Надежда

Мексиканцы

— Вот идет мексиканец, — сказал Данни.

— Пусть идет, — Хьюз поднял наполовину налитый стакан с виски и стал смотреть на приближавшегося мексиканца.

Тот шел медленно, обходя штабеля ящиков с апельсинами, которыми был заставлен двор фермы. В некотором отдалении от него следовала семья: жена — женщина лет сорока, сгорбленная, с резкими чертами лица; худощавая девушка лет шестнадцати и двое мальчиков— десяти и пяти лет, оба смуглые, черноволосые, с быстрыми и диковатыми движениями.

— Ничего себе семейка, — сказал Хьюз, — целый курятник.

— А чего ему надо? — спросил Данни. — Ты его не рассчитал еще?

— Ну да, не рассчитал! Я вчера со всеми покончил. Наверное, что-нибудь не понравилось.

Мексиканец подошел к самой веранде, где сидели за столиком Данни и Хьюз, оглянулся и что-то сказал своим. Те остановились шагах в пяти от него. Мужчина поднял голову и, глядя на Хьюза, сказал несколько слов по-испански. Он был маленького роста, худой и высохший, с желтыми выгоревшими усами. Одежда у него была рваная и много раз заплатанная, но разноцветные заплатки и потрепанная широкополая мексиканская шляпа придавали ему какой-то оттенок щегольства и независимости.

— Чего он хочет? — спросил Хьюз. — Ты ведь их понимаешь. Бормочет что-то на своем языке.

— Да, — хихикнув, подтвердил Данни. — Ни черта не знает английского. Ни одного слова. Я еще, когда нанимал, обратил внимание. А девчонка, кажется, немного разговаривает. — Он повернул голову и заговорил с мексиканцем на его языке.

Тот ответил тихим хриплым голосом. Его черные глаза напряженно смотрели на Хьюза. Данни повернулся к Хьюзу. «Хочет поговорить с тобой. Кажется, недоволен расчетом».

— Ну его к черту, — лениво протянул Хьюз. Большой, красной от загара рукой он подлил виски в стакан. — Скажи ему, пусть подождет. Мы сейчас заняты.

— А может быть, отпустишь его? — неуверенно сказал Данни. — Будет тут стоять над душой.

— Нет, — отрезал Хьюз. — Пусть покоптится на солнце. Видишь, какой у него гордый вид, — одна шляпа чего стоит!

— Ну ладно. — Данни сквозь желтые зубы сплюнул слюну от жеванного табака, повернулся к мужчине и сказал по-испански, чтобы тот ждал.

Мексиканец неохотно повернулся и пошел к своим. Он сказал им одно короткое слово. Женщина оглянулась, раздумывая, на что бы присесть, но на пыльном дворе фермы ничего не было, кроме высоких штабелей из ящиков. Она вздохнула и выпрямилась. Мальчишки завозились между собой, но женщина искоса взглянула на них — и они затихли, спрятавшись за ее юбкой.

Было около 12 часов дня. Жара стояла страшная. Мужчина вытер пот со лба и достал из кармана табак и клочок бумаги. Он свертывал папиросу медленно и осторожно.

— Ну и шваль же ты привез на этот раз! — усмехнулся Хьюз. — Ты, наверное, брал их всех прямо из больницы. Вот посмотри хоть на этого, — он показал на мексиканца, — одни кости.

— Шваль или не шваль, — сказал Данни, — а дело сделано.

Дело действительно было сделано. Сотни тысяч апельсинов были уложены в ящики.

Хьюз был здесь хозяином. У него насчитывалось около пятисот акров плодового сада. Кроме того, он владел маленьким консервным заводом в Сакраменто.

Данни был вербовщиком. Его дело состояло в том, чтобы набрать в Мексике, Пуэрто-Рико или еще где-нибудь рабочих на сезон уборки и привезти их сюда, в Калифорнию. По договоренности с фермерами он получал по доллару с человека за каждый проработанный день.

— Да, дело сделано, — согласился Хьюз. — А кто его знает, какой будет спрос в этом году на сок и повидло!

— Ничего, — Данни хлопнул его по плечу. — Ты не прогоришь, не бойся. Такие не прогорают.

Хьюз усмехнулся. Помолчав, он сказал:

— Не люблю я этого виски. У меня потом от него голова болит. Да и жарко очень.

— Молодец ты, — сказал Данни, — даже виски не пьешь. — Он замолчал и в пьяном раздумье посмотрел на мексиканца. — Интересно, куда они потом деваются?

— Кто? — спросил Хьюз.

— Да вот эти, сезонные рабочие.

Хьюз пожал плечами.

— Во время уборки, — продолжал Данни заплетающимся языком, — их здесь всегда бывает такая уйма. Я сам привез человек пятьсот. Пока урожай не снят, они работают. Потом мотаются по дорогам, нищенствуют. А потом все куда-то исчезают.

— Подыхают, наверное, — сказал Хьюз. — Не буду я больше пить. — Он отодвинул стакан.

Мексиканец с семьей по-прежнему стояли во дворе. Солнце палило беспощадно. Рабочие, нагружавшие машину в дальнем конце двора, двигались, несмотря на присутствие хозяина, медленно, как в полусне. Над бесконечным плодовым садом, правильные ряды которого поднимались сразу от дороги к холму, стояло синее марево. Воздух как будто сгустился.

Мексиканец облизал пересохшие губы, посмотрел на веранду и отвел глаза в сторону. Двое гринго[4] сидели за столом. Они сидели в тени, а он с семьей стоял на жаре и ждал. Это его не удивляло. Сколько он себя помнил, всегда было так, что он либо работал на жаре, либо стоял и ждал, а кто-то из гринго сидел в тени и смотрел. Ему, мексиканцу, было свойственно работать, как птице летать. Гринго было свойственно сидеть и смотреть, как другие работают, как змее свойственно ползать. Они не могли понять друг друга, как змея не может понять человека. Поэтому он относился к гринго с холодною ненавистью, смешанной с презрением, как человек относится к ползучим гадам.

Хьюз всё это смутно чувствовал.

— Ты видишь, — сказал он Данни. — Этот мексиканец больше не подойдет. Будет стоять и ждать, пока я его не позову. Хоть неделю. Ненавидит нас. Ненавидит всех американцев.

Мексиканец в своей большой шляпе, женщина и девушка смотрели вниз, на пыльную землю. Они понимали, что гринго на веранде говорят о них, но в их позах чувствовалось полнейшее равнодушие к тому, что американцы могли говорить и думать. Только мальчики с любопытством смотрели на веранду.

— Эй, малый, — Данни взял со стола кусок дыни и поманил старшего мальчика. — Хочешь дыни?

