Начало Водолея

- Ты знаешь, почему я выбрал для этого дела тебя?

Но Нестеров не хотел играть в Штирлица.

- А, - сказал он, - опять дело? А я думал, вы меня Глена Миллера пригласили послушать.

- Миллера будешь слушать в третье воскресенье своего отпуска. Два других будешь беспробудно спать. А сейчас послушай старика Мюллера, - сказал он, вытягивая губы дудочкой, как Броневой.

О чем дальше говорил генерал-лейтенант с полковником, доподлинно не известно. Но Нестеров вышел от начальника Главного управления ровно через полчаса, а через час уже был дома, где поставил машину основательно, чтоб по крайней мере неделю к ней не притрагиваться, потому что на все время порученной ему работы получил в пользование служебную машину с водителем, поднявшись на лифте, обнял несчастную свою полковничью жену и заснул сном праведника, чтобы в шесть утра быть уже на ногах.

В половине восьмого он сидел уже за своим рабочим столом и листал материалы дела, возбужденного сперва прокуратурой области, потом переданное в прокуратуру города, но приостановленное за нерозыском преступников и потому оказавшееся на столе у Николая Константиновича. Заранее готовый к любой чудовищности, Нестеров, повидавший на своем веку достаточно много, знакомясь с делом, все же присвистнул. Цинизм, с которым было совершено убийство, переходил все границы.

На 42-м километре Ярославского шоссе, в трехстах метрах от дороги, был обнаружен труп семнадцатилетней девушки с признаками насилия. Бесстрастная экспертиза установила, что насилие совершали трое, но убита она была достаточно необычным способом. Девушку привязали к дереву и раздавили автомобилем.

Областные органы дознания по необычным следам протекторов, по отпечатку бампера на теле девушки, по сколам древесной коры установили, что машина была иностранного происхождения, в материалах дела уже находилась ее фотография. Это был "Мерседес", по данным ГАИ принадлежащий жителю Москвы. И тут же заявление владельца машины, недельной давности по сравнению с датой убийства, что свидетельствовало о том, что машина эта у него угнана и находится в розыске.

И материалы дела, и невероятное преступление - все это было бы не в диковинку Нестерову, если бы не одно обстоятельство.

Рукой прокурора города на полях самого дела был написан номер надзорного производства по еще одному. Нестерова бросило в жар, потом ему стало стыдно, что он забыл: на его столе лежит не одна, а две папки. Хотя расписывался он, конечно, за две. Не открывая вторую, он уже понимал, что случилось. Следователь, принявший к производству дело по изнасилованию и убийству девушки, в общем-то преступление раскрыл, осталось найти преступника, вероятно, он уже знал, кто это, но...

Он был убит при исполнении служебных обязанностей не установленными лицами.

В голову полезли всякие неприятные мысли о социальной незащищенности юристов, о том, что правоохранительным органам не хватает технических средств, чтобы работать, денег, прав, наконец, людей.

"Куда смотрит Союз юристов, призванных защищать наши права? - подумал Нестеров. - Взносы-то он берет исправно". И он вспомнил, что вступил туда вовсе не потому, что верил, что его защитят. Просто там работал теперь его бывший коллега, и Нестерову не хотелось огорчать друга.

"Все это пахнет лишними неделями работы, - сказал сам себе Нестеров, да и условия для работы отвратительные, хотя бы потому, что кто поручится за то, что не будет третьего уголовного дела, уже по факту убийства Нестерова Николая Константиновича, 1944 года рождения, все еще партийного, не судимого, за границей бывавшего в служебных командировках, награжденного орденами и медалями, женатого, имеющего двоих детей, проживающего на Ленинградском проспекте в г. Москве, полковника милиции?".

Глава 8. Допрос

Начальник управления Прокуратуры СССР,

рассмотрев заявление подследственного Джу

рапова М.С. об отводе следователя по особо

важным делам Нестерова Н.К. по основаниям

личной неприязни, постановил: заявление Джу

рапова М.С. удовлетворить.

- Позволительно ли мне будет осведомиться, на каком основании вы, любезный полковник, позволили себе задержать меня? Ведь, насколько мне известно, вы юрист, сотрудник оперативного управления, а стало быть, можете задержать меня, однако у меня в кармане имеется документ, который вам не позволит сделать это. Случай? - оглядывая переделкинскую платформу, спрашивал Нестерова Джурапов.

- А я и не сомневаюсь, что у вас в кармане случай, - встрял в разговор писатель. - Я думаю, что и Николай Константинович не сомневается в этом.

Но бывший генерал не удостоил ответом бывшего капитана. И на помощь бывшему капитану пришел полковник Нестеров:

- Если вы имеете документ о признании черемушкинским Загсом Москвы вас умершим, достопочтенный Марат Салтанович, то кому, как не вам, бывшему секретарю райкома, потом обкома, потом тоже бывшему начальнику управления МВД не знать о том. Что органы дознания, к коим относится милиция, вправе задержать гражданина, помимо всех прочих оснований, еще и просто для выяснения его личности. Впрочем, вы, насколько мне известно, по образованию не юрист.

Марат Салтанович сделал движение обеими руками и плечами, показывающее, что он никуда убегать не собирается, на что Нестеров и его друг его отпустили, он сделал несколько шагов в сторону и сел на скамейку. Легко положил ногу на ногу, достал из кармана светлого плаща сигареты и, улыбнувшись, сказал:

- То, что это - я, вам еще придется доказывать. Но даже если вы пройдете все круги наших судов и сумеете доказать, что факт моей смерти был сфальсифицирован, то что дальше, дальше-то что? К уголовной ответственности я не привлекался. В кадрах МВД я больше не состою в связи со смертью. Для чего вам вся эта комедия - совершенно не могу понять. Более того, я скажу и вам (тут он повернулся к Нашему Герою), как известному всему нашему министерству сочинителю, что сейчас вот очень просто может произойти одна хорошая ситуация, да и то она обернется не в вашу пользу, в которой я сумею - сейчас, прямо здесь - поставить вас в совершенно идиотское положение и, еще более того, заставить наше тяжеловесное правосудие обратиться лицом к вам, а не ко мне.

- Вот как, - сказал Нестеров.

- Да, - улыбнулся Марат Салтанович. - Ну, что вы будете делать, если я сейчас кинусь под ближайший поезд? Вы представьте только себе. И дело не надо возбуждать по факту самоубийства. Прямо со справкой в кармане о том, что меня нет на свете, я это и сделаю. Но вся беда в том. Что физическое мое лицо, так сказать. Говоря языком закона, достаточно заметно на этой платформе, и вот эти люди, - прервал он сам себя, показывая на проходящих мимо в ожидании электрички, - они ведь не знают, что меня юридически нет, и они сумеют дать показания и опознают и вас. Николай Константинович, и вас, дорогой писатель. И тогда, может быть, на свет божий всплывет статья, квалифицирующая ваши действия как доведение до самоубийства. Но, может быть, вы собрались здесь для того, чтобы мне за что-то отомстить. Если это так, то я готов вас выслушать самым внимательным образом.

Нестеров, казалось, раздумывал. А Наш Герой некстати захотел перекусить. Поэтому именно он предложил своим бывшим коллегам пройти несколько сот метров до его домика, где и продолжить беседу.

- Я могу машину, - сказал Нестеров.

А когда все трое в нее уселись, причем генерал, по привычке, вальяжно на переднее сиденье, стало ясным, что машина двигаться не может. У водителя случился шок.

- Марат Салтанович, - пролепетал он, - здравия желаю, а чего ребята болтали, что вы... - он запнулся, - умерли?

- Так было надо в интересах дела, - сказал эксгенерал, на что писатель восторженно пхнул кулаком в бок Нестерова. Но Нестеров хорошо знал своего друга, поэтому к удару был готов, выдержал его с честью, не шелохнулся и только едва заметно подмигнул. Тут машина наконец поехала, но вскоре и остановилась, шофер остался за рулем, а все трое вышли из нее и направились через скрипучую калитку по дорожке к домику.

Марат Салтанович с видом хозяина сел, едва войдя в помещение, в кресло и жестом предложил сделать то же своим бывшим подчиненным, после чего мягко сказал:

- До следующей электрички у меня еще час. Ревенон а но мутон. - Его французский был безупречен.

Наш Герой разинул было рот, чтобы тотчас же ответить генералу, но, увидев угрожающую позу, в которую встал над ним Нестеров, вовремя осекся.

- Так чем может быть полезен вам покойник? Мертвым телом, как говорится, хоть забор подпирай, - снова заговорил Джурапов.

И тогда Нестеров удивил даже своего друга. Он вынул из кармана какие-то мятые бумажки и стал их расправлять на столе, испытывая терпение присутствующих.

- Некогда возглавляемые вами органы дознания, Марат Салтанович, существуют отнюдь не только для того, чтобы раскрывать преступления, но и, как вам известно, чтобы предупреждать их. Я не стал брать с собой папки дел, вы сможете сегодня же ознакомиться с ними в следственном изоляторе. Но вот постановление о вашем аресте... А по поводу мести - да. - уже тихо продолжил Нестеров, - я действительно хочу вам отомстить, гражданин Джурапов, и за то, что моя жена вынуждена была прятаться от вашей банды Бог знает где, и за сожженную машину моего друга, и за погибшего следователя.

Нестеров сделал паузу. Ею немедленно воспользовался Джурапов:

- Коля, я вас знаю много лет, если вы сейчас говорите серьезно, то говорите серьезно. Если я в чем-то подозреваем, то, как вы сами понимаете, от ваших услуг по производству дознания в этом деле я откажусь. И это будет законно. Хотя должен вам сказать, что вы были одним из лучших оперативников управления, и я помню восторженные письма преступников, которые хотели бы, чтобы именно вы занимались их проблемами, но...

Нестеров наконец кончил держать паузу и расправил обтрепанные бумажки.

- Вы меня перебили, Марат Салтанович, - сказал он сухо и по-милицейски. - К тому же я не произвожу никакого дознания, а выполняю сейчас роль информатора. Уже назначен по вашему делу и следователь и дознаватель. И как я вам уже сказал, в следственном изоляторе вы сегодня ознакомитесь с материалами. А пока вам для сведения названия. Имеющихся в моем распоряжении четырех документов. Первый: протест прокурора в отношении решения районного Загса о признании вас умершим; второй - акт экспертизы о вашей эксгумации. Кстати, где вы стащили розовый мрамор для могилы? Третий: постановление прокурора о возбуждении в отношении вас уголовного преследования по факту хищения в особо крупных размерах, между прочим, основанное на проверках экономического управления, подготовленных еще до вашей смерти, и четвертый: постановление прокурора о привлечении вас в качестве обвиняемого и заключении вас под стражу. Не без помощи общественности, Марат Салтанович, не без помощи общественности, которую в настоящее время представляет не состоящий в кадрах милиции писатель.

- Больше у вас нет никаких документов? - хмыкнул Марат Салтанович.

- Есть, конечно, - ответил Нестеров, - но вам, как гражданину, не облеченному властью работника органов, о них знать не положено, хотя, как старому знакомому, могу вам сказать: оперативное донесение органов внутренних дел с отпечатками пальцев. Фотографиями, указаниями экспертизы о том. Что вы - это вы. Я никогда не обманывал своих подследственных, и вы это хорошо знаете, поэтому готов произнести вам даже номера каждого из названных мной документов, но полагаю, что в этом нет особой необходимости.

Нестеров был прекрасен в эту минуту. А минуту назад прекрасный генерал, наоборот, сник и молча уставился на муху. Которая ползала по стеклу, потому что никак не могла найти открытую форточку. Он молчал, оценивая ситуацию. Ситуация была явно не в его пользу. И надо же было такому случиться, что именно сегодня он был задержан, сегодня, когда позавчера уже был обладателем заветного телефона, владелец которого мог оказать бывшему генералу существенную помощь. Ну почему. Спрашивается, почему вчера он поленился выехать в Москву? Ведь сколько уже было таких визитов - и никогда никакой осечки.

Марат Салтанович, респектабельный человек. Первый раз в жизни не знал, что ему делать. Но при этом на каменном его лице продолжала лежать маска бесстрастия.

Муха вылетела в окно.

И тут только почувствовал бывший генерал, как очень некстати задрожали кончики его пальцев. Он стал думать, что же особенное такое известно его бывшим коллегам о его прошлом, и, в общем, пришел к выводу, что все, что с ним происходило за много лет до этой минуты, ему ничем не грозит. К тому же он уже в возрасте, да и старые друзья его, к счастью, пока есть. Словом, еще можно было поиграть. И экс-генерал стал придумывать спасительную фразу, потому что уж больно долго длилось его молчание. Еще и впрямь Нестеров подумает, что победил. "Нет, брат, хоть ты и лучший работник управления, но со мной тебе тягаться рановато".

Спасительные слова придумались почти тотчас же. И они были французскими:

- Рави де феар вотр коннессанс, - сказал Марат Салтанович. "Рад с вами познакомиться в вашем новом для меня качестве".

Нестеров улыбнулся, и тут уж писатель не выдержал. К тому же ему очень хотелось есть. И, кроме того: все еще свербило то, что он не успел сказать в начале беседы в ответ на первую французскую фразу генерала.

- Мне кажется, - галантно сказал он, - что последнее время вы увлечены больше итальянским.

Глава 9. Я люблю тебя, Нестеров

Слава Богу, наконец-то пригодились и пель

мени. Может быть, это значит, что ты наконец

дома и все закончилось. Хотя я, если рассуждать

логически, должна молиться об увеличении

преступлений, тогда, может, я, как все нормаль

ные люди, буду отдыхать от тебя каждый год.

Я бы язвила и дальше. Но с тобой бесполезно

сражаться. Обиделась на тебя. Ужасно целую.

