Нации и национализм

Существует опасность, что книга, подобная этой, — несмотря на простую и четко сформулированную аргументацию (или, возможно, именно благодаря ей) — может быть неверно понята и истолкована. Прежние попытки обнародовать более ранние и более простые варианты моей концепции убедили меня в реальности такой опасности. С одной стороны, сама простота и определенность позиции может побудить читателя дополнить ее своими собственными ассоциациями, которых не предполагал вызвать автор. С другой стороны, чтобы сформулировать любую новую точку зрения (каковой, мне хотелось бы верить, является данная точка зрения), необходимо прежде всего подвести под нее базу, пусть даже незаметно.

Я полагаю, никакие оригинальные заявления невозможны, если перетасовывать истертые карты находящейся в употреблении языковой колоды. Эта колода настолько часто использовалась, что в ней не осталось простых истин, которые бы не повторялись бессчетное число раз. Поэтому, что бы внести свой вклад в предмет, сказать новое слово, нужно обновить всю колоду. Делать это у всех на глазах — невыносимо педантично и скучно. Открытое возведение новых лесов допустимо в математике, но не в обычной прозе. Искусство состоит в том, чтобы очень ненавязчиво ослаблять привычные ассоциации и устанавливать но вые на принципах, которые становятся очевидными из контекста, пока наконец не будет создан контекст, где может быть сделано заключение и простое, и в тоже время не являющееся банальным повторением старой мудрости.

О ЧЕМ НЕ ГОВОРИЛОСЬ

Насколько мне это удалось, судить читателям. Но по опыту знаю, что если это вообще кому-либо удается, то крайне редко. Поэтому я хочу не много сказать о том, чего я никоим образом не утверждал и что мне не было никакой необходимости утверждать в связи с концепцией, которая была предложена здесь для рассмотрения.

В мои задачи не входит отрицать, что человечество во все времена жило группами. Напротив, люди всегда жили группами. Обычно эти группы существовали долгое время. Одним важным фактором их устойчивости была преданность людей этим группам и тот факт, что они отождествляли себя с ними. Этот элемент в человеческой жизни не требует какого-либо определенного типа экономики. Это, конечно, был не единственный фактор, помогающий сплачивать группы, но он был одним среди прочих. Если назвать этот фактор обобщенно «патриотизм», то в мои цели на входит отрицать, что определенная доля такого патриотизма действительно составляет вечный элемент человеческой жизни. (Насколько он был силен по сравнению с другими силами — это вопрос, который мы не должны пытаться решить здесь.)

В этой книге утверждается лишь то, что национализм является очень специфической разновидностью патриотизма, которая распространяется и начинает доминировать только при определенных социальных условиях, и что эти условия реально господствуют в современном ми ре и больше нигде. Национализм — это разновидность патриотизма, имеющая несколько очень важных отличительных особенностей. Прежде всего сообщества, которым такой вид патриотизма, а именно национализм, дарит свою преданность, должны быть культурно однородны и зиждиться на культуре, стремящейся быть «высокой» (то есть письменной) культурой. Они должны быть достаточно велики, чтобы чувствовать себя в силах содержать собственную образовательную машину, способную развивать эту культуру, иметь мало четко разграниченных внутренних подгрупп и, напротив, анонимное, текучее и подвижное население, к которому индивид принадлежит не посредственно в силу своего культурного стиля, а не в силу своей принадлежности к составляющим его подгруппам. Однородность, грамотность, анонимность — вот ключевые черты таких сообществ. В книге не утверждается, что культурный шовинизм вовсе отсутствовал в доиндустриальном мире. Утверждается только, что он не имел современных политических целей или устремлений. Не отрицается, что аграрный мир время от времени создавал сообщества, которые могли напоминать современное национальное государство. Только аграрный мир мог делать это время от времени, тогда как современный мир обречен на это в большинстве случаев.

В книге не утверждается, что даже в современном мире национализм — это единственная действующая сила, и сила непреодолимая. Это не так. Она иногда побеждается какой-либо другой силой, или интересом, или инерцией.

Не отрицается мной и то, что человек может иногда находиться в плену доиндустриальных структур и иметь национальное чувство. Племен ной народ может порой быть внутренне племенным и внешне национальным. Действительно, легко назвать один или два очевидных случая та кого типа (например, сомалийцы или курды). Но теперь человек может претендовать на принадлежность к одной из этих национальных единиц просто в силу своей культуры и он не должен обнаруживать (и фактически не должен иметь) опосредующей связи с подгруппой. Не утверждается, что данная концепция может объяснить, почему в некоторые моменты, особенно в период Гитлера и Муссолини, национализм принимает исключительно агрессивный характер. Она претендует только на то, чтобы объяснить, почему национализм зародился и стал распространенным явлением.

Все эти отрицания не являются страховкой от контрпримеров, способной вместе с тем свести почти на нет смысл центрального тезиса. Они только являются признанием, что в сложном мире, на макроуровне объединений и группировок, обобщения без исключений едва ли возможны. Не смотря на это, общие тенденции, такие, как национализм, ясно прослеживаются и социологически обосновываются.