Мальчик взглянул на мать. Та, сверкнув глазами, что-то резко сказала ему. Он отступил за ее юбку.

— Ну и пусть стоят, — произнес Данни обиженно. Грязной рукой он стер пот со лба. — Пусть стоят до вечера.

— Да ну их, — сказал Хьюз поднимаясь. — Надоели. Прямо какой-то парад нищих. Давай разберемся с ними. Ты будешь переводить.

Данни встал и, пошатнувшись, схватился за стол.

— Надо бы еще стаканчик выпить, — сказал он жалобно.

— Хватит, — отрубил Хьюз. — Эй, Майк! — крикнул он в сторону двери. — Давай сюда списки. Тут еще один недовольный пришел.

Из двери на веранду выглянуло загорелое лицо с рыжими бачками. Это был Майк — повар, счетовод и сторож. Раньше он выступал на ринге, но в драке ему сломали руку, и он работал теперь на ферме. Майк бросил взгляд на маленького мексиканца.

— Сейчас.

Через минуту он вышел на веранду с большой бухгалтерской книгой в руках, сел за стол и сказал:

— Этого я помню, его зовут Мачадо.

Данни спустился во двор и прислонился к веранде.

— Иди сюда! — крикнул он мексиканцу на его языке.

Мужчина сделал два шага вперед.

— Ну, в чем дело? — спросил Хьюз с веранды. — Спроси его, в чем дело, Данни.

Мексиканец начал говорить. Напряженно, не отрываясь он смотрел на Хьюза и что-то объяснял. Речь у него была со множеством шипящих, но в то же время певучая и мелодичная. Один раз маленькой рукой с жесткими загрубевшими пальцами он сделал осторожный поясняющий жест.

Когда мексиканец кончил, заговорил Данни. Он плохо знал испанский и путался, вставляя в свою речь английские слова. Данни скоро замолчал, и снова мексиканец сказал несколько слов. Выражение лица у него не изменилось, он всё время смотрел только на Хьюза.

Данни объяснил:

— Он говорит, что, когда ехали сюда, я им обещал по 100 долларов в месяц на семью. Они работали тридцать дней, а теперь вышло, что он еще 20 долларов должен.

Мексиканец протянул руку с раскрытой ладонью. Потом приложил ее к сердцу.

— Он спрашивает, где же деньги. Говорит, что есть нечего.

— Ага, — сказал Майк с веранды. — Я нашел его в книге. У него мальчишка болел лихорадкой и кто-нибудь из семьи всё время с ним оставался. Потом мы еще брали за лекарство.

Данни перевел. Мексиканец ответил ему несколькими фразами.

— Он считает, что не могли с него вычесть так много.

— Ну, в чем дело? — сказал Хьюз. — Сейчас мы посчитаем. — Он сам начал объяснять мексиканцу. Тот слушал, не отрывая взгляда от красного лица хозяина. — У вас было трое работников. За тебя полтора доллара в день, жена и дочь — доллар. За детей, наверное, 50 центов… Как мы за детей, Майк?

— Полдоллара за пару.

— Ну вот, — продолжал Хьюз. — Вы работали 31 день и еще один день до обеда. — Он показал на красных толстых пальцах. — Тридцать один, понимаешь?

Мексиканец кивнул.

— Всего получается около 100 долларов.

Мексиканец опять кивнул.

— Ну, теперь начинаем высчитывать. За жилье 25 долларов. Переведи ему, Данни.

Данни перевел. Мексиканец что-то сказал ему.

— Он говорит, — пояснил Данни, — что их поместили в старом сарае. Там- даже одной стены не было.

— Наплевать. — Хьюз сплюнул. — Мой сарай. Сколько хочу, столько и беру. Всё по закону.

Мексиканец, очевидно, знал слово «закон». Он печально кивнул, Хьюз перечислил другие вычеты: за столовую, инструменты, штрафы за невыход на работу.

Данни переводил.

— Ты объясни, что всё по закону, — сказал Хьюз. — Он должен 20 долларов. За один день невыхода на работу я высчитываю заработок за три дня. Так что теперь он должен будет отработать в саду.

Данни уже надоело переводить.

— Всё равно он ни черта не понимает. Видишь, стоит как пень. Давай лучше выпьем.

Маленький мексиканец глядел на Хьюза. Каждый раз при слове «закон» он печально кивал. Когда Данни кончил, он снова протянул руку и сказал несколько слов.

— Он говорит, что всё понял, — перевел Данни. — Просит 15 долларов, как вое получили. Он доберется до города и будет там искать работу.

— Вот осел! — злобно сказал Хьюз. Ему это тоже надоело. — Скажи ему, что он никуда не уйдет, будет отрабатывать здесь, в саду.

Данни перевел. Мексиканец задумался. Он смотрел в землю, потом поднял голову.

— Он говорит, что уйдет, — сказал Данни. — Не будет работать. Говорит, что, когда начнутся дожди, им отсюда не выбраться.

— Уйдет, — Хьюз присвистнул. — Эй, Майк, покажи-ка ему, что у нас бывает с теми, кто уходит, не расплатившись.

Майк поднялся из-за стола. Он был голый до пояса. Лицо и шея у него были красные от загара. Грудь и плечи — белые, жирные и покрытые рыжеватыми волосами. Поигрывая огромными бицепсами, Майк спустился во двор и подошел к мексиканцу. Он был на треть выше мексиканца и вдвое шире его в плечах. Девушка позади сжала руки и шагнула к матери. Женщина переступила на месте и отбросила черную прядь жестких волос со лба. Ее суровое худое лицо не изменило выражения. Мальчишки держались за юбку матери, испуганно поблескивая черными круглыми глазами.

Шофер и двое рабочих, нагружавших машину возле ворот, прекратили работу. Шофер сел на подножку кабинки, оба грузчика подошли поближе и остановились на середине двора. Один из них, сутуловатый пожилой мужчина, сунул в рот порцию жевательного табаку. Другой, мальчишка лет четырнадцати, рыжеволосый и веснушчатый, скрестил на груди руки. Данни хихикнул. Мексиканец без страха, печально посмотрел на Майка.

— Не хочешь работать? — Майк схватил его за выгоревшую на груди рубаху.

Мексиканец быстрым движением отступил, в руке у него тускло блеснул кривой садовый нож. Но Майк был настороже. Он уже привык объясняться с кочующими рабочими. В воздухе мелькнула толстая белая рука — и маленький мексиканец, отлетев на два шага, упал на землю. Его шляпа покатилась в сторону. Нож выпал из руки.

