Надеюсь и жду

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Клодия оставила Адама готовить кофе к завтраку на маленькой, но оборудованной последними новинками бытовой техники кухне, и отправилась по магазинам. Он может посвятить этот день чему угодно, она же собиралась сорить его деньгами! Подобное намерение было далеко не христианским, но Клодия подумала, расплачиваясь с таксистом на Оксфорд-стрит, что ей это безразлично. Он сам предложил ей тратить деньги. Она и не подумает стесняться. Адам считает ее безнадежной развалиной, и зеркало сегодня утром сказало ей, что он прав. Ночные слезы не добавили ей привлекательности, а аккуратный серый костюм, который она обычно надевала, занимаясь делами отеля (если не стояла в белом колпаке у кухонной плиты), вместе с практичными туфлями на плоской подошве, пригодными для посещений музеев и выставок, едва ли помогали ей выглядеть ходячим искушением!

С отвращением отвернувшись от зеркала, Клодия приняла твердое решение. Ей представлялись две возможности: или весь день с видом жертвы хандрить в своей комнате, считая оскорбительным прикоснуться даже к пенни из его мерзких денег, которых у него, по всей видимости, куры не клевали, или же наступить на свою гордость, поймать его на слове, выйти в свет и покутить вволю.

Клодия выбрала второе. После чего заглянула на кухню и, глядя куда угодно, только не на него, сказала:

— Доброе утро. Я иду гулять. Когда вернусь, не знаю.

Может быть, в полночь, а то и позже. Будет зависеть от настроения. Вечером можно пойти в кино, а после где-нибудь вкусно поужинать. Адам ясно дал понять, что не нуждается в ее обществе, от которого она его с удовольствием избавит.

Клодия не могла вспомнить, когда последний раз покупала что-нибудь для себя, а тем более располагала неограниченными средствами. И, несмотря на то, что в начале экспедиции настрой у нее был скорее агрессивный, она постепенно поняла, что получает удовольствие, присматривая вещицы, которые шли ей и выгодно подчеркивали ставшую стройной фигуру.

Из отдела косметики Клодия выплыла на облаке радости, с удовлетворением отмечая про себя, что продавщицы охотнее всего помогают в том случае, если сразу расписываешься в своем полном невежестве, и смиренно просишь оказать содействие. Она умирала от желания поэкспериментировать с новенькими косметическими принадлежностями. Обычно у нее хватало времени только на то, чтобы нанести на лицо увлажняющий крем и провести по губам помадой.

Перекусив в кафе на скорую руку, Клодия всецело посвятила себя охоте за туфлями и бельем, чем и занималась до шести часов. К этому времени она поняла, что посещение кинотеатра отменяется — она просто не сумела бы разглядеть экрана, за впечатляющей горой пакетов и свертков.

Но, твердо придерживаясь решения не возвращаться домой, как можно дольше, она отыскала маленький испанский ресторанчик. Там, не торопясь, Клодия сперва отведала великолепное блюдо из спаржи и печеного картофеля в пикантном соусе, затем множество восхитительных меренг с жареным миндалем, выпила несколько бокалов вина и чашку кофе. Она даже не подозревала, что настолько проголодалась, а потом никак не могла вспомнить количество выпитого вина (три или четыре бокала?), но ничуть из-за этого не огорчилась. Сидя на заднем сиденье такси, уносившего ее домой, она ощущала необыкновенную легкость во всем теле. Она предвкушала захватывающий вечер наедине с собой, наполненный знакомым каждой женщине приятным возбуждением, которое испытываешь, когда примеряешь только что купленные обновки.

В лифте у нее немного закружилась голова, но, вино ли в том было виновато или размеры произведенных затрат, на которые, впрочем, толкнул ее сам Адам, Клодия не могла определить.

