Юноша любит похвалиться в разговоре с товарищем, что за завтраком случайно выпил три стакана коньяку, перепутав его с чаем.
В 30 лет как-то не очень бодро вспоминают фальшивые истории о гомерических любовных победах.
40-летний занимается эскалацией тоски и обижается, когда ему сообщают, что мировую печаль не он придумал.
После любовного поражения 50-летнему следует отправиться куда-нибудь на Север, чтобы оптимистически констатировать: черные дни сменились белыми ночами.
Календарная цикличность возрастных печалей и радостей напоминает земледельческие работы: весенние труды землепашца, обещающие добрые всходы, иногда реденько пробиваются чахлыми былинками, а случается – угнетаются дурной погодой. Поэтому надобно печалиться, но принимать любой урожай как должное.
Каждая дата индивидуальной биографии символична.
Каждый возраст открывает, казалось бы, уже изведанный космос. Заново открывает. О возрасте знают все понемногу, но никто не знает всего.
В 40 лет жизнь наглядно показывает уместность самоограничения: само понятие экзистенции сжимается до кавычек социального статуса и с трудом подавляемых комплексов.
Со здоровьем не совсем ладненько. Т. Фишер авторитетно свидетельствует: «Врачи не любят возиться с пациентами в возрасте: все равно старость уже не лечится. Когда тебе нет тридцати и ты приходишь к врачу с жалобами на неважное самочувствие – то есть на что-то не столь очевидное, как сломанная нога, – тебе говорят, что это вирус: «Лежите в постели, пейте лекарство». А после сорока все валят на возраст. («А чего вы хотели? Вы уже вышли на финишную прямую»)».
Скулеж и визг страстей утих. Обострившееся чувство тишины. Что это? Почему все молчит? Просто любовные сирены замолкают при твоем приближении. Или того хуже: именно в 40 лет со всей обостренностью осознается мысль: как разрушает чувство, которое переполняет нас, как непосильна бывает для нас любовь, которую испытывает к нам кто-то.
Не важно, кем ты стал, хотя бы по причине, на которую указывает герой А. Мёрдок: «Любого человека, даже самого великого, ничего не стоит сломить, спасения нет ни для кого». Печально и другое: ощущение мрачной неизбежности завтрашнего дня. Дж. Конрад приурочивает кризис жизни к 40-летию: «Наступает пора, когда человек замечает впереди мрачный рубеж, предупреждающий его о том, что первая молодость безвозвратно ушла».
Мужчина не понаслышке познает высокую цену мысли А. Моруа: «Любовь начинается с великих чувств, а кончается мелкими сварами». Эта банальная фраза неожиданно обретает глубокий смысл. Тем более что в голове свербит анонимный или тобою самим созданный афоризм: «Каждый юноша мечтает добыть женщину. Каждый сорокалетний не знает, как от нее избавиться».
Не торопись ни во что вникать: твоя задача выжить, а потом разобраться что к чему.
Надо совершенствоваться, чтобы не казаться самому себе скверно помещенным в жизнь человеческим капиталом. Наступила пора привести себя в порядок.
Отсутствует единое мнение относительно интересующего возраста. Наука и культура предлагают самые противоречивые размышления. Начнем с обидного. Дж. Бернард Шоу в работе 1903 года «О правилах революционера» писал: «Каждый человек старше сорока – негодяй». Ф. Достоевский в «Записках из подполья» выразился еще радикальнее: «Дальше сорока лет жить неприлично, пошло, безнравственно! Кто живет дольше сорока лет – дураки и негодяи».
Смягчим разоблачительный пафос классиков размышлениями психологов. Американский писатель Б. Фрид так определяет кризис сорокалетия: «Это время, когда все прежние достижения теряют смысл: все становится серым, высыхает или успокаивается». А по мнению психолога У. Питкина (следует отметить, завидного оптимиста), человек, не достигший 40 лет, ничего собой не представляет. Он мало прожил, не проанализировал свой опыт и не сделал соответствующих выводов.
В сорок принято подводить очередные итоги прожитого. Какими бы они красивыми ни были, они в равной степени порадуют и удручат. Вспоминается горькая мудрость Ф. Ницше: «Когда ты будешь у цели своей, на высоте своей, ты споткнешься». Споткнешься не от того, что обманут ноги. Ты преуспел, ты достиг своих целей, но ты споткнешься о правдивость непроговоренного: потребность в борьбе окажется ценнее результатов. Логика завершенного на этом этапе жизненного проекта, быть может, склонит к наслаждению, но анализ, даже самый поверхностный обзор механизмов формулирования этой логики, засвидетельствует случайность обретенного.
По Ницше, если строптивец не желает идти, как ему предписывает судьба, она тащит его силком.
Герой Дж. Кэрри размышляет: «Спиноза … умер в сорок лет, надышавшись стекольной пыли. Не очень это полезно для здоровья – шлифовать линзы». Кстати, не очень полезно для здоровья доживать до сорока лет. Кстати, очень дурная мысль…
Нет сомнения, есть чем гордиться – что-то да претворится в жизнь, однако катастрофическая алогичность композиции свершений куда более масштабна, чем объем преуспевания. И речь даже не идет о вынужденных компромиссах. Нагота истины в ином: человек пришел не туда, куда указывал точно рассчитанный им самим план. Итоги случились наперекор индивидуальной воле. Результаты убедительны, мускулисты и красивы, но они прячут самого человека в фигуре повторяемости. Ты жил, подчиняясь законам дня, а теперь хочешь на основании логики прожитой повседневности выстроить убедительную концепцию самого себя, не случайную, философски выверенную. Вот она, неотвратимая истина, обустроенная по законам метрики беспорядочного сочленения аморфного и волевого. Здесь должно прозвучать что-нибудь из Сартра. И все же лучше вспомнить исповедь одного из 40-летних горьковских героев: «Я, знаете, раньше хорошо спал. А теперь – лежу, вытаращив очи, и мечтаю, как влюбленный студент, да еще с первого курса… Хочется мне что-то сделать… эдакое, знаете, геройское… А что? Не могу догадаться… И все кажется мне: идет по реке лед, а на льдине поросенок сидит, такой маленький, рыжий порося, и верещит, верещит! И вот я бросаюсь к нему, проваливаюсь в воду… и – спасаю порося! А оно – никому не нужно! И – такая досада! – приходится мне одному того спасенного поросенка с хреном съесть…»
Какой-нибудь четырнадцатилетний подросток, к примеру герой С. Таунсенд, приглядевшись к папаше, с недоумением запишет в дневнике: «Почему мой отец в свой сорок один год выглядит таким старым по сравнению с президентом Рейганом, которому семьдесят? У отца нет ни работы, ни забот, и все равно вид у него замученный. Бедный президент Рейган отвечает за безопасность всего земного шара, но он всегда улыбается и выглядит веселым. Ничего не понимаю».
Из исповеди 42-летнего героя Т. Фишера: «Пункт первый из списка плачевных фактов: я ничего не умею. Вообще ничего. Я уже слишком стар, чтобы торговать своим телом. У меня недостаточно знаний, чтобы заниматься интеллектуальным трудом. Даже в разнорабочие я не гожусь. То есть я бы, наверное, справился худо-бедно… но в этой сфере все уже занято гаитянами, кубинцами и прочими нелегальными иммигрантами, а по сравнению с ними я уж точно неконкурентоспособен.
Может быть, я скажу очевидную вещь, но одна из причин, по которой я никогда не добивался успеха, заключается в том, что я никогда не рвался в первые ряды. Да, я хотел быть богатым и преуспевающим человеком. А кто не хочет?! Но для того чтобы добиться успеха, его надо как-то добиваться, а я не сделал вообще ничего, чтобы ухватить свою толстую плитку шоколада.
Кусок сыра был не больше, чем требуется по размерам, указанным в инструкции к мышеловке».
Что же, при таком освещении мужчина смотрится как плод инцеста. Чувствует он себя, будто в трусах с чужого, слишком маленького плеча. В дополнение к нарисованной картине мужчине еще не хватает нажраться чего-нибудь несвежего и пукнуть. Вот будет кардинальный и окончательный конфуз! Ведь окружающие, как известно, очень чувствительны к такого рода самовыражению, потому что сами святые.
Человек в этом возрасте перестает воспринимать себя точкой пересечения титанических страстей мира. Здоровье прекращает быть бесперебойным – мужской тонус начинает подводить и становится прерывистым. Аполлон гневается, Дионис хихикает. Система страсти – готовность реализовать себя в любом любовном случае – после сорока начинает рассыпаться. Мужчина уже не в состоянии прогнозировать свою сексуальную вероятность, прописанную теперь в жанре гадательности и неизобразимости. Если раньше все зависело от желания, то теперь следует учитывать многообразные обстоятельства, среди которых нелишни порывы ветра и какой-нибудь вектор искривления меридианов призрачной самооценки в структуре тела, обремененного опытом поражений и усталости.
До сорока любовное приключение было подобно подарку, который жизнь нередко подсовывала человеку, и он мог распорядиться этой возможностью по своему усмотрению. Физическое состояние юного мужчины подразумевало нескромный интерес относительно особ противоположного пола. Оборотные физические средства были подкреплены уставным капиталом молодости и здоровья. Мужчина в 40 лет воспринимает всякую любовную возможность с оглядкой на самовольную репрессивность правоохранительной телесности – именно последняя артикулирует собственную пунктуацию в сексуальном законодательстве. Сорокалетний в результате пользуется любовной возможностью только в том случае, когда телу заблагорассудится дать этот шанс.
Обратимся к теме, не менее печальной. В 40 лет обнаруживается, что индивидуальный, самим тобой составленный путеводитель по жизни выдержал уже миллионное издание и протерт на сгибах. Жизнь настоятельно заявляет свой самый стойкий жанр – хоровод. А в нем все неистовые порывы и демонстрации субъективности обречены на фигуру повторения. Грядущее намекает на то, что успехи будут еще более успешными, победы станут победнее, но распознать в них свою самость потребует титанического труда, на который человек с каждым прожитым годом оказывается все менее способен.
Сорокалетний герой М. Горького признается: «Я устаю и… распускаюсь, и не могу удерживать мои нервы… и вот создается это адское положение…» Психиатр из радикалов в этом клиническом случае может дать мужчине добрый совет: лет на пять воздержаться от общения с самим собой.
В 40–45 лет семейные привязанности подвергаются жесточайшему испытанию. Одна из причин – несовпадение пиков парабол социального престижа у жены и мужа. Статистика показывает, что рост частоты психических депрессий у мужчин случается в 40 лет. У женщин невротические осложнения начинаются обычно несколько раньше. Мужчина находится на вершине пика престижности, а у жены точка взлета миновала. Результат: разная степень неудовлетворенности жизнью.
Физиология твоей сексуальной жизни под натиском вредных привычек и в соответствии с естественным процессом старения снижается. Остается сильным стремление к самоусовершенствованию. Продолжение активной жизни нуждается в мощных внешних стимулах.
Верхний уровень возрастной вертикали твоего окружения начинает редеть. Обостряется ощущение необратимости времени и понимание, что жизнь – это упражнения в вычитании. Новые знакомства не компенсируют удары судьбы. Умирают близкие и родные. Никого не обошла разящая рука природы. Но ты не готов к такому повороту судьбы. Есть вещи, к которым человек никогда не готов. Ты не исключение, и тебе не удастся осмыслить потери, перевести их на логический язык закона природной прерывности.
О тех, кого десница судьбы пока еще не покарала. Слава богу, родители живы, тебя подстерегает иной повод для жесточайшего кризиса. Родители стали стары и сентиментальны и уже не могут претендовать на роль мудрых советчиков. Более того, тебе приходится взвалить на свои плечи заботы и труды, которые раньше несли старшие поколения. Теперь ты обязан попечительствовать, брать на себя ответственность и за старых, и за малых. Готов ли ты к этому, хотел ли ты этого – тебя никто не спросит. Знай, ты стал главой семьи; права твои ничтожны, обязанности – безграничны: советовать, заботиться, уговаривать, внушать, лечить, спасать. Готовься выполнять всю грязную работу по обустройству жизни тех, кто тебя окружает. Не жди похвалы. Сверни клубочком свое эго и положи на него что-нибудь потяжелее. Пришел и твой черед отблагодарить родителей за труды воспитания.
Взглянем с высоты возраста вниз. От представителей нижнего уровня этой вертикали также не следует ожидать милости. Дети взрослеют и заявляют свои права на то, что раньше принадлежало только тебе. Строптивые, они начинают изрекать мысли, смешные и ничтожные для тебя, перечеркивающие опыт всей твоей жизни. Ты сам когда-то, лет 20 тому назад, обрушивал на родителей такие же черствые и тяжелые слова. Теперь настала и твоя очередь испытать свое горе от неокрепшего и наглого ума.
Твой жизненный горизонт, поверь К. Юнгу, расширился до такой степени, что достиг «кульминационного пункта в проблемном состоянии». И теперь ты начал бороться против дальнейшего расширения. Настала пора соотнести себя, каким ты стал, с тем, каким ты себя видел. К. Юнг, размышляя о стойкости детских иллюзий, предположений и эгоистических привычек, пробирающихся в зрелый возраст, отмечал: «И точно так же обстоит дело с теми идеалами, убеждениями, руководящими идеями и установками, которые в период молодости выводят нас в люди, ради чего мы боремся, страдаем, одерживаем победы; они срастаются с нашим собственным бытием, а мы превращаемся в них и, само собой разумеется, стремимся сохранить их навсегда, совсем как молодой человек, утверждающий свое «я» вопреки всему миру, а зачастую – и самому себе».
