Нам здесь жить

Тропа войны

Кого назначил ответственными за все ненавистное государство качканарский убийца

13.09.2010

В начале мая Сергей Рудаков пришел в ОВД города Качканара — узнать, как оформить разрешение на ношение оружия. Его проконсультировали. Рудаков обошел психиатра и нарколога, получил необходимые документы. Судимости у 49-летнего Рудакова не было, на учете не состоял — разрешение на покупку охотничьего оружия получил без проблем. 16 июня вступил в местный охотничий клуб. Купил «Сайгу», самозарядный гладкоствол последней модификации. В квартире он оборудовал сейф и пригласил участковую. Та проверила и нашла, что сейф оборудован правильно, квартира на редкость аккуратна, а хозяин — очень вежливый человек. Вопрос возникал только один: у «охотника» не было левой руки почти по локоть.

В июле Сергей продал квартиру. Договорился с покупателями, что выедет 24 августа. Вещи перевозить не стал — часть раздарил, часть выкинул на помойку.

21 августа он заказал такси на 24-е число — до Нижнего Тагила. Сговорились на 1,5 тысячи. Еще одну машину он нанял до города Сибай, где жил его брат. Водителя он попросил передать посылку брату, а затем доставить брата в Качканар. Брату он сказал, что «будет проезжать мимо мужик, передаст тебе мой подарок».

23 августа с утра он отвез мать в больницу в Нижнюю Туру — операция на глазах. Предупредил родителей, что едет лечиться в Екатеринбург, «возможно, надолго». Отцу оставил коробку: «Ты поймешь, когда открыть». 23 вечером зашел к соседке этажом ниже. Сказал, что едет в отпуск, и попросил передать конверт и системный диск в фотоателье неподалеку от дома. Соседку это не удивило — Сергей очень увлекался фотографией.

24 августа он вышел из дома в 7 утра. Сам закинул спортивную сумку на заднее сиденье машины. Водитель — Владимир Яблоков — Рудакова узнал: Сергей приходил в клуб ветеранов пограничной службы. В дороге трепались о погранцах и местной кадетской школе. Настроение у пассажира было хорошим — он часто смеялся, внимательно слушал Владимира.

В 8.30 машина остановилась у нижнетагильского филиала Фонда социального страхования. Сергей положил на капот 2 тысячи. «Это много!» — сказал водитель. Ему действительно понравился пассажир. «Не много, — возразил Сергей. — Мне еще нужно завезти конверты по двум адресам и один отправить в Москву. Но я не успеваю уже. Поможешь?» — «В чем вопрос!» Сергей достал карту Нижнего Тагила и адреса, подробно объяснил, куда и в каком порядке ехать. Два письма следовало доставить в редакцию «Тагильского рабочего» и в офис КПРФ, а еще одно — отправить в московское почтовое отделение.

В 8.45 Сергей зашел в проходную. Расписался в журнале, получил карточку, которой можно открыть дверь на нужный этаж. «Сумка слишком тяжелая», — пожаловался. «А что там у вас?» — заинтересовалась охранница. «Да так, тряпье всякое». Улыбнулся.

В 8.50 он поднялся на пятый этаж, где располагается 16-й филиал. Начало рабочего дня — посетители, сотрудники. Безошибочно нашел кабинет юристов. В тот момент там находились три девушки-сотрудницы и глава отдела — 70-летний Юрий Столетов. Когда Рудаков зашел, Столетов просматривал документы подчиненных, склонившись над одним из столов.

Потом девушки расскажут, что Рудаков вошел уже с ружьем в руках. Лицо было очень спокойным. «Где Столетов?» Столетов выпрямился. Рудаков выстрелил — прямо в голову. Ружье было заправлено патронами с картечью, целиться особо не пришлось.

Рудаков шел по опустевшему коридору. Он искал директора. Кто не спрятался — жался к стенам. Наиболее внушительной выглядела железная дверь, и Рудаков в нее выстрелил. Там оказалась серверная. Рудаков пошел дальше.

Вскоре он нашел приемную. Вежливо спросил секретаршу, где директор. Та промолчала. Но Рудаков заметил табличку на двери. Выстрелил в дверь. Затем вошел и двумя выстрелами в живот убил главу фонда Елену Скулкину.

В коридоре он поменял рожок.

Затем Рудаков направился к столу для посетителей в противоположном конце коридора. Письмо было уже готово, оставалось только поставить подпись и дату. На конверте Рудаков крупно написал: «Властям». Подчеркнул.

