Начало

– Флосс! – позвал Макнаб. – Флосс, где ты? Черт тебя побери! Почему ты не идешь, когда тебя зовут?

Макнаб возвращался. Джесс понимал, что собака выдаст его. Она виляла хвостом и шуршала сухими листьями в зарослях кустарника. Он пытался отогнать ее, но она радостно обнюхивала хорька, шевелившегося в мешке.

– Флосс! – снова позвал лесничий. – Ты его чуешь? Где ты, Флосс?

Голос лесника раздавался очень близко. Джесс услышал шорох и шум шагов у самого края кустарника. Макнаб пошарил там дулом ружья, но боялся стрелять из-за собаки.

– Черт бы тебя побрал, – сказал он с шотландским акцентом. – Ты что – учуяла кролика, ты, бесполезная проклятая сучка?

Джесс прижал собаку рукой к себе, а другой рукой освободил хорька. Хорек очень удивился неожиданной свободе и, не двигаясь, сидел столбиком и нюхал воздух дрожащим носом. Он был так близко у лица Джесса, что его усики щекотали ему лицо, и Джесс отпрянул в сторону. Собака начала барахтаться в руках Джесса, повизгивать и хрипеть, и Джесс отпустил ее.

Собака вылетела из кустарника прямо под ноги лесника. Тот начал ругаться и побежал за ней. Джесс слышал, как Флосс скреблась под замерзшей земле кроличьей норки, куда нырнул хорек. Потом послышался визг собаки, когда лесник пнул ее сапогом.

– Пошла прочь, бесполезная ты сука!

Джесс еще подождал, пока человек и собака пробирались по лесу. Потом вылез из кустарника и выпрямился. Он не чувствовал своих ног. Но когда попробовал двинуться, они быстро напомнили ему о себе. Боль пульсировала в ногах и ягодицах. Несколько дробинок, попавших в подъем левой ноги, царапали кость, как колючие камешки.

Выбравшись из старого дубового и березового леса, Джесс пробежал по посадкам сосны и потом в сторону старой дороги. Уже взошла на небо лука. Она была почти полной, белой и сверкающей. Она помогла ему увидеть лесника, который стоял у дороги, наблюдая за лесом.

Джесс лег плашмя на землю и пополз к канаве. Она уже замерзла, и он вытянулся в ней во всю длину. Покрытые инеем стебли травы сомкнулись над ним. Лед приятно остужал боль в пораненных ногах. Холод проникал сквозь одежду, горячая кровь замедлила свою циркуляцию и потушила огонь, горевший в ранах. Его потянуло в сон. Тело заснуло, и мозг тоже отключился. Джесс потерял сознание.

Когда он очнулся, луна сияла прямо над ним. Он попытался приподняться на застывших руках и что-нибудь увидеть сквозь траву, маскировавшую канаву. Дорога была пуста. Лесник ушел.

С жуткими усилиями Джесс попытался встать на колени. Он бил себя, чтобы кровь снова начала циркулировать по телу. Попробовал подняться, но упал и перекатился через голову, сначала даже не поняв, что падает, пока не очутился на спине. Он смотрел прямо на сияющую луну. Потом встал на четвереньки и пополз к дороге. Там он еще раз попытался встать.

С ногами было что-то непонятное, он их вообще не чувствовал. Они как-будто онемели. С головой тоже было плохо, она гудела, как колокол. Джесс снова упал и не мог встать, снова заснув холодным глубоким сном. Но он слышал шаги по твердой холодной дороге, и кто-то звал его по имени. Потом почувствовал на своем теле руки. Его поднимали и куда-то тащили.

Джесс никак не мог понять, кто же это, и что с ним делают, и куда тащат, но внезапно его голова снова откинулась, и белая луна выключила свой свет.

Сначала было жутко жарко, потом трясло от холода. Его тело тяжелым грузом растекалось по кровати. Вдруг оно стало легким и взвилось в воздух. Потом вообще пропало, как пропадает растаявший лед. Его душа горела пламенем, двумя яркими огоньками, пылающими в темноте. Джесс очень волновался, что исчез лунный свет. Гуди любила вывешивать свое белье ночью, веря в то, что лучи луны отбеливают полотно. Что она станет делать, если луна вообще пропадет?

Он слышал голоса… Бет и Гуди… Они тихонько разговаривали – сначала далеко от него, потом все ближе и ближе. Холодные слова касались его, как холодные руки. Они отодвигали одеяло у его рта.

– Гуди? – Голос Бет звучал совсем рядом с ним. – Он не умрет, правда, Гуди?

Он хотел им что-то сказать, как-то успокоить, но язык не ворочался. И потом, что он может им сказать, если сам не знает никакого ответа. Ему оставалось только спокойно лежать и ждать, что ответит Гуди.

– Боже! Чтобы этот парень умер, ему нужно больше, чем горсть дроби и укусы мороза. Конечно, он не умрет!

– Конечно, нет, – про себя подумал Джесс, среди лихорадки и жара. – Я не собираюсь умирать. Нет, нет, ни за что! Даже не желаю думать об этом.

Перед тем, как снова погрузиться в сон, он снова услышал рядом с собой голос Бет.

– Гуди, я видела, как он улыбается.

Когда ему стало лучше и разрешили вставать, он увидел, что кругом лежит глубокий снег. Джесс был поражен. Ему казалось, что он так долго отсутствовал в этом мире, а оказывается, прошло только десять дней.

– Снег, – без конца повторял он. – Последнее, что я помню, сильный мороз. Снега не было, мне кажется, что я потерял целый кусок моей жизни.

– Тебе повезло, – сказала Гуди. – Ты бы мог вообще проститься с жизнью.

Когда ему стало лучше и он захотел выйти на улицу, Гуди подошла к полке, сняла с нее жестянку, где когда-то хранился табак, и потрясла ее у него перед носом.

– Приятель, это та самая дробь. Нам здорово досталось, пока мы ее выковыривали из тебя. Если ты еще раз явишься домой с таким подарком, то клянусь, тебе не поздоровится.

– Не волнуйся. Я не пойду дальше, чем Аптопс.

– Господи, сколько железа мы вытащили из тебя!

– Я это до сих пор чувствую, – сказал Джесс, осторожно касаясь своих ран.

– Если этот лесник явится сюда и станет шпионить, я все это швырну в его противную красную морду, – заявила Гуди. – Да, да, я покажу этому Макнабу!

Джесс прихрамывал при ходьбе, потому что два куска железа глубоко вонзились ему в ногу, и хотя Гуди удалось их вытащить и рана хорошо затянулась, все равно нога еще сильно болела, как-будто была затронута кость.

– Тебе следует подождать, – говорила ему Бет. – Не торопись и старайся не натрудить ногу. У тебя много дел по дому.

– Конечно, у меня здесь действительно много дел. Ты посмотри, что я выстругал для нашей дочки из дерева? Вот корова, а вот лошадка. Из этого куска я вырежу ей свинью, самое трудное здесь – пятачок.

– Я рада, что ты так хорошо объяснил, – сказала ему Бет. – Мне они все напоминают картошку на ножках.

– Ну, Бетони они нравятся. Она лежит и смотрит, как я вырезаю для нее игрушки. Она знает, что это свинья. Она увидела ее и начала хрюкать.

Как только Джесс смог нормально ходить, он отправился в Ноук, чтобы поискать себе работу. Оунер предложил ему смолить пшеничные снопы за десять пенсов в день.

– Десять пенсов! – воскликнул Джесс. – Это не цена. Такая работа стоит шиллинг и шесть пенсов!

Он сам удивлялся, что так смело разговаривает с фермером. Никогда раньше он не возражал и не торговался. Но теперь ему почему-то стало легче отстаивать свои права.

– Хочешь соглашайся, хочешь – нет, – сказал ему Оунер.

– Вы прекрасно знаете, мистер Оунер, что я не могу отказаться, поэтому вы просто пользуетесь моим бедственным положением.

После того, как он обмолотил снопы, работы больше не был. Выпало много снега и каждое утро он ходил вместе с Гуди, чтобы помочь ей прокопать дорожку в снегу.

Как-то он собирал хворост на окраине леса, когда выехала миссис Леннем на своей крупной черной кобыле.

– Ты нарушаешь право частной собственности. Тебе это известно?

– Прошу прощения, мадам, мы имеем право собирать ветки в этих лесах с незапамятных времен.

– Ну ладно, если ты только не портишь деревья… или занимаешься ловлей дичи… браконьерством.

– Браконьерство? Нет, что вы!

– Да, мой милый. Ты можешь раскрыть свои прекрасные глаза еще шире, но мои лесничие не верят вам, молодым людям с окрестных ферм.

Лесники всегда всех подозревают, за то им и платят деньги. Это их долг, особенно если они – шотландцы.

– Я ничего не говорила о Макнабе.

– И я тоже.

Джесс наклонился и положил в мешок несколько шишек и веток. Когда он выпрямился, она все еще не отводила от него своих странных светлых сверкающих глаз.

– Я вижу, ты прихрамываешь. Почему?

– Я поранил ногу о гвоздь, – ответил ей Джесс.

– Ты не очень вежлив, не так ли? Почему бы тебе не снять свою шапку, когда ты разговариваешь с лицом, которое выше тебя по положению.

– Мадам, только не в такой холод.

– Мне кажется, что ты просто хитрец. Мне бы следовало огреть тебя хлыстом, да жаль портить такую хорошую кожу!

Джесс опять нагнулся, чтобы поднять еще ветки. Он взял их в руки, переломил через колено и сунул в мешок. Ему не хотелось смотреть в лицо этой женщине. У нее были слишком блестящие глаза, и она не отводила от него пристального взгляда. И этот ее странный хриплый смех. Он решил, что женщина не должна так смеяться.

– Боже, какой ты сильный, – сказала она, делая вид, что восхищена тем, как он переломил хрупкие ветки. – Такой сильный молодой мужчина и не имеет работы. Наверное, у тебя нет работы из-за снега?

– Да, это так.

– Приходи в Скоут утром, – сказала она. – Ты станешь помогать Макнабу.

Джесс бросил себе на плечо мешок, выпрямился и заставил себя посмотреть ей в глаза.

– Я лучше подожду и потом снова стану работать у кого-нибудь на ферме, – ответил он ей.

– Ты отказываешься от работы? – пораженно спросила она.

– Нет, не то чтобы я отказывался… Спасибо вам, мэм.

Она секунду продолжала сидеть на кобыле, выпрямив спину и глядя на него все тем же странным блестящим взглядом. У нее появилась на лице кривая улыбка.

– Интересно, о чем ты думаешь, глядя так на меня своими голубыми глазами?

– Мэм, я думаю о том, что вы не должны так долго держать разгоряченную кобылу на холоде.

– Я тебе не верю, ты – хитрый! Мужчины вроде тебя… Я могла бы заработать целое состояние, читая ваши мысли!

Она резко повернула кобылу и помчалась по снегу, взглянув на окна Пайк-Хауза, когда проезжала мимо.

Когда Джесс вошел в кухню, Бет была занята – пекла хлеб. Бетони лежала в колыбельке и тихонько похныкивала.

Джесс, не раздеваясь, сразу же подошел к колыбельке.

– Что случилось с моим цветочком? Она что, мокрая?

– Нет, – ответила Бет. – У нее неважное настроение, как бывает у всех нас.

– Может она хочет есть?

– Нет, я кормила ее двадцать минут назад.

– Тогда я не знаю. Но она так поджимает губы, что мне кажется, что она хочет есть.

– Тогда покорми ее сам.

– Ты смеешься надо мной, да?

Он взял Бетони на руки и положил ее себе на плечо. Она перестала хныкать и сразу заулыбалась. Он приложил губы к ее щечке и начал пофыркивать. Бетони улыбалась и гулила, и прижималась мордочкой к его лицу. У нее была такая мягкая и теплая, пахнущая молоком кожа.

– Ты – хитрюшка, – сказал он ей. – Ты не голодная, и не мокрая, и у тебя все нормально. Тебе только хотелось, чтобы кто-то подержал тебя на руках!

– Я видела, как ты разговаривал с миссис Леннем, – сказала Бет. – Чего она хотела?

– А? Она? Да ничего.

– Мне кажется, что если она ничего от тебя не хотела, то вы разговаривали об этом слишком долго.

– Мы говорили о плохой погоде, о снеге и так далее. И о том, что у меня нет работы на ферме.

– Жаль, что она не может тебе предложить работу у себя в хозяйстве. Она могла бы как-нибудь помочь тебе.

– Ну, она намекала на это, – сказал Джесс. – Только я отказался.

– Что? – воскликнула Бет.

– Она говорила со мной о том, чтобы я помогал Макнабу, понимаешь. Ну нет! Это не для меня. Следить за всеми.

– С каких это пор ты стал так разборчив?

– Я ничего не выбираю. Просто – это здравый смысл.

– Но зато будут платить деньги, так? Это лучше, чем совсем ничего не получать.

– Может да, а может – нет.

Он положил Бетони в колыбельку и подошел к окну.

– Я не стану работать у них.

– Не станешь?! Тебе это не подходит?!

– Да, это так!

– Очень жаль. Мне тебя жаль. В самом деле, видно, ты предпочитаешь заниматься браконьерством и чтобы тебе стреляли в задницу!

– Лучше пусть стреляют в меня, чем самому стрелять! И кроме того…

– Что, кроме того?

– Ничего, – сказал Джесс. – Просто кроме того, и все!

– Мне кажется, что тебе нравится сидеть дома сложа руки. Ты уже привык прохлаждаться.

– Ага, – сказал Джесс, не отводя взгляда от сверкающего снега. – Мне это очень нравится.

– Тогда убирайся, – заявила Бет. – Пока я тебя не стукнула как следует! Я не могу думать о том, как Гуди каждый день ходит в Чекеттс, а ты здесь прогуливаешься, как лорд. Если бы я была на твоем месте, мне было бы стыдно! Убирайся отсюда, пока я не разозлилась и не наговорила тебе гадостей!

– Я ухожу, – сказал Джесс и помчался к двери. – Ухожу сию же минуту! Сейчас же!

В снегу весь мир казался таким чистым и спокойным. Иногда издалека доносились странные искаженные звуки – стук топора по дереву. И эти звуки отдавались эхом – тук-тук.

Джесс определил, откуда они доносились, и пришел в лес, состоявший из каштанов и ясеней. Там валили топорами деревья двое мужчин. Они были похожи на братьев – оба с черными бородами и крючковатыми носами. Они также походили друг на друга ростом, силой и характерами.

– Нет ли у вас для меня работы? – спросил их Джесс.

– Нет, – хором ответили они ему.

– Я занимался рубкой леса. Правда, не так много, работал для Уильяма Тьюка из Хантлипа.

– Тебе уже сказали – нет! – сказал один из чернобровых. – Давай проваливай.

– Будь я на вашем месте, я бы срезал несколько веток до того, как начал рубить дерево. Если вы не сделаете этого, то потом будет сложно обрубать остальные ветки.

Рубщики перестали работать и посмотрели друг на друга. Потом один из них повернулся и покрутил в руках топор.

– Убирайся, – сказал он, – или я размозжу тебе голову!

