ИЗБИЕНИЕ БУРОВ

Утром я отвел в сторону Умслопогаса и сказал ему:

— Сын мой, вчера, когда ты еще не узнавал меня, ты дал мне поручение к царю Дингану, если бы оно дошло до ушей царя, то навлекло бы смерть на тебя и весь народ твой. Дерево, стоящее одиноко в поле, думает, что величина его огромна, и что нет тени, равной той, которую оно дает. Но на свете есть другие большие деревья. Ты подобен этому одинокому дереву, Умслопогас, но верхние ветки того, кому я служу, толще твоего ствола, и под его тенью живут дровосеки, которые рубят слишком высоко выросшие деревья. Ты не можешь равняться с Динганом, хотя, живя здесь одиноко в пустой стране, и кажешься огромным в своих собственных глазах и в глазах твоих приближенных. Умслопогас, помни одно: Динган ненавидит тебя за те слова, которые ты велел дураку Мезило передать умершему Черному, он слыхал твой вызов и теперь мечтает погубить тебя. Меня прислал он сюда только для того, чтобы избавиться от моего присутствия, и какой бы ответ я ни принес, конец будет один — ты вскоре увидишь у своих ворот целое войско!

— Так стоит ли говорить об этом, отец? — спросил Умслопогас. — Что суждено, то и случится. Я буду ждать здесь войска Дингана и сражаться насмерть!

— Нет, сын мой, можно убить человека не только ассегаем, кривую палку можно выпрямить в пару. Я бы желал, Умслопогас, чтобы Динган любил тебя, чтобы он не убил, а возвеличил тебя, и чтобы ты вырос великим в его тени. Слушай! Динган, конечно, не то, что Чека, но он жесток не менее Чеки. Динган

— глупец, и весьма вероятно, что человек, выросший в его тени, сумеет заменить его. Я мог бы стать этим человеком, но я стар, изнурен горем и не желаю властвовать. Ты молод, Умслопогас, и нет тебе подобного во всей стране. Есть также другие обстоятельства, о которых нельзя говорить, но которые могут послужить тебе ладьей, чтоб доплыть до власти!

Умслопогас зорко взглянул на меня, он был властолюбив в то время и желал стать первым среди народа. Могло ли быть иначе, когда в его жилах текла кровь Чеки?

— Какое у тебя намерение, отец? — спросил он. — Каким образом можно привести в исполнение твой план?

— Вот каким образом, Умслопогас. В стране Сваци, среди племени Галакациев, живет девушка по имени Лилия. Говорят, она удивительная красавица, и Динган страстно желает получить ее в жены. Недавно Динган посылал посольство к вождю Галакациев, прося руки Лилии, но вождь Галакациев отвечал дерзкими словами, что красавицу свою они не отдадут в жены зулусской собаке. Динган разгневался и хотел собрать и послать свои войска против Галакациев, с тем, чтобы уничтожить их и завладеть девушкой; я же удержал его под предлогом, что теперь не время начинать войну, по этой причине Динган возненавидел меня. Понимаешь ли теперь, Умслопогас?

— Не совсем, — отвечал он. — Говори яснее.

— Полуслова лучше целых слов в нашей стране. Слушай же! Вот мой план: ты нападешь на племя Галакациев, уничтожишь его и отведешь девушку к Дингану в знак мира и дружбы!

— План твой хорош, отец! — отвечал он. — Во всяком случае, можно будет посражаться, а после сражения поделить стада!

— Сперва победи, потом считай добычу, Умслопогас!

Он подумал немного, потом сказал:

— Позволь мне позвать сюда Галаци-Волка, моего военачальника. Не бойся, он человек верный и не болтливый!

Вскоре вошел Галаци и сел рядом с нами. Я представил ему все дело таким образом, будто Умслопогас хочет напасть на Галакациев и доставить Дингану девушку, которую он желает получить, я же удерживаю его от этой попытки, потому что племя Галакациев большое и сильное. Говорил я все это, чтобы оставить себе лазейку для объяснений, если бы Галаци выдал наше намерение. Умслопогас понял меня, хитрость же моя была излишней — Галаци был человек верный.

