Джулия смутилась на мгновение, но ей нужно было произвести соответствующее впечатление на младшую подругу и она опять набралась наглости и продолжила атаку.

– Вы встречаетесь с кем-нибудь, мисс Изард?

– Нет, Джулия.

– Совсем, совсем нет?

– Да, совсем нет.

Обе девушки обменялись хитрыми взглядами и захохотали. Они отвернулись от нее и только собрались присоединиться к своим друзьям, как Бетони позвала их к себе и потребовала, чтобы они следовали за ней. Они не ожидали этого и потащились без возражений. Они прошли через сад и направились к комнате мисс Телерра. Бетони постучала, когда входила в помещение, и начальница школы пораженно посмотрела на нее.

– Извините, что я беспокою вас, мисс Телерра, но мне бы хотелось занять немного ваше время, – сказала Бетони, потом она повернулась к Джулии.

– Джулия, вы только что задали мне вопрос. Будьте так любезны, повторите его перед мисс Телерра.

Джулия продолжала молчать, у нее был такой вид, что она сейчас вылетит из комнаты.

– Пожалуйста, Джулия, – сказала мисс Телерра.

– Это все ерунда, – бормотала Джулия. – Право, какие пустяки!

– Ну, ну, – подбодрила ее Бетони. – Там в саду вы не были такой скромницей!

– Я только спросила мисс Изард, встречается ли она с кем-нибудь! – повторила Джулия и гордо тряхнула черными кудрями.

– Понятно, – сказала мисс Телерра. – Мисс Изард, оставьте нас, я поговорю с Джулией и Леони.

Бетони вернулась в сад, и когда она снова увидела двух девиц, они старались не встречаться с ней взглядом. Но все уже было всем известно, и Бетони четко знала, кого ей за это нужно благодарить. Она ждала дальнейшего развития событий.

– Эдна, – сказала она, когда та пришла в ее комнату на чердаке. – Ты не должна обсуждать меня и мои дела с девочками в школе.

– Ваши дела? – удивленно переспросила Эдна. – Какие дела?

– Ты сама лучше меня знаешь все истории, которые ты распространяешь в школе.

– Я вообще там никому ничего не рассказываю! Почему я должна это делать? Вы что, считаете, что мне больше не о чем говорить, как только о вас и о вашем странном молодом человеке?

– Эдна, я говорю с тобой как со взрослым человеком, и, пожалуйста, перестань вести себя как глупое дитя!

– Мне кажется, что вы его стыдитесь, вот и все! Иначе вы бы перестали его скрывать.

– Нет, никаких секретов, и мне нечего скрывать, – сказала Бетони.

Ей не хотелось скандала, она протянула руку и коснулась руки Эдны. Она желала примирения.

– Послушай, – сказала она. – Мы же друзья, правда? И это значит, что мы должны уважать достоинство и сдержанность каждой из нас.

– Но я никогда ничего не скрывала! – выпалила Эдна. Из ее выпуклых глаз покатились огромные слезы.

– И я тоже, – заметила Бетони. – Все это буря в стакане воды. Давай успокоимся и будем продолжать нашу дружбу. Ты согласна?

Эдна кивнула и попыталась улыбнуться сквозь слезы.

– Я знаю, что веду себя глупо, – сказала она всхлипывая. – Я обещаю исправиться, я постараюсь. Ты не хочешь спуститься вниз и сыграть с нами в карты?

– Ну…

– Пожалуйста, пойдем. Мне иногда бывает так скучно оставаться внизу одной.

– Хорошо, – согласилась Бетони. Эдна и миссис Брим обожали играть в вист. Мистер Брим часто отсутствовал по вечерам, и им всегда не хватало игроков. Мистер Торзби не интересовался игрой, и мисс Уилкингс тоже. Она всегда говорила, что не может отличать «бубны от крестей или виней, или как вы там их еще называете!» Но милый мистер Ламб всегда соглашался сыграть, чтобы доставить удовольствие Эдне, и Бетони часто приходилось выручать компанию и становиться четвертым игроком. Хотя никакого удовольствия ей это не доставляло: мисс Брим помнила каждый ход и каждый раз отчитывала Бетони, перечисляя ей ужасные промахи. Она не могла ей простить ее легкомысленного равнодушия к проигрышу.

– Нечего смеяться, мисс Изард! Вы никогда не станете хорошим игроком в карты, если будете так невнимательны.

– Но это же только игра, разве не так?!

– Кое для кого – да, всего лишь игра, – высокомерно заметила миссис Брим.

Бетони как-то рассказала это Джиму, и тот посмеялся, сказав, что нужно было бы познакомить миссис Брим с миссис Пакл, его квартирной хозяйкой, которая просто с ума сходила по норфолкскому висту.

– Вот была бы парочка, миссис Пакл и ваша хозяйка. Единственная между ними разница, что вашей миссис Брим не доводилось бывать в нашем квартале для нищих! Какой-то умник назвал это место Борроудейл-Гарденз,[9] а пересекающиеся улицы получили названия Уенслидей-Гроув, Малмдейл-авеню и тому подобное. Только представьте себе! Самые прекрасные места на севере страны, и они назвали их именами грязные трущобы Симсбери. Как можно так издеваться над природой и людьми!

– Но может, там не всегда были трущобы!

– Если там строили дома впритык друг к другу рядом с газовыми заводами и рядом с железной дорогой… В этих местах даже кошке некуда плюнуть! Там очень плохое водоснабжение! И совершенно жуткая канализация. Я думаю, эти чертовы трущобы были всегда! Они были запланированы еще на чертежной доске!

– Вас интересует что-нибудь, кроме социальных проблем?

– Иногда интересует! Порой мне хочется побродить по стране просто так, как бродят цыгане среди зелени и природы. Особенно когда стоят жаркие дни и ночи, я мечтаю о том, чтобы раздеться и поплавать в прохладном и чистом пруду, окруженном высокими зелеными деревьями… Я вспоминаю один маленький садик и дом, находящийся вдалеке от всего. Я знаю это место, оно находится в Уилтшире, и старая яблоня склоняется перед дверью домика.

– В каком месте Уилтшира?

– В Мидлинджер. Я иногда сажусь на велосипед и отправляюсь туда, где из моих легких вылетает вся грязь и дым большого города.

– Но не похоже, что вы хотели бы навсегда уехать отсюда, – сказала ему Бетони. – Мне кажется, вы любите свои грязные темные трущобы!

– Так бывает, когда привыкаешь к боли, если она давно вас мучает. Вам без нее даже становится не по себе!

– Боль? Какая боль?

– Вот эта, – сказал Джим, взмахнув рукой по направлению к трущобам Симсбери, окутанным дымом.


Когда Бетони покупала газеты рядом с Пентинг-Харт, к ней подошел мужчина и назвал ее по имени. Это был Джо Смит, тот самый, что отнес ее багаж в день приезда. Его дочь, Флорри Смит, училась в классе у Бетони.

– Я надеялся встретить вас, мисс. Мне хотелось попросить вас об одолжении.

– Конечно, – ответила ему Бетони.

– В «Вестнике» помещено объявление, что школе требуется человек, который будет ухаживать за садом. Я уже работал садовником, и хотел бы вас попросить, чтобы вы замолвили за меня словечко перед начальницей.

– Я это сделаю, – пообещала ему Бетони.

– Смит – такое обычное имя, – сказал Джо Смит. – Никто и не будет знать, что я отец Флорри.

Но утром, когда Бетони заговорила об этом, она поняла, что у мисс Телерра отличная память, и ее не обвести вокруг пальца.

– Мне кажется, мисс Изард, вы раньше говорили, что этот человек – отец Флорри Смит, не так ли?

– Да. Но какое это имеет значение?

– Я взяла себе за правило никогда не нанимать на работу никого, кто связан родственными узами с нашими ученицами. И в данном случае это было бы совершенно неразумным.

– Почему? – резко спросила ее Бетони. – Потому что их семья бедная? Потому что Флорри не платит за учебу, а учится на стипендию?

– Мисс Изард, я в первую очередь думаю о Флорри. – Вы прекрасно знаете, что у нас в основном учатся девочки из семей среднего достатка, и в школе имеются определенные традиции и правила.

– Да, здесь процветает снобизм! Я это все великолепно понимаю. Но разве мы не должны с этим бороться, мисс Телерра?

– Вы не можете отменить снобизм декретом, мисс Изард! Флорри будет очень неприятно, если ее отец станет работать в нашей школе!

– Я знаю, – сказала Бетони. – Простите меня, если я была слишком грубой. Но разве обязательно, чтобы девочки знали, что они родственники?

Мисс Телерра мрачно улыбнулась.

– Мисс Изард, в женской школе нельзя ничего сохранить в тайне. Вы недавно убедились в этом сами.