Джесс развернулся и пошел прочь. За его спиной снова послышался стук топоров – тук-тук!

Мир казался тихим и голым в белом снегу. Нигде не было никакого движения. Джесс прошел от Страттс до Дири-Хилл, от Палмерс-Кросс до Биг-Мен-Стоун, от Плаг-Лейн до Литчетта и Уодхилла. Он не встретил ни единой души.

В Уолдхилле он наткнулся на лагерь каких-то цыган. Навес стоял прямо на земле, которую они очистили от снега и на которой постелили подстилки. Малыш лежал в плетеной корзине, мамаша чистила фланелевую рубашку – просто терла ее снегом. Отец сидел на бревне у костра и курил глиняную трубку. Трое детей – девочка и двое мальчишек сидели на корточках у огня и грели голые ноги, пока те не покраснели. В середине костра на треноге дымился закопченный котелок.

Джесс остановился и поприветствовал их, отдав честь. Он видел, как делал это его отец. Но темные сверкающие глаза на темных острых лицах смотрели на него не моргая. Джесс повернулся и пошел прочь.

С круглого холма в Чекеттсе, под названием Горб, он мог видеть строения фермы среди вязов, он видел даже, как кто-то ходил по двору. Стадо паслось на пастбище, притоптав снег – все это напоминало темный пирог, украшенный светлой глазурью. Он видел всю долину Скарне, где текла речка Нафф, извиваясь, как лента из черных чернил, между двумя плоскими белыми низинами. Джесс мог видеть отсюда далеко-далеко.

День начал клониться к закату, и выпал туман. К трем часам опять пошел снег. Сначала он повалил быстро, потом медленно посыпались крупные легкие хлопья. Они заполнили все небо и темнота начала быстрее окутывать землю.

Джесс шагал по дороге. А вот и мистер Ярби собственной персоной. Тот остановился, темным очертанием среди падающего снега, и позвал Джесса по имени.

– Изард? Это ты? Подожди! Ты что не останавливаешься, когда с тобой говорят? Мне нужно кое-что тебе сказать!

Но Джесс продолжал шагать. Руки в карманах, сгорбившись, а снег все падал и падал на притихшую землю.

Как она могла так накинуться на него! И эти сверкающие злостью глаза. Ведь она всегда понимала его, что же случилось? Он теперь никогда уже не станет ей верить! Между ними все кончено.

Но он шел домой, потому что ему больше некуда было пойти. Потому что там была его лапочка-дочка. Ей принадлежала его душа и сердце. В будущем ему придется жить и переживать все трудности одному. Он замкнется в себе и закроет свое сердце для Бет.

Где-то у старой дороги он встретил Гуди, и они вместе вошли в Пайк-Хауз. От тепла на кухне у него по коже побежали мурашки, прямо в дрожь бросило. Джесс стоял у огня, не видя и не слыша Бет. Тем временем Гуди начала шарить у себя под юбками и вытащила оттуда мешочек, привязанный тесемками у нее к талии. Она приносила домой все, что смогла утащить с фермы.

– Турнепс, немного картофеля и несколько стебельков пшеницы. Как у тебя дела, парень?

– Я утром принес мешок веток.

– Ага, ты его принес, – завелась Бет. Она стояла перед ним упершись в бока. – Наверное, падаешь от усталости от такой работы.

– Что у вас стряслось? – спросила Гуди.

– Он старается беречь себя, – сказала ей Бет. – Ему не следует утомляться.

Гуди фыркнула и отвернулась от Бет, которая в этот момент помешивала в горшке, к Джессу. Он стоял, как каменный, у огня.

– Мистер Ярби просил тебе передать, что снова берет тебя на работу, как только изменится погода.

– Вот как? – сказал Джесс. – Он так теперь решил.

– Мне кажется, ты не слишком рад этому?

– Может, ему это не нужно, – заметила Бет, не поворачиваясь.

– Эй, что случилось с этой девушкой? – спросила Гуди. – Почему она такая злая?

– Спросите об этом у своего драгоценного Джесса. Похоже, он совершенно не собирается работать. Миссис Леннем предложила ему помочь с работой, и он гордо отказался.

– А что ты должен будешь делать? – спросила Гуди.

– Стеречь лес и дичь, – пробормотал Джесс.

– Так, – сказала Гуди и уселась на диванчик, положив руки на колени. – Ты, наверное, дурак, Джесс Изард. Ты бы мог хорошо зарабатывать в Скоуте, ничего не делая, а просто согревая постель миссис Леннем!

– Что? – переспросила Бет. – Что вы сказали?

– Помолчите, – сказал Джесс. – Тоже мне парочка! Попридержите свои языки!

– Миссис Леннем? – продолжала Бет. – Она увидела Джесса, и он ее покорил? Вот умора, никогда не поверю!

– Почему бы и нет? Ты же выбрала его.

– Но она же из благородных! Или делает вид…

– Благородные ничем не отличаются от всех остальных людей. Просто они могут себе позволить гораздо больше, чем все остальные.

– Она же замужем!

– Мистеру Леннему уже за семьдесят, и он очень больной и слабый. Зимой вообще не выходит из своей комнаты. Говорят, что он выходит наружу только летом, чтобы поймать несколько бабочек сачком.

– Я не верю, – сказала Бет. – Такая женщина! И захотела получить себе Джесса!

– Да, да! Уже много парней обеспечили себе жизнь после того, как поработали в Скоуте. Но если ты думаешь, что они заработали деньги, охраняя лес вместе с Макнабом, то глубоко ошибаешься. Это уж точно! Спроси об этом своего мужа. Ему, наверное, рассказали об этом работники фермы.

– Меня ни о чем не спрашивайте, – сказал Джесс, демонстративно заткнув уши. – Я вас не слушаю.

– Тогда я просто сошла с ума! – сказала Бет. – И убирайся от огня. Я не могу готовить, когда ты стоишь у меня на пути.

Джесс отошел и сел у стола. Он молча ждал, пока Бет подаст ему еду. Пока он ел, не промолвил ни слова. Он не ощущал вкуса пищи и глотал куски, чтобы внутри его прекратилась противная дрожь. Он упорно не глядел на Бет. А та вела себя так, как будто ничего не произошло, звонко переговариваясь с Гуди. Он отвел от нее взгляд, когда она уселась напротив и начала есть. Но он не мог заткнуть уши, когда она что-то говорила. Джесс сидел в каменном молчании, все глубже уходя в себя.

Когда он лег в постель ночью в маленькой комнате под самой крышей, которая освещалась только сиянием снега снаружи, он старался даже не смотреть на ее тень, пока Бет раздевалась. Он лежал на спине, холодный и застывший, и не потянулся к ней, когда Бет, дрожа, залезла под одеяло.

– Все еще злишься? – спросила его Бет.

– Да, так оно и есть.

– Ты же такой большой глупец! Разве это не так?

– Наверное, если ты так считаешь. Тебе лучше знать.

– Ты хочешь наказать меня своим молчанием и злобой. Можно подумать, что ты меня просто ненавидишь.

Джесс не знал, как ей ответить и продолжал молчать. Нет, он ее не ненавидел, но Бет нарушила его чистую сияющую гордость. И то хорошее, что было между ними, теперь валялось в руинах, и доверие тоже ушло куда-то.

– Джесс, мне холодно, – с дрожью в голосе сказала Бет.

– Да, – ответил ей Джесс. – Сегодня холодная ночь.

– Джесс, прости меня.

Она сказала это как ребенок, просящий прощения.

– Да, тебе должно быть стыдно, – грубо ответил он ей.

– Я всегда раньше говорю, а потом уже думаю. Ты же это знаешь! И с тобой иногда нужно такое терпение… Послушай! Я же извинилась. Правда, мне стыдно!

Джесс повернулся к Бет. Ему сразу стало тепло. Это тепло растопило ком снега внутри его души. Кровь закипела. Он приподнялся на локте, наклонившись над Бет. Он провел рукой по ее телу и оставил руку лежать в теплом местечке у нее подмышкой. Бет привлекла его к себе и положила его голову себе на грудь.

– Да, тебе должно быть очень стыдно! – повторил Джесс.

Вид вспаханного поля являл для Джесса самое прекрасное зрелище в мире. Если же ему доводилось пахать самому, радость его возрастала многократно.

Выводя лошадей на покрытую прошлогодней травой или свежей стерней ниву, он ощущал себя повелителем маленького царства, и ничто не могло унять его чувств. С момента, когда плуг впервые врезался в землю и до тех самых пор, когда все поле делалось бурым и рыхлым, Джесс был целиком поглощен своим делом, и не нашлось бы такого человека, с которым он согласился бы поменяться местами. Надо было видеть его долговязую фигуру и его длинную тень, медленно скользящую по залитой солнцем земле.

Была в свежевспаханном поле какая-то чистота и совершенство. Сам вид его мог служить наградой за труды, ибо плоды их были очевидны и угодны небу. Почва в этих высоко раскинувшихся местах представляла собой суглинок – смесь глины, известняка и камня. Сухие ветры делали ее поверхность рыжевато-коричневой. На солнце она выглядела красной. А после дождя становилась темно-бурой, словно крепкий табак. Джесс любил наслаждаться видом чистой, ухоженной и пустынной пашни. Он словно предвкушал, как вскоре его царство зазеленеет молодыми побегами кукурузы.

Джесс никогда не стремился стать чемпионом. Он не хотел, подобно Джимму Шодду, выигрывать соревнования по вспашке земли, которые проводились в Чепсуорт-парке. Свои амбиции он удовлетворял трудом. Ощущением того, что его руки держат рукоятки плуга и направляют его движение по борозде. Ему было достаточно того, что он мог делать мужскую работу, погонять упряжь добрых лошадей и в одиночестве наслаждаться тишиной полей на протяжении двух самых замечательных времен года.

– Я не умник какой-нибудь, – говорил он Бет, – но что-что, а пахать я умею, и даже неплохо.

Когда Бетони подросла, Джесс стал сажать ее на плечи и брать по вечерам с собой в поля. Он показывал ей угнездившихся на пашне птиц, дикую горчицу, пробивавшуюся желтизной среди кукурузных стеблей, пыльцу, налетевшую с цветущих трав, и заячьи следы возле изгороди. И Бетони сидела у него на плечах, словно маленькое божество, свесив пухлые ножки и ухватив обеими ручонками его шевелюру. Она окидывала мир торжествующим взглядом и, казалось, понимала каждое слово.

Бет частенько посмеивалась над тем, как Джесс разговаривает с Бетони.

– Можно подумать, что ты обращаешься к столетней бабке.

Но однажды она упрекнула его в том, что он боготворит Бетони, а к младшей дочке относится с прохладцей.

– Ну что ты! – ответил Джесс виновато. – Просто Дженни еще такая несмышленая. Но если она тоже захочет пойти со мной, пусть. Ведь у меня два плеча. Бетони сможет сидеть на одном, а Дженни – на другом.

Он подкидывал их вверх, сначала одну, затем другую, и усаживал высоко на плечи, надежно поддерживая своими огромными руками с широкими ладонями.

– Вы только посмотрите! Ваш папа – настоящая ломовая лошадь. А что будет, если у вас появится маленький братик или сестренка? Троих мне не унести. Придется соорудить маленькую тележку.

С высоты стремянки Джесс увидел, как по нортонской дороге мчится облако пыли. Он оторвался от побелки стены и стал наблюдать: покрытая попоной лошадка миновала заставу и остановилась у ворот Пайк-Хауза. Бросив кисть в ведро, Джесс слез со стремянки и поспешил к своим женщинам, занятым посадкой картофеля.

– Эй, труженицы! – воскликнул он. – Кажется, ваш дедушка едет.

Бет, беременная уже третьим ребенком, уперлась рукой в бок, медленно распрямилась и посмотрела в сторону ворот.

– И впрямь он, – тихо произнесла она.

– Бог мой! – воскликнула Гуди и пошла навстречу – ее передник был полон картофельных семян. – Вот радость-то!

Старик тяжело ступал по дорожке – плечи его были расправлены, голова высоко поднята, шляпа надвинута на самые брови. Остановившись прямо перед ними и сложив ладони на рукоятке трости, он принялся поочередно всматриваться в их лица, словно играя в гляделки.

– Ага! Нет сомнений – я застал вас врасплох! Небось не ждали, что я приеду?

Обернувшись, он посмотрел на девочек: Бетони наблюдала за ним из-за смородиновых кустов, а Дженни ползала по дорожке.

– Я всегда говорил, что у тебя не задержится. Но почему все время девочки да девочки? Судя по виду, ты опять на сносях. Может, хоть теперь порадуешь мальчишкой?

– Может быть, – согласилась Бет.

– Вам, наверное, интересно узнать, зачем я приехал? Так вот, у меня есть предложение. Нет, в дом я не пойду. Решим все прямо здесь.

– Как хотите.

– Я хочу, чтобы ты вернулась в Коббс, – сказал старик. – Вместе с Джессом. Я сделаю его своим партнером – адвокат Бейнс все устроит. Все будет, как ты и хотела: имя твоего мужа будет написано на воротах и фургонах – Тьюк и Изард.

– Отчего вдруг вы передумали?

– Это произошло не вдруг. Просто я уже стар, и мне нужен продолжатель в деле, а раз выбора нет, придется поступить так, как настаивала ты. Я научился этому у тебя и сделал так, как ты делала в юности, когда приходила ко мне за помощью. Помнишь?

– Помню.

– Ну, вот гора и пришла к Магомеду.

– А как насчет Кита Меддокса? – спросила Бет. – Он что, уже у вас не в почете?

Старик пристально посмотрел на внучку.

– Разве ты не узнаешь все новости от матери? Она ведь все время к тебе ездит.

– Она говорила, что Кит запил, если конечно вы это имеете в виду.

– Запил! Да он пьет как сапожник – как мастеру ему конец. С такими руками! С таким глазом! Все утопил в пьянках и этих своих дурацких выходках. Притащил в дом какую-то шлюху из Чепсуорта. Теперь эти наглецы живут вместе. Завели ребенка, хотя его никто не видел. Совсем этот парень от рук отбился, и все из-за тебя.

– Он всегда был плохим, – ответила Бет. – Словно червивое яблоко.

– Ну да ладно! С этим покончено. Так как насчет моего предложения?

– Я не могу сразу ответить. Мне нужно поговорить с Гуди и Джессом.

– Что? Что? А может, ты и права. Ладно, я не спешу. Совсем не спешу! Обсудите все, а потом дадите мне ответ, – старик обернулся и посмотрел на Джесса. – Похоже, ты в полном порядке, парень, да и моя внучка тоже. Словно и не потеряла ничего, выйдя за тебя замуж. Давай пожмем руки и забудем все, что между нами было.

Джесс вытер ладонь о штаны и протянул ее старику. Он хотел было что-то сказать, но старик продолжал.

– Теперь ты, Гуди Изард! Тебе незачем оставаться здесь одной и продолжать ютиться в этой лачуге. В Коббсе хватит места и для тебя. Ну, все, больше мне здесь делать нечего. Обсуждайте все побыстрее – я жду вашего ответа.

