Начало

18

С момента первого знакомства наши отношения с Сергеем Жигуновым претерпели сильные изменения: началось с взаимного неприятия, а потом – нас сблизило сначала общее дело, потом – деловое партнерство, а теперь нас связывал сумасшедший замысел. Мы решились на большое кино.

Вообще, я очень долго не могла обратиться к нему по имени. Мне казалось страшным говорить: «Знаете, Сергей…» или «А как вы думаете, Сергей». Это было бы как-то неестественно, что ли.

Я его вообще никак не называла. И он тоже – не называл меня Настей, как бы предупреждая наше сближение. Кстати, здорово помогало. Ведь ничто так не отвлекает от работы, как роман. А работа на тот момент для нас обоих была на первом месте, хотя мы оба уже чувствовали, что наш совместный бизнес может вылиться в нечто большее. И оба очень боялись этого.

С чего это началось? Я имею в виду кино, конечно же. Все очень просто: с разговоров в гримерке. Мы обсуждали то, что «Няня» принесла мне много хорошего, но вместе с тем есть большая опасность остаться в этом образе навсегда, чего, конечно, не хотелось бы. Потому что профессионалы кинобизнеса не захотят со мной связываться, поскольку восприятие – инертно, оно не может повернуть вспять по желанию заказчика, оно будет двигаться туда, куда его направили с самого начала. И нужно было срочно менять траекторию моего полета, пока я, как наша Солнечная система, не угодила на задворки Млечного пути и не застряла там навсегда. Понятно, что можно навсегда остаться «няней» и очень долго быть очаровательной хозяйкой шоу на телеканале «Россия», это ведь тоже долгоиграющая история. Но мы решили снять фильм. И соображали – какое направление выбрать, какой из всех возможных сценариев нам бы подошел как нельзя лучше?

Мы понимали, что нам нужно резкое изменение курса, прыжок в сторону от Вики, экстремальный, головокружительный бросок. У нас не было никакой основы или сценария, мы просто думали, пытались представить, что бы это могло быть. Сначала задумали сделать картину про гонщиков, московских стритрейсеров во главе с Настей Заворотнюк. Героиня – отчаянная девица в кожаной косухе, так сказать «принцесса ночных трасс». Но как-то это все наивно звучало. А хотелось мировых масштабов, не сцены ночного клуба, а прямо стадиона какого-то. Полет ничем не ограниченной фантазии дошел до таких высот, что постепенно мы пришли к мысли о том, что Джеймс Бонд – это не так уж и плохо. В смысле, агент 007 в женском облике.

Я должна была превратиться в femme fatale. Моя героиня – соблазнительная, как новая коллекция в Третьяковском проезде, резкая, как удар ноги Аршавина, бесстрашная, как Зоя Космодемьянская и стремительная, как военный истребитель СУ 27. В общем, как Джеймс Бонд, только лучше, потому что женщина, да к тому же еще и русская. И проблемы моя героиня должна решать не детские – будет спасать человечество от гибели. Пускай, для начала, остановит апокалипсис, что ли. А там посмотрим.

Появился сюжет. Террорист мирового масштаба Джафад располагает атомными бомбами, украденными с затонувшей российской подлодки. Четыре бомбы находятся в мировых столицах – Москве, Токио, Нью-Йорке и Париже. Заряд активизируется с помощью кода. Для того чтобы привести их в действие достаточно одного телефонного звонка. Моей героине, полковнику ФСБ, поручено узнать этот код. Она внедряется в доверие к террористу, становится сторожевым псом Джафада.

В первых кадрах это обворожительная, хрупкая женщина, но на поверку она оказывается смертельно-опасной. Мне предстояло сыграть роль – такую стальную, непоколебимую уверенность в себе, в своей силе. Но в то же время моя героиня – женщина, настоящая женщина, ей тяжело, у нее нет друзей, а единственный близкий ей человек погибает. Она выполняет задание, но тут замешана и личная месть. Девушка не знает пощады – крошит все, что ей попадается на пути, прет, как танк, и никто и ничто не в силах ее остановить.

Постепенно наши мечты стали превращаться в реальность – появились консультанты из ФСБ, а так как сценарий писался конкретно под меня, наш проект привлек крупных инвесторов. Мы обрастали бюджетом, огромными деньгами. И всем стало понятно, что такой дорогостоящий проект просто обязан стать настоящим мэйнстримовым хитом.