– Да, это правда, – согласилась с ней Бетони.

Как только представилась возможность, она поговорила с Флорри Смит и объяснила ей, в чем тут дело.

– Мне было бы все равно, если бы мой отец работал здесь, – сказала Флорри. – Мне наплевать, что обо мне болтают девчонки. Я уже привыкла к их насмешкам.

– Флорри, я больше ничего не могу сделать для твоего отца, – сказала ей Бетони. – Ты понимаешь, что мисс Телерра заботится только о тебе.

Флорри криво усмехнулась, как будто она не верила хорошему отношению к ней мисс Телерра.

– Спасибо, что попытались нам помочь, мисс Изард. Я все передам отцу.

Спустя несколько недель, когда возникло дело, связанное с премией Харриет Тейм, Бетони припомнила скептическую улыбку Флорри Смит.

Эту премию основала бывшая начальница школы. Она присуждалась раз в три года за лучшее сочинение по истории, написанное ученицей старшего класса на тему, выбранную преподавателями школы. Премия представляла собой чек, на который можно было приобрести книги в специальном магазине. В этом году в розыгрыше премии участвовали шесть учениц, и, конечно, Флорри Смит была среди них лучшей. На этот раз мнения Бетони и мисс Сайлк полностью совпадали. Мисс Лезенби из отделения истории также присоединилась к их мнению. Их решение было передано в письменном виде мисс Телерра. И вдруг в конце семестра, во время утреннего совещания, мисс Телерра сообщила всем, что премию присудили Мириам Чаркомб.

– Но почему, почему? – позже спрашивала Бетони. – У Мириам такое слабое сочинение!

– Отец Мириам – член правления школы, – объяснила ей мисс Лезенби.

– Так случается далеко не в первый раз в этой школе! – воскликнула мисс Сайлк.

– Неужели? – спросила Бетони.

– Точно так, – заметила Хорс. – Моя предшественница уволилась из-за проявления подобной несправедливости.

– Разве мы не можем обратиться с протестом к мисс Телерра? – спросила Бетони.

– Дочь Испанского Короля, – сказала ей мисс Лезенби, – станет нас уверять, что приняла единственно правильное решение.

– Эта женщина произошла от самого Торквемады, главы испанской инквизиции, – заметила Хорс.

– Флорри Смит, – продолжала бушевать мисс Сайлк, – это единственная девочка во всей школе, обладающая мозгами и пользующаяся ими для того, чтобы учиться! Что станет делать Мириам Чаркомб с чеком в магазин «Педагогическая книга»?

– Ничего, – сказала Хорс. – Ее папаша просто вставит его в рамку.

Прозвенел звонок, и Бетони отправилась на урок. Ей казалось, что этот день никогда не кончится. Она все время вспоминала о Флорри Смит, и у нее было отвратительное настроение. Бетони радовалась, что приближался конец семестра и перед ней были длинные летние каникулы.

– Что вы станете делать во время каникул? – спросил ее Джим, когда они прогуливались в парке. – Поедете домой к родителям?

– Нет, – сказала Бетони. – Я останусь здесь. У меня большие планы.

– Станете ходить на экскурсии? – поддразнил ее Джим.

– Конечно, а почему бы и нет?

Каждый день после завтрака она покидала Метлок-Террас и возвращалась только к ужину или даже позже.

Теперь она уже спокойнее гуляла по Лондону одна и каждый день узнавала что-то новое.

Когда она шагала по знаменитым улицам, она иногда чувствовала себя такой маленькой и незначительной, и это навевало грусть. Но Бетони все равно получала огромное удовольствие от этих экскурсий..

Как-то вечером, придя на очередную встречу с Джимом в парк, она нашла его спящим на солнышке на скамейке. Она села рядом, наблюдая, как трепетали его ресницы, и слушала, как он слабо стонал во сне. Когда он наконец проснулся и увидел ее рядом, он с трудом выпрямился и попытался развести плечи, смущенно на нее поглядывая.

– Это все жара, – объяснил он. – Я целый день провел в суде в Олдбурне.

– Не пора ли вам немного отдохнуть?

– Вы правы. Я постараюсь освободиться на субботу и воскресенье и отправлюсь навестить тетушку Джиг.

– Тетушку Джиг?

– Это та самая старушка, в чьем доме я останавливаюсь в Мидлинджере.

Джим выпрямился и начал дрожать. Он поплотнее застегнул свой пиджак.

– У вас есть велосипед? Нет? Ну, ничего. Вам нужно попросить у кого-нибудь велосипед на парочку дней, и мы сможем отправиться в путешествие вдвоем. В следующую Субботу. Или, может, через субботу. Как вы думаете, вы сможете проехать на велосипеде значительное расстояние?

– Почему бы и нет, если вы можете это сделать.


Бетони попросила велосипед у Маргарет Крабб. Они встретились с Джимом в пять утра и начали свое путешествие. На земле лежал теплый и влажный белый туман. После Твайфорда они ехали по спокойным сельским дорогам, оставляя в стороне все, даже самые маленькие городки. Они часто останавливались, чтобы перекусить, передохнуть или просто полюбоваться окрестностями.

Стоял сентябрь, и когда туман рассеялся, они увидели поля, готовые к жатве. Некоторые были уже пусты, солнечные лучи сверкали на стерне. Дальше к западу стерню поджигали, и когда Джим и Бетони сидели и ели на холме Рамбл, они сверху видели клубы жирного черного дыма, среди которого время от времени полыхали алые языки пламени.

Запах гари щекотал ноздри, отдавал кислым во рту и приправлял каждый кусок пищи. Этот запах не оставлял их во время всего путешествия – запах очищения и возрождения, старый, как сам мир вокруг них. Запах прошедшего года труда на земле, запах умирания и возрождения нового года труда и подготовки урожая.

Джим сказал ей:

– В моем краю поджигают заболоченные участки пустоши, и там горит кустарник и вереск. И потом на черных подпалинах прорастает новая ярко-зеленая трава и кустарники.

Он мало разговаривал во время путешествия, и Бетони, глядя на него, пока они продолжали крутить педали, видела, как он побледнел от усталости. – Может, нам стоит еще отдохнуть?

– Нет, – сказал он, – мы уже почти добрались до места.

Они проехали через деревню Мидлинджер и остановились у небольшого домика, который весь как-то странно перекосило – соломенная крыша немного съехала набок и проросла мхом, маленькие окошки со старыми, потускневшими и пожелтевшими стеклами тоже как будто подмигивали. Они прислонили велосипеды к живой изгороди и пошли по тропинке к дому. Джим постучал в дверь.

Из двери, прихрамывая, вышла самая уродливая старуха, какую только Бетони приходилось видеть в своей жизни. Ее серая кожа вся сморщилась, и в складках ее была грязь. На верхней губе росли длинные седые волосы, как усы у кота. Они росли из трех или четырех маленьких черных родинок. У старухи оставался один-единственный пожелтевший зуб, торчавший сверху. Стук, видимо, разозлил ее, и она вылетела, собираясь со злостью отругать пожаловавших к ней незваных гостей, но когда она узнала Джима, то спустилась вниз и тяжело положила свои изуродованные тяжким трудом руки ему на плечи.

– Ах, ты бродяга! – хихикала она. – Ты не являлся ко мне уже, наверное, целых полгода!

– Зато теперь я здесь! Ну и несет от тебя табачищем, ты, старая табачная трубка!

– Сам ты самоварная труба! – ответила ему старуха, резко встряхивая Джима. – Неужели старой женщине нельзя ничем побаловать себя?! Ты только и умеешь меня ругать, ты – святоша!

Она повернулась к Бетони и уставилась на нее белесыми глазами.

– Кого это ты приволок с собой?

– Это Бетони, – ответил ей Джим.

– Бетони, прямо цветочек. У меня в саду растут цветы! Разные, из которых я варю целебные настойки и отвары. Они помогают при простуде и боли.

– Эй, – заметил Джим. – Я всегда подозревал, что ты – ведьма!

– Что ты орешь! Я же не глухая, ты – глупый парень!

Тетушка Джиг не отводила взгляда от Бетони.

– Бетони, ты такая же свежая, как целебные травки в моем саду, – продолжала старуха. – Ты что-нибудь знаешь о целебных травах?

– Нет, – ответила Бетони.

– Из них даже готовят целебные чаи, и они помогают при болях. А ты, молодая мисс! Ты бы смогла помочь людям исцелить их от болезней и болей? А? Ты сможешь помочь человеку?

– Оставь ее в покое, – громко заявил Джим. – Она – приличная девушка, а не такая легкомысленная старуха, как ты, старая навозница! Отстань от нее и перестань смущать!

– Ха! Говна-пирога! Ну, что встали? Входите в дом! Мы лучше пойдем в сад и посидим в тени под старой яблоней!