– Старый змей! – пробормотала Гуди, глядя ему вслед.

– Что ж, – сказал Джесс. – Нас ведь здесь ничто не держит, правда?

– Только не меня! – ответила Гуди. – Я ни на что не променяю свою маленькую лачугу. Но если вам хочется ехать, пусть вас это не останавливает.

– Почему мы должны оставлять тебя одну, Гуди? – воскликнула Бет.

– Ничего страшного. Позаботьтесь лучше о себе.

– Тогда слово за Джессом, – сказала Бет. – Да что это с тобой, Джесс? Ты словно воды в рот набрал?

– Ну, – промямлил Джесс, уставившись в ведро с белилами. – Ведь ты просишь меня бросить пахоту, так?

– Что? – возмутилась Бет. – Когда я тебя об этом просила? Что-то не припомню, чтобы я тебя о чем-нибудь просила!

– Но ты ведь думаешь, что мы должны ехать?

– Нет, если ты не хочешь. Да нет же, Бог мой! Выброси эту затею из головы и скажем об этом деду.

– Нет, я не говорил, что не хочу ехать.

– О Господи! – снова не выдержала Бет. – Невозможно понять, чего ты хочешь. Все мямлишь что-то и ничего не говоришь! Бели дальше свою стену и думай – потом скажешь, что ты решил.

Джесс вздохнул и снова вскарабкался на стремянку.

Когда законченная стена засверкала свежей белизной, Джесс умылся водой из колонки, и вскоре Гуди позвала его к ужину. Он уселся за стол и принялся наблюдать, как Бет режет хлеб.

– Я подумал, – сказал Джесс, не дождавшись, когда Бет первая задаст вопрос. – Я подумал и решил, что мы должны ехать. Я все взвесил.

– Это просто замечательно! И что же ты взвесил?

– Ну, во-первых, плотник получает почти вдвое больше, чем работник на ферме.

– Это правда. Мы быстро разбогатеем.

– Во-вторых, в Коббсе меня никто не сможет оставить без работы, как это частенько бывает в Чекетсе во время зимних увольнений.

– И это справедливо. Ты на редкость удачно смог разобраться в своих мыслях.

– Ну и потом, если наш третий ребенок по случаю окажется мальчиком, для него там будет самое место. Там он сумеет найти себя в деле.

– И в этом ты прав, – сказала Бет. – Есть еще какие-нибудь соображения в пользу переезда?

– Вообще-то нет, – ответил Джесс. – Правда, твой дед – он пожал мне руку.

– И впрямь пожал! Я сама видела, не сойти мне с этого места.

– Все было так хорошо – он улыбался мне и смотрел на меня так торжественно! Ты только подумай – он предложил мне стать партнером в деле! Тьюк и Изард! Наши имена неплохо звучат вместе, правда?

– Как тушеная баранина и клецки! – сказала Гуди и со стуком опустила на стол чайник. – Как печень и легкие! Или блохи и ежи! Эти слова тоже отлично звучат вместе. А теперь подвиньтесь, вы, Тьюк и Изард! Дайте мне сесть.

– Гуди, – спросила Бет. – Ты и вправду не станешь возражать, если мы оставим тебя здесь?

– Я? – удивилась Гуди. – А чего собственно я должна возражать? Я снова смогу спать в собственной постели, и меня не будут будить плачущие дети. Да я тут буду как сыр в масле.

Она бросила ложку на стол, сняла чехол с чайника и, слегка нахмурив брови, посмотрела сначала на Бет, а затем на Джесса.

– Вы ведь будете изредка навещать меня в моей лачуге, и дети тоже? Все правильно! Устраивайте свою жизнь, а обо мне не беспокойтесь. Я жду не дождусь, когда вы наконец уедете!

Джесс никогда раньше не заходил внутрь дома в Коббсе. В глубине души ему даже было не по себе. Такое множество комнат, коридоров, лестниц. Первое время ему ничего не стоило заблудиться, и тогда Кейт, отыскав его где-нибудь в кладовой, или буфетной, или на лестнице, ведущей в погреб, начинала подозревать, что он был малость того.

– Такой большой дом – это не то, к чему он привык там! – говорила она Бет прямо в его присутствии. – Думаю, нам следует делать для него скидку.

Джесс даже побаивался Кейт: она употребляла столько незнакомых слов. Та мебель, что была у них в Пайк-Хаузе, была простой и носила простые названия: шкаф, буфет, полка, табурет. Здесь же, в Коббсе, если следовать Кейт, нужно было говорить «шифоньер», «этажерка», «пуф».

– Твоя мать такая важная, – шепнул он украдкой Бет, когда они остались одни в гостиной. Это было в воскресенье, в день приезда, перед чаем. – Она настоящая леди, правда? А как она говорит!

– Это все дом, – ответила Бет. – Она стала такой важной, когда приехала сюда, правда, с моим отъездом все изменилось к худшему.

– Напомни мне, как она назвала этот сундук?

– Комод.

– Правильно, комод. Я слышал это слово. – Джесс с восхищением посмотрел на полированный красного дерева сундук с тремя огромными выдвижными ящиками и блестящими медными ручками и в растерянности покачал головой. – А мне всегда казалось, что комод – это что-то другое.

С тех пор, как они приехали, Кейт не могла нарадоваться на внучек. Она беспрестанно пичкала Бетони и Джейн печеньем и сахаром, дедушка Тьюк тоже не обходил их вниманием и часто сажал к себе на колени. Он разрешал им рассматривать свою серебряную цепочку для часов, монеты с профилем короля Уильяма Четвертого и сами часы с двумя маленькими крышками и красивой гравировкой.

– Я уже наговорился, теперь ты учись говорить, – просил он Бетони. – Ты должна научиться называть меня дедушкой.

– Скажи «дедушка», – шептал Джесс ей на ушко.

– Дед-дед, – бормотала Бетони.

– И это называется – ты умеешь разговаривать? – не унимался старик. – Придется поверить тебе на слово. – Он спускал девочек с колен и смотрел, как они идут к Бет. – Я ничего не имею против девочек. В них есть такая же нужда, как и во всем. Но все же свои надежды я возлагаю на мальчика. О, как я рассчитываю на него!

– А если опять будет девочка?

– Перестань! – возмутился старик. – Никто не рожает одних девочек. Так не бывает. Этот третий будет мальчиком. Я это чувствую.

Самое худшее ожидало Джесса утром в понедельник, когда, появившись во дворе мастерской, он увидел лица работающих и понял, что его здесь никто не ждал.

– Муж моей внучки, – представил Джесса дедушка Тьюк, – и его слова прозвучали весьма внушительно. – Муж моей внучки вернулся, и отныне он мой партнер и моя правая рука.

Воцарилась гробовая тишина, несколько человек переглянулись между собой. Стив Хьюиш привалился к стене, вытащил изо рта трубку и задумчиво посмотрел на нее.

– Полагаю, что теперь нам следует называть его мистер Изард?

– Да нет же! – воскликнул Джесс. – Я всегда был здесь Джессом, им и останусь.

– Ты для нас всегда был Джесс Увалень, – сказал Сэм Ловаж. – Но теперь мы будем звать тебя Джесс Хромоногий. Что с тобой стряслось? Жеребец на ногу наступил?

– Почему ты снова возвратился сюда? Здесь, при хозяине, придется меньше шевелить мозгами, не так ли?

– Хватит! – резко остановил их дед Тьюк. – Вы должны относиться к Джессу с соответствующим уважением. Вам все ясно?

– Конечно, – заметил Сэм. – С уважением. Особенно после того, как он женился на Бет.

– Господи! – вклинился Кит Меддокс. – Мы-то знаем, почему она выбрала его! Потому что предпочитает все делать по-своему. Ей нужен не муж, а подстилка для ног. Муж мягкий, как воск в ее руках.

Кит очень переменился. Усы обвисли. В черных волосах много седины. Он выглядел постаревшим, хотя ему еще не исполнилось и тридцати. Щеки впали, прямо от крыльев носа ко рту шли глубокие морщины. Широкий зеленый кожаный пояс с разными сияющими заклепками и застежками говорил о том, что он все еще старался крикливо одеваться, но одежда на нем уже не выглядела такой щеголеватой, как раньше, – мятая, грязная, плохо сидящая.

– Ну что? – спросил он. – Я ведь говорю правду, так? Нам лучше сразу поставить все точки над Что ты нам скажешь, Джесс Хромоногий?

– Мне все равно, почему она вышла за меня замуж, – ответил Джесс. – Вышла, вот и все!

– Конечно, ты стал теперь такой важный! Ну как же, партнер! Ха! Не смеши меня! Ты бы был никто, если бы не стал мужем Бет!

– Меддокс! – грозным голосом вмешался дед Тьюк. – Запомните все, и ты в том числе, я не позволю, чтобы кто-то из вас так разговаривал с Джессом. А ты, Кит, не испытывай меня, или я вышвырну тебя отсюда!

Кит молча пожал плечами. Он ничего не сказал, лишь пошел в конец двора, расстегнул ширинку и помочился на живую изгородь.

Джессу казалось, что его первый день в мастерской никогда не кончится. Далее последовали такие же дни. Он так давно не занимался плотницкой работой, что ему все удавалось еще хуже, чем прежде. Дед Тьюк постоянно ругал его за то, что он зря переводит дерево, гвозди и время.

– Господи, хозяин, – обычно говорил Стив Ловаж, – твоя правая рука и помощник ничего не умеет делать. Простите, но я просто не могу молчать!

Работники всегда любили посмеяться над Джессом, но сейчас, когда его имя появилось на вывеске, их шуточки делались все более злобными. Они ему не помогали советами, и он мог неправильно выполнить всю работу, а только потом они с удовольствием указывали на его ошибки, причем старались, чтобы это происходило в присутствии старика. Внешняя учтивость была лишь дополнительным издевательством.

– Мистер Изард, или Джесс, если вы позволите мне так называть вас, вы что, действительно считаете, что нужно прикреплять петли вверх ногами?

Как-то раз, строгая бревно для загона, он слишком сильно нажал на рубанок, и лезвие сломалось с громким звуком. Он увидел, как вокруг начали ехидно улыбаться мастера, и Боб Грин отпустил какое-то обидное замечание. Но никто не обратился к нему, как и всегда, ждали, когда его отругает сам старик Тьюк. Джесс мрачно нагнулся над своим ящиком с инструментами и вдруг почувствовал чью-то тень: на его рабочее место кто-то положил новое лезвие для рубанка. Джесс поднял глаза и увидел Джорджа Хопсона, самого мрачного человека во всей мастерской. Тот сразу же отошел, не дожидаясь благодарности.

Самым его страшным врагом был, конечно, Кит. Он постоянно старался затеять с ним ссору, толкал локтем Джесса, когда тот оказывался у него на дороге, старался уронить ему на ноги бревно или говорил гадости о Бет.

– Я видел сегодня утром мадам в саду. Она смотрела мимо меня, как будто я прозрачный. Вот смех-то, когда-то она «бегала» за мной.

Джесс ничего не сказал, продолжая работать.

– Ты что, не слышишь меня? – спрашивал его Кит. – Или ты не только немой, но и глухой?

– Нет, – ответил ему Джесс. – Если ты хочешь воспользоваться точилом, не обязательно меня толкать, я уже все закончил.

В начале мая они все были в Мидденинге и валили деревья в лесу Садж. Дни были прохладными, часто шли короткие сильные дожди. После них воздух был свежим и душистым. Дул резкий ветер, и облака быстро мчались в высоком синем весеннем небе.

Они валили дубы, старые сильные деревья – высокие, прямые, с толстыми стволами. Работа начиналась в семь утра и прекращалась, когда в лесу темнело. Весь день время отмерялось не часами, как было в мастерской, а звуком топора, звоном двуручной пилы, стуком молотка, вбивавшего в бревно клинья, и грохотом дерева, когда оно падало на землю.

Каждый день посредине расчищенного места разжигали костер, чтобы на нем сжечь кустарники и ненужные щепки. Запах горящего дерева, острый и сильный, долго не уходил из вымытого дождем воздуха. Джесс приносил с собой домой запах костра. Он шел от его одежды и от волос. Руки были в коричневых пятнах от дубовой коры. Как-то он сказал Бет:

– От меня пахнет, как от коптильщика бекона. Или как от копченой селедки. Даже и не знаю, что лучше!

В лесу ему нравилось больше, чем в мастерской. Дни стояли хорошие, и он работал тоже хорошо, и впервые с тех пор, как они переехали в Коббс, у него стало легче на душе. У него выработались точные удары топора, гладкая ручка легко ходила в его руках и стала как бы частью самого Джесса. Сильный ритм разгонял его кровь. У Джесса блестели глаза, и он чувствовал себя свободным.

Работникам перемена в обстановке тоже пошла на пользу, у них было хорошее настроение. Тимоти Роллз часто трудился в паре с Джессом, когда они очищали сваленные деревья от коры, и между ними шел вполне нормальный спокойный разговор.

– От запаха леса хорошо себя чувствуешь. Он тебя так бодрит, и это не просто слова. Так происходит на самом деле. Когда ты нюхаешь запахи леса, то у тебя прочищаются легкие.

Джесс каждое утро должен был брать двух лошадей из Энстера и ехать за стариком Тьюком в лес Садж. Но как-то утром в среду, в мае, Кейт прибежала через поле за ним.

– С Бет несчастье, – сказала она. – Поскользнулась на полу в спальне и упала на спину.

– Боже! – воскликнул Джесс. – Она сильно ушиблась?

– Нет, но у нее начались схватки, и она просит, чтобы Гуди пришла и помогла ей.

Джесс оставил лошадей и побежал с Кейт к дому.

– Я возьму тележку, так я доберусь гораздо быстрее. Вы возвращайтесь и присмотрите за Бет.

Он поехал сразу в Чекеттс и быстро приехал в дом вместе с Гуди.

– Может, мне привезти доктора?

– Я скажу тебе об этом, как только посмотрю Бет.

В половине одиннадцатого его позвали наверх в спальню. Когда он вошел туда, Гуди показала ему ребенка.

– У тебя родился сын, Бет мне сказала, что его имя Уильям Уолтер.

Джесс взял в руки ребенка и подошел к постели. У него кружилась голова, он пытался одновременно смотреть на сына и на жену. Бет спокойно лежала и наблюдала за ним. У нее были странно светлые глаза, как будто шок и боль вымыли из них всю краску. Но взгляд был спокойным и чистым, как обычно. Его всегда это поражало: чистый, спокойный и твердый взгляд Бет.

– С тобой все нормально? – ласково спросил ее Джесс.

– Все хорошо, – шепотом ответила ему Бет.

– Гуди? – спросил он мать. – Моя жена говорит правду?

– Ну, можно и так сказать, но после того, как она так кувыркалась по полу, – ответила Гуди, – ей нужно немного поберечься.

– А мой сын? Как его здоровье?

– С ним все хорошо. Он не очень бойкий, но, может, это потому, что мать так быстро вытолкнула его наружу из своей утробы. Он даже не успел ее оповестить, что готов к выходу! Мы за ним присмотрим, и с ним все будет в порядке.

– Жена, ты так перепугала меня, – заметил Джесс.