Девушка рванулась было к нему, но женщина остановила ее властным окриком. Обе они застыли, как будто окаменев. Сутуловатый рабочий сплюнул на землю жвачку.

Мексиканец медленно поднялся. Удар пришелся ему по челюсти. Фигуры Майка и Хьюза кружились и расплывались у него перед глазами.

— Дать ему еще одну плюху? — лениво спросил Майк, полуобернувшись к Хьюзу.

— Пока хватит, — ответил тот. — Он уже познакомился. Скажи ему, — обратился он к Данни, — что если он завтра не выйдет на работу, мы ему все кости переломаем.

Мексиканец медленно, осторожными движениями стряхивал пыль с желтой от солнца рубахи и заплатанных брюк. Вербовщик сказал ему несколько слов по-испански.

Неожиданно рыжеволосый мальчик сделал несколько легких и быстрых шагов, поднял шляпу, стряхнул с нее пыль и протянул мексиканцу. Тот поднял голову. В темных глазах у него плясали огоньки далеко запрятанной ненависти. Он посмотрел на веснушчатые худые щеки мальчика, на его рыжеватые волосы и покачал головой.

Мальчик продолжал стоять, держа шляпу в вытянутой руке-

— Гринго, — сказал мексиканец. — Гринго. — Он сказал еще несколько слов по-испански, всё так же, с ненавистью глядя на мальчика. Затем показал рукой на шляпу и на пыльную землю у ног мальчика..

Тот не понял.

— Не хочет брать от тебя шляпы, Архи, — сказал сутуловатый рабочий. — Не возьмет, потому что ты «гринго».

— А… — сказал мальчик. Он покраснел и вопросительно посмотрел на девушку. Та украдкой бросила на небо предостерегающий взгляд и отвернулась. Мальчик осторожно положил шляпу на землю и отошел.

Мексиканец, пошатываясь, подобрал шляпу и рукавом осторожно обтер потрепанные поля.

— Ну и дела, — хихикнул Данни. — Просто цирк.

Мексиканец бросил своей жене одно слово. Женщина, девушка и мальчики повернулись и медленно пошли к воротам. Мексиканец зашагал за ними. Его рубаха на спине, возле лопатки, была покрыта пылью.

— Хорошо работаешь, — сказал Хьюз Майку и похлопал конторщика по жирному белому плечу. Они были почти одного роста, только хозяин фермы казался немного плотнее. И лицо у него было краснее, чем у Майка.

— Скажи ему, — сказал Хьюз, поворачиваясь к Данни, — что, если он попробует убежать, мы его поймаем.

Данни крикнул несколько слов мексиканцу. Тот не оглянулся. Женщина, не останавливаясь, стряхнула пыль с его спины. Они вышли из ворот и свернули на тропинку, которая вела к сараям, где жили сезонники.

Мальчик и рабочий продолжали стоять, глядя на Хьюза и Майка.

— В чем дело? — сказал Хьюз. — Представление окончилось. Поторапливайтесь с погрузкой.

— Пиявка! — неожиданно сказал мальчик.

— Что? — недоуменно спросил Хьюз.

— Ты пиявка, — объяснил мальчик. — Большая жирная пиявка, напившаяся крови.

— Потише, — сказал Хьюз. — Особенно не расходись..

— Я и не расхожусь, я тебе просто объясняю, что ты такое… Большая пиявка! Когда-нибудь ты лопнешь. Насосешься крови, вдруг кто-нибудь тебя прижмет, а ты… бах! И лопнул. Вот красота будет!

— Никакой красоты, — сказал сутулый рабочий. — Одна вонь только. Пойдем. — Он обнял мальчика за плечи.

Хьюз посмотрел им вслед:

— Ладно, ладно. Я вам это при расчете припомню. — И добавил, повернувшись к Данни. — Я всегда мексиканцам плачу меньше, чем нашей швали.

— Правильно, — одобрил тот. — Вот пусть какой-нибудь из наших «красных» сунется к этому мексиканцу. Тот его так пугнет… Он ни с одним американцем разговаривать не станет.

— Так и делаем, — самодовольно сказал Хьюз.

Девушка стирала возле ручья. Она положила мужскую рубаху на маленький плот, который рабочие поставили здесь специально для стирки, и из консервной банки налила на нее немного жидкого черного мыла. Потом присела на желтые, плохо обструганные бревнышки плота и принялась рукой плескать воду из ручья. Мальчик подошел ближе и сел на корточки рядом с плотом. Толстая зеленая курточка на нем была сплошь покрыта густым слоем пыли. Пыль лежала и на лице, так что даже веснушек не было видно. С минуту Архи молча смотрел на быстрые загорелые руки девушки, потом похлопал себя по курточке и сказал:

— Еще не мылся сегодня. Ездил на прицепе в Сакраменто. На дороге чертовская пыль.

Девушка молчала. Под черной кофточкой на спине у нее двигались лопатки.

— Роза!

— Да?

— Ты чего молчишь?

Она бросила на него быстрый взгляд и опустила голову, продолжая стирать.

— Я боюсь.

— Дяди?

Девушка кивнула.

— Они все далеко. В южном конце сада.

— Всё равно.

Мальчик огорченно почесал голову, отчего рыжеватые волосы у него стали дыбом.

— Дай мне немного мыла, — попросил он. — Не мешает сполоснуться.

Не глядя девушка подвинула банку. Архи встал и сбросил куртку в воду.

— Я ее тоже постираю, — сказал он. — Если долго не стирать, она делается твердой, как панцирь у черепахи. Об воротник можно шею сломать.

Он прямо в брюках вошел в ручей. Мыло было плохое, не мылилось. Мальчик стал наливать его себе на волосы, и оно пенистыми потоками спускалось на шею и грудь.

Архи вымылся, потом сполоснул курточку в воде, бросил ее на кусты у ручья и снова сел рядом с девушкой.

Она уже покончила с рубахой и взялась за коричневое одеяло. Руки у нее так и ходили, мыльная пена пузырилась на маленьких загорелых пальцах.

— Роза!

— Да?

— Ты так и будешь молчать?

Тыльной стороной руки она откинула со лба прядь черных жестких волос.

— Знаешь… — она оставила одеяло и села на песок на берегу. — Я боюсь. Если дядя узнает, что я с тобой разговариваю, он рассердится. У нас в семье никто не разговаривает с американцами. Только по делу.

— Да… — мальчик покачал головой. — Он у меня вчера во дворе шляпу так и не взял.

— Я видела. А теперь дядя еще больше рассердился. Всем американцам что-то заплатили, а нам ничего. Совсем ничего. Мы даже должны остались.

