Нада

ЛИЛИЯ ПЕРЕД ДИНГАНОМ

— Как вас зовут? — спросил Динган.

— Нас зовут Булалио-Убийца и Галаци-Волк, царь! — отвечал Умслопогас.

— Не ты ли оскорбил дерзкими словами умершего теперь Черного, Булалио?

— Да, царь, я посылал гонца к брату твоему, но как я узнал впоследствии, Мезило, мой гонец, превысил мои полномочия и заколол Черного. Мезило бил человек коварный!

Динган потупился, он хорошо знал, что сам он с помощью Мопо заколол Черного, но, предполагая, что далеко живущий вождь не слыхал об этом событии, он более не напоминал о Мезило и данном ему поручении.

— Каким образом осмелились вы явиться предо мной с оружием в руках? Разве вы не знаете правила: кто является вооруженным перед царем, должен умереть!

— Мы не знали этого закона, царь, — отвечал Умслопогас. — Кроме того, я могу возразить тебе в силу Секиры, которой я владею, я один правлю своим народом. Не носи я топора, всякий желающий занял бы мое место, так как Секира — владычица нашего народа, а тот, кто владеет ею, только ее слуга!

— Странный обычай, — заметил Динган, — пусть будет так. А что скажешь ты, Волк, о своей большой дубине?

— Вот что я скажу тебе о своей Палице, царь! — отвечал Галаци. — Силой этой Дубины я охраняю свою жизнь. Будь я без Дубины, всякий охотно отнимет у меня жизнь. Дубина — мой хранитель, а не я — ее!

— Никогда ты еще не был так близок к тому, чтобы лишиться и дубины, и жизни! — сказал Динган сердито.

— Очень возможно, царь! — отвечал Волк. — Я знаю, что когда наступит мой час, без сомнения, хранитель перестанет охранять меня!

— Странные вы люди! — проговорил Динган. — Где были вы теперь, и какое дело привело вас в жилище Слона?

— Мы были в далекой стране, царь! — отвечал Умслопогас. Мы бродили в чужих краях, чтобы отыскать Цветок в дар царю. Во время наших поисков мы истоптали большой сад Сваци, а вот перед тобой люди, которые обрабатывали сад! — И он указал на пленных. — Вне крааля стоит скот, с помощью которого сад вспахивался!

— Хорошо, Убийца! Я вижу садовников и слышу мычанье стада, но где же Цветок? Где Цветок, который вы пересадили из земли Сваци? Может быть, то была Лилия?

— Действительно, цветок тот была Лилия, царь! Но увы! Лилия завяла, остался один стебель, побелевший и увядший, как кости человека!

— Что хочешь ты сказать? — опросил Динган, вскакивая на ноги.

— Скоро ты узнаешь! — отвечал Умслопогас, он тихо отдал приказание вождям, стоящим за ним. Из рядов его войск выбежало вперед четыре человека. На плечах они несли носилки, а на носилках лежал сверток из сырых воловьих кож, туго стянутый ремнями. Воины отдали честь царю и положили перед ним свою ношу.

— Разверните! — приказал Убийца. Они развернули кожи и в них обсыпанное солью лежало тело девушки, когда-то высокой и стройной.

— Вот лежит стебель Лилии, царь! — сказал Умслопогас, указывая на нее топором. — Если цветок ее еще существует, то, во всяком случае, не здесь.

Динган пришел в ярость, но беде помочь никто не мог Лилия умерла, виновник ее смерти погиб также и не мог более искупить свою вину.

— Уходите отсюда, вы и ваш народ! — сказал он БратьямВолкам. — Я беру себе скот и пленных. Будьте благодарны за то, что я не отнимаю у вас жизни: во-первых, за то, что вы осмелились воевать без моего разрешения, а, во-вторых, за то, что повели воину неудачно и принесли мне только труп той, которую я желал получить!

Когда царь сказал, что мог бы отнять жизнь у всего народа Секиры, Умслопогас мрачно улыбнулся и взглянул на свои войска. Отдав честь царю, он повернулся, чтобы идти. Но в эту минуту из рядов его воинов выскочил человек и обратился к Дингану.

— Разрешишь ли мне сказать правду перед царем, а затем отдохнуть в тени царя?

Говоривший был именно тот вождь, который командовал стражей в ночь, когда три человека вышли из пещеры, а вернулись всего двое, тот, которого Умслопогас лишил почетного места.

— Говори, тебе нечего бояться! — отвечал Динган.

— Царь, уши твои выслушали ложь! — сказал воин. — Послушай меня, царь! Я был начальником стражи у выхода из пещеры в ночь избиения Галакациев. Три человека подошли к выходу из горы — Булалио, Волк Галаци и еще один. Он был высок, строен и нес щит перед собою. Когда этот третий человек проходил сквозь ворота, плащ, надетый на него, задел за меня и раскрылся. Под плащем скрывалась не мужская грудь, царь, то была женщина, почти белая и очень красивая. Поправляя плащ, она опустила щит. За щитом скрывалось не мужское лицо, царь, но лицо девушки, прекраснее луны, с глазами, блестящими, как звезды. Три человека вышли из пещеры, царь, но вернулись только двое; я смотрел им вслед, и мне казалось, что я вижу, как третий их спутник бежит по равнине, быстро, как бегают девушки, царь. Кроме того, Слон, Булалио солгал мне, когда я в качестве начальника стражи спросил его о третьем человеке, вышедшем из ворот, он отвечал, что выходило только двое. Также он не призвал пленных, чтобы признать тело девушки, теперь, конечно, слишком поздно; человек же, лежащий рядом с нею в пещере, был убит не Галаци, он был убит перед пещерой ударом дубины воина Галакациев. Я своими глазами видел, как он пал мертвым, и сам заколол его убийцу. Еще, царь мира, знай, что лучшие пленные и лучший скот не приведены тебе в подарок, их послали в крааль Булалио, вождя племени Секиры. Все это я рассказал тебе, о царь, потому, что сердце мое не любит лжи. Я сказал правду и теперь прошу тебя защитить меня от свирепых и жестоких Братьев-Волков!