Адам сидел в гостиной за одним из низеньких столиков, в окружении вороха бумаг. Клодия с трудом протиснулась в дверь, цепляясь за ускользающие свертки, путаясь в болтавшихся со всех сторон пакетах. Он мрачно взглянул на нее исподлобья, в ответ на что, Клодия сказала вежливо «Добрый вечер» и прошла прямо в свою спальню.

Но сердце у нее тяжело забилось, и мучительная боль, которую она всегда испытывала в присутствии Адама, снова немилосердно принялась терзать ее. Правда, она твердо была настроена не поддаваться. Не так ли?

Именно так! Очень помог в этом душ, теплая вода смыла и пыль, и усталость насыщенного дня.

Откупорив один из флаконов изысканных духов, она щедро смочила запястья и замерла, поймав отражение своего обнаженного тела в зеркальной стене. Она, в самом деле, сильно похудела за последнее время, но вовсе не была такой уж костлявой, какой выглядела в слишком просторных для нее одеждах. Правда, плечи и руки казались хрупкими и слабыми, талия неестественно тонкой, а живот впалым. Но грудь — хотя и мало чем напоминала те роскошные полушария, доводившие в прежнее время Адама до безумия, когда он осыпал их поцелуями, — и теперь была округлой и высокой, а бедра еще не утратили ту женственную пышность, которая, по его собственному признанию, заставляла его терять представление о времени и пространстве.

Хихикая, Клодия облачилась в сногсшибательный пеньюар из алого атласа, который захватила с собой в ванную. Она знала, что слегка подшофе, иначе вряд ли бы сумела найти в своей фигуре хоть какие-нибудь достоинства. Она вообще не думала о том, как выглядит, с тех пор как…

— Клодия?

Ее окликал Адам! Клодия выплыла из ванной, окутанная ароматным облаком, нашаривая сзади поясок, чтобы придать себе приличный вид. Но ей следовало подумать об этом раньше. Она не сразу поняла, что Адам находится в ее спальне!

Ее пальцы неловко дернули пояс и выпустили его. Скользящие атласные полы распахнулись, и Клодия застыла на месте, пораженная чем-то более сильным, чем смущение. Она увидела, как его скулы покрылись темными пятнами, как потемнели ставшие узкими глаза, в которых мгновенно отразились каждый изгиб, каждая впадинка ее обнаженного тела.

Клодия перестала слышать собственное дыхание. Видимо, она, на самом деле, перестала дышать. Воздух, внезапно сделавшийся густым и тяжелым, сдавил легкие. Она почувствовала, как напряглось все тело, как отяжелела грудь, как в животе разлился жар. И вся ее предыдущая борьба стала бессмысленной в один миг. Если бы он сделал по направлению к ней, хотя бы одно легкое движение, она немедленно кинулась бы в его объятия и умоляла перенести ее в тот чудесный и сумасшедший мир, в котором они вместе пребывали когда-то.

Но он сказал лишь:

— Прикройся.

Она так и поступила. Его грубость привела ее в чувство. Он отвернулся, а она затянула пояс вокруг талии с такой яростью, словно хотела перерезать себя пополам. Он отошел к двери, потом, наконец, повернулся и, взглянув на нее, холодно, произнес:

— Я собирался спросить, не хотела бы ты поужинать где-нибудь в городе или предпочитаешь, чтобы я снова заказал еду на дом?

Уголки его губ дрогнули в едва заметной улыбке.

— Я уже поела.

Она подумала, что выговорила это почти сердито. Наверное, вследствие разочарования и неспособности контролировать желание собственного тела…

Прежде она никогда не считала себя сладострастной. Но когда, шесть лет назад, они с Адамом с таким восторгом отдавались страсти, Клодия была по уши влюблена в него. Ее возмущало до глубины души, что она способна испытывать желание к мужчине, не любя его. Она начинала терять уважение к себе.

— Замечательно, — отрывисто произнес Адам. — Тогда ты не станешь возражать, если я пойду один. Да, если хочешь знать, твой отец звонил часов в шесть. Рози надеялась с тобой поговорить, но, поскольку ты отсутствовала, я постарался тебя заменить.

