Намбандзин - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Александр Васильевич Чернобровкин (Глава 3) #3

Глава 3

Первую тревожную весть привез Като Данзё. Он хоть и покинул замок, но продолжал вместе со всей деревней Каваи служить Оде Нобунаге. В последнее время синоби из горной деревни выполняли заказы других даймё и богатых самураев, но при этом вели дальнюю, глубокую разведку для основного плательщика. Мой бывший напарник сообщил, что южный сосед Имагава Ёсимото собирает армию, готовится к нападению на провинцию Овари. Этот даймё имел прозвище «Первый лучник Токайдо (большой регион на юго-востоке острова Хонсю)» и контролировал три провинции: собственную Суругу и две соседние — Микаву и Тотоми, правителей которых сделал своими вассалами. Провинция Овари лежала на его пути к Киото. Захват столицы сделал бы победителя сёгуном империи Нихон. По сведениям синоби, на нас готовилась напасть армия в двадцать пять тысяч человек, причем значительную ее часть будут составлять конные самураи. Воинов у Оды Нобунаги было раз в восемь меньше, так что многие, включая приближенных даймё, были уверены, что у него всего два пути: бесславно погибнуть или унизительно прогнуться, приняв вассалитет.

— Что скажешь? — спросил меня Ода Нобунага после доклада Като Данзё.

— Воюют не числом, а умением, — процитировал я своего тезку, который Суворов и еще не родился. — Если моих подчиненных будут надежно прикрывать с флангов, есть шанс победить, а если защита не устоит, погибнут все, кто плохо бегает.

— Мне нравится твой оптимизм! — произнес дайме весело, но глаза были грустные.

Он начал вести переговоры с несколькими соседними правителями, попытался объяснить им, что буду следующими, и предложил создать союз. Никто не повелся. То ли были уверены, что их минует чаша сия, то ли готовы были стать в позу покорности, то ли не могли принять хоть какое-то решение.

Нападение началось пятого июня. Двумя большими колоннами вражеская армия вошла в провинцию Овари. Через пять дней был захвачен замок Одака, благодаря предательству коменданта, который решил, что деньки Оды Нобунаги пришли к концу. Это он сдал нам замок Суэмори, выторговав себе жизнь и должность. Видимо, переобувание в прыжке понравилось и вошло в привычку. Дальше одна колонна двинулся захватывать замок Васидзу, вторая — Марунэ, а Имагава Ёсимото с армией тысяч в пять человек остался километрах в двенадцати от нас на холме в долине Окэхадзамэ праздновать первые победы и рассматривать головы убитых врагов.

Мы получили это сообщение от синоби часов в десять утра неподалеку от замка Дзэндэндзи, когда спешили на помощь замку Одака. Предательство коменданта взбесило Оду Нобунагу. Может быть, в ином случае он бы вернулся в свою резиденцию и там дал генеральное сражение, но теперь любое отступление воспринималось бы, как трусость, и количество перебежчиков росло бы по экспоненте. Наверное, вспомнил он и то, как одним ударом расправился с армией Сайто Ёситацу

— Мы нападем на лагерь Имагавы Ёсимото! — поменял план Ода Нобунага.

Отправив обоз в Дзэндэндзи, налегке устремились к долине Окэхадзамэ. К моему удивлению, наш враг не вел разведку вообще. То ли Имагава Ёсимото решил сэкономить деньги, то ли не сомневался в победе, но мы знали о каждом его шаге, даже незначительном, а он проспал наши главные. Впрочем, может быть, разведка была, но ленивая или слабо мотивированная, поэтому, когда начался дождь, спряталась в укрытиях, забив на обязанности.

Ливануло сразу после обеда. Это был отменный классический тайфун (по-японски тайфу — сильный ветер) с ветром метров до тридцати в секунду, который завывал, как огромная стая голодных волков, гнул к земле деревья, как травинки, и выдавал воду, как судовой пожарный шланг при высоком напоре, из-за чего почва быстро превращалась в липкую кашу. Благо на дороге грунт был каменистый, идти было легко. По обе стороны ее росли деревья и кусты — не собьешься с пути. К тому же, ветер дул нам в спину. Воины шли или скакали, нагнувшись вперед. Асигару-тэппо таким способом еще и прикрывали пороховницы и фитили, спрятанные под доспехами на груди. За навощенные патроны не беспокоились. Мы двигались вперед, подгоняемые ветром и желанием побыстрее решить вопрос. Как угодно.

Уже через несколько минут я промок до нитки. Сперва вытирал капли с лица, а потом стало всё равно. Я скакал, сгорбившись, наклонив голову и уставившись на мокрую, слипшуюся и потемневшую шерсть на шее коня. За стеной дождя все равно не видно ни черта дальше метров двадцати. По спине, проникнув под доспехи и одежду, тонкими струйками стекала прохладная вода, освежающая тело, упарившееся, пропотевшее ранее. Утешал себя мыслью: не повоюю, так помоюсь.

Ливень закончился так же внезапно, как и начался. Ветер убился и начал заходить против часовой стрелки. Шум капель сменился свистом и щебетом птиц, сперва робким, а потом все более громким и радостным. Выглянуло солнце и зажгло радужным сиянием капли на листьях деревьев. Видимость резко увеличилась — и в нескольких сотнях метрах впереди вырисовался вражеский лагерь. Если бы лило еще минут пятнадцать-двадцать, мы бы оказались между шалашами и шатрами, в которых воины прятались от тайфуна. Сейчас они развешивали на просушку промокшее барахлишко, не сразу обратив на нас внимание, а если и увидели, то приняли за одно из своих подразделений.

Мы точно знали, кто перед нами, поэтому конница, двигавшаяся в авангарде, сразу понеслась в атаку. Вслед за ними побежали асигару-яри, а асигару-сясю быстро натянули тетивы на луки, приготовились к стрельбе. По моему приказу асигару-тэппо остановились, чтобы стереть влагу со стволов аркебуз, вынуть деревянные заглушки из стволов, достать из-за пазухи пороховницы и зажечь фитили, чтобы подсушить ими затравочные полки. Только после этого в стволы забили шомполами заряды с двумя небольшими свинцовыми шариками в каждом и строем — пикинеры впереди — направились к холму, где, судя по флагам на высоких бамбуковых шестах, вкопанных в землю, находилась ставка Имагавы Ёсимото и куда смещался бой.

Наша конница уже прорвалась на вершину холма с одной стороны, но была остановлена вражескими пешими самураями, которые довольно умело орудовали копьями длиной метра два с половиной. Я привел подчиненных к холму там, где на склоне стояли асигару-яри противника, прикрывавшие левый фланг. Они приготовились отражать конную атаку. Асигару-тэппо на дороге четко перестроились позади наших пикинеров в шесть сплошных линий, после чего пошли к холму медленно, с трудом переставляя ноги, грузнувшие в грязи. Метров за сорок до первой вражеской шеренги остановились по моему приказу. Пикинеры опустили одно колено в грязь и выставили свое оружие навстречу врагу.

Первые залпы были жидковаты. Многие аркебузы не выстрелили, потому что затравка отсырела. Это компенсировала меткость. Вражеские копейщики стояли на склоне, выше моих стрелков. Сколько бы раз я ни повторял, что целиться надо в колени, подсознательно аркебузир целиться выше, в низ живота, предполагая, что пуля попадет в грудь или голову. В итоге она улетала выше — и попадала в воина, стоявшего во второй или даже третьей шеренге. Там и так не самые отважные занимают места, а тут еще им досталось больше, чем передним. Со второго залпа дела пошли лучше. Бабахнули почти все аркебузы, выбросив такое густое черное облако, что нижние вражеские шеренги стали не видны. Впрочем, хватило, чтобы увидеть, что уцелевшие из стоявших ниже, бросив оружие и соскальзывая на размокшей земле, улепетывают вверх по склону и дальше по вершине холма, огибая по дуге самураев, которые держали оборону вокруг темно-зеленого шатра Имагавы Ёсимото.

Мы медленно, стараясь не сломать строй, что получалось плохо, поднялись вслед за ними, и выстроились на краю вершины слева от шатра. Если бы самураи во время нашего маневра бросились в атаку, то наверняка скинули бы нас и, как предполагаю, решили сражение в свою пользу или хотя бы сильно уменьшили свои потери. К счастью, у них не было опыта сражений с аркебузирами, поэтому остались на месте, готовые умереть в рукопашной.

Первая линия отстрелялась дружно и не очень метко. Большая часть пуль угодила в шатер, из-за чего он обвис с нашей стороны, напоминая большой полуспущенный шар.

— Целиться в колени! — проорал я.

Младшие командиры продублировали мой приказ и, начиная со второго залпа, меткость немного подросла.

Самураи продержались до восьмого залпа. К тому времени в строю оставалось не более трети из них, остальные погибли или сдрыстнули раньше. Может быть, не все струсили, просто им стало очень обидно, когда тебя убивают безнаказанно. Наши пикинеры, покрытые пороховой гарью так, что были похожи на трубочистов после напряженного трудового дня, по моему приказу подошли к шатру, возле которого грудами лежали мертвые и тяжело раненые враги. Здесь я разделил своих подчиненных на две части. Большая встала левее шатра, напротив вражеских самураев, сражавшихся с нашими конными, а меньшая — справа, напротив асигару-яри противника.

Еще шесть залпов решили исход сражения. Одним из первых сбежал Имагава Ёсимото, причем выпрыгнув из красного паланкина, жерди которого четверо носильщиков держали на плечах, чтобы обзор был лучше. Одна из пуль сорвала красную шторку и, возможно, попала даймё в левую руку. Он сиганул рыбкой, после чего, комично размахивая облепленными грязью руками, соскальзывая и падая, устремился вниз по дальнему склону. Вслед за ним рванули вражеские асигару-яри, а потом и самураи. Наши всадники поскакали за ними, и вскоре на склоне образовалась куча мала из поскользнувшихся и упавших людей и лошадей. Теперь я знаю, кто и когда придумал бои в грязи.

Ода Нобунага остался на вершине холма. Он спешился возле шатра разгромленного врага и радостно улыбаясь, похлопал меня по плечу. Обычно даймё вел себя очень корректно, никакого панибратства с подчиненными.

— Я победил! — воскликнул он то ли утвердительно, то ли вопросительно.

— Мы победили, — уточнил я.

Одна Нобунага посмотрел на меня так, будто я сморозил несусветную чушь. Скромность не была главным его достоинством. Обычно она встречается у неудачников и служит оправданием промахов.

Жил-был мелкий даймё, которого считали дурачком. Знали о его существовании только соседи, причем усмехались, произнося его прозвище. Таким он прибыл в долину Окэхадзамэ, а покинул её самым известным полководцем империи Нихон. В обозе он вез голову Имагавы Ёсимото, бывшего правителя трех провинций, имевшего под командованием одну из самых больших армий и претендовавшего на должность сёгуна. Самураи Мори Ёсикаца и Хаттори Казутада догнали удирающего даймё и, пока один нападал, второй подло зашел сзади и сделал вражеского предводителя немного короче. Впрочем, Ода Нобунага быстро расстался с этим ценным трофеем. Семь лет назад один из его замков Наруми достался Имагаве Ёсимото без боя, благодаря предательству коменданта Ямагути Норицуги. Через пару лет перебежчика отблагодарили, казнив якобы за умысел вернуться к бывшему сеньору. Новым комендантом стал Окабэ Монотобу. Этот оказался очень преданным своему сеньору, даже мертвому, поэтому избавил его от посмертного позора, обменяв замок на голову, и заодно себя от гибели в случае осады и штурма замка. Не знаю, что хуже: найти из-за предательства или потерять из-за верности.

Я был уверен, что Ода Нобунага, окрыленный победой над Имагавой Ёсимото, воспользуется ситуацией и захватит провинцию Микава. В принципе он так и поступил, но сделал этот без боя. Судя по гонцам, которые сновали между нашей и соседней провинцией, Ода Нобунага провел переговоры со своим старым знакомым Мацудайрой Мотоясу, как теперь звали дайме Микавы. Первый иероглиф его нового имени был последним в имени Имагавы Ёсимото. Такой вот обычай у японцев даровать своему холую иероглиф. Заодно стал приемным сыном сюзерена и вдобавок получил в жены его племянницу, которую сразу после проигранного сражения вывез вместе с сыном из Сумпу, столицы провинции Суруга, в свой родовой замок Окадзаки. Пока род Имагава решал, кто теперь будет у них главным, бывший вассал дал знать Оде Нобунаге, что хотел бы наладить отношения, но пока слишком слаб, чтобы сделать это открыто. То есть нам можно было не бояться нападения с юга.

После этого Ода Нобунага занялся северо-восточным соседом. Он понимал, что рано или поздно придется сразиться с Сайто Ёситацу и захватить провинцию Мино или потерять свою. Силенок было маловато, союзников не получалось найти, поэтому обратился к синоби из Каваи. Не знаю, чего и сколько пообещал им, но послы, навестившие замок Киёси, уехали с довольными лицами. Я стал для них отрезанным ломтем, поэтому информацией со мной не поделились, ограничились приветами от знакомых.

Прошло пять месяцев, а Сайто Ёситацу все ещё был жив, что очень не нравилось Оде Нобунаге. Не знаю, что именно он передал кавайцам, но вскоре в Киёси прибыла их делегация. Не к дайме, точнее, к нему во вторую очередь, а в первую ко мне. Возглавлял ее Като Данзё.

— Никак не можем подобраться к Сайто Ёситацу, — пожаловался он. — В замке очень сильная охрана, причем много синоби из провинции Кога, а за пределы его выезжает редко и окруженный большой охраной. Мы потеряли девять человек. Дзёнины просят тебя помочь нам. Ты хорошо придумываешь планы операций.

Синоби из Кога — злейшие конкуренты синоби из Ига. Напрямую не воюют, но стараются при каждой возможности насолить друг другу. Когинцы предпочитают заниматься разведкой и «тихими» убийствами, в первую очередь отравлениями. Владение оружием и рукопашный бой у них в загоне, чтобы развитая мускулатура не выдавала. Обычно изображают хилых, слабых музыкантов, актеров, попрошаек… Такому легче подойти близко к жертве и подсыпать яд в еду или вогнать в тело длинную тонкую иглу шила, вызвав сепсис.

Я не удержался и подколол:

— А в прошлый приезд вы забыли обо мне.

— Не мы о тебе, а ты о нас, — уточнил Като Данзё. — Ты решил вести другую жизнь, и мы согласились с твоим выбором.

— Тоже верно, — молвил я, почувствовав себя виноватым, потому что вспомнил, где живу и какие здесь традиции верности своему клану,

Узнав о моем решении помочь синоби, Ода Нобунага дал добро и даже выделил лошадей делегации из Каваи. Ему хотелось побыстрее избавиться от соперника, а я за любой кипиш, лишь бы не было скучно.

Резиденция Сайто Ёситацу находилась в замке Инабаяма, расположенном на невысокой, метров триста-триста пятьдесят, скалистой горе Кинка возле реки Нагара. Место очень труднодоступное. Представляю, сколько сил было потрачено только на то, чтобы натаскать наверх камней и бревен для строительства. Невысокая, всего метра два на тех участках, где склоны горы почти отвесные, крепостная стена из камней и дерева ограждает небольшой двор, на северном краю которого возвышается деревянная, оштукатуренная тэнсю в виде трехъярусной пагоды на высокой основе из камней. К замку вела всего одна петляющая дорога, на которой были три сторожевых поста в местах, удобных для засады. Говорят, выставлены по совету синоби из Кога.

— Птица незаметной не пролетит в замок! — во время очередного обсуждения вариантов, воскликнул Като Донзё.

Тут мне и пришло решение:

— Пусть заметят, но будет уже поздно.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Ты же у нас Летающий Като. Вот и пролетишь над замковым двором утром, когда Сайто Ёситацу будет, как обычно, заниматься фехтованием, — ответил я.

— На лету я вряд ли попаду в него из ара-ке-бузы или сюрикэном, — усомнился синоби и шутливо объяснил: — Рук не хватит!

— Тебе не надо будет попадать именно в него. Всего лишь скинешь во двор груз, — сказал я и потребовал: — Нужен бронзовый узкогорлый кувшин объемом пять сё (девять литров) или больше.

Ждать пришлось одиннадцать дней, которые мы провели в небольшом форпосте на границе с провинцией Мино. Сперва из деревни Каваи привезли разобранный дельтаплан, который синоби называют кину но тори (шелковая птица). Правильнее было бы назвать бамбуково-шелковая. Крыло было из трех слоев бледно-голубой материи. Като Данзё собрал и испытал дельтаплан, после чего опять разобрал. Затем из Кито доставили кувшин грушевидной формы на круглой подставке. Объем литров двенадцать. Судя по барельефам на боках в виде скачущих лошадей, это китайское изделие времен правления монголов. Используют такие, как емкости для хранения вина, и называют ху. Как догадываюсь, обошелся он в немалые деньги, но это уже был вопрос репутации. Если кавайцы не выполнят задание, им найдут замену. В провинциях Ига и Кога кланов синоби больше, чем хорошо оплачиваемых заказов.

Еще шесть дней ушло на возвращение к замку Инабаяма и ожидание нужного нам ветра. Все это время приходилось прятаться в лесу, не разводя костры и питаясь всухомятку. Я сделал вывод, что главное качество синоби — имение ждать, оставаясь незаметным.

Первый в истории человечества полет бомбардировщика произошел в марте тысяча пятьсот шестьдесят первого года. Точную дату не знаю, потому что давно был в отрыве от иезуитов, которые живут сейчас строго по юлианскому календарю, потому что на папском престоле пока что не Григорий, не помню номер, а японский лунно-солнечный, позаимствованный у китайцев, слишком утомителен для меня. Единственное из него, к чему начал привыкать — это разбивка на шестидневные циклы (рокуё). У каждого дня свое название и набор удачных и неудачных периодов. Обычно в какой-то промежуток времени будет везти, а в какой-то не очень. Пятый день (тайан) исключительно удачный весь, а четвертый (буцумэцу), день смерти Будды, наоборот. У китайцев сложное отношение к цифре четыре. Второй день (томобики) тоже не очень, но не для данного человека, а его родственников и друзей, поэтому не проводят похороны, чтобы не утянули на тот свет близких. Первое января — это всегда сэнсё, первый день рокуё, до полудня удачный, а потом нет. Первое февраля — томобики. Первое марта — сэмбу, третий день, до полудня неудачный. И так до июня, в котором первый день называется сякко и является удачным только час до полудня и час после. Первое июля — опять сэнсё и так далее. Так вот нужный нам ветер задул именно в тайан. Мне даже стало интересно, как в данном случае он может быть удачным для обеих конфликтующих сторон⁈

Като Данзё рано утром занялся дельтаплан. У синоби, как в будущем у парашютистов, кто летит, тот и собирает устройство, чтобы, если что-то случится, материл только себя. Впрочем, матерятся не долго. К его груди я привязал морским узлом, развязывающимся одним рывком, китайский бронзовый кувшин, заполненный порохом и свинцовыми шариками. Фитиль из начиненного порохом, гусиного пера был пропущен через короткую деревянную пробку, которая при ударе должна была провалиться внутрь сосуда. Второй фитиль, обычный и длинный, зажженный перед самым стартом, дельтапланерист держал в правой руке, чтобы поджечь им первый перед сбросом. За кожаным поясом на всякий случай торчал короткий и очень острый нож. В общем, работенка у синоби стремная. Зато мог стать первым в истории летчиком-камикадзе. Я мысленно представил взрыв в воздухе и разлетающиеся в разные стороны, окровавленные куски того, кто раньше был Като Данзё.

Он разогнался по крутому скалистому склону и как бы прилег на поток воздуха, начав медленно, нерешительно набирать высоту. Казалось, что почти не двигается вперед, а только вверх. Тело, зависшее параллельно земле, немного повернулось — и дельтаплан словно бы ожил, резво устремился вперед и ввысь, разворачиваясь в сторону горы Кинка. Вскоре он превратился в небольшую темную точку, напоминающую птицу, а потом и вовсе стал невидим.

Мы смотрели на замок и ждали. Время шло, а видимого результата не было. В голову приходили самые разные варианты неудачи: пролетел мимо, или во дворе не было жертвы, или не успел поджечь фитиль, или не отвязал вовремя бомбу… Черное облако возле тэнсю я различил не сразу, только после того, как мои более глазастые соратники начали показывать на него руками и радостно гомонить. Потом долетел звук взрыва, довольно громкий. К тому времени черный гриб уже стал выше замка и начал рассеиваться.

Мы сразу двинули к точке сбора, которая находилась в нескольких километрах северо-западнее горы Кинка. Когда добрались туда, Като Данзё уже сидел возле разобранного и сложенного дельтаплана. Правая голень была перевязана серым бинтом из хлопковой ткани.

— Попал примерно в середину двора. Сайто Ёситацу был там, но на ближней крепостной стене, не знаю, досталось ли ему, — доложил синоби-бомбардировщик и шутливо добавил, показав раненую ногу: — В ответ получил стрелу!

Можно сказать, что тайан оказался удачным для Като Данзё, потому что выполнил опаснейшее задание и остался жив, но можно и усомниться, потому что был ранен. Сайто Ёситацу тоже можно считать везунчиком, потому что в него не попал ни один из свинцовых шариков, которые поразили почти всех, кто находился во дворе, но в результате взрыва он свалился со стены и так сильно ударился головой, что провалялся в коме целый рокуё и умер в следующий тайан, который в данном случае тоже можно считать хорошим днем, потому что отмучился, а можно плохим. Две вечных подруги — удача и неудача — не ходят одна без другой.