– Тебе нужно идти. Дед будет возмущаться, куда ты пропал.

– Да, наверно, ты права. Я бросил где-то лошадей. Так кому отдать моего сына?

Когда он прибыл в лес, там как раз был перерыв на обед. Тимоти Роллз сидел на бревне и поджаривал кусок сыра на огне. Фред Ловаж разогревал чай в металлической кружке.

– Какого черта, где ты был? – спросил его старик Тьюк, когда там появился Джесс с лошадьми. – Нам нужно срочно вывезти отсюда пни, иначе мы не сможем двигаться дальше.

– Это Бет, – ответил ему Джесс. – Она упала, и поэтому у нее родился ребенок немного раньше времени.

– Боже мой! Почему ты сразу не сказал об этом? С ней все в порядке? Да? Как она? А что с ребенком?

– Родился мальчик, и с ним все в порядке. Так сказала Гуди. Его назовут Уильям Уолтер, в вашу честь и в честь моего отца.

– Ты слышишь, Ловаж? А ты Роллз? У меня родился правнук, и его назовут Уильям Уолтер. Он унаследует то дело, которое я основал.

Старик Тьюк переходил от одного к другому работнику и всех хлопал по плечам.

– Боже ты мой! Как приятно получить то, о чем так долго мечтал. Правнук! Вы только представьте себе!

– Мастер, я вас поздравляю, – сказал Стив Хьюиш. – Ну и Джесс! Ну кто бы мог подумать!

– Да, я этого от него не ожидал, – заметил Сэм Ловаж.

– Джесс, – позвал Фред. – Я отолью тебе своего чаю.

– Угощайся моим кроликом по-валлийски, – сказал Тимоти Роллз.

– Ты вызвал доктора Уэллса? – спросил его старик Тьюк.

– Гуди сказала, что в этом нет необходимости.

– Ну ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Я подарю Гуди целую упаковку табаку.

Тимоти воскликнул:

– Хозяин, это дело нужно отметить! Мастер, это же такое событие, а, разве не так?

– Сначала принимайтесь-ка за работу. Правнук или нет, но мы уже потратили слишком много времени. Так что доедайте свою еду и быстро за дело. Я беру лошадей, и работать, работать.

Все, кроме Кита Меддокса, пожали руку Джессу и поздравили его. Теперь и Кит подошел к Джессу поближе.

– Вот уж я бы не стал вмешиваться в бабские дела – держать жену за руку, когда она родит и все такое.

Все вокруг замолчали и постепенно начали расходиться.

– Джесс Хромоногий, – сказал Кит, – я с тобой разговариваю.

– Ты еще и плюешься, – заметил Джесс, проводя рукой по глазам.

– Ну и что? Что с тобой случится?

– Послушай, – сказал ему Джесс. – Я понимаю, что тебе завидно, но не стоит начинать ссору.

– Я тебе завидую? Чему я могу завидовать?

– Прекрасно. Тогда вообще говорить не о чем. И нам пора приниматься за работу.

– Не указывай мне.

– Я тебе уже сказал, что не собираюсь с тобой драться, поэтому ты лучше остынь.

– Если я ударю тебя, ты начнешь со мной драку?

– Может да, а может и нет, – сказал ему Джесс. – Я не знаю. Но я тебя не боюсь, если тебя интересует именно это. Я вдвое выше и шире тебя. И у меня не трясутся руки, как у тебя. Поэтому попридержи свой язык и оставь меня в покое, и я тебя тоже не стану задевать.

Джесс повернулся и пошел к запертому сундуку, где ночью хранились все его инструменты.

Джесс вытащил оттуда свои наколенники, два маленьких топора и точилку, и еще один большой американский топор с изогнутой ручкой. Потом он согнулся, чтобы надеть наколенники.

Он уже позабыл о ссоре и думал о Бет и о своем малыше, как вдруг услышал крики. Джесс повернулся, все еще не успев выпрямиться и продолжая застегивать наколенник. Он увидел, что Кит выхватил горящую ветку из костра и нес ее через прогалину. Ветка горела ярким пламенем и сильно дымила. Джесс немного замешкался. Горящая ветка ударила его по шее сзади. И он не сразу смог отклониться от нее. Запахло паленым, работники окружили их, стоя на безопасном расстоянии, потому что Кит продолжал размахивать своим факелом. Но старик Тьюк не испугался, вне себя от ярости, он вырвал ветвь из рук Кита и бросил ее в костер.

– Ты уволен! – крикнул он. – Убирайся отсюда, пока я тебя не высек кнутом за твои проделки!

– Уволен? – повторил Кит. – Вы не имеете права. Вы должны были предупредить меня заранее и всякое такое… Со мной такие штучки не пройдут! Вы не имеете права!

– Если ты не уберешься отсюда, я пошлю за полицией и ты, парень, будешь свои права доказывать в тюрьме.

– А мои деньги? Вы мне должны за три дня работы?!

– Убирайся! – повторил старик. – И не вздумай больше показываться в Коббсе!

Джесс стоял на коленях на земле и испытывал жуткую боль. У него кружилась голова и сильно мутило. Как сквозь туман он увидел, что Кит собирает свои инструменты, чтобы уйти.

– Джесс? – сказал старик Тьюк, стоя над ним. – Ты меня слышишь, Джесс? Тимми сейчас положит тебе на ожог листья подорожника. Потом мы поедем домой. Ты меня слышишь?

– Да, – сказал Джесс. – Я все слышу!

Он почувствовал пальцы Тимми у себя на шее. Они были похожи на раскаленные клещи. Он весь напрягся, когда с обожженной шеи сдирали воротничок рубашки, который прикипел к телу. Он вдохнул в себя воздух сквозь сжатые зубы и упал без чувств.

Они привезли его без сознания в Коббс. Там Гуди привела его в чувство и дала выпить слабый чай. Она очистила рану водой и мылом, наложила чистую повязку и все забинтовала. Затем уложила его в постель внизу и задернула занавески, чтобы в комнате царил полумрак. Лишь спустя некоторое время она разрешила ему подняться наверх к Бет.

– Как тебе нравится мой новый наряд? – спросил Джесс, входа в комнату Бет весь перебинтованный и с неподвижной шеей. Он подошел поближе к постели.

– Тебе следовало соображать и не поворачиваться спиной к Киту Меддоксу.

– Твой дед выгнал его, что с ним теперь станет?

– Вот уж нашел о ком беспокоиться, – гневно ответствовала Бет.

В последующие дни работники то и дело возвращались к случившемуся.

Лини, пильщик, который жил недалеко от Коллоу-Форда, каждое утро сообщал им новые подробности о поведении Кита.

– Он не заплатил ренту за помещение, и когда старый Тригг пришел за деньгами, Кит гнал его до самого моста, а потом сбросил в ручей.

– У Кита нет работы, – говорил Берт Минчин. – Он каждый вечер играет на гармонике в пивной, а потом пускает шапку по кругу. Но ему подают слишком мало, все очень злы на него.

– Я слышал, что его жена стоит его самого, – добавил Сэм Ловаж. – Ну, я называю ее женой только ради приличия, просто не хочу произносить другие слова. Но она такая же злобная, как мне рассказывали, и у них каждый день происходят ужасные ссоры и скандалы.

Кейт, слыша эти россказни, качала головой и приговаривала: хорошо, что старушка Меддокс не дожила до этих дней и не видит, что выделывает Кит. Гуди, которая оставалась в Коббсе, чтобы лечить Джесса и ухаживать за Бет и малышом, обычно добавляла:

– Я думаю о малыше Кита. Какая у него страшная жизнь, если сравнить с нашим Уильямом Уолтером.

Через неделю Джесс начал возить кору дуба из леса на кожевенный заводик в Чепсуорт-Бридж. В первый день он сделал три ездки и возвращался домой через Хантлип, когда услышал шум в Коллоу-Форд. Он соскочил с повозки и поспешил вниз вдоль Уайти-Лейн. Мимо него в темноте пробежали несколько мальчишек. Они вертели деревянные хлопушки и стучали банками, полными камней.

Возле домика Кита собралась толпа человек в двадцать-тридцать. Они стучали в дверь и в окна, закрытые ставнями, гремели кастрюлями и крышками от кастрюль. Они требовали, чтобы к ним вышел Кит. Некоторые принесли с собой на шестах фонари. При их свете Джесс увидел Эмери Престона, хозяина «Розы и короны».

Джесс начал расспрашивать Уилла Пентленда, который стоял в дверях своей кузницы. Пентленд с одобрением смотрел на бушующий народ.

– Что он сделал? – повторил Уилл. – Чего он только не делал! Пришел в «Розу и корону» и ударил старую миссис Престон о стенку, потому что она не отпустила ему выпивку в кредит. Вот что он сделал. Бедной старухе почти восемьдесят три года! Если бы мне представилась такая возможность, я бы прибил его. Но Эмери сам должен сделать это. Он ему покажет!

Кто-то притащил обрубок бревна и дал его Эмери. Он приказал толпе отойти назад и начал выбивать дверь. После первого удара все затихли и смотрели, как действует Эмери. Вторым ударом он пробил дверь, и бревно застряло в дырке. Когда Эмери попытался вытащить его, верхнее окошко резко отворилось, и Кит выглянул из него.

– Я не выйду наружу! А вы не войдете внутрь! Я об этом позабочусь!

Он вернулся в комнату, но сразу же снова высунулся из окошка. Кит держал над головами собравшихся своего годовалого сына.

– Если вы еще раз подойдете к двери, я брошу мальчишку на булыжники! Я это сделаю! Черт бы вас побрал, вы меня знаете! Эмери Престон, ты будешь в этом виноват, поэтому тебе лучше не пытаться выбивать мою дверь!

Толпа замерла. Их поднятые вверх лица странным образом походили одно на другое – ужас сделал их похожими. Никто не двигался. Ребенок в коротенькой рубашечке из хлопка и с тонкой пеленкой бил голыми ножками в воздухе, его тонкие ручки маленькими кулачками молотили воздух. При свете фонарей личико малыша, казалось, состояло из одних глаз – круглых, темных и глубоких. Он смотрел на толпу, стоящую внизу. Когда его отец как следует встряхнул его и поднял еще выше, малыш завопил тонким голосом. Его было трудно услышать: такой жалобный усталый голосок.

– Ну что? – заорал Кит. – Вы уйдете отсюда и оставите меня в покое, или же я выброшу его в окно, как я вам обещал!

– Чепуха! – крикнул кто-то сзади. – Он не посмеет. Это же его собственный сын! Эмери, не обращай на него внимания, продолжай выбивать дверь!

– Нет, я не стану этого делать! – воскликнул Эмери Престон и отбросил бревно. – С меня хватит, я иду домой!

– Я тоже, – сказал Мартин Койл.

– И я, – добавил Оливер Рай.

– Мы сейчас уходим, – крикнул Билли Ретчет. – Можешь убрать своего ребенка! Тебя еще накажет Бог за то, как ты с ним обращаешься!

– А ну убирайся, ты, старая свинья-святоша! Все вы убирайтесь отсюда! Поскорее убирайтесь, а то, клянусь Богом, я его сброшу сверху!

Народ начал расходиться. Джесс ушел вместе с ними. Когда он обернулся назад, то увидел в темной комнате фигуру женщины и ее белые руки, когда она потянула их к ребенку. Кит снова выглянул в окно.

– Эй ты! Джесс Хромоногий! Скажи старику Тьюку, что он мне должен деньги за три дня работы. Он – вонючий скупердяй! Мне срочно нужны эти деньги. Передай ему все, что я сказал.

– Да, – сказала Джесс. – Я передам!

В субботу, когда Джесс постучал в дверь домика Кита, окно все еще было закрыто ставнями, а дыра в двери заткнута тряпками. Спустя некоторое время он услышал, как внутри отодвигали мебель от дверей. Потом тряпка исчезла, и в дырке показалось женское лицо. Джесс нагнулся, чтобы поговорить с ней. Он видел бледные губы и острый подбородок.

– Я принес деньги для Кита. Он дома?

– Да, он наверху, лежит в кровати. Но он не сойдет вниз.

– Тогда передайте ему деньги, – сказал Джесс и передал ей деньги через дыру в дверях.

– Как ваш малыш? С ним все в порядке?

– Да, все нормально.

– Вы что, не выходили наружу с самого понедельника?

Боже, вам и вашему малышу это вредно. Да и Киту тоже плохо сидеть в темноте.

– Я все знаю, – сказала женщина. – Я ему все время говорю об этом, но он не разрешает открывать дверь или окно, чтобы хотя бы немного проветрить помещение. Я уже больше не выдержу, если останусь здесь с ним. Я просто сойду с ума. Я уже стала почти такой же, как сумасшедший Кит!

– Но ему рано или поздно все равно придется выйти. Он не сможет всю жизнь просидеть взаперти!

– Он боится выходить из-за людей. Уилл Пентленд сказал, что он может выйти, но Кит ему не верит. Он стучит в стену Несперу Терпину, чтобы тот приносил к двери хлеб и молоко.

– Может, я что-то смогу для вас сделать?

– Нет, ничего. Только…

– Что?

– Помолитесь за меня и за моего сына, – сказала женщина и отошла от двери. Она снова засунула в дырку мешковину.

К следующему понедельнику женщина была мертва, а Кит исчез вместе с ребенком. Лини Карр первый принес эти новости в мастерскую. Все остальные работники добавляли все новые и новые подробности. Кузнец Уилл Пентленд попробовал открыть дверь домика Кита в пять утра, и она отворилась. В комнате на полу лежала женщина, ее голова покоилась почти у очага. На шее и лбу зияли ужасные раны. Кит, наверное, удрал ночью и забрал с собой мальчика. Поиски ничего не дали, хотя этим занимался весь поселок, и теперь делом занимался полицейский из Чепсуорта.

Работники обсуждали ужасное событие весь день. Они разговаривали об этом тихо и спокойно. И женщины дома так же.

– Я всегда говорила, что мне жаль ту девушку, которая свяжется с Китом, – заметила Бет. – Но мне даже в голову не приходило, что все может закончиться подобным образом.

Джесс очнулся от глубокого сна. Бет сидела в постели рядом с ним.

– Что такое? – спросил он.

– Я слышала шум во дворе, – ответила ему Бет.

– Это дождь, вот и все. Ты слышишь, как он колотит по кустам и деревьям. Он, наверно, стучал по окну, и ты проснулась.

– Нет, – сказала Бет. – Мне показалось, что кто-то там передвигает доски. Вот! Ты слышишь?

Но Джесс услышал только шум дождя.

– Пойду-ка проверю, – сказал он, вылезая из постели, – посмотрю, в чем там дело.

Джесс натянул штаны, сошел вниз и вошел в кухню. Там он зажег фонарь и вышел во двор через конторку старика Тьюка. На улице лил холодный и упорный дождь. Он белыми прямыми струями вонзался в землю и потом отскакивал от нее, как мяч. Джесс прошел несколько шагов и промок до нитки.

– Кто здесь? – громко крикнул Джесс.