— Скотина этот Хьюз, — сказал Архи. — Самая большая скотина в этих местах… Я их тут всех знаю па сто километров кругом.

— Он говорит, что за столовую высчитал и за сарай. — Она вырвала травинку, пожевала ее и бросила в ручей.

— Столовая! — Архи презрительно сплюнул. — У меня в одном зубе дырка есть, — так весь обед проваливается в эту дырку, в живот ничего не попадает.

Девушка сдержанно улыбнулась.

Край намыленного одеяла сполз в ручей; от него в прозрачной воде расходилась клубящаяся муть.

— Архи!

— Что?

— Почему тебя зовут Архи? Это американское имя?

— Нет, — он дотронулся пальцем до своей щеки. — Видишь веснушки? Сколько их! Целый архипелаг. Вот ребята и стали звать меня Архипелагом, а потом Архи.

— А отчего бывают веснушки?

— От здоровья. Не веришь? Я такой здоровый, что могу неделю не есть. Только худею очень.

— А было так, что неделю ты ничего не ел?

Архи задумался.

— Неделю не было… А по три дня бывало. Я только арбузные корки ел. Собирал в городе на помойке.

— И у нас так было. Мы в эту весну очень голодали. У нас один маленький умер.

Справа из кустов вдруг вылетела, хлопая крыльями, серая птица и, мелькнув в светло-голубом небе, исчезла за деревьями.

— Утка! — воскликнул мальчик. — Вот бы ружье!

— Ну ладно. — Девушка встала. — Я буду стирать, А ты уходи. Вдруг дядя придет.

Мальчик тоже поднялся.

— Подожди, — сказал он. — Сколько вы еще будете здесь работать? Неделю?

— Нет. — Она оглянулась по сторонам. — Только ты никому не говори. Мы уйдем ночью. Сразу, как стемнеет.

— Ого! — Архи свистнул. — Вы только осторожнее, Хьюз вас будет преследовать. У него собака есть специально для погони. А потом еще приедет шериф и вас оштрафуют. Понимаешь, чем это кончится?

— Я не знаю, — сказала девушка. — Это всё дядя решил.

— Но и тут торчать нет смысла. Хьюз вас выгонит, когда кончится сбор урожая. Куда вы ни пойдете, всюду будут надписи: «Работы нет».

— И потом еще дожди, — сказала девушка. — Говорят, тут всё затопит. Мы тогда совсем пропадем.

— Дожди будут, — подтвердил мальчик.

Они постояли некоторое время молча.

— Знаешь что… — Архи сунул руки в карманы. — Хочешь, я вас провожу? Я тоже собираюсь уходить. Меня Хьюз вот-вот выгонит.

— Нет, что ты! — девушка испуганно отступила. — Я тебе говорю: дядя всех американцев ненавидит. Он с тобой и говорить не станет. Он лучше с голоду умрет, чем возьмет что-нибудь от американца.

— Ну ладно, — сказал мальчик огорченно. — Чудак он, твой дядя. Это же Хьюзу выгодно, чтобы мексиканцы были против нас… — Он протянул девушке руку. — Ну, прощай.

— Прощай, — сказала девушка. — Мы, наверное, больше не увидимся никогда.

— Наверное.

— Ты теперь так и будешь всё время один?

— Так и буду. Ну ничего. — Мальчик тряхнул волосами. — Я привык.

— Опять будешь жить в лагере безработных?

— Да. Скорее всего там. Только зимой там очень плохо. Холодно.

Мальчик перепрыгнул через ручей и остановился на другом берегу.

— Знаешь что?

— Ну!

— Если вы будете ночью уходить, не идите по дороге. Они на лошадях вас сразу догонят. Идите лесом и постарайтесь добраться до лагеря безработных. Если успеете уйти километров за двадцать, — ваше дело выиграно. Хьюз надолго ферму не оставит.

— Хорошо. Я объясню дяде. Скажу, что сама придумала.

— Ну прощай!

— Прощай.

Было около двух часов ночи, когда Хьюз стал будить Данни.

— Ты всё валяешься, — он стаскивал с вербовщика несвежую простыню. — Ты спишь, а птички улетели.

— Какие птички? Что ты несешь?

— Мексиканец удрал вместе со своим курятником..

— Что ты говоришь? — Данни сел на кровати. Сон с него слетел. — Не может быть!

— Вот тебе и «не может». У тебя он украл, выходит, долларов шестьдесят, если считать, что они еще две недели должны работать, а у меня все двести.

— Надо торопиться. — Данни поспешно натягивал брюки.

— Ничего, — сказал Хьюз, — одевайся пока… Майк седлает лошадей, а я пойду возьму собаку.

Через четверть часа они выехали. Вербовщик — на тяжелом упитанном жеребце по кличке Молодец. Хьюз и Майк — на кобылках из американских рысистых. Рядом с лошадьми бежала собака. Майк держал ее на длинном, в три метра, ремне. Было еще темно, но дорога различалась хорошо. Собака сразу взяла след и с лаем тянула вперед. Лошади шли ровной некрупной рысью. Только у Данни жеребец всё время дергал повод вниз.

— Ты ему не давай опускать морду, а то он споткнется.

— Знаю, — проворчал Данни. На этом жеребце он участвовал здесь однажды в такой же погоне.

— Я так и думал, что этот мексиканец уйдет, — говорил Майк возбужденно. — Уж слишком он гордый, нипочем не станет работать, раз решил, что это несправедливо.

— Ну, мы ему сейчас покажем «справедливость», — проворчал Хьюз, помахивая плеткой. — Люблю это дело. — Он повернулся к Данни, который яростно дергал повод. — Это будет почище, чем охота за кроликами. Но, ты, дьявол! — прикрикнул он на кобылу, которая на ходу пыталась укусить жеребца. — И послушать только, какой вой поднимется, когда на них спустишь собаку.

— Мне бы раньше надо было заглянуть туда к ним, в сарай, — продолжал Майк. — Но я проснулся полчаса назад. Прихожу, а там никого.

— Может быть, они с вечера ушли, — сказал Хьюз, — тогда они уже далеко.

— Тут всё зависит от того, как они пойдут, — сказал Майк. — Если по дороге, то мы их живо схватим.

Небо постепенно затягивало тучами. Луна спряталась. Ободряемые ночным холодком, лошади шли споро. Хьюз и Майк были возбуждены. Только Данни чувствовал себя плохо. Он ненавидел езду верхом, и, кроме того, от вчерашней выпивки у него болела голова. Но за свои шестьдесят долларов он готов был скакать всю ночь.

