать информацию, что вы искали?

– Пожалуйста…

– Хорошо.

Заболотский встал, снова наполнил шприц и вкатил мне еще одну дозу. Эффект не изменился. Через час абсолютно идиотского разговора он резюмировал:

– Специальные препараты на подозреваемого не действуют. Или сильная устойчивость, или хорошая подготовка.

Матвей Петрович опять подошел к шкафу, достал еще одну коробочку и открыл ее. Там оказался походный набор хирургических инструментов. Полковник посмотрел мне в глаза и произнес:

– Ты сейчас в камеру пойдешь отлеживаться, а я пока твоим другом займусь. С препаратами, если молчать будет. Ну а завтра, коли ничего другого не придумаете, перейдем ко второй степени допроса – с применением вот этого. Ясно? Скальпелем коленную чашечку надрежем, затем я введу туда иглу и начну ее поворачивать. Через две минуты гарантирован болевой шок. Далее будем отливать из ведра холодной водой. И снова, так до двенадцати процедур. Впрочем, большинство и до пяти не доходят. Маму родную продашь, понял? Увести! – рявкнул Заболотский уже в телефонную трубку.

2

Солдатики снова дали мне от души поесть – видно, втайне они жалели своих незваных гостей. Лежа на койке – нас с Сергеем разделили и заперли в небольших душных комнатах, где не было ничего, кроме кровати и ведра для отправления естественных нужд – я размышлял о происходящем, пытался выработать какой-то план. Разумеется, насколько это позволяло действие гадости, которую вколол мне полковник.

Я неплохо помнил начальную школу, эпоху Брежнева – такую предсказуемую, основательную и нерасторопную. Почему-то мне казалось, что и местный начальник блефует – не будет он меня пытать. Ну, припугнет, ну, по морде врежет, да и все. Не в его это интересах, а вдруг мы детки каких-нибудь важных партийных функционеров? А вот и зацепка! Надо подбросить ему такую идею, на проверку все равно уйдет какое-то время. Появится возможность осмотреться и обмозговать, куда плыть дальше. Немного успокоившись и прикинув детали легенды, я уснул.

Наутро меня разбудили и, даже не предложив стакан воды, потащили на допрос. Заболтский выглядел очень мрачно и сейчас уже почти не смотрел мне в глаза. Меня снова пристегнули двумя наручниками к креслу.

– Ну что, продумал, парень? Рассказывать все будем?

– Будем, – я улыбнулся. – У меня дядя работает в Министерстве транспорта, заместителем министра. Зовут его Владимир Кириллович Приходов, вы свяжитесь с ним, пожалуйста, он за меня поручится. Я никогда никаких контактов с врагами Советского Союза не имел, очень сожалею, что мы не туда забрели…

– Ага, хорошо, – Матвей Петрович опять подошел ко мне вплотную, принеся с собой невообразимое мус кусное амбре. Я чуть отвернул голову в бок, и тут он, навалившись всем телом, отдернул рукав моей рубашки, обнажил предплечье и, непонятно откуда вытащив нож, полоснул несколько раз по коже. Все произошло нереально быстро, я даже не успел ощутить сильной боли – только по полу забарабанили крупные капли крови. С ужасом, почти потеряв дар речи, я уставился на свою левую руку, на которой был начертан аккуратный треугольник размером с перегнутую по диагонали сигаретную пачку. Матвей Петрович ласково заглянул мне в глаза, и, ловко подцепив пальцами надрезанную кожу, сдернул ее.

Я помню, как в детстве мы сильно разогнались на велосипедах – на такой скорости мне ездить еще не приходилось. Дорога вдруг сузилась и перешла в выбитую бетонку. Двое ребят успели затормозить до нее, а я и еще трое – вылетели на полотно. Один приятель слетел с велосипеда сразу. Мне удалось продержаться метров десять, после этого руль выскочил из рук от нереальной тряски, и я через голову полетел в кювет. Мир брызнул во все стороны разноцветными искрами – это запомнилось очень хорошо. Они были даже ярче последующей боли от сильно ободранных коленей и локтей.

Искры пришли снова, заполнили все вокруг, разломили мир на части и сожрали его – яркие, острые, ненасытные.

– Чего ж ты такой слабенький-то оказался, это же так, разминка, – Заболотский протягивал мне вату с нашатырем.

Я кашлянул и уставился на руку. Под кресло натекла средних размеров лужа крови, а на самом предплечье теперь красовалась открытая алая рана – обнаженное мясо. На меня напал рвотный спазм, но блевать было особо нечем. Кое-как переборов позыв, я хотел уже сорваться на крик, но вдруг понял, что действовать надо иначе и взял себя в руки.

– Предупреждаю, вы все равно не поверите.

– Посмотрим, – Матвей Петрович удовлетворенно потер ладони.

– Меня зовут Майкл Борисович Холмогоров, я родился 20 декабря 1976 года. Закончил МГУ в 1997 году. Я живу в мире, где есть мобильная связь и Интернет, где Советского Соза уже не существует, где…

Меня прорвало. Почти полчаса я рассказывал об основных вехах двадцатого и двадцать первого веков, потом перешел к своей истории. Заболотский не перебивал, пристально смотрел на меня и не выказывал ни тени удивления. Когда я выдохся, полковник подвел черту:

– Мы с тобой расстанемся до завтра, такими делами ведает особый отдел КГБ. Нет-нет, не волнуйся, о психушке речь пока не идет. История настолько четкая, что ее будут изучать другие люди. Твой товарищ… э-э-э… рассказал похожие вещи, а сразу о таком обилии деталей вы договориться не могли. Эй! Обработайте ему рану и дайте поесть! И приберите тут, – это Матвей Петрович сказал уже охране.

Выходя из кабинета, я обернулся и пристально посмотрел Заболотскому в глаза:

– Когда-нибудь позже мы встретимся в другой обстановке, и вы будете меня умолять… – почему-то я знал, что должен ему это сказать.

– Конечно-конечно, – Матвей Петрович широко улыбнулся. И впервые за все время его глаза загорелись.

3

На следующий день в комнате для допросов меня встречали уже трое. Помимо изувера Заболотского там находились весьма симпатичная девушка и грузный немолодой мужчина. Я почесал повязку на руке и сел на стул – пристегивать наручниками меня на сей раз не стали.

– Я вас оставлю, – Заболотский встал. – Знакомьтесь, – он указал на девушку. – Вероника Сталь, старший специалист особого отдела Комитета государственной безопасности СССР.

Я начал рассматривать девицу более внимательно. Она была чудо как хороша – лет двадцати пяти, в черном облегающем костюме, высокая, почти с меня ростом, стройная, с небольшой крепкой грудью – и вообще, вся такая поджарая, мускулистая. Короткая стрижка-каре, назойливая черная челка. И глаза – выразительные, живые, ядовито-зеленые – они, казалось, заглядывали в самую душу.

– Второй наш гость – VIP-персона, генерал, профессор Иван Никанорович Брюсов. Надеюсь, вам будет, о чем поговорить, – с этими словами Матвей Петрович скрылся за дверью.

Иван Никанорович тоже встал и начал прохаживаться, заложив руки за спину. Профессор, или кто он там на самом деле, тяжело дышал, костюм на нем сидел плохо, но при этом Брюсов, безусловно, производил впечатление человека, способного прошибить любую стену. В мужчине сразу чувствовалась хватка и железная воля; было видно, что за свои пятьдесят с небольшим (или шестьдесят без малого?) лет он много чего повидал.

– Позвольте, я начну, – голос у Ивана Никаноровича был довольно тихий, бархатный. – В начале приношу извинения за поведение моего коллеги, полковника Заболотского. Косвенные улики и изъятые у вас предметы уже были достаточным основанием для вызова сотрудников особого отдела. Тем не менее, Матвей Петрович решил перестраховаться и использовать допросы первой и второй степени. Мы проведем служебное расследование, будьте уверены. Вам окажут квалифицированную медицинскую помощь.

– Ай, бросьте. Я уже почти все забыл, – я махнул рукой. Почему-то эти слова сами вылетели изо рта – при Веронике совсем не хотелось лезть в бутылку и строить из себя обиженного мальчика.

– Тем лучше, – продолжил Иван Никанорович. – Особый отдел КГБ – это условное короткое название. На самом деле я возглавляю Восьмое управление по паранормальным явлениям. В наше ведение входит изучение всевозможных… э-э-э… необъяснимых событий в стране и экстрасенсорных способностей людей, а также – потенциальных заблуждений на данную тему, уже вместе с психиатрами.

– Я объясню, – в разговор вступила Вероника. Голос у нее неожиданно оказался довольно хриплым и грубым. – Не пугайтесь, мы не считаем вас сумасшедшим. Но и путешествий во времени в физическом мире быть не может. По первым признакам вы получили довольно сильные способности ясновидящего, при этом видения напрочь стерли вашу обычную память и заменили истинные воспоминания ложными. Ну, или не совсем ложными – вероятностными в будущем. Наше дело – пока просто разложить ваши видения по полочкам, так как это может быть полезно и для интересов страны, и для вас самого.

– Мы уже рассматривали несколько подобных случаев. И описанные ясновидящими варианты развития событий действительно могли наступить. Ну, а предупрежден – значит вооружен. Принятые меры изменили ход вещей…

– Постойте, постойте. Вы хотите сказать, что с помощью моих рассказов вы попробуете изменить естественный ход истории?

– Это для вас сегодня он естественен. Вы вроде как были в будущем и все там видели, а для нас естественно то, что случилось до 1971 года – и сам 1971 год. И больше ничего. Понимаете, насколько мы смогли понять, время – это не прямая стрела, не дорога из пункта А в пункт Б, с которой нет возврата. Скорее это большой поток с множеством течений, ручейков, ответвлений и рукавов. Он движется в одном направлении, но к определенной точке можно прийти через тысячу путей. Скажите, вы всем довольны, ну… э-э-э… что там случилось в начале девяностых годов двадцатого века, как вы их описываете? Не хотелось вам спасти тысяч пятьдесят человек, погибших на этой вашей Чеченской войне?

– Это демагогия. Нет никаких гарантий, что вмешательство не уничтожит в десять раз больше народа…

– Хорошо, хорошо. Давайте заключим такой договор. Вы рассказываете нам только то, что хотите. Мы систематизируем информацию, каталогизируем и придумываем вместе с вами, что делать. Говорю точно – в девяноста процентах случаев ваш рассказ не будет сколь ко-ни будь интересным для изменения хода истории и просто ляжет на архивную полку. А вот что с вами потом делать… Тут все будет зависеть от вашего настроя на сотрудничество. От далекого поселения за Полярным кругом – а как еще поступать с враждебными для страны элементами – до теплого места в соответствующем НИИ, квартирки в Москве и немалых благ. Так что вам решать.