Джесс двинулся дальше мимо высоких сложенных в аккуратные штабеля досок и подошел ко входу в мастерскую. Он не стал высоко поднимать фонарь, напротив – слегка нагнулся, пытаясь разглядеть следы на размокшей почве. Сзади раздался шум, Джесс резко повернулся, но это был старик Тьюк в накидке, защищавшей его от дождя. Он шагал по грязи в резиновых сапогах. В руках у него было старое ружье.

– Бет разбудила меня. Она сказала, что у нас, наверное, ходят воры. Клянусь Богом, если я их поймаю, они получат по заслугам. Будут знать, как воровать у меня доски! Ты их не видел?

– Кто-то был здесь, – сказал Джесс. – Вы видите – на грязи отпечаталось много следов!

Он снова повернулся и прошел несколько шагов, внимательно оглядывая почву, затем выпрямился, чтобы посмотреть вперед, пытаясь что-то разобрать сквозь темноту, и когда он повыше поднял фонарь, прямо перед его глазами закачалась пара сапог. Он вздрогнул, и пламя фонаря затанцевало в его руках. Джесс почувствовал, как сзади подошел старик, и поднял фонарь еще выше. Кит повесился на старом дубе.

Недалеко была лестница, Джесс поднялся по ней, срезал веревку, и спустил тело на землю. Там он сразу понял по тому, как беспомощно болталась голова Кита, что тот сломал себе шею.

Когда мертвые руки Кита прикасались к Джессу, тот чувствовал, как холодно замирало его сердце.

Старик Тьюк шел впереди с фонарем. Он открыл дверь в мастерскую и освещал Джессу дорогу. Джесс положил тело на рабочий стол и заставил себя снять петлю с шеи и откинуть мокрые волосы со лба, вытереть капли дождя с мертвого лица и скрестить руки Кита на груди.

Старик Тьюк держал фонарь. Он с растущей яростью смотрел на мертвого Кита. Джесс прикрыл тело брезентом. Он едва смог оторваться от разглядывания мертвого лица Кита и начал бесцельно бродить по мастерской. Старик заметил, что замок в двери мастерской был сломан.

– Кит был в мастерской. Интересно – почему? О, я так и думал! Иди и сам посмотри!

Джесс подошел к старому рабочему месту Кита. Там лежал ребенок, закутанный в шаль, застегнутую оловянной брошью. Малыш лежал неестественно спокойно – глаза у него были закрыты, а губки раскрыты. Казалось, он едва дышит.

– Он еле жив, – сказал старик, наклонившись и понюхав дыхание мальчика. – Кит дал ему бренди, чтобы тот не просыпался. Неси его в дом.

Джесс взял малыша на руки и быстро внес в дом. Все три женщины собрались в кухне. Кейт старалась с помощью мехов развести огонь.

Старик сказал им:

– Кит повесился у нас на дубе. Мы отнесли его в мастерскую.

– Он мертв? – переспросила Кейт.

– Конечно! А ты как думаешь? Ведь он повесился!

– Боже! – воскликнула Гуди, глядя на мальчика. – Он что, тоже умер? Бедный малыш!

– Он пьян в усмерть, – ответил старик. – Раненько начал приучать его к выпивке родной отец!

– Дайте его мне, – сказала Гуди. – Господи, какой же он тощенький! Кожа да кости! Кто знает, что ему пришлось пережить за последние дни!

Она взяла младенца на руки и придвинулась поближе к огню, который теперь хорошо разгорелся. Гуди расстегнула брошь и распахнула шаль, оттуда вылетел клочок бумаги и упал на пол.

– Записка, – сказала Гуди. – Поднимите ее и прочитайте, что там написано.

Гуди держала ребенка на руках и начала растирать ему ножки и ручки.

– Ну, Джесс? Что написал нам Кит Меддокс? Каково его последнее желание? Читай скорее!

Джесс нахмурился, но ничего не смог разобрать. Он передал записку Бет. Та поднесла ее к лампе, чтобы было легче разбирать каракули Кита.

– Здесь написано о ребенке. «Мой сын не должен жить в казенном заведении!»

– Конечно, нет! – воскликнула Гуди. – Еще чего, детский дом! Он его доверил нам, и ребенок останется с нами! Иначе мое имя не Гуди Изард! Эй, Джесс, подогрей молоко. Мне кажется, малыш понемногу приходит в себя.

Ребенок открыл глаза. Он открывал их медленно и с трудом, потому что на веках запекся гной. От света он снова прикрыл глаза, и прижался лицом к груди Гуди. Но потом перевернулся и прижался к ее рукам, поводя вокруг затуманенными глазами.

– Конечно, он совершенно пьян, – сказала Гуди. Она взяла чашку теплого молока и поднесла ее к губам мальчика.

– Нужно выпить молока, и тогда этот яд перестанет действовать на тебя.

Гуди сняла с него рубашку, кофточку и пеленку, которая была обвязана вокруг его тельца. Все было очень грязным и в следах крови от множественных укусов блох.

И кожа тоже была в пятнах. Гуди с отвращением скрутила одежду в комок и бросила все в огонь. Джесс принес теплой воды, кусок мыла и мягкие тряпочки. Бет – детскую одежду, а Кейт – льняное масло.

Гуди осторожно и тщательно вымыла лицо малыша, волосы, тело и тоненькие ручки и ножки. Потом вытерла его, смазала маслом и переодела в чистую теплую одежду. Все это время он молчал и был спокоен. Его тельце было таким вялым в руках Гуди. Но лицо немного порозовело, и он спокойно сидел у Гуди на коленях перед ярким огнем. Глаза перестали быть такими мутными. Он внимательно следил за тем, что с ним делала Гуди.

Его взгляд, как бы исподлобья, напоминал взгляд грустного снеговика: в глазах не чувствовалось живости, они были, как черные угольки. Мальчик ничего не ждал от жизни, но тем не менее за всем внимательно наблюдал. Казалось, что он хранил все сведения, даже не понимая их!

– Мы оставим его у себя? – спросил Джесс. – И станем воспитывать вместе с нашими детьми?

– Нет, – сказала Гуди. – У вас уже есть своих трое детей. Вам не нужны еще дети. Этот бедный малыш пойдет со мной, чтобы мне не было скучно в старом Пайк-Хаузе.

– Боже мой, – сказала Кейт. – Тебе в твоем возрасте будет трудно растить ребенка.

– А тебе позволят оставить его у себя? – спросил ее Джесс.

– Я попрошу, чтобы священник Чанс замолвил за меня словечко. Он во всем разберется.

– Вот и хорошо, – сказала Бет, улыбаясь Гуди, которая укачивала мальчика.

– Как его зовут? – спросила Гуди.

– Боже, – сказал Джесс. – Мне кажется, я никогда не слышал его имени.

– Я тоже, – вмешался дед Тьюк. – Кит Меддокс постоянно говорил о нем – «Проклятое отродье!» Вот и все. Я знаю, когда пастор Уиздом приходил к ним в марте, чтобы спросить Кита и ту женщину о том, когда же они собираются крестить мальчика, они смеялись прямо ему в лицо. Они сказали, что еще не решили, как его назвать.

Гуди была поражена. Она прижала к себе малыша и нежно укачивала его. Ее загорелое в морщинках лицо было сердитым и возмущенным. Ребенку уже год, а у него все еще нет имени! Даже кошке и собаке дают какие-нибудь клички! За всю свою жизнь она не слышала ничего подобного. Так себя христиане не ведут! Нет, нет! Потом она успокоилась.

– Я завтра же утром отправлюсь к мистеру Чансу и мы быстро окрестим мальчика. – Я назову его Томас в честь моего умершего брата, – сказала им Гуди. – Томас был прекрасным человеком, и это имя принесет счастье мальчику! Может быть малыш забудет о всех мученьях, которые ему пришлось перенести.

Когда Бетони было четыре с половиной года, ее никак не могли отыскать ни в доме, ни в саду. Ее искали в огороде, в близлежащих полях и во дворе рядом с мастерской. Бет решила, что девочка могла выйти на дорогу. Джесс был в ужасе от мысли, что малышка могла упасть в Деррент. Он пробежал вдоль речки до самой деревни и внимательно смотрел в воду. Но с Бетони все было в порядке. Она стояла с толпой людей на пустыре и смотрела, как маршируют солдаты.

В это лето шла война в Южной Африке. Взвод направлялся на юг страны.

По дороге сержант вербовал солдат в окрестных деревнях. Бетони, увлекаемая звуками барабана, дошла вместе с ними до самого пустыря. Когда Джесс подошел к ней, она не обратила на него никакого внимания. Девчушка просто пожирала глазами высокого сержанта и марширующих солдат. Она была в восторге от маленького барабанщика в красном шлеме и с красным поясом. Джесс взял ее на руки и остался вместе с ней, чтобы посмотреть на солдат.

Прозвучала последняя команда, и прекратились удары барабана. Солдаты по четыре в ряд стояли «вольно» на траве. Сержант повернулся к толпе и остановил свой взгляд на Джессе.

– О! Нам нужны такие солдаты!

– Что? – переспросил Джесс. У него сильно покраснело лицо. – Бог ты мой, какой из меня солдат!

– Но ты же уважаешь нашу королеву и нашу страну, парень?

– Да, конечно, но…

– Джесс не может стать солдатом, – сказал Оливер Рай. – Он хромает.

– А, тогда все понятно! Ты нам не нужен. Хромые парни не могут стать солдатами.

Сержант снова начал подыскивать добровольцев. Ему были нужны молодые, здоровые ребята. В этот момент старик доктор Меллоу, который когда-то преподавал в Оксфорде, но теперь жил как бродяжка на пустыре в Хантлипе, пробрался вперед и начал говорить громким и красивым голосом.

– Почему люди, хромые они или нет, должны участвовать в войне, которая не имеет к ним ни малейшего отношения?! Эту войну вообще нельзя было развязывать.

– Почему? – спросил у него сержант. – Каждый человек в Англии хочет защитить свои интересы от воришек-буров!

– Чьи-чьи интересы? – спросил доктор и повернулся к Метти Мейкпис, который стоял рядом с ним. – У тебя есть золотоносная шахта в провинции Кейп?

– Нет, если только мой дядюшка Артур не умер и не оставил мне шахту в наследство, – ответил Метти. – Но, полагаю, это не так, потому что он собирался ехать в эту, как ее – Аргунтину, что ли. Мне так кажется, что он отправился именно туда!

– А ты? – продолжал доктор, поворачиваясь к старику Марку Джервесу. Тот занимался тем, что дробил камни для починки дороги. – У тебя есть алмазные копи в Кимберли?

– Теперь нет, – грустно ответил ему Марк. – Мне пришлось ее продать, чтобы заплатить за починку сапогов!

– Тогда, сержант, чьи интересы должны защищать мужчины из этой деревни? А?

– Сэр, интересы Англии – это мои и ваши интересы, – ответил ему сержант. Он здорово разозлился. – Богатство страны – наше богатство!

– Богатство! – закричал Билли Ретчет. – Ха, тут собрались одни бедняки!

– Это те, у кого есть золотые рудники, должны идти на войну! Это они заинтересованы в этом. Им нужно их сохранить! Но не за счет наших парней!

Толпа радостно оживилась. Парочка женщин начала ругать сержанта. Тот быстро развернулся и отдал команду. Солдаты встали по стойке смирно, потом все повернулись направо по четыре в ряд. Барабанщик поднял палочки. Они почти касались его носа, и сержант крикнул, обращаясь к толпе.

– Я никогда не думал, что в Англии найдется деревня, которая не захочет выполнить свой долг перед родиной.

– Убирайтесь, – крикнула Энни Уилкс. – Мой старший сын сражается там с самого начала войны!

– И мой мальчик Дейв, – сказала Квини Ловаж.

– И мои два парня. И много других ребят, – сказал старый Джим Минчин.

– Тогда я надеюсь, что они не погибнут из-за того, что дома им никто не захотел помочь, – сказал сержант. После его слов воцарилась тишина, он повернулся к барабанщику и подал сигнал. Тот начал барабанить, и солдаты красиво зашагали прочь.

Джесс вышел из толпы, поставил Бетони на землю, взял ее за руку и направился домой. Но девочка не желала уходить. Она смотрела на солдат, и когда те исчезли из виду, начала рыдать.

– Ушли, – кричала она, захлебываясь от слез. – Солдаты ушли!

– Да, они ушли, – ответил ей Джесс.

Он присел на корточки и притянул девочку к себе.

– Они же не могут оставаться на пустыре все время, так?

– Я тоже хочу пойти с ними.

– Ты хочешь уйти и оставить одного твоего бедного папочку?

– Нет, – Бетони зарыдала еще сильнее, буквально давясь всхлипами.

– Боже, мой цветочек, – сказал Джесс. – Ты не должна так горько плакать. Посмотри на скворушку, который смотрит на тебя из огорода миссис Мерри.

– Не хочу!

– Очень жаль, потому что ты никогда раньше не видела розового скворца. И он так гордо сидит на ветке.

– Розовый? – спросила Бетони. Она забыла, что ей нужно продолжать рыдать и капризничать.

– Где он, этот розовый скворушка?

– Да вот он сидит на сирени. Ой, как жаль! Улетел. Он правда был розовый?

– Розовый, как поросенок, – сказал Джесс, утирая ей глаза кончиком фартука. – У него на носу еще были крошечные очки, чтобы лучше рассмотреть тебя.

– Нет, так не бывает! – крикнула Бетони и стукнула маленьким кулачком по груди Джесса. – Это все неправда!

– Откуда ты знаешь, если ты его не видела? Я могу с тобой поспорить, что розовый скворец полетел в Коббс. Он направился прямо туда. Когда мы вернемся домой, он будет сидеть на крыше мастерской. Вот увидишь!

Через несколько дней Бетони опять пропала. На этот раз Джесс нашел ее в школе. На коленях у нее лежала грифельная доска, в руках был кусочек мела, а на лице выражение экстаза. Она со скрипом рисовала на доске какую-то закорючку, а ей помогала восьмилетняя Агата Менс. При виде Джесса Бетони нахмурилась и ногами крепко обвила ножки стула. Мисс Лайкнесс предложила Джессу, чтобы Бетони осталась, и Джессу пришлось согласиться, хотя у него были кое-какие сомнения на этот счет.

Бетони четыре с половиной года. В классе были дети младше ее, но Джесса душила жалость: совсем еще крошка, а уже ходит в школу. У нее уже начиналась своя собственная жизнь. Джесс чувствовал, что теряет свое дитя, и в скором будущем она сильно переменится.

Обычно он удирал из дома и шел встретить Бетони, когда она шла через поля. Каждый раз он ждал, что ему навстречу выйдет маленькая незнакомка. Но Бетони, хоть ей и нравилась ее новая жизнь, не отдалялась от него. Она делилась с ним своей радостью и неудачами – щебетала, как птичка, пока они шествовали к дому.

– Боже ты мой, – обычно говорил ей Джесс. – Ты так рассказываешь о школе, как будто ходишь туда на праздник. Мне даже захотелось снова сесть за парту!

Привычка встречать дочь оставалась с ним долго. Даже после того, как Джесс перестал за нее волноваться, он все равно выходил ей навстречу. Им обоим нравилось, что все это время они принадлежали только друг другу. Тропинка через поля Энстера напоминала им о разных событиях, которые случались в их жизни или которые они обсуждали между собой.