Новым правителем провинции Мино стал четырнадцатилетний Сайто Тацуоки, любитель сакэ, женщин и поэзии. Последний грех был самым тяжким. Пьяница отважен, пока не протрезвеет, то есть почти всегда, бабник — пока не добьется, что тоже немалый срок, зато поэт — пока не допишет нетленку, а стихи у японцев короткие, три-пять строк.

Кому было, что потерять, не стали ждать, когда из-за правителя-труса к ним нагрянут неприятности. В зависимости от того, где находились их владения, начали вести переговоры с даймё соседних провинций Овари, Исэ, Оми, Экидзава, Синано, Хида, Микава. Большинство этих процессов закончилось неблагополучно для Сайто Тацуоки. Не пошевелив и пальцем, Ода Нобунага значительно расширил провинцию Овари на севере и востоке. На его сторону перешла большая часть влиятельных самураев. Все хотят служить победителю. Кое-что отщипнули другие соседи. В итоге Мино стала раза в два меньше Овари, хотя еще год назад было наоборот.

Летом, когда было жарко, дождливо и скучно, в замок Киёси прибыл с дружеским визитом Мацудайра Мотоясу, семнадцатилетний даймё провинции Микава. Мы нехило попировали три дня. В промежутках между попойками даймё перетерли свои дела. Официально объявить о союзе все-таки не решились, как догадываюсь, до тех пор, пока Мацудайра Мотоясу не докажет на деле, что умеет воевать, но Ода Нобунага пообещал другу детства посильную помощь. Южному соседу нужны были асигару-тэппо, о которых был наслышан, но пока не имел средств завести собственных. Так понимаю, ему хотелось посмотреть аркебузиров в деле и принять решение, имеет ли смысл сделать ставку на них или по старинке положиться на самураев? Дополнительным подарком было мое командование арендованным отрядом в шестьсот стволов. Последнему очень обрадовалась моя жена Ханако. Она помнила Мацудайру Мотоясу ребенком, хотя была всего на четыре года старше. Как ни странно, даймё тоже не забыл бедную дальнюю родственницу, когда-то вытиравшую ему сопли.

Замок Окадзаки был меньше Киёси, но такого же типа, с трехъярусной тэнсю в виде пагоды на каменной основе. Моей семье отвели покои на втором этаже, где жили приближенные, большую часть которых моя жена знала. Остальные были пришлые, родственники Имагавы Сэны, жены даймё. Ханако быстро наладила с ней отношения. Видимо, жизнь со мной научила ее умению слушать и не слышать, что является залогом крепкой семьи, и терпению к чужим недостаткам, что помогает заводить друзей. Впрочем, имелся еще один важный сближающий фактор — обе были беременны.

Наверное, поэтому Мацудайре Мотоясу не сиделось в замке. Он решил воспользоваться тем, что у рода Имагава все еще шли разборки, кто должен быть даймё. Официально числился Имагава Удзидзанэ, двадцатитрехлетний старший сын и наследник, который, как и его коллега из Мино, оказался поэтом. Его бы давно прихлопнули по-тихому или не очень, но не позволяла старая гвардия, набранная погибшим отцом из дзисамураев, получивших за верную службу земли, конфискованные у богатых родов, не захотевших или не успевших вовремя прогнуться. Новая элита понимала, что при другом даймё вернутся туда, откуда с таким трудом выкарабкались.

— Я хочу отвоевать земли, ранее принадлежавшие нам и подло отобранные людьми Имагавы Ёсимото. Это, в том числе, и деревня Тоёкава, ранее принадлежавшая Номи Тадаоки, отцу твоей жены. Если завоюем, получишь ее назад, — пообещал мне Мацудайра Мотоясу.

Я отнесся к его словам спокойно. Ода Нобунага обещал мне намного больше. Наверное, потому, что намного богаче.

Армия даймё Микавы состояли из неполной сотни самураев и неполных четырех сотен асигару-яри и асигару-сясю. Все остальные подданные не считали себя таковыми и на призывы сеньора не откликались. Впрочем, и воевать нам предстояло не с все еще грозным родом Имагава, а с несколькими обнаглевшими самураями, которые воспользовались слабостью рода Мацудайра.

— Надеюсь, Ода Нобунага предупредил тебя, что на поле боя надо прислушиваться к моим советам, потому что вы пока не знаете, как лучше использовать асигару-тэппо? — задал я каверзный вопрос, потому что знал о мании величия даймё Овари, который все победы считал только своими, но в тоже время не собирался погибнуть из-за безграмотных действий его молодого коллеги, который мог заразиться этой же болезнью.

Судя по легкому смущению Мацудайры Мотоясу, предупредить его забыли или постеснялись.

— Во время сражения твоей обязанностью будет прикрывать нас с фронта и флангов и наблюдать, как все остальное мы сделаем сами, — подсказал я.

— Хорошо, — быстро скомкав гордыню, согласился он. — Мой отец говорил, что надо подбирать опытных советников и исполнителей и полагаться на них.

Если его слова будут совпадать с делами, то из этого парня получится толковый правитель.

Поле боя выбрали мы. Это была узкая долина с небольшим уклоном в сторону врага между двумя холмами с крутыми склонами, поросшими деревьями и кустами. В этом месте трудно было напасть на нас с флангов. Да и для нападения с тыла пришлось бы нарезать большой круг и потом атаковать по узкой дороге, которую мы завалили срубленными деревьями. Заграждение заодно давало понять нашим воинам, что убежать будет трудно, так что лучше победить. Микавские асигару-яри вытянулись во всю ширину фронта перед стрелками. Сразу за ними стояли оварийские асигару-тэппо в центре и микавские асигару-сясю на флангах. Конные самураи, разделенные на две равные части расположились по обе стороны от Мацудайры Мотоясу, который, как здесь принято, сидел на раскладном стуле в тени крайних деревьев.

Противник счел, что мы всего лишь сделали привал на ночь, и потратил два дня, надеясь, что выйдем на удобное для него место. Не дождавшись, пришел в эту долину, разместившись на противоположном краю ее, где отдыхал еще сутки, уверенный, что мы нападем первыми. Наверное, сказывалась особенность японского менталитета, согласно которой начинать должен был старший по статусу или возрасту, то есть в данном случае даймё, даже если он враг.

Наше нежелание атаковать приняли, видать, за трусость, потому что врагов было раза в два больше, причем половину составляли тяжелые кавалеристы. Они и двинулись в атаку первыми. Вчера был дождь, земля не высохла полностью, поэтому пыли поднималось мало и копыта стучали приглушенно, но все равно от мерного и мощного их перестука и вида летящей на тебя большой и тяжелой массы по спине пробегал холодок, а в низу живота сжимался твердый тугой комок, вызывавший тошноту. Казалось, сейчас прокатятся по нам катком, и останки можно будет сгребать лопатами. Наши асигару всех мастей и многие самураи тревожно оглядывались, чтобы убедиться, что даймё и другие командиры не удрали.

Я демонстративно заложил руки за спину. Хотел было просвистеть что-нибудь задорное, чтобы отогнать страх, но потом вспомнил, что у японцев не принято свистеть. Наверное, потому, что денег у них сейчас практически нет, так что не просвистишь их, а чего зря стараться⁈

Когда до вражеской конницы оставалось метров сто, я скомандовал:

— Приготовились!

Асигару-тэппо обязаны по этой команде поправить фитиль, чтобы без проблем смог поджечь затравку. Кто-то выполнил приказ, кто-то нет. Может, действительно не надо было, а может, с перепугу забыли, что надо сделать.

На дистанции метров пятьдесят я отдал следующий:

— Огонь!

Громыхнуло почти залпом. Нервы у всех напряжены, реагируют быстро. Облако черного дыма было пока прерывистым, не мешало разглядеть, как падают убитые и раненые люди и лошади, а перепуганные остальные, и первые, и вторые, так сказать, тормозят всеми четырьмя копытами или встают на дыбы. Скакавшие сзади налетали на них, из-за чего к свалившимся от пуль добавились упавшие из-за столпотворения. Второй залп добавил паники, истеричных криков и ржания. После третьего те из отважных всадников, кто уцелел от пуль и стрел и удержался на коне, начали разворачиваться. Следующие три залпа, выкосив часть вражеских самураев, придали остальным ускорение. Они налетели, сбивая с ног, на подбегавших им на помощь асигару и помчались дальше. Безродные пехотинцы тут же последовали за благородными конниками.

Я повернулся к Мацудайре Мотоясу, вставшему, наверное, от удивления и уронившему на раскладной стульчик веер, который сейчас является обязательным атрибутом полководца, мечтавшего, чтобы его считали смелым и опытным, и сделал приглашающий жест:

— Догоняйте трусов!

Даймё кивнул и высоким, петушиным голосом проорал:

— Вперед!

Наши самураи, резко осмелевшие при виде удирающих врагов, рванули в погоню. Догнали они в основном вражеских асигару, но и несколько раненых и спешенных самураев завалили, после чего останавливались, чтобы отрезать у трупа голову. Если вернешься домой без такого трофея, как посмотришь в глаза маленькому сыну⁈

Даймё Мацудайра Мотоясу не обманул меня. Может быть, потому, что одарил сразу после окончания сражения, когда находился в состоянии упоения победой, быстрой, легкой и практически без потерь с нашей стороны. Погибла всего пара самураев, которая догнала не тех, кого надо.

— Деревня Тоёкава твоя! И я дарю тебе свой иероглиф Ясу! — воскликнул он.

Отказаться от такого щедрого дара я не рискнул, особенно от иероглифа. Поскольку его надо было к чему-нибудь прилепить, я в чисто японской традиции самоназвался Номи Ясусаса. Первый иероглиф имени можно перевести, как честный, а второй (так меня называли, коверкая имя Саша, китайская и тайская приятельницы, незнакомые друг с другом), как бамбуковая поросль. То есть я стал Честным Бамбуком из рода Номи. Не знаю, насколько весело это звучало по-японски, но никто не рискнул ухмыльнуться, произнося мое новое имя.

Деревенька оказалась так себе, много неугодий, но давала владельцу чуть более сотни коку риса в год. Располагалась на берегу речушки Тоё, на скалистой излучине которой раньше был дом моего тестя, сгоревший во время разграбления. Временные хозяева отстроили его и опять сожгли, когда наша армия приблизилась. За что я им благодарен, потому что освободили место для будущего строительства. Вся Япония сейсмоопасная, но жить в скворечнике из бамбука и бумаги мне не хотелось, поэтому решил построить каменный дом, частично используя технологию виракочей — штифты из твердых камней, соединяющих блоки, обтесанные в виде трапеции с сужением кверху. Старосте по имени Рику (Земля), пожилому сухощавому мужику с простоватым лицом, какое бывает у туповатых хитрецов, приказал заготовить и обтесать камни и бревна и сложить рядом с пожарищем, а также сделать селитряницы — выкопать несколько ям на неугодьях, доверху заполнить экскрементами людей и животных, и сверху присыпать смесью опилок и ракушечника и защитить всё это навесами. Узнав, что я умею изготавливать порох, даймё Микавы пожаловал мне и моим потомкам вечное беспошлинное право на производство этого стратегического товара с условием, что буду продавать только своему правителю по средней рыночной цене. По поводу селитряниц Рику несколько раз переспрашивал, правильно ли понял мой японский. Староста не догадывался, что большие деньги всегда пахнут говном.

Пока мои подданные занимались этим, я отправился расширять провинцию Микава за счет соседней Тотоми вместе с даймё Мацудайрой, который принял новое имя Иэясу, чтобы подчеркнуть свое освобождения от рода Имагава. Асигару-тэппо под моим командованием сделали его смелым и мечтательным. Хотя, сказать честно, не только они. Первая же разгромная победа привела под знамена даймё много воинов. Среди них были и зажиточные самураи, которые, стремительно переобувшись, перебежали на сторону сильного, и дзисамураи, увидевшие шанс выслужиться и разбогатеть, и ронины, заскучавшие по хозяину и постоянному жалованью, и авантюристы всех мастей, почуявшие запах богатой добычи, и безземельные крестьяне, решившие сменить тяжелый труд на рисовом поле на рискованный на поле боя.

Наша армия вторглась в соседнюю провинцию двумя отрядами. Первый из пары сотен самураев следовал в авангарде, опережая основные силы километров на десять и высылая дозоры в разные стороны, чтобы нас не застали врасплох. При этом где-то в глубине провинции Тотоми уже были наши синоби, нанятые по моему совету в деревне Каваи. Основные силы двигались со скоростью своего обоза и делая короткие переходы, чтобы у Мацудайры Иэясу было время достойно, а не в седле, принимать гостей, которые прибывали со всех сторон. Исход борьбы с родом Имагава пока не ясен, поэтому разговоров было больше, чем дел. Подозреваю, что после визита к нам делегации отправлялись в Сумпу к Имагаве Удзидзане, чтобы посмотреть, что делается там, и послушать, что пообещают за верность.

В провинции Тотоми осталась довольно мощная группировка богатых самураев, все еще преданных роду Имагава. Мы встретились с ней в широкой и длинной долине. Место было не самое удачное, но лучше рядом нет, а отступать далеко было чревато, потому что перебежавшие на нашу сторону приняли бы этот маневр за бегство и совершили бы очередное переобувание, а наша армия и так была меньше вражеской раза в полтора. Как я заметил, нынешние благородные самураи меняют сеньоров намного чаще, чем делают сэппуку. Этим они не отличались от западноевропейских рыцарей, которым даже в голову не приходило ковыряться ножом в собственном брюхе.

Мы построились так же, как во время предыдущего сражения. Успех обречен на копирование. Небольшим изменением было то, что перед нашими пикинерами добавили частокол из заостренных стволов бамбука, наклоненных наружу. Те, кто участвовал в первом, теперь были спокойнее, я бы даже сказал, вели себя вальяжнее. Чего не скажешь о новичках-перебежчиках, пусть и опытных воинах. Их смущало количественное превосходство противника, особенно в тяжелой коннице. На асигару-тэппо они посматривали свысока, то есть с седла, в котором сидели, хотя наверняка слышали, что именно аркебузиры решили исход предыдущей битвы.

Зато враги явно сделали выводы из нее. Мы ждали, когда они пойдут в атаку, а они ждали нас. Время шло, солнце приближалось к зениту, но ни одна из сторон не нападала. Ситуация работала против нас. Согласно японскому менталитету, даймё обязан был атаковать первым. Не сделать это — объявить себя трусом.

Я пришел на помощь Мацудайре Иэясу, подсказав ему любимый прием монголов:

— Пошли в атаку конницу. Пусть нападут на врага и сразу отступят, обтекая нас с двух сторон, и вытянут вражескую конницу на асигару-тэппо. Только объясни им попонятнее, что погибать не обязательно. Пусть ввяжутся в бой и сразу поскачут назад. Ты не будешь считать их запланированное отступление трусостью. Наоборот, накажешь тех, кто продолжит сражаться,

Даймё долго вбивал в тупые самурайские головы, что надо сделать, а ему упорно не верили, хотя на шутника не похож ни разу. Вбитое с детства кулаками отца и прочих наставников не вытравишь, поэтому многие самураи погибли зазря, не решившись отступить. Или просто не смогли оторваться от противника. Это сыграло нам на руку. Враги приняли нашу атаку всерьез. Им даже в голову не пришло, что скачут в ловушку. Когда наша конница, разделившись на две неравные части, потому что справа было больше свободного места, начала обтекать построенную пехоту, вражеская увидела перед собой новую и неподвижную цель, за которой не надо гоняться, и ломанулась на нее.

Дальше, за исключением мелких деталей, было то же, что и в прошлый раз. Залпы аркебуз быстро объяснили очередным самураям, что их время прошло. Когда рассеялся дым последнего залпа, на почерневших от пороховой гари лицах асигару-тэппо появились надменные ухмылки. Так крутой гопник смотрит на чмошника, хотя на последнего в данном случае больше сам был похож.

Этого сражения хватило, чтобы самураи провинции Тотоми поняли, кто сильнее, кто теперь будет их даймё. Те, у кого Мацудайра Иэясу вызывал аллергию и кто не погиб на поле боя, перебрались в Суругу или дальше. Оставшиеся радостно присягнули ему, чтобы не потерять владения. Новый правитель был щедр и добр: переметнувшиеся на его сторону первыми стали богаче, а остальных милостиво простили.

Так же победы хватило, чтобы Мацудайра Иэясу сделал ставку на асигару-тэппо. Иезуитам предложили для окучивания две провинции всего за две тысячи аркебуз. Поторговавшись и покряхтев, они согласились. Даймё был, так сказать, истинным синтоистом, поэтому решение далось ему с трудом. Я объяснил Мацудайре Иэясу, что, во-первых, иезуиты создадут конкуренцию буддистам, которые, пользуясь поддержкой рода Имагава, обнаглели в последнее время, а во-вторых, и тех, и других можно будет запросто извести под корень, когда даймё станет очень сильным. Уж я-то знал, что христианство здесь не приживется.

Третьим результатом победы стало то, что два друга детства, два даймё, контролировавшиепровинции Микава, Тотоми, Овари и большую половину Мино, объявили о стратегическом союзе. В империи Нихон появилась новая военно-политическая сила, доказавшая в нескольких сражениях, что способна на многое. Это событие избавило меня от некоторых проблем и даже сделало богаче. С одной стороны я находился на службе у Оды Нобунаги, а с другой был вассалом Мацудайры Иэясу, поскольку владел деревней в его провинции. Теперь они были союзниками, и даймё провинции Овари сделал правильные выводы и пожаловал мне деревню в подконтрольной ему части провинции Мино, хотя здесь не принято быть вассалом двух сеньоров. Я рассказал Оде Нобунаге, что в Европе это встречается повсеместно, и он, видимо, решил на моем примере проверить, стоит ли так поступать. Называлась деревня Ваноути и располагалась в плодородной долине, благодаря чему давала сто семьдесят пять коку риса в год. Заводить и в ней производство пороха я не стал, чтобы не быть конкурентом крестьянам из Каваи.

Союз двух даймё-победителей напугал воинственных соседей. Наступило перемирие, то есть все ждали, кто даст слабину, чтобы накинуться толпой и порвать на части. Заодно вооружались. Ода Нобунага и Мацудайра Иэясу скупали огнестрельное оружие у любого, кто мог предложить. Без ведома иезуитов это мало кто мог сделать, поэтому христианство набирало обороты в Овари, Мино, Микаве и Тотоми.

Я воспользовался паузой в военных действиях, чтобы построить собственное жилье в Тоёкаве. Мало ли как пойдут дальше дела, а собственная крепость, пусть и маленькая, глядишь да пригодится. Это был каменный трехэтажный донжон на платформе высотой метра два. Я не собирался заводить многочисленную прислугу и охрану, поэтому сооружение было скромным и при этом учитывающим такой фактор, как синоби. Они научили меня в том числе и тому, как защищаться от их коллег. Впритык к крепостной стене высотой четыре с половиной метра, окружавшей двор, возвели несколько подсобных строений, крыши которых заодно выполняли роль сторожевого хода. С северо-западной стороны, где было основание мыса, прорубили ров в скале. Камень был очень твердый и труд очень тяжелым, поэтому остановились на глубине метра четыре. До уровня реки оставалось еще столько же или даже больше, поэтому заполнялся ров водой только в самом низу во время половодий и постепенно высыхал, если не было дождей. По-любому это препятствие надо было преодолеть захватчикам, если таковые объявятся, а стрелки из каменной надвратной башни будут им мешать. Я прикинул, что даже один фальконет, установленный внутри нее перед бойницей, позволит нескольким воинам отбиться от большого отряда. Осталось разжиться бронзой и отлить пару пушек.

Все накопленное к тому времени улетело на строительство. Пришлось нанимать много людей, чтобы процесс не растянулся на годы. К тому же, местные хорошо работали с деревом, а опытных каменщиков приходилось нанимать в Кёто (Киото) и платить им намного больше. Зато дело свое знали хорошо. Немного подивились дополнительной работе со штифтами, но, раз заказчик захотел, сделаем.

К тому же, пришлось потратиться и на постройки для изготовления пороха. Их возвели из дерева. Аборигены не удивились, что нет четвертой стены, а вместо нее раздвижная перегородка из бамбука и бумаги. Зато их поразило, что во время производственного процесса, который считали тайным и мистическим, перегородки распахивались, позволяя видеть всё. Смотреть, в общем-то, было не на что. Секретным было соотношение селитры, серы и древесного угля, а за всем остальным можете подглядывать. Что и происходило в первое время — прямо таки паломничество синоби из разных уголков империи и под разными личинами. Некоторые даже умудрялись украсть «полуфабрикат» — замоченную и спрессованную смесь. Вот только разделить ее на составные части и определить процентное содержание каждой при нынешнем уровне науки и техники невозможно. Для шлифовки пороха я использовал ветряные мельницы, довольно примитивные: над крышей возвышалась вертикальная ось с лопастями из расщепленного бамбука, к нижней части которой привязывался кожаный мешок с бронзовыми шарами и размельченным порохом. Ветер дул, мешки вертелись, шары уплотняли гранулы без перерывов на прием пищи и сон.