Твоя Аня

Наш Герой был счастлив. В ту минуту, когда исчез дымок из глушителя автомобиля, увезшего Нестерова и Марата Салтановича в Москву, он вдруг понял, что в его жизни наступила наконец полоса мелких удач, и прежде всего это заключалось, конечно, в том, что он ждал и вечерней встречи с новой своей, к тому же импортной возлюбленной, а под утро - обязательного вдохновения для продолжения литературной работы.

Он вышел на залитую солнцем дорогу, но тут, посмотрев на часы и увидев, что еще далеко не вечер, а итальянка придет не раньше восьми, решил неспешно прогуляться, посмотреть окрестности, известные ему наизусть, и так добрел до ресторана "Сетунь", где основательно и с чувством исполненного на сегодняшний день долга скверно и дорого перекусил.

В меню оказался портвейн, и, выпив полстаканчика этого доброго зелья, Наш Герой уже знал, что он будет делать. Он вернулся в свою хибару, где разделся и с наслаждением выспался, а проснувшись, понял, что и отдохнул, и убил время. До восьми часов оставался еще час. И конечно, можно было сесть за пишущую машинку. Но разве найдется на свете влюбленный мужчина, который перед свиданием сможет хорошо делать свою работу? Поэтому он снова взял свою любимую книгу и. Открыв ее на первой попавшейся странице, прочитал:

"Все человечество - это он сам, и когда настанет смерть, страшная одинокая смерть, то он почувствует себя как последний человек в последний день существования мира". Эта фраза никак не гармонировала с настроением, и поэтому Наш Герой закрыл книгу, а тут вдруг обнаружил, что часы его, безотказные в течение многих лет, встали. В ужасе выбежавший на улицу писатель подбежал к первому попавшемуся прохожему, чем невероятно его напугал, спрашивая, который час. Узнав, что уже давно девятый, и обругав себя последними словами, он поспешно направился к Дому творчества, но что шаг по сравнению с предстоящей минутой! И, потратив ровно полчаса. За которые дважды прошел бы свой путь, на то, чтобы поймать попутную машину, которых в этот неурочный час одна-то всего и была, и поторговавшись еще с шофером, который никак не хотел проехать этот километр меньше чем за червонец, Наш Герой оказался, наконец у цели своего путешествия. Однако в условленном месте, а именно в беседке. Его возлюбленной Винченцы не было. А сидели там какие-то люди, по виду писатели, и разговаривали, часто употребляя слова, которыми были испещрены стены той же беседки.

Наш Герой отправился в главный корпус и там с сожалением, но и с удовольствием увидел, что ключ от номера Винченцы висит на гвоздике, а стало быть, она еще не приехала.

И тогда только, пожалев о том, что от возбуждения и беготни он слишком вспотел, он расстегнул все пуговицы своей рубахи и пошел ей навстречу, собирая на обочине дороги всякие попадавшиеся ему цветы.

Судьба не заставила его ждать долго. Вскоре вдали показалось зеленоватое такси, из которого и выпорхнула его возлюбленная. Долгий поцелуй, чуть более долгий, чем предполагают правила приличия на глазах у всего поселка, возвестил Нашему Герою о том, что его роман будет иметь продолжение и что ничуть не уставшая после лекции в ИМЛИ итальянка, судя по всему, тоже ждала этого предвечернего часа...

...На обратном пути, в то время, когда молодой серп луны еще не совсем был замазан темными тучами. Утомленный и легкий Наш Герой стал думать о делах, и, поднимаясь на свой холм, где слева было все то же кладбище, а справа - теперь ясно видимый в сиянии луны и звезд овраг, над которым он равнодушно и привычно узнал "летающую тарелку", он вдруг понял, что завтра с огромным наслаждением примется за работу и что ему, наверное, удастся завершить хотя бы придумывание сюжета. Но дождаться утра писатель не пожелал, к великой радости уставшей ждать его пишущей машинки, он вытер с нее носовым платком пыль и принялся работать.

Он вспомнил, как начиналась вся эта история, длящаяся уже почти полгода, и вспомнил, как испугался Нестеров, когда увидел, что его предшественник - следователь, принявший к своему производству дело по факту гибели и изнасилования девушки, - был убит. Нестеров рассказывал своему другу о том, как он сидел тогда в своем служебном кабинете на Житной улице и пытался представить сцену ужасного преступления.

И хотя убийство девушки было фактически уже раскрыто, тем не менее, Нестеров не спешил с умозаключениями, поэтому, прежде чем что-то предпринять, решил поискать решение, которое не лежало бы так близко.

Скорее повинуясь интуиции, нежели что-то заподозрить, а может быть, привычка все перепроверять взяла верх, но Нестеров позвонил знакомому оперативнику и попросил его лично поехать на Садовое кольцо в ГАИ города для того, чтобы выяснить, во-первых, все о хозяине того самого "Мерседеса", а во-вторых, посмотреть еще и там материалы дознания, находящегося в производстве дела по факту угона машины.

Время близилось к двенадцати часам дня, а Нестеров еще так и не решил, что ему делать дальше, но зато уже в двенадцать пятнадцать, когда дознаватель вместо того, чтобы привезти информацию, привез само дело, Нестеров раскрыл привезенную папку и обнаружил там довольно странный документ. На не подшитом к делу листке бумаги было написано: "Мне, старшему лейтенанту *** сегодня позвонил из МВД СССР генерал-майор Джурапов Марат Салтанович, который просил принять заявление владельца "Мерседеса" Оганова Б.Ф., поставив на нем дату регистрации недельной давности, что я и сделал, подчиняясь старшему по званию".

"Странно, что так прокололся наш генерал", - подумал Нестеров, но все же решил перепроверить. Он составил эту, несомненно, очень важную информацию со вчерашним своим ночным разговором с генерал-лейтенантом, и тут только сообразил, почему генерал-лейтенант, минуя его, Нестерова, непосредственного начальника - Джурапова, передал дело прямо в руки полковника.

"Ну, если так, - решил Нестеров, - то ситуация и в самом деле становится опасной, поскольку не может же Джурапов не знать, что это чудовищное преступление, в котором он замешан, уже на столе его подчиненного, а стало быть, работать придется подпольно, ни на кого не полагаясь, советуясь только с самим собой".

Нестеров набрал четырехзначный номер.

- Машкин, - сказал он в трубку, - ты сейчас не очень занята?

- Заходите, Николай Константинович.

Нестеров запер материалы дела в сейф и вышел из кабинета. Спустившись на первый этаж в большой холл, он едва кивнул сотруднице билетной кассы. После чего она открыла ему боковую дверь и, когда он появился в служебном помещении, тихо сказал:

- Маша, мне нужно сегодня отправить жену и детей.

- Куда? - спросила Маша.

- В Хорог, - сказал Николай Константинович.

- Но я могу только до Душанбе, - сказала Маша.

- До Душанбе, - согласился Нестеров, потому что знал, что там, в Таджикистане, его памирский друг - Джоджон Авзуров все сделает в лучшем виде. Нестеров думал, что жаль, нет транзитного самолета через Душанбе. Иначе он для безопасности семьи взял бы билеты до конечного пункта, с тем, чтобы они "отстали бы" от самолета в столице республики.

Потом Нестеров вернулся в свой кабинет. Его никто не беспокоил, он был предоставлен сам себе и поэтому мог сосредоточиться на работе. Он пока еще не сказал жене, что сегодня вечером отправит ее в отпуск, но подумал о том, что завтра не должен бы забыть позвонить ее начальнику. Ведь, в конце концов, она тоже служит. После чего он снова углубился в бумаги.

Следующий документ, с которым ознакомился Нестеров, перебирая принесенные из ГАИ материалы, была анкета владельца "Мерседеса". Имя, обозначенное в анкете, Нестерову не говорило ничего, однако отчество показалось ему знакомым. Отчество хозяина "Мерседеса" было Феликсович. А фамилию Нестеров выписал себе в записную книжку, не зная еще, для чего это ему нужно. Он сунул книжку в карман, запер снова все дела и бумаги в сейф, после чего запечатал и его, и свою дверь и вышел на улицу. Он сел в казенную машину и из машины уже набрал номер своего домашнего телефона.

Анна Михайловна всегда была рада слышать голос своего мужа. Последнее время она работала до обеда и сейчас была счастлива, что ее муж приедет рано. Нестеров попросил ее поставить на стол лишний прибор. А когда машина его въехала во двор дома, Нестеров пригласил пообедать и шофера.

- Ты до которого часа работаешь, Володя? - спросил его Нестеров, когда трапеза подходила к концу.

- Сколько надо, товарищ полковник, - ответил водитель.

- Сделаешь доброе дело?

- Сделаю, Николай Константинович, - ответил водитель. - Во сколько?

- В два ночи будешь уже обратно, а завтра можешь поспать, приходи на службу к двенадцати.

Анна Михайловна слушала непонятный этот разговор, но не удивлялась Дочь, Верочка решила не встревать в беседу взрослых, а маленький Вовка и не предполагал, что сегодня ночью он очутится в удивительной стране Памир, где родился его папа. И, между прочим, там, на Памире, много-много лет назад они с мамой играли веселую свадьбу.

Будучи женой полковника, Анна Михайловна все поняла без слов. Она быстро собрала чемодан, не стала даже никуда и никому звонить (муж, конечно же, учел все возможные ситуации и просчитал варианты внезапного отъезда), сообразила, что поговорить ей с Колей не удастся, но сочла своим долгом написать мужу записку.

Однако записка - вещь опасная, раз он отправляет их, значит, не надеется на то, что их дом - это незыблемая крепость, и тогда она взяла пачку пельменей (когда-то купила. И были же!) и на внутренней стороне коробки написала несколько слов.

Нестеров появился в квартире недели через три, проголодался, открыл холодильник и позже, уже уплетая пельмени с уксусом, был страшно счастлив оттого, что спутницу жизни выбрал себе удачно.

Глава 10. Джураповщина

В союз юристов

Обращается к вам бывший майор милиции,

бывший лучший следователь УВД Ж-ской об

ласти Мухамеджанов И.Н. Слышал, что Союз

юристов создан для того, чтобы защищать

наши права.

Работая в органах внутренних дел, я рас

следовал сложные уголовные дела, в том числе

и хозяйственные. Приходилось привлекать к

уголовной ответственности крупных руководи

телей области и республики. Постепенно тучи

надо мной стали сгущаться, мне чинили пре

пятствия при расследовании уголовных дел,

вызывали на беседы в различные инстанции, а

потом уволили.

Поводом для моего увольнения послужило

возбуждение мной уголовного дела в отношении

ныне не работающего в республике Джурапова

М.С. Против меня были сфабрикованы обвине

ния. Мне предложили покинуть республику. В

противном случае угрожали расправой.

Резолюция: т. Вернов С.С., прошу ознако

мить с письмом газету "Всероссийские юриди

ческие вести", там есть ответственный сек

ретарь Б. Моисеев, он все сделает.

Первый заместитель ПредседателяСоюза Юристов

О.Д..Дарьенко

Однажды, когда лето еще только начиналось, Наш Герой позвонил своему другу Нестерову - полюбопытствовать, когда же они наконец увидятся. Полковник вдруг спросил его:

- Слушай, а ты писал когда-нибудь о человеке, в котором нет ни одной нравственной черточки?

- Смотри, - продолжал он, когда они встретились, - крупный руководитель республиканского ранга получает от жизни все, что только хочет. Гувернеры и прислуга, черные машины и сопутствующие блага не дают ему покоя, не радуют его. Руководителя окружает сонмище подхалимов. Ублажают жену и дочерей и, конечно же, наследника, в котором находят признаки ангела. Между тем "ангел" время от времени попадает в милицию. Милицию, как водится в таких случаях, наказывают. Дочь руководителя оканчивает институт, и отец, фарисейски говоря о патриотизме, отправляет ее за границу, тем самым прячет ее взоры от социальной гнилости бытия. А отца в это время переводят на работу тоже за границу, естественно, в наказание, а может быть - чтобы спрятать от последствий его руководящей деятельности. Через год он отмывается и готов уже работать, но непременно в Москве. Ему подбирают хорошую должность в Министерстве внутренних дел. Он зарывается еще больше, меняет квартиры, машины, видики, флоппи системы, отзывает дочь из-за границы на престижную работу в Москву и выдает ее спешно замуж за примака, которого, затащив в лоно семьи, окружает также заботой. У примака много дел. Надо кончить с братом жены школу, надо поступить его в институт, надо уже думать, чтобы у него была на подходе диссертация, а сам наследник, целиком положившись на купленного его сестренке мужа, связывается сперва с рокерами, потом с фарцовщиками и. Наконец, благополучно совершает убийство в дядином "Мерседесе".

А вместе с тем все. Что получил этот человек - не есть ли извечная цель каждого: и удобная квартира. И престижная работа, и устроенные дети. Беда нашего общества в том. Что все то, что имел Джурапов, невозможно или почти невозможно получить честно.

Зато наше общество стало дозволять знакомиться с иностранцами, что и сделал Марат Салтанович, и даже еще раньше, когда это было делать не принято.

...Это было как раз в то время, когда он купил обком.

Всю жизнь он крутился как заведенный, словно его было двое. Свои кадры он подбирал сам, покупал их с потрохами, в то время как вторая его половина артистично заметила следы. В райкоме ничего этого не нужно было. Подобострастие, "так точно", "чего изволите", что называется, "входили в сервис". И тогда он заскучал. Натура творческая и деятельная, натура человека, как сказано где-то у Куприна, "подошедшего в конокрады", требовала некоей остроты и борьбы. Но никто ему не сопротивлялся. Боялись все. И беспартийные, пожалуй, даже больше партийных.