Затем он пробил прикладом фанерную стенку. Укрепил «Сайгу». Направил себе в сердце. Картечь, точно устанавливать ствол не нужно. Выстрелил.

Объяснение

Письма Рудакова написаны от руки, хорошим русским языком, без ошибок.

Сергей пишет, что потерял руку на производстве. «До 1995 года я работал на Крайнем Севере в объединении

«Якуталмаз» (сейчас «Алроса»). Получил производственную травму в 1991 г. Получал выплаты по инвалидности от предприятия до 2000 года. Выплаты постепенно снижались, не соответствуя 60 % нетрудоспособности. На мои вопросы о причинах в управлении предприятия всегда отвечали, что все делают строго в соответствии с законодательством.

С 2000 года выплаты перевели в Фонд социального страхования города Якутска. Чиновники фонда сократили выплаты в 4 раза!»

Он пишет, что якутские госслужащие отвечали на его обращения «отговорками и отписками». Рудаков сам изучил «схему и индексы» — и признал расчет компенсации верным, хоть и подлым. Смирился. Потом выплаты перевели в Качканар…

Но «в 2008 году случайно нашелся человек, объяснивший, что меня «в лапти обули» как последнего… Оказалось, что в законе кроме общей схемы расчета есть маленькая приписка, позволяющая местным властям устанавливать любые другие коэффициенты, не меньше указанных в общей схеме». Сергей подал в суд. Суд добавил две тысячи. «Зайцева (судья. — Е. К.) высказала свои пожелания прямым текстом. Объяснила, что сумма задолженности ФСС приличная, движется к 4 миллионам. Надо просто договориться с ответчиком, заинтересовав материально. Как все просто. Это значит дать себя ограбить вторично тем же жуликам».

«Страна (то, что от нее осталось) превратилась в рай для жуликов всех мастей, торгашей и пидарасов. Расплодившиеся отморозки, грабящие беспомощных стариков и ветеранов, лишь слабое отражение нынешней власти. Она руками своих чиновников делает это несравнимо эффективнее.

За десять последних лет я благодаря чиновникам стал таким, как и они. Мне теперь наплевать на жизнь тех, кто сидит в кабинетах и живет за чужой счет. <…> Чиновник должен знать, что за испорченную человеческую жизнь сдохнет не только он, но и вся его родня и коллеги. Это единственный способ заставить чиновников-жуликов нормально работать. <…>

Надеюсь, что мне удастся провести отстрел паразитов в Н-Тагильском филиале Фонда СС (достаточно пожили за мой счет). Тогда хоть одно поколение чиновников в этой конторе, помня о судьбе предшественников, не будет портить жизнь людям».

«Он убил лучших людей»

Филиал № 16, где произошел расстрел, занимает пятый этаж офисного здания. Специализируется на обслуживании инвалидов производственных травм.

Простреленные двери в фонде поменяли почти сразу же — сняли с других кабинетов. Железную дверь серверной меняют сегодня.

В коридорах — обычная рабочая суета. Документы, посетители, курилка забита. Нескольким сотрудникам после расстрела нужна помощь психиатра. Но на больничный здесь выходят по очереди — очень много работы.

«Это натуральный террорист! Смертник!» — восклицает Геннадий Яковлевич Красильщиков. После трагедии его перевели из областного фонда, и теперь он исполняет обязанности директора. Работает в кабинете Елены Скулкиной. Вещи убитого директора уже собраны в коробки, сложены у двери рядом с парой стоптанных лодочек. Тут же — цветы, она любила их разводить. Отдадут родственникам.

«Он убил лучших людей. Я работал со Столетовым и Скулкиной. Юрий Борисович — настоящий интеллигент. Очень аккуратный, на все пуговицы. А Елена Владимировна просто пеклась о пострадавших, а в фонде вообще всем родная мать», — Геннадий Яковлевич плачет.

Показывает письмо из регионального фонда — решается вопрос с арендодателем. «Нам нужны отдельные изолированные помещения для приема граждан. Или даже окошечки — на уровне письменного стола. Камера хранения для сумок. Гардероб для одежды, чтобы оружие не смогли пронести под плащом, скажем».