В идеале мы хотели устроить премьеру «Красивой» (рабочее название картины) сразу после завершения «Няни». Задумывался такой кульбит: сегодня няня, завтра – супер-агент. Вот, одна моя героиня гламурненько выходит замуж за Максима Викторовича Шаталина, а другая, буквально через несколько дней, спасает мир. Мы пытались представить себе, как зрители на это отреагируют. Но процесс работы над картиной был слишком сложный, мы не хотели отказываться от наших задумок, не хотели жертвовать размахом, грандиозностью проекта. Мы опаздывали. Возможно, если бы «Код Апокалипсиса» вышел на восемь месяцев раньше, эффект от картины был бы совсем другой. Хотя в процессе работы и так стало понятно, что к героине из «Няни» новая героиня никакого отношения не имеет. И зрители уже отошли от Вики Прудковской, и я изменилась за это время.

Приключения в стиле бондианы – это такая современная сказка, экшн, трюки, невероятные спецэффекты. И эта сказка перемещается из страны в страну. Это дорого, но в этом есть свой стиль, как в ароматах от Chanel. Джеймс Бонд не бывает за три рубля в базарный день. Герой всегда блестяще одет, у него хорошие манеры. Шикарные женщины вокруг. Он всегда немного ироничен. Он безупречно владеет любым оружием и техникой боя. Автомобили, яхты, самолеты, вертолеты – ему подвластно все, все к его услугам. С утра до вечера он спасает мир от нависшей угрозы.

Вот и я должна была стать безупречной и спасти мир. Но я не умела делать ничего из набора шпионки. Не владела боевыми искусствами, не прыгала с парашютом, никогда в жизни не стреляла. И уж что говорить, я просто не представляла себе, как это – ударить человека?! Но самой главной проблемой все-таки оставалась моя внешность. Такая добрая, приветливая, привычная Настя Заворотнюк. Кто же мог поверить в то, что она опасна, как гремучая змея. Тут хоть с ног до головы обвешайся погремушками, а все равно – не страшно ни капельки. Поэтому прежде всего мне потребовалась кардинальная смена имиджа.

Мы нашли какого-то страшно знаменитого французского стилиста. Арно. Он создает самых красивых женщин Франции. И не только Франции – вот уже лет пять он работает с Шарон Стоун.

Мы отправились в командировку, в Париж. Накануне нашей встречи у Арно был день рождения, он отмечал свое сорокалетие. И наш французский сопродюсер Пьер рассказал, что на вечеринке у Арно встретил всех самых роскошных и знаменитых красавиц. Они все пришли поздравлять своего «мастера» – топ-модели, актрисы, певицы.

Мои фотографии, записи с «няней» отправили стилисту заранее. И попросили максимально отойти от образа Вики Прудковской. Я была уверенна в том, что Арно в первую очередь будет менять цвет волос. Это первое, что мне пришло в голову. Мы встречались с французской группой Апокалипсиса, с актером Венсаном Пересом, который должен был играть главную роль, и много обсуждали. Продюсер Пьер – чернокожий мужчина лет сорока восьми, очень красивый, с потрясающим, низким бархатным голосом, все смотрел на меня, разглядывал. И с его лица не сходило выражение недоумения, смешанного с легким оттенком разочарования. В глазах – немой вопрос: «Вы что – с ума сошли? Вот это – подполковник ФСБ?!» И я поняла, что совсем не обнадежила его. Впрочем, он был достаточно спокоен, но чувствовалось, о чем он думает: «Русские ребята странные. Ну, если знают, что им надо, пусть делают. В конце концов, картина не моя – пускай сами выплывают, как знают».

Наутро по прилету в Париж я очень волновалась. Приехал Арно со своим молодым человеком. Сразу обнадежил:

– Прекрасно!

Я растерялась.

– Извини меня, пожалуйста, я неважно выгляжу, – сказал Арно. – Но ты меня должна понять. Отмечал вчера день рождения.