Вот здесь, у приступок, сооруженных, чтобы перейти через забор у домика Томми Треннема, Джесс рассказал Бетони, что у них родился Роджер. Вот здесь, у березовой рощицы, он вытащил ее из сугроба, который неожиданно намело во время внезапного снегопада в апреле 1901 года! Здесь, в поле под названием «Большое», они набрели на кобылу Флаунс, которая рожала жеребенка – Джингл. Они наблюдали за ними на расстоянии, сквозь дырку в живой изгороди, чтобы не беспокоить кобылу. Вот здесь, среди зарослей баранчиков, Бетони рыдала у него на груди, после того как поссорилась с тремя ребятами из Мидденинга.

– Они приставали ко мне и Рози Рай, дразнили нас лисами или гончими псами, потому что мы живем в Хантлип.[4]

– Ну, и почему ты так расстраиваешься? – спросил ее отец. – Когда я был мальчишкой, ребята из Мидденинга говорили то же самое и про нас. Так уж повелось издавна. В школе всегда кого-нибудь дразнят, и не следует давать себя в обиду! Зато ребята из Хантлипа говорили, что от детей из Мидденинга воняет навозом![5]

– Да, я теперь знаю, Рози сказала это Либби Поттен.

– Ну вот, уже легче. Вот вы и квиты. Тебе не из-за чего расстраиваться. Не принимай все так близко к сердцу. Послушай, я вспоминаю, что для всех деревень вокруг существуют свои дразнилки. Например, деревня Блегг – «в деревне Блегг все ходят в лохмотьях». Так мы их дразнили. Про Хортон мы обычно говорили – «все, кто живет в Хортоне, немного «ку-ку», поэтому они отправились и купили кота в мешке».

Бетони рассмеялась, ее печали рассеялись, как туман. Они шли домой и продолжали разговор.

– Расскажи мне еще, – просила она отца, прыгая вокруг него, чтобы не вляпаться в коровьи лепешки. – Что вы еще говорили?

– Ну, есть еще Истери, я родился неподалеку. Это очень маленькое местечко и поэтому все говорили «все пожитки людей из Истери могут уместиться под копной».

– Еще! Еще!

– Ну, город Чепсуорт, там делают горчицу и все считают, что там живут глупые люди, поэтому когда мы встречали кого-то из Чепсуорта, то обычно спрашивали, кто у них дует на горчицу, чтобы та не была такой жгучей и острой.

– Это тоже дразнилка? – спросила его Бетони.

– Конечно, чтобы подразнить и позлить человека. Похожая прибаутка о людях Скарне – говорят, что они, чтобы снять с веток груши, просто срубают само дерево.

– Еще! Еще!

– Боже, – сказал Джесс. – Я уже больше ничего не помню!

– Расскажи мне о Кеплтоне, Спрингзе. И обо всех местах, которые находятся там, за холмами.

– Не знаю, – сказал ей Джесс. – Я нигде не был дальше Скарне.

По мере того как Бетони подрастала, ей всегда хотелось знать, что находится там, за холмами, или за рекой, или в конце длинной дороги. Она увязывалась с Джессом повсюду: они ездили в Порше, чтобы забрать лес, на фермы, чтобы отвезти туда готовые ворота и штакетник для заборов, в Чепсуорт – купить гвозди, петли или инструменты. Но она никогда не просилась в поездку со своим прадедом Тьюком, хотя у того были дела в более отдаленных и интересных местах. Бетони желала путешествовать только со своим отцом. Без него ей было путешествие не в путешествие! Джесс всегда поражало и умиляло, что его худенькая, норовистая и умненькая девочка с ее острым язычком предпочитала его компанию любому другому человеку в мире!

– Если я буду шагать, шагать и шагать… то куда я в конце концов могу прийти?

– Ну, это зависит от того, в какую сторону ты пойдешь.

– Конечно, на юг! Никто никогда не отправляется на север, – ответила ему Бетони.

– Тогда ты придешь в Глостершир, – ответил ей Джесс.

– А после этого?

– В Уилтшир.

– А после этого?

– Если ты все еще будешь идти и нигде не остановишься?

– Да, так куда я приду?

– Об этом лучше знают в школе.

– Но сейчас каникулы, – заметила Бетони. – И потом, я все равно спрашиваю у тебя.

– Да, я понимаю, я надел сейчас на себя «умный» колпак, чтобы он помог мне думать.

– Ты что, ничего не знаешь? – удивилась Бетони. В ее голосе послышалось возмущение. – Ты что, не знаешь, что будет за Уилтширом?

– Дорсет! – радостно вспомнил Джесс. – Вот куда ты прибудешь! Цветочек мой, тебе следует быть осторожнее, ведь если ты будешь шагать с такой скоростью, то можешь оказаться прямо в море.

– В море? Но мы еще даже не добрались до Лондона!

– Да-а-а, ты права. Мы, действительно, еще не добрались до Лондона.

– Ну и где он? – спросила дочь, нахмурившись.

– Я не знаю. Где-то там. Тебе нужно спросить об этом твою мать.

– Море очень большое? – продолжала расспросы Бетони.

– Да, – сказал Джесс. – Большое, все говорят, что оно огромное.

– Оно больше, чем пруд Слингз?

– Конечно, пруд по сравнению с морем – просто лужа!

– Ты когда-нибудь плавал на корабле?

– Нет, и не хочу, – ответил ей Джесс.

– Но ты видел море?

– Видел ли я море? Ну, как тебе сказать.

– Ты его видел или нет?

– Нет, – сказал отец. – Но мне кажется, что твоя мать видела море. Ты должна спросить ее об этом. Она тебе все расскажет.

Но Бетони редко разговаривала с матерью. Она предпочитала беседовать с отцом, даже если его ответы не удовлетворяли ее.

Когда и остальные дети пошли в школу, он все реже и реже стал встречать их. У них была своя компания, и они в нем уже не нуждались. Поэтому Джесс ходил только в редких случаях, когда им овладевало неотступное желание увидеть поскорее своих ребят.

Дженни была на год моложе Бетони и долгое время оставалась ее тенью. У нее не было ни своих мыслей, ни желаний. Она была отражением Бетони, как луна является отражением света солнца. Но позже, когда Бетони проявила себя настоящим диктатором, Дженни отошла от нее и примкнула к Уильяму. Джесс видел, что происходит, и боялся, что Бетони будет страдать, ведь она реагировала так остро, все принимала так близко к сердцу. Совсем не похожа на обычных детей. Но Джессу не следовало беспокоиться, потому что младшие, хотя они и были все вместе и организовали свою группу из четырех человек, все равно считали Бетони своим предводителем. Они были похожи на маленькие стебельки, которые склонялись перед главным и большим стеблем, стоявшим посредине них.

Они собрались в группу, потому что их союз давал им силу, и еще потому, что они были одной крови, а Бетони сильно отличалась от них. Но она все равно могла их направлять в нужном ей направлении, защищать их, помогать осваивать школьную премудрость и даже иногда командовать ими во время игр. Только когда она слишком уж увлекалась ролью командира, тогда они покидали ее. Просто покидали и все, ожидая, когда она остынет и успокоится. Они почти никогда не были к ней несправедливы и не злились на нее.

Как-то зимой, в субботу, когда стояла противная мокрая погода, Джесс работал в мастерской и делал гроб. Он отвлекся от работы и увидел, что за ним напряженно, с бледным лицом наблюдает Бетони.

– Я не хочу, чтобы ты делал гробы.

– Кому-то нужно заниматься и этим, – ответил ей отец.

– Не ты! Только не ты! Обещай, что никогда больше не станешь делать гробы.

– Я не могу обещать тебе этого, – сказал он ей с улыбкой.

– Ты должен мне это обещать! – потребовала Бетони. Она повторяла это с таким нажимом, что у нее стал грубым голос.

– Ты мне должен обещать это! Ты должен!

– Нет, я не могу, – еще раз повторил Джесс. – Цветочек мой, ты не должна так со мной разговаривать.

Бетони развернулась и выбежала из мастерской, но через некоторое время вернулась туда со своими братьями и сестрой, как раз тогда, когда Джесс прибирал в мастерской. Она подвела всех к готовому гробу, который стоял у стены.

– Все посмотрите сюда! – приказала она. – Это для бедной мисс Шарпи. Она умерла в своем домике в Блегге. Они крепко-накрепко забьют ее там гвоздями и опустят в могилу, чтобы там ее съели червяки и разные жуки.

Дики, самый младший, начал плакать.

– Это еще не все, – заявила Бетони. – Подождите, я покажу вам еще кое-что.

Она схватила Дики за руку и потащила его с собой, подгоняя остальных ребят.

– Куда ты их тащишь? – спросил ее Джесс, преграждая путь.

– Показать им яму, которую вырыли для миссис Шарпи.

– Нет, вам там нечего делать! – сказал Джесс и заставил Бетони, чтобы она отпустила ручку малыша Дики.

Он отослал детей обратно в дом. Потом обнял Бетони и посадил ее на рабочий стол.

– Цветочек мой, тебе не стыдно, что ты так перепугала своих младших братишек и сестру?

– Нет! Мне совсем не стыдно.

– И тебе не жаль, что Дики так сильно плакал?

– Нет!

– Ну что ж, тогда мне стыдно за тебя. Большая девочка, тебе уже девять лет, и ты так пугаешь нашего малыша Дики… Я даже не могу тебе передать, как мне стыдно за тебя!

– А мне все равно – стыдно тебе или нет!

– Вот как? Бетони, тебе лучше уйти отсюда, потому что когда ты себя ведешь таким образом, я тебя не люблю. Не люблю совсем, ну ни капельки! Я лучше стану любить какую-нибудь чужую девочку!

Он продолжал прибираться, взял в руки щетку и начал сметать стружки. Он видел, что Бетони не сдвинулась с того места, куда он ее посадил. Она положила руки на колени, опустила голову так, что подбородок плотно прижался к груди. Джесс видел, что остатки ее протеста и возмущения все еще гнездились в плотно сжатых губах и раздутых ноздрях.

– Ты все еще не ушла? – пораженно поинтересовался Джесс у дочери. – Ну и напрасно, ты же знаешь, что мое слово крепко – я не люблю тебя, когда ты так капризничаешь. В чем дело? Тебе помочь сойти вниз?

Он вытянул вперед руки, пока не прикасаясь к девочке. Он ждал, когда она сдвинется с места. Когда Бетони увидела его руки, протянутые к ней, она начала рыдать. Губы задрожали, глаза распахнулись и потом плотно закрылись. Она стала такой маленькой. Бетони крепко прижалась к отцу, и ее руки обхватили его за шею.

– Ну, ну, не нужно плакать! – бормотал Джесс. Он начал укачивать ее, как маленького ребенка. – Твой отец любит тебя! Он любит тебя больше всего на свете!

Он поднял ее на руки и начал носить по мастерской. Он хотел, чтобы ее боль перешла к нему, потому что чувствовал себя виноватым. Это ему нужно страдать, и у него должно разбиться от боли сердце.

– Ну, ну. Все кончено, все, все… Мы понимаем друг друга, ты и я. Перестань плакать, иначе кто-нибудь увидит нас в слезах, перестань, ладно?

Причина жуткого горя была почти забыта. Он только желал успокоить свое дитя, чтобы ее синие глаза опять сияли радостью и перестали литься горючие слезы. И так было почти всегда, когда у них возникали небольшие ссоры.

Джесс понимал, что совершил грех, заявив, что не любит свое дитя. Ему еще долго было мучительно стыдно. Но всегда, когда она начинала капризничать, гордо откидывать назад голову и пытаться грубить и настаивать на своем, Джесс почти никогда не мог удержаться, чтобы снова не впасть в тот же самый темный грех. Ему хотелось согнуть ее, поколебать ее уверенность, чтобы она стала еще крепче связана с ним, как это было, когда она была совсем крошкой. Он произносил слова: «Я тебя не люблю!» И снова Бетони возвращалась к нему, рыдая; как крохотное дитя, она была в его объятиях, и снова после этого он испытывал чувство вины.

По воскресеньям, раз или два раза в месяц, Джесс ездил навестить Гуди. Он возил ей джемы и мед от Бет. Обычно он брал с собой свои инструменты, чтобы что-то починить в Пайк-Хаузе. Иногда вместе с ним в Пайк-Хауз ездила Бетони.

Когда она была совсем маленькой, Бетони очень любила Пайк-Хауз, потому что домик был таким крохотным. Ей нравилось забираться наверх по крутой лестнице, нравились маленькие окошки, куда заглядывали ветви вязов. Там, в Пайк-Хаузе, весной можно было видеть, как воробьи воровали солому с крыши, а ласточки строили гнезда под ее скатом. Ей также нравилась странная форма дома, когда в тупик выходили два скошенных угла, а в маленькой нише в стене раньше висела доска с объявлением, что пора платить пошлину за проезд по этой дороге.

– Почему люди должны были платить за проезд?

– Потому что дорога принадлежала мистеру Леннему, а ему были нужны деньги, чтобы содержать дорогу в порядке, – ответил ей Джесс.

– Почему сейчас никто ничего не платит?

– Построили новую дорогу, которая идет через Холлоус, и теперь почти никто не пользуется этой дорогой.

– Сколько нужно было платить за повозку с пони?

– Шесть пенсов, – сказал ей Джесс.

– Тогда мы заплатим… как это делали все давным-давно.

Гуди приходилось подходить к калитке. Бетони не сходила с повозки. Она делала вид, что никак не может отыскать свой кошелек, и потом делала вид, что кладет шесть пенсов в руку Гуди.

– Добрый день, миссис Изард, – строго говорила Бетони. – Какая сейчас прекрасная погода. Надеюсь, ваш щавель растет хорошо?

Бетони нравился садик и огород в Пайк-Хаузе. Там так чудесно пахли разные душистые травки. Лаванда, розмарин, шалфей, тимьян. Все они росли между рядами гороха и бобов, моркови и кабачков. Там цвели ноготки с острым запахом и сладко пахнущий цветной горошек, росли бархатцы и розовые гвоздики, и мелисса, чьи мохнатые листья можно было растереть в руках, и начинало остро и свежо пахнуть лимоном.

Раньше, когда Джесс и Бетони навещали Гуди, Тома никогда не было дома. Когда он видел их тележку, то сразу скрывался в лесу. Гуди говорила, что так бывает всегда, кто бы ни пришел к ним. Том не желал ни с кем встречаться. У него был единственный друг – Чарли Бейли, живший в своей лачуге на пустыре Нортона. Том разговаривал с Чарли, но всегда молчал в присутствии остальных людей.

Бетони одолевало любопытство. Она не переставала спрашивать Гуди о Томе.

– Он же не твой внук, его фамилия Меддокс, а не Изард, тогда почему ты разрешаешь ему называть тебя бабушкой?

– Я усыновила Тома, – отвечала ей Гуди. – Как же ему еще меня называть?

– Он ходит в школу?

– Ну, если это можно так назвать, то он ходит в школу в Нортоне.