— Совсем не можем от людей отделиться, — говорит Геннадий Яковлевич. — Мы же для них работаем. Мы понимаем, что это за контингент. Эти люди в один миг стали инвалидами. И чаще всего — не по своей вине. Поэтому мы используем все средства реабилитации, в том числе психологической… Оплачиваем обучение в различных институтах. Но Рудаков не обращался за такой помощью. Он вообще был у нас всего дважды — в октябре 2008 года, когда обозначил свою проблему, и недавно — с ружьем. (Некоторые сотрудники фонда утверждают, что, напротив, Рудаков бывал в фонде часто: «Поэтому и не обратили внимания, когда он зашел». — Е. К.). Рудаков был не нищий, не загнанный в угол! После суда вместе с пенсией и другими выплатами он бы ежемесячно получал 27 тысяч! По качканарским, да и по тагильским меркам — очень достойно. Поэтому я уверен: причина в другом. Не в соцстрахе.

Геннадий Яковлевич очень волнуется: «Это зверь! Недочеловек!» О сути конфликта Рудакова и фонда соцстраха Геннадий Яковлевич говорить отказывается. «Люди же погибли. При чем тут это?»

При чем тут «это»

Судебные документы по делу Рудакова получить мне все-таки удалось. И вот что стало ясно.

«Якуталмаз» (сейчас — «Алроса»), куда входил Айхальский ГОК, действительно платил пострадавшему Рудакову приличную по тем временам компенсацию. На 99-й год ежемесячная выплата составляла 7560

рублей. Потом появился 125-й закон — об обязательном социальном страховании от несчастных случаев на производстве, и с 2000 года выплаты перевели в Якутский соцстрах. И сократили до 1900. Страховщики объясняли Рудакову, что ГОК доплачивал ему из прибыли, а они все рассчитали по закону.

Страховщики рассчитали выплаты Рудакову по основной схеме — по базовому, минимальному тарифу. Но на самом деле они должны были учесть тарифное соглашение между предприятием и профсоюзом — должным образом заверенное, оно становится нормативным актом, обязательным для исполнения.

Были ли в Якутском фонде это самое тарифное соглашение и необходимые для расчета внутренние приказы компании «Якуталмаз»? Судя по выпискам из книги отправлений — да. Однако из других материалов дела следует, что документы компания отправила в соцстрах только в 2004 году — к тому времени сумма выплат была рассчитана. Кто виноват — страховщики, не разобравшиеся, как функционирует новый закон, или компания, четыре года тянувшая с пакетом документов, — сейчас установить трудно.

Рудаков пишет, что в 2008 году некий знающий человек объяснил ему, что расчет компенсационных выплат был произведен по неполным данным. (Этого человека, к сожалению, найти пока не удалось. Но, по моим ощущениям, это вполне мог быть сотрудник Тагильского фонда. — Е. К.). И 19 августа 2008-го Рудаков пишет официальное письмо директору фонда Елене Скулкиной. Называет произошедшее «грабежом» и просит представить схему расчета выплаты, а также все документы, которые использовались при расчете.

Скулкина пишет запрос в Якутский соцстрах. Требует пакет документов. Якутск не отвечает, и Скулкина пишет Рудакову, что пока пересчитать выплату не может: документов нет. Рудаков пишет второе письмо с теми же требованиями. Елена снова пишет запрос в Якутск — довольно эмоциональный. Соцстрах снова молчит. Тогда Скулкина переадресует запрос в «Алросу». И «Алроса» часть документов присылает, однако утверждает, что большую часть необходимых бумаг они передали в Якутский соцстрах. Якутск между тем продолжает молчать.

Скорее всего, за давностью лет нужные документы были просто потеряны.

Однако и собранных документов хватало для перерасчета. Но система и здесь показала свои зубы: соцстрах не имел права увеличить выплаты самостоятельно —12-я статья 125-го, основного для соцстрахов, закона прямо запрещает перерасчет. И Сергей Рудаков вынужден обратиться в суд. «Это была формальная процедура», — говорят юристы теперь.

На суде соцстрах представляет Столетов. И хотя именно благодаря юридическому отделу фонда часть нужных документов была найдена, в суде Столетов выступает против перерасчета выплат. Это не его жестокосердие — это неофициальные, но жесткие должностные инструкции. Ужасно, но юристы должны защищать бюджетные деньги от пострадавших — хотя бы формально. Сама система выстроена так, как будто мы и «государевы люди» — по разные стороны от линии фронта. Как вспоминают коллеги Столетова по юридическому отделу, Юрий Борисович понимал, что суд будет проигран (судебная практика — абсолютно в пользу пострадавших), и относился к проигрышу спокойно.