– Как хотите! Как хотите!

Она провела их через темный дом и вывела в сад-огород!

– Вы останетесь на ночь? Да, останетесь! Что вам приготовить поесть? Скажите мне.

Она стояла перед ними, упершись руками в бока, и смотрела на цыплят, которые расхаживали перед ними по огороду и даже в доме.

– Похоже придется одного из них зарезать!

– Нет, – сказал ей Джим. – Не надо жертв в мою честь.

– И в мою честь тоже, – присоединилась к нему Бетони.

– Тогда вам придется удовольствоваться яйцами. Яйца, сыр и запеченный в мундире картофель. Что еще?

– Отлично, – заметил Джим.

Он и Бетони расположились на траве и смотрели на яблоню, склонившуюся над ними. Ее грубые корявые ветви отягощали плоды ярко-красного цвета. Тетушка Джиг ковыляла взад и вперед. Она приносила им чай, и фруктовый кекс, и сливовый торт с жирным желтым кремом.

– Печености тетушки Джиг самые лучше в мире, – сказал Джим. – И это все потому, что она готовит их грязными руками.

– Ты бессовестный лгун! – воскликнула старуха. – Мои руки чистые. Они такие же розовые и благоухающие, как задница младенца!

– Конечно, теперь они чистые, после того, как вся грязь осталась в тесте!

Джим после еды вытянулся на траве и почти сразу заснул. Тетушка Джиг постояла над ним, глядя на его усталое лицо.

– Так я и увидела его в первый раз. Он лежал и спал на траве, а рядом валялся велосипед. Я подумала, что он свалился с велосипеда и разбил себе голову. Но он просто спал. Он хотел проспать на траве всю ночь, чтобы сэкономить деньги на ночлег. Я привела его сюда и положила спать в доме. С тех пор он приезжает сюда довольно часто, но всегда такой усталый.

– Он слишком много работает, – сказала Бетони. – И не обращает на себя никакого внимания. Он все время раздает свои деньги разным попрошайкам.

– Вот глупец! – пробормотала тетушка Джиг. Когда Джим проснулся и приподнялся на руках, он увидел, что Бетони и тетушка Джиг сидят на траве и тихонько беседуют. Тетушка Джиг что-то вязала, а Бетони наматывала клубок шерсти.

– Я просто отключился. Я не храпел?

– Еще как храпел! – заметила тетушка Джиг. – Твоя девушка и я даже не могли расслышать друг друга.

– Полагаю, это к лучшему!

– Что ты собираешься делать? Еще поспать?

– Нет, – сказал Джим, поднимаясь на ноги и пытаясь размяться. – Я взял с собой полотенце и пойду выкупаюсь в пруду.

– Что, опять? Ты и в прошлый раз не вылезал из воды. Смотри, домоешься до того, что и следа твоего не останется.

– Бетони, ты идешь со мной? – спросил он ее.

– Конечно, она пойдет, – сказала тетушка Джиг. – Ей не интересно оставаться здесь со мной.


Бетони сидела в камышах, пока Джим плескался в воде белой рыбой. Она чувствовала, как расслабляется и впитывает в себя тишину и свежий воздух этого прелестного места.

Пруд своей синевой повторял небо, но по краям, в тени ив и осин, казался темно-оливковым. Золотые лучи солнца погружались в его глубину, сверкая там, где Джим взмахом рук разбивал поверхность воды. От камышей пахло зеленью и свежестью.

В тихие заводи медленно с шлепаньем плыли утки. Где-то недалеко пел жаворонок.

Бетони настолько растворилась в ощущениях природы, что даже могла представить себя капелькой воды, сверкающей на солнце.

Ей казалось, что она такая же прохладная и зеленая, как стебель камыша. И так же, как камыш, слегка клонилась при легком дуновении ветерка, пропуская мимо себя медленно плывущих уток. Она могла представить себя и жаворонком – жарким маленьким комочком с серыми перьями и быстрыми трепещущими крыльями. Она порхала над скошенной пашней, и ее горло раздувалось, когда она выпевала свою немудреную песенку.

– Не оборачивайся! – крикнул ей Джим, вылезая из пруда. Он пошел в камыши неподалеку. – Иначе я покраснею!

– Поскорее вытирайся! – ответила ему Бетони. – Сейчас уже не так жарко, как тебе кажется.

Она смотрела, как он вытирался своим потертым маленьким полотенцем. Его нагота не вызывала у нее никаких грешных волнений, но худоба заставила прослезиться. Его косточки были такими острыми и хрупкими, как косточки маленькой птицы. Без одежды на него было просто страшно смотреть. Да и когда он был одет, то казался тенью ее крепких братьев.

– Я как будто снова родился на свет, – заметил Джим. Он сел рядом с Бетони и начал причесываться.

– Ты будешь купаться? Нет, тебе это не нужно. Ведь в Метлок-Террас не скупятся на воду!

– Да, наша прислуга Руби каждый день приносит мне большой медный кувшин воды. По-моему, это довольно глупо, ведь рядом с моей комнатой наверху есть огромная цистерна для воды.

– Руби, – переспросил Джим. – Она что, действительно похожа на рубин и сияет, как драгоценный камень?

– Нет, совсем наоборот. У нее всегда красные глаза, а волосы – тусклого мышиного цвета.

– И тем не менее, кому-то и она приглянется!

– Так оно и есть. За ней ухаживает подмастерье булочника. Но им приходится быть очень осторожными из-за миссис Брим, поэтому они изобрели свою систему сигнализации. Если все спокойно и им ничто не угрожает, Руби угощает его лошадь двумя кусками сахара, но если бдительное око хозяйки не дремлет, бедное животное получает только один кусок. Они передают записки друг другу в корзинке с хлебом и булочками.

– Откуда ты так много знаешь об их отношениях?

– Иногда, когда нет поблизости миссис Брим, мы болтаем с Руби, и она спрашивает меня, как написать то или иное слово в ее записке к милому другу Мэтью.

– Ты ей объясни, что дело не в правописании. Кстати, я тут сочинил большую статью по поводу пенсии, и ее уже напечатали.

– Почему ты мне не сказал об этом раньше? – сказала Бетони. У тебя есть экземпляр этой газеты?

– Нет, но тебе необязательно читать эту статью. Все, что там написано, я пересказывал тебе не раз.

– Мне бы все равно хотелось прочитать.

– Только потому, что это напечатано в газете?

– А разве тебе самому не радостно, что твоя статья появилась на страницах популярной газеты, и таким образом множество людей в Англии познакомятся с тобой.

– Ну что ж, это только начало, – сказал Джим. Позже, когда они медленно шли по полю, Бетони заметила, как Джим часто останавливался, чтобы потереть спину и плечи.

– Ты, наверное, очень устала – поездка на велосипеде была длинной, – спросил ее Джим.

– Нет, не особенно.

– Но у тебя должны болеть все мышцы!

Наступили сумерки и похолодало, когда они вернулись к дому тетушки Джиг. Она зажгла лампу в кухне, огонь в очаге уже бушевал. Чайник кипел, а картофель лопался, погребенный в раскаленную золу. Стол без скатерти был уставлен тарелками и кружками желтого цвета. Посредине лежал большой каравай хлеба, и на его сияющей корочке темнели семена мака. В деревянной чаше радовали глаз спелые помидоры и разные пахучие травки с собственного огорода.

– Вы голодны? – Спросила их тетушка Джиг, заваривая чай.

– Просто умираем, как хочется есть. После купания всегда чувствуешь зверский аппетит.

– Ну, у меня все готово, – сказала старуха. Сначала она подала им яйца-кокотт, как назвала это блюдо сама Джиг. В глиняной посуде она растопила масло, разбила туда сырые яйца, насыпала мелко нарезанной петрушки, посыпала солью и перцем и немного подрумянила на огне. Потом последовала печеная картошка в мундире. Она была готова и лопалась при малейшем нажатии пальцев на нее. Мякоть была белой и рассыпчатой, и от нее поднимался пар. От картофеля почему-то пахло каштанами.

Потом тетушка Джиг подала сыр, яблоки и великолепные пышки с изюмом.

– Все, на этом кончим, – сказал Джим, откидываясь назад на стуле. – Или меня будут ночью мучить кошмары.

– Кстати о сне, – сказала тетушка Джиг. – Вы как будете спать? Вдвоем и наверху? Или по отдельности, и вам понадобятся лишние одеяла?

– Мы спим отдельно! – заявил Джим. – А ты – старая развратница!

– Парень, я ведь только спросила! Только спросила!

– Ты думаешь, что все вокруг такие же испорченные, как ты сама!

– Твоя беда, – сказала она, ткнув его в бок, – что ты слишком плохо ешь, и поэтому в твоих жилах течет не кровь, а водичка.