Однажды на каком-то, ну, скажем. Вернисаже он увидел женщину, в чьем взгляде было нечто такое, что Наш Герой, увидев, назвал бы фрондерством. Бабами Марат Салтанович был пресыщен давным-давно. Тем более такими, которые укладывались даже не под него, а под его положение. А вот эта, похоже, было, и не предполагала, кто он. Поэтому фраза, которую она произнесла по дороге. Когда он подвозил ее. Ловко притворившись собственным шофером: "Вы, надеюсь, не начальство?" - отозвалась в позвоночнике давно забытым холодком предвкушения.

Он был богатым человеком. И его посещали мысли о благотворительности, а Восток навеивал и метод - Гаруна аль-Рашида. Ему нравилось подавать милостыню, разумеется, переодевшись и чуть ли не загримировавшись, запечатанной банковским способом пачкой денег. Но иногда объект благотворительности вызывал в нет такое отвращение, что ему хотелось подшутить - подать пачку фальшивых. Именно отсюда - приснившееся ему и воплощенное буквально приключение: не знаю уж, как ему это удалось, но дар внушения у него был - он сумел заставить мужа столь взволновавшей его женщины "достать" довольно крупную партию поддельных бумажек. Поначалу они его волновали только в одном смысле: он хотел "спасти" им же спровоцированного человека, воспользовавшись именно своей властью, хотел заставить ее вымаливать спасение для мужа у столь презираемого ею начальства. А потом решил: не пропадать же добру - и фальшивые бумажки пошли в дело. Стало еще скучнее. Немножко развлекло его то, что, опомнившись от пережитого унижения. Женщина собралась его уничтожить, но ее фрондерство для него имело и то преимущество, что она сообщила ему о своих намерениях. Пришлось ее убить, проверить себя, способен ли он еще и на это. Но не своими, конечно, руками. А убив, он затосковал еще сильнее, видя перед собой только послушных убогих исполнителей, даже не толпу, а стадо.

Обком строго спросил с милиции за непонятно по каким причинам возросшую преступность и понизившуюся раскрываемость.

Марат Салтанович и не предполагал тогда, что скоро ему самому придется возглавить управление в МВД. Он согласился.

"Совсем забросил семью", - подумал он однажды. И во искупление невнимания к ней занялся покупкой мужей дочерям, кандидатских дипломов и квартир.

Поначалу в нем бушевал хозяйственник, и он искренне намеревался сэкономить государству валюту, выделил средства на опыты, подкармливал селекционеров и получил сорт хлопка, почти соответствующий тем требованиям к сырью, которые предъявляли военные, сами пороха не нюхавшие и покупавшие его за границей. Радовался, как дитя, когда получилось. Правда, очень скоро выяснилось, что разница все-таки есть. Но расставаться с мечтой не хотелось, тем более что, хотя ему-то отрапортовать в центр не удалось - посадка хлопка на неучтенных полях и подмену афишировать не приходилось, вояки-то свои рапорта о выполнении задания уже доложили. Это сделано и их более сговорчивыми, в особенности когда пришлось уговаривать не посылать рекламации на хлопок за границу. Конечно, уговоры его выразились не в твердой валюте, которой он, как начальство, распоряжался, ибо, зачем советским офицерам валюта? Комар остался с неподточенным носом.

Но и самому с валютой в стране давания советов ему уже находиться не особенно хотелось. Способ переправить ее туда, где она нужна, нашелся. Пригодился как раз тот самый иностранный знакомый. Который теперь получил назначение на должность советника посольства. "Нельзя подводить людей", утешил себя... Но это, как говорится, на черный день. А сейчас были нужны, как это принято теперь говорить, деревянные.

Его хозяйственность нашла выход в выбивании фондов, получении кредитов и Бог знает чего еще для улучшения жилищных условий трудящихся. Во исполнение постановления партии правительства об улучшении этих условий, он построил роскошный микрорайон, в котором было все. "Сам бы жил, да деньги надо", - промурлыкал он себе под нос. И в мгновение ока квартиры были распроданы как кооперативные. Желающим жить в таком аппетитном районе даже не пришло в голову предположить, что предназначался он простым смертным, и притом даром. А поскольку люди они были деловые, времени у всех было мало, то упрощенная процедура приема денег никого не только не насторожила, а обрадовала.

Марат Салтанович отер пот со лба, подумал, что с этой работой и жизнь пройдет, а воспитанием собственных детей заняться будет некогда. Родного сына возят в школу на такси - стыд и срам. На следующий день "Чайка" ждала его восьмилетнего любимого отпрыска у подъезда. Сынок быстро привык ездить в школу без мамы - только с шофером. Правда, старик шофер позволял себе дерзости, однажды осмелился что-то провякать сквозь зубы, зануда, пришлось перелезть на переднее сиденье и залепить ему оплеуху. Чтоб не зарывался. Сразу заглох. Небось, такого тепленького местечка ему больше не найти. Еще и папе скажу. И сказал. На следующий день шофером был разбитной молодой парень, который не нудил, что "Плейбой" - не детский журнал.

Однажды Марат Салтанович, решив устроить себе передышку, вспомнил, что существует на свете искусство, которым он, как нормальный человек, должен наслаждаться, а как руководитель обязан его поддерживать, и отправился в театр.

Он настолько за последнее время втянулся в строительство, что все первое действие рассматривал театр с этой точки зрения: отметил, что имеется в наличии трещина на стене, что пора вообще обновлять театральное здание. "Тьфу, - энергично отплюнулся он, - проклятая стройка..."

И поглядел на сцену.

"О, аллах! - порадовался он, увидев на сцене прелестное, совершенно неуклюжее создание и немедленно ощутив всплеск неподдельного, животного желания, которое считал последние годы более себе не свойственным. О чем нередко сожалел. Неуклюжесть была от хорошо усвоенных уроков актерского мастерства. Но ему она показалась естественной, неподдельной. Ответом на это могло быть только такое же естественное движение души. И тут он счел обязательным немедленно остановить спектакль, разогнать зрителей и потребовать девочку к себе.

Театральное училище внушило девочке неоправданно высокое мнение о себе, и его "визирям" пришлось убалтывать ее почти полчаса, за которые нетерпение его усилилось до болезненных размеров, и стали приходить в голову изощренные эротические фантазии. Почему-то он вспомнил кусок из ходившего в списках произведения Фазиля Искандера, название не запомнилось, но очень смешное. Хотя и только для своих: "... это даже лучше, чем пить коньяк из пупка любимой", и ему захотелось выпить шампанское из ее груди. Домашний доктор при помощи обыкновенного шприца наполнил сей не вполне традиционный сосуд. Но удовольствие оказалось ниже среднего: во первых, вышел весь газ, а во-вторых, Марат Салтанович вспомнил, что у него уже был предшественник некто с фамилией, первой части не вспомнил, а вторая - Худоев. Да и девочка пищала и надоела быстро.

...А наркотики, которые он получил в запаянном цинковом гробу из Афганистана с помощью уже других импортных знакомцев, с которыми дружба стала активно поощряться...

По реализации их ему было уготовано хорошее место Советника Посольства в Иране. Марат Салтанович с детства хорошо владел фарси.

Поначалу ему это показалось выгодным для того, чтобы избавиться от пока лежащей мертвым грузом валюты, но что-то его останавливало. Он ждал случая. И такой случай представился во время командировки в Италию, когда можно было быть совершенно уверенным, что предприятие удастся. Это было уже в бытность его в должности начальника управления МВД, когда все его следы были заметены, и даже его личное дело в кадрах лежало в сейфе под грифом "Секретно" и кому попало, не выдавалось.

Оглянувшись и увидев перестройку, а это было, когда он получил уже чин генерала, Марат Салтанович понимал, что наступает время интеллигенции. Поэтому, чудесным образом оказавшись на должности начальника управления МВД, решил он это свое понимание использовать должным образом. Окружив себя деятелями культуры и искусства. И к ним он всегда тянулся. Да не было времени. Конечно, далеко не все деятели жаждали подружиться с генералом МВД, но, к сожалению, действительность такова. Что порой такое знакомство бывает весьма и весьма кстати, и даже не в тех случаях, когда нарушен закон, а так, для удобства жизни. Бесконечные распри с автоинспекцией и лично с ее начальником, невозможность достояться в очереди в ОВИРе, острое желание зарегистрировать купленное ружье с красивым прикладом, хамство участкового, насущная необходимость поставить квартиру на охрану, в конце концов, купить сигарет в генеральском буфете или провести телефон на дачу писателя - все это давало возможность Марату Салтановичу считаться другом интеллигенции. Взамен он получал также некоторые услуги. Марат Салтанович любил посидеть в ресторане Центрального Дома литераторов, всегда имел билеты в театр, был приглашаем на вернисажи и выставки, и особо доверенным своим друзьям от искусства он иногда вручал удостоверения внештатного сотрудника МВД...

Внештатниками этой категории лиц ведал Пресс-центр. Поэтому Нестеров не поленился подняться на десятый этаж и зашел полюбопытствовать об одном деле. Вознамерившись проверить начинающую зарождаться в нем версию. Рассмотрев десятки столбцов с фамилиями деятелей культуры и поразившись: сколько известнейших людей нештатно сотрудничает с бывшим НКВД, Нестеров спросил у сотрудника, по какому принципу производится аккредитация этих лиц.

Против некоторых фамилий стояли номера, похожие на порядковые номера управлений.

Нестеров сделал предложение.

Сотрудник подтвердил.

Тогда Нестеров спросил прямо, кто из данных лиц рекомендован Пресс-центру генералом Джураповым. Узнав пять фамилий и отбросив три из них, как принадлежащие лицам. Заведомо не могущим ему пригодиться в данном деле, Нестеров записал две оставшиеся в свой блокнотик, хотя мог бы и не делать этого, ибо фамилии эти принадлежали людям известным и вряд ли бы он их забыл. Оба писателя, Иван Дудочкин и Димир Савицкий, фамилии которых записал Нестеров, жили в Переделкине.

Теперь Нестерову предстояло узнать, который из них предоставляет свой кров беглому генералу.

Глава 11. Вести из Переделкина

В результате длительного изучения пробле

мы НЛО комиссия Академия наук пришла к

заключению, что инопланетное происхождение

НЛО - приманка, маскировка, а истинный смысл

и цель феномена заключается в следующем.

На эту приманку идут те, кто возлагает надежды

на помощь вырождающемуся человечеству со

стороны высшего космического разума.

НЛО - своеобразная внекультовая религия.

Данными о том, что внеземные космические

корабли используются где-либо в качестве объ

ектов изучения, АН СССР не располагает.

(Из газет)

Степень секретности 0.0001

Спецдонесение "Выстрел"

1. Во исполнение данных мне полномочий сообщаю:

В последнее время в советской печати был создан такой культ Сталина, который не был ему создан при жизни. Не было ни одной самой маленькой и непрезентабельной газеты, которая бы не считала своим долгом рассказать о феномене преступника, некогда стоящего во главе государства.

Имеется также информация, прошедшая не без нашего участия через печать, о зажиточной жизни страны в период культа личности. В частности, нами проецирован информационный кейч о снижении цен на продукты в послевоенный период.

Результат. Около семи миллионов взрослого населения страны уже сегодня готовы поддержать приход диктатора в качестве последнего средства избавления от экономической блокады.

Если это неизбежно, то, полагаю, таким диктатором должен быть человек западной культуры. Предлагаю свою кандидатуру.

2. Прошу указаний о ликвидации Джурапова. Вскрылись его прошлые контакты. В частности, следствием по его делу установлено, что Джурапов причастен к транспортировке оружия из Афганистана в СССР, а также наркотиков.

В одном из донесений сообщалось, что его группа использовала для транспортировки цинковые гробы (груз 200) погибших в афганской войне советских солдат, которые, как известно, не вскрывались таможенными службами.

3. Сообщаю, что дальнейшее мое пребывание в СССР в период с 14 по 26 августа нежелательно.

42-97/РН Джей

Глава 12. Выход из детектива

Я, прокурор района, старший советник юсти

ции О***, установил, что во дворе

дома No 40 по Ленинскому проспекту произош

ло возгорание автомобиля "Нива". Как показа

ла предварительная проверка, возгорание про

изошло вследствие поджога.

По материалам проверки возбуждено уголов

ное дело.

Прокурор района

Несмотря на то, что Нестеров горел на работе, расследование продвигалось чрезвычайно туго. Уже прокурор, осуществляющий надзор за действиями Нестерова. Сказал ему:

- Не узнаю тебя, Николай Константинович!

А Нестеров был спокоен и совершенно уверен в себе. От жены с дальних Памирских гор, естественно, на имя друга семьи, пришла телеграмма, из которой явствовало, что с ней и детьми все в порядке, что живут они - его самые родные трое - в уютном и милом домике в самом сердце Памира и что у южных окон домика ревет и пенится Пяндж, а с другой - такой красивый горный массив, что Анна Михайловна не выдержала и рассказала своей дочери, как она здесь выходила замуж за папу.

Нестеров был очень доволен такой весточкой.

А пришла эта телеграмма на имя Нашего Героя не только потому, что он был единственным его другом и Нестеров мог во всех случаях жизни на него положиться, но и потому еще, что особым образом развивались события после отправки его жены и детей на Памир.

О том, что семья полковника уезжает, знал еще только один человек водитель служебной машины. Но, несмотря на совместный обед и взаимную симпатию, Нестеров осторожничал и на обратном из аэропорта пути, между прочим, сказал, что отправил их только что в Анапу. Поэтому Николай Константинович очень огорчился, когда через пару дней в доверительном разговоре с генералом Джураповым прозвучала генеральская псевдоосведомленность о том, где находится семья Николая Константиновича.

Генерал прокололся.

А Николай Константинович вынужден был ездить теперь на казенной машине только по незначительным делам, держа язык за зубами, при этом думая. Когда же он наконец отремонтирует свою.