И мне понравилось, что никакого в нем нет пафоса, никаких рассказов о своих достижениях, хвастовства. Он извинился за помятое лицо, объяснил, что было много выпито, и сообщил, что наконец-то нашел свою вторую половину. Поведал трогательную историю о том, как порадовалась его мама за него, когда он представил ей своего друга. «Наконец-то, сынок!»

Я сижу, слушаю, а сама жду экзекуции.

– Жалко, что тебя вчера не было… Ну, ладно, давай работать.

– Давай… – говорю.

– Ну что ж, прекрасно!

– Ой, не надо говорить мне это слово «прекрасно» все время, а то я перестану в него верить. Давайте уж, перекрашивайте меня.

– Нет!

– Как это – «нет»?! Черный цвет волос для главной героини просто невозможен, я же знаю. Он слишком сложный, – выдаю я свои глубокие познания в кинобизнесе, на что тут же получаю встречный вопрос:

– Это какой твой фильм по счету?

Я парирую вопросом на вопрос:

– Художественный?

И тут же краснею.

– Так вот, я тебя спрошу: для Моники Белуччи темный цвет – это сложно? А ее волосы абсолютно идентичны твоим. И по структуре и по цвету.

И дальше он мне выкладывает целый пасьянс из черноволосых актрис, которые живут и снимаются с этим цветом припеваючи.

– Ты не должна менять цвет! Потому что твой цвет звучит в один голос с темпераментом, с твоей внутренней жесткостью. Этот цвет – он spicy, черный перец, придает тебе остроты. И если ты его поменяешь, станешь как переваренная картошка. А у тебя должна быть такая агрессивная сексуальность. И без такого цвета волос, как у тебя, ее просто не будет. Я бы вот что тебе посоветовал, чтобы образ стал совсем невозможный – медовые линзы. У меня есть одна модель знакомая, она сейчас мисс Франции. У нее точно такого же цвета волосы и свои медовые глаза. Это просто невыносимо, это выглядит так, что просто хочется лечь у ее ног и умереть. И это только во-первых. А во-вторых, светлые глаза сбивают внимание, привлекая его к себе. Ты же супер-агент! Твой собеседник сразу завязнет в этих глазах, в этом меду. Ты улыбнулась, увлекла. И дальше делаешь с этим человеком, что тебе нужно. И это еще не все. В третьих – в тебе просыпается нечто волчье, хищное. Темножелтые глаза, они горят. Желтый взгляд волчицы опасен. Манящий, завораживающий, пугающий и строгий образ.

И вот, когда я надела эти желтые линзы, я поняла его мысль. Мне раньше казалось, что мой темный взгляд – он жестче. Но я ошибалась. На самом деле, медовые линзы дали реальную жесткость. Глаза стали ярче и холоднее. Ты держишь оборону, и никто близко не подойдет. Пожалуйста, пробуй, но ты упрешься в стекло, которое тут же возникнет между тобой и этой женщиной.

Арно сделал грим, причем, очень быстро. Начал рисовать глаза. И когда он их нарисовал, у меня абсолютно пропало желание улыбаться. Раньше я была уверена в себе только когда улыбалась. Мне казалось, что от меня только этого и ждут. И вдруг смотрю – мне не нужна улыбка. И я успокоилась. Этот образ был достаточен для всего. Пришла уверенность, которой я раньше не чувствовала.

Арно спросил:

– Тебе это нравится? Вот так ты должна играть!

Пришел наш оператор, посмотрел на меня, удивился. Говорит:

– Слишком много краски на глазах, так нельзя.

– А ты попробуй. Нет, значит нет. Больше не будем говорить на эту тему.

Арно очень мягко, не конфликтуя ни с кем, предложил:

– Поснимайся, Настя. Сделайте кинопробы нового лица. И вы поймете, что такой грим отлично уживается с пленкой.

Первым зашел французский продюсер Пьер. Увидел меня и ту же тихо сказал:

– Все. Фильм есть.

Его восторгу не было предела. Он остался очень доволен.

Дальше пришли наш директор картины и исполнительный продюсер. И увидели совсем другую, незнакомую женщину-волчицу. А потом пришел Жигунов. Смотрел, смотрел, да так молча и вышел.

Арно спрашивает:

– Это что он сейчас имел в виду?

Я говорю:

– Он в коме. Не обращай внимания.