В зрелом возрасте каждый противится мысли, что истек срок годности некогда сформулированным мечтам и планам, и упускает из виду существенное обстоятельство: к 40–50 годам, по К. Юнгу, «социальная цель достигается только ценою сужения личности. Много, ох как много сторон жизни, которые вовсе не зря были изведаны, лежат в чулане среди пыльных воспоминаний; но временами и они вспыхивают раскаленными углями под серой золой».
В 40 умерли Эдгар По, Джек Лондон, Исаак Левитан, Александр Блок.
В возрасте 40 лет убит Малколм Икс.
Девятого октября 2004 года битломаны, выросшие на песнях своих кумиров, отметили день рождения Джона Леннона. Песня Пола Маккартни «When I'm sixty four» («Когда мне будет шестьдесят четыре») стала главной темой на 64-м дне рождения Леннона, хотя ее автором был не Джон, а шестнадцатилетний Пол Маккартни:
When I get older losing my hair,
Many years from now.
Will you still be sending me a valentine
Birthday greetings bottle of wine.
If I'd been out till quarter to three
Would you lock the door,
Will you still need me, will you still feed me,
When I'm sixty-four…
В тексте песни речь идет о брачном объявлении, в котором молодой человек спрашивал у возлюбленной: «Через много лет, когда мне будет шестьдесят четыре и я потеряю свои волосы, буду ли я нужен тебе по-прежнему?..»
Джон Леннон не дожил до этого возраста 24 года.
Сорок один год прожил английский историк и социолог Генри Томас Бокль, известный нашему читателю по пьесе Горького «На дне»: «А вы читали Бокля?»
Николай Васильевич Гоголь, Модест Петрович Мусоргский, Ван Дейк, Сёрен Кьеркегор, французский философ Жюльен Офре Ламетри, английский писатель и моралист Антони Эшли Купер Шафтсбери, французский писатель Пьер Алексис Пон-сон дю Террайль, русский литературный критик и поэт Аполлон Григорьев, актер и поэт Владимир Высоцкий покидают наш мир в 42 года.
Ги де Мопассан и Александр Николаевич Скрябин прожили 43 года.
Антон Павлович Чехов и Роберт Льюис Стивенсон умирают в возрасте 44 лет.
Сколько осталось жить. А. П. Чехов – О. Л. Книппер (от 2 января 1901 года): «Целую тебе обе руки, все десять пальцев, лоб и желаю и счастья, и покоя, и побольше любви, которая продолжалась бы подольше, этак лет пятнадцать. Как ты думаешь, может быть такая любовь? У меня может, а у тебя нет. Я тебя обнимаю, как бы ни было…»
Третьего августа 1901 года А. П. Чехов пишет завещание.
А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 3 января 1902 года): «Ведь я написал уже 11 томов, шутка сказать. Когда мне будет 45 лет, тогда напишу еще 20 томов. Не сердись, дуся, жена моя!»
А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 9 января 1903 года): «Да и не надо все-таки забывать, что когда зашла речь о продаже Марксу моих сочинений, то у меня не было гроша медного, я был должен Суворину, издавался при этом премерзко, а главное, собирался умирать и хотел привести свои дела хотя бы в кое-какой порядок».
А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 11 января 1903 года): «Пусть твой муж поболтается еще годика два, а потом он опять засядет и напишет, к ужасу Маркса, томов пятнадцать».
А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 24 января 1903 года): «Нам с тобой осталось немного пожить, молодость пройдет через 2–3 года (если только можно назвать еще молодостью), надо же поторопиться, напрячь все свое уменье, чтобы вышло что-нибудь».
А. П. Чехов – М. П. Алексеевой (Лилиной) (от 11 февраля 1903 года): «Мне почему-то начинает казаться, что года через три-четыре новые пьесы уже надоедят и публика захочет вообще не нового, а литературного репертуара. Быть может, я и ошибаюсь».
А. П. Чехов – Н. П. Кондакову (от 26 января 1904 года): «…лучше всего арендовать у удельного ведомства на 99 лет десятин десять, на реке или где-нибудь у озера».
Сколько Чехову осталось жить? Почти нисколько – писатель умер в 1904 году.
Б. Л. Пастернак – О. Г. Петровской-Силловой (от 22 февраля 1935 года): «Мне надо было бы еще прожить лет восемь-девять, до Женичкина совершеннолетия: вот отчего, хотя и робко, и поплевывая, чтобы не сглазить, я пробую заглядывать вперед. Я остался таким же, как был. Весь я (…). Только это – я, и жаль, что это нельзя вписать в паспорт, вместо возраста, еврея и прочего – вещей фантастических, спорных, горько-непонятных. Я ни капельки не изменился, но положенье мое морально переменилось к худшему».
Б. Л. Пастернаку судьба отведет еще 25 лет жизни.
Норвежский художник Эдвард Мунк в 44 года попал в сумасшедший дом, где в течение года его лечили от безумия и алкоголизма. Мунк прожил еще 36 трезвых лет, но вместе с грехами исчез его гений.
О смягчении горечи утрат. Смерть вычитает каждого из нас, а что дает, так это ощущение душевной опустошенности. Слов соболезнования, способных смягчить боль, никто не придумал. И все же…
С. Т. Аксаков, горюя о кончине Н. В. Гоголя, утверждает, что человек не должен умирать, пока его жизненные дела не завершены: «До самого последнего страшного известия я был убежден, что Гоголь не может умереть, не совершив дела, свыше ему предназначенного».
Ф. М. Достоевский в письме к А. Е. Врангелю (от 31 марта/14 апреля 1865 года) рассказывает о чувствах, вызванных смертью жены и брата: «…никак не мог вообразить, до какой степени стало больно и пусто в моей жизни, когда ее засыпали землею. И вот уж год, а чувство всё то же, не уменьшается… Бросился я, схоронив ее, в Петербург, к брату, – он один у меня оставался, но через три месяца умер и он, прохворав всего месяц и слегка, так что кризис, перешедший в смерть, случился почти неожиданно, в три дня.
И вот я остался вдруг один, и стало мне просто страшно. Вся жизнь переломилась разом надвое. В одной половине, которую я перешел, было всё, для чего я жил, а в другой, неизвестной еще половине – всё чуждое, всё новое и ни одного сердца, которое бы могло мне заменить тех обоих. Буквально – мне не для чего оставалось жить. Новые связи делать, новую жизнь выдумывать! Мне противна была даже и мысль об этом. Я тут в первый раз почувствовал, что их некем заменить, что я их только и любил на свете и что новой любви не только не наживешь, да и не надо наживать. Стало всё вокруг меня холодно и пустынно».
Попрощаемся с теми, кто не дожил до 45 лет.
Римский политический деятель, участник заговора против Юлия Цезаря Брут Марк Юний (85–42 до н. э.). Итальянский художник Антонио Корреджо (1489–1534). Ирландский писатель, автор готических романов Роберт Чарльз Мэтьюрин (1782–1824).
Стоик Хрисипп начал писать свой «Логикон» в 40 лет, а закончил – в 80 лет.
В 387 году сорокалетний Платон освобождается из рабства, переезжает в Афины и основывает свою знаменитую Академию.
По свидетельству Аристоксена, «когда Пифагору исполнилось сорок лет, он, видя, что тирания Поликрата слишком сурова, чтобы свободный человек мог спокойно переносить ее надзор и деспотизм, уехал в Италию». Указание на 40 лет выявляет стремление античного биографа синхронизировать главное событие из жизни Пифагора с его акме (сорокалетием).
В Средневековье 40 лет считалось еще могучим возрастом. Затем наступал период очень быстрого старения.
Христофор Колумб (1451–1506) в возрасте 41 года открыл Америку.
Стивен Фрай об Эдварде Григе: «В 1883 году Григу исполнилось сорок лет, и норвежское правительство даровало ему пожизненную ренту, обеспечивающую приличный достаток. А стало быть, он может позволить себе немного расслабиться, чем, вероятно, и объясняется то обстоятельство, что почти все лучшие произведения Грига были созданы уже к тридцати трем годам».
Йозеф Гайдн написал «Прощальную симфонию» в возрасте 41 года. «И ведь это была его 45-я симфония, – восхищается С. Фрай, – 45-я! Вы можете в такое поверить? А к концу жизни он этот счет более чем удвоил».
Сорокалетний Джованни Боккаччо завершает работу над «Декамероном». Над этим сборником новелл писатель трудился пять лет.
Никола Буало прожил 75 лет, но с сорока уже не работал.
По утверждению биографов Иммануила Канта, в сорокалетнем возрасте философ намеревался жениться. Но не решился. Пытаясь осмыслить собственную физическую слабость и душевные недуги, сорокалетний Кант пишет «Опыт о болезнях головы».
На пороге сорокалетия Майкл Фарадей открывает явление электромагнитной индукции. Ученый устоял против соблазна перейти работать в промышленность и занимается лабораторными исследованиями, довольствуясь пятью фунтами стерлингов в неделю.
В 40 лет Дениса Ивановича Фонвизина разбивает паралич.
В возрасте 40 лет Александр Дюма посетил в Средиземном море остров Монте-Кристо. Название так понравилось писателю, что он дал его своему роману. В 1844 году из печати выходят романы «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо», «Королева Марго», упрочившие славу 42-летнего писателя.
Луи Пастер на 40-м году жизни прикован к постели параличом.
С 40 лет Лев Толстой страдал тяжелой неврастенией.
Людвиг Фейербах дожил до 68 лет, но основные философские труды опубликовал до 40 лет.
Философ и теоретик искусства Иоганн Готфрид Гердер в 40 лет начинает писать основной труд жизни «Идеи к философии истории человечества».
Талант Генриха Ибсена раскрылся в 40 лет.
До 40 лет Тициан (Тициано Вечеллио) был никому не известным художником.
К 40 годам Джозеф Конрад становится известным.
В России с 1858 года был установлен знак отличия беспорочной службы, который выдавался гражданским лицам за выслугу от 40 лет и выше.
Сорокалетний Савва Морозов страстно влюбляется в актрису Марию Андрееву, известную своими пламенными революционными взглядами. В результате он порывает с женой и принимается субсидировать большевиков и газету «Искра».
«Сорок лет» – подзаголовок романа Горького «Жизнь Клима Самгина».
В возрасте 40 лет автор и герой «Записок из подполья» рассказывает историю своей жизни. По стопам Федора Михайловича Достоевского идет персонаж Айрис Мёрдок. В 41 год Хилари Берд собирается написать «Мемуары человека, живущего под землей».
В. Дубин о Хорхе Луисе Борхесе в возрасте 40 лет: «Следующий и самый, вероятно, болезненный узел – вокруг середины жизни, сорокалетия. Нарастает ощущение безвыходности и исчерпанности окружающего. Умирают бабушка и отец. Борхес как бы проходит через лабиринт смертей, включая попытку самоубийства в 1934 году и опасное ранение в тридцать восьмом, когда он несколько дней находился на самом краю… Он возвращается в себя, повторяя четвертую эклогу Вергилия». Не случайно один из героев Борхеса «разделил все в мире на сорок категорий, или «родов», которые затем делились на «дифференции», а те, в свою очередь, на «виды».
Выход в свет романа «По ком звонит колокол» в 1940 году ознаменовал наступление застоя в карьере сорокалетнего Хемингуэя. Следующее произведение «За рекой, в тени деревьев» выйдет в 1950 году.
Сорокалетнему советскому физику Юлию Борисовичу Харитону поручено создание атомной бомбы.
Луи де Фюнес дебютировал в кино в 1946 году в возрасте 32 лет. Известность актеру пришла только в 40 лет после фильма «Папа, мама, служанка и я».
Согласно теории кармических циклов в возрасте 40–42 лет происходит резкая перестройка организма.
С 23 до 42 лет Роберт Шуман перенес шесть приступов меланхолического угнетения.
Данте Алигьери в 42 года написал первую терцину «Божественной комедии».
Французский писатель Ромен Гари в 42 года: «Как ужасно стареть!» Когда его попытались утешить: «Да, но к этому быстро привыкаешь», он воскликнул: «Ах, если то, что вы говорите, правда, это еще ужаснее!»
Леонардо да Винчи было 43 года, когда он встретился с Моной Лизой.
Сорокачетырехлетний Ромен Гари жалуется близким друзьям, что как писатель ощущает свою невостребованность, а как мужчина – «полную утрату желания секса».
Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому (от 4 мая 1845 года): «Не понимаю, каким образом этот же самый Вальтер Скотт мог в несколько недель писать такие, вполне оконченные создания, как «Маннеринг», например! Может быть, оттого, что ему было 40 лет».
Франц Кафка записывает притчу: «Четыре друга детства стали в старости учеными талмудистами. Но каждому выпала своя судьба. Один сошел с ума, другой умер, рабби Элиезер в сорок лет стал вольнодумцем, и только старший из них, Акиба, который в сорок лет начал учиться, постиг полное познание».
Александр Дюма в некрологе архитектору Рикару де Монферрану – создателю Исаакиевского собора в Петербурге – писал: «Гилберти, которому поручили ваяние дверей Баптистерия во Флоренции, склонился над ними в 20-летнем возрасте, молодым темноволосым человеком, разогнулся только 60-летним стариком. Монферран провел то же время над своим произведением, 40 лет, почти полвека, более, чем обычная жизнь человека».