– Послушай, – заметил Джесс. – Гуди, ты должна заставлять его ходить в школу.

– Вы только его послушайте! И ты еще смеешь говорить мне о школе!

– Да, и посмотри на меня! Я теперь жалею, что плохо учился в школе! Очень жалею!

– С Томом все в порядке, – сказала Гуди. – Ему нравится работать на ферме вместе со мной. Он много чего знает, даже если он не все выучил по книгам.

Как-то зимой, в воскресенье, когда Джесс и Бетони ехали в Пайк-Хауз, они попали в жуткий ливень. Джесс достал плащ, и они даже не очень вымокли. При их приближении Том сорвался с места и, как обычно, отправился в лес. На нем были лишь рубашка и штаны.

– Он простудится и заболеет, – сказал Джесс Гуди. – Пусть Бетони побудет у тебя, а я поищу Тома.

Даже под прикрытием огромных сосен было холодно и мокро, дождь проникал и сквозь плотные ветви. Он барабанил по подстилке из игл, покрывавших землю. Джесс тихо шел по лесу. Он нашел мальчика, который сидел под деревом, прислонившись спиной к стволу. Дождь темными струями стекал по дереву. Том прижал колени к подбородку и обхватил себя руками. Казалось, его не волновало, что он промок с головы до ног. Влага с волос стекала прямо ему в глаза, и рубашка, как мокрая тряпка, прилипла к плечам.

Казалось, он вообще не чувствует холода, сжавшись в комок, чтобы защититься от пронизывающей влаги и промозглой погоды.

Он сидел очень тихо и даже не дрожал, глядя куда-то вдаль леса.

Когда Джесс заговорил с ним, он вскочил, как испуганный олененок, и, наверное, удрал бы, если бы Джесс не успел схватить его за руку.

– Почему ты убегаешь от меня? Я знаю тебя с тех пор, когда ты еще лежал в пеленках. Тогда ты меня не боялся. Тебе нечего вообще опасаться, ясно?

– Да, – пробормотал Том, но его рука была напряжена в руке Джесса.

– Тебе нужно пойти домой и переодеться, пока ты не простудился и не заболел.

– Нет, не хочу, мне и так удобно.

– Ну-ну! Я хотел бы от тебя услышать кое-какие новости о Чарли Бейли. Я слышал, что ты с ним дружишь. Когда я жил в Пайк-Хаузе, мы с ним тоже дружили.

– Я знаю, – ответил ему Том. – Он иногда вспоминает о вас.

Мальчик шел рядом с Джессом, и они вдвоем вернулись в Пайк-Хауз. Когда Том увидел Бетони, сидевшую на диванчике, он чуть не удрал обратно, но Гуди приказала ему идти наверх и переодеться. Потом она позвала его, и он неохотно спустился вниз. Она накинула ему на голову полотенце и заставила сесть на стул у огня, не отпуская до тех пор, пока его волосы не высохли.

Бет прислала подарки Гуди: фруктовый торт и бутылку бренди, пачку табаку и большую банку какао. Гуди сразу же приготовила детям по кружке какао. Том сгорбился на стуле, все еще замотанный полотенцем. Он держал дымящуюся кружку двумя руками и грелся о нее. При свете огня его вымытое лицо казалось очень темным, резко выделялись скулы и нос. Тени лежали на висках и подбородке, где не было даже намека на жирок. Глаза казались почти черными, и в них отражались отблески огня.

Бетони пила какао и внимательно изучала лицо Тома.

– Ты – цыган? – внезапно спросила она его.

Том не отводил взгляда от огня.

– Он что, не умеет говорить? – спросила она Джесса.

– Почему, умеет. Но он очень стеснительный. Ты должна дать ему время, чтобы привыкнуть.

– Он – цыган? Он похож на цыгана.

– Нет. Он просто очень темный.

– Сколько ему лет?

– Попробуй спросить у него об этом. Может, на этот раз он тебе ответит.

Бетони слегка наклонилась вперед, как будто она решила, что Том глухой.

– Сколько тебе лет? – громко спросила она его и, когда ответа снова не последовало, спросила еще раз:

– Ты что, не знаешь, сколько тебе лет?

– Том, – сказала Гуди спокойным голосом, – Бетони спрашивает, сколько тебе лет.

Том быстро посмотрел на Бетони.

– Девять, – пробормотал он и снова уставился на огонь.

– Ты умеешь читать и писать? – продолжала допрос Бетони.

– Это умеют все, – опять пробормотал Том. Что ты читал?

– Соломона Гранди и про Рейнарда-Лиса.

– И все? – спросила Бетони. Он ей не ответил, и она продолжала:

– Ты знаешь таблицу умножения? Умеешь складывать? Делить?

Джесс коснулся ее рукой.

– Ты просто выпаливаешь свои вопросы. Постарайся разговаривать с Томом спокойно и не допрашивай его. Попроси его, чтобы он взял тебя с собой и показал тебе, где живут барсуки, когда мы приедем сюда в следующий раз.

– Ты мне все покажешь? – спросила Бетони, еще раз наклоняясь к мальчику.

– Если хочешь, – сказал Том.

– А барсуки там будут?

– Днем ты не сможешь их увидеть.

– Тогда зачем идти? – удивилась Бетони. – Зачем куда-то тащиться, если мы не сможем там ничего увидеть. Какая глупость! Нет, правда, мне это кажется жутко глупым!

Мальчик посмотрел на нее и сразу отвел взгляд. Больше он не ответил ни на один ее вопрос.

Когда они возвращались домой, Джесс постарался все осторожно объяснить Бетони.

– Том моложе тебя, и ты можешь ему помочь преодолеть застенчивость. Разговаривай с ним почаще, но спокойнее, не дергай его.

– Мне кажется, что у него не все в порядке с головой.

– Да нет, с ним все в порядке. Он стеснителен, и немного диковат, и не привык общаться с незнакомыми людьми. Ты должна помнить, что у него нет такой семьи, как у тебя. У него есть только бабушка Изард. Но если ты захочешь, то сможешь ему помочь. Ты можешь многому его научить и стать его другом.

– Да, – сказала Бетони. Ей понравилась эта идея. – Я стану его учить и буду его другом.

После этого, когда они снова приезжали в Пайк-Хауз, Бетони старалась подружиться с Томом. Она убедила его взять ее с собой в лес, делала ему небольшие подарки – карту Великобритании, пестрый синий камешек из Деррента и конфету. Том в свою очередь подарил ей рог барана, который он подобрал на пустыре Нортона, картофель в виде фигурки человека, вырытый в огороде, и прелестное яйцо жаворонка с коричневыми крапинками. Бетони спокойно поблагодарила его за эти подарки, но когда они возвращались домой, она все выбросила. Джесс видел, так Тому было трудно расставаться с яйцом жаворонка, и постарался все объяснить своей нетерпеливой дочке.

– Почему ты это сделала? Том сильно огорчится, если узнает, что ты выбросила его подарок.

– Он же не узнает об этом. И потом, что мне делать с этим вонючим яйцом?

Джесс помолчал несколько секунд, внимательно глядя на голову лошади.

– Ну что ж, – наконец заметил он. – Наверно, Том сделает то же самое и с твоими подарками.

Бетони в изумлении уставилась на него. Подобный довод не приходил ей в голову.

Эта дружба продолжалась около года, но потом резко прервалась. Бетони, когда она играла в школу с Томом, сильно разошлась, подражая школьной учительнице. Он не смог прочитать наизусть стихи, заданные ему в прошлый визит к бабушке Гуди, и она стала бить по костяшкам его пальцев маленькой линейкой и приказала встать в угол. Том отказался ей повиноваться, и они поссорились.

– От тебя нет никакого толка, – сказала Бетони. – Ты не желаешь ничему учиться.

Джесс спросил Тома:

– Что она хотела от тебя? Ты что-то должен был прочесть?

– Да, какую-то поэзию, что ли? Про какие-то чертовы танцующие цветочки!

– Ну, – вклинилась Бетони. – Вот это выражения! Да он постоянно ругается! Дальше уже некуда!

Она посмотрела на Джесса, а потом на Гуди. Та сидела в кресле и штопала носок Тома.

– Он не только ругается. Он еще занимается браконьерством. И еще ходит к вонючему старику, живущему в противной хибарке. Он там держит хорьков. Его зовут Чарли Бейли. Это он научил Тома ругаться. А вам хоть бы что!

– Боже мой, – сказал Джесс и подмигнул Тому. – Неужели Том браконьерствует?!

– Браконьерствовать – это значит воровать, – назидательно заметила Бетони. – Том – маленький воришка и сквернослов!

– Ты не очень-то обзывайся, – заметила Гуди. – Ты, молодая мисс, что-то сильно разошлась. По-моему тебе лучше помолчать!

– Буду говорить все, что захочу! Я говорю только правду! Том – браконьер. Я сама видела его силки.

– Тем же занимаются и многие другие. Далеко ходить не стоит – погляди на своего отца.

– Мой отец не браконьер, – заявила Бетони.

– Но он этим занимался, – сказала Гуди. Она встала со своего кресла и подошла к полке, сняла с нее жестянку, полную дроби и кусочков железа, и потрясла ею перед лицом Бетони.

– Спроси своего отца, откуда эти железки. Ну, спроси его прямо сейчас.

Гуди поставила жестянку на место и села в кресло.

– Заодно спроси его, почему он прихрамывает? Бетони подошла к Джессу и прислонилась к его ногам.

– Поехали домой.

– Нет, я хочу здесь побыть еще пару часиков.

– А я не хочу здесь оставаться. В этом противном маленьком домишке. Мне здесь не нравится. Мне просто противно оставаться здесь. Он весь перекосился, как пьяный.

– Ха! – возмутилась Гуди. – Может, мой домик и пьяный, но тебе повезло, что был дом, где ты родилась.

– Я не здесь родилась! Ты все врешь!

– Да нет, это я помогала твоей маме рожать тебя.

– Нет, нет, это неправда! Ты врешь!

Бетони начала тянуть Джесса за куртку. – Я хочу домой! Сейчас же! Сию минуту!

– Тогда тебе придется отправиться пешком, мой цветочек, потому что я еще хочу побыть здесь. Мы поедем домой, когда я решу, что нам пора возвращаться.

– Я не пойду пешком. Это слишком далеко.

– Тогда тебе придется подождать. Вот и все. И хватит капризов, иначе я рассержусь и тебе попадет по первое число.

Джесс поднял Бетони и посадил на диван рядом с собой.

Она сидела молча и не двинулась с места, пока они не уехали домой. Когда все стали пить чай, она отказалась от него. Она даже ни с кем не попрощалась, покидая дом бабушки Гуди. Когда они ехали домой, Джесс, глядя на ее бледное мрачное лицо, боялся, что она долго не простит Гуди за то, что та унизила ее.

Прошло две недели, и Джесс снова собрался в Пайк-Хауз. Бетони отказалась ехать с ним.

В следующий раз было то же самое. И в следующий, и еще раз. Джесс ездил к Гуди один или с Бет. Иногда брал с собой кого-то из младших детей. Бетони ездила с ним в другие места, но никогда больше не ездила в Пайк-Хауз.

В это время она увлеклась учебой. Она училась лучше всех в школе. Викарий не мог себе представить, что она может совершить нехороший поступок. Викарий учил их толковать Библию. Мисс Лайкнесс хорошо относилась к Бетони и дополнительно занималась с ней.

– Мисс Лайкнесс хочет, чтобы я подготовилась к экзаменам и потом училась дальше в Чепсуорте. Там есть средняя школа.

– Средняя школа! Вот это да! И сколько лет тебе придется там учиться?

– Ну, наверно, пока мне не исполнится шестнадцать или семнадцать.

– Боже, провести все эти годы за учебой. Вот к чему я никогда не стремился! Я бы просто лопнул при одной мысли об этом!

– «Лопнул»! – сказал Бетони. – Как ты можешь употреблять подобные выражения.

– А что такого странного, что я сказал «лопнул», ты – маленькая учителька? – спросил ее Джесс.

– Ну да, «маленькая учителька», – передразнила его Бетони. – Ты еще скажи – «точнешенько» или «хватит болтать»!

– Мне кажется, что ты начала слишком «выпендриваться», – сказал Джесс, отворачиваясь от Бетони. – Ты постоянно меня поправляешь. По-твоему, я вообще неотесанная деревенщина. Все что скажу, все – не так! Мне кажется, что нам с тобой скоро будет не о чем говорить.

Но когда он увидел, как помрачнело ее лицо, Джесс понял, как она дорога ему. Он очень любит Бетони, и она отвечала ему тем же.

Джесс уже запряг пони в повозку и клал туда свои инструменты, когда из дома выбежала Бетони. Она на ходу надевала пальто и шляпку.

– Прадед сказал, что в Сидли-Айт на мель села баржа. Мы не можем туда поехать и посмотреть, как ее стаскивают с мели?

– Я собирался навестить твою бабушку Изард.

– Но баржа уплывет оттуда сегодня, а я хотела написать об этом сочинение в школе, – сказала Бетони.

– Хорошо, – согласился Джесс. – Тогда я поеду в Пайк-Хауз в следующее воскресенье.

Но в следующее воскресенье Бетони хотела присутствовать на освящении восстановленной церкви Святого Джона в Дингеме. Церемония там начиналась сразу после обеда. Далее их пригласила к себе на чай мисс Лайкнесс, чтобы поговорить о средней школе. Еще в следующее воскресенье, когда начались сильные дожди и речка Идден вышла из берегов в Апхеме, Бетони захотелось посмотреть наводнение.

– Послушай, – сказал ей Джесс, когда они стояли на мосту. – Ты специально стараешься, чтобы я не ездил в Пайк-Хауз?

– Специально? – переспросила Бетони. – Зачем мне это?

– Не знаю. Просто мне так кажется.

Джесс взглянул на нее, он никак не мог решить, лжет она ему или нет. Взгляд ее был таким прямым, удивленным и чистым. Если бы даже она лгала ему, Джесс не мог на нее долго злиться, потому что в его сердце Бетони всегда занимала особое местечко. Его слабостью было то, что он всегда желал быть для дочери на первом месте. И ему нравилось, что она не хотела делить его ни с кем, и поэтому применяла множество разных хитростей.

На мосту стояло много людей, и Джесс обратил внимание, как многие из них заглядывались на Бетони. Она не была слишком хорошенькой, но прекрасные золотистые волосы, очень белая кожа и прелестные синие глаза дополняла чудесная улыбка ее матери. Только Бетони улыбалась гораздо чаще. Улыбка возникала внезапно и сразу все вокруг становилось теплее и ярче. И никто не мог удержаться, чтобы не ответить улыбкой на ее улыбку. Да еще ее манера говорить как взрослая. Казалось, Бетони не замечала устремленных на нее взглядов, и Джесс был рад, что она может расслабиться и полюбоваться лебедями, проплывающими под мостом, мальчишками, которые вылавливали удочками плывущие по воде кастрюльки и горшки, фермерами в лодках, пытающимися спасти своих домашних животных. Казалось, Бетони забыла обо всем и просто наслаждалась представшим перед ней зрелищем.

