Наиль. Маг и попаданец

Глава 2

Этим вечером отец был дома.

— Ура, — Наиль радостно облапил его. День, начавшийся так погано, стал лучше вечером и теперь превратился просто в праздник какой-то.

— Ну-ну, большой уже, — отец взлохматил ему волосы, — выше меня ростом.

— Не, не выше, — не согласился Наиль. Хотя да, в свои шестнадцать он был ростом сто шестьдесят пять сантиметров и догнал отца, но, очевидно, на этом останавливаться не собирался и грозил перерасти и маму, а потом — и маму на каблуках.

Отец устроил «монгольский вечер». Так они называли вечера, когда на пол в гостиной стелили ковер с восточным орнаментом, ставили низкий столик, доставали нарды или шахматы, заваривали чай в пиалах. Никаких стульев, сидели прямо на ковре, сложив ноги по-турецки. В этот раз отец играл на варгане, и Наиль замер, впитывая необычную «живую» музыку.

Слушал и смотрел. Отец круглолицый и смуглый. Весь его облик, округлый, но не толстый, производил впечатление добродушного простака. Иногда отец специально говорил с акцентом и притворялся тупым, как Галустян по телеку в роли гастарбайтера: «Нацайника». Наиль знал, что это лишь игра — шутки ради или, иногда, издевки. Если собеседник был нагл и груб, то его таким образом тихо прокатывали. Наглец выходил из себя, бесился, но уходил, так и не добившись ничего.

Но когда надо, отец мог постоять за себя и сына даже с голыми руками. Наиль покачал головой — тот случай он вспоминать не любил. В памяти он отложился какими-то вспышками: громкие резкие звуки, яростный лай собаки, бешеные глаза, оскаленная пасть, резкий окрик, резкий же взмах и навалившаяся тишина.

«Испугался? Все хорошо, Илья, все хорошо», – успокаивал отец, но Наиль смотрел только на его окровавленную руку. Отец сдернул шарф и, заматывая его на рану, не прекращал повторять: «Все хорошо».

Испугался? Да, но не бешеной собаки, а вот этой вот внезапной резкости. Тишина, и вдруг из темноты на тебя бросается оскаленная волчья морда, полная ненависти и желания перегрызть тебе глотку (за что? меня то за что?), короткая схватка и тишина. Испугался того, что в любой момент жизнь может встать на дыбы, что от смерти отделяет только миг. И ни за что. Просто ты шел здесь и сейчас.

Появилась неуверенность в будущем, страшила непредсказуемость событий, но также осталась полная уверенность в отце: рядом с ним все будет хорошо.

Вспомнился запах йода и бинтов. Мама, тихо причитая, бинтовала отцу кисть, безнадёжным тоном спрашивала: «Что случилось?» — и вдруг порывисто прижимала сына к себе и опять причитала. Отец успокаивал её и врал, что случайно на стройке поранился.

Наиль стройку не помнил. И вообще не помнил куда и зачем они ходили. Помнил каменистую дорогу, темноту вокруг и луч фонарика, который неровно светил на камни, мигая и подпрыгивая.

Мама недоверчиво смотрела на них, не веря, но и не переспрашивая. Знала, что все равно «монгол» сделает все по-своему, опять уйдет куда-то и вернется как будто случайно. А вот теперь и сына за собой потащил. Она снова прижала голову сына к себе, умоляюще глядя на мужа.

Утром отец непонятно скажет: «Не приняла тебя дорога», – вздохнет и подарит необычную монету — круглую, но с квадратным отверстием. Наиль проденет в монету шнурок и будет таскать, не снимая, даже в ванной. Монета – как символ того, что они, монголы, ничего не боятся, и если что, то врага одной левой «хрясь».

Сколько ему тогда было? Лет семь, глупый совсем. Да и монета, скорее всего, китайская подделка. Не настоящая, но с красивым драконом по кругу и непонятными иероглифами, которые Наиль в прошлом году пытался перевести и месяц листал книги и справочники в интернете. Иероглифы расшифровке не поддались — оказались дизайнерской выдумкой, не иначе, но монету он продолжал носить по привычке, чтобы... чтобы было «все хорошо, Илья, все хорошо». Иногда родители называли его на русский манер, называя созвучным именем. Но вот только, если мама говорила «Илья», то все, пора бежать и прятаться, наказание неизбежно.