– Женщина, тебе нет дела до моей крови! Не распускай язычок в присутствии приличной скромной девушки.

– Ну и молодежь пошла! Вы мне кажетесь такими пресными! Но если вы предпочитаете умереть и так и не узнать, в чем…

Потом она поднялась наверх, и они услышали, что она там что-то делает.

– Не обращай на нее внимания, – сказал Джим. – Ей нравится смущать людей, и смотреть, как они станут реагировать на ее шуточки.

– По-моему, ты смутился больше, чем я.

У меня такое тонкое воспитание, и я не могу вести себя иначе.

– Тетушка Джиг была когда-нибудь замужем?

– Да, и мне кажется, что не раз. У нее и дети есть! Только не знаю, где они живут.

Тетушка Джиг сошла вниз и принесла с собой постельное белье: соломенный тюфяк, три одеяла и подушку, набитую хмелем. Джим встал, чтобы ей помочь.

– Бетони спрашивает, была ли ты замужем.

– Да, в разное время у меня было несколько мужей.

– Чужих мужей, так ведь?

– Парень, попридержи язык!

– Бетони, я должен тебе сказать. Она не так уж мало получила от своих мужей – этот домик и три акра земли, и еще кусок земли немного подальше, через дорогу.

– Девочка, это только лишний раз показывает, что ты теряешь, – сказала старуха.

– Ничего она не теряет, – перебил ее. Джим. Он заправлял постель на полу. – Потому что я беден, как церковная крыса!

– Ты просто дурак! – сказала старуха. – Я тебя не могу по-другому назвать!

– Прекрати шуметь, – сказал ей Джим. – Я уже засыпаю!

Бетони спала на узкой койке наверху. Ее подушка была тоже набита хмелем. Она сразу же заснула, и проснулась от лучей солнца и от мелодичных звуков колокола. Церковь в Мидлинджере славилась своими колоколами. Так сказал ей Джим. Он еще добавил, что здесь были прекрасные звонари.

Они позавтракали с тетушкой Джиг и провели утро, помогая ей в огороде. Они собирали морковь, салат и кабачки. Старуха хотела продать их на рынке в понедельник. В двенадцать часов Джим сказал, что им пора отправляться в путь. Тетушка Джиг собрала им много еды в дорогу.

– Куда вы так торопитесь?

– Нам нужно проехать большое расстояние.

– Приезжайте еще раз и поскорее!

Тетушка Джиг улыбалась Джиму, сверкнув своим единственным желтым клыком.

– А ты, – сказала она Бетони, – привози его сюда хотя бы раз в месяц, чтобы он смог немного подкормиться!

– Я постараюсь, – обещала ей Бетони.

Когда они ехали домой, Джим был очень молчалив. Бетони понимала, как он устал, и старалась делать более частые остановки.

В полях продолжали выжигать стерню, и дым разносился в разные стороны. Настал вечер, и дым как бы растворился в темноте, и были видны только время от времени вспыхивающие языки пламени. Джим и Бетони остановились, чтобы поесть и отдохнуть. Они сидели в поле в Сниффорде и когда оглянулись, то увидели волны красного огня на земле, сливающиеся на уровне горизонта с красными волнами заката.

Бетони открыла пакеты с припасами, приготовленными тетушкой Джиг: хлеб с маслом, яйца, сваренные вкрутую, салат и редиска, пакетик с солью и перцем. Отдельно были упакованы лепешки, куски торта и пирог с яблоками.

Вечером стало весьма прохладно, подул сердитый холодный ветер. Бетони и Джим сели, прислонившись спинами друг к другу. Так они могли немного отдохнуть, сохраняя тепло. Они поедали свои запасы и запивали все чаем из глиняной бутылки, почти не разговаривая, только любуясь огнями и впитывая в себя терпкий запах горящей соломы. Им было так приятно сидеть спина к спине. Как два зверька одной крови, они сохраняли общее тепло под напором злого ветра.

– Иногда мне так хочется удрать куда-нибудь, – сказал Джим. – Чтобы идти все дальше и дальше, и не останавливаться… и быть таким свободным, каким я чувствую себя сейчас… чтобы никогда больше не быть заложником города.

– Я испытываю то же самое ощущение.

– Ты? Ты же так очарована городом! Ты, наверное, счастлива, что возвращаешься в город!

– Только не сейчас, – ответила ему Бетони. – Сейчас мне совсем не хочется туда возвращаться. Я испытываю те же самые чувства, что и ты. Мне бы хотелось стать совсем свободной.


Когда Бетони вернулась в Метлок-Террас, ее ждала там неприятность. Спуская велосипед по ступенькам, она поскользнулась и поранила себе руку. Рана не была серьезной, но сильно кровоточила, и Руби, после того как открыла ей дверь, побежала в гостиную, вопя, что бедная мисс Бетони истекает кровью.

Подвал, куда спустилась Бетони, чтобы оставить там велосипед, быстро наполнился народом. Миссис Брим пожаловала с Эдной. За ними мистер Брим и двое квартирантов. Мистер Торзби сразу же начал действовать. Он промыл рану и туго забинтовал руку Бетони, все это молча и очень профессионально. Когда Бетони поднималась наверх, она увидела, как злобно и ревниво глянула на нее Эдна.

Через несколько дней снова начались занятия, и у Бетони не было свободного времени. Тем более думать о настроениях Эдны. Но как-то поздней ночью, когда она уже легла, ее разбудил шум. Внизу кто-то кричал и вопил. Бетони поднялась и открыла дверь, потом прислушалась. Мистер Торзби вылетел из своей комнаты и понесся через лестничную площадку прямо к спальне Бримов.

Он начал громко колотить в дверь.

– Миссис Брим, пожалуйста, заберите вашу маленькую наглую сучку из моей комнаты! Если вы не сделаете этого, я ее выброшу оттуда сам, или вытащу за волосы!

Его голос разносился по всему дому. Бетони быстро вернулась в комнату и закрыла дверь. Она снова легла и укрылась с головой, чтобы не слышать воплей снизу.

Утром Эдна не вышла к завтраку. Никто ничего не сказал по этому поводу. Все ели молча. Мистер и миссис Брим делали вид, что они не замечают мистера Торзби. Тот выглядел так, как будто был готов взорваться от единого слова, но кушал с большим аппетитом и сидел за столом столько, сколько пожелал. В этот день Эдна не пошла в школу вместе с Бетони. Потом она там появилась, но выглядела бледной и расстроенной.

Вечером за ужином Эдна сидела за общим столом, и ее отец пытался поддержать разговор. Мистера Торзби уже не было, и его прибор отсутствовал. Никто не спрашивал – почему, никто не упомянул его имени. На следующее утро его не было ни за завтраком, ни за ужином. В его комнате, под комнатой Бетони, царила тишина. Когда утром, спускаясь вниз, Бетони осторожно заглянула туда, она увидела, что там не было его вещей.

Комната продолжала пустовать, а потом как-то вдруг всем стало ясно, что Эдна и мистер Ламб скоро поженятся и разместятся в этих помещениях. Свадьба намечалась на Пасху.

Эдна почти не разговаривала с Бетони ни дома, ни в школе. Видимо, ее мучило то, что раньше она была слишком откровенна и все время с презрением отзывалась о мистере Ламбе. Теперь она боялась, что Бетони может передать ему это.

– Эдна, мы все можем ошибаться, – сказала ей Бетони. – Почему бы нам не остаться друзьями?

– Мне нечего сказать, – заявила Эдна. – Извините, у меня совершенно нет времени.

Бетони улыбнулась. Она не сердилась на Эдну за грубость, посчитав это плохим настроением, и думала, что все скоро пройдет. Но она ошибалась. Спустя неделю, Бетони обнаружила в своей комнате Эдну, когда та читала ее дневник.

Это был субботний вечер в октябре. Бетони ходила в парк на встречу с Джимом. Она подождала его, но он не пришел. Вечер был холодным и мокрым, и поэтому она вернулась домой слишком рано. Эдна не ожидала этого и у нее не было времени, чтобы спрятать дневник в ящик. Она сунула его в карман юбки и выглядела виноватой, но нахальной.

– Что ты здесь делаешь? – спросила ее Бетони. – Мне казалось, что у тебя нет времени на общение со мной.

– Моя мать хотела знать, не нужно ли поменять белье?

– Эдна, не лги. Ты видела, как я уходила из дома. Мы встретились в холле. У тебя мой дневник, не так ли? И ты читаешь его не в первый раз.

– Вот! – вдруг возмутилась Эдна и швырнула дневник под ноги Бетони – Вам нечего бояться! Я не разбираю ваш ужасный почерк!

– Убирайся из моей комнаты, – сказала Бетони. – И больше никогда не входи сюда, когда меня нет дома.