Он пытается вызвать в ней чувство вины? И это помимо обвинений в худобе, расточительности, мошенничестве и лжи? Ну что же, это у него не пройдет, потрясение, от только что имевшей место сцены, отрезвило Клодию. Она бросила взгляд на часы, четверть восьмого. Завтра суббота, выходной, значит, Рози, наверняка, еще не спит. Она прошествовала в гостиную и быстро набрала номер.

— Я искупалась в ванне, выпила горячего молока и прочитала вместе с дедушкой молитвы. Я была хорошей девочкой, — сообщила малютка, когда Эми передала ей трубку.

Голосок Рози звучал так благочестиво, что материнский инстинкт Клодии забил тревогу. Это было совсем не похоже на ее живое, неунывающее дитя. Клодия представила — большие серые глаза, сделавшиеся серьезными и прозрачными, словно роса, как бывало всегда, когда Рози огорчало что-то, или она чего-то не понимала. Представила, как опустились уголки рта, похожего на розовый бутон.

— Как тебе нравится жить в коттедже? — спросила она бодро, пытаясь понять, не тут ли заключена проблема.

Хотя, когда Клодия, занимаясь заполнением кладовки и холодильника, дважды брала ее с собой, девочка носилась по дому, будто реактивный снаряд, радостно возбужденная перспективой переселения, пусть и временно, в новое обиталище…

— Нравится, — ответила Рози и, сделав многозначительную паузу, несколько раз тяжело вздохнула. — Но я хочу, чтобы и ты была здесь, с нами. Когда ты приедешь?

— Скоро, мой котенок. Я тоже сильно по тебе скучаю. — Она вызывающе взглянула на Адама, который стоял посередине комнаты, засунув руки в карманы джинсов, и внимательно прислушивался к разговору, и прибавила жизнерадостно: — Я даже решила вернуться гораздо раньше, чем предполагала вначале.

Пусть он только попробует помешать ей! Положив, наконец, трубку, Клодия заявила со всей решительностью:

— Завтра я еду домой. Поездом, если придется.

— С Рози все в порядке, — ответил он мрачно. — Она уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что не всегда получаешь желаемое. Рядом с ней Гай и Эми, что они подумают, если завтра ты вернешься одна? Что наш брак распался в самом начале?

Клодия уперла руки в бока. Она не верила своим ушам! Глядя на то, как Адам вел себя, узнав, что является отцом, можно было поклясться, что он превыше всего ставит счастье своей дочери.

— Тебе соблюдение условностей дороже счастья Рози? Подумаешь, она всего только ребенок, так, что ли? — на щеках Клодии вспыхнули яркие пятна, подчеркнув пронзительную голубизну глаз. Адам ответил на ее негодующий взгляд холодным и презрительным.

— Тебе хорошо известно, что для меня нет ничего важнее счастья нашей дочери. Но ты застала ее в неудачный момент, перед сном. Она, вероятно, переутомилась.

Ресницы Клодии дрогнули. В этом могла быть доля правды. Прежде чем передать Рози трубку, Эми успела рассказать, что днем девочка побывала на дне рождения у школьной подруги. Дети играли в разные активные игры, прыгали в надувном замке, и Рози вернулась домой перевозбужденной, а за ужином раскапризничалась.

— А как насчет покоя твоего отца? — вставил Адам вкрадчиво. — Если мы прервем наш медовый месяц или ты вернешься завтра одна, он решит, что у нас что-то не так, и станет волноваться. Ты этого хочешь? Сохранять видимость благополучия было одним из условий, ты помнишь?

Он отлично знал, что она не захочет дать отцу повод для беспокойства, и это, помимо прочего, позволяло ему манипулировать ею. Клодия растерянно покачала головой. Она согласилась на этот брак только ради счастья и спокойствия отца и дочери.

— Значит, все улажено.

Клодия вспыхнула от возмущения.