Наиль потряс головой, отгоняя воспоминания, опять смотрел на отца, его лицо и руки. Вечная загадка — кто он? Какой национальности? Отец часто отшучивался что родом из татаро-монгольского ига, иногда говорил, что бурят или казах, потом — киргиз или узбек, соглашался и на чукчу с китайцем. Позже Наилю мама объяснила, что отец детдомовский и своих корней не знает. В детдоме записали как Ерс Эльчин. Откуда имя взялось? Назвала ли так его мама? А может, это название поселка или местности? Или это просто случайные имена. Отец долго пытался выяснить, но увы.

Иногда кажется, что поэтому работает дальнобойщиком, как будто пытается объездить весь мир и найти «своих». Отец шутил, что может выбирать любую родню. Пить чай по-бурятски с молоком и солью, играть в нарды, носить киргизский калпак, ругаться на татарском, петь песни на башкирском.

И он сам — Наиль — кто? Наполовину русский, а наполовину кто?

Хороший получился вечер. Начался с музыки на варгане и китайского зеленого чая, потом играли в шахматы и ели узбекские лепешки с адыгейским сыром, разучили песню на татарском, что пела Гарипова в программе «Голос». Потом пили черный чай с добавками: родители подливали себе башкирский бальзам «Иремель», а Наилю — обычное молоко.

Потом отец поинтересовался, как сын закончил первую четверть в школе. И Наиль ответил, что четверть еще не закончена, завтра контрольная по русскому и у него там спорная оценка. И «монгольский» вечер вдруг стал «русским» — с повторением наизусть правил великого и могучего.

А закончился великим китайским. Отец поднял пиалу с чаем и многозначительно продекламировал: «Мягкость преодолевает твердость. Слабость преодолевает силу. Нет в мире никого, кто бы этого не знал, но нет никого, кто умел бы осуществить это на деле. Лао-Цзы». Они все задумчиво помолчали пару минут, а потом мама отправила Наиля в душ и спать.

Утром он встал вовремя и вполне выспавшимся. Только вышло оно слегка нервным. Сев в кровати, Наиль привычно поискал пальцами шнурок с монетой и не обнаружил его. Перевернул подушку и одеяло. В итоге шнурок — порванный — нашелся. Такое не раз уже бывало — веревочки менялись постоянно: они рвались, перетирались и приходили в негодность. Но монеты не было. Надо, видимо, перетряхивать всё, вплоть до матраса и ковра, и сдвигать кровать.

— Чего ты там шуршишь? — крикнула мама с кухни. — Иди умываться и завтракать, а то в школу опоздаешь.

Слегка расстроенный, Наиль чистил зубы и разглядывал себя в зеркало, раздумывая о том, где искать монету. Логично там, где порванный шнурок, то есть у себя в комнате. Или может все-таки в зале? После школы он уж поищет везде как следует.

Сплюнул пасту, потом намочил расческу и зачесал назад отросшие волосы. За прическу в танцевальной школе его совсем не ругали, наоборот, она отлично «зализывалась» — заливалась гелем — и была «вполне себе латино». Волосы он не стриг в стратегических целях: ими удобно было прятать глаза и уши. Глаза — виноватые и испуганные (в зависимости от ситуации), уши — оттопыренные (во всех ситуациях).

Собственно говоря, детсадовская дразнилка про слона и уши уже не так волновала. Те — он еще раз критически их осмотрел — были только слегка оттопырены. Можно сказать, даже вполне симпатично оттопырены. В школе никто не дразнил, а если вспомнить лопоухого Сидорова, чьи локаторы просвечивали розовым под лучами солнца, то ему вообще не на что жаловаться.

А вот глаза, да, даже сейчас смотрели настороженно и как будто испуганно. Он попробовал потренировать мамин взгляд строгого завуча. Сдвинул брови и замер не мигая. Почти полминуты ему это удавалось, но тут тот сам метнулся в сторону, посмотрел на кончик уха, на прядь волос. «Блин». Попробовал опять. Не мигать получалось пока разглядывал цвет глаз (серо-каре-зеленые в темную крапинку, непонятного зеленого — то ли болотного цвета, то ли цвета пыльной травы), но чуть отвлекся — моргнул. «Блин, не быть мне злодейским шаманом».

Проверил, не просвечивают ли сквозь загар веснушки, не вылез ли новый прыщ на подбородке, скорчил сам себе рожицу в зеркало и пошел завтракать.

***

В школе он неожиданно столкнулся с Лизкой. В гардеробной она была с подружкой и, увидев Наиля, злорадно прищурилась и секретничающим громким шепотом поделилась с той новостью, при этом не сводя с него глаз и наслаждаясь его реакцией:

— А Наилька, не поверишь, где теперь танцует, ты просто упадешь! Это бомба, что я тебе расскажу...