– Да чего там решать. Если я откажусь, вы же, такие добрые, уйдете, и придет зверь Заболотский. Несмотря на внутреннее расследование, – я вымучено улыбнулся. – Давайте я лучше сейчас расскажу все как на духу. Только один вопрос. По вашей теории я родился и живу здесь, в вашем времени, а мое сознание занесло в какой-то из возможных вариантов будущего в двадцатом и двадцать первом, правильно?

– В общем и целом, да.

– Но как тогда вы объясните появление у меня мобильного телефона? Спецы уже разобрали его?

– Начали, но пока не завершили работу. Технология действительно удивительная – микрокомпьютер небывалой мощности. Но это не меняет логики вещей – среди наших… э-э-э… пациентов бывали такие, кто мог таскать предметы из своих снов. Да-да. Как-нибудь мы покажем вам коллекцию, там есть и поинтересней экспонаты, – Брюсов вдруг подмигнул мне. – Кстати, не волнуйтесь за вашего друга, с ним все хорошо.

4

Следующая неделя прошла в изнурительных рассказах, я буквально выдавливал из себя воспоминания, Вероника их стенографировала, а Иван Никанорович задавал наводящие вопросы и направлял ход беседы. Я работал по десять часов в день, перерывая в памяти сначала события своего раннего детства, потом школьные годы – так мы дошли почти до поступления в МГУ. Ситуация напоминала мои прошлые злоключения в непонятной камере – разница состояла лишь в том, что тогда я был скован узким вектором «вспомните всех, на кого злились», а сейчас получил большую свободу в выборе тем. Я и представить не мог, насколько это сложная работа – особый отдел КГБ хотел, чтобы я каталогизировал не только события, но и всех людей, с которыми когда-либо общался. Мы кропотливо шли по сюжетной линии моего детства, по каждому году, периодически натыкаясь на новых личностей и характеризуя их. Приводить сейчас большинство из этого нет никакого смысла, обычный поток сознания на тему советской жизни.

На третий день, поздно вечером, клюя носом, я вспоминал события второго класса. Мы отметили новую учительницу, потом недавно пришедшего на работу в школу директора, потом двух ребят, что переехали к нам в район и пошли в параллельный класс. Записали пару драк, двухнедельное «военное положение» по случаю «Зарницы», когда надо было отдавать честь старшеклассникам и ходить на несколько линеек (остальное октябрят не касалось), пару тухлых обедов, двойку по истории, за которую меня сильно отругали дома и заставили на выходных зубрить учебник…

Затем я вспомнил один интересный случай. У Сергея Шаповалова была в то время зачетнейшая игрушка – модель какого-то футуристического танка в масштабе 1:32. С поворотной башней и пушкой, ну, совсем как настоящая боевая машина. Я просто влюбился в нее и готов был отдать в обмен что угодно из своих «сокровищ». Но Сергей оставался непреклонен – ему самому танк нравился, он разрешал мне поиграть с ним, но меняться не собирался. Моя мания дошла до того, что я предложил Сергею 25 рублей – я знал, где у родителей дома спрятана заначка, и собирался пойти на кражу ради обладания заветной вещицей. Шаповалов вновь отказал и пригрозил, что, если я не отстану, он будет играть с моделью дома один и не принесет ее больше во двор. Когда я шел после этого разговора домой, у меня аж сводило скулы, до того хотелось взять в руки танк и ощутить его своим. Прошло полгода. Случай с моделью уже вылетел из головы. Мы отмечали день рождения Сергея, очень неплохо повеселились и поиграли. Уже на выходе именинник вдруг достал танк и протянул мне со словами – «если еще нужен, бери, дарю – я уже наигрался». Я взял игрушку – осторожно, бережно. В душе еще не остыло желание ею обладать. Принес трофей домой, поставил на полку. На следующий день решил поиграть – и не смог. Никаких чувств к этому танку я не испытывал, он теперь был для меня словно березовым поленом, скучным и безвкусным. Даже парочка разломанных старых машинок оказалась интереснее. А через какое-то время танк пропал из шкафа – родители и вспомнить не могли, что его видели, да я и сам не слишком сильно расстроился… Но, стоп. Я никак не мог сфокусировать в памяти, как выглядел тот танк. Две гусеницы или четыре? Пушка или два блестящих стержня, торчащих из сдвинутой назад башни?

– A что с Сергеем, моим другом? – я вздрогнул и перестал диктовать. – Прошла уже неделя, хотелось бы увидеться с ним, а не слушать ваши рассказы, что все в порядке. Ведь, судя по моей ситуации, до вас ему могли и руку отрезать.

– С товарищем Шаповаловым действительно все в порядке, – вздохнул Иван Никанорович, – но прямо сейчас я вам встречу устроить не смогу. Сергей находится в Москве, с ним работает вторая наша группа, так вот мы договорились…

– Темните, господин Брюсов, уж что-то, а с другом-то перед разлукой повидаться бы могли дать. Тут, у вас, это же единственное для меня родное лицо, вы же понимаете. Вдвойне странно…

– Хорошо. Подготовительный этап мы все равно закончили и идем с опережением графика. До сего момента мы были… э-э-э… ну, несколько, частично…

– Совсем малость, – перебила Вероника.

– Да-да, на сотую долю процента не уверены в том, что ваша история может сложиться в стройную и логичную цепь. Понимаете, психические отклонения часто сильно маскируются, вот и…

– Конечно, вам следовало проверить, не шизофреник ли я.

– Ну, это вряд ли можно было бы назвать шизофренией, но суть вы уловили верно. Слишком много к нам симулянтов попадает, тратим время, и все впустую. Но сейчас ваша картина исключает любые ненормальные проявления.

– Иван Никанорович, я страшно устал за эту неделю. И рука еще не прошла – то чешется, то болит. Можно сразу к делу, а то я как представлю, нам еще с месяц тут придется в прошлом копаться – на стену лезть хочется. Волей-неволей свихнешься.

– Майкл, мы не будем сейчас делать выводы о том, как у вас появились эти воспоминания. Но они представляют огромную ценность для нашей Родины. Я предлагаю вам должность младшего научного сотрудника в Комитете государственной безопасности. В случае согласия вашим куратором будет Вероника Сталь, а напарником – ваш друг Сергей, его предварительно согласие уже получено. Информация, которой владеет товарищ Шаповалов, столь же бесценна, как и ваша.

– A чем мне придется заниматься?

– Об этом давайте чуть позже.

5

– Иван Никанорович, выбора у меня особого все равно нет, так что соглашусь, – я сделал кислое лицо, хотя щеки уже начали пылать – круг замыкался. – Только расскажите мне вот о чем. Ваше ведомство занимается всякими паранормальными явлениями, а я за последний месяц насмотрелся столько всякого, что волосы начали дыбом вставать. Мы это пока по полочкам не разбирали, как мое детство, но картину в общих чертах вы представляете. Так вот, скажите честно, поможет ли мне новая работа сделать хотя бы шаг по направлению к разгадке? Или вы, как и я, шагаете в темноте, да еще с завязанными глазами? Может, я многого прошу, но хочется примерно так, как в фильме «Люди в черном»… Вы это кино не видели, а в нашем времени оно было довольно популярным. Там полицейского приглашают на службу в секретную организацию и показывают ему изнанку нашего мира, давно населенного инопланетянами. У вас есть чем меня удивить? Хочется хотя бы поподробнее узнать о том, что наработал ваш отдел за прошедшие годы. Ну, про экстрасенсов, например, про ясновидящих…

– И опять же, хорошо, – Брюсов встал и заложил руки за спину. – Я даже пока бумаг и подписок с вас брать не стану, и так ясно, что бежать вам некуда. Но и доказательств у меня особых не будет – так, проведу вводный инструктаж о причинах создания нашего отдела и расскажу о том, чем мы владеем. Надеюсь, оцените такое доверие.

– Я весь внимание.

– Предупреждаю, начну я издалека. Просто слушайте и все, вопросов не задавайте. В мире родились всего два абсолютных гения. Первый – Леонардо Да Винчи, второй – Никола Тесла. Каждый из них сделал столько, сколько не смогли сотворить миллионы на протяжении тысяч лет. Про Леонардо мы пока забудем, а вот Тесла… В 1901 году он начал эксперименты с передачей электрической и магнитной энергии на расстояние. Довольно быстро Никола нашел способ беспроводной трансляции электроэнергии. Ученый применил способ «телесилы», построенный на совершенно новом физическом принципе, отличном от постулатов классической науки. Луч сечением в одну стомиллионную долю квадратного сантиметра создавался двумя небольшими электростанциями. Он поступал в контур увеличения, и затем происходила генерация мощной электрической силы отталкивания. В итоге получилась система, способная транслировать напряжение до 50 миллионов вольт. Любой предмет, попадающий в зону ее действия, мгновенно аннигилировался. Сама же фокусировка луча могла осуществляться в любой точке земного шара. Повторяю, в любой точке.

Первым свидетельством работы пушки Тесла стал инцидент с Тунгусским метеоритом. На самом деле это была удачная попытка сбить довольно значительный астероид – в случае его падения на Землю наступил бы коллапс похуже эпохи вымирания динозавров. Однако после стрельбы гений осознал, к чему может привести владение данным оружием, и уничтожил его. Ведь любой получивший изобретение параноик мог бы точно так же полоснуть лучом по какому-нибудь городу – для этого не требуется ни самолетов с бомбами, ни ракет, ни артиллерии. Сидя, скажем, в Лондоне с такой установкой, можно стереть с лица планеты, например, Бомбей, нажав лишь одну кнопку. Стереть гарантированно – средств защиты от данного оружия в то время не существовало. Далее Тесла ушел от этой темы, начал исследования по резонансам и магнитным полям, вылившиеся через несколько месяцев после его смерти в 1943 году в кошмарный Филадельфийский эксперимент, где при испытании магнитной невидимости половина команды вросла в металл корабля. Но разработки по беспроводной передаче энергии были слишком ценны, чтобы о них забыли. К началу двадцатого века за Николой Тесла следили агенты ведущих разведок мира – слишком дорого стоило то, что он производил. И, естественно, сначала эти данные попали к американцам, затем их скопировали немцы, далее по цепочке они дошли и до России. Если бы на соответствующую тему везде не наложили гриф строжайшей секретности, мы бы сейчас жили в другую эпоху. Ну, просто стояли бы в Антарктиде или за Полярным кругом большие атомные станции и снабжали энергией весь мир – без проводов. Принес холодильник домой – а он работает, электросетей не нужно. Сел в машину – она завелась, не надо ни бензина, ни двигателя внутреннего сгорания. Представляете, какие бы перспективы это открывало…

Мой собеседник вздохнул и отпил из стакана.