– Я не собираюсь приходить к вам, когда вы дома тоже! – завопила Эдна и выскочила из комнаты, как ошпаренная.

Бетони подняла дневник и заглянула внутрь. «Эдна права, – подумала Бетони, – почерк у меня просто чудовищный!»

С этих пор Эдна стала откровенно враждебной, и отношение к Бетони в доме изменилось. Миссис Брим еле разговаривала с ней, и мистер Ламб тоже стал весьма сдержан. Мистер Брим вел себя как обычно, но он почти не бывал по вечерам дома. Бетони понимала – почему. Только мисс Уилкингс по-прежнему относилась к ней дружелюбно. Руби боялась с ней разговаривать, но когда проходила мимо, то моргала своими больными глазами, показывая, что она ей симпатизирует и сочувствует.

В школе Эдна тоже начала вести себя явно вызывающе. Когда Бетони вела урок в ее классе, то Эдна и ее две подружки, Джулия Темпл и Феба Дэвис, обычно садились в первом ряду и не сводили с нее глаз весь урок. Они сверлили ее взглядами или насмешливо смотрели на какую-нибудь часть туалета. Они делали вид, что все знают, и часто перешептывались друг с другом, стараясь, чтобы Бетони слышала отдельные слова, как, например, «велосипед» или «проводила время с друзьями». Иногда они даже передразнивали ее акцент.

– Откуда вы приехали сюда, мисс Изард?

– В чем дело, Джулия?

– У вас такое странное произношение, мисс Изард. Нам очень интересно узнать, где говорят с подобным акцентом.

– Мисс Изард, ваш отец на самом деле плотник?

– Пожалуйста, задавайте вопросы по теме урока, – обычно отвечала им Бетони холодным и спокойным голосом.

Но очень часто, особенно, когда они как бы нечаянно толкали ее в коридоре, она с трудом сдерживалась, чтобы не дать им сдачи.

Бетони не видела Джима уже почти месяц. В Лондоне бушевала инфлюэнца, и Бетони начала волноваться. Как-то в холодную субботу в октябре она отправилась в трущобы Симсбери, чтобы отыскать его комнату в Борроу-дейл-Гарденз.

Улица была очень длинной, и Бетони не знала номер дома. Она вспомнила, как Джим как-то говорил, что живет на углу, и что позади дома проходила железная дорога. Ей нужно было проверить шесть домов.

Бетони постучала в первый дом на углу. Ей открыла дверь женщина, которая была совершенно лысая, за исключением длинной пряди волос, растущей на ее гладком сверкающем черепе.

– Мистер Ферт? Такого здесь нет. Дорогая, ты не сюда попала.

– Тогда, может, миссис Пакл, – добавила Бетони. – Она держит постояльцев.

– Нет, здесь таких нет, и нет никакой миссис Пакл. Я знаю всех людей вокруг.

В следующем доме женщина, открывшая ей дверь, держала на плече серого попугая, и у нее в руках была кочерга.

– Нет, мистер Ферт не живет в моем доме, и я не знаю миссис Пакл.

– Кто-то стучит! – заорал попугай. – Кто-то стучит! Впусти кретина в дом!

– Может, вы его видели? – продолжала расспросы Бетони. – Он очень худой, с темными волосами и с черными бровями. Работает в «Вестнике».

– Нет, – сказала хозяйка. – Я такого не знаю, попытайтесь что-то узнать в следующем доме.

– Проклятые поезда! – продолжал орать попугай, – Ватерлоо! Пересадка на Уотфорд!

На третьем доме висела бумажка – «Сдаются комнаты».

На стук Бетони дверь открыла маленькая женщина с седыми волосами, курносым носом, жесткими глазками и твердым подбородком.

– Да, я миссис Пакл. Вы хотите снять комнату?

– Нет, я хотела бы повидать мистера Джима Ферта. Воцарилась тишина, и женщина вышла на крыльцо.

– Боже! Мистер Ферт! Его уже нет недели три или даже больше.

– Куда он уехал? – спросила Бетони.

– Он умер, – хрипло сказала миссис Пакл. – Он неожиданно заболел. Это было в пятницу, три недели назад. Представляете, что я пережила! Мне пришлось позвать доктора Свитинга. Приехала карета, но ему уже ничем нельзя было помочь. Он умер, когда мы с доктором пришли в его комнату. У него прорвался аппендицит и это привело к перитониту. Да, перитонит, гак сказал доктор.

Бетони кивнула головой.

– Перитонит. Это и убило его. Они потащили его на носилках прямо в карету. Я стояла вот здесь, и они тащили его мимо меня. О, я так расстроилась. Правда, правда! Я сама почти заболела.

– Когда его похоронили?

– Две недели назад, во вторник. Я написала его отцу о том, что случилось, и он сразу же приехал. Бедняга! Он мне сказал, что Джим был его последним сыном.

– Где его похоронили? – спросила Бетони. Она думала: «Три недели назад, пятница, значит, это случилось третьего октября».

– Войдите в дом, – предложила ей миссис Пакл. – Я вижу, как вы расстроены. Для меня это был просто удар. Я только теперь могу более или менее спокойно говорить об этом.

– Спасибо, – сказала ей Бетони. – Я не стану вас больше утруждать. Скажите мне, где его похоронили.

– На кладбище Симсбери. У переезда. Там еще стоит такая хорошая маленькая церковь. Вы войдете?

Бетони пошла прочь. Нет, благодарю вас. Со мной все в порядке. Кладбище Симсбери, у железнодорожного переезда. Ватерлоо! Пересадка!

Когда Бетони увидела кладбище Симсбери – акры и акры белого мрамора, это напомнило ей лунный город. Прямые, резкие линии, острые углы, казалось, угрожали и были похожи на нацеленные на вас ножи. Эта кричащая белизна парализовала ее чувства, обдавала холодом обнаженные нервы.

Дома, в Хантлипе, тихое старое кладбище покоилось среди зелени, и на нем отдыхал глаз. Каменные надгробья изготавливались из песчаника, и ветер и дождь вскоре округляли края камней. Они слегка оседали в землю, и по ним стелился плющ. В трещинах песчаника селились пчелы и шмели.

И в Истери, Мидденинге и Блэгге кладбища тоже были местом, где росли цветы и пели птицы. Люди, жившие неподалеку и работавшие на рядом расположенных полях, отдыхали там.

На могиле Джима (она долго искала ее) не было белого надгробья. Просто холмик темной земли, впитывавший в себя тихий, спокойный моросящий дождичек. Скоро этот холмик прорастет мягкой молодой травой и будет после этого вечнозеленым.

Бетони вышла с кладбища и долго еще шагала по району, где возвышались только дымовые трубы и охлаждающие воду башни-градирни. Там были расположены железнодорожные развязки и депо, отстойники вагонов и проходил небольшой канал. Дома в этом темном и неприятном районе сгрудились, тесно прижавшись друг к другу. Они стояли всюду, где только оставался кусок свободной земли, между электростанцией и газовым заводом, или окружали дымящуюся свалку. Дождь лил не переставая, усиливая неприятные запахи и испарения. Дождевые лужи воняли серой, в воздухе витал запах керосина.

Улицы были плохо освещены, и Бетони подумала о тех животных, крысах и паразитах, которые ползали и бегали по ним.

Ей также представилось, что если любопытный Бог поднимет вверх эти дома, ряд за рядом, то его взгляду представятся тысячи людишек, копошащихся внизу, как черви в куче компоста.

Темнота между домами не была просто отсутствием света – она обладала какой-то осязаемой текстурой. Казалось, что в этой темноте существовало и плодилось зло, разрушение и злая жажда мщения. Бетони это напомнило стаю ворон, что поднимается в небо, вдоволь попировав на трупе падшего животного. Казалось, это темная территория разума, разрываемого двумя враждующими силами – жаждой выжить во что бы то ни стало и жаждой саморазрушения. Эти силы главенствовали на улицах после наступления темноты – дома и пространства между ними несли разврат и болезни, но в то же время в них пульсировала и копошилась жизнь. Эта темная территория была одновременно и трупом, и разрывавшей его вороной.

Бетони от усталости уже просто падала и почти ничего не соображала. У нее болела и ныла каждая косточка. И оставалось только одно желание, одно-единственное – где-то передохнуть. Но она продолжала бродить без всякой цели, переходя от одной улицы к другой… Ее мозг уже не отдавал ей правильных и рациональных команд.

Почти рядом с ней шагал какой-то мужчина. Бетони ускорила шаги, чтобы отвязаться от него, и несколько раз поворачивала на разные улицы, но он не отставал от нее. Бетони поспешила туда, где был свет и шум и проходил маршрут какого-то автобуса. Но мужчина упорно шел рядом, его резиновый плащ скрипел и шуршал в такт его шагам. Когда Бетони глянула ему в лицо, он начал ей улыбаться, обнажив зубы, которые были похожи на неровный частокол из золота и черноты.