Наиль привычно сжался, намереваясь развернуться и сбежать, сделав равнодушное лицо. В памяти всплыло отцовское вчерашняя мудрость «мягкость — это твердость», потом дурацкое слово «нацайника», и услышал свой голос:

— Ой, Лизочка, пинук чите(1), поведай нам, как твое здоровьице? — сладко вопросил он, добавляя татарские ругательства. —Ай-яй, приснился мне дурной сон, ох, кутак сырлама(2), ходи осторожно, а то снег башка попадет, — глаза у Лизки стали по пять копеек, — или бешеная муха покусает. — И замолчал выжидающе, не мигая и подходя все ближе.

Лизка хлопнула глазами, открыла и закрыла рот.

— Сам дурак! — выпалила она невпопад и потянула подругу из гардеробной.

Наиль проводил девчонок немигающим взглядом, пока они не скрылись за поворотом, и только потом выдохнул. Ох ё, что это с ним? Неужели тот самый переходный возраст, которым пугают учителя родителей?

Но сработало! Сработало же. Не факт, что Лизка прям сейчас не разносит новость-бомбу о том, что Наиль теперь занимается в стриптиз-классе. И чем бы вы думали, там можно заниматься? Ну конечно же не песни поют. Ему ж теперь драться придется. А-а-а! И много. Мама, вот об этом ты не подумала!

Странно, но страха перед дракой не было. Была уверенность: «Мы, монголы, “хрясь” одной левой». Он провел пятерней по волосам, убирая их с глаз, и двинулся в класс.

Восьмой «Б», средний ряд, третья парта. Учебники и тетрадка сегодня не нужны, контрольная же. Только пенал достать.

Одноклассники. Наиль с ними мало общался — после уроков спешил на танцы. И они всегда были главнее. Он постоянно пропускал уроки: концерты, соревнования и подготовка к ним. Выступления на все праздники — календарные и специальные (День полиции, например). Соревнования между школами: отборные, городские, областные. Постоянные разъезды. С танцевальной группой «Фонарики» (дурацкое название, да?) объездил всю область и за пределы области. И что он видел? Коридоры, гримерки и закулисье. Автобусы, гостиницы, столовки.

Наиль вдруг понял: достало все это. Одноклассники есть, а друзей нет. Кто прикроет спину в намечающейся драке? Он оглядел класс. Никто.

— Дашь мне списать? — неожиданно прозвучало сзади. Наиль обернулся. Толстый Васька с четвертой парты просительно хлопал глазами.

— Да-ать... — растягивая слова в крайней степени удивления, произнес Наиль, — тебе? — Изогнул бровь и посмотрел немигающе.

Васька отодвинулся вместе со стулом. Наиль вдруг поймал себя на двусмысленности своего вопроса. Вскинул руки, жалуясь всевышнему:

– А-я-яй, русский мальчик Иванов списывает у монгола на уроке русского... Куда катится мир? Миңә табиб кәрәк(3)...

С передней парты по-конски заржал второгодник Петров по прозвищу Лось. Но учитывая, что смотрел он в это время в экран телефона и чего-то там тыкал, Наиль проигнорировал этот смех. Впрочем, подозревая, что в дурачка играть может не только он сам.

Васька за спиной вздохнул громко и печально.

— Посмотрим как получится, — пообещал Наиль этому вздоху, не оборачиваясь. Васька радостно заскрипел стулом.

Оставалось десять минут до звонка. Наиль положил локти на парту и уткнулся в них лбом, отгораживаясь и показывая нежелание общаться: типа, не выспался, отстаньте.

ВечеромДневник Н. День 1 (вторник)

Решил вести дневник. Происходит что-то слишком много событий, не могу понять. Если буду записывать, может, разберусь?

В школе утром сорвался на Лизке, наехал нахально. Как дебил себя вел. Потом наехал на Толстого. Нашел на ком сорваться! На слабой девчонке и безобидном Ваське. Ое-ей, стыдно. И что делать то? Ну, не извиняться же теперь перед ними. Неловко как-то.

Блин, что со мной? Подростковые гормоны бурлят? И что теперь, валерьянку пить? Или к психологу идти?

А-а-а-а-а-а-а-а. Так, ладно, забыли. Держать себя в руках надо, молчать в тряпочку и не отсвечивать.