Все это время я бывал в Тоёкаве наездами. Появился, раздал советы прорабам, навтыкал дуракам и лодырям, заплатил остальным, вернулся в замок Окадзаки. К тому времени жены, моя и даймё, разрешились от бремени, родив дочек. Мою назвали Манами (Ласковая красота или Любовь к морю — каждый из родителей выбирал свой вариант), даймё — Камэхиме (Принцесса-черепаха). Ханако по секрету сообщила мне, что договорилась с Сэна, что совершат перекрестные браки: наш сын Хирошо женится на Камэхимэ, а сын даймё, получивший недавно новое имя Нобуясу — на Манами. Секрет этот знали все и относились к нему с ухмылкой. Бабья дурь пока что не распространяется дальше спален.

Тысяча пятьсот шестьдесят четвертый год начался для меня с войны с сохэями (монахами-солдатами) из секты Дзёдо-синсю, которую в народе называли Икко-икки. На самом деле монахами в общепринятом понимании этого слова там почти не пахло. Большую часть организации составляли бандиты разных мастей, включая ронинов, разорившиеся крестьяне, безработные ремесленники… Само собой, и время они проводили не в молитвах, а в пьянке и дебошах. Тем более, что сакэ гнали сами. Подозреваю, что именно поэтому их и поддерживали крестьяне, покупавшие этот напиток в монастырях. Гнать самим можно было только после уплаты налога, поэтому дешевле было купить у сохэев, которые никому не подчинялись и не платили и даже облагали данью всех, кого смогли нагнуть. Даймё разных провинций, включая Оду Нобунагу и Мацудайра Иэясу, постоянно боролись с ними. Если первому удалось извести монастыри этой секты в своей провинции, то второй был только в начале пути. Имагава Ёсимото, предыдущий правитель Микавы, не то, чтобы поддерживал сохэев, но и не мешал им, чтобы самураи провинции не забывали, что нужна защита от этих бандитов и кто ее обеспечивает. В прошлом году они ограбили несколько торговцев рисом. После первого случая дайм послал в их монастырь Хонсо-дзи своих чиновников, чтобы выяснить причины нападения. Парламентеры были убиты. После очередного грабежа, который случился в начале этого года, один из вассалов Суганума Сада напал на их монастырь Дзёгу-дзи и забрал весь рис, что там нашел. Сохэи в ответ ночью захватили его поместье, перебили всех и вернулись с богатой добычей. Теперь уже Мацудайре Иэясу надо было наказать их или подданные перебегут на сторону сильного и даймё постигнет судьба Тогаси Масатики, его коллеги из провинции Кага, которому пришлось сделать сэппуку после того, как остался без армии и вскоре без родового замка.

Армии встретились пятнадцатого января возле Адзукидзаки, где двадцать два года назад отец Оды Набунаги разбил объединенные силы Имагавы Ёсимото и Мацудайры Хиродаты, отца Иэясу. Теперь сыну пришлось доказывать на том же месте, что достоин своего места. Врагов было всего раза в полтора больше и только потому, что к нам присоединились сохэи из других течений буддизма. Мы построились, как обычно: в центре асигару-тэппо, перед которыми в четыре ряда вставшие на колено асигару-яри, а позади которых асигару-сясю; на левом фланге наша немногочисленная конница — единственный род войск, где у нас было небольшое преимущество; на правом — дружественные сохэи и остальные асигару-яри.

Сражение начали оппоненты. У них не было вариантов, потому что несли на шлемах таблички с надписью «Кто наступает, уверен в небесном блаженстве, кто отступает — в вечном проклятии». Шли плотной толпой, которую возглавляли около сотни аркебузиров. На моей памяти, а может и в истории Японии, это было первое сражение двух армий с огнестрельным оружием. Разница была в том, что мои подчиненные прошли хорошую выучку и умели караколировать, а вражеские стреляли вразнобой и по готовности. Кто-то из них остановился метрах в пятидесяти от нас и пальнул, кто-то подошел ближе. При этом целились не в моих подчиненных, а в Мацудайру Иэясу, который сидел позади нас на вершине низкого холма.

Наш первый залп не смутил их, а вот следующие, прогремевшие после коротких пауз, вогнали в тоску тех, кто к тому времени еще был в строю. Асигару-тэппо работали, как отлаженный механизм. Вскоре черного густого дыма перед ними было столько, что я не видел врагов, только слышал звон оружия там, где находились защищавшие стрелков асигару-яри. Мои подчиненные тоже не видели, в кого стреляют, но враг наступал плотной толпой, так что, уверен, каждая пуля находила свою цель, а то и две бездоспешные. Хотелось подняться выше по склону холма и посмотреть, что там происходит, но я опасался, как бы мои действия не приняли за попытку к бегству и не ломанулись следом. Оценивал ситуацию по действиям «наших» сохэев на правом фланге, которая яростно рубилась с коллегами-врагами. Чем больше поляжет и тех, и других, тем нам лучше. В конце восьмого караколирования асигару-тэппо раздались звуки наших труб, командовавшие атаку конным самураям, и я дал отмашку своим подчиненным, чтобы больше не стреляли.

Когда пороховой дым немного рассеялся, стал виден широкий вал из трупов перед нашими асигару-яри, которых стало заметно меньше, и удирающих врагов, которых догнала наша конница и принялась рубить беспощадно, и наших сохэев, самые быстрые из которых уже помогали самураям, а остальные должны были вот-вот присоединиться к ним.

Мацудайра Иэясу стоял на вершине холма, сжимая в левой руке сложенный веер, который в этот холодный ветреный день был ни к месту, и потирая правой в кожаной перчатке железный доспех в районе живота, и неотрывно, с детской жадностью, смотрел как добивают удирающих врагов.

— В меня пуля попала и не смогла пробить! — хвастливо сообщил он, показав мне дыру в районе солнечного сплетения, где пуля преодолела верхнюю пластину и погнула нижнюю. — А ты говорил, что железный доспех прошивает запросто!

— Тебе повезло, что дистанция была большая и порох у них паршивый, не чета нашему, — сказал я и предложил: — Если хочешь, давай проверим: повесим твой доспех на столб, и я с такого же расстояния продырявлю его насквозь. Если нет, дам взамен новенький.

— Я тебе верю! — радостно воскликнул даймё, будто я согласился с ним, после чего потряс веер в воздухе и прокричал: — Мы победили!

Стоявшие рядом воины дружно поддержали его.

За следующие две недели мы разграбили и потом сожгли монастыри Сёман-дзи, Дзёгу-дзи и Хонсо-дзи, принадлежавшие Икко-икки. Монахов, попавших в плен, казнили, а их семьи — да-да, они плодились и размножались, несмотря на обет безбрачия! — были проданы в рабство. По моему совету Мацудайра Иэясу пообещал по одному сё (немного менее двух килограмм) риса за скальп сохэя из этой секты. Буддисткие монахи бреют голову, не перепутаешь. Вот тут-то, судя по количеству выданного в награду риса, жителям провинции Микава и дошло, какие подонки обитали рядом с ними. Вскоре распоряжение пришлось отменить, потому что охотники за скальпами не особо разбирались, из какой секты сохэй, поэтому под раздачу попали и наши союзники. Впрочем, даймё не сильно переживал за последних. Он уже понял, что чем меньше монахов, тем лучше жизнь.

В этом же году Ода Нобунага выдал свою сестру Оити замуж за Адзаи Нагамасу, влиятельного самурая из провинции Оми, западной соседки провинции Мино. Теперь Сайто Тацуоки надо было вести войну на два фронта. Правда, началась она не сразу. Года полтора Ода Нобунага окучивал самураев врага. Не знаю, что им пообещали, но четыре главных военачальника, можно сказать, весь генеральный штаб — Такэнака Хамбэй, Инаба Ёсимити, Андо Моринари и Удзииэ Ноомото — предали своего трусливого даймё. После чего наша армия без боя захватила Суномату — самую плодородную часть провинции Мино, расположенную неподалеку от замка Инабаяма, резиденции Сайто Тацуоки, который когда-то успешно бомбардировал Като Данзё. Ода Нобунага проехал вокруг горы Кинка, оценил, с какими трудностями придется столкнуться при штурме, и передумал захватывать. Ему сейчас нельзя было проигрывать и даже тратить время на длительную осаду. Синоби из Каваи отказались от контракта на убийство Сайто Тацуоки, который, сделав вывод из смерти отца, выходил из тэнсю только в безветренные дни, и при этом дозорные следили за небом и сбивали из луков всё, что пролетало рядом. Поэтому мы как бы остановились на захваченном, но при этом блокировали сообщение обитателей замка Инабаяма с внешним миром, особенно подвоз им продуктов и воды.

Даймё разместил свою ставку неподалеку от горы Кинка в замке Суномата, построенном, согласно мифу, за одну ночь Киносита Хидэёси, толковым администратором, выходцем из крестьян, стремительно и заслуженно делавшим карьеру при дворе. Само собой, строительство длилось намного дольше. Сперва был сооружен высокий, метров пять, каменный фундамент в месте впадения реки Сай в Нагару. В это же время на противоположном берегу Нагары заготовили и обтесали бревна, которые сплавили к месту строительства. Вот из них-то за сутки и собрали нижние два яруса замка, а на следующий день остальные полтора. На ров, вал и крепостные стены потребовалось еще с месяц, но это ведь не в счет.

У Киноситы Хидэёси погоняло Макака, потому что слишком похож на это животное. Ироничная природа, как обычно, выбрала для неординарного ума забавную оболочку, без смеха не глянешь. Особенно забавным он был в камисимо — верхней накидке без рукавов и с накрахмаленными плечами, отчего голова казалась еще меньше, словно обезьянка высунула ее из вороха одежды. Не в силах сдержать смех и не желая обидеть неглупого и нетрусливого человека, сумевшего пробиться с самого низа, я старался видеться с ним пореже. Как догадываюсь, Киносита Хидэёси — духовный предок тех японцев из двадцать первого века, которым западло было сидеть рядом со мной в метро. Наверное, потому, что я мог унюхать навоз, в котором он ковырялся все детство и юность.

Уж я-то прекрасно знал, сколько времени требуется на постройку замка, потому что к началу военных действий закончил возведения собственного, поскромнее, скорее, хорошо защищенного манора, и наладил производство пороха в деревне Тоёкава. Нанимать гарнизон для охраны моей новой недвижимости не потребовалось. Мацудайра Иэясу выделил двух самураев и три десятка асигару для охраны пороховой мастерской, потому что производила стратегическое сырье. Я разрешил охране пожить в моем маноре. Уважительных поводов уклоняться от службы Оде Нобунаге больше не было, поэтому пришлось вернуться с семьей в замок Киёси и вскоре отправиться в поход.

От скуки я тоже объехал гору пару раз, прикидывая, как бы захватить ее с малыми потерями. Для подрыва стен надо было выдолбить в горе нишу, что заняло бы много времени, да и пороха потребовалось бы немеряно, а его расходовали очень экономно. Ода Нобунага предпочел бы положить во время штурма тысячу воинов, чем потратить тысячу патронов. Во время второго объезда день был ветреный, и сопровождавшие меня асигару-тэппо между собой обговорили, что в такую погоду трудно будет поджечь фитили, так что лучше не встречаться с врагом.

Этот разговор застрял у меня в голове. Только вернувшись в лагерь и попав на ужин к даймё, я понял, почему. Иезуиты подгоняли Оде Нобунаге не только аркебузы, но и другие экзотические товары, в том числе сахар, желтоватый и с карамельным привкусом, произведенный, скорее всего, в Индии из сахарного тростника.

Тут я и вспомнил, как в детстве изготавливали ракеты из корпусов велосипедных насосов. Покупали в магазине селитру, которая продавалась, как удобрение, и потом смешивали с сахаром и нагревали на костре. Главное было не перегреть, чтобы сплав не вспыхнул. Получаемой коричневатой массой начинали цилиндр насоса, после чего широкую часть загибали плотно. Установив «ракету» с помощью подпорок в вертикальное положение, поджигали снизу через узкое отверстие для шлангочки. Подлетала метров на сто, что для ребятни было супер. Само собой, я не собирался изготавливать ракеты на сахарно-селитровой тяге. У нас всегда оставалось немного массы, из которой делали «бомбочки»: скатывали ее в шарик, в который втыкали пару спичек так, чтобы наружу торчали только головки. Чиркнул их о спичечный коробок — и кинул шарик. Иногда — в чужой сарай через узкое вентиляционное отверстие. Горела масса с выделением большого количества тепла, пожар был неизбежен.

Вот я и решил скрестить местные приемы с технологией моего детства. Под моим контролем изготовили сахарно-селитровую массу, облепили ей араре — металлических «ежиков» с длинными иголками — и вставили короткие фитили. Башни и стены в замках деревянные, но покрыты тонким слоем штукатурки. Араре, обмотанный пропитанной маслом материей и подожженный, плохо преодолевал эту защиту, успевали потушить, а вот изготовленная нами масса должна была. Ее хватило почти на полсотни «боеприпасов».

Ветреным вечером я выдвинулся с десятком самых ловких асигару-тэппо к замку Инабаяма. Примерно до середины горы ехали на лошадях, потом шли пешком по узкой дороге, местами прорубленной в каменном склоне. Защитники редко выходили за пределы крепостных стен, не охраняли подходы к замку. Подобрались к нему уже в темноте. Я разбил подчиненных на три группы. По сигналу — крику совы — все начали метать подожженные араре в тэнсю и во двор — куда попадет.

Охрана заметила их, подняла тревогу. Со стен полетели стрелы, пушенные на хруст веток или в большинстве случаев наугад. Мои подчиненные, в отличие от синоби, двигаться бесшумно по лесу не умели. Мы быстро отошли на безопасное расстояние, откуда наблюдали за замком. Там было много шума, но мало огня. Тэнсю загорелась в нескольких местах. Обитатели ее сработали быстро, залили поджоги водой, сбили пламя палками. Зато во дворе что-то полыхало нехило, отбрасывая алые блики на оштукатуренную стену замка. Примерно через час пожар потушили и крики стихли.

Что ж, получилось не так хорошо, как я задумывал. С этой мыслью я и вернулся после полуночи в наш лагерь вместе со своим отрядом. Похвастаться было нечем, поэтому не стал докладывать, где был и что делал, а завалился спать в своем шатре, приказав не будить, пока сам не проснусь.

Меня таки разбудили по приказу Оды Нобунаги, потому что в лагерь прибыл комендант замка Инабаяма, чтобы договориться о почетной сдаче. Оказалось, что Сайто Тоцуоки решил, что начался штурм, и сбежал вместе с семьей и самыми верными подчиненными. Его подождали до рассвета, надеясь, что все-таки вернется, после чего решили, что нет смысла погибать за трусливого даймё, бросившего своих вассалов. Ода Нобунага принял капитуляцию, побывал в замке и решил, что отныне это будет его главная резиденция под названием Гифу.

В тот год, когда Ода Нобунага выдал замуж свою сестру Оми и всерьез взялся за провинцию Мино, в Киото на сорок третьем году жизни скоропостижно скончался Миёси Токей, который владел семью провинциями, считался самым сильным и влиятельным даймё, являлся теневым правителем страны и, как ни странно, поэтом, правда, бездарнейшим. Злые языки утверждали, что не обошлось без синоби, но предположений, кто именно нанял их, было почти столько же, сколько даймё в империи. Как ни странно, Ода Нобунага и Мацудайра Иэясу в число подозреваемых не входили. И зря, особенно первый, отправивший в Каваи караван риса после известия о смерти Миёси Токея. Впрочем, это могло быть случайным совпадением.

Новыми теневыми правителями империи Нихон стали три родственника покойного — Миёси Масаясу, Миёси Нагаюки и Иванари Томомити, которых называли «Миёси саннинсю». Если Миёси Токей признавал действующего сёгуна Асикагу Ёситэру, но не пускал в столицу и не привлекал к решению государственных вопросов, то эта троица готовилась отнять титул, но никак не могла решить, кому из них должен достаться. В итоге доверили этот вопроса богам, а пока те будут думать, заманили сёгуна в Киото, окружили квартал, в котором он поселился, и приказали сдаться. Асикага Ёситэру, несмотря на то, что не выиграл за всю свою жизнь ни одного сражения, капитулировать отказался, потому, видимо, что не хотел делать сэппуку, и принял последний бой, погибнув, как мужчина. Бывает так: всю жизнь не везло, а умер, как герой. В итоге страна на три года осталась без сёгуна.

Троице самозванцев этого было мало. Они обвинили Мацунагу Хисахидэ, коменданта Киото и главного советника почившего Миёси Токея, в отравлении последнего. Злые языки утверждали, что обвинение было небезосновательным. Главный советник за два года до смерти теневого правителя обвинил в измене и по приказу огорченного отца отравил его единственного сына Миёси Ёсиоки, а на следующий год по той же причине казнил его младшего брата Атаги Фуюяси. Теперь вот уцелевшие Миёси решили отомстить ему, но не на того напали. Прожженный интриган принудил их к бегству из столицы, к тому времени сильно разбогатевшей, благодаря купцам и ремесленникам, которые в последние годы набирали силу по всей стране и с которыми у Мацунаги Хисахидэ были прекрасные отношения. У беглецов не хватало сил, чтобы покорить столицу, у коменданта — чтобы расправиться с ними. В итоге Мацунаги Хисахидэ обнулил их претензии на власть, объявив новым сёгуном Асикагу Ёсихидэ, который приходился двоюродным братом предыдущему и слыл бесхребетным сластолюбцем, то есть был идеальной марионеткой.

На этом, наверное, передел бы и закончился, но объявился еще один кандидат на титул сёгуна — Асикага Ёсиаки, младший брат предыдущего, убитого кланом Миёси. По традиции младших братьев отправляли в монастырь, чтобы не претендовали на власть, не мутили воду. Узнав, кому достался титул, тридцатилетний монах отправился менять судьбу. Сперва он обратился за помощью к клану Роккаку, правившему в провинции Оми, но те не решились вмешаться. Тогда он отправился в провинцию Этидзэн, где правил род Асакура, в Тюгоку к роду Мори, в Сэнгоку к роду Такеда… Везде его встречали тепло и провожали так же, но воевать отказывались. Во время очередного перемещения между провинциями ему совершенно случайно повстречался Акэти Мицухидэ, пронырливый приближенный Оды Нобунаги, выходец из Мино, которого приблизили за способность проворачивать грязные делишки. В итоге Асикага Ёсиаки оказался в замке Киёси.

Для монаха кандидат в сёгуны был слишком упитанным. Видимо, в буддистских монастырях все равны, но некоторых кормят ровнее. На счет пожрать Асикага Ёсиаки был горазд. Русская примета, по которой тот, кто хорошо ест, и работает так же, в данном случае сбоила. Кандидат в сёгуны оказался патологическим лентяем. Таких здесь называют монах на три дня. Предполагаю, он потому и сбежал из монастыря, что было в облом постоянно молиться, а может, еще и на сельскохозяйственные работы привлекали. С едой в замке Гифу напрягов не было, работать даймё не заставлял, поэтому гость почувствовал себя, как дома, и даже позабыл о намерении стать сёгуном.

Зато Ода Нобунага помнил об этом. Он вызвал синоби из Каваи, которые, судя по довольным лицам, получили очень выгодный заказ. Они навестили и меня, одарили продуктами со своих полей, огородов и садов, но о задании не промолвили ни слова. Значит, стрелять и взрывать не надо будет, сами справятся.

В конце октября в Гифу прискакал гонец с известием, что четырнадцатый сёгун из рода Асикагу по имени Ёсихидэ, повластвовав всего семь месяцев, приказал долго жить. Выпил на ужин несколько чаш сакэ под жареную рыбу с овощами — и утром его нашли с почерневшим лицом и выпученными, как от натуги, глазами, словно был задушен великаном-онрё, как здесь называют злых духов. Даже припомнили одного очень высокого самурая, которого казнил когда-то отец покойного. Мол, не успел рассчитаться с обидчиком, вот и отомстил его сыну. Ода Нобунага отправил этим онрё из деревни Каваи аж два каравана с рисом и другим зерном.

Иногда важные решения принимаются, исходя из того, как подчиненный ответит на вопросы.

— Ты бывал в Кёто (Киото)? — играя со мной в сёги, спросил Ода Нобунага и сделал опрометчивый ход.

— Да, — ответил я и воспользовался его ошибкой, создав позицию хисси, когда у о-сё (главнокомандующего) противника нет защиты от цумэ (мата).

— Я смогу захватить город? — задал он следующий вопрос и совершил вторую ошибку, может быть, специально, потому что, если проигрывал, старался закончить партию побыстрее.

— Да, — повторил я, сделал ход и сообщил: — Цумэ.

— Тогда завтра выступаем в поход, — смахнув свои фигурки с доски, буднично объявил даймё.

За последние годы население столицы империи увеличилось значительно. В основном за счет беженцев из провинций, где шли военные действия, а сражались почти везде. Зато защитные сооружения продолжали ветшать. Жители столицы чувствовали себя временщиками, готовыми сняться с любой момент и податься искать счастье в другом месте, и не собирались вкладываться в ремонт крепостным стен и башен, не говоря уже о возведении новых.

Мне не стали окружать Киото. Чем больше людей сбежит из города, тем легче будет захватить его. Наша армия расположилась перед южной частью. Шатер Оды Нобунаги стоял возле дороги, ведущей к Крепостным воротам. Первым делом пленные крестьяне соорудили из бревен, камней и земли вал параллельно крепостной стене на удалении метров пятьдесят от нее. Затем в выбранном мной месте приступили к рытью тоннеля. Сперва попробуем обрушить крепостную стену методом выжигания. Если не получится, подорвем порохом, который тратили теперь очень экономно, потому что количество аркебузиров в армии даймё постоянно росло, и их надо было обучать.