– Так вот. Да-да, вполне можно было запустить в серию эту штуку, сильно снизив мощность. Ну, разделить градации – для бытового применения и для боевого. А вот здесь получился затык. Допустим, ведущие мировые державы подписывают пакт о неприменении столь страшного оружия. Потом где-то к власти приходит диктатор – и стирает с лица Земли другую державу. Как тут быть? При серийном запуске системы можно всю страну перевести на беспроводную энергию, а потом на часок отрубить электричество у граждан, сфокусироваться и выжечь полконтинента. Решения у данной задачи не было – то есть на момент попадания информации к правительствам не было вообще. Началась гонка вроде ядерной, как в конце Второй мировой войны. Кто быстрее построит систему, тот и сможет выкрутить руки соседям. Но все оказалось гораздо сложнее, чем представлялось изначально. Первый комплекс возвели и испытали в США в 1912 году. Эффект от работы по модели дома превзошел все ожидания – строение сгорело дотла. Далее американцы решили опробовать установку на полигоне с животными. В загон поместили два десятка свиней, аппаратуру расположили более чем в 550 километрах от этого места на весьма пересеченной местности. Залп прошел безрезультатно. Загорелось ограждение, несколько животных получили ожоги, одного поросенка в панике затоптали – но непосредственного воздействия луча просто не было.

6

Брюсов подмигнул.

– Как тебе такое, а? Полный провал – огромные затраты, и что? Ну, можно повредить вражескую артиллерию, а солдаты вообще не пострадают! Короче, чепуха какая-то. В первом случае при штатной мощности дом превратился в пепел буквально за миг. Во втором ограждение загорелось, да и потухло, словно некий растяпа побрызгал его бензином, а потом полил водой. Военные пришли в ярость, но эксперименты продолжили. После двадцати опытов стало ясно, что воздействие луча крайне сильно зависит от предмета, на который направлена его атака. Если лупить по скале, камень разлетится в пух и прах. Если врезать по заброшенному дому, от него мало что останется. А вот если долбануть по дому с людьми – вообще ничего не получалось, даже пожар не возникал. Словно Тесла встроил в свое изобретение незримый предохранитель, отключающий его при нерациональном или вредоносном использовании. Тогда начали разбираться в механизме передачи луча. И вот тут, внимание! Вышло все куда интереснее, чем представлялось изначально. Система Тесла генерировала очень сильный ток – напряжением до 50 миллионов вольт, как я только что сказал. Далее она делала лишь одно – разряжала энергию в атмосферу. Реально у установки не было никаких приборов настройки, выбора цели – все это оказалось полной чепухой. Схема воссозданной машины примерно такова – электростанция с соответствующими блоками, разрядник «в воздух» и место стрелка. Так вот комплекс наведения для стрелка вообще никак ни на что не влиял, однако заряд всегда попадал точно в цель. Как по мановению волшебной палочки обратный импульс ровно такой же силы, что был запущен в атмосферу, бил в место, выбранное стрелком. Как такое получалось, никто сообразить не сумел. Быстро смекнув, что, разобравшись с наведением, они разберутся во всей машине и смогут снять блокировку Тесла, военные продолжили эксперименты. По воле случая больше всего в этом деле повезло нашему соотечественнику. Да-да, загадку машины в 1916 году разгадал Лев Давидович Троцкий.

Как известно, в 1915 году его выслали из Испании в США, где революционер якобы начал заниматься публицистикой. Увы, это совсем не так. Будучи известным в узких кругах мистиком и магом, Троцкий предложил рассматривать установку Тесла не как физический инструмент, а как систему квантовой связи между сознанием человека и общим энергетическим полем планеты Земля. Связка работала по принципу машины исполнения желаний, но в четком соответствии с законом сохранения энергии. То есть, она отдавала ровно столько электричества, сколько и получала – как раз в том месте, которое ей мысленно – думая, что устанавливает прицел на точку – указывал наводчик. А поскольку именно место стрелка в исполнении Тесла блокировало убийственное применение оружия, Троцкий, не мудрствуя лукаво, просто ликвидировал его. Он оставил одну лишь систему электростанций с рубильником включения, а человек, дергавший за рубильник, должен был держать в руках фотографию места атаки и мысленно представлять себе, что там происходит. Первая же демонстрация модернизированного оружия вызвала шок и трепет. Было сожжено пять животных, от которых не осталось вообще ничего. Апофеозом стало уничтожение мини-городка в несколько квадратных километров, населенного свиньями – правда, энергии на это потребовалось чудовищно, несоразмерно много. Стало ясно, что нужны долгие годы для модернизации энергетики страны, так как пока один импульс обходился в сумму, сравнимую с годовым военным бюджетом.

Далее произошло вот что. Трудно сказать, но то ли сам Троцкий оповестил конкурентов – данная гипотеза признается на сегодня наиболее вероятной, то ли все подобные секреты в начале века охранялись не слишком хорошо, то ли во время Первой мировой количество шпионов превышало число мирного населения – но факт остается фактом: об оружии и о том, как его заставить работать в полнофункциональном режиме, узнали еще и в Германии, и в России. Однако план Троцкого на этом не завершился. Судя по всему, он сам подготовил свою поездку в США и внедрение в рабочую группу по машине Тесла, равно как и исчезновение из Америки после окончания исследований с последующим появлением в России. Каким образом пламенного революционера впустили и выпустили – тайна покрытая мраком. Но, использовав США как страну наиболее сильно продвинувшуюся в разгадках технологий Тесла, Лев Давидович раззвонил на весь мир об адской машине и отбыл на родину. С солидным козырем в рукаве – козырем, который никто не мог перебить. Помимо метода приведения оружия Тесла в действие, Троцкий раскрыл и способ противодействия непонятно откуда появляющемуся лучу с напряжением 50 миллионов вольт.

Это были звезды. Да-да, стоило разместить изображение пятиконечной перевернутой пентаграммы на цели – и хоть стрелок в лепешку разбивался, луч не срабатывал. Как Лев Давидович такое разведал, никто не знал, но факт оставался фактом. Далее Троцкий внедрил масштабный план защиты страны от вероятного электрического нападения противника – Германия уже вовсю подбиралась к вводу установки в опытную эксплуатацию и лет через десять вполне могла довести свою энергосистему до уровня готовности к масштабному применению оружия. Звездные символы стали появляться на всех документах революционной власти, их нашивали на гимнастерки, делали значки со звездами… Даже красное знамя со звездой служило защитой – защитой всего полка от возможной невидимой атаки. Самое интересное, что одна звезда действовала хорошо, две – куда лучше, три – еще лучше и так далее… Они словно в арифметической прогрессии увеличивали радиус защиты от луча.

Минули годы. Сталин сожрал Троцкого и отправил конкурента на свалку истории. Присвоив себе все его разработки и начав с 1935 года реализовывать план всеобщего покрытия СССР защитной звездной сетью. Основными тактовыми генераторами мощного поля стали кремлевские звезды. Энергия от них расходилась к звездам на плакатах, звездам на фуражках и погонах, звездам на паспортах и пропусках, к пионерским значкам и октябрятским звездочкам, к государственным знаменам и орденам. Через некоторое время в стране не осталось места, не было бумажки, не выпускалось одежды без звезды хотя бы на этикетке завода-изготовителя на подкладке. При том обилии звезд, что появилось в СССР, страна стала просто неуязвимой для пушек Тесла.

Ровно такой же план реализовывался в Германии – только вместо звездного символа Гитлер использовал обратную свастику, дающую, как оказалось, не меньший эффект защиты. А что с США? Там применялась комбинация звезд и полос, только не в таком масштабе, как в СССР и Германии. Будучи довольно сильно отдаленной от конфликтной Европы страной, США рассчитывали пройти мимо войны. Это, впрочем, не мешало им форсировать создание у себя обновленной энергетической системы, так же как и идти по пути разработок ядерного оружия. Куда более дешевого.

– Теперь внимание. Сейчас будет сложный момент, – мой собеседник откашлялся и начал говорить куда более медленно.

7

Представим себе большой мыльный пузырь. Это будет Земля и наша цивилизация на планете до внедрения пушек Тесла и реализации планов защиты от них. Теперь прилепим к нему маленький мыльный пузырь – это та самая система энергетической защиты, питающая ся от звезд в СССР. Рядом посадим еще один пузырь – свастики в Германии и то, что находится под их прикрытием. И, наконец, на другой стороне большого пузыря, прикрепим последний пузырь – звездно-полосатую защиту США. Теперь представим, что внутренний, большой оригинальный пузырь в таких условиях не выдерживает давления и лопается. Лопается так, что воздух из него перераспределяется в три новых пузыря, которые увеличиваются в размерах и поглощают его. То есть система трансформируется в три соприкасающихся пузыря – российский, немецкий и американский.

Именно это и произошло на рубеже 30-х и 40-х годов, как раз когда убили Троцкого. Свершилось что-то типа его проклятия, мести Сталину за содеянное. Единая энергосистема Земли видоизменилась и превратилась в три независимые вариации. Внутри такой вариации все выглядело, вроде бы, как и раньше, а вот то, что происходило вне ее, оказалось одной из альтернатив пространства вариантов вообще. В вариации СССР мы видели, что Германия инициирует Вторую мировую, нападает на нас, потом США развязывают Холодную войну, и так далее и тому подобное. В пузыре Германии все складывалось несколько иначе – там правильная арийская раса сражается с недочеловеками, побеждает и затем начинает атаковать американцев. Ну и в пузыре США случается следующее – СССР и Германия вступают в альянс, завоевывают Европу и при поддержке Японии переходят к вторжению в Америку. Оказалось, что данные средства гарантировали полную и абсолютную защиту не только от пушки Тесла или еще каких-нибудь энергетических атак. По сути они изолировали страну от внешнего мира и выстраивали вокруг нее иную реальность – не слишком доброжелательную, конкурентную, скорее даже агрессивную, но обещавшую сохранение и бурное развитие в своих рамках. Ускорение эволюции – вот о чем речь! Вот у нас, скажем, СССР живее всех живых, и мы верной дорогой движемся к торжеству коммунизма на всей планете. Несмотря на лишения Великой Отечественной, несмотря на Холодную войну. И мы победим. Вспомним, что было создано нами за последнюю четверть века – начиная от атомной бомбы и заканчивая полетом человека в космос. В пузыре Германии все иначе – фашизм шагает широкой поступью по планете и уже добивает несогласных в США. И со стороны США существует другая реальность – там, собравшись в единый кулак, нация раздавила всех оккупантов – от Японии до Германии с СССР…

– Понимаете, что произошло? На правило лезвия Оккама все наплевали и начали плодить сущности без острой на то необходимости. Создание пушки Тесла и распространение информации о ней привело к тому, что три великие державы стали монтировать защиту от страшного оружия – вроде бы, благие цели, а развертывание этой защиты разделило единый мир на три независимых блока, умножило сущности и окончательно запутало положение дел. Вместо единого мира у нас теперь три совершенно разных, и каждый развивается по своему пути, а технологии беспроводной передачи энергии так и остаются уделом военных, достоянием народа их никто не сделал…

– Позвольте, но как об этом кто-либо узнал? Я о независимых блоках, на которые разделен мир. Что, есть способ переходить из одного пузыря в другой?