Когда они вернулись домой и начали рассказывать о своих впечатлениях, на них вдруг обрушилась Бет.

– По-моему давно пора навестить Пайк-Хауз, вместо того чтобы разъезжать по стране.

– Да, ты, наверно, права, и я это сделаю, как только мне представится удобный случай.

– Почему бы тебе не съездить к ней в следующее воскресенье?

– Ну, Бетони и я хотели собрать кое-какую старую одежду и игрушки и отвезти их в Ахем для бедных детей, чьи дома и вещи пропали во время наводнения.

– Но ты потом съездишь к Гуди?

– Не волнуйся, я это обязательно сделаю, как только выберу подходящее время.

Но как-то так получилось, что прошло еще три недели, и Бет отправилась туда одна, забрав с собой младших детей.

– Ну? – спросил ее Джесс, когда она вернулась домой, – Гуди не просила что-нибудь передать мне?

– Нет, – ответила ему Бет.

– Что, она вообще ничего не сказала?

– Почему Гуди будет тебе передавать что-то? Похоже, она забыла, что ты вообще существуешь на свете.

– Ты ей не говорила, как я сейчас занят?

– Мне пришлось сочинять для нее сказки.

– И она ничего не сказала?

– Просто кивнула, вот и все!

– Черт возьми, – возмутился Джесс. – Какие-то новости в Пайк-Хаузе есть или нет? Или я должен выдавливать из тебя все по капле?

– Там все в порядке, – сказала Бет, подавая на стол. – Только крыша течет.

– Что ты сказала?

– Там в соломе две или три дырки, – продолжала Бет. – Ты же сам говорил об этом очень давно.

– Но неужели они с тех пор стали такими большими?

– Гуди ни на что не жалуется. Она выработала свою тактику. Если дождь с запада, она ставит кровать у окна. Если с севера – то она передвигает ее к лестнице, как было совсем недавно. Капает не так уж сильно, тем более, что она прикрывает постель брезентом.

– Боже мой! – воскликнул Джесс. – Я даже не представлял себе, что дела так плохи!

– Так тебя это интересует? – удивленно посмотрела на него Бет. – Мне казалось, что ты так занят развлечениями, что напрочь забыл о своей матери!

– О, – сказал Джесс и заерзал на стуле, ему стало неудобно. – Я же не знал… Я завтра не пойду на работу и сразу же все там поправлю.

– Ну уж нет, – вмешался дед Тьюк. – Сначала ты должен кончить молоть зерно в Аутлендс.

– Тогда я поеду туда в воскресенье, – сказал Джесс. – Боже ты мой! Я не знал, что крыша так прохудилась. Мне должны были сказать об этом раньше!

– Тебе об этом говорили не раз, – возмутилась Бет. – Много говорится, да мало делается!

– Да, – согласился Джесс. – Тут ты совершенно права.

Джесс глянул на Бетони. Та сидела, как будто ее вообще ничего не касалось. Отец понял, что он был слишком мягок с ней и позволял ей манипулировать собою, как только вздумается.

В воскресенье утром он нагрузил на телегу щепу, веревки и пучки соломы, и все сверху покрыл брезентом, чтобы не промочить под проливным дождем. Всю осень, не переставая, лили дожди. Джесс накинул на себя плащ с капюшоном. Он был готов, чтобы проработать весь день под дождем на крыше Пайк-Хауза. Бетони наблюдала за ним, стоя в дверях.

– Разве обязательно тебе ехать в такой холодный и сырой день?

– Да, мой цветочек, я должен ехать. Может, ты передумаешь и тоже поедешь со мной?

– Нет, – ответила ему Бетони, повернулась и вошла в дом.

Джесс отправился в поездку.

Огород в Пайк-Хаузе весь развезло. Сгнившая ботва картофеля лежала в куче. Все картофельное поле было в ямках там, где Гуди выкапывала картофель, пытаясь спасти урожай.

Неснятые бобы прямо со стеблями валялись в грязи, а сгнивший лук плавал в мутной воде на размытой грядке.

Джесс взглянул на крышу. Он увидел, как сильно прогнила солома со времени его последнего посещения Пайк-Хауза. Особенно возле трубы были видны огромные дыры. Джесс также обратил внимание, как много сажи вылетело в трубу вместе с дымом.

На маленьком крыльце стоял ящик с опавшими мокрыми и зелеными яблоками. Рядом притулился ящик с морковью, покрытой плесенью. Старый плащ Гуди висел на гвозде, а ее сапоги, все в желтой глине, стояли на подстилке вперед носами, как будто она только что сняла их и вошла в дом.

Когда он заглянул на кухню, она сидела в своем кресле-качалке и крепко спала. Подбородок уперся в грудь, и руки были спрятаны под фартуком. Когда Джесс проходил мимо, он легонько качнул кресло. Качалка заскрипела, но Гуди не проснулась, хотя раньше просыпалась от малейшего шороха. Голова ее повисла, а кресло качалось и поскрипывало. Джесс повернулся и заглянул ей в лицо. Он коснулся ее рук, они были холодны, как листья водяных лилий. Он прикоснулся ко лбу и понял, что Гуди умерла.

Когда он остановил кресло, в комнате стало жутко тихо. Часы остановились, в очаге продолжала дымиться кучка мокрых веток. Джесс подвинул себе табуретку на трех ножках и сел рядом с Гуди. Он наклонился к ней, его локти упирались в колени. Так сидел он некоторое время, потому что в этой тишине он хотел посмотреть на мать и побыть с ней. Подумать о ней и мысленно поговорить и попрощаться с ней.

Потом Джесс пошел искать Тома.

Рядом с живой изгородью на поле в Хенстере стояло пугало в платье и шали из мешковины, с лицом из турнепса и с желтыми маргаритками на шляпе. Бетони часто навещала это пугало. Она подружилась с ним и рассказывала все свои нехитрые истории. Пугало всегда выслушивало ее. Голова у него была немного наклонена, и желтые маргаритки на проволочных стебельках кивали в такт порывам ветерка. С отцом Бетони теперь почти не удавалось поговорить – он сильно переменился. Когда она обращалась к нему, он так странно смотрел на нее и грустно и удивленно покачивал головой. Или вообще не слышал ее. Поэтому Бетони беседовала с пугалом.

Пугало поднималось высоко над живой изгородью, охраняя два поля. С одной стороны было поле в восемнадцать акров, а с другой – в двадцать шесть акров. Земля все еще была очень мокрой, вода стояла в любом углублении. Поле в восемнадцать акров было засеяно ячменем, а второе поле – пшеницей. Пшеница не сдавалась, и ее ярко-зеленые стрелочки храбро выглядывали из мокрой земли. Ячмень сгнил в земле.

– Фермеры говорят, что они разорятся, а мой прадед сказал, что он не помнит, чтобы столько времени не прекращались дожди. У некоторых людей в Апхеме в кухне стоит вода в целый фут вышиной. Сегодня утром я слышала, что где-то в доме утонул ребенок.

Пугало внимательно слушало Бетони и его спокойствие было дружелюбным и выражало симпатию. Пугало знало, что Бетони не была виновата в том, что без конца лили дожди, что появилось много бездомных людей, и что малыш утонул в подвале в Апхеме.

Прошло какое-то время, и пугало стало ей сниться по ночам. Во сне оно из ее друга превратилось во врага. Во сне девочка шагала по узкой дорожке, а пугало всегда шло рядом, немного впереди Бетони, где-то поверх живой изгороди, почти в небе. Обогнать, избавиться от него было невозможно. Она начинала шагать быстрее и быстрее, пока не переставала чувствовать ноги под собой.

И когда наконец она начинала рыдать от усталости и злости, останавливалась и гневно топала ногами, пугало медленно поворачивалось и смотрело на нее из-под полей шляпы. Глаза пугала становились живыми человеческими глазами. Они внимательно смотрели на нее сверху вниз. Бетони не могла отвести глаз от глаз пугала.

– Смотрит! Смотрит! – кричала Бетони. – Почему ты всегда смотришь на меня?

Она перестала ходить к пугалу. Вместо этого попыталась поговорить со своей матерью.

– Ты жалеешь, что Том живет с нами?

– Нет, – ответила ей мать, продолжая гладить. – Почему я должна жалеть об этом?

– Значит, ты рада?

– Ты должна помочь Дженни убраться в вашей спальне.

– Я уже сделала свою работу, – ответила ей Бетони. – Как ты думаешь, Том – нормальный?

– Абсолютно нормальный, и не сомневайся в этом.

– Я так не думаю. Мне он кажется странным. Он никогда не смотрит мне прямо в глаза.

– Может, ему не нравится то, что он в них видит.

– Я считаю, что он ворует, – продолжала Бетони.

– Ты тоже воруешь, – заметила мать. – Ты украла четыре пенса из кошелька твоей бабушки пару недель назад и десять листов бумаги из конторки твоего прадеда во вторник.

Бетони не отводила взора от струйки пара, которая поднималась от рубашки Роджера. Утюг продолжал двигаться взад и вперед. Потом она перевела взгляд на лицо матери – такое спокойное, без всякого намека на злость или угрозу.

– Это не воровство, не настоящее воровство. И я не потратила эти четыре пенса, и не использовала бумагу, потому что кто-то утащил ее у меня.

– Вы только подумайте, – сказала мать, подходя к плите, чтобы поменять утюги. – Этот «кто-то» была я.

Бетони продолжала сидеть, она чувствовала, как у нее закипает кровь.

– Если я такая плохая, как вы все говорите, почему ты тогда не накажешь меня! – закричала она.

– Если ты будешь вести себя еще хуже, то мне придется сделать это. Ты достаточно умная, и если как следует подумаешь, то, как умный человек, перестанешь таскать вещи и деньги, потому что я уже поймала тебя на этом.

– Умная! Умная! – прокричала Бетони. Она соскочила со стула. – Я ухожу из этого дурацкого дома и никогда больше не вернусь сюда!

– Хорошо, только дверью не хлопай, – сказала Бет. Снаружи, во дворе, Бетони смотрела, как ее братья складывали ветки в большую корзину. Уильям рубил ветки. Он очень гордился тем, как он ловко управляется с маленьким топориком. Он быстро рубил ветки – тюк, тюк, тюк. Ветки разлетались во все стороны. Роджер и Том собирали их, а Дики аккуратно складывал в корзину.

– Том Меддокс, – сказала Бетони, когда он нагнулся, чтобы подобрать ветки у ее ног. – Не толкайся, ты неуклюжий.

– Тогда отойди отсюда, – сказал ей Уильям. – Ты нам мешаешь.

– Том Меддокс, ты не нравишься моей матери, – продолжала Бетони. – Она говорит, что ты – «ку-ку».

Том не обращал на нее внимания, он продолжал собирать ветки и складывать их в корзину. Но Уильям перестал рубить и уставился на сестру.

– Мама сказала, что ей не нравится Том?

– Он никому не нравится, – сказала Бетони. – Он слишком черный. Вы только посмотрите на него. Он так выделяется среди нас всех. Мы – такие светлые, а его как будто обваляли в саже. Ему здесь не место! Он не нашей крови!

Бетони повернулась к двери мастерской и увидела, как отец показался в дверях.

– Бетони, – резко сказал Джесс.

– Убирайся туда, откуда ты пришел, – сказала она Тому. – Твое место среди цыган и лудильщиков. Ты нам здесь не нужен! Ты – слишком черный!

Отец сильно ударил ей по заднице. Шок и боль были подобны молнии. Они обожгли ее плоть и растопили кости. Он никогда не поднимал на нее руку. Отец так переменился. Она в злобе и стыде убежала от него. Она его ненавидела и была жутко возмущена. Она его никогда не простит! Бетони пробежала по двору и, не останавливаясь, побежала дальше по дороге, через мост и к берегу Деррента. Она стремилась к тому месту, где вода поднялась выше берегов.

Под ивами двое мужчин в плоскодонке острогой били угрей. Один из них был местный идиот Джампер Лейн, а другой – доктор Меллоу, ученый из Оксфорда, живший здесь, как бродяга. Они взглянули на Бетони, стоявшую на берегу. Джампер, широко улыбаясь, поднял угря вверх, чтобы Бетони полюбовалась на их добычу. Она села на бревно и сделала вид, что застегивает туфли. Потом она вынула молитвенник и сделала вид, что читает его.

Среди кустов торчал шест, и к нему была привязана плоскодонка. Таким образом, течение не могло далеко унести ее. Ловцы угрей позволяли лодке отплывать на всю длину веревки, потом они подтягивались до кустов и снова отдавались на волю волн. Бетони наблюдала за ними, ей становилось все холоднее и холоднее. В воздухе стоял влажный холодный туман. И на нее еще падали капли с ив. Бетони пыталась убедить себя, что холод – это ерунда. Очень скоро она вообще перестанет его замечать, ей уже будет все равно.

Лодка двигалась взад и вперед, раз за разом. Ловцы, казалось, не уставали от своего занятия. Потом к шлюзу подошел Томми Треннем со своей удочкой и уселся, чтобы половить рыбки.

Бетони задрожала и повернула домой. Сегодня ей не удастся утонуть. У ручья было слишком много народа.

– Садись за стол, – сказала ей мать. – Или, может, ты не проголодалась?

– Нет, я не голодна. Совсем не голодна.

– Может, ты плохо себя чувствуешь? Простудилась?

– Она злится, – сказал Уильям. – Наш отец как следует дал ей по заднице!

– Бетони сама в состоянии все объяснить. Ты заболела? Если так, то тебе лучше отправиться в кровать.

– Со мной все в порядке, – сказала Бетони.

– Тогда садись за стол.

Бетони села между Уильямом и Дженни и посмотрела на пищу, поставленную на стол. Она видела стебли сельдерея в чаше, они были толстыми и белыми. И еще большой кусок валлийского сыра и ее любимую порезанную ливерную колбасу.

– Тебе сыр или колбасу? – спросила ее мать. У нее в руках были нож и вилка.

– Мне колбасу, пожалуйста, – сказала Бетони. После того как мать пожелала всем доброй ночи, Бетони снова зажгла свечку в спальне и села, чтобы что-то записать на свободных страницах в конце молитвенника.

– Что ты пишешь? – спросила ее Дженни. – Ты снова пишешь дневник?

– Это не твое дело, – обрезала ее Бетони.

– Мама заметит, что ты жгла свечку. Ты знаешь, что она всегда все замечает.

– Ай-яй-яй! Какой кошмар!

– Ты, наверное, стараешься исправить свой дурной почерк?

– Замолчи и спи!

– Вот странно, – заметила Дженни. – Ты лучше всех учишься, а так плохо пишешь.

– Если ты не замолчишь, я подпалю тебе волосы, – пообещала ей Бетони. Она подняла свечку над головой Дженни. – Вот-вот, мисс Подгляда, давно пора тебе прятаться под одеяло. Чтобы я тебя больше не слышала, иначе ты обо всем горько пожалеешь.

Во время ужина она ни разу не взглянула на отца. Она больше никогда не станет на него смотреть. Это и было записано на последних чистых страницах молитвенника, и ничто не заставит ее переменить решение. Бетони постаралась написать все это как можно аккуратнее.