— Ты, кажется, полагаешь, что можешь полностью распоряжаться ситуацией? Но я все же не коврик для вытирания ног, Адам! Ты ставишь условия, диктуешь свою волю. Ты получил и ребенка, и мать, которая о нем заботится, и свободу. — Тут она снова подумала, что он волен использовать эту квартиру для своих пошлых интрижек, и ее самообладание вышло из-под контроля. Какая-то часть ее еще противилась этому, но она уже не могла остановиться. — А что получила я? Мужа-тирана, который откровенно презирает меня и даже глазом не моргнет, если я попаду под автобус!

— Оплаченные долги, — напомнил он холодно, — приличную крышу над головой, беззаботную жизнь. Это больше, чем ты заслуживаешь, если принять во внимание твою склонность к мотовству. А, раз уж мы заговорили о твоих долгах — кстати сказать, дорогая, я уже выплатил их, — есть вещи, по поводу которых я хотел бы попросить у тебя разъяснений.

Склонность к мотовству! Не на сегодняшний ли ее рейд по магазинам он намекает? Но разве не сам он толкнул ее на это? Или он из тех мужчин, которые говорят одно, а подразумевают другое? Вне всякого сомнения. Разве не он клялся ей в страстной вечной любви, и в то же самое время зарился на ее наследство, и не прочь был забраться в постель к ее мачехе?

— Я собираюсь лечь спать, — твердо проговорила она.

Разъяснения могут подождать. Она гордо вскинула голову и повернулась, чтобы идти к себе, но он стальными пальцами удержал ее за руку и рывком вернул назад.

— Сядь, Клодия! Я хочу поговорить с тобой.

— А я не хочу с тобой разговаривать! — огрызнулась она, стараясь отцепить от себя жесткие пальцы, но он только сильнее сдавил ей руку.

И горькая обида снова поднялась мутной волной со дна души.

Адам перевел дыхание и сжал зубы. Казалось, ему хочется встряхнуть ее хорошенько, и он явно боролся с собой. Но заговорил он довольно спокойно и рассудительно:

— Клодия, я хорошо знаю, что ты чувствуешь по отношению ко мне. Но, может быть, мы могли бы попробовать разговаривать, как разумные взрослые люди, вместо того чтобы вести словесную войну. Вежливость ничего нам не стоит, а общение станет куда приятнее.

Он и понятия не имел, что, именно по отношению к нему, она чувствует! Но в одном он прав, вежливость ничего не стоит.

Клодия сильно изменилась со времени рождения Рози, научилась уживаться с болью, которую причинило ей предательство Адама, с фальшью, которой обернулся ее брак с Тони, с бременем ответственности, которое становилось все тяжелее. Она даже сумела выстоять под ударами, сыпавшимися на нее в течение последних двух месяцев, сохраняя достоинство и преисполнившись решимости, любой ценой, уменьшить ущерб, который Тони и Элен нанесли их жизни.

Встретившись снова с Адамом, вынужденная согласиться выйти за него замуж, она сразу превратилась в беспомощного обидчивого ребенка. Так или иначе, Адам всегда оказывал на нее губительное воздействие. Пора положить этому конец.

— О чем ты хотел поговорить?

Она покажет ему, что тоже способна быть рассудительной и взрослой.

— Давай присядем.

Решив сохранять маску хладнокровия, она позволила ему подвести себя к кожаному дивану около заваленного бумагами столика. Адам, к счастью, выпустил ее руку, и Клодия смогла вздохнуть свободнее. Она села в самом углу и старательно прикрыла колени полами короткого пеньюара. Адам нагнулся, чтобы сколоть вместе несколько листов, и мягкий трикотаж его майки натянулся на упругих мускулах спины. Клодия с трудом проглотила слюну, потому что в горле у нее внезапно встал тугой горячий комок. Она с силой стиснула руки на коленях, а так хотелось дотронуться до Адама… Адам сел, слегка развернулся к ней и один за другим протянул несколько листков бумаги.