– В том-то и дело. Особый отдел был создан, когда появилось слишком много свидетельств существования людей, которым подвластен такой переход. Их сведения давали четкую и логичную картину происходящего в той или иной вариации, а так как между собой данные феномены не могли контактировать, вероятность сговора исключается.

– И после этого вы говорите мне, что путешествия во времени невозможны? У вас же тут люди в параллельные вселенные ходят!

– Ну, с точки зрения современной физики все логично. Переход в параллельные пространства вариантов вполне допустим, при этом пространственно-временной континуум не нарушается, действуют и другие законы науки. А вот перескок во времени идет вразрез с нашими представлениями о физическом мире. Поэтому мы считаем, что у вас просто выгорел ряд кластеров в мозгу – после получения сильнейших ясновидческих способностей. Наш разум – это всего лишь большой компьютер, который запоминает и фиксирует происходящее вокруг. У вас получилось так, что объем его памяти переполнился. С помощью какой-то антенны вы всосали в себя уйму информации, вот компьютер и уничтожил ту, что счел ненужной – которая не помещалась в буфер. Это то, что мы знаем. Так понятно?

– Я уже стал забывать, с чего вы начали, но суть уловил, – я улыбнулся. – А как вы планируете использовать меня в новой должности?

– Ближайшей задачей особого отдела становится наблюдение за происходящими и предстоящими опытами на подземной станции «Центр» с ускорителем частиц «Ленин-8», а также контроль хода работ над созданием несколькими советскими учеными теорий о возможности путешествий со сверхсветовой скоростью.

– То есть вы хотите с моей помощью изменить то, что произошло и было описано в «Молескине»?

– Да. Я включаю вас в группу надзора за ускорителем «Ленин-8» именно потому, что там хотят проверить теории сверхсветовых путешествий и перемещений во времени. Ваши знания могут оказать неоценимую помощь и нашей науке, и вам самому. Наблюдая и непосредственно участвуя в экспериментах, вы сможете получше разобраться и в причинах собственных проблем. Возможно, даже восстановить сгоревшие кластеры.

– Когда вылетаем? У меня только одна просьба – верните мне ту книжку, что забрали, – «Доктрину».

8

Двигатели самолета мерно гудели, но спать не хотелось. Откинувшись в кресле, я думал о произошедшем, пытался сложить мозаику. Не получалось. Во-первых, было совершенно неясно, когда мы с Сергеем совершили скачок во времени и пространстве. Я едва ли ни по секундам разложил события на последних станциях «Мет ро-2», выход на поверхность, сель, однако ни намека на изменение реальности вокруг нигде не просматривалось. Разве что встреча с синим гигантом… Во-вторых, окружающий меня мир казался каким-то нереальным, картонным, выдуманным. Такое чувство, что толкни эту реальность – и она развалится на бутафорские декорации, из-за покрашенного пенопласта выйдут статисты и робко улыбнутся – «розыгрыш!» Эти атомные танки с электромагнитными пушками в 1971 году – откуда? Или, например, воздушное судно на котором мы летим – ни в одной книге по военным транспортникам, а в юношестве я очень увлекался авиацией, не содержалось и намека на подобную конструкцию. Пропеллеры с обратной тягой, расположенные на задней части крыльев, несуразно раздутый корпус – это скорее даже дирижабль, чем самолет. И, в-третьих, история, которую мне поведал Брюсов. Сказать, что она похожа на бред сумасшедшего – значит не сказать ничего. Какие-то пузыри, разделяющие реальность на части из-за того, что люди начинают везде рисовать звездочки или свастики. Интересно, почему он не вспомнил все религиозные символы или эмблемы автомобилей? Вот, скажем, выпускает Mercedes миллионную машину – и реальность делится на части, а в другом пузыре поклонники BMW отправляют последнюю модель конкурента на свалку истории. Я до того живо представил себе такую картину, что заржал на весь самолет. Вероника обернулась.

– С вами все в порядке?

– Нормально, – я не выдержал и опять прыснул. – Слушайте, а откуда у вас такой самолет взялся? Подобных моделей советских инженеров нет ни в одном каталоге…

– А он и не советский. Немецкий, вернее – фашистский. Дата производства единственного опытного образца – апрель 1945 года. Ну зачем такой роскоши пропадать – испытали, изучили, да и поставили на вооружение.

Отличное, просто отличное парирование. Похоже, у них в любой ситуации найдутся железные аргументы. Ладно, не стану пока лезть на рожон.

– Сколько нам еще лету осталось?

– Полчаса, не больше.

Я откинулся в кресле и попытался закрыть глаза. Мысли в голове путались, одно воспоминание наползало на другое – просто броуновское движение какое-то. Но, так или иначе, необходимо выработать план действий. Допустим, сейчас нас закинут в этот «Центр», а скорее всего в какой-то блок рядом, и заставят следить за происходящим. Мое назначение туда понятно – зная содержание «Молескина», я смогу быстро вывести эксперимент в новое русло, если, конечно, ученые прислушаются. Возможно, мы даже сможем предотвратить массовую панику и гибель персонала станции – что ж, вполне благая цель. Но как мне вернуться обратно? И было ли вообще «обратно»? Прошло совсем немного времени, а я уже начал сомневаться в существовании той моей жизни в Москве двадцать первого века. Может, действительно, кластеры сгорели? Хотя, как я и отметил, и этот мир мне казался не менее призрачным. Хорошо, логика действий вырисовывается только одна – принять их правила игры, постепенно все глубже и глубже вникать в работу Особого отдела, копать и черпать знания – а там, наверное, что-то и выплывает. Ну, или эксперименты с ускорителем «Ленин-8» дадут положительный эффект, ведь не даром говорят, что путешествия со сверхсветовой скоростью меняют течение времени.

Кстати, начать можно уже сейчас – «Доктрину»-то мне Брюсов вернул, извинившись и сообщив, что ничего предосудительного в ней не находит, обычная инструкция для внутреннего пользования. Предназначалась она для высшего командного состава НКВД, но раз я сейчас в его ведомстве, то могу ознакомиться тоже. Я достал книжку из кармана и уже собрался углубиться в чтение, как вдруг за стеклом раздался громкий хлопок. Одновременно протяжно взвыла сирена и включилось аварийное, мигающее освещение. Тонкий холодок ужаса проскользнул по спине, я выглянул в иллюминатор и понял, что дела плохи. Правый двигатель горел, за крылом тянулась длинная лента черного дыма.

9

– Что делать? – я вскочил с кресла.

– Командир опытный, сидите, не паникуйте, – Вероника даже не пошевелилась. Брюсов тоже сидел как каменный.

Я где-то слышал, что пассажиры в хвосте самолета имеют большие шансы на выживание, а мы расположились как раз в самом конце фюзеляжа. Места спереди были отданы под мини-конференц-зал, которым никто не воспользовался. Немного подумав, я сложил два стоящих рядом кресла спинками вперед, а сам потуже затянул ремни безопасности. Тут на весь салон по громкой связи объявили:

– Коллеги, я вынужден попытаться посадить самолет немедленно. К счастью, под нами лежат обширные колхозные поля, поэтому приземление обещает быть безопасным. Но не мягким, так что приготовьтесь. Ваш капитан.

Самолет немедленно вошел в резкое пике, и в глазах у меня потемнело. Тяжесть все нарастала, а я мог лишь, как идиот, повторять про себя газетные сводки о крушениях – «все пассажиры погибли еще до столкновения с землей от перегрузки». Спустя минуту судно немного выровнялось, под нами замелькали расчерченные квадраты сельхозугодий, но тут началась такая адская тряска, что у меня чуть зубы не вылетели. Как язык себе не откусил, ума не приложу – наверное, точку поставило первое касание самолетом земли. Оно оказалось на удивление мягким, я уже представил, как мы поаплодируем пилоту. Однако тут же машина снова коснулась поверхности, с оглушительным треском сломались обе задние стойки шасси, и мы провалились в черную бездну.

Я пришел в себя от пары звонких оплеух, которыми меня наградила Вероника. Глаза девушки сделались колкими, как железные гвозди. Брюсов стоял чуть поодаль, рядом с ним невероятно сильно светилось отверстие открытого аварийного выхода. Весь салон затянуло едким желтоватым дымом.

– Быстро! Встал и спрыгнул! – Вероника рывком подняла меня и толкнула в проем.

Я кубарем слетел по раскатанному тенту на еще мокрую утреннюю траву. И только тогда смог окинуть взглядом картину произошедшего. Мы оказались на каком-то подобии проселочной дороги – теперь перепаханном и усыпанном обломками. На всем видимом пространстве сзади были разбросаны куски самолета, прежде всего его крыльев. Многие из них горели. Вся передняя часть фюзеляжа смялась гармошкой и частично ушла в землю, хвост сохранился лучше всего, но был покрыт трещинами. Пожар в не разрушенной части машины начался снизу: острые языки пламени лизали некогда монументальное судно, не оставляя ему никаких шансов на выживание.

Брюсов скатился каким-то мешком, а Вероника спрыгнула с грацией кошки – я еще раз обратил внимание на ее превосходную форму и удивительное умение управлять своим телом. Не сговариваясь, мы опрометью кинулись прочь от фюзеляжа, начав по диагонали пересекать лежащее перед нами большое пшеничное поле. Минуты через четыре бега сзади раздалось какое-то бурчание, потом поверхность задрожала, от порыва ветра колосья пшеницы легли почти параллельно ее поверхности. И тут шарахнуло так, что уши болели потом еще часа два. Одновременно с этим почувствовался мощный толчок в спину, и вся наша небольшая команда распласталась на земле. Повертевшись по сторонам и поняв, что угрозы вроде нет, я посмотрел назад. На месте падения машины в небо поднимался огромный иссиня-черный столб дыма.

– Баки. У этой модели они не только в крыльях – основной расположен на втором ярусе фюзеляжа. Может, стоило попытаться пробраться к кабине, но тогда… – Брюсов осекся.

– Мы все сделали правильно. Партии нужные живые люди, а не гора трупов. Жаль, что средств связи нет – придется идти по компасу, – Вероника выглядела так, будто ничего страшного не произошло.

– Когда я последний раз сверялся с картой, мы уже находились недалеко от Москвы. Судя по всему, – Брюсов глянул на непонятно откуда взявшийся компас, потом на небо, – мы сейчас километрах в тридцати до наблюдательного поста за «Лениным-8». И примерно в тридцати километрах от Московской кольцевой автодороги. Эх, девять лет всего прошло со времени ее открытия, а теперь вокруг столицы лежит другой мир…

– Здесь явно рядом есть колхоз. Идемте туда, найдем телефон или транспорт – и через час уже на ускорителе будем, – Вероника быстро двинулась вперед.

– Эй, а почему вы уверены, что село именно там? – ну должен же я был хоть что-то сказать.

– Это наше направление. В крайнем случае через шесть часов дойдем до наблюдательного поста, где нас ждут. А если начнем куролесить по округе, можем куда больше времени потерять. Всегда выбирай простой и прямой путь, – улыбнулся Брюсов.