Хорхе Вольпи рассказывает: «Альберту Эйнштейну исполнилось сорок. Почти пятнадцать лет прошло со дня публикации в 1905 году статьи ученого-физика об относительности пространства и времени под заголовком «Об электродинамике тел в движении» со знаменитой формулой. Еще около четырех лет минуло со времени окончательной редакции гениальным мыслителем общей теории относительности. И только теперь глобальная значимость его открытия стала понятной и доступной не только специалистам, но всему человечеству. С этого момента Эйнштейн сделался чем-то наподобие оракула, превратился в символ новой эпохи, каждое его слово подхватывали средства массовой информации и разносили по всему свету. Первая мировая война завершилась лишь несколько месяцев назад подписанием Версальского договора, люди начинали жить по-другому. Человечеством овладело ощущение грядущих перемен. Эйнштейн явился словно пророк, несущий спасительное слово Божие и способный чудом решить земные проблемы. Он даже пожаловался (не без чувства удовлетворенного тщеславия) по поводу своей чрезмерной популярности в письме Максу Борну, другу и одному из главных разработчиков теории относительности: «Я похож на волшебника из сказки, который превращает в золото все, к чему прикоснется, только в моем случае вместо золота каждый раз возникает газетная шумиха»».
В возрасте 42 лет Эйнштейн получил Нобелевскую премию.
Тебе сорок лет. Повидал жизнь и думаешь, наверное, что тебя уже ничем не удивить. Так вот все это был детский сад. Теперь предстоит играть в высшей лиге. Давай посмотримся в зеркало и взгрустнем вместе с Тибором Фишером: «Когда тебе сорок, жизнь небогата событиями. Это и есть средний возраст мужчины: меньше волос, больше скаредности».
Совсем недавно после вопроса милиционера «Сексуальная ориентация?» ты автоматически произносил: «Брюнетки! И… блондинки!!», теперь все как-то изменилось. Т. Фишер ставит гадкий диагноз: «Когда ты мужик и тебе восемнадцать, ты только и делаешь, что поедаешь курицу-гриль и совокупляешься со всем, что движется, но когда тебе сорок, ты, в общем, прекрасно обходишься и без секса (есть – хорошо, нет – и не надо)».
Женщина очень противоречивое существо, даже противоречивее мужчины. Вот, например, запись в ее дневнике: «Сегодня под вечер я вышвырнула мужа за дверь. А сейчас пойду, лягу в постель и буду рыдать и страдать. В лучших старомодных традициях». Женщина – это другая реальность, которая выше житейской мудрости, философских аксиом, понимания.
Питер Чейни знает, что говорит: «Как это ни смешно, но любая женщина, какой бы она ни была, заслышав только, что вы от нее без ума, в девяти случаях из десяти поверит вам, ибо все женщины от самого Сотворения мира всегда хотели, чтобы в них влюблялось как можно больше мужчин.
Так всегда получается. Я уже на личном опыте убедился, что, если встретится тебе хорошая, добродетельная женщина (ну, знаете, такая, с которой бы мама хотела тебя познакомить), она обязательно будет носить низкие каблуки и нелепую челку, а говорить станет так высокопарно, что ты вдруг начнешь подумывать, не пройти ли тебе курс поведения за столом, где учат не заглатывать целиком макароны, и прочее. Но если встретишься с порочной девчонкой, то можешь побиться об заклад на свой последний цент – она окажется искусно подкрашенной, и духи у нее будут самого приятного аромата, и туфельки на французских каблучках, и платье будет сидеть на ней как влитое, и говорить она станет таким голосом, что тебе невольно придет в голову мысль о необходимости продолжения своего рода…»
Мужчина, продолжай свой род.
Сыну Авраама Исааку было 40 лет, когда он женился на 20-летней Ревекке. Примерно такая же разница в возрасте была у Вооза и Руфи, Давида и Вирсавии.
У Иоганна Себастьяна Баха было 20 детей. Еще раз по слогам: двад-цать де-тей!
В 1839 году сорокалетний Карл Брюллов венчался с дочерью рижского бургомистра Эмилией Тимм. Семейная жизнь длилась ровно месяц, после чего супруги бежали друг от друга.
Просьба 42-летнего Ромена Гари: «Послушайте меня и, главное, не прерывайте. Вы дадите мне ответ через неделю. Согласились бы вы родить мне ребенка? Я все возьму на себя, все оплачу. Я обещал маме, что у меня будет сын».
Пример Чехова: «….чувствую старость… хочу жениться». А. П. Чехов – А. Ф. Марксу (от 16 ноября 1900 года): «Вы слышали, что я женюсь? Это неправда. Я уезжаю в Африку, к крокодилам».
А. П.Чехов – И. А. Бунину (от 14 марта 1901 года): «Милый Иван Алексеевич! Поживаю я недурно, так себе, чувствую старость. Впрочем, хочу жениться».
А. П. Чехов – О. Л. Книппер (от 16 марта 1901 года): «Я литературу совсем бросил, а когда женюсь на тебе, то велю тебе бросить театр, и будем вместе жить, как плантаторы. Не хочешь? Ну ладно, поиграй еще годочков пять, а там видно будет».
А. П. Чехов – И. А. Бунину (от 25 марта 1901 года): «Приезжайте, сделайте такую милость! Жениться я раздумал, не желаю, но все же если Вам покажется в Ялте скучно, то я, так и быть уж, пожалуй, женюсь».
А. П. Чехов – О. Л. Книппер (от 26 апреля 1901 года): «Если ты дашь слово, что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе до тех пор, пока она не совершится, то я повенчаюсь с тобой хоть в день приезда. Ужасно почему-то боюсь венчания и поздравлений, и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться. Из церкви укатить бы не домой, а прямо в Звенигород. Или повенчаться в Звенигороде. Подумай, подумай, дуся! Ведь ты, говорят, умная».
А. П. Чехов – М. П. Чеховой (от 2 июня 1901 года): «О том, что я женился, ты уже знаешь. Думаю, что сей мой поступок нисколько не изменит моей жизни и той обстановки, в какой я до сих пор пребывал. Мать, наверное, говорит уже бог знает что, но скажи ей, что перемен не будет решительно никаких, все останется по-старому. Буду жить так, как жил до сих пор, и мать тоже; и к тебе у меня останутся отношения неизменно теплыми и хорошими, какими были до сих пор».
А. П. Чехов – М. П. Чеховой (от 4 июня 1901 года): «Милая Маша, твое письмо, в котором ты советуешь мне не жениться, прислано мне сюда из Москвы вчера. Не знаю, ошибся я или нет, но женился я главным образом из того соображения, что, во-первых, мне теперь более 40 лет, во-вторых, у Ольги добродетельная родня и, в третьих, если понадобится разойтись с ней, то я разойдусь ничтоже сумняся, как будто и не женился, ведь она самостоятельный человек и живет на свои средства. Затем важно соображение, что эта женитьба нисколько не изменила образа жизни ни моего, ни тех, кто жил и живет около меня. Все, решительно все останется так, как было, и я в Ялте по-прежнему буду проживать один».
А. П. Чехов – В. М. Соболевскому (от 9 июня 1901 года): «Ну-с, а я вдруг взял и женился. К этому своему новому состоянию, т. е. к лишению некоторых прав и преимуществ, я уже привык, или почти привык, и чувствую себя хорошо. Жена моя очень порядочный и неглупый человек, и добрая душа».
А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 2 ноября 1901 года): «Я живу, как монах, и одна ты только снишься мне. Хотя в 40 лет и стыдно объясняться в любви, но все же не могу удержаться, собака, чтобы еще раз не сказать тебе, что я люблю тебя глубоко и нежно. Целую тебя, обнимаю и прижимаю тебя к себе. Будь здорова, счастлива, весела!»
А. П. Чехов – С. А. Петрову (епископу Сергию) (от 24 сентября 1902 года): «Вот, кажется, и все. Если случится Вам быть в Москве, то дайте мне знать, прошу Вас, а то этак мы не увидимся до 70 лет».
А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 9 апреля 1903 года): «Весна настоящая, все уже отцвело. Бунин уехал в Одессу, Федоров – тоже. Горький здесь. Куприн уехал, стосковался по жене. И зачем это люди женятся!!».
Сорокатрехлетний Чехов – сорокасемилетнему Кигну (Дедлову) (от 10 ноября 1903 года): «Будьте здоровы и счастливы. Вы не женаты? Отчего? – извините за вопрос. Года 2–3 назад я женился, и очень рад; мне кажется, что жизнь моя изменилась к лучшему. То, что пишут обыкновенно про брачную жизнь, совершеннейшее вранье».
Жениться необходимо хотя бы для того, чтобы тебе не чувствовать свою ущербность и не выносить уколов раздражительности, как герой А. Мёрдок: «Я не выношу манеру женатых людей (быть может, неосознанную) – изображать из себя не только более счастливых, но в каком-то отношении и более нравственных индивидуумов, чем вы. Это им тем легче дается, что человек неженатый склонен рассматривать каждый брак как счастливый, если ему не приходится удостовериться в противном».
Все гадко-печальное, о чем говорит литература, – о тебе, сорокалетний. Что же, пришлось вновь пройти очередной круг любовных унижений. Ты был искренен, велеречив, слишком риторичен, пугающе откровенен. Ты говорил красиво, но тебя перебивали. Еще чуть-чуть, и ты был готов сорваться на раздражение: «Па-апрашу не мешать оратору». Маленький любовный митинг закончился торжеством слушательницы и разгоном демонстранта.
Полицейское предупреждение молодому донжуану, пришедшему на свидание: «Держите руки на видном месте» – явно произнесено не для 40-летнего собрата. Будь где-нибудь рядом немолодой блюститель порядка, он при виде 20-летней и 40-летнего соблазнителя в сердцах махнул бы рукой и прослезился при виде мучений своего ровесника.
Срок годности жизненных лекарств просрочен, и весь аптекарский арсенал не приносит облегчения. Сорок лет – неважная рекомендация для человека, пришедшего на свидание: утрачен фирменный стиль поведения, исповедание религии грозных чувств уступило место философии обреченности.
Молодой доверялся интуиции, играл по слуху и был убедителен. Композиторство 40-летнего сводится к усталой аранжировке уже не раз исполненного. Раньше мужчина искал острых ощущений и пылких страстей, сейчас он готов добиваться бесполезного снисхождения. Нынче в любви случилась цезура. Пауза печали затянулась и сменилась концепцией подлинной тоски. Теперь литературный герой (а вместе с ним и 40-летний ровесник) окончательно понимает, что его удел – владеть не тем, о чем он мечтал, а тем, что оставила ему жизнь, не склонная к сантиментам. Но даже на обладание этим скромным остатком уже не хватает ни сил, ни желания.
Новая версия сюжета «русский человек на rendez-vous» демонстрирует торжество апофатического принципа идентификации литературного героя. Что бы ни происходило, каждое событие или слово планомерно сбрасывают со счетов жизни плачевные остатки растраченной природы 40-летнего мужчины. Печалит не только это. Неминуемо наступит женский реванш. Строптивая и скучающая 28-летняя героиня Горького отомстит за всех юных девушек, которым приходилось слушать всякие любовные глупости. Она найдет оскорбительные слова простой и трезвой правды, чтобы поставить на место 40-летнего кавалера: «Вы всегда всех ругаете, и при этом видно, что у вас зубы гнилые…»
И даже если пропустить мимо ушей обидные слова, дальше случится худшее. Страстное заявление ухажера: «Не уходи! Послушай… ты, как земля, богата силой творческой… ты носишь в себе великую любовь… дай же мне частицу ее! Я весь изломан, раздавлен страстью… Я буду любить тебя, как огонь, и всю жизнь!» – разобьется о лед отповеди: «Ах, господи… ну если вы мне совсем не нравитесь! Вы посмотрите на себя – какой же вы любовник? Даже смешно это…» – и будет прервано эпитафической ремаркой досады: «Вы, право, очень глупый человек! Как это можно овладеть мною, если я не хочу? И все это совсем не касается вас… Какой вы досадный… даже нестерпимо!»
Так или иначе, литературный пейзаж после любовной битвы 40-летних искателей счастья с барышнями украшен грудой поверженных мужских особей.
Сорокалетний будет уже по не своей привычке смущать сердца, но для чего он это делает, уже никому не понятно.
Мужчине данного возраста может улыбнуться счастье, его жалобы девушка выслушает и, не дожидаясь приглашения к любви, поспешно согласится пойти замуж. Вроде бы повезло. Дальше начнется семейная жизнь, со всеми ее радостями, разочарованиями, ответственностью и правами.
Касательно последнего пункта. Супружеские права 40-летнего столь же нешироки, сколь узок тощий матрасик одного из обманутых чеховских героев.
Каждой женщине хочется счастья, не требовательного к погодным условиям, красивого, как в рекламе пива, большой любви, эффектного успеха, плюс ко всему этому набор бесплатных сковородок и два флакона чего-нибудь по цене одного. Нередко приходится довольствоваться скучным 40—45-летним мужем и одноразовой упаковкой шампуня из рекламной акции.
«А вот и он, – объявляет следующий номер жизненный программы героиня С. Таунсенд, – сорокапятилетний любитель черепах, который питает отвращение к сексу и стрижется собственноручно…» Признаться, товарчик не из лучших.
Повторимся, слава богу, что не каждый сорокалетний читает печальных Чехова или Тургенева, не каждый любит черепах и ненавидит секс. Для одних эти писатели навсегда упокоились в курсе школьной программы, прикрытые траурными венками социологических оценок, для других остались факультативными для жизни именами, сколками эпох, которые канули в вечность. О третьих – преподавателях словесности, для кого литература хлеб насущный, – речь не идет, так как они профессионально воспринимают бесчеловечные и омертвевшие формулы культуры в качестве инструкции по освоению самих себя, воспитуемых и целого мира. Ну, а о любви к черепахам разговор особый…
Советы для тех, кто по паспорту 40-летний, а по душе чувствует себя старцем. Прими как должное ultima ratio возраста, прислушайся к А. Моруа: «После сорока лет всякий человек ответственен за свое лицо. Человеческая способность «подправлять судьбу» коренится прежде всего в том, как мы реагируем на события».