Вот именно в это время он и вспомнил о своем друге, красная "Нива" которого была еще почти в полном порядке. Наш Герой любил возить Нестерова и не отказывал ему никогда в этих добрых услугах. Но однажды, когда Нестеров в очередной раз позвонил своему другу, тот, подойдя к телефону, засмеялся каким-то нервным смешком, а на просьбу Нестерова покатать его по Москве заявил, что он с "лягавкой" порвал, отчего Нестеров подумал, что его друг пьян или сошел с ума, и немедленно приехал к нему домой.

Он успел как раз вовремя.

Войдя во двор, он увидел удивительную картину: две пожарные машины уже закончили свое дело, но "Нивы" не было. Вместо нее стоял скособоченный обгорелый остов, рядом с которым два работника милиции о чем-то расспрашивали писателя. Видя, что его друг возбужден, Нестеров подошел ближе и взял его за локоть. Он не произнес слов утешения, но зато по всей форме представился работником милиции, и те постарались побыстрее свернуть формальности.

Глава 13. Разговора не вышло

Начальник управления Прокуратуры СССР,

рассмотрев материалы уголовного дела в отно

шении Джурапова М.С.

у с т а н о в и л,

что, находясь на свободе, Джурапов М.С.

скрывался, фальсифицировал документы о со

бственной смерти, дезинформировал следствен

ные органы, вынудив их прекратить в отношении

его уголовное преследование.

Вследствие изложенного, постановляю: из

брать гр. Джурапову М.С. меру пресечения

заключение под стражу. Копию постановления

направить начальнику спец. Изолятора No 2.

В одно прекрасное весеннее утро полковник Нестеров появился пред светлыми очами генерал-лейтенанта с самым угрожающим видом. Он, по обыкновению, больше фрондерил, чем ругался, но генерал знал, что стоящий перед ним сотрудник имеет на это право. Нестеров доложил о завершении работы над делом по изнасилованию и убийству и остался у своего шефа еще на несколько минут для того, чтобы поговорить, что называется, по душам.

- Есть проблемы, Нестеров? - сухо спросил генерал.

- Да, конечно, - ответил Нестеров. - Но на этот раз не у вас, а у меня. У меня проблема, как я могу дальше работать в системе. Которая меня абсолютно не защищает ни от произвола, ни от предательства, ни от простой случайности. Представьте себе, что на моем месте работал бы другой, не столь хорошо знакомый с системой прокурорского надзора. Только за последний месяц, что я занимаюсь этими тремя томами, - Нестеров пихнул дело, - я вынужден был львиную долю сил и энергии тратить на обеспечение собственной безопасности и безопасности моей семьи, свидетелей, очевидцев. Всем что-то обещать, за каждого беспокоиться: будет ли он живым после того, как дал мне показания, или нет. А ведь это ваша задача. Мне так кажется. Я не знаю, доложили вам уже или нет, нет за время работы над этим делом, переданным мне по вашему личному указанию, в прокуратуру на меня поступило одиннадцать жалоб...

Я за свой счет отправил семью подальше отсюда, я сорвал жену с работы, а дочь - из школы, наконец, я не мог быть уверен ни в ком во время этой работы, включая моего непосредственного шефа Джурапова. А ведь вы знаете: ни один капитан не выйдет в море. Если опасается бунта на корабле. У нас же капитану приказывают выйти в море и геройски погибнуть... У моего друга сгорела машина. А ведь это единственный человек, на которого я по-настоящему мог положиться. И сгорела она потому, что, видимо, силы, противоборствующие нам, сильнее нас. Чего-то я не успел учесть, просчитать, предвидеть.

На каждое свое действие я получил явственное противодействие со стороны этих сил и до сих пор не уверен в том, что мне простят тот факт, что я доказал пусть косвенную, но все же причастность Джурапова к этому страшному преступлению. Вам известно, конечно, чего мне стоило получить в управлении кадров анкету нашего генерала. Бывшего теперь уже генерала (он, видите ли, уволился по состоянию здоровья с генеральской пенсией). Я хотел взять ее с одной только целью, чтобы проверить предположение, что брат его жены и есть владелец того самого "Мерседеса", с помощью которого совершено убийство. Я доказал также, что в "Мерседесе" сидели трое парней: сын Джурапова, племянник Джурапова и их приятель. Однако уже сегодня у меня есть сведения, что приятеля к уголовной ответственности привлекать не будут. В одном из листов дела он указал должность его отца. Кто распоряжается законностью в нашей с вами многострадальной стране?

Генерал-лейтенант поморщился. Нестеров продолжал расхаживать по комнате и декламировать. Генерал не предложил ему присесть, потому что знал: Нестеров все равно не сядет. Да и разговор мало походил на светскую беседу. А Нестеров между тем продолжал:

- Я требую выделить в отдельное производство материалы по уничтожению личной собственности, а именно автомобиля "Нива", моего друга. Более того, я бы требовал и возместил ему ущерб. Но, на наше с вами счастье, машина была застрахована. Таким образом, чтобы быть в этом вопросе корректным до конца, мне бы очень хотелось, чтобы вы выступили с ходатайством о разрешении ему на покупку нового автомобиля.

Генерал кивнул. Нестеров, ободренный его молчаливым согласием, перевел разговор непосредственно на дело:

- Кстати сказать, товарищ генерал-лейтенант, а вам известно, где находится сейчас моя семья?

- Да, известно, - тихо сказал генерал. - Она на Памире. Но Джурапов считал, что она в Анапе.

Нестеров сделал паузу.

- Обидно, - сказал он. - Когда же, наконец придут красные?

- Они уже здесь, - сказал генерал. - А мы с тобой?

Нестеров через силу улыбнулся.

- Маловато будет, - сказал Нестеров, - особенно если учесть тот факт, что следователя, который начинал это дело, убили головорезы с Востока, равно как и подожженная машина тоже дело их рук. Я позволил себе, за свой счет, заметьте, потому что никак не мог просчитать, шофер ли Володя или кассирша Маша слишком активничают, сообщают вам и Джурапову о том, что я эвакуировал семью, - слетать на Восток. У меня масса интересных наблюдений по поводу вашего бывшего заместителя. Я убежден в том, что даже то, чем я располагаю, вполне достаточно для того, чтобы посадить его за решетку. И я готов сделать это. Но не положено - это в компетенции других органов.

Генерал молча встал, прошел по кабинету, сошел с ковровой дорожки, сделал шаг в сторону и открыл сейф, откуда достал толстую папку в коричневом переплете, и сказал:

- Эта папка годится теперь разве что для вашего друга-сочинителя, хотя в ней в самом деле достаточно материалов, чтобы посадить не только Джурапова, но и многих из тех, кто ему потворствовал, в том числе и других сотрудников нашего главка. Но, к сожалению, в отношении Джурапова это уже невозможно.

- Почему? - встрепенулся Нестеров. - Его что, выбрали депутатом Верховного Совета?

- Потому что он умер, - сказал генерал. - Сегодня утром позвонила его жена.

- В таком случае, - сказал Нестеров, - зачем же я столько рисковал?

- Но ведь тебе за это деньги платят, - сказал генерал.

Нестеров не нашел что ответить и тоже принялся прохаживаться по ковровой дорожке.

- Болтать много разрешили, - сказал Нестеров, - и это прекрасно, но, вместо того чтобы болтать по делу, мы с какой-то особенной гордостью и сладострастием говорим о нашей нищете, расхлябанности, никчемности. Лень и пьянство уже стали выдаваться за русский характер... Никто не мешает жить вам в дружбе с Западом, но не получится ли так, как в коммуналке с богатым соседом? Еще, чего доброго, этот сосед приватизирует нашу комнату за бутылку.

Минуту он ходил, размышляя, после чего сказал:

- Вы не могли бы распорядиться, чтобы мне передали для ознакомления личное дело Джурапова? Ну и, конечно, вот эту папочку, которую вы мне сейчас продемонстрировали.

- Ты хочешь скомпрометировать покойника? - прищурился генерал. - Забыл, что ли, римское право: "О мертвых ничего, кроме хорошего"?

- Если так, то мы не сумеем воспитать живых, - сказал Нестеров, - и красные в моем представлении - справедливые, а не те, которые стоят под этим флагом. Мне просто нравится этот цвет. Вы знаете, в магазине "Ядран" иногда продается красная посуда. На ней вкуснее есть даже пельмени...

- Кадровые вопросы в ведении заместителя министра, ты это прекрасно знаешь, - сказал генерал, не обратив внимания на "посуду".

- Ну, так позвоните ему!

- И что я скажу?

Нестеров на секунду задумался.

- Два варианта, - сказал он. - Первый: если заместитель министра по кадрам, как бывший партийный работник, ничего не понимает в нашем деле, то это прискорбно, конечно, но это-то нам и поможет, поскольку он наверняка не в курсе того, что в природе имеется вот эта коричневая папочка. Ведь Джурапов уволился по состоянию здоровья. А раз так, то вы всегда можете ему сказать, что мы хотим написать достойный некролог в журнал "Советская милиция". И, чтобы не напутать ордена и регалии, вы просите дать вам это дело на часок, Скажите, что один из ваших сотрудников, а именно Нестеров, сейчас же съездит за его делом на лифте.

- А если он все же в курсе? - спросил генерал-лейтенант.

- Ну, в таком случае, - сказал Нестеров, - все еще проще, ибо вы-то имеете право ознакомиться с делом негодяя, чтобы впредь не допускать людей подобного рода в свое управление.

На этом и порешили. Генерал снял трубку АТС-1. А через полчаса довольный Нестеров, сидя в его кабинете, уже листал личное дело недавно скончавшегося ответственного работника.

- Кстати, отчего он умер? - спросил Нестеров генерала.

- Мне неудобно было спрашивать подробности, но она сказала, что сердце.

- Удивительно, что у него не отказало сердце, когда его сын насиловал девчонку, - пробурчал себе под нос Нестеров. А вслух сказал: - Знаете, Вячеслав Кириллович, ведь родители этой девочки тоже не красные, в том смысле этого слова, как его понимаем мы. К ним ездил Джурапов домой. Привез им по путевке в Пицунду, повесил на стену ковер с верблюдами, отвалил золотишка и попросил не вякать.

- Ну и что?

- Они и не вякали. В деле нет даже заявления родителей потерпевшей.

Генерал налил себе из графина воды, а Нестеров в этот момент отключился, потому что только что произнесенная им цифра пятьдесят тысяч показалось ему легкомысленной. Но именно она натолкнула полковника при прочтении документа, касающегося прошлогоднего выезда Джурапова в Италию, в служебную командировку для встречи с руководством сыскной полиции этой темпераментной страны, на еще не оформившуюся даже в сознании мысль.

Но он уже встал, без разрешения подошел к аппарату ВЧ, взял трубку и набрал четыре только ему одному ведомые цифры.

- Старик, - сказал он в трубку, не поздоровавшись, - а когда наши генералы ездят за границу, вы их обыскиваете на таможне?

Генерал-лейтенант смотрел на своего подчиненного почти восторженно. А Нестеров в это время уже поговорил и, выпучив глаза, уставился на генерала.

С минуту длилось их молчание.

- Все, что в этой вашей папочке, - медленно сказал Нестеров, чеканя каждое слово, - а здесь немало, судя по отголоскам дел наших восточных коллег, - все уже находится в Италии, той самой, где Джурапов, быть может, учил итальянскую мафию приемам, ей доселе не ведомым, и, вероятно, в твердой валюте покоится в каком-нибудь одном из частных банков в красивом сейфе. Думаю, что в том, который дает большие проценты. Как открывать его будете? хитро прищурившись, спросил Нестеров генерала. - Ведь в том сейфе лежат наши с вами деньги, красных - справедливых и честных, а по закону Италии открыть такой сейф может только воскресший покойник или его наследники. Кстати, позвоните в ОВИР, может, на наше счастье, семья Джураповых как раз теперь оформляется в туристическую поездку, вдруг в Италию? Во всяком случае, магнитофоны и видики они уже распродали. Более того, чтобы не портить отношения со страной, имеющей твердую валюту, мы и Диму Джурапова выпустили из тюрьмы потому, что оттуда, из-за рубежа, его легче будет представить как пострадавшего борца за права человека. Вот довели Россию, что в ней даже кони перестали валяться...

- Я устал, Вячеслав Кириллович, - сказал Нестеров без паузы. - Я хочу спать. Дайте мне трое суток на разграбление города. А во сне я подумаю, стоит ли мне продолжать носить милицейскую форму. За двадцать лет работы я вернул государству миллиарды рублей. Я имею право хотеть бутылку водки выпить?

И побрел к выходу, не дожидаясь ответа. Не получилось разговора с генералом. И поэтому Нестеров до времени не стал огорчать его тем, что ребята из соответствующего отдела уже сообщили ему, что слухи о смерти Джурапова были несколько преувеличены.

Но генерал окликнул его:

- Ты знаешь офицера Гнеушева?

- Нестеров задумался?

- ...в этой коричневой папочке Джурапова мне попадалась его фамилия.

Глава 14. Воспоминание

Заместитель Генерального прокурора СССР,

рассмотрев уголовное дело Джурапова М.С.,

обвиняемого в преступлении, предусмотренном

УК РСФСР, и ознакомившись с материалами

следствия, постановил: передать дело в произ

водство следователю госбезопасности.

Наш Герой любил в себе ту долю преувеличенной, подчеркнутой галантности, которая всегда давала возможность притвориться перед самим собой, так. Чтобы при случае он всегда смог бы от нее отпереться. Хотя, как и все люди, использующие этот способ защиты от жизни, в душе он был нежен до сентиментальности. Сознавал это и даже со словом "сентиментальность" боролся тем же способом: разложил его на два "квазииностранных" слова - "сенти" и "ментальность" (причем "ментальность" - не от слова "мент") и решил, что это означает просто "сто способов думанья", а это означало, что по крайней мере сто женщин будут знакомы со ста разными нашими героями.