Галаци-Волк молча слушал, когда же я кончил, он отвечал спокойно, хотя в глазах его загорелся огонь:

— По праву рождения я — вождь Галакациев и хорошо их знаю. Это народ сильный, который может сразу собрать два полка, а у Булалио в распоряжении всего один полк, да и то небольшой. Кроме того, Галакации держат стражу день и ночь и шпионов, рассеянных по всей стране, а потому очень трудно захватить их врасплох; их крепость состоит из огромной пещеры, открытой в середине, никто до сих пор не проникал в эту крепость, да и найти вход в нее могут только знающие к ней дорогу. Таких немного, но я знаю, где вход. Отец мой показал мне его, когда я был еще мальчиком. Поэтому ты видишь, что за нелегкую работу — покорение Галакациев — берется Булалио. Вот как дело обстоит по отношению к Булалио, но для меня оно имеет и другое значение. Много лет назад, когда отец мой умирал от яда, данного ему колдуньей из их племени, я поклялся, что отомщу за него, что уничтожу совершенно Галакациев, перебью их мужчин, уведу их женщин и детей в рабство! Год за годом, месяц за месяцем, ночь за ночью, лежа на Заколдованной Горе, я думал о том, как сдержать свою клятву и не видел к тому способа. Теперь я вижу возможность и радуюсь. Но все же это рискованное предприятие, и может быть в конце его племя Секиры перестанет существовать! — Он замолчал и стал нюхать табак, следя через табакерку за нашими лицами.

— Галаци-Волк, — сказал Умслопогас, — для меня также дело это имеет особенное значение. Ты лишился отца по вине собак Галакациев, хотя я до вчерашнего вечера того не знал. Их копья отняли у меня мать и с нею ту, которую я любил больше всех на свете — сестру Наду. Этот человек, — и он указал на меня, — этот человек говорит, что если мне удастся уничтожить племя Галакациев, взять в плен девушку Лилию, я приобрету милости Дингана. Мало я расположен к Дингану, мне бы хотелось идти своей дорогой, жить, пока живется, и умереть, когда придется, может быть, от руки Дингана или кого-нибудь другого — не все ли равно? Но, узнав о смерти матери моей Макрофы и сестры моей Нады, я начну войну с Галакациями и покорю их, или сам буду побежден ими. Может быть, «Рот Дингана», ты вскоре увидишь меня в краале царя и со мной девушку Лилию и скот Галакациев. Если же ты не увидишь меня, то будешь знать, что я умер и что воины Секиры более не существуют!

Так говорил Умслопогас в присутствии Галаци-Волка, потом при прощании обнял меня.

Я быстро прошел путь от Горы Призраков до крааля царя и там явился перед Динганом. Вначале он принял меня холодно, но когда я передал ему известие, как вождь Булалио-Убийца вступил на путь войны, чтоб добыть ему Лилию, обращение его изменилось. Он взял меня за руку и похвалил, говоря, что напрасно не доверял мне, когда я убеждал его не посылать войска против Галакациев. Теперь же он видит, что я хотел зажечь пожар другой рукой и уберечь его руку от ожогов, и он благодарил меня.

Царь прибавил еще, что если вождь Булалио приведет ему девушку, к которой стремится его сердце, он не только простит слова, сказанные Мезило умершему Черному, но отдает Булалио весь скот Галакациев и возвеличит его перед народом. Я отвечал, что пусть он поступает, как желает, я же только исполнил свой долг перед царем и устроил все таким образом, что каков бы ни был исход войны, гордый вождь будет унижен и враг побежден без потерь для царя, а кроме того, может статься, что Лилия вскоре очутится во власти царя.

После того я стал ждать дальнейших событий.

Наступило то время, отец мой, когда к нам явились белые люди, которых мы называли Анабоонами, а вы — бурами. Невысокое мнение вынес я об этих Анабоонах, хотя и помог им одержать победу над Динганом — я и Умслопогас!

До этого времени, правда, появлялись изредка в краалях Чеки и Дингана белые люди, но те приходили молиться, а не сражаться. Буры же умеют сражаться и молиться, а также красть; этого-то я и не понимаю: ведь молитвы белых людей запрещают воровство.

Итак, когда со времени моего возвращения домой не прошли еще и месяца, явились к нам буры, человек шестьдесят, под начальством капитана, высокого молодца по имени Ретифа; они были вооружены длинными ружьями которые всегда носили с собой. Может быть, буров была и целая сотня, если считать слуг и конюхов. Цель их приезда заключалась в том, чтобы получить права на землю в Натале, лежащую между реками Тугелой и Умзимубу. Но, по совету моему и других индунов, Динган потребовал от буров, чтобы они сперва покорили вождя по имени Сигомейло, который похитил у царя скот, и отняли бы у него похищенное. Буры согласились, отправились против вождя и вскоре вернулись, уничтожив племя Сигомейлы и гоня перед собой, весь его скот, вместе со стадами, похищенными у царя.

Лицо Дингана просияло, когда он увидел скот, в ту же ночь он собрал совет и спросил наше мнение о переуступке земель. Я заговорил первым и заметил, что совершенно безразлично, уступит ли он земли или нет; так как еще умерший Черный отдал их англичанам; вероятно, все кончится тем, что между англичанами и Анабоонами возгорится война из-за этой земли. Начинают сбываться слова Черного, мы уже слышим топот бегущих белых людей, которые со временем завоюют всю нашу страну.

