НАЦИОНАЛИЗМ И ПРОМЫШЛЕННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Россия и западноевропейская цивилизация

Пожалуй, нет в истории общественной мысли России более запутанной и более болезненной проблемы, чем отношение русского бытия, “русской идеи” к западноевропейской цивилизации. Два главных противоборствующих лагеря, “западники” и “славянофилы”, ведут ожесточённую идеологическую и политическую войну уже не одну сотню лет, начав её ещё в ХVI веке. И хотя “западники” в конечном счёте побеждают, но ни те ни другие так и не смогли выработать рациональной, практически пригодной и убедительной методологии теоретического анализа, которая позволила бы доказывать правоту собственной позиции закономерностями развития экономики, общества и государства.

Отнюдь не случайно, что ведётся эта война разных воззрений на мир с ХVI века, то есть с века западноевропейской Реформации. Западноевропейская цивилизация как таковая зародилась как раз в шестнадцатом веке, и становление этой цивилизации напрямую связано с причинами протестантской Реформации и её следствиями. Самобытность западноевропейской цивилизации, какой она предстаёт в последние столетия, проявилась в том, что цивилизация эта возникла на основаниях мануфактурного производства, а затем стала развиваться благодаря развитию промышленного производства. Мануфактурное производство, возникая, как первое в мировой истории капиталистическое производство, потребовало особой этики становящегося наёмным труда, социологизации и рационализации производственных отношений, позволявших произвести существенные изменения в разделении труда, вывести разделение труда на качественно новый уровень развития. Столь существенное изменение производственных отношений сделало необходимым появление соответствующих им идеологических и политических отношений, которые начали изменять общественные отношения, привязывая их развитие к развитию городского производства. Социологизация духовных поисков смысла человеческого бытия, рост научно-познавательных практически направленных знаний для прямых нужд мануфактурного и промышленного производства рождали представления о будущем человечества с особым, промышленным городским мировоззрением, чего не было даже в сколько-нибудь зачаточном виде ни в одной из цивилизаций прошлого, античных и азиатских. Это собственно и послужило толчком к Реформации или, по-русски сказать, к коренному изменению средневекового христианского умозрения. Реформация была рождена новыми потребностями городской жизни, побуждавшими приспосабливать земледельческую по духу христианскую идеологию к усложняющимся особенностям буржуазно-городских производственных отношений, – и как раз потому, что эти производственные отношения неуклонно становились основной всего материального и общественного развития целого ряда стран Северной Европы. Реформация была ересью, влияние которой росло по мере расширения городского капиталистического производства, вследствие чего она добилась в кровавых войнах права на политическое существование.

Политическая роль европейского христианства сложилась в Средние века, и его священство стало первым из двух привилегированных сословий феодализма, приспособившим посредством теологии монотеистическую систему идеологического насилия для иррационального обоснования феодальных отношений, феодального крепостного права. Средневековое земледельческое христианство было органично нетерпимым к гностическому мировосприятию, к усилению городского общественного сознания, в котором возрастало стремление к рационалистическому познанию мира, к свободам выбора образа жизни каждым человеком, что подрывало привилегии церкви и феодалов. И тем более оно опасалось развития промышленного производства, которое нуждалось в решительном разрыве со средневековой схоластикой в любом её проявлении, побуждало горожан требовать политического диктата прагматического рационализма, в особенности в вопросе рациональной организации рынка труда, и утверждения в общественном сознании корпоративной этики производственных отношений. Только социологизируемая и корпоративная, рационально принимаемая конкретным обществом этика производственных отношений обеспечивала постоянный рост производительности труда на капиталистических предприятиях и таким образом обеспечивала устойчивое возрастание товарной массы для потребностей внутри конкретного же общества и для товарообмена с другими странами и народами.