Клодия с тягостным чувством отметила, что это старые банковские выписки по счету. Она послушно наклонилась над ними, хотя просматривать снова эти документы, ей хотелось меньше всего.

Адам отчеркнул на бумагах различные места. Внушительные ссуды по закладной, которые она и Тони взяли, чтобы провести необходимый ремонт и построить огромную оранжерею. В итоге: ни ремонтных работ, ни оранжереи. Несколько недель спустя, вся сумма была снята полностью. Адам обвел это место кружочком. С пугающей последовательностью со счета снимались и другие крупные суммы, и, таким образом, кредит был значительно превышен.

У Клодии задрожала рука. Она почувствовала слабость и тошноту, как тогда, когда ее пригласили зайти в кабинет управляющего банком.

— Что случилось с деньгами? Что вы с ними сделали?

Клодия не могла вымолвить ни слова. От стыда ей сделалось дурно. Она, молча, покачала головой. Но он настаивал:

— Я вернул деньги в банк и оплатил все счета. Тебе не кажется, что я имею право знать?

Разумеется, он имел право. Но почему он считает себя обязанным разговаривать спокойно и вежливо? Если бы он закричал на нее, она могла бы ответить соответствующим образом — посоветовала бы ему проваливать.

Клодия сморгнула влагу с ресниц и выговорила, задыхаясь:

— Это… очень долгая история.

— У нас впереди целая ночь, — возразил Адам.

— Ты собирался ужинать в городе.

Она ухватилась за это, как утопающий за соломинку. Он, наверняка, голоден.

— Я передумал.

Клодия зажмурилась, стараясь сдержать слезы. Он решил заставить ее выложить ему всю правду. Это приводило ее в отчаяние. Она почувствовала, что он встал с дивана, и услышала звяканье стекла.

— Выпей, это поможет.

Бренди. Адам вложил бокал ей в руку и осторожно, но настойчиво сжал вокруг него ее пальцы. Свой бокал он тоже наполнил и снова опустился в угол дивана, вытянул длинные ноги. В дымчатых глазах застыло пристальное внимание. С таким же выражением, он много лет назад просил ее рассказать о себе, тогда как сам, ни разу не упомянул, ни об одном событии своей жизни, так и не сказал, откуда родом, чем собирается заняться. Тогда это было ей безразлично. Ей и сейчас должна быть безразличной его настойчивая потребность критиковать ее. С какой стати она должна обнажать перед ним свою душу!

После бренди, вдобавок к выпитому за ужином вину, она могла захмелеть окончательно. Но Клодия все равно отпила большой глоток, потому что и это тоже не имело совсем никакого значения. Как ни странно, ей стало немного легче.

— После того, как мы с Тони поженились, после папиного первого инфаркта он — папа то есть — перевел недвижимость, и бизнес, и все-все на мое имя… Он решил, что это целесообразно. — Она поморщилась. В действительности, в этом не было ничего целесообразного, напротив, в свете дальнейших событий, это была самая неудачная из всех отцовских идей. Клодия отхлебнула еще бренди, зубы ее стукнули о стекло.

— И что же? — нетерпеливо произнес Адам. — Все это произошло очень давно. Из того, что я обнаружил, разбирая бумаги, следует, что ваш бизнес развивался вполне успешно.

— О да! — Переполнявшая ее горечь облегчила выход словам, которые полились сбивчивым потоком. — Элен и Тони об этом позаботились. А я им помогала, поскольку не понимала, что делаю. Мы все работали вначале, не жалея сил. Доходы росли, бизнес процветал. Я и не догадывалась, что он ведется ограниченными средствами. Я была страшно занята весь день, а еще следовало приспосабливаться к Тони, заботиться о Рози, проверять, не слишком ли переутомляется папа. А потом у него случился второй инфаркт, и я вовсе перестала замечать происходящее.