Впрочем, Ода Нобунага был уверен, что хватит всего лишь начала рытья тоннеля. Перед осадой в Киото зашло много синоби из Каваи, которые должны были убеждать горожан, что лучше сдаться. Мол, Ода Нобунага прибыл для того, чтобы закончить безобразия, передать власть законному сёгуну и навести в стране такой же порядок, как в его провинциях. Кто хочет и дальше жить в бардаке, с теми разговор будет короткий, когда разрушат крепостную стену, как сделали в замке Киёси, и разозленная солдатня ворвется в город.

Осада продлилась тринадцать дней. Наверное, горожане ждали, что кто-нибудь придет им на помощь. Желающих не нашлось. У всех хватало своих проблем: кто-то не хотел положить свою армию в сражении с нашей, кто-то уже воевал, а кому-то было стрёмно оставить свою провинцию без охраны, иначе тут же будет захвачена.

Утром четырнадцатого дня, тайана, чтобы все получилось, к Оде Нобунаге прибыла делегация от коменданта города Мацунаги Хисахидэ. Это были молчаливый длинный сухой старик и болтливый увалень средних лет. Первый произносил пару слов и второй, вопреки правилам хорошего японского тона, тут же перебивал его и расширял мысль во все стороны, которых было невероятное количество. При этом следующая реплика частично повторяла предыдущую, отчего мне казалось, что его речь можно изобразить, как ряд полуокружностей, края которых накладываются. Смысл их был предельно прост: Мацунага Хисахидэ готов сдаться, если останется комендантом. Оду Нобунагу такой вариант не устраивал. Зачем обитать в одной комнате с ядовитым скорпионом⁈ К тому же, у даймё имелась информация, что богатые горожане очень настойчиво посоветовали Мацунаге Хисахидэ договориться с осаждавшими, иначе сами откроют им ворота и покажут дорогу к кварталу, где он живет. В итоге сошлись на том, что комендант со своей семьей, слугами и барахлом убудет в любом направлении, а остальных горожан не тронут.

Видимо, именно этот ответ и надеялся получить Мацунага Хисахидэ, поэтому заранее упаковал нажитое посильным грабежом и сразу умотал, пока не передумали. Караван состоял из девяти паланкинов, двадцати восьми вьючных лошадей и одиннадцати больших тачек на двух высоких колесах, каждую из которых катили четыре человека: два тянули спереди, держась за продольную жердь, соединяющую оглобли, два толкали сзади. Никто их горожан не зарыдал, прощаясь с человеком, который управлял ими много лет. Наверное, опасались, что, увидев их слезы, вернется.

Мои рассказы о централизованном государстве не прошли даром. Первое, что сделал Ода Нобунага — отремонтировал дворец и предложил пятидесятиоднолетнему тэнно (императору) Огимати перебраться туда. Последний долго не мог поверить своему счастью. Престол он получил одиннадцать лет назад после смерти отца, но церемонию интронизации провел только через три года, когда Мори Мотонари, даймё провинции Аки, подарил деньги на это. После чего жил то тут, то там на чужой милости. И вдруг на тебе — огромный дворец с кучей барахла, продуктов, прислуги и карманным сёгуном. За всё это надо было всего лишь выполнять чисто церемониальные функции. К ним пришлось приступить практически сразу — провести праздник сбора урожая, который, как мне сказали, был в забвении более двухсот лет. К моему удивлению, именно это мероприятие и сочли жители столицы главным маркером того, что Ода Нобунага выполняет волю богов. Вторым правильным, по их мнению, действием был ремонт крепостных стен и башен, возведение их на тех участках, где отсутствовали, и строительство нового замка рядом с императорским дворцом. Раз вкладывается в защиту, значит, не временщик.

Зато Асикагу Ёсиаки счел, что сделал большое одолжение Оде Нобунаге, получив с его помощью титул и родовое гнездо в городе. Насмотревшись в детстве, как должен вести себя крутой сёгун, решил действовать так же, позабыв, что власть держится на силе: нет одного, нет и другого.

Когда Ода Нобунага зашел навестить его, Асикагу Ёсиаки важным тоном заявил:

— В благодарность за помощь я жалую тебе должность моего заместителя.

Даймё ухмыльнулся и произнес насмешливо:

— Это слишком большая честь для меня! Пожалуй, я откажусь! — После чего предупредил: — Не забывай оказывать почтение своему повелителю тэнно Огимати, иначе у тебя начнутся перебои с едой.

Новоиспеченный сёгун отнесся к его словам с пренебрежением. Есть люди, которые создают собственную виртуальную реальность и продолжают верить в нее, несмотря ни на какие изменения. Асикагу Ёсиаки решил, что он теперь самый главный в империи Нихон и начал рассылать даймё письма с требованием приехать и поклясться в верности и заодно привезти щедрые дары. Как ни странно, находились желающие сделать это. Хотя подозреваю, что приезжали они в Киото в первую очередь ради того, чтобы посмотреть, насколько хорошо защищен город. Раз Ода Нобунага со сравнительно небольшими силами захватил его всего за две недели, то почему бы и другим не попытать счастья⁈

У меня имелась возможность понаблюдать за ними, поскольку был оставлен в столичном гарнизоне командиром тысячи двухсот асигару-тэппо. Ода Нобунага решил, что слишком шумно содержать такую толпу в замке Гифу или рядом с ним. Новым комендантом города и командиром отряда самураев и двух тысяч асигару-яри был назначен Акэти Мицухидэ, богатый и влиятельный самурай из провинции Мино, который одним из первых предал своего даймё и перебежал на сторону Оды Нобунаги, после чего выполнил несколько мутных миссий, за что и был обласкан — получил такую ответственную должность. В эту эпоху тотального предательства сделавший правильный выбор раньше других считается не поддонком, а умным, предусмотрительным человеком. Я бы на такого умника не положился, поэтому был готов, что Акэти Мицухидэ может принять еще одно верное решение — сдать город кому-нибудь, кого сочтет сильнее Оды Нобунаги — и на всякий случай отработал пути отхода вместе с семьей. Меня уж точно не пощадят уже только потому, что намбандзин.

К моему удивлению Ханако не понравилось в столице империи, даже несмотря на то, что была принята при дворе тэнно Огимати. Нет, она, как и все нихонские женщины, обожествляла правителя, но во дворце чувствовала себя скованно, что ли. Ей не хватало душевности, какая царила в замке Окадзаки. А мне во дворце было уютно. Меня, выросшего при социализме, где все были равны, хотя некоторые немного ровнее, не напрягают титулы и родословные. Для меня тэнно — всего лишь пожилой мужчина, не подозревающий, на сколько десятков жизней я старше него. Может быть, именно это и притягивало Огимати ко мне. Он был очень одиноким человеком. Появляться на публике ему не полагалось, даже путешествовал в закрытом паланкине. Пообщаться просто, душевно, без церемоний и просьб денег или другой помощи мог только с женой, если это возможно после многих лет совместной жизни. Зато со мной, намбандзином, запросто. Я ничего не просил и, по большому счету, от меня ничего не зависело. Мы иногда болтали с тэнно часами. Как-то он, в знак особого расположения, показал мне собственные шунга. Это нынешняя японская порнуха — черно-белые или цветные рисунки с обязательной демонстрацией половых органов большего размера, чем есть на самом деле. На счет размеров можно, конечно, поспорить, но, без сомнения, если бы тэнно Огимати жил в Западной Европе, то стал бы знаменитым художником.

Как-то я рассказал ему, что ждет его страну и императоров в будущем, сославшись на предсказание ясновидящей с моей якобы родины Дании. Поведал, что будут править его прямые потомки, хотя точно не знал этого, что, как и другие общества, политическая система которых застряла в Позднем Средневековье, например Британия, они выработают идеальную для правителя систему, когда решение принимает он, а всю ответственность несет правительство, которые меняют, как перчатки, когда испачкаются или износятся. Тэнно Огимати порадовался за своих потомков, но огорчился за подданных, узнав о двух атомных бомбах, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки, причем в последнем случае на своих единоверцев, потому что церквей в нем было больше, чем синтоистских и буддистских храмов вместе взятых. Первого города пока нет, а второй — маленькая рыбацкая деревушка. Мне даже не пришлось растолковывать, что такое ядерная реакция. Тэнно поверил на слово в ужасающую силу взрывов и подлость и безнаказанность совершивших это неоправданное с военной точки преступление. По меркам Позднего Средневековья это нормальное действие по отношению к врагам. Единственное, что показалось ему неправдоподобным — это пара веков или больше, я точно не помнил, жизни без войн в изоляции от всего мира. Его можно понять, потому что, даже по меркам киберкапитализма, из которого я начал путешествие по эпохам, такой продолжительный срок спокойной жизни кажется невероятным.

В начале прошлого года, тысяча пятьсот шестьдесят восьмого от рождества Христова, я на всякий случай написал завещание, потому что весной окажусь в Роттердаме, за тысячи километров отсюда. Попасть туда я не смог бы при всем моем желании. Путешествие на нынешних парусных судах заняло бы от шести до двенадцати месяцев, причем ближе ко второй цифре. Можно было бы, конечно, отправиться в путь в позапрошлом году, но я решил рискнуть. Было просто интересно узнать, способно ли мое тело существовать одновременно в двух разных местах. Коперник, который, как догадываюсь, был таким же путешественником по времени и потому знал намного больше современников, утверждал, что такое возможно. Если честно, иногда на меня накатывает такая тоска, что хочется прекратить свои скитания. Решил, будь, что будет. Прошла весна, пролетело, как обычно, лето, потом долго тянулась осень и наступила зима, кажущаяся бесконечной, а я был жив. То есть одновременно крутил роман с вдовой в Роттердаме и исполнял супружеский долг в Японии. При этом обе женщины даже не догадывались о существовании друг друга. Впрочем, и моя «голландская» версия тоже была не в курсе.

В январе мне стало не до решения надуманных экзистенциональных проблем, потому что появились реальные. Миёси саннинсю напали на Киото. К ним присоединились несколько даймё из провинций, расположенных западнее и южнее города, в том числе мой старый знакомый Китабатакэ Томонори, сменивший в должности даймё своего отца, умершего шесть лет назад. Уверен, что Китабатакэ Харумото не совершил бы такую ошибку. На помощь нам пришел только Адзаи Намагаса, зять Оды Нобунаги, у которого было всего сотен пять воинов, в основном асигару-яри. Киотцы не горели желанием защищать свой город. Может быть, им было не все равно, кто станет сёгуном, но не собирались пожертвовать жизнь за любого из кандидатов. Так что на крепостных стенах заняли места около четырех тысяч воинов. Им пришлось отбиваться от семи тысяч нападавших.

Вечером враги подошли к столице, расположившись на том же месте, которое недавно занимали мы, и рано утром пошли на штурм. Они спешили захватить Киото до подхода Оды Нобунаги, предупрежденного о нападении с помощью системы дымов и флагов. Обычно посты располагались на вершинах гор или высоких холмов и мигом репетовали сигналы, так что через несколько минут, максимум пару часов, даймё знал о случившемся. Один-два дня у него уйдёт на сбор войска, подготовку к походу и еще пять — на переход. Так что нашим врагам надо уложиться в шесть дней, иначе придется удирать или сражаться на два фронта.

Я расположился у узкой бойницы на предпоследней площадке надвратной башни. На верхней находился Акэти Мицухидэ, осуществляя общее командование защитой города. У соседней бойницы был мой пятнадцатилетний сын Хирошо, получивший взрослое имя Иэнага (по иероглифу из имен обоих наших сеньоров) и, к моему удивлению, в жену Амаю (Ночной дождь), вторую дочь даймё Токугавы Иэясу от наложницы. Вопреки самурайскому воспитанию, полученному в замке Окадзаки, я привил сыну любовь к огнестрельному оружия. Это его первый бой и, надеюсь, не последний. Бойницы на этом уровне башни высокие, рассчитанные на стрельбу из длинного японского лука, поэтому мне было удобно сидеть на раскладном стуле, положив ствол мушкета на нижнюю плоскость проема. Второй стоял рядом, прислоненный к стене, а возле него — мой новый слуга по имени Горо (Пятый сын). Купил его за два мона на киотском рынке. Пацану лет четырнадцать, точно не знает свой возраст. Вырос в нищете, попал ко мне совсем тощим. За полгода отъелся, подрос сантиметров на пять и, кроме других обязанностей, облегчающих мою жизнь, научился заряжать мушкет. Я дал ему стрельнуть разок и пообещал повторить поощрение, если будет служить хорошо. Теперь у меня самый преданный слуга. У сына Иэнага тоже два мушкета, а для перезарядки и заодно охраны приставлен опытный асигару-тэппо, спокойный и рассудительный.

Первыми в атаку погнали пленных крестьян, которые по двое тащили корзины с землей и камнями и каждый по снопу рисовой соломы. Содержимое корзин высыпали в сухой ров шириной метров пять и глубиной около четырех, а снопами закрывались от стрел и камней, летевших с крепостных стен. Защита помогала плохо. Во время каждого захода примерно треть крестьян погибала или получала тяжелые ранения и падала в ров, помогая заполнить его. Я считал это разбазариванием боеприпасов, поэтому приказал своим асигару-тэппо, чтобы стреляли только в воинов, в первую очередь в самураев, у которых доспехи покрепче, труднее пробить копьем или катаной. Зато пуля из аркебузы с дистанции несколько метров продырявливала кожаный панцирь насквозь и частенько ранила или даже убивала шагавшего следом.

Когда ров в нескольких местах можно было преодолеть без особых проблем, в атаку пошли основные силы. Впереди асигару, за ними прятались отважные самураи. Это называется предусмотрительностью, а не трусостью. Лестниц заготовили мало, по одной человек на сто пятьдесят. Сделаны из бамбука, перекладины привязаны веревками.

Асигару-тэппо я приказал стрелять только, когда враги полезут на стены, чтобы били в упор, наверняка, а сам начал раньше, потому что у меня нарезной ствол с мушкой. С удовольствием восстанавливал навыки стрельбы из огнестрельного оружия, растерянные в предыдущих эпохах из-за отсутствия практики. Выцеливал знатных самураев в богатых доспехах. По флажку опознал Китабатакэ Томонори или кого-то из его рода и с дистанции метров сто всадил ему в живот свинцовую пулю со стальным сердечником, который запросто пронзит любой нынешний доспех и тело в нем. Жертва сделала еще пару шагов, после чего у нее подогнулись ноги. Шагавшие сзади самураи подхватили ее под руки, не дав упасть, и понесли в тыл. Удобный способ сбежать с поля боя: никто не обвинит в трусости, потому что жизнь даймё важнее победы. Следующей моей жертвой стал кто-то из клана Миёси. Этот рухнул сразу, причем на спину. Выносить в тыл его не стали. Видимо, из бедных родственников, а я принял его за крутого в железных доспехах, потому что их недавно покрыли розовым лаком, прямо таки излучавшим красноватое сияние в лучах жиденького, зимнего солнца. То есть я повелся на понты, а чувак погиб из-за них. Потом я завалил двух рослых самураев. Чем больше цель, тем труднее промахнуться, а мазать никто не любит. Иэнага тоже завалил одного самурая, причем заорал от радости так, что я подумал, что сына ранили.

К тому времени передовые вражеские воины уже добрались до городских стен, приставили лестницы, начали подниматься по ним. В дело вступили мои подчиненные. На сторожевом ходе не помаршируешь, так что караколировать им приходилось почти на месте, задевая друг друга. Зато черного густого дыма они выдали много. Поле боя скрыл самый настоящий туман войны, что стало полной неожиданностью, как для наступавших, так и для защитников. Я заметил, что многие вражеские воины, в том числе самураи, не желали «нырять» в черное марево навстречу жуткому грохоту выстрелов. Наверное, им казалось, что впереди японский вариант ада.

Точнее, у японцев-синтоистов нет ада в том виде, какой придумали себе христиане. У них, скорее, вариант греческого Аида — подземное царство мертвых, называемое Ёми-но-куни (Желтый источник) или просто Ёми. Позаимствовали у китайцев, у которых данные иероглифы произносятся, как Хуанцюань, но переводятся так же. Там не наказывают за совершенные на земле грехи и не награждают за благие дела, а просто влачат призрачное существование. Представляю, какая там скопилась толпа, если это место общее для китайцев и японцев.

Первый штурм закончился быстро, можно сказать, не набрав силу. Под закопченными сверху, крепостными стенами лежали тела врагов. Не скажу, что их было много. Я видел штурмы посерьезнее, когда убитые и тяжело раненые лежали в несколько слоев. Мы нанесли не столько физический урон, сколько моральный. Наши враги впервые увидели массовое применение аркебуз при защите города. Выяснилось, что любые доспехи бесполезны. Одно дело идти в бой, когда знаешь, что убить тебя смогут, если будешь недостаточно снаряжен, быстр и точен и, самое главное, удачлив, то есть многое зависит от тебя, а другое, когда понимаешь, что любое попадание — смерть или тяжелое ранение, и все зависит только от меткости врага и опять таки от удачи, которая, видимо, боится громких выстрелов.

Все предыдущие разы, в далеком будущем, я бывал на японском острове Хонсю в теплое время года. Может, поэтому запомнился мне, как место, где не бывает холодов. Пожив здесь без малого семнадцать с лишним лет, я убедился, что это далеко не так. Видимо, как и в Северной Европе, в Нихоне сейчас похолодание климата. С ночи зарядил снег. Снежинки были крупными и лохматыми. Они плавно и печально опускались на крыши домов, дороги, поля… Нихон стал похож на Россию, отчего мне взгрустнулось.

Думал, что враги не пойдут в атаку в такую погоду, но они не дали мне позаниматься самокопанием. Оклемавшись после вчерашней неудачной атаки, подождали окончания снегопада и поперли сразу с трех сторон. На наше счастье они не знали, что аркебузам противопоказан снег. Крестьяне из деревень возле города предупредили нас о вечерних маневрах врага, поэтому мы точно знали, где именно будут нападать и выставили там заслоны. Киото не весь окружен крепостными стенами. С двух сторон защитой служили реки и дома, построенные на их «внутренних» берегах. Башни и стены были только там, где можно пересечь вброд, причем в первую очередь эти сооружения построили для стражников, чтобы взимали налоги с входящих в город. Руководил этими отрядами Акэти Мицухидэ, который во время первого штурма сделал, видимо, правильный выбор, передумав переметываться, и поверил, что на южных крепостных стенах города справимся без него, поручив мне командовать там войсками.

Я опять сидел в надвратной башне. Обе винтовки (буду так их называть, потому что стволы нарезные, «винтом») были заряжены пулями с железным сердечником, чтобы пробивали любой доспех. Я смотрел через бойницу, как враги шли на нас по белому, непримятому снегу. Обуты они в гэта с кожаными или веревочными ремешками, пропущенными между большим и указательным пальцами ног. Поверх носков таби (большой палец отдельно) надеты кожаные чехлы, чтобы ноги не мокли и не мерзли, хотя уверен, что помогали только первые несколько минут. Я обут в сапоги с портянками, а все равно ноги задубели. Хотя, если бы двигался, было бы, наверное, теплее.

Этот самурай привлек мое внимание тем, что высоко поднимал ноги и стряхивал снег каждый раз, как делают кошки. Шлем с полумесяцем сверху. Рога повернуты вверх. Не убьет катаной, так забодает. Доспех покрыт темным лаком. В пасмурный день цвет трудно разглядеть. Пуля попала ему в район живота в тот момент, когда он стряхивал снег с правой ноги. Опустил ее медленно, я бы даже сказал плавно, после чего шмякнулся плашмя. Никто из соратников не бросился к нему на помощь. Значит, мелочь пузатая. Я отдал слуге винтовку, получив взамен заряженную. Во время обмена следил за полем боя, обнаружив типа в шлеме с золотым или позолоченным гребнем типа петушиного. Этот уже приготовил катану, хотя идти ему до крепостной стены еще метров сто. При попадании пуля даже не дернулся, сделал еще два шага, после чего наклонил катану и оперся на нее, как на трость и замер на несколько секунд. Завалится ему не дали. Сразу три человека подхватили оседающее тело и торопливо понесли в тыл: двое держали за руки, а третий за ноги. Катана так и осталась торчать воткнутой в землю. Возле нее на белом снегу было несколько красных пятнышек. Смотрелись контрастно.

В это время загрохотали аркебузы, стрелявшие по асигару, атаковавшим в первых шеренгах. Я обратил внимание, что отважные самураи как-то медленнее начали переставлять ноги, обутые в гэта, и шаг стал короче. Я поразил еще шестерых, когда остальные присоединились к уцелевшим асигару, удирающим подальше от крепостных стен и стреляющих аркебуз. Послал вдогонку еще три пули. Две нашли свою цель. С третьей вышла непонятка: то ли я промазал, во что не хотелось верить, то ли самурай оказался крепким, что было правдоподобно, потому что народ здесь не избалованный, живучий. На примятом снегу осталось несколько десятков, если не сотен, окровавленных трупов. Можно было не спешить с их уборкой, потому что загниют и завоняют не скоро.

Знатно грохотало и в других местах, где враги пытались проникнуть в город, хотя там асигару-тэппо было мало, основные силы составляли асигару-яри, асигару-сяси и спешенные самураи. Вскоре пришло сообщение от Акэти Мицухидэ, что врагу не удалось ворваться в город.

Где-то через час был второй штурм. Двигались на этот раз еще медленнее. До того, как загрохотали аркебузы, я успел поразить одиннадцать самураев, а потом еще четверо получили по пуле в спину. Можно сказать, что стараюсь на благо Нихона, потому что чем меньше останется знатных буси, тем спокойнее, лучше будет здесь жизнь.