Уже ожесточённый характер гражданских войн в периоды Реформаций, длившихся десятилетия и десятилетия, показал, сколь принципиальные изменения должны были произойти в общественном умозрении, чтобы оно оказалась способным соответствовать потребностям промышленного производства даже на том, мануфактурном, самом начальном этапе его развития. Победа Реформации в некоторых странах Западной Европы, затем вынужденная контрреформация, то есть принципиальная модернизация церковного католицизма - в других, вызвали принципиальные изменения западноевропейского общественного сознания, качественный скачок в организованности общественно-производственных отношениях. Эти изменения материально и культурно укрепили, сделали самобытной западноевропейскую цивилизацию, обеспечили изумляющий размах её материального, научно-технического, культурного развития и мировой экспансии.

Проблемы взаимоотношения русского народного, формируемого соборным представительством общественного сознания с западноевропейским буржуазно-правовым сознанием были прямым следствием того факта, что пережившая протестантскую Реформацию Европа стала творить собственную цивилизацию, как цивилизацию, основываемую на промышленном производстве. Тогда как Россия по целому ряду исторических и геополитических обстоятельств не смогла включиться в общеевропейский процесс созидания этой цивилизации, а потому всё определённее во взаимоотношениях с расово и духовно родственной Западной Европой становилась объектом её интересов и целей, но никак не равноправным партнёром.

Осознание растущего отставания в материальном производстве от соседних протестантских стран впервые проявилось в Московской Руси при царствовании Ивана Грозного. Он впервые выразил болезненную раздвоенность русской идеи в отношении западной Европы, как порождаемую духовными противоречиями православного мировоззрения и протестантизма. С одной стороны, красноречиво убеждая себя и других в преимуществах средневекового православного отношения к миру, царь, с другой стороны, стал предпринимать попытки приспособить страну к происходящему в Европе, преобразовать Русь посредством любых, пусть и самых радикальных средств государственного насилия. Однако использование физического насилия без опоры на соответствующее мировоззрение обречено было на провал, что и произошло на деле. Породивший Великую Смуту общегосударственный кризис не был непосредственно связан с этой частью деятельности Ивана Грозного, он был следствием завершения процесса исторического объединения великорусских земель, уничтожения феодальной раздробленности и выхода к прямому военно-политическому взаимодействию с соседними государствами. Но на его глубину повлияло то обстоятельство, что русское земледельческое умозрение, войдя в непосредственные сношения с городским умозрением протестантских стран, оказалось неспособным отстаивать свои кровные торговые и политические интересы в необходимой мере даже при мобилизации всех наличных у московской царской власти ресурсов.

В силу ряда причин, на которые мы подробно указывали в других работах, – здесь отметим лишь, что не в последнюю очередь из-за отсутствия на Руси теологических и философских школ и университетов, – во время Великой Смуты никак не обнаружили свои интересы идейные течения, имевшие целью городскую Реформацию православия. Поэтому у православной церкви не возникло необходимости осуществлять какую-либо контрреформацию, и она в неизменном виде сохранила средневековую ортодоксальную догматику чисто земледельческого феодального мировоззрения. По этим причинам в Московской Руси не происходило городской социологизации умозрения русского народа, который создавался православием после Великой Смуты, – вследствие чего на русской почве не возникало духовной среды для появления городских производственных отношений. Весь ХVII век доказывает, что всяческие попытки государственной власти сверху привить народу этику городского корпоративного труда, этику промышленных, – да что там промышленных! – всего лишь ремесленных производственных отношений каждый раз проваливались, так что государственная царская власть была вынуждена постоянно и во всё большем числе нанимать за большие деньги мастеровых людей, военных профессионалов в Западной Европе. И оказывалось, что приставленные к наёмным мастерам русские ученики по своим православным мировосприятию и этике не в состоянии были необходимым образом перенимать культуру и этику производственных отношений в промышленном и ремесленном производстве!