Они доехали до поворота, где темнела большая роща. Неожиданно собака рванулась с дороги в сторону, так что Майк выпустил ремень. Собака бросилась к роще. Майк свистнул — и она остановилась. Остановились и всадники.

Обе кобылки вертелись от нетерпения. Только жеребец Данни сразу стал смирно. Майк поймал собаку, и она села па дороге, тяжело дыша и высунув длинный язык.

— Вот гады! — выругался Хьюз. — Дело плохо. Они свернули с дороги. Если они пойдут лесом, нам верхом не проехать.

— Это их кто-нибудь научил, — сказал Майк. — Им самим нипочем не додуматься. Откуда они знали, что мы за ними погонимся?

— Верно, — сказал Данни, слезая со своего жеребца. — Этому мексиканцу ни до чего не додуматься самому. Он ведь еще ни разу не был в Калифорнии.

Хьюз тоже спрыгнул на землю.

— Ну, если бы узнать, — кто их надоумил?

— Это не из наших рабочих, — сказал Майк. — Они сами ничего не знают. Все первый сезон у нас.

— Как будто бы никого из посторонних вчера не было, — сказал Данни. — Да этот мексиканец ни с кем и не разговаривает.

— Но, ты! — крикнул Хьюз кобыле, которая, обмахиваясь, задела его хвостом. Он со злостью дернул повод. — Делать нечего. Всё равно мы быстрее их двигаемся. Ведь у них двое щенят и еще они прихватили свое барахло. Пойдемте.

Они взяли лошадей в поводья и пошли за собакой, которую Майк опять поставил на след.

— Я с этого мексиканца три шкуры спущу, — ворчал Хьюз. — Я им покажу, как убегать.

— Подождите, — сказал вдруг Майк, останавливаясь. — Я знаю, кто их научил. Это мальчишка, бродяга из лагеря. Я видел, как он однажды с девчонкой разговаривал. Наверняка он научил мексиканца.

— Это который у нас и в прошлом году работал?

— Ну да, он.

— Надо было бы его как следует пугнуть, чтобы он сюда и носа не совал.

Данни, спотыкаясь, тащил за собой жеребца.

— Давай, давай скорее! — торопил Майк. — Нам бы только увидеть их.

Они дошли до того места, где начинался кустарник. Собака потянула в самую чащу. Хьюз и Майк остановились, поджидая отставшего Данни.

— Вот гады! — снова выругался Хьюз. — Никак я не думал, что под этой шляпой столько мозгов… Они пошли чащей. Нам тут с лошадьми не пробраться.

— У тебя нет выпивки с собой? — осторожно спросил Данни.

— Есть, — снисходительно ответил Хьюз. — Для такого дела я всегда беру. Веселее будет.

Он отвинтил крышку от фляжки у себя па поясе и подал ее Данни. Тот выпил.

— Хорошее виски. Теперь легче стало.

Все трое закурили. После короткого совещания было решено, что Майк с собакой пойдет по следам, а Данни с Хьюзом — в обход. По выходе из леса Майк выстрелит из револьвера, туда вербовщик с хозяином прискачут на лошадях и опять поедут дальше. Ведь где-то мексиканец с семьей. всё равно должен выйти из рощи.

Так и сделали.

Через минут сорок, когда прозвучал выстрел, Данни с Хьюзом были всего в полукилометре от Майка. Они соединились. След теперь шел по тропинке среди полей сжатой кукурузы. Они сели верхом и поскакали дальше.

— Мы ему все кости переломаем! — грозился Хьюз.

— Через час мы их схватим, — пообещал Майк. — Вот будет потеха.

Они шли уже около двух часов. Мальчики совсем выбились из сил, Роза и мать несли их на руках.

Отец всё время шел впереди. У него был самый тяжелый груз, почти всё их хозяйство с посудой и тряпками, увязанное в узел. Свою шляпу, чтобы она не задевала за кусты, он откинул назад, за спину. Девушка не отрываясь смотрела на эту шляпу, которая в темном лесу была для нее единственным ориентиром.

Несколько раз мальчик у нее на руках принимался плакать, но Розе довольно было сказать, что они вернутся на ферму, чтобы он замолкал: так испугала мальчиков сцена во дворе.

Они шагали молча и быстро. Девушка слышала только тяжелое дыхание женщины позади и свист ветра в ветвях. На исходе второго часа, когда маленький уже засыпал на руках у Розы, отец первый раз остановился.

Все так измучились, что сразу сели на траву. Мальчики прижались головами к юбке матери и моментально заснули. Некоторое время взрослые сидели молча, тяжело дыша. В просвете между деревьями была видна луна, сбоку к ней подбиралась большая темная туча.

Женщина поднялась. Она развязала узел, положенный мексиканцем на траву, и достала оттуда фляжку с водой. Мужчина напился первый, за ним девушка, потом женщина сама сделала несколько глотков. Она доставала из узла кусок черствого кукурузного хлеба, когда в ночной тишине раздался револьверный выстрел. Хотя это было далеко от них и никто не понимал, зачем стрелять ночью, все трое сразу почувствовали, что выстрел имеет отношение к ним. Это стреляли американцы, враги. Это была погоня.

Девушка вздрогнула. Женщина бросила на нее строгий взгляд и вопросительно посмотрела на мужа. В руке у нее был нож. Она хотела нарезать хлеба. Мексиканец продолжал спокойно сидеть, как будто ничего не слышал. Лицо у него не изменилось. Помедлив, он сказал:

— Нарежь.

Женщина разрезала хлебец на части. Они жевали быстро, по очереди запивая водой из фляжки.

— Нож дай сюда, — сказал мексиканец.

Женщина кивнула и подала ему нож. Когда съели хлеб, он вскинул на спину узел, продев лямки на плечи.

— Теперь пойдемте.

Девушка взяла на руки маленького, мать — старшего.

— Надо идти быстро, — сказал мексиканец.

И снова они шли. Ветви били их по лицу, ветер свистел наверху между стволами деревьев.

Наконец вышли из леса. Далеко впереди темнела другая большая роща.

— Туда, — мужчина показал рукой.

Второй выстрел застал их уже в этой роще. Взрослые совсем выбились из сил. Руки у девушки одеревенели. Хорошо, что маленький уже выспался и мог теперь держаться за шею. Старший мальчик снова шел сам.

Они присели отдохнуть на ствол поваленного дерева, когда раздался второй выстрел. Совсем близко. Не дальше чем в полутора километрах от них.

На этот раз и женщина вздрогнула. Теперь стало окончательно ясно, что это гонятся за ними. Отдыхать было нельзя. Мужчина встал и прислушался, потом кивнул женщинам, и они пошли дальше. Они шагали так быстро, что старший мальчик вынужден был почти бежать, чтобы не отставать от взрослых. Мексиканец всё время держался одного направления. Он двигался с таким расчетом, чтобы луна была у него слева, за спиной. Но вот луна зашла за тучи. Стало совсем темно. Он шел наудачу, в темные проходы между деревьями.