Вскоре опять пошел снег, который давал нашим врагам отличный шанс захватить город. Они об этом не знали или не хотели знать. Сочли природное явление уважительной причиной для отказа от следующих атак. Как ночью донесли крестьяне, сочувствующие нам, во вражеской армии началось дезертирство. Влиятельные самураи, сообразившие, что ничего лучше пули в живот здесь не получат, начали уходить вместе со своими подданными. Не удивлюсь, если многие двинутся навстречу Оде Нобунаге, чтобы по пути переобуться и присоединиться к победителю. Самурайская верность она такая — куда дует камикадзе, туда и гнется.

К моменту прибытия армии под командованием Оды Нобунаги осада с Киото была снята. Вражеская армия удалилась на четвертый день, пообещав обязательно вернуться. Видимо, понравилось то, что огребли. Само собой лавры защитника Киото достались Акэти Мицухидэ. Даймё прекрасно знал, что решающую роль сыграли асигару-тэппо, но я посоветовал ему не выделять их роль. Пусть враги продолжают верить в самураев. К тому же, мне не нужен был перспективный враг в лице Акэти Мицухидэ, который обладал поразительной способностью лизать задницу своему сеньору. Я никогда не видел Оду Набунагу таким счастливо-расслабленным, как после разговоров с этим вассалом. Да и не нужна мне слава, почести. Нахавался их в предыдущую эпоху. Отдохну от суеты.

— Надо бы додавить Миёси саннинсю, лишить их кормовой базы, — посоветовал я Оде Нобунаге. — Иначе окрепнут, дождутся, когда ты ослабеешь, и нападут опять.

— Предлагаешь напасть на Сакаи? Сумеем захватить его? — спросил даймё.

— Если купишь в Каваи пару коку пороха, то обещаю разрушить какую-нибудь из городских стен, — ответил я.

— Сегодня же отправлю к ним гонца, — пообещал он.

Сакаи располагался на острове в устье реки Ямато, впадавшей в Осакский залив. В будущем я проплывал мимо этого порта и, скорее всего, проезжал через него на скоростных поездах, но не обращал внимания. Кто же знал, что придется осаждать его⁈ Точнее, это городская конгломерация из нескольких частей разной величины, центром которой была расположенная на этом острове. Никто не знал точно, сколько жителей в Сакаи. Смотря, какие части считать городом, а какие нет, но утверждали, что больше пятидесяти тысяч, что это самый густонаселенный район всего Нихона. И самый богатый, благодаря чему позволял себе некое пренебрежение по отношению к даймё и даже сёгуну. Род Миёси в бытность у власти только числился в правителях города. Им отстегивали на бедность, но к правлению не допускали. Реальную власть имел совет богатых горожан с выборным главой. Эдакий японский вариант Венеции. После неудачной попытки захватить Киото Миёси саннинсю было отказано в финансовой и прочей помощи.

О чем сообщила Оде Нобунага делегация из девяти горожан, встретившая нас в дне пути от Сакаи, и предложила жить дружно. Они не учли, что даймё знает, что в городе наладили изготовление аркебуз. Пока, правда, в малом количестве, но и этого хватило, чтобы от горожан потребовали капитуляции с последующим переходом под руку тэнно Огимати, то есть Оды Нобунаги. Члены делегации заявили, что им надо обсудить это с городским советом. На следующий день на переходе нас встретил сокращенный вариант из трех человек, которые поставили в известность, что город будет защищаться до последнего. Мол, пожалейте своих воинов, иначе после неудачной осады некого будет вести в бой. Видимо, неудача армии Миёси под стенами Киото слишком обнадежила их. Теперь уже взятие Сакаи стало делом принципа для Оды Нобунаги. Или победа, или его будут посылать все, кому не лень.

С тем войском, которое находилось под командованием даймё, плотно осадить весь город, точнее, все его части, было нереально да и ни к чему. Мы подошли к острову с севера, где реку Ямато можно было перейти вброд. Именно здесь на противоположном берегу была крепостная стена высотой метров шесть. Нижняя часть, метра полтора высотой, сложена из камня, а остальное из оштукатуренного дерева. Двое ворот на расстоянии метров сто пятьдесят друг от друга, напротив двух самых мелких мест на реке. Деревянные надвратные башни с хвостатыми крышами, как у пагод. Народа на сторожевом ходе много, стоят вплотную. Там не только городская стража, включая десятка три асигару-тэппо, и ополчение, но и профессиональные воины: асигару-яри и — сясю, ронины и даже дзисамураи. Город богатый, есть, чем заплатить.

Судя по хмурому лицу, Ода Нобунага не ожидал такого грозного приема. Наверное, если бы знал заранее, то не пошел бы сюда, согласился на те условия, которые предлагали горожане. Умная мысля приходит опосля.

— Что скажешь? — обратился он ко мне.

— Что выбора у нас нет, придется захватывать город, — ответил я и подсказал: — Подождем несколько дней и ударим там, где нас не ждут, и тогда, когда нас не ждут. Для этого изобразим, что штурмовать передумали, но и уйти просто так не можем, ждем, когда предложат более интересные условия. Допустим, потребуй от них повышения денежной выплаты и поставку каждый год тысячи ару-ке-баз и поторгуйся неторопливо. Им этот процесс более понятен и интересен, чем война, поэтому не откажутся от переговоров и расслабятся.

Ода Нобунага приказал своей армии находиться в той части города, что напротив стены, по другим шляться только небольшими группами и только в поисках добычи, в первую очередь съестного. Враги должны были видеть нас на одном месте, откуда и ждать нападения. Копать тоннель под рекой не имело смысла, поэтому я сразу отмел план по обрушению стены. Когда привезли порох из Каваи, даймё дал задание синоби проникнуть ночью в город и посмотреть, что там творится. Само собой, они согласились.

К утру вернулись и доложили, что ночью в городе пусто. Только у ворот много воинов, но ведут себя расслабленно, уверенные, что штурма не будет, что купцы договорятся. Большие деньги порождают нездоровую уверенность, что всё хорошее можно купить, а от всего плохого — откупиться.

Заходили в город сразу с нескольких сторон. Отряды были разной численности, от десяти до пятисот воинов. В каждом два-три синоби, которые показывали дорогу, снимали дозоры, а потом поджигали дома и, провоцируя панику, бегали с криками «Пожар! Город захвачен! Спасайтесь!». Я командовал одним из отрядов, состоявшим из тридцати асигару-тэппо и двадцати асигару-яри. Как мне сказали, улицы в городе узкие, от двух до пяти метров, так что брать больше стрелков не имело смысла, все равно не смогут развернуться на всю ширину при глубине шесть линий, необходимых для караколирования, только путаницы будет больше. Я выбрал самых лучших. Еще четырьмя такими же командуют кассиру. Я теперь тэппо-дайсё — главнокомандующий аркебузирами.

Отправились на штурм после полуночи. Луна взошла, но из-за густой и низкой облачности было темно. К тому же, с залива дул сырой, хлесткий ветер, вышибал слезу. В такую погоду вряд ли кто-то будет шататься по улицам без острой нужды. Через реку переправились по плавучему мосту из бамбука, собранного из заранее изготовленных секций. Он был узкий, но с левой стороны имелись перила, так что переправа прошла почти без происшествий. Мы были не головным отрядом, поэтому передвигались без опасений.

В том месте город защищали только тыльные стороны узких двухэтажных деревянных домов, сросшихся, как сиамские близнецы. Эдакий японский вариант таунхауза длиной не меньше километра на том участке, где река текла почти прямо. Мост был напротив узкого просвета между хибарами из бамбука и циновок, только боком пройдешь, по которому пробрались на улочку шириной метра два. На противоположной ее стороне были такие же сросшиеся «скворечники». И ни души. Где-нигде в домах, учуяв нас, гавкала собачонка. Со всех сторон воняло горелым кунжутовым маслом и соевым соусом. В Сакаи правила бал завезенная португальцами тэмпура — обжарка в кляре. В основном потребляли морепродукты, причем креветок в непотребных количествах. Жители этого города имели прозвище, которое можно перевести, как пожиратели креветок.

На перекрестке мой отряд пошел не параллельно реке в сторону двух ворот, куда направились идущие перед нами, а повернули вглубь острова. Постепенно дома становились больше. Некоторые были с дворами, огражденными каменными или деревянными заборами. В одном месте долго шли вдоль странного длинного и высокого сооружения без окон и дверей, из которого сильно воняло навозом. На конюшню или хлев не похоже, и животных не было слышно.

Японские ночные дозоры ничем не отличались от европейских: ходили с факелами толпой человек по десять и сильно шумели, чтобы бандиты успели убежать. Мы их услышали квартала за три. Находились в это время на, судя по ширине метров пять, одной из главных улиц. Я построил подчиненных к бою, сам расположился на узком крыльце перед раздвижной дверью их бамбуковых пластин. За ней слышались осторожные шаги и шепот.

— Не выходите из дома, если хотите жить, — посоветовал я достаточно громко.

Шумы за дверью сразу прекратились. К словам человека, говорящего с иноземным акцентом, лучше прислушаться.

Ночной дозор не дошел до нас метров восемьдесят, потому что у ворот начался бой. Судя по звукам, рубились там знатно. Дозорные сперва остановились, пытаясь сообразить, что произошло, затем начали разворачиваться.

Чтобы придать им ускорение, я скомандовал:

— Первая линия, огонь!

Залп из пяти аркебуз порвал ночную тишину, разбудив, наверное, всех жителей города. Мы даже попали в кого-то: одного дозорного соратники подхватили под руки. Где-то ближе к реке прозвучал еще один залп, потом еще… Со всех сторон послушались провокационные крики синоби, а потом испуганные горожан.

Мы продолжили медленное движение по улице в сторону центра города. Навстречу нам выбегали небольшими группами или поодиночке удирающие жители. Если бежали с факелами, то замечали издали и сразу разворачивались, если нет, то натыкались на наши пики, после чего драпали в обратную сторону даже быстрее первых. Один раз на нас выскочил отряд конных самураев человек в пятнадцать. У них было несколько горящих факелов, поэтому были замечены вовремя и встречены тремя залпами. Несколько самураев, скакавших сзади, успели развернуться и удрать. Раненых людей и лошадей добили мои воины. Затем собрали трофеи и погрузили на уцелевших жеребцов. Спешить нам не надо. Возле ворот уже было тихо. Еще сражались в центре города, но, судя по тому, что крика было больше, чем звона оружия, скоро все закончится.

Захват Сакаи сделал Оду Нобунагу самым известным и влиятельным полководцем Нихона. Во-первых, он был первым, кому удалось покорить такой большой и сильный город; во-вторых, у него теперь появился довольно обильный источник финансирования, что позволяло кратно увеличить армию; в-третьих, заимел собственное производство аркебуз, которое стремительно расширялось, потому что даймё освободил от налогов изготовителей этого оружия и приказал продавать ему всю продукцию по очень выгодной для них цене. Даймё не преминул воспользоваться этим, решив избавиться от самого богатого из врагов — Китабатакэ Томонори, правителя провинции Исэ, который не пострадал во время штурма Киото, как я думал. Оказалось, что моя пуля нашла его сына Китабатакэ Тиканари.

Осенью наша армия зашла в провинцию Исэ двумя колоннами: одна с севера под командованием Оды Нобунаги, другая с запада под командованием Сибаты Коцуиэ, довольно толкового полководца, который в свое время настучал даймё, что младший брат Ода Набуюки мутит заговор, благодаря чему был приближен и повышен. Я был в первой, командовал тысячей восемьсот асигару-тэппо. Остальных шестьсот подчиненных, обученных в последние месяцы, передал во вторую колонну, которой предстояло больше грабить, чем воевать.

Нам помогали практически все кланы синоби из провинции Ига. Для них это было дело принципа, потому что не забыли и не простили нападение, совершенное много лет назад Китабатакэ Харумото, отцом нынешнего правителя провинции Исэ. Нихонцев можно без колебаний назвать людьми длинной памяти. Благодаря синоби, мы знали о всех маневрах врага, количестве его армии и отдельных отрядов и гарнизонов и даже сильные и слабые стороны старших командиров.

В замке Аноцу комендантом был Торияо Ивами, преданный своему сюзерену. Располагалось укрепление возле залива Исэ в месте слияния рек Ивато и Ано, которые защищали его с двух сторон. С третьей вырыли ров шириной метров семь, соединявшей реки. Рядом находился город Цу, который лет сто назад был важным портом, но сильно пострадал во время землетрясения и захирел. Место сочли проклятым и многие жители разбежались. Это первый сильный замок на нашем пути, поэтому мы были обречены захватить его, сделать зачин, который поднимет дух нашей армии.

Сделать подкоп и заложить мину под стену мешали реки, поэтому армия готовилась к штурму, но основная надежда у Оды Нобунаги была на синоби из Каваи. Они появились возле замка за несколько дней до подхода основных сил. Проникнуть внутрь легально не получилось. Синоби распознали и повесили со связанными руками и вверх ногами на длинном бамбуковом шесте, установленном в наклоненном положении на надвратной башне. Бедолага умирал долго, дергаясь, как рыба, попавшая на крючок. Соратники сняли его ночью, несмотря на то, что охрана была увеличена вдвое, но был уже мертв. Утром комендант замка увидел висящим на веревке командира ночного караула на надвратной башне. Еще два стражника лежали с перерезанными глотками на сторожевом ходе неподалеку от бамбукового шеста. После чего синоби начали готовиться к тайному проникновению, отравив всех собак в замке. Не знаю, как, но умудрились расправиться даже с комнатными собачонками, которые не выходили из тэнсю во двор.

Я сам напросился в группу, которая должна была ночью проникнуть в замок и уничтожить Торияо Ивами и не только его. Скучно было сидеть в лагере. Да и хотелось проверить, на что я способен в сравнение с этими парнями, о которых в мою первую эпоху сочинят мифы. Синоби согласились в первую очередь потому, что собирались использовать знакомый прием — взорвать пару кувшинов с порохом, чтобы вызвать пожар и панику, а никто лучше меня не знал, где их расположить. В подрывном деле у них пока много пробелов.

Ночью была типичная погода для второй половины октября: с залива дул сырой холодный ветер, время от времени принося небольшие порции мелкого дождя. На мне были короткая кожаная куртка и штаны темно-коричневого цвета. Голова обмотана куском черной материи так, что открытыми остались только глаза. Не зря же я смотрел фильмы о ниндзя. Остальные члены группы были в обычной хлопковой одежде темных цветов и без макияжа на лицах — в общем, совершенно не похожи на киношных персонажей, даже стало обидно, наверное, потому, что искусство кажется правдоподобней жизни. Мы все обманываться рады.

Выдвинулись после полуночи. Через реку переправились, лежа на заранее изготовленных, небольших, бамбуковых плотах. Вода показалась мне очень холодной. Пока догреб, ладони начало сводить, хотя бывало, что бултыхался подолгу в ледяной без каких-либо последствий. Пристали ниже замка к небольшому треугольнику суши, за которым реки сливались. Грунт был каменистым и скользким. Я вытащил плот почти полностью на берег. Мокрые руки вытер о штаны и подул на них, согревая, после чего надел кожаные перчатки с обрезанными наполовину пальцами. Синоби считали их придурью изнеженного намбандзина.

Като Данзё поднялся на стену первым, используя когти-сюко и — ашико. Поднимался по вертикальной стене с удивительной быстрой. Скорость и была залогом успеха. Нагрузка на коготь была непродолжительной, поэтому не успевал сорваться. Через несколько минут сверху упал конец веревки с мусингами, по которой поднялся я и помог с ее помощью вытащить наверх кувшины с порохом. Остальные синоби были наверху почти одновременно со вторым кувшином, поднявшись с помощью когтей.

Тэнсю была от нас метрах в двенадцати. Трехъярусная, построенная на фундаменте высотой метра два из камней, сложенных без раствора. Обычно комендант и знатные гости располагаются в верхнем ярусе. К тому же, подрыв каменного фундамента мог не дать нужный нам результат, потому что японцы строят с учетом высокой сейсмичности. Лучше заложить заряды выше него.

Като Данзё скойлал веревку с мусингами, на конце которой был бронзовый якорек с тремя острыми лапами, и потом ловко швырнул в сторону тэнсю. Зацепился за начало сятихоко (рыба с мордой тигра) на углу крыши второго яруса. Второй конец веревки закрепили за зубец крепостной стены, рядом с которым на сторожевом ходе лежал мертвый стражник. Като Данзё перебрался первым. Опять таки ловко и быстро. У меня получилось намного медленнее. Во время тренировок в Каваи, я освоил и этот способ перемещения в пространстве, но, видимо, остался недоучкой. Передвигаться надо было под небольшим углом вверх, что само по себе не просто, и не покидало опасение, что ворсистая веревка сейчас порвется, и я грохнусь на вымощенный камнем двор, причем спиной вниз, или из-за угла тэнсю выйдет дозор из трех человек, которые каждые минут пять делали обход, меня увидят и всадят стрелу в самое неожиданное место. Ступив на деревянную крышу первого яруса, я облегченно вздохнул.

На этом ярусе имелось два чидори-хафу (мансардные окна), между нижними концами крыш которых был небольшой промежуток, в котором в два слоя поместились кувшины с порохом, которые мы с Като Данзё переправили с помощью второй веревки без мусингов, связной в петлю и заведенной с нашей стороны за сятихоко, а с противоположной — за зубец крепостной стены. В верхний воткнули один конец шнура, пропитанного селитрой и разложенного на крыше змейкой сверху вниз, и, дождавшись, когда мимо нас пройдет дозор из трех человек, подожгли с другого конца. Еле заметный темно-бордовый огонек, коптя и издавая «химический» запах, медленно пополз по мокрой крыше.

Перемещаться по веревке с мусингами в обратную сторону мне было легче, несмотря на то, что голова теперь была ниже задницы и имела больше шансов получить стрелу. Подгоняла мысль, что по каким-то самым невероятным причинам заряды могли рвануть раньше времени. Като Данзё отцепил якорек, скойлал веревку и с помощью когтей на руках и ногах быстро спустился во двор, незаметно пересек его буквально за спинами дозорных и поднялся по крепостной стене на сторожевой ход. Ода Нобунага заплатит за эту диверсию столько, что хватит на несколько сотен, если не тысяч, веревок и якорей, и пожар заметет все следы, но синоби потому и синоби, что расчетливы до предела.

Затем мы разделились на две группы и обогнули замок каждая со своей стороны, сняли часовых и спрятались на сторожевом ходе с видом на двор возле главных ворот. Там под деревянным навесом у входа в тэнсю стояли, тихо переговариваясь, десятка три воинов с копьями и луками. От них отделилась тройка, чтобы совершить обход. Через пару минут, когда они, наверное, были у тыльной стороны башни, и рвануло, причем так сильно, что почти весь караул присел или упал, хотя взрывная волна пошла в противоположную сторону.

Верхнюю часть тэнсю перекособочило. Оттуда выпало несколько человек, мужчин и женщин, в светлом нижнем белье, и в месте взрыва начался пожар. Алые языки пламени жадно облизывали деревянную постройку и давали достаточно света, чтобы разглядеть, кто из суетящихся и кричавших во дворе достоин быть убитым. Мои соратники выжидали, когда во дворе появится Торияо Ивами без доспехов, но с катаной в руке. Я видел, как по нему выстрелил из духовой трубки синоби, лежавший неподалеку от меня, но, уверен, было не менее трех попаданий. Яд, нанесенный на маленькие стрелы перед самым выходом на задание, быстро теряет ядреность, поэтому обычно после первой жертва еще пару минут движется, постепенно замедляясь и в конце концов падая, а тут вражеский комендант свалился почти сразу, что в итоге сыграло против нас. Воины гарнизона догадались, что случилось, и большой группой ломанулись на крепостные стены, несмотря на то, что надо было срочно тушить пожар.

Мы шустро переместились по сторожевому ходу туда, где он был менее освещен, где скинули веревку без мусингов, по которой и спустились на каменистый грунт на берегу реки. После чего перебежали к плотам. Они были в темной зоне, но, когда выплыли примерно на середину реки, где по темной воде бегали бледно-оранжевые блики, были замечены со стен замка и обстреляны из луков. Одна стрела попала чуть левее моей головы. Лучник не учел снос плота течением. Моему соседу справа повезло меньше. Его плот немного обгонял мой, а потом, когда мы почти вышли из освещенной зоны, резко притормозил. В спину синоби попала стрела, пригвоздив к плоту. Я схватился правой рукой за ближний, толстый, мокрый, скользкий, бамбуковый брус его плавсредства и, загребая левой рукой, потянул за собой к берегу реки, до которого оставалось метров семь. Навстречу нам выдвинулись два синоби и, зайдя по грудь, дотянулись до плота с приколотым соратником и потащили к берегу. Когда я добрался самостоятельно, они выдернули стрелу, но рану не перевязывали. Значит, уже ни к чему.

Утром из замка Аноцу прибыл парламентер. Это был Коцукури Томомаса, младший брат Китабатакэ Томонори, пятнадцатилетний сопляк, который принял командование после гибели Торияо Ивами. Погибать ему явно не хотелось, поэтому предложил сдачу Аноцы в обмен на должность коменданта в ней на службе у Оды Нобунаги. Последний сразу согласился. Асигару гарнизона, кто хотел, были разбавлены нашими и продолжили службу на прежнем месте, а самураям предложили на выбор присоединиться к нашей армии или катиться на все четыре стороны, включая замок Исэ, к своему сеньору. Их место заняли дзисамураи из провинции Мино.