11

Примерно через час ходу мы натолкнулись на покосившийся гнилой забор. Невдалеке покоился ржавый трактор без колес, а за ним, в зарослях крапивы, утопал серо-черный бревенчатый сруб, по виду построенный еще до революции. Тем не менее, в доме явно кто-то жил – тропинки были протоптаны, рядом с крыльцом стояли бочки с дождевой водой, а на натянутых поодаль между деревьями бельевых веревках ветер трепал цветастые наволочки.

– Эй! Есть здесь кто-нибудь? – Брюсов неожиданно громко позвал хозяев.

Мы замерли, и через минуту дверь дома скрипнула. На пороге появился крепкий, если не сказать, кряжистый мужик. Это был типичный представитель российской глубинки: неопределенный возраст – ему могло быть и сорок лет, и шестьдесят, красно-свекольное лицо, шестидневная щетина на щеках, всклокоченные волосы, крючковатый нос и мутный печальный взор. После такой нелицеприятной внешности я ожидал услышать как минимум просьбу помочь опохмелиться, а как максимум поток трехэтажного мата с предложением убраться и не тревожить покой хозяев. Но мужик неожиданно тихо сказал:

– Здравствуйте, гости дорогие. С чем пожаловали?

– Меня зовут Иван Никанорович, это мои коллеги, Майкл и Вероника. Простите, что беспокоим, но нам срочно надо найти телефон или транспорт. Это дело государственной важности!

– Страсть-то какая! Ой, меня Василием зовут, – мужик осклабился. – Лошади у меня нет, уж извините, до райцентра пятнадцать километров ходу. Можете отдохнуть пока, поесть, чем богаты, а там по тропинке дальше идите, в конце деревни Вовка Сиплый живет. У него телега должна быть, подбросит. Ну, так как?

– Нам бы воды попить, – Вероника мягко взглянула на мужика. – Да и пойдем мы, торопимся очень.

– Заходите, люди добрые! Не бойтесь, собак не держу, вообще животины у меня нет, – Василий дошел до калитки и распахнул ее перед нами. Мы осторожно прошли на крыльцо.

– Сейчас, сейчас, – засуетился мужик, – да вы это, не стойте так, мне тут в радость любое новое лицо увидеть, зашли бы в дом хоть на пять минут…

– Мы…

– Я зайду, – Брюсов зачем-то снял туфли – что в доме непролазная грязь, никто не сомневался – и направился за Василием внутрь. – А коллеги мои здесь постоят, не обессудьте.

Мы остались наедине с Вероникой. Крапива под окнами дома поблескивала капельками росы, и вообще в этом месте было как-то умиротворенно, красиво и притягательно. Чистейший воздух, от которого я уже отвык в Москве, покой – поселиться бы в такой деревне, колоть утром дрова, ходить за водой к колодцу… Я вздохнул. Минут через пять мы переглянулись – Брюсова все не было. Еще через пять минут Вероника сказала:

– Идем в дом.

Я открыл дверь, и мы зашли в узкий темный коридор пятистенной избы. Левая дверь была закрыта, за правой поблескивала полоска света. Я распахнул ее, мы прошли в вусмерть загаженную кухню с русской печью и уперлись в еще одну хлипкую дверь. Из-за нее раздавался звук ножовки, словно кто-то пилил лобзиком дерево. Вероника толкнула преграду – заперто. Тогда мы вдвоем навались на дверь, щеколда отскочила, и нашим глазам предстала некая картина. Я называю ее «некая», так как говорить «ужасная» или «мерзостная» в данном случае – значит не сказать ничего.

Вдоль стен комнаты стояли два дивана, заваленные грязным тряпьем. Посреди на полу располагались низкие козлы с массивной столешницей. На этой столешнице лежал труп человека, а вокруг суетился Василий. Он орудовал обычной садовой пилой и с ее помощью уже отделил от тела обе руки и голову. Руки были распилены на одинаковые двадцатисантиметровые кусочки, а голова с всклокоченной шевелюрой бодро стояла под козлами в небольшой лужице крови. Это была голова Ивана Никаноровича. Василий уже готовился перейти к отделению ног от туловища. Он что-то бормотал себе под нос и действовал весьма сосредоточенно – настолько, что даже не сразу среагировал на шум распахивающейся двери.

– Борщ, борщ, много борща наварить… – ненормальный поднял глаза. – О! Гости дорогие! Засолить, надолго хватит!

Василий бросил пилу, выхватил откуда-то небольшой садовый топорик и медленно пошел на нас.

Время как-то растянулось, я почувствовал себя словно в киселе. От броска я уклонился, и топор врезался в косяк почти по самый обух. Без видимых усилий Василий выдернул его, одновременно оторвав от стены щепу толщиной сантиметров в двадцать. Тут я двинул ему левой рукой, метя в челюсть, но попал, скорее, в висок. Такой удар сбил бы с ног любого противника моей комплекции, но в местном людоеде было килограммов сто двадцать, не меньше, так что эффект мой прием оказал на уровне обычной оплеухи. Хозяин дома мотнул головой и снова замахнулся. Тут раздалось два выстрела – от шеи у мужика отлетел здоровый кусок плоти, он выронил топор и, заливая все вокруг просто нереальным количеством крови, грохнулся на пол.

Вероника стояла в стрелковой стойке, в руках у нее был «Макаров».

– Не двигайся. Сейчас, – она стала похожа на натянутую тетиву.

Василий вдруг поднялся и снова двинулся вперед. Грохнул еще один выстрел, потом еще – ему оторвало ухо, на груди расплылось пятно крови. Но мужик шел как ни в чем не бывало – и это не то что пугало. Это было ненормально, противоестественно. С пятого раза Вероника попала нападавшему прямо в лоб, и только тогда он грохнулся замертво.

– Что это было? Он мухоморов объелся, или как? Я слышал, с наркоманами такое случается…

Вероника пихнула Василия ногой – он не пошевелился.

– Да нет, Майкл. Это – обычный советский алкоголик. Алкоголик-зомби… – задумчиво произнесла моя спутница.

– Да ну, хватит меня разыгрывать. Крепкий мужик был, с одной пули ты его не уложила, но…

– Посмотри, ему сонную артерию перебило, на полу крови литра три. Никто, никто и никогда, даже под самым сильным психотропным средством после этого не смог бы снова встать. Боюсь, что мы в деревеньку специализированную попали, не слышал про такие?

– После ваших пузырей и звезд меня ничем не удивить. Давай присядем и попробуем успокоиться, а заодно и расскажи мне, что к чему. У тебя такой вид…

– Я первый раз стреляю не в тире. Я… удивлена. Но эта история для большинства не секрет, разве тебе она не известна?

– Говорю же – нет.

12

– Кремль со своими звездами имеет очень мощное, но ограниченное влияние на округу. Да, система звезд Троцкого накрывает всю страну. Но основная защита простирается примерно до МКАД, а дальше ее эффективность сильно снижается. Когда в 1962 году вокруг столицы построили кольцевую автодорогу, она стала скорее негласной стеной, границей обороны. Так вот, Брюсов тебе не рассказал, но защита была предусмотрена не только от внешнего врага, но и от внутреннего.

Внутренний враг – это алкоголь и последствия его влияния на сельских жителей. Мы не знаем, в чем тут дело, почему городской алкоголик, как максимум, допивается до белой горячки и не более, а вот сельский со временем превращается в зомби. Он может временами нормально общаться, но большую часть жизни жрет. Жрет все и вся – кошек, собак, скотину, людей. Он не ведает жалости, он обладает чудовищной физической силой и функционирует только на рефлексах – утолять свой голод и истреблять. Зомби и раньше частенько на Руси бывали – ну там осиновый кол и прочее, помнишь? Но вал их пришелся именно на послереволюционный период – то ли водка в селе стала доступней, то ли что еще, неизвестно. Коллективизация, которую начал Сталин, была на самом деле не борьбой с крестьянином и не уничтожением кулака. Велась настоящая целенаправленная война со злейшим внутренним врагом – зомби, которые съедали жителей, урожай, колхозы и вообще все вокруг. Отряды НКВД боролись против внутреннего врага до последнего патрона, до последней капли крови, но с каждым годом число зараженных деревень только прибывало. К 1930 году ситуация стала критической – зомби проникли из сел в города и стали заражать основное производящее население страны. Тогда Отец Народов был вынужден инициировать знаменитое раскулачивание, в котором, по официальным оценкам, погибли от четырех до десяти миллионов человек. Только, в основном, не люди это были, а зомби – зомби, вынужденные пожирать уже друг друга. Зараженные деревни изолировались от окружающего мира, отрезались все пути к бегству – вот она, злая правда тех лет.

– Вероника, вы тут все сговорились что ли и издеваетесь надо мной? Ну какие зомби-алкоголики? Ну прекратили бы производство и продажу водки, и они бы вывелись!

– Как только продажа водки прекращается, растет самогоноварение, гонят спирт из свеклы, ягод, даже из навоза. И ничего тут не поделаешь. Словно это предназначение некоторых представителей рода людского – становится ходячими мертвецами. Ничего нельзя сделать, совсем ничего. Медицинские препараты будут пить, кому-то и пары флаконов хватит. Бац – а назавтра он уже зомби. Нельзя это проконтролировать, разве что детектор лжи в каждого жителя встроить…

– Хорошо, допустим. Но почему Иван Никанорович тогда в дом пошел, если вы обо всем знали? Почему ты его отпустила?

– Да не знала я! И он, как теперь понятно, не сообразил! Ведь сейчас проверки деревень КГБ чуть ли не раз в месяц проводит. Вся сложность задачи заключается в том, что инкубационный период у таких существ длится до трех-пяти лет. Живет себе обычный безобидный алкаш, а через дни, месяцы, годы он начинает пить кровь и есть людей. Основной признак зомби – нарушение речи и двигательной активности. Ну, ходят они медленно, говорить почти не могут, за собой не следят. Сила появляется лошадиная. Но у обычного человека, зараженного этим вирусом – впрочем, вируса так и не нашли, лучшие советские умы бьются над загадкой десятилетиями, а толку нет… Так вот, у обычного алкоголика в стадии превращения в зомби вообще не проявляется никаких симптомов. Как у нашего Василия – говорит нормально, ходит – тоже, а выглядит не очень – так на селе все такие. А потом – собачку съел, кошечку съел и, главное, людей начал есть. Окончательный диагноз зомби ставится именно по людоедству, после этой точки происходит органическое поражение мозга. Лекарства нет, только пуля в лоб.