Все время, пока говорил изменник, Умслопогас шаг за шагом подвигался все ближе и ближе к нему, пока не остановился так близко, что мог прикоснуться к нему вытянутым копьем. Никто не заметил этого, исключая меня, Мопо, да еще, может быть Галаци; все следили за выражением лица Дингана, как люди следят за грозой, готовой разразиться.

— Не бойся Братьев-Волков, воин! — проговорил Динган, страшно поводя красными глазами. — Лапа льва охраняет тебя, слуга мой!

Еще царь не кончил своей речи, как Убийца подпрыгнул. Он подскочил прямо к изменнику, не говоря ни слова, глаза его были ужасны. Он подскочил к нему, схватил его руками, не поднимая оружия, и, благодаря своей страшной силе, сломал его, как ребенок ломает палку. Не знаю, каким образом, все произошло слишком быстро. Он сломал его и, высоко подкинув мертвого, бросил к ногам Дингана и вскричал громким голосом:

— Вот твой слуга, царь! Действительно, теперь он отдыхаете твоей тени!

Наступило молчание и, благодаря тишине, слышен был вздох удивления и испуга; подобный поступок еще никогда не совершался в присутствии царя, со времен Сенцангаконы Корня. Динган заговорил, голос его хрипел от ярости, и весь он дрожал.

— Убейте его! — прошипел он. — Убейте собаку и всех пришедших с ним!

— В эту игру и я умею играть! — отвечал Умслопогас. — Народ Секиры! Неужели вы будете ждать, чтобы вас перебили эти опаленные крысы? — И своим топором он указал на воинов, невредимо вышедших из огня, но лица которых были опалены.

В ответ на его слова раздался громкий крик, а за криком неудержимый смех. Воины Умслопогаса кричали:

— Нет, Убийца, мы не станем ждать нападения! — Они поворачивались направо и налево, чтобы встретить врага, пока по всем их рядам слышался шум потрясаемых щитов. Умслопогас отскочил назад, чтобы стать во главе своих людей, вперед кинулись воины Дингана, желая, по возможности, исполнить волю царя. Галаци-Волк бросился к Дингану и, размахивая своей дубиной, закричал громким голосом:

— Стой!

Опять наступило молчание; все видели, что тень от дубины темным пятном лежала на голове Дингана.

Динган, взглянув на великана, стоявшего над ним, почувствовал, как тень блестящей дубины холодком легла на его лоб, и опять задрожал, но на этот раз от страха.

— Идите с миром! — сказал он.

— Хорошее слово, царь! — заметил Волк, улыбаясь. Он медленно, спиной, стал отступать к своим войскам, говоря: — Хвалите царя! Царь приказал своим детям идти с миром!

Но как только Динган перестал чувствовать тень смерти на своей голове, ярость вернулась к нему, он собирался приказать своим воинам совершить нападение на народ Секиры, но я остановил его, говоря:

— В этом приказании таится твоя смерть, царь. Убийца ногами растопчет твоих малочисленных воинов, и снова дубина взглянет на тебя!

Динган понял, что я говорю правду, и не отдал опасного приказания; у него оставались только те воины, которые избегли огня, все остальные были посланы в Наталь, чтобы истребить буров. Но он жаждал крови, а потому обратился ко мне.

— Ты изменник, Мопо, как я давно предполагал, и я поступлю с тобой, как та собака со своим неверным слугой! — И он бросил в меня ассегай, который держал в руке.

Я заметил его движение, предвидел удар и, подпрыгнув высоко в воздухе, избегнул его. Затем я повернулся и пустился быстро бежать, а за мной погнались часть царских воинов. Бежать пришлось недалеко, до последней роты народа Секиры; воины увидели меня и под предводительством Умслопогаса, шедшего сзади всех, устремились ко мне навстречу. Воины, гнавшиеся за мною для того, чтобы убить меня, отстали.

— Здесь, у царя, мне более нет места, сын мой! — сказал я Умслопогасу.

— Не бойся, отец, я найду тебе место! — отвечал тот.

Тогда я обратился к преследовавшим меня воинам и сказал:

— Передайте слова мои царю: не хорошо сделал он, что прогнал меня; я, Мопо, посадил его на царство и я один мог там его держать. Так скажите ему, что будет еще хуже, если он станет разыскивать меня; тот день, когда мы еще раз встретимся лицом к лицу, будет днем его смерти. Так сказал Моповрач, который еще никогда не предсказывал того, что не сбывалось!

После этого мы удалились из крааля Дингана. Я вернулся впоследствии в этот крааль для того, чтобы предать пламени все, что Динган не уничтожил. Когда же я опять встретился с Динганом… но рассказ об этом впереди, отец мой.

Мы удалились от крааля, никто не препятствовал нам, так как некому было препятствовать.

Когда Динган услыхал мои слова, он опять испугался, он знал, что лгать я не стану.

Поэтому он придержал свою руку, не послал войск, чтобы умертвить Умслопогаса, опасаясь смерти, которую я обещал навлечь на него. Раньше, чем исчез его страх, Дингана отвлекла война с Анабоонами, причиной которой стало избиение белых людей, и у него не оставалось свободных воинов, чтобы мстить незначительному вождю.

Но ярость его была так велика после всего случившегося, что, по своему обыкновению, он умертвил много невинных людей, чтобы удовлетворить жажду мщения.