– Эй, я смотрю, вы ходите по улицам, – тихо сказал он ей. – И я тоже прогуливаюсь. Мне так одиноко, может, нам стоит погулять вместе?

– Убирайтесь, – ответила ему Бетони.

– Ну-ну, зачем же так грубо. Не валяй дурака, малышка, ты уже столько времени заманиваешь меня.

– Убирайтесь! – повторила Бетони.

– Но вы же посмотрели на меня со значением, – заметил он, и протянул руку, пытаясь взять Бетони под руку.

На углу была расположена пивная под названием «О'Лири». Народу там было пропасть, и часть людей группами стояли на тротуаре. Мужчины увидели, что Бетони пытается вырваться из рук преследовавшего ее мужчины и загородили ей дорогу. А одна женщина завизжала от смеха и толкнула ее прямо в объятия нахала.

– Вы, парочка, вы что – поссорились? Ну-ка, поцелуйтесь и помиритесь!

Бетони ясно видела перед собой жуткие зубы – один черный, другой – золотой, один черный, а другой – золотой. На нее пахнуло смрадным дыханием.

– Пустите меня! Я его не знаю! Он пристает ко мне!

– Тогда другое дело! – сразу же пришла ей на помощь другая женщина.

– Эй, пропустите ее, вы, пьяные свиньи! Вы что, не видите, что она говорит правду! Бедняжка, она промокла до нитки! Эй, Квини, пропусти ее! А ты, Кларенс, ну-ка потолкуй с этим ублюдком!

Они остановили проходимца, и Бетони пустилась бежать. Она села на автобус, который повез ее к Пентинг-Харту. Бетони начала дрожать от холода – ее одежда была такой мокрой. Девушке пришлось крепко сжать зубы, ибо все ее тело ходило ходуном.

Когда она поднималась к себе наверх, мимо нее прошла Эдна.

Она зло посмотрела на мокрую одежду Бетони.

– Ходили на свидание к своему любовничку?!

В комнате Бетони нашла письмо из дома. Оно ей напомнило, что сегодня было двадцать пятое октября – день ее рождения. Ей исполнилось восемнадцать лет.


В этом году зима началась очень рано. В ноябре то стояли туманы, то ударяли морозы. В комнате Бетони не было печки, и по вечерам она очень мерзла. Миссис Брим обещала ей дать керосиновую печку, но проходили недели, а хозяйка даже не заикалась об этом. Когда Бетони напомнила ей, сказав, что, видимо, в конце концов придется купить печку самой, миссис Брим ответила, что не желает, чтобы потолок в комнате покрылся копотью.

– Мисс Изард, в гостиной всегда горит огонь, и вы можете проводить там все вечера.

Но Бетони было неудобно и неприятно находиться в гостиной. Если она садилась проверять тетради, Эдна начинала тут же играть с мистером Ламбом в бильярд, резко толкала стол, и чернила проливались на работу Бетони. Если она читала, Эдна начинала очень громко разговаривать и без конца проходить мимо, наклоняясь над Бетони, чтобы открыть или закрыть дверцу шкафа. Или заставляла ее встать, чтобы поискать именно в этом месте потерянную пилочку для ногтей. Поэтому, несмотря на ужасный холод, Бетони предпочитала оставаться в своей комнате.

Она надевала пальто и закутывала ноги в одеяло, снятое с постели. Когда становилось совсем невтерпеж, она укутывала голову шерстяным шарфом, надевала толстые кожаные перчатки, сделанные бабушкой Кейт, набрасывала пелерину и отправлялась на прогулку. Она шагала быстро и энергично, пока не разогревалась кровь и не отходили замерзшие руки и ноги.

Ночью приходилось ложиться в ледяную постель, и тут не спасали ни две ночные рубашки, ни шерстяная шаль, в которую она закутывала ноги. На кровати было всего лишь одно одеяло, поэтому поверх него она клала свое пальто, и пелерину, и даже коврик с пола. Как-то она попросила у миссис Брим еще одно одеяло, и когда она поднялась к себе наверх после ужина, то нашла у своей двери крохотное одеяльце.

Но всего тяжелее было по вечерам готовиться к завтрашним занятиям в школе, От холода и сквозняков болело все тело. Она дрожала с головы до ног, чувствуя, как холод замораживал ее грудь и желудок. Ей приходилось вставать и начинать энергично двигаться, резко разводя руки в стороны. Часто у нее так застывали пальцы, что приходилось держать их у газовой лампы, прежде чем в них снова начинала циркулировать кровь.

Как-то вечером, когда она сидела дома и проверяла контрольные работы, она услышала чьи-то шаги. Бетони быстро вскочила на ноги, ей не хотелось, чтобы кто-то увидел, как она сидит, закутавшись во что попало. Она быстро подвигалась по комнате, чтобы размяться, и потом открыла дверь. Это был мистер Брим. Он вошел, держа в руках маленькую керосиновую печку, бидончик с керосином и оловянную воронку.

– Это, чтобы отогревать канистру с водой, – объяснил он Бетони. – Жена боится, что могут полопаться трубы, если они замерзнут.

Он открыл дверцу в помещение под крышей, и, согнувшись вдвое, исчез там вместе с печкой.

– Ну вот, – сказал он, снова появляясь и смахивая паутину с рукавов. – Теперь все в порядке. Нам ведь ни к чему, чтобы полопались трубы, не так ли? Мисс Изард, я оставлю у вас канистру с керосином. Вам не будет трудно время от времени подливать керосин в печку? Тогда не будет необходимости беспокоить вас лишний раз, а мне карабкаться вверх по лестнице.

Уходя, он повернулся к Бетони, но не смог посмотреть ей прямо в глаза.

– Здесь очень холодно, мисс Изард! Но вы же можете спуститься вниз, когда совсем замерзнете, правда?

– Да, – ответила ему Бетони.

Когда она в этот день собиралась лечь спать, то открыла дверцу и посмотрела на маленькую печку, горевшую в темноте под самой крышей. Ей стало теплее" даже от одного ее вида, только вот запах керосина был слишком сильным. Бетони стало грустно – он напомнил ей о доме. Бетони прикрыла дверь и легла спать.

В декабре морозы усилились, особенно по ночам.

Как-то вечером, когда Бетони, несмотря на гордость, была готова спуститься вниз и погреться, она вспомнила о керосиновой печке под крышей. Бетони осторожно проникла на чердак, стараясь ступать невесомо по перекрытиям, и принесла печку к себе в комнату. Она повернула горелку на полную мощность, пока пламя не стало длинным и синим. Бетони сидела рядом и читала книгу. Когда она раздевалась, ее одежда так сильно пахла керосином, что Бетони пришлось повесить юбку и кофту рядом с окном, где было полно щелей, в надежде, что они немного выветрятся к утру.

И так каждый вечер она забирала к себе печку часа на два или три, а потом ставила ее опять на старое место. Ей было совершенно не стыдно, потому что трубы и цистерна оставались в порядке. Каждый вечер Бетони взбиралась на стул, чтобы стереть с потолка пятна сажи. Но как-то раз она пошатнулась, и ее нога проскочила между досками и пробила потолок комнаты внизу. Посыпалась штукатурка и куски краски с потолка.

Со времени отъезда мистера Торзби комната пустовала, и когда на следующее утро Бетони тихонько заглянула туда, то увидела огромную дыру на потолке. Оттуда торчали щепки и разрушенная дранка, а на полу была кучка штукатурки и грязи. Бетони подумала о том, как неприятно, что в будущих свадебных покоях Эдны она устроила такое безобразие! Тихо закрыв дверь, она спокойно пошла завтракать.

– Ой, – сморщилась Эдна. – От вас так несет керосином. Мне становится плохо от этого запаха!

– Это все печка на чердаке, – ответила ей Бетони. – Ваш отец просил меня доливать туда керосин. Наверно, поэтому от меня и пахнет так сильно.

– Мисс Изард, – обратился к ней мистер Брим. – Вам не очень сложно выполнять мою просьбу?

– Совсем нет, – ответила ему Бетони. – Не я жалуюсь на запах, а Эдна, разве не так?!


В школьном зале поставили ясли младенца Иисуса – приближалось Рождество. Там горели цветные свечки в стеклянных подсвечниках. Перед яслями стоял большой открытый ящик, куда ученицы клали свою старую и ненужную им одежду. Все собранное должно было пойти в детский сиротский дом в Олдбурн-Хилл.

Бетони проходила мимо коробки как-то днем. Возле нее собрались старшие девочки, включая Эдну Брим и Джулию Темпл. Они рылись среди собранных там вещей.