В том, что случилось, Клодия винила в первую очередь себя. Если бы только она немного пошевелила мозгами, Тони и Элен не удалась бы их затея. А сама она не оказалась бы в таком ужасном положении, обязанная всем человеку, который презирает ее.

— А что, собственно говоря, происходило?

Адам вытянул руку вдоль спинки дивана. Если она откинется назад, он коснется ее, подумала Клодия, отчего-то чувствуя себя в ловушке. Тем не менее, она испытывала большое облегчение, рассказывая правду и принимая покорно упреки, поскольку она одна и несла всю ответственность с самого начала.

— После нашей свадьбы, — она глубоко вздохнула, — Тони решил отказаться от своего бухгалтерского бизнеса, он занимался им в одиночку, но довольно успешно.

— Помню, ты мне говорила. Человек с приличной работой и деньгами в банке, — процедил Адам насмешливо, и Клодия метнула на него колючий взгляд.

Адам никогда не любил ее, и хотя она и разрушила его виды на будущее, с чего бы ему помнить ее слова с такой точностью?

— Он предложил занять папино место в нашем бизнесе — руководить финансами. Он несколько лет работал бухгалтером у папы. Эта мысль мне в то время тоже показалась очень светлой. Папа мог отдыхать, а у меня оставалось больше времени, которое я могла посвящать Рози и домашним делам, Элен, помимо прочего, взялась исполнять обязанности секретаря. — Клодия не стала ждать, пока Адам задаст новый вопрос — говорить, так все до конца: — Они были любовниками уже много лет и ничуть не стеснялись своих отношений. О чем беспокоиться, если каждый из них очень удобно состоял в браке с одним из компаньонов. Они всегда могли настоять на изолированной спальне и виделись при каждом удобном случае, а заодно извлекали для себя выгоду из бизнеса. Часть персонала была уволена, оставшиеся выполняли двойную работу, и ничто не делалось, как следует. Постельное белье, фарфор и прочее не обновлялось. Поместье требовало денег, вот почему мы обратились за этой ссудой. Тони даже прикинул подробную смету расходов для убедительности. Мы получили ее, тогда они и начали действовать. Деньги оказались все изъяты, осталась кипа неоплаченных счетов, не говоря о закладной, уплатить по которой я не имела средств. Одному Богу известно, на что они тратили деньги — должно быть, открыли за границей счет на вымышленное имя. Они разбились в автомобиле во время совместного бегства. Мы узнали об их связи, только когда после похорон папа разбирал вещи Элен. А о финансовой катастрофе я и понятия не имела, пока меня не пригласили в банк. — Клодия тяжело вздохнула. — Они забрали все и довели нас до банкротства, а я оказалась слишком глупа, чтобы вовремя разобраться в происходящем!

Адам негромко выругался, заставив Клодию съежиться. Наверное, она это заслужила. Он и без того презирает ее, считает непривлекательной, беспринципной, способной дать отставку мужчине только потому, что подвернулся другой, более обеспеченный материально, и какая разница, если к длинному списку грехов, он добавил еще и беспросветную глупость? Она готова перенести это, потому что заслужила.

— Ты не глупа, только слишком доверчива.

Это грянуло как гром среди ясного неба. Несколько неожиданных и незаслуженных слов утешения — и она пропала! Стакан задрожал в ее руке, бренди пролилось на прелестный новый пеньюар. Адам успел подхватить стакан прежде, чем Клодия выронила его. Она закрыла лицо руками. Но это не помогло. Слезы хлынули ручьем.

— Ты не должна себя упрекать, Кло! Ты не виновата.

Его голос мягко проник в бездну ее страдания, усугубленного сознанием собственной преступной несостоятельности, которое терзало ее с тех самых пор, как она узнала о случившемся. Эта его мягкость и, должно быть, неумышленное употребление уменьшительного имени, которым он когда-то называл ее, тоже явились своего рода пыткой.

