Ксюша
Мои пальцы медленно скользят по лиловой ленте. Ухватившись за ее край, тяну на себя, развязываю замысловатый бант, который с легкостью поддается. Все это время Златогорский внимательно наблюдает за мной и внутренне ликует от того, что заинтриговал меня.
Не буду скрывать! Заинтриговал и … восхитил.
Аккуратно взяв крышечку коробки, поднимаю ее вверх, тем самым открыв и, наконец, увидев сам подарок. На белой атласной подушечке лежал маленький букетик из нежно-розовых и белых розочек. Нежная, аккуратная бутоньерка была настолько красивой, что даже не хотелось ее касаться руками.
— Нравится? — шепчет продюсер.
— Красивый букетик, — отвечаю с улыбкой.
— Это бутоньерка.
— Я знаю… но его разве не на свадьбе используют? — интересуюсь у него, повернувшись к Владу всем корпусом.
— Нет, сейчас уже нет. Бутоньерка в наше время — это аксессуар, — оповещает меня Владислав. — Мне показалось, что она подходит к твоему платью и отлично будет смотреться на твоей руке. Я хотел купить букет, но тогда ты оставила бы его в машине, а я хочу, чтобы мой подарок был в тобой на этом вечере. Позволишь? — спрашивает он и, взяв коробку из моих рук, аккуратно вынимает оттуда букетик, после чего взглянув на меня, задает еще один вопрос. — Позволишь мне закрепить ее на твоем запястье?
— Эмм… Да. Конечно, — отвечаю ему и, протянув руку, позволяю продюсеру сделать то, чего он хотел.
Движения Златогорского были легкими невесомыми и, казалось, что он меня почти не касается — что все это мне кажется. И лишь гулко стучащее сердце и мурашки по всему телу доказывали, что все это реально.
— Спасибо, — благодарю его, когда он завершает свое дело и позволяет мне пару секунд покрутить рукой во все стороны, рассматривая бутоньерку.
— Не за что, — с улыбкой отвечает. — От меня на вечере никуда не отходи. Будь рядом постоянно.
— Боитесь, что потеряюсь?
— Боюсь, что украдут.
— Ой, кому я там нужна? — восклицаю со смешком. — Зачем им меня красть?
— Там будет благотворительный аукцион. Украдут и продадут, — серьезно произносит Златогорский, но я вижу, как дрожат уголки его губ, когда он сдерживает улыбку.
— Крепостное право отменили.
— Нет, Ксюша. Женщины часто себя продают на аукционах таких вечеров. Мужчины платят деньги за обычный ужин с женщиной, а деньги идут в фонд помощи детям-сиротам.
— Я слышала о таком, но сама еще не видела, — честно признаюсь, вспомнив, что мама часто посещает такие вечера и часто выставляет какой-нибудь лот от себя.
— Сегодня увидишь. Каждый участник вечера может предложить что-либо.
— А вы? Вы будете что-то предлагать? — интересуюсь у него, так и представив у себя в голове, как Влада продают какой-нибудь женщине.
Эти мысли заявляют ревновать его, поэтому я сразу же их отбрасываю.
— Каждый такой вечер я выставляю «День в центре». Желающих окунуться в жизнь шоубиза предостаточно, поэтому всегда востребованное предложение.
— Прекрасный лот. А я могу что-то предложить?
— Что именно? — напрягшись, хриплым голосом, спрашивает Златогорский.
— Не знаю. Тот же ужин…
— Нет! — твердо произносит он, прервав меня.
— Но ведь…
— Нет, Ксюша! Ты не участвуешь! — обрывает меня, а я замечаю, как заходили желваки на его щеках.
— Почему? — не унимаюсь я.
— Потому что я не разрешаю.
— А вы мне кто? Брат? Сват? Муж? Жених или парень? Отец? — возмущаюсь я, удивленная таким поведением продюсера.
Он что думает, что раз поцеловал меня, то теперь будет за меня что-то решать? Фига с маком.
— Я твой продюсер!
— Я буду участвовать, и точка!
— Ксюша, — предупреждающее произносит мое имя и строго смотрит на меня.
Выгнув бровь, отвечаю ему уверенным взглядом, давая понять, что сдавать не намерена.
— Ладно, ты можешь предложить спеть на чьем-нибудь празднике, — уступает продюсер с явным недовольством и негодованием.
— Отлично! — радостно соглашаюсь и, поддавшись порыву, целую Златогорского в щеку. — Ну, можете же ведь иногда идти на уступки!
От неожиданного жеста с моей стороны, Владислав слегка подвисает, но по его лицу расплывается довольная улыбка. Мужчины… Что с них взять?
Как там сказать водитель? Ласка и любовь — и мужчина твой? Ну, что же, проверим!
— Могу, — вздохнув, соглашается Златогорский. — Но это еще не значит, что не пожалею потом.
— Это что еще за заявление?
— Тебе только дай разок слабину, ты потом всегда этим пользоваться будешь.
— Ну, что поделать? Не я такая — жизнь такая.