Когда я замолчал, сердце Дингана опечалилось, а лицо омрачилось, слова мои проникли в его грудь, как копье. Он не отвечал и распустил совет.

Утром царь обещал подписать бумагу, в которой передавал бурам земли, о которых они просили, и все казалось гладким, как вода в тихую погоду. Перед тем как подписать бумагу, царь устроил большой праздник; много было собрано воинов в краале, и в течение трех дней продолжались пляски; на третий день он распустил все войска, за исключением одного отряда, состоящего из юношей, которым было приказано оставаться. Мне очень хотелось знать, что на уме у Дингана, и я опасался за безопасность Анабоонов. Но он хранил свою тайну, никому, кроме предводителя отряда, не говорил ничего, даже члены совета ничего не знали. Но я предчувствовал, что он готовит беду; мне хотелось предупредить капитана Ретифа, но я побоялся ошибиться в своих предположениях. Отец мой, если бы я исполнил свое намерение, сколько вскоре после того умерших людей осталось бы в живых! Но, впрочем, не все ли равно? Во всяком случае, многие из них теперь бы уже поумирали.

Рано, на четвертое утро, Динган послал к бурам, приглашая их явиться к нему в крааль, где он намерен был подписать бумагу. Они пришли и оставили свои ружья у ворот крааля; смертью наказывался человек, как белый, так и черный, если появлялся вооруженным перед царем. Крааль Дингана был выстроен большим кругом, как строились у нас все царские краали. Вначале тянулась высокая наружная изгородь, потом тысячи хижин между наружной и внутренней изгородью. За внутренним окопом лежало большое открытое пространство, в котором могли поместиться пять полков, а в конце его, против входа, находился крааль скота, который отделялся от открытого места также изгородью, изогнутой, как лук. За нею помещались Эмпозени, жилища царских жен, караульня, лабиринт и Интункулу, дом царя. Динган вышел и сел на скамью перед краалем скота, рядом с ним стоял человек, держащий щит над его головой, чтобы предохранить его от солнечных лучей. Мы все, члены совета, были тут же, а выстроенные вдоль всей изгороди, вооруженные короткими палками, а не дубинами, отец мой, стояли воины того отряда, который Динган не отсылал. Начальник отряда находился рядом с царем, по его правую руку.

Вскоре вошли буры и всей толпой приблизились к царю. Динган принял их милостиво и пожал руку Ретифу, их начальнику. Ретиф вынул из кожаной сумки бумагу, по которой устанавливались уступка и границы земель, и переводчик перевел царю содержание бумаги. Динган сказал, что все в порядке, и приложил к бумаге руку; Ретиф и буры, видимо, были довольны и широко улыбались. По окончании дела они стали прощаться, но Динган не пустил их, говоря, что сперва он желает угостить их и показать им пляску воинов; по его приказанию, были внесены заранее приготовленные блюда с вареной говядиной и чашки с молоком. Буры отвечали, что они уже обедали, но все же выпили молока, передавая чашки из рук в руки.

Воины стали плясать и запели воинственную песнь Зулусов, отец мой, а буры отодвинулись к центру площади, чтобы не мешать пляске воинов. В это время я услыхал, как Динган приказывал одному из слуг отправиться к белому «Доктору Молитвы», находящемуся вне крааля, и попросить его не бояться ничего. Я удивился, не понимая смысла приказания, почему «Доктору Молитвы» надо бояться танца, часто виденного им? Вскоре Динган встал, в сопровождении свиты прошел сквозь толпу, подошел к капитану Ретифу и стал прощаться с ним, пожимая ему руку и желая ему счастливой дороги. Затем он вернулся к воротам, которые вели к царскому дому, около входа стоял начальник отряда, как бы в ожидании приказаний.

Неожиданно для всех, отец мой, Динган остановился и закричал громким голосом: «Бей колдунов! Билалани Абатакати!» — и, закрыв лицо углом своего плаща, вошел за изгородь.

Мы же, его советники, стояли пораженные, словно превращенные в камни, но мы еще не успели промолвить слова, как начальник отряда громко прокричал: «Бей колдунов!» — и возглас его был подхвачен со всех сторон. Раздался ужасный крик, отец мой, и топот ног. Сквозь облака пыли мы видели, как воины кинулись на Анабоонов, и, несмотря на шум, мы услыхали удары палок. Анабооны вытащили свои ножи и защищались храбро, но нельзя было успеть просчитать до ста, как все было кончено, — немногих уже мертвых, многих еще живых выволокли из ворот крааля, на Холм Убийств, и там перебили всех до одного. Каким образом — я лучше не скажу тебе, — их перебили и сложили в кучу, и этим окончилось их предприятие, отец мой.