Они вышли на поляну, когда ветер донес издалека слабый лай собаки. Звук доносился слева, а не сзади. Мексиканцу стало ясно, что он сбился с направления.

На поляне протекал ручей. Они подошли к нему и остановились. Лай собаки раздавался всё ближе. Мексиканец понял, что им не уйти. Он сбросил свой узел и повернулся к женщинам:

— Будем стоять здесь.

Роза спустила маленького на землю. Старший мальчик прижался к матери. Все они напряженно смотрели в темноту леса, откуда продолжал доноситься настойчивый, становящийся всё более громким, собачий лай*.

Неожиданно из леса показалась темная фигура. Мексиканец схватился за нож. Женщина отодвинула мальчиков за спину.

— Вы что, к земле прилипли, что ли? — раздался вдруг мальчишеский голос. — Хотите, чтобы собака ваши штаны попробовала?

Это был Архи. Он быстро подошел к ним и кивнул мексиканцу, как старому знакомому. Тот стоял в напряженной позе с ножом в руках, маленький, недоверчивый.

— В чем дело? — спросил Архи. — Чего вы тут встали? Хьюз с шайкой гонится за вами вовсю. У них овчарка. Я ее по голосу узнал. Знаю тут всех собак на сто километров вокруг.

Мексиканец с женой смотрели на Архи с недоверием, но Роза бросилась к нему. Путая испанские и английские слова, она объяснила, что они заблудились и теперь не знают, что делать.

— Ну и что? — рассудительно сказал Архи, насмешливо глядя на мексиканца. — Я же вам объяснил, чтобы вы шли в лагерь.

— Но мы не успеем! — воскликнула Роза.

— В самом деле, — сказал Архи. — Надо торопиться.

Он схватил платок девушки, который был у нее на плечах.

— Я сейчас запутаю следы. Вы идите, — он толкнул Розу в ручей, — идите по ручью вниз. Всё время по воде, пока не выберетесь из леса. Доберетесь до дороги, а там налево лагерь, в двух километрах. Там спрячетесь. Только не бойтесь.

С платком в руках он бросился к ручью, пересек его и, волоча платок по земле, вышел на другой берег. Мексиканец и его жена смотрели на него ошеломленные.

— Да объясни ты им! — крикнул мальчик Розе. — Объясни, в чем дело.

Девушка повернулась к дяде. С минуту все трое горячо говорили по-испански. Потом мексиканец повернулся к мальчику и сказал несколько слов на своем языке.

— Дядя благодарит тебя, — объяснила Роза.

— Давайте скорее! — крикнул мальчик. — Потом поговорим. Это вам не сенат.

Они спустились в ручей и пошли, по колено в воде, направо. Архи следил за ними, пока они не скрылись в лесу, потом побежал налево, волоча по траве платок.

Около пятнадцати минут поляна оставалась пустой. Потом из леса, заливаясь лаем, выбежала собака и вслед за нею Майк. С минуту они кружились вдвоем потраве.

— Ищи, ищи, — говорил Майк. Он был разгорячен и впал уже в настоящий охотничий азарт.

Хьюз и Данни услышали третий выстрел около пяти часов утра. Они поскакали, обходя рощу, которая была самой большой из тех трех, которые попались им на пути.

Хьюз непрерывно ругался. Данни помалкивал. Он с трудом держался в седле. В руке у него был повод второй кобылы, для Майка.

Майк ждал их на окраине рощи.

— Ну теперь-то они где-нибудь рядом, — сказал он, осматриваясь.

Начиналось утро. Стало светлее.

Они поскакали опять по сжатому кукурузному полю.

— Не могу понять, — говорил Майк, — куда они бросились. Как будто бы шли к большой дороге, а теперь в другую сторону.

— Это они со страху, — хихикнул Данни. — Услышали, что ты стреляешь, и начали метаться.

— Ну, у них еще будет случай защелкать зубами, — пообещал Хьюз, — когда мы спустим собаку.

— Ни черта он не защелкает зубами, этот мексиканец, — сказал Майк. — Я их знаю. Его теперь хоть режь, он и виду не подаст, что ему больно.

— Ничего, ничего, — Хьюз сжал кулаки. — Когда я ему дам одну плюху, он всю гордость потеряет. Вот увидишь! Потащится на работу в сад. Я его еще месяц заставлю поработать, если только будет что делать.

— Тогда будешь должен мне еще сто двадцать, — сказал Данни.

Кукурузное поле поднималось кверху. Собака шла по следу прямо по тропинке.

— За гребнем мы их увидим, — сказал Майк. — Вот будет потеха, когда они оглянутся.

Они доскакали до гребня, остановились и осмотрели. В долине никого не было.

— Что за дьявольщина! Сквозь землю они, что ли, провалились? — сказал Хьюз. — Ну и бегут, — на лошади не догнать.

Они поскакали дальше. Неожиданно собака остановилась. Майк с разбегу чуть не налетел на нее.

Собака металась взад и вперед по тропинке, недоуменно поглядывая на Майка.

— Ну и дела, — сказал он. — Еще ни разу не было, чтобы она со следу сбилась. Ищи, ищи, ну…

Собака, повизгивая, вертелась на поводу. Майк слез с лошади.

— Ищи! Ну, скотина!

Собака, наконец, нашла след. Он вел теперь под резким углом направо, почти назад. Хьюз выругался.

— Значит, они всё-таки бросились к федеральной дороге.

Майк взобрался в седло, и они поскакали по полю назад. Снова спустились в долину и поднялись на пологий холм. Солнце уже показалось из-за горизонта. Было совсем светло.

— Вот они, вот они! — закричал Данни и показал рукой вперед.

В километре от них маленькая группа серых фигурок торопливо двигалась по федеральной дороге.

— Поскакали! — крикнул Хьюз.

— Никак это возле лагеря безработных? — сказал Майк.

— Наплевать.

— Смотри-ка, сказал Майк. — Их вроде больше стало. Пятеро бегут.

Хьюз всматривался в группу бегущих людей.

— Черт возьми, да ведь это мальчишка! Этот Арх или как его там? Он их ведет.

— Ну, мы его тоже выучим! — воскликнул Майк. — Он забудет, как его мать звали.

— Ну, поскакали скорее! — закричал Хьюз.