Осада столицы провинции тоже продолжалась не долго. Как и младший брат, Китабатакэ Томонори хотел жить. Представляю, как на том свете корчит их отца, отважного воина. Впрочем, японский тот свет не чета христианскому, так что там всё может проходить чинно, спокойно. В итоге договорились, что Китабатакэ Томонори усыновит одиннадцатилетнего Оду Нобукацу, второго сына своего победителя. Мальчик после смерти приемного отца станет главой рода Китабатакэ и даймё провинции Исэ, а живут сейчас мало, особенно те, кто имеет приемных сыновей из другого клана. Впрочем, проигравший наверняка считает, что это временно, что у Оды Нобунагу больше шансов погибнуть, после чего усыновленного можно будет грохнуть и забыть о позорном договоре.

Закончив с этим, мы двинулась к Нагасиме. Так называлась цепь фортификационных сооружений из крепости с этим названием, монастыря Гансё-дзи и нескольких форпостов, расположенных в заболоченной дельте, образованной реками Нагарагава, Кисогава и Ибигава, Эту местность захватили сохэи из Икко-икка. Ода Нобунага считал, что хороший монах — мертвый монах, поэтому решил резко сократить их количество на теперь уже подконтрольной ему территории.

Задача оказалась слишком тяжелой. Даже самый крепкий замок Нагасима был не чета Аноце, не говоря уже о Гифу, но располагался среди болот — ни обложить толком, ни атаковать, не говоря уже о подкопах. Синоби тоже не порадовали. Они сожгли пару форпостов, расположенных на краю болот, и грохнули самыми разными способами с сотню вражеских воинов, но у тех не было явного лидера. Убьешь одного командира, на его место выбирают другого, причем иногда даже более толкового, чем предыдущий. Нужен был флот, чтобы отрезать снабжение по воде, и большое количество плоскодонных плавсредств для переброски воинов под стены замка для нападения. К тому же, началась зима, во время которых уважающие себя буси предпочитают сидеть дома у жаровни и неспешно цедить теплый сакэ из теплой деревянной чаши, а не шляться по холодным болотам. В общем, постояли мы там шесть дней, после чего Ода Нобунага решил, что монахи никуда не денутся, что их время придет немного позже, и отправил армию в Киото, чтобы там распустить на зимние квартиры.

Впереди поскакали гонцы, которые передали сёгуну Асикаге Ёсиаке послание из семнадцати пунктов, названное позже «Дворцовыми положениями», в которых Ода Нобунага подробно изложил, что тот ведет себя, как конченый жлобяра, а не мудрый правитель, заботящийся о своем народе, и посоветовал резко исправиться, или власть перейдет к тэнно Огимати. Уверен, что список очень не понравилось Асикаге Ёсиаке, но против многотысячной армии не попрешь, тем более, что жители столицы воевать за его интересы не собирались.

Как ни странно, тэнно Огимати тоже не сильно обрадовался, узнав, сколько ответственности может свалиться на него, потому что долго жил на милости разных даймё, переезжая от одного к другому, и теперь был обязан многим. Ему, конечно, не впервой отвечать за распоряжения, которые не издавал, но отношения с некоторыми друзьями и благодетелями наверняка будут испорчены, чего тэнно, человек мягкий, отзывчивый, доброжелательный, хотел бы избежать. Я объяснил ему, как сумел, что так уж заведено: одни принимают решения, а другие отвечают за них; не умеешь или не желаешь быть одним из первых, будешь среди вторых.

К тому же, во время похода Ода Нобунага вернул тэнно Огимати на завоеванных территориях все земельные участки, которые раньше принадлежали предкам правителя Нихона, а потом были растасканы жадными и неблагодарными поданными, что тоже обязывало помогать даймё. Кто не хотел возвращать прихваченное по-хорошему, становился немного короче. Впрочем, таких было мало. Большая часть неблагодарных подданных предпочла остаться без земли, но зато с головой, значительно увеличив количество ронинов. Ода Нобунага не брал их в свою армию, предполагая не без основания, что предадут при первом удобном случае.

Мне с отрядом из тысячи двухсот асигару-тэппо было приказано остаться в Киото. Мы хорошо показали себя во время осады, поэтому были обречены провести в нем зиму. Я был рад, потому что вырос в городе. В замках Гифу или Окадзаки с их четкими и почти нерушимыми вертикальными и горизонтальными связями и неистребимыми мелкими интригами мне было скучно. Чего не скажешь о моей жене. Как истинной дочери нихонского народа, Ханако даже в голову не приходило осудить приказ Оды Нобунаги, поэтому виноват был только я. Люди для того и женятся, чтобы точно знать, кто истинная причина их бед.

Поскольку я был в фаворе у Оды Нобунаги, сёгун Асикагу Ёсиаки невзлюбил меня после подписания «Дворцовых положений». Признаюсь честно, это было взаимно. Если бы он сам собрал армию и захватил Киото, я бы его уважал, но это прожорливое ничтожество получило власть из чужих рук, которые решило укусить. У него самого не хватило бы смелости на такой поступок. Наверняка посоветовал кто-то из холуев, которых возле сёгуна собралась слишком много, о чем я неоднократно писал Оде Нобунаге. Подозревая, что сёгун обязательно предаст, я нанял на деньги даймё двух синоби из провинции Кога. Вообще-то, они называли себя кагимоно-хики (вынюхивающие и подслушивающие), и выглядели хлипкими, абсолютно не воинственными и не опасными, потому что не заточены не на силовые террористические акты. Я устроил их слугами к Асикагу Ёсиаки. Вскоре оба продвинулись по службе, став старшими слугами. Видимо, были отличниками по синобскому курсу холуяжа.

Однажды в конце зимы я прогуливался по дворцовому парку, где он граничил с кварталом сёгуна. Позади метрах в десяти за мной шла личная охрана из пяти бывших ронинов из далекой провинции Изумо. У меня сложилось впечатление, что сейчас в Нихоне нет человека, которого не хочет убить хоть кто-нибудь, поэтому за пределами своего жилья постоянно носил под одеждой кольчугу, а на поясе саблю и кинжал, и имел охрану из преданных самураев, которые служат именно мне, и их семьи живут в моей деревне Ваноути в роли заложников.

— Намбандзин, — послышался шепот из кучи опавших, прошлогодних листьев, которую отделяли от дороги кусты с голыми ветками.

Это было слово-пароль для нанятых мной кагимоно-хики; остальные за грубое обращение рисковали остаться без головы.

Я остановился, продолжая смотреть вперед.

— Завтра сёгун пошлет гонца, переодетого в торговца, к Асакуре Ёсикагэ, даймё провинции Этидзэн, с призывом выступить против рода Ода, — прошептали из кучи листьев.

Я подождал еще несколько секунд, понял, что доклад закончен, продолжил неторопливую прогулку.

Моя охрана притормозила на том же месте, не обнаружила, что именно заставило меня остановиться, проследовала дальше.

На следующее утро я с отрядом самураев и асигару отправился на прогулку по дороге, которая вела к провинции Этидзэн. Двигались очень медленно, поэтому купеческий караван, отправившийся из Киото в ту же сторону, вскоре обогнал нас. Восемь конных ронинов и десятка три пеших копейщиков и лучников охраняли с сотню вьючных лошадей, которые везли ткани, изделия из металлов, красители…. Обратно нагрузятся керамикой, очень оригинальной и модной сейчас в столице, и бумагой васи, которую изготавливают из коры некоторых видов кустарников, благодаря чему очень прочная (не каждый сумеет порвать руками), белая и немного шероховатая. Из васи чего только ни делают, включая одежду и раздвижные двери, но в первую очередь, конечно, используют для каллиграфии, рисования. За обозом шли сотни две путников. Времена сейчас стрёмные, так что лучше путешествовать толпой.

Нужный нам человек вел на поводу свою лошадь коровьей масти в конце обоза. Неприметный мужичок лет тридцати пяти, явно не герой. Даже если бы рядом с его лошадью не шагал мой человек, я бы все равно понял, что именно он курьер. Обычный купец не стал бы так напрягаться и опускать глаза долу, завидев мой отряд. У него отняли лошадь, а самого взяли под руки и подвели ко мне. От страха бедолага побледнел и потерял дар речи, только пытался поклониться низко, но державшие его воины не давали оказать мне почтение в полной мере.

— Сам отдашь послание и расскажешь, что приказали передать на словах Асакуре Ёсикагэ, или начнем с пыток? — спросил я спокойно, ведь выбор делать не мне.

— Да, господин, да, да… — затараторил он, словно заклинило, и снова попытался отбить поклоны.

— Где послание? — задал я следующий вопрос.

— Там, — кивнул он на свою лошадь, — в бамбуковом пенале среди тканей.

Написано было на бумаге васи очень искусным каллиграфом. Если опустить титулы и льстивые прилагательные в начале и конце, то даймё провинции Этидзэн предлагали присоединиться к уже битым нами Миёси.

— Что должен передать на словах? — строго спросил я.

Купец с трудом сглотнул слюну и затараторил:

— Что ведутся переговоры с монастырями Исиями-дзи и Эгояку-дзи и родами Китабатакэ, Такэда, Мори и Адзаи, которые положительно отнеслись к образованию коалиции против Оды Нобунаги, но ждут, когда кто-нибудь начнет первым.

Мне показался странным перечень претендентов во враги моему даймё. Не сомневался, что сохэи Икко-икки и род Китабатакэ поддержат любую заварушку против него, но зачем это Мори, у которых хватает своих проблем с соседями, и Такэде Харунобу, который недавно был нашим союзником против рода Имагава, а в прошлом году мы помогли ему помириться с лепшим врагом Уэсуги Кэнсином, правителем провинции Этиго⁈ А уж род Адзаи, который возглавлял зять Оды Нобунаги, и вовсе не лез ни в какие ворота. Впрочем, ситуация в Нихоне сейчас такая мерзкая, что я ничему не удивлюсь.

Я продиктовал ехавшему со мной писарю дополнение к письму, заготовленному еще вчера вечером после прогулки, после чего отдал его доверенному самураю, приставленному ко мне даймё именно для таких случаев, вместе с перехваченным посланием и курьером, чтобы доставил их в замок Гифу. Пусть Ода Нобунага сам решает этот ребус. Не грузись чужими проблемами, ибо свои узнают и набухнут от ревности.

Не знаю, какие выводы сделал Ода Нобунага из полученной, благодаря мне, информации, но в конце марта он прибыл в Киото с частью своей армии и заставил сёгуна Асикагу Ёсиаки издать приказ, в котором обвинял Асакуру Ёсикагэ в предательстве из-за неприбытии на помощь, когда столицу осаждали Миёси саннинсю, и призывом ко всем подданным наказать негодяя. Чем были лучше остальные даймё, не соизволившие помочь, в указе умалчивалось. Наверняка Асакуре Ёсикагэ всё-таки передали предложение восстать против Оды Нобунаги, а теперь вот обвинили в предательстве. Пусть теперь ломает голову, в каком из двух этих случаев сёгун пошутил.

Выступили в поход в конце апреля. К нам присоединился мой второй сеньор Токугава (бывший Мацудайра) Иэясу, который сменой фамилии отметил захват провинции Тотоми. Типа я уже совсем взрослый. Его новая фамилия была известна мне в будущем. Наверное, кто-то из его потомков станет сёгуном, и род продержится на этом посту пару столетий.

Асакура Ёсикагэ мог выставить около десяти тысяч воинов, а у нас было раза в два больше. Само собой, сражаться в открытом поле им было слабо́, поэтому спрятались в крепостях, которые располагались в труднодоступных местах в горах. Оставлять в тылу вражеские гарнизоны было опасно, и мы начали зачищать провинцию с юга. Почти возле каждой деревушки, а они были малы, не сравнить с теми, что на равнине, располагалось укрепление, которое, с учетом местной специфики, можно назвать замком. Обычно это была деревянно-штукатурная тэнсю в один-два-три яруса на каменном фундаменте, окруженная каменно-деревянными стенами. Гарнизон состоял из двух-трех сотен воинов, включая спрятавшихся там крестьян. Таких замков было много, поэтому порой мы осаждали сразу два-три. На захват каждого уходило от пары дней до двух недель. Иногда тупо штурмовали со всех сторон, если была такая возможность, а если подход к крепостным стенам был узок, не развернешься большим отрядом, делали подкоп, заполняли дровами и соломой и поджигали. Камень здесь мягкий, выгорал хорошо, и стены рушились или сильно проседали, наклоняясь, благодаря чему было легче штурмовать. Порох берегли для Фукуи, столицы провинции. Во время осады довольно крепкого замка Канагасаки, расположенного на невысоком холме, нам пришлось срочно менять свои планы.

Мы были уверены, что Асакура Ёсикагэ ждет помощь, обещанную сёгуном. Предполагали, что могут напасть Такэда Харунобу и/или Мори Мотонари, даймё провинции Аки, поэтому не спешили углубляться в провинцию Этидзэн, чтобы не получить удар в спину в прямом смысле слова. Мы его получили в переносном: против нас выступил Адзаи Нагамаса, зять Оды Нобунаги, у которого были давние, проверенные временем, союзнические отношения с родом Асакура. Насколько я знаю, с ним провели переговоры перед началом похода. Зятёк заверил, что не будет вмешиваться. Кто-то или что-то заставило его изменить решение. Ода Нобунага сильно разозлился и пообещал, что род Адзаи будет искоренен, несмотря на то, что в «расстрельный» список входил его племянник.

Поскольку враг двигался в сторону столицы, где ему, наверное, пообещали открыть ворота, Ода Нобунага ускоренным маршем отправился туда с большей частью армии, а меньшая под командованием Киноситы Хидэёсы (Макаки) и Токугавы Иэясы осталась прикрыть отход, не дать Асакуре Ёсикагэ прийти на помощь союзнику. Предполагалось, что даймё разберется по-быстрому с родственником, а потом вернется, и мы вместе продолжим завоевание Этидзэна. Токугава Иэясу попросил оставить им шестьсот асигару-тэппо с опытным командиром, то есть со мной. У него было столько же своих, и я стал в сводной армии тэппо-дансё подразделения в тысячу двести стрелков.

Как обычно, всё пошло не совсем так, как планировалось. Асакура Ёсткагэ, узнав об уходе Оды Нобунаги. тут же передумал сидеть в крепостях, начал собирать войска для нападения на нас. Мы как раз осаждали два маленьких замка в очень неудобном месте. Был всего один путь для отхода. Если бы его перерезали, мы бы застряли в горах без больших запасов провизии. Пришлось срочно отступать на равнину и там готовиться к бою. Точнее, ждать сообщения синоби, которые должны были выяснить, сколько и каких воинов собрет Асакура Ёсикагэ. Вести приходили нерадостные. Под вражеские знамена собирались не только самураи провинции Этидзэн, но и авантюристы из соседних, решившие, что мы испугались, что есть шанс прославиться и пограбить без особого риска.

Поле для боя выбирал я. К моему удивлению, и Токугава Иэясу, и Киносита Хидэёси одобрили мой выбор, хотя обычно их мнения по любому вопросы были прямо противоположны. Подозреваю, что в данном случае сыграло роль то, что оба имели смутное представление, как правильно использовать в бою асигару-тэппо, и боялись показать себя невеждами. Я рассказал им, как мы построим нашу армию, и как проведем сражение: основной удар примут стрелки, стоящие в центре за частоколом из заостренных и вкопанных стволов бамбука и защищенные еще и копейщиками, а когда враги получат ошеломляющий отпор, с флангов ударят кавалерия и пехота.

Только вот у врагов были свои планы, которые не совпадали с нашими. Армия Асакуры Ёсикагэ не спешила в атаку. Она расположились на противоположном краю долины. К нам подъезжали самураи-лучники и обстреливали издали, провоцируя. Им отвечали наши асигару-сясю. Первые были лучше защищены, вторые — метче стреляли, но потери были незначительны с обеих сторон. Токугава Иэясу порывался в атаку, а мы с Киноситой Хидэёси сдерживали его. Время работало на нас. Пока Асакура Ёсикагэ торчит здесь, Ода Нобунага разделывается с его союзником.

На наше счастье нам оставили и большую группу синоби, которые зорко следили за врагом. В ночь на четвертый день «великого стояния», меня разбудил слуга руководившего разведкой Киноситы Хидэёси — пожилой мужчина, длинный и тонкий, ходивший чуть наклонившись вперед, точно пригнутый сильным порывом ветра.

— Господин срочно хочет тебя видеть! — произнес он виноватым тоном, будто сам отдал приказ разбудить меня.

Киносита Хидэёси среди ночи пил зеленый чай в своем шатре. К напитку были сушеные каштаны. Макака жрет их килограммами, причем с таким хрустом, что вздрагивают часовые, стоящие возле его шатра. Наверное, вкус из детства, когда будущий полководец, выросший в крестьянской семье, сытым бывал редко.

— Большой отряд врагов идет в обход, чтобы утром ударить нам в тыл, — сообщил он.

— Знаешь, откуда они подойдут? — задал я вопрос, хотя не сомневался, какой услышу ответ.

— По ложбине, что сзади слева от нашего лагеря, — ответил Киносита Хидэёси.

— Встречу их там с тэппо и сясю, — пообещал я.

— Кавалерия нужна? — спросил на всякий случай и он.

Не имеющий возможности похвастаться крутой родословной, Киносита Хидэёси благовел перед знатью, появлялся на людях только с большой свитой из самураев и все еще считал их самым сильным, главным родом войск.

— Нет, — отказался я. — Пусть утром будут на видном месте, чтобы враги решили, что мы не догадываемся ни о чем.

Снялись мы затемно. Пройти надо было километра четыре. В том месте между низкой горой и высоким холмом пролегала дорога, на которую, как на гайтан, были «нанизаны» несколько деревень с полями на террасах. Выращивают на них рис и пшеницу. Как мне сказали, на этих полях урожаи выше, чем на расположенных в долинах. Наверное, поэтому здесь так много самураев.

Я разместил стрелков на склонах горы и холма. В самом низу, метрах в десяти от дороги, были асигару-яри, обязанные первыми принять удар противника, задержать. За ними, как обычно, находились асигару-тэппо. Еще выше по склону — асигару-сясю, у которых дальность стрельбы и точность намного лучше. Сейчас все лежали или сидели, спрятавшись в кустах или за деревьями. Я строго-настрого запретил разговаривать, но шепот доносился с разных сторон. Впрочем, когда на дороге появилась группа из шести крестьян, все мои подчиненные сразу заткнулись. Я пригрозил, что виновных в раскрытии засады ждет долгая и мучительная смерть. По моему скромному мнению, в казнях японцы впереди планеты всей. Они не так изощренны и изобретательны, как китайцы, зато исполняют приговор с торжественной холодностью и точными, изящными движениями, как актеры кабуки, которого еще нет в том виде, в каком увижу в будущем и не врублюсь.

Вполне возможно, что это были обычные крестьяне, а не перевоплотившиеся синоби. Рисковать мы не имели права, поэтому все шесть были по моей команде нашпигованы стрелами, из-за чего стали похожи на подушечки для швейных иголок. Это случилось, несмотря на то, что сегодня тайан — самый удачный день, по мнению японцев. Впрочем, если я не сбился со счета, еще и суббота, которая в Японии будет называться ёби-доёби. Именно это и случилось с крестьянами. Выбежавшие на дорогу асигару-яри быстро утащили трупы в кусты и присыпали пылью и мелкими камешками лужицы крови.

В той стороне, где была наша армия, послышались звуки боя. Судя по всему, враг имитирует атаку, отвлекая внимание. Вскоре мы увидели вражеский отряд, посланный в обход: около пятисот всадников и семи сотен пехотинцев. Видимо, убитые нами шесть человек были все-таки не крестьяне, а разведка, потому что враги двигались спокойно, без передового дозора, если не считать таковым головной отряд в сотню самураев. У нынешних японцев командир — главная ценность, которую охраняют, как зеницу ока, поэтому очень редко возглавляет атаку и еще реже скачет впереди во время переходов, но если такое случается, то в окружении усиленной охраны, обязанной положить жизнь за него. На командире был высокий черный шлем с позолоченными лунообразными рогами, между которыми воткнули еще и два обрезанных, коротких, страусовых пера, которые видел здесь впервые. Представляю, какой интересный путь они проделали, добираясь в Нихон. Доспех, покрытый темно-синим лаком, скорее всего, металлический. Скакал командир на довольно крупном вороном жеребце. Сбруя и седло украшены металлом, блестящим, как золото.

Мое место было ближе к дальнему концу засады, поэтому, когда головной отряд миновал меня, приготовил мушкет и скомандовал стоявшему рядом трубачу, который уже держал у рта хитирики — бамбуковую трубку с дырками, родственную европейскому гобою и издающую довольно громкий гнусавый звук:

— Давай!

С первыми звуками музыкального инструмента прозвучал мой выстрел. Пуля угодила в спину вражеского командира и, судя по тому, как он наклонился вперед, словно бы прильнув к шее вороного жеребца, убила или тяжело ранила. Тут же громыхнул залп из аркебуз — и все лошади вражеского отряда или встали на дыбы, скидывая наездников, или резко шарахнулись и понеслись по дороге кто вперед, кто в обратную сторону. Следующие залпы придавали им ускорение, а наши асигару-сясю избавляли от седоков.

