Начало

3

Я очень любила танцы – занималась и бальными танцами и современными, даже каким-то брейк-дансом, что-то там пыталась изобразить… Занималась музыкой… Правда, с музыкальной школой было сложно – наверное, какая-то нестыковка у меня с педагогом произошла. Хотя она была совершенно потрясающей пианисткой. У нее пальцы были какой-то километровой длины – прямо Паганини… Мне казалось, она могла взять, а точнее – «отхватить» – сразу две октавы, не меньше. Но у меня с музыкой что-то не очень пошло, хотя музыкальную школу я все-таки закончила. По пять-шесть часов в день занималась, чтобы сдать выпускные экзамены. Но я как-то не готова была посвятить всю свою жизнь музыке. Ведь у меня уже было увлечение – смысл жизни, и это была не музыка. Это был театр. Но мне кажется, именно благодаря своей артистической натуре я сдавала все свои музыкальные экзамены на 4 и 5. Преподаватели удивлялись (я была не всегда прилежной ученицей), а я знала в чем дело – вот я выхожу на сцену, сажусь за инструмент, начинаю играть Рахманинова – тааа, тата-таааа-та-таааа… И все – я впадаю в состояние, углубляюсь в него, начинаю чувствовать произведение всеми фибрами своей души, сопереживать, плакать – да все, что угодно. И все преподаватели только и говорили: «Вот – артисткина дочка! Типичный пример». И именно этой своей способности к слиянию с музыкальным произведением я и обязана тем, что закончила музыкальную школу.

И очень даже вовремя, потому что как раз в этот момент ко мне пришла любовь. Седьмой класс, все дела, в общем – началась жизнь. У меня появился молодой человек.

Удивительно, но с первого по пятый класс он был совершеннейшим колобком – самым большим, самым толстым мальчиком в классе. Он был очень смешной. Но никто и никогда его не дразнил. Его уважали, так как он обладал чем-то бо´льшим, чем-то, что гораздо важнее привлекательной внешности – такой несгибаемой внутренней силой, он был личностью. Даже дети это чувствовали. К тому же он лучше всех учился, был самым умным. Но потом он вдруг вырос и превратился в красавца. Он представлял собой нечто такое высокое, красивое, со стальными мышцами, чувственными губами и глазами, в которые хотелось занырнуть и уже никогда не выныривать. Красивый, умный, сильный. Ну как мне было в такого не влюбиться? Как я могла пройти мимо? Никак. К тому же он дружил с моими подружками! Сначала он дружил с Ирой Зайкиной. Потом он был влюблен в другую мою одноклассницу. В общем, до меня доходила информация о том, что он – достойный кавалер. Я тогда дружила с другим мальчиком – мы вместе гуляли и ходили в кино. Но ничего такого сверхъестественного между нами не происходило. Я, Таня, Оля, Сережа и Юра – вот была наша компания. Мы как-то тусовались вместе, все были очень хорошими друзьями. Такая у нас была детская дружба – чистая, без ужаса и пошлостей, без «грязного белья» и душераздирающих подробностей. Чистая и светлая. И вот однажды я здорово заболела – лежала дома, не ходила в школу. И все меня навещали. И он тоже навещал и помогал мне с уроками, так как был отличником и вообще – самым умным, как я уже сказала. Мы обсуждали все на свете, нам было очень интересно вдвоем, мы были как подружки – нам скорее надо было все обсудить, поделиться последними новостями, на переменках мы бежали друг к другу, чтобы быстрее что-то рассказать. Мы разговаривали и не могли остановиться. А Таня – его девушка – вдруг стала понимать, что парень ускользает у нее из рук. И вот что она придумала: она сказала нашей подруге – соседке Наташе, что вот, мол, они с Сергеем поцеловались. У меня закружилась голова, когда я это услышала. Поднялась температура. Мне стало конкретно нехорошо. Подростковая наивность не позволяла мне признаться себе в том, что я влюблена, и я не понимала – что это со мной? И когда он в следующий раз ко мне пришел, то стал рассказывать мне о том, что с Таней у них что-то не получается, и все в таком духе… И вдруг я неожиданно для себя поняла, что Тани для него больше нет. А есть я. И это был для меня такой важный момент. Хотя я понимаю, что Таня на меня обиделась – и ведь было за что обижаться – молодой человек был просто чудесный. Мы всегда были вместе, и нам никогда не бывало скучно. Благодаря ему я поборола множество своих комплексов – ведь я тогда была не совсем похожа на девушку – так, худышка на тонких ножках, не то что остальные. А рядом со мной – такой парень! Я была в восторге. Вообще, я еще тогда начала понимать, что привлекательная внешность – понятие растяжимое и очень субъективное. Вот, например, мужчины считают, что если у них тонкие руки и нет «трехлитровых» бицепсов – значит, все кончено, женщины на них даже не посмотрят. А женщинам, по-моему, вообще все равно, какие там у них бицепсы – мы же обращаем внимание совсем не на это. Нам важны глаза, улыбка, интеллект. Ягодицы, в конце-концов! То же самое с женщинами – мы делаем себе какие-то невероятные начесы, строим вавилоны на голове, красим губы, ресницы и брови и еще бог знает что, о чем и писать-то как-то даже неудобно. И мы думаем – вот, сейчас приклею себе длинные ногти, поролона в лифчик наложу, наращу волосья до пояса – и все мужики у моих ног. Ан нет. Мужчинам тоже, видимо, подавай глаза и улыбку. Но самое главное в привлекательности – это «поговорить». Самое-самое притяжение возникает, когда слышишь голос, видишь, как меняется выражение лица, как появляются вот эти вот ямочки на щеках, как горят глаза. Можно, мне кажется, даже влюбиться в пластику тела, если в ней есть что-то особенное. Не знаю почему – ведь говорят, что мужчины любят глазами, но на мой взгляд, идеальная внешность не гарантирует личного счастья. И это здорово. В этом есть какая-то жизненная мудрость и справедливость.