Именно в то время, к середине семнадцатого века стала набирать силу традиция болезненной раздвоенности “русской идеи” в её отношении к Западной Европе уже в широких кругах московской знати. Как следствие произошёл политический раскол внутри знати на: с одной стороны, прагматичных “западников”, сторонников модернизации государства любой ценой, вплоть до коренной замены исторически самобытной концепции бытия на западноевропейскую; а с другой – на косных защитников русской мессианской замкнутости, заводивших страну в исторический тупик схоластическими спорами, уходом в наполненные метафизикой дебри абстрактных рассуждений, бегством от сути животрепещущих проблем, перед которыми оказывалось государство. “Русская идея” тогда не только ничего не предлагала по существу проблем, она отвлекала русских горожан от рационального поиска средств и способов их разрешения.

Пётр Великий, с детства подталкиваемый политическими обстоятельствами нового витка общегосударственного кризиса к поискам средств его разрешения, оказавшись у руля самодержавной власти и под грузом ответственности за государственную власть, вынужден был разрубить этот гордиев узел самым решительным образом. Он поставил стратегическую цель выживания государства через прорыв земледельческого умозрения правящего класса страны к уровню соответствия городскому умозрению правящих классов протестантских государств западноевропейской цивилизации, что неизбежно направляло внутренний дух Преобразований, которые радикальными мерами проводили царь и его приемники, к революционному реформированию мировоззрения России сверху. То есть посредством государственной машины в стране не только словом, законами, но при необходимости подавлением сопротивления народа огнём и мечом, утверждался бескомпромиссный режим самодержавной военной диктатуры императорской власти по укоренению на русской земледельческой почве западноевропейской протестантской цивилизации, западноевропейской городской рационализации всех сторон государственного бытия России. За счёт чего и была достигнута главная цель государства: в правление Екатерины Второй появилось целое поколение русских дворян, которые прониклись по отношению к народному земледельческому православию духом городского рационального цинизма и атеизма, а организуемое и направляемое государственной бюрократией промышленное развитие достигло таких успехов, что Россия обошла по промышленному производству остальные мировые державы и стала Сверхдержавой Европы, непоколебимо уверенной в своём праве на мировое могущество, на изменение миропорядка в своих геополитических интересах.

Если с политэкономической точки зрения оценить главное, против чего выступали и идейно воевали славянофилы и патриоты, народники всех мастей, то этим главным окажется городское промышленное производство. Всё безмерное словопрение о непримиримом противостоянии “русской идеи” и западноевропейской цивилизации, самобытного духа русской общинности и западноевропейского капитализма лишь прикрыло дымовой завесой изощрённой схоластической метафизики суть вопроса, – что земледельческая патриотическая “русская идея” была направлена против городского промышленного развития России. Она узколобо отстаивала народно-феодальное мировосприятие, а под коммуно-патриотическим флагом или флагом языческо-патриотическим, тоже земледельческим по своей сути, продолжает заниматься этим до сих пор.

Именно городское промышленное производство требовало решительной буржуазно-капиталистической рационализации общественных отношений, юридических отношений в вопросах частной собственности. Оно требовало жестокой и бездушной, – с позиций всех народников, – дисциплины поведения от пролетарских масс и от народной интеллигенции (чего та не могла стерпеть), ухода от столь любимого патриотами метафизического словоблудия к выучке рациональной дисциплине мысли, то есть оно требовало Духа развитого западноевропейского капитализма. Вне городского капитализма и вне юридически жёсткой защиты интересов собственности эффективное промышленное производство невозможно, что доказала и доказывает мировая историческая практика. Капитализм же немыслим вне соответствующей этики производственных и интеллектуальных отношений. И именно неприспособленность исторически сложившегося, обработанного ортодоксальным земледельческим православием умозрения русского народа к требуемым в промышленном производстве городским социальным и юридическим отношениям стало основной причиной возникновения со времени Петра Великого противостояния государства в его отношении к русским народным традициям, а позже причиной появления политического большевизма и прихода его к власти.