Они пригнулись к спинам коней и ринулись за мексиканцем и его семьей. Хьюз и Майк впереди, Данни — всё больше и больше отставая от них на своем тяжелом жеребце. Ветер свистел у них в ушах, расстояние между ними и беглецами сокращалось с каждой минутой.

— Ну, так и есть: они вошли в лагерь! — крикнул Майк Хьюзу.

— Ничего, — зарычал Хьюз. — Мы и там их достанем. — Он нахлестывал свою кобылу, которая устала носить всю ночь его стокилограммовое тело.

Они выехали на широкую асфальтированную федеральную дорогу и поскакали по направлению к лагерю.

Лагерь находился возле самой дороги. Это было странное скопище хижин, конур, превращенных в жилище старых грузовых автомобилей. Здесь жили сезонные рабочие, те, кто не имел денег, чтобы переехать в другое место, когда в Калифорнии кончался сезон уборки. Сколько их находилось здесь? Этого никто не знал. Здесь не было ни учета, ни прописки. Раньше этот лагерь помещался возле самого города, но, по настоянию городских властей, его перенесли сюда, на сороковой километр от столицы штата..

Нельзя было даже сказать, что лагерь «перенесли».: Безработных просто выгнали оттуда, и они ушли, забрав с собой детей, рваные одеяла, старые кастрюли, детские колясочки — что у кого было и что каждый мог унести. Они пришли сюда и постепенно из всякого хлама снова построили этот город нищеты — лагерь безработных.

Сейчас возле дороги у лагеря постепенно собирались люди. Хьюз и Майк видели, как к мексиканцу с семьей, остановившимся возле первых хижин, подошел один человек, другой, третий…

— Сейчас мы им дадим! — крикнул Хьюз.

Когда они с Майком приблизились, возле дороги была уже толпа. В центре стояли маленький мексиканец, его жена, девушка и двое ребят. Все измученные, задыхающиеся, запыленные. Мальчишка, который присел их сюда, затерялся где-то в толпе.

Над толпой стоял легкий говор. Он умолк, когда бешеный цокот копыт замер возле лагеря.

Хьюз и Майк осаживали лошадей возле самой толпы. Разгоряченные кобылы пританцовывали и вскидывали передние ноги, налезая на людей. Толпа молчала, слышалось только горячее дыхание лошадей и стук копыт. Постепенно люди поворачивались к Хьюзу и Майку. Из задних рядов переходили вперед. Только маленький мексиканец с семьей стояли неподвижно.

Хьюз никак не мог успокоить свою кобылу. Майк сидел верхом, держа на поводке подвывавшую собаку. Наконец Хьюз справился с лошадью. Он соскочил на землю, вспотевший и разгоряченный, бросил повод Майку и, держа в руке плетку, ринулся к маленькому мексиканцу. Ринулся… и остановился.

Перед ним стояла стена. Людей было немного — двадцать пять или тридцать. Мужчины, женщины и дети, грязные, худые, оборванные. Они стояли плотно, плечом к плечу, в несколько рядов. Два или три десятка лиц внимательно смотрели на Хьюза. Прямо перед хозяином фермы стоял высокий старик, рядом со стариком — седая сгорбленная женщина, дальше виднелись черные брови и большие глаза креола с Пуэрто-Рико, две или три широкие ирландские физиономии. Несколько желтых лиц людей, болеющих лихорадкой. Темные щеки и курчавые волосы негров. Все лица были очень разные — ни одно не похоже на другое. Но их объединяло что-то общее. Не худоба, нет, хотя все были худыми. Общим для всех лиц было то выражение, с которым они смотрели на Хьюза.

Глухая, свирепая ненависть, которая горела в глазах всех стоящих перед ним людей, остановила хозяина фермы.

Хьюз не боялся никого из этих людей в отдельности. Он привык издеваться над такими у себя на ферме, избивать их, если они в отчаянии бросались на него. Но только поодиночке. А здесь не было одиночек. Это была стена.

Хьюз понял, что, если он ударит одного из них, ему ответят все.

Не зная, что предпринять, он откашлялся и охрипшим вдруг голосом спросил у толпы:

— В чем дело?

Никто не ответил ему. Было совершенно тихо. Даже собака перестала скулить. Только лошади позвякивали уздечками. Люди стояли и молча смотрели на него. Время как будто остановилось, и вместе с ним погоня тоже остановилась. Всю ночь они, возбужденные и вспотевшие, скакали за мексиканцем, всю ночь они с Майком предвкушали, как будут веселиться, когда поймают эту семью, и теперь вдруг весь пыл этой погони ударился о неподвижную стену молчаливых, суровых людей — ударился и разбился.

За спиной Хьюз услышал стук копыт и оглянулся. Подъехал отставший Данни. Вербовщик остановил жеребца поодаль и, не слезая на землю, оперся руками о луку седла. Еще издали он увидел, что всё получается как-то не так, как обычно. Он поставил жеребца с таким расчетом, чтобы в случае чего можно было быстро повернуть его и ускакать.

Хьюз нащупал висевший на поясе револьвер. Всё-таки их было трое, и все вооруженные.

Он шагнул к толпе, стараясь снова вызвать в себе ту злость и энергию, с которой они гнались за мексиканцем. Положив руку на револьвер, он хрипло крикнул:

— Ну, в чем дело? Что вы здесь стали?

Толпа чуть двинулась. Из середины вышел рослый мужчина в потертом, давно уже потерявшем первоначальный зеленый цвет, комбинезоне. Он неторопливо сунул в рот сигарету. Ногти у него на руках были совсем темными от въевшейся металлической пыли и машинных масел, как у человека, который всю жизнь возится со станками и моторами. С полминуты он спокойно смотрел на толстое красное лицо Хьюза, потом сказал:

— А вам что надо? Что вы тут катаетесь?

Хьюз сделал рукой нетерпеливый жест.

— Мне нужен вот этот, — он показал на мексиканца, стоявшего за спинами людей.

— А зачем?

— Тьфу! — выругался Хьюз. — Что я тут объясняться буду! Мне его надо — и всё тут.

Старик рядом тяжело вздохнул. Женщина переступила.

— А может быть, всё-таки объясните? — спросил мужчина.

— Ну… — Хьюз оглянулся на Майка и Данни. Никогда он не был в таком дурацком положении. Объясняться еще перед этим сбродом. Ему было неудобно перед вербовщиком и Майком. — Ну… он мне должен. Работал на ферме, задолжал и убежал.

— Долго работал?

— А тебе какое дело? — Хьюзу казалось, что мужчина смеется над ним, но в действительности тот был серьезен. — Ты что, адвокат?

— У нас есть адвокат, ей-богу! — раздался мальчишеский голос.