– Вы только посмотрите, – воскликнула Джулия, вытаскивая оттуда муфту из серого каракуля. – Она так прекрасно подойдет к моему серому пальто. Оно ведь отделано серым каракулем по подолу, и воротник такой же. Прямо специально для меня. И какой дурак решил отдать такую прекрасную вещь этим сиротам? Она почти новая!

– Я бы на твоем месте оставила ее себе, – заявила Эдна, поглаживая мягкий мех.

– Не бойся, я так и сделаю! Эта муфта просто создана для меня!

– Джулия, – сказала Бетони, подходя к подружкам. – Положи муфту обратно в коробку!

– Почему это? – вскинулась Эдна. – Тот, кто положил сюда эту вещь, будет только доволен тем, что она досталась Джулии, ей так хочется иметь эту муфту!

– Да, почему я должна отдавать неизвестно кому такую красивую муфту? – повторила за ней Джулия. – У меня больше никогда не будет такой чудной вещицы!

– Положи ее обратно, – повторила Бетони.

– Нет, – сказала Эдна. – Джулия, не обращай внимания! Она здесь не главная!

– Может, вам хочется, чтобы я позвала начальницу? – предложила им Бетони.

– Мне наплевать! – продолжала Эдна. – Я уверена, что она не станет отнимать муфту у Джулии!

– Да, вы только представьте себе сиротку с серым каракулем! – подхватила Джулия. – Тот, кто положил ее сюда, совсем лишился разума!

– Положи муфту обратно, – сказала Бетони. – Или я сразу же пойду и обо всем сообщу мисс Телерра!

– Хорошо! Вы можете идти и жаловаться, и черт бы вас побрал!

Джулия со злостью бросила муфту обратно в коробку. Потом она зарыдала и снова выхватила муфту из ящика. Она специально рванула ею по торчавшему гвоздю и прорвала в ней огромную дыру.

Бетони уже больше не смогла сдерживаться. Ее охватил гнев, рука взлетела и хлопнула Джулию по щеке.

Она зашагала прочь, пытаясь ничего не замечать. По ей все вокруг казалось нереальным. Она чувствовала себя не в своей тарелке. Бетони прямиком отправилась и комнату мисс Телерра и, громко стукнув в дверь, гут же вошла.

– Я ухожу из школы, – спокойно объявила она.

– Мне кажется, мисс Изард, вам лучше присесть. Давайте все спокойно обсудим.

Бетони не собиралась садиться. Она уже все решила, и ее никто не смог бы отговорить от принятого решения.

– Мне все-таки хочется, – сказала мисс Телерра, – чтобы вы не торопились. Это как-то связано с Бримами? Если это так, я постараюсь найти для вас более удобную комнату.

– Дело не только в Бримах, хотя они и приложили руку. Все связано вместе, включая и саму школу.

– Школу? – переспросила у нее мисс Телерра так, как будто она просто не могла поверить этому.

– Премия, которая досталась Мириам Чаркомб. Ее должна была получить Флорри Смит!

– Мисс Изард, мне кажется, что вам стоит поехать домой на Рождество. Я прошу вас внимательно все обдумать во время каникул. Если вы не передумаете, тогда я приму вашу отставку.

– Я не вернусь сюда после Рождества.

– Но вы должны это сделать. Вы обязаны заранее оповестить нас о том, что вы покидаете школу. Вы же знаете правила.

– Мне все равно. Я не вернусь! – повторила ей Бетони.

Лицо мисс Телерра потемнело.

– Вы знаете, что школа может подать на вас в суд и отобрать зарплату, если вы не подадите заявление заранее.

– Как бы вы меня не запугивали, я все равно не вернусь сюда.

– Мисс Изард, вы с такой легкостью пренебрегаете своими обязательствами перед школой! И с такой же легкостью относитесь к деньгам, которые большинству людей достаются очень тяжело.

– Только не читайте мне нотацию. Я знаю, что такое бедность!

– Простите, мисс Изард, – холодно заметила мисс Телерра. – Но мне кажется, что вы сказали уж слишком много!

– Мне тоже так кажется, – прервала ее Бетони и пошла к двери. – Но вы должны знать еще кое-что. Я только что влепила пощечину Джулии Темпл!

Во время урока, когда она просматривала учебник ранней английской литературы, ей попалось на глаза стихотворение на староанглийском языке.

Малые птахи, что вьются у земли,

Пахарь, что на пашне с зари до зари,

Ветер, что несет струи небесных вод,—

Покуда я вдали,

Храни вас всех Господь.

Маленькие птицы на вспаханной земле! Она ясно представила их себе. Слова все время звучали в ее душе. Пахарь на пашне с зари и до зари. Все напоминало ей о доме. Она будет там через четыре дня! Господи, сохрани все это для меня. Подожди, и я вскоре буду дома!

В последний день официального прощания со школой они с мисс Телерра обменялись несколькими холодными словами. Гораздо теплее прошло расставание с Хорс и Крабб. Потом Бетони отыскала Флорри Смит и напоследок подарила ей несколько книг. На остальных в этой школе ей было наплевать. Так же холодно она распрощалась с обитателями Метлок-Террас.

– Я не вернусь сюда, – сказала она, расплачиваясь с миссис Брим.

– Прекрасно, мисс Изард, – ответила ей миссис Брим.

– Прощай, Руби, – сказала Бетони.

* * *

Бетони все время торопила поезд, ей так хотелось, чтобы поездка уже была позади. Проезжая по серым замерзшим окрестностям Лондона, Бетони вдруг испугалась, что снова может опоздать – что ее дом и семья, и все, что ей дорого и принадлежало к ее прошлой жизни, может разрушиться в какой-то страшной катастрофе. Уверена ли она, что они все еще там, и живы и здоровы? Ее письмо, где она сообщала время прибытия, просто напросто было действием ее веры, и она молча и постоянно молилась. Пусть они дождутся меня… Господи, спаси и сохрани их!

Но вот поезд подъехал к станции в Чепсуорте, и она увидела отца, стоявшего и курившего трубку. Так же было и тогда, когда он провожал ее. Как будто прошедшие месяцы были всего лишь неприятным и долгим сном. По в тот раз у него было хмурое, потерянное лицо, теперь на нем сияла радостная улыбка. Тогда она хотела покинуть его, а сейчас ей показалось чудом, что ее отец существует на земле и приехал ее встречать. Его улыбка и улыбка Бетони были такими же теплыми, как лучи ласкового солнца.

– Я думал, что ты никогда не приедешь, – сказал ей отец. – Я даже не могу тебе сказать, сколько времени я уже жду тебя здесь!

– Поезд опоздал только на пять минут!

– Но мне они показались долгими часами.

Он поднял на плечо ее дорожный сундучок, и они пошли вместе вдоль платформы. Джесс забрал у нее билет и отдал его контролеру на выходе.

– Моя дочка вернулась из Лондона. Да, из самого Лондона. Вы слышите? Она работает там учительницей!

Все это казалось Бетони какой-то сказкой. Она слышала звук шагов на твердой, схваченной морозом земле. Лошадь легонько заржала, приветствуя Бетони, и сразу же начала тереться об ее руку своим мягким и влажным носом. Отец укутал ноги Бетони шерстяной клетчатой накидкой, и там еще лежала глиняная бутылка с горячей водой для обогрева. Она прижималась к сильному и теплому телу отца, а он, сидя прямо и чинно, важно вез ее домой через Хантлип, гордясь своей любимой дочкой. Все это казалось ей чудом, как будто она была долгое время слепой, и теперь вдруг прозрела. И еще. Раньше она была лишена обоняния – не чувствовала терпкого аромата чистого морозного воздуха зимы. Казалось, только сейчас к ней резко возвратились все чувства.

– В этом году ранняя зима, и все сразу замерзло, – сказал отец. – Но так даже лучше! Я всегда говорю: «Ранняя зима – скорая весна!»

Бетони пожалела, что сейчас не весна, что нет птиц на вспаханной земле, и люди не бросали семя во вспаханную почву. Потом ей вдруг захотелось, чтобы сейчас наступило лето, и чтобы яблони низко склонялись в саду под тяжестью плодов. Но ведь впереди ее ждут весна и лето – об этом напомнил ей отец, и ей стало легче мириться с холодом и туманом. И сама зима также была чудом. Все было именно так!

– Цветочек мой, сколько времени ты пробудешь дома?

– Я вернулась, отец, – ответила ему она. – Я пока никуда больше не собираюсь.

Она, конечно, обязательно куда-нибудь отправится, но не сейчас. Ей нужно будет съездить в Мидлинджер и сказать тетушке Джиг, что Джим умер. Потом она съездит в Рансели и познакомится с отцом Джима. Но сейчас ей нужно отдохнуть, и о многом поразмышлять, и набраться сил, чтобы жить дальше.