Многое произошло за эти пять лет. Не жалея себя, ты трудился по двадцать часов в сутки. С рвением амбициозного и честолюбивого человека ты брался за любую работу, которая развивала твой ум и душу, твою незаемную концепцию мира. Ты чего-то достиг, но столкнулся с новым кризисом. Ницше был прав: каждый раз, когда мы пробуем творить самих себя, наше одиночество лишь возрастает.
Сорокалетний однажды может наткнуться на вопросы М. Брэдбери: «Я слишком стар? Слишком поспешен? Слишком женат?.. Брак – самая передовая форма ведения войны в современном мире. Каждый супруг только хочет уничтожить свою вторую половину. Ничего личного. Но…»
Ты почувствовал себя одиноким. Это цена, которую каждый должен заплатить за сохранение собственной индивидуальности.
Первоначальный и окончательный диагноз таков: с тобою не все в порядке. Ты не ангел и не ходячий параграф из учебника, ты обычный среднестатистический мужчина. Послушай, что тебя подстерегло, с чем ты должен бороться и с чем ты вряд ли справишься. Так или иначе, постарайся управиться.
Мы имеем смутное представление относительно того, какими будем в 60 лет. Предшествующее поколение не позаботилось подготовить нас к переживанию и восприятию этого возраста, оно было слишком увлечено рассказом о том, как бесстрашно боролось, бичевало и расчищало место для строительства. Будем снисходительны, потому что они – это мы через каких-нибудь 20 лет. Судьбы «шестидесятников» не менее печальны, чем то, что ожидает нас. И поэтому в минуты уныния не серчай на того, кто ничем не сможет помочь тебе.
Итак, диагностика заболевания и рецепты избавления от кризиса 40 лет. Ты уже можешь дать оценку прожитому и заглянуть вперед. Хватит хранить верность юношеским иллюзиям, занеси их в список ложных тем. Не окаменевай в тоске. Довольно наблюдать за тьмой в себе. Теперь наступило время, когда следует перестать мечтать и заняться кропотливой переделкой созданного тобою мира. Пришла пора реорганизовать и себя. Что тебе мешает? Многое: твой невротический темперамент, инерционное ощущение разнообразия собственной индивидуальности, попытка наложить поле своего эгоизма на расширившееся пространство психологического обитания. Не менее обременительны для психологического самочувствия смутные ожидания, как у Р. Гари: «В свои сорок четыре года я все еще мечтаю о какой-то первозданной нежности».
Прежде всего подобает осознать порочную очевидность психологического самочувствия, о котором пишет А. И. Герцен: «От печалей убежать так же сложно, как и от наслаждений, когда они еще веселят».
На день рождения могут прислать, как парню из романа Дж. Ирвинга «Отель «Нью-Гэмпшир»», открытку со стихотворением «Мужчина в сорок лет», «которое заканчивается строками:
Мужчины к сорока
Научились закрывать тихонько
Двери комнат,
Куда они не вернутся».
Что нужно сделать? Да просто с этого дня прекратить увлекаться поэзией и обозленно огрызнуться: «… я хлопаю дверьми и каждый раз, черт побери, возвращаюсь к ним!»
Что такое в 40 лет хлопать дверьми и возвращаться к ним? Это уже не радикализм подростка, не эксцесс передозировки тоски у тридцатилетнего. Уже посетило понимание, как и героя Ирвинга, что есть обстоятельства и веления души, которые «заставляют тебя храбро идти вперед, ведь только так можно чего-то добиться; и ты добиваешься более или менее того, что хочешь или, во всяком случае, что-то получаешь, по крайней мере, не заканчиваешь путь с пустыми руками, когда храбро идешь вперед, когда ныряешь во мрак, будто следуешь самому разумному совету на свете».
Все это чуть-чуть смахивает на исповедь классических страдальцев, только без романтического пафоса и с поправкой на твою реальность.
Каждый мужчина в этом возрасте должен сказать самому себе: «Техника компромиссов освоена почти профессионально. Меня не переупрямить. Я буду играть в той лиге чемпионов, которая мне не противна. А если меня спишут как бесперспективного, стану основателем своей лиги самых классных игроков. Совсем не пенсионеров. Жизнь действительно одинокое занятие, но вовсе не повод разразиться астматическими приступами озлобленности».
Есть в жизни человека возраст, с которого начинаются нешуточные печали. Прощание навсегда с друзьями или родителями в 20 или 30 лет, безусловно, трагедия, но это испытание выпадает людям, жизнь которых только начинается, а предстоящие годы обещают компенсировать горе рождением детей или социальной успешностью. Когда такой удар постигает 40-летних, надежда на будущее – весьма сомнительное средство для борьбы с унынием.
Следует научиться жить в соответствии с требованиями возраста, прислушиваясь к рекомендациям Ф. Й. Кафки: «Мгновение раздумий. Будь доволен, учись (учись, сорокалетний!) жить мгновением (ведь когда-то ты умел это). Да, мгновением, ужасным мгновением. Оно не ужасно, только страх перед будущим делает его ужасным. И конечно, взгляд в прошлое. Что сделал ты с дарованным тебе счастьем быть мужчиной? Не получилось, скажут в конце концов, и это все. Но ведь легко могло бы получиться. Конечно, исход решила мелочь, и притом незначительная. Что в этом особенного? Так бывало во время величайших битв мировой истории. Мелочи решали исход мелочей».
Можно в очередной раз влюбиться и жениться. Вспомни все же исповедь горьковского 40-летнего героя: «И снова был женат, и снова развелся… Трудно, скажу тебе, найти в женщине товарища». Влюбиться, возможно, нужно, но как-нибудь так, легонько и факультативно, чтобы потом не жалеть о разрушенной семье.
Легонько влюбляться ты так и не научился. Добродетель приелась. Воля ослаблена. Ты превратился в человека, который вслед за литературным героем Горького готов произнести: «Я устал быть серьезным… Я не хочу философии – сыт. Дайте мне пожить растительной жизнью, укрепить нервы… я хочу гулять, ухаживать за дамами…» Ты начинаешь мечтать о женщине, ты намерен провозгласить: «Я хочу украсить ее жизнь всеми цветами чувства и мысли моей…»
Опыт ровесников, к примеру героя Р. Фалле, не идет тебе на пользу: «Мне сорок лет, и я никогда не видел человека, выигравшего в лотерею».
Ты решил дерзко переписать свою бледненькую биографию.
В жизни случается многое. Грешник разучится грешить. Оптимисту наскучит пестрота ощущений. Хроническое уныние приобретет новую окраску – безразличие. Пустяки ежедневности ненасытно пожирают мужчину. Все реже и реже беспокоит вопрос: «Неужели солнце никогда больше не появится?» Ответ готов: «Никогда!» Жизнь, кажется, не собирается выходить из норы.
В один день похоронный ритуал будней может дрогнуть и рассыпаться. Мужчина вел себя как заправский двоечник на задней парте, уверенный, что спрашивать его никто не будет, и тут случай растормошит сонные надежды. Мужчина подойдет к притчевым воротам, открытым только для него, и распахнет их. Потому что каждый мечтает втащить свою душу повыше, поближе к счастью и главным бытийным смыслам, и, как говорил крутой парень Норман Мейлер, «беда некоторых людей в том, что они думают, будто покупают свои шмотки в одном магазине с Господом Богом».
Настал момент вникнуть в вульгарные подробности любовного дела мужчины № 40–45. Может случиться история из разряда тех, что начинаются со слов: «Ничто не предвещало ничего, но вдруг…» Но вдруг судьба сузила мир. Все дорожки непременно пересекутся в любви. Теперь тебе не разойтись с главным испытанием твоего возраста. Если бы ты не был оглушен случившимся, ты непременно услышал бы голос здравого смысла: «Вот наконец-то пришла любовь: спасайся, кто может!»
К твоему случаю можно подобрать цитату из книги Дэвида Боукера «Как стать плохим»:
«– Какой псих в сорок лет закрутит роман с семнадцатилетней девчонкой?
– А кто в сорок лет откажется такой роман закрутить?»
Итак… В час, когда бабочки мечтают стать крабами и трактор не может упрекнуть их в этом, ты встретишь женщину. Ах, как много поэзии.
На самом деле в этом есть что-то дурное-дурное. Видимо, комплексы фрейдистские в тебе засели основательно, так и тянет компенсировать не слишком зацелованную молодость. Вот ты и пускаешься во все тяжкие, на молодое любовное мясо потянуло. Тьфу-тьфу, остановись и прислушайся к Т. Фишеру: «Когда тебе самому пятнадцать и ты пялишь пятнадцатилетнюю девочку, это естественно и нормально. Когда тебе сорок и ты пялишь пятнадцатилетнюю девочку, в этом есть некий по-декадентски распутный шик». Не только шик, но и уголовщина. Надеемся, не опуститься до такого возраста у тебя ума хватило. Смотри, паренек, здесь без шуток.
Еще раз итак… Тебе встретится славная девушка, милая барышня-пролетарка с богемными замашками. Она любит макароны по-флотски, омаровое суфле. Излучает чувственность, жизнь и покой небрежности. Не самая умная девушка, избалованная твоими предшественниками. Она поспешно признается, что ты первый и последний. Дыхание нежное и свежее, откровенно призывные жесты, взгляд доверчивый. Обычно от такого взгляда, непринужденного и в упор, мужики падают на колени, глотая слюну пересохшим горлом. Даже то, как она покупает леденцы, кажется призывом к любви.
Девушка заморочит тебе голову. Вкрадчивое мурлыканье чувств перекроет все звуки мира. Еще недавно ты был убежден, что любовь нынче не в моде, а чувственные процедуры для тебя не новы. О любовных признаниях язвительно замечал: пустые разговоры в жанре почесать зубы. О поцелуях снисходительно говорил: это так, тренировка, чтобы быть в форме и губы не срослись. Еще недавно ты был солидный, неприветливый и иронично уклончивый. Теперь ты напоминаешь расшалившегося шалопая, или пьяного безбилетника в общественном транспорте, или беззаботного тунеядца. Выбирай, что по душе. В голове и прочих местах чудесная путаница. Пульс галопирует.
Что же, импозантный чудила, добро пожаловать в мир новой печали и радости, в прохладу шелка обольщений и шероховатую шерсть тоски.
Девушка стремительно появляется на сцене твоей жизни. Она капризна, взбалмошна. Богатые стати роскошны и обольстительны. (Природа как всегда что-то наврала – подобрала прекрасные декорации для неудачной души.) Она ласковая и в меру строптивая. Распутница и недотрога. Она влюбляется во все что ни попадя – в администраторов компьютерных баров, детективы, сентиментальных провинциалов, анчоусы и даже в тебя. Привыкла потреблять все, что мимо скачет, плывет, летит и ковыляет. Напичкана всевозможными предрассудками и суевериями: «трагедия первой любви не забывается», «носочки должны быть от «Армани»», «сумки на пол ставить нельзя – денег не будет» и т. д.
Общаешься с ней, и кажется, что еще чуть – и она станет ручная. Ты очень скоро поймешь разницу между «ручная» и «любопытная».
Она – воплощенная готовность к жизни – сделана из того материала, из которого обычно Господь изготавливает благородный фарфор, деньги и земляничных тигров. Она прекрасна и совершенна настолько, что кажется, жадина судьба не должна отпускать таких в мир – и оттого подсунула тебе искусную подделку.
Фазы мучений, ожидающих тебя, укладываются между телячьими нежностями, курортно-эстрадными обольщениями и чувством надвигающихся стыда, беспомощности и пустоты.
Отъявленная тусовщица – нет клуба, где бы она ни засветилась. По утрам всегда не в настроении – дуется и молчит, – и это с тобой, говоруном и весельчаком! От нее не веет теплом, она застенчива и (ты, лицемер со стажем, к этому не привык) пугающе откровенна. Эта восхитительное бесстыдство тебя обескуражит и заворожит, эта нескромная невинность ввергнет тебя в краску смущения и назначит на роль восторженной жертвы. Ты так не умеешь, ты никогда так не мог. Посмотришь на ваше счастье со стороны – просто картинка с вернисажа жизненных чудачеств: восторженный крот любуется грациозным жирафчиком.
Глядя на нее, ты обязательно подберешь сравнение с чем-то, созданным исключительно для полета. Назови еще одно сходство с птицей – мозги. Она не поймет ни одного твоего слова: зияющая пустота между тобою прожитыми годами и ее щебечущими ожиданиями. Разница в возрасте – это несходство интересов, друзей, принципов, оценок, таблиц умножения.
Она непосредственна и малость суматошна. Чуть вкуса, слегка вульгарности, дурные манеры. О себе судит по противоречивому гороскопу, составленному одним из поклонников: там всякие ухажерские комплименты и приятные для всякой женщины банальности, настраивающие на неоправданную мечтательность. Боится собак, дружит с кошкой и слепым кроликом. С кем поведешься… От кошки у нее дурной нрав, от кролика – прекрасный аппетит. Но при такой наследственности основной инстинкт притуплен.
Неаккуратна. Берегись – от нее вся мебель в пятнах от кофейных ложечек. Обожает беспорядок, одиночества не признает, неравнодушна к мужчинам. Стремительна и бесцеремонна в достижении порой предосудительных целей, но теряется при выборе зубной щетки. Пуглива. С ней не нужно искать неприятности, она всюду их таскает с собою.
Ты знаешь обо всем этом, и оттого тебя переполняет негодование: она еще имела наглость влюбить в себя. Говори, говори, ябеда, подразни себя воспоминаниями.