Ортодоксальное православие, как и всякое монотеистическое мировоззрение вообще, поощряло любовь к человеку как таковому, в известном смысле вырывая его из мира реального бытия и устанавливая между ним и некоей мистической Сущностью прямую душевную связь, выступая при этом в качестве посвящённого медиума между этой Сущностью и человеком. Но тем самым в конечном итоге способствуя укоренению в массовом сознании тех или иных форм солипсизма и индивидуализма, – причём индивидуализма безвольного и бесхарактерного, покорного окружающему естественному миру, как неглавному и временному, являющемуся лишь трамплином перед вечной встречей с божественной метафизической Сущностью. Такое сознание принципиально антагонистично городской рациональной морали как таковой, тем более антагонистично городскому корпоративному и общественному сознанию, его не трогают идеалы личной предприимчивости, ответственности за принятые рациональные обязательства, оно чуждо идеалам городской социальной организации общества, то есть оно оказывается непримиримо враждебным промышленному производству как таковому.

Нельзя понять, почему стали возможными политические цели революционных Преобразований Петра Великого и позже большевизма, направленные против традиционного мировосприятия огромного, подавляющего большинства русского населения, если не видеть причины в средневековом земледельческом умозрении русского народа. Преобразования эти стали возможными вследствие острейших общегосударственных кризисов, выход из которых был только на пути постановки недвусмысленной государственной задачи осуществить проведение Реформации православного умозрения русского народа. Если смотреть в корень вопроса, то так или иначе приходится признать: и Пётр Великий и большевизм боролись за революционное создание в России необходимых условий для городского промышленного развития, как единственного средства предотвращения краха государственности. Поэтому они и получали доступ к рычагам управления государством. И они вынуждались обстоятельствами посредством государственной власти насильственно утверждать в России социально-политические, культурные достижения западноевропейской цивилизации, а при необходимости беспощадно подавлять сопротивление земледельческого народно-православного сознания населения страны. Различия лишь в том, что Пётр Великий смог обозначить и начать стратегию Реформации православного мировоззрения Верхов, и его Преобразованиями удалось добиться реформирования традиций мировосприятия только боярской аристократии и дворянства, отчасти разночинцев, – но к началу ХХ века этого уже было недостаточно для выживания государства. А большевизм идеологически подготовил и провёл революционную городскую Реформацию земледельческого мировоззрения Низов, то есть насильственную рационализацию умозрения собственно огромных масс русского народа, тем самым обеспечивая ускорение индустриализации России за счёт быстрого вовлечения в индустриальное производство огромного притока крестьян из русской деревни.

“Русская идея” до сих пор проигрывала все идеологические и политические сражения западникам именно потому, что она ни единожды в трудах главных своих мыслителей не поднялась до осознания причинно-следственной зависимости выживания Государства в мире постоянного роста могущества промышленных держав от накопления промышленного могущества в России. Славянофилы ни разу не поставили вопроса о зависимости выживания Государства от динамизма промышленного развития России, о средствах преобразования земледельческого, почвеннического умозрения русских в городское.

Не одна только Россия державной волей государственной власти изменяет земледельческое умозрение своего народа ради ускоренного промышленного развития. И Китай, и Индия, - древнейшие цивилизации напряжённо и мучительно реформируют своё мировоззрение, меняют сами себя. Не говоря уже о других странах. Но удаётся это лишь там, где сложились исторические традиции сильного государственного сознания государствообразующего этноса. Только такие этносы, насилуемые Государством ради выживания в качественно новых исторических условиях существования, только они доказали, что, подстраиваясь под европейский капитализм, способны сохранить свою существенную, архетипическую идентичность в объективно складывающемся мире полного господства западноевропейской цивилизации, не поглощаясь ею в качестве колоний или полуколоний.

И лишь когда “русская идея” политически сольётся с насущной потребностью российского государства в быстром прорыве к современному качеству промышленного развития, когда она даст прогрессивную и перспективную идеологию создания городского общественного сознания, адекватного требованиям постиндустриального промышленного производства, – только тогда она окажется жизнеспособной и политически воплощаемой. Но в таком случае, что же останется от противопоставления “русской идеи” и западноевропейской цивилизации? Где в таком случае та пропасть, которая должна якобы их навечно разъединять?