— Нет, виновата, — всхлипнула она, растирая слезы в попытке остановить их. — Я позволила им расхитить все, что папа нажил за свою жизнь. Я слишком погрязла в хлопотах, чтобы додуматься попросить, хотя бы показать мне наши конторские книги, потребовать разъяснить, почему счета остаются неоплаченными. Даже не поинтересовалась ни разу, почему он регулярно избавляется от наших лучших работников, и только отделывается обещаниями, взять новых. Он экономил на зарплате, не платил по счетам, сокращал расходы, чтобы вклад в банке, нашего совместного предприятия, был, как можно более, полным, прежде чем они разворуют все окончательно! Только я виновата в том, что мы все потеряли!

Клодия закусила губу, чтобы не зарыдать в голос. Она так и видела выражение брезгливости, написанное на его лице.

Но ей и в голову не могло прийти, что он нежно отведет ее руки от лица и потребует мягко, но убедительно:

— Посмотри на меня, Кло!

Клодия сделала это с крайней неохотой. Она все еще дрожала от волнения, и каждую минуту зубы ее снова могли начать выбивать дробь. Глаза Адама смотрели на нее пристально, но участливо, и это участие отражалось в мягкой улыбке.

Если и прежде он считал ее уродиной, то сейчас, после рыданий, она выглядела в миллион раз ужаснее. Какое мучение знать, что он видит ее такой — уродливой истеричкой!

Это было невыносимо. Клодия всхлипнула. А Адам, словно оценив ее усилия сдержать рыдания, сделал невероятное — привлек ее в свои объятия!

Сердце Клодии на секунду перестало биться, но тут же застучало с новой силой. Понимает ли он, что делает? Неужели ее слезы не оставляют его равнодушным? Немыслимо! Он гладил ее по спине с осторожной сдержанностью, с которой обычно гладят впервые чужую собаку. Пусть так, но он хотя бы не советовал ей, холодно и отчужденно, взять себя в руки.

— Мне кажется, ты слишком много взвалила на себя. Ведь ты была такой юной, когда родилась Рози.

Припав головой к его груди, Клодия слышала ровный стук его сердца, ощущала тепло сильного тела. Ей захотелось обнять его за шею, приблизить к себе его голову, чтобы он смог поцеловать ее…

Но она тут же грустно напомнила себе, что ему это не доставит удовольствия, и, постаравшись не думать о своих желаниях, проговорила несколько резко:

— Я очень быстро повзрослела.

— Думаю, тебе пришлось.

Неужели в его голосе прозвучало невольное восхищение? Нет, конечно же, нет. Она с ума сошла, если может вообразить подобное. Ей постоянно следует помнить — и особенно в такие моменты, как этот, когда он отодвигает неприязнь к ней на задний план, чтобы из жалости предложить утешение, — что он не питает к ней ни уважения, ни восхищения. И что ему нужна только фиктивная жена, сознающая свое место. И самое главное — дочь.

— Кло, выслушай меня! Ты была загружена сверх всякой меры, финансовыми делами занимался твой муж по праву специалиста. Чего ради, было, тебе вторгаться в его сферу, когда у тебя своих дел невпроворот? Разве ты имела основания не доверять ему? Каким бы бессовестным мерзавцем ни был Фавел, но концы в воду прятать умел ловко, так что тебе абсолютно не за что винить себя. А теперь и вовсе не стоит беспокоиться.

Сначала он обнимал ее как-то скованно, но теперь напряжение оставило его, и он привлек ее ближе.

— Твой дом спасен, а отцу не обязательно знать, что он едва его не лишился.

У Клодии кружилась голова, она дышала часто и неглубоко, тело напряглось в немом призыве. За то, что он делает с ней, на него следует подать в суд! И нет никакой возможности с этим бороться.

Она провела ладонями вверх по его спине, опустила руки ему на плечи и проговорила охрипшим голосом:

— Я знаю, Адам. И очень ценю все то, что ты сделал. Наверное, я казалась тебе неблагодарной, но это не так.