Но я и другие советники молча направились к дому царя. Он стоял перед своей большой хижиной, подняв руки, мы поклонились ему, не говоря ни слова. Динган заговорил первый, слегка посмеиваясь, как человек, не вполне спокойный.

— Что, вожди мои? — сказал он. — Когда хищные птицы сегодня утром взывали к небу о крови, они не ожидали пира, приготовленного для них? И вы, вожди, не знали, какого великого правителя послало вам Небо, и как глубок ум царя, вечно заботящегося о благе своего народа. Теперь страна очистилась от Белых Колдунов, о которых каркал Черный перед смертью, или, вернее, скоро, очистится, так как это только начало. Слушайте, гонцы! — и он повернулся к людям, стоящим за ним. — Отправляйтесь немедленно к отрядам, собранным за горой, передайте их вождям слова царя. Вот мой приказ: пусть войско совершит набег на страну Наталя и перебьет всех буров, уничтожит их всех: мужчин, женщин и детей. Ступайте!

Гонцы прокричали привет царю и пустились, как копья из рук бойцов, через секунду они исчезли. Но мы, советники, стояли молча.

Динган заговорил снова, обращаясь ко мне:

— Успокоилось ли, наконец, твое сердце, Мопо, сын Македамы? Ты часто жужжал мне в уши о белых людях и об их победах над нами, а вот видишь! Я только дунул на них, и они исчезли. Скажи, Мопо, все ли колдуны умерли? Если хоть один из них остался в живых, я хочу поговорить с ним!

Я взглянул Дингану прямо в лицо и отвечал:

— Они умерли, царь, но и ты также умер!

— Для тебя было бы лучше, собака, — сказал Динган — если бы ты выражался яснее!

— Да простит меня царь, — отвечал я, — вот что хочу я сказать. Ты не можешь уничтожить белых людей, они не принадлежат к одному племени, их племен много, море — их стихия, они являются из черных вод океана. Убей тех, которые находятся здесь, другие придут мстить за них. Их будет все больше и больше! Ты убивал теперь, в свое время начнут убивать они. Теперь они лежат в крови, но в скором будущем, царь, лежать в крови будешь ты. Тобой овладело безумие, царь, когда ты исполнил это злодеяние, и следствием этого безумия будет твоя смерть. Я сказал! Да будет воля царя!

Я стоял неподвижно, ожидая смерти, отец мой, во гневе сердца моего, при виде совершавшегося злодеяния я не мог удержать своих слов. Раза три Динган злобно взглянул на меня, и на лице его страх боролся с яростью. Я хладнокровно ждал, что победит — страх или ярость. Когда же он, наконец, заговорил, то сказал только одно слово «Иди», а не два «Возьмите его». И я ушел, а со мной советники, царь остался один.

Ушел я с тяжелым сердцем, отец мой. Из всех ужасных событий, виденных мною, мне казалось, что это — коварное избиение Анабоонов — худшее, вместе с приказанием войскам так же умертвить оставшихся в живых и их женщин и детей. И они их перебили — шестьдесят человек перебили они — там, в Всенене, стране плача.

Скажи, отец мой, почему Умкулункула, который сидит на небесах, позволяет таким ужасам совершаться на земле? Я слыхал проповеди белых людей, которые говорят, что все о нем знают. Имена его — Власть, Милосердие и Любовь. Почему же он допускает все это? Зачем он позволяет людям, подобным Чеке и Дингану, мучить людей на земле, а в конце наказывает их одной смертью за те тысячи смертей, которые они причиняли другим? Вы говорите, что все это происходит в наказание людям, которые злы, но это неверно; не страдают ли безвинные вместе с виновными, не погибают ли сотнями невинные дети? Может быть, на это есть другой ответ, но как могу я в своем слабоумии постигнуть Необъяснимое? Может быть, все это — часть целого, маленькая часть того узора, о котором я говорил, узора на чаше, содержащей воды Его премудрости. Я ничего не понимаю, я — дикий человек. Но не больше знания нашел я в сердцах белых, просвещенных людей. Вы знаете многое, но многого и не знаете. Вы не можете объяснить, где мы находились за час до рождения или чем станем после смерти, зачем родились и почему умрем. Вы можете только надеяться и верить — вот и все; может быть, отец мой, скоро я стану мудрее всех вас. Я очень стар, огонь моей жизни погасает, он еще горит только в моем уме, там огонь еще ярок, но скоро и он погаснет, и тогда, может быть, я пойму.

Загрузка...