– Ты не станешь возвращаться? – спросил ее отец. – Почему, тебе разве там не понравилось?

– Нет, сначала нравилось, но потом… Многое произошло.

– Цветочек мой, расскажи мне все, – сказал отец.

– Потом, папа. Не сейчас. Я хочу радоваться тому, что вернулась домой.

Бетони видела, что отец разочарован. У него ведь было какое-то свое представление об ее будущем. Бетони прекрасно понимала, что ему хотелось бы, чтобы ее имя знали и восхищались ею в большом городе, а не только здесь.

Джесс исподтишка посматривал на свою дочь и хмурился: у него было чувство, что Бетони каким-то образом подвела его, что он ее не очень хорошо понимает. А поделиться с ним она не хочет. Радость встречи от этого несколько померкла. И для Бетони тоже.

Ее мать, услышав, что она вернулась насовсем, не стала задавать вопросов. Она вообще ее ни о чем не стала спрашивать. Просто глянула ей в глаза, и, видимо, прочитала в них ответ. Как всегда спокойная и холодноватая, Бет поприветствовала свою дочь и далее заговорила так, как будто та никуда и не уезжала. Это и было нужно Бетони: она почувствовала себя дома и в безопасности. Как хорошо и легко рядом с матерью.

«Конечно, так будет не всегда, – подумала она про себя. – Но сейчас мне так хорошо».

– Я написала тебе письмо, – сказала ей Дженни. – Это было два месяца назад, на твой день рождения, но ты мне ничего не ответила.

– Извини меня, Дженни, – сказала ей Бетони, – но видишь, я сама приехала сюда вместо ответа.

– Сегодня у нас на ужин рагу из кролика, – сказала мать. – Братья утром ходили Ловить кроликов, они помнят, что ты их так любишь.

– Они специально ловили их для меня? Вот молодцы! – воскликнула Бетони.

Дома ничего не изменилось, но для нее все казалось таким прекрасным. Кухня – центр мира. Черные балки сверху, и красные плитки под ногами. Огонь в очаге был таким сильным, когда бабушка открыла поддувало. Соблазнительный запах кроличьего рагу с луком, морковью, турнепсом и пряными травками, и еще с маленькими клецками, приправленными тмином, сводил с ума. Белые с синим тарелки, стоявшие на столе, и старые кружки из рога, переехавшие сюда из Пайк-Хауза, были ей знакомы. Свет масляной лампы, освещавший всю комнату. Даже простой жест, когда задвинули занавески и комната оказалась изолированной от холодных серых сумерек, – был полон значения.

И ее братья… После работы они все собрались на кухне. Поначалу чувствовалось некоторое смущение, но потом начались обычные шуточки и подковырки. Им так хотелось доказать, что в ее отсутствие они выросли и стали настоящими мужчинами. Хотя Бетони смотрела на них, не в силах избавиться от сантиментов: они были крепкими созданиями из плоти и крови, но все равно казались ей существами из сказки – сказки детства. Даже ее прадед, который с грохотом, прихрамывая, появился в кухне и тут же что-то начал выкрикивать ей – кстати, он так же кричал на всех, потому что стал несколько глуховат, – даже он принес с собой божественное ощущение тепла и покоя. Том старался держаться в тени за спинами Роджера и Дики. Он, по ее мнению, совсем не изменился. Такой же темный и худой, а особенно по контрасту с братьями – светлыми и крепкими. И еще он все время молчал и смотрел на нее темным глубоким взглядом. Она взглянула на Тома и полюбила его, как собственного брата. Она понимала, что эта любовь станет ее наказанием за то, что она жестоко мучила его ребенком.

– Удивительно, неужели ты не могла повидать, короля и королеву? – возмущался Дики.

– И даже не сподобилась чести лицезреть лорд-мэра Лондона! – захохотал Роджер.

– Бетони, – обратился к ней Уильям. – Тебе нужно подучить меня геометрии.

– Бетони, – вклинилась Дженни. – Я хочу, чтобы ты была подружкой невесты на нашей с Мартином свадьбе в июне.

– Цветочек мой, – сказал ей отец. – Мне кажется, ты похудела. Твоей матери нужно подкормить тебя.

– Возьми еще клецек, – предложила ей бабушка Кейт.

Чудо продолжалось. Она станет просыпаться каждое утро, и оно не оставит ее. Бетони пошла побродить по дому и по мастерской, по саду-огороду. Потом вышла в поле. Все было для нее так дорого.

Но она замечала изменения, особенно в мастерской. Умер Тимоти Роллз, ему уже было восемьдесят лет. Стив Хьюиш перестал работать в семьдесят шесть лет. И спилили старый дуб во дворе перед мастерской.

– Ему было триста лет, – сказал Уильям, когда они все стояли у огромного пня. – Роджер и я пересчитали все кольца, и у нас получилось триста лет.

– Почему его спилили? Он что, болел?

– Нет, прадед хотел получить самые лучшие доски, чтобы мы использовали их в своей работе и дали дереву другую жизнь. Так нам сказал прадед.

Она пошла с ними и посмотрела, какие вышли доски из этого дуба. Доски были загляденье – разной толщины и калибра, из ствола и из ветвей, они были свалены в дальнем углу двора. Бетони спросила себя, где будет она сама, когда доски попадут в руки плотников?

– Мисс Бетони, вы будете присутствовать, когда мы будем пить наш традиционный пунш из бренди? – спросил ее Сэм Ловаж.

– Конечно, куда она денется, – заорал ее прадед. – Она вернулась в свой родной дом. Здесь и останется, запомните все мои слова!

Она дома, и здесь останется. Как приятно, что ее прадед так верит в это! Сама жизнь состояла из веры.

Утром на Рождество она и братья встали рано. Они собирали остролист среди кустов живой изгороди и омелу с деревьев в саду. Прадед сказал, что их дом зазеленел, как лес. Иней от жары растаял на ветвях остролиста, прикрепленных к балкам потолка, и водичка капала на шею бабули, когда та полировала стол и украшала его к празднику.

Они притащили уголь и полные корзинки дров, и огонь, не переставая, горел весь день в кухне и гостиной. Дом весь пропах запахом жарившегося гуся с начинкой из шалфея и лука. А еще аромат сливового пудинга и соуса с приправой из бренди, и запах томящихся апельсиновых корок. Они потом их поджаривали перед открытым огнем в гостиной и поедали, приправив коричневым сахаром. Совсем как в детстве.

Бетони получила в подарок от братьев и Дженни новый дневник; и спустя неделю она сидела в кухне на своем старом месте. Бетони открыла дневник и пригладила первую чистую и плотную страницу. Со временем несколько сгладится ощущение чуда, но сейчас оно было таким сильным, и ей хотелось запечатлеть его – черным по белому. Она взяла новое перо, стерла с его кончика предохраняющий жир, окунула в бутылочку чернил и начала писать.

«Мой прадед, Уильям Генри Тьюк, родился в 1831 году. В тот год, когда произошла коронация короля Уильяма и когда железная дорога достигла Чепсуорта. Сейчас ему уже восемьдесят два года.

Моя бабушка, Кэтрин Роза Тьюк, девичья фамилия Феркинс, родилась в 1853 году. Мой дед, Джон Тьюк, родился в 1852 году и умер в 1885 году. Его убила кобыла на пустоши в Хантлипе.

Мой другой дед, Уолтер Изард, родился в 1833 и умер в 1890 году. Моя бабушка, Гуди Изард, родилась в 1837 и умерла в 1906 году во время сильного зимнего наводнения.

Мой отец, Джесс Изард, родился в 1877 году в Пайк-Хаузе, рядом с Истери, а моя мать, Элизабет Кейт Изард, девичья фамилия Тьюк, родилась в 1875 году в домике на пустоши Хантлип. Они сочетались браком в Истери в сентябре 1894 года.

Я, Бетони Роза Изард, родилась в октябре 1895 года, моя сестра, Джейн Элизабет, – в ноябре 1896 года. Мы обе родились в Пайк-Хаузе. Мой брат, Уильям Уолтер, родился в мае 1898 года, Роджер Джон, – в 1899 году, а Ричард Джесс – в апреле 1900 года. Они все родились здесь, в Коббсе. Мой молочный брат, Томас Меддокс, родился в 1897 году. Точная дата его рождения нам неизвестна, но мы справляем его день рождения 1 марта».

Бетони остановилась и промокнула написанное. Она перевернула страницу и написала:

«Этот дневник подарили мне сестра и братья, чтобы я делала в нем записи. Я обещаю, что все здесь написанное будет голой правдой до самых мельчайших деталей. Я также обещаю писать все аккуратно и разборчиво. Я начала дневник сегодня – в день Нового, 1914 года».

Загрузка...