Он поймал себя на том, что, гуляя, перекусывая, бреясь, прочитывает про себя своим изумительным баритоном письмо, которое он сегодня твердо сам себе обещал написать и отправить. Пора было излечиваться.

Вся легкая и ехидная болтовня, звучавшая в его мозгу, все изящнейшие построения - письма, вид литературы, должны иметь чуткую структуру, таково было его убеждение, он не отступал от него, - в конечном счете приняли форму мальчишеского вопля, ибо даже циник и скептики когда-нибудь да расплачиваются настоящей болью.

"Моя дорогая девочка!

Как мне жаль, что ты так хорошо знаешь русский язык. Это значит, что мне не удастся утаить от тебя ни одного оттенка боли, которую я испытываю оттого, что ты не со мной. Ты, созданная, чтобы приносить радость, огорчишься, а я сейчас, мне кажется, забросил бы все, что до сих пор составляло смысл моей жизни, чтобы ты все время улыбалась, и если бы мое отсутствие заставляло тебя плакать - не уходил бы, даже чтобы нарвать для тебя твоего любимого чертополоха. Видишь, я помню даже такую мелочь, что в букетах ты радовалась именно этим колючим снаружи, но бесконечно нежным внутри цветам. Все-таки цветам. Я сам знаю, что пишу вздор. Ну почему, скажи мне, то, что начиналось так неисправимо телесно, закончилось такой мучительной тягой души? Ну почему мы так мало говорили? Сейчас я вспоминал бы наши разговоры, может быть, нашел бы какую-нибудь зацепку для спора с тобой, разозлился и постепенно забыл. Ну, скажи мне какую-нибудь глупость, отпусти, я не могу без тебя. Я и сам знаю, что я смешон. Как я завидую Каролинке, что она имеет право целовать тебя бесконечно.

Ужасно тебя люблю!

Очень связно написал, не правда ли?"

И очередной вариант содержательного послания полетел в коробку из-под когда-то купленного пылесоса, заменившую корзину для бумаг, ставшую слишком тесной, ибо никогда еще Наш Герой не изводил столь дефицитной бумаги на черновики.

Мамочка Нашего Героя гладила его по волосам и не уставала знакомить его с экстраочаровательными дамами, которые принуждены были выполнять роль того самого клина, который, как известно, легко выбивается им же подобным.

Глава 15. Место для мужа

В последнее время докатились до последней

степени оголтелости. Как в свое время Ленина

обвинили немецким шпионом, совершившим пе

реворот по указке германской разведки (этот

бред реанимируют), так теперь желтая наша

пресса "вычисляет" среди инициаторов пере

стройки агентов империализма, выполняющих

замыслы западных спецслужб.

М.Горбачев

Наш Герой так много и славно писал об ОВИРе, что совсем не удивился, когда ему предложили провести недельку во Франции, в Экс-ан-Провансе.

Он согласился, однако с условием, что там не будет никаких дел, и его оставят в покое...

- Санта Мария! Се ту?..

Наш Герой, который сидел и допивал последний глоток баварского пива, подслащенного нектаром провансальских полей, никак не думал, что сия реплика относится к нему.

Он, конечно, уже второй месяц изучал итальянский, но, во-первых, сейчас как раз думал о другом и не расслышал, а во-вторых, не понял, потому что учил итальянский халтурно, в кооперативе на Преображенке. При этом было еще и "в-третьих". Слишком Это было бы хорошо, чтобы в Это можно было поверить.

Он и не поверил. Продолжал допивать свое пиво с сиропом с таким видом, как будто бокал был еще полон, и играл в вальяжность, хотя наличность в кармане, не превышающая сорока сантимов, к этому не располагала.

Святой Марии, однако, все-таки было угодно отвлечь Нашего Героя от его благостных занятий, поэтому она ниспослала ему нечто материальное, а именно прикосновение. И вот в ту секунду, когда незабываемый запах ее ладошек соединился с прикосновением к его шее, из дальних закоулков мозга всплыла еще одна фраза, но уже по-русски: "Святая Мария, это вы?". Сомнений быть не могло. Это была она.

Наш Герой в далекой юности, еще до того, как стать офицером, писателем и юристом, работал на ферме искусственного осеменения скота. Поэтому он считал себя человеком с хорошим жизненным опытом. Сейчас, когда он ушел со службы и тем самым был выброшен из жизни, наполненной дисциплиной, в жизнь творческую, безалаберную, он, оставаясь по воспитанию своему все-таки человеком бдительным, в наваждение не поверил. Слишком оно показалось ему прекрасным. Хотя, если быть точным, в жизни бывает только то, чего не бывает.

- Солнышко мое, - продолжала говорить она. - Я не поверю, что ты меня не узнал. Или ты хочешь, чтобы я выразила свои чувства по-русски? Изволь. И теперь уже по-русски она назвала его "чучелом" и притом "огородным". А он все еще не верил.

- Два пива, гарсон, - бросила она официанту и, не отпуская его лохматую голову, притянула ее к своей груди, при этом удачно и осторожно села за крошечный столик, такой крошечный, что их колени естественным образом соединились и стали напоминать гениальное изобретение человечества застежку "молния".

Вот тут-то он наконец поверил, но оторопело молчал, словно набрал в рот воды, вернее, пива, потому что именно в этот момент гарсон поставил перед ним полный бокал.

Когда же возлюбленные окончательно перешли на русский, гарсон, как это ни странно в западных кафешках, стал проявлять к ним повышенный интерес. Все объяснилось очень просто. Как-то не принято в одном кафе заказывать больше двух бокалов, но русские бывают двух видов: бережливые - те не заказывают вовсе, и другие, которые, разойдясь, оставляют о себе прекрасные воспоминания в сердце гарсона, ибо даже три бокала подряд - это уже событие. Но она-то знала, что он любит пиво.

Наш Герой был удивлен почти неприятно. Ему отчего-то стало жаль себя. Он-то поехал в Прованс, поддавшись на уговоры мамочки, считавшей, что он страшно утомлен из-за пережитого летом сильного потрясения. В таком случае, правда, логично было бы ехать в Италию, но это было сложно, да и неприлично, к тому же ему очень хотелось потом в Москве говорить себе, что он поехал во Францию для того, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к своей любимой.

Сейчас он чувствовал себя так, словно у него отняли любимую игрушку плюшевую собачку, предложив, правда, взамен живую.

Как она узнала, что он в Эксе? Очень просто, у нее хватило мозгов очаровать его мамочку.

А мамочка справедливо решила, что не будет большой беды, если роман ее сына завершится вне территории Советского Союза.

Четыреста километров дороги из Милана до Экс-ан-Прованса Винченца придумывала благовидный предлог, чтобы хотя бы формально объяснить свое появление. Однако ничего не придумала.

Первые три дня они провели в гостиничной постели, где вместо того чтобы заниматься положенным делом, абсолютно потерявший всякое соображение русский строил планы на предпоследний день жизни, ибо собирался "умереть в один день".

Тогда, видя его состояние, она напомнила ему его же любимую концепцию жизни - просто чтобы поддразнить. И он вдруг словно очнулся.

- Я, как честный человек, - сказала она, - просто обязана на тебе жениться.

"С одной стороны - практичная итальянка, конечно, должна думать об этом, - решил он, - но с другой - так, по-мужски, это может сделать только русская".

Это его развеселило и сбросило с него пелену скованности, ибо во все остальное время. Когда он не работал, он предпочитал неистово и бездумно любить женщин. Но в эту минуту он уже любил жену.

В постели им обоим что-то страшно мешало, тогда он отвлекся от чувств и сунул под одеяло руку, долго шарил там и выудил оттуда предмет, существенно помогающий ему в отношениях с обожаемой женщиной, по которой он скучал уже теперь, и очень сильно - когда она ненадолго уходила в ванную.

Этот предмет, несмотря на то что он в принципе и не приспособлен для лежания в кровати влюбленных, тем не менее, имел в данном случае на это право. Это был итальянско-русский и русско-итальянский, толстый академический словарь. И надо отдать ему должное: в самый патетический момент он никогда не подводил эту парочку, а, следовательно, имел право лежать между ними, всячески намекая на то, что он не меч, но друг. Ибо обоим хотелось говорить друг другу неординарные вещи.

После длительных перебрасываний словарем, изображением международного жеста, свидетельствующего о том, что он голоден, оба слегка оделись и отправились на кухню перекусить.

Завтрак начался с макарон. Особо любознательному читателю следовало бы знать, что видов этих невероятных изделий имеется великое множество и, что важно, итальянские макароны - это вовсе не макароны в нашем представлении. Это, если еще помнят хозяйки, рожки, продававшиеся в магазинах до перестройки.

Спагетти No 12, которые мы уже готовы покупать за макароны, на самом деле лишь длинная лапша, а спагетти No 11 - тоже лапша, и тоже длинная, но толще двенадцатой. Лингве ди пассэре - овальная, без дырки, еще бывает иногда у нас в продаже, а то, что мы покупали совсем недавно, называется просто "персиафелли". Они не имеют ни номера, ни - Наш Герой посмотрел на Винченцу - вкуса.

Но, как бы то ни было, здесь ей кормить его было не трудно. Пошла и все сразу купила на неделю, заложила в холодильник.

Винченца что-то давно уже говорила, и он слушал ее восторженно. Во-первых, она говорила экспрессивно, и оттого вибрировали некоторые аппетитные части ее тела, а во-вторых, она говорила на языке Ромула, Россини, Боттичелли, а последний, надо думать, понимал толк в женщинах и вряд ли их перебивал, даже если ему не нравились макароны, приготовленные какой-нибудь Беатриче.

Макароны сменились, как вы легко можете догадаться, пиццей. И Наш Герой, устав в России от такого однообразного во всех забегаловках меню, стал думать о том, а какого ему, собственно, рожна надо?

Вечерами он гулял со своей Винченцей в Дисней-ленде и там, собственно, ничему не удивлялся. Он предпочитал аттракционам свою возлюбленную и не обращал внимания на голографические шахматы. В которые играть было просто рискованно для психики, а когда в космическом павильоне невесомости Винченца пыталась поймать ртом летающее тут же яблоко, он просто поймал Винченцу и уже не отпускал ее долго.

Как писывали в старину, "молодая чета счастливо стала жить..." в Провансе, потом в Милане - у Винченцы уже оказалась готова для него итальянская виза, а потом... В том-то и дело, что век нынешний от века минувшего как раз отличается тем, что концентрированный патриотизм взял верх, и молодая чета стала жить в Москве, снимая там за неимоверные еще совсем недавно деньги квартиру.

Неделю примерно Винченца смеялась, неделю ходила грустной, потом у нее случилась депрессия. А потом наступило состояние неизбежности происходящего, в особенности, когда она всерьез поняла, что пьяные на улице, хулиганье в кино, в клубах и дискотеках, полное отсутствие еды в магазинах, беспросветность - это тоже уже часть ее и будущее ее Каролинки, на приезде которой так настаивал ее муж.

Но Винченца хотела быть сильной и счастливой, а тут как раз ей подвернулась командировка, в которую она упросила всесильного Морони взять с собой мужа.

После медового месяца, проведенного в Москве без меда, она думала, что с пересечением советско-итальянской границы (она не сильна была в географии) опять обретет его улыбку и спокойствие. Ее постоянная озабоченность, как выжить, от которой она избавилась с помощью Морони в последнее время, снова стала мешать ей.

А про НГ и говорить нечего. Денег не было, книги перестали кормить.

Когда ее муж узнал о том, что дорога их лежит на восточное побережье Адриатики, в город Сенигаллию, он взял с собой только перо, блокнот и собаку, решив, что это как раз то место, где он найдет время поиграть со своей любимицей.

Глава 16. Посткравченковский ТАСС

Генеральному директору ТАСС

Докладная записка

Сегодня в 11 00 московского времени мною,

оператором В. Савельевым, на КВЭМ

27ДКЛ7 принята передача, расшифрованная

УКС. Передача тестировалась трижды. Прогностикаторы предсказали во всех случаях,

что информация кодирована внеземными устройствами, предназначалась не на наши

пульты и была направлена из иной галакти

ческой системы. Сообщаю также, что в по

добных случаях, а они известны, ТАСС изве

щал правительственные круги.

Резолюция заместителя Генерального директора ТАСС:

"Оператора отстранить от занимаемой должности. Взять с него объяснение. Когда он придет в нормальное состояние. Передачу, как явную нелепицу и. Возможно, розыгрыш - уничтожить".

Материалы передать Начальнику 5 управления.

М.Шмаков

Глава 17. Уздечка для президента

Обычно в Советском Союзе неугодными

лицами являются советские граждане, и чув

ствуют это они зачастую очень хорошо. Но

вот на протяжении нескольких месяцев в

немилость попала сама милиция, включая

тех, кто занимает там высокие посты... Пра

вилом стали в этой среде коррупция и воро

вство, использование служебного положения

в корыстных целях, шантаж и "недозволен

ные методы допроса"... В СССР началась

кампания "за укрепление законности".

"Вельт"

Когда Винченца смогла немного проплыть, а это было уже довольно далеко от берега, потому что берег Адриатического моря в Сенигаллии пологий, она радостно засмеялась и оглянулась. Весь пляж был усыпан разноцветными пятнами, большими и маленькими. В больших легко угадывались солнечные зонтики, а в маленьких - купальные костюмы. Пятна двигались, и оттого создавалось ощущение удивительной гармонии.

Где-то там же на пляже наверняка, как, впрочем, и всегда в то время, когда надо купаться и загорать и вообще - отдыхать, забыв снять с себя даже рубаху, что-то записывал в свою записную книжку ее муж.