Не противопоставление, а наоборот, слияние с этой цивилизацией и обгон того застойного качества её, какой наблюдается ныне в Европе, превращение России, русской постиндустриальной цивилизации в лидера грядущей научно-промышленной цивилизации, в её локомотив, – вот единственная возможная цель “русской идеи”, если она намерена стать чем-то большим, нежели метафизическое кабинетное или кухонное словоблудие.

Государственная самостоятельность России, материальное и общественное развитие страны уже исключительным образом зависят от ускоренного совершенствования промышленного производства и создания его новых мощностей. Не видеть этого по меньшей мере безответственно. Однако как раз такой безответственностью грешат почти все сторонники “русской идеи”. “Русская идея” в её традиционном почвенническом понимании, как идея славянофилов и народных патриотов, сейчас, после раскрестьянивания русской деревни, питается только надеждой, или вернее сказать, мистической верой в возможность выжить в завтрашнем мире за счёт огромных сырьевых ресурсов России. И что самое непостижимое в таких взглядах, только за счёт сырьевых ресурсов оставаться державой и даже управлять миром, указывать ему мессианский путь исторического движения. То есть “русская идея” славянофилов и народных патриотов пока ещё выказывает себя близоруко реакционной, паразитической и страшно, безрассудно отсталой, какой и была прежде. Её проповедники видят связанные с нефтью богатства и финансовое влияние некоторых арабских стран, которые благодаря продаже сырья на Западе замкнулись в состоянии средневекового феодализма, и полагают, что в России тоже можно вернуться к феодальному народному умозрению и благоденствующему укладу жизни. Подразумевается при этом, что они станут духовной и политической элитой в народном обществе, построенном на “русской идее” в таком её понимании.

Обсуждение с нашими патриотами и народниками проблем экономического развития страны всегда приводит к их безапелляционным заявлениям об огромных сырьевых запасах России, которые-де грабятся Западом, а если бы не грабились, если бы правительство было народным, то мы стали бы процветать. Они откровенно не желают задуматься о том, что арабские нефтедобывающие страны из-за паразитизма существования их народов, основанного на сырьевой ренте, практически перестали развиваться как социальные общества, всё дальше и дальше отстают от требований к обществам современной городской цивилизации. А это отставание обязательно приведёт богатые только из-за запасов сырья народы к культурному и духовному краху, за которым последует и крах политический. Ибо их благополучие держится лишь на том основании, что промышленные державы пока не объединились в своих интересах, а потому позволяют нефтедобывающим странам играть в независимость. Когда же промышленным державам вследствие подступающих энергетического и экологического кризисов понадобится изменить правила игры, они договорятся, возьмутся за сырьевые страны, раздавят их средневековые верхушки как тараканов, отнимут их богатства, установят собственный надзор над нефтью и прочими ресурсами и даже не примут после этого в свои общества Золотого Миллиарда из-за дикой отсталости социального сознания в арабском средневековом мире.

Нет! России нужна не такая убогая и жалкая, зависящая от сырьевой ренты участь! Да история и не позволит русским превратиться в паразитов на сырьевых запасах Сибири.

Геополитическое положение России таково, конкретно-исторические обстоятельства такие, что Россия для собственного выживания обязана будет стать промышленной сверхдержавой, то есть возглавить борьбу за превращение западноевропейской цивилизации в глобальную научно-промышленную цивилизацию. Сама западноевропейская цивилизация этого сделать не сможет, она исчерпала возможности промышленного развития, неизбежно потеряет темпы экономического и социально-политического развития и будет раздавлена мировым хаосом после определённой ступени обострения всемирного экологического, энергетического, продовольственного и демографического кризиса.