А потом Арно сделал мне второй образ, условно – стиль героини «вне игры». Зачесал волосы в низкий хвостик, ровный, гладкий. Уложил челку. И вот я остаюсь с этим гримом, с хвостиком. Мы единогласно все это утверждаем, и я действительно перестаю улыбаться. Я так себя комфортно почувствовала – ничем не надо добирать, никакого гарнира в виде шуток, улыбок. Я самодостаточна. И мне так хорошо в этом состоянии! И внутри что-то происходит со мной, какой-то процесс, которому главное не мешать.

В тот вечер мы пошли ужинать в ресторан на Елисейских полях. Решили прогуляться – шли пешком. Мне это было необходимо, мне надо было выгулять свой новый образ, выйти в новом амплуа. Вокруг кипели страсти: машины гудели, прохожие останавливались. Все весьма эмоционально выражали мне свое восхищение. Я в общем-то никогда не страдала от недостатка внимания, но это было что-то невероятное! Что происходило на улицах Парижа – не передать. Я забавлялась. Это была и я, и не я одновременно. Как прав Арно! Глаза светились, походка изменилась, осанка. Конечно, я очень ждала перемен, думала: «Господи, дай мне человека, который придет и увидит во мне другую женщину. И пусть у него хватит фантазии и мастерства!» И вот, свершилось. Я была другая, такая, какой не приснилась бы себе в самых радужных и волшебных снах.

В отеле мой новый образ произвел настоящий фурор. Уходила милая, улыбчивая дамочка, а вернулась хищница. Шпионка. Независимая, притягательная и опасная. Ночью весь грим был смыт, но прическа осталась. И осталось это чувство. Оно зафиксировалось. Ты умываешься, а ощущение нового лица все равно остается. Это лицо женщины, которая не пытается произвести впечатление. У нее есть своя цель, свое выверенное направление, и она туда идет.

Арно обещал начать работать над фильмом и делать мне грим две недели. Но моего волшебного стилиста срочно вызвала Шарон Стоун. Вот уж никогда бы не подумала, что буду делить с ней парикмахера! Арно улетел в Америку, предварительно записав обучающую программу. Но эксклюзивный грим никто не мог повторить в точности таким, каким его делал Арно. Это было настоящей проблемой. Мы пробовали воспроизвести художественные находки Арно в Москве, но они давались сложно. Это такая тонкая вещь – взмах кисти, щеточки, губки. Тем более, что Арно делал почти подиумный грим, настоящий фэшн. Наши специалисты, работающие в кино, к сожалению, не владеют этой техникой. В итоге путем проб и ошибок мы нашли человека, который сделал мне подобный грим. Причем достаточно удачно. В современном отечественном кинематографе нет ни каскадеров международного уровня, ни гримеров, но есть отдельно взятые замечательные люди, которые могут делать все это и очень даже неплохо.

Надо сказать, актеры крайне редко идут на кардинальное изменение внешности. Ведь это большой риск. И дело даже не в том, что ты боишься стать хуже, чем была. Дело в другом: из фильма в фильм актеры стараются сохранить один и тот же внешний образ, с которым их уже полюбил зритель. Стараются не менять ничего – ни прическу, ни длину, ни цвет волос. Замереть в этом образе. Застыть. Наверное, это имеет смысл. Но мне к этой всенародной любви к няне было уже нечего прибавить. И внешне, и по характеру. Передо мной встала противоположная задача – не закрепиться в образе Вики Прудковской. Я вовсе не хотела, чтобы все стали говорить: «Вы посмотрите на нее – да разве она менялась когда-нибудь? Не менялась. Она всегда была такой. Всегда. Да она и не может стать другой». У нас много актеров, чей неизменный образ навсегда впечатался в сознание публики. Это канон, его эталон. Найдено то, что тебе идет, и это любимо. Стоп, снято! Но с другой стороны, есть же Джонни Депп. И он всегда новый! Каждый раз максимально уходит от полюбившегося образа. Он не боится, и любовь к нему не уменьшается. Ему ничего не страшно. Такой, знаете, стейдж-дайвинг – когда рок-звезда на пике эмоций падает в публику, а та не роняет его, а держит на вытянутых руках, качает, словно на волнах. Такое доверие между артистом и благодарным зрителем. Это чудо. И это особенная, феноменальная внутренняя пластичность.