Винченца рассмеялась еще раз. Сегодня она была счастлива. Месяц в Москве был позади, и вот они наконец здесь, вдвоем, живут в превосходном отеле, за который и платить-то надо совсем чуть-чуть, потому что львиную долю затрат взял на себя муниципалитет. Кто туда звонил и почему, ей думать совершенно не хотелось, - кто же препарирует и объясняет счастье?

Около мужа, Винченца знала это, лежит преданная маленькая собака, с неимоверными трудностями привезенная сюда через непостижимые нормальному человеку кордоны виз, регистраций в клиниках и таможенных уговариваний.

Сейчас он кончит писать и наверняка возьмет в море собаку и приплывет к ней. Винченца ждала этого мгновения. Только муж будет наверняка брызгаться и еще, чего доброго, испортит ей такую дорогую здесь, на Западе, прическу, ну что ж, это можно вполне перетерпеть, особенно за то, что ей с ним хорошо. Если бы он еще не ворчал по пустякам и не ругал бы к месту и не к месту Запад - тогда все было бы окончательно в порядке.

Винченца ощупала ногами дно. И, к удивлению своему, обнаружила, что даже и столь далеко от берега - все равно мелко. Она стояла теперь возле самого ограничительного флажка и с удовольствием смотрела сквозь прозрачную воду на свои наманикюренные пальчики ног, щиколотки, бедра. Она провела руками по животу, сильно сжала грудь, потом пальцы ее побежали по талии вниз, и она еще раз рассмеялась, но уже тише, потому что к ней в это время подгребал какой-то мужчина, которого она из-за темных очков и купальной шляпы не сразу узнала.

- Здравствуйте, Винченца, - сказала он, - как всегда, я рад вас видеть.

- Здравствуйте, Морони, - сказала Винченца, которая меньше всего именно теперь хотела с ним разговаривать. - Какими судьбами?

Вопрос был нелеп, хотя бы потому, что уж кто-кто, а Морони в ее судьбе сыграл и продолжал играть весьма важную роль. К тому же он всегда имел обыкновение появляться неожиданно. Но, надо отдать ему справедливость, он держал свое слово. У нее еще не было, конечно, много денег, но все-таки она жила с любимым мужем здесь, на этом курорте, где люди оставляют миллионы. И чувствовала себя здесь не чужой.

Так что вопрос действительно был неуместным. Ведь это Морони сделал ее счастливой, и кому, как не ему, предоставлено теперь право являться в ее жизнь тогда, когда он того захочет.

Глупенькая Винченца прожила уже три года с того момента, как с ней проделали эту шутку с посвящением в Орден счастливых. Она до сих пор не поняла, отчего это ей вдруг открылась возможность поездок в Советский Союз. Смешно думать, что это только оттого, что она неотразима, хотя, конечно, ее обаяние тоже нельзя сбрасывать со счетов. Неужели и это - плод деятельности все того же таинственного Ордена, имеющего (хотя она этого так и никогда и не узнала) еще другое, весьма прозаическое название "Сервитсио секрето", один из отделов которого, финансируемый все той же, вечной как мир разведкой, был экзотически превращен в Орден, дабы ему легче было бы вербовать легковерных, особенно тех их них, кто верил в разного рода мистические вещи, нимало не задумываясь об истинной принадлежности того, чем он занимался.

Выполняя отдельные поручения Морони, Винченца даже думать не могла о том, что Морони уже в то время, когда он вез ее на лодке с завязанными глазами, был майором, а сегодняшнее его появление, если, конечно, Винченца согласится на предложение, сулило ему полковника.

Постепенно, очень постепенно Морони открывал ей истинную сущность ее работы. Но озарение, чем же она на самом деле занимается, для Винченца не наступало. Впрочем, Морони, великолепно знающий трудности с кадрами, мог только гордиться тем, что Винченца подходила к этой работе лучше, чем кто бы то ни было другой. Она не задавала вопросов не потому, что не хотела их задавать, а потому, что не знала, что спрашивать.

А короткий срок с ее помощью Морони получил довольно большую информацию. И все это между делом: как живете да что нового? Но это, конечно, не были карты подземных городов и планы дислокации стратегических установок.

Когда новое Советские правительство объявило курс "на интеллигенцию", когда в советском парламенте начались серьезные дебаты по поводу того, как голосовать, а не что есть, команда Морони стала изучать не военный потенциал большого, нищего и неповоротливого Советского Союза, а тех его представителей, которым история предоставила на мгновение право голоса.

Морони нырнул, а Винченца попыталась еще проплыть.

Когда он появился, то встал рядом с девушкой и заговорил с ней по-русски.

Убедившись в том, что собеседница стала знать этот язык лучше, он похвалил ее усердие и снова перешел на ее родной.

- Винченца, вы помните, конечно, кто такой Брежнев? - спросил он.

- Конечно, синьор Морони, - рассмеялась Винченца, - очень симпатичный дедушка, и он был премьером Москвы.

- Вы знаете, где он теперь? - задал второй вопрос Морони, пропустив мимо ушей ответ на первый.

Винченца задумалась, и это не понравилось ее собеседнику, потому что то, что он намеревался сообщить ей теперь, строилось на том, что она знает, где Брежнев и кто он такой.

- По-моему, он умер, - неуверенно сказала она, - а при чем здесь Брежнев?

Морони умел сдерживать себя, но тут он разозлился. Неужели за три года болтания по Советскому Союзу она настолько ничем не интересовалась? А может быть, - он взял себя в руки, - это и хорошо, что она ничего не знает, кроме своей постели, в конце концов, шоковая терапия не предназначена для соотечественников, пусть то, что он ей дальше скажет, будет шоком для русских.

Молчание затягивалось, а Винченца подумала, что она что-то не так сказала своему благодетелю. Она быстро поправилась:

- Да, он умер лет десять назад, мне об этом говорил муж.

- А вы сами об этом не знали?

И Винченца поправилась еще раз:

- Да-да, конечно, знала и сама.

Морони еще раз нырнул, а Винченца еще раз провела руками по своей груди, потом по бедрам.

Морони вынырнул совсем рядом.

- Так вот, Брежнев не умер, - серьезно сказал он, - об этом, кстати, писали некоторые советские газеты, но они теперь столько пишут, что даже уже не рождают слухов. Вы не заметили, что в России уже никто ничему не верит и никто ничем не интересуется? Устали от вала информации, и выделить из этого вала правду или дезинформацию совершенно невозможно.

"Поэтому и дезинформационные службы КГБ перестали быть нужны, не удивлюсь, если их разгонят, - закончил он про себя, - информация стала пожирать сама себя".

- Ну, умер он, - сказала Винченца, слегка затуманиваясь и не понимая, отчего это так волнует синьора Морони в этих удивительно ласковых волнах.

Но синьора Морони волновало совершенно другое, его беспокоило, что Винченца на этом восточном побережье Италии, как, впрочем, и во всех других местах, совершенно не была способна думать, разомлела на солнышке и практически что-либо втолковать ей теперь или когда-то в другой раз бесполезно.

А Морони хотелось сказать ей многое: и про новую политику Советского Союза, и про то, что наступило время усиленного распускания слухов о том, что бывший генсек жив, и о том, что с помощью Андропова его тогда же, в восемьдесят втором, с какой-то девчонкой отправили на остров в Атлантическом океане, где теперь имеется господин, которому восемьдесят пять, но он бодр, и возраст не имеет никакого значения.

Морони, родись в голове Винченцы хоть один вопрос, мог бы и продолжить, и даже объяснить то, что он от нее хочет, но, увы, она была очаровательным солдатом, который безропотно выполняет приказы, нимало не интересуясь ни причинами их возникновения, ни маневрами целого взвода.

А маневр взвода был не только интересен, но и перспективен - Морони обиделся: Винченцу это настолько не волновало, что он не стал продолжать, хотя, для ее же пользы, для того, чтобы она могла чуть-чуть ориентироваться в том, что она делает, должен был бы ей сообщить, что все, что происходит теперь в политике СССР, - дело рук все того же Ордена счастливых и еще пары сотен таких же орденов во многих других странах.

Он должен был объяснить ей, что политика этой великой страны уже окончательно с восемьдесят пятого идет так, как это надо Западу. Народу сунули понятие о собственности. (С налоговой полиции в придачу).

Сделали это по-русски, через одно место...

Им Екатерина рассыпала картофель, чтобы воровали и ели, им Чубайс давал квартиры приватизировать, чтобы собственность была.

Но кое-кто им и плохой бензин продавал к "Жигулям", чтобы родные разваливались побыстрее. На хороших машинах надо ездить, вот чтобы западные покупали...

...что самолет 1-го секретаря ЦК компартии Украины Щербицкого, некогда начальника СМЕРШ, был намеренно задержан для того, чтобы этот самый опасный для Горбачева политический деятель не успел бы прибыть на тот последний серьезный Пленум ЦК, на котором Горбачев пришел к власти, чтобы огласить истинные намерения будущего лидера.

Ему хотелось рассказать ей и о том, что госпожа Тэтчер, дружбой с которой так гордился Президент Советского Союза, начала свою работу с Горбачевым еще задолго до того, как он пришел к власти, и не он обаял ее, а она его в ту памятную поездку и что ход новой истории начинался с того самого визита Горбачева в Великобританию.

Морони решил, что уже наступило время рассказать Винченце и про ее мужа, потому что его независимость и ум очень мешали ему, Морони, в его работе. Ничего не скажешь - писатель. Но кто, как не писатели, сегодня самые опасные в России, да и во всем мире люди. С ними-то и должна продолжать работать Винченца. В том числе и, конечно, с собственным мужем. Тоже мне правдолюбец, искатель истины. Для таких искателей истины и работают специально созданные институты дезинформации...

Но неужели ей самой никогда не хотелось задать один-единственный вопрос: для чего это все надо делать?

Морони посмотрел на Винченцу. Перед ним плескалось очаровательное создание с коровьими глазами. И совершенно без головы. Как ее, интересно, терпит муж? Или он настолько поглощен своими повестями, что не замечает ничего, кроме вкусного обеда и сладкого тела? Не похоже.

Не похоже, потому что информация, которой располагал Морони, свидетельствовала об обратном. Муж Винченцы стал непонятен Морони тотчас же после того, как в секторе упрочения индивидуальности он получил на него психологическое досье. С биографическим досье он познакомился уже давно, сразу, как только Винченца объявила о своей помолвке.

Выбить из колеи ее мужа было только одним способом: показать ему нечто такое. Что он примет за правду и об этом искренне напишет. Пусть ему там. В России, поверят.

Вот с кем хорошо было ба работать, - думал Морони, - если бы он согласился. Ведь наверняка этот умный муж знает, что в Советском Союзе двоевластие и для того, чтобы к власти наконец пришли те, кто этой власти достоин, нужно перекрыть наши каналы.

Но именно по нашим каналам и с их помощью псевдодемократы у власти ослабляют страну, отдают ее на растерзание Западу.

Над тем, как обеспечить приход к власти тех, кого окрестили демократами, думали в десятках стран. Думали, конечно, по разным причинам, думали о том, как бы пожирнее оторвать кусок от огромного пирога, и придумали. Нужно было спровоцировать переворот. Этот переворот нужен будет для Горбачева, как для Ельцина - падение с моста. После него уже можно будет обвинять кого угодно в чем угодно. И обязательно проговориться об этом в какой-нибудь статье. Тем самым. Думал Морони, он попадет на уздечку.

... Но может так случиться, что уздечка удушит...

Морони не был, конечно, посвящен в детали грядущих событий, нечто подобное ведь уже происходило в истории не однажды, и рецепт тут был один, он применялся и в Индии и в Бангладеш: и там и там просто прятали ненадолго законного президента, потом собирали на улице толпы людей, подпаивали их водкой или наркотиками, а кто не пьет - разговорами о свободе. Такие разговоры пьянят лучше водки, а потом... потом уже можно найти виноватых. Кстати, их списки готовятся обычно заранее.

Все так просто. Морони и его команда ждали сообщения о перевороте в СССР со дня на день, и собственно поэтому он и появился на пляже в Сенигаллии именно сегодня.

Морони посмотрел на берег. Как раз в это время муж Винченцы закончил какую-то свою работу и, подхватив собаку, направился к морю.

Морони, в отличие от Винченцы, прекрасно видел вдаль. Вот этот муж, который наверняка думает так же, как и он, Морони, уже вошел в воду и бросил собаку, она забарахталась, застонала от счастья - еще бы, попробуйте в тридцатипятиградусную жару походить в шубе. Сейчас он будет здесь, надо сворачивать разговор.

Морони улыбнулся. За пятнадцать минут, проведенных в воде с Винченцей, никакого разговора-то не получилось, а было произнесено всего десять незначащих фраз.

Но была и еще одна, непроизнесенная:

- Винченца, - сказал Морони, - в вашей сумочке там, под тентом лежат визы вам и мужу, а также вашей собаке (пришлось помучиться, с собаками там сложно), но вы же знаете, как я вам симпатизирую, вам и вашей семье, поспешно добавил он. - Вы должны будете выехать туда завтра. Билеты тоже имеются. По прибытии вас будут ждать. Я хочу доставить вам еще одно удовольствие. Видите, я не такой уж плохой.

И Морони холодно повернулся, чтобы плыть к берегу.

- А куда? - вдруг спросила девушка.

- Ах да, - Морони совсем забыл, - на остров. Он в Атлантическом океане. Ваш муж найдет там массу материала для своих книг.

Муж Винченцы и Морони брели теперь по мелководью навстречу друг другу. Барахталась собачонка. Морони очень хотелось спросить мужа что-нибудь про эту милую зверюшку, но он знал, что муж Винченцы пока еще плохо знает итальянский, а говорить с ним по-русски было бы верхом неосторожности.

Морони вышел на берег и с размаху плюхнулся на песок.