Западная Европа в нынешнем качестве теряет характерные черты собственно основанной на господстве интересов промышленного производства и промышленных производственных отношений цивилизации. Её экономика во всё большей мере зависит от коммерческих сделок, а её население привыкает подчиняться идеям либерализма и политическому диктату транснационального коммерческого капитала. По существу вопроса сейчас только о Германии можно говорить как о промышленном капиталистическом государстве на европейском континенте. Однако размеры Германии, численность немецкой нации не достаточны для перевода промышленного производства на рельсы технологического усложнения и укрупнения, необходимого для постиндустриального развития. Вывоз капитала и создание дочерних предприятий немецких концернов в других странах не только не разрешают углубляющихся противоречий, но и приводят к неизбежному упадку социальной культуры немецких производственных отношений, угрожая будущим упадком германской промышленности. Американские транснациональные компании, например, всего в течение нескольких последних десятилетий привели к упадку бывшую ещё в недавнем прошлом великой промышленность США.

Создание ТНК неизбежно приводит к следующим изменениям в существе промышленного производства и политики промышленной державы. Деятельность ТНК напрямую зависит от укрепления финансовых и политических возможностей коммерческих посредников в международной торговле влиять на рынки сбыта продукции транснациональных корпораций, в связи с чем неуклонно укрепляется влияние коммерческих интересов на внутриполитическую жизнь промышленной державы. Доходы коммерческих посредников в мировой и внутренней торговле растут, позволяя этим посредникам расширять финансирование пропаганды либерализма, выдвигать своих политиков, проталкивать выгодные им законы, не только de jure, но и de facto бороться за утверждение во внутриполитической жизни промышленной державы главного политического требования космополитического коммерческого капитала – расширение Прав Человека как таковых. После чего начинается расовое разложение общественного сознания, а за ним неуклонный упадок национально-корпоративной этики труда и постепенное разложение дисциплины на производстве, - без чего невозможны высокие темпы технологической модернизации.

Интересы ТНК, так или иначе, приводят к тому, что производственные отношения в таких корпорациях становятся полиэтническими и полирасовыми. Транснациональные корпорации усредняют уровень социального и корпоративного сознания рабочих и служащих, занятых в разных взаимозависимых предприятиях в разных странах, а в самих промышленных державах ухудшают качество национально-корпоративного сознания. Но в наше время только высокий уровень национально-корпоративного сознания в производственных отношениях делает эти отношения подвижными и гибкими, что позволяет перестраивать и изменять производство так, как нужно для его быстрого научно-технологического развития.

Среди европейских государств к исходу ХХ столетия только Россия имеет исторические, демографические и территориальные условия для создания национально-корпоративного общества, по численности и по моральному духу способного осуществить возвращение в Европу лидерства в деле становления мировой научно-промышленной цивилизации. Но лишь в том случае, если приближающейся русской Национальной революции удастся утвердить в политической действительности такое качество русского национально-корпоративного самосознания, какого нет сейчас даже и в Японии, то есть более высокого, чем в Японии. И надо учитывать следующее обстоятельство, которого не в состоянии понять наши патриоты, национал-патриоты и националисты. Проблемы борьбы за экономическое и политическое выживание в условиях нарастания глобальных экологических и энергетических проблем заставят правящие круги промышленных держав искать страну и нацию, которая способна будет взвалить на себя бремя ответственности за ускоренные разработки технологического совершенствования производства, приспособленного к тревожно меняющимся внешним экологическим факторам, угрожающим существованию даже Золотого Миллиарда. Такой страной может стать Россия, а нацией – русская нация.

Свершившееся при коммунистическом режиме раскрестьянивание русской деревни разрушает народное умозрение, а с ним и социальную среду поддержки почвеннической “русской идеи”. Национальная революция, Национальная Реформация, которые объективно приближаются в России, позволяют политической силе их осуществления поставить своей Сверхзадачей формирование самого передового социально-корпоративного самосознания русской нации. То есть по существу вопроса, такая политическая сила сможет и должна будет проводить политику полного слияния “русской идеи” и западноевропейской цивилизации на новом витке их развития для достижения русским национальным государством положения мессианской Сверхдержавы в постиндустриальной цивилизации ХХI-го века.

1 апр. 1996г.