Я очень рада и искренне благодарна судьбе за то, что моя первая любовь была такой красивой, такой незамутненной никакими ужасами. Что эта любовь не сделала меня моральным инвалидом, не поломала меня и не нанесла мне никакой боли. Она была серьезной, глубокой, романтичной – такой, какой и должна быть первая любовь. Мы так любили друг друга, что даже решили пожениться. Сейчас это так смешно вспоминать! Только представьте себе: мой молодой человек на полном серьезе попросил у моей мамы руки и сердца ее дочери. Мы тогда учились в седьмом классе! Он сказал:

– Можно я женюсь на Насте?

Мама ответила, обомлев:

– Хорошо… Но только вы школу сначала закончите, хорошо?

Он пояснил:

Вообще-то родители воспитывали меня в духе высокой морали. Со мной было проведено очень много воспитательных бесед по этому поводу. Конечно, родители всегда были страшно заняты, но у них находилось время, чтобы объяснить мне про «как надо жить». Что важно, а что – второстепенно. Что – хорошо, а что – плохо.

Когда они были заняты на работе: мама – в театре, папа – на телевидении или на режиссерских курсах в ГИТИСе, я оставалась с бабушкой и проводила с ней много времени. С бабулей мы были подругами. Мне почему-то казалось, что я и бабушка принадлежим к одной возрастной категории. Наверное, мне это казалось в основном потому, что мы с ней были одного роста, а потом я и вовсе переросла ее. А еще мне казалось, что моя бабушка младше меня из-за ее говора – она очень смешно разговаривала. Кстати, «шоб вы знали», речь моя с детства была очень правильная. В Москве «акают», на Волге – «окают», а в Астрахани говорят ровно. А акцент няни Вики мне пришлось тренировать, чтобы в сериале он звучал гармонично. У меня же лично, хоть я и слушала с детства бабушкин нижегородский говор, никогда не было проблем с акцентом – меня бы просто не взяли в театральный. А бабушка моя окает как волжанка и по-другому не разговаривает.

Как-то раз по глупости я совершила неосторожность – показала бабушке фильм «Лихая парочка», где я сыграла девушку легкого поведения. И спрашиваю у нее:

– Бабуль, ну как тебе?

А она так развернулась и говорит:

– Тьфу! Стыд-то какой! Ты со мной даже не разговаривай про это!

И ушла. Осудила меня.

Так что в нашей семье нравы были строгие, особенно, если это касалось взаимоотношений мужчины и женщины. Жизнь потом сама скорректировала эти установки, но они были моим стержнем, без которого очень легко скатиться в кромешный ад. Сейчас я понимаю, что родители вкладывали в меня абсолютно правильные вещи. Не исключено, что воспитание минус жизненный опыт (опыта, к счастью, тогда еще никакого не было – ни позитивного, ни негативного), как раз и сыграли главную роль в моем выборе. Кавалер был идеальный, любовь была идеальная и закончился наш роман красиво.

Меня никто не бросил, не предал, не обидел – не оставил шрамов на моем сердце. Напротив, со мной обращались очень нежно, осторожно и бережно. Я безумно благодарна этому человеку за все, что было между нами. И наверное, это и замечательно, что у нас все оборвалось на самой высокой ноте – я уехала в Москву, а он остался в Астрахани, но мы еще не знали, что вместе нам не быть. Он, как многие сильные мужчины, которые все-таки пытаются доминировать над своими женщинами, не хотел, чтобы я была актрисой. Не хотел меня отпускать в эту профессию, не думал, что я рождена для сцены, так сказать, снисходительно относился к моему выбору – словно это была какая-то детская блажь. И я попыталась пойти ему навстречу – поступила сначала на исторический факультет Астраханского университета, но из этой затеи ничего не вышло. Я поняла очень остро тогда – в эту обычную человеческую обывательскую жизнь я только играла, искусно притворяясь (с бо´льшим или меньшим успехом), но это была неправда, так жить я не могла. Мне были нужны театр, сцена… Вот что было для меня истинным, настоящим и гораздо более реальным и осязаемым, нежели обычная повседневность.

В юности я была страшно категоричной и бескомпромиссной девушкой, все решения принимала уверенно и безапелляционно. Даже если потом выяснялось, что я была не права. А что вы хотите от человека, в котором кипит жгучая смесь русской, украинской и казацкой кровей? Скажите спасибо, что шашкой никого не порубала сгоряча. Мама говорила: «Если ты что-то решала для себя, переубеждать тебя было уже бесполезно. Если бы тебе понадобился туннель под Волгой – могла бы прорыть и глазом не моргнуть. И можно было быть уверенным, что ты пророешь его и выйдешь на другую сторону!».