Собранных документов хватает на частичное удовлетворение иска. К моменту окончания суда со всеми индексациями Рудаков получает около 16 тысяч. Суд добавляет еще 4 тысячи к ежемесячной выплате и назначает единовременную выплату 250 тысяч — долг соцстраха за прошлые годы. Рудаков с решением не согласен — он уверен, что расчет должен быть произведен строго от суммы, которую ему выплачивало предприятие. Но напомним, документы потеряны.

Столетов подает кассацию в областной суд. Это тоже его обязанность — подтвердить решение в областном суде. На слушания не приходит никто, кроме судей. Столетов не приходит, потому что согласен с Рудаковым и не считает нужным выступать перед областной коллегией. А Рудаков уже начинает готовиться к убийству.

Суд оставляет решение в силе. 5 августа Елена Скулкина издает официальный приказ об исполнении решения суда. Деньги перевели на сберкнижку Рудакова 23 августа. Я думаю, это ничего не решало.

«Есть непонимание с мотивами»

Старшему следователю следственного отдела по Ленинскому району Нижнего Тагила Елене Леонидовне Конаревой 33 года, и 12 из них она отработала в органах дознания. Именно она ведет дело Сергея Рудакова. И именно она, «по маковку» заваленная работой, жестче всего настаивала на необходимости расследования. «Мы вообще могли дело не возбуждать. По 24-й статье УПК — за смертью главного подозреваемого. Мы уверены, что убил он. Но есть непонимание с мотивами… Да, чувствовал себя обиженным, ненужным. Но в этой стране мы все ненужные…»

Ясно, что преступление готовилось долго и тщательно. Ясно, что планы Рудакова менялись. В письмах он пишет: «Постараюсь уничтожить как можно больше тварей из Фонда СС», но, видимо, он решил убивать только тех, чьи имена фигурировали в переписке с фондом и в судебном процессе. «Сотрудники Фонда дают показания… Когда он шел по коридору, он говорил: «Успокойтесь, я не буду в вас стрелять». И он окликнул юриста. Видел его, но окликнул. Не хотел, чтобы задело девчонок?»

У Рудакова действительно была возможность устроить настоящую бойню в соцстрахе. Самозарядное ружье, 6 рожков в сумке, по пять патронов каждый, 3 коробки по 10 патронов — вместе с двумя использованными рожками выходит около 70 патронов, начиненных картечью «на крупного зверя».

Особая надежда на посмертную психиатрическую экспертизу. По воспоминаниям знакомых, по письмам погибшего психиатр может попытаться определить, был ли диагноз. «Я не спец, но есть признаки шизофрении, — говорит Елена Леонидовна. — Все эти письма он не сканирует, не печатает — переписывает от руки… Хотя, возможно, он просто знал о почерковедческой экспертизе и хотел доказать свое авторство — умный. Но эта тщательность, с которой он продумал убийства… И все свидетели отмечают, что он был абсолютно спокоен. Вот если бы он получил решение суда, взял ружье и пошел стрелять направо-налево — я бы его поняла. А так…»

В углу кабинета — два пластиковых мешка с бирками: одежда и личные вещи Рудакова и Столетова. И странный запах. На окне приклеенные к картону куски кожи — срезы с тел Рудакова и Скулкиной, надо отправить на экспертизу.

Заходит фээсбэшник Сергей. Он тоже участвует в расследовании и не прочь потрепаться. «Я как узнал, подумал: «Доконали мужика. Дождались власти-то». А жена мне сразу сказала: «Сумасшедший». И вот теперь я тоже думаю — сумасшедший. Потому что, во-первых, убил не тех, не разобрался. По документам выходит, что Якутский соцстрах виноват. Ну и ехал бы стрелять в Якутск… А потом, себя зачем убивать-то? Если у него взгляды какие, так суд — отличная трибуна для манифестов…»

«На самом деле, любой человек может убить, — говорит Елена Леонидовна. — Любой. Никаких ограничений в психике не существует. Просто есть какая-то… грань, что ли, которую большинство из нас не перешагивает… А скорее всего, и грани никакой нет».

Город Качканар, ровесник убийцы

— Он был очень честным, добрым, заботливым чело веком, — говорит мать Сергея Зоя Николаевна. — Он был хороший человек! Его довели!

В коробке оказались 50 тысяч наличными, документы, сберкнижка на имя матери — туда он перевел деньги с продажи квартиры. Письмо — такое же, с небольшой припиской, — в какое похоронное агентство обратиться. О своих похоронах он умудрился договориться с хозяином агентства заранее. Просил, чтобы родители на похороны не приходили. Пошли, конечно. Хоронили под охраной — Рудаковы опасались, что из Тагила придут мстить.