"Ничего, пусть эта шоковая терапия будет полезна для них обоих. Россия привыкла к шоковой терапии, ведь если славяне всерьез подумывают о том, чтобы привезли на родину августейших предков великого князя Алексея Романова, такого же, впрочем, старика, то почему нам не опередить их. Не позабавиться и не доставить туда же хотя бы опереточного Брежнева. Пусть старики померяются силой. Это для мужа. А для Винченцы остров послужит лекарством от депрессии. Хотя укольчик "меморина" ей можно сделать уже теперь. Пусть все забудет к чертям, кадры называется".

В одном себе Морони ни за что не хотел признаваться - в том, что, отправляя чету на этот остров, он немного нарушал инструкцию, ибо на этот раз действовал в интересах истины. На острове на самом деле находился институт, действовавший против Советского Союза. И даже не против него, а против всего того, что мешает Соединенным Штатам стать господствующей страной на этой планетке.

Но Морони утешал себя тем, что каждому разведчику хоть один раз в жизни да приходится говорить правду своему врагу.

И тут же еще одна забавная мысль пришла в голову Морони, а именно: сегодняшняя Россия уже не достойна ни Брежнева, ни Великого князя. Она должна найти свой путь, и это не должен быть путь монстра на планете хватит нам бесконтрольных и все контролирующих несносных Соединенных Штатов, - а свой, удобный всем нам.

И этот путь поможет найти ей он, Морони. И такие, как он.

- С кем ты разговаривала?

- Да так, один приятель, у меня много знакомых... Ну, пожалуйста, обними меня.

Собака, которую отпустили с рук и перестали придерживать совсем, собака, которая похудела от воды и превратилась из собаки в мышь, обезумев от страха, видя, что ее хозяин забавляется с женой, а на нее не обращает никакого внимания, повернула забарахтавшись к берегу, инстинктивно пытаясь спастись.

Для нее, маленькой домашней собаки, которую называли здесь Козеттой, а не настоящим именем Штучка, и которая была здесь не пуделем, а борбончиной, это мелкое Адриатическое море казалось океаном.

И тут Винченца, уже находясь в объятиях мужа, вдруг вспомнила, что давно хотела спросить Морони о главном, а именно, что сказать мужу, если тот вдруг спросит, чья дочь Каролинка.

И почему-то в объятиях мужа она вспомнила про своего давнего, теперь такого далекого Дженти. Как он там, с кем он, какую сегодня девочку прижимает его толстое брюхо?

Муж внимательно посмотрел ей в глаза.

Глава 18. Ростбиф из Ярмгроссе

В США проводится расследование по поводу

того, что Советский Союз производит экспортные

товары при использовании принудительно труда.

Американские круги уже давно обвиняют СССР

в использовании труда заключенных на золотых

приисках, а также для производства товаров,

часть которых идет на экспорт. По американским

законам импорт таких товаров запрещен.

(Из газет)

Вам, конечно, известно, что такое гуманитарная помощь для Советского Союза. Я не знаю ваших убеждений, потому не могу судить: унизительно ли это действо для вас или историческая необходимость. Как бы то ни было, не мне обсуждать приказ доставить состав с продовольствием в Москву, не мне, потому что скоро уже отправление нашего поезда, а мне еще надо успеть надеть форменный китель с офицерскими погонами капитана. Давно я не примерял этот китель. С тех пор, вероятно, как действительно был капитаном. А если будет настроение, профилософствуем по дороге.

В последний момент обязательно что-то происходит неожиданное.

Меня позвали к телефону. Звонили из итальянского консульства и сообщили, что сюда, на станцию Ярмгроссе, и они пригнали вагон с чем-то этаким для Советов и теперь вот выясняют, даже просят, чтобы я дал команду прицепить его к нашему поезду. О деньгах ни слова. Ни за что платить не хотят.

Я такой команды дать не хочу. Но даю скрепя сердце. Ведь формально я не офицер-распорядитель, я - сопровождающий груз чиновник в офицерской форме, комендант. Но даю, даю такую команду. Да и то постольку, поскольку мне нужны люди, а они прислали сопровождение, ведь начиная с Брестской области. То есть сразу после пересечения границы СССР, а потом Гомельской, а потом и России на наш поезд могут совершить нападение, и не какие-то разбойники, а просто голодные люди.

Я понимаю советских. Кушать хочется всем. Но надо же быть такими пассивными, чтобы оставаться без еды при здоровом правительстве.

Эвис, начальник охраны поезда, предупреждал, что наше путешествие чрезвычайно опасное. Кто, интересно, с ним спорил.

Он уже был в России. И там его напугали. У него почти что на полном ходу однажды отцепили вагон с мясными консервами и маслом.

Теперь Эвис делился с нами опытом. А себе казался, вероятно, сильным и благородным, ввязывающим себя нарочно ради блага других в опасное предприятие.

Я улыбнулся. Милый Эвис... Если бы он знал, что у нас на двадцать бифштексов тридцать единиц оружия, которое мы везем кое-кому в подарок! Но ведь мы можем, если будет нужда, и сами им воспользоваться.

Я всю жизнь подвергал себя опасности. По натуре я аферист, в положительном смысле этого слова. Просто ничего более опасного в жизни, чем заниматься подобными делами, я пока не нашел. И если честно, то и жить мне не так уж и интересно, особенно если подумать, что у меня есть то, что является главным для многих, - деньги.

Семьи у меня нет. И родителей тоже. Но я их помню, они дали мне все. Что могли, во всяком случае, я свободно говорю по-французски, немецки, английски, итальянски, если придется, поговорю и по-русски, но мне до последнего момента очень не хотелось говорить на этом языке.

Вообще, между нами говоря, то, что происходит теперь в России, происходит с нею всегда, бесконечно и постоянно. Один террор сменяется другим, и перманентное состояние революций у россиянина в крови.

В последнее, правда, время революции в России стали достоянием общей истории, но вы же не можете не понимать, что Западу выгодно иметь на шестой части суши свою колонию.

А чем колония отличается от не колонии? Экономической зависимостью. Понимаете теперь, почему мы договорились, что доллар в России будет стоить 130 рублей? А захотим - сделаем и 5000. Экономическая зависимость страшнее политической.

Когда до этого, наконец, доперли на Западе - все встало на свои места. А договориться о том, что Россия - пусть временный, но Клондайк, из которого можно вывозить все, что захочешь, и за доллар вывезти то, что не купишь здесь за 10, было не сложно, потому что России надоела ее политика.

И вот договор состоялся: мы меняем в России политику, потому что россияне очень медлительны, но за это любой иностранец получает право пограбить Россию.

Гуманно?

Нет, конечно, но кто знает более грязную вещь, чем политика?

Однако грабить Россию долго нам не придется, и вовсе не потому, что появится какая-то дубина народной войны (она ведь не поднялась в 1937-м, а сегодня не менее унизительная ситуация), а потому, что как только внешний долг России дойдет до критической отметки, наступит необратимый процесс. Появится колбаса и водка, но Россия будет существовать только в названии. В ней будут говорить на европейских языках, а матрешки одевать в западные одежды.

Но мы отклонились от гуманитарной помощи.

Дело это, особенно сегодня, хорошее, и помощь нужна, поэтому я лично, хочу это ни в коей мере и не входит в мои обязанности. Проконтролировал, хотя по этикеткам, чтобы продукты, в особенности продукты питания, были бы качественными, а то, знаешь ли, прессованной колбасой можно и отравиться, спихнет еще какой-нибудь капиталист то, что самому не нужно.

Кроме доставки помощи в Москву, у меня там было еще одно небольшое дельце, за которое в добрые времена меня посадили бы в тюрьму, но сейчас я мог почти не беспокоиться об этом, но все же я немного суеверен и потому вел себя точно так, как Ходжа Насреддин, когда переправлялся через пропасть со своим ишаком.

В начале пути, если помните, он обещал Аллаху в случае удачной переправы поставить пудовую свечу, в середине пути свеча в его представлении стала меньше, а потом, переправившись, он вовсе забыл о своем обещании.

Но не ловите меня за язык, я и сам не уверен, что Аллаху ставят свечу, я ведь доктор экономики и права, а не этнограф...

Поезд наш пересек пограничную станцию Чоп. Хорошо, что я не представился вам заранее, теперь пришлось бы менять имя. Но здесь, на территории Советов, вы можете называть меня как угодно, я не обижусь.

По счастью, у меня несколько паспортов, и с помощью их и хорошего знания ведущих европейских языков я намеревался осуществить то, что, собственно, составляло сущность моей работы.

Я не буду говорить о ней подробно. Если вы профессионал, вы поймете меня без слов. А что касается сопровождаемой мною жратвы, то мне, честно говоря, было совершенно наплевать, как ею распорядится великая голодная страна. И это не от равнодушия. Просто я еще никогда не видел миллионера, который бы роздал все свои капиталы бедным.

Он не делает этого по многим причинам. Две из них ясны, потому что сам не хочет потом жить как они, вспоминает, что когда-то и он был бедным и трудом и умом своим сумел составить себе состояние. А, кроме того, он считает, что все равно на всех бедных его капиталов не хватит.

Поезд, как я уже говорил, миновал Чоп, и окружающий наши чистенькие вагоны пейзаж тотчас же стал напоминать природу во дворе Злого Великана из сказки Уайльда. Серое небо, казалось, угнетено, по обеим сторонам насыпи показались бесконечные свалки, нагромождение каких-то предметов, полузаросших травой, неухоженные дома, некрасивые автомобили.

На все это я смотрел как на кино, напоминающее фильм ужасов, ибо в наш вагон окружающая безысходность не просочилась. У нас тут было и что поесть, и что выпить, и как поразвлечься. И тем ощутимей была разница между тем, что мы видели, и тем, как мы жили сами.

Приторно разглагольствовали мы на тему, как тут, наверное, сложно жить, при этом открывали баночное пиво, но не такое, конечно, копеечное, которое в Москве идет задорого, а нестоящее "Пльзенское".

Ребята мои затуманились, и я, признаться, был рад этому, мне нравятся нравственные люди.

Я заговорил о нравственности, потому что один во всем поезде знал истинную цель нашего путешествия. Никакой помощи, во всяком случае с этого поезда, бедный Советский Союз не получит, вернее, получит, но она будет весьма своеобразной, он получит ее через коммерческие магазины и за большие деньги.

И вот мне предстояло как раз и осуществить эту операцию, которая бы еще раз утвердила русских в мысли, что там у них действует весьма серьезная мафия и что эта мафия сильнее государства. Это ли не лучший способ ослабить государственные структуры?

Поверьте, я это делаю из гуманных целей. Ведь когда человек перестает надеяться на государство, он начинает надеяться на себя.

Все шло как по маслу. Наши вагоны возле самой Москвы отогнали в какой-то отстойник, и буквально уже часа через три состав был полностью перегружен в новенькие грузовые автомашины.

Я выполнил свое дело и даже выставил недоуменное лицо, когда наш состав, уже, конечно, пустой, был обнаружен представителем московских властей, очень недовольным. Что в вагонах ничего не осталось.

Но документы наши были в порядке, еще бы, мы позаботились об этом много загодя, и ко мне претензий у властей не было, согласитесь, странно было бы спрашивать у тех грузивших: а не члены ли вы мафии?

Так я и объяснил властям. А ребята мои, получившие тоже весьма солидный куш, конечно, молчали.

Этим же поездом, нагруженным разного рода предметами сырья, столь необходимым на Западе (мы же не "за так" везем сюда поесть), мы через неделю отбыли обратно. А Советский Союз прибавил к своим данным о латентной преступности еще одну галочку, которая превратилась в красивое донесение:

Правительству Москвы

Правительству России

Докладная записка

Сообщается к сведению, что железнодорожный состав, о котором сообщалось ранее, везший гуманитарную помощь из стран Запада, был полностью разукомплектован на 26-м километре Киевской дороги г. Москвы (ст. Внуково).

Нами опрошены сопровождающие груз иностранные представители, и с их помощью удалось установить внешность некоторых из тех, кто участвовал в этой операции. Сопровождающий груз от Чопа офицер Главного управления МВД исчез.

Для осуществления дознания по линии Интерпола за рубеж командирован представитель МВД Нестеров.

Также сообщаю, что во время транспортировки Джурапова М.С. из следственного изолятора к месту проведения эксперимента последний скончался от сердечной недостаточности.

Уголовное дело по факту его смерти прекращено производством.

По-моему, это донесение подписал даже сам министр.

Глава 19. Наш Герой удивился

Независимо от тона и раскраски официаль

ной риторики ораторов республики, лежащей

за Атлантикой, господствующая американская

политическая традиция - нетерпимость. Она

восходит к тем временам. Когда отцы полиг

римы, не ужившиеся в Старом Свете, уплыли

за океан строить государство в соответствии

со своими взглядами. Отсюда по причинам,

коренившимся в этой американской политичес

кой традиции, неизбежен перманентный кон

фликт Соединенных Штатов со всем миром.

Функциональная роль ЦРУ - сделать все,

чтобы разрешить этот конфликт в пользу

США.

Н.Яковлев, "Война после войны"

Ему казалось, что, когда самолет приземлится, зазвучит тихое, но, как всегда, очаровательное бомболеро. В огромных сомбреро, встречая самолет, будут петь какую-нибудь южноамериканскую мелодию пятеро одетых в черное ковбоев.

Когда только началось их воздушное путешествие, от наблюдательного Нашего Героя не утаилось то, что пассажиры самолета - в основном мужчины, причем не скучающие без оставленных дома спутниц туристы, а какие-то особым образом подобранные.

Наш Герой задумался. И рейс не был объявлен, и куда летят они, он не знал толком. На какой-то остров, находящийся, судя по визе, проставленной даже не в паспорт, а рядом, - под юрисдикцией США.

За ними подошла машина, проглотила их вместе с Винченцей и собачкой и выплюнула прямо возле трапа, далеко на краю аэродрома стоявшего самолета.