Непременно наступит день, когда тебе захочется составить каталог того, что в ней раздражает и доводит до бессильного исступления. От бессилия что-либо изменить тебя переполнит ирония. Ты непременно поймешь: многих ненавидят за сотую долю тех недостатков, которыми природа наградила твою возлюбленную. А ты глядишь на барышню свою, вульгарную и неотразимую, с немым обожанием, как смотрят на пробуждающихся котят и картины Рафаэля, и штрих за штрихом набрасываешь ее портрет.
Алфавитный эскиз к ее портрету будет таков. Актерка. Беспечная. Вздорная. Грубая. Докучливая. Ехидная. Жадная. Злопамятная. Истеричная. Корыстолюбивая. Лукавая. Малодушная. Невежественная. Обидчивая. Привередливая. Раздражительная. Строптивая. Трусиха. Упрямица. Фальшива. Холодна. Цинична. Честолюбива. Эгоистична. Юна. Язвительна.
Эскиз к портрету девушки, следует признать, мрачноват и не совсем достоверен, не трудно найти и тот угол зрения, при котором она предстанет совершенством. Если алфавит богемно-пролетарских наклонностей барышни не принимать в расчет, то она порядочна, прилежна, простодушна и покладиста. Ой-ой, сколько беззубого сарказма! Можно подумать, что ты-то сам незаурядный красавчик с выставки плейбоев-гуманистов. Ограничение словаря добродетелей произвольной буквой объяснимо только тем, что на любую другую литеру найдется не менее сотни слов, которые аттестуют ту, которую любишь. Твоя любовь – это ее алиби.
Справедливость в том, что она не та и не другая – ты ее придумал. Это просто стандартная девушка, каких, наверное, много. Но ты убежден, что она единственная. И ты, быть может, прав. Любит она не так, как ты, а как девушка, каких, наверное, много. Важно другое – ты ее любишь. Даже ругать ее приятно, потому что она любима. И этого достаточно, чтобы не заметить, что она большой и толстый нимфоманиакальный эскимос-газонокосильщик с взъерошенной шевелюрой и глазами навыкате. Шутка. Кстати, глупая шутка.
При взгляде на нее ни у одного мужчины (и у тебя тоже) не возникает вопроса: «Пора ли мне возбудиться?» Куда бы ты с ней ни пошел, непременно попадаешь в сексуальные ландшафты. Голос ее наслаждения резонирует у тебя в груди. Делаешься страстным и необузданным.
Подытожь, что с тобой происходит: ведешь себя глупо. Все стало относительным и утонуло в феноменальности.
Ты срочно обретешь сомнительную репутацию. Совсем недавно у тебя было развито чувство общественного долга, а теперь у ответственности наступили каникулы. Ты бы поседел от испуга, если бы тогдашним – солидным и скучным Мистером Безупречность – увидел себя сегодняшнего. Совсем рехнулся. Делаешься неуклюжим, как покемон, хихикаешь от счастья, как телепузик, свихнувшийся на сексе.
Все, как у всех, закрутится – неразбериха чувств, голубиное воркование, поцелуи с привкусом скорой разлуки, всякие там мышиные шорохи сладострастия, плотоядные оскалы страсти, обязательные обиды, методичное выяснение отношений и прочие унизительные любовные хлопоты. Но ты убежден в одном: эту любовь ни за что на свете нельзя потерять. Ее нужно уберечь – рефрен твоей любви.
Потом в воспоминаниях ты мучительно будешь задаваться вопросом литературного героя: «Любил ли я ее или просто не мог отвести от нее глаз?»
Вы связаны многим – словами, книгами, шизофреническим занудством разбирательств. Слово за слово – и тяв-тяв-тяв: любовники-полуинтеллектуалы обожают собачиться. Главное: вы связаны любовью, как воздухом. Точнее, ты обещаешь ей свою жизнь, а она соглашается пока быть с тобой и на твои любовно поэтические изъяснения отвечать: «Угу». Тебе еще повезло. Иные твои коллеги по цеху любовных несчастий лет десять тому назад поинтересовались у своих избранниц, за что они полюбили, и ответа ждут до сих пор.
Отдашься ты мечтательным настроениям. Надумаешь себе бог весть что. А ты еще сетовал, что у тебя притупилось воображение.
Любовь завербует, отправит на принудительные работы, а в качестве гонорара выставит непомерный счет.
Дразнящий обман. Мимо ушей увещевательные резоны. Ты почему-то сделал ставку на везение. Интересно, откуда у тебя такой апломб самонадеянности?
Девушка обожает страсти, но не любит неудобств. Не умеет ничего. Только целоваться. Зато как целуется – это какие-то вакхические оргии и олимпийские игры языков – до гланд достает. Никогда не целуется на голодный желудок.
Она в ладу с меркантильностью, равно как и с транжирством. С ней не разбогатеешь. Она мелочна и не знает, что такое щедрость, не научилась ни дарить, ни принимать подарки. На Новый год она вручит тебе какую-нибудь дешевую дрянь, украшенную шикарным бантиком. Ты, растяпа сумасбродный, умилишься – любовный обман зрения – и очень скоро поймешь, что это, так сказать, аллегория ее любви. Тревог, забот, трат прибавится. Повседневная роскошь любви требует массу расходов. Не за горами то время, когда вместе с деньгами у тебя иссякнет и юмор.
Пока страсти бушуют нешуточные, срочно оплати телефон и шли ей эсэмэски. Поверь, все это входит в либретто назойливой и отчаянной любви. Пиши часто и с толикой остроумия. Экономь на словах, но будь выразителен. Все, что дальше, читай медленно и переноси в свою записную книжку. Редактировать не надо. Эффект проверен на опыте многих несчастных.
Жанры многообразны: наставничество, шантаж, сантименты и т. д. Например, педагогический, призванный растопить трогательную несговорчивость: «Люби меня, умней, анализируй, взрослей». Здесь как-то неожиданно можно отчитаться в любви и поведать о своих мечтах, сказать о том, что хочешь любви, семью и дочь Машку. Выдай ей свои главные планы, признайся, наконец. Печально – все равно ничего не поймет. Но не оставляет надежда – вдруг уразумеет?
Она пропадает где-то ночами, объясняет, что в клубах, с ухажерами, которых не любит. Объясняет неудачно. Ты ревнуешь. Ревность – это когда доказательств никаких, зато подозрений и убежденностей хоть отбавляй. Ты будешь ее педантично ревновать, тщательно допрашивать, под видом заботы выпытывать подробности, скрывать свои страхи под масочкой иронии. Ревность заставит тебя перечитать свирепые рассуждения 40-летнего героя С. Жапризо: «… я ненавижу всех молодых мужчин. Я без малейших угрызений совести задушил бы их собственными руками, если бы мог сделать это безнаказанно. Всех до единого. Или же заставил бы остальных мужчин относиться к ним как к публичным девкам».
Соберись и успокойся. Можно пересилить подозрительность и отправить что-нибудь романтико-поэтическое: «Любовь – победоносный воин. Плен жалких заблуждений. Обретаюсь в плачевном безумии (обязательно плачевном и непременно безумии – девушкам это нравится). Ты хотела поссориться с ветром» (почему с ветром? – да просто потому, что это красиво), – и во что бы то ни стало в стилистике истерической угрозы припугни строптивицу: «сила отвергнутой страсти велика», а ты «исторгаешь глубокие стоны». Пиши именно так. Смолчи, что «глубокие стоны» – это не более чем заячий крик твоей души, пока не готовой к неминуемой развязке.
При первой легкой ссоре заметь ненавязчиво, что любовь – это не «коллекционирование печалей, это – знакомство сердец в полумраке ювелирного магазина Бога». Не совсем красиво. Но когда любишь, все кажется красивым, даже поэтические банальности. Только делай это честно, иначе не должно быть. Предупреди: «Не разлучай меня с собою, иначе я способен на худшее». Прибавь, что «нежность необычайная подступила к душе и утопила сердце в любви». Назови возлюбленную «волшебной злюкой», «божественной девонькой», «ночной обжоркой», «ураганом коварства», напомни о «медвяных ее поцелуях, о ласковых губ прикосновеньях».
Когда не на шутку поссоритесь, порассуждай о том, что еще недавно вы «из уст в уста переливали души в любовном смятении. И не было стыдно, ведь мы друг друга ни у кого не украли». Переписка по телефону – вещь очень полезная в любовном ремесле. Главное – чтобы все искренно.
Ласточкиным гнездом ты прижмешься к девушке. Восторгам не будет конца: ах, глаза – эти глаза беззащитного олененка и порочные глаза симпатичного бандита. В этих глазах мог бы утонуть «Титаник». Опасны эти многообещающие глаза распутницы, падкой на лакомства. Ты скоро увидишь в них мертвое сердце. А как ресницы трепещут! За один взмах ее ресниц кто-нибудь на твоем месте выдал бы военную тайну. Они тебя загипнотизируют и обдурят.
У нее даже отпечатки пальцев красивые. Потом их обнаружат на твоем горле.
Когда ты ее слушаешь, не покидает ощущение, что она раздевается, медленно и томно. Ее голос может очаровать даже налогового инспектора. Глядишь на нее с нескрываемым сладострастием, а самого переполняет тревога: «У меня слюни не текут?» Она – сытная трапеза для глаз. Путешествуешь взглядом по ландшафтам ее тела – и не можешь исчерпать ресурс восхищения.
Ах, уши – о таких ушах можно прочитать только у Мураками: «Эти уши просто околдовали меня. Это были уши фантастической формы, уши из мечты или сна. Можно сказать – «уши на все сто процентов». Я впервые в жизни ощущал, какой притягательной силой могут обладать увеличенные изображения отдельных частей человеческого тела (не говоря уже о половых органах). Чуть не сама судьба со всеми ее завихрениями и водоворотами бурлила перед моими глазами.
Одни изгибы уверенно-дерзко рассекали весь общий фон поперек; другие спешили укрыться от постороннего взгляда в робких стайках себе подобных и напускали тени вокруг; третьи, подобно старинным фрескам, рассказывали бесчисленные долгие легенды. Мочки же ушей просто-напросто вылетали за все траектории и по насыщенности своей чуть припухшей, упругой плоти затмевали реальную жизнь».
Ее умные волосы соблазнят самостоятельностью. И ноги у нее что надо. Все остальное в ней красиво до нецензурности. Впрочем, это – восьмое чудо света, прочти о своей девушке в Песне Песней. Когда любишь – все прекрасно.
Она как небо, которое пахнет медом, она – языческое идолище, как запах осенних сумерек, как дождь из поцелуев и слов. Лучше бы ты полюбил черепах и возненавидел секс. Но что с тебя взять, неугомонный.
Рядом с твоей барышней Дженнифер Лопес смотрится абитуриенткой ветеринарного техникума. Кстати, расскажи своей барышне, как ты расстался с Дженнифер. Придумай что-нибудь.
У нее обязательно будет дружок – странная связь, запутанная история. Это ничего – во всех дурных мелодрамах, как в жизни, случается соперник. Дружок, в общем, так себе, любит рыбалку, покупает сотовые телефоны в кредит, скучный, обыкновенный и прочее, но молодой. А это, извини, в любви больший козырь, в сравнении с ассортиментом твоих спорных достоинств – потраченным здоровьем, мелочью жизненного опыта и сомнительностью профессиональных достижений.
Не следует строить мудрых гипотез относительно того, что произойдет дальше. Все поначалу станет вокруг «голубым и зеленым», пылким, затем – сбивчивым и бессмысленным. Просто насмешливая судьба занесла тебя на чужие пастбища. Здесь клубятся молодые, спортивные, инициативные. Твоя усталая и суетливая эксцентрика экзистенциального трагика здесь неуместна.
Соседи на вас умиляются: ну просто пара голубков – крот и жирафчик. Вы смотритесь забавной парой. Она – высокая, стройная, изящная. Явно выше, стройнее и изящнее тебя. Плюс к тому она стильная и элегантная, а ты, как легко догадаться, не успел занять очередь в первой сотне, когда проходила раздача вышеупомянутых качеств. Она создана только для того, чтобы мурлыкать в мужских объятиях. А ты? К сожалению, ты создан только для нее. Твоя биография – это история любви к ней.
Ты будешь говорить о любви, старательно переводя чувственность в риторику. На ответную искренность она не способна. До тебя начнет доходить смысл происходящего, когда на твой душевный отчет «Я люблю тебя» последует ответ «Не надо повторяться». Иной раз кажется, что для нее слова твоей любви не дороже стакана семечек.
Ты столкнулся с тем, что для других очевидно: возраст – это непреодолимая граница между принципами, образом жизни, культурой. Ты попытаешься все списать на конфликт культур: «Охота на овец» против «Муму». Причина все же в ином – ты не силен в возрастной арифметике, как, впрочем, всякий твой ровесник, ослепленный запахом душистых цветов юного чувства.
Тебя начнут тяготить непомерные запросы избранницы (притом что ты никогда не был жаден), дурное воспитание (хотя сам ты не голубых кровей), капризы (а ведь и ты не из железа выкован). В конце концов, тебя обескуражит и выведет из себя тривиальное непонимание того, что дорого тебе, близко, того, чем ты живешь и, можно сказать, отчасти дышишь. Все священное сделается неясным и относительным. Неуемные страсти повседневных разбирательств докажут мнимость твоих представлений о жизни.
Ты годами тренировал ум, копил принципы и собирал проницательность. Теперь они не нужны. И более того, смешны в своей ничтожной аргументации и буйстве немощности. Каждое упрямое и невежественное суждение барышни исказит истину и оскорбит здравый смысл. Ты столкнешься с упрямством несообразительности в объяснении самых очевидных вопросов. Она поглощена своими заботами и мыслями, ей не до твоих забот и мыслей. Все твои радужные планы переделать мир, найти свой жанр и стиль будут перечеркнуты обидными репризами, заимствованными из журналов для скучающих секретарш: «Женщина создает трудности, мужчина их решает. У стоящего мужа жена не должна работать. Настоящий мужчина обязан быть щедрым». Вероятно, этот так. Именно так, но ты всегда считал, что на любви не должно быть ценника.