Неожиданный обстрел деморализовал противника. Возможно, толковый командир сумел бы сплотить воинов, организовать сопротивление, но такого не нашлось. Вражеские асигару, шагавшие позади конницы, драпанули сразу, а самураи, кто сумел совладать с перепуганным конем, повертелись немного на дороге, полюбовались, как погибают другие, решили, наверное, что эта участь не для них, и помчались вслед за пехотой, вскоре обогнав ее. При этом многие всадники убивали тех соратников-простолюдинов, кто оказывался на их пути.

Наши асигару-яри без приказа высыпали на дорогу якобы для того, чтобы добить раненых врагов, а на самом деле занялись грабежом. Все крупное, заметное придется отдать в общак и потом разделить по паям, но ценную мелочевку можно ныкнуть. Стрелки тут же присоединились к ним. В большой дружной нихонской семье клювом не щелкают.

Ночью наша армия тихо снялась и отступила километров на пятнадцать по направлению к Киото. Здесь место было лучше предыдущего, потому что долина сужалась в нашу сторону, частично нивелируя численное преимущество противника. К тому времени, когда армия Асакуры Ёсикагэ прибыла туда, у нас уже были готовы новые палисады из бамбуковых жердей для стрелков, и мы были готовы к бою.

Враг опять не рискнул атаковать в лоб. Все уже знали, что случается с доблестной самурайской конницей, если попрет на асигару-тэппо, поэтому не хотели рисковать. Наверное, придумывали, как нас обхитрить, но пока выигрышная идея не родилась. В итоге обе армии утром строились в полном составе, ждали, что предпримет противник и предпримет ли хоть что-нибудь, а к полудню оставались лишь небольшие отряды для отражения внезапной атаки малых конных отрядов. Налеты бывали изредка, причем с обеих сторон. Самураям было скучно. Еще они устраивали турниры, одиночные или малыми группами. Впрочем, во втором случае это была просто череда поединков один на один. Победители сражались между собой, пока не кончались враги. Обычно оставался один человек, которого объявляли великим фехтовальщиком, причем обе стороны, и который получал «джек-пот» — доспехи и оружие всех погибших врагов. Победитель уезжал на своей лошади, а на остальных отвозили трупы в свои лагеря, а потом приводили животных во вражеский.

Мне тоже было скучно, поэтому однажды не удержался и примкнул к группе из девятнадцати человек. Не могли найти двадцатого потому, что все самые честолюбивые к тому времени уже полегли. К моему желанию отнеслись с прохладцей. Намбандзин по определению не может быть хорошим фехтовальщиком. Выбора у них не было, поэтому взяли меня для количества.

По сигналу обе группы выехали на лошадях на деревенский выгон, расположенный примерно посередине между армиями. Животных поручили слугам, после чего разбились на пары. Меня выбирать не спешили. Победить намбандзина — не велика честь. Мне (или я⁈) достался юноша лет семнадцати, довольно длинный для японца. Видимо, пострадал из-за роста. Судя по отсутствию золота, серебра и даже железных деталей на доспехах, он из семьи бедного самурая. В отличие от потертого, кожаного панциря, шлем с прикрепленными спереди двумя коричнево-фиолетовыми фазаньими перьями выглядел новеньким и очень крепким. Только вот я уже знал, что такие делают из бумаги для детей, но и бедные самураи не брезгуют: склеивают несколько слоев на болванке, разрисовывают под железо или кожу, после чего обильно покрывают лаком. В итоге выглядит, как у взрослых. Вместе с толстым войлочным подшлемником защищает более-менее от ударов катаной, но против копья или нагинаты, как и моей сабли, не годится.

Пары приготовили оружие и по крику двух слуг, по одному от каждой стороны, выполнявших роль рефери, начали биться. Мой оппонент оказался очень резвым, умудрился первым нанести удар — полоснул лезвием катаны по кольчуге с левой стороны груди. Пластины японских доспехов крепятся кожаными или шелковыми шнурами, поэтому первым делом стараются разрезать их, чтобы появились бреши, через которые можно воткнуть клинок в тело. Верзила не учел, что у меня другой тип защиты, что стальные кольца не разрежешь. Я в свою очередь не стал мудрствовать лукаво и развалил ему бумажный шлем вместе с головой, после чего сделал два шага назад, чтобы заливаемое кровью тело, двигаясь по инерции, упало красиво передо мной. Видимо, для законов физики оно было слишком нестандартным, поэтому завалилось вбок и немного назад, помешав соседней паре, из-за чего мой соратник пропустил укол в лицо, оказавшийся роковым.

Убивший его самурай, низкий и широкоплечий, сразу двинул на меня. Катана была длинновата для его роста, но владел ей умело. Отработанным уколом в лицо попытался и меня завалить. Не учел мой нестандартный рост, угодив в кольчужное ожерелье. Я зашагнул за его правую руку и нанес два коротких, быстрых, секущих удар по правому плечу, разрубив кожаный пластинчатый доспех. Видимо, от боли самурай выронил катану, которая повисла на шелковом темляке. Осталось добить его, нанеся боковой удар под обрез шлема, а потом еще два, пока голова не повисла спереди на недорубленной шее, из которой выплёскивались фонтанчики алой крови. Я было подумал, что умрет самурай достойно — упадет на спину и голова не коснется земли, но он вульгарно пал ниц к моим ногам.

К тому времени остальные поединки уже закончились, к сожалению, не в нашу пользу. Остались два вражеских буси: один в богатом доспехе, скорее всего, железном, покрытом темно-фиолетовым лаком, и с личиной на шлеме в виде яркой, разноцветной морды мифического существа, помеси дракона с тигром, а второй попроще, весь в кожаном, но с металлическим забралом, защищающим нижнюю часть лица.

Богатый, даже не глянув на бедного соратника, встал первым на бой со мной.

Вот тут-то я и понтанулся, потому что достала меня уже нихонская чванливость:

— У меня нет времени и желания сражаться с вами по очереди, поэтому буду сразу с обоими.

— Так не положено, — твердо произнес богатый самурай.

— Мне плевать на ваши положения! Поодиночке вы слишком слабы! — нагло заявил я, доставая левой рукой кинжал из ножен.

Для самурая снести подобное оскорбление — потерять лицо раз и навсегда.

— Ты заплатишь жизнью за свои слова, намбандзин! — гневно пообещал он.

Как я и предполагал, буси в кожаном оказался более умелым фехтовальщиком. Если бы железный доспех был на нем, неизвестно, как бы закончился бой. Я выбил его первым, нанеся косой удар по правому плечевому суставу, разрубив и полоски кожи, и мясо, и, наверное, повредив кость. Самурай выпал из боя, чтобы взять катану в левую руку. За это время я принял удар его соратника на крепкую, нижнюю треть сабли, чего нихонцы стараются не делать, потому что катана тупится быстро, после чего прильнул к нему и резко просунул острие кинжала под разрисованную личину. Зашло лезвие глубоко. Из-за маски послышались сперва стон, потом хрип и следом бульканье захлебывающегося. Отринул я как раз вовремя, потому что второй противник попытался атаковать меня. Левой рукой он управлялся с оружием медленно и неточно.

Я легко выбил катану, которая кувыркнулась в воздухе и встряла в красноватую землю, еще не досохшую после вчерашнего дождя, после чего сказал:

— Можешь забрать своего коня.

Самурай смотрел на меня через щель между передним нижним краем кожаного шлема и верхним краем железного забрала и, казалось, не понимал моих слов.

— С ранеными не сражаюсь, а тебе придется начинать новую жизнь, невоенную, — пояснил я.

Он понурился, постоял неподвижно несколько секунд, после чего развернулся резко и, прикрывая кровоточащую рану левой рукой, пошел к своему жеребцу коровьей масти, которая в «моде» у бедных самураев. Слуга помог ему взобраться в седло, после чего медленно повел лошадь на поводу.

Бесцельное стояние, видимо, сильно подрывало моральный дух вражеского войска, поэтому вскоре после моего триумфа оно снялось рано утром и пошло на север. Я даже потешил свое тщеславие мыслью, что внес заметный вклад в его разложение, хотя все оказалось сложнее. Наши разведчики проследили за врагами и, вернувшись к ночи, доложили, что армия разделилась на две неравные части и пошла разными дорогами: большая на северо-восток, к столице провинции, а меньшая на север, чтобы, как предположили отцы-командиры, дробиться дальше и расползаться по своим замкам. К вечеру обе остановились и начали обустраиваться на ночь.

Меня пригласили на совещание, которые всегда проходили в шатре Токугавы Иэясу. Киносита Хидэёси считал себя круче, как полководец, но всегда оказывал почтение даймё. Всех приглашенных угостили зеленым чаем, к которому были пироги тогаси разной формы, приготовленные из пшеничной муки с добавлением размельченных бобов и сухих цветков лотоса и обжаренные на кунжутном масле, которые я в свое время часто ел в Китае, откуда, наверное, и позаимствованы, а кому-то — не буду показывать пальцем — подали большое блюдо сушеных каштанов. Собравшиеся решали, погнаться за отступающим врагом или остаться на месте? Токугава Иэясу был за первый вариант, соответственно Киносита Хидэёси за второй.

— А ты что думаешь? — обратился даймё, надеясь на поддержку, ко мне, потому что прекрасно знал, что остальные старшие командиры воздержутся, не желая портить отношения с обоими влиятельными людьми, а мне пофиг.

— Не делай то, что ждет враг, — процитировал я Сунь Цзы, трактат которого — настольная книга каждого порядочного самурая. — Преследовать их нет смысла. Победить малыми силами, как Ода Нобунага на Окэхадзамэ, у нас вряд ли получится, потому что все теперь готовы к такому нападению, не допустят его. Оставаться здесь, вдали от своих земель, тоже неразумно. Наша задача — задержать врага, а лучше это делать на границах своих провинций, где будет поддержка с тыла. Так что давайте отступим после восхода луны.

Поскольку каждый из полководцев хотел, чтобы было по его, но еще больше не хотел, чтобы было не по его, оба согласились. В итоге где-то после полуночи, с восходом полной луны, которая светила на удивление ярко, читать можно было, наша армия двинулась по дороге в сторону Киото. Шли неторопливо. Преодолеть нам надо было всего километров двенадцать. Там была долина, такая же удобная для обороны, как и та, которую покинули.

Я ехал на коне во главе асигару-тэппо, которые, готовые к бою, замыкали колону. Разведка доложили, что враг далеко, но береженого и бог бережет. Мне почему-то по ночам Япония нравится больше, что сейчас, что в будущем. Разница только в том, что в Средние века она, можно сказать, одноцветная, из пятидесяти оттенков серого, а в двадцать первом веке раскрасится рекламой, как дряхлая старуха косметикой. Впрочем, надо признать, что иногда световая реклама была интересна и даже, не побоюсь этого слова, красива.

Мы добрались до места в утренних сумерках, выставили дозоры и завалились спать. Бодрствовали только мои подчиненные, делали заграждения из заостренного бамбука, благо строительного материала здесь вдосталь. У каждого народа свой повод для счастья: у кого-то березки, у кого-то кедры, у кого-то пальмы, у кого-то тростник, а у японцев — бамбук.

Я тоже прилег покемарить, пока не жарко и не полил проливной дождь, что в июле здесь частое явление. Выспаться помешала тревога. Прискакал разведчик-синоби и доложил, что приближается вражеская армия. Потом примчался второй и уточнил, что с другой стороны идет еще одна колонна. Третий сообщил, что обе соединились километрах в пяти перед нами. Если бы мы остались на прежней позиции, враг оказался бы у нас в тылу. Поняв свою ошибку, они расположились на отдых в том месте, где встретились обе части, выставив несколько линий охраны.

Будь у нас больше конницы, можно было бы совершить налет, погонять уставших врагов. С пехотой внезапное, быстрое нападение не получится, поэтому решили не рисковать.

— Как ты догадался, что они попробуют обойти нас⁈ — воскликнул восхищенно Токугава Иэясу.

— Давно воюю, — скромно ответил я.

Во время ночного совещания у меня даже мысли не было о таком маневре вражеской армии, но, видимо, чуйка сработала. Опыт имеет удивительное свойство незаметно подсказывать правильное решение.

Замок Одани, резиденция Адзаи Нагамасы, располагался на вершине горы. Это было недавно построенное и довольно большое и сильное укрепление из трех дворов с трехъярусной тэнсю в каждом. Ода Набунага загнал туда армию зятя-предателя и второго августа обложил, насколько это возможно в горах. Призамковый город Кохоку был опустошен и частично сожжен, чтобы никто не оказывал помощь осажденным.

Четвертого августа мы присоединились к главным силам, чтобы помочь им с захватом Одани. Вечером состоялось совещание старших командиров, проходившее в большом доме богатого купца, который, по словам его слуг, пересиживал военные действия в Киото, а по доносам соседей прятался в горной цитадели. Ода Нобунага выглядел уставшим, вымотанным.

— Армия рода Асакура идет за вами, отставая на три дневных перехода. За это время нам надо взять Одани, или придется биться с соединенными силами, — сообщил он, после чего задал вопрос: — У кого есть какие предложения?

Все молчали. В случаях, когда мнение начальства четко не обозначено, подчиненные всех времен и народов страдают удивительной скоромностью.

Ода Нобунага посмотрел на меня.

— За три дня не успеем обрушить даже стену первого двора. Камень очень твердый, — ответил я на безмолвный вопрос и сказал: — Надо выманить их на равнину.

— Как это сделать? — спросил даймё.

— Внизу, на противоположном берегу реки Анэгава, находится замок Ёкояма, предыдущая резиденция Адзаи Намагасы, в которой он вырос. То есть место, можно сказать, священное для него. Если мы осадим Ёкояму, обязательно придет на помощь, — подсказал я и уточнил: — Или не придет. Но нам в любом случае надо отступить на равнину, потому что здесь придется биться на два фронта, мы потеряем свое преимущество в численном превосходстве и асигару-тэппо смогут там проявить себя лучше.

— Тебя послушать, так какие-то асигару-тэппо намного лучше самураев, что именно они решают исход каждого сражения! — раздраженно воскликнул Акэти Мицухидэ.

Он был смелым командиром и, как доказал, умеющим вовремя перебежать на сторону сильного, но на этом достоинства и заканчивались.

— У тебя есть предложение лучше? — спросил Ода Нобунага и после паузы сказал резко: — Тогда заткнись!

Замок Ёкояма был мысового типа и имел двухъярусную тэнсю. При желании мы могли бы захватить его в первый же день, точнее, ночью. Синоби незаметно взобрались бы на стены и подожгли тэнсю, после чего осталось бы только перебить разбегающихся защитников. Мы не спешили сделать это. Более того, соорудив со стороны суши вал с частоколом из бамбука, мы даже не выставили ночью дозоры на другом берегу реки напротив замка, чтобы гонцы могли без проблем отнести Адзаи Нагамасе неприятную весть и доставить его ответ. Видимо, осажденным приказали держаться, ждать прихода помощи, иначе бы утром начали переговоры. Сейчас в Нихоне бытует мнение, что лучше быть предателем, чем мертвым самураем. «Бусидо» («Путь воина»), своеобразный кодекс чести, появится позже, когда прекратятся войны и можно будет понтоваться без риска для жизни.

Мы тем временем занимались подготовкой к сражению. На этот раз я предложил поставить асигару-тэппо, а их под моим командованием было почти три тысячи, не в центре, как обычно, а на фланге, между нашим лагерем, возле которого параллельно берегу реки выстроится армия, и замком Ёкояма. С одной стороны мы будем готовы ударить во фланг наступающей вражеской армии, а с другой — отразить вылазку осажденных, если таковая случится. Во время нашего отхода из провинции Этидзэн враги пару раз пытались атаковать стрелков не конницей, а пехотой, в первую очередь лучниками. На наше счастье, в обоих случаях бросали в атаку небольшие силы, иначе результат мог оказаться неожиданным. Вдруг они сделали правильные выводы⁈ Поэтому мои подчиненные изготовили четыре линии заостренных, бамбуковых кольев, вкопанных в землю с наклоном в сторону врага, на случай конной атаки, и за ними палисады для защиты от пехоты. Асигару-яри я расположил на флангах. В горячке боя они иногда вставали с колена и получали пулю в спину.

Противник появился только в конце второго дня, когда подоспела армия под командованием Асакуры Кагэтаки, дяди даймё провинции Этидзэн. В сумерках они расположились на противоположном берегу реки Анэгава, широкой, но мелкой. Неугомонный Акэти Мицухидэ предложил напасть на врагов, большая часть которых сильно устала во время быстрого и продолжительного перехода.

— В защите мы сильнее, — отказался Ода Нобунага.

— Нас больше на треть, а конных самураев — раза в два! Мы мигом сомнем их! — пообещал Акэти Мицухидэ.

— Пусть они атакуют первыми, — настоял даймё.

Видимо, произнес он эти слова недостаточно твердо, потому что, как выяснилось утром, Токугава Иэясу не проникся ими.

Утро началось с проливного дождя. Я спрятался от него в небольшом кожаном шатре, а мои подчиненные — кто где сумел. Темные раздувшиеся тучи, быстро опорожнившись, умотали вглубь острова, открыв жаркое солнце. Мокрая земля начала парить. Из-за повышенной влажности воздуха я мигом взмок, и сразу пропало желание делать что-либо.

Обе армии выстроились каждая на своем берегу реки. Род Адзаи стоял напротив рода Ода, как-никак родственники, а род Асакура — напротив рода Токугава. Все ждали, кто нападет первым. Не знаю, что подвигло Токугаву Иэясу повести свою армию в атаку. Позже он заявит мне, что поступил так потому, что решил, что из-за дождя асигару-тэппо не смогут принять участие в сражении. Подозреваю, что дело было в неудовлетворенном тщеславии. Ему не давала покоя слава друга Оды Нобунаги, захотелось блеснуть. Как бы там ни было, его конница рванула через реку, а следом побежали пехотинцы.

Удар был силен. Конница прорвала первые ряды, вклинилась во вражеское построение. Подоспевшие пехотинцы попробовали расширять клин, но враг быстро оправился и оказал сопротивление. Судя по воплям людей, ржанию лошадей и звону оружия, рубилово там пошло знатное.

У Адзаи Нагамасы был выбор: помочь союзнику, ударив во фланг атаковавшим и при этом подставив свой фланг под удар Оды Нобунаги, или напасть на последнего. Если бы он остановился на первом варианте и провел атаку быстро, армия Токугавы Иэясу наверняка бы начала отступать, чтобы не попасть в окружение, и этот процесс мог запросто превратиться в бегство. Адзаи Нагамасе больше понравился второй. Видимо, не терпелось насовать тестю полную пазуху комплиментов. Его пехота, как я и предполагал, первой пошла в атаку на центр нашей армии, где в предыдущих сражениях стояли асигару-тэппо. Сейчас там были только три линии бамбуковых кольев, вкопанных на тот случай, если я решу переместить своих подчиненных туда. Скорее всего, заграждение и ввело в заблуждение наших врагов.

Воины рода Адзаи были более мотивированы, потому что защищали свою землю. Они быстро смяли наши передние шеренги. Давление было таким сильным, что и задние начали пятиться. Ода Нобунага бросил в бой конницу, но та схлестнулась с подоспевшей вражеской, позабыв о пехоте. Каждый самурай старался показать себя. На приказ даймё все дружно забили. Сражение на флангах превратилось в череду поединков. Кому не хватило врага, ждал своей очереди. Из-за этого наше превосходство в количестве нивелировалось. В итоге конница осталась возле Анегавы, а пехота начала удаляться от реки: наша отступала, вражеская давила. Еще немного — и проиграем сражение.

Вот тут я и вывел из-за палисада вверенные мне подразделения и построил лицом к флангу наступающей вражеской пехоты. Впереди встали на колено асигару-яри, за ними построились в шесть шеренг асигару-тэппо и позади заняли место асигару-сясю, чтобы стрелять по наклонной траектории. Первый наш залп ошеломил противника, заставил замереть. Такое впечатление, что слушали стрельбу из аркебуз впервые. Следующие залпы начали методично выкашивать врагов. Впрочем, результат нашей стрельбы я не видел из-за густого черного дыма, но мог о нем судить по тому, что наша пехота остановилась. Только когда увидел вражеских асигару, удирающих к реке, понял, что свое дело мы сделали.

— Прекратить огонь! — скомандовал я.

Самое интересное, что потери от нашей стрельбы были не такие уж и большие. Все-таки пехотинец не такая большая цель, как всадник. Как предполагаю, сработал эффект нового, малознакомого оружия, которое поражает с дистанции, что еще и обидно. Наша пехота сразу воспряла духом и понеслась за вражеской. Догнать не догнала, зато добралась до конницы и, наплевав на правила поединков, начала копьями сбивать с лошадей самураев, чужих и порой своих, которые увлеченно выясняли, кто в каждой паре круче. Представляю, как знатных буси возмутило такое неприличное поведение безродной голытьбы. Пока до них дошло, что правила войны изменились, около тысячи оказались на земле с дырками от копий в самых неприличных частях тела.

Увидев отступление рода Адзаи, драпанули и Асакура, которые до этого вполне успешно рубились с воинами Токугавы Иэясу. Дальше пошло типичное избиение удирающих. Разве что самураи, убив знатного врага, тут же прекращали погоню, чтобы отрезать у трупа голову и позже заботливо отмыть ее, расплести волосы и выставить на видном месте, чтобы похвастаться перед даймё и соратниками. Некрофилия, помноженная на честолюбие — главная черта нынешнего Нихона.

Разгром был ошеломительным. Только у Адзаи погибло более тысячи ста самураев. Восстановить такое количество быстро не получится. Да и кто захочет служить проигравшему, земли которого разорены⁈ Асакура отделались легче. Уцелевшие, добежав большими и малыми группами до своей провинции, опять осмелели, собрались в армию и принялись грабить наши провинции северо-восточнее Киото.

