Начальник тишины

Глава четвертая. Отец Понтий

Утром следующего дня Москва дышала морозной свежестью и казалась насквозь пронизанной солнечными лучами. Погода вполне отвечала настроению Власа. Он шел арбатскими двориками, не обращая внимания на прохожих, спешивших в то утро, как и всегда, по своим неотложным делам. Влас размышлял, что в этот самый день, для многих такой обычный, исполнится его заветное желание – он исповедуется у священника. О таинстве исповеди Влас много читал в заключении и старался исповедовать свои грехи Господу в личной молитве, как учили святые отцы, но знал, что необходимо принести покаяние и в таинстве исповеди, при свидетеле-священнике. Влас с радостным волнением думал о том, что, возможно, этот день станет важной ступенью его жизненного пути…

…Когда Мила и Влас окунулись в светлый сумрак уютного храма, с невысокими полукруглыми сводами, с разноцветными бликами лампад на свежевыбеленных стенах, отец Понтий рассматривал новый резной киот, специально исполненный для почитаемой иконы Богородицы. Кроме отца Понтия и полуглухой старушки-уборщицы в храме в это дневное время никого не было.

– Батюшка, благословите, – обратилась Мила к стоявшему спиной отцу Понтию.

– Бог благословит, – не оборачиваясь отозвался отец Понтий, узнав Милу по голосу.

– Батюшка молится, – шепнула Мила Власу. – Ну, проси благословения, как я тебя учила. Да руки‑то, руки лодочкой сложи, а не растопыривай.

– Благословите меня, отче, – кротким, умоляющим голосом попросил Влас. Было видно, что он еле сдерживает слезы.

Продолжая рассматривать киот, отец Понтий благостным тоном ответил:

– Бог тебя благословит, чадо. Кого это ты привела, Мила?

– Батюшка, это Влас. Ему нужно исповедаться.

Отец Понтий, наконец, оторвался от киота, повернулся и занес руку для широкого московского благословения… Да так и застыл. Рука плавно опустилась, словно тонущий в воде камень. Лицо священника выражало ужас.

– Что…!? Что с вами, батюшка! – запричитала Мила. – Вам плохо? Принести воды?

Влас в первую минуту ничего не мог понять. И вдруг… «У батюшки родимое пятно на скуле, как у Понтия Доримедонтовича», – пронеслось в его голове, а следом за этой мыслью картинки прошлого, как в немом кино, стали быстро сменять друг друга.

…Вот, он, Влас Филимонов, знакомится с Понтием Доримедонтовичем на курорте в Адлере. Новый знакомый – очень приятный деловой человек. Понтий Доримедонтович обещает позвонить, когда они вернутся в столицу. Вот, Понтий Доримедонтович, напоминает о себе в Москве и приглашает Власа в ресторан «Арагви», чтобы обсудить интересное дело, немного рисковое, но денежное. А вот Влас в подмосковном лесу, встречается с людьми Понтия Доримедонтовича, которые вручают ему оружие и задаток. И вот камера смертников, где, словно гром среди ясного неба, звучат слова Гостя о том, что Власа предали заказчики…

– Борода у вас большая выросла, Понтий Доримедонтович, сразу не узнать вас, – грустным, провалившимся голосом выдавил Влас.

Отец Понтий молчал, продолжая с ужасом смотреть на Власа.

Мила попятилась назад, часто моргая широко распахнутыми глазами и закрывая рот рукой, чтобы сдержать крик.

Влас заплакал, не всхлипывая и не меняясь в лице; слезы просто текли одна за одной по его щекам.

Он плакал вовсе не потому, что ненавидел Понтия Доримедонтовича или жалел себя, обманутого собственными заказчиками. Он плакал потому, что понял: сегодня ему не удастся исповедаться и рассказать про Гостя. Власа не особенно удивило то, что Понтий Доримедонтович стал священником, но его глубоко поразило, что отец Понтий так испугался их встрече. Ужас, запечатленный на лице отца Понтия, не сочетался с тем идеальным представлением о священниках – добрых пастырях, которое почерпнул Влас из книжек.

В результате, в эти минуты Влас чувствовал себя солдатом, в течение десяти лет выходившим из окружения и перешедшим, наконец, линию фронта, но загадочным образом вновь оказавшимся в тылу врага.

Взгляд Власа упал на икону Пресвятой Богородицы, которую наполовину закрывал собой отец Понтий.

«Какая любовь, – подумал Влас. – Какая любовь!».

Матерь Божия с великой нежностью смотрела на Своего Сына, а Младенец-Христос доверчиво и кротко взирал на Нее. Это неразрывное, лучащееся любовью единство взглядов внезапно поразило Власа. Он даже на мгновение забыл про Понтия Доримедонтовича. А когда вспомнил, то уже совершенно успокоился. Слезы высохли.

Влас посмотрел на остолбеневшего отца Понтия не отчаянным, а добрым взглядом и мягко сказал:

– До свидания, отец Понтий. – Потом добавил: – Впрочем, не до свидания, а прощайте. Ведь православные не говорят «до свидания»… Прощайте, отец Понтий, – с этими словами Влас повернулся и вышел из храма.

После его ухода отец Понтий еще с минуту безмолвствовал, а потом, как бы очнувшись от кошмарного сна, испуганно и умоляюще зашептал в лицо прижавшейся к стене Миле:

– Милочка, ты видела…?

– Батюшка, – вдруг закричала Мила, – я ничего не видела! Я ничего не хочу знать! Мы вас любим! А в жизни всякое бывает, всякое… Я вам подрясник принесла! Новый! Я вам подрясник…

И, сотрясаясь от рыданий, Мила опустилась на древние каменные плиты храма, к ногам отца Понтия.