Трудности перевода возникают только тогда, когда не с чего переводить. Ты станешь безвреден, как котенок, и готов любить даже на этих условиях. До тебя наконец-то дошла глубина признания твоего книжного ровесника – героя Р. Гари: «Я всегда мечтал, чтобы меня погубила женщина – морально, физически и материально: как это, должно быть, здорово, когда хоть что-нибудь можешь сделать из своей жизни».
Обещанная судьбою встреча с трогательной прелестью юности обернется борьбой с сопротивляющимся грубым материалом. Ты верил в справедливость природы и красоты. Пора разочаровываться. Девушка со склонностью к бухгалтерскому учету покажет себя дерзким и наглым профессионалом любовного рэкета, которому уже удалось сделать некоторую успешную карьеру. Дойдут жуткие слухи, что она разорила всех, кто любил ее до тебя. Ты ужаснешься масштабам ее капризов и претензий: уму непостижимо, как избранница может испытывать так много финансовых проблем! Самый скромный шопинг в ее исполнении превращается в мародерские набеги на магазины. Куперовским индейцам опасно проходить мимо нее – вмиг скальпа лишатся. Возрадуйся тому, что ее коммерческие аппетиты затронули тебя лишь по касательной. Представился бы случай – она, не моргнув, разорила бы Сбербанк.
Очень скоро ты вычитаешь из романа Б. Обер о маньяках что-то для себя обидное: «Знаете, как это бывает… молодые женщины без денег часто увлекаются мужчинами постарше и побогаче… Должно быть, это что-то генетическое».
Всему есть очень обидное для тебя объяснение: наконец-то до тебя, безрассудного, дошло, что ты никогда не будешь, как самодовольная форель, плескаться в финансовых ручьях и ничего, кроме грез о духовном единении и отчаянной любви, предложить не сможешь. Эх ты, наивный балбес-жалобщик. Хуже того: оказалось, что у тебя мозгов еще меньше, чем денег. Эту мысль можно сделать эпиграфом к истории о том, как завершилась твоя любовная карьера. Устрой себе короткий антракт перед четвертым актом. Если сможешь, приведи в порядок мозги. В твоей биографии за последние полгода случилось столько всего, что ты не сможешь осмыслить даже сотую долю.
Жизнь торгует разным товаром. Ты купился яркой расцветкой, а теперь за это расплачиваешься. Стряхни с себя звездную пыль неукротимого мечтателя. Оцепеней в бессилии. Пора подводить итоги. Только помни: прозрение и проницательность – верные тропинки к новому разочарованию.
Ты, наивный, бросился разыгрывать из себя последнего любовного героя, и тебя пристрелила страсть. Что же, пора сдавать дневальному жизни табельное имущество любви – письма, подозрения и надежды.
Ты на себе познал силу любви – беззаконной всегубительницы. Каждый поперхнулся бы от такого большого куска. Любовь сделала тебя нежным, безвольным, утащила на головокружительную глубину и там оставила в одиночестве. Если есть любовь, значит, должны быть и ее жертвы. Жертва, привет! В этом есть что-то обидное, к тому же и ощущения непристойности произошедшего избежать не удастся. Будет больно, даже чуть больнее, чем всегда. Фибры твоей души так переплелись и запутались, что в них легко может увязнуть муха, не говоря уже о тебе самом.
И тут ты ощутил присутствие в себе нескромного и неуместного, темного и задумчивого. Из немоты отчаяния всплывут вопросы: «Что случилось? Где мы? Почему мы не плачем?»
Полюбив ее, ты заслужил все, что с тобой произойдет дальше. Она отдала тебе свое тело, но тебе этого мало – тебе нужна душа и ребенок. Об этом пока достаточно.
Композиция любви такова: поначалу девушка тобой восторгалась, потом чувства тебя размягчили, и она, инстинктивно ощутив свое превосходство, стала пользоваться им, сперва осторожно, потом откровенно, а затем принялась дурить. Любовь на время изменила ее характер, затем краски чувств потускнели, и капризная природа взяла реванш. Тебе не удалось обработать сопротивляющийся материал. Гегельянскую диалектику господина и раба ты познал на своем собственном опыте.
Барышня бесцеремонно вторглась в твою жизнь и так же стремительно ее покинула. Вот и наступила развязка. От любви сквозит пустотой. Во всем виноват, конечно, ты – еще не хватало на девушку сваливать – она девушка, ребенок, хоть и дурной, но по-своему искренний и доверчивый. Этого ты даже сейчас не поймешь, а продолжишь, как всегда, суетиться, строить минорные гримасы, играть желваками (ты видел это в сентиментальных фильмах), говорить о том, что повторил судьбу всех вместе взятых шекспировских героев. Ты будешь, как никогда, искренен. Это страшно, это действительно больно. Проинспектируй причины любовного поражения: капризную натуру не перевоспитаешь. Если природа артачится – доводы культуры и любви бессмысленны.
Во всем капризном, приземленном и грубом есть свое очарование. Нас часто тянет к существам иного сорта, от неразборчивости, от биологического эгалитаризма, из любопытства, в конце концов. А там недалеко попасть в сети любви к приземленному, грубому и, как только будет восполнен дефицит телесных удовольствий, совсем не очаровательному. Развязка твоей любви к капризному и грубому – интеллектуальная депрессия. Что же, злись, произноси в свой адрес пакостные слова, обзывай себя похотливой мартышкой, с недоумением разглядывая разбросанные детали изуродованной души.
Успокаивайся апатичной мыслью, что, если бы за наивность и любопытство вручали Нобелевскую премию, ты в свои 40–45 лет непременно стал бы ее лауреатом.
Конечно, главная причина всех твоих бед – весьма неудачные пропорции возраста возлюбленных. Вообще, мало кто из мужчин прислушивается к предостережению мудрого У. Голдинга: «Нельзя жениться на женщине, которая на десять лет моложе». А у твоей любви эта разница поболе будет!
Захватывающая любовная история завершается, последний кадр, выплывает слово «Конец». Любовь уходит из твоей жизни. Жизнь – что-то среднее между параноидальным психозом и машинистом тепловоза. То, что многие считают ерундой, переживает не только этих многих, но и их правнуков.
В твоем случае никто не распределял кровавые роли. Все как-то само вышло – сыро, грубо и утомительно. Пора заказывать хранилище для слез. Ты в панике?! Тебе кажется, что ты выполнил свою любовную норму на десять лет вперед. У тебя лицо отравителя-неудачника. Иного лица ты не заслужил, безвольный слюнтяй.
Совет один: не преувеличивай боль. Откажись от выспренности и сбивчивости, восторжествуй остатками некогда почтенной души над плотским «я», отыщи хоть какой-то смысл в этом спектакле страстей. Если честно, твоя бурная и кровоточащая история в пересудах будет выглядеть незамысловато. Соседи резюмируют: он связался тут с одной проходимкой, почудачил, а потом они расплевались. Соседи, кстати, очень часто бывают справедливы в оценках.
Жизнь обычно пишет историю любви, как первоклассник, нарушая границы линеек, черным по белому. Ты не первый, не обольщайся, до тебя она всех без исключения встречных охмурила и обдурила. Девушка окажется капризной занудой, не меньшей, чем ты, капризной занудой. Любовь случится очень красивая, если сравнивать с гамбургером, а на самом деле все произойдет как-то неказисто, надрывно – иначе ты не умеешь, а девушке безразлично, в каком жанре любить или прощаться.
Ты узнал любовь, и она рассеяла все твои надежды. Любовь – это приношение сердца в дар жестоким богам. Разница между «обожаю» и «обижаю» – всего одна буква.
Из тебя, влюбленного головастика, сделали чучело кита. Макияж страсти оказался грубоват, да и у любви твоей, как бы она ни куталась в боа велеречивых слов, видна дрябловатая шея. Поэтому запомни этот момент, когда ты влюбился, любил, перестал быть собой, стал самым безрассудным и сильным человеком, капитулировал, превратился в ничтожество и сделался образцово брутальным мужчиной, похожим на призового быка в профиль и даже фас. И снизу тоже. Это не метафора. Последнее ты будешь вспоминать с особенной гордостью и щемящей тоской.
Так или иначе, гадкая случится история любви между не совсем банальными и вовсе не скверными людьми. Конфликт исчерпан: все герои умерли в один день, еще до пролога, прежде чем прожить долгую и счастливую жизнь. Девушка останется свежа, прохладна, чуть утомлена. Ей следует передохнуть – впереди богатая коллекция жизненных впечатлений. После расставания с тобою она бросится наверстывать упущенное со своими ровесниками. Это правда природы. Через год ты превратишься для нее в романтическое воспоминание. А тебя эта любовь опустошит и измордует. Говорят, чувственность старит мужчин, а женщинам сохраняет молодость. Ты ощутишь себя еще более усталым, недовольным, несогласным, с душою, полною сомнений. Словом, выйдет так, как выйдет: канарейка станет похожа на собачью будку.
Встречались деньки и получше. Мигрень не повод для самоубийства, грустная развязка любви – тоже. На сердечные шрамы тебе всегда везло. При прощании обычно говорится что-нибудь проникновенное, удостоверяющее верность чувству и вселенскую печаль. Твое прощание не будет исключением. При расставании ты произнесешь слов не меньше, чем в «Войне и мире». А если их суммировать, выйдет что-то вроде наигранно холодной эпитафии: «Если я тебе понадоблюсь по какому-нибудь пустяку, дай знать: выброси в окно пианино. Храни нашу любовь в тайне и никому не рассказывай, кроме своих соседей и подружек. Тысяча благодарностей, покорнейше благодарю, примите уверения в совершеннейшей искренности и так далее».
Довольно театральщины. Хватит страдать от скомканной любви. Тебя обуяли печаль и нежность, такие невыносимые, что хочется завопить. Для начала надо напиться. Дня три – не больше. Потом возьмись за ум, только вспомни, где ты его оставил. Соберись и не бойся быть слишком трезвым. Констатируй: «Пигмалион из меня не вышел – с этой женщиной нельзя жить, даже если бы мне ее подарили, украшенную шикарным бантиком». Начинай жужжать обманутой пчелой и снимайся с любовного цветка: тычинки и пестики оказались отравленными.
Раньше тебе казалось, что твоя любовь безгранична. Пожалуй, ты был прав: случившаяся любовь настолько уникальна и грандиозна, что десяток таких, как она, можно легко припрятать под липовым листком.
Козырей воли у тебя не осталось. Устрой себе семидневный плач. Горький плач. А когда последняя ленивая слеза высохнет, скажи себе: «Все! Любовная лавочка закрыта. Слава богу, хоть жив остался и выбрался из реки, в которой утонуло немало уток».
Уймись, умерь прыть отчаяния рысью хоть какого-то действия и посмотри еще раз французский фильм «Слишком красивая для тебя». До тебя наконец-то дойдет смысл признания 40-летнего героя Депардье: «Это женщина, которая слишком красива для тебя. Нельзя жить с совершенством и владеть им – не к чему стремиться и не о чем мечтать. А мужчина слаб и напуган. Он нуждается в обыкновенной женщине». Все это, признаться, вздор, равно как и правда.
Перечитай Р. Барта и открой для себя смысл случившегося: «Упразднение. Приступ речи, в ходе которого субъект приходит к упразднению любимого объекта под напором самой любви; в результате характерно любовной перверсии субъект любит теперь любовь, а не объект».
Возможна и иная редакция жизненного расписания. Поощри прихоть судьбы, вдохновись фальшивой бижутерией обещаний, заройся сердцем в кружева чувств, укрась себя кричащими атрибутами страсти. Придуши здравый смысл, доверься мечтательным заблуждениям. Соберись с силами, мобилизуй терпение, зажмурься и женись. Что тебя ожидает, твердолобого и сентиментального, – об этом лучше даже не думать. В такую, как у тебя, любовь все входят разными – блондинами, широкоплечими, оптимистами, умниками, но выходят из нее все одинаковыми – ничтожными. Скука совместности окажется для любви врагом почище тайфунов или эпидемий. Толку не будет, поверь, но ты упокоишься в мысли, что воспользовался шансом, отпущенным любовью.
А если соберешь волю, ужаснись и беги от любви своей подальше. Оставь ее, закрой за собою дверь, только тихо, словно только что кто-то умер. Все равно ничего с этой девушкой не выйдет.
Ты никогда не был баловнем судьбы. Произошедшее – еще одно доказательство.
Из диалогов с судьбой. «За что?» – воскликнешь ты. «За все хорошее…» – последует ответ. Хорошего ты давно ничего не делал и даже дурное не делал хорошо, а так, все как-то спустя рукава.
Теперь тебе почему-то кажется, что спартанцев было не триста, а двести девяносто девять. Один незадолго до решающей битвы умер от воспаления легких или от любви.
Любовь продлится не дольше последнего антракта. Третий звонок объявит о начале очередного действия. И зал погрузится в темноту.
Вот и вся короткая любовная история с привкусом непокорности, себялюбия и слепоты. Попрощайся с любимой, пожелай, чтобы все ее мечты исполнились, чтобы когда-нибудь она встретила сентиментального юношу, который правой рукой запросто управляет финансовыми потоками, а левой нежно обнимает ее за талию, или на худой конец красивого, солидного, чувственного и богатого мужа, типа Киану Ривза. И пожелай насколько это возможно искренно, без всяких там твоих ироничных подтекстов.