Мы в это время гоняли по провинции Сэтцу остатки рода Миёси и их союзников-сохэев, которые угрожали Сакаи, поставлявшему нам аркебузы. Отпугнув врагов от города, мы окружили прибежище воинственных монахов Исияма Хонган-дзи, расположенное на высоком острове в устье реки Ёдо. Как мне рассказали местные жители, монастырь молодой по местным меркам, основан всего семьдесят четыре года назад. Сделал это ненароком глава буддистской школы Дзёдо-синсю (Икко-икки), пацифист и добрейший человек по имени Рэннё, решив спрятаться от мирской суеты. В тишине и покое он переписывал религиозные тексты, чтобы стали доступны малограмотным людям. Через три года, когда он умер, вокруг маленькой пещеры уже было большое поселение из воинственных последователей Икко-икки, которые утверждали, что Будда примет всех, хороших и плохих, поэтому не надо бояться злых дел, любых преступлений, даже убийств, если они во благо секты, то есть были нихонским вариантом иезуитов. Поэтому, наверное, встречи европейских и местных коллег заканчивались печально для одной из сторон. Впрочем, истинные иезуиты всегда действовали чужими руками, свои не пачкали. Сохэи основательно укрепили остров и занялись «покровительством» малограмотных крестьян с прилегающих территорий. Брали меньше, чем самураи, поэтому народ потянулся к ним.

Флота у нас не было, если не считать рыбацкие лодки-корыта, и о полной блокаде не могло быть и речи. Осажденным по ночам подвозили продукты и подкрепление, которое прибывало постоянно. Нынешний лидер секты Кэннё объявил Оду Нобунагу врагом Будды. Фанатики со всей страны потянулись на защиту монастыря. Вопрос можно было решить ликвидацией лидера восстания, но синоби вдруг проявили слабину. Они не отказывались от заказа и почему-то никак не могли выполнить его. Это при том, что Кэннё не прятался в тэнсю или каком-нибудь труднодоступном месте, а постоянно разгуливал по острову, общался с членами секты. Всё-таки для бедноты, а синоби, несмотря на редкие солидные гонорары, богатыми трудно назвать, Икко-икки выглядели намного симпатичнее самураев, которых уничтожать — творить добро. Хотя не исключаю, что к Кэннё, действительно, трудно было подобраться, ведь его охраняло много бывших синоби, которые легко распознавали своих коллег. А нам помогали другие сохэи, из Нэгоро-дзи. Эти, как я понял, представляли синтоистский вариант буддизма. В Нихоне сейчас сект, как у дурачка фантиков.

Пока мы занимались изготовлением наплавного моста и собирали лодки по всему побережью, пришло известие, что Адзаи и Асакура решили еще раз попытать счастья, двинулись к Киото. Там им обещали помочь сохэи из монастыря Энряку-дзи, расположенного на горе Хиэй, которая защищала столицу с северо-востока. Видимо, решили помочь своим единоверцам из Хонган-дзи. Оде Нобунаге ничего не оставалось делать, как снять осаду и быстрым маршем проследовать в Киото.

Наша армия расположилась возле юго-западного склона горы Хиэй, вражеская — на противоположном. Между нами, почти на вершине, был монастырь. Атаковать никто не решался. Как догадываюсь, Ода Нобунага ждал, когда враги расслабятся, чтобы ударить внезапно по ставке и малыми силами решить исход войны. Там тоже были не лохи и делали все, чтобы такое не случилось. За нашей спиной была столица, в которой разместилась бо́льшая часть воинов, поэтому мы могли ждать очень долго. По докладам синоби, противнику, за исключением старших командиров, приходилось жить в шатрах и шалашах. Наступившая зима добавила им неприятных моментов, но не сломила.

Наверное, противостояние продлилось бы до лета или даже осени, но вмешался тэнно Огимати. Скорее всего, подтолкнул его к этому Ода Нобунага, которому невтерпёж было сидеть в столице без дела. Послы тэнно побывали в лагере Адзаи-Асакура, предложили заключить мир. Там повыпендривались немного и согласились, потому что, как не трудно догадаться, и самим надоело торчать на горе. Им пообещали, что Ода Нобунага не будет нападать на их владения, если не будут нападать на его. На этом и разошлись по домам.

Ода Нобунага подождал до начал июня, убедился, что враги добрались до своих провинций и занялись мирными делами, после чего приказал своей армии, не привлекая внимание, окружить гору Хиэй. Однажды утром воины со всех сторон, где была возможность, двинулись к вершине, уничтожая всё и всех на своем пути. Тех, кто пытался убежать по труднодоступным местам, поджидали внизу особые отряды. Я тоже принимал участие в карательной экспедиции, командовал шестьюстами асигару-тэппо. Так понимаю, нас позвали на всякий случай, если вдруг где-то будет организованное сопротивление. Мы шли позади асигару-яри и асигару-сясю, которые в свою очередь — за спешившимися самураями и сохэями из Нэгоро-дзи. Предпоследние прямо таки горели желанием расправиться с классовыми врагами, а последние — с конкурентами. Затрудняюсь сказать, кто был более жестоким: политологи утверждают, что борьба классов самая яростная, а биологи — что внутривидовая.

Я видел только результат их работы: трупы мужчин, женщин и детей, порой посеченные на куски. У монахов отрубали бритые головы и насаживали на колья, воткнутые в землю. Типа указателей, чтобы идущие следом не сбились с пути. Все строения, в том числе культовые, сжигались, и горький запах дыма и паленого мяса смешивался с острым запахом свежей крови. Убито было более трех тысяч человек, которые не смогли убежать или оказать организованное сопротивление. Сражались только небольшие отряды, с которыми расправлялись быстро и жестоко. Особую ноту этому изуверству придавало то, что раньше самураи уничтожали только сохэев, продавая в рабство женщин и детей, и не трогали храмы, кумирни, боясь прогневать богов, а в этот раз как бы доказывали, что выполняют приказ врага Будды, каковым Икко-икки назначили Оду Нобунагу. Мол, вы этого хотели — получайте.

Я был уверен, что после резни в Эдзяку-дзи Ода Нобунага станет изгоем, что от него отрекутся не только монахи других сект, но и обычные люди. Оказалось, я плохо знал нихонский менталитет. В это суровое время зверствами никого не удивишь. Наоборот, все поняли, что появилась грозная и, что важнее, побеждающая сила, которая не остановится ни перед чем для достижения своей цели. Многих это испугало, а ничто так, как страх, не делает человека благоразумным. Ода Нобунага не нравился многим, но воевать с ним решались только единицы.

Среди последних оказался и недалекий сёгун Асикагу Ёсиаки. Он все еще думал, что имеет вес в политике, что способен победить того, кто дал ему возможность жрать от пуза и иметь кучу любовниц, ничего не делая и ни за что не отвечая. Синоби даймё перехватили очередного гонца сёгуна, который должен был доставить послание Такэде Харунобу, владевшему тремя провинциями и считавшемуся самым лучшим полководцем Нихона. В письме Асикагу Ёсиаки убеждал присоединиться к коалиции родов Асакура, Адзаи и Миёси, чтобы совместными усилиями расправиться с общим врагом, и обещал за это сделать своим заместителем, типа премьер-министром. У Такэды Харунобу были союзнические отношения с Одой Нобунагой через Токугаву Иэясу, совместно с которым несколько лет назад раздербанили наследство рода Имагава. Союзник твоего союзника — твой союзник, но стать сёгуном, а я был уверен, что на меньшее Такэда Харунобу не согласится — это, наверное, круче, если всё остальное — большие владения, сильная армия, репутация непобедимого полководца — у тебя уже есть. По слухам, он очень умен, так что попытаться использовать его в роли полезного идиота может только бесполезный идиот.

На границах провинций постоянно происходят стычки между самураями, живущими там. Точнее, даже внутри провинций соседи не умеют или не хотят жить мирно, а уж с чужаками сами боги велели драться. Обычно на эти происшествия не обращают внимание. Разве что нужен повод для войны. Именно его использовал Такэда Харунобу для нападения на провинции Тотоми и Микава, которые принадлежали теперь уже бывшему союзнику Токугаве Иэясу. Его армия, насчитывавшая около двадцати пяти тысяч воинов, вошла тремя колоннами: первой командовал сам даймё, второй — Ямагата Ясакагэ, третий — Акияма Нобутомо. У Токугавы Иэязы было всего около восьми тысяч, то есть, как в каждом из этих отрядов, поэтому дать генеральное сражение опасался, отступал, дожидаясь подмоги от Оды Нобунаги.

Как здесь заведено, самые настоящие самураи, блюдя клятву верности сеньору, шустро перебегали на сторону сильного. Это в мирное время, которое, как я знал, скоро наступит здесь, легко быть верным, следовать кодексу самурая, а когда на кону стоит жизнь всего твоего рода, включая малолетних, как-то не до выпендрежа, не до придуманных правителями правил. Надо выжить любой ценой. Главное не ошибиться, кто победит.

В это время Ода Нобунага в очередной раз осаждал Хонган-дзи, чтобы разобраться с сохэями раз и навсегда, как с Эдзяку-дзи, и обезопасить от них город Сакаи. К сожалению, успехов не имел. Мы перехватывали и уничтожали небольшие группы членов Икко-икки и их союзников, но со штурмом острова пока не складывалось. Я с тысячей двумястами асигару-тэппо принимал участие в этом мероприятии, находясь в лагере в паре километрах выше по течению реки, чтобы прийти на помощь в случае чего. Остальные мои подданные охраняли Киото, потому что угроза со стороны родов Адзаи и Асакура никуда не делась, несмотря на мир, заключенный с помощью тэнно Огимати. Если Такэде Харунобо и дальше будет благоволить удача, на договор плюнут и нападут на столицу.

Ода Нобунага отправил своему союзнику отряд под моим командованием. Наверное, потому, что я, так сказать, слуга обоих этих господ. К асигару-тэппо он добавил столько же асигару-яри, четыре сотни асигару-сясю и две сотни самураев — всего около трех тысяч человек. С учетом того, какой была вражеская армия, помощь выглядела чисто символической.

К тому времени, когда мы быстрым маршем добрались до провинции Тотоми, враги захватили после месячной осады довольно крепкий замок Футамата, который располагался на длинном узком холме в месте слияния одноименной реки с другой под названием Тенрю и был защищен водой с трех сторон. За время осады враги построили на соседнем холме замок Тобаяма. Видимо, Такэда Харунобо в силу возраста (пятьдесят лет) плохо переносил жизнь в полевом лагере.

Теперь врагу был открыт путь к замку Хамамацу, новой резиденции Токугавы Иэясу, построенной два года назад. Еще одна успешная осада — и еще один знатный род исчезнет. Многие самураи провинции Тотоми тут же построились с высунутыми языками в очередь к заднице победителя.

Появление моего отряда не сильно обрадовало Токугаву Иэясу. Ему уже донесли, что на помощь идет всего три тысячи воинов. Видимо, надеялся, что Ода Нобунага бросит все остальные дела и посмешит сюда со всей армией.

— Он сам не прибудет? — без особой надежды задал вопрос Токугава Иэясу.

— Только, когда захватит Хонган-дзи, а это, как думаю, случится не скоро, — лишил я даймё последней надежды. — Придется нам отдуваться самим.

— Что ж, попробуем разбить врага по частям, — без оптимизма произнес он.

— А не лучше ли встретить его здесь, возле крепости? — предложил я. — У нас за спиной будет твердыня, в которую можно будет отступить, если что-то пойдет не так.

Я не сомневался, что обязательно что-нибудь пойдет не так, У нерешительного полководца больше шансов на ошибку.

— И попадем в ловушку, — печально закончил он.

— Если рядом море, всегда есть возможность уплыть. Подготовь на всякий случай крепкую джонку в укромном месте, — подсказал я, чтобы хоть как-то утешить.

Двадцать пятого января тысяча пятьсот семьдесят третьего года армия Такэды Харунобо снялась с лагеря у замка Футамата и пошла в нашу сторону. Токугава Иэясу последовал моему совету, приготовился к встрече на удобной позиции неподалеку от замка Хамамацу. Подход к нашим позициям был узким, нападать можно было только небольшой частью войска, что сводило практически на нет троекратное численное превосходство противника. Мы построились, как обычно: в центре защитное заграждение из вкопанные в землю, заостренных стволов бамбука, за ними шеренги асигару-яри на колене и повернутыми в сторону противника пиками, дальше и чуть выше за крепким палисадом две группы по девятьсот асигару-тэппо (еще шесть сотен добавил даймё), потому что развернуть всех не позволял рельеф местности, за которыми стояли асигару-сясю, а конница и остальная пехота расположились на флангах. Если бы Такэды Хорунобо атаковал нас, то даже в случае победы понес бы такие потери, что была бы сродни поражению.

Его не зря называли самым лучшим полководцем Нихона. Разведка донесла, где и как мы приготовились к сражению, и он, оценив все плюсы и минусы, сделал правильные выводы. Такэда Хорунобо вместе со своей армией проследовал мимо нас на безопасном расстоянии, направившись на северо-запад, к плато Микатагахара. Оно было с севера на юг длиной километров пятнадцать и с востока на запад шириной около десяти и покрыто желтой, прошлогодней травой, сильно общипанной, потому что в теплое время года служило пастбищем.

Этот маневр удивил всех, включая меня.

— Неужели Такэда Хорунобо решил отступить⁈ — воскликнул Токугава Иэясу, когда разведчики доложили, что хвост вражеской армии скрылся из вида, и предположил: — Наверное, узнал, что Ода Нобунага идет нам на помощь.

— Нам бы сообщили об этом раньше, — возразил я. — Да и на месте Такэды я бы в таком случае срочно разбил нас и только потом отправился навстречу Оде.

— Тогда почему они пошли туда? — задал вопрос даймё.

— Не знаю, — честно признался я.

— Пошлю конную разведку, чтобы проследили, — решил он.

Мы прождали часа полтора, причем примерно через час был послан второй конный разъезд. Никто не вернулся.

— Надо идти за ними, — решил подбодрившийся Токугава Иэясу.

— Не делай то, что ждет враг, — напомнил я. — У нас крепкая позиция. Стоим здесь, пока не выясним, куда он пошел и почему.

Кто-то утверждает, что в основе наших поступков лежат инстинкты, кто-то считает, что миром движут бабло и секс, у кого-то теории еще закрученней, а я за годы (или уже столетия⁈) скитаний по времени и странам пришел к выводу, что причины всех бед — любопытство и голимые понты. Нам бы остаться на своей позиции, где были хорошие шансы если не победить, то отбить охоту нападать на нас, но Токугава Иэясу, наслушавшись подбадривающих речей своих холуев и сгорая от любопытства, приказал двигаться вслед за, как он поверил, удирающим противником. Ускоренным маршем мы приперлись на плато Микатагахара — и увидели в дальней ее половине вражескую армию, построенную клином тупым острием в нашу сторону. Передняя часть была из тяжелой конницы. Одних только самураев у Такэды Хорунобо около трех с половиной тысяч. Между нами было почти ровное поле с редкими деревцами и кустами — идеальные условия для конной атаки. Мы имели дело с действительно умным, талантливым полководцем, который сумел сыграть на порывистости, недальновидности своего соперника.

Я предполагал, что нас атакуют сразу, сомнут не готовую к бою колонну, но Такэда Хорунобо не спешил. Наверное, хотел разгромить сразу всю нашу армию в «честном» сражении, а без понтов не готов.

Мы спешно построились. Стрелки под прикрытием асигару-яри заняли центр, остальные расположились на флангах, образовав загнутые к врагу крылья, чтобы ударить во фланги наступающим. Такой строй здесь называют «летящий журавль». У нас еще был мизерный шанс на победу, если бы клин попёр в атаку. Громкие выстрелы из аркебуз испугали, остановили и даже обратили бы в бегство лошадей, лишив врага основного преимущества. Видимо, Такэда Хорунобо уже хорошо знал, что такое огнестрельное оружие, поэтому не спешил вводить в бой сразу все силы. В нашу сторону выдвинулись несколько небольших отрядов конных лучников, которые обстреливали с безопасного расстояния. Как только у наших всадников сдавали нервы, бросались в атаку, враги сразу ретировались под защиту основных сил. Так повторялось несколько раз, пока Токугава Иэясу, наслушавшись недовольного ропота своих самураев, которые сочли врагов трусами и заранее победили их, не приказал коннице и пехоте на флангах идти в атаку.

Дальше было избиение великовозрастных, но младенцев по уровню умственных способностей, иначе бы не оказались в такой заднице. Самые сообразительные успели развернуться и драпануть. Они проносились мимо нашего правого фланга, сломя голову, причем и лошади тоже. Исчез с холмика и даймё Токугава Иэясу, я даже не заметил, когда. Он сидел там на раскладном стуле с железным веером в руке — и нету ни его, ни стула, ни веера! Мои подчиненные переводили взгляд с несущейся на них конницы на опустевший холмик, потом на меня, на удирающих соратников и опять на врага… Если бы и я струсил, помчались бы следом, но я сидел на лошади позади стрелков, стараясь изображать полную невозмутимость. Мол, ребята, всё путём, и не такие проблемы решали.

— Если побежите, конница догонит и перебьет всех! — громко напомнил им то, что повторял неоднократно во время тренировок, и дал задание, чтобы меньше думали о спасении своих шкур: — Поправить фитиль! — После чего слез с лошади и так же громко приказал Горо: — Отведи мою лошадь в тыл!

Приказ был интересен тем, что мы и были тылом, позади никого, если не считать удирающих по дороге соратников. Слуга правильно понял меня и отошел с конем метров на сто, на другой холмик, откуда было лучше видно поле боя, точнее, поле разгрома, чтобы, наверное, почувствовать себя даймё.

Конная лава неслась не прямо на нас, а стараясь обогнуть наш правый фланг. Даже в этом случае вид у нее был устрашающий. В первый раз такое зрелище доводит до дрожи в коленях и не только. Начиная со второго, тоже дрожишь, но не так заметно.

— Огонь! — скомандовал я.

Залп разорвал другие звуки, примял их. Несколько передних лошадей рухнули, другие упали, зацепившись за них, третьи встали на дыбы, скинув седоков, чтобы потом развернуться и ускакать, четвертые начали поворачивать сразу… Следующие залпы добавили убитых и раненых, как людей, так и животных, заставив остальных изменить намерения на прямо противоположные, как по замыслу, так и по исполнению. Мимо нас умудрились проскочить всего сотни две всадников, которые и погнались за удирающими по дороге.

Поняв, что первый навал отбит, я скомандовал отбой, а потом караколирование с отходом назад: передние, не выстрелив, уходили назад, а вслед за стрелками потихоньку отступали и копейщики. Враг не мешал, зализывал свои огнестрельные раны.

Мы вышли на дорогу, в более узкое место, где я разбил подчиненных на три отряда по шесть сотен асигару-тэппо, три сотни асигару-яри и сотня асигару-сясю в каждом. Еще три сотни пикинеров и сотня лучников стали моим резервом. После чего отступление ускорилось, потому что караколировали целыми отрядами: передний уходил в тыл, занимая позицию метров за сто от последнего, а остальные два прикрывали. Вражеские всадники держались на дистанции метров триста. Только раз рискнули приблизиться, нарвались на залп одной шеренги, потеряли несколько человек и лошадей и образумились надолго.

Неподалеку от замка Хамамацу мы встретили вражеский отряд, сумевший проскочить мимо нас еще на поле боя. Может, они бы и кинулись в атаку, если бы с другой стороны подпирали их соратники, но к тому времени за нами скакали на безопасном расстоянии всего с сотню, самые, наверное, любопытные или понтовитые. В итоге враги обскакали нас по дуге большого круга и, соединившись со своими, неспешно поехали к плато Микатагахара.

Разместив подчиненных на заранее приготовленных позициях, которые мы занимали утром, я поехал в замок Хамамацу, ворота в который были нараспашку. Во дворе ни души. На нижнем ярусе тэнсю встретил перепуганного слугу — пожилого мужичка, прихрамывающего на левую ногу.

— Где даймё? — спросил я.

— Там, — ответил он, показав в потолок.

— Враги были здесь? — задал я еще один вопрос.

— Нет. Остановились задолго до ворот, постояли там и ускакали, — сообщил слуга.

Видимо, решили, что распахнутые ворота — вход в западню, перехитрили сами себя.

В самой большой комнате второго яруса сидел на коленях Токугава в простеньком кимоно и с распущенными волосами. Перед ним лежал нож для сэппуку, а позади стоял с катаной наготове самый преданный вассал — рослый малый с туповатой плоской мордой, словно в детстве по ней часто и долго били мешалкой. Наверное, оба были уверены, что к ним поднимаются враги, и приготовились к торжественному моменту. Увидев меня, и Токугава Иэясу, и его вассал, как мне показалось, сильно разочаровались: так долго ждали, готовились — и на тебе, кайфолом приперся!

— Даймё, готовые к бою воины ждут тебя на позициях. Твое присутствие подбодрит их, — спокойно произнес я.

— Какие воины? — не сразу понял он.

— Асигару-тэппо, — сясю, — яри — весь мой отряд. Сбежали только верные и доблестные самураи, — ответил я. — Так что кончай заниматься ерундой, пошли воевать. Пока есть пули и порох, а их у нас много, не все потеряно.

— Я этого не забуду! — как клятву, произнес воспрявший духом Токугава Иэясу, встав с коленей и начав заплетать волосы, хотя обычно это делали слуги.