Из толпы вышел Архи. Увидев его, Хьюз сжал кулаки. Он с наслаждением ударил бы мальчишку по его веснушчатой физиономии так, чтобы тот замолчал навсегда. Но он сдержался.

Архи не смутился под взглядом хозяина фермы.

— У нас же есть адвокат, — повторил он и, повернувшись к толпе, позвал: — Фрэнк, иди сюда.

Из толпы выбрался маленького роста мужчина в засаленной белой рубашке, с черной бородой и быстрыми движениями. Он остановился перед Хьюзом, глядя на него снизу вверх.

— Я адвокат. В чем дело? — Тонкими пальцами он быстро потер небритую щеку. — В чем вы обвиняете этого человека? — он кивнул в сторону мексиканца, которого теперь и не видно было за людьми.

Хьюз пожал плечами и выругался. Злость переполняла его. Он резко повернулся к Майку.

— Спускай собаку!

Майк за поводок приподнял присмиревшего пса, отцепил ремень и, бросив собаку на землю, крикнул:

— Ищи!

Собака с рычанием бросилась к толпе. Высокий старик вдруг шагнул вперед, выставил ногу, с необыкновенной быстротой и точностью встретил собаку ударом толстого сапога. Она с воем отползла к Майку. Старик отступил.

Снова все замолчали. И вдруг Хьюзу стало страшно. Люди теперь располагались полукругом, и он находился в центре толпы. Это были те самые люди, каких он нанимал, обманывал и выгонял, и в то же время они были какие-то незнакомые, из другого мира. Хьюз понял, что от них он не может ждать ни покорности, ни страха. Руки у него опустились. На лбу выступил холодный пот.

— Эй, хозяин! — раздался голос.

Хьюз оглянулся. Это был Майк. Сидя верхом, он кивнул хозяину в сторону фермы. Хьюз понял: надо уходить.

— Ну ладно, — сказал он потерянным голосом. Ладно… Этот мексиканец еще придет ко мне на ферму. — Но Хьюз произнес это без всякой уверенности. Он знал, что мексиканец с семьей уже не в его власти.

Хьюз повернулся и пошел к лошади. Ему казалось, что сзади вот-вот произойдет что-то страшное.

Под молчаливым взглядом толпы он забрался в седло. Втроем они повернули коней и медленно поехали по дороге. В воздухе вдруг просвистел камень — и Данни схватился за голову. Он хотел остановить коня, но передумал и, ударив его каблуками, погнал вперед. Хьюз понял, что камень бросил Архи, но ему было всё равно.

Молча они проехали около километра. Хьюз мрачно смотрел на каменистую, покрытую редкой травой землю, убегающую из-под копыт коня.

— Я здорово испугался, — сказал, наконец, Майк, — никогда я еще не был в такой переделке.

Хьюз не ответил. Он думал о том, что сегодня он встретился с чем-то таким, что было гораздо сильнее его. Никогда ему уже не придется так уверенно чувствовать себя с этими сезонными рабочими. Никогда.

Они догнали вербовщика. На лысой голове у него вздулась синяя шишка. Держа в руках шляпу и грязный носовой платок, Данни сказал жалобно:

— Пропали мои 60 долларов. — Потом хихикнул. — И твои двести.

Хьюз промолчал, — он думал о своем. Теперь, когда они больше не гнали лошадей, те брели медленно, дергая головами, отбиваясь от наседающих утром комаров, Майк сказал:

— Теперь они все уйдут — те, кто остался за долги. Соберутся разом и уйдут.

И опять Хьюз ничего не ответил.

Когда трое всадников отъехали, высокий мужчина в комбинезоне повернулся к толпе.

— Ну, всё в порядке, — сказал он. — Больше они сюда носа не сунут.

— Сволочи, — сказал тот, который называл себя адвокатом и действительно был юристом по образованию. — Сволочи. Если бы здесь в самом деле соблюдались законы, мы могли бы привлечь их к суду за преследование с собакой.

Полукруг людей распался. Все теперь повернулись к мексиканцу. Тот стоял опустив руки. У него было странное, счастливое и смущенное, лицо. Пожалуй, такого выражения никогда не видели ни его жена, ни дети. Он сказал несколько слов девушке, которая, нагнувшись, отряхивала грязный подол рубашки у одного из мальчишек. Та подняла голову, осмотрелась и позвала:

— Архи!

Мальчик вынырнул откуда-то из-за спин людей и, сунув руки в карманы, с независимым видом подошел к ней. Он покровительственно улыбнулся маленькому мальчишке, которого девушка держала за руку, и сказал:

— Давно я хотел этому вербовщику разукрасить рожу. Жаль только, что камень маленький попался.

Мексиканец подошел к Архи.

— Дядя хочет пожать тебе руку, — объяснила девушка.

Мальчик покраснел. Краска медленно заливала его веснушки. Он осторожно вытащил руку из кармана, с сомнением посмотрел на нее и тщательно вытер о грязные штаны.

Мексиканец снял шляпу. В своей заплатанной рубахе, с желтыми усами, он, несмотря на маленький рост, выглядел очень величественно. Он протянул руку, мальчик подал ему свою. Люди кругом улыбались. Мексиканец сказал несколько слов.

— Дядя предлагает тебе, — сказала девушка, — стать членом нашей семьи.

Архи покраснел еще больше. Он растерянно взъерошил рыжие волосы на макушке.

— Ты будешь нам, как брат. Где бы ты ни был и что бы ты ни делал, ты всегда будешь знать, что у тебя есть родные.

— Спасибо, — сказал Архи.

Один из «членов семьи», пятилетний мальчишка мексиканца, смотрел на Архи с уважением. Архи подошел к нему и вытер грязный нос мальчика. Мексиканец оглянулся на жену. Какая-то женщина, с растрепанными после сна волосами, подошла к ней и обняла ее.

Мексиканец прижал руку к сердцу. Он посмотрел на людей, стоявших перед ним, маленькой жесткой загорелой рукой показал на удалявшихся всадников и заговорил. Говорил он минуты три. Это была целая речь. Потом ударил себя в грудь, изящным сдержанным жестом обвел толпу и умолк.

Все выслушали его внимательно, хотя и не поняли ни одного слова, так как, за исключением его семьи, никто не знал здесь испанского. Речь всем понравилась.

— Хорошая речь, — сказал высокий старик. — Умеет человек говорить. Я однажды слушал одного парня в Нью-Йорке. Он был с высшим образованием. Тоже хорошо говорил. Тысячи три народу там было… И этот тоже умеет.

Он подошел к маленькому мексиканцу и похлопал его по плечу.

— Правильная речь. Как раз то, что нужно.