Ты остался один и можешь убедиться в правоте поэтического наблюдения: теперь тебе нужно в два раза меньше кофе и в три раза меньше бритвенных лезвий. Только не следует спрашивать: «А сколько нужно шафрана?» Теперь тебе шафран вовсе не нужен, тем более, ты не знаешь, что это такое.
Тоска оказалась сильнее любви. Если тебя это может успокоить, гордись: ты стал профессиональным консультантом по вопросам любовных кризисов.
Есть и другой вариант предпочтительной перспективы – он кажется не менее удачным, чем прочие: срочно влюбись, сразу в троих. Иди по рукам, чтобы затянулась еще свежая рана, чтобы переполниться чувствами и срочно устать от душевных волнений.
Чем бегать за молоденькими девками, лучше прислушайся к мыслям героя Т. Фишера: «От нечего делать я таращусь на маму и дочку у соседней кассы. Дочке лет восемнадцать, маме – около сорока. Удивительно, как меняются вкусы. Дочка мне неинтересна совсем, а вот мама – очень даже достойный объект для эротических фантазий».
А лучше стань собранным, упрямым и поищи кого-нибудь еще. Тебе нужна жена, а не барышня-капризуля, тебе необходимы семья и ребенок, а не головокружение от любви к девушке-упрямице, пожирательнице мужских сердец, глухой к аргументам ума и души. Вожделеющее потомства семя требует своего. Пусть другая тоже не ставит рекорды в домоводстве – это не важно, сердце ее будет чисто и приветливо, она подарит тебе дочку. У тебя родится Машка. Дело того стоит. Тебе не нужны шумные страсти, напрасные терзания ревности, тебе необходима своя порция человеческого счастья. Пусть новая любовь будет не для первых полос газет, но зато искренняя и заглядывающая в будущее доверчивыми глазами дочери. А все прочие печали бодро отойдут в сторону.
Вероятен и другой сценарий. Жизнь может обрадовать и огорчить тебя встречей с доброй, хорошей, красивой женщиной. Ей почему-то покажется, что ты не похож на всех, кого она знала, – женщины любят обольщаться обманами. Ты как-то устало решишь попробовать себя на роль разрушителя семейного спокойствия и оскорбителя брачных перин. Опытный в мелких грешках, ты теперь не брезгуешь и большими. Ты возмечтаешь стать профессиональным ловеласом, владельцем непоседливой души и легкомысленного тела. Знай, тебе не по плечу лавры Казановы. Тебе не справиться. Для начала ты обязан излечиться от своей экзистенциальной тоски, а потом уже облекаться в одежды любовного безобразника. Ты, недотепа, утратил форму. И если что приобрел – так это продуманную усталость.
Случится то, о чем писал 39-летний Л. Пастернак Н. С. Тихонову (от 14 июля 1929 года): «Вообще нынешней весной повернулась жизнь (на двух-трех примерах) неожиданно простой, беспощадно трогательной стороною. Это как когда у Шекспира герои без штанов сидят, и зал рыдает, а Лир под дождем мокнет и колобродит».
Ты не лучше и не пошлее иных. Во всяком случае, не лучше. Маленькая встряска тебе необходима, но вряд ли следует ждать от нее врачующей кульминации. Все может завершиться хорошей нахлобучкой. Кризисная эстетика пристрастного интереса к своим страданиям в каждом твоем слове будет подстерегать надежду на выздоровление. Обещанное дионисийство падет под натиском встревоженности и словесного плутовства.
Будешь ли ты честен с женщиной? Несомненно. Эта честность 40-летнего сродни жульничеству: твоя эмоциональная наличность ничтожна, банк витальности лопнул, кредит на строительство чувства может выдать только маленькая фанатичная надежда на преодоление ощущения потерянности. Чувства, все новые и новые чувства волнуют тебя до самой уретры, а тебе нужно все больше и больше. Не почувствовал, к примеру, намека на твой серийный козлизм? Любовный сериал (и только он) создает из набора гнусных эпизодов целую эпическую поэму, посвященную танцам души с космосом. И вот мы имеем историю о маньяке-любовничке, которым ты вскоре станешь, если не изменишься.
Зря ты, гордо сгорбленный, бархатно словесный, своей искренностью голову морочишь хорошей, доброй, красивой женщине. У тебя кое-что наладится, но не скоро. А пока признай, что сам ты, безусловно, отвратителен, и все же допусти, что не все потеряно. Рецептура преодоления печали многообразна. Если семейная жизнь допекла окончательно, сделай решительный выбор.
Л. Б. Пастернак (41 год) – П. П. Крючкову (от 21 июня 1931 года): «Расставшись, но не разведясь юридически с женой, я связал судьбу с другим человеком. У нее двое детей. Мы будем жить вместе…» Здесь необходим отдельный комментарий. Несчастлив и равно счастлив тот, кто, не имея жизненного опыта, поддался требованию чувства, женился, и ему досталась никчемная женщина. Глупая, сварливая и капризная неряха-скандалистка, которая если в чем остроумна, так это в оскорблениях супруга. Такую не жалко бросить. Соседи будут на твоей стороне. Это все знакомые истины.
Счастлив и равно несчастлив тот, кому досталась хорошая жена, которая, как говорят афористы, и есть гарантия 99 % победы в любой драке.
Давай-ка проверим, интересен ли ты кому, такой красивый и душевно эксклюзивный. Что же, результаты опроса не так плохи: общее число респондентов: 1. Отказались отвечать: 1453. Знаешь, кто этот один? Твоя жена. Этой жене (кстати, твоей жене) самые лучшие слова причитаются. Они будут справедливы о женщине с кроткой и сильной душой, достойной всяческих наград. Если она чем провинилась и от чего устала, так это от неблагодарных забот о тебе.
Когда-то ты набрел на то место, где, казалось, Господь с неутомимой кропотливостью и тактом сплетал воедино ум и сердце. Ты получил жену и друга, покой и уют. Так на самом деле и было, но ты разорвал эту связь. И теперь женщина, которая всегда была рядом, вытаскивала тебя из всяких передряг, выхаживала, больна беспомощностью.
Ты отказался от подношений, которыми одарила тебя судьба, от того, что ты некогда рачительно берег и преумножал. Невмоготу стало тебе, щедро обласканному семейным покоем, захотелось неопределенности свободы, напряжения новых чувств. Раньше ты об этом думал с ужасом, но вот подвернулся случай – тебя совратила роскошно безалаберная женщина. Ты, еще вчера усердный собиратель книжек, нумизмат или филателист, превратился в зоологический тип. С выпученными от страсти глазами ты бросился вперед.
Одно из объяснений причин своего бегства ты найдешь у В. Аллена: «Я жил с прекрасной женщиной – очаровательной, тонкой, образованной, настоящей умницей, с прекрасным нравом и редким чувством юмора. Я был счастлив. Однако она совершенно не волновала меня в постели. Поэтому с некоторых пор я стал каждый вечер ускользать из дому на тайные свидания с фотомоделью Тиффани Шмидерер, чье умственное развитие заставляло кровь стынуть в жилах, но физическое совершенство заставляло вновь закипать (…) Женщина с обликом Тиффани Шмидерер появляется на свет раз в миллион лет и, как правило, предвещает ледниковый период, всемирный потоп или всемирный пожар».
Иная причина излагается в психоаналитической беллетристике, например в романе Э. Джордж: «Кризис среднего возраста, внезапное осознание надвигающейся старости, пересмотр жизненных установок, поиск обновления. В соединении с твоим чересчур развитым либидо это побуждает искать новые пути самоутверждения… все они замешаны на сексе. Вот твоя дилемма. К несчастью для твоей жены, так как она, по всей видимости, единственный человек, умеющий хоть как-то держать тебя в узде. Но ты боишься… она всегда была для тебя слишком женщиной, чтобы ты мог справиться с ней. Она была требовательна к тебе, требовала взрослости, которую ты просто терпеть не мог».
С женою поначалу ты юлил, краснел, словно мальчишка, уличенный в краже яблок, придумывал предлоги, сваливал все на дела. Потом обнаглел и объявил свое решение предпочесть факультативное чувство. Как-то все у тебя вышло нечистоплотно и мерзостно. Ты не услышал в ответ: «Хоть за правду спасибо», потому что не сказал правду. Струсил. Ты ныл, что тебя никто не понимает, что ты загадочный человек. На самом деле оказался не человеком, а насекомым каким-то, наколотым на булавку непохвального чувства. Подобный экземпляр, признайся, для энтомолога.
Скабрезный любовный случай встретил тебя отрепетированной улыбочкой, которую только безобидный нью-йоркширский терьер по имени Вайчик мог бы поставить в рамочку, а все другие на такую подставу не купились. Наблюдать твою наивность в наши дни было бы приятно, если бы она не была столь жалкой. Слабый раствор оптимизма испарился из твоей крови. В вены закачан крепкий раствор катастрофы. Сердце заледенело, позвоночник покрылся изморозью. Боже великий и милостивый! Вот это печаль так печаль!
Можно, конечно, прикрыться цитатой из произведения Т. Элиота: «И то, что ты не знаешь, это единственное, что ты знаешь. И то, чем ты обладаешь, это то, чего ты не имеешь. И там, где ты есть, там тебя нет», – но уже сил нет возглавлять авангард отчаяния. Ты выбрал любовь, в которой при всем старании можешь достичь лишь маргинальных сердечных успехов.
Объемлет тебя, седеющего блондина или молодящегося брюнета, неземная скука. Сердце твое застонет от неловкости и отвращения к себе. Ты не сумеешь ответить, объяснить. Трескотня самооправданий огорчит, нанесет подлое оскорбление той, которая всегда слепо верила тебе, была самоотверженно предана и любила даже тогда, когда ты, обольщаясь изнуряющей неугомонностью мысли, себя презирал.
Когда ты застигнут врасплох и озадачен, легче всего найти виновных. Никого не упрекай, ты сам себя основательно обманул и обокрал. Ты подбери себе имя – экзистенциальный печальник, 40-летний страдалец. Пожалуй, нет, просто лицемерный говнючок, и то не первый, а из самых захудалых – тех, кто замыкает очередь. За такие мысли обзови себя психоаналитиком и рассмейся. Так, для красного словца обзови.
Ты догадывался, что глуп, но не допускал, что можешь быть таким идиотом. Тебе захотелось удостовериться в собственном существовании?
Нет бы посмотреться в зеркало и хотя бы причесаться. Ан нет, ты решил бежать от скудной расцветки повседневности. Между прочим, ты правильно сделал, что не подошел к зеркалу, потому что знаешь – оттуда на тебя не посмотрит хорошо сложенный парень, с тем обворожительным взглядом, перед которым тушуются жизненные проблемы.
Что ж, сам виноват: привет, беспризорник, начинай кочевую жизнь. Начинай ее с черного понедельника. Гороскоп у тебя был неплохой, но ты его переписал своей невоздержанностью. Теперь у тебя есть свобода, но нет веры. Ни у тебя, ни к тебе. Оставь далекоидущие обещания судьбы, у тебя совсем не очаровательное положение. Иди сумрачным путем своим под аккомпанемент визгливого сопрано тоски. Все дороги воровской свободы вымощены щебнем печали: ты не можешь иметь все сразу, мальчик. Люди, которые хотят всего, обычно остаются ни с чем. Ты, опрометчивый, направляешься прямехонько в преисподнюю одиночества.
Есть душевные силы – остановись и одумайся. Ты скоро почувствуешь себя угловатым и неловким. Да, ты стал, мягко выражаясь, несимпатичным человеком. В твоем голосе слышатся нотки решительности и скорби, сделай так, чтобы решительности было больше. Если есть еще хоть маленькая возможность, стань душевно добросовестен, смирись и покайся. Если есть такая возможность, ты возврати свое счастье и больше никого не ищи. Перестань развлекаться философскими играми и демонстрацией яростной скорби. Испытай тяготение к покою, к тому, что тобою любимая культура всегда искала – к гармонии. Окрылись надеждой на возобновление. Возвратись раскаявшимся и жаждущим примирения.
В качестве девиза заимствуй оптимизм у Апулея: «…хотя я и сделался заправским ослом, тем не менее сохранил человеческое соображение».
Пока ты колобродил, жена изменилась. Изменились не только ее внешность и парфюм, все было куда серьезнее. Непринужденную грацию и жизнерадостность сменили осторожность, предусмотрительность и даже некоторая расчетливость. В ее внешности нет ничего примечательного, разве что… эта смелая улыбка сильного и красивого человека.
Не надейся, что сможешь предаться безбольным, утешительным воспоминаниям. Игла осталась в вене. Самый пустяковый предмет из прошлого вызовет у тебя приступ ностальгии. Дни поползут вместе с обрывками воспоминаний, затем все сменится обычной жизненной галиматьей. Не сомневайся, через три месяца, а может, через три года ты проснешься ночью, и твое сердце ошпарит боль от бесформенных воспоминаний и ощущения того, что любишь жену – красивую, кроткую и сильную женщину. Ты взвоешь от невозможности повернуть что-либо назад. И поймешь, что тогда и сейчас ты опять наткнулся на стену, которую самолично возвел. Ты не сможешь спрятать боль, как насекомое, в янтаре своей воли – прошлое засядет занозой в сердце.
Через три месяца, а может, через три года ты будешь карабкаться по стене и ползать по потолку. Это непременно случится. Все же слезай с потолка, побелка на сегодняшний день твоего возраста стоит дороже страданий. Тем более есть иные рекомендации, как справиться с сумеречностью «я», сонной мечтательностью, душевной пестротой.
Ты сам понимаешь, что сорваться с привычной жизни вот так, с бухты-барахты, чистое безумие. Но интуиция подсказывает: так надо, иначе тебе крышка. Если бы сейчас кто поинтересовался относительно проблем новейшей онтологии, ты бы ответил не хуже вуди-алленовского Нудельмана: «…человек существовал до мироздания, пускай и с небогатыми возможностями».