– Слушай, ну можно же что-то придумать…

– Что придумать? В любом государстве, и СССР не исключение, восемьдесят процентов населения – алкоголики. Ты предлагаешь всех их уничтожить? К тому же реакция на спиртное во всех странах разная. Во Франции, например, водку почти не употребляют, а от вина там появлялись не зомби, а вампиры. В Германии от пивного алкоголизма люди вырождались в огров – огромных людоедов. Но эти страны имеют небольшую территорию, расположенную в мягком климате, и там отлов разных гадов становится привычным делом – с ним легко справляется обычная полиция. В СССР же одна Сибирь больше всей Европы, чуть куда недоглядел – бац – уже не то, что совхоз, райцентр сожрали. Так и живем. Только США более-менее сравнимы с нами по территории, и сухой закон там пробовали, а толку ноль. Напиток в ходу сродни нашей водки – виски, от него и прут зомбаки по всему Техасу. И не только. Но там проще – каждый гражданин с пистолетом может ходить, не то что у нас. Здесь я с политикой партии не согласна, да!

– И как вам удается держать это в тайне? Ну не могу я поверить, что сожранные города можно так легко скрыть.

– A никто и не скрывает. Мир этот, Майкл, устроен так, что люди видят только то, что им предлагают увидеть. Вот родился человек, подрос, ему сказали, что елка – зеленая, что небо – синее, что молоко – белое. Сказали, что зимой холодно, а летом тепло. И все. А еще кучу разных вещей не сказали. Так человек при виде того, о чем не сказали, отводит глаза, стесняется и старается об этом поскорее забыть. На том все державы и стоят. Ты сам вспомни, неужели в детстве людоедов не видел? А? Только честно – врать-то сейчас некому. Да и рядом нет никого, кто сказал бы: «Ты сошел с ума!».

13

И тут я вспомнил. Когда я окончил второй класс школы, у тетки выдалось свободное лето, и мы сняли небольшую дачу более чем в двухстах километрах от Москвы, в Рязанской области. Зачем и почему мы забрались так далеко, большой вопрос – то ли захотелось отдохнуть от городской суеты, то ли ради экономии, то ли кто посоветовал. Но то, что деревня Перьево была настоящей дырой, я тогда понял сразу. Растянувшаяся узкой лентой вдоль пыльной проселочной дороги, которая превращалась в кашу после любого дождя и вообще изолировала нас от внешнего мира, она словно сошла с картинок учебников – иллюстраций о жизни в семнадцатом или восемнадцатом веке. Старые, полусгнившие дома, несколько коров, коз и лошадей на все поселение… Колхоз, функционирующий на последнем издыхании и упорно засевающий огромные поля кукурузой, а потом перемалывающий ее в комбикорм. Ржавые, неработающие водонапорные башни. Единственный на всю деревню магазин с несколькими видами консервов и тремя сортами карамельных конфет.

Через дом от нас располагалось жилище местного алкоголика Григория – треснувшие стекла окон, почерневшая шиферная крыша и пара здоровенных дворняг во дворе. Сам хозяин, статный краснорожий мужик, изъясняющийся исключительно витиеватым матом, каждый день с утра обходил деревню в поисках опохмелки. К обеду он был уже пьян, а вечером, что называется, еле приползал домой, и то не всегда. У Григория были жена – точно такая же алкоголичка Матвеевна – и сын Вениамин. Вениамин трижды сидел в тюрьме за мелкие кражи и имел реально чудовищную внешность – рост за два мет ра, рыжая щетина, горящие безумные глаза и оскал настоящего киллера. Так вот, уже через неделю после прибытия в Перьево мы с матерью стали свидетелями родственной драки на их крыльце.

Вениамин что-то не поделил с отцом, а так как оба были конкретно на бровях, он, не долго думая, сунул папе в морду. От короткого, но чрезвычайно мощного тычка Григорий отлетел метра на два в строну и рухнул. Вениамин смотрел на то, как батя поднимается, с идиотской ухмылкой на губах и не двигался. Далее то, что я увидел, напоминало некий странный походовой бой. Григорий-таки смог подняться и, дойдя до двери, взял запорку – короткое бревно толщиной сантиметров двадцать и длинной чуть более метра, которым семейство изнутри блокировало дверь на ночь. Он также медленно подошел к сыну и нанес ему страшный удар бревном по плечу, сбив с ног и вообще вышибив с крыльца. Затем остановился и начал наблюдать за отпрыском, почти не двигаясь. Сынку поднялся, помотал головой, дошел до папы. Григорий снова ударил запоркой Вениамина – теперь уже по голове. Вероятно, он рассек какой-то сосуд – на пол мини-водопадом вылилось с пол-литра крови, а Вениамин, постояв-постояв, упал на крыльцо и больше уже не поднимался. На этом этапе их кто-то заметил, запряг лошадь и поехал в центр деревни за участковым милиционером. Наутро Вениамина увезли в больницу. Потом жители говорили, что по пути парню припомнили очередную кражу и отправили в тюрьму – все лето его никто в Перьево больше не видел.

Именно так мне эта история представлялась – до сегодняшнего дня. После рассказа Вероники и происшествия с зомби я вдруг вспомнил, нет, увидел сцену из далекого прошлого совсем иначе. Вениамин стоял на крыльце, держа в руках человеческую кисть – в меру обкусанную и погрызенную. Григорий, подойдя к нему, очень ласково спросил сына: «Веня, нахер ты опять человека сожрал?», – за что и получил первый удар в морду. Каким образом эта деталь вылетела из головы – мне неведомо, но теперь я был абсолютно уверен в том, что Вениамин был тогда на последнем этапе превращения в живого мертвеца. Странно, как сознание человека может блокировать элементы, которые оно считает неприемлемыми и которые не укладываются в привычную картину мира. Мне почему-то снова в голову полезли рассказы об аборигенах, не слышавших и не видевших реактивные самолеты, идущие на посадку прямо над ними – и от всего этого стало даже гораздо тошнее, чем от физических ужасов, увиденных в проклятой избе.

– Майкл, нам пора уходить, отдохнули и будет. Никто не знает, сколько еще таких уродов осталось в деревне.

Мы вышли из дома и направились вверх по проселочной дороге. С собой я на всякий случай прихватил легкие вилы – они стояли у ограды дома Василия и казались неплохим оружием. Вероника передернула затвор пистолета и рассеяно пробормотала: «Всего две обоймы…». Вокруг нас словно постепенно сгущались тучи – в воздухе чувствовалась какая-то давящая гадость, ивы по краям дороги нависали над головами и закрывали солнце, даже грязь под ногами чавкала немного зловеще.

– Слушай, а может, нам не переть вот так, прямо по деревне? Обойдем ее по полям, постараемся найти шоссе, а там, глядишь… – мне стало действительно не по себе.

– Риск сейчас везде примерно одинаковый. Карты у нас нет, велик шанс и день-два проплутать. Да и зомби на полях тоже могут быть. А в деревне вероятность встретить нормального человека выше – дом Василия стоит на отшибе, может, само поселение еще не заражено. Попробуем.

14

Мы продолжили движение. Через четверть часа вдали замаячила линейка домов. Все они расположились по правую сторону дороги и имели весьма жалкий вид – полусгнившие, с облупившейся краской на бревнах и провалившимся шифером на крышах. Дым не поднимался ни над одной печной трубой. В деревне стояло абсолютное безмолвие – не то что собачьего лая не было слышно, даже кошка нигде не мяукала.

На крыльцо ближайшего к нам дома вышла толстая, почти квадратная баба в засаленном переднике. Крестьянка медленно повернула голову в нашу сторону, зыркнула мутным взором, затем побагровела и быстро направилась к калитке.

– Василия? Василия? Василия? – тупо бормотала она и перла вперед с упорством танка.

– Плохая идея, – мне стало ясно, что здесь мы никого живого не найдем. И самое плохое, что бежать особо некуда – левая сторона дороги уходила в крутой обрыв, а частокол заборов справа не предвещал ничего хорошего. Разве что назад…

– Стоять! – Вероника направила пистолет на бабу, но та не обратила на нас никакого внимания. Грохнул выстрел, на сей раз Вероника показала себя куда лучшим стрелком – от черепа женщины отлетел здоровый кусок, и она замертво упала на дорогу. Тут же скрипнули двери у соседей. На улицу начали выходить столь же неприятно выглядящие мужики и бабы – красномордые, с белесыми глазами, одетые в испачканное тряпье. Мы кинулись в обратную сторону, но несколько человек непонятно откуда вынырнуло у нас за спиной – похоже на ловушку. Не сговариваясь, Вероника встала в боевую стойку лицом к основной – человек двадцать, не меньше, некоторые с детьми – толпе. Я же занял позицию спиной к ее спине, выставив вперед вилы и обороняясь от четверых противников сзади – рослых, здоровых мужиков.

Застрекотали выстрелы. Я, даже не оборачиваясь, понимал, что дела плохи – двумя обоймами даже великолепному стрелку не удастся уложить эту компанию. Тут один крупный зомби оторвался от группы и опрометью кинулся на меня. Я присел, уткнув вилы концом рукояти в землю. Два острия вошли противнику в шею, я отскочил и, провернув инструмент, на удивление легко оторвал субъекту голову. Она откатилась куда-то к вековым ивам, размазывая по дороге сгнившую плоть. Тело пару раз дернулось и, заливая все вокруг черной кровью, затихло. Трое оставшихся мертвецов в задумчивости остановились, что дало мне шанс обернуться. У Вероники, как я и ожидал, дела обстояли хреново. Вернее, совсем хреново. Из толпы нападавших на земле лежало человек десять, не больше, остальные медленно шли вперед.

Делать было нечего, и мы кинулись к обрыву. Вероника скатилась первой, я кое-как сгруппировался, однако полетел вниз, словно мешок. Несколько прутиков ударили меня, один щелкнул по мочке уха, причинив нестерпимую боль – никогда бы не подумал, что такое ощущение способна доставить мелкая царапина. Но потом я уже мало что соображал, в голове звенело. Падение в ледяную воду я воспринял скорее как манну небесную, благо она хоть как-то привела меня в чувство. Правда, очень скоро стало ясно, что идея скатиться с обрыва оказалась не слишком удачной. Температура воды в речке была градусов десять, не больше, а перспектив выбраться пока не просматривалось никаких – обе стены обрыва очень круто уходили вверх и не давали шансов на подъем. Оставалось лишь плыть по течению в надежде встретить висящую над водой иву.

– Как ты? – даже в таком состоянии Вероника не забыла обо мне позаботиться. Признаться, тут я почувствовал себя даже не человеком, а громоздким чемоданом, прикованным к кисти ее руки.

– Нормально. Вперед! – я махнул рукой и заскользил брассом.

Минут через десять стало ясно, что больше мы плыть не сможем. Тело колотило дикой дрожью, а ноги периодически сводило – пока не критично, но с каждым мигом эти спазмы лишь усиливались, грозясь сковать и потянуть на дно. Вдали замаячило большое дерево, мы кое-как добрались до него и ухватились за нависающие над водой ветви.

– Что дальше? – лицо Вероники сделалось совсем бледным.

Подобравшись вплотную к берегу, я встал – глубина была мне по подбородок. Присев, я оттолкнулся от дна и выпрыгнул вверх настолько, насколько смог. Этого хватило – удалось зацепиться за толстый сук. Еле-еле вскарабкавшись на него, я вылез из воды.