Сергей Рудаков часто навещал родителей. Но никогда не рассказывал родителям о том, что судится с соцстрахом. Он вообще не любил говорить о проблемах.

Брат Саша достает фотоальбомы. Сергей в школе, Сергей в армии, Сергей с биноклем на горе Качканар, Сергей с бригадой на Айхальском ГОК. Открытое, спокойное, совершенно обычное лицо. Последний свой портрет Сергей подарил родителям сам, уже в рамке.

Все стены завешаны фотографиями, которые сделал Сергей. Качканар и его окрестности. Много природы.

В голосе родных, рассказывающих о Сергее, чувствуется искренняя, пусть и замутненная горем, гордость.

— И я не осуждаю его, — говорит отец. — На инвалидах, на стариках наживаться… Акулы! Мало он их расстрелял, надо было больше. Я только жалею, что я…

— Он не слышит ничего, — прерывает отца Саша. — Он не понял вопроса.

Биография Сергея до двойного убийства и самоубийства действительно выглядит безупречной: отличник, в 5-м классе спас тонущую девочку, училище по престижной здесь специальности «Помощник машиниста», отличник Советской армии, работа на Севере. И когда руку потерял: быстро перестал пить, через Москву выбил себе водительские права, работал, где брали, сам сделал ремонт в квартире, мечтал о собственном доме… Качканар — город маленький, все на виду друг у друга. О Сергее не отзывается плохо никто.

— Идеалист. Максималист. Драться никогда не боялся. Бесстрашный и сильный, и я всегда ему завидовал. Очень разносторонний, с ним даже молчать было интересно, — говорит его друг Николай Мухачев.

Сам Качканар ненамного старше Сергея Рудакова. Городу всего 52 года. Строился под Качканарский ГОК, где добывают железную руду. Молодежная стройка, все дела. Молодежь постарела, запал остался — в прошлом году качканарцы дружно прокатили на мэрских выборах кандидата-единоросса — несмотря на то, что его поддерживал «Евразхолдинг». «Евразхолдингу» принадлежит тот самый ГОК, на котором до сих пор трудится больше трети работоспособного населения города. Всего в Качканаре живут 45 тысяч жителей. И несбывшиеся мечты — здесь общая тема.

Письмо Рудакова перепечатали все городские газеты. И теперь качканарцы с удовольствием цитируют: «Вместо капиталистического рая народ получил иго власти жуликов и аферистов, разрушивших и разворовавших страну, продолжающих ее грабить. В такой стране хорошо жить могут только люди, потерявшие совесть и человеческие качества. Стало законом — «если не умеешь или не можешь жить за счет других, значит, обречен существовать для того, чтобы жили другие. Чем больше в человеке мерзости, тем больше шансы на успех».

В последние три года, по воспоминаниям друзей, Сергей изменился. Продал машину, стал очень замкнутым. Врачи нашли у него серьезное заболевание почек. Одну почку даже должны были удалить, но Сергей отказался и заявил, что официальной медицине предпочитает траволечение. Именно тогда он расстался с Людмилой — гражданской женой. С ней он прожил 7 лет. Она ушла к нему от мужа.

— Мы действительно любили друг друга, — говорит Людмила, плача. — А расстались, потому что он не хотел быть мне обузой.

В первые минуты после расстрела пошла ложная информация, что расстрел был в Пенсионном фонде Качканара. И мэр Качканара позвонил главе фонда Татьяне Степановне Грошевой. Рудаков в 2001–2002 годах был ее личным водителем.

«Я не верю до сих пор. Он интеллигентный мужчина. Светлая голова, таких немного. Музыку мы слушали одинаковую. А самое жуткое, что я всех понимаю. И его понимаю, и работников соцстраха. Они же не могли ничего сделать. Это система, понимаете? Вот это, — Татьяна Степановна тычет в сборник законов, — все определяет. И еще рекомендации из области — например, всегда подавать кассацию, если фонд проигрывает. Даже если работники фонда за человека на 100 %. И я понимаю Столетова. Но я и Рудакова понимаю.

А мы такие же, как вы. Мы выживаем. 1 сентября, и сотрудницы мои детей в школу со слезами собирают: не на что блузку купить… У меня — главы фонда — зарплата 20 тысяч. А мне уже 54 года. И совсем скоро моя пенсия — я посчитала — будет 7,5 тысячи рублей… Жизнь человеческая здесь давно обесценилась и не стоит ничего. Мы тоже никому не нужны. Нам тоже страшно».