Тебе необходимо разобраться в себе. Для начала пообретайся в одиночестве. Добротная тоска нередко целительна. Это лекарство, признаться, будет похуже самой болезни, но тебе нельзя торопиться. Безусловно, коэффициент агрессии по отношению к самому себе увеличится, и ты попадешь в мир оцепенения, о котором размышлял Р. Барт: «Достаточно зайти чуть дальше, и эта агрессивность, которая поддерживала во мне жизнь, связь с миром, обернется покинутостью: я погружаюсь в мрачные воды дереальности».
Следует побыть одиноким, чтобы присмотреться к самому себе, перестать быть рассеянным, отсутствующим, безразличным. Довольно мусолить воспоминания. Не думай о профуканной любви – в покое смерти она покажется тебе прекрасной, как все не случившееся. Поскорее запамятуй эту любовь, пока ее призраки не обступили тебя со всех сторон. Твое печальное чувство представляет уже исторический интерес и к будущему никак не относится. Выводы ты все равно извлечь не сможешь и через некоторое время окажешься в другой любовной ловушке.
Есть и иной ход. В фантастическом романе К. Гринвуда «Переигровка» герою предоставлена возможность снова и снова проживать свою жизнь. Каждый раз он умирает в возрасте 43 лет и возрождается подростком, но опять и опять не находит счастья. Сначала он старается разбогатеть, пренебрегая личной жизнью. В следующей попытке стремится достичь высокого социального статуса. Лишь в финале, когда запасных вариантов не осталось, герой обнаруживает нечто похожее на счастье – умение и желание жить сегодняшним днем.
Чтобы сценарию выхода из меланхолии придать окончательную ясность, следует прислушаться и к другим советам. Неплохо заняться творчеством или продолжить творить, грезя о новом труде.
Л. Пастернак (44 года) – О. М. Фрейденберг (от 30 октября 1934 года): «Страшно работать хочется. Написать бы, наконец, впервые что-нибудь стоящее, человеческое, прозой, серо, скучно и скромно, что-нибудь большое, питательное».
Тому, кто не позаботился ранее создать семью или по каким-то иным причинам одинок, надобно соотнестись с опытом великих. Следуй примеру Ф. М. Достоевского: женись, нарожай детей и весь прилив душевных сил обрати на заботу о супруге и чадах.
Именно в возрасте 40–45 лет приходит понимание сомнительности метафизической интерпретации чувств. Нелишне прислушаться к разговору горьковских 40-летних персонажей. На ницшеанскую реплику Басова: «Женщины ближе нас к зверю. Чтобы подчинить женщину своей воле – нужно применять к ней мягкий, но сильный и красивый в своей силе, непременно красивый, деспотизм» – следует циничный ответ Суслова: «Просто нужно, чтобы она чаще была беременной, тогда она вся в ваших руках».
Прислушайся к советам И. С. Тургенева, А. П. Чехова, А. И. Герцена: все как-то само собой образумится, образуется, время лечит, укрощает страсти, иногда неплохой лекарь и природа. Герцен сформулировал средство избавления от печали, хотя оно, следует признать, гомеопатическое, но все же прислушаться стоит: «Когда душа носит в себе великую печаль, когда человек не настолько сладил с собою, чтобы примириться с прошедшим, чтобы успокоиться на понимании, ему нужны и даль, и горы, и море, и теплый, кроткий воздух; нужны для того, чтобы грусть не превращалась в ожесточение, в отчаяние, чтобы он не зачерствел. Хороший край нужнее хороших людей».
Если позволяют средства или профессиональные заботы, отправляйся в путешествие, познай на своем примере гоголевскую убежденность в целительности преодоления пространства: «Голова моя так странно устроена, что иногда мне вдруг нужно пронестись несколько сот верст и пролететь расстояние, для того чтоб менять одно впечатление другим, уяснить духовный взор и быть в силах обхватить и обратить в одно то, что мне нужно».
Совет для тех, кто может себе позволить свободный стиль существования. Иногда стоит, подобно Герцену, Тургеневу, Достоевскому, Чехову, переменить место жительства, чтобы новыми впечатлениями перебороть тоску. Однако не следует игнорировать предостережение Сенеки: «… чему ты дивишься, что путешествия тебе не помогли? Ведь ты повсюду за собой возил себя самого».
О более важном. Школьные учителя говорят, что в любой ситуации следует вести себя как добропорядочный гражданин. Прислушайся, тебе это полезно. Когда к тебе спешит мировая тоска, она очень торопится, но не забывает при этом заглянуть в винный магазин. Кто помоложе, расплачивается за пьянство мелкой монетой утреннего недомогания, кто постарше – остатками здоровья. Пожалуйста, не заигрывай с орфическим и трансцендентальным, черпай жизненную энергию из книг и впечатлений. Иными словами, не злоупотребляй алкоголем. И прислушайся к Чехову-врачу.
А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 13 декабря 1901 года): «Ты пишешь, что 8-го декабря вечером была в подпитии. Ах, дуся, как я тебе завидую, если б ты знала! Завидую твоей бодрости, свежести, твоему здоровью, настроению, завидую, что тебе не мешают пить никакие соображения насчет кровохаркания и т. п. Я прежде мог выпить, как говорится, здорово».
Если предшествующие рекомендации тебя не убедили, то открой двадцать четвертую лекцию З. Фрейда, ту, в которой обсуждаются проблемы «обычной нервозности», и постарайся извлечь выгоду из своего невротического состояния. Отец психоанализа размышляет о том, что любая болезнь, которая существует длительное время, начинает вести себя «как самостоятельное существо, она проявляет нечто вроде инстинкта самосохранения, образует своего рода modus vivendi между нею и другими сторонами душевной жизни». В результате эта болезнь становится даже полезной и «пригодной для использования, как бы приобретая вторичную функцию».
Избегая примеров из патологии, Фрейд обращается к случаю из повседневной жизни: рабочий из-за несчастного случая становится калекой, теперь он получает ничтожную пенсию. Казалось бы, впору отчаяться, не на того, однако, напали: потерпевший «научается пользоваться своим увечьем, как нищий. Его новое, хотя и ухудшившееся существование основывается теперь как раз на том же, что лишило его прежних средств существования. Если вы устраните его уродство, то… лишите его средств к существованию». Фрейд предостерегает: не следует слишком низко оценивать практическое значение выгоды от болезни, так же как не стоит придавать ей слишком большое теоретическое значение. Следует выразиться точнее: если неуклюжее ощущение молодости и бодрости покинуло тебя, научись извлекать вторичную выгоду из своей мудрости, опыта, развитой души. Перестань быть капризно-пронзительным, сделайся наконец мужчиной, с которого тебе самому захотелось бы взять пример.
И еще одно, пожалуй, самое главное, чтобы рекомендацию Фрейда не воспринять слишком буквально, – так вот, о твоем теле. Хотя на фоне расшалившейся экзистенции заботы о физическом самочувствии могут показаться второстепенными, давно пора задуматься о здоровье, и о телесном, и о душевном. Здесь важно правильно поставить диагноз и, насколько это возможно, перестать мучить себя. Признайся самому себе: то, что ты в очередной раз проиграл, не страшно, печальнее то, что ты ни разу не владел инициативой.
Срочно проведи диспансеризацию того, что осталось от тебя. Наличность, следует сказать, в неважном состоянии. Душа смята, сердце в ушибах, тело немеет и перестает повиноваться. Положение отчаянное, но не безвыходное. Взбодрись фантазией. Займись чем-нибудь – бездельничать сейчас опасно. Не делай ничего испуганного, заячьего, радикального. Вспомни совет тренера по боксу: потерпи, не опускай руки, поработай. Тщательно продумай план: ты обязан старательно и терпеливо идти к выздоровлению. Выбери творчество, любовь, семью, заботу о родителях – это стратегически важные перекрестки жизни. У каждого человека должно быть что-то, за что можно уцепиться, чтобы выжить.
Чтобы не обрекать себя на полное саморазрушение, прекрати фальшиво возмущаться, что тебя никто не понимает, и лелеять свои сомнительные душевные качества и экзальтированные мысли. Перебори искушение поднять белый флаг. Лучше засмейся: смех – это вызов. Теперь тебе следует сделать выбор между бытом и бытием. Преодоление смутного и иррационального зависит от твоего терпения и желания тонизировать волю. Выйдя из одиночества победителем своей разнеженной печали, ты обретешь богатый и утонченный опыт, без которого не обойтись еще, быть может, четверть века.
Пусть гоголевская надежда на целительную природу и Бога хранит каждого из нас, мужчин, проходящих по скорбному пути 40–45 лет: «О себе, относительно моего здоровья, скажу вам, что холодное леченье мне помогло и заставило меня, наконец, увериться лучше всех докторов в том, что главное дело в моей болезни были нервы, которые, будучи приведены в совершенное расстройство, обманули самих докторов и привели было меня в самое опасное положение, заставившее не в шутку опасаться за самую жизнь мою. Но Бог спас».
Тебе не нужны сейчас большие мысли. Достаточно будет и маленьких, но оптимистических, чтобы начать крестовый поход против ощущения собственной бесполезности. Тщательно отбери слова, укоренись в манифесте оптимизма. Пусть громче стучит твое сердце в ожидании перемен. Чуть больше бодрости: подошло время возвращаться к жизни. Ты же всегда верил в чудо любви. Ты же всегда был неисправимым мифоманом. Да, нет сомнения, жизнь, по самой скромной и спорной оценке, дерьмо. Но любовь побудит тебя любоваться звездами, хотя мизансцена будет не совсем удачна.
Уж лучше обольститься надеждой, чем вырабатывать нетвердую походку пингвина-невротика. Любовь – это самый внушительный мотив во всех жизненных сюжетах. Чувство сильно настолько, насколько мы сами этого хотим.
Только не позволь смириться с худшим в себе. Прислушайся к Паскалю Брюкнеру: «Только сорок: еще не поздно начать отложенную, но многообещающую жизнь». «Сорок четыре, – утверждает герой К. Воннегута, – мужчина почтенный, но вполне еще привлекательный по части секса».
Если тебя полюбит твоя женщина, она непременно признается тебе со всей откровенностью, как героиня Алана Камминга: «Господи, да что говорить?! Я хочу ребенка. Очень хочу. Очень-очень. Что, ты тоже?! Знаешь, мне надоело ждать принца, который прискачет на белом коне и заделает мне ребеночка. Принцы в наших краях не водятся. Они вообще вымерли. Остались только в рекламных роликах «Hugo Boss». И вряд ли какой-нибудь принц забредет в наш квартал, чтобы кинуть мне палку».
Она убедит тебя сделать именно то, что хочется природе, чтобы ты сделал, – вернее, она заставит тебя почувствовать то, что природе хочется, чтобы ты почувствовал, и тогда, может быть, ты сделаешь именно то, что нужно, чтобы ваш мир был счастлив.
Смотри, если срочно не наладишь отношения с жизнью, твою могилу украсит эпитафия: «Пытался жить, старался, пыхтел, манерничал, истериковал, злился, бесился, свирепел… А по ночам в пустой постели его согревала лишь язва желудка…»
Поработай над композицией поступка и над формой мысли, преодолей упорство несговорчивости своей обескураженной души. В противном случае ты превратишься в «анемичного соплежуя». А «анемичный соплежуй» – это почти то же самое, что и «нервный лимон» или «недоверчивый троллейбус».
Оттолкнувшись от метафоры «мужчина в полном соку» и от чеховской винной типологии женщин, попытаемся посмотреть на мужчину с точки зрения питейной мифологии. Вместо предупреждения Минздрава ограничимся рекомендацией для женщин: «Не охлаждать».
Юноша и молодой человек. Напиток шероховатый, несбалансированный, незамысловатый, темпераментный. Нотки перца надежд и корицы ранних разочарований. Пикантный привкус небольшой толики индивидуальности. Послевкусие, как, собственно, и вкус – с кислинкой, приятные, но очень короткие. Напиток неплохо подойдет наивным девушкам и авантюрным дамам. Продукт потребляется молодым либо заслуживает старения и рекомендуется в качестве сопровождения к любовным блюдам, утомленным солнцем, под соусом лаконичной страсти.
Мужчина 35–40 лет. В аромате акцентированы интеллектуальные нотки и блестки нюансов. Отличное дополнение к курортным романам. Обманчиво настраивает на романтический лад, привлекает необустроенностью и усталостью.
Мужчина 40–45 лет. Неплохо развитое вино с заметными тонами осенней листвы, вяжущее послевкусие с мягкими танинами экзистенциальной тоски. Идеальное жизненно-гастрономическое сочетание – 30-летние, уставшие от всего женщины. Также может быть отличным аперитивом, особенно в холодное время года, во время обеда с закусками. Применение любовной техники шокового охлаждения исключается. Не забывать и остерегаться: очень длительная финальная нотка расставания.
Мужчина в 50–60 лет. Изготовитель, экспортер, упаковщик, импортер, эксклюзивный дистрибьютор разного рода печальностей. По совместительству шалун. На этикетке значится: респектабельный, добротный, бархатистый и элегантный напиток. Жизнь предупреждает: изящная этикетка не очень точно соответствует вкусу напитка. Часто он оказывается обильным и жирным.
Вообще, продукт данной выдержки зрелый, хорошо развитый, свидетельствующий о том, что жизнь знает толк в искусстве купажирования. Табачный аромат с тонами специй жизненного опыта. Кислотность неважная. Терпкость с привкусом горьких надежд. Отлично дополнит интеллектуальное одиночество романтических особ неопределенного возраста.