– Давай руку, – через минуту мы перебрались поближе к стволу дерева и, наконец, смогли присесть. Незавидная ситуация – мокрые насквозь, мы не имели никаких шансов подняться по обрыву. Оставалось разве что передохнуть и снова плыть вперед, но лезть в реку очень не хотелось.

15

– Нас должны искать, – Вероника задумчиво смотрела вверх, на ее щеках наконец появился румянец.

Меня начала бить сильная дрожь. Несмотря на то, что день выдался довольно теплым, купание в ледяной воде не прошло даром. Странно, что моя спутница перенесла этот заплыв довольно легко.

– Слушай, раз уж мы тут застряли, расскажи про эти пузыри пространства. Ну, допустим, Троцкий и иже с ним создали один своими звездами, потом Гитлер еще один своими свастиками. А как быть с символами куда более древними и массовыми – христианским крестом, мусульманским полумесяцем, звездой Давида? Да разных знаков можно миллион насчитать! Вот врачи с красными крестами – они тоже собственную реальность формируют? А американские шерифы со своими жестяными бляхами? А эмблема радиационной опасности?

– Хороший вопрос, я еще удивлялась, как ты его раньше Брюсову не задал. Действительно, будь все так просто, сейчас каждый автовладелец жил бы в отдельном пузыре. Кто на «Победе» – в одном, кто на «Москвиче» – в другом. Но…

– Что «но»?

– Не все так просто, иначе и без всяких символов каждый из нас сформировал бы свою собственную вселенную – одними лишь мыслями. Дело в том, что символов, меняющих реальность, совсем немного. И все их дал людям не Отец Народов, а его противник – Лев Троцкий. Я сама долго размышляла на эту тему, однако ответа так и не нашла. Кстати, ты «Доктрину» еще не потерял? Прочти ее, это ж одного поля ягоды.

Действительно, как я мог забыть о «Доктрине». Видно, бешеная гонка и события последних часов окончательно выбили меня из колеи. Я расстегнул молнию, мысленно в очередной раз похвалил непромокаемый карман, достал маленький томик и пролистнул его на страницу за описанием кремлевских звезд. Итак…

15 ноября 1937 года автор этой книги Глеб Иванович Бокий, чрезвычайный член коллеги ОГПУ, НКВД, создатель системы лагерей ГУЛАГ, конечно, не был расстрелян. Выглядело бы очень странно, если бы Родина отказалась от одного из своих выдающихся сыновей. Паранормальную лабораторию, которой руководил товарищ Бокий, строго засекретили, но информация о ее деятельности, так или иначе, благодаря врагам народа, дошла до широких масс. Равно как стало известно и о знакомстве Бокого с медиумом Мокиевским, поэтому действовать следовало решительно. Отец Народов одним ударом покончил с теми, кто распускал гнусные слухи, и окончательно замкнул ворота для доступа посторонних к Паранормальной лаборатории, продолжавшей работать в усиленном режиме.

Исследования начались еще в 1919 году – благодаря этому учреждение обладало наиболее мощной в мире научной базой по данному направлению. Финансирование проекта в последующие годы было утроено. 20 июля 1933 года Глеб Иванович представил специальной коллегии под руководством товарища Сталина свой доклад о достигнутых результатах. Тезисы его приведены ниже.

Земля плоская и круглая.

Вселенной и космоса не существует – вернее, мы не знаем, что находится там, за пределами околоземного пространства.

Земля заключена внутрь твердой сферы, на которую и проецируются изображения звезд.

Луна является искусственным плоским небесным телом, чье назначение остается невыясненным. Ясно лишь, что размер этого тела на порядок меньше того, который был рассчитан астрономами. Анализ орбиты спутника указывает на высокую вероятность его разрушения к началу XXI века.

Солнце закреплено на внешней стороне твердой сферы и является чем-то вроде лампы подсветки снаружи аквариума.

Земной диск неподвижен. Солнце движется вокруг него словно по рельсам, так, чтобы создать эффект смены дня и ночи.

Единственный способ выбраться наружу – дойти до стыка земного диска с внешней сферой и попытаться найти трещины на поверхности и/ или организовать бурение.

К сожалению, все люди на Земле подвержены наведенной и/или приобретенной иллюзии, что мы живем не на диске, а на шаре. Соответственно, поиски края всегда заканчиваются бегом по кругу и уходом от избранного направления.

Необходимо провести отбор Воинов, которые смогут выйти за рамки привычных представлений и сумеют дойти до Края Мира.

Разрушение людских установок с высокой степенью вероятности приведет к коллапсу нынешней реальности, и его пока не рекомендуется проводить даже на закаленных членах партии. Вместо этого рекомендовано отправить экспедицию из группы Воинов – для изучения возможности выхода из сферы.

Все дальнейшие работы рекомендовано прекратить до понимания того, что находится за твердой сферой.

Для поиска соответствующих заданным критериям людей этого достаточно…

Далее кусок страницы был оторван.

16

Идиотизм. Я даже разозлился и хотел высказать Веронике все, что думаю, но вовремя остановился. Ведь «Доктрина» упоминалась в злополучном дневнике, с которого и начались мои приключения. И, насколько я помню, Лазаревский говорил о похожих вещах. Так вот откуда он узнал про Луну… Все сходится – если это действительно плоское небесное тело небольшого размера, созданное лишь для формирования у людей какой-либо иллюзии, то сбой в его работе как раз и мог пройти без эксцессов для Земли. Едва ли крушение спутника, существуй он в тех габаритах, как нас учили на уроках астрономии, могло протекать столь безболезненно. Но ведь так и было. Я перевернул страницу.

Пусто. То есть совсем пусто – ни единого слова. Я пригляделся – по цвету этот блок разительно отличался от предыдущих листов. Судя по всему, кто-то отогнул скрепки и, не мудрствуя лукаво, вставил в книжку чистую бумагу. Очень любопытно. Брюсов? Вряд ли. Заболтский? Возможно. Мой мучитель вполне подходил на данную роль, но загвоздка заключалась в том, что «Доктрина», как я понимаю, не являлась тут секретным документом и особой ценности не представляла. Даже Вероника знала о ее существовании и рекомендовала мне к прочтению. Хорошо, пока не буду подавать вида. Прочитаю-ка я самый конец книги, где должны были сохраниться страницы, симметричные исписанным в начале. Увы, меня ждало разочарование – несколько финальных листов брошюры содержали лишь выходные данные, так что из живого текста до меня дошел совсем небольшой отрывок.

Восьмерка является символом бесконечности не случайно. Речь идет, конечно, о восьмерке Мебиуса – замкнутой петле, с которой невозможно сойти. Переход из одной реальности в другую не меняет точку взгляда наблюдателя – это наблюдатель меняет реальности, стороны ленты, оставаясь вне игры. Но ведь кто-то наблюдает и за самим наблюдателем?

– Вероника, большую часть книги кто-то похитил.

– Что значит…

– Как думаешь, кому мог понадобиться этот несекретный документ, с которым многие у вас хорошо знакомы?

– Понимаешь, в чем проблема…

– Вот теперь понимаю. На самом деле эта штука была под семью замками, и вы у меня ее не отняли потому…

– …потому что Брюсов решил включить тебя в наблюдательный совет и дать все высшие допуски. Ты прав. Эта «Доктрина», ну, как сказать… На сегодня она уже история, вернее – миф, большинство не воспринимает ее всерьез. Знаешь, сколько таких творений вышло в начале ХХ века…

– Хорошо. Тогда можешь мне в двух словах пересказать отсутствующий отрывок?

– Не могу. Оригинала никто из знакомых мне людей не читал. Те же, кто рассказывал мифы…

– A когда материал попал к вам в руки, тебе не захотелось с ним ознакомиться?

– Брюсов не…

Конца ответа я не услышал, так как мы оба одновременно подняли глаза к небу, в котором сначала тихо, а затем все сильнее и сильнее слышался шум двигателей. Очень скоро над нами завис пузатый зеленый вертолет, и с него скинули длинную веревочную лестницу. Приглашения ждать не пришлось, Вероника тут же начала карабкаться вверх, и мне оставалось лишь последовать за ней. Книгу я опять зачем-то сунул в карман. Странно, наверное, виноват адреналин или что-то еще, но подъем на немалую высоту по дрожащей от ветра лестнице не показался мне экстраординарным событием. Даже страха особого не было – я тупо, как на уроке физкультуры, лез наверх, концентрируя взгляд только на веревках и ступеньках и думая о том, что, наконец, смогу сесть в нормальное кресло.

Наверху мне подал руку бравый молодой лейтенант. Он широко улыбнулся и сказал:

– Хорошо, что удалось вас быстро найти, товарищи! Очень сожалею о потере Брюсова – настоящий был коммунист, до мозга костей.

– Откуда вы обо всем узнали? – прокричала в ответ Вероника.

– Мы почти по вашим следам шли, маячки на са молете-то еще работали после крушения. Хотя вы, конечно, об этом знать не могли, а чем играть в угадайку, лучше действовать. Когда стало ясно, что деревня рядом… э-э-э… ненормальная, я запросил воздух.

– Спасибо! – Вероника протянула руку нашему спасителю. – Вероника, Майкл.

– Гавриил, – он опять широко улыбнулся в ответ, – Гавриил Рябушев. Очень приятно. Отправляемся к «Ленину-8»? Ой, какой же я болван – вас же в госпиталь надо…

– Не надо, – мы с Вероникой одновременно покачали головами. – Летим сразу на место.

Когда машина взмывала ввысь, за спиной проревела пара штурмовиков. Я оглянулся. Деревня под нами расцветала оранжевыми напалмовыми огнями.

17

Вертолет довольно быстро достиг огромного плоского луга с рядом невысоких серых построек. Приглядевшись, я заметил тройной ряд заборов с колючей проволокой, а еще поодаль – бетонную стену с вышками. Охранялось это место похлеще, чем пусковые установки ядерных ракет. Гавриил Рябушев вышел с нами и, даже не пригибаясь под винтами, быстро зашагал к бетонному двухэтажному дому. Рукой он указал нам на вход. Сразу за узким тамбуром оказалась неплохо обставленная приемная – пара шкафов, секретарский стол и массивная дверь в основной кабинет.

– Вы присаживайтесь пока, – миловидная полненькая секретарша улыбнулась. – Егор Петрович еще занят, придется подождать.

Тут в кабинете раздался звериный рык, затем что-то упало и покатилось.

– Да-да, нервы у него расшатанные, столько всего пережил… В парткоме знают, но у него столько заслуг, что эта маленькая слабость простительна… Вы уж извините, – секретарша спрятала глаза.

Тут огромная дверь распахнулась, и перед нами предстал сам Егор Петрович. Невысокого роста, кряжистый, кривоногий, он чем-то напоминал маршала Жукова, каким мы привыкли видеть героя войны в учебниках истории. Бесцветное лицо, но очень выразительные, живые глаза – то ли карие, то ли зеленые, не поймешь.