Она медленно опустила ладони ниже, к тому месту, где ее грудь касалась его груди. Как она жаждала, чтобы он прильнул к ней губами! Когда-то Клодия приходила от этого в неистовство…

Шевельнувшись, она придвинулась немного ближе, и сердце Адама забилось быстрее под ее пальцами. Может быть, он тоже вспомнил, как все происходило между ними? Вспомнил окутывавшую их волшебным покровом волнующую тайну…

— Не стоит благодарности. Как ты помнишь, я не остался внакладе. — Его голос прозвучал глухо, словно он тоже дышал поверхностно и часто. Он осторожно наклонился к ней, так, что их головы почти соприкоснулись, его ладони скользнули по гладкой ткани пеньюара вниз к бедрам, потом медленно вернулись на ее плечи. — Я был несправедлив к тебе. Я понятия не имел, почему ваш бизнес провалился с таким треском. — С каждым словом, его голос становился все более неразборчивым. Но не бренди было тому виной — он едва пригубил свой бокал. — Они подло обманули тебя — твой поганый муженек и эта проститутка Элен.

Произнесенное им имя, должно было привести ее в чувство, но этого не случилось. Теперь все было бессильно образумить Клодию. Ее желание достигло такого накала, с каким оно овладевало ею в те дни, когда она впервые познала любовь. Стоит ей только чуть-чуть приподнять голову, и их губы сольются, и все повторится снова: и его жадные поцелуи, и приводящие в экстаз ласки, и желание, которое невозможно утолить, сколько бы ни соединялись их тела в неистовом ритме страсти, и ощущение того, что с каждым разом это происходит все более и более совершенно. Искушение было слишком велико, неодолимо. Она раскрыла губы…

Адам отстранил ее от себя руками, которые внезапно стали жесткими и безразличными, неловко поднялся, подошел к столику с напитками, налил полную рюмку бренди и осушил одним глотком.

Клодия не сразу могла сообразить, где находится. В ее голове все перевернулось. Она смотрела ему в спину расширенными немигающими глазами, чувствуя, как жар желания оставляет ее, а на его месте воцаряется холод.

Клодия передернула плечами. Она была убеждена, что и он ощутил ту магию любви. Несколько мгновений она верила, что все вернется. Но как могло что-то вернуться, если ничего никогда не было? Не было для Адама. Она выставила себя на посмешище.

Она все еще дрожала, когда он опять вернулся на диван с новой порцией бренди. Разумеется, он ничуть не растрогался, разве только выразил некоторое сочувствие. Голос его снова звучал равнодушно-вежливо и даже более сухо, чем обычно.

— Я решил, что ты была права. Если Рози скучает, нам следует вернуться назад. Завтра же. Я придумаю какой-нибудь предлог, чтобы объяснить наше поспешное возвращение. Завтра с утра, пока ты собираешься, я отлучусь, чтобы купить ей железную дорогу, так что не удивляйся, если меня уже не будет дома, когда ты встанешь.

Он потупился, не выдержав пристального взгляда ее голубых глаз. Впервые в жизни, Клодия увидела его смущенным.

Неужели его смутила охватившая ее дрожь ожидания, которую он ощутил, прикасаясь к ней? Он хотел лишь проявить заботу, успокоить, а она пришла в возбуждение и готова была отдаться ему. Разумеется, он пошел на попятный, и нельзя его винить за это.

Адам проговорил спокойно:

— Почему бы тебе не лечь? Утром нам предстоит дальняя дорога.

Клодия встала и запахнула пеньюар, мечтая, чтобы на ней было надето что угодно, только не эта вещица, призванная соблазнять. Может быть, надо извиниться за свое поведение, объяснить свое состояние волнением, вызванным необходимостью рассказывать тяжелые для нее вещи?

Она облизнула губы… но он произнес на этот раз решительно и резко:

— Ради всего святого, Клодия, ложись спать.