Монету так и не нашел. Все перерыл. Где я мог посеять? Неужели в танцшколе?

С Марго разучивали джайв. Хм. Не понравилось — так себе. Хип-хоп лучше. Так и сказал Марго. Она фыркнула, что не бывает «так себе» танцев, бывают танцоры «так себе». М-да. Отбрила. Видимо, я «таксебетанцор». Обидненько однако.

Хм, но на Марго я совсем не злюсь. Она красивая. Не такая красивая, как Люба, но мне нравится. И она веселая. И совсем не злая. И не трындит по пустякам, как Лизка.

Хм, и про тряпки не болтает, как Люба. Люба всегда замечала, кто пришел в новом, кому идет этот цвет блузки, а кому — нет, или кто пришел в модных туфлях, но носит их «совершенно не так». Честно, так и не смог понять эту логику. Что значит — не так? Это же обувь. На ногах же, не на голову надеты? Или как она определяет, кому какой цвет идет? Красный — он и в Африке красный.

Э-э-э. Что-то не туда занесло.

Хотя, это мой дневник, что хочу, то и пишу. Потому и пишу, чтоб всякую хрень с головы выгрузить. Читал как-то про одну книгу, какие-то «Утренние Страницы». Типа, утром пишешь в тетрадке три листа — всё, что в голове есть, выгружаешь весь мусор, что накопился за сутки, и «Добби свободен». Можно даже потом эти страницы торжественно сжечь. Успокаивает, типа. Обещали, что ценные мысли никуда не денутся, а мусорные уйдут. Проверим, чо уж. Правда, там говорилось, что надо потом загружать в мозг что-то полезное. Ха-ха, наверное, чтобы пусто не было. Ну там, театры, прогулки, книжки читать.

Хм, ну, а вот это все некогда. Днем школа, вечером танцшкола и домашку делать. Долго не погуляешь...

Если только недолго? Минут пятнадцать-то найдутся по-любому. Только одному гулять стремно. Театр — скучно. Остаются только книжки. Ок. Завтра начну. У мамы полно книг, весь шкаф заставлен.

Опять отвлекся. Я ж хотел вот чего вывалить. Сегодня собирался зайти в «Фонарики», ребят с бальных танцев проведать, что они там и как. Типа, без меня скучают, может. А может и рады, что свалил? Или злятся, что бросил группу. Ну, и Лизка с кем теперь танцует интересно.

Пришел пораньше, до танцев с Марго еще больше часа времени было. Поднимаюсь по лестнице, а там парочка целуется-обнимается в потемках. Я сначала не понял кто, а потом понял: Любка и Стасик! Я охренел. Охренел так, что сразу сбежал. Кажется, меня они и не заметили.

В общем вот что, мой дорогой дневник, я хочу тут вопиять. Почему? Вот почему так несправедливо-то?! Я целый год с Любой танцевал в паре, и что? И ничего! А Стасик всего две недели, и у них обнимашки-шуры-муры. Я зол. Очень. И расстроен. И я не понимаю вообще! Ну что со мной не так? А?

И еще. Кажется, я больше завидую чем ревную. Ну вот правда. Бесит это. И обидно.

Может, надо было какие-то знаки внимания оказывать? Что там девчонки любят? Цветы-конфеты-комплименты? Но я как-то совсем об этом не думал. Дружили и дружили. А теперь, когда меня бросили (ведь бросили?)... бешусь теперь. Если бы я сообразил цветы дарить, то, глядишь, сам бы там ее целовал, а теперь кусаю локти.

Целый час просидел в туалете на подоконнике. Бесился. И думал. Много думал. Аж голова заболела. Ну я же не хуже Стаса? Не урод же? Почему Люба его выбрала? У нас же была симпатия. И взаимопонимание. Мы ни разу не поругались и даже не поспорили, не то что другие ребята в группе.

Или я бешусь, что Люба не со мной? Вроде как все было норм и ничего не надо было, а теперь обидно, что она не со мной. Почему так-то? В общем, я не понимаю.

Блин! В общем, я решил, что не люблю ее больше! Пусть целуются, сколько хотят, а мне на это пофиг!

Опять голова заболела.

Там в туалете еще странная встреча была. Но не хочу больше ничего писать. Устал. Остальное завтра. Спать пойду.

–

(1) Смягченное ругательство, дословно его можно перевести как «глупенький» (тат.)

(2) Не действуй мне на нервы, не «делай» мне мозг! (тат.)

(3) Мне нужен врач (башк.)