– Света! – крикнул он. – Приберись там немедленно!

– Сию секунду, – секретарша юркнула в кабинет.

Майор виновато улыбнулся:

– Гости дорогие, наконец-то вы у нас. Поздравляю, так сказать, что выбрались. Егор Петрович Проволока – к вашим услугам.

Проволока. Отец олигарха, которого я видел в Москве в подземелье? Или опять совпадение? Впрочем, сейчас это не важно.

– Вероника Сталь, – моя спутница протянула ему руку.

– Майкл Холмогоров, – представился я.

– Чтобы не возникло недопонимания, скажу сразу, – Егор Петрович явно пытался выслужиться, – у вас здесь зеленый свет по всем направлениям. Покойный Брюсов получил карт-бланш на любое вмешательство в проект. А сейчас из штаба сообщили, что до его официальной замены, на которую потребуется не меньше квартала, все полномочия переходят к вам, товарищ Сталь. Так что никакого официоза и бумажной волокиты, вы мне говорите, что необходимо – я реализую. Комитет государственной безопасности в вашем лице получит полную поддержку, обещаю. Пройдемте, я покажу, где вы сможете отдохнуть. Или… Да что же это я! Вам же врач нужен.

– Не нужен, сейчас нам надо просто выспаться, – Вероника двинулась вперед.

– Кстати, наш коллега Сергей Шаповалов разве еще не прибыл? – я удивился, что вопреки обещаниям мне ничего не сказали о друге.

– Как же, как же! Предупреждены, ждем! Но ваш товарищ же сначала, как мне сообщили, в Москву отправился и только завтра к вечеру должен сюда прилететь. Это если по графику, – Егор Петрович с сожалением оглядел меня и скривился. – Надеюсь, никаких эксцессов больше не случится…

Нас отвели к довольно мрачному угловому зданию. Войдя внутрь, я сразу понял, что это место явно не для простого персонала – кремлевские ковровые дорожки на полу, холеный адъютант за столом при входе. Когда Егор Петрович отпер одну из дверей, моему взору открылась просторная двухкомнатная квартира – гостиная с тяжелой мебелью, залитая мягким светом спальня и небольшая уютная кухня.

– Вот, пожалуйста. Ванная здесь, – он кивнул на неприметную дверку слева. – А товарищ Сталь будет вашей соседкой, ее номер чуть правее. Располагайтесь…

– Спасибо, здесь очень уютно. Когда нам, э-э-э…

– Завтра в десять вы сможете начать наблюдение за экспериментами. Ну, до встречи!

Я снова пожал руку Егору Петровичу, закрыл дверь и плюхнулся на кровать, даже не сбросив туфли. Навалилась просто чудовищная усталость, мысли ворочались в голове словно ржавые шестерни. Одни пласты воспоминаний наползали на другие, и им, казалось, не будет конца. Выстрелы, наводнение, зеркальная маска, пытка, зомби… Я начал проваливаться в какой-то зудящий улей прошлых событий, но тут словно молния сверкнула. То, что это сон, было ясно сразу, а теперь я знал, что нахожусь в нем и действую по его правилам. Смотрю. Наблюдаю.

На меня радостно глядел Лазаревский.

– Вот мы и встретились снова, Майкл.

– Это все началось после того… вашего удара в челюсть.

– А! Ну ты же сам решил расширить границы сознания.

– Не настолько же. Как мне вернуться назад?

– Дурак ты, Майкл. Нет никакого «назад». Время – это непрерывная лента, у нее нет ни начала, ни конца, одна тотальность.

– Хорошо. Как мне сдвинуть свое восприятие обратно?

– Уже лучше. Но это – малодушие. Вместо того чтобы избавиться от иллюзий, ты хочешь заменить одну иллюзию другой, более привычной. Надо тебя снова к Матвею Петровичу Заболтскому отправить, может, он тебе глаза раскроет.

– Иголкой под коленную чашечку?

– Так ведь главное – результат.

– Да какого результата вы все время от меня хотите? Что сделать-то надо?

– Пойми. Ты – это не то, что происходит вокруг. Ты – это не твое тело. И ты – это не твой мозг. Ты – всего лишь наблюдатель. Так понятно? Именно из-за нежелания признать очевидное и возникла вся эта катавасия с миром. Люди что-то посчитали за познавае мое, что-то – за непознаваемое, что-то – приняли, что-то – отмели и забыли. Поэтому ты и живешь сейчас словно в коробке, в аквариуме – и удивляешься тому, что Луна в том твоем времени треснула… Смотри со стороны!

Тут я проснулся.

– Сегодня 1 октября 1971 года, очередное тестирование сферы, – Егор Петрович заглянул в дверь. – Вы идете?

– Да, конечно, – я начал собираться.

– Ваша напарница, Вероника, уже в смотровой. Я подожду вас на крыльце, пойдем вместе, – с этими словами Проволока неслышно удалился.

Очередной тест… Второй по счету – тут я вспомнил записи в «Молескине» – и на нем погибнет Лазаревский. Я должен предотвратить его смерть, сон еще раз мне напомнил об этом! Чувство дежавю не просто было постоянным, оно окружило меня каким-то давящим одеялом, сквозь которое с трудом пробивались мысли. Что, однако, не помешало мне быстро собраться и выбежать на улицу.

– Скорее! Надо остановить эксперимент!

18

Так называемая смотровая представляла собой мрачный бетонный бункер с рядом небольших черно-белых дисплеев, перед которыми разместилось несколько еще незнакомых мне людей. Вероника стояла чуть поодаль, на ее лице читалось крайнее напряжение.

– Стоп! Тормозите! – закричал я с порога. – Надо вытащить со станции психолога Лазаревского, он погибнет в ходе сегодняшних испытаний!

– Откуда вы… – начал Егор Петрович.

– Ему можно верить, – кивнула Вероника.

– Есть связь с Центром?

– Понимаете, система создавалась как полностью замкнутая. Мы можем лишь наблюдать за происходящим или послать группу для экстренного вмешательства. Протокол допускает внешнее вмешательство лишь при угрозе ходу испытаний либо при опасности срыва работ над проектом…

– Да вы что тут, с ума посходили? – я кинулся к мониторам.

– Я, правда, не могу, меня не то что разжалуют – сразу под суд и в Сибирь… Понимаете, по Протоколу…

– Есть идея! – Вероника сжалась, как пружина. – Ответственность моя. Мы с Майклом спускаемся на станцию. Если не вмешаться, реактор может пострадать, так что запускайте разгерметизацию.

– Но…

– Сомневаетесь – запросите подтверждение. Однако учтите, я расценю это как открытое неповиновение и потребую замены руководства наблюдательного поста. Все, мы идем к капсуле. Активируйте главный монитор связи, кстати. Мы выйдем на линию, как будет необходимость.

– Как-то ты меня быстро поддержала, – бросил я по ходу.

– Из-за всех этих событий я забыла о датах в твоем дневнике. То есть не в твоем, а…

– Я понял. Признаться, я сначала удивился, заметив, что ты просто наблюдаешь за событиями.

– Будем надеяться, что мы успеем спуститься на станцию до начала тестов. Как считаешь, если удастся его спасти…

– …Изменится ли будущее? Не хочу об этом думать. А что, если и мой мир, откуда я сюда попал, тоже изменится, как тогда быть?

– Тогда ты просто останешься здесь, со мной, – Вероника вдруг окинула меня взглядом, словно мы были давними любовниками. Или она просто хотела подбодрить товарища перед спуском?

Интересно, откуда девушка так хорошо знала дорогу? Через минуту мы уже пробегали через небольшой полуподвал с распашными воротами. Вероника ввела код, и вторые двери открылись, перед нами предстало некое подобие очень тесного и грязного лифта. Даже лампочка под потолком оказалась тусклой и заляпанной. Похоже, этим устройством не пользовались очень давно.

Лифт вздрогнул, завибрировал и начал медленно спускаться. Дрожь кабины, казалось, пробегала по каждой клеточке тела, но сильнее всего она отдавалась в зубах. Я почувствовал себя, как на приеме у стоматолога. Тут что-то лязгнуло, и движение прекратилось. Вероника открыла небольшой щиток на стене, за которым находился ряд маленьких ламп накаливания. Все они, кроме двух последних, потухли.

– Мы над лабораторией. Если удастся разжать двери, еще можем успеть.

– Но разве никто не может нам помочь?

– Связи нет даже в лифте, давай же…

Мы взялись за створки и потянули. На удивление, они довольно легко разошлись. Вероника ловко выскользнула наружу и придержала дверь, я вышел следом. Мы находились в невероятно захламленном коридоре исполинских размеров, скорее даже в подземном ангаре. Свет из лифта освещал только его часть, но моя спутница, похоже, была тут в своей тарелке. Она сделала всего пару шагов, щелкнула рубильником, и свет начал загораться по всему помещению. Теперь я рассмотрел зал более детально, сильнее всего он напоминал подземный гараж современного дома с широченными, размеченными желтыми полосами проходами на бетонных блоках пола. У одной из стен стояла техника. Некоторые машины были закрыты полностью, некоторые лишь затянуты маскировочной сеткой, а некоторые и вовсе открыты для всеобщего обозрения. Здесь присутствовал ряд каких-то странных орудий со стволами, обмотанными спиралевидными трубами. Несколько гигантских БМП смотрели в потолок своими пушками. А вот и мои давние знакомцы – атомные танки ТВ1.

Но куда более примечательным оказался ряд стеллажей у другой стены. На них штабелями лежали бомбы и ракеты нереально больших размеров – сверкая бочкообразными корпусами и всей своей формой доказывая собственную ядерную сущность. Завершался этот парад несколькими чудовищными «Кузьками» – пятидесятимегатонными водородными бомбами, о которых я узнал из школьных учебников. Когда одну такую штуку взорвали на Новой Земле, шум поднялся на весь мир…

– Как эти… как они сюда попали? И зачем? Можно ли их вытащить обратно? – изумлялся я.

Вероника рассмеялась.

– A никто их и не хотел вытаскивать. Это помещение специально было построено над лабораторией – на случай успеха экспериментов. Здесь есть грузовая платформа – спуск на нижний уровень, так что технику всегда можно доставить к ускорителю.

– Угу. То есть изначальной целью экспериментов была доставка военных грузов непонятно куда?

– Понимаешь, у Брюсова имелись догадки, вернее даже довольно четкие предположения о том, куда именно начнет перебрасывать предметы сфера. Или сферы – всегда же можно сделать побольше, чтобы в нее что угодно поместилось. Но он ими со мной не делился. Сейчас… – она дошла до небольшой панели на стене и ввела очередной код. Что-то лязгнуло. – Я активировала подъемник. Надеюсь, успеем.

– Скажи, долго ты будешь от меня что-то скрывать? Мне надоело играть с завязанными глазами…

Девушка не ответила. На стене я заметил надпись: «Стирание личной истории – 60 %».