Когда взлетели, НГ достал записную книжку и принялся записывать, по обыкновению своему, что-то такое, из чего намеревался когда-нибудь в будущем сделать чтение.

А когда он отвлекся, задумавшись, то увидел, что смотреть на землю не придется - шторы на иллюминаторах были плотно закрыты. И тогда он вдруг вспомнил свой недавно опубликованный роман, где была похожая сцена.

"К сожалению, не могу точно сказать, где это было, базы находились в Польше, и на Украине, и на Кавказе, но свидетельствую, что Войтецкий работал в последние месяцы перед концом войны в Атлантике. На острове. Меня хоть и везли туда в последний раз в сорок четвертом осенью на самолете с зашторенными иллюминаторами, но охранники ведь народ трепливый, говорили, что летим над водой. Я каким-то шестым чувством понимал, что это Атлантика. А потом мы гуляли с Миреком на побережье".

- Но ведь этот остров погиб, он был взорван, - сказал громко и возбужденно Наш Герой, забыв, что он вовсе не сидит за письменным столом, где можно вести себя как угодно.

И вдруг кто-то рядом, совершенно незнакомый ему человек, ответил по-русски:

- Это вы так думали и так написали. Но неужели вам не приходило в голову, что факты, которые вам удалось добыть, могли быть дезинформацией? Лорингоф просто поджег в море бензин, а остальным показалось, что горит остров. А остров существует. Впрочем. Вы в этом скоро убедитесь.

Наш Герой хотя и был ошарашен такой вот материализацией своих мыслей, но все же нашел в себе сил для ответа.

- А где гарантия, что вы и сейчас на пичкаете меня дезинформацией? любезно спросил он.

- Тем интересней будет вашим читателям, - резонно ответил собеседник.

Наш Герой задумался. Собака примостилась на его коленях. Она легко переносила полет.

Теперь ему становилось кое-что ясным. А именно то, что командировка его супруги не случайна и в данном случае не ее, а его везут, чтобы что-то показать и, может быть, даже припугнуть. А что это значит для писателя? Это значит - заставить написать неправду. Но ведь и вмешательство в его мысли со стороны постороннего пассажира тоже, надо думать, не случайно. Может быть, помимо всего прочего, его хотят о чем-то предупредить или предостеречь. Вряд ли вся эта экспедиция снаряжена для того только, чтобы устроить ему пресс-конференцию с героями его и не его книг. До такого совершенства человечество еще не доросло.

Неожиданно расшторились иллюминаторы.

И что же увидел Наш Герой?

Остров. Тот самый остров. Он был точно таким же, каким НГ описал его несколько лет назад, только теперь он был осовременен.

Старомодные коттеджи были заменены на новые, весь остров отныне был похож на волшебный сад, были там и оранжереи и дендрарии. К тому же весь он был пересечен аллеями.

Наш Герой понимал, что это именно тот остров, потому что... впрочем, "почему" - вряд ли он сам мог бы это объяснить.

Полет вскоре прекратился. Их выпустили первыми. За ним, его женой и собакой подошла машина.

Уже через несколько минут они оказались в центре аллеи, на "берегу" которой стоял явно предназначенный им на время визита особнячок.

Особнячок был двухэтажным, и, зайдя первым делом почему-то в ванную, Наш Герой смутился на минуту, потому что из стены ванной торчало такое количество кранов (он насчитал тридцать шесть), что он, естественно, не знал сразу, что с ними делать.

Краны подавали и мыло, и пену, и воздух, и пар, и шампанское, и даже молоко...

Но сидеть в особняке, несмотря даже на суперсовременные кондиционеры, видеотехнику, компьютеры, не хотелось. Все это можно было увидеть в другом месте или вообразить себе. "Может быть, это тест на мещанство, - подумал Наш Герой, - или фантазию?" И он вспомнил рассказ, придуманный Борисом Моисеевым, где было сказано о таком вот острове. На нем жили престарелые, якобы исчезнувшие из жизни деятели большой политики.

Моисееву было положено фантазировать, дабы привлечь читателя, но в данном случае ведь материалы ни в какую газету не шли, однако Наш Герой настолько проникся невероятностью ситуации и вопросом: "Для чего все-таки они здесь?", что стал сбрасывать со счетов фантазии ответственного секретаря и приготовился к самому удивительному.

И, оставив в коттедже жену, взяв с собою собаку, он пошел осматривать этот странный остров.

Он шел недолго, и внимание его привлекло огромное здание, похожее на монастырь или замок. Вокруг которого высилась стена, у подножия которой была широкая заасфальтированная дорога. Наш Герой уже потому удивился, что, обойдя несколько раз это строение и стену, не обнаружил ни одного входа, ни одного окна. Как будто круглая скала была поставлена в центре острова.

Попасть в замок, так он решил, можно только на вертолете или с помощью подземного хода, и коль уж он попал сюда, то надо все исследовать. Ведь для чего-то ему послано это...

И тут же еще одна мысль кольнула Нашего Героя: за ним, вероятно, наблюдают, а раз не препятствуют гулять именно тут, то он будет делать то, что найдет нужным. И тотчас же другая: "А может быть, это все придумано специально, как кинопавильон?".

Пока он размышлял, стоя на пустынной - ни одного прохожего, ни одной машины, ни одного звука, кроме шелеста деревьев, - улице. Случилось некоторое превращение. В двух шагах от него стала вдруг разворачиваться стена замка, и в ней - на первый взгляд цельной - оказался проем, достаточный для того, чтобы в него могла пройти машина.

Наш Герой на этот раз не удивился, такое уже показывали в каком-то фильме, но вслед за этим, словно в отместку за его неудивление, ему пришлось удивиться дважды. Из проема в стене выползла огромная машина. Эта машина была советской, большой и черной, а именно - сто семнадцатым ЗИЛом, на которых в Москве еще несколько раз возили членов политбюро, а теперь в той же Москве на них ездят неизвестные пока по именам люди. В ЗИЛе были открыты окна, и, стоя рядом с машиной, Наш Герой не мог не узнать в ней старого, но благообразного человека, который сидел в машине на переднем сиденье рядом с водителем.

Писатель так удивился, что даже забыл про свою собаку.

Рядом с водителем сидел бывший Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета, лауреат всех известных премий и наград Леонид Ильич Брежнев. Рядом с ним, тоже на переднем сиденье Президент Советского Союза, но почему-то без пятна на голове.

Водителем у них был... - Ленин... Неужели его научили водить машину.

Меня ка-ани-овали, - объяснил водитель картавя, предвосхищая вопрос НГ. - Всех великих теперь можно восстанавливать, батенька.

И он прибавил скорость.

- Ни хрена себе, - сказал громко Наш Герой себе лично, потому что никого больше вокруг не было, и, отягощенный новыми мыслями и новым развитием сюжета, подхватив на руки собаку. Отправился обратно в роскошный особняк, в котором его давно уже ждала в молочной ванне его очаровательная избранница. Он был не уверен, что она знает, кто такой Брежнев, а тем более - Ленин, поэтому решил ей ни о чем не рассказывать. А про горбачевское пятно на голове она уж точно не знает.

С раннего утра до позднего вечера он несколько дней бродил по острову, смотрел, наблюдал, сопоставлял. И то, что он понял, вселило в него печаль. Быть может, его озарение и было ошибочным. Но он не мог отделаться от мысли, что все, что он видел на этом острове: и "летающие тарелки", и дома, и стада людей, и даже деревья - все это не излучало добро.

Это был Центр по переустройству мира.

А потом три дня он просидел в особняке, по городу больше не гулял и что-то писал в свою книжечку.

Его жена в эти дни куда-то ненадолго выходила, приносила фрукты, кормила его, ласкала и, в конце концов объявила, что пора отправляться обратно. Никакого бомболеро не было.

Наш Герой с готовностью захлопнул свою записную книжку, где он только что написал: "Очень соскучился по мамочке".

Глава 20. Встреча

Вот ты кличешь, где сестра Россия,

Где она, спокойная всегда?

Посмотри наверх, в созвездьи Змия

Загорелась новая звезда.

Н.Гумилев

В аэропорту Анкона, прилетев туда вечером и сидя с Винченцей в ресторане, потому что уже были закрыты дешевые бары и кафе, заказав непременное пиво, Наш Герой намеревался задать своей жене некоторые вопросы.

В этот самый момент отворилась дверь, и оба они увидели, что по ресторанному залу, направляясь именно к их столику, идет человек, которого Наш Герой узнал бы и в темноте. Узнал бы потому, что это был собственной персоной Нестеров, направленный сюда, за границу, как было написано в рапорте, для выяснения обстоятельств дела.

Наш Герой собрался уже было раскрыть рот, как вдруг подумал: "Ну и что?" - но в этот самый момент, когда Нестеров уже отодвинул стул, чтобы присесть за их столик, а Винченца, которая вообще не умела удивляться и все всегда принимала как должное. Сказала свое обычное: "Очень приятно", за столиком оказался еще какой-то неизвестно откуда взявшийся человек, и тут уже открыла рот Винченца, а не ее муж.

Присевший за их стол четвертым, не считая, собаки, был Морони.

- Друзья встречаются вновь, - сказал он пошлость. - Отлично, я тоже считаю, что перед тем, как разбрестись по своим странам и заняться новым витком борьбы друг с другом, надо бы нам самым дружеским образом выпить всем вместе пива или виски.

И тут же он крикнул в ресторанную пустоту, приглашая официанта.

Официант появился с подносом почти немедленно. К пиву он принес сушеных, в крупной соли омаров и маленькие бутерброды - брускетты. Все молчали, пока он расставлял снедь, а когда он ушел, Морони отхлебнул из тяжелой кружки пива первым.

- Нет ничего сладостней, чем сидеть и пить с вами. Мои милые враги. Вы уже побывали в сортире за пятнадцать рублей в пересчете на ваши деньги? То-то же, - сказал он Нестерову.

- А разве вы не поддерживаете доктрину дружбы между странами? - спросил его Нестеров мило и наивно, начиная, впрочем, не с пива, а с виски.

- А вы что, всерьез верите в эту доктрину? - отпарировал Морони, отводя рукой ресторанный светильник. - Я считал вас умнее, дорогой Нестеров. Разве что-нибудь изменилось, кроме того, разве, что мы стали более изощренными, а вы - более бедными, а следовательно, легковерными. Бедность, знаете ли, всегда ведет к сильной вере, но с вами ведь иначе нельзя.

Нестеров, ничего не отвечая, закурил и, глотая дым. Уставился на красивые самолеты за окном.

- Но не переживайте так, - снова обратился к нему Морони, - во всем виноваты не вы, а он. - И тут итальянец показал бокалом в сторону Нашего Героя.

- Отчего это? - равнодушно спросил писатель.

- Оттого, мой друг, что вам три столетия без перерыва долдонили о том, что вы инженеры человеческих душ. Вы и впрямь в это поверили. И построили все вместе проектик... довели страну до чертовщины. Между нами говоря, - тут Морони перешел на шепот, - ваш Солженицын - он же хуже Пугачева! А Зиновьев? Мама мия! Екатерина Вторая даром что плохо говорила по-русски, но ведь упекала их, сердечных, в Сибирь, понимала, что они своей фантазией измочалят страну. И ведь была права. Вспомните ее письма Вольтеру.

- А у вас что, нет писателей? - спросил Наш Герой привстав и делая легкое движение рукой по направлению к пиджаку Морони, который висел тут же на стуле.

Морони этого жеста не заметил, а Нестеров и маленькая собака хотя и заметили, но оба только повели ушами и промолчали.

- У нас писателей нет, - подумав, сказал Морони. - Когда умер последний, мир с этого момента стал развиваться гармонично. Никто не отвлекает. А книги пишут, как же - детективы. Но ведь они безопасны. Был, если читали, и у нас когда-то свой самиздатовец, Кампанеллой звали. Отсидел двадцать девять лет в тюрьме.

- Ну и?..

- Когда его у вас в России перевели, дескать, в порядке обмена культурным опытом, все и началось...

- По-моему, вы больны, Морони. Вы не чувствуете, что ваша профессия наложила на вас даже определенный отпечаток, деформировала вас?

- А вы что, знаете здоровых людей в Управлении по Советскому пространству? Я лично не знаю, у вас такая непредсказуемая история. Но зато там ужасно интересно работать, - добавил он, поставив пустой бокал из-под пива и принимаясь за виски. Но вдруг отставил стакан, разволновался, увидев на стене кафе портрет Рейгана.

Морони достал сигарету. Но не закурил, а разломал ее и вдруг, вскочив, забегал вокруг столика:

- Рейган тут вообще не при чем. Рейган обещал дожать Советский Союз и дожал его, только сделал это с улыбкой, а не так хмуро, как Трумен. А улыбка в России, которая тысячу лет не улыбалась, произвела впечатление. И с улыбкой же вы сами понимаете - сами повезли из России на Запад все, что только можно. И делали это разными способами. Иногда в счет долга, иногда потому, что вам хотелось показать, что вы не бедные, иногда - чтобы заработать настоящие деньги, валюту. А чаще потому, что всерьез поверили, будто доллар действительно стоит больше рубля. Чушь это. Это придумано нарочно. Мы уже говорили об этом. И будем говорить еще не раз.

Вы, русские, все время чего-то боитесь, то, например, что вас не сочли бы в свое время патриотами, а теперь - что вас не сочтут демократами. А для чего вам это? Будьте сами собой.

Вы же теперь по чьей-то указке снимаете перед Западом не только шляпу, но и штаны. В самом деле: "Научи дурака Богу молиться..." Теперь Запад вам лучший друг, вы открыли ему все секреты, архивы КГБ, и это вы называете гласностью? Я не удивлюсь, если скоро на общем собрании колхозников вы будете выбирать того, кого